1 Ах, сколько колдуний, ах, сколько колдунов Ходят между нами неузнанные, И ловко меняют лица, И влюбляют в них те мужчин, а эти дам! Чары они деют Не следя светил, не заклиная духов — Притворство, лесть и обман Вяжут им путы для сердец. 2 Лишь тот, у кого на пальце Перстень Анджелики, перстень разума, Может видеть в людях лицо — Под личиной лукавства и притворства. Иной хорош и пригож, А сотри румяна — зол и мерзок. Хорошо Руджьеру, что при нем — Умный перстень, раскрыватель истины! 3 Вот и говорю я: Руджьер, В латах, верхом на Рабикане, Словно невзначай, у тех ворот Вторгся в стражу, меч из ножон, Позади него кто мертв, а кто при смерти, Он уже за мостом, крушит решетку, Мчится к лесу, но тут Вдруг навстречу ему Альцинин ловчий.

4 У него на рукавице — хваткий сокол, [133] Каждый день которому ученье То в лугу, то над ближним озером, Где всегда довольно добычи; Обок — верный пес, Под незнатным седлом — незнатный конь; Он и понял по Руджьеровой скачке, Что затеял рыцарь побег. 5 Он берет ему наперерез, Вопрошает свысока: «Куда так спешно?» Наш Руджьер на это ни слова. Тот, еще уверенный в победе, Замышляет его перехватить, И вытягивает левую, и спрашивает: «А далече ли ты наметился? От такого сокола нет спасенья!» 6 Сокол спущен, сокол плещет крыльями, Рабикану его не опередить; Ловчий спрыгивает с коня, Срывает с него узду, Конь мчит стрелой, Страшный зубом, страшный копытом, А ловец — вслед, Словно ветр и огонь за ним погоня. 7 Не отстает и пес — Он несется вслед Рабикану Поворотливей,, чем барс за зайцем. Непристойно Руджьеру их не встретить: Повернул он к лихому бегуну, Видит: тот без оружья, только палка, Чтобы свору держать в острастке; И стыдно Руджьеру обнажить клинок. 8 Подбежавший — к нему, удары сыплются, Пес вгрызается в левую ступню, Жеребец, взметнувшись крупом, Вновь и вновь бьет витязя справа, Сокол ходит над ним кругами, Острым когтем метя в лицо; И страшимый шумом Рабикан Уж не слышит ни повода, ни шпоры. 9 От такой напасти Привелось Руджьеру выхватить меч; То холопу, то тварям Он грозит лезвием и острием; А негодные напирают Справа, слева, шагу не ступить; Видит Руджьер: промедлить доле — И великий будет срам и ущерб. 10 Знает: минет малая малость — И Альцина доспеет по пятам: Уж по долам катятся гулы — Трубы, барабаны, набат. Не дело стоять с Бализардою На холопа с палкою и на пса: Лучше и быстрее — Раскрыть щит, дело чар Атланта. 11 И он вскинул красную ткань, Столько дней отенявшую щит, И как прежде тысячу раз, Ударил по глазам свет, Ловчий пал без чувств, С ним пес, с ним конь, Пали крылья сокола на лету, А Руджьер бессильных бросил и скачет дальше.

12 Альцина впрямь, Сведав, что Руджьер разбил ворота, И побил немалую стражу, Стала от горя ни жива ни мертва, Рвала платье, полосовала лицо И кляла свою неопасливую глупость; И вот кличет она: «К оружию!» И сзывает всех своих людей; 13 Разделяет их на две ватаги, Одну — по суху вслед Руджьеру, А другую — скорее к пристани, На суда и в море — Так, что волн не видать за парусами; И с ними, в отчаянии, она сама — В такой тоске по любовнику, Что оставила свой город без охраны:

14 Некому сторожить дворец. А Мелисса была наготове — И чтоб из-под злобного владычества Вызволить тех, кто попал в беду, Ловит она случай и спешит Обойти, кто где есть и что где есть, Жжет болванов, взламывает печати, Рубит каждый узел, виток и знак. 15 А потом — в поля, Где томилась толпа былых любовников, Кто ручьем, кто зверем, кто скалой, кто деревом, И вернула каждому прежний лик. А они, лишь почуя под собой ноги, Тотчас — вслед за нашим добрым Руджьером К Логистилле, в спасительный приют, а потом Кто куда: к скифам, персам, грекам, индам. 16 Отпускает их Мелисса по родинам, Нескончаемо ее благодарящих; Но прежде всех Стал меж них человеком британский Астольф — Он родня Брадаманте, за него Кроткими словами просил Руджьер, И не только просил, А и дал ему в помощь свой чудный перстень. 17 Так обрел себя вновь [134] Славный витязь по Руджьерову слову, Но Мелиссе и того было мало, Пока не было у рыцаря оружия — Золотого того копья, Одним касаньем сбивающего с седла: Было то копье у Аргалия и у Астольфа, У того и у этого с превеликою славою. 18 Отыскала Мелисса золотое копье У Альцины в недоброй палате, Где был весь доспех, Ею снятый с британского паладина; Села на черного чародеева коня, За седлом взмостила Астольфа, И доспела с ним до Логистиллы Часом раньше, чем сам Руджьер.

19 А Руджьер держал свой путь к мудрой фее [135] По колючим кустам и крутым камням Из оврага в овраг, с тропы на тропу, Трудную, безлюдную, дикую, — И в великой истоме К знойному девятому часу Он пришел в пески меж гор и моря, Обнаженные, пустынные, выжженные. 20 Солнце бьет в холм, Отраженный жар Накаляет воздух и песок — Здесь бы даже и стекло заплавилось. Стихли птицы, кроясь в тени, — Лишь цикада докучным звоном Из густой листвы Полнит холм и дол, море и небо. 21 И жара, и жажда, И усталая поступь по сыпучему — Тяжкими Руджьеру были спутниками Под солнцем в пустой степи... Но опять я скажу: нельзя мне Все рассказывать об одном да об одном Так оставлю я Руджьера на этой жаре, А пущусь в Шотландию навстречу Ринальду.

22 Очень там Ринальд был в почете И у короля, и у королевны, и у всех. А когда он им открыл, Для каких причин приплыл он в Шотландию, И от своего государя Просил помощи английской и шотландской, И все Карловы просьбы Основательнейше обосновал и сам, — 23 Не колеблясь, отозвался король, Что сколько ни есть у него силы, Всю он отдает В часть и пользу Карла и империи, И что в несколько дней Выступят для Карла все его рыцари; И не будь он нынче стар, Встал бы сам водителем воинства; 24 Да и старцем Не коснел бы в неподобной праздности, Не будь у него сына, достойнейшего в вождях Силою, а пуще умом. Нынче он на чужой стороне. Но надежда есть, что воротится, Пока рать собирается в поход, И в главе собравшихся станет сам. 25 С тем и повестил он по всему краю Блюстителям своим скликать пеших и конных, Снаряжать суда, готовить добро, Припасать припасы и не жалеть денег. А Ринальду меж тем дорога в Англию; И король любовно Сопроводил его в Бервик И прощаясь, проливал слезы. 26 Ветер бьет в корму. Ринальд всходит, говорит «С богом!», Кормчий велит отчаливать, И вот вплыли они в соленое море, Где прекрасная растворяется Темза, И с высокою водою Веслом и парусом Достигают города Лондона. 27 У Ринальда от Карла и Оттона, [136] Вместе с Карлом сидевшего в осаде, Были своеручные их грамоты К князю Валлийскому. Чтобы сколько было в том краю Конных и пеших, Всех созвать к приморскому Кале На подмогу Франции и Карлу. 28 Названный тот князь, Местоблюститель державного Оттона, Принял сына Амона с такою почестью, Что подобных не воздавалось и царю. Все вершится по его прошению, Весь ратный род Из Британии и окрестных островов Созван к морю на урочную пору. 29 Но, государь мой, Я, как знатный игрец на ладных струнах, Должен нового искать вновь и вновь То высокого, то низкого звона, — И пока я говорил о Ринальде, Мне припомнилась милая Анджелика: Как она от него пустилась в бегство И в том бегстве повстречала отшельника. 30 Вот о ней я теперь и продолжу. Спрашивала она тогда и расспрашивала Лишь о том, где дорога к морю, — Ибо так она боялась Ринальда, Что по сю сторону пучины Все ей было смерти подобно. Но отшельник с нею медлил и медлил, Потому что ему было приятно: 31 Редкая ее красота Разогрела в нем охладелую кровь. Хоть и видит он, что мало ей до него дела, И быть ей с ним не в охоту, Но шпорит он осла в сто шпор, А тот кой-как в шаг или еле-еле в рысь, И куда уж там вскачь — Так упрям он в природной непоспешности.

32 Ускакала дама далеко и еще дальше, Потерялся ее след. И тогда глядит отшельник в черную дыру, Вызывает демонов целый легион, Выбирает одного, Говорит ему, какая в нем надоба, И велит ему залезть в нутро скакуну, Вместе с дамой унесшему отшельниково 33 И как чуткий пес, Гончий по холмам за лисами и зайцами, Видя зверя справа, заходит слева И как будто теряет след, А потом в теснине Хвать, и жертву в пасть, и клыками в бок, — Так отшельник окольными дорогами Обстигает красавицу со всех сторон. 34 А зачем это он, мне небезведомо, И скажу это вам, но не теперь. Анджелика же, ничего не ведая, Долго ли, коротко ли, скачет день за днем, А в коне ее бес, Как огонь под пеплом, Ждущий вспыхнуть пожаром, И его не унять, и от него не уйти. 35 Отыскала она свой путь К гасконскому берегу, к большому морю; Держит коня вдоль самой кромки, Где от влаги тверже песок копытам, И вот тут-то бес Гонит его в воду, пускает вплавь, А она в перепуге Не знает, что делать, и чуть держится в седле. 36 Тянет повод, а конь не сворачивает, Дальше и дальше забирает в глубь. Девушка поджимает ноги, Подбирает юбку над мокрой пеной, По плечам распустились кудри, Резвый ветер заигрывает с ними; Затихают вихри и волны, Очарованы такою красотою.

37 Озирается она прекрасными очами, Плачем орошая лик и перси, Видит: берег уходит и уходит, Он все меньше, меньше; А конь на плаву забирает вправо И, выкружив, выносит ее на сушу Меж грозных гротов и черных скал, И уже нависает ночь. 38 Как увидела она себя в пустоте, Где и оглянуться — страх, А солнце окунается, в море, А на земле и над землею темно, — Так и оцепенела: Посмотреть — и не скажешь, Женщина ли это, живая и во плоти, Или камень, крашеный под женщину. 39 Застывши, недвижная, на неведомом берегу, Волосы разметаны и спутаны, Руки сцеплены, губы сжаты, Истомленный взгляд вперен в небеса, Словно к Вышнему Движителю с укором, Что все судьбы двинуты ей во зло, — Так она стояла, обеспамятев, А потом — речи в взрыд и очи в плач. 40 «Ах, судьбина, тебе ли меня домучивать, Мною уж насытясь вдоволь и вдосталь? Что еще отнимешь ты? только жалкую Мою жизнь? Но ты сама ее не хочешь: Я могла бы кончить дни в этом море, А ты вытащила меня из погребальных волн. Видно, я еще не все отстрадала, Чтобы встретить смерть? 41 Но есть ли Еще злее зло, чем я знала от тебя? Ты гнала меня из царского дома, И нет мне пути назад; Ты взяла мою честь, и это горше: Нет на мне греха, Но каждый недобрый скажет: Я бездомна, а стало быть, бесстыдна. 42 А дороже чистого имени [137] Есть ли что у женщин на свете? Молода я? тем хуже. Красива я? (Так ведь люди говорят) — тем хуже. Мне и этот дар не на радость, От него пошла моя погибель: За него пал брат мой Аргалий — Не спасли его волшебные доспехи; 43 За него Агрикан Татарский [138] Обездолил отца моего Галафрона, Катайского великого хана; И мой удел — Засыпать, не зная, где проснусь. Отняв дом, отняв честь, отняв ближних — Для каких еще мук Бережешь ты меня в живых? 44 Ежели несытая твоя жестокость Не дала мне захлебнуться морем — Вышли дикого зверя Растерзать меня, и я не побоюсь: Нет таких мучений (лишь бы насмерть!), Чтобы я не сказала: «благодарствуй!» Так, рыдая, говорила красавица, Когда вдруг явился пред ней отшельник.

45 С верхнего гребня [139] Каменной кручи Видел отшельник Анджелику внизу, Страждущую, истерзанную. Шесть дней здесь он ждал, Примчав на демоне по неторному пути, И вот предстал ей, по виду Набожней Илариона и фивейского Павла. 46 Лишь завидев и еще не узнав, Ожила красавица духом, Оттек понемногу страх, . Но лицо еще было, как мертвое. Подошел он, а она ему: «Сжалуйся, Добрый отче, ибо я в беде!» — И прерывистым от рыданий голосом Все рассказывает, что он знал и так. 47 Говорит ей старец утешные слова, Благолепные и добрые, А повадливой рукой То ей тронет грудь, то влажные щеки, А потом забирает смелей, А она осторожно негодует, Кулачком колотит ему в грудь, отбивается, И в лице ее — честный румянец. 48 У него на поясе — сума, Достает он из нее сосудец зелья, И красавице в властительные очи, Где лучится жгучий факел любви, Брызжет самую малую каплю, Но и в той — усыпляющая сила. И она уже навзничь на песке Перед хищным вожделением старца. 49 Он ее обнимает, гладит всласть, Она спит и не в силах противиться; Он целует ее в рот, целует в грудь — Их в укромном месте никто не видит. Но споткнулся его конек, Был он телом слабей желания, Неспособно много было ему лет, И чем больше он храпел, тем хуже. 50 Седок пробует и так и сяк — Все не вскинуть ему ленивца: Тщетно он затягивает узду — Тот не вздымет понурую голову. Наконец, без сил Рядом с сонною он падает в сон — Как вдруг встало на них новое бедствие. Ах, судьба! ты, начав играть, не выпустишь!

51 Но чтобы сказать вам, что случилось, [140] Надобно мне сперва свернуть с пути. В северном море, в западной стороне По ту сторону Ирландии Лежит остров, называется Эбуда, Малолюдный, Ибо разорил его морской зверь со своим стадом, А привел их, мстя, морской Протей. 52 Правда ли, неправда ли, Но рассказывают старинные повести, Будто был на том острове могучий царь, А у него дочь, такая красивая и милая, Что лишь выйдя на соленый песок, Так она разожгла в воде Протея, Что однажды он ее застиг, И схватил, и оставил брюхатою. 53 Тяжким это было горем и обидой Для сурово безжалостного отца. Ни любовью, ни оправданьями Не склонился к прощенью ярый его гнев. На нее, беременную, Скор свершеньем крутой его приказ, И царский внук, Хоть невинен, обречен до рождения. 54 Но морской Протей, Пастырь буйных стад всеводного Нептуна, Сведав злую казнь своей дамы, В ярости крушит закон и устав И из вод на сушу Кличет стаи чуд морских и гад морских На погибель не только быкам и овцам, А и градам, и селам, и насельникам. 55 И не раз подступали они к столице, И вставали осадою со всех сторон; Днем и ночью стража Не слагала оружия, в страхе и тоске; В полях — ни души; И вот, чтоб сыскать какое средство, Посылают послов к прорицалищу, А ответ прорицалища был таков: 56 Найти девицу, Красотой подобную погибшей, И взамен ей на морском берегу Предложить ее гневному Протею: Если будет она ему хороша, Он возьмет ее, и кончится смута; Если нет — то пусть ему дадут И другую, и третью, пока не вдоволь. 57 Вот с того-то и пошла напасть На девиц, пригожих собою; Каждый день по одной ведут Протею, Чтобы выбрал себе в угоду, И одна за другою гибнут — Всех глотает тот зверь морской, Что один остался на страже, Кргда прочие гады расплылись. 58 Правда это о Протее или выдумка, Я знаю лишь то, что слышал; Но с тех самых пор в той земле — Злой закон против женского пола: Чтоб кормить им то морское чудище, Что всплывает к берегу всякий день. Всюду несладко быть женщиною, А здесь — подавно.

59 Ах, бедные, бедные девицы, Злой судьбой привеянные к злым местам, Где чуткий дозор над морем Чужеземкам ладит жертвенный костер! Ведь чем больше погибнет пришлых — Тем меньше убыль в своих. Но не с каждым ветром идет добыча, И народ на розыск пускается сам: 60 Шлет во все моря И челны, и струги, и парусники, Чтобы с дальних и ближних берегов Раздобыть облегченье своей казни. Берут женщин силой, берут захватом, А иных золотом, а иных лестью, Но всегда из всех мест Полны пленниц башни и подземелья. 61 Вот одна такая ладья От берега к берегу доплыла и туда, Где на мягкой траве меж жестких кустов Злополучная спала Анджелика. Сходят пловцы на сушу За дровами и сладкой водой, И прекрасную из прекрасных, прелестную из прелестных Они видят в объятиях святого отца. 62 Ах, слишком дорога, слишком хороша Такая добыча для таких злодеев! Ах, жестокая судьбина, поверить ли, Что по тяжкой над нами воле твоей Будет брошена гаду в снедь Та краса, для которой сам Агрикан С половиной Скифии из кавказских ворот Хлынул на Индию и нашел нам смерть?

63 Та краса, что была для Сакрипанта Больше чести и больше царства; Та краса, что и Роланду легла пятном На громкое имя и светлый ум; Та краса, на чье мановение Встал бы и пал бы целый Левант, — Ныне брошена от всех, И никто не поможет ей даже словом? 64 Красавица, одурманенная сном, Вмиг в цепях, не успев проснуться; Следом лег монах-чародей В полный челн удрученного полона; Парус взвит, Мчит ладью к погребальному острову, Где замкнули даму в крепкий замок, Пока жребий не скажет ее час. 65 Но и здешний жестокий люд Так был тронут такою красотою, Что на много дней отлагали ее смерть, Сберегая ее до крайней крайности. И пока другие были чужеземки, Ангельской Анджелике не делалось беды. А как вывели ее наконец, Весь народ за нею шел и плакал. 66 Кто опишет Слезы, стоны, крики, вопль до небес? Как не вышли моря из берегов, Когда дева простерлась на хладном камне Беспомощная, в цепях, Перед страшною черною погибелью? Я смолкаю: таково мое горе, Что к иному обращается лира 67 И утешнейших ищет песен, [141] Чтобы ожил мой изнемогший дух. Ибо ни черная ехидна, Ни тигрица в яри, лишась тигрят, Ни кищащие змеи по смертным пескам От Атласа до Красного берега Не сдержали бы дрожи сердца, Взвидев скованную Анджелику на голой скале. 68 Знал бы о том Роланд, [142] За красавицей мчавшийся в Париж, Или двое, которых хитрый старец Обманул изветом адского вестника! Они в тысячу бы смертей Ринулись на помощь по ангельским стопам — Но что пользы? Даже зная, это слишком далеко.

69 А меж тем Париж осажден [143] Славным сыном ливийского Трояна, И был крайний день, Что едва он не подпал под неприятеля; И когда бы небо, вняв моленьям, Не разверзлось долу темными хлябями — Сверглись бы от черного копья Слава Франции и святость Империи. 70 Но склонился вышний Творец Правым сетованьем седого Карла, И внезапный ливень Смял огонь, непосильный человеку. Каждый знай: спасение — в Господе, А ничто иное не подмога, Спасши себя божеским споспешеством.

71 Ночью Роланд [144] Мечется умом на докучном ложе, Бродит мыслями вблизь и вдаль, Собирает их и удержать не может. Так от светлой влаги трепетный луч Отраженного солнца или месяца Рыщет дальним броском по крутым кровлям Вправо и влево, вверх и вниз. 72 Возлюбленная дама приходит ему на ум, Откуда никогда и не выходила, Жжет ему сердце, и все яростнее горит Белым днем приутихшее пламя. Из дальнего Катая Он примчал ее на запад, а здесь Потерял ее след С той поры, как Карл разбит у Гаронны. 73 Это ему и горько, и вот [145] Он страдает о своем неразумии. «Сердце мое! — он тоскует, — на беду Ты похитилась! это ли не досада, Что по добру твоему я мог Быть и день и ночь с тобою рядом, Ах, и отдал тебя в Наимовы руки, Не нашедшись воспротивиться обиде! 74 Я ли не был вправе сказать: «Нет!»? Государь бы мне не поперечил. А и поперечь он, кто меня принудил бы? Кто бы взял тебя, не сведавшись со мной? Прежде бы дошло до мечей, Прежде душу бы мне вырвали из тела, Но ни Карл, ни все его племя Не сумели бы отбить тебя силой! 75 Добро б ей под верною охраною Быть в Париже иль в ином крепком месте! Но что дали ее Наиму, это Лишь затем, чтобы я ее лишился! Кто ее уберег бы надежнее, Чем я? Не по гроб ли я хранитель ей? Пуще сердца, пуще зеницы Мог и должен я был, а не устерег! 76 Ах, жизнь моя, ах, любезная моя, Где ты нынче, так юна и так прекрасна? Как в лесу на закате Заблудившаяся овечка, Чтоб услышал ее пасущий, Бродит, блея, взад и вперед, Пока волк, далекий и чуткий, Не оставит пастуха тщетно плакаться, — 77 Так и ты — где же нынче, где Бродишь, одинокая, блуждая? Иль без верного твоего Роланда Злые волки уже тебя настигли, И цветок твой, залог небесного счастья, Цветок, невредимо мною хранимый Из тревоги помутить чистоту твою, Горе мне! кем-то смят и сорван? 78 Если сорван — беда моя! страда моя! что мне Остается? только умереть! Господи в небеси, да будет Мне любая рана в сердце, но не эта! Если ж эта — оборву своею рукою Жизнь, отпущу на покаяние душу!» Так плача, так рыдая, Говорил себе страждущий Роланд.

79 Все живое в ночном покое [146] Усталые лелеяло души: Кто на ложе, кто на жестких каменьях, Кто спал в травах, кто под миртом и буком; Но едва лишь рыцарь смежил ресницы, Колючей думой тревожимый в дреме, То и этот сон, мгновенный и летучий, Не порадовал перемирием с горем. 80 Видит Роланд зеленый берег, Пестрый душистыми цветами, Видит белизну слоновой кости, Розово расписанную Любовью, Видит светлые звезды, из которых Любовь сети закидывает в души: Это очи на милом лике, У него похитившие сердце. 81 Он пирует высочайшим блаженством, Каким награждается любовник, — Вдруг злой вихрь Гнет стволы, сметает цветы, Словно сшиблись в ветровом бою Север, юг и восток. Ища крова, Тщетно рыщет рыцарь по пустыне, 82 И сам не понимает, несчастный, Где красавица потерялась в тумане. Вправо, влево сладким ее именем Оглашает он лес и луг, А потом бессильно молвит: «Горе!» Кто мне сладость обернул ядом?» Он слышит, она плачет о помощи И вверяет ему себя; 83 Бежит на крик, Изнемогает в поиске, — О, мука из мук: Больше не видеть родного света! — И вот издали звучит чужой голос: «Нет тебе отныне сей радости на земле!» И на этот грозный крик он проснулся, И лицо его было в слезах.

84 Он не думает, что во сне [147] Страх и страсть рождают ложные образы, — Примнилось ему в жару, Что красавица его в беде иль стыде, И он молниею взлетает с одра, Кольчугу на плечи, сталь на грудь, Отвязал коня Златоузда, — Все сам, щитоносец ему не надобен. 85 А чтобы ни на каком пути [148] Не легло пятно на славное имя, Отлагает он щит в четыре четверти, Красный с белым, знак доброго рода, А берет черный, Во всю меру своей тоски, С своеручно убитого эмира Снятый несколько лет тому назад. 86 Выезжает он в полночь, неслышимый, [149] Без привета державному своему дяде, Ни верному и любимому Не сказав «прости» Брандимарту. Лишь когда златокудрое вышло Солнце из сияющих кущ Тифона, Разгоняя влажный сумрак ночи, — Государь хватился богатыря. 87 В великом Карл недовольстве, Что в ночи отъехал его племянник, Должный быть при нем на подмоге, — Не умея осилить гнев, Он сетует, он укоряет, В голосе его хула, он грозит, Что ежели Роланд не воротится, — По заслуге будет ему кара. 88 Между тем, любя Роланда, как себя, [150] Брандимарт не медлил — И в надежде ли скоро воротить его, В обиде ли на ропот и брань, в Он не выждал и дня, А засветло выехал на поиск, Не сказавши ни слова Флорделизе, Чтоб она ему не помешала. 89 Это была дама, которую Он любил и с ней не расставался — Красотою одаренная, прелестью, Добрым нравом, зорким умом, И что друг уехал, не сказавшись ей, — Это лишь в надежде к ней вернуться В тот же день; но случилось так, Что промедлил он куда как дольше. 90 А она, прождав понапрасну Целый месяц, и его не видя, Так о нем встосковалась, Что пустилась одна, без провожатого, Искать его по чужим краям, Как о том будет вовремя поведано; А сейчас я о них двоих — ни слова: Рассказ мой — о паладине Англантском, 91 Который, сняв с себя славные Родовые знаки Альмона, Подъехал к воротам, шепотом Сказал сотнику: «Я — Роланд», — И перед ним опускается мост, И он едет прямою дорогою В вражий стан, — А что дальше, о том скажу я дальше.