42 Девица юная подобна розе нежной, Взлелеянной весной под сению надежной: Ни стадо алчное, ни взоры пастухов Не знают тайного сокровища лугов, Но ветер сладостный, но рощи благовонны Земля и небеса прекрасной благосклонны.

42 Красавица, как роза молодая, — Доколь она, родимых честь садов, В них кроется, беспечно почивая, Сбережена от стад и пастухов; Лелеет ветр, заря поит росою, Любима всем, и небом и землею, И спор у дев: кому ее сорвать, Чьи волосы, чью грудь ей украшать.

43 Но чуть ее сорвут с куста родного И сломят стебль, иная ей чреда: Любви людей, благих небес покрова И всех даров лишилась навсегда. Так девице назначен труд прилежный: Как свет очей, как жизнь, беречь свой нежный Цветок; не то при всей красе она Влюбленным всем постыла и скучна.

33 Сквозь страшный и дремучий лес Она несется быстрым скаком, И шорох трав и шум древес, Волнуя белы перси страхом, Влекут ее туда, сюда; И все различными тропами; — Ей тени кажут иногда Ринальда за ее плечами. 34 Так серна юная, узрев Из-за листов родной дубравы, Как яростно терзает лев Труп матери ее кровавый: — Из леса в лес, по пням, по рвам Бежит, дрожа и цепенея, И чует, трогаясь кустам, Быть в страшной власти у злодея. 35 Весь день тот, ночь и вновь полдня Скиталась, где — сама не знала; В час зноя, наконец, она К прохладной роще прискакала. Два светлые ручья вокруг Растили дерн младой и мягкий; Катясь по мелким камням, слух Журчаньем обольщали сладко… 36 Ей тут казалось, не страшась, Быть от Ринальда миль за двести. Путем и жаром утомясь, Решилась отдохнуть в сем месте; Сошла с коня в пуки цветов, Сняла седло, сняла поводья, И он пошел вдоль ручейков Искать в густой траве раздолье. 37 И вот, прекрасный куст пред ней, Он весь из алых роз и белых, Нагнулся к зеркалу зыбей Под сению дубов дебелых. Сплетенны сучья в темный кров Расстлалися кругом широко; Туда луч солнца не пройдет, Не только человеков око. 38 Постель из мягкой муравы Ей скоро сладкий сон вдохнула: Красавица во глубь травы Вошла и, лишь легла, заснула. Но краток сон ее очей — Ей слышен топот приближенный: Встав тихо, смотрит… Прямо к ней Несется вождь вооруженный. 39 Не зная, друг он иль не друг, Сомненьем грудь ее теснится, Чуть переводит робкий дух; Легла опять… не шевелится; Но вождь сошел на брег речной, Склонил главу свою ко длани; Чело подернулось тоской, Сидит, как будто камень хладный. 40 C главой поникнутой, мечтал Почти час целый рыцарь статный, — Но после жаловаться стал Так скромно, нежно и приятно, Что верно б камни он смягчил; То слыша, тигры б присмирели: — Вздыхая, слезы он струил; Вздымалась грудь, ланиты рдели. 41 «О мысль! что может быть больней? Я тщетно страстным сердцем рвался; Что делать? поздно, уж не мне И нежный цвет и плод достался! Все получил от ней — другой, А я одни слова и взгляды… Зачем же, мучимый тоской, Крушиться буду без отрады?.. 42 Девица с розою сходна; Пока на стебельке родимом, Цветет в саду, цветет одна, В краю, для стад недоходимом; Ее лелеют ветерки, И солнце, и земля, и люди; Оно любви сулит венки, Сулит наряд девичьей груди; — 43 Но лишь сорвут цветочек сей Со стебелька его родного, — Пройдет к нему любовь людей, Земли и неба голубого! Девица больше ясных глаз Должна беречь любви цвет милый; Но раз цветка сего лишась, Становится для всех постылой… 44 Для всех других она чужда И лишь одним, одним любима… Ко мне ли одному всегда Судьба досель неумолима? Могу ль я не любить ее? Она всех дум моих предметом! В ней чувствую мое бытье! Ах, нет! скорей расстанусь с светом!» 45 Кто ж, спросишь ты, о государь, На бреге льющий слез потоки? То Сакрипант, Черкесский царь, Любовник страстный и жестокий. Близка здесь цель его трудов, Желаний, вздохов, страсти дикой; Он из-за розовых кустов Был узнан милой Ангеликой. 46 От стран, где возникает свет, На запад привлечен он страстью; Узнав, что за Роландом вслед Направилась, к его несчастью! В Европе весть дошла к нему, Что славным Карлом цвет сей милый Похищен — и сужден тому, Кто восстановит царство лилий; 47 Он прибыл в стан в тот страшный день, Когда разбит был Карл Великий; С тех пор он следует, как тень, Везде за милой Ангеликой. Вот горестей его вина И страсти пылких выражений, Которые светило дня Могли бы задержать в теченьи…

35 Один, под тению густой, В безмолвии глубоком, Весь занятый своей мечтой, Сидел он над потоком; Не вдалеке и шлем и щит На дереве повешен, И конь привязанный стоит; Сам рыцарь безутешен. Он не подымет вверх чела; Взор слезы омрачали, И на челе лежала мгла Убийственной печали. 36 Из любопытства — а оно Природою самою Всем детям Еввы внушено И не дает покою, — Клермонка рыцаря тотчас Спросила о причине Его тоски; он, не смутясь, Ответил героине; И сладость вежливых речей И взор с осанкой милой И величавый стан — все в ней Его обворожило. 37 «Ах, государь мой! — он сказал. Я шел с отрядом рати: Я к Карлу в ставку поспешал Для важных предприятий Туда, где ожидает он На бурный бой Марсила. Я с милой был судьбой сведен, — Она меня любила, Она везде была при мне!.. У Роны опененной Слетел к нам рыцарь на коне Крылатом, — воруженный. 38 Разбойник этот — смертный он Иль дух, рожденный адом, — Красавицу со всех сторон Окинул жадным взглядом И, хищным ястребом спустясь, Схватил ее мгновенно, Взвился — и улетел из глаз С добычею бесценной; Едва заметил я, как он Над нею опускался, И слышу: крик ее и стон Уж в вышине раздался. 39 Так летней мне видать порой Случалося нередко, Как хитро вился лунь седой Кругами над наседкой, И — уносил цыплят, и мать Клохтала бесполезно. Куда бежать и как сыскать Мне хищника с любезной? Печальный — долго я меж скал Искал к нему дороги, Скакал, скакал, и — конь устал, И чуть таскает ноги. 40 Лишенный в мире всех отрад С потерей сердцу милой, Я распустил весь свой отряд — Не до него мне было, — И без сопутников, один, Снедаемый тоскою, Среди пустынь, среди стремнин Побрел глухой тропою, Влеком любовию своей, Куда, — как я, унылый, Воображал, — умчал злодей Ее — цветок мой милый. 41 Блуждая там и сям шесть дней С утра до поздней ночи, Меж скал и рытвин, где путей Не повстречают очи, Где не видать людских следов, Не только что дороги, В долине, после всех трудов, Я стал: кругом берлоги, А над долиной той утес Крутой, с прямым отвесом, И замок — чудо из чудес — Построен над утесом. 42 Шел в стройку замка не кирпич И не Паросский камень; Вдали — чего нельзя постичь — Он светится, как пламень: Вблизи посмотришь — он пышней И ярче льет сиянье: Я после сведал от людей, Что он — духов созданье; Что в вечном адском он огне Отлит из чистой стали, Что духи эту сталь в волне Стигийской закаляли. 43 Отвсюду так светла стена, Что не заметят очи Ни ржавчины в ней, ни пятна. Волшебник дни и ночи Неутомимо там и сям В окрестностях летает И всех, кто мил его очам, В свой замок увлекает; И пленникам возврата Hei, Не взять назад их силой… Там и души моей предмет, И не видать мне милой! 44 Там. там сокровище мое!.. Хоть выплачь я зеницы, Всё мне не возвратить ее… Так, если у лисицы Орел детенышей умчит В гнездо на темя древа. Она обходит, обглядит То древо справа, слева, Что пользы? Хищник не отдаст Детеныша лисице: То ж и со мной: я не горазд Летать подобно птице. 45 Еще у замка я сидел, — Вот с карликом явились Два рыцаря; я поглядел — Надежды оживились И — умерли во мне тотчас, Таков мой рок жестокий!.> Один был сильный царь Градасс Из Серики далекой. Другой — Рожер; — еще в поре Полуразвитой жизни, Чтим в Африке он при дворе, Как твердый щит отчизны. 46 Герои, — карлик говорил, — Путем примчались трудным, Изведать с чародеем сил — С владельцем замка чудным. Что, воруженный, на коне Крылатом ездит в сечи. «Ах, сжальтесь, помогите мне», — Мои к ним были речи, «Молю вас — милую мою — Мой рай мне возвратите, Когда, как верю я, в бою Злодея победите!» 47 Тут откровенно рассказал Я рыцарям про горе; Рассказ я часто прерывал Слезами в мутном взоре, И тот и тот растроган был И к замку устремился. Я одаль сел и Богу Сил За рыцарей молился, Да ниспошлет победу им. У замка есть площадка, Но так мала, что и двоим Там не сподручна схватка. 48 И тот и тот начать хотел Завидное сраженье; Но — суд ли жребия велел Иль к сану уваженье — Рожер бой первый уступил Царю великодушно: Градасс взял в рог и затрубил, И в высоте воздушной Раздался страшный гул, и вот Волшебник на крылатом Коне явился из ворот С сверкающим булатом. 49 Журавль, сбираяся в поход, Сначала через поле Бежит, потом, как заберет Под крылья ветру боле, Все выше, выше от земли Оставленной несется И, затерявшися вдали, Под облака взовьется: Так точно чародей легко Полет свой начинает И — залетел, как высоко Орел не залетает. 50 Вот он, сдержав коня в лету, Бух вниз свинцом тяжелым — Так сокол, взором высоту Окинувши веселым, Завидит птицу и в нее Ударит, что есть силы. Занесши страшное копье, Волшебник легкокрылый Градасса поражает в тыл Так быстро, так нежданно, Что прежде боль он ощутил, Чем бой приметил странный… 51 Градасс в отпор, Градасс руки Своей щадить не хочет; Копье волшебника — в куски И, раз дробясь, грохочет, Несется эхо через дол, Чрез бор, чрез крутояры. Что пользы? Волхв в эфир ушел, Ему ничто удары. Градассов конь — краса коней И силою и статью, — Измученный на битве сей, Не рад был предприятью. 52 Летучий воин до звезды Взвился, поворотился, Напряг ослабшие бразды И на землю спустился, И бряк в Рожера, и Рожер, К царю склонивший око, Не принял для отпора мер И поражен жестоко; И прежде чем к врагу лицом Герой оборотился, Лукавый враг с своим конем В бездонном небе скрылся; 53 И снова вниз, и вновь крылом Рассек он атмосферу, И вновь то схватится с царем, То бросится к Рожеру, То в грудь, то в тыл ударит их; Они к нему с отпором, — Он прочь от них и в небе вмиг Исчезнет метеором, Иль воздух начинает вить И развивать кругами; И силы нет его следить Мечами и очами. 54 С летучим у стоячих бой До той поры продлился, Пока на землю мрак ночной Своей чредой спустился. Все это — верь или не верь — Точнехонько так было, Как я пересказал теперь Тебе, могучий силой; Другому б я и намекать Не стал про это диво, — Другой бы ложью мог назвать Рассказ мой справедливый. 55 Волшебник щит в руке держал Под шелковою тканью; Не знаю, для чего не снял Его он перед бранью; Открытый щит производил Чудесное явленье: Взглянувший на него — без сил, Без чувств, в одно мгновенье На землю падал мертвецом, И волхв по эмпирею В свой замок улетал потом С добычею своею. 56 Щит блещет словно как рубин, И света нет светлее. Градасс и юный паладин Упали ниц, бледнея, — Бесстрашных взоры не снесли Чудесного сиянья; И я без чувств, от них вдали, Пал жертвой обаянья… Но вот встаю, гляжу кругом И, никого не видя, Иду назад своим путем И горько плачу, идя. 57 Я думал, — верно, чародей Унес с собой несчастных, Как и предмет любви моей И поисков напрасных. Увы! Надежды боле нет Увидеться мне с нею! А мне по ней и Божий свет Был мил красой своею. Суди же, государь, могла ль Чья скорбь с моей сравниться? Представь, как тяжело, как жаль С любезной разлучиться!..

…Но время посмотреть теперь приспело, Как иппогрифом правит витязь смелый. 17 Хотя Рогер не ведал за собой Ни тени страха, робости постылой, Но кто поручится, что той порой Нимало сердце в нем не приуныло. Давно оставил витязь за спиной Европу, и его уж уносило За тот пролив, Алкид где древле сам Поставил два столба в предел пловцам. 18 А иппогриф, загадочная птица, Так быстро по небу Рогера нес, Что вряд догнала бы его орлица, С которой мечет молнию Зевес. Нет твари той, что быстротой сравнится С иппогрифом, едва ль быстрее бес; Чай и перуны самые едва ли Быстрее на землю с небес спадали. 19 Рогера далеко мчал иппогриф, Все прямо мчал небесною тропою, И наконец вот он с небесных нив Спускается размашистой дугою, На остров правя свой полет ретив. А остров тот напоминал собою, Куда вслед нимфы странною стезей Под морем некогда спешил Алфей. 20 По небу сколько ни летал, милее Нигде не видел рыцарь уголка, И вряд нашел бы краше, веселее, Хоть осмотрел бы мир весь свысока. Сюда, кружась все шире и смелее, Крылатый конь доставил седока, Луга и нивы, злачные равнины, Прозрачны воды, тихие долины, 21 Кедровы рощи взоры веселят, Здесь лавры средь черемухи душистой, Лимоны с цветом и плодом стоят, И с стройной пальмой тополь серебристый. Деревья путника к себе манят, Манят вздохнуть под сенью их тенистой; А в ветвях, защищенный от лучей, Беспечный песни ладит соловей. 22 А по лугам, усеянным цветами, Поросшим вечно злачною травой, Резвятся зайцы, кролики стадами, Опасности не зная никакой; Олени с горделивыми рогами Пасутся иль играют меж собой. Здесь серны, лани прыгают по воле; Вдали людей им полное раздолье. 23 Теперь так низко иппогриф летал, Что соскочить уже не было страшно, И наземь так Рогер прыжок задал, Что очутился на лужайке злачной, Но из руки узду не выпускал; А чтобы зверь не вырвался несчастный, Чрез ветки мирта повода провел, Что между тополем и лавром цвел. 24 Здесь бьет родник волною серебристой, Тень елей, тополей над ручейком, Прохладой веет от нее душистой, Отрада утомленному путем. Сняв броню, шлем, водой омылся чистой Рогер и озирается кругом. Неслись зефиры из великой дали И в ветках древ шумели и играли. 25 Черпнет прохладной влаги он порой, Чело, уста остудит той водою. Измучил так его палящий зной, Так витязь бронью утомлен стальною, Не диво, что томится витязь мой: Без отдыха, заоблачной страною В оружии, в броне с главы до ног Полсвета скорый обскакал ездок. 26 У мирта иппогриф в глуши зеленой, Привязан за узду стоял; но вот, Чего-то испугавшись в роще темной, Взбесился вдруг, и фыркает, и ржет, Мирт топчет, рвет, крушит неугомонный, Цветы и ветки пухом сеет в лет. Но как ни бьется, сила не поможет, От мирта оторваться он не может. 27 Как с ноздреватой серединой сук, Коль на огонь одним концом поставить, Лишь полымем проймет в нем спертый дух, И разредиться жар его заставит; Застонет он, как бы заропщет вслух, И ворча путь себе на волю справит. Так ворча мирт поруганный вопил, И гневом, наконец, кору пробил, 28 Откуда вышел глас, печали полный, И речью складной внятный глас звучал: «Коль жалости не чужд ты сердобольной, — А сердце доброе твой вид вещал, — От мирта, с кем я связан здесь невольно, Тварь отведи. Довольно я страдал, Довольно собственной жестокой доли, Без новой, без извне пришедшей боли». 29 Едва Рогер заслышал глас чужой, Как поднял очи и вскочил мгновенно; Когда услышал голос под корой, Впал витязь в ужас необыкновенный,430 Дополнения Отвел коня и с трепетной душой, С стыдливой краской на лице, смиренно «Прости меня, — вскричал, — ктоб ни был ты, Дриада ли иль смертный дух, прости. 30 Не зная, что под миртовой корою Душа живая узницей жила, Небрежной потревожил я рукою Убор и зелень твоего ствола. Но гнев на милость положи со мною. Кто ты, и как суровая могла Кора скрыть душу существа живого? Да сохранишься ты от жребья злого. 31 Когда б загладить рок счастливый дал Проступок, плод случайности несчастной, Клянусь я той, которой обещал Служить всем сердцем, как царице властной, Клянусь исполнить, что б мне ни задал. Сам скажешь, что клялся я не напрасно!» Рогер покончил с речью так своей, А мирт весь вздрогнул с веток до корней. 32 И влага на коре его пробила. Так свежий лес из рощи зеленой, Когда огнем палящим охватило, На нем сок частый выступит слезой. И начал мирт: «Знать, время наступило Мне сдаться на привет радушный твой, Открыть, и кто я был порой былою, И кем под мирта заточен корою. 33 Астольф я, Карла паладином слыл, В турнирах, битвах славою покрытый. Я брат Роланду и Ринальду был, Все три одной семьи мы именитой, Оттона старший сын. Мне рок судил Британии державу знаменитой, Красавец сам, пленял красавиц я, Но горем стала красота моя…»

31…Едва Рожер окончил, в миг единый Мирт задрожал от корня до вершины. 32 И пот, такой же, как на свежей ветви, Когда огонь, начав ее лизать, Еще к ней ласков только, но не въедлив, — На коже мирта начал проступать. И мирт сказал: «Ты был со мной приветлив, В ответ тебе я должен рассказать, Кем прежде был я, и какая сила Меня здесь в виде мирта водворила. 33 Меня Астольфом звали. Паладином Я был французским. Знал оружья звон. Ринальдо и Роланд — два славных сына Родного дяди. Ими восхищен Весь мир. И я б английским властелином Быть мог, наследуя Оттона трон: Но, ловок и красив, утех любовных Я вечно жаждал, сам во всем виновный. 34 Мы возвращались с островов. С востока Индийский океан их орошал. Мы там томились в погребе глубоком, И свет дневной до нас не достигал. Но кавалер без страха и упрека Нам с божьей помощью свободу дал. Вдоль западных окраин по лазури Мы плыли. Север обещал нам бури. 35 В своем пути, влекомы злой судьбою, Пристали мы к прекрасным берегам. Там замок возвышался над водою. Владычицей была Альцина там. Она стояла пред морской волною — Мы не поверили своим глазам: К ней, без сетей, на берег щедрой данью Все рыбы плыли по ее желанью. 36 Стремились к ней проворные дельфины, Тунец с открытым ртом искал земли, Тюлень, дремавший сном невинным, Толстяк ленивый! Скаты, голавли, Лосось, и камбала, и угорь длинный Толпой неслись к ней быстро, как могли. Плыла пила, и кашалот с касаткой, И кит блестел из вод спиною гладкой. 37 Мы любовались не одну минуту Таким не виданным нигде китом. Не менее одиннадцати футов Над морем возвышался он хребтом. Недвижим он лежал, и потому-то Мы все ошиблись в выводе своем: Подумали, что перед нами остров — Таких размеров у кита был остов. 38 Альцина подчиняла чарам странным Всех рыб и все подводное зверье. Она была сестрой Фата Морганы, Нето взрослей, нето юней ее, Нето ровесницей. Мой лик румяный Внушил ей страсть. Вот горе где мое! Меня с друзьями разлучить решила Хитрейшим способом. И разлучила! 39 Подходит к нам с улыбкою небесной И открывает нежные уста: — О кавалер! Не будете ль любезны Зайти в мой замок? Дверь вам отперта. Увидеть рыб для вас небесполезно: В моем садке есть разные сорта — И в чешуе, и в иглах, и в кольчуге, Их столько, сколько звезд в небесном круге. 40 Я познакомлю вас с одной Сиреной: Чуть запоет — и буря улеглась! Пойдем на этот берег! Неизменно Она является там в этот час… — И на кита кивает. Вспомнить ценно, Что кит был островом для наших глаз. Я, безрассудный (и за то мне гибель), Охотно наступил на спину рыбе. 41 Ринальдо умолял меня напрасно, Дидон просил, чтоб я не уходил. Она пошла за мной с улыбкой страстной, Моих друзей оставив позади. И кит, с се желаньями согласный, Пучину вод соленых взбороздил. В своем поступке каялся я скоро, Но берег уходил уже от взора. 42 Чтоб мне помочь, Ринальдо прыгнул в море, Поплыл, но на него волна легла. Безумный ветер взвился на просторе, И небеса и море скрыла мгла. Что сталось с другом, — размышлял я в горе. Альцина утешала, как могла. Всю ночь по волнам в сумраке великом Мы на чудовище носились Диком…

73 Пред алтарем излился так монарх Благочестивый, вознесясь в молитвах К всевышнему Творцу, повергшись в прах, В забвении о предстоящих битвах, Не унижая царский сан в нужде. Всегда присутствующий с ним везде Его хранитель-ангел, нерушимо И свято сохрани слова мольбы, С земли взнесясь на небо невидимо, Донес их к Вседержителю Судьбы. 74 Вмиг ангелов сонм ходатаев к Богу Всесильному, с молитвами других С земли представ к небесному чертогу, С предстательством усердным всех святых Молили Вечную Любовь собором Взглянуть на грешных милостивым взором, Чтоб христианам помощь ниспослать Против несметных сил неодолимых, Рассеяв полчища агарян рать, Защитить верных чад христолюбивых. 75 К молитвам их Господь свой слух склонил, Обнявши небо благодатным взглядом, На Михаиле взор остановил, Архангелу изрек: «Иди ты рядом С вождем христолюбивым, что в сей миг Брегов уже Пикардии достиг. К стенам Парижа поведи без шума, То войско в тыл поставь врагам Христа, И осторожно так, чтоб вражья дума Отнюдь не исследила те места. 76 Ήο прежде обрети себе Молчанье: Вожатым я избрал его тебе, В нем храм премудрости и совещанье Таятся при запутанной судьбе. Найдя его, потом иди ты далей К жилищу Зависти в юдоль печалей: Там гордо восседает сам Раздор. Пусть сталью запасется он с огнивом И искрой вздует мятежи и спор, Между врагов явясь внезапным дивом. 77 Пусть чрез него вражда да водворится В могучих, прей стравив между собой, И пусть враждебный стан воспламенится, Разжегшись гневом, вступит в кровный бой, Разъединятся пусть их легионы, Остался б Аграмант без обороны, Совет вождей расторгнет до конца» В безмолвии Архистратиг послушный Благоговейно вняв словам Творца, Полет направил с неба в слой воздушный. 78 В эфире, где появится полет Архангела, там воздух осветится. Златоблестящим кругом сам одет, Как молния меж туч в ночи змеится. Посланник неба на своем пути Задумался, куда б ему пойти, — К земле, чтобы коснуться без запинки И там скорей исполнить бы завет, Рассматривает с выси все тропинки И там остановил он свой полет. 79 Посол небесный, погрузяся в думу — «Да где ж, как не в пустынях, — заключил, — Молчанье далеко живет от шуму, Его давно уж опыт научил Искать покой у братьев молчаливых, Уединясь от болтунов бурливых: В пещерах обитают лишь в глуши, Над входом где написано «Молчанье», Они смиренно дни ведут в тиши, Как древнее о том гласит преданье». 80 Уверен был, что в Индии найдет Покой и мир он в касте молчаливых. Златыми крыльями взмахнув, полет Направил к пагодам миролюбивых, Надеясь, верно, скромность встретить в них. Но только лишь к порогу он достиг, Молчанья нет. Ему тут по доверью Шепнули, что, конечно, надпись есть, Но в прочем подлежит все лицемерью, И маской кроются обман и лесть. 81 Меж них смиренья нет и нет покою И ни любви, исчез и божий страх; Бывало то лишь в старину порою, Но Зависть здесь живет теперь в стенах, Обжорство, Гордость, Скупость их сроднили, Жестокость, Праздность, Лесть соединили. Дивясь на то, архангел Михаил Кругом находит кучи грязи, сору; Тут на Раздор вниманье обратил У них и, к счастью, встретился с ним впору — 82 С кем после должен бы сойтись, но прежде С Молчанием, как Вечный приказал; Хотел было во ад сойти в надежде Найти Раздор, но лишь теперь узнал, Что меж браминами он обитает И жалких дервишей назло смущает. Так их понятие засорено, Что сам архангел сильно удивился, Ему казалось что-то мудрено, Что меж негодными вдруг очутился. 83 Как раз по платью он узнал Раздор. Из тряпок тысячи цветов пестрейших Составлен, с дырьями его убор, Из старых лоскутков и из новейших, И ветр легко одежду раздувал, Местами гнусный образ обнажал. Власы, со златом и сребром в раздоре, Клочки, казалось, вечно брань вели, Цвет черный с серым были в вечном споре, Косички по плечам змеей легли. 84 С ним розыск, вопли, жалобы, стенанья, — За пазухой, подмышками торчат Решенья, ябеды и приказанья, Отметок, комментарий целый ряд, Пред чем бедняк вовек не оправдится, Пока богач вконец не разорится. С боков его и спереди идут Да сзади окружают крючкотворцы, Нотариус, подьячий, стряпчий плут И мало ли какие миротворцы….

100 Пред рыцарем блестит водами Ручей прозрачнее стекла, Природа милыми цветами Тенистый берег убрала И обсадила древесами. 101 Луга палит полдневный зной, Пастух убогий спит у стада, Устал под латами герой — Его манит ручья прохлада. Здесь мыслит он найти покой. И здесь-то, здесь нашел несчастный Приют жестокий и ужасный. 102 Гуляя, он на деревах Повсюду надписи встречает. Он с изумленьем в сих чертах Знакомый почерк замечает; Невольный страх его влечет, Он руку милой узнает… И в самом деле в жар полдневный Медор с китайскою царевной Из хаты пастыря сюда Сам друг являлся иногда. 103 Орланд их имена читает Соединенны вензелем; Их буква каждая гвоздем Герою сердце пробивает. Стараясь разум усыпить, Он сам с собою лицемерит, Не верить хочет он, хоть верит, Он силится вообразить, Что вензеля в сей роще дикой Начертаны все — может быть — Другой, не этой Анджеликой. 104 Но вскоре, витязь, молвил ты: «Однако ж эти мне черты Знакомы очень… разумею, Медор сей выдуман лишь ею, Под этим прозвищем меня Царевна славила, быть может». Так басней правду заменя, Он мыслит, что судьбе поможет. 105 Но чем он более хитрит, Чтоб утушить свое мученье, Тем пуще злое подозренье Возобновляется, горит; Так в сетке птичка, друг свободы, Чем больше бьется, тем сильней, Тем крепче путается в ней. Орланд идет туда, где своды Гора склонила на ручей. 106 Кривой, бродящей повиликой Завешан был тенистый вход. Медор с прелестной Анджеликой Любили здесь у свежих вод В день жаркий, в тихий час досуга Дышать в объятиях друг друга, И здесь их имена кругом Древа и камни сохраняли; Их мелом, углем иль ножом Везде счастливцы написали. 107 Туда пешком печальный граф Идет и над пещерой темной Зрит надпись — в похвалу забав Медор ее рукою томной В те дни стихами начертал; Стихи, чувств нежных вдохновенье Он по-арабски написал, И вот их точное значенье: 108 «Цветы, луга, ручей живой, Счастливый грот, прохладны тени, Приют любви, забав и лени, Где с Анджеликой молодой, С прелестной дщерью Галафрона, Любимой многими, — порой Я знал утехи Купидона. Чем, бедный, вас я награжу? Столь часто вами охраненный, Одним лишь только услужу — Хвалой и просьбою смиренной. 109 Господ любовников молю, Дам, рыцарей и всевозможных Пришельцев, здешних иль дорожных, Которых в сторону сию Фортуна заведет случайно, — На воды, луг, на тень и лес Зовите благодать небес, Чтоб нимфы их любили тайно, Чтоб пастухи к ним никогда Не гнали жадные стада». 110 Граф точно так, как по-латыни, Знал по-арабски. Он не раз Спасался тем от злых проказ, Но от беды не спасся ныне. 111 Два, три раза, и пять, и шесть Он хочет надпись перечесть; Несчастный силится напрасно Сказать, что нет того, что есть, Он правду видит, видит ясно. И нестерпимая тоска, Как бы холодная рука, Сжимает сердце в нем ужасно. И наконец на свой позор Вперил он равнодушный взор. 112 Готов он в горести безгласной Лишиться чувств, оставить свет. Ах, верьте мне, что муки нет, Подобной муке сей ужасной. На грудь опершись бородой, Склонив чело, убитый, бледный, Найти не может рыцарь бедный Ни вопля, ни слезы одной.

129 Всю ночь в лесу бесцельно рыцарь бродит, Но вот заря проникла в темный бор, И вновь судьба туда его приводит, Где написал стихи свои Медор; Он тот же грот и тот же ключ находит, Вновь на скале читает свой позор. Роланд стоит, безмолвен, грозен, мрачен, Он яростью, он бешенством охвачен. 130 Он вырвал меч; он рубит надпись; рубит Несчастный грот — обломки к небесам, Как пыль летят; он все деревья губит, Где вензель есть; он все ломает там. Отныне пусть тот грот никто не любит, — Там не найти пристанища стадам, Там тени нет, там больше нет прохлады, Там даже ключ не получил пощады. 131 В него Роланд, безумным гневом полный, Бросал стволы и камни; и тогда Взмущенные вмиг потемнели волны И мутными остались навсегда, А сам Роланд, угрюмый, недовольный, Победою, не стоившей труда, На светлый луг упал и смотрит смутно И в небеса вздыхает поминутно. 132 На светлый луг упал, тоской томимый, И смутный взор вперил он в небеса; И три дня так, без пищи, недвижимо Он здесь, лежал и не смыкал глаза. И солнце жгло, и проходило мимо, И падала вечерняя роса, Но вот настал четвертый день и шумно Роланд встает, неистовый, безумный. 133 Роланд встает; нагрудник золоченый Ломает он, ломает крепкий щит И все с себя срывает, исступленный, Там брошен меч, там грозный шлем лежит…

15 На суше с двух сторон утверждена, Бизерта морем с двух других омыта; Построенная в старину стена С искусством редким с той поры забыта; Немного лишь исправлена она, Теперь — Бранзарда короля защита: За ней укрывшись, он для этих дел Ни зодчих, ни досуга не имел. 16 Удар, Астольфом неграм нанесенный, Зубцы стенные разрушает так Пращами, фаларикою зажженной, Что сделать вылазку не смеет враг; И невредимо, пеший, как и конный, Под стены могут подступить сквозь мрак: Кто бревна, кто секиры, кто каменья Несет, кто прочие приспособленья. 17 Бросают чередой один одно, Другой другое в ров, куда теченье Заранее воде преграждено, Что обнажило грязи наслоенье. Они заполнили поспешно дно, До самых стен ровняя возвышенье. Астольф, Роланд и Оливьер спешат Пехотных на стены поднять солдат. 18 Нубийцы с быстротой нетерпеливой, Забыв перед опасностями страх, Желанной увлеченные поживой И под прикрытьем кошек, черепах, Тараны к стенам продвигают живо, Чтоб бить в ворота, рушить башни в прах; Но как ни быстры были в этом деле, Врасплох врага застигнуть не успели. 19 Огонь, оружье, крыш куски, зубцов Свергая вниз, подобно ураганам, Раскалывают мавры, метя в ров, Как доски, так и бревна их таранам. В начала боя в темноте голов Пробито было много христианам; Но лишь открыло солнце свой чертог, Как против мавров обратился рок. 20 Возобновить удары под стенами Велит Роланд и с моря и с земли. На взморье остававшийся с судами, Ввел в гавань Сансонет все корабли, Чтоб луками, орудьями, пращами Бой с высоты решительный вели; Готовить лестницы и все другие Приспособленья он велит морские. 21 А Оливьер, воздушный наш герой, Роланд и Брандимарт с людьми своими Вели жестокий и ужасный бой: Был город с суши осаждаем ими; Вел каждый часть дружины за собой, Поделенной меж всеми четверыми: И каждый храбрости пример дает, Тот под стеною, этот — у ворот.438 Дополнения 22 Яснее так, чем в общих схватках бранных, И доблесть каждого и пыл видны: Кто похвалы, кто слов достоин бранных, — Увидят все, кому глаза даны. Часть — на площадки башен деревянных,) Другие — на слонов водружены, На спинах их так высоко подъяты, Что много ниже их верх стен зубчатый. 23 Приставив лестницу к стене, спешит Подняться Брандимарт, к другим взывая. И много смелых к лестнице бежит, С таким вождем сомнения не зная. Никто из них на то не поглядит, Что тяжесть — слишком для нее большая. Сражаясь, лезет вверх и, наконец, Хватается смельчак наш за зубец. 24 Руками и ногами так цепляясь, Поднялся на стену, взмахнул мечом: Разит, пронзает, рубит, отбиваясь, Себя выказывая молодцом. Но лестница вдруг рушится, ломаясь: От тяжести произошел полом; И лишь покинул Брандимарт верхушку, Все полетели в ров и друг на дружку. 25 Но рыцарь не утрачивает пыл, Не отступает, не боится смерти, Хоть вслед за ним никто уж не всходил, Хоть служит он мишенью всей Бизерте. Не слушал тех он, кто его просил Вернуться к ним: внутрь бросился он, верьте, — Одним прыжком он спрыгнул со стены, Имевшей тридцать футов вышины. 26 Как будто бы на пух иль на солому, Он наземь без вреда ступил равно; Всех режет и кромсает, как иному Случалось резать и кромсать сукно. То к одному метнется, то к другому, — И в бегство все кругом обращено. Стоящие со стороны наружной Считают, что уж помощи не нужно. 27 Слух по войскам разносится о том, Из уст в уста переходя на веру; Летучая Молва растет кругом, Опасности преувеличив меру. Туда, где граф (ведут они втроем Штурм с разных мест), к Астольфу, к Оливьеру Спешит она, всех облетает их, Не опуская быстрых крыл своих. 28 Любя и зная Брандимарту цену, Три воина, — Роланд же всех сильней, — Узнав, что промедлением измену Славнейшему готовят из друзей, — Хватают лестницу, спешат на стену, Являя в схватке гордый дух царей, С гакой отвагой и с таким задором, Что враг трепещет пред их грозным взором. 29 Как в бурном море средь смятенных вод Корабль отважный осаждают волны, Стремясь то с носа, то с кормы вперед В него ворваться, яростию полны; Вздыхает, стонет бледный мореход, Уменья, мужества лишен, безмолвный; И вот возник, все залил вал, широк, И бурный хлынул вслед за ним поток, — 30 Вот так, лишь взяли стены эти трое, Проход открылся столь широкий всем, Что, сотни лестниц ставя, остальное За ними воинство спешит затем; Тараны разрушение такое Во многих сделали местах меж тем, Что к смельчаку теперь уж можно было Прийти на помощь и не только с тыла. 31 С такой же яростью, как царь всех рек, В поля Окнейские стремясь упорно, Преграды рушит, затопляет брег И, в тучных бороздах взлелеяв зерна, Стада, собак и пастухов навек Уносит с хижинами их проворно; И рыбы бьются там, где до сих пор Порхал в вершине вяза птичий хор, — 32 С такой же яростью толпа лихая Там, где в стене был не один пролом, С оружьем ворвалась, лицом пылая, Чтоб учинить над маврами разгром. Убийства с грабежами сочетая, Насилия над жизнью и добром Вмиг разорили этот пышный, славный Над Африкой царивший город главный. 33 Числа нет раненым и мертвецам, — Телами площадь каждая покрыта, И озеро мрачней стояло там, Чем ров, что окружает город Дита. Огнем, разнесшимся по всем домам, Дворцы охвачены, мечеть обвита; И кровлями стократно повторен Вопль бьющих в грудь себя, их плач и стон. 34 Богатую добычу выносили Из скорбных победители дверей; Тут пышные одежды, вазы были, Серебряная утварь алтарей; И много было свершено насилий, Детей не пощадили, матерей. Роланд, как и Астольф, слыхал об этом, Но воспрепятствовать не мог запретом. 35 Царь Альгазеры, Бучифар, убит Ударом Оливьера в бранном споре; Бранзард своей рукой себя разит, Лишен надежды в безысходном горе; И Фольв, царь (Ферзы, ранами покрыт, От коих смерть его постигла вскоре. Их Аграмант оставил всех троих Предел владений охранять своих. 36 Сам Аграмант меж тем с Собрином вместе Бежал оттуда, флот покинув свой: Оплакивал Бизерту он, в том месте На берегу костер узрев большой. Подробней после получил он вести О том, как город погибал родной; Убить себя пытался, о Бизерте Скорбя, но спас Собрин его от смерти…

70 Cквозь полымем охваченный простор До новой тверди кони их домчали И понесли к Луне во весь опор Пространством гладким, наподобье стали, Лишенной даже неприметных пор. Уступит по величине едва ли Луна последнему средь прочих мест — Земле, включая океан окрест. 71 Астольф застыл в глубоком изумленье: Его Луны размеры потрясли, Ничтожно малой в нашем представленьи, Когда мы смотрим на нее с Земли, И то, что можно лишь при остром зренье От моря сушу отличить вдали, Которые, не обладая светом, Едва видны при расстоянье этом. 72 Другие реки и долины рек И не такие, как у нас, вершины, Попав туда, откроет человек; Там в деревнях чертоги-исполины, Каких Астольф не видывал вовек, Хоть странствуют немало паладины; И нимфы круглый год, не то, что тут, В непроходимых чащах зверя бьют. 73 Тем временем Астольфу, как мы знаем, Приглядываться некогда к Луне: Спешит он, нетерпением снедаем, Вослед вождю, к долине, в глубине Которой все, что мы внизу теряем Не по своей и по своей вине, Хранится, в том числе и те пропажи, О коих мы не вспоминаем даже. 73 Не только о богатствах речь идет И царствах, чей удел иных тревожит, Но и о том, что Случай не дает И что однажды отобрать не может. Там в изобильи слава и почет, Которые незримо Время гложет, И грешных нас обеты, и мольбы, И жалобы на произвол Судьбы. 74 Там слезы незадачливых влюбленных, Проигранные в карты вечера, Досуги при делах незавершенных, На что у нас невежды мастера. А сколько планов неосуществленных, Пустых надежд! Подобного добра Хоть отбавляй в диковинной долине; Что потеряешь — там ищи отныне. 75 Знай, паладин, по сторонам смотри Да слушай поясненья Иоанна. Вот пузыри он видит, и внутри Как будто кто-то ропщет беспрестанно. Он узнает, спросив про пузыри, Что перед ним державы, как ни странно, Лидийцев, персов, греков и других — Ну как их там — с былым величьем их. 76 Крючки он примечает золотые, Которые не что иное есть, Как подношенья — подкупы прямые, Дабы в доверье к сильным мира влезть. Про сети вопрошает он густые И узнает в ответ, что это лесть. А вот, подобны лопнувшим цикадам, Владыкам оды, женам их и чадам. 77 Имеют форму золотых оков Лишенные взаимности любови. Вот когти беспощадные орлов — Подручных власть, которых наготове Владыки держат. Вот гора мехов, Где столько дыма, сколько в добром слове, Что от синьора слышит ганимед, Покуда ганимед во цвете лет. 78 Несметных зрит Астольф сокровищ горы Под сенью грозных некогда бойниц: Нарушенные это договоры И козни, не имевшие границ. Вот перед ним мошенники и воры В обличье змей с головками юниц, Вот царедворцы, что уже не в силе, — Разбитые бутылки и бутыли. 79 Он видит суп, что по земле течет, И мудреца о нем пытает кстати. «Наследство это, — отвечает тот, — Живым напоминанье об утрате». И вдруг цветы — зловонье в ноздри бьет При сладостном когда-то аромате. Цветочки эти (каюсь, божий раб) — Дар Константина одному из пап. 80 Охапки сучьев с легким слоем клея — Былая ваша, дамы, красота. Все перечесть — напрасная затея, Поскольку песня прозе не чета. Добром, что мы транжирим, не жалея, Забита до отказа местность та, Где лишь безумства галл не обнаружит: Безумию Земля твердыней служит. 81 И, сам с делами не спеша подчас И дни бесплодно проводя порою, На них пришлец не задержал бы глаз, Когда б не вождь. И вдруг перед собою Он видит то, что каждому из нас, Как мы считаем, дал господь с лихвою: О здравом смысле, о рассудке речь, Который нам всего трудней сберечь. 82 Он оказался жидкостью летучей И посему хранится в склянках он\ Различного размера: всякий случай, Видать, отдельно взвешен и решен. В одной из многих склянок ум могучий Анжерского безумца заключен: Она крупнее прочих, и к тому же Роланда имя значится снаружи. 83 На каждой — надпись с именем того, Чей здравый смысл закупорен в сосуде. Порядочную долю своего Нашел француз, в огромной роясь груде. Но нет, не это потрясло его: Он полагал — ему известны люди, Что здравым смыслом именно сильны; Так чем же склянки их тогда полны? 84 Лишаются рассудка — кто влюбившись, Кто подчинив сокровищам мечты, Кто глупостями магии прельстившись, Кто возомнив, что звезды с высоты Хватать нетрудно, кто вооружившись Софистикой, а кто свои холсты Малюя; надобно сказать при этом, Что больше прочих не везет поэтам. 85 Астольф решился свой рассудок взять — Конечно с разрешения святого — И склянку к носу, сняв с нее печать, Поднес, и в нем хозяина былого Не мог состав летучий не признать. С тех пор, коли Турпину верить, снова Премудрым долго оставался галл, Покуда разум вновь не потерял. 86 Потом он склянку, что других полнее И больше, взял, чтоб здравый смысл вернуть Роланду. Оказалась тяжелее Она, чем думал он. В обратный путь Пора: он хочет графу поскорее Несчастному помочь; но заглянуть Апостол предлагает по дороге В таинственный дворец. Его чертоги 87 Полны куделей шелка, шерсти, льна, Которых часть для глаз приятна цветом, Других окраска чересчур мрачна. Вот первый зал. Старуха в зале этом Обводит нить вокруг веретена: Так на Земле у нас крестьянки летом Над коконами новыми сидят И влажные останки потрошат. 88 Другая успевает еле-еле За первою, обязанность другой — Заранее красивые кудели От некрасивых отделять. «Постой, Я ничего не смыслю в этом деле», — Сказал Астольф, и отвечал святой: «Узнай, что эти женщины седые, Как должно Паркам, дни прядут людские. 89 Людскому веку по величине Равна кудель, и Смерть с Природой, зная О роковом для человека дне, Блюдут его, отсрочек не давая. Скажу тебе о лучшем волокне: Оно идет на украшенье рая, А худшее для грешников прядут, Что лишь таких заслуживают пут»…

97 С владельцем замка за столом не раз Речь заводил Ринальдо, и порою Его пытался вызвать на рассказ Обещанный; но герцог был тоскою Исполнен тайной: он вздыхал, томясь, И, на руку поникнув головою, Молчал печально и, казалось, он Был в грустные мечтанья погружен. 98 Узнать причину тайную печали Желал Ринальдо; но спросить о том И вежливость, и скромность воспрещали. Когда ж обед был кончен, и вдвоем С хозяином они остались в зале, Явился паж: он чашу нес с вином, На ней по золоту пестрели в блеске Из драгоценных камней арабески. 99 На рыцаря печальный бросив взгляд, Владелец замка молвил: «Для тебя я Теперь открою то, что час назад Ты знать желал. Вот чаша, налитая Вином кипящим: каждый, кто женат, Ее иметь бы должен. Вещь такая Неоцененна, верь мне, для мужей: Волшебное таится свойство в ней. 100 Мужьям, конечно, нужно убежденье В любви прямой и верности их жен. Муж должен ведать — честь иль посрамленье Его союз; жены владыка он Иль жалкий шут. Кто носит украшенье Постыдное, тот кажется смешон, А между тем почти всегда бывает, Что муж своих рогов не замечает. 101 Отрадно быть уверенным в жене: Тогда ее мы ценим вдвое боле; Мучительно — не верить ей вполне, Подозревать, терзаясь против воли. Одни ревнуют жен, хотя оне — Примеры верности в семейной доле; Другие, гордостью ослеплены, Не видят явного падения жены. 102 Коль убедиться хочешь ты, верна ли Тебе жена — любя ее душой, Ты сомневаться можешь в ней едва ли — Отпей из этой чаши золотой. Узнать жестокой ревности печали, Иль счастья безмятежного покой Ты должен тотчас, если есть желанье В тебе судьбы изведать испытанье. 103 Из этой чаши пить не может тот, Чей лоб жена украсила рогами: Вино ему не попадает в рот И разливается на грудь струями. Но чья жена безгрешна и блюдет Святыню долга — жадными устами Тот выпивает чашу всю до дна: Итак, узнай, верна ль тебе жена». 104 — 1 Он, кончив речь, взглянул на паладина И ожидал, как тот прольет вино… Корысть проклятая! людских скорбей причина! В своих когтях терзаешь ты равно И низкого раба и властелина, Чье имя было бы в веках озарено Лучами славы, если бы душою Не пресмыкался он перед тобою. 2 Ты губишь всех: мудрец, чей вещий взор Измерил землю, небеса и воды, Изведал бездны, где ведется спор Сил зиждущих и рушащих природы, — Он жаждет денег, будто мот иль вор, Он копит их, пока могилы своды Его навек не скроют: уязвлен Корысти жалом ядовитым он. 3 Могучий вождь, кого полки страшатся, Кто рушит в прах твердыни городов И входит в них, чтоб лаврами венчаться, Кто ударяет первым на врагов, — И тот пред алчностью готов смиряться, Готов сносить позор ее оков; И ты, художник, небом вдохновенный, Нередко чтишь ее кумир презренный. 4 Вы, женщины, пред чьею красотой Все клонится с невольным обожаньем, Чья добродетель кажется святой И недоступной пред земным желаньем, — Кто б верить мог! — и вашею душой Корысть владеет: золота сияньем Порок седой и безобразный вас Заманивал в объятия не раз. 5 Я мог бы здесь потолковать об этом Подробнее, но предпочту молчать И удержу, что знаю, под секретом. К тому же, нам пора вернуться вспять, Чтоб рассужденья этих строф с сюжетом Истории, мной начатой, связать. Итак, Ринальдо взял с напитком чашу — На этом мы прервали повесть нашу — 6 Взял, и затем… задумался над ней И молвил герцогу: «Безумно знанье Того, что может для души моей Принесть печаль и вечное терзанье. Моя Клариса — женщина, и ей Доступна слабость женщин. Испытанье Мою любовь погубит вдруг — как знать? И что ж оно взамен мне может дать? 7 Да, с счастием прощуся навсегда я, А радость жизни не найду опять. О нет, не может власть небес благая Подобную пытливость одобрять, И потому — прочь, чаша золотая! Я не хочу уста к ней приближать, Не приобщусь ее чудесным чарам, Что для меня печальным будут даром. 8 Мы знаем все, как некогда Адам, Запретный плод отведавши, из рая Навек был изгнан, обречен скорбям И жизнь влачил, и плача и страдая; Об этом помнить надобно мужьям И жен любить, напрасно не пытая Их тайных чувств, и мыслей, и речей, Чтоб не утратить рай любви своей». 9 Так говоря, порывистым движеньем Он отодвинул чашу от себя. Владелец замка с горестным томленьем Ему внимал и молвил так, скорбя: «Проклятье той, чьим лживым убежденьям Поверил я, кто, жизнь мою губя, Зажег во мне безумное желанье Мою жену обречь на испытанье. 10 О, если бы я десять лет назад Мог внять твои разумные сужденья, Не знал бы слез я, что теперь мрачат Мои глаза, не ведал сожаленья О счастии, к которому возврат Уж невозможен. Все мои мученья Я расскажу тебе. Меня не раз Ты пожалеешь, выслушав рассказ. 11 От благородных предков родился я В соседнем городе, у гардских вод, Где, озеро родное покидая, Стремится По волнистая вперед. Меня судьба преследовала злая: В то время обеднел наш знатный род, И в детстве я, с нуждой тяжелой споря, Немало вынес и труда и горя. 12 Но рок, меня богатством обделив, Почтил за то наградою иною: Я вырос станом и лицом красив, Я благороден, пылок был душою, И потому в любви весьма счастлив. Да, женщины пленялись часто мною: Хвалиться мне неловко, но привет Красавиц я встречал от юных лет. 13 В родимом городе моем в те годы Жил мудрый старец; ум его проник В пучину знанья, в таинства природы. Сто двадцать лет он видел солнца лик; Но старости, недуги и невзгоды Не иссушили сил его родник: Почти всю жизнь прожив вдали от света, Любовь узнал в преклонные он лета. 14 Его пленила девушка одна; Купив ее своих богатств ценою, Он прижил дочь. Боясь, что суждена Ей участь матери судьбиной злою, Воздвиг он этот замок, где она Жила в уединенье, за стеною446 Дополнения Высокою. Хоть обойди весь свет, Нигде еще такого замка нет. 15 Здесь воспитал ее он под надзором Жен добродетельных, и к ней сюда За стены крепких башен даже взором Не проникал мужчина никогда. Здесь изваянья женщин тех, которым Была любовь запретная чужда, Поставил он, чтоб дева молодая Всегда их видела, о них мечтая. 16 И, кроме жен, чья слава донеслась От древних лет, мудрец воздвигнул лики Еще других, что. будут после нас Суровой добродетелью велики. Ты видишь там, где бьет фонтан, струясь, Средь зелени жемчужной повилики, Стоят, подобно снегу в белизне, Семь изваяний женских — то оне, 17 Когда созрела чудной красотою Дочь мудреца, я избран был в мужья Красавице. Приветливой судьбою Был наделен безмерным счастьем я, И погубил его своей виною… Все, что ты видишь здесь — леса, поля И замок с парком пышным и пространным, Старик мне дал за дочерью приданым. 18 Моя жена чиста была душой, И красоты небесной оболыценья Все в ней являло: взгляд очей живой И стройный стан, и легкие движенья; Под звуки лютни сладкие порой Она любила петь, и это пенье, Звучавшее, как ангела привет, Мне не забыть на склоне поздних лет. 19 И не одна краса в ней чаровала: Воспитана с любовью мудрецом, Она богатствами души пленяла — Искусствами, любезностью, умом. Она меня на миг не покидала, Она жила душой во мне одном И, мне казалось, каждый новый день я С ней новые встречаю наслажденья. 20–21 Пять сладких лет прошло быстрее сна; Мой добрый тесть тогда был взят землею; И в это время женщина одна Меня узнала и пленилась мною. Владела тайным волшебством она: По воле солнце омрачала тьмою, Вздымала бурю, и покорен был Ее веленьям сонм ночных светил. 22 Хотя она была лицом и станом Милей Венеры, хоть в любви своей Она огнем пылала неустанным, — Я отвечать не мог любовью ей, Затем, что это было бы обманом, Обидой низкой для жены моей. И тщетно сил волшебных чарованьем Она влекла меня к своим желаньям. 23 Счастлив любовью страстною к жене, Я не имел и мысли об измене. И если бы тогда явилась мне Красавица, подобная Елене, Я равнодушен был бы к ней вполне. И обольщенья, и мольбы, и пени Волшебницы я гордо пренебрег И тем, увы: в ней страсть сильней разжег. 24 С Милиссою (так называли фею) Я на охоте повстречался раз; Мне в разговор вступить пришлося с нею; Волшебница лукаво принялась Меня хвалить за то, что я умею Быть верным той, которая клялась Сама мне в верности святой и вечной И сохраняет клятву ту, конечно. 25 «Но ты еще жену не испытал, — Сказала фея, сердце мне смущая, — Ты никогда ее не покидал, Живет она, других мужчин не зная. Вот если бы ты ей свободу дал, Тогда, любовь подруги восхваляя, Ты мог бы смело говорить о ней, Что в этом мире нет жены верней. 26 Покинь ее, и ложною молвою О том, что ты далеко, — обмани. Пусть к ней придут поклонники толпою, Пусть лесть любви и золото они Рассыплют щедро, и когда душою Она тверда останется, — храни В нее уверенность: она по праву Заслужит древней Пенелопы славу». 27 Так убеждала фея; ей ответ С доверчивостью я сказал слепою: «Положим, я исполню твой совет, Я испытанье сделаю с женою: Кто скажет мне, обманут я иль нет? Как я измену тайную открою? В сомненье тяжком я не буду знать, Любить ли мне жену иль презирать?» 28–29 Волшебница на это возразила: «Могу тебе я чашу подарить; Сокрыта в ней таинственная сила: Ее до дна ты должен осушить, Когда тебе жена не изменила; Но если ты обманут, то отпить Тебе вина и капли не придется: Оно на грудь тотчас же разольется». 30 Я попросил, чтоб принесла она Мне эту чашу. Опыт сделан мною И удался: я не разлил вина. «Теперь попробуй, разлучись с женою, — Сказала фея, — будет ли верна Ее любовь и грудь твоя сухою Останется ль, коль вздумаешь опять Ты испытанье с чашей повторять?» 31 С женой расстаться тяжело мне было: В разлуке с ней пробыть не мог я час. Тогда Милисса средство предложила Коварное: она мой вид взялась Переменить волшебства тайной силой, Затем, чтоб я, перед женой явясь, С чужим лицом и голосом и взором, Мог насладиться сам своим позором! 32 Близ устьев По, где за волной волну Она бросает в брызгах пены белой, Высокий замок виден. В старину Воздвигнут он троянцев ратью смелой, Искавшей здесь спасения в войну С Аттилою. Как сторож поседелый, Он на столе стоит береговой, Любуяся окрестною страной. 33 Могучий рыцарь правил сей страною. Он молод был, он был хорош лицом. Охотясь раз, он встретился с женою, И к ней любовь зажглась мгновенно в нем; И с той минуты страстною мечтою Томился он и думал лишь о том, Чтоб, вняв любви моленьям и страданьям, Она к его склонилася желаньям. 34 Но у жены он цели не достиг: Искания его не удалися, Он был отвергнут. И его-то лик Мне придала коварная Милисса. От чар ее я изменился вмиг: Мои глаза иным огнем зажглися, И голос мне, и цвет волос, и стан Соперника волшебницей был дан. 35 Уверивши жену, что удалился Надолго я в предел страны иной, Я в образе обманном воротился; Волшебница была моим слугой; Сокровища — кто б ими не прельстился! — Бесценные она несла за мной. И с умыслом преступно-лживым в дом мой Вступили мы дорогою знакомой. 36 Томясь разлукою, жена моя Искала во дворце уединенья; К ней в комнату проник нежданно я. Я высказал ей страсти уверенья; Моих желаний пылких не тая, Открыл пред нею дивные каменья, Сверкнувшие волшебным блеском вдруг — Рубины, бриллианты и жемчуг. 37 Я ей сказал, что много я имею Таких богатств, и все ей, все отдам, Что муж ее не ценит, если с нею Он добровольно разлучился сам; Ужель любовью пламенной моею И в этот час, благоприятный нам, Она не тронется, ужели нет награды Столь долгому томленью без отрады? 38 Она была возмущена душой И замолчать велела мне сначала; Но, драгоценности увидев пред собой, Затихла вдруг и любоваться стала Их дивным блеском, и потом с мольбой Прерывисто и тихо мне сказала, Что не откажет мне ни в чем она, Коль тайна будет мной сохранена. 39 Мне в грудь стрелой отравленной впилися Ее слова, мне сердце сжал испуг, В устах моленья страсти прервалися, Я замер, бледен от душевных мук; И в этот миг коварная Милисса Мне прежний образ возвратила вдруг. Представь жены внезапное смущенье, Когда свершилось это превращенье! 40 И гнев и стыд черты ее лица Суровою недвижностью сковали. Казалося, два бледных мертвеца Друг перед другом молча мы стояли, Не чувствуя, как бились в нас сердца… И наконец воскликнул я в печали: «Так вот как ты хранишь любви обет!» Но лишь рыданья услыхал в ответ. 41 Стыд, овладевший ею на мгновенье, Сменился скоро злобою: она Была обманом, полным подозренья, До глубины души оскорблена. В ней ненависть проснулась, жажда мщенья, И в час ночной, когда покоем сна Объят был замок, тайно удалилась Она к реке и, сев на лодку, скрылась. 42 Она бежала к рыцарю тому, Чей образ принял я для испытанья Ее любви. Безумью моему И низкому обману в наказанье Она навеки отдалась ему, И я один остался, чтоб сознанье Невыносимое вины моей Меня терзало с каждым днем живей. 43 Она живет счастливо, надо мною Она смеется в счастии, а я Терзаюся раскаянья тоскою И день и ночь ее в груди тая. И, верь, давно могилой роковою Я был бы взят, но злая скорбь моя Порой себе находит облегченье В одном, довольно грустном утешенье: 44 Уж десять лет страдаю я, и вот До сей поры мне видеть не случалось, Чтоб осушить мог эту чашу тот, Кто брал ее: вино на грудь сливалось У всех мужей. Мне бодрость придает, Мысль горькая, что и другим досталась В удел судьба печальная моя, И этой мыслью оживляюсь я. 45 Да, я сгубил безумным испытаньем Любовь жены; и счастье и покой Я навсегда утратил, и страданьем Их заменил. Обман Милиссы злой И для нее был горьким наказаньем: Волшебница не овладела мной, Я в ней несчастия причину видел, И от души ее возненавидел. 46 К ее любви был равнодушен я, Она холодностью моей терзалась, И непонятна ненависть моя Ее душе тоскующей казалась. Томима горем, здешние края Она покинула, и что с ней сталось, И где она теперь живет, — Бог весть: С тех пор о ней не доходила весть». 47 Он кончил речь, и с горькою слезою Поник челом. Сочувствуя ему, Молчал Ринальдо с тайною тоскою, И наконец сказал: «По-моему, Ты был неосторожен, ты душою Настойчиво стремился сам к тому, Чего желать мы не должны. Жестоко Ты был за то наказан мщеньем рока. 48 Что блеск сокровищ овладел душой Твоей жены — я не дивлюсь нимало: Не сыщется средь женщин и одной Из десяти, чтоб твердо устояла Пред золотом; и меньшею ценой Корысть не раз их верность покупала; Да и мужчины — мало ль есть таких, Что продают легко друзей своих? 49 Вот почему тебе не должно было С оружием столь острым нападать На женщину: ведь золото есть сила, Что сталь и мрамор может сокрушать; И если бы твой опыт приложила Жена к тебе: ты мог ли устоять? Размыслить было надобно об этом И пренебречь волшебницы советом».

101 В последний день Руджеру ошуюю Карл место на пиру определил, Дав Брадаманте место одесную, — Столь был союз их брачный Карлу мил, Как вдруг почти к пирующим вплотную Весь в черном всадник лошадь осадил. Он полем из окрестности примчался И горделивым видом отличался. 102 То царь алжирский был, что, мост кляня, Где девой посрамлен, зарекся браться За меч с тех пор, садиться на коня И в ратные доспехи облачаться В теченье года, месяца и дня И на люди из кельи появляться. Так было в старину заведено У рыцарей снимать с себя пятно. 103 О Карле, о своем ли властелине Столь долго вряд ли он не слышать мог, Но, словно бы их не было в помине, Год, месяц, день выдерживал зарок. И вот он здесь, поскольку может ныне, Когда уже истек обета срок, Себе коня позволить без помехи, Булат, копье и новые доспехи. 104 Нет чтоб сойти с коня, отдать поклон, Явив и Карлу и двору почтенье! Подчеркнуто выказывает он Пирующим свое пренебреженье. Да как он смеет! Каждый поражен, У каждого в глазах недоуменье. Умолкли все, никто не ест, не пьет, Все ждут, что воин в черном изречет. 105 Руджеру крикнул он: «Близка расплата! Царь Сарский Родомонт перед тобой! Вождю, не то что ты, я верен свято И потому зову тебя на бой, Который всем докажет до заката, Что для Руджера верность — звук пустой. Недаром я оказывать на месте Сих рыцарей тебе не стал бы чести. 106 Ты совершил измену, не забудь, — Христианином стал по доброй воле, И я твою предательскую суть Сумею доказать на этом поле. Ты можешь выставить кого-нибудь Взамен себя — хоть одного, хоть боле, Пусть даже пятерых иль шестерых, Я докажу правдивость слов моих.» 107 Руджер в сердцах вскочил, услыша это, И, с позволенья Карла, отвечал, Что никому бы не простил навета, И в голосе его звучал металл; Сказал, что честь его лжецом задета, И, в чем бы тот его ни обвинял, Он доказать немедленно намерен, Что долгу своему всегда был верен, 108 И не зовет на помощь никого, Когда и так, не рассуждая длинно, Его с избытком хватит одного, Чтоб защитить себя от сарацина. Однако тут Ринальд прервал его, Орланд, маркиз-отец и оба сына, Дудон, Марфиза — все наперебой Вступить хотели за Руджера в бой, 109 Уговорить не портить свадьбу тщились И Брадаманту пожалеть свою. Руджер ответил, чтобы не трудились, — Мол, доводов таких не признаю. Доспехи Мандрикарда пригодились, Которые Руджер добыл в бою, И, видя, что бессильны уговоры, Орланд, склонясь, надел Руджеру шпоры, 110 Карл препоясал жениха мечом, Невеста и Марфиза ополчили В броню. Уже Астольф стоял с конем — Копыта землю в нетерпенье рыли. Ринальд и Нам и Оливьер втроем Ристалище меж тем освободили: Тех, кто внутри стоял до этих пор, Прогнали, чтобы дать бойцам простор. 111 Бледнеют дамы, девы боязливы Голубками встревоженно глядят, Которых ветра грозные порывы Торопят в гнезда, предвещая град, Опустошительный для тучной нивы, И все ужасней гром, что ни раскат: Бедняжкам за Руджера тем страшнее, Что им поганый кажется сильнее. 112 Жалеет жениха простолюдин, И столь же страшно за него баронам: Всем памятен Париж в дыму руин, Поныне все потрясены уроном, Что Родомонт нанес ему один, Все помнят о разгроме учиненном, Ведь город до сих пор хранит следы Той, величайшей для него, беды. 113 Всех больше Брадаманту охватило Отчаянье: не то чтобы она Считала, будто Родомонту сила Иль крепость духа большая дана, Иль правым басурмана возомнила — При том что правота в бою важна, И все равно она дрожит при мысли, Что тучи над возлюбленным нависли, 114 И видя, что опасность немала И предсказать исход сраженья сложно, Она сама бы драться предпочла — Настолько ей за милого тревожно, Сама не раз бы лучше умерла, Когда бы умереть не раз возможно, Чем допустить, чтоб искушал судьбу Супруг ее Руджер, вступив в борьбу. 115 Но как найти слова для убежденья, Позволить драться ей уговорив? Она трепещет, полная смятенья, Молясь, чтобы Руджер остался жив. Не удержать Руджера от сраженья — Враги сразились, копья в ход пустив, И те трещат, как будто лед у кромки, И птицами взвиваются обломки. 116 Уцаром басурманское копье Щит Гектора едва-едва помяло: Кузнец Вулкан все мастерство свое Явил в щите отменного закала. Руджер ударил так, что острие С размаха в щит поганого попало, Пробив дыру с ладонь величиной В двойной броне с прослойкой костяной. 117 Останься древко при ударе цело И сразу на куски не разломись, После чего осколками взлетело, Как на крылах, в заоблачную высь, И латы бы копье пробить сумело. Хоть каменными латы окажись, И схватка бы закончилась в начале, И на спину бы кони не упали. 118 В мгновенье ока шпоры и узда Лихих коней заставили подняться. Поломанные копья — не беда: Бойцы мечами продолжают драться, Вонзить оружье норовя туда, Где броням подобает утончаться, И повернуть стараются коней Так, чтобы нанести удар верней. 119 Змеиной твердой кожей, как когда-то, Грудь Родомонта не защищена, И нет в руке Нимвродова булата, И шлем не тот, что в оны времена: Все на мосту сестрой Ринальда взято, Где над поганым верх взяла она, И памятником стало на могиле, Где Изабелла и Зербин почили. 120 Хотя доспехи новые его Привычным в совершенстве уступали, Но против Балисарды ничего Ни те бы, ни крепчайшие не дали, Ведь перед ней бессильно колдовство И тонкость ковки из отборной стали, И несколько ударов в цель пришлось, Пробив броню поганого насквозь. 121 И панцирь кровью обагрился вскоре, Клинком разящим там и тут пробит, И понял басурман, что ранен в споре, — Он этого Руджеру не простит. Сильнее, чем зимою в бурю море, Рассвирепев, он прочь отбросил щит — И меч, двумя руками занесенный, На шлем врага обрушил, разъяренный. 122 Как действует на По плавучий млат, Всей тяжестью с размаха ударяя, На высоту лебедками подъят, — И входит в дно очередная свая, — Так бьет двумя руками супостат, Руджеру увернуться не давая, И если б не волшебный шлем на нем, Рассек бы разом рыцаря с конем. 123 Руджер на землю чуть не повалился, Беспомощно руками замахав. Удар через мгновенье повторился, Опомниться несчастному не дав. И снова меч взлетел и опустился, Но в третий раз с огромной силой пав На шлем Руджера, при ударе резком Оружье на куски разбилось с треском. 124 Нимало не смутившись, басурман Грозой навис над жертвою своею. Руджер бесчувствен, в голове туман, Он оглушен — иначе бы злодею Едва ли удался дальнейший план, А так, Руджера обхватив за шею, Он потянул его что было сил И наземь, вырвав из седла, свалил. 125 Упав плашмя, поверженный воспрянул, И бешенство его умножил стыд. Поднявшись, он на Брадаманту глянул — У Брадаманты был тревожный вид: Когда жених с коня на землю грянул, Она не знала, жив ли он, убит. Сжимая меч, загладить без заминки Руджер позор свой жаждет в поединке. 126 Поганый, бросив скакуна вперед, Противоборца раздавить стремится, Но успевает увернуться тот И левою рукой в узду вцепиться, Меж тем как в грудь всадить или в живот Меч всаднику пытается десница. И дважды меток был стальной клинок, В бедро вонзясь поганому и в бок. 127 Но раненый нисколько не растерян, И на шелом Руджера рукоять Меча обрушивает он, намерен Противоборца оглушить опять. И тут Руджер, который был уверен, Что должен верх по праву одержать, Схватив десницу с череном булата, Рванул двумя руками супостата. 128 Руджеру удалось его совлечь С коня, чтоб с пешим пешему сражаться. Но главное, что у Руджера меч, — И меньше можно за него бояться. Чтоб это преимущество сберечь, Ему нельзя с противником сближаться: Он ростом против Родомонта мал, И без труда бы тот его подмял. 129 У Родомонта хлещет кровь из бока. Струится из бедра и прочих ран. И мнит Руджер — победа недалеко, Отпор достойный Родомонту дан. Но рукоять меча в мгновенье ока С отчаянною силой басурман Метнул в него, и у Руджера было В глазах от потрясения поплыло. 130 В нащечник и в плечо бросок врага Пришелся — и Руджера зашатало: От силы с расстоянья в три шага, Бросая, метил басурман в забрало; Затем вперед рванулся, но нога, В которой рана знать себя давала, В колене подломилась, затруднив Его поспешный чересчур порыв. 131 Руджер к нему бросается мгновенно, Удары нанося в лицо и в грудь. Поганый поднимается с колена, Сумев с себя противника стряхнуть. Друг друга обхватив одновременно. Борясь, к победе оба ищут путь И всем своим искусством изощренным Споспешествуют силам истощенным. 132 Хоть Родомонт изрядно ослабел От тяжких ран, он все еще упорен. Руджер в борьбе расчетлив и умел И, раненому не в пример, проворен. Он как борец искусный преуспел И, чувствуя, что перевес бесспорен, Рукой, стопами, грудью вновь и вновь На раны жмет, откуда брызжет кровь. 133 Попытки вырваться предпринимает Поверженный, от ярости взревев: То тянет, то на воздух поднимает Руджера, в грудь ладони уперев, За шею ненавистного хватает, Все более впадая в лютый гнев, И только при расчете и проворстве Руджер одержит верх в единоборстве. 134 Неустрашимый, волю сжав в кулак, Примерясь хорошенько понемногу И ворога сгребя и стиснув так, Что тот не шевелился, слава богу, Под левое колено как рычаг Он правую ему подсунул ногу И поднял ввысь его, ошеломя, И наземь бросил пред собой плашмя. 135 Ударился затылком и спиною Столь сильно сарский царь, что у царя Кровь при паденье хлынула волною Из ран отверзтых, землю обагря. Руджер, не тешась легкою ценою Победы и судьбу благодаря, Рукою стиснул рукоять кинжала, Другая — горло Родомонту сжала. 136 Как в иберийских копях золотых, Которые стяжателей позвали Богатство в недрах добывать земных, Произойди обвал — и при обвале Упавшим, но оставшимся в живых Надолго хватит воздуха едва ли, Так дышит враг Руджера: каково, Когда соперник распластал его! 137 Руджер кинжал торопится приставить К его шелому — к прорезям для глаз, Жизнь обещая нехристю оставить, Коль скоро сдастся тот, но в тыщу раз Страшнее Родомонту обесславить Себя, чем храбро встретить смертный час: Вот только снизу выбраться ему бы! — И он барахтается, стиснув зубы. 138 Как волкодав, овчаркою подмят, Что глотку мертвой хваткою сдавила, Сопротивляется — глаза горят, Шерсть дыбом, пена на губах застыла, — Из-под овчарки вырваться бы рад, Но корчится вотще — не тут-то было, Не верит Родомонт в тщету потуг Освободиться из победных рук. 139 Но мысля, что успех еще возможен, Он руку выпростал: еще бы чуть — И, тоже выдернув кинжал из ножен,456 Дополнения Руджеру в спину острие воткнуть Успел бы он. Однако осторожен Руджер, которого не обмануть, И, дабы самому не быть убитым. Спешит с врагом покончить недобитым. 140 Насколько высоко возможно, он Занес кинжал — и дважды, трижды кряду Клинок по рукоятку погружен В лицо врага, отвергшего пощаду. И к переправе через Ахерон, Оставя плоть безжизненному хладу, Умчалась преисполненная зла Душа, что столь надменною была.