1 Даже легким шевельнувши поводом, Мы удержим жеребца на скаку; Но как редко угрызения разума Страстную обуздывают похоть, Когда сласть впереди! Так медведя не оторвешь от меда, Если он лишь почуял сладкий запах Или каплю слизнул с горшка. 2 Так с чего бы и Руджьеру обуздываться, Если ищет он наслаждения, а пред ним Милая Анджелика, нагая, В благостном уединении дубравы! И он уже не помнит о Брадаманте, Врезанной в его рыцарское сердце; А хоть бы и помнил, Он не слеп, чтобы отвергнуть вот эту,

3 Пред которой и сам суровый [189] Ксенократ не явился бы воздержан! Отшвырнув Руджьер копье и щит, Торопливо выпрастывался из доспеха, Как вдруг красавица, Стыдливо потупясь на свою наготу, Видит у себя на пальце дивный Перстень, отнятый у нее Брунелем. 4 С этим перстнем она когда-то [190] Впервые явилась к франкам Вместе с братом, которого копье После стало добычею Астольфа; Этим перстнем разбила она чары Малагиса близ Мерлиновой пещеры; Этим перстнем она и Роланда Вызволила из Драгонтинина плена; 5 С этим перстнем она незримой [191] Вышла из башни злого старца, — Но к чему нанизывать Все, что ведомо вам и без меня? Брунель в Альбракке Выкрал у ней перстень для царя Аграманта, И с тех пор судьба на нее нахмурилась, И она обездолилась отчим царством.

6 А теперь, завидев его на пальце, Чуть от радости не зашлась она умом, И не знает, не сон ли это, И еле верит глазу и ощупи. Сорвав с пальца, единым взмахом Кольцо — в рот, и быстрей мгновенья Исчезает она из глаз Руджьера, Как солнце в туче. 7 Озирается Руджьер, Рыщет во все стороны, как безумный, А потом, припомнив про перстень, Застывает в стыде и бессилии, И клянет, что он такой разиня, И корит, что такою неучтивостью Отнеслась неласковая На рыцарскую послугу. 8 Восклицает: «Неблагодарная! Такова-то от тебя мне награда? Отчего тебе милей украсть кольцо, Чем принять его честным подношением? Возьми перстень, возьми щит, возьми коня И всего меня, Но яви мне красу твою нескрытою! Ах, ты слышишь, но ты не отвечаешь». 9 Так он бродит над источником, ропщущий, Ощупью, как слепой, Простирает объятья в тщетный воздух, Ждет в них милую, а ее нет. А она уже далеко: Щла и шла, и дошла до пещеры В горном склоне, емкой и просторной, А в пещере ей нашлось, что поесть. 10 Там жил старик-пастух, Выпасая конный табун Свежей травкой над свежей речкой Под горой в подолье. Вкруг пещеры была сень Кобылицам от полуденного зноя, И долго там отдыхала в этот день Анджелика, Никем не видимая.

11 А когда освежил ее вечер, И решила она: «довольно медлить!» — Завернулась она в рогожу — Ах, не то, что ее прежние веселые Зелень, желть, синь, и огнь, и пурпур, Столько красок, столько покроев! — Но и это рубище В ней не сгладило красоты и знатности. 12 Замолчите, хвалители бегучей [192] Галатеи, Неэры, Филлиды, Амариллы! Не в обиду вам, Мелибей и Титир, — Далеко им до нашей красавицы! Выбирает Анджелика из табуна Самую угодную кобылицу И сбирается с мыслями Воротиться на свой родной Восток.

13 А Руджьер, Тщетно ждавши, не явится ли подруга, И поняв, наконец, что нет, Что не рядом она и не слышит, — Отошел взнуздать Скакуна своего земного и воздушного — Хвать, а тот перегрыз узду И умчал в поднебесье, куда глаза глядят. 14 Налегла беда на беду: Без копытной птицы остался рыцарь. Женский обман да конский угон — Камнем ему на сердце; но еще тяжелей — Тоска и страх, Что пропал бесценный его перстень: И не потому, что великая в нем сила, А что это — дар его дамы. 15 Что ж! нерадостно вскидывает он На плечи бронь, а за плечи щит, И шагает со взморья через травный луг В просторный дол, Где дремучий лес, А тропа в нем протоптанней и шире, И немного он прошел, — как вдруг Справа, в самой чаще слышит шум:

16 Громкий шум, страшный лязг Меча в меч; рыцарь ломится меж стволов И видит: двое В малом месте бьются большим боем, Без прощенья и без пощады, Словно это месть, а за что — неведомо. Один — великан, грозен и свиреп, Другой — пылкий и отважный витязь. 17 Щитом и клинком, прыжком и скачком Отбивается витязь, Чтоб не грянула на него дубина, Двоеручно вскинутая великаном; Павший конь его лежит на тропе. Встал Руджьер и смотрит на битву, И не ровен душой, А желает одоления витязю, 18 Но держит себя в стороне, Только смотрит, а помочь — ни на шаг, — Как вдруг человек-гора В две руки глушит палицею по шлему, Меньшой рушится под ударом, А большой, чтоб добить, Сволакивает с простертого шлем, И видит Руджьер знакомое лицо — 19 Видит Руджьер в открытую Милый лик возлюбленной своей Красавицы Брадаманты — вот кого Гнет под гибель гнусный гигант! Рыцарь выкликает его на бой, Рыцарь мчится, грозя нагим клинком, — Но злодей не хочет новой схватки — Он хватает полумертвую, 20 Вскидывает на плечи и прочь: [193] Как волк тащит малую овечку, Как голубку или прочую птичку Взносит ястреб в кривых когтях. Видит Руджьер, без него добра не будет, И бегом по пятам, — но тот Мерит лес такими шагами, Что и взгляду не угнаться вслед.

21 Так в побеге и так в погоне Бегут двое по темному лесу, А тропа все шире и шире, И вот вывела их на просторный луг, — А дальше ни слова: пора Воротиться мне к Роланду, который Только что Кимосхов перун Свергнул в хлябь, чтоб никто уж его не видел, — 22 Но напрасно! Враг [194] Рода человечьего, измыслитель Этой пагубы, подражатель огня, Сквозь тучи в землю гремящего с небес, Как когда-то Еву пронял яблоком, Так и эту Вновь явил добычу некоему чернокнижнику На свежей памяти наших дедов. 23 Адская снасть, Скрытая в столько вод столько лет, Выколдовалась из пучин И явилась поначалу у немцев, А они, пытая так и так, Дьяволовым погибельным подсказом До того изострили ум, Что доискались ее употребления. 24 А после — Италия и Франция и все [195] Страны переняли страшную науку: Иной льет бронзу в полые льяла, Жидко топленную в печном огне, Иной сверлит железо, иной тачает Легкий ствол и тяжелый ствол, И зовут это пушкою, простою, двойною, И бомбардою, и единорогом, 25 Мортирой, фальконетом, кулевриной, И кому еще какое имя нравится. А с того — и в клочья сталь, и камни в пыль, И ничто разящему не преграда. Бедный ратник, брось в кузнечную печь И доспех и самый меч, А взвали пищаль или фузею — Ничего иначе ты не выслужишь. 26 Зверская, злодейская кознь, Как нашла ты угол в людском сердце? Чрез тебя ныне рыцарство без славы, Чрез тебя ныне война без чести, Чрез тебя храбрость и доблесть без цены, Ибо худший с тобой сильнее лучшего. Чрез тебя отваге и удали Больше нет удела в ратном поле; 27 Чрез тебя [196] Столько полегло князей и рыцарей Нынче в недовоеванной войне, Что весь мир в слезах, а Италия вдвойне! Оттого-то я сказал, и не лгу, Что нет некого и не было Злее, коварнее, зловреднее, Чем искусник проклятого орудия. 28 И я верю: Господь, [197] Чтобы вечною была казнь, Ввергнет его черную душу В ту слепую бездну, где Иуда. Но воротимся же к герою, Рвущемуся к слезной Эбуде, Где юных и прекрасных Дам бросают на пожрание чудищу. 29 Спешит Роланд, Но ветер ему не в помощь — Справа ли, слева ли, Сзади ли, но так он слаб, Что не долго на нем управишь, А то вовсе стихнет, А то дунет в лоб, и тогда кружи назад Или рыскай, перебрасывая парус.

30 Но Господу было угодно, [198] Чтоб приплыл он к острову не прежде Короля ирландского и успел Свершить то, о чем я вам поведаю. Говорит Роланд своему кормщику: «Стань под берегом, А челнок дай мне — Я один поведу его к утесу. 31 И еще мне надобен большой якорь И при нем его толстый канат, — А зачем, увидишь сам, Коли доберусь я сойтись с чудищем». Взяв задуманное, Без доспеха, с одним мечом Оттолкнул он челн И один гребет к тому утесу: 32 Грудью к веслам, спиною к цели — [199] Как соленый краб На песок из заводи или топи. А уж был тот час, Как Заря взметнула златые кудри Перед Солнцем, вставшим По пояс в море, от пояса в небе, И ревниво роптал ее Тифон. 33 Как подплыл он на переброс Камня, сильною пущенного мышцей, — вдруг То ли слышит, то ли не слышит Плач, едва долетающий до слуха. Оборачивается влево, Скользит взглядом, и над самой водою Видит: женщина в узах У столба, нагая, и волны у ног.

34 Лица ее он не видит — [200] Далеко, а она потупилась, — Но налег и гребет, Чтоб поближе узнать, чего не знает. Тут взревела бездна, Гром отгрянул в гротах и рощах, Вздулись волны, и встало чудище, И под ним не стало видно моря. 35 Как из темного дола всплывает влажная [201] Туча, чреватая грозой и ливнем, И ширится на мир, И стирает день слепою ночью, — Так встал зверь, Подбирая под себя все море. Волны в клокоте, Роланд тверд и горд, Не сменясь ни лицом, ни сердцем. 36 Как решившийся в дело, Он быстр: Чтобы разом Деве стать охраной, гаду пагубой, Он бросает меж них свой челн; Меч его в ножнах, А канат и якорь — в руке, И, не дрогнув, он ждет страшилища. 37 Зверь уж здесь, Разом рушится на Роландов борт, Разевая пасть В рост всаднику на коне; И тогда Роланд прядает вперед, Прямо в глотку, Вместе с якорем, помнится, вместе с лодкой, И вонзает якорь в тот зев и тот язык, 38 Чтоб ни верхней упасть, ни нижней встать Челюсти с крушительными зубьями. Так в копях железокопы Крепят крепь над своими лазами, Чтоб нечаянною осыпью Не накрыло небрежного труженика. А от крюка до крюка того якоря И Роланду не достать без прыжка. 39 Уверясь таким распором, Что уж гад не сведет клыков, Роланд вырвал меч и под темным сводом Бьет вверх, бьет вбок, лезвием, острием — Как крепость Не крепка, когда враг внутри, Так бессильно чудище Против витязя в собственной пасти. 40 То от боли оно бьется меж волн, Выгибая спину и чешуйные бока, То ныряет И взметает брюхом песок со дна. Чует франкский паладин: его захлестывает; Выгребает вплавь, Бросив якорь в зверском зеве, а канат Сжав в руке.

41 С ним в руке доспешив он до утеса, Упирает ноги И в два зуба рвущий зверскую пасть Выбирает на себя якорь. И влечется зверь-гора на пеньковой бечеве Пред силу сил, Пред ту силу, которая в один рывок Движет дальше, чем ворот в десять. 42 Как дикий бык, На рогах почуяв негаданный аркан, Рвется вправо, влево, вкруг, Вверх и вниз, но уж из пут не выбиться, — Так морская тварь, из родных зыбей Мощною влекомая мышцею, Ста изгибами, ста извивами Мечется с крюка, а уйти не может. 43 Льет кровь из губ, Стало Красным синее море, Бьет ^вост меж волн, Разверзая его донные глуби, Взбитая брызжет ввысь Пена, и застит солнце, Гулом отозвались Горы, чащи, дальнее взморье; 44 Старый Протей, заслышав [202] Столько шуму, показался из грота И, завидев Роландов въезд и выезд Меж зубов, и чудо-рыбу на канате, Бросился вглубь пучины, Не собрав своего,морского стада; Нептун помчал к эфиопам, Погоняя подъяремных дельфинов; 45 Левкотея в слезах над Меликертом, [203] Нереиды, разметав мокрые кудри, И Тритоны, и Главки, и прочий Морской люд не знает, куда бежать; А Роланд чудо-рыбу тащит к берегу, И тут заботам его конец: От натуг и мук У ней дух вон, едва легла на отмели.

46 Толпою островитяне Сбежавшись на дивную битву, Суеверным терзались страхом, Не кощунство ли святой этот подвиг? Толковали: вновь Обозлится Протей, ополчится Протей Всей морскою тварью им на остров, И опять не избыть старинной распри. 47 Не лучше ль, пока не худо, Просить мира у горького бога, , А удальца Свергнуть в море, ему в угоду? Как огонь от факела к факелу Озаряет целую окрестность, Так от сердца к сердцу Рвется страсть, чтоб Роланда бросить в море. 48 Кто с пращом, кто с луком, Кто с мечом, кто с пикой бежит на взморье, Сзади, спереди, со всех сторон, Издали, изблизи, все на приступ. В диве герой На такую зверонравную встречу — Что за сверженного гада Обида ему, а не наградная честь. 49 Но как бурый медведь У Литвы или Руси на людном торге Идет себе прямо И не слушает шавочьей брехни, И ни глазом на них не поведет, — Таков паладин пред сбродом, Зная: стоит ему подуть — И не станет низменного толпища. 50 Повернулся он, взялся за меч — [204] И впрямь мигом стало просторно. Думали шальные, Что он им не соперник Без панциря на груди, Без щита на руке, без доспеха, А не знали, что от темени до пят Он и кожею крепче камня.

51 Но чего Роланд не даст другим, То Роланду дадут другие: В десять взмахов положил он тридцать, А не в десять, так в немногим больше! Вмиг берег пуст; Повернулся Роланд высвободить даму, Как. вдруг Новый шум, новый крик несется издали. 52 Пока нашего рыцаря Всей толпою спирали дикари, Без помехи со всех сторон на остров Всходят ирландцы, И ударили с разных берегов, И рубили, не зная жалости, — За правду ли, по злобе ли, Но ни возраста не щадя, ни пола. 53 Здешние беззащитны: И застигли их врасплох, И остров мал, и народу мало, А еще того меньше ума-разума. Все добро — на поток, все дома — На поджог, все головы — под меч, Стены стерты В прах, нигде ни единого живого. 54 Но до воплей, шума и грохота Нет Роланду дела: Он подходит к той, Что ждала на скале стать снедью чудищу, Он глядит, и она ему знакома, И чем ближе он, тем знакомее: И он видит Олимпию, и это Впрямь Олимпия, верная неверному. 55 Бедная! поруганная в любви, Новый приняла она удар — В тот же день Взяли ее разбойные моряки На Эбуду. Признала она Роланда, — Но, нагая, Лишь молчала, тупила лицо И не смела вскинуть к нему очи. 56 «Какою судьбою, — спросил ее Роланд, — Принесло ее к этому острову Оттуда, где при супруге Он оставил ее в счастье и в радости? «Не знаю, — она в ответ, — Спасибо ли вам за вызволение из смерти, Или горе мне, что из-за вас Не пресеклись нынче мои муки. 57 Благодарствовать бы мне, Что от страшной избавлена я гибели — Страшной, ибо зверь Гробом мне готовил утробу, — Но нет во мне благодарства, Ибо смерть лишь спасенье мне из бед, А была бы я радостнее От ваших рук концу моих бед». 58 И с великим она плачем [205] Молвила, как покинул ее супруг Спящую на том острове, Где и взял ее в полон морской разбой. Говорила, а телом поворачивалась, Как у живописца или ваятеля Та Диана над теми струями, Где плеснет она в очи Актеону, — 59 Прикрывая грудь и живот, А бедро и бок являя взору. Ждет Роланд, чтоб подплыл его корабль, Приодеть любою одеждою Высвобожденную даму из оков, — Но тут Предстает Оберт, ирландский король, Прослышав о поверженном чудовище —

60 Что приплыл из-за моря паладин И вогнал ему в глотку тяжкий якорь И взволок на сушу, Как ладью волокут в упор течению. Чтоб узнать глазами, Правду ли сказал сказавший, — И явился Оберт, а его люд С четырех концов громил Эбуду. 61 Хоть и был Роланд Весь в крови, в поту, и мокр, и грязен, — Оттого в крови, Что вошел он и вышел в пасть чудовища, — Но узнал его ирландский король, С первой вестью о том подвиге Положив в душе, Что ничья, как Роландова, эта доблесть. 62 А Роланда он знал, Бывши рыцарским отроком во Франции И лишь год как воротясь принять венец По кончине родителя. Видел он его не раз, говорил не два, А без счету и сметы, И вот бросился обнять его и приветить, Скинув шлем со лба. 63 Как король Роланда, так Роланд короля Радуется, увидев; Вновь и вновь сменясь они объятьями, Завели беседу, И сказал Роланд Оберту о красавице, Как была она предана Вероломным Биреном, Последним из всех, кому такое подстать; 64 И сказал, сколько раз она являла Великую ему свою любовь, Как лишилась дома и рода, Как готова была на смерть, И это все — лишь малое из многого, А тому многому и счета не счесть. Так он сказывал, а красавицыны ясные Очи изливались потоком слез. 65 Было ее прекрасное лицо, Как вешнее небо, Когда брызжет дождь, и вдруг из туч Светлое показывается солнце. И как нежною песнею соловей Оглашает зелень дубравной сени, Так любовь купает крыло В токе ясных слез, и смеется свету.

66 Золотые стрелы любви Зажжены очами, закалены ручьями Льющихся слез меж лилий и роз, И такая в закаленных сила, Что юноше не ограда Ни щит, ни кольчуга, ни железная скорлупа: Он стоит, он глядит в лицо и кудри, Чует рану в сердце, а отколе — невесть. 67 Несравненны прелести Олимпии: И не только Лоб прекрасен, очи, ланиты, кудри, И уста, и нос, и плечи, и шея, — Но и перси, И что скрыто бывает под покровами, — Таково, что выше Ничего не сыщется в целом божьем мире. 68 Белей взору, чем нетроганый снег, Глаже пальцам, чем слоновая кость, Округлые груди Были, как тростниковое молоко, А меж ними крылась Складка, как тенистое разложье Меж крутых холмов, Наметенных снежною зимою. 69 Гибкий бок, дивное бедро, [206] Белые голени, Гладкий, словно зеркало, живот, — Были, как из-под Фидиева резца, Говорить ли и о том в ее теле, Что она так тщетно пыталась скрыть? Нет, скажу одно: С темени до пят в ней всё — прекраснейшее. 70 Явись она фригийскому Парису [207] На Идейском пастбище, — и ей. Уступила бы Венера и две другие: Лишь ее бы красоте стала честь. И не плыл бы он тогда в Амиклы Попрать святость гостеприимства, А сказал бы: будь Елена Менелаю, А себе я желаю только эту. 71 Явись она в Кротоне, [208] Когда Зевксис, затеяв образ В Юнонин храм, Вкруг себя собрал нагих красавиц, Чтоб сложить в совершенство Лучшее от одной и лучшее от другой, — Вмиг никто не стал бы ему надобен, Все красоты он обрел бы в ней одной. 72 Поклянусь я, что никогда Бирен Не видал своей красавицы нагою — У него бы не стало злобных сил Бросить ее на безлюдную погибель. Диво ли, что вспылал о ней Оберт? Пламени не скрыть: Говорит он утешные слова И надежит, что обернется горе радостью, 73 И сулит, что пойдет с нею на Голландию, Что пока не отобьет ее земли, Пока праведная и памятная месть Не казнит ее изменника, — Он не сложит ирландского оружия, И не станет медлить ни дня. А меж.тем велит Искать по всем домам одежд ей и платий. 74 Недалек был поиск: Все сыскалось, не сходя с острова: Каждый день здесь оставлялись платья От нещадных драконьих жертв. В недолгом явилась сборе Пред Обертом груда всех покроев, И велел он одеть Олимпию, И жалел, что не может так, как надо. 75 Но ни лучший шелк, ни золото, [209] Флорентийским тканое искусством, Ни шитье, в котором столько И ума, и сил, и терпения, Не смогли бы сделать ее красивей: Ни лемносский, ни Минервин труд Не достоин лечь покровом на те прелести, Что не выйдут из ума у ирландца.

76 Этою любовью Много доволен наш паладин, Оставляя страстного короля Мстить войною Биреновой измене — Не то стала бы такая докука Отвлечением ему самому, А он шел на выручу Не Олимпии, а собственной даме. 77 Видно было: здесь ее нет, Но не видно было: была ли, И некого спросить: ни души Не осталось живой на целом острове. Потому на другое утро, Как отчалил от острова флот, Вместе с ним отчалил Роланд в Ирландию, Чтоб оттуда — во франкские края. 78 Как его ни молили, Не промедлил он в Ирландии ни двух дней — Любовь гнала вслед красавице, Не давая ему привала. Он уходит, вверив Олимпию Королю под клятвенным обетом, — Да и то было лишним: Король сделал больше, чем брался. 79 В немного дней он собрал людей, Он вошел в союз с английским государем И в другой с шотландским, и отбил Голландию, и ни фризского вершка Не оставил Бирену, и взбунтовал На него Зеландию, и не прежде Кончил брань, чем бросив его на казнь, — Но и то ему, предателю, было мало.

80 А Олимпию берет он женою — [210] Из графини она стала королевою. Но воротимся же к рыцарю, который День и ночь по волнам под парусом Правит вновь к тем самым причалам, От которых когда-то вышел в плаванье, Вновь он в латах, седлает Златоузда И показывает спину морям и бурям. 81 До конца той зимней поры, Верно, было ему время к добрым подвигам, Но они доселе скрыты от слуха — Не моя вина, что и я промолчу: Потому что всегда Роланд Был удал не на слово, а на дело, И чему не случалось соглядатаев, То осталось неведомо и молве. 82 Так и дотянулась зима: в тиши, [211] Не подавши о нем статочной вести. А как солнце сверкнуло в небосводе От кроткого Фриксова овна, И Зефир, сладостный и радостный, Вновь привеял любезную весну, То в рассеве цветов и юных трав Новые разнеслись Роландовы подвиги. 83 По горам и долам, полям и взморьям Ехал он, печальный и скорбный, И въезжает в новый лес, — и вдруг Долгий зов, громкий стон бьет в слух, Рыцарь шпорит коня, хватает меч, Мчит на крик, — Но что из этого вышло, — С вашего позволения, в следующий раз.