1 Победа всегда прекрасна, От уменья ль она или от случая, Но чем больше крови, Тем меньше победоносному лавров; И та лишь вековечна слава, Божеских достойная честей, Когда вождь сбережет свои дружины, А врага повергнет под пяту. 2 Такова, государь, ваша победа, [295] Когда Льва, свирепого по морям, Распростершего мощь свою вдоль По От устья до нашего Франколина, Вы взнуздали так, что львиный рык Нам не в страх, когда вы над нами. Вот пример для всех, кто победен: Враг погиб, свои спасены.

3 А язычнику это не далось — Дерзкий на беду, спнул он ратных В ров, где пламя мгновенное и жадное Всех пожрало, никого не обошло. Стольких тел Не вместил бы ров, Но огонь изгрыз, изглодал их в прах, И тогда сыскалось место для каждого. 4 Одиннадцать тысяч и двадцать восемь Выжрало жаркое жерло; Не было на то их воли, А воля была немудрого вождя. В блеске, в треске Гибли они в челюстях пламени, И лишь винный в их погибели Миновал мучения — Родомонт, 5 Дивным перестигнув скачком К заокопному вражескому склону, А сойди он с прочими в пропасть, Тут бы приступу его и конец. Обернулся на адский дол, Видит пламя, плещущее ввысь, Слышит крик и стон своего люда И рычит в небеса буйную хулу.

6 А в тот час король Аграмант [296] Двинул рати на градские ворота: Знав, какая на другом рубеже Злая брань пылает столькими мертвыми, Чаял он, что здесь Безохранно негаданное место. А при нем — Бамбираг, король Арзиллы, Баливерс, всех пороков первый друг, 7 Кориней из Мульги, изобильный Прусион, царь Блаженных островов, И Малабуферс Из Феццана, где бескрайнее лето, И другие князья, и третьи, В крепких латах, бывалые в войне, А еще того больше — оробелых и бездоспешных, Чьему сердцу мало и тысячи щитов. 8 Но иное предвиделось, [297] А иное увиделось сарацинскому вождю: Был у тех ворот Сам державный Карл, и с паладинами — Соломон и Оджьер-Датчанин, Два Гвидона, два Анджелина, И баварский князь, и Ганелон, И Оттон, Берленгьер, Авин и Аволий, 9 И без счета меньших Французов, ломбардцев, немцев, Каждый полк со своим вождем, и каждый Рвется слыть удальцом меж удальцов. Обо всем вам будет поведано, Но не здесь, — мне к другому пора герою, Он мне плещет, он издали зовет, Он мне не велит покладать перо.

10 Что ж! пора мне вернуться, где оставлен Британец Астольф, неустанный в приключениях: Долгая чужбина давно ему постыла, Жажда о родине давно в нем как пожар, А к тому подала ему надежду Не сама ли Альцинина победительница? Хочет она его воротить Безопаснейшим путем и удобнейшим, 11 Снаряжает галеру лучше всех, [298] Бороздивших сийее море, А чтоб не было от Альцины Недоброго случая помехою на пути, Отправляет Логистилла с сильным флотом Андронику и Софросину Споспешницамй его благополучия До Арабского или Персидского залива. 12 Плыть она велит ему вдоль [299] Скифов, ицдов и набатейских арабов, А потом после долгого пути Повернуть к Персиде и Эритрее, Чем блуждать в той Бореевой пучине, Где ветры неуемны и злы, И бессильно солнце Встать порою месяцы и месяцы. 13 Видя все готовым, Дозволяет фея принцу: плыви! Но сперва наставляет наставлениями, Слишком долгими моему рассказу, И дает ему, чтобы спастись От безвыходных сетей волхования, Славную и надобную книгу, Чтобы всюду с ним была от ее любви. 14 Сказано в той книге, От каких заклятий как беречься, А где что в ней раньше или позже, На то есть оголовки и росписи. И еще у нее для Астольфа Всем дарам дар — Это рог с небывалым звоном: Кто услышит, никто не устоит. 15 Это рог с небывалым звоном: Где ни грянет, все перед ним вспять, — Нет такого храброго сердца, Чтоб, услышав, не обратиться в бег. Вихрь ли, гром ли, земной ли трус — Все они ничто перед гулким. И тысячу крат благодарствуя, Феино напутствие принимает Астольф.

16 От пристани, из тихих затонов, [300] С добрым ветром прямо в корму, Вдоль обильных весей и людных градов Ароматной Индии плывет пловец Мимо россыпей островов налево И направо, пока не видит Того брега Апостола Фомы, От которого кормщик берет к северу. 17 Бок в бок Золотого Херсонеса, [301] Доль в доль драгоценных побережий Славные суда по большой воде Вновь и вновь видят в море пену Ганга, Видят, как узится пучина Между Коморином и Тапробаною, Доплывают до Кочина, а тут И конец индийским пределам. 18 Так скользя Астольф по волнам Меж надежными и верными спутницами, Хочет знать и спрашивает Андронику: Из закатных стран В эти зорные моря заплывал ли Хоть какой челн на веслах и под парусом? И мыслимо ли вплавь Доспешить от Индии до бриттов и франков?

19 Отвечает Андроника: «Знай, [302] В океанском лежит земля объятии, И волна сливается с волной От кипящих морей до ледовитых; Но как эфиопская Африка Разбежалась вширь далеко на юг, То иные и молвили, Что на тех местах от Нептуна запрет. 20 Оттого-то ни с индийского Востока Не пытаются к европейским берегам, Ни в Европе мореплаватель Не надежен достигнуть наших мест: Земная гряда препоною Нудит вспять и этих и тех, Дальностью убеждая верить, Будто пояс ее обомкнул весь круглый мир. 21 Но в круженье лет [303] Прозираю я: от крайнего Запада Новые плывут аргонавты, Проторяя путь, неведомый днесь. Вот иные, огибая Африку, Правят вдоль чернокожих берегов И минуют тот рубеж, от которого Возвращает к нам солнце зимний Козерог, 22 Чтоб в конце большого пути [304] Им раскинулись смежные моря, А потом берега и острова, Где индийцы, и арабы, и персы. Вот иные, налево и направо Оставляя Геркулесовы труды, Чертят круглый путь вслед за солнцем И находят новый край и новый свет. 23 Вижу: святой крест, вижу: кесарский [305] Стяг взнесен на зеленом берегу; Вижу: избраны иные блюсти суда, А иные покорять большие страны; Вижу: от десятков бегут тысячи, вижу: Заиндийские царства пали пред Арагоном И вожди государя Карла Пятого Где ни ступят, там и торжество. 24 Божья на то воля — [306] Быть тому пути скрыту И досель, и отсель, пока шестое И седьмое не минет столетие; А явиться в пору, Когда спрянет мир в одну державу Под державцем мудрейшим и праведнейшим Со времен капитолийского Августа.

25 От австрийской и арагонской крови [307] По левую руку Рейна Встанет властный, доблестями превыше Всех доблестей писаных и петых. Это он восставит Астрею Из смерти в жизнь, из гонения на трон, И с нею отринутые миром, Под его рукой воскреснут добродетели. 26 По таким заслугам вышняя Благость [308] Возвеличит его диадемою Не над тою лишь державою, над которою Были Август, Траян, Марк и Север, Но над всеми окраинами света, Где ни солнца, ни смен времени, Чтобы стало под этим властелином Едино стадо, един пастырь. 27 А чтоб легче одержали верх [309] В вечном небе писанные уставы, Даст ему вышнее Провидение Необорных вождей на морях и сушах. Вот Эрнанд Кортес, Повергший под кесарские указы Столь восточные города и царства, Что и нам они неведомы в Индии; 28 Вот Проспер Колонна, вот маркиз [310] Пескары, а вот за ними следом Юный из Васта, кем милая Италия Дорого станет франкским лилеям. Вот я вижу: Третьим он рвется к лавровому венцу — Как скакун, последний от черты, Настигает, опережает. И вот он — первый. 29 Этот юный — имя ему Альфонс — Таков доблестью, таков верностью Даже в сильные свои годы, Счет которым не сверх двадцати и шести, Что доверит государь ему воинство, Зная: Сохранив его, сохранит он все, И весь мир ему склонится покорствовать. 30 Как этими возвеличит он вождями [311] Державу на сухих ее путях, Так и в море, которое замкнулось Меж Европой и солнечною Африкою, В каждой будет он победен войне, Пока друг ему — Андрей Дориа, Дориа, кем станет безопасно Ваше море от разбойных хищников. 31 Не такая хвала довлеет [312] И Помпею, смирителю пиратов, Ибо не были вровень те пираты Силе царства, сильнейшего в веках; Этот же — исцелит большое море Лишь своим умом и своей десницею, Но от Кальпы до Нила Дрогнут берега пред громким именем. 32 Вижу, как, храним [313] Верностью названного и флотом, В им раскрытые врата Италии Вступает венчаться Карл. Вижу: простертую награду Не себе герой приемлет, но согражданам, Вымолив для города вольность, Где иной бы подмял его под власть. 33 Не славней ли такой труд для отечества [314] Всех побед Древнего Юлия в Галлии, Фессалии, Африке, Испании и вашей земле? Ни Октавий, ни ратный его соперник Столькой не снискали бы хвалы, Ибо меркнет слава, Когда взносится сила на отечество. 34 Кто отчизну из вольности ввергнет в рабство, — [315] Краснеть тому от стыда, И не сметь тому вскинуть очи, Слыша имя Андрея Дориа! Вот, я вижу: сугубится награда, И сверх блага, общего с соотчичами, Карл ему дарует тот обильный край, Из какого стал норманн велик в Сицилиях. 35 И не только к нему, военачальному, Блещет щедростью веледушный государь, Но и к всем, чья кровь Не скудела на кесарские подвиги. Верного одарить Городом или краем Ему радостней, чтущему достойных, Чем умножиться царствами и державствами». 36 Таково гласила о победах Через много грядущих лет Новому Карлу от его вождей Андроника пред британским наследником, А меж тем на восходные ветры Налагала и отпускала удила, И меняла попутный на попутный, И взвевала то слабей, то вольней.

37 Вот уже Персидское море [316] Простирается им в великую ширь, Вот они в немногие дни Приплывают в залив Святых Волхвов, К пристани кормою Ходкие приваливают корабли — А отселе, без страха пред Альциною, Держит вдаль Астольф по сухому пути. 38 Много он полей, много рощ, Много долов и много минует гор, Где не раз темной ночью и белым днем Налетают наездники в упор и в догон; Видит львов, ядовитых видит змей, И иные на тропе его хищники; Но у губ быстр рог — И в трепете встречные врассыпную. 39 По Счастливой едет он Аравии, [317] Дышащей фимиамом и миррою, Где приют себе избрала Птица Феникс, единственная в свете; Вот пред ним и Красные волны, Божьей волею в месть сынов Израиля Поглотившие Фараона с его воинством; А отселе путь его в Град Героев. 40 Вдоль Траянова он скачет протока, [318] Под седлом его конь не знает равных, Так он легок выступом и выбегом, Что под ним ни песок не в сыпь, Ни трава не смята, ни снег не сбит, Над волной летит, не смочив копыт, Так он стелется, что не в мочь ему вслед Ни стреле, ни ветру, ни молнии. 41 Имя коню — Рабикан, [319] Он ходил когда-то под Аргалием, А рожден от огня и ветра, А напитан не овсом, а чистым воздухом. Скачет рыцарь на Рабикане верхом По Траянову берегу к Нилу, И еще не досказал он до устья, Как вдруг видит: плывет к нему кораблик,

42 На корме кораблика — отшельник, Белая до пояса борода, Зовет он к себе паладина, Кличет его издали: «Сын мой, Если жизнь тебе не надоела, Если смерть принять не охота, То плыви со мною на ту сторону, А на этом пути тебе погибель. 43 Не проедешь ты шести верст, Как заедешь на лютую засаду, А в засаде — злой великан, Семь локтей от темени до пят. От него уйти Нет надежды ни конному, ни пешему: Он кому вгрызется в горло, с кого сдерет кожу, Тех разорвет на части, этих сглотнет живьем. 44 У злодея жестокая забава — Выплел он умелую сеть И раскинул невдали от пещеры, Пыльным притаив ее песком — Кто не знает, тот не заметит, Какова она тонка и крепка. Кто ни мимо, на того он с криком, Тот шарахнется, и мигом в плену. 45 А терзатель с хохотом Тащит запутавшихся в свой дом, Будь то рыцарь, будь то девица, Будь то подлый или большой человек. Сгложет мясо, высосет кровь и мозг, А кости разметет по безлюдью; Где ни взглянь, человечьи кожи — Страшное убранство его жилья. 46 Сверни, сынок, свороти, сынок, И спокойно правь до самого моря!» А паладин бестрепетно ответствует: «Спасибо, отец, за добрый совет, Но такая забота об опасности Мне не в честь, а честь дороже жизни. Не трать слов: Не сверну, а поеду прямо к логову! 47 Отступив, спасу я жизнь, но не честь, И такое спасенье — хуже смерти; А не отступив — что встречу худшее? Лягу мертвым с прежними мертвыми! Но быть может, Господь меня направит, Ляжет враг, а я выйду жив И открою этот путь многим тысячам — Значит, больше мне выгод, чем невыгод! 48 Взмерь-ка разность, смерть ли одному, Избавление ли многому множеству?» Говорит отшельник: «С богом, сын мой, И да будет бдителем над тобой Страж небес, Михаил Архангел!» И благословил в простоте души. Астольф правит по Нильскому берегу, Сам в надежде не на меч, а на рог. 49 Видит: между водью и топью [320] По песку бежит узкая тропа, А в конце — одинокий дом, как замок, И кругом — ни души человеческой; Лишь со всех сторон пригвождены Руки, ноги, головы бедных путников — Ни окна в стене, ни зубца на стене, Из которого не смотрело бы мертвое. 50 Как охотник в Альпах, Одолев большую беду, Прибивает на ворота медвежью Злую лапу, толстый череп, шкуру в космах, — Так казал нещадный людоед Тех отважных, кому пришлось с ним встретиться. А вокруг без счету белые кости, И в канавах по край людская кровь.

51 На пороге — Калигорант: Так зовут кровожадного, который Дом срой трупами украшает Как иные — пурпуром и златом. Завидев герцога, Он кипит ликованием, Ибо вот уже два месяца и третий, Как ни всадника не было на тропе. 52 Он стремглав бросается Через топь в камышевую темь — Забежать врасплох И ударить витязю в заплечье, А потом залучить его в тенета, Затаенные под песком, Как всех прочих, кого злая судьбина Наводила на этот путь. 53 Усмотрев нападчика, Натянул паладин узду, Стережась, не ступить бы в сеть, О которой его сведомил добрый старец, А рог — в рот, И рог гремит безобманно: Дрогнул исполин И вспять со всех ног без удержи. 54 Трубит Астольф, но следит Астольф — Все ему мерцает ловчая снасть; А людогуб бежит, не глядя, куда — Ни духа в груди, ни света в очах, И от непроглядного ужаса В неминучую свою западает западню, Схлестывается сеть, Он в узлах, и он на земле. 55 Взвидевши рухнувшую тушу, Без опаски, меч из ножон, Набегает британец отомстить За несчетные губленные души, — Но глядит и видит: беспомощного убить Слыло бы не доблестью, а подлостью, Коли он по рукам, ногам и горлу Непошевелимыми сужен узами. 56 Эти узы выковал Вулкан [321] Тоньше тонких, но такою выковкою, Что ни малого не разъять звена, Суетно усилуясь. Этими он узами оковал Из единой ревности Марса и Венеру, по рукам и ногам Приточив их к преступному их ложу. 57 А потом у ковщика эту сеть [322] Скрал Меркурий, чтобы пленить Хлориду, Хлориду, которая Авроре Мчится вслед перед солнечным лучом И из гнутых складок Сеет лилии, розы и фиалки. На лету подстерег ее Меркурий, И не без улова стала сеть, 58 А была та ловля, [323] Где в семь уст эфиопский льется Нил. А потом та сеть На века легла в Каноп во храм Анубиса, А три тысячи лет спустя Переял святыню Калигорант, Выхватил нечестивец сеть, Пожег город и разорил капище. 59 Эту сеть и раскинул он в песке, Чтоб не минуть бы ее никоторому Из травимых, а кто ее хоть тронет, Тот уже не вызволит ни рук, ни ног. Отымает Астольф от сети цепь, Вяжет скованному руки за сцину, Грудь и локти оставляет в путах, Чтоб не вырвался, и велит ему: «Встань!» 60 От лодыжных избавленный узлов, Встал злодей безропотно, как девушка. И решил Астольф повести его напоказ По городам, и селам, и замкам, А ту сеть, Тоньше коей не ковано под молотом, — Чтоб он нес на себе, как пленник, В триумфальной ведущийся череде, —

61 И чтоб нес он и шлем, и щит, Как слуга по пятам за хозяином. С тем и в путь; и куда ни ступит, Все ликуют, что дорога свободна. Едет Астольф дальше и видит Пред собою мемфисские гробницы, Мемфисские знаменитые пирамиды, А на том берегу — многолюдный Каир. 62 Народ толпится Посмотреть на укрощенного великана; «Статочно ли, — толкует, — Такой маленький, а взял такого большого!» Теснятся справа и слева, Не дают ни проехать, ни пройти, Дивуются, рукоплещут И славят за небывалую доблесть. 63 А Каир был не так еще велик, Как о нем рассказывают нынче, Что улиц в нем восемнадцать тысяч, И то не вместить всего народу, А дома в нем по три жилья, И то многие спят под чистым небом, А султан живет в большом замке, Ни богаче нет, ни прекраснее, 64 И при нем пятнадцать тысяч ближних, [324] Все — Христовы вероотступники, Все с женами, и с детьми, и с конями, И все под одною кровлею! Собирается Астольф посмотреть, Где и как льется Нил у Дамиэтты В соленую заводь, потому что Слышал он: и там нет людям ходу,

65 Оттого что над самым нильским устьем Стоит башня, а в ней разбойник, Гроза всех и сельских и путников Оттуда до самого Каира: Никто супротив него не выстоит, Нет на него (молвят) погибели: Сто тысяч на нем ран, А все из него душа не вынется. 66 Вот чтобы изведать, не можно ли [325] Перерезать Парке нить его дней, Отправляется Астольф на Оррилла (Так он звался) к самой Дамиэтте, А оттуда — к Нильскому устью, На берегу которого — башня, Где живет заколдованный, родившись От феи и нечистого духа. 67 Глядь, а здесь уже рубятся и бьются [326] Два наездника и Оррилл; Наседает один на двух, Так, что те едва отбиваются, Хотя битвенная их слава Целому ведома свету: Это — Оливьеровы два сына, Белый Грифон и черный Аквилант. 68 Правда, что колдун вышел к бою [327] С большою себе подмогою: С хищным зверем, Который лишь в тех местах и водится: Живет в Ниле, живет на берегу, А кормится человечьими туловами Плавающих и путешествующих, Которые не остереглись и которым не повезло. 69 Зверь, уж мертвый От двух братьев, лежал на том песке, А они рубили Оррилла, А Орриллу от них хоть бы что: Сколько ни рублен, ни разу не гублен, Можно рубить, а нельзя убить. Отсечешь ему руку или ногу, А он ее приставит — и как к воску воск. 70 До зубов раскроит его Грифон, По грудь — Аквилант, А колдун лишь смеется под ударами, И обидно им, что втуне их труд. Кто видел живое серебро, У алхимиков зовомое Меркурием, Как разбрызнется оно и вновь сольется, Тот припомни это на мой сказ. 71 Как ссекут ему голову — Оррилл слезет, И бредет за ней, пока не добредет, И подымет за нос или за волосы, И на место, а она и прирастет. Отрубил ему Грифон голову, забросил В самую середину Нила, А Оррилл туда, и вплавь, как рыба, И назад, и голова на плечах. 72 Две красавицы в знатных одеяньях, Одна в черном, другая в белом — Из-за них-то и затеялась сеча — Стояли и смотрели на удальцов. Это были две добрые феи, Воскормившие Оливьеровых сынов Когда их, младенцев, Две большие птицы с кривыми клювами 73 Унесли в чужие края [328] Далеко от их матери-Гисмонды, — Но зачем мне тратить слова На всеведомое повествование, Хоть и сбился в нем былой повествователь, И назвал их отцом не их отца? Вот теперь оба юных и бились В битве, предуказанной им феями. 74 А уже закатывался день [329] За далекие острова Блаженных, И уже застилали зримость сумраки Под неверною и невнятною луной, И воротился Оррилл в свою твердыню, Ибо сестры, и черная и белая, Положили предел тому сражению До поры, пока вновь настанет солнце.

75 Тут Астольф, давно угадав [330] По чертам, а пуще по метким взмахам И Грифона и Аквиланта, Был не горд и не медлен их приветствовать; А они,увидав в поводу Великана у щита со знаком парда (Рыцарь парда — так звали Астольфа), Отвечали ему с не меньшим вежеством. 76 Дамы приглашают к отдохновению Поединщиков в ближний свой чертог; Их встречают в полупути Девицы и факельные слуги; Кони сданы конюшим, Брони не давят спин, И в цветущем саду накрывается пир Возле светлого свежего источника. 77 А дикого великана приковали Двойною толстою цепью К зеленому вековому дубу, Что не вырвать никаким рывом, И приставили десять сторожей, Чтоб и ночью не мог он высвободиться И напасть, и наделать бед Спящим беспечным и беспомощным. 78 Богатое было угощение, Но не им дорожился пир, А уветливой умною беседою Об Оррилле и его чудесах: Как подумать, не сон ли это — Подберет с земли руку или голову, И приставит, и она прирастет, И опять он в бой, еще свирепее. 79 Но Астольф уже прочел в своей книге, [331] Где наказы против всех чародейств, Что не вынуть из злодея душу, Пока цел у того заветный волос; А как вырвать тот волос или усечь, То колдун в тот же миг и ляжет мертв. Так-то было писано в книге, Да не писано, как тот волос угадать. 80 Но радуется Астольф, Словно он стяжал уже лавр победы: Чает немногими ударами Вырвать чернодею и волос и жизнь. Бремя такого дела На свои он испрашивает плечи: Ежели допустят его до битвы Братья-рыцари, то Орриллу конец.

81 И охотно уступают братья-рыцари, Полагая, что тщетен этот труд. Вот вышла в небо Аврора, А из замка в поле — Оррилл, А на Оррилла — британский герцог: Один с палицей, а другой с клинком. Тысяча у Астольфа ударов, Хоть один да отлучит дух от тела. 82 То отрубится кулак при дубине, То отвалится рука с кулаком, То Астольф рванет поперек по панцирю, То отхватит обрубок за обрубком. Но Оррилл как нагнется, как подымет, Что отрублено, и снова он цел. Искроши его хоть на сто кусков, Миг, и глядь, он опять цел и сросшийся. 83 Но вот тысячный вскинулся удар, Улучил меж плечом и челюстью, Снес голову с плеч, Снес шлем с головы, — И не ждет Астольф, пока соперник спешится, А хватает голову за космы, И враз в седло, и вскачь вдоль реки, Чтоб кровавую не отбил обезглавленный. 84 Не поймет растерянный, что и как, Бредет, шарит в пыли свою голову; Но заслышав, что это всадник Мчится в лес, унося ее с собою, — Тотчас сам к коню, И в седло, и в погоню, и без отдыха, И хотел бы крикнуть: «Постой! назад!» — Но молчит: его рот в руках у герцога. 85 Радуется, пятками о бока, Мчит, отпустив поводья, Но ему еще немалое поле До Рабикана, дивного скакуна. А меж тем Астольф по его космам Рыщет пальцами от бровей к загривку, Ищет торопливо, Где тот волос, в котором все бессмертие? 86 Дыбятся волосы без счета, Ни один не длинней и не короче; Который же вырвать, Чтобы вышла смерть душегубцу? Лучше, — думает, сниму-ка я все! Но ни щипцов у него, ни ножниц; И тогда он хватается за меч, Потому что он режет чище бритвы. 87 Взявши голову за самый ее нос, Он лысит ее и сзади и спереди, — И вот выпал роковой меж волосьев, И лицо стало стылое и бледное, Закатился зрак, Закатилась жизнь за явную смерть, А безглавое тулово Рухнуло в корче из последнего седла. 88 Возвращается Астольф, Держа голову, меченную смертью, К своим рыцарям и своим дамам И показывает им на дальний труп. У тех приветные лица, Но рады ли они, я не знаю — Зависть гложет сердце братьев-рыцарей, Что такая победа — не у них. 89 Берегущим красавицам Тоже, верно, не мил такой исход: Чтобы дольше длилась Обреченная жизнь двух братьев, Скорым во Франции грозимая концом, Здесь они их вывели на Оррилла, Чтобы скрасть их время, покуда В небе не минет недобрая звезда. 90 А местник Дамиэтты Как заслышал об Оррилловой погибели, Так пустил в небеса голубку С грамоткою на нитке под крылом. Прилетела она в Каир — Из Каира выпускают другую (Так здесь водится), и в малое время Уже всюду знают: Оррилл убит.

91 Подвигу конец; Ободряет герцог славных юношей, — Хоть они без стрекала и без шпор Сами кипели доброй волею Возвыситься к обороне Святой Церкви и державного Рима, От восточных браней отстать, А славы искать меж соплеменников. 92 Испросили Грифон и Аквилант Отпущения каждый у своей дамы, И невмочь тем было противиться, Хоть и ныло сердце об удальцах. Сели втроем на коней И пустились вправо, рассудивши Поклониться прежде святым местам, А потом уже тронуться во Францию. 93 Было можно бы взять и влево, Где дорога ровнее и утешнее И по самому лежит морскому берегу, Но они взяли вправо, в дичь и глушь, Потому что так неделею ближе До святого града Святой Земли. По пути была вода и конские травы, А более того — ничего. 94 Для такой дороги [332] Снарядили они себе все надобное И взвалили на шею великану, Потому что он и башню бы снес. А в конце пути, трудном и опасном, Вот взошли они на гору, и открылась Та Святая Земля, где кровию Грех наш омыла всевышняя Любовь.

95 У самого входа в город [333] Их встречает небезвестный им юноша — Сансонет из Мекки, Свеж годами, но зрел умом, Славен доблестью, славен рыцарственностью, Чтим народом; Ко Христу обратил его сам Роланд И своею рукою привел к крещению. 96 Здесь он замышлял Встать оплотом на калифа Египетского И воздвигнуть вокруг лобной Голгофы Стену в круг на две тысячи шагов. Он приветил их, Неложною просиявши любовию, И ввел в город и в вольные покои Королевских своих палат. 97 В подданной ему земле Право правил он от державы Карла В дар ему приводит Астольф Исполинственно могучую тушу, За десятерых Вьючных способную верблюдов, А в другой ему дар при великане — Сеть, в которую ловлен великан. 98 Сансонет в отдарок дает герцогу [334] Знатные ножны для его меча И две шпоры, правую и левую, Золотой прихват, золотой укол, — Самого-де того Святого Воина, Что змия сразил, а царевну спас. Взявши Яффу, взял их в Яффе Сансонет со многой иной добычею. 99 Исповедав грехи свои в обители, Доброю благоухающей славою, По всем таинствам Христовых страстей Обошли паломники храм за храмом — Храм за храмом, ныне, увы, сквернимые Маврами, на позор Христовым верным! Вся Европа в войне, повсюду бьются, Но не там, где оно всего нужней!

100 Но меж тем как набожные Стлались духом в покаянном чине, Вдруг приходит из греческой земли Дальний странник, ведомый Грифону, С тяжкими вестями и язвящими, Всем желаньям его и умыслам поперек. И так-то полыхнуло в нем сердце, Что уж стало ему не до молитв. 101 Такая была беда, [335] Что любил рыцарь даму Оригиллу, Пред которою ни одна из тысячи Не нашлась бы краше лицом и станом, Но такую уж злую и коварную, Что по градам и весям, По большой земле и морским островам Век искав, не сыскать другой подобной. 102 В Константиновом Цареграде Он оставил ее в жаркой горячке, Уповая, что воротясь, Обретет ее краше и любовнее; А теперь услышал, Что она в Антиохии с новым милым, Потому-де, что более не в силе В цвете юности спать совсем одна. 103 С этих скорбных пор нет Грифону Роздыха от вздохов ни в ночь, ни в день: Что другим в радость, То ему только душу бередит. Вспомни всяк, кто сведался с Амором, Какова калена его стрела! А всего тяжелее молодцу, Что нельзя и признаться в своей беде, 104 Потому что за ту любовь Старший брат его, умный Аквилант, Тысячу корил его раз, Чтоб исторгнуть из юношеского сердца Злейшую из злейших на белом свете, — Такою она ему виделась, И он клял, а Грифон ее оправдывал, Ибо всяк всегда рад себя обманывать.

105 И вот положил он, Не сказываясь Аквиланту, Одиночкою доспеть в Антиохию И похитить похитившую его сердце, А умычнику ее Так отмстить, чтобы век об этом помнилось. Что и как из этого вышло, — Расскажу я вам в следующей песни.