1 Кто мне даст голос, кто мне даст речи, Достойные избраннейшего предмета? Кто даст крылья моему стиху Возлететь до моего высокого замысла? Жарче привычного Ныне должен вспыхнуть огнь в моей груди: Эта песня — для моего покровителя, И поет о тех, кому он внук и правнук. 2 Меж всех светлейших владык, Небом избранных править землей, Ты не видел, Феб, озаритель мира, Никого славней ни в брани, ни в мире, Никого, чья знатность Столько лет цвела и будет цвести (Если правду мне пророчит вдохновение), Пока звезды в небе кружат свой хоровод. 3 Чтоб по чести воздать им честь, [41] Не моя мне надобна лира, А твоя, на которой по сраженье неистовых гигантов Ты восславил державца небоздания. Дай мне лучший резец Для такого благородного камня — И вложу я в дивные черты Весь мой труд, весь мой дар. 4 А теперь неумелым долотом Я, снимаю лишь первую каменную стружку, Лишь в надежде, что опыт и усердие Не оставят мой труд до совершенства. Но пора: вернусь И к тому, кого не спасут ни шлем, ни латы, — К Майнцскому Пинабелю, Чаявшему погубить свою спутницу.

5 Рассудив, что дева Сгинула на дне безмерной пропасти, Вероломный с бледным лицом Отошел от порога скорби и скверны, Торопясь взмостился в седло, А как всякая нечистая совесть Громоздит злое дело на злое дело, То уводит он с собой Брадамантина коня.

6 Так оставим же его Ковать ковы другим на свою пагубу, — Обратимся к той, кого он предал Разом и смерти и каменной могиле. Когда встала она, оглушенная От ушибов о крутые каменья, То вошла она в дверь, А за дверью была вторая пещера больше первой 7 Просторная, четвероугольная, Была она, как благолепная храмина, Вставшая алебастровыми столбами Редкого и дивного зодчества. Посредине высился приглядный алтарь, Перед ним возжена была лампада, И свет ее, блещущий и ясный, Разливался и в тот покой, и в этот.

8 Богомольным смирением [42] Осеняет деву святой приют, И она, преклонив колени, Сердце и уста возносит к Господу. Вдруг скрипнула невидная дверца, И выходит из стены к ней женщина, Волосы распущены, босая, без пояса, И по имени привечает Брадаманту. 9 «Благородная Брадаманта, [43] Не без божьей воли ты здесь! Мне давно тебя предвестил Прорицательный дух Мерлина, Молвив, что нечаянным путем Ты придешь ко святым его останкам — И осталась я здесь открыть тебе, Что судили тебе небеса. 10 Это древний памятный грот Мерлина, [44] О котором, верно, ты слыхивала, — Здесь иссек его мудрый волхв, Здесь обманут был Дамою Озера, Здесь и гроб, где иссохла его плоть, Где в угоду ее уговору Он возлег живой И остался мертвый. 11 Но и в мертвом теле жив вещий дух До самого часа, когда судная труба Грянет звать и гнать Тех, кто ворон, и тех, кто голубь. Жив в нем голос, и ты сама услышишь, Как он всходит из мраморной гробницы, На всякий спрос Возвещая и о бывшем и о будущем. 12 Много тому дней, как из дальних стран Я пришла к его мавзолею, Чтобы изъявил мне Мерлин Темную тайну моих забот; А в желанье видеть твое лицо Я осталась на месяц сверх урока, Ибо он, нелгущий, Мне назвал этот день твоего прихода». 13 Смущенно стояла дочь Амона, Молча силясь вместить услышанное; Чудеса теснили ее душу, И она не знала, спит или не спит. Скромно опустив стыдливые вежды, Только она и промолвила: «Чем я причинна, Что пророки пророчат мой приход?» 14 И, радостная небывалому, Пошла она вслед за волшебницей К гробнице, Сокрывавшей Мерлинов и прах и дух. То был саркофаг из твердого камня, Гладкий до блеска, красный, как пламя, Бросавший свет На все подземелье, не видевшее солнца. 15 Мраморы ли бывают такие, Что, как факелы, прогоняют тьму, Или то заклинанья, куренья И знаки, начертанные по звездам (Наверное, так!), Оживляли великолепие Чудной резьбы и красок, Венцом облегших святыню.

16 А едва Брадаманта занесла стопу На порог заветной часовни, — Живой дух из мертвого тела Ясным голосом к ней возговорил: «Благослови Фортуна всякую твою волю, Благородная и чистая Дева, от которой взрастает Многоплодный сев, честь Италии и Вселенной! 17 Древняя троянская кровь [45] Сольет в тебе два потока И родит красу, цвет и радость Всем подсолнечным племенам Между Индом, Тагом, Нилом и Дунаем, От южного полюса до медвежьих звезд. Чтимые явятся в потомках твоих Вожди, князья, государи; 18 Выйдут из них воеводы и воители [46] Мыслью и дланью Древнюю возродить честь Всепобедного оружия Италии; Выйдут праведные владыки, Августу подобные и древнему Нуме, Благосклонными скиптрами Оживить золотой первородный век. 19 Во свершение небесной воли Над тобой, изначально избранной В брак Руджьеру, — Смело шествуй своей стезей! Нет в мире сил Пошатнуть твой замысел И спасти от твоего крушительного приступа Злого вора, замкнувшего счастье твое!» 20 Смолк Мерлин на этих словах, Чародейке оставив делать дело — Явить Брадаманте образ Каждого из ее потомков. Немало было избрано духов, Не знаю, из ада или не ада, И все были здесь, Разные станом и лицом. 21 Вершительница Брадаманту ведет в притвор, [47] Где начертан был круг В полный ее охват И еще на пядь с каждой стороны. А чтоб не было обиды от духов, Осеняет она деву большим пентаклем И велит стоять, молчать, смотреть, — А сама, раскрывши книгу, кличет демонов.

22 И вот из первой пещеры Вкруг священного.круга теснятся тени, Рвутся проникнуть, но путь закрыт Заповедней, чем рвом и валом. И тогда вереницей они уходят В тот покой, где почиют мощи Мерлина, Трижды пред тем Урочным обходом обогнувши круг. 23 «Если все назвать имена и подвиги (Говорит Брадаманте заклинающая) Тех, что под чарами До рождения своего предстали пред тобой, То на это не станет целой ночи, И неведомо, когда мы расстанемся. Я поведаю лишь о немногих, Вслед порядку и благому случаю.

24 Смотри: вот первый, [48] Так с тобою схожий красой и прелестью, Начинатель италийского рода, Понесенный тобою от Руджьерова семени. Я провижу: от его руки Обагрится земля понтьерской кровью В месть за вероломство и предательство Тем, от коих падет его отец. 25 Пред силою его рухнет [49] Дезидерий, владыка лангобардов, И за это примет он под высокую руку От державной власти Эсте и Калаон. Вслед ему — вот твой внук Уберт, Бранная краса гесперийского края, Не раз и не два Охранит он от басурманов святую Церковь. 26 Вот непобедимый Альберт, [50] Столько храмов украсивший трофеями; С ним Гугон, его сын, что над Миланом Развернет свой стяг со знаком змей, И Ассон, который после брата Примет под руку инсубрийский край. С Альбертассом, чьи мудрые советы Изживут из Италии Беренгария с сыном, 27 И которому снизойдет [51] Кесарь Оттон вручить дочь свою Альду. Вот новый Гугон — о, славное потомство, Не сходящее с путей отцовской доблести! — Это он во имя правого дела Собьет спесь с заносчивых римлян, Разорвав тяжкую осаду и вырвав Из рук их папу и Третьего Оттона. 28 Вот Фольк, — он уступит родичу [52] Все, что было за ним в Италии, И пойдет по большое княжество В сердцевину германской земли. Он подаст руку саксонскому дому, Чтобы не пала одна из его опор, И в чреде материнских наследств Его внуки помогут роду выстоять. 29 Новый приближается Ассон, [53] Друг изяществ, а не ратных браней; С ним Бертольд и Альбертасс, сыновья его: Первый поразит Второго Генриха, Страшной влагой немецкой крови Напитав зелень поля перед Пармой; А второму станет женой Чистая и мудрая графиня Матильда. 30 Доблестью стяжал он этот брак, [54] Ибо многая честь — в такие годы Половину Италии принять в вено За внучкою Генриха Первого. Но вот и Бертольдов милый плод — Твой Ринальд, стяжатель крепкой славы Вызволить святую Церковь из неправедных Рук Рудобородого Фридриха. 31 Вот еще один Ассон, под чьей рукой [55] Быть Вероне с доброй ее округой, И его поставят над Анконскою маркою Четвертый Оттон и Второй Гонорий. Но никогда я не кончу, если Каждого буду называть мужа твоей крови Меж поборников святого престола, и каждый Подвиг их за апостольскую церковь. 32 Взгляни: Фольк, Обиссон, вновь Ассоны, вновь Гугоны, [56] Двое Генрихов, отец обок с сыном, Двое Гвельфов, из которых один Возьмет Умбрию и княжий плащ Сполето. И вот — избавитель Италии от кровавых мук, Слезы в смех обращающий для страждущей — Это он (показав на Ассона Пятого), Кем подавлен будет Эццелин, 33 Эццелин, чудовище меж тиранов, [57] Дьяволовым слывущий отродьем, Пагуба подданным, разор милой Авзонии, Извергатель столького зла, Что пред ним добронравны Марий, Сулла, Гай, Нерон и Антоний; И пред тем же Ассоном Рухнет в прах второй кесарь Фридрих. 34 Будет под благодатным его скиптром [58] Добрая земля над тою рекою, Где кликал слезною лирою Феб сына своего, не управившего свет, И плакал янтарь из тополей, И Кидн одевался белыми перьями. Этот удел за тысячу услуг Воздаст ему апостольская церковь. 35 А забыть ли брата его Альдобрандина? [59] Для римского первосвященника На Четвертого Оттона и присных его, Досягнувших Капитолия, Полонивших все окрестные места, Угрызавших Умбрию и Пицен, Он, бессильный без многого золота, Станет сыскивать взаем у Флоренции, — 36 А в залог, не имея большей радости, [60] Ей отдаст любимого брата; А потом, вскинув стяг побед, Разметет германское полчище! Он воссадит Церковь на престол ее, Он воздаст поделом Челанским графам И в служенье высочайшему Пастырю Кончит дни свои в цветущей поре. 37 Он оставит Ассона, единородного своего, [61] Наследником Анконе и Пизавру И каждому городу от Триента До Исавра, моря и Апеннин, И тому, что превыше золотой казны, — Веледушию, доблести и верности. Все иное Фортуна и дает и берет, А над доблестью нет ей воли. 38 Вот и Ринальд — тот Ринальд, в котором [62] Был бы скор блеснуть луч не меньших честей, Если бы — на горе славным родичам! — Если бы не злая смерть и завистливая судьба. Скорбь о нем прозвучала до Неаполя, Где томится он заложником за отца. А вослед ему пред тобою Обиссон: Юный, будет он избран князем после деда; 39 К добрым своим землям он прибавит [63] Ясный Регий и строптивую Модену; Такова его будет доблесть, Что народы дружно призовут его править. Из сынов его, взгляни, вот шестой Ассон, Знаменосец креста Христова, — Он возьмет графство Андрию за дочерью Сицилийского Второго Карла. 40 А за ним, посмотри, в красе и дружбе [64] Сонм князей, сиятельный превосходством: Обиссон, Альдобрандин, Николай Хромой И Альберт, весь любовь и милосердие. Промолчу, чтоб не медлить, Как умножат они власть свою Фавенцей, А еще отважней — тою Адрией, Что даст имя неуемной соли моря, 41 А еще — землею, родящей розы, [65] Чтобы зваться сладким их греческим зовом, А еще — тем городом рыбных лагун, Тем страдальцем двух устий По, Где жаждут живущие Бурь в море и вихрей над морем; Промолчу и об Ардженто и о Луго И о тысяче других городов и крепостей. 42 Вот — опять Николай; в нежном еще отрочестве [66] Примет люд его господином над собой, И ничто ему Тидей, Поднявший на него гражданскую брань. Детской будет для него забавою Латный пот и оружный труд; Процветет в нем воительный цвет Из завязи раннего усердия. 43 Каждый умысел тех мятежников [67] Выведет он на свет, обернет во вред, Каждая битвенная хитрость Безобманно будет ему ясна. Поздно в том уверится Терцо Оттобон, Злой тиран Регия и Пармы, Разом от героя Лишась в разгроме и власти, и жизни. 44 Так владычествуя шире и шире, Ни на шаг он не сойдет с прямого пути; Никому необидевшему Не станет от него вреда; И на том Вышний Движитель Мира Не положит ему границ, Но продлит его власть во благо, Пока звезды ходят в своих кругах. 45 Вот Леонелл и вот славный Боре, [68] Первый меж князей, герой меж сверстных, — На мирном престоле громче его триумф, Чем иные ищут в дальних землях; Марсу не даст он взвидеть света, Ужасу скрутит руки за спиной; И одна у него будет властная забота — Чтобы жил в довольстве его народ. 46 И вот — Геркулес, [69] Его неровный шаг опаленной ноги — Как укор соседу, чей дрогнувший полк Лбом и грудью удержит он при Будрии, Хоть награда ему за это — война И набег до самых Баркских порослей. Как молвить о нем, Державней ли он в войне или в мире? 47 Долгой памятью вспомнят его дела [70] Апулия, Калабрия, Лукания, Где за небывалый бой он примет лавр От монарха каталанского; Меж непобедимых воевод Многими одоленьями стяжает он имя, И за доблесть возымеет он власть, Тридцать лет, как ему должную. 48 Сколько в свете есть благодарствований, [71] Столько будет их князю от земли его: Не за то, что топи Обратит он в плодоносные нивы, Не за то, что валом и рвом Он упрочит своих сограждан, И украсит храмы, и украсит дворцы, И площади, и театры, и здания, 49 Не за то, что убережется он от хитрой [72] Дерзости окрыленного Льва, Не за то, что в час, когда галльским огнем Полыхнет вся прекрасная Италия, Лишь его удел выстоит в мире, Вне страха и побора, — Не за это и не за иное Будет люд благодарен Геркулесу, — 50 А за то, что подарит он миру двух отпрысков, [73] Правого Альфонса и доброго Ипполита, Подобных славным в древней молве Близнецам Тиндарейского лебедя, Чередой сходящим из-под солнца В черный воздух, чтобы вызволить друг друга: Такова и в них будет воля и сила — Друг за друга принять долгую смерть.

51 Великая любовь славной четы [74] Больше осенит народ спокойствием, Чем если бы сам Вулкан Оковал их стены двойным булатом. Мудрость и доброта Так сольются в Альфонсе, что грядущий век Решит, что сама Астрея С неба воротилась в наш жар и холод. 52 Благо ему, что он мудр [75] И доблестен, как отец, — Ибо мало тех, кто с ним, — а рядом Справа на него — полки венецианцев, А слева — та, Кому зваться бы не матерью, а мачехою, Если же матерью — То такою, как Медея и Прокна. 53 С верным своим народом [76] Сколько он ни выйдет на рубеж, Столько будет врагу от него разгромов Ночью ли, днем ли, на море и на земле. Уверятся в этом и романцы, Под недобрым вождем выступив на друзей, ^Согда кровь их зальет поля Между По, Сантерно и Заньоло — 54 Там же, где вскоре [77] Научатся его знать Испанцы высокого Пастыря, Урвавшие его Бастию, убившие его вождя, — Ибо, вновь взяв взятое, он Не оставит ни малого, ни главного С вестью в Рим Об утрате и о погибели. 55 Это он умом и копьем [78] На романском поле Даст французскому воинству честь Одоления над Испанией и Юлием: По стремена в крови Кони поплывут над бранным полем, И не станет рук хоронить Немцев, римлян, испанцев, франков, греков. 56 А другой, в ризе иерарха [79] Скрывший алым святые кудри, — Это сильный и светлый духом Высокий кардинал римской церкви Ипполит, на веки веков Всем наречьям герой слов, стихов и песен, Которому правосудное небо Даст Марона, как дало Марона Августу. 57 Он блеснет в блистательном пламени, [80] Как солнце в мировом колесе, Ярче луны и звезд, Ни одно светило пред ним не первое. Вот с немногими пешими, с еще меньшими конными Выступает он грустный, возвращается радостный, И ведет к берегам своим в плен Пятнадцать галер и без счета челнов. 58 Взгляни дальше: вот Сигисмонд и Сигисмонд, [81] Вот Альфонсовы пять любезных отпрысков, Чьей молве ни моря, ни горы Не помеха наполнить мир: Между ними — Второй Геркулес, зять Франции, И тот Ипполит, Чей в роду не меньше просияет луч, Чем у славного соименника, 59 И Франциск, и еще два Альфонса; [82] Но уже я молвила — Чтобы каждую показать тебе ветвь, Какою процветет твой ствол, Много нужно раз Вспыхнуть и стемнеть небесам, — А ныне мне пора Дать покой теням и умолкнуть». 60 Не перечила дева, [83] И. волхвующая затворила книгу. Призраки чередою Тотчас канули в глубь, где мощи мудрого. С Брадаманты снят зарок молчания, И она, разомкнув уста, Вопрошает: «Но кто были те двое, Скорбные, меж Альфонсом и Ипполитом?

61 Очи долу, вздохи на губах,- Ни следа отваги в облике — И поодаль от них держали шаг Словно бы сторонящиеся братья?» Но волшебница переменилась лицом, Залилась слезами И воскликнула: «Злополучные, Стрекалом недобрых сбитые с пути! 62 О добрая поросль доброго Геркулеса, И в них, в несчастливцах, — твоя ведь кровь! Да не сломит грех — доброты, Да уступит правосудие — милосердию!» (И притишив голос:) «Больше тебе о них — ни слова: Сладко будь устам твоим, и не сетуй, Что не стану я уязвлять их горечью. 63 А как вспыхнет в небе рассвет, Ты за мною выйдешь на ближайший путь К тому замку, сияющему сталью, Где томится Руджьер под чужою волей. До опушки дремучей этой чащи Я тебе буду спутницей и вожатою, А как выйдем к берегу моря — Укажу тебе след, с которого не сбиться». 64 Все ночь ночевала в подземелье Юная воительница, И увещевал ее Мерлин Не медлить за любезным ее Руджьером. А как вновь озарилось небо, Вышла она из земных хором В путь, надолго еще тесный и темный, Рядом с духовидицею.

65 Они едут глухим ущельем Меж невступных гор, Без отдыха целый день, Вскачь чрез расселины, вперерез ручьям; А чтоб не скучна была дорога, Сглаживали они свой нелегкий путь Красными и сладкими беседами О самом милом — 66 Пуще же всего Толковала Брадаманте волхвовательница, Сколько ловкости ей надобно и тонкости, Ежели взыскует она Руджьера. «Будь ты Марс, будь ты Паллада, Будь с тобою больше бойцов, Чем у Карла и чем у Аграманта, — Ты не выстоишь против колдуна: 67 У него не только стальные стены Вкруг скалы, неприступно-высокой, У него не только воздушный скакун — Мчаться и биться меж небом и землей: У него тот смертельный щит, Чей открытый блеск поражает очи, Отымает взгляд, оглушает чувства, И остаешься лежать, как труп. 68 И не льстись, что можно Выйти к бою, замкнувши веки, — Как тогда суметь Охранить себя и достать врага? Но от этого слепящего света И других его дурманящих чар Есть у меня средство, есть для тебя спасение, А больше в целом мире такого нет.

69 У царя Аграманта есть перстень, [84] В Индии похищенный у некой царицы, И он дал его барону Брунелю, И барон этот — в переходе от нас. У кого этот перстень на пальце, Тот спокоен от злобных чар. А Брунель искусен в плутнях и кражах, Как пленитель Руджьера — в чернокнижии, 70 И за это его проворство Повелел ему его король Гибким умом и помощным перстнем, Испытанным в трудный час, Вызволить Руджьера Из каменной его темницы, — И в том клятвенно похвалился Брунель королю, В сердце выше всех державшему Руджьера. 71 Но как суждено Руджьеру быть обязану Лишь тебе, а не королю Аграманту, Выводом из кудесного узилища, То скажу я тебе, как быть. Нынче тебе откроется море, Будет тебе три дня пути по берегу, А на третий придет к твоему постою Тот Брунель, у которого перстень. 72 Росту в нем (чтобы ты его узнала) Шести пядей нет, голова курчава, Волос черен, смуглая кожа, Лицо бледно, борода непомерна, Глаз навыкате, взгляд косой, Плоский нос, косматые брови, А наряд (чтобы все уж было сказано), Как у скорохода, узок и кургуз. 73 С ним тебе будет случай К разговору о тех чудных чарах, И ты скажешь (и скажешь правду), Что сошлась бы с колдуном в рукопашную, Но не выдашь, что тебе небезведомо О том перстне, который рушит чары. Он предложится тебе в вожатые До той самой каменной горы, 74 Ты пойдешь за ним, А когда откроется та гора, Ты его убей, И да минет тебя всякая жалость. Лишь не дай ему угадать твой умысел И успеть схватиться за кольцо — Чуть положит он волшебное в рот, Как глаза твои не станут его видеть».

75 Так беседуя, вышли они к морю Близ Бордо, где уста Гаронны, И здесь, проливая слезы, Простились дама и дама. Тронулась Амонова дочь в назначенный путь, Эерная спасению любовника, И приходит некоторым вечером К тому двору, где стоял Брунель. 76 Узнала она его сразу — Так черты его врезались ей в душу; Спросила, откуда он и куда — Он ответил, и ни слова правды. К этому она была готова И так же вольно себе сочинила Родину, веру, имя, род и пол, — А сама не сводит глаз с его рук. 77 А сама не сводит глаз с его рук, Чтобы не остаться обокраденною, И не подпускает его к себе, Крепко зная, с кем имеет дело. Так они и мешкают, — как вдруг В уши их врезается странный звук, А откуда — я скажу и об этом, Но сейчас в моей песне — передышка.