1 Ах, мужские непостоянные души, Как они увертливы в быстрых думах! Всякой мысли своя отмена, А пуще — той, что от любовного гнева. Только что сарацинский рыцарь Так уж кипел против женского пола, Что я-то думал, такие страсти Не то что не угаснут, но даже не остынут! 2 Милые дамы! За все его о вас неподобные речи Теперь ему нет от меня прощенья, Пока он бедою не выкупит обиды! И тому порукою перо и чернила, Что каждый скажет: чем вас порочить, Лучше б он молчал, закусивши губы!

3 Да уже и видно, Каково он был несмыслен и глуп, Замахнувшись мечом своего буйства Без разбора на каждую и на всякую, — Но едва он увидел Изабеллу, И уже в нем душа не на том месте, Желанье гонит желанье, Он забыл, каков был. 4 Новою любовью томясь и мучаясь, Мечет он бесплодные словеса, Чтобы дрогнул дух, Весь вперившийся в Господа Вседержителя. Но пустынник ей как щит и как бронь: Чтобы чистый не порушился помысел, Он в заступу ей и в отпор врагу Бьет на сильные речи троесильными. 5 Долго протерпел басурман Неуемную монашью строптивость, Многажды сказавши ему: «Ступай, Коли хочешь, один в свою пустыню», — Но как тот разит его и разит, Не желая ни мира, ни перемирия, — Ярый рыцарь хвать старика за бороду, И уж сколько схватил, столько и вырвал. 6 Пуще осерчав, Он впился, как клещами, тому в горло, Раскружил по воздуху раз и два, И бросает в дальнее море. А что дальше — не знаю и не скажу, О монахе молва неодногласная: То ли грянулся он в скалы, да так, Что не сыщешь, где ноги, а где череп, 7 То ли рухнул в зыбь За три мили, а может быть, и далее, И не смогши плыть, захлебнулся С тщетными молитвами на устах, То ли некий, сойдя в нему, святой Зримой дланью извлек его на сушу, — Понимай, кому как нравится, А моей о нем повести конец.

8 От докучливого вызволясь болтуна, Злобный Родомонт Обратил просветлевшее чело К нежной даме, горестной и смятенной, И гласит ей любовные слова, Что она-де душа его и сердце И утеха и сладкая надежда, И все прочее, что молвится подряд. 9 Он такой изъявляет нрав, Что ни помысла-де в нем о насилии, Что пресветлый милый лик Угасил в нем заведомую гневливость, Что держа он в руках заветный плод, Не желает впиться в его подкожье, Ибо хочет принять его по-доброму В дар. 10 Так он чаял, по малости клоня, Умолить Изабеллу себе в угоду; Но она, Как мышка перед кошкою, Одинокая на чужой стороне, Лучше заживо рада бы в огонь, И лишь думает, нет ли где исхода Беспорочной вынесть женскую честь. 11 И она сокровенно замышляет Прежде смерть приять от своей руки, Чем злодей совершит свое желаемое И понудит ее в великий грех Против витязя, от жестокой судьбы Испустившего дух в ее объятьях, И которому свят ее обет Вечной верности.

12 Она видит: слепая страсть [64] Все бурливее в басурманском царе, И дрожит, и ждет худой управы, На какую не станет противления. Разное примеривая на ум, Вот она изыскивает такое, Чтоб во славе соблюсти чистоту, А уж как — об этом сейчас расскажется. 13 Говорит она подступающему вновь Уж без прежнего Вежества в словах и делах Сарацинскому домогателю: «Ежели изъявится ваша золя, Чтоб осталась без вреда моя честь, То воздастся от ценя некий дар, Драгоценнейший моего бесчестия. 14 За недолгую такую усладу, Каких по свету не исчислить, Не взгнушайтесь благом Прочным, истинным, лучшим меж иных. Миловидных жен Будет вам и сотня и тысяча, Но такого, как я, не даст вам дара Ни одна. 15 Ведома мне трава, И она здесь растет и мною виделась, И как ту траву в кипарисном огне Отварить, сочетав с плющом и рутою, И сцедивши отвар руками девственницы, — Станет влага, в которой трижды Омовенная недоступна плоть Ни мечу, ни пламени. 16 Трижды, говорю я, омывшись, Круглый месяц будешь неуязвим: Что ни склянка, то месяц, Ибо дольше зелью действия нет. И я знаю его варить, и сварю, И ты нынче же уверишься в моей правде, И коли не лгу — Это лучше, чем у ног вся Европа. 17 А в отдарок за этот дар Поклянись же ты мне твоею верою, Что ни словом худым, ни делом Не уронишь мою девичью честь». Таковая речь Вновь взывает Родомонта к учтивости: Так-то хочет он стать неуязвим, Что сулит и просимое и свыше: 18 Чтоб увидеть чудотворное зелье, [65] Он готов-де ее хранить и беречь, И ни тенью Не коснется красавицы насилие. Но душа его словам не верна, Ибо нет в нем ни любови, ни боязненности Ни ко Господу, ни ко всем святым, И во лжи он коварнее целой Африки.

19 Тысячу он крат [66] Заклинает красавицу не печалиться, От ее трудов взыскуя зелья, Чтобы сделаться, как Кикн и Ахилл. И она по кручам и темным долам, Одаль от людей и жилья Бродит, тайные сыскивая травы, А над ней неотступный сарацин. 20 Cобрав вдоволь Здесь и там, с корнями и без корней, Возвращаются они о закате, И всю ночь Целомудренная подвижница Пенит травы, бодрствуя над котлом, Но при тайностях ее и при явностях — Неотступный алджирский царь. 21 От соседства ее огня, В необширной палимого пещере, Он, всю ночь со слугами тешась в зернь, Стал такую чувствовать жажду в горле, Что по малу ли, по многу ли, опорожнил Два бочонка греческого вина, На большой дороге Незадолго отбитых его людьми. 22 Родомонт не пивал вина, Отреченного Магометовою верою, А единожды отведавши, Слышит сласть пуще нектара и манны. Проклинает он басурманский закон, Осушает чашки и фляжки, Вкруговую идут добрые кубки, И у пьющих голова колесом.

23 Тут красавица, зельный свой котел Снявши с пламени, Говорит Родомонту: «Чтобы ты Не сказал, что слова мои — на ветер, Я тебе такой явлю пример, На каком и неуч научится Усмотреть, где правда, где ложь, И в пример даюсь сама, и немедля. 24 Умудрись В дивных свойствах благодетельной влаги, Убедись, Что она — не отравный яд: Я омоюсь ею от самого Темени по шею и грудь — И тогда пытай на мне меч и руку, И крепка ли та, и остер ли тот». 25 И она омылась, И она с весельем в лице Подставляет нагую шею варвару, Обуянному необорным вином, — И зверообразный Верит, рубит крутым клинком сплеча, И отъемлется от былого тулова Голова, обитель самой Любви.

26 Трижды переворотясь, Внятным гласом гласит она Зербина, Вслед которому дева столь негаданное Изыскала бегство из вражьих рук. О, блаженная, Ты, кому дороже жизни и младости Имя верности И забвенной меж нами чистоты, 27 Лети с миром, пресветлая душа! Будь у слова сила, Как бы я усиловался украсить Мои строки изящностями художеств, Чтобы тысячу и тысячу лет Твое славное имя звенело миру! Лети с миром ко престолу Творца Стать всесветным примером святой верности! 28 И с небесного престола Творец, [67] Канув взором к несравненному подвигу, Возгласил: «Ты превыше той, Чья погибель низвергла трон Тарквиния, И за то в непреложных моих законах Будь закон, Нерушимый до скончанья веков, В чем клянусь неприступными влагами: 29 Кто в грядущем будет крещен [68] Твоим именем, каждая да возвысится Ликом, духом, разумением, вежеством В запредельную добродетель и честь, Каждая да будет певцам Песней славы, заслуженной и истинной, Чтоб вовек гремели Геликон, Парнас и Пинд Изабеллы именем, Изабеллы!»

30 И на то всевышнее слово [69] Усмирилось море, сияет высь, И восходит чистейшая душа, В третье небо, в Зербиновы милые объятья. А внизу, в позоре и прахе, Остается нещадный новый Брусе, Избывая хмель И кляня свое пагубное блуждание. 31 Ищет он хоть малостью утолить Изабеллину блаженную душу: Если телу ее он в смерть, То хоть память жила бы вечной жизнью. И приискивает такой тому путь: Церковь, где жила она и погибнула, Обратить в гробщщу, А уж как, — я сейчас перескажу. 32 Изо всех окрестных мест, добром и силою, Он сгоняет стройщиков, И когда их стало тысяч шесть, То велит им из горных скал Рубить глыбы, складывать мавзолей Снизу доверху локтей в девяносто, А внутри — церковь, И в той церкви два гроба двух любовников. 33 Мощен мавзолей, [70] Как над Тибром строенный Адрианом; А при нем он велит поставить башню, Чтобы здесь задержаться на житье, А при башне над бегучей рекой — Узкий мост шириной в два локтя: Длинный, Но такой, что двум коням не пройти —

34 Двум коням не пройти бок о бок, Ни разминуться грудь в грудь, А по краю ни ограды, ни поручня, Куда хочешь, туда и падай. Будь ты рыцарь крещеный или язычный, А плати дорогой ценой, Ибо воля Родомонта — воздать гробнице Тысячу трофеев своих добыч. 35 В десять дней Выстроился мост, Но медлительней высился мавзолей, И не доверху воздвигнулась башня, Хоть уже и встал На высоком дозоре человек, Чтоб о каждом подъезжающем рыцаре Гулкий рог подавал бы знак. 36 И тогда снаряжался Родомонт И навстречу, на тот иль этот берег, Чтоб рткуда ни ехал рыцарь к башне, А насупротив стал бы алджирский царь. Мост им поле, И какой оступится конь, Тот и в реку, а река глубока: Ввек не видано поприща ужаснее! 37 Чаял сарацин, что отваживаясь Вновь и вновь ристать над рекой, Пав в которую, Неминучей испил бы он воды, Той водой он омоется и выйдет чист От греха, причинного винной влагой, — Словно бы оода, размывая хмель, Омывает и хмельные деяния. 38 И прошло там в мало дней много рыцарей: Кто попутно, Ибо самый был торный путь Той дорогой в Италию и Испанию, А кто з жажде попытать свою мощь, Ибо честь им лучше, чем жизнь; Но который ни схватывался о первенстве, Всяк терял доспехи, а то и жизнь.

39 Ежели побит басурман — [71] Родомонт лишь снимал с него оружие, И надписывал, с кого оно снято, И подвешивал на мраморный кров. А кто был крещен, того в подземелье, А потом (мне думается) — в Алджир. И меж этих-то трудов вдруг является Неистовый Роланд. 40 По нечаянности Прилучился обезумевший Граф К той реке, над которой Родомонт Строил башню, строил гробницу, А достроил доселе только мост, И за тем мостом Предстоял всеоружно, взняв забрало, В самый час, как приспел сюда Роланд. 41 Шпоримый неистовством, Роланд прочь препону и скок на мост, — Но навстречу издали, Пеш под сенью высокой башни И гнушаясь противостать булатом, Гремит голосом мрачный Родомонт: «Прочь с дороги, смерд, Хам, нахал, наглец и дерзавец! 42 Этот мост не для тебя, скотский лоб, А для паладинов и рыцарей!» Но Роланд в своей великой заботе Слухом глух и бежит вперед. «Надобно дурака проучить», — Говорит язычник, и в заносчивости Выступает свалить его в стремнину, Знать не зная, кто перед ним.

43 А в тот час [72] Подъезжает к реке и тому мосту Юная красавица, Светла ликом, пестра платьем, скромна образом; И была это (вспомните, государь!) Та, искавшая милого своего Брандимарта По всем местам, и только не там, Где он был за парижскими стенами. 44 Подъезжает и видит Флорделиза (Так ее зовут), Как с Роландом схватился Родомонт И с моста его ладит сбросить в реку. Знавши, узнает Путешественница англантского графа И стоит, полна изумления: От какого безумства стал он наг? 45 Хочет досмотреть до конца Эту ярость меж двух могучих; А они, один и другой, Всею силой ломят друг друга с моста. «И откуда в дураке столько сил?» — Цедит гордый басурман через зубы, И в досаде, в обиде, в гневе Так и сяк охаживает врага. 46 То он правою рукою, то левою Изловчит захват, То он левую, то правую Вдвинет ногу меж вражьих ног: Как медведь Тщетно тужится своротить колоду, И не сладит, и пуще зол и глуп, — Так и Родомонт вкруг Роланда. 47 А Роланд, чей ум Выпал вон, и осталась только сила, Только сила, которой равных Нет иль мало сыщется под луной, — Как стоял, так возьми да бух С моста в реку, не выпуская недруга! Оба вмиг ко дну, Пена к небу, гул по округе. 48 Расцепившись они в воде, Кто куда: Роланд гол, плывет, как рыба, Руки вмах, ноги врозь, И на берег, а став на берегу, Бегом прочь, С честью, нет ли, на то и не оглядываясь. А язычник под гнетом лат Еле медленно выкарабкался на сушу. 49 Этим временем Флорделиза Без помехи минула мост, Обошла гробницу со всех сторон, Нет ли где Брандимартовой приметы: Но не видя ни меча, ни плаща, Едет далее в даль искать любезного. Мне же следует следовать Роланду По ту сторону моста и реки. 50 Безумство — Исчислять все Роландовы безумства, Ибо столько их, что невесть, где конец. Но продолжу, выбрав Важные, достойные песни И уместные к моему рассказу, — Стало быть, не смолчу и о том, Что пришлось в Пиренеях по-над Тулузою.

51 Многие миновавши места [73] И держась пустым лбом на запад солнца, Граф, гонимый яростным горем, Добежал до гор, Что меж франкской землей и терраконской; А в горах была узкая тропа Вдоль по круче над глубоким ущельем, 52 И на самом ему перевале Вдруг навстречу два молодца, Дроворубы, с дровами на осле; Сразу видят по образу и подобию, Что бегущий — без царя в голове, И кричат, грозя голосом, чтобы он — Прочь с дороги, Хоть вспять, хоть в бок. 53 Но Роланд им в ответ ни слова, А как вздымет ногу, Да как двинет осла их прямо в грудь Всею силой сверх всякой силы: Тот взлетел, как птичка небесная, И обрушился на дальнем холме За версту по ту сторону долины. 54 А Роланд набегает на двух молодчиков: Одному повезло не по уму В страхе свергнуться с крутого откоса Сверху донизу в шестьдесят локтей, И на том сыпучем пути Прокатиться сквозь колючий терновник, Исцарапавши лицо свое в кровь, Но оставшись вольным и неувечным; 55 А другой Закарабкался йа скалу и на отрог, Чтобы выше утаиться от бешеного, Но вотще — Тот, нещадный, Хвать подпрыгнувшего за обе ноги И, насколько стало развода рук, Разорвал его на две половины — 56 Точь в точь, Как расхватывают курицу или цаплю, Чтобы бросить теплые потроха Вдоволь ловчему соколу или ястребу. Хорошо, кто остался жив, А не сломал себе, скатываясь, шею! Он поведал это диво соседям, А они Турпину, а этот — нам.

57 И такого и всякого диковинного Много вытворив на горном пути, Вот спускается, наконец, заблудший, Лицом в полдень, в испанскую страну, А по ней — вдоль моря, Терраконский лижущего песок: И его надоумило безумие В том песке завести себе приют, 58 Чтоб укрыться от солнечного паления. [74] Вот он сходит на сыпучую сушь, — Как вдруг Наезжает почти что на него С юным мужем красавица Анджелика, Съехав с тех же (как рассказано) гор, И, рукой подать, минует Роланда, Потому что не может его узнать, 59 Потому что Роланд — как не Роланд, [75] Ничего в нем не осталось от прежнего: С самых пор, как решился он рассудка, Шел он гол и под солнцем и в ночи, И родись он в египетской Сиене, Или где гараманты чтут Аммона, Или в кряжах, откуда брызжет Нил, — Он и то бы не был так черен: 60 Очи впали в череп, Лицо высохло, как голая кость, Космы в клочьях, борода в комьях, Заскорузел, скорбен, страшен и груб. Как увидела его Анджелика — И дрожит и шарахается прочь, И визжит, оглушая небо криками, И бежит под Медорову скрыться длань. 61 А как взвидел Анджелику Роланд, — Вмиг неистовец на ноги и к ней: Такова в нем вспыхнула лакомость На ее пленительный лик. Ни следа в нем памяти, Что любил он ее и ей служил, — Мчит вдогон, Как собака за красной зверью. 62 Юный муж, видя бешеного вслед За красавицею, На него бросает коня, Улучает мечом его в загривок, Чает ссечь с плеч Голову, но нет — ибо Роландова Кожа крепче, чем кость и сталь, Отроду хранима благими чарами. 63 А Роланд, почуяв удар, Повернулся и с поворота Сарацинскому коню во всю мочь Кулаком Бьет в лоб, Череп вдребезги, как стекло, Конь в прах, А Роланд в тот же миг — за убегающей.

64 Анджелика гонит свою кобылу, Не щадит ни шпорами, ни хлыстом, Все ей мало, Хоть лети она стрелой с тетивы, Тут-то ей и в ум, что при ней — Чудо-перстень; она хвать его в рот И в спасительной прежней его силе Исчезает, как огонек под вздохом. 65 Но от страха ли, Но от взмаха ли неловкой руки, Оттого ли, что взбрыкнула кобыла, Я не знаю, а только в самый миг, Как взялось кольцо и сплылось лицо Она вон из седла, Ноги кверху и навзничь на песок. 66 Упади она пядью ближе, И не минул бы ее сумасброд, А споткнулся бы, и не быть ей в живых; Но судьба распорядилась по-доброму. Лишь одна беда — Нужно вновь искать лошадь под седло, Потому что уже ей не видать Той, которая пылит от Роланда.

67 Не печальтесь — она свое найдет; А покамест поспешим за паладином, Из которого пышет прежний пыл, Хоть уже не видно прекрасной дамы, Он бежит за лошадью по песку, Ближе, ближе, Вот догонит, вот схватил за гриву, Вот схватил за узду, и вот стоят. 68 Радуется рыцарь, Словно не коня залучил, а девушку, Оправляет поводья и узду, А потом прыжок, и в седле, — И вскачь, Не считая верст, вправо, влево, Ноги в стремени, конь в узде, Ни себе вздохнуть, ни ему глотнуть. 69 Пожелавши он прянуть через ров, Вдруг и рухнул в ров вместе с лошадью; Сам вскочил и ничего не почувствовал, А она под ним чуть жива. Смотрит глупый, как с нею быть, И не знает, и взваливает на плечи, И бредет под такою ношею На три выстрела лучною стрелой. 70 А когда уже стало невподъем — Ставит наземь и тянет за узду; Лошадь тащится медленно и хромко, Он ей: «Ну же! ну!» — а все не в толк; Да она бы и в галоп Не поспела за бешеною волею! Тут он стаскивает с нее узду, Вяжет поводом за правую ногу 71 И волочит за собою вслед, Приговаривая: «Так-то тебе легче!» А дорога вся в злых камнях, Иной колет, иной ранит, иной свежует: От такого хода В малом времени тварь уже мертва, — А Роланд бежит и бежит, Ничего не видя и не зная. 72 Он бежит к закату, Тащит мертвую тушу за узду, А захочет есть — Разоряет города и деревни, Рвет плоды, и мясо, и хлеб, И пощады от него — никому: Кто убит, а кто покалечен, Все вперед, и покоя ни на миг. 73 Попадись бы на том пути его дама — Тут бы ей и конец, Потому что он любил и губил, Не деля ни черного, ни белого. Ах, проклятый перстень, Ах, проклятый рыцарь, его даритель! Будь не он — и отомстил бы Роланд За себя и за тысячи влюбленных! 74 И не ей одной, А и всех бы дам на ту же расправу — Все они вероломны, Ни в одной из них чести ни на грош! Впрочем, Пока струны еще в лад моей песне, Лучше я помедлю ее звенеть, Чтобы слушавшим не навеялась скука.