В заполненном зале Когда в нестройный оркестр Голый голос вошел То не дали ходу ему Трижды пропел мобильный в чьем-то нагрудном кармане несколько раз пролилось золото флейты меж обесцененных лиц стало не денег жалко — но объявилась откуда-то жалкость денег и всеобнимающая жалость к деньгам

Когда родители мои вступили в этот поезд я понял, что я не весь себе принадлежу То есть есть часть моя иная невесть откуда ни возьмись что нас в единое соединяет два рельса стянутые невидимы или незримы под вагоном Два города не одиноки, хоть одиноко в них поет невидимое радио

Всегда он думал – с детства – почему-то, Что Будапешт и Бухарест – одно и то же Но ты попробуй-ка скажи о том румыну, Попробуй венгру Ведь их соединяет только лента плоская Дуная Да и то не через каждый город он еще возьмется проходить, Словно коммунальный коридор Деля квартиру надвое — С одной стороны спальные комнаты — С другой сама улица Полная, наверное, потому что не видно за каменной стеной, Одиноких звезд, соединенных людей Слушающих иногда радио В пол– или в оба уха Но все же лента песни стелется меж них

        Поехал в Париж, чтобы проверить, что он          еще есть         Но на дороге споткнулся         Застряв ненадолго в Варшаве         Над Вислой-рекой испытав неземной восторг         И мысленно здесь навсегда остался

Слева – золотая метла Справа и выше, по-видимому, – золоченый колчан Оба, по-моему, из времен Чингизидов, О сколько бы, о чтобы я не дал, Чтобы те времена не вернулись Но разве хватит наличных средств? И чем больше в топку времени ты бросаешь своих желаний Чем больше мечешь туда золотых монет Тем сильнее ревет и гудит и сверкает Непонятная времени печь И сильней долетают оттуда Брызги расплавленного золота И я видел на лицах болевые отметины того золота, что никакое будущее уже не слижет

              Две веточки вен                одинаковых                на руках скульптуры Скровеньи

                   Воды Яузы                    Июньский мост                    Я помню Янцзы                    Октябрь или сентябрь, Нанкин

Granada Arena del Toro [2] Здесь иногда происходят сражения человека с нечеловеком На теневую сторону все проданы билеты потому что там ничего не видно на солнечной стороне – зритель один и он слепой слышен всем лишь неясный шум и потом вероятно, тихое шелестение крови переходящее в шепот листвы, раскаленной под солнцем

Западные интеллектуалы Что смотрят телесериалы… Один вопрос волнует: В какой одежде смотрите вы их? В какой пижаме или без пижамы? Какую ткань быть может разорвали на груди? Из скромной тени бытия Вышла на свет ваша одежда и вышита бесшумными цветами

Торопливая, и еда и мысли твои на ходу Ты куда-то бежишь, но откуда – не знаешь Потому что работа неостановима И не деньги боишься ты потерять, но потерять себя. По огромным лестницам вверх и вниз Как по русско-американским горкам За зубцы их ты цепляешься еле слышимыми шагами Лифт не действует, но некогда его починить и лицо свое ты не помнишь Ты скользила в конце коридора И исчезла в воздухе словно вплавь Я следы твои сохранил только мысленно, только в памяти, Не надеясь почти на пустые памяти соты я знаю, прозрачен их мед Но возвращается он не для всех И надеяться на память о тебе – последняя в том надежда

           Спор отдаленный            Обида на родителей            Как отголосок рухнувшей грозы            Все это в миг неоконченный рассыпалось            И не собрать осколки и следы

Застыв, как глыба малахита Облитый прозрачною, несмолкаемой, непромокаемой во времени водой В полдень на ВСХВ Частью улыбки фонтана «Полная чаша»

и настольный иллюминатор неотличим почти от настенного и действительно за окошком каждый видит свое, словно разговаривал с собственным облаком не меняя настройки и экран видит море сквозь экран мы читаем: единое море только делит его на две волны строго самолетный вертикальный плавник

      Бани я несколько раз обошел стороной       Пинии Рима отчетливы были на фоне        бледно-закатного неба       Буратино на вершине сидел       Шишки сымал и бросал в фонтан       Тень Диоклетиана обнаженная       Явилась, но не для всех       Тем лишь, кто прочел «Историю Рима» в        трех томах       Тем лишь, кто засмеется        заслышав глупое изречение по латыни       Всем остальным остается        речь их родная        влага фонтана и незримая тень на лице от сеток косых римских старинных лифтов

После спектакля зритель не расходился Долго около палубы сцены нестройным бродили они табуном Так что от дробота ходила она ходуном Вышел он наконец с тонкою шелковой сетью Бросил на них он на миг И невидимой нитью стянул И незримый в воздухе узел изобразил Все, кто боялись расстаться, остались Все, кто боялся скрыться в одиночество переулка Где свобода быть без других Зная, что любимый артист разделился, как льдина на множество жизней А здесь услышать еще раз в бесшумии голос певца Который сейчас, словно ножницы разделенные, реял Лезвием разрезав легко всех их собравшую нить

         Следил ты          Как малый кораблик          Обходит контур          Ночного тела твоего          Нигде не споткнулся          Не пренебрег темнотою          Но описав голубой кругосветный очерк          Оставил в памяти чудесную книгу           Которую лишь осталось открыть