Во всех главах книги мы видели, что честность и нечестность основаны на комбинации двух различных типов мотивации. С одной стороны, мы хотим извлекать пользу из мошенничества (это рациональная экономическая мотивация). С другой же – мы хотим иметь возможность смотреть на себя как на прекрасных человеческих существ (это психологическая мотивация). Возможно, вам кажется, что мы не в состоянии одновременно достичь этих двух целей, однако созданная нами теория фактора вранья дает основания предполагать, что это вполне нам по силам. Фигурально выражаясь, небольшое мошенничество дает нам возможность и смотреть на кусочек торта, и понемногу его есть. Мы можем пожинать плоды нечестности, при этом сохраняя положительный образ самих себя.

Как мы уже видели, определенные факторы – такие, как сумма денег, которую мы можем заработать, и вероятность быть пойманным – влияют на человека в значительно меньшей степени, чем можно было бы предположить. В то же время на нас влияют и другие силы (причем в гораздо большей степени, чем мы могли бы подумать) – это и моральные напоминания, и дистанция от денег, и конфликт интересов, и истощение, и подделки, и напоминания о наших сфабрикованных достижениях, и креативность, и наблюдение за нечестными действиями других людей, и забота об участниках своей команды, и так далее.

И хотя основная цель множества описанных в этой книге экспериментов была связана с изучением нечестности, важно помнить, что большинство участников наших экспериментов – довольно приятные люди из хороших университетов и позднее в жизни они наверняка займут важное положение, будут обладать властью и оказывать влияние на других. Это совершенно не те люди, которые обычно ассоциируются с мошенничеством. Они такие же, как мы с вами, как большинство людей на нашей планете – иными словами, это означает, что каждый из нас идеально приспособлен для совершения небольшого мошенничества.

И хотя это может прозвучать пессимистично, но стоит помнить, что мы как человеческие существа более моральны, чем предсказывают обычные экономические теории. С точки зрения исключительно рациональной теории SMORC мы мошенничаем в недостаточной степени. Просто представьте себе, сколько раз за последние дни у вас была возможность мошенничать без того, чтобы попасться. Возможно, коллега оставила свой кошелек на столе, уйдя на длительную деловую встречу. Может быть, какой-то незнакомец в кафе попросил вас присмотреть за ноутбуком, пока он идет в туалет. Или продавец в продуктовом магазине забыл взять плату за какой-то продукт в вашей тележке, либо вы прошли мимо незакрепленного велосипеда на пустой улице. В каждой из этих ситуаций вы должны были (с точки зрения SMORC) взять деньги, компьютер или велосипед (не говоря уже о неоплаченных продуктах). Тем не менее мы проходим мимо каждой из этих возможностей, даже не задумываясь. Это означает хорошее начало для улучшения нашей морали.

 

А что насчет «настоящих» преступников?

В ходе экспериментов мы подвергли тестированию тысячи людей и время от времени сталкивались с агрессивными обманщиками, предпочитавшими забрать себе максимум денег при каждом удобном случае. К примеру, в матричных экспериментах нам не доводилось видеть участников, которые заявляли о том, что решили восемнадцать или девятнадцать из двадцати матриц. Однако время от времени участники заявляли о том, что правильно решили все двадцать матриц. Эти люди производили анализ рисков и результатов, или выгоды, и решали уйти с максимальными деньгами. К счастью, таких людей было относительно немного. Так как они были исключением, а не правилом, мы потеряли на них лишь несколько сотен долларов (ничего хорошего, но и ничего особенно плохого). В то же время многие тысячи участников приписали себе «лишь» по нескольку матриц. Из-за того что их было так много, мы потеряли многие тысячи долларов – куда больше, чем отдали агрессивным обманщикам.

Я подозреваю, что с точки зрения финансовых потерь наши эксперименты достаточно четко показывают уровень нечестности в обществе. Крайне мало людей готовы воровать по максимуму. Однако многие хорошие люди мошенничают понемногу тут и там: округляя количество часов работы в счетах для клиентов, приписывая размер потерь в заявлениях на выплату страхового возмещения, рекомендуя пациентам необязательное лечение и так далее. Свои способы мошенничать есть и у организаций. Подумайте о компаниях, занимающихся выпуском кредитных карт и понемногу поднимающих ставки без очевидных причин, а также изобретающих всевозможные виды скрытых комиссий и штрафов, которые внутри компании часто носят название «способы улучшения доходности» (revenue enhancements). Подумайте о банках, замедляющих обработку чеков, чтобы удержать наши деньги лишние день-два, или выставляющих нам огромные санкции за просрочку овердрафта или использование банкоматов. Все это означает, что важно не только обращать пристальное внимание на вопиющие случаи неправомерного поведения, но и давать отпор небольшим и вездесущим формам нечестности, с которыми так или иначе сталкиваемся мы все (выступая то в роли хищника, то в роли жертвы).

 

Несколько слов о культурных различиях

Я много путешествую, часто встречаюсь с людьми из разных стран мира и задаю им вопрос о честности и уровне морали в их странах. В результате я начинаю постепенно понимать, какой вклад вносят в нечестность культурные отличия: региональные, национальные или корпоративные.

Если вы выросли за пределами США, то задайте себе вопрос: склонны ли люди в вашей стране мошенничать больше или меньше американцев? После того как я задал этот вопрос множеству жителей различных стран, я обнаружил, что люди довольно часто верят в то, что в их странах уровень мошенничества выше, чем в Америке (вполне предсказуемыми исключениями из этой тенденции были жители Канады и скандинавских стран).

Понимая, что это всего лишь субъективные впечатления, я заинтересовался вопросом о том, есть ли в них какое-то объективное зерно. Поэтому я решил протестировать некоторые из этих культурных восприятий. Для того чтобы исследовать культурные отличия, мы прежде всего должны были уравнять финансовые стимулы в разных регионах. Если бы мы всегда платили денежный эквивалент 1 доллара, то где-то это казалось бы огромной суммой, а где-то – совершенно незначительной. Наша первая идея состояла в том, чтобы уравнять размер финансового стимула с некой признаваемой во всем мире единицей, например ценой гамбургера в McDonald’s. Согласно этому подходу, за каждую правильно решенную матрицу участники получали четверть цены гамбургера McDonald’s для их региона (этот подход предполагал, что люди, отвечающие за ценовую политику McDonald’s, хорошо понимают покупательную способность в каждом регионе и учитывают ее при установлении цен на свою продукцию).

Затем мы решили немного видоизменить подход и воспользоваться так называемым «пивным индексом». Мы сели в барах и платили участникам одну четвертую часть цены пинты пива за каждую матрицу, которую те, по их словам, успешно решали (для того чтобы удостовериться в том, что наши участники были трезвыми, мы обращались с просьбой лишь к тем, кто только заходил в паб и еще не успевал сделать свой заказ).

Поскольку я вырос в Израиле, мне было особенно интересно понять, как оцениваются израильтяне (должен признаться, я искренне подозревал, что израильтяне мошенничают больше американцев). Однако, как оказалось, наши израильские участники мошенничали в матричных экспериментах точно так же, как американцы. Мы решили проверить, как поведут себя другие национальности. Ширли Вонг, одна из моих китайских коллег, была убеждена в том, что китайцы обманывают больше американцев. Однако китайцы показали примерно тот же уровень нечестности, что и израильтяне. Франческа Джино, итальянка, была уверена в том, что итальянцы мошенничают сильнее других. «Приезжай в Италию, и мы покажем тебе, что такое настоящее мошенничество», – как-то сказала она мне со своим непередаваемым акцентом. Однако результаты показали, что ошиблась и она. Одинаковые результаты были показаны и в Турции, и в Канаде, и в Великобритании. На самом деле представляется, что степень мошенничества примерно одинакова во всех странах (по крайней мере, в тех странах, которые нам удалось протестировать на данный момент).

Как же мы можем объяснить тот факт, что наши эксперименты не выявили никаких значительных отличий в уровне честности между различными нациями и культурами? Стоит помнить, что при этом внутри каждой страны можно найти множество людей с совершенно разной степенью честности. Каким образом мы можем провести параллель между отсутствием различий в наших результатах и вполне явными различиями в уровне коррупции в различных странах, культурах и на разных континентах? Я думаю, что верны обе точки зрения. Наши данные отражают важные, вполне реальные аспекты мошенничества, но то же самое показывают и культурные отличия. И вот почему.

Наш матричный тест существует вне какого-либо культурного контекста. Иными словами, он не интегрирован ни в какую социальную или культурную среду. Таким образом, он позволяет тестировать основную человеческую способность сохранять моральную гибкость и действовать в различных ситуациях так, чтобы после этого хорошо относиться к себе самому. С другой стороны, наша повседневная деятельность тесно вплетена в определенный и достаточно сложный культурный контекст. Этот культурный контекст может двояко влиять на степень нечестности: либо он выводит те или иные действия из области влияния морали, либо повышает размер фактора вранья так, что становится применимым к любой области жизни.

Возьмем, к примеру, списывание. В американских университетах к нему относятся очень серьезно, но в других культурах списывание рассматривается как своего рода партия в покер между студентами и преподавателями. В этой культуре негативно оценивается возможность быть пойманным на месте, а не сам по себе акт мошенничества. Аналогичным образом некоторые общества терпимо, нейтрально или даже с поощрением относятся к определенным типам мошенничества – уходу от налогов, внебрачным связям, незаконной закачке программных продуктов или проезду на красный свет на пустынной дороге.

Разумеется, нам предстоит еще многое узнать о влиянии культуры на мошенничество – как с точки зрения влияния общества, помогающего сдержать нечестность, так и с точки зрения социальных сил, позволяющих развиваться нечестности и коррупции.

Постскриптум. Должен отметить, что в ходе всех наших кросс-культурных экспериментов нам все же удалось выявить одно значимое отличие. В какой-то момент мы с Рашель Баркан провели эксперимент в баре города Вашингтон, где собираются многие сотрудники Конгресса. Аналогичный эксперимент мы провели в нью-йоркском баре, который часто посещают банкиры с Уолл-стрит. Именно тут мы и нашли определенные культурные отличия. Как вы думаете, кто мошенничал больше – политики или банкиры? Я был уверен, что это будут политики, но наши результаты показали обратное: банкиры мошенничали почти в два раза больше. (Однако перед тем, как вы снимете подозрения со своих знакомых политиков и приметесь подозревать своего банкира, примите во внимание, что мы тестировали молодых политиков – в основном клерков из Конгресса. Так что им еще есть куда расти и развиваться.)

Мошенничество и неверность

Разумеется, ни одна книга о мошенничестве не будет полной, если бы мы не сказали хотя бы пары слов о прелюбодеянии и множестве сложных ухищрений, с которыми связаны внебрачные связи. Ведь многие ставят знак равенства между мошенничеством и неверностью.

Неверность можно рассматривать как один из основных источников самого интересного развлечения в мире. Если бы такие знаменитые прелюбодеи наших дней, как Лиз Тейлор, принц Чарльз, Тайгер Вудс, Брэд Питт, Элиот Спитцер, Арнольд Шварценеггер и многие другие, не обманывали своих супругов, то многие таблоиды и другие развлекательные средства информации оказались бы на грани банкротства.

С точки зрения теории фактора вранья неверность представляет собой чуть ли не самую прототипическую иллюстрацию для всех характеристик нечестности, о которых мы говорим в этой книге. Для начала это побочный ребенок (или как минимум один из детей) поведения, которое никак не связано с анализом рисков и результатов. Я также подозреваю, что склонность к неверности во многом зависит от способности оправдать такое поведение в своих глазах. Незначительное действие (например, поцелуй) может со временем привести к более серьезным последствиям. На это может повлиять и нахождение вне привычного контекста (например, командировка или туристическая поездка), в котором социальные нормы не столь понятны. Многие творческие люди, такие как актеры, художники и политики (известные своей склонностью к неверности), с большей легкостью создают истории о том, почему подобное поведение нормально или даже желательно. Как и в случае других типов нечестности, на неверность часто влияют действия окружающих нас людей. Человек, у которого много друзей или у членов семьи которого были романы на стороне, наверняка подвергнется соответствующему влиянию. При всей сложности ситуации, массе нюансов и социальной важности вряд ли стоит удивляться, почему в этой книге нет главы о супружеской неверности и почему эта очаровательная тема ограничена всего одним абзацем. Я предпочитаю делать заключения, основанные на экспериментах и данных. Проведение экспериментов в области неверности маловероятно, а данные, в силу их природы, крайне сложно оценить. Это означает, что пока нам остается лишь гадать о том, что происходит в области человеческой неверности.

Рис. 6. Силы и факторы, определяющие нечестность

 

Что же нам делать дальше?

Итак, нечестность окружает нас со всех сторон. Как еще в 1873 году писал об этом поэт, скрывавшийся за псевдонимом Apoth E. Cary:

Как мы уже увидели, на мошенничество способен каждый. Кроме того, мы все умеем рассказывать истории о том, почему у нас нет оснований чувствовать себя нечестными или аморальными даже тогда, когда мы совершаем откровенно нечестные поступки. Хуже того, мы склонны «подхватывать» вирус мошенничества от других людей, и как только мы встаем на дорожку обмана, то продолжаем идти по ней, никуда не сворачивая.

Так что же нам делать в отношении нечестности? Не так давно мы столкнулись с масштабным финансовым кризисом, который предоставил нам великолепную возможность для изучения человеческих поражений и роли, которую играет иррациональность в нашей жизни и в обществе в целом. В ответ на это рукотворное бедствие мы предприняли несколько шагов для борьбы с иррациональными тенденциями и начали переоценивать свой подход к рынкам. Храм рациональности зашатался. Теперь благодаря более четкому пониманию природы иррациональности мы должны заново пересмотреть основные принципы и новые структуры, которые помогут избежать подобных кризисов в будущем. Если мы этого не сделаем, то уроки кризиса не пойдут нам впрок.

Memento mori

Любой знающий человек может провести немало параллелей между временами античного Рима и банковским делом современных дней, но, возможно, самая важная из них связана со словами memento mori . На пике могущества Рима римские полководцы, одерживавшие важные победы, часто устраивали военные парады. Победители, одетые в яркую пурпурно-золотую одежду и коронованные лавровыми венками, двигались по городу на троне, который несли рабы. Их приветствовали восхищенные толпы жителей. Однако у церемонии имелся и еще один элемент: в течение дня раб несколько раз проходил мимо генерала-победителя и, не давая тому погрузиться в высокомерие, шептал ему на ухо Memento mori, что означает «Помни о том, что ты смертен».

Если бы я отвечал за формулировку современной версии этой фразы, то, возможно, выбрал бы вариант «Помни о том, что ты можешь ошибаться» или даже «Помни о своей иррациональности». Как бы ни звучала эта фраза, признание недостатков может стать важным первым шагом на пути к принятию правильных решений, созданию более качественного общества и управляющих им учреждений.

Таким образом, наша следующая задача, наверное, состоит в том, чтобы найти более эффективные и практически применимые способы борьбы с нечестностью. Что происходит сейчас? В программу бизнес-школ включаются курсы этики, компании заставляют сотрудников участвовать в семинарах по вопросам кодекса поведения, а правительства формулируют политику в области разглашения корпоративной информации. Любой сторонний наблюдатель быстро поймет, что подобные действия, скорее всего, не приведут к нормальному результату. Представленные в этой книге исследования дают основания предполагать, что подходы в стиле Band-Aid обречены на неудачу по очень простой причине: они не принимают во внимание психологию нечестности. Когда создаются политика или процедуры, направленные на предотвращение мошенничества, они нацелены на определенный тип поведения и мотивации, требующие изменений. Чаще всего они основаны на убеждении в том, что поведение людей строится в соответствии с моделью SMORC. Однако, как мы уже видели, эта простая модель имеет мало общего с настоящими движущими силами мошенничества.

Если мы заинтересованы в сдерживании мошенничества, то какие шаги нам стоит сделать? Надеюсь, что к этому моменту вам уже стало ясно, что для сдерживания нечестности нам необходимо прежде всего понять, почему люди ведут себя непорядочно. Начав с этого, мы сможем найти более действенное лекарство. Например, зная, что люди в целом хотят быть честными, но при этом подвергаются искушению извлечь пользу из отдельных нечестных действий, мы могли бы предложить систему напоминаний в момент искушения (что, как мы уже видели, может оказаться на удивление эффективным). Аналогично, понимая механизмы работы конфликта интересов и глубины их влияния на нашу жизнь, мы понимаем, что нам нужно избегать или регулировать конфликты интересов в значительно большей степени. Нам также нужно понять, какую роль играют в развитии нечестности факторы среды, а также степень умственного и физического истощения. И, разумеется, как только мы поймем механизмы социальной заразности нечестности, то сможем воспользоваться уроками «теории разбитых окон» для борьбы с этой напастью.

Интересно отметить, что у нас уже имеются работающие социальные механизмы, призванные настраивать наш моральный компас и преодолевать эффект «какого черта?». Определенные ритуалы – исповедь, Йом-Кипур, Рамадан или шабат – дают нам возможность внимательно посмотреть на себя, прекратить саморазрушение и перевернуть новую страницу (если вы нерелигиозны, то подумайте о новогодних праздниках, днях рождения, смене работы или разрыве романтических связей как об альтернативных возможностях для «перезагрузки»). Не так давно мы начали проводить серию экспериментов, призванных оценить эффективность различных подходов к «перезагрузке» (в том числе нерелигиозную форму покаяния). Первые результаты показывают, что в нашем распоряжении может оказаться целый ряд инструментов для противостояния эффекту «какого черта?».

С точки зрения социальных наук религия развивалась во множестве направлений, которые могут помочь обществу в противостоянии потенциально разрушительным тенденциям, в частности тенденции к нечестному поведению. Религия и религиозные ритуалы напоминают людям об их моральной ответственности. Вспомните хотя бы еврея с цицитом из главы 2 «Веселые игры с фактором вранья». Мусульмане используют специальные четки под названием «тасбих» или «мисбаха», с помощью которых они по нескольку раз в день вспоминают 99 имен Аллаха. Стоит вспомнить и о ежедневных молитвах («прости меня, Господи, ибо я согрешил»), о практике «праяшитты» в индуизме и бесчисленном количестве других религиозных напоминаний, которые работают примерно так же, как десять заповедей в нашем эксперименте.

Учитывая эффективность таких подходов, нам стоит подумать о создании похожих, но при этом светских механизмов в областях бизнеса и политики. Может быть, мы должны заставлять государственных служащих и бизнесменов давать присягу, использовать кодекс этического поведения или даже время от времени просить прощения. Не исключено, что подобные светские версии покаяния и просьбы о прощении помогут потенциальным обманщикам обратить внимание на собственные действия, перевернуть новую страницу и за счет этого повысить степень своей приверженности моральному поведению.

Одной из самых интригующих форм «перезагрузки» я считаю ритуалы очищения, которые используются некоторыми религиозными группами. Одна из таких групп – Opus Dei, секретное католическое общество, члены которого подвергают себя болезненной процедуре самобичевания. Не помню точно, почему мы начали обсуждать деятельность Opus Dei, но в какой-то момент мы с Йоэлем Инбаром (преподавателем Университета Тилбурга), Дэвидом Писарро и Томом Гиловичем (оба – из Корнелльского университета) задались вопросом, отражает ли самобичевание и другие сходные процедуры стремление человека к самоочищению. Можем ли мы стереть чувство чего-то неправильно сделанного с помощью самонаказания? Может ли боль, которую мы наносим себе сами, помогать нам прощать себя и начинать сначала?

Помня о том, что Opus Dei использует довольно болезненный подход, мы решили провести эксперимент с более современной и менее кровавой версией плетки под названием «кошка-девятихвостка» – электрическими ударами. Как только участники приходили в лабораторию в Корнелльском университете, мы просили некоторых из них написать о случаях из жизни, которые заставляли их испытывать вину. Других участников мы просили написать об опыте из прошлого, который заставлял их испытывать грусть (негативную эмоцию, не связанную с чувством вины); третью группу – об опыте, который не вызывал у них ни хороших, ни плохих чувств. После того как участники вспоминали случаи из своего прошлого, мы просили их принять участие еще в одном эксперименте, связанном с нанесением самому себе электрических ударов.

На следующем этапе эксперимента мы подключали запястья участников к машине, способной наносить удары током. Убедившись в надежности соединения, мы показывали участникам, каким образом настраивать силу удара и какую кнопку нажимать, чтобы получить болезненный разряд. Затем мы установили регуляторы на минимальный уровень и попросили нажимать на кнопку, затем увеличивать силу разряда, потом вновь нажимать на кнопку и так до тех пор, пока они не посчитают боль совершенно невыносимой.

Мы были не такими садистами, как это может показаться, но нам было интересно понять, насколько далеко смогут продвинуться участники по шкале боли и в какой степени уровень боли, которой они себя подвергают, может зависеть от того или иного условия эксперимента. Самое главное, мы хотели увидеть, в какой степени воспоминание о прошлой вине заставит наших участников стремиться к самоочищению через боль. Как оказалось, в группах с условиями «нейтральное» и «печальное воспоминание» стремление причинить себе боль было почти одинаковым и довольно низким (это означает, что негативные эмоции сами по себе не создают желания причинить себе боль). Однако люди из группы «воспоминание, связанное с виной» были намного больше расположены наносить себе более болезненные удары током.

Разумеется, наши эксперименты ни в коей мере не подтверждают того, что нам нравятся применяемые в Opus Dei методы. Тем не менее результаты показывают, что очищение через страдания, связанные с самобичеванием, представляет для людей еще один способ справиться с ощущением вины. Возможно, понимание собственных ошибок, их признание и наложение на себя физического наказания – это хороший рецепт для того, чтобы попросить прощения и открыть новую страницу. Пока что я не готов рекомендовать этот подход для широкого внедрения, но, думаю, было бы интересно попробовать его на некоторых известных политиках и бизнесменах – просто для того, чтобы понять, работает ли он.

Еще об одном более элегантном и совершенно светском примере «перезагрузки» мне рассказала женщина, которую я встретил на научной конференции несколько лет назад. Ее сестра живет в Южной Америке. В какой-то момент та поняла, что ее служанка каждые несколько дней крадет немного мяса из морозилки. Это не сильно ее беспокоило (помимо того факта, что иногда ей не хватало мяса на ужин, что было печально само по себе), но ей определенно нужно было что-то с этим сделать. Прежде всего она повесила на морозилку замок. Затем она сказала служанке, что ей кажется, что кто-то из работавших в доме время от времени брал мясо из морозилки, поэтому она хотела бы, чтобы ключи от морозилки были только у двух человек. После этого она вручила служанке ключ и даже начала платить ей небольшое вознаграждение за дополнительную ответственность. После появления новой роли, новых правил и дополнительного контроля воровство прекратилось.

Я думаю, что этот подход сработал по нескольким причинам. Подозреваю, что привычка служанки к воровству развивалась примерно так же, как и привычка к мошенничеству, которую мы уже обсуждали ранее. Возможно, все началось с единственного небольшого действия («Я возьму маленький кусочек мяса, пока убираю дом»), но после первой кражи продолжать стало намного проще. Закрыв морозилку на ключ и наделив служанку дополнительной ответственностью, хозяйка дала ей возможность «перезагрузить» свой прежний уровень честности. Я также думаю, что вручение ключа служанке помогло ей изменить точку зрения на воровство и сформировать внутреннюю социальную норму честности. Кроме того, теперь, после того как морозилку можно было открыть только с помощью ключа, любой акт кражи становился преднамеренным, что затрудняло самооправдание. Возможно, это чем-то похоже на ситуацию в ходе одного из наших экспериментов, при которой мы заставляли участников преднамеренно двигать мышку к нижней части компьютерного экрана для того, чтобы увидеть скрытые ключи к ответам (как мы увидели в главе 6 «Самообман»).

Итак, чем активнее мы станем разрабатывать и принимать на вооружение эти механизмы, тем успешнее сможем сдерживать нечестность. Это не всегда будет просто, но это практически осуществимо.

Важно отметить, что создание возможностей для нового начала может происходить и в более широких масштабах. Примером может служить деятельность южноафриканской Комиссии правды и примирения. Цель этой напоминающей суд комиссии состоит в обеспечении перехода от политики апартеида, подавлявшей черное большинство населения страны на протяжении десятилетий, к началу новой жизни и демократии. Как и в других случаях, связанных с прекращением негативного поведения и началом движения в другую сторону, цель работы комиссии была связана с примирением, а не отмщением. Комиссия не занималась стиранием памяти об эре апартеида и не рассчитывала, что шрамы, нанесенные им, бесследно зарастут. Однако ее деятельность дает нам значимый пример того, как признание плохого поведения и просьба о прощении могут стать важными шагами в правильном направлении.

И, наконец, имеет смысл объяснить, что́ же мы поняли о нечестности в широком смысле, и увидеть, чему наши знания могут научить нас относительно рациональности и иррациональности. В различных главах книги мы видели, что существуют рациональные силы, которые, как нам кажется, управляют нашим нечестным поведением, но в реальности этого не делают. Существуют и иррациональные силы, которые, как нам кажется, не имеют ничего общего с нашим поведением, но на самом деле играют в нем важнейшую роль. Подобная неспособность признать, какие силы важны, а какие нет, постоянно находит выражение во множестве исследований по вопросам принятия решений и поведенческой экономики.

И с этой точки зрения нечестность может считаться одним из самых зримых примеров выражения нашей иррациональной натуры. Она крайне распространена; мы не можем инстинктивно понять, каким образом она на нас влияет; а самое главное, мы не в состоянии увидеть ее в себе самих.

Хорошая новость состоит в том, что мы не одиноки перед лицом своих слабостей, в том числе и нечестности. Как только мы станем лучше понимать, что именно вызывает наше далекое от оптимального поведение, нам будет легче искать пути для контроля собственного поведения и улучшения жизни. В этом заключается одна из важнейших целей социальных наук, и я уверен, что в ближайшие годы это путешествие станет еще более важным и интересным.