Путешествие, в общем, проходило однообразно. Правда, море и небо, облака и волны менялись каждую секунду, но пассажиры смотрели на все это с апатией и некоторой растерянностью, ведь они не были поэтами. Все томились и жаждали какого-нибудь, пусть самого маленького, происшествия. Не удивительно, что Йоко без всяких усилий со своей стороны оказалась в центре внимания и разговоры вертелись теперь вокруг нее. Небольшое общество на пароходе, прокладывавшем себе путь сквозь густой, словно примерзающий к нему туман, было постоянно занято Йоко. Все внимательно следили за каждым движением этой молодой женщины, чувственно красивой, которая, по слухам, была не очень счастлива в прошлом. Впрочем, никто не знал ничего определенного.

Уже на следующий день после той памятной ночи она стала прежней Йоко, всегда сохраняющей свое «я», – она как будто готова была подчиниться чужой воле, но тут же поступала по-своему. Очень сдержанная при первом своем появлении в салоне, теперь она, по-девичьи живая, улыбающаяся, нередко весело болтала с пассажирами. Даже платья, в которых Йоко выходила в столовую, действовали на воображение изнывавших от скуки пассажиров, обещая им что-то необычайно интересное. Каждый раз Йоко представала перед своими спутниками в новом свете. То как сдержанная благовоспитанная дама из высшего общества, то как любительница искусства, блистающая утонченной культурой, то как искательница приключений, презревшая светские условности. Однако ни в ком это не возбуждало подозрений. Йоко сумела внушить всем мысль, что это оттого, что она – сложная, разносторонняя натура.

Йоко напоминала сирену, в которую морской воздух вдохнул жизнь, и госпожа Тагава, пользовавшаяся в начале путешествия всеобщим вниманием, теперь уже никого больше не интересовала. Мало того, ее положение, происхождение, образованность, возраст и прочие достоинства, заставлявшие ее держаться в жестких рамках старомодного этикета, делали ее бесцветной и неинтересной, как пустой храм, в который никто не ходит молиться. Госпожа Тагава уловила это сразу острым женским чутьем. У всех на устах было имя Йоко, а ее собственная популярность таяла на глазах. Даже доктор Тагава порой вел себя так, будто жены его не существовало на свете. Йоко замечала, что очень часто они сидят словно чужие, лишь изредка бросая друг на друга взгляды исподтишка. Однако госпоже Тагава, которая сразу отнеслась к Йоко покровительственно, теперь уже трудно было держаться с нею иначе. Но и сторонний наблюдатель мог бы прочесть на ее лице ревнивую досаду. «Гадкая притворщица, как ловко ты носишь маску, как ловко заманила меня в ловушку». Тем не менее ей приходилось делать вид, будто ничего не произошло, и либо снизойти до Йоко, либо возвысить ее до себя. В результате отношение госпожи Тагава к Йоко резко изменилось. Но та словно и не замечала этой перемены и весьма разумно предоставила госпоже Тагава поступать, как ей заблагорассудится. Йоко знала, что такая непоследовательность госпожи Тагава в конце концов обернется против нее самой, зато Йоко от этого только выиграет. И Йоко оказалась права. Отступление соперницы не прибавило ей ни уважения, ни сочувствия – более того, влияние ее резко упало, и наступил наконец момент, когда Йоко стала держаться с госпожой Тагава как равная. Ее незадачливая «подруга» бросалась из одной крайности в другую – то она была на удивление добра и любезна с Йоко, то обдавала ее холодом высокомерия. А Йоко со спокойным любопытством наблюдала разлад в душе госпожи Тагава, как наблюдает заклинатель предсмертную агонию очковой змеи.

Утомленные однообразием путешествия, изголодавшиеся по свежим впечатлениям, пассажиры наслаждались этой борьбой, которая, впрочем, велась скрытно, никак не проявляясь внешне, но, естественно, возбуждала острое любопытство, особенно в мужчинах. Даже небольшое нарушение однообразия, столь же незначительное, как мелкая рябь на поверхности воды, вызванная случайным порывом ветра, было на пароходе целым событием. И от скуки мужчины с напряженным интересом следили за обеими женщинами.

Призвав на помощь всю свою интуицию, госпожа Тагава старалась проникнуть в самые сокровенные уголки души Йоко. В конце концов она, очевидно, решила, что нащупала уязвимое место. До сих пор госпожа Тагава держалась с Курати несколько свысока, хотя и вежливо, а теперь заметно изменила отношение к нему, стала вести с ним интимные беседы, что вряд ли объяснялось только соседством за столом. Доктору Тагава по воле жены пришлось под разными предлогами то и дело заглядывать к ревизору в каюту. Больше того, Тагава чуть ли не каждый вечер приглашали Курати к себе. Доктор Тагава был почетным пассажиром, так что вряд ли ревизор мог отказаться от его общества. Курати с помощью врача Короку всячески старался скрасить супругам Тагава долгое путешествие. В каюте Тагава до поздней ночи горел яркий свет, и оттуда нередко доносился громкий смех его супруги.

К этой затее госпожи Тагава Йоко отнеслась с насмешкой. Она знала собственные преимущества, но старалась быть великодушной и не придавала серьезного значения настойчивому стремлению своей соперницы взять в плен ревизора. «Она бьет мимо цели, приписывая мне несуществующие чувства и намерения. Что собой представляет этот Курати? Кого может заинтересовать общество какого-то неотесанного ревизора, в нем больше животного, нежели человеческого, неизвестно еще, что он творил в прошлом и на что способен в будущем. Да я скорее с радостью приму любовь Кимура, чем позволю себе увлечься таким человеком… Так что пусть госпожа Тагава воображает что хочет». Однако, размышляя так, Йоко готова была скрежетать зубами от злости.

Как-то вечером Йоко, выйдя, по обыкновению, прогуляться перед сном, увидела Ока. Он стоял один в дальнем конце палубы и глядел на море. Йоко тихонько подкралась к нему и стала совсем близко, едва не касаясь его плеча. Ока, крайне смущенный ее неожиданным появлением, хотел уйти, но Йоко удержала его, крепко стиснув ему руку. Она поняла, почему Ока хотел скрыться: на его лице были явные следы слез. Совсем еще юный и застенчивый, Ока на огромном пароходе казался особенно хрупким и несчастным. И Йоко невольно почувствовала к юноше нежность.

– Почему вы плакали? – спросила она, положив ему руку на плечо и осторожно заглядывая в глаза, как это делают девочки, обращаясь друг к другу.

– Я… я не плакал, – смутился Ока. Он старательно избегал ее взгляда. В эту минуту он и в самом деле походил на девочку. Йоко захотелось обнять его. Она прижалась к его плечу.

– Нет, нет, вы плакали.

Еще больше смутившись, Ока потупился и сосредоточенно смотрел на воду. Он понял, что слез все равно не скрыть, вытащил платок и вытер глаза. Потом с легким укором посмотрел на Йоко. Его красные, как земляника, губы оттеняли бледность лица, и Йоко, тонко чувствующая краски, не могла не залюбоваться этим сочетанием. Ока был чем-то очень взволнован. Рука его, вцепившаяся в поручни, слегка вздрагивала.

– Утрите-ка слезы!

Йоко вынула из рукава надушенный платочек и протянула его Ока.

– Спасибо, у меня есть. – Ока сконфуженно взглянул на свой платок.

– Ну так отчего вы плакали? Простите меня за нескромность…

– Нет, что вы, пожалуйста… Просто смотрел на море, и вдруг, сам не знаю почему, полились слезы. Здоровье у меня слабое, поэтому я слишком чувствителен… Впрочем, это пустяки…

Йоко сочувственно кивала головой. Она хорошо понимала, как безмерно счастлив Ока, что может вот так стоять рядом с ней.

– Если хотите, приходите ко мне. Поболтаем… – дружески сказала Йоко и ушла, оставив на поручнях свой платок.

Ока не осмелился прийти к ней, но с этого времени они часто встречались и беседовали как старые знакомые. Ока был очень наивен, совсем не знал жизни, и большое общество его смущало. Но Йоко своей обходительностью быстро расположила юношу к себе. Вскоре она убедилась, что Ока хорошо воспитанный, умный и очень чистый юноша. Застенчивость до сих пор мешала ему общаться с молодыми женщинами, и сейчас он сильно привязался к Йоко. А она нежно опекала его, словно любимого младшего брата.

С некоторых пор Ока сблизился с Курати. И если молодой человек не беседовал с Йоко, то непременно прогуливался с ревизором. Однако с пассажирами, которые, судя по всему, были друзьями Курати, Ока не вступал в разговоры. Иногда он рассказывал Йоко о ревизоре, утверждал, что тот лишь кажется грубым, а на самом деле очень любезный и незаурядный человек, ко всем пассажирам относится одинаково, независимо от возраста и положения. Ока даже советовал ей поближе сойтись с Курати. Но Йоко при этом каждый раз энергично возражала. Что мог найти общего Ока с таким человеком, удивлялась она и тут же подтрунивала: как это ему удалось открыть в Курати такие редкие качества?

К Йоко тянуло не только этого юношу. Переходя после обеда в гостиную, пассажиры разбивались обычно на три группы. Чета Тагава возглавляла самый многочисленный кружок. В него входили некоторые иностранцы и, конечно, японские коммерсанты и политические деятели, наперебой спешившие занять место возле Тагава. Вторая группа состояла не то из студентов, обучавшихся за границей, не то из ученых. Среди них был молодой дипломат, тот самый, что смутился во время достопамятного обеда, он-то раньше всех и стал тяготеть к третьей группе, за ним потянулись остальные. Центром третьей группы была Йоко. С нею сразу сдружились дети. Девочки в белоснежных муслиновых платьях, с алыми бантами в волосах, и мальчики в матросских костюмчиках окружали ее, точно гирлянда цветов. Она сажала их по очереди к себе на колени, обнимала, рассказывала сказки. Собравшиеся в гостиной то и дело прерывали разговор, чтобы полюбоваться прелестной группой. Ока все время находился поодаль от молодой женщины, словно стеснялся обнаружить свою дружбу с ней.

Только три-четыре человека держались особняком от всех. Душой этого кружка был ревизор Курати. Они обычно сидели в углу гостиной за небольшим столом, на котором стояли стаканчики для виски и графины с водой, курили душистый табак и беседовали о чем-то вполголоса, время от времени разражаясь громким смехом, или, прислушавшись к тому, что говорилось в кружке Тагава, вдруг посылали через всю гостиную какое-нибудь насмешливое замечание. Их называли циниками. Никто понятия не имел, что это за люди. Ока они внушали безотчетное отвращение. Йоко тоже инстинктивно чувствовала, что их нужно остерегаться. Она понимала, что они только делают вид, будто не обращают на нее внимания, а на самом деле неотступно следят за нею.

И все же только один человек на судне, Курати, лишал ее покоя. «Этого не может, не должно быть!» – внушала она себе. Напрасно. Она не могла не сознавать, что соблазнительные позы, которые она принимала, даже играя с детьми в гостиной, предназначались именно для него. Если его не было, у нее пропадала всякая охота забавлять детей, они сидели скучные и зевали. В такие минуты Йоко не испытывала к ним никакого интереса. Обычно она вставала и уходила к себе в каюту. Курати, пожалуй, и не собирался уделять ей особого внимания. Еще больше огорчалась Йоко, когда, прогуливаясь вечером по палубе, слышала доносившийся из каюты Тагава раскатистый смех ревизора. В ней закипала ярость, и взгляд, который она бросала в ту сторону, был, казалось, способен проникнуть и через железную стену.

Однажды после обеда подул холодный ветер, по небу поползли тучи. Боясь качки, пассажиры попрятались в каюты. В гостиной не было ни души. Радуясь этому, Йоко привела туда Ока. Они уселись на обитый сафьяном диван, почти касаясь друг друга коленями, и принялись играть в карты. Ока не любил карт, но остаться наедине с Йоко было для него огромным счастьем. Он весело перебирал колоду. Йоко развлекалась, глядя, как неумело он сдает и берет карты тонкими, гибкими пальцами, и без умолку болтала с ним.

– Вы как-то сказали, что тоже едете в Чикаго. Помните, в тот вечер?

– Да, говорил… Эта карта берет?

– Ну, кто же бьет такой большой картой? Разве у вас нет поменьше?.. А в Чикаго вы собираетесь поступить в университет?

– А эта годится? Я еще не знаю.

– Не знаете? Забавно… Вы хотите сказать, что едете в Америку, не зная зачем?

– Я…

– Так я беру… Ну, что же вы хотели сказать?

– Я, видите…

– Что? – Йоко подняла на него глаза. Ока, словно на исповеди, потупился, пунцовый от смущения, и, вертя в руках карты, признался:

– По правде говоря, я собирался в Бостон. Там живет один студент, которому мои родные посылают деньги на обучение. Было решено, что он будет наблюдать за моими занятиями.

Йоко слушала не сводя с него глаз, словно он рассказывал что-то очень любопытное.

– Но после того, как я увидел вас, мне тоже захотелось в Чикаго, – с трудом выдавил из себя Ока.

«Какой милый, бедняжка», – подумала Йоко и подвинулась к нему еще ближе. Ока стал серьезен, даже побледнел.

– Если вам это неприятно, простите меня. Только… я… хочу одного – быть там, где вы. Сам не знаю, что со мной.

На глазах Ока заблестели слезы. Йоко хотела взять его руку, но в этот момент в гостиную ввалился Курати. Не обращая внимания на Йоко, он увел юношу с собой. Ока послушно последовал за Курати.

Йоко вне себя от гнева вскочила с места, чтобы как следует отчитать ревизора за бесцеремонность. Но тут ее осенило: «А ведь Курати, наверно, откуда-нибудь следил за нами!» И на ее губах появилась слабая улыбка, как у ребенка, увидевшего материнскую грудь.