1 Ах, как борются в юношеских душах Жажда славы и страсть любви! То одна одолеет, то другая, И доселе неведомо, чья выше мощь. Честь и Долг Сильны были в сердцах обоих рыцарей, Отрешивших любовную вражду, Чтобы ринуться в помощь осаждаемым, 2 Но сильнее того была Любовь, Ибо без красавицына приказа Быть бы буйному бою До чьего-то победного конца, И напрасно бы Ждал подмоги ратный Аграмант. Знать, не вечно любовь бывает зла: Инда пагуба от нее, а инда благо.

3 Так-то сталось, что оба сарацина, Недоспорив спор, Ехали со своею милою дамою Спасать мавров под городом Парижем, А при них тот карлик, По следам похитительного татарина Лоб в лоб Выведший ревнивого Родомонта. 4 Выезжают они на зеленый луг, [485] А на том лугу, над ручьем, Двое в шлемах, двое без шлемов, Отдыхают рыцари, и с ними — красавица. Кто они таковы, Скажу после, а сперва — о Руджьере, О Руджьере, который у нас на памяти Вверг в колодезь свой чудный щит.

5 Не отъехал он от того колодезя И версты, как, глядь, со всех ног Вслед за ним — гонец, Зватель витязей в помощь Аграманту, И доносит тот гонец, что в беде Сарацины от державного Карла, И коли не будет подмоги, — Неминучий им позор или смерть. 6 Разом разные мысли Ополчились в голову Руджьера, А довесить, которая умней, Не было ему ни места, ни времени. И отсылает он гонца во-свояси, А сам круто сворачивает коня Все туда же, куда торопит дама, Не давая ему раскинуть умом. 7 По тому ли по пути на закате Приезжают они в тот край, Где владычил средь Франции Марсилий, Взяв войной его из-под Карловой руки. Ни у моста, ни у ворот Ни помехи Руджьеру, ни преграды, Хоть немало оружного народу Громоздилось надо рвом и у створ, — 8 Ибо всем была небезведома Путеводная Руджьерова спутница, И въезжает Руджьер в градские стены, Не допрошенный, откуда и с чем. Едет к площади, там горит костер, Вкруг костра толпа свирепого люда, А меж ними — бледный, как смерть, Обреченный на казнь прекрасный юноша. 9 Как увидел Руджьер его лицо, Все в слезах, поникшее долу, — Мнится рыцарю: Перед ним — лицо милой Брадаманты. Чем он пристальней глядит в лик и облик, Тем вернее схожесть, И он думает: «Или я не Руджьер, Или это — моя воительница. 10 Верно, пыл души Устремил ее в помощь обреченному, Но удача была не с ней, И я вижу: она схвачена пленная. Ах, зачем было ей спешить, Не имея меня споспешником? Но и то благодарение Господу, Что поспел я спасти ее из беды».

11 Он хватает меч [486] (Копье сломлено у былого замка), Он бросает коня в толпу, В бок и в брюхо шпоря на безоружных, Он кружит клинок Кому в лоб, кому в щеку, кому в горло; Толпа с криком прочь, а кто не прочь, Тот без ног или с разрубленным черепом. 12 Как над заводью в птичий сброд На беспечном и сытом его приволье Прянет кречет, И кого схватил, а кого скогтил, А вся стая кто куда, кто как смог, И никто уже друг дружке не дружка, — Такова Эта чернь перед доблестным Руджьером. 13 С непроворных Ссек он пять, ссек он шесть голов, Раскроил не меньше того по грудь, А до глаз и до зубов — неисчетно. Пусть и не было на темени шлемов, Но железные были колпаки; А и шлемы Сокрушил бы он столько же и так же. 14 Не сравнится моготой с паладином [487] Ни единый воитель наших дней, Ни медведь, ни лев, Ни дубравный зверь, ни заморский, А лишь тряс земной или Черт Большой, Не гееннский, а княжеский Альфонсов, Господину моему в честь Огнем рушащий землю, море и небо. 15 Что ни удар, то покойник на земле, [488] Что ни размах, то двое, А то четверо, а то пятеро, И уже их сотня и за сотню. Таков меч у его бедра, Что сталь ему как мягкое масло; А сковала этот меч Фалерина На погибель Роланду в садах Орканьи, 16 В горькую себе же досаду, Как тот меч порубил тот сад, — Сколько же порублено и погублено Тем мечом да в Руджьеровой руке! Сколько силы, сколько пыла, Сколько доблести было в паладине, — Всё он выдал, всё он выложил, всё он выказал, Чтобы вызволить свою госпожу. 17 Как пред гончей заячье племя, Такова пред Руджьером чернь: Сточисленны покойники, Тьмочисленны беглецы. А тем временем Руджьерова спутница Разымает узлы на членах пленника И спешит к безоружному с оружием: Щит к плечу, меч в ладонь. 18 За обиду Он не медлит местью обидчикам И такою вскипает силою, Что отваге его и доблести — хвала. Лишь когда золотоколесный Феб Нискатился в западные пучины, Победительный Руджьер и спасенный юнец Покидают недружеские стены.

19 Только выехав из ворот И увидев свою жизнь безопасною, Изъявляет юноша учтиво и вежественно, Сколь признателен он вызволителю своему, В смертный спор Вставшему во спасение незнакомому, И зовет его назвать свое имя, Чтобы знать, кому он обязан жизнью. 20 Думает Руджьер: «Вижу я и лицо и стан и облик Брадаманты, которую я люблю, Но не та мне слышится сладость в голосе И не тот благодарительный лад, Какой ладен перед верным любовником: Ежели она — Брадаманта, То уж ей ли не знать, как я зовусь?» 21 И чтобы узнаться наверное, Молвит он осторожные слова: «Не безведомы вы мне, Но где виданы, того не припамятую; Если в вас воспоминание живей, То и вы меня порадуйте вашим именем, Дабы знать, кого Довелось мне уберечь от пламени». 22 «Может статься, что вы меня и видывали, — Отвечает тот, — но когда и где, невесть; Я ведь тоже странствователь, Изыскатель несвычных случаев. Но быть может, то была мне сестра, Тоже в латах, тоже с мечом: Вместе мы рождены И похожи так, что путают родичи. 23 Вы не первый, не второй и не третий, Не умея нас различить: Это свыше сил И отцовых, и братниных, и материных. Правда, что мои по-мужски Волосы стрижены и вскудрены, А ее была голова Выплетенной увита косою, — 24 Но с тех пор, как в некоторый день [489] Приняла она рану в голову (Это долгий сказ!), И врачующий служитель Христов Ссек ей пряди по середину уха, — Рознит нас лишь имя и пол: Я — Рикардет, она — Брадаманта, Я Ринальду брат, а она — сестра. 25 А коли не станет вам в докуку, Я поведал бы вам, какая быль Приключилась из-за такого сходства, Где в начале — радость, а после — скорбь». А Руджьеру впрямь Нет любезнее сказа, слаще песни, Чем в которых память о милой, И он просит спутника: «Поведайте!»

26 «Довелось, — тот сказал, — моей сестре [490] Ехать по недальнему лесу, А была она незадолго ранена, С непокрытою встретивши головою Сарацинский набег, И врачуя ту недобрую рану, От беды снесла красу с головы, И вот ехала по дубраве стриженая. 27 Ехавши, приспела она к ручью И по долгому своему утомлению Сходит наземь, снимает шлем, И ложится, и дремлет в тени на травке. Никакая сказка Не затейливей, чем такая быль, Ибо привелась тогда в те места Флордеспина, испанская охотница. 28 Смотрит, видит мою сестру, Стан в доспехе, лицо открыто, Рядом меч, а не бабье веретено, И решает, что это юный рыцарь. Ясный лик и мужественная стать Привораживают девичье сердце, И зовет она сестру на охоту, И заводит в отдаленную сень, 29 И уверясь, что никто не помеха Им двоим, То словами она, то мановениями Изъявляет томленье своей души, Жарким взором, пылким вздохом Обнажает сердце, в котором рана, То бледнеет, то вспыхивает, и даже Подвизается сцеловать поцелуй. 30 . Тут поняв сестра, В каковом красавица заблуждении, И не могши быть ей надобной помощью, Трудными раздумьями тревожит ум: «Лучше, — рассуждает она, — Мне отринуть ложное ее мнение И явить себя благородною дамою, Нежели мужчиною о низкой душе». 31 И воистину, низменная душа, Каменному вместная истукану, — У того, кто, повстречав на пути Даму, слаще нектарного налива, Поведет с ней речь Свесив крылья, как сонный филин; И учтиво поведывает сестра, Что она родилась девицею, 32 Что она из Арзиллы, [491] Вставшей на африканском берегу, И отмлада со щитом и копьем Ищет славы Ипполиты и Камиллы. Но ни малой искрою Не угасла красавицына любовь, Слишком поздно Влилось снадобье в глубокую рану.

33 Не померкло ей милое лицо, Милый взор, милые повадки, Не устало пронизанное сердце Ликовать о возлюбленных очах. Видевши пред собою мужчину, Она чаяла сбытности вожделений, А помысливши его женщиною, Страждет, стонет и взрыдом точит слезы. 34 Слыша такие слезы, Кто бы устоял от слез? «Слыханы ли-де муки, Говорит она, — злее, чем мои? Чистая ли любовь, черная ли любовь, Каждой есть постижная цель, Роза, чтобы вырвать из шипьев, — Лишь моим желаниям нет исхода! 35 Ежели, о Амор, Ты досаден мстить мне за счастье мукою, — Не довольно ли было пыток, Пытанных на иных влюбленных? Ни люд, ни зверь Женством не вожделеют женства — Ни дама не пара даме, Ни агница агнице, ни лани лань. 36 Мне единой такая казнь [492] По сей суше, зыби и тверди, Чтобы крайний явить пример В моей участи сей твоей могучести. Страстью к сыну черна Семирамида, К отцу — Мирра, Пасифая — к быку, Но мое желанье еще безумнее. 37 Каждая пылая о мужском, [493] Видела пыланью предел, И одна его нашла в срубной телке, А другая и третья в другом и третьем; Но слети ко мне сам острый Дедал, Он не смог бы умом рассечь узла, Каковой мне выплела всемогущая Природа, искуснейшая искусных». 38 Так снедается, так сохнет, так стонет, И покоя ей нет и нет: Бьет в лоб, рвет кудри, И сама себе ищет мстить. А сестра моя делит ее горе, Проливает плач сострадания, Тщится вызволить деву из тщетной страсти, Но без проку напрасные слова.

39 Не словами бы ей помочь — Но все больше боль и жесточе жалобы. А уже у края День под красным закатным солнцем, И уже пора восвояси, Кто не хочет ночь ночевать в лесу. Приглашает красавица Брадаманту Погостить в свой недальний край. 40 Не умела сестрица отказать, И вдвоем они явились в тот самый Город, где злодейская чернь Меня бросила бы в пламя, кабы не ты. И в том городе прекрасная Флордеспина Оказала сестрице привет и ласку, Разодевши, однако, женским платьем, Дабы всем было зримо, что это женщина. 41 Для себя от рыцарского ее облика Никакого уже не чая прока, И чтобы никто Попусту не молвил дурного слова, Помышляла еще она Зло в душе от вида мужского платья Видом истинного наряда Выжечь вон. 42 Общее у них ночью было ложе, Да необщий сон: Одна спит, другая плачет и стонет, И всеминутно жарче ее пожар. А и тронь ее очи сон, Этот краткий сон тяжел видениями: Мнится ей, что бог Изменил Брадаманту в лучший пол, 43 И как хворому, В жгучей забывшемуся жажде, Видится в прерывистой дреме Вся когда-то им виденная влага, Так и ей сновидные образы Предносят увеселение желаний, И она просыпается, тянет руки, И опять осязает, что сон был сон. 44 Сколько ночью восслано молитв К Магомету и всем богам, Чтоб явимым чудом Обратили подругу в сильный пол! Но тщетно: Небеса лишь смеялись над обетами. Ночь прошла, и раскинул светоносные Кудри над пучиною Феб, 45 День настал, покинуто ложе, И с того Флордеспине еще больней, Что, спеша Брадаманта от напасти, Ей уже сказала свое «прости». Дарит в дар Флордеспина отъезжающей Невеликого шпанского жеребца, Всего в золоте, и налатный плащ, Знатно вышитый собственною иглою.

46 Проводив ее толику пути, Флордеспина плачется во-свояси, А сестра впоспех Возвращается в Монтальбан еще засветло К вящему ликованию Бедной матери и братскому нашему, Потому что давно не знав вестей, Мы уже о ней страшились, жива ли. 47 Шлем с чела, мы дивимся, каковы Стали стрижены прежние косы, И дивимся, видя, Что налатный плащ стал заморского тканья; А она в ответ поведывает, Что поведал вам и я, от начала до конца: И как ранена, И чтоб рану исцелить, сняла волосы; 48 И как, спавши на водном берегу, Повстречала прекрасную охотницу, Как, пленясь та мнимым ее обликом, Пристрастилась к ней от свитных своих; Не смолчала, мучима угрызениями, Как та плакалась И как приняла ее в эту ночь И все прочее, по самый час возврата.

49 А Флордеспина мне была не безведома, Видевшись и в нашей и в испанской земле, И немало жгли мою страсть Ее ясные очи и нежные ланиты. Но укрепы я тому не давал, Ибо страсть без надежды есть вздор и бред; А теперь, как вскрылась такая явь, Вдруг и вспыхнуло то прежнее пламя. 50 Мне любовь выплетает вязь надежд, Вязь надежд из небывалых нитей, Вяжет душу и кажет думе Путь достигнуть того, чего ищу, А на том пути сподручную хитрость: Ежели подобство мое с сестрой Столь и стольких ввело в обман, То не ввесть ли в обман и эту даму? 51 Отважиться? не отважиться? И мне кажется: Что к любви — то всегда и благо. Никого не спросясь, ни с кем не сверясь, Вот иду я ночью, Беру сестрин доспех и меч, Вывожу ее коня, и в дорогу, А до зари еще далеко. 52 Еду целую ночь (любовь — вожатый!), Чтоб достичь до красавицы Флордеспины, Приезжаю, а еще и солнце Не сокрыло в океане свой свет. Все наперегон Со всех ног спешат с вестью к королевне, Каждый радуясь за добрую весть Быть обласкан и уйти не без дара. 53 И как ты, так все Привечают меня за Брадаманту, Да и видя латы и скакуна Те, что были при вчерашней отъехавшей. А невдолге и сама Флордеспина Празднично и нежно Предстает с такой радостью в лице, Что светлее и веселее не видывано. 54 Белыми обымает руками, В самые лобызает уста, — Суди сам, не стрелою ли и не в сердце ли Поражает меня Любовь? Берет за руку, и вводит в покои, И от шлема до шпор Своеручно съемлет с меня доспех, Никого не допустив из служителей. 55 А потом повелевает внести Свои платья отменные, драгоценные, Простирает их своею рукой, облачает меня женой, Златонитною сеткою кроет волосы; Я пристойным взором вожу вокруг, Каждым знаком являю себя дамою, Исхищряю голос, Чтобы он мне не сделался уликою. 56 Мы идем в нарочитые палаты, Многолюдные дворянством и дамами, Здравствуют нас великими почестями, Что подстать царицам и вельможицам; Посмеялся я здесь не раз, Что иные, того не ведая, Каков лих я под платьем молодец, Взмеривали меня похотливыми взглядами. 57 Как зашла уже предпоздняя ночь, И вспустело славное их застолье, Где отменная по времени года Громоздилась брашная снедь, То, не ждав моя красавица просьб О том, ради чего мое явление, Сама просит меня с отличным вежеством В. эту ночь возлечь рядом с ней.

58 Вот расходятся дамы и девицы И отроки и все дворские чины, И вдвоем возлегши на ложе В свете факелов, горящих, как день, Завожу я речь: «Госпожа, Не дивитесь сему скорому возврату, Хоть и мнилось вам Не увидеть меня до неведомо когда. 59 Но сначала мой сказ об отъезде, А о возврате — своею чередой. Ежели бы я могла, Здесь умедлив, утишить ваше пламя, То не знать бы мне иного желания, Чем при вас и жить и умереть. Но как стало умедленье мое вам мукой, Рассудила я, что лучше уйти. 60 А судьбина меня сбила с тропы В глухой лес под густые ветви, И оттуда вдруг слышится мне крик, Словно женщина кричит: «Помогите». Поспешаю, а там светлое озеро, И оттуда леший большим крюком Тащит на берег нагую девицу Не иначе, чтоб сожрать ее заживо. 61 Какая от меня ей помога? Подлетаю и стальною рукой . Вынимаю душу из рыболова, А красавица всплеснулась в волну И гласит: «Небесследна твоя услуга — Вдоволь Что захочешь, то и получишь, Ибо я — нимфа здешних чистых вод, 62 Ив моем предивном могуществе Все стихии всего естества: Попроси, что в силах, И оставь мне заботу удоволить. Моей чарою месяц сходит с неба, Воздух тверд и огонь — как лед, И от малого моего словца Земля двигнется и застынет солнце». 63 Не прошу я по такому предлогу Ни золота, ни угодий, ни подданных, Ни сил, ни доблести, Ни почестных побед, А прошу я того лишь единого, Что могло бы исполнить вашу страсть: Ничего-де иного мне не надобно, И на том предаюсь вам на произвол. 64 Еле вняв такие слова Она вновь опускается в волну И вдруг брызжет в меня водною влагою, А та влага была чародейная, И едва вскропилось ею лицо, Чую чудо, что я уже не та: Вижу, чувствую, сам себе не верю — Была женщина, а сделался муж. 65 И я в вас не чаял бы веры, Но могу предъявить, что это так, Ибо вмиг я готов для вас на все Как в девическом поле, так и в мужеском: Повелите — И мои желания встретят ваши». Так сказав, доставляю ей самой Осязать рукою мою истину.

66 Как лишась последних надежд О предмете чаянном и желанном, Без которого много было слез, И стремления, и томления, и мления, Вдруг достигнешь, чего искал, И такая тогда берет тоска, О тщетах, посеянных на песке, Что стерявшись, сам себе не веришь, — 67 Так моя красавица, Осязая и видя вожделенное, Ни перстам, ни очам, ни уму Не верила и не знала, не спит ли, Иного взыскуя испытания, Чтоб уведаться въявь: что есть, то есть. «Ежели, — восклицает, — это сон, Даруй, Господи, вовек не очнуться!» 68 То не трубный гул, не барабанный бой Дали знак к любовному ратованию, А лобзательный голубиный ворк Нас взывает ко приступам и отступам. То не лук, не пращ, То без лестниц взлетел я на твердыню И вонзил свой стяг, Поборая простертую поединщицу. 69 Где на ложе лишь ночь тому назад Исторгали стенания и вздыхания, Нынче ласки, игры, см^х, радость, сладость, Никому иному не подстать. Как вьющийся плющ Оплетает колонны и стропила, Так сплелись и слились меж ней и мной Руки, губы, груди, плечи, бедра, ноги. 70 Несколько сладких месяцев Сокрывалась наша любовь, А потом до нее некто дослышался И довел до самого короля; И от той беды Ты и спас меня из костра на площади. Вот тебе и ведомо все, что сдеялось, А печали сей свидетель бог».

71 Таковою повестью [494] Коротал Руджьеру Рикардет Ночной путь вверх и вверх большой горы, Обрывавшейся каменными обрывами, А меж скал была тугая тропа, Отворяя трудную кручу, Где ввыси стоял замок Агрисмонт, Соблюдаемый Альдигьером Клермонтским. 72 То пригульный сын славного Бовы, [495] Сводный брат Малагиса и Вивиана, А совсем не законный сын Герарда, Как о том слывут пустые слова. Чей бы ни был, Он удал, умен, вежествен, учтив, И прилежно печется о братнем замке День и ночь. 73 Двоюродного своего Рикардета, Как родного, приветил Альдигьер, А по нем и Руджьеру Честь, почет и любезности. Но не весел гостеприимен; гостям, И чело его несвычно опечалено, Оттого что принеслась ему весть, От которой темно в лице и сердце.

74 Вместо слов привета [496] Говорит он Рикардету: «Не с добром К нам приспел заведомый вестник Что злодей Бертолагий из Байонны Вошел в сговор С лютою басурманкою Ланфузою, Что за многие дары она выдаст ему головой Наших братьев Малагиса и Вивиана. 75 Как их взял ее сын Феррагус, [497] Так держала она их в тьме и низости Много дней до сего черного сговора С тем, о ком недобрая речь. Завтра В полпути меж Байонною и темницею Майнцский князь сам предстанет взять за откуп Благороднейшую франкскую кровь. 76 Повестить о том нашего Ринальда Я послал гонца во всю скачь, Но едва ли он доспешит, Ибо путь велик, а время малое. А мне не с кем восстать на супостата: Дух бодр — сил нет, Что тут смолвить, что тут сделать, не ведаю: Ведь изменник, залуча их, казнит».

77 Рикардету в досаду злая весть, А по нем и удалому Руджьеру. Видя, тот молчит и другой молчит, Думу думают, а дела не делают, Говорит он с великою горячностью: «Вверьте это мне И ни слова: вернее сот и тысяч Спасет узных один мой меч, 78 Ни спутников, ни пособников Не желаю, а выхожу, как есть, Лишь прошу вожатого До межи, где преступный торг; И кто будет в том торгу, Так поплачет, что доселе услышится». Так сказал он, а двое слышали: Рикардету не внове и не в диво, 79 А хозяину таково было слушать, Словно шуму много, а проку мало; Но как вымолвил ему Рикардет, Что Руджьер извел его из огня, И что пуще любой хвальбы В верный час быть верному делу, — Тут и он по-иному клонит слух И сугубым чтит его почтением. 80 И сажает гостя в господский верх за почестный стол, Полный яств, как из рога изобилия, И тогда-то ни в ком уже сомнений, Что он вызволит узников один за всех. А по ужине томный сон Осеняет застольных и прислужных; Лишь один Бдит Руджьер, бередимый тяжкою думою.

81 Не выходит у него из души Весть гонца об Аграмантовом злополучии: Видит он, в какой встанет ему позор Каждый малый час промедления, Сколько скверны, сколько срама Быть с врагами своего короля! Хоть прими он крест — Скажут: трусость, и скажут: подлость. 82 В иной час все и рады бы признать, Что подвигся он истинною верою, Но теперь, Когда ждет его в осаде Аграмант, Всем взомнится, Что не вера была тому виной, А испуг взбудил в нем малодушие; И в душе его надлом и растрава. 83 Но зазорно ему уйти, Не спросив дозволения владычицы, И вот гнется сомнительное сердце Меж дум и дум. Было в нем неверное чаянье Обрести ее в замке Флордеспины, Где они вдвоем Умышляли выручить Рикардета; 84 А теперь он припомнил, что сговорено .Им найтись в обители Валломброзы, И что, верно, она уже и там, И дивится, не встретивши любезного. Повестить бы ее скорей Хоть изустно, хоть писаною грамотою Не роптать, что, нарушив обещание, Не сказавшись отъехал в маврский стан! 85 Перемерив мыслью и так и сяк, Он решил, что он о всем и напишет, А что слать письмо не ведомо, с кем, Не беда: в пути Кто-нибудь надежный да отыщется. И он вмиг с постели прочь, и велит Дать бумагу, перо, чернил и света.

86 Расторопные и послушливые Несут слуги Руджьеру все что надобно; Начинает он писать — Во первых строках должные приветствованья, А потом о гонцовой повести, Что-де царь испрашивает подмоги, И не будь он быстр, Царю смерть или плен в руках у недруга. 87 Ив такой отлуке Пред таким взыванием Откажи он — и сама посуди, Сколь нещадной он взмерится хулою, — Между тем, как, желая быть ей муж, Он бы должен блюстись от всякой скверны, Ибо ей, чистейшей, Ничто мерзкое рядом не пристало. 88 Как досель, творя честные дела, Он искал себе доброго имени, А стяжав, Вновь искал не лишиться дорожимого, — Так он нынче усилуется вдвойне, Деля славу с суженою женою, — В розном теле Едина душа. 89 Он твердит ей на грамотном листе, Что не раз уже тверживал изустно: Доживи он, чтоб минул срок Верной клятве королю Аграманту, — И он примет святое крещение, Как на то уже давно его воля, И тогда-то испросит ее руки У отца, у Ринальда и всех, кто в роде. 90 А покамест, — он пишет, — «допустите Меня выручить моего господина, Чтобы смолкла невежественная чернь И не баяла неподобные басни, Что Руджьер-де, пока попутный ветер, С Аграмантом дневал и ночевал, А лишь Карл взял верх, Он и вскинул знамена вслед удачнику. 91 За пятнадцать ли, за двадцать ли дней, Африканский вал Я избавлю от насевших теснителей, — А потом справедливейшие измышлю Уважения, чтоб уйти навсегда. Ради чести моей, не обессудьте — И вся жизнь моя по гроб лишь для вас!» 92 Таковыми словами и подобными, Невпросказ моему перу, И писал Руджьер, и писал, Пока лист не дострочился до края, А потом согнул, а потом замкнул И укрыл запечатанный за пазуху, Без сомненья, что сыщется дорожный Снести грамоту в красавицыны руки. 93 И замкнул письмо, и сомкнул [498] Вежды на опочивальном ложе, И нисшедший сон на усталый стан Веет веткою летейские росы, Пока облако алое и белое Не осеяло цветами светлый восток, И из золотого покоя Встал день.

94 А как птицы в зеленых стаях Вспели встречу новой заре, — Альдигьер, Вызвавшись Руджьеру с товарищем Быть вожатым туда, чтоб двое братьев Не достались злодею Бертолагию, Вмиг встал, бодр, А за ним и оба его сопутника. 95 Вздевши платья, вздевши брони, Выезжают три рыцаря в единый путь, Ибо тщетно просил Руджьер двоюродных Уделить это дело лишь ему в удел, — По любви ли к братьям, По заботной ли вежественности, Но сказали они одноборцу «нет», И на том были тверже камня. 96 Доезжают они до самого места, Где назначен Малагису промен, А то место была праздная степь, Вся в расстил под солнцевыми лучами, И на ней ни лавра, ни мирта, Ни кипариса, ни ясеня, ни явора, А пустой песок да кривой кусток, И вокруг не пахано и не сеяно. 97 Где по степи вырезалась тропа, [499] Там и встали три лихие воителя И глядят, а навстречу паладин, Латы в золоте, а щит в зелени, А по зелени та чудная птица, Что является раз в сто лет... Но ни слова более, государь: Вижу песне конец и прошу роздыха.