Вновь из последней Государь вернул меня «командировки». Спросил меня:
— Ну как дела, прилежный мой «разведчик» ловкий?
Мы пировали после с ним, и я напился пьяный. А с пьяну проболтался про Марьяну.
Сказал ему:
— Я знаю, продолжается со мною этот нереальный «сон». Но, Государь, возможно скоро стану я отцом.
Меня поздравил он, сказав, что настоящий я мужчина, хоть, как и я, он до сих пор скорбит об Анниной безвременной кончине.
— А может быть тебя, мой князь, опять пора женить? Чтобы не прервалась князей любезных Армавирских нить?
Тогда поведал я ему историю, что мне Марьяна донесла. Оказывается, мой «батюшка» ещё девчонкой пяти лет сумел её в рабы к себе забрать, чтоб девкою дворовой, а после и ткачихой воспитать.
А наш сосед Жегловский, светлый князь, девчонку умудрился эту в карты проиграть. Он всю наличность моему отцу спустил и тут же продавать своих холопов допустил.
Отец мой, хоть и пьян был, но сопротивлялся. И в результате в состоянии таком всегда со всеми соглашался…
Так получил ребёнком дивчину-красавицу Марьяну. А мать её ткачихой у Жегловских знаменитою слыла. Звалась она Татьяна. и на коленях она князя умоляла не продавать дитя единоутробное его. Но не хотел он слушать ничего. Татьяна в его доме шила, ткала, стряпала, стирала. И никакого «баловства» себе не позволяла.
Но силой «взял» её Жегловский-князь в её неполные 16 лет. Потом его Татьяна полюбила и родила ему дочурку ровно через пять лет.
— Так это означает, — мне сказал немедля Государь, — что твоя Марьяна по отцу считай, что княжеских кровей. Тогда спрошу я напрямую:
— Любишь ли её? Коль да, то свадьбу же давай сыграем мы скорей!
Дворянский титул я ей тотчас же присвою. И всё зависит только от тебя.
Тебя я, князь, нисколько не неволю. Тем более, наследник скоро будет у тебя.
Хочу тебя я поощрить, тебя любя!
Упал я на колени перед Государем, воскликнув (слезу от счастья я пустил, в его, реально, положение вникнув):
— Мой Государь, нет в мире и щедрей и добродетельней тебя!
— На всё согласен я, тебя любя.
— А примешь ли ты, Государь, скромное такое предложение: чтоб свадьбу мы сыграли в имении родовом, мечтая о твоём о Высочайшем посещении?
— Приеду я к тебе на свадьбу, князь, ничтоже сумняшеся, и никаких напастей не боясь!
Ну, а пока опять хочу я «освежить» твоё, реально, жизневосприятие. Пойди проспись в своих хоромах. Завтра в десять ровно жду тебя опять я.
Прощаясь с Государем, я его коленопреклоненно, искренне просил, чтоб посещение моё его гарема моей он будущей жене случайно бы не огласил.
Наутро я опять к нему в назначенное время и явился. Гудела голова, ведь я не опохмелился…
Поднёс мне чарку щедрою рукою Государь. Сказал:
— Прими, князь! То старка крепкая, и дальше ты её не старь…
Я выпил. Голова вдруг прояснела. А Государь сказал:
— Ну, хватит отдыхать! Мой князь, скорее к делу!
Тебе раскрою я глаза на многие неоценённые творения, которым ты, реально, как поэт, в далёком будущем, возможно, посвятишь стихотворения.
Тебя я посылаю в далёкие от нас шестидесятые, что веком обозначены двадцатым. Ты в пригороде города пребудешь Ленинграда. Ты вспомни — Светочка тебе была там страшно рада.
… Мой друг привёз из Польши некие пластинки: записаны те были «тьюны» на открытки, что имели также яркие картинки. Тогда впервые я услышал слово «Beatles». Почти что по-английски как соленья, или pickles. По-русски это означает» маринад.
Здесь мы в свидетели не призовём менад. Хотя они и пили даже кровь в охотку. И винный сок: тогда ещё не знали водку — удар в висок!
Я вырезки с тех пор их собираю из газет. Хоть многие, уверен, их нарезали в клозет…
Из Гатчины я в 1967 году внезапно переехал в Питер. И прежних всех своих знакомств контакты словно туалетною бумагой вытер.
На день рождения в том же году мне батя мой подарок преподнёс. Не знал я в тот момент, что такое по-английски «How do you do? «. Но увлечение «Beatles» прорвало меня, как будто прохватил меня понос…
Ещё раз повторяю: отец на день рождения мне сделал сказочный подарок на мою «беду». И это было в 67 году. Из Риги он привёз мне катушечный магнитофон, что «Аидас» тогда и назывался.
И первые три года он ни разу у меня не поломался. Я был первый человек в моём, пусть небольшом, но классе. И я почти героем стал, хотя ещё не понимал я музыки конечной власти.
Я жил через дорогу от моей 154 школы. И всё ещё я был заложником бездарного, дурного комсомола. Но я ещё глаза свои реально на действительность не вперил. Признаюсь честно: в это «барахло» я верил…
Но в «Beatles» веру я свою, любовь лишь Вовке Марукову и доверил.
Мы с ним «бухали», слушали магнитофон. То нашей жизни был реальный фон.
Учительница наша по английскому, что многие вопросы и за нас решала, на перемене песню «Girl» нам слушать разрешала. Не знаю, дерево какое больше я люблю: берёзу, черёмуху, дуб или клён, но в эту песню я, реально, был, есть и всегда буду влюблён…
Хотите, вам её переведу? А, впрочем, нет!
Английский сами вы учите или идите вы в п…..у… Чем меньше ты английский знаешь, тем меньше ты стихи их понимаешь…
А дело в том, что не всегда поэт и сам способен объяснить, каким он мнениям подвержен и идущим «сверху» голосам…
Поскольку от рождения я сам — поэт, и очень, очень много лет уже я сочиняю и стихи и каламбуры, эпиграммы. Я — как опилки от жужжащей регулярно пилорамы!
Но для запретов мысли не было и нет! Стихотворения, поэмы, эпиграммы — мне не страшны, как безобидный водяной и детский пистолет…
Мы группу в школе создали — её солистом сам я был. Девичий «контингент» меня любил. Но я не мог преодолеть один барьер отчаянно. Любил я девушку — Ларису Верещагину. Я точно знал, что делаю я всё не так. Я слишком молод был, и значит, был мудак…
Но всё-таки не окончательный я был дебил. И после армии я на филфак английский поступил.
В те годы только музыкой я современной жил. Пускай меня ругают, но решил я для себя давно, что советская эстрада есть натуральное говно!
И ночью слушал радио я «Люксембург». Приёмник у меня такой «продвинутый» в то время был, он назывался «Фестиваль», и я его любил.
«Метёлку» я антенну сделал персонально на балконе, и чувствовал себя как гениальный сам Маркони*!
В киоске, что на улице Бродского, я раз в неделю польскую газету покупал. Она звалась по-польски «Штандар млодых». И я, реально, на неё запал. Ведь не имела отношения она, и это правда, к гребаному ЦК КПСС. Через неё я узнавал позиции «Тоp-20» английских и американских хит-парадных мест.
Печатались там хит-парады все в оригинале. Поляки храбрые, советские гондонные решения по боку «манали»… Ведь наш маразм был всеобъемлющ столь, что перекатной как всегда и оставалась голь…
А ночью слушал, как уже сказал, я радио реально «Люксембург». В те годы я был корифеем от поп-музыки, почти что демиург**…
Причём, я слушал музыку такую каждый день. Советская меня не волновала «поебень».
А станция работала с нуля часов и до пяти утра. Я каждый вечер был готов кричать в душе «Ура!». Новинки все при этом были из Великобритании. И в тот момент уж не любил Ларису я, а «трахал» Таню…
Там были дикторы с британским офигительным акцентом. Тогда учился на филфаке я, и никому не должен был процентов…
А эта практика была, реально, мне настолько круче, чем лингофонный кабинет, как для фашистских итальянцев — речи Дуче…
Я на свой «Аидас» писал всё, что действительно хочу. А после я друзьям, что это слушали, внимал, осознавая, что от этой музыки — торчу!
Вот так с новинками своё знакомил окружение. И в нашей жизни, на практике, всегда имело отражение… Именно так впервые я услышал «Killer Queen», подумав: «Неужели умный я такой один?»
Я тут же понял, что на свет родился новый гениальный коллектив, который мир реально потрясёт в прямом контакте, а не через презерватив!
В дальнейшем точно так всё и случилось. И после этой песни одна из величайших групп, что «Queen» зовётся, получилась…
Одновременно по четвергам, в удобное мне время, я слушал и британские «Top-twenty» по БиБиСи, и это было просто в элементе… Записывать названия и групп и песен помогала мне та молодёжная газета польская — она была моя «Вальхалла».
Спасибо, братья уважаемые, вам, поляки, что, наплевав вы на запреты «Брата старшего», не надувались, словно «ляги»… И, презирая те запреты, что издавал «Совок», давали людям музыку, а значит, и реально, свежего воздуха глоток!
И утоляли мою жажду к музыке любимой. Мне позволяли с этой музыкою жить. Иначе, я считаю, жизнь моя не стоила того, чтоб ею дорожить. Я продолжаю эту музыку любить.
Прощай же навсегда, надеюсь, долбаный «Совок»…
А по воскресным дням привык я музыку особенную слушать. Та передача необычная была на польском, называлась весело она: «Дискотека под грушей». Вели её продвинутые два чувака: Марек Гашиньский и Витольд Пограничны. Она затронула струны души моей и круто и слегка. Хотя хвалить таких людей мне непривычно. Но «лёгкая» у них была рука. И знаю я одно: они были энтузиасты. А в нашей жизни это так встречается нечасто!
Крутили западные лишь они хиты, а также и новинки. Наверное, посольства иностранные предоставляли им пластинки…
Обычно я просыпался. У меня приёмник был «Океан», что родственник «Спидоле». Его купил я лишь случайно. Ведь выбор, к сожалению, был мал, ничуть не боле…
На полке он стоял на прикроватной, над моею головой. Я кнопку утром нажимал и в музыку «врубался» всей душой. И ничего при этом не было нисколько перестроено. Ведь с вечера всегда мне станция нужная была настроена…
И вот в одно из воскресений 81 года — была зима, уже «спала» природа. Проснувшись в это воскресенье утром, нажал я кнопку, как обычно. Вместо любимой передачи, как в пустой бутылке от кефира, услышал я бездарное шипение эфира…
Я, разбудив жену, сказал ей прямо:
— Ну, Анна, в Польше началась, наверное, новая программа.
Возможно, Войцех Ярузельский для Солидарности устроил праздник сельский…
Мне не поверила она. А Польша уж лишилась «дна»… И сообщили днём, что генерал «великий» Ярузельский устроил путч военный: вот те на!
Я оказался прав: в ловушку вдруг попал Валенса Лех. В тюрягу «закатал» его тот польский генерал… При этом на весь мир себя он обосрал…
* * *