1 Тяжелы любовные муки — Я ли их не изведал! Столько их сошлось надо мною, Что послушайте бывалого страдальца. Говорил я и говорю, На бумаге говорю и вживе — Есть в них малая боль и есть отчаянная боль — Верьте правде! 2 Говорил я, говорю и буду: Кто попался в достойную сеть — То хоть будь его дама уклончива, Хоть вовсе к нему холодна, Хоть минуй его всякая награда За потрату времени и труда, Хоть он вымучься, хоть умри, а не плачь: Его сердце — на возвышенном жертвеннике. 3 Но пусть плачет тот, [336] Кто стал раб пустых очей и витйх кудрей, За которыми — коварное сердце, А в нем мало света и много мути. Рвется бедный прочь, но, как раненый олень, Где ни мечется, а стрела все в ране: И сам себе в стыд, и страсть ему в стыд, Ни сказаться в недуге и ни выздороветь.

4 Так и юный Грифон — Все он видит, а ничего не поделает: Видит, что не по добру он вверил Свое сердце неверной, — Но дурная повадка пуще разума, А воля пред страстью прах. Будь она сто раз вероломней и злей, Он не волен пойти за нею в поиски. 5 Вот на том и перервался мой сказ, [337] Что он вышел из города тайным образом, Не посмев ни слова молвить брату, Столько слышавши его тщетных укоров; И налево, в галилейскую Раму, Где дорога ровнее и плавнее За неделю довела его до Дамаска, А оттуда прямой путь к Антиохии.

6 А у Дамаска навстречу ему тот самый Рыцарь, с кем слюбилась Оригилла, — И впрямь, Зло со злом сошлось в них, как цветок к стеблю: Оба непостоянны сердцем, Оба вероломны изменами, И оба на чужую беду Черный нрав скрывают светлым вежеством. 7 Ехал, говорю я, тот рыцарь На могучем коне с великою пышностью, А при нем коварная Оригилла В синем платье, вышитом золотом, И за ним прислужники, Со щитом один, другой со шлемом, Потому что хотел он в лучшем виде В тот Дамаск предстать на турнир: 8 Славный посулил справить праздник О ту пору дамасский король, И с того-то издали и изблизи Соезжались витязи в небывалой красе. Как завидела Грифона распутница — Дрогнула, страшась срама и беды, Потому что понимала: ее новый Пред ним нипочем не устоит. 9 Но и в трепете Изощренная дерзкою душой, Строит она лик, возвышает она голос, Чтоб ни малой метой не метить страх, И сверяется хитростью с любовником, И вперед, с ликованием в лике, Обняла объятьем Грифона И повисла на шее, припав и не отпав.

10 А потом, в слезах, В словах нежность, в движеньях страсть, Молвила: «Господин мой, это ли Награда той, кому ты — как бог? Год без тебя, и второй без тебя, А в тебе — ни боли? Если б только ждала я и ждала, Я не дождалась бы живою. 11 Как уехал ты в Никозию [338] Ко большому двору на большой турнир, А меня покинул в злой горячке, И была я ни жива, ни мертва, И ждала тебя назад, а услышала, Что ты в Сирии, то стало мне таково, Что, не зная попасть тебе вслед, Чуть я в сердце не врезала клинок, — 12 Но судьбина обернулась ко мне милостива Вдвое против нещедрого тебя — И послала мне родного моего брата, Чтоб в пути сюда он берег мою честь; И теперь посылает драгоценную Эту встречу, дарит меня тобою! А промедли она хоть малость — И в тоске о тебе я устала бы дышать». 13 И вела она, и вила Свою кознь, хитроумнее лисицы, Так сведя обиды, Что Грифон же и вышел виноват, И он верит, что мнимый ее родич — Плоть и кровь от единого отца, И обман ее мнится святою правдою, Словно от Иоанна и Луки. 14 Ни худого он слова Той, в которой неверность пуще прелести, Ни жестокой мести Для того, кто ее любодей, — И то благо, ежели не всеми Он виновен винами, что в ее устах. И как истинному брату, Раскрывает он объятья ее спутнику, 15 Скачет с ним к воротам Дамаска И слушает от него по дороге, Что за славный сбирает сбор Блистательный повелитель Сирии: Всякий и любой, Будь Христова, будь иного закона, Пока празднуется праздник, Безопасен и в городе и в пригороде. 16 Но не столь мне дорого дослеживать Все измены лживой Оригиллы, Потому что у нее на счету Не один ею обманутый, а тысяча, — Нет, не столь, чтобы я не воротился К тем изглоданным огненными осыпями Двумстам тысячам, а может, и более, От которых Парижу беда и страх.

17 Я прервал себя там, где покушался [339] Аграмант на ворота, что над сушею, Мнивши их найти нехранимыми, А охраны там было, как нигде: Там сам Карл, Там первейшие ратные вожди Анджельер, два Анджелина, два Гвидона, Берлинджьер, Оттон, Авин и Аволий. 18 Рать на рать, Та пред Карлом, эта пред Аграмантом Рвется отличиться, служа свой долг Ради славы иль ради громкой прибыли. Но не столько в нехристях подвигов, Чтоб затмить их большой урон, Ибо трупы лежат над трупами Для живых уроком безумной дерзости. 19 Стрелы со стен — Градом во врагов, Крик от нас и от них В ужас бросает небеса, — Но и Карл и Аграмант пусть помедлят Ибо ныне мне петь о Родомонте, Африканском Марсе, который В гущу города ворвался грозой.

20 Помните ли вы, государь мой, О том безоглядном сарацине, Который, меж валом и стеною Бросивши своих соратных На поживу прожорливому пламени, — Черное зрелище! — Одним взмахом, как о том поведано, Влетел в город чрез обомкнувший рев? 21 Как узнали того свирепого По небывалой драконовой броне Старые и слабые, К бранным откликам простирающие слух, — Крик, плач, вопль, стук рук Воз летает в небесные светила: Кого носят ноги, Бежит прочь, кроясь в храмы и дома, 22 Но немногих допустил до укрова Круговой размах злого меча В басурманской могучей деснице — Тому ноги с пят, тому голову с плеч, Одного — насквозь, Другого — надвое, с темени до пупа; Скольких бьет, скольких ранит, скольких гонит, И всех в спину, и никого в лицо. 23 Как на робкий скот [340] Тигр в гирканских горах или над Гангом, Как на козочек и овечек — волк Под горою, поправшею Тифея, Так ударил нещадный сарацин — Не скажу: на пеший строй, ни на конный, А скажу: на черную толпу Тех, кому бы, не родившись, вымереть. 24 Скольких колет, скольких рубит, скольких режет, [341] А никто ему в лицо и не вздымет взор. Так по толпной улице, Так до моста Михаила Архангела Круговым клинком пролагал себе путь В грозном беге ярый Родомонт. Он не смотрит, кто раб, кто барин, Не жалеет, кто праведен, кто грешен, 25 Не в пощаду священнику священство, Не спасет младенца невинность, Юную не оберегут девицу Ясные очи и алые ланиты, Бьет и гонит он старейшего старца: Пуще доблести в нехристе неистовство — Нет разбору Ни чину, ни полу, ни возрасту. 26 Нечестивый царь и вождь нечестивых, Не залить ему пыл людскою кровью — Он огнем встает на дома, Жжет хоромы и попранные храмы, А хоромы в те времена, Кто не знает, были все деревянные, И не диво, — ведь и нынче в Париже Что ни пять домов, то три из дерева. 27 Жжет огнь всё вкруг, [342] Но и этого мало большому гневу: Мавр трясет голыми руками Стены, и в обвал рушатся кровли, — Верьте, государь: Не гремело таких бомбард и в Падуе, Чтобы так крушить, Как с единого тряса — Родомонт.

28 В этот час, когда злочестивец Воевал Париж мечом и огнем, Грянь в наружную стену Аграмант — Стал бы день последним Христову граду. Но не грянул: его перестиг Паладин, приспевший из заморья С воинствами британскими и шотландскими, Предводимый ангелом и Безмолвием. 29 Ибо так угодно было Господу: Покамест Родомонт Полыхал прорывом и пожаром, — Подступил к стенам заморскими ратями Цвет Клермонта, герой Ринальд: В трех часах пути навел он мост И зашел крутым заходом слева — Против варваров не помеха и река. 30 Отрядил он шесть тысяч пеших лучников [343] Под высоким знаменем Одоарда, Отрядил две тысячи конных в плащах С удалым Ариманом впереди И назначил им прямую тропу От прибрежий Пикардийского моря До ворот Мартина и Дионисия, Чтоб оттоле помочь Парижу. 31 С ними двинул он тою дорогою И телеги и прочий скарб, А сам оружно и людно Пошел поверху, выгибая путь, При челнах, снастях и настилах через Сену. Переведши всех до единого, Жжет мосты И полками строит бриттов и скоттов. 32 Но сперва с князьями и воеводами Встав Ринальд на высоком берегу, Чтоб для всех на большой равнине Быть бы ему видиму и слышиму, Говорит он так: «Государи мои, Вскинем благодарные длани к Господу, Что он свел вас в кратком труде Все народы перевысить честною славою!

33 Сбив осаду с этих ворот, Вы спасете двух государей: И вашего короля, которого Вам хранить от неволи и от смерти, И славнейшего меж державцев, В божьем мире раскидывавших двор, А при нем — королей, князей, графов, герцогов И вельмож и рыцарей из многих стран. 34 Оттого-то, вызволивши Париж, Вы возвыситесь хвалою не только В парижанах, которые мятутся Страхом и тоскою не о себе, А о женах и детях, Общею грозимых судьбиною, И о девах, святых затворницах, Чтобы их соблюлся благой обет, — 35 Вызволивши, говорю я, Париж, Вы возвыситесь хвалою не только В парижанах и не только в окрестных Землях, но во всем крещеном мире, Ибо края такого нет, Чтобы не имел в Париже пришлого: Победите — и вас Воспрославит не единая Франция! 36 В старину, кто спас гражданина, [344] Тот венчался честным венцом, — Какова же будет почесть достойна Тех, кто спас несметных и несчисленных? Ежели же святое и славное Рухнет дело от малодушной тщеты, — То не мните быть безопасны Ни в зарейнской земле, ни в заальпийской, 37 Ни в иной, где только ни чтится Искупитель, за нас приявший крест: И от вашего не отвратят королевства Ни сильная даль, ни морская глубь Мавров, которые умели Одолеть Геркулесовы столпы И которые из нашего края Пощадят ли ваши острова? 38 Но коли ни честь, ни корысть Не вспояшут вас на битвенный подвиг, То еще есть долг Поборать друг за друга Христозым воинам. А что враг пред вами расточится, — Да не будет ни в ком трудного страха, Ибо вижу я: нет в них ни бывалости, Ни оружья, ни духа, ни сил».

39 Таковыми и иными подобными Вспламенив речами Ринальд Свычно и звучно Боевую душу в вождях и войске, Словно шпорил коня, что и сам стлался в лет, Как то молвится по пословице. А скончавши речь, Двинул он дружины под знаменами: 40 Без шума, без гомона [345] Тронулись полки тремя отрядами: Первая у реки Честь Зербину сразиться с басурманами; По полю в обход Пущены ирландские выходцы; А британцев, пеших и конных, Ставит вождь в середину при Ланкастере. 41 Каждому указавши путь, Скачет паладин вдоль реки, Упредив Зербина И со всею Зербиновой дружиною. Первым доспешил он до мест, Где король Собрин и король Оранский В полверсте от иберийских соратников По сю руку сторожили поля. 42 Столько шедши Христово воинство В верной и надежной сени При Архистратиге и Безмолвии, Более не в силах молчать И, завидевши врага, — Крик в высь, трубы в гром, Шум до звезд, И мороз по костям у сарацинов.

43 Ринальд шпорит коня перед передними, У него копье наперевес, Все шотландцы за ним на перелет стрелы, Ни малая заминка не в мочь ему: Как взметный вихрь, За собой клубящий грозную бурю, Вымчал удалец, Горяча Баярда. 44 Перед франкским витязем Помутились мавры тревогою, Зримо дрогнули Копья в дланях, бедра в седлах, ноги в стремени; Лишь один не бледен, Не признав Ринальда, король Пулиан: Он летит на него в опор, Сам не зная, каково это круто, — 45 Стиснувшись в седле, Весь вобравшись в напор копья, Отпустив поводья и врезав шпоры, Он бросает коня вперед, А ему навстречу Сын Амона — не сын ли Марса? — Непритворный в славе Конеборной ловкости и доблести. 46 Вровень грянули грозные удары, В два забрала вметив два острия, Но не вровень была сталь и удаль: Один скачет, прям, другой простерся, мертв. Много есть примет истой доблести, И не в том лишь она, чтоб играть копьем; Но и к доблести надобна удача, А без удачи удаль не встанет в счет. 47 Витязь вновь с копьем, [346] Перед ним — Оранский король, А в немхердце убогое и малое, Но широкая кость и тучная плоть. Славный был удар, хоть записывай, Поразивший его в самый низ щита: Не хвалите и не хулите — Снизу кверху выше не уметиться. 48 Не сдержать щиту копья, Хоть в щите сталь с лица, а пальма с исподу; Не сдержать в царе души, Не по брюху малой и трепетной. Конь, Ждавший быть под всадником весь долгий день, Благодарен конским сердцем Ринальду, Что свалил с него жаркую тяготу. 49 Сломлено копье; Поворачивает Ринальд скакуна На лету, как крылатого, И — туда, где теснее вражий строй: Под кровавым клинком его Фусберты Что ни сталь, то как хрупкое стекло — Никаким не сдержать закалом меч, Жадный живого мяса. 50 Но не часто сталь, не часто каленую Чует рубящий, руша взруб, А то медный щит, то дубовый щит, То стеганый кафтан, то витой тюрбан, — Так не диво, Что Ринальд крушит и крошит, А враги перед мечом его стелются, Как трава под косою и сев под бурею.

51 Полегла уже та первая рать, — Как идет Зербин с передовым полком, Сам впереди, Копье вперевес, А за стягом — люд, Каждый яр, как вождь: Так львы, так волки Рушатся на овчее стадо. 52 Как приблизились, Каждый — шпоры в конский бок, И вмиг Было поле меж войсками — и нет его. Ни в какой игре того не видано — Шотландцы лишь бьют, А мавры лишь мрут, Словно вышли на казнь, а не на сечу. 53 Что ни язычник — то лед, Что ни шотландец — то пламень. Каждая разящая длань Мнится маврам Ринальдовою дланью. Тут не ждет король Собрин зова к помощи, А торопит вперед вторую рать, Крепче первой И вождем, и оружием, и доблестью: 54 Лучшая она в бранной Африке, Хоть сама по себе еще не клад. Тотчас тронул и третью рать, Послабее и снастью и бывалостью, Дардинель, сияющий шлемом, Грудью в латах и станом в чешуях. А последней, за Изольером, Шла четвертая рать — и, по мне, сильнее всех. 55 Чуть завидев и чуть заслышав Что повел свою Наварру Изольер, — Славный маррский герцог Трасон, О великих ликуя подвигах, Скликает Верных витязей к битвенной хвале, А за ним — и Ариодант, Новозванный герцог Альбанский. 56 Трубы, бубны, варварские дудки, [347] Сгрудясь в гуле, Слились с свистом тетив и всех пращей; Скрип машинных жил, снастей, колес, С криком, воем, воплем, плачем, стоном, Отгрянувшись от крутого неба, Стали громом, громче, чем гром Водопадного Нила над пустынею. 57 Смертный ливень обложил небеса, Сея стрелы отселе и оттоле; Темной тучей восходит ввысь Тяжкий дух, знойный пот, взбитый прах; То один подастся строй, то другой, Кто в бег, кто в гон, А кто, смяв врага, Сам на мертвом падает мертвый. 58 Дрогнет ли дружина, уставши, — Вмиг другая друзьям на смену. Ратный ряд все гуще — Теснит конный, теснится пеший. Попранный прах стал красен: По зелени — алая плащаница. Где желтели и лазорились цветики — Там людские трупы и конские.

59 Дивен Зербин — Не бывало в столь юном столькой доблести: Бьет, крошит, ничтожит Вражьи рати и направо и налево. А за ним со своими новозванцыми Блещет напоказ Ариодант, И пред ним в изумленном трепете Вся Наварра и вся Кастилия. 60 Два бастарда былого Арагонского [348] Короля Калабруна, Хелинд и Мосх, И сам-третий, славный меж отважными, Барселонский Каламидор, — Вскачь вперед от своих полков За венцом повадной победы, Обольстились обойти Зербина И в оба бока пронзают его коня. 61 Рухнул взятый на три копья Конь, — а всадник вмиг снова на ноги, И грозится взором Отомстить, кто свалил его жеребца. Первым он не чающего Мосха, Что навис, метясь снять седло, Достигает острием под ребро, И тот рушится, белый и холодный. 62 Взвидевши Хелинд, Что остался он братом без брата, Яро мчит затоптать Зербина, Но Зербин скакуна его за узду, И с копыт, и тому, уже не встать, И не знать ни овса, ни сена, Потому что Зербинов взмах таков, Что и дух вон из коня и из конника. 63 На такой удар Каламидор Хвать за повод и стремглав прочь, А Зербин ударяет изо всех сил Вслед ему и кричит: «Стой, злодей!» Не донесся удар до убегающего Лишь на малость, А донесся до конского крестца И свалил Каламидорова скакуна. 64 Тот с седла и спасается вползь, Но и то ему не уйти: Налетев, Трасон По нему проходит тяжким скоком. А к Зербину в густой толпе врагов Поспешает Ариодант И Лурканий и присные их рыцари, Чтобы витязю вновь воссесть верхом. 65 Ходит по кругу меч Ариоданта, А каков он — знают Арталих и Марган, А еще того лучше — Этеарх и Казимир, Сведавшись с крутой его десницею: Двое ранены и бегут, Двое — на траве и без дыхания. А Лурканий красует свою мощь, Ранит, давит, рубит и губит.

66 Но не думайте, государь мой, Что в полях бито меньше, чем у берега, Что отстали боевые знамена, Взвитые вслед доброму Ланкастеру. Те дружины грянули на испанство, Бились долго, а взять никто не мог, Потому что вровень неленивы Те и эти воины и вожди. 67 Впереди там Ольдрад и Фтерамонт, [349] Герцог Йоркский и герцог Глостерский, С ними граф Варвикский Рикард И отважный Генрих, герцог Кларенс; А перед ними — Маталист, Фоликон, Бариконд и все их приспешные; Первый держит Альмерию, второй Гранаду, а третий — Майорку. 68 Вровень длилась ярая битва, Ни к кому не клонился перевес: Кто нахлынет, тот и отхлынет, Как колосья под майским ветерком Или как прибрежная зыбь, Плеск туда, плеск сюда, а все на месте, Наконец, потешившись вдосталь, Повернулась к маврам Судьба спиной. 69 О ту пору удар герцога Глостера Выбил Маталиста из седла, О ту пору Фьерамонт Фоликона Уронил раной в правое плечо, И обоих уводят в плен Язычников добрые британцы, И о ту же пору Бариконд Бездыханен под десницею Кларенса. 70 Тут-то все неверные — в трепет, Тут-то все верные — в пыл, А в таком пылу Вражий строй не в строй, Те бегут, а эти вперед По пятам, и теснят, и ломят, И не будь к тем помощный друг, То не стало бы басурманова стана.

71 Но в тот миг Феррагус Неотлучный от короля Марсилия, Вдруг увидев, что стяги подались И полки уже вполовине, — Шпоры в бок коню, и туда, Где кипела сеча всего отчаянней, И примчал, и глядит, а перед ним Рушится с седла юный Олимпий — 72 Молодой певун Олимпий из Серры, Нежным голосом под струнную цитру Улелеивавший сердца Даже те, что каменней камня. Ах, и жить бы ему с той милой славою, Чем с колчаном и луком и ятаганом И копьем и щитом, При которых здесь сложил он голову! 73 Видя Феррагус его гибель — А он юношу любил и чтил без меры, И была горячее его боль Об одном, чем о тысяче полегших: Налетает он на убившего И одним размахом кроит надвое Шлем, лоб, очи, лицо и грудь; Пал труп в прах, 74 А крушителю неймется: клинок Блещет по кругу, дробит шлем и бронь, Кому метит лоб, кому щеку, Кому руку, кому голову прочь, Отворяет кровь, изъемлет душу, И где бьется он, там битве конец, Ибо ратный сброд В трепете от него и врассыпную. 75 Всходит к бою сам Аграмант, Взревновав о погубительных подвигах, А при нем — Баливерс, Бамбираг, Фарурант, Соридан, Прусион, И еще несметные без имени, Чья прольется нынче кровь Красным морем: Их не счесть, как не счесть листву, Отрясаемую рощами в осень. 76 Аграмант оторвал от стен Большой полк и пеший и конный, Ставит над ним Фецского короля И велит ему путь за шатры и вал На отпор подступающей Ирландии, Чьи уже завиделись знамена, С дальнего крутого обхода Поспешавшие на языческий стан; 77 И не медлит Малабуферс, Ибо медлить было хуже смерти. Остальных сам скликает Аграмант, Строит в строи и правит к бою Вдоль реки, потому что по реке Ему виделось быть всего насущнее, И отсюда уже был ему вестник О подмоге для короля Собрина. 78 Половину полного полчища Вел владыка: от великого крика Такова была шотландцам остуда, Что забыли они и место и честь. Против бури одни стояли Зербин, Лурканий и Ариодант, А Зербин был пеш, и ему бы Пасть, когда бы не отважный Ринальд.

79 Паладин на другом конце сражения Гнал погонею сто полков, Но как ранила его слух Злая весть о Зербине под грозою, Пешем, брошенном от своих, Одиноким пред киренейским воинством, — Вмиг он поворотив, Мчит в опор вперерез бегущим, 80 Предстает шотландцам И кричит беглецам: «Куда? Такова ли в вас подлость, Чтобы бросить битву перед подлыми? Таковыми ли ваши храмы Изукрашены должны быть добычами? Что за честь, что за слава — покинуть Королевича в поле и без коня!» 81 Он хватает у щитоносца копье И с тяжелым налетает на ближнего Прусиона, короля Альваракки, И тот сшиблен, мертв, и простерт. Агрикальт и Бамбираг пали трупами, Соридан с жестокой раной чуть жив: И ему не быть бы живому, Будь покрепче у Ринальда копье. 82 Копье сломлено — блещет меч, [350] Пред мечом — Серпентин из Стеллы, У него заговоренные латы, Но удар — и оглушенный упал. И уже вкруг шотландского вождя Разомкнулось пространное место, Чтобы он взмостился без помехи На любого коня без седока. 83 И во-время он в седле, — Миг спустя это было бы не просто, Ибо здесь уж король Аграмант С Дардинелем, Баластром и Собрином; Но Зербин — верхом, И кружа клинком, Ниссылает души за душами Повестить в аду, каково здесь житье. 84 А отважный Ринальд, для которого Лучший враг — тот, что всех страшней, Изострился на Аграманта, Аграманта, царя-богатыря, В ком одном война грозна, как в целой тысяче; Вот он шпорит, вот он летит, И разит, и небывалым ударом Повергает и царя и коня...

85 Но меж тем, как здесь в лютой сече Взбились ненависть, ярость, гнев, — Родомонт в Париже Рубит люд, рушит храмы, жжет дома, А великий Карл далеко, Он не видит об этом и не слышит, Он встречает у городских ворот Одоарда и Аримана с британцами. 86 Вдруг к нему стремглав щитоносец, Лицом белый, ни вздоха в горле: «Горе, государь мой, горе!» — Все твердит и не умеет начать, — «Нынче гибель Риму и миру, нынче Отступился от верных господь Христос, Нынче небо ринуло демона, Чтобы жизни не стало в твоем граде! 87 Сатана (ибо кто иной?) Бедный город крушит и рушит: Обернись — и увидишь красный Дым клубами над хищным пламенем, И услышишь вопль во всю высь, И поверишь, что раб твой молвил правду: Враг один, один мечом и пламенем Губит град и расточает люд!» 88 Как иной сперва послышит шум, А потом колокольный бой, А потом лишь взвидит всевидный Огнь над собственным домом и двором, — Так Карл Слышит злую весть, вздымает взор И велит своим лучшим и сильнейшим Устремиться туда, где крик и шум. 89 Лучших рыцарей, лучших ратников Он скликает лучшую часть И ведет их знамена к площади, Где безумствует басурман. Все слышнее шум, все виднее Лихоборцем разметанные тела, — Но полно! а кто желает, Тот дослушай в следующий сказ.