Hazel Rowley. Tête-à-Tête. Simone de Beauvoir and Jean-Paul Sartre. Harper Collins Publishers, 2005. 416 p. ISBN 0-06-052059-0.

И спросит женщина в соку :

Михаил Армалинский.

–  Зачем стучишься в двери ?

«По обе стороны оргазма»

И вот, пока я не солгу ,

Она мне не поверит.

Любовь, конечно, не гранит ,

Ну я, я же. «Маятник»

её бы от разрухи

лишь одиночеству хранить ,

но нет его в разлуке.

Впервые опубликовано в General Erotic. 2006. № 135.

Жан-Поль Сартр (1905–1980) и Симона де Бовуар (1908–1986), пополнив сплочённые ряды знаменитых любовников, подобных Ромео и Джульетте, стали символом великой любви, неразлучной парой, причём с романтическим захоронением в одной могиле.

Однако специфика Сартра и Бовуар в том, что если предыдущие парочки славились безупречной верностью друг другу, сопровождаемой великой ревностью, если, не дай чёрт, возникали какие-либо подозрения, то Сартр и Бовуар, в разительную противоположность прочим, стали первой канонизированной историей парой, которая попрала верность как обязательный компонент «настоящей любви». В дополнение к этому Сартр и Бовуар изо всех сил (но, как оказалось, тщетно) пытались покончить и с ревностью (как с классом). Они стали друг для друга не ревнивцами, а сводниками.

Также весьма примечательно и то, что прочие «великие любовники» стремились узаконить свою страсть всеоправдывающим многодетным браком, на пути к чему, как правило, вставали непреодолимые препятствия, возглавляемые смертью. А вот Сартр и Бовуар с первого совокупления отвергли брак, никогда не жили вместе и осознанно не произвели детей, хотя имели для этого все возможности.

Они открыто и демонстративно низвергли личным примером мораль моногамной любви как «единственно верной».

Самое поразительное, что отношения Сартра и Бовуар длились десятки лет в резком отличии от «великих любовников», чьи отношения были пламенными, но краткими.

Весьма существенно и то, что Сартр и Бовуар совокуплялись не только половыми органами, но и мозгами, которые у обоих были в изобилии. Общее дело и общие интересы сплачивали их теснее и надёжнее, чем ебля.

Таким образом, Сартр и Бовуар впервые так громогласно, благодаря своей великой славе, доказали, что длительные, восторженные и глубокие отношения возможны, при наличии сторонних любовных связей, из которых не только не делается секрета, а которые являются предметом зажигательных обсуждений.

Но я не хочу спешить с выводами, а предоставлю слово воспоминаниям, интервью и письмам, которые проштудировала Hazel Rowley, утверждая, что она в своей книге пишет не о литературе, философии или биографиях Сартра и Бовуар, а ищет истину о сути их отношений. Это как раз больше всего интересует и меня – их шашни.

Прочь лживую литературу, в которой, кстати, сам Сартр разочаровался к концу жизни. Но туда же и лживую политику, которой Сартр под конец жизни очаровался вместо литературы и нагородил массу глупостей.

Так что ни литературы, ни политики – а один только секс. (Если получится.)

* * *

В 1929 году 21-летняя девственница Бовуар была самой юной студенткой в Сорбонне, сдающей заключительный экзамен по философии. В дополнение к этому, многие звали её красивой (но уж точно не ногами – я фото видел).

Сартр сразу заприметил её, но никак не осмеливался подступиться к ней самостоятельно. Один из ухажёров Бовуар, сокурсник Сартра, который был уже женат и уж не поэтому ли не прикасался к Бовуар (к её сожалению), сообщил, что не может уважать женщин, которых он поимел (свою жену он, наверно, тоже не уважал. Или уважал, но не имел). Такого рода глупостью он возмутил Бовуар. Но зато он познакомил Сартра (которого считал гением) с Симоной 8 июля 1929 года.

Затем три друга пригласили её вместе заниматься в комнату Сартра. Бовуар смело раздраконивала его идеи, несмотря на отвратившую её грязь, окурки на полу и задымленную курением атмосферу комнаты. Ей дали кличку Beaver (так называют по-английски не только «бобриху», славную трудолюбием, но и «пизду». Знали ли все они об этом втором значении? Авторша книги не разъясняет).

Приятели не стеснялись в выражениях в присутствии Бовуар и вели себя непринуждённо, особенно Сартр. Она была поражена, что такой высокий интеллектуализм беседы может одновременно давать столько удовольствия и быть таким развлечением. Когда занятия закончились, парни стали шутить, петь, пародировать, слушали джаз на граммофоне (но не поимели Бовуар сообща и даже в бутылочку не поиграли). Бовуар раньше никогда так не веселилась в мужской компании.

Сартр, по мнению многих, был уродлив, хотя на фотографиях, что я видел, он выглядит вовсе не страшно. Он был полненький и роста всего о 158 сантиметрах, с глазами, смотрящими в разные стороны, в круглых очках, неопрятный, грязноватый, с рябым лицом в угрях. Свою вящую непривлекательность он осознал ещё в школе, когда девочка, которая ему нравилась, во всеуслышание выкрикнула ему об этом. Подростковая жизнь Сартра была омрачена его непритягательностью для противоположного пола.

Своё уродство он решил компенсировать красивыми словами и соблазнять женщин не своим телом и лицом, а долгой и твёрдой речью.

Жизнь Сартра и Бовуар была пронизана русским влиянием, то ли прямо, через русских любовниц, то ли косвенно, на примере финансового краха семьи Бовуар. Значительная часть состояния отца Бовуар была вложена в ценные бумаги российских железных дорог и шахт. В 1918 году все эти бумаги обесценились (вот что значит not to diversify investments). Для Бовуар обеднение семьи стало благословением, потому как она перестала быть желанной невестой (оказалась без приданого) и должна была зарабатывать себе на жизнь. Бовуар хотела заниматься философией и учиться. Но её католическая семья боялась излишнего образования, тем более для дочери, однако тут уже ничего сделать было невозможно. Так что, не свершись Великая Октябрьская социалистическая революция, приданое Бовуар, основанное на российской частной собственности, вытолкнуло бы её замуж, она бы потонула в детях и не видать нам Второго секса и прочего её секса с большими номерами.

В 19 лет Бовуар сообщила своей лучшей подруге о том, что она больше не верит в Бога, и подружка в ужасе стала молиться за спасение души Симоны. В этом смысле она уже была готова к встрече с атеистом Сартром.

В 1929 году Сартр и Бовуар сдали сложнейший экзамен по философии, что пожизненно гарантировало им работу в школах Франции. Всего 76 студентов смогли принять участие в этом экзамене. 26 выдержали экзамен, и среди них были Сартр и Бовуар. К устным экзаменам они готовились в комнате их общего приятеля, студента, под большим плакатом с изображением Ленина. (Опять российское влияние.)

Сартр водил Бовуар по барам (в то время посещение баров было не принято для порядочных девушек), по кинотеатрам, где они смотрели фильмы про ковбоев (а не серьёзные фильмы по искусству, которые раньше только и смотрела Бовуар) – короче, ей открылся новый и разнообразный мир, столь отличный от того, в котором она жила прежде. И Сартр был её гид.

Сартр лишился невинности в 18 лет с замужней женщиной, которой было 30. Инициатива возникла с её стороны. Сартр воротил носом, так как она не была красавицей. Потом втянулся, ходил с приятелями по борделям, брал проституток в Люксембургском саду (не будь их, родных, он бы в юности свихнулся от отсутствия баб и не видать бы нам нобелевского лауреата). Сартр с приятелями, к возмущению Бовуар (а может быть, они лишь лгали ей), говорили, что презирают этих женщин, что, мол, девушки не должны себя так вести. Если это правда, то такое утверждение вызывало бы сомнение в умственных способностях Сартра, не говоря уже о его товарищах. Осуждать то, чем с удовольствием пользуешься, – это ли не верх буржуазного лицемерия, которое они так ненавидели? Но искать последовательности в словах не приходится, ибо есть только последовательность желаний, которые выстраивают слова и действия.

Спору нет, что интеллектуальная близость Сартра и Бовуар была основой их сближения и длительности их любви-дружбы. Бовуар не испытывала страсти к Сартру, её физически влекло к другим мужчинам, которые в силу разных обстоятельств не проявили к ней достаточного интереса.

Решение отдать свою девственность именно Сартру было рационально оправдано Бовуар тем, что он именно тот мужчина, что ей был нужен для освобождения духа и для большого дела. Разумеется, что половые органы Бовуар отреагировали наслаждением на умелые прикосновения Сартра, обучившегося на презираемых им проститутках (а не будь их, он бы исследовал тело Бовуар методом тыка и мог бы отвратить её своим неумением, с которым бы она не смирилась, как смирилась с его непривлекательностью – опять спасибо проституткам за нашего нобелевского лауреата и косвенно – за лауреатку Гонкуровской премии).

Бовуар пишет, что никогда так не была счастлива, познавая новое, чувствуя впервые мужчину, да ещё такого, что был умнее её и который вселял в неё уверенность в себе и веру в неограниченность своих возможностей.

За Бовуар параллельно ухаживал другой приятель Сартра, красивый остроумный Meheu. Именно он у неё вызывал мощное влечение. Но он был женат. Однако это не помешало ему провести с Бовуар подряд два дня, слоняясь по Парижу. Оказавшись вместе с ним в отеле, после выпитой бутыли вина, готовенькая, Бовуар была разочарована, что этот красавчик, лёжа с ней на кровати одетым, даже не притронулся к ней. После такого фиаско прелестницы она, естественно, ещё больше зациклилась на Сартре, и он наконец лишил её невинности 14 октября 1929 года. Это надо же?! – три месяца он мурыжил её, а ведь она только и ждала, чтобы похерить девственность.

Вот как Бовуар уговаривала себя после разлуки с Meheu, в которого была влюблена:

Как хорошо, что с этим чувственным мужчиной у меня не было ничего физического… тогда как с Сартром, в котором нет ничего сладострастного, гармония наших тел имеет смысл, который делает нашу любовь более красивой.

Такая вот разумная была девица Бовуар, ставшая женщиной.

Сартр пудрил Бовуар мозги своей теорией, подготавливая её для служения его желаниям. Главное по Сартру, что Бога нет, а значит, всё зависит от тебя самого. Мол, нет никакого естественного порядка вещей, а люди делают сами свою судьбу. Таким образом, Сартр освобождался от всякой сексуальной нравственности, исходящей из якобы божественных предопределений типа «не прелюбодействуй».

Бовуар считала, что это красивая философия. А баба, коль мужик уродлив, найдёт красоту в его бреде. Вот такой материалист, а потом чуть не коммунист был Сартр.

После активной двухнедельной ебли Сартр не сделал Бовуар предложение о женитьбе, вместо этого он предложил ей двухлетний контракт со встречами и расставаниями (он отправлялся на военную службу), и благодаря этому их отношения не деградируют в привычные и однообразные. Сартр с самого начала заявил Бовуар, что моногамия его не устраивает и так же не должна устраивать Бовуар. Их любовь, их отношения будут первичными, главными, а остальные будут вторичными, незначительными. Любовь, по убеждению Сартра, не имела ничего общего с владением, обладанием. Щедрость любви состоит в любви человека, свободного в своих желаниях. Так что если Сартр и Бовуар будут друг другу рассказывать обо всём, что происходит в их сексуальной жизни, то тогда они не будут ощущать себя изолированными друг от друга попутными Любовями. Сартр ратовал за полную «прозрачность» отношений. (Подобно россиянам, мечтающим о «прозрачности» экономики, причём с таким же успехом.)

Перспектива множественных любовников на фоне Сартра не испугала Бовуар, но её взволновала необходимость полных исповедей друг другу. У неё остался противный осадок от былых исповедей в грехах священнику. Она понимала, что всем делиться она не хочет и вряд ли это возможно. Сам Сартр тоже вряд ли в это верил, судя по последовавшему поведению. Он просто нашёл умную женщину, которая купилась на его идеи при помощи первой свежести сексуальных отношений.

Сартрово отвращение моногамией не являлось новинкой для мужчины – новым было лишь то, что он открыто оповестил об этом свою партнёршу, полагая, что эта не убежит, как сделало бы большинство женщин, а примет его условия и желания благодаря своему недюжинному уму. Получалась весьма удобная ситуация, во всяком случае, для Сартра: он имеет постоянную любовницу, которая не возражает против его прочих женщин, а в награду и в утешение он предлагает ей то же разнообразие.

Сартр понимал, что от ревности лучше всего избавляться, имея многочисленных женщин. И то же самое понимала Бовуар, бросаясь на очередного любовника, когда Сартр был занят с другой женщиной. Ревность вступала в полную силу только тогда, когда такого любовника рядом не оказывалось.

Все подружки Бовуар только и мечтали, чтобы выйти замуж. И она сама в позднем детстве жаждала выйти замуж за своего кузена. Бовуар была ошеломлена, когда узнала, что этот кузен общается с ярко накрашенной девицей из бара, и даже в 21 год она была шокирована, когда узнала, что приятель Сартра Низан живёт в открытом браке.

Короче, вся эта свободная ебля была для Сартра нормальным делом, а для Бовуар – настоящим испытанием, и её следует хвалить вдвойне, что она его выдержала. Сартр мог потерять де Бовуар, но у неё в то время не было выбора, а потому она подчинилась своему первому любовнику. Именно Бовуар сделала огромный для женщины её времени рывок в самоосознании, против чего ополчилось всё общество укоряющих нравов (приличная женщина должна была быть замужем и рожать детей, а не жить одной и менять любовников).

Так что сам Сартр, пошедший ва-банк, был удивлён своему выигрышу – тому, что Бовуар приняла его условия. А принять их ей позволил её интеллект и похоть. Простая баба запаниковала бы, устроила истерику и убежала б. А эта стала анализировать, синтезировать и сдержалась. Все предыдущие немногочисленные женщины, которым Сартр предлагал свободу ебли в обмен на свою, так или иначе исчезали, а тут Бовуар взяла и согласилась, что его не только озадачило, но даже и ввергло в меланхолию – по-видимому, Сартр испугался сам, справится ли он не со своей, а с чужой свободой.

Сартр сам чуть было не смалодушничал в юности и готов был жениться, но судьба хранила его от этого социального института. В двадцать один он сделал предложение девушке и готовился к свадьбе, но когда он провалил «госэкзамен», то консервативная семья девушки расторгла помолвку.

Однако, будучи ещё женихом, Сартр имел связь с известной куртизанкой Jollivet, старше его на три года. Она мечтала стать писательницей. Сартр дал ей список литературы для самообразования, вдохновлял и учил прямо как русский народоволец, спасающий проститутку, но, в отличие от русского варианта, он не отговаривал Jollivet от ебли, а склонял к ней. Сартр даже пригласил её на бал в Ecole Normale, где он учился, а она подарила ему настольную лампу, где абажур был сделан из её фиолетовых кружевных трусиков.

Впоследствии Бовуар мучилась ревностью к Jollivet, которую Сартр продолжал выводить в интеллектуальные люди. Та снималась в кино, писала тексты, соблазнила знаменитого женатого театрального режиссёра, который в итоге взял её на содержание, и именно её, Jollivet, Сартр ставил в пример Бовуар, когда замечал, что та недостаточно активна в своей писательской деятельности.

Сам же Сартр был весьма подвержен ревности, с которой он отчаянно боролся, веря, что подверженность ей зависит от способности индивидуума контролировать свои чувства. Тем не менее на протяжении всей жизни Сартр так и не избавился от ревности полностью. Он имел глупость требовать у Jollivet, чтобы она прекратила спать с другими мужчинами. Куртизаночка огрела его очевидной логикой, задав такие вопросы:

– Ты что, владеешь мной? Неужели ты думаешь, что я должна сидеть и ждать, пока ты соизволишь появиться на часик-другой когда тебе вздумается? А ты готов бросить ради меня свои занятия в колледже?

Ну и тому подобное, весьма здравое.

Сартр признал её правоту, сделал глубокомысленный вывод, что ревность – это жажда владеть, и потому решил никогда не быть больше ревнивым. Так, во всяком случае, Сартр поведал в одном из интервью.

Заодно с ревностью Сартр ополчался и на грусть-тоску.

Грусть идёт рука об руку с ленью, —

писал Сартр той же Jollivet, когда она имела неосторожность пожаловаться на это состояние. Так что Сартр снарядился не позволять себе расслабляющих эмоций.

Сартр мечтал стать великим писателем, и для этого ему надо было в жизни испытать всё. Идея нудной работы, семьи, приобретения всевозможной собственности приводили его в ужас.

Бовуар под влиянием Сартра тоже стала относиться к идее брака с подозрительностью, которая неизбежно возникает, когда честен по отношению к себе, к своим чувствам и не боишься их называть своими именами. Брак являет собой феномен «окончательного выбора», который явно не вписывается в истинное положение вещей. Бовуар писала:

Для меня выбор никогда не является окончательным, мы всегда находимся в состоянии выбора… Ужас окончательного выбора состоит в том, что ты связываешь с ним не только себя сегодняшнего, но и завтрашнего, а это делает брак аморальным в своей основе.

(По сути дела, любая клятва, основанная на сегодняшних чувствах и убеждениях, но которая претендует на всю жизнь, является аморальной, ибо будет противоречить неизбежно меняющимся чувствам и убеждениям, если ты человек интеллектуальный. Пожизненные клятвы годны лишь для тупарей, которые упёрты в одно и зацементированы в своих убеждениях с юного возраста.)

Бовуар понимала, что обрекает себя на одиночество в мире, который предъявляет к женщинам иные требования, чем к мужчинам (что вполне естественно, ибо нельзя предъявлять одинаковые требования к совершенно разным существам): женщины должны были быть девственными до выхода замуж, они не могли учиться в лучших учебных заведениях, курить и пить им не разрешалось, даже появление в баре было попранием общественных норм. Бовуар понимала, что никогда при её уме и свободолюбии никто не сможет её знать и любить вполне, что она может рассчитывать только на себя.

Различность требований к поведению мужчин и женщин естественна, но ошибка в том, что право формулировать эти требования как для себя, так и для женщин, присвоили себе мужчины. Однако теперь женщины могут сами формулировать нравственные требования для себя и для мужчин, разумеется, отличные от тех, что состряпали ранее мужчины.

Бовуар поначалу не могла решиться на других любовников – действовала инерция предрассудков. Но чуть она попробовала одного, как нравственные преграды бесследно исчезли.

Поставив себе цель жизни стать знаменитыми писателями, Сартр и Бовуар, и в особенности Бовуар смирилась с перспективой бездетности. Вдохновляло её на бездетность то, что Сартр испытывал отвращение перед животами беременных женщин и перед детьми, которые, как он утверждал, воняют мочой. Бовуар тоже не выносила беременных женщин (подпевала Сартру?).

Сартр уехал в армию и часто наведывался в Париж. Он служил в метеорологической части (то есть служба для придурков, которая не шибко отягощала), а Бовуар учила школьниц философскому уму-разуму. Сартр и Бовуар переписывались жаркими словами, как и следует любовникам в разлуке. Тренировали язык.

В разлуке Бовуар изнывала от похоти, но, несмотря на договор об абсолютной исповедальности, Сартру об этом не говорила. Как в будущем и о многом другом. Она пишет, что её голод был сильнее, чем бы ей этого хотелось. (И только потому, что не было рядом любовников – ведь такого рода жалоба возникает лишь когда желание превышает возможности его удовлетворения.)

Отчим Сартра отказался принимать Бовуар в своём доме. По его понятиям, раз Сартр проводит время с женщиной, которой он не сделал предложение, значит, она блядь. Сартр не стал бунтовать, смирился (не постоял за свою возлюбленную, впрочем, это было ему на руку, чтобы не создавать иллюзий возможного брака), и иногда он с Бовуар встречался с его матерью в кафе на полчасика, так как мать панически боялась, что её муж пронюхает и ей не поздоровится.

Отец Сартра умер, когда ему было 15 месяцев. Его мать вышла замуж вторично, когда Сартру исполнилось 11 лет. Замужество матери стало для него трагедией, так как он счёл его за предательство. Отчима своего Сартр ненавидел.

Основным пунктом договора Сартра и Бовуар был тот, что они будут иметь других любовников, но при условии, что их любовь – это главная любовь, а всё остальное – это по боку. Сартр держал вокруг себя только красивых друзей и любовниц. Красота была условием для дружбы с ним и тем более для ебли.

Два уродца являют собой удручающее зрелище, —

заявлял Сартр, точно оценивая свою ситуацию.

В 1931 году Бовуар была назначена преподавателем в школу в Марселе, а Сартр – в предместьях Парижа. Сартр предложил ей жениться, чтобы не разлучаться, мол, подумаешь, формальность, но тогда Бовуар оставили бы в Париже. Но Бовуар, уже побывавшая в руках других мужчин, решила не ссучиваться и, на радость Сартру, который сделал красивый жест, или ему на горе, так как он был, быть может, готов смалодушничать, отказалась от замужества, и они решили продлить свой двухлетний контракт свободы на всю жизнь. Бовуар уехала в Марсель. Сартр приехал туда навестить Бовуар и переспал с её коллегой-подругой, а потом Бовуар и коллегша ревновали Сартра друг к другу. Но всё обошлось мирно и даже любовно.

В том же году для компенсации разлуки (Сартру было 26, а Бовуар 23) они впервые поехали за границу – в Испанию. С тех пор совместные поездки в разные страны стали для них частью обязательного распорядка жизни.

Ученики любили, а подчас обожали как Сартра, так и Бовуар. Сартр держался с учениками непринуждённо, одевался небрежно, галстука не носил, не смотрел ни в какие записи. Он вёл занятия, будто разговаривал с друзьями. Последовав примеру одного из учителей, он начал заниматься боксом и стал зазывать учеников на тренировки. Он боксировал вместе с учениками, и те били его так сильно, как могли (снимали напряжение – били не куклу учителя, а самого учителя).

Если ученики восхищались своим учителем, то в случае Бовуар ученицы в неё влюблялись. Красивая, умная, свободомыслящая женщина, Бовуар производила неизгладимое впечатление на юных девушек. Первой её любовной добычей стала Ольга Козакевич, семнадцатилетняя дочка эмигрантов из России: отец – русский офицер, мать – французская гувернантка, прихватившая русского офицера.

Ольга поразила Бовуар своим сочинением по работам Канта. Ольга была в смятённых чувствах, неуверенная в себе, плакала – короче, полово созрела. Бовуар предложила ей встретиться после уроков в ресторане. Произошёл долгий разговор и какое-то там духовное сближение, начались встречи, прогулки, игры в шахматы и пинг-понг.

Бовуар потчевала её книгами и вдохновляла на писательство. Потом у неё началась активная переписка с Ольгой, когда Бовуар уехала с Сартром в отпуск на лето.

Бовуар познакомила Ольгу с Сартром, и тот с 1935 по 1937 год без толку сходил с ума по Ольге.

А пока Бовуар ходила с Ольгой в театры, гуляла с ней по Парижу и даже написала, что существуют только два человека, которые самые важные для неё, причём Ольга одна из этих двух.

Однажды они вместе пили бренди и пьяная Ольга упала с лестницы и заснула у первой ступеньки. Бовуар и Ольга ходили в танцевальные бары, и Ольга учила подружку танцевать. Короче, развлекались девочки.

В июле 1935 года Ольга провалила экзамены на медицинский факультет – родители хотели сделать из неё доктора. Ольге надо было возвращаться домой, в городок вдали от Парижа. И тут Сартр предложил Бовуар взять Ольгу на содержание и оставить жить вместе с ними. Ольге было к тому времени двадцать, что ещё не считалось совершеннолетием, и требовалось согласие родителей. Бовуар съездила к ним и уговорила – мол, она будет развивать Ольгины способности и учить её философии. Девушку поселили в хорошем отеле и купили ей полку с книгами по философии, являвшиеся фоном для любовных объятий Бовуар и Ольги.

Однако вскоре Ольга продемонстрировала полную неспособность к самостоятельным занятиям, и вся идея занятий философией рухнула. Несмотря на это, содержать её продолжали, а Ольга, загипнотизированная влиянием старших почитаемых учителей, подчинялась им, как могла.

Страсти-мордасти Сартра к Ольге происходили на виду у Бовуар, которая мучилась всем этим в большей степени, чем просто ревностью. Сартр воспринимал всерьёз каждую выходку Ольги, а потом в подробностях делился всем с Бовуар, которая выступала арбитром в частых перепалках Сартра и Ольги. Если она принимала сторону Ольги, Сартр зверел. Если она принимала сторону Сартра – Ольга днями молчала и дулась. Бовуар размышляла: а каково её место в этих отношениях? Сартр часто казался ей просто чужим человеком:

Временами я спрашивала себя, не зиждется ли всё моё счастье на гигантской лжи?

Все эти чувствования перепевались в произведениях как Сартра, так и Бовуар, которые каждый по-своему их описывали. Сартр посвятил Ольге свой первый сборник рассказов Стена.

Сартр жестоко ревновал Ольгу к красавцу, который появлялся в их круге, и бесился, когда видел с ним Ольгу, уходящими куда-то, держась за руки. Бовуар старалась его успокоить.

Но самое смешное, что Ольга Сартру не дала, несмотря на его объяснения в любви, ухаживания и содержание. Она ему твердила в лоб, что его не любит. Она терпеть не могла толстых, а у Сартра было брюшко. Ольга даже не позволяла ему к себе притрагиваться. Сартр осаждал её, поджидал, когда на неё находила слабина, и всё, что ему удавалось, – это поцеловать её. Ольга стала просто избегать Сартра и снюхалась с Бостом – ещё одним красавчиком из круга Сартра. Сартр сам подначивал Боста на эту связь, делая вид, что ему безразлично, а потом кипел и умирал от ревности, исповедуясь Бовуар.

Зато у Ольги была младшая сестра Ванда, родившаяся в 1917 году, и с ней Сартр оказался более успешен, но далеко не сразу. В 1937 году Ванда приехала погостить к сестре в Париж. Провинциалка, подавленная сартровским непрекращающимся потоком умных слов, буквально немела в его присутствии. Он принялся её соблазнять, очаровательную и полненькую. Сартр повёл её показать Монмартр, а когда они возвращались домой в такси, он притянул её к себе и поцеловал в губы. Двадцатилетняя девственница была весьма шокирована. После этого она пряталась от Сартра и боялась встретиться с ним на улице.

Шесть недель лета 1937 года Сартр и Бовуар провели в Ереции. Три из этих недель с ними был красавчик Бост – тот, кто соблазнил Ольгу. Нигде в книге не говорится, еблись ли они вместе или по очереди? Скорее всего так и так. Бовуар часто проводила время с Бостом, пока Сартр писал. Каждый день он писал письма Ванде.

В Париже Сартр и Бовуар жили на разных этажах одного отеля. Собирались вместе для литературствования. Писали в разных концах комнаты, чтобы не отвлекаться на разговоры. Читали друг-дружьи рукописи и критиковали.

В 1937 году после многочисленных переделок и отказов наконец опубликовали сартровскую Тошноту. Она, книга, была посвящена Бовуар. (Уверен, что не тошнота.)

А тем временем Бовуар влюбила в себя ещё одну свою студентку, Бианку Бененфельд: умненькую, красивенькую, шестнадцатилетнюю. Вскоре каждое воскресенье они проводили вместе, и Бовуар рассказала ей о своих отношениях с Сартром, что, мол, не хотят детей, не хотят жениться, что спят с другими и никогда не ревнуют. Девица отпала. Это ведь получше всякой порнографии. (Или похуже?) Бианка стала во всём подражать Бовуар, её речи, одежде, жестам. После окончания школы Бовуар и Бианка отправились в турпоход и там спали в одной кровати и, естественно, подолгу не спали. Девчонка признавалась Бовуар в любви и утверждала, что никого не будет любить так, как её.

Сартр был увлечён «театром соблазнения», который он так хорошо изучил. Он описывал его «гастроли» как «литературную работу», что состоит из использования красивых слов, многозначительного молчания и умело выбранной точки обзора. Однако Сартр сетовал, что в отличие от литературы соблазнение женщин не придаёт ему благородства:

Я прихожу со свидания с сухим ртом, с усталыми мышцами лица от чрезмерных улыбок, голосом, всё ещё сочащимся мёдом, и сердцем, полным… омерзения.

Эти симптомы напоминают недомогание неудачного свидания, когда баба ему не дала, а он напрасно болтал языком и улыбался, потому как если бы дала, то рот у него был бы не сухой и он бы не улыбался, а серьёзно и всерьёз занимался бы ласками.

(И я в ранней юности открывал тот же велосипед и на нём катался:

Сартр держал осаду Ванды целый год, но она ему упорно не давала. Девушка в открытую твердила, что физически он ей противен. Ванда ужасалась сартровской диете (жирное мясо, отсутствие овощей, обилие сладкого и спиртного), которую она считала причиной его плохой кожи. Но отказ только подстёгивал Сартра. Надежда и упорство были ему необходимы, чтобы не пасть духом от первых отказов, которые он встречал у большинства женщин.

Сартр взял Ванду в загородную поездку, они спали в одной кровати. Ванда позволяла ему любоваться её обнажённым телом, но не позволяла в себя углубляться. А Сартр, потирая ручки, рапортовал Бовуар, что он с каждым разом захватывает всё больше и больше новой территории.

Но когда Сартр подпоил Ванду и умудрился поцеловать, она бросилась в туалет и блеванула. Он утешал себя, что это смесь рома и шерри сделала своё дело, а не его отвратительные для Ванды прикосновения.

В этот период отверженности Вандой Сартр писал страстные письма Бовуар, которая путешествовала с Бостом.

Бовуар в ответ сообщала Сартру детали своего романа.

Воет лавировал между Ольгой и Бовуар. (Это вместо того, чтобы их вдвоём в постель положить. А может, и пытался, но в книге о тройственных и более совокуплениях ни слова.)

Ольга сердилась на Сартра, что он пытался соблазнить её сестру, а Сартр лгал им обеим. Он утверждал, что есть люди, в отношениях с которыми лгать просто необходимо.

(Под людьми он имел в виду женщин.)

Пока Сартр возился с Вандой, Бианке стукнуло 18. Она изучала философию в Сорбонне и по-прежнему жарко общалась с Бовуар три раза в неделю. Воет знал о Бианке, но Бианка не знала о Босте.

Сартр принялся за Бианку, и та была польщена его вниманием – это ведь был идол её возлюбленной Бовуар.

Сартр окунул Бианку в омут своих словес и очаровал её ими до такой степени, что она ему отдалась. Сартр был первым мужчиной у Бианки. Она описывает противненькую сцену в отеле, куда она согласилась с ним пойти. Сартр начал любовное свидание с того, что мыл ноги в раковине, задирая сначала одну, а потом другую. А заключает Бианка это описание тем, что никакого удовольствия она с ним не получила, хотя позднее была весьма счастлива со своим мужем и вкусила оргазмов от мужчины.

Возникшая связь Сартра с Бианкой внесла напряжение в её отношения с Бовуар, которая писала, что Бианка не понимает, что поток нежности возникает между двумя, но не между тремя участниками. (Откуда она научилась такой арифметике? – ума не приложу.)

Весной 1939 года Ванда переехала жить в Париж, и её стал содержать Сартр. Он вознамерился сделать из неё художницу. Сартр врал ей, будто они с Бовуар только друзья. Бовуар почувствовала, что он её этим предал. А Сартр был готов сказать женщине что угодно, только бы к ней в пизду залезть. И, надо сказать, правильно делал.

В конце июля 1939 года он путешествовал с Вандой по югу Франции и оттуда оповещал Бовуар:

Сегодня утром я впервые переспал с ней. В результате я оставил её в кровати, чистую и трагичную, заявившую, что она устала и что ненавидела меня все 45 минут.

Сартр выбежал в кафе, чтобы написать это Бовуар. Прежде всего, словам Сартра доверять нельзя, ибо он врал своим бабам направо и налево. Почему он оставил Ванду в кровати «чистой»? Так и не смог поиметь? Значит ли, что она ненавидела его все 45 минут, пока он по ней елозил?

А затем он продолжает, что с Вандой у него идеальная любовь, смотрение в глаза друг другу, держание за руки.

Получалось, что за два года он соблазнил девчонку, и, излагая их сексуальные упражнения, он пишет:

Похоже, что она получает от этого удовольствие.

Что значит «похоже» – да и кто, кроме них самих, мог знать, что в действительности происходило между ними в закрытой комнате?

В то лето Сартр был настолько одержим Вандой, что Бовуар не просыхала от ревнивых слёз. Она плакала легко и обильно. Бост, любовник Бовуар и обладатель «серьёзных намерений» по отношению к Ольге, намекал ей, что с Бовуар у него просто интрижка, а любит он только Ольгу. Так что Бовуар боялась, что теряет всех своих мужчин. Но как всегда – напрасно.

Что касается политической головы Сартра, то он был на неё слаб до позора. В 1939 году, когда все только и ждали начала войны, Сартр убеждал своих друзей, что войны не будет, что Гитлер не может начать войну, зная ментальность немцев. А после войны он влюбился в СССР и славил социализм заодно с коммунизмом с одержимостью комсомольца тридцатых годов.

Несмотря на сартровские пророчества, война неизбежно приближалась, и Сартра призвали. Он был в ужасе, что Ванда о нём забудет, и обещал писать ей каждый день. Сартр просил её тоже писать ему каждый день, причём он не забыл уточнить, что будет по-прежнему содержать её, чтобы она могла продолжать свои занятия живописью в Париже.

Перед отъездом на сборный пункт последние часы он, кусая ногти (очаровательная привычка), провёл с Бовуар.

К началу 1940 года ещё один романчик образовался у Бовуар со своей ученицей, и опять русской: Натали Сорокиной, своенравной и с резким характером, по сравнению с которым характер психопатирующей Ольги выглядел овечьим. Мать Натальи, разведённая, хотела, чтобы дочь пошла работать. Но Бовуар предложила оплатить её учёбу в Сорбонне.

Бовуар сообщает Сартру в письме, что Наталье недостаточно целоваться в губы и держаться за руки – она, мол, хочет с ней спать.

(Бедная Бовуар, мечтавшая только о платонических воздыханиях и бежавшая всякого секса!)

Бовуар рассказывает Натали про бордели и про проституток, и это естественно горячит её молодую пизду, так что к январю 1940 года у них уже полным ходом бурлит страстный роман. В переписке с Сартром Бовуар педалировала своё лесбиянство и восхищение телом Натали. А в переписке с Бостом всячески приуменьшала.

Когда Сартр приезжал на побывку со своей военной службы в Париж, он делил время между Бовуар и Вандой, вместо того чтобы общаться с ними одновременно, прятался от Ванды, когда был с Бовуар, а Ванде врал, что, мол, был у матери.

Половая жизнь Сартра и Бовуар перестала быть страстной, как оно и должно было быть – даже их сексуальная свобода не смогла сохранить остроты секса, которая возможна только с новым партнёром.

Но зато, – пишет Сартр , – наша половая жизнь стала более упорядоченной.

Это не влияет на его любовь к Бовуар, и он продолжает писать ей всякие нежности. Нежности, необходимые для удержания при себе женщины, находящейся на расстоянии, – они снова лезут из него, проголодавшегося в разлуке.

А пока приехавший на побывку Бост навещает Бовуар. Она с ним проводит три дня и три ночи напролёт и пишет Сартру:

Одно, в чём я теперь уверена, это в том, что Бост является частью моего будущего, причём неотъемлемой частью.

Тут она забывала или умышленно нарушала условия их отношений с Сартром: её второстепенные отношения становились первостепенными. Но временно.

Сартр же убивался тем, что не получает писем от Ванды. А Ванда снюхалась со студентом актёрского колледжа, которому актрисочка, с коей некоторое время назад переспал Сартр, сказала, что он якобы её изнасиловал, и показывала студенту Сартровы любовные письма.

Этот студентик, не зная, что Ванда – любовница Сартра, ужасался им, а она, скрывая свои чувства от студентика, негодовала и отвращалась узнанным о Сартре. Сартр пошёл в наступление и возмутился, почему Ванда верит студентику, а не ему, и также написал гневное письмо актрисочке, заявляя, что никогда её не любил, а лишь использовал. Такие вот плелись «опасные связи».

И потом Сартр кается в письме к Бовуар, что он напрасно связался с Вандой – что, мол, она ему? А вот Бовуар для него – это да…

В то же время он бомбардировал письмами Ванду и плакался, как она ему нужна и как он ради неё поступится даже Бовуар. Сартр процитировал это откровение для Бовуар, поясняя, что цель оправдывает средства, но что он не чувствовал себя на высоте, написав такое. Однако он клянётся, что никогда не лжёт Бовуар и она, мол, для него всё и вся. И пусть она не подозревает его во лжи ей и даже в полулжи.

Но ведь только дурак (или дура) может поверить, что некто будет правдив с какой-то одной женщиной, если он лжёт всем остальным. Просто Сартр, быть может, лгал Бовуар чуть меньше и более изощрённо, так как она была много умней всех его прочих пизд.

Так что опять поди угадай, что было на самом деле? Ни слову нельзя верить, когда дело доходит до описания их сексуальных отношений.

Сартр в разлуке почувствовал, как дорога ему Бовуар, и написал письмо разрыва Бианке – мол, хватить мне одной Ванды для разнообразия. Бианка была поражена – пару дней назад писал страстные письма и – бац – разрыв без объяснения причин. Она чувствовала, что где-то таится ложь, и даже стала подозревать Бовуар. Та, узнав о письме разрыва, стала отчитывать Сартра – как можно так резко, и, вообще, люди страдают из-за нас. В итоге у Бианки возникло психическое расстройство, от которого она так и не смогла до конца оправиться.

А всё из-за того, что Сартр и Бовуар позволили девчонке зациклиться на себе, вместо того чтобы сразу её научить совокупляться с разными партнёрами, и только потом разрывать, чтобы у Бианки было бы на кого переключиться. А то пропагандировали свободу ебли, а, промежду прочим, девочек придерживали для себя и ревновали их до неприличия.

В конце марта 1940 года Сартр опять приехал в Париж на побывку.

Ольга крутила роман с известным парижским красавцем, скрывая это от Сартра и Бовуар, но они пронюхали и раздумывали, сообщать ли об этом Босту, который запал на Ольгу.

Сартр был возмущён, что Ольга изменяет Босту, в то время как тот на фронте, рискует жизнью. (Однако сам не отказался бы поживиться той, которая ему так и не дала.) Сартр также злился, что Ольга скрыла свою связь от него. Он отговорил Бовуар сообщать об этом Босту, разве что Бовуар будет готова заменить Ольгу в жизни Боста, чего она сделать не могла, так как Сартр уже занимал главное место в жизни Бовуар. («Накррручено-наворррочено», – как говаривал Аркадий Райкин.)

Красавец любовник Ольги написал воспоминания, где говорил о связи со славянской женщиной из клана Сартра, явно имея в виду Ольгу. И далее он так поясняет очарование славянок:

таинственные по виду, но не являющиеся таковыми на самом деле.

Четырнадцатого июня 1940 года нацисты вошли в Париж. Комендантский час. Пустые безмашинные улицы.

Натали Сорокина вернулась в Париж в объятия Бовуар. Наташка была изобретательной воровкой (вот оно, таинственное очарование славянок) и выкрала два велосипеда, один из которых дала Бовуар. Они разъезжали на велосипедах по опустевшим улицам Парижа.

Одиннадцатого июля Бовуар получила записку от Сартра, где он сообщал, что его взяли в плен.

Вернулась в Париж и Ольга. Беременная. Бовуар устроила ей тайный аборт.

В лагере, где находился Сартр, он чувствовал себя свободным, как никогда ранее. Это была шарашка, где он мог писать своё сочинение Бытие и ничто и общаться с интеллектуалами-заключёнными. Немцы по его просьбе радостно дали ему читать пронацистского Хайдеггера.

(Почти солженицынская шарашка, где он тоже чувствовал себя счастливым. Да только Солженицын не захотел встречаться с Сартром, когда тот ошивался в Москве, – уж слишком Сартр благоговел перед коммунистами всех сортов и особенно московского разлива.)

А Натали становилась всё более и более ревнивой. Она требовала, чтобы Бовуар проводила с ней больше времени. Она караулила Бовуар у отеля, у школы, где она преподавала. Устраивала скандалы, которые стали притчей во языцех среди обитателей отеля, где жила Бовуар.

В сентябре 1940 года вернулся в Париж Бост и стал жить с Ольгой в одном из отелей. Туда же переехала и сестричка Ванда. Этот отель был в пяти минутах ходьбы от отеля, где жила Бовуар. Бовуар и Бост ежедневно встречались на ланче, а также секретно – в отеле. Всё это не мешало Бовуар отчаянно ждать Сартра, видеть перед собой наяву его лицо и мучаться ночными кошмарами, в которых ей представлялось, что он её больше не любит.

Бовуар была в разлуке с Сартром одиннадцать месяцев. В марте 1941 года он объявился в Париже. Сартр в лагере считался гражданским, а нацисты отпускали больных. Он симулировал болезнь, и его отпустили.

Сартр вернулся из лагеря изменившимся человеком. Он не хотел наслаждаться полученной свободой, он хотел действовать и организовать группу Сопротивления.

Сартр связался со знакомыми интеллектуалами, и дюжина их собиралась в отеле в комнате Бовуар. Они быстро пришли к выводу, что это не их дело бросать бомбы и гранаты, а заниматься они будут распространением новостей. Составлять, печатать, разносить. Сартр, под впечатлением кучной жизни в лагере, которую он посчитал социалистической, стал себя считать социалистом. И название для труппы выбрали: Социализм и Свобода. В 1942 году группа распалась после того, как арестовали 19-летнюю бывшую членшу, которая ушла и присоединилась к коммунистической группе Сопротивления. Опасно ведь, как-никак.

Сартр продолжил преподавать в Лицее, где он отказался подписать бумагу, в которой он должен был утверждать, что он не еврей и не масон. Директор лицея тоже состоял в Сопротивлении, и потому Сартру это сошло с рук.

Хотя Бовуар и Сартр жили в одном отеле, все ночи он проводил в отеле, где жила Ванда. Сартр не переставал восхищаться их союзом, мол, и как он прекрасен, и как он вообще. Трилогию Пути к свободе он посвятил Ванде. Бовуар будет хранить молчание о Ванде в своих воспоминаниях и мемуарах – уж слишком большую роль играла эта женщина для Сартра во время войны.

Если Сартр с Вандой проводил все ночи, то Бовуар с Бостом – только одну ночь в неделю. От этого неравенства Бовуар страдала.

К тому же отношения с Вандой у Сартра были открытыми для публики, а Бовуар должна была скрывать свои отношения, так как Воет официально любил только Ольгу. Причём Сартр уже не скрывал от Ванды степень своей близости с Бовуар. Но самое смешное, что Ольга и Ванда жили на содержании у Сартра, и даже Бовуар подбрасывала им денег. Так что бедная Бовуар весьма переживала. (Не могла себе ещё любовников найти? Или умалчивает об этом в своих воспоминаниях?)

Hazel Rowley, авторша книги, безапелляционно заявляет, что на то время Сартр и Бовуар закончили свою половую жизнь друг с другом и с тех пор только дружили, держась за ручки. Спрашивается, откуда ей знать? – неужто на основании того, что пишут эти лгуны и позёры? Чем больше Сартр и Бовуар хотели быть откровенными, тем больше они вставали в позу, которая превращалась в миф, затвердевавший в памятник. И они себя поливали и поливали гипсом переписки и воспоминаний, чтобы окаменеть именно в этой позе.

Авторша ссылается на различные строчки в романах Бовуар и Сартра, подтверждающие, что, мол, всё: любви-сексу – хана.

Бовуар тогда было всего 33 года, но якобы Сартр потерял к ней всякий сексуальный интерес. В воспоминаниях Бовуар высосала из пальца (а авторша книги досасывала) причины сартровского «сексуального безразличия» или «сексуального холода» и пришла к глубокомысленному женскому заключению, что Сартр был не в состоянии отключиться, а постоянно, видите ли, пребывал в состоянии осознания происходящего, и что, мол, секс для него всегда происходил с налётом садизма, поскольку его партнёрша отдаёт своё тело ему, а он никогда не отдаёт своего.

Затем приводится кусок из интервью 69-летнего Сартра, причём не нейтральному лицу, а самой Бовуар. Вот что он говорит, с её слов:

Я был больше мастурбатором женщин, чем ёбарем… Для меня главной и чувственной частью общения были объятия, ласки и поцелуи, которыми я покрывал всё тело… Так как моё оборудование было в должном порядке, эрекция была быстрой и лёгкой, я часто совокуплялся, но без большого наслаждения. Разве что некоторое наслаждение в конце, но весьма слабое… Я был бы вполне счастлив голый в кровати с голой женщиной, лаская и целуя её, но не доходя до совокупления.

А что он делал с женщинами, которые требовали «fuck me hard», но по-французски? Что же за «сексуальное безразличие» овладело Сартром по отношению к Бовуар? Что там за мистику разводят? Если он ёбся каждую ночь с Вандой и она его умаривала, то может оказаться понятным, что у него просто на уже известную вдоль и поперёк Бовуар не хватало желания. Но, с другой стороны, он мог и из вежливости или даже из провозглашённой любви к Бовуар находить время для удовлетворения её желаний, тем более что, как он утверждает, всё, что ему было нужно, – это ласкать, лизать да целовать. Да и о каком там конкретно «сексуальном безразличии» идёт речь? Что Бовуар брала его хуй в рот, обсасывала полчаса, а Сартр, вместо того чтобы кончить, засыпал от своего «сексуального безразличия»? И вообще, это безразличие могло бы наступить, если бы он безвыездно ебал одну только Бовуар, а при постоянной Ванде Бовуар должна была бы казаться ему посвежевшим куском мяса.

Тут они явно что-то недоговаривают, причём весьма существенное. Какой же сделать вывод из этого якобы «сексуального безразличия»? – Что с тех военных пор Сартр ни разу больше не трахнул Бовуар или не лизнул её клитор? Не поверю – это идёт против логики и абсурда желаний.

Другое дело, было бы интересно узнать, когда он её последний раз в жизни поимел. Ведь отмечали они день первого раза. Почему бы не погоревать над днём последнего раза?

Когда вышел роман Бовуар Она пришла, чтобы остаться, где якобы описывались её свободные отношения с Сартром, критики дивились героям романа, которые состоят в непонятных отношениях. Один критикан задавался вопросом: «Пьер и Франсуаза были вместе десять лет. Являются ли они парой, которая имеет сексуальные отношения или уже не имеет?» Даже критик не мог различить художественную литературу от сексуальной жизни, которая, разумеется, была ему неизвестна.

Итак, Сартр и Бовуар содержали Ольгу и Ванду, помогали денежно Босту и Натали Сорокиной. Бовуар и Сартр, оба преподаватели в парижских школах, решили, что больше не могут позволить себе ходить по ресторанам, так как денег не хватало, и Бовуар переехала в гостиничный номер с кухней. Впервые стала жарить-парить, ходить и покупать еду, и то денег еле хватало. В военное время она всегда испытывала чувство голода – в дополнение к половому, который она испытывала и в мирное время.

Продолжая хронологию ебли, следует сделать зарубку, что Натали Сорокина переспала с Бостом, а затем без труда соблазнила Сартра и отзывалась о нём так:

Воображает из себя гения.

Она впустила в себя ещё одного знакомого из клана Сартра, и он описывал в воспоминаниях, как это произошло в отеле, за который он заплатил. Натали ушла, захватив с собой полотенца и простыни, чем поставила его в весьма неловкое положение перед администрацией отеля.

Натали соблазняла всех подряд, и у неё был любовник, молодой богатый парень, за которого её вовсю сватала мать. Несмотря на свою бурную гетеросексуальную половую житуху, Натали безумно ревновала Бовуар. А Бовуар тоже не переставала млеть по ней и посвятила Натали свой роман Кровь других.

В марте 1942 года мать Н. Сорокиной подала официальную жалобу на Бовуар в Министерство образования, обвиняя её в том, что Бовуар совратила её несовершеннолетнюю дочь, а потом проституировала её, передавая своим друзьям, Сартру и Босту. Более того, мать заявляла, что её дочь является не первой жертвой, которую Бовуар пустила по этому пути.

Жалоба вылезла потому, что Наталья разорвала отношения с богатым парнем, которого прочили ей в женихи, но до этого она имела неосторожность рассказывать ему о своих приключениях. Отвергнутый жених пересказал всё матери Натали. И вот французская полиция стала допрашивать Бовуар, Сартра, Сорокину, Боста, Ольгу и Ванду – делать полиции было больше нечего во время войны. Кроме того, полиция допрашивала родителей Козакевич, директоров школ, где работала Бовуар. А также посетила несколько отелей, где она проживала, и допрашивала постояльцев.

Сартр и Бовуар разработали стратегию защиты и вымуштровали свой клан лгать единообразно и безапелляционно. Все сыграли свои роли замечательно, и дело закрыли за недостаточностью улик. Однако Бовуар всё-таки уволили из школы, так как её моральный облик не соответствовал французской морали под немецким телом: Бовуар была не замужем, открыто сожительствовала с Сартром, не имела собственного жилья, а проживала в отелях, проверяла работы школьников в кафе и преподавала творчество писателей-гомосексуалистов: Жида и Пруста – всё это во времена, когда «Франция стремится возродить моральные нормы». Таким образом, после двенадцати лет преподавания Бовуар была уволена из когорты учителей в июне 1943 года. После окончания войны её восстановили в звании преподавателя, но она решила больше никогда не заниматься этим делом.

В 1942 году Ольга попробовала себя в театре в маленькой роли, и режиссёр в ответ на её просьбу о более значительной роли ответил, что лучший метод получить главную роль в пьесе, если её напишут специально для тебя. Когда Ольга рассказала о совете режиссёра Сартру, он ответил:

– А почему бы мне не написать пьесу для тебя?

И написал-таки, несмотря на то, что Ольга ему так и не дала. Видно, он продолжал надеяться, что купит её чем-то, хотя авторша пишет, что так как Ольга была частью клана, то он хотел ей помочь. Как бы не так! Скорее всего Ольга ему за это дала. Но это не попало ни в письма, ни в мемуары. Я уверен, что написание пьесы для Ольги было условием её ногораздвижки для Сартра.

В 1943 году Сартр написал пьесу Тупик, где была выделена роль специально для Ванды. Она уже год как занималась в актёрской студии, и, хотя её актёрские способности были поменьше, чем у Ольги, Сартр считал, что её успех – это лишь дело времени. Альбер Камю был режиссёром и также играл одну из ролей в пьесе. Камю не знал, что Ванда любовница Сартра, и однажды признался ему, что русская душа Ванды его пленила. Ванда тоже была небезразлична к очаровательному Камю.

На одной из вечеринок Камю исчез с Вандой в спальне. Вполне возможно, что именно из-за этого произошёл впоследствии разрыв Сартра с Камю – дело было не в политике, где они могли бы сосуществовать как друзья, но Сартр, несмотря на провоцирование своих любовниц на связи с другими мужчинами, всё равно испытывал забитую, но бессмертную ревность.

Во время той же вечеринки Ольга пошла искать исчезнувшего Боста и обнаружила его в постели с актрисочкой. Она устроила скандал, вопя и вытворяя.

Когда в феврале 1944 года одну из актрис, участвующих в репетициях Тупика, арестовало гестапо, Камю из солидарности с ней прекратил работу над спектаклем.

После романа Камю с Вандой отношения с ней Сартра стали портиться и сошли на нет. Сартр не мог ей простить связь с Камю. Но, несмотря на это, Сартр содержал её всю свою жизнь. Он проводил время с ней вдвоём дважды в неделю (пишет Hazel Rowley, а как проводил? – не книжки же вслух читали – значит, содержал не зря, просто закончилась исключительность отношений, но периодическая ебля жила и здравствовала). Сартр написал шесть пьес для Ванды, где она играла главные роли. В 1965 году он купил ей квартиру в Париже. А Ванда, у которой было множество любовников, продолжала безумно ревновать Сартра, и особенно она не терпела Бовуар.

(А если бы он не содержал её, ревновала бы она, ведь вся эта ревность, быть может, основана на боязни потерять содержание? Деньги не столько портят отношения мужчины и женщины, сколько замутняют их истинные мотивы.)

В августе 1944 года немцев выперли из Парижа. Камю, редактор газеты Комбат, послал Сартра в командировку в Америку в группе журналистов. Америка оплачивала двухмесячную поездку, в течение которой журналисты должны были освещать участие Америки в войне. Сартр был в восторге – ещё будучи мальчиком, он мечтал побывать в этой великой стране. И вот 13 января 1945 года Сартр впервые в жизни на самолете летел в страну своей мечты. Он также представлял правую газету Фигаро.

Сартру не пришлось долго раздумывать над тем, как узнать Америку и выучить английский – для этого требовалась местная любовница. Через пару дней пребывания в Штатах он познакомился с Долорес Винетти, которая работала на французской радиостанции в Америке. Она родилась во Франции, работала актрисой, в ней бурлила смесь итальянской и эфиопской кровей. Долорес была замужем за богатым врачом.

Сартр мгновенно очаровал её своими словесами. А также интенсивным вниманием, предупреждая каждое её желание. Долорес разъезжала и разлётывала с Сартром по всей Америке и показала ему то, что осталось бы недоступным простому туристу.

Долорес подарила мне Америку, —

говорил впоследствии Сартр. В результате Сартр остался в Америке на дополнительные два месяца – доёбывать. А Бовуар отвлекалась от тоски о Сартре в объятиях актёра опять-таки родом из России – Михаила Витольда.

Воет в то время был военным корреспондентом на фронте в американской армии. Так что это был весьма реалистический вариант симоновского стихотворения:

Бовуар ждала Сартра в объятиях любовников. Причём искренне ждала, но без иудо-мусульмо-христианских самоистязаний и жертвоприношений.

Вернулся в Париж Maheu, студенческая любовь Бовуар. После интенсивного гуляния по Парижу они впервые совокупились, на радость друг другу.

В мае 45-го Сартр вернулся в Париж. В июне ему исполнялось 40, и он ненавидел это наступающее событие. Он ушёл из преподавательства и решил зарабатывать исключительно писательским трудом.

Долорес Ванетти заявила Сартру, что не потерпит другой женщины, и просила его больше ей не писать. Бост вскоре поехал в Америку от той же газеты Комбат и переспал с Ванетти. Более того, он стал исповедоваться Бовуар, что, мол, тоже влюбился в Долорес. Бовуар трагедийствовала: двух мужиков, Сартра и Боста, уводит от неё одна и та же женщина.

В это время на Сартра обрушилась литературно-философская слава и заодно – на неразделимую с ним Бовуар. Слово «экзистенциализм» стало модным и звучным.

Одновременно были изданы несколько романов Сартра и Бовуар. Поставили пьесу Бовуар Бесполезные рты, в которой главную роль играла Ольга. Организовали литературный журнал Новые времена (по Чаплину), где Сартр – главный редактор и Бовуар – в редколлегии.

Литературный манифест в первом номере Новых времён Сартр посвятил Ванетти. Бовуар призналась, что изо всех женщин, которые были у Сартра, Ванетти была для неё самая тяжкая.

Вместо проведения рождественских праздников с Бовуар, как та надеялась, Сартр отправился в Нью-Йорк на двухмесячное рандеву с Ванетти. Но Бовуар времени не теряла, она писала свой очередной роман, редактировала Новые времена и подготавливала к печати работы Сартра, но самое важное – проводила время с Камю, восхищаясь им в письмах Сартру, – под предлогом откровенности мстила ему своей еблей. И добавляла, что счастлива своей жизнью с Сартром и желает ему весело проводить время.

Доктрина экзистенциализма, по Сартру, удручающе ограниченна и самонадеянна: поскольку Бога нет, то человек сам ответственен за свою судьбу. А так как не существует априори некой «человеческой сути» или «человеческой природы», человек сам выбирает, кем он становится. И потому нет человеку прощения или извинений за то, что он совершает. Люди «обречены на свободу», но избегают её.

(Красивая чепуха, вроде «человек – венец природы». Чепуха, ибо частное возведено в общее, с пренебрежением главным – Богом и его повелениями в форме генетики. Продолжение бреда Руссо с его «табула раса».)

Сартр продолжает: нечего плакаться – мол, «я не испытал великой любви» или «я не написал великой книги». Всё бы смог, коли задом шевелил. Просто люди обманывают себя, отрицая собственную свободу. Не болтай, а делай. Экзистенциализм – это не возможности или намерения, а реальные дела. (Прекрасная философия для России, но именно поэтому экзистенциализм не пользовался особой популярностью, поскольку перед мордой ставил зеркало. Россия всегда увлекалась идеалистической требухой, а от практических советов Россия только отмахивалась.)

С любовницами Сартра тоже происходили изменения. Бианка вернулась в Париж со своим мужем. Через пять лет после того, как Сартр её похерил, она так и не могла оправиться от этого удара. Причём Бианку он не содержал – её родители были богатыми людьми. Она то и дело плакала во время обеда с Бовуар, и Бовуар писала Сартру с угрызениями совести, что это человек, которому они действительно нанесли серьёзный вред.

Натали Сорокина стала большой специалисткой по соблазнению американских военных и мечтала таким способом поскорее перебраться в страну изобилия. Это ей триумфально удалось. Она забеременела от красавца военного и собиралась уезжать к нему в Калифорнию. Её жених мечтал стать киносценаристом и действительно им стал, причём весьма знаменитым.

Бовуар и Бост продолжали время от времени совокупляться. А между тем Бовуар писала Сартру, как она разрывается от нежности к нему и как она мечтает поехать куда-нибудь с ним на несколько месяцев и вместе работать.

Затем Бовуар полетела давать курс лекций в Тунис и Алжир.

Что за половая жизнь была у неё в этих странах, авторша не рассказывает.

Когда Бовуар вернулась в Париж, Сартр всё ещё пропадал в Америке, Бост находился в Италии, Ольга – с родителями, а Натали умотала в США. И тут Бовуар познакомили с писателем Борисом Вианом, что оказалось весьма кстати.

Сартр плыл морем в Америку восемнадцать дней. Раньше он шутил над Бовуар, что подверженность морской болезни зависит от силы твоей воли. Однако теперь он если не блевал, то не мог ни писать, ни читать, несмотря на свою хвалёную силу воли. Экзистенциализм не сработал, но сработала физиология.

Все на корабле знали о Сартре, и он даже прочёл для пассажиров лекцию об экзистенциализме.

Сартр вместе с другими мужчинами принялся ухаживать за красивой женой бразильского консула, которая была среди пассажиров. Однако она предпочла красивого капитана корабля. Так что женщины не всегда поддаются на словеса, а часто предпочитают красивое лицо и тело. Сартр был удручён поражением и с ужасом ощущал себя насекомым.

Ванетти вспоминает, что только во время второй поездки Сартра по Штатам она влюбилась в него. Что же она подразумевает под «влюбилась»? Уж не после ли того, как она переспала с Бостом? Просто Ванетти созрела – захотела развестись и выйти замуж за Сартра.

А Сартр делится с Бовуар, что он мечтает о встрече с ней и что любовь Ванетти его пугает. Но Сартр скрыл от Бовуар, что сделал предложение Ванетти. Так как она была ещё не разведена, то они договорились, что Сартр вернётся в Париж и они проведут вместе три-четыре месяца в конце года. А потом посмотрят, как пойдут дела. 15 марта 1946 года Сартр на самолёте вернулся в Париж.

Бовуар ужасно переживала и в какой-то момент спросила его напрямик:

– Скажи мне честно, кто тебе более дорог, Долорес или я?

Сартр ответил хитро:

– Долорес для меня чрезвычайно дорога, но ведь сейчас я с тобой, а не с ней.

Бовуар приняла этот ответ за подтверждение выполнения их пакта и решила, что большего желать ей не следует.

Сартр переехал жить в квартиру к своей матери. Впервые он почувствовал за собой уход, жильё стало комфортабельным, появился свой кабинет, дубовый письменный стол, кожаное кресло. В распоряжении Сартра оказалось пианино, он стал собирать собственную библиотеку – раньше он раздавал свои книги. Мать всю себя посвятила уходу за своим сыном. Она была так счастлива, что эту новую жизнь со своим сыном она назвала своим «третьим замужеством».

В это время у Ольги, которой было уже 29 и которая играла в новой постановке Мух, обнаружили туберкулёз в обоих лёгких. Сартр ежедневно ходил в больницу навещать Ольгу, часто вместе с Бовуар.

С тех пор как Бовуар прекратила преподавательскую деятельность, Сартр помогал ей деньгами. Воет и Ольга часто просили денег в долг и никогда их не отдавали. Многие просили у Сартра деньги на врачебную помощь, переезды и прочие расходы. Он никогда не колебался и выписывал чеки или давал наличными.

Летом 1946 года Сартр и Бовуар поехали на отдых в Италию. Там он провёл три недели с Вандой, а Бовуар одна лазила по горам, время от времени присоединяясь к ним. Осенью Сартр и Бовуар снова поехали в Рим.

В Париж приехал Артур Кестлер, автор романа-бестселлера Слепящая тьма. Он и Камю были ярыми антикоммунистами и отчаянно спорили с Сартром по поводу его симпатий к СССР. Стычки на политической основе между Камю и Сартром продолжались. На фоне этого Бовуар соблазнила Кестлера и провела с ним ночь.

В январе 1947 года Бовуар пригласили читать лекции в Штаты на четыре месяца.

Перед отъездом Бовуар посетила Ольгу в горном санатории в Швейцарии. Несколько месяцев назад Ольга и Бост поженились. Это был романтический и практический шаг. Во-первых, Ольга могла в любой момент умереть, а во-вторых, Босту как мужу было легче получить разрешение на регулярные посещения Ольги.

В Америке Бовуар стала искать американского любовника. Пример Сартра был, как всегда, поучителен, но ей это не удавалось осуществить так быстро, как Сартру.

Бовуар настояла на встрече с Ванетти, которая должна была вот-вот улететь к Сартру в Париж и не шибко хотела встречаться с Бовуар. Но они встретились и проговорили до трёх часов ночи. Обе женщины нервничали и напились виски. Бовуар писала Сартру, как Ванетти ей понравилась и что она полностью понимает теперь Сартра и одобряет его выбор. Перед отъездом Ванетти устроила публикацию нескольких статей Бовуар в журналах, чтобы у неё были лишние деньги. А в середине февраля Бовуар отправилась по Америке со своими лекциями. Покидая Нью-Йорк, она писала:

Я никогда не думала, что смогу любить какой-либо город так же сильно, как Париж.

Нью-йоркские приятели дали Бовуар адрес писателя Нельсона Алгрена в Чикаго, и она позвонила ему по телефону. Дважды он вешал трубку, думая, что к нему звонят назойливые эмигранты с сильным акцентом. Наконец Бовуар удалось дать ему понять, кто с ним разговаривает, и они условились встретиться. Бовуар приехала к нему в бедную квартиру. Алгрен был мужиком представительным и даже красивым, и Бовуар сразу замечтала провести оставшееся до её отъезда время у него в постели. Но Алгрен потащил Бовуар осматривать окрестности. А когда пришла пора ей уезжать, он нашёл в себе силы её поцеловать и пригрозить приехать к ней в Нью-Йорк, если она сама к нему не вернётся в Чикаго. Напугал пизду хуем.

Через два дня езды на поезде Бовуар прибыла в Лос-Анджелес, где её встречала Натали Сорокина. У неё уже была дочка и муж стал успешным сценаристом в Голливуде. Натали оставила ребёнка с нянькой, муж дал им большой красный «паккард», и они поехали в путешествие в Сан-Франциско. А потом сам муж возил их по всяческим местам.

После отъезда Бовуар они интенсивно переписывались и пожалели, что им не удалось переспать друг с другом, ибо они признались во взаимном вожделении.

В процессе своего путешествия Бовуар поразилась, что в Америке женщины менее свободны, чем во Франции.

Ей представлялось, что американская женщина – это синоним понятия «свободная женщина». Её удивило, что американки одеваются сексуально вызывающе, что не соответствует их сексуальному поведению. Везде в журналах и где бы то ни было всё посвящено тому, как женщине словить выгодного мужа. Причём незамужняя женщина ещё менее уважаема в Штатах, чем в Европе. Бовуар заметила, что отношения между полами в Америке представляют из себя постоянную борьбу. И главным наблюдением, которым обогатилась Бовуар, было то, что мужчины настроены к женщинам не любовно, а враждебно, и женщины к мужчинам испытывают такую же враждебность. Бовуар объясняла это тем, что мужчины при общении с женщинами весьма лаконичны в своей речи, тогда как для образования дружественной связи необходим разговор. Ещё одну причину враждебности Бовуар увидела в отсутствии доверия друг к другу у мужчин и женщин, отвращение, которое часто носит сексуальный характер (ещё бы, мужчин отвращает запах пизды, вид и вкус женского молока и процесс кормления грудью, менструальная кровь, беременный живот, волосы на пизде – то есть всё по сути исконно женское – им подавай лишь пастеризованную бритую пизду или рот в темноте, в которые можно всунуть хуй и быстро кончить).

В середине апреля 1947-го Бовуар вернулась в Нью-Йорк. Накурившись впервые марихуаны, она страстно целовала Бернарда Вульфа, бывшего секретаря Троцкого, у входа в её отель (это то, что засвидетельствовано, а что происходило в самом отеле, в воспоминания не попало). Одно ясно: Бовуар мечтала о Сартре, целуя секретаря.

Бовуар собиралась возвратиться в Париж 10 мая и просила Сартра сделать для неё возвращение приятным. Чтобы он две недели провёл только с ней (это после заявления авторши, что их сексуальная жизнь прекратилась, – значит, не притрагиваться друг к другу в течение двух недель, а только языком болтать да книжки читать?).

Сартр ответил ей горячим письмом, что ждёт её и жаждет. И Бовуар строчит Сартру, что не дождётся, чтобы прикоснуться к нему (это чтобы по-дружески пожать руку?).

Однако 3 мая она получила от Сартра телеграмму с просьбой отложить свой приезд на неделю, так как его отношения с Ванетти приняли неожиданный поворот. Это ввергло Бовуар чуть ли не в отчаянье. Она отложила отъезд и, чтобы скоротать с кем-то неделю, позвонила секретуту Троцкого, мол, давай, поразвлекаемся недельку, но он стал на жену ссылаться, которая ему яйца оторвёт, коль узнает, и Бовуар ничего не оставалось как позвонить далеко в Чикаго Нельсону Алгрену и напроситься на приезд.

Мудозвон Алгрен (и он не раз докажет это своё свойство в будущем), вместо того чтобы сразу взять готовенькую мокренькую Бовуар в постель, потащил её, удивлённую и разочарованную, на экскурсию в зоопарк. Но его мудозвонство не удовлетворилось зверями. После зоопарка, вместо того чтобы повезти её к себе, о чём Бовуар только и мечтала, он устроил её в отель и ушёл. А вечером он потащил её в джазовые бары и только в самом конце ночи, в такси, отыскал в себе мужество её поцеловать. Тогда уже Бовуар его крепко прихватила, и ему ничего не оставалось, как превратиться из мудозвона в любовника. Так что 10 мая вместо дня возвращения в объятия Сартра стало днём начала ебли с Алгреном, который Бовуар и Алгрен отмечали потом многие годы.

На следующий день Алгрен одел на палец Бовуар дешёвенькое мексиканское колечко. Она сказала, что будет носить это кольцо до самой смерти и проносила – она выполняла обещания, потому-то и не хотела замуж, чтобы не обещать верности, которую при её обязательности пришлось бы выполнять.

Но вот она – суть любви (жажда увидеть Сартра), которая мгновенно переключается на близоказавшегося (Алгрена). Торжество взаимозаменяемости наслаждения. То, что невозможно в дружбе (незаменимость друзей), которая у неё была с Сартром и благодаря которой их близость просуществовала столько лет.

Вскоре Бовуар надо было возвращаться в Нью-Йорк, и Алгрен полетел с ней, впервые в жизни сев на самолёт. Алгрен, кстати, был знаменитым писателем и получил какие-то американские литературные премии.

Когда Бовуар вернулась в Париж, стояла тёплая весна, а Сартр был прохладен, ибо Ванетти ещё не вернулась в Штаты, торчала в Париже и как будто не собиралась его покидать. Она давила на Сартра, чтобы он на ней женился, а он тянул резину. Сартр был влюблён в Ванетти, и она, чувствуя это, не хотела размениваться на меньшее, чем замужество.

Бовуар уехала в предместье Парижа, и Сартр приехал к ней на обещанные две недели. Ванетти звонила туда, устраивала скандалы и угрожала. По истечении двух недель Сартр вернулся в Париж.

Бовуар ещё оставалась в деревне два месяца, и к ней приезжали Ольга и Бост и пару раз сам Сартр.

Бовуар изо всех сил переписывалась с Алгреном, почти избегая упоминать Сартра и вовсе не упоминая Ванетти.

Из-за всех этих страстей-мордастей Бовуар стала принимать наркотики, чтобы избавиться от депрессии. Сартр принимал уже некоторое время бензедрин – лекарство, которое давали лётчикам, чтобы их не клонило в сон во время полёта, теперь это зелье называется «speed». Сартр дал попробовать его Бовуар, и хотя оно помогало ей в работе, но не помогало от депрессии.

В июле Сартр наконец проводил (выпроводил) Ванетти в Штаты. Та предупредила, что она вообще больше никогда не вернётся в Париж, а если вернётся, то лишь для того, чтобы выйти за Сартра замуж.

В сентябре 1947 года Бовуар полетела в Чикаго на две недели. Алгрен взял её на экскурсию по Штатам и хотел, чтобы она вышла за него замуж и осталась в Чикаго. Бовуар пыталась ему объяснить, что корни её в Париже, что она не сможет жить в Чикаго, но Алгрен был не в состоянии этого понять (мудозвон никак не уразумевал, что страстная ебля и брак не имеют никакой связи).

Когда Бовуар вернулась в Париж в конце сентября, Сартр обзавёлся новой любовницей – он познакомился с ней на Каннском кинофестивале – американской журналисткой Салли Свинг (хороша фамилия, но оправдывала ли она её с Сартром?). Свинг занималась тем, что подготавливала впрок некрологи для ещё живых знаменитых людей.

– У вас есть возможность повлиять на людей некрологом до своей смерти, —

сказала она с усмешкой Сартру. Но Сартр и так этим всё время занимался.

Бовуар почувствовала неимоверное облегчение, что двухлетнее увлечение Сартра Ванетти закончилось и что он завёл новую любовницу. Он в своём расписании отвёл Свинг время с вечера среды до утра четверга, а также субботу после полудня до воскресенья. Она негодовала, что Сартр встречается с женщинами по расписанию. Но она была в него влюблена, а значит, расписанию подчинилась. Сартр играл на фортепиано, а Свинг на скрипке, они устраивали музыкальные дуэты. Свинг считала его замечательным любовником (не торопился кончить в пизду, как американские мужчины, а облизывал и ласкал до бесконечности), а он жаловался Бовуар, что Свинг слишком требовательна в сексе (fuck me hard?). Спали они только в её квартире и никогда в квартире Сартра, где он жил с матерью.

К своему позору, Сартр начинает активно втягиваться в политику, выступая против войн и преклоняясь перед Советским Союзом, который, в отличие от США, якобы искренне хочет мира.

Между тем Сартр и Бовуар строили детальные планы ебли-дружбы. С мая по сентябрь 1948 года Ванетти должна была приехать в Париж к Сартру. Он сразу предупредил Салли Свинг, что он не сможет с ней встречаться в течение пребывания Ванетти. В это же время Бовуар отправлялась к Алгрену, чтобы с ним путешествовать по Миссисипи в Новый Орлеан, а затем в Мексику и Гватемалу. Но за несколько дней до того, как женщины должны были быть переброшены через океан к соответствующим любовникам, Ванетти написала, что её не устраивают сартровские условия. Сартр принял это за отказ приехать и переиграл с Салли Свинг, учредив её основной любовницей. У Бовуар же появился выбор: остаться в Париже на подхвате у Сартра или уезжать к Алгрену на четыре месяца – такой срок вдали от Сартра без Ванетти представлялся ей слишком большим, и она, после совещания с Сартром, решила урезать свою поездку в Штаты до двух месяцев. Однако Алгрену она об этом не сообщила, решив сказать ему об этом при удобном случае.

Бовуар была достаточно разумна, чтобы позаботиться о предстоящих противозачаточных средствах. Она боялась забеременеть в течение длительной поездки, когда сделать безопасный аборт было бы негде. Так что она поделилась своими заботами с Алгреном. Тот предложил использовать резинки или вытаскивать до семяизвержения, но Бовуар не хотела, чтобы он жертвовал своим наслаждением. А потому испрашивала, есть ли какие новые американские изобретения в области противозачатья. По прибытии в Чикаго её свели с гинекологом, который вооружил её против сперматозоидов диафрагмой.

Мудозвон Алгрен купил фотокамеру и фотографировал Бовуар в процессе их путешествия по Миссисипи, но ни одна из фотографий не проявилась. Засветил плёнку или не знал, какую кнопку нажимать. Сколько бы порнофоток Бовуар осталось для грядущих поколений! А теперь приходится довольствоваться одним лишь её задом, да ещё с нераздвинутыми ягодицами (фото у меня на сайте http://www.mipa). com/win/GErl35.html заимствовано из рецензируемой книги).

Представляете такую голозадую фотографию Анны Ахматовой или Марины Цветаевой? Или хотя бы Ахмадулиной. Вся российская интеллигенция разом бы покончила самоубийством после непроизвольного оргазма.

Несмотря на бездарность своего любовника как фотографа, Бовуар перевела один из его рассказов и опубликовала в Новых временах.

Когда Бовуар сообщила Алгрену, что она должна уехать на два месяца раньше, чем намеревалась, он посчитал это предательством (я же писал – мудозвон). Он заявил, что не может любить на таких её условиях. Бовуар хотела всё обговорить, но он не желал разговаривать. Бовуар опять залилась слезами и соплями. Когда она покидала Штаты, Алгрен по-прежнему нудил, что готов на ней жениться. (Сильнее доказательства любви, чем согласие на собственное рабство, у мужчин не существует.)

Вернувшись в Париж, Бовуар написала письмо Алгрену:

Я не могла бы тебя любить больше, чем люблю, хотеть больше, чем хочу, или тосковать по тебе больше, чем уже тоскую. Ты, наверно, знаешь об этом. Но ты также должен знать, что может тебе показаться самонадеянным, в какой степени Сартр нуждается во мне. По сути, он очень одинок, разрываем внутренними противоречиями, беспокойный, и я его единственный настоящий друг, который понимает его, помогает ему, работает с ним вместе и даёт ему некоторый покой и утешение. Почти двадцать лет он делал для меня всё: он помогал мне жить, он помог мне обрести себя, он принёс ради меня много жертв… Я не могу покинуть его, я не могу оставлять его на долгое время и поэтому не могу отдавать всю свою жизнь никому другому. Мне неприятно снова говорить об этом. Я знаю, что навлекаю опасность потерять тебя, а я осознаю, что это может для меня значить.

Но вдруг оказалось, что Сартр решил уехать на два месяца в Северную Африку. Бовуар, узнав об этом, сразу послала телеграмму Алгрену, что планы изменились, может ли она приехать к нему на месяц.

Он убил её ответной телеграммой:

Нет, слишком всё это тяжко.

А планы Сартра изменились потому, что Ванетти позвонила Сартру из Нью-Йорка, рыдая, сообщила, что не может вынести разлуки с ним, и просила провести с ней месяц на юге Франции. Сартр согласился. Получалось, что Бовуар сократила свою поездку на два месяца, чтобы быть с Сартром, а он предал её.

Бовуар снова написала Алгрену выдуманную историю. Мол, она стремилась в Париж помочь Сартру с его киносценарием, но всё, мол, отменилось и фильм делаться не будет («кина не будет, кинщик заболел»), и она Сартру не нужна, а он предложил ей оплатить поездку в Чикаго в качестве компенсации за изменение ситуации (Сартр почувствовал себя виноватым и отмазывался деньгами). Как всегда, Бовуар ни слова о Ванетти не упоминала. Через пятнадцать лет после этого, когда она в книге Сила обстоятельств рассказала правду и Алгрен узнал, что Бовуар ему лгала, он прервал с ней всякие отношения.

Сартр провёл месяц с Ванетти на юге Франции, а потом он и Бовуар поехали на шесть недель в Алжир. На некоторое время к ним присоединился Бост.

По возвращении в Париж Бовуар вела свою жизнь с Сартром, а Алгрен был в одиночестве и писал, что ему пора завести собственную женщину. (Додумался наконец.)

После восемнадцатилетней жизни по отелям, в октябре 1948 года, Бовуар переехала в маленькую квартиру. Район был арабский, бедный, на улице часто происходили драки, потолок в квартире протекал во время дождя, но она всё равно любила собственное жилище.

Когда под квартирой Бовуар освободилась маленькая однокомнатная квартирка, в неё вселились Бост и Ольга. Но у Ольги опять обнаружилась дырка в лёгком, и она уехала в швейцарские горы, лечиться. Вскоре после любови с Алгреном Бовуар перестала спать с Бостом (с её слов). Он якобы ужасно ревновал её, хотя у него не было недостатка в любовницах. Но Бовуар всё равно осталась с ним друзьями и Второй пол она посвятила Босту.

Бовуар, как Сартр, считавшая, что «человеческая природа» – это фикция, а существуют лишь социальные обстоятельства, написала фразу, которая получила широкое хождение среди женского народа:

Женщиной не рождаются, женщиной становятся.

(Это испокон веков было само собой разумеющимся: рождаются девушкой и становятся женщиной, когда рвут целку. Но Бовуар конечно же имела в виду высшие социальные материи – а что толку? Суть оставалась та же.)

Естественно, если женщину определять не по пизде, а родившегося ребёнка считать среднего рода, и только после того, как общество втиснет его в своё прокрустово ложе нравственности, решать, какого пола является дитё, в зависимости от того, какие части Прокруст отрезал, то тогда Бовуар становится более-менее права. Но ведь всё божественное, генетически вложенное в нас, определяет девочку по пизде, а мальчика по хую и экзистенциалистские штучки с убогим атеизмом, с пренебрежением половыми органами и генетикой попахивают советской властью, которую Бовуар с Сартром так возлюбили.

Алгрен заявился в Париж в мае 1949 года. До его приезда Бовуар успела закончить Второй пол. Все её утверждения в этой книге выстроены на идее свободы. Мол, если женщина несвободна, то её либо притесняют, либо она выбирает несвободу, и в обоих случаях это является ужасным злом. Бовуар пишет о методах избегания свободы, которыми женщины пользуются: замужеством, житьем на содержании у мужчин – это, мол, лёгкий выход. Ей не пришло в голову, что свобода – это вовсе не универсальное благо, что большинство людей рады быть несвободными, только чтобы хозяин заботился о них. Что, наконец, сама свобода может существовать только как противопоставление рабству.

Вот снова я, былой, молоденький и умненький:

Такую бредятину о женской свободе могла написать только бездетная женщина, чуждая детей, гнушающаяся беременности. Самое смешное, что Бовуар брала на себя смелость выступать от имени всех женщин, тогда как женщины, подобные ей, бездетные, одержимые в основном еблей, а когда её нет – писаниной, составляют меньшинство. Продолжая линию бовуаровских рассуждений – женщины, для того чтобы достичь максимальной свободы, должны вообще отказаться от деторождения.

В то время в круг притяжения Сартра попала молодая пара – Мишель и Борис Виан, которые устраивали смачные вечеринки. В мае 1949 года на одной из них Сартр стал заговаривать с без передыху танцующей Мишель, прося её остановиться хоть на минуту и поговорить с ним.

Мишель остановилась и сказала:

– Я скучная, со мной не о чем говорить.

Она и Борис женились девственниками в июле 1941-го, и Мишель забеременела от разорвавшегося в первую брачную ночь презерватива. Они участвовали в движении Сопротивления с названием Zazou. Смысл этого сопротивления заключался в том, что его участники вызывающе одевались, тайно танцевали свинг и слушали джаз, что было запрещено во время немецкой оккупации (то есть они были предвестниками российских стиляг во время оккупации России коммунистами в конце пятидесятых).

Борис был джазовым музыкантом и пользовался значительным успехом у женщин. Когда Мишель стала выражать недовольство его похождениями, он посоветовал ей самой завести любовника и поучиться половой жизни. Борис сам толкнул её в объятия шестнадцатилетнего джазового кларнетиста Андре Ревелиотти, так что в 1948 году Мишель родила второго ребёнка, который поразительно походил на Андре, и брак с Борисом затрещал по швам. Мишель всё больше времени стала проводить с Ревелиотти.

После вечеринки Сартр позвонил Мишель и пригласил её на свидание. Они проговорили три часа и с тех пор встречались целый месяц почти ежедневно и разговаривали. Сартр не прикасался к ней (небось боялся по морде схлопотать). А Мишель кончала оттого, что с ней ведёт беседы самый знаменитый интеллектуал Франции и он такой понимающий и деликатный по отношению к её чувствам.

А потом Сартр уехал в путешествие с Ванетти, оставив Мишель дозревать.

Когда Алгрен приехал в Париж, Бовуар была чрезвычайно счастлива. Они, как юные любовники, ходили, держась за руки и заглядывая друг другу в глаза. Алгрен волновался перед встречей с Сартром. Но чуть он с ним познакомился, волнение сразу прошло, и Алгрен почувствовал себя непринуждённо. Ольга и Мишель особенно пришлись по вкусу Алгрену – они говорили по-английски и внимали, раскрыв рты, его рассказам.

Бовуар и Алгрен отправились в двухмесячную поездку по Италии, Алжиру, Марокко и Тунису.

Пока Бовуар путешествовала с Алгреном, Сартр три месяца путешествовал по Центральной Америке с Ванетти. Когда он вернулся в октябре, он стал активно прихватывать Мишель.

Она вспоминала:

Я не смела произнести и слова, у меня не было уверенности в себе, я всегда молчала и улыбалась, не зная, что делать. Сартр научил меня разговаривать. Он сказал, что у меня есть умные мысли. Он считал, что люди должны думать и разговаривать. Мне было с ним исключительно интересно. Мне не важно, был ли он красивым или нет. Мне нравились его губы, они были того же типа, как у Бриджит Бордо (мощный комплимент для мужчины). Верхняя губа такая же, как и нижняя. Как у его матери… Когда я видела его, моё сердце начинало колотиться. Я думала про себя: вот она радость, вот оно веселье.

В декабре Сартр поцеловал Мишель в такси, возвращаясь из ночного клуба. А потом они поеблись днём у него на квартире, так как его мать отсутствовала. Начался новый романчик. А в феврале 1950 года Мишель забеременела. Сартр по-прежнему занимался своим любимым противозачаточным методом: вытаскиванием члена до семяизвержения, считая его идеальным средством. С Мишель это не сработало – какой-то капли Сартр недосчитался, а Мишель беременела чрезвычайно легко.

Она знала, как Сартр не любит детей, а у неё уже было двое, так что Мишель решила сделать аборт. Сартр хотел спросить у Бовуар адрес врача, но Мишель была этим шокирована и решила попросить помощи у своего брата, студента-медика. Сартр собирался снова уезжать. Он и Бовуар отправлялись на два месяца в Африку. Мишель умоляла Сартра отложить поездку на несколько дней до того, как она сделает аборт. Но Сартр был твёрд – он не мог подвести Бовуар (откуда известно, что именно это было мотивом для твёрдого отказа остаться на несколько дней. Кто может знать, кроме него самого? Быть может, он боялся остаться лицом к лицу с женщиной, делающей от него аборт или уже сделавшей его? Да и вообще, могла быть тысяча других причин. Надо было посмотреть, как бы он себя повёл, если бы для него развела ноги свеженькая красавица, при условии провести с ней в Париже несколько дней.)

Мишель рассердилась на Сартра, бросившего её на растерзание аборта, который ей произвёл братан-медик (брата не стеснялась, а сказать Бовуар об аборте и попросить адрес врача застыдилась). Брат внёс инфекцию, и Мишель лежала с высокой температурой.

Сартр послал ей из Алжира орхидеи. Также он слал ей нежные письма. Но Мишель не отвечала. Для неё это было концом мечты. Начав встречаться с Сартром, она рассталась с Ревелиотти, объясняя разрыв тем, что она влюблена в Сартра. Но она не говорила ему, что ебётся с Сартром. Сартру же не говорила, что ебётся с Ревелиотти. Теперь, когда Сартр уехал, она вернулась к своему прежнему любовнику. Мишель вспоминает, что она жила в то время в двух мирах одновременно, ведя двойную жизнь.

Сартр и Бовуар, путешествуя, оба страдали: Сартр – потому что не получал писем от Мишель, а Бовуар – потому что не получала писем от Алгрена. (В таких случаях принято восклицать: мне бы их заботы!)

По возвращении в Париж Сартр узнал, что Ванетти наконец развелась, за что, между прочим, платил Сартр, и что она живёт в Каннах, ожидая, когда он приедет и женится на ней. Сартр жаловался Бовуар, что Ванетти требует от него всё больше денег и времени. Сартр согласился провести с ней несколько недель, чем огорчил Мишель, которая была уверена, что Сартр порвал с Ванетти.

– Такие вещи нужно делать постепенно, —

объяснил ей Сартр.

Летом 1950 года он действительно разорвал с Ванетти. Она не устроила сцену, а приняла это с лёгкими слезами, чем даже огорчила Сартра. Он льстил себя более бурной реакцией брошенной им женщины.

А Бовуар напросилась опять приехать к Алгрену в Чикаго на лето, пока Сартра не было в городе. Алгрен вяло согласился, а когда она приехала к нему, он был с ней холодноват. На третий день у него не встал, чем Бовуар была весьма огорчена. На её вопросы, что случилось и почему он с ней такой прохладный, Алгрен сообщил, что устал от её приездов и отъездов, что его бывшая жена захотела его обратно и он думает согласиться. Последние дни перед отъездом были особо тягостны – Алгрен и Бовуар спали в отдельных кроватях, и Бовуар еле дождалась, когда она вернётся к Сартру. Она писала ему страстные письма, обещая начать с ним новую жизнь по приезде.

Но Сартр к тому времени весьма изменился. Он одержимо работал, и у него не было больше времени, как бывало, пойти с Бовуар в кино или прогуляться по Парижу. Он принимал большое количество таблеток коридрана, выкуривал по две пачки сигарет без фильтра в день, пил огромное количество крепкого кофе и чая, вечером выпивал полбутылки виски, а затем принимал четыре или пять снотворных таблеток, чтобы заставить себя заснуть. Кроме того (или вследствие того), он всё больше убеждался в бесполезности литературы в мире, где дети голодают (смотрите-ка, полюбил детей) и где повсюду царит несправедливость. Он пришёл к выводу, что политика много важней литературы.

Сартр по-прежнему содержал Ванду, которая полностью зависела от него. Ванда триумфально сыграла в новой пьесе Сартра.

Ольга после лечения снова хотела взяться за театр, но её былой огонь пропал, и она провалилась в новой постановке Мух.

Борис Виан всем рассказывал, что Сартр увёл у него жену. Он хотел развода, а Мишель боялась, что если в бракоразводном процессе докажут, что она была изменщица, то её могут лишить детей. Поэтому, когда она проводила время с Сартром, то гримировалась, надевала тёмные очки, и однажды Сартру пришлось хорошо заплатить детективу, который их выследил, чтобы тот не сообщил о своих расследованиях Борису. Сартр обещал Мишель заботиться о ней и о её детях, нанял лучшего адвоката, и в сентябре 1952 года состоялся развод, причём виновной стороной был признан её муж.

А Бовуар опять страдала – Сартр вновь отдалился от неё. Он всё больше погружался в марксизм. Бовуар интересовалась политикой в значительно меньшей степени.

В сентябре 1951 года она провела месяц в Чикаго с Алгреном. Но когда они простились и Бовуар написала ему письмо с просьбой держать её в его сердце или отринуть, чтобы она не хваталась за несуществующую любовь, Алгрен ей пояснил, что между ними всё кончено.

Бовуар купила себе машину на деньги, заработанные на успешных продажах Второго секса. Машина пока заменяла ей любовника и любовниц. В сорок четыре года она страшилась, что больше не окажется в мужских объятиях.

Америка бомбила Северную Корею, и Сартр пришёл к выводу, что США является мировым агрессором, а СССР искренне борется за мир. Причём коммунистическая партия – это единственная организация, которая защищает интересы рабочих. В то время как все европейские интеллектуалы отстранялись от сталинизма, Сартр писал статью Коммунисты и мир, яростно защищая коммунистов. (Ещё одно доказательство вреда наркотиков, курения и алкоголя для умственных способностей.) Правда, у Сартра хватило ума не вступить в компартию. Он считал, что рабочие должны поголовно вступать в неё, чтобы защищать свои интересы, а интеллектуалы не должны вступать ни в какую партию, чтобы оставаться независимыми в своих мнениях.

Сартровские шашни с французской компартией и его прокоммунистические взгляды вызывали недовольство и вражду со стороны многих коллег, и прежде всего со стороны Камю. Сартр написал оскорбительную статью против Камю, и их дружба разорвалась. Разумеется, что Бовуар приняла сторону Сартра.

Весной 1952 года на редакторских совещаниях Новых времён появился новый член редакции, Клод Ланцман. Он был красивым двадцатисемилетним мужчиной и напоминал Бовуар своим темпераментом Сартра. Ей было трудно поверить, что он мог увлечься ею, но он увлёкся. Летом Бовуар и Сартр собирались ехать в Италию, а Клод – впервые посетить Израиль. Но до отъезда Клод успел провести в её постели две ночи, убеждая, что он считает её красивой и 17 лет разницы в возрасте для него ничего не значат.

Бовуар, проводя время с Сартром, который только и хотел, что заниматься своей работой, плавала в сладких воспоминаниях о жарких ночах, проведённых с Клодом.

Вскоре после возвращения Бовуар в Париж Клод переехал к ней жить. Это был первый мужчина, с которым Бовуар жила вместе. Клод настоял, чтобы они перешли на «ты». Бовуар и Сартр всю жизнь говорили друг другу «вы».

Сартр обращался к Босту, Бовуар, Ольге и Ланцману на «вы», а к Ванде и Мишель на «ты». Бовуар обращалась к Ланцману на «ты», а ко всем остальным – на «вы».

Для еврея Ланцмана еврейство было самым важным пунктом в жизни. Вещь Сартра 1946 года Портрет антисемита произвела на Клода грандиозное впечатление, и из-за неё он якобы остался во Франции, а не уехал жить в Израиль.

Клод был другом секретаря Сартра, и они, как выяснилось, заключили пари – кто из них соблазнит Бовуар. Но Клод быстро вошёл в роль и из соблазнителя превратился во влюблённого.

По воспоминаниям Клода, Бовуар была человеком слова – если она обещала что-то сделать, то она это непременно делала.

Бовуар глубоко любила Клода, но никак не ограничивала его свободы. Более того, она сама предлагала ему, чтобы он встречался с другими женщинами, и он не заставлял себя упрашивать.

Весной 1953 года Бовуар с Клодом и Сартр с Мишель и её двумя детьми поехали на отдых. Мишель с детьми остановилась в доме, который снимал её экс-муж, а остальные – в отеле. Бовуар часто оставалась одна с двумя мужчинами и ходила в ресторан то с одним, то с другим. По давнему договору с Сартром, Бовуар рассказывала ему всё о Клоде, а когда обедала с Клодом, рассказывала ему всё о Сартре (всё ли?).

Эта откровенность могла быть орудием для возбуждения похоти или ревности у того, кому эта выборочная откровенность изъявлялась.

Всегда около полуночи Сартр звонил своим женщинам. К каждой он обращался одинаково – «моя крошка», но тон со всякой у него был свой. Клод вспоминает, как Сартр звонил Мишель и Ванде.

Всем он говорил одно и то же, но скрывал существование одной женщины от другой.

Если ты лжёшь, то лгать нужно умело… —

говаривал Сартр. Кроме того, ему был нужен сообщник по лжи, и таковым являлась для него Бовуар.

В тот год Бовуар заново обговорила условия общения с Сартром. С одной стороны, она не хотела ради Клода поступаться ежегодными двухмесячными поездками с Сартром, но, с другой стороны, Бовуар не хотела оставлять Клода на такой долгий срок. Поэтому она договорилась с Сартром, что две недели из двух месяцев Клод будет проводить вместе с ними. А во время трёх недель путешествия Сартра с Мишель и затем двух недель путешествия Сартра с Вандой Бовуар будет уезжать путешествовать с Клодом.

У Клода была красавица младшая сестра Эвелин, опять же актриса, о которой прознал Сартр и попросил познакомить его с ней. Клод устроил обед и предсказал Бовуар, что это приведёт к интрижке. Не надо было обладать проницательным умом, чтобы такое предвидеть. Бовуар шутила об Эвелин, она такая, мол, красавица, что люди поражаются её уму. Намёк был на то, что от красивых женщин никто не ожидал большого ума, а Эвелин была на редкость эрудированной умницей.

Весной 1953 года Эвелин с успехом играла в пьесе Сартра Тупик. У них начался пылкий роман. Сартр стал опять ревнивым – впадал в тревогу, если не получал от неё писем. Эвелин знала, что она не единственная женщина в жизни Сартра, но он уверил её, что он ни с кем из них больше не спит. Сартр тщательно скрывал свою связь с Эвелин от Мишель, с которой продолжал встречаться и писать ей страстные письма. Эвелин переживала, что она не может рассказывать всем подряд о своей связи с Сартром, не может с ним путешествовать и появляться на людях – он держал её в полусекретном положении.

Когда они познакомились, Эвелин жила в отеле. Сартр переселил её в трёхкомнатную квартиру в пяти минутах от квартиры его матери. Он обещал Эвелин, что напишет пьесу специально для неё. Финансовая часть отношений, как всегда, вступила поддерживать сексуальные.

Сартр изрядно растолстел, у него поднялось кровяное давление, но он по-прежнему любил поесть жирную пишу. Он ненавидел овощи и фрукты, но любил пирожные, шоколад и сладкие десерты. Сартр никогда не притрагивался к омарам, устрицам и пр. (Трудно представить, что мужчина, любящий пизду и её нутро, причём языком, не любит устриц и всякой живности в раковинах.)

Он уже принимал по двадцать таблеток коридрана в день. Когда Бовуар и Ланцман говорили Сартру, что он себя убивает этими таблетками, он отвечал, что ему всё равно – он лишь хотел зажечь «солнце в своей голове» – так он описывал ощущение от коридрана.

По словам Бовуар, Сартр ненавидел природу, насекомых и пр. Кое-как он переносил море и пустыню. Он был человеком города.

Когда Сартр узнал о казни Этель и Джулиуса Розенберг в США, обвинённых в шпионаже в пользу СССР, его возмущению не было границ. Он написал разгромную статью, виня Америку во всех грехах, называя её фашистской страной.

Советская шушера вмиг отреагировала, и в конце мая 1954 года Сартр уехал на три недели в СССР по приглашению Союза писателей. На сплошных приёмах и банкетах гость старался не отставать от своих хозяев по потреблению водки. На одном из сборищ Симонов дал Сартру на слабо́ выпить рог вина. В результате Сартр провёл десять дней в советской больнице из-за подскочившего давления.

Бовуар в его отсутствие занималась управлением сартровскими делами: утешала Эвелин, горюющую из-за отсутствия писем от Сартра, передала деньги Ванде и Мишель, разговаривала с его матерью.

После приезда из России Сартр пребывал в депрессии, лишённый всякой энергии в течение нескольких месяцев. Он опубликовал статью, в которой утверждал, что в СССР существует полная свобода слова, за что даже Илья Оренбург упрекнул его в приукрашивании. Потом Сартр оправдывался, что написал эту статью в помрачении ума. (Вполне возможно, что в советской больнице ему всадили лекарства, которые действовали на голову.) Сартр никогда публично не критиковал СССР до 1956 года, когда советские танки вошли в Венгрию.

Чтобы оправиться от Москвы и прочей дряни, он уехал отдыхать в Рим с Мишель. Там он начал работу над автобиографией, которая позже превратилась в книгу Слова.

Сартр пришёл к выводу, что он религию заменил литературой, то есть подменил одну форму слепоты на другую. Литература, мол, это такая же вредная иллюзия, как и религия.

В 1954 году Бовуар получила Гонкуровскую премию за роман Мандарины, где подробно описывала свои связи, включая связь с Алгреном. Ему и была посвящена книга.

На деньги Гонкуровской премии она купила себе маленькую квартирку в прекрасном месте Парижа.

В начале сентября она и Сартр слетали в Китай, а на обратном пути остановились в Москве. Симонов опять пытался спаивать Сартра и заодно – Бовуар. На этот раз за всем следила Бовуар и Сартр в больницу не попал.

В мае 1956 года перевод Мандаринов был издан в США. И всем из посвящения стало ясно, кого имела в виду Бовуар под именем своего героя. Алгрен в то время находился в жутком положении, он вторично развёлся со своей женой и проиграл в азартные игры остаток своих денег. (Я же говорил, что он – мудозвон.) Последний его роман был отвергнут издательством, публиковавшим предыдущие романы. В Париж Алгрена не пускали американские службы безопасности, как не пускали за границу всех, кто был хоть как-то связан с коммунистической партией. Так что, давая интервью по поводу Мандаринов, он всячески хаял Бовуар с литературной точки зрения и утверждал, что связь с ней была для него простой интрижкой, а Бовуар просто раздула из неё нечто большее. Потом Алгрен письменно просил прощения у Бовуар за резкость, и она простила его. Опять ей удалось остаться друзьями с бывшим любовником.

В июле 1956 года Сартр с Мишель и Бовуар с Клодом отправились в Грецию и Югославию.

Сартр и Бовуар выработали новое расписание, которого они придерживались уже до конца. Сентябрь и октябрь они проводили в Риме. Это было время совместного отдыха после проведения пяти недель с их возлюбленными. Сартр и Бовуар брали в отеле соседние комнаты в центре Рима и работали. В восемь утра Бовуар стучала в дверь Сартра, они одевались и шли на площадь покупать газеты, которые просматривали во время завтрака. Сартр заказывал три двойных эспрессо. В десять они возвращались в свои комнаты и работали до двух. Они ланчевали без алкоголя. Заканчивали ланч мороженым и шли на прогулку. К трём часам они возвращались к своим письменным столам и работали ещё три-четыре часа.

После вторжения советских войск в Венгрию Сартр выступил с резкой статьёй в консервативной газете, порывая с коммунистами.

В это время Эвелин порвала с Сартром после их трёхлетней связи. Она нашла другого мужчину, с которым она не должна была скрываться. Почему Сартр мог открыто встречаться с Бовуар и Мишель, но не мог с ней? – писала Эвелин. Сартр обещал Эвелин, что никогда не бросит её, что он будет помогать ей финансово. А также что они будут видеться три раза в неделю и что он скоро напишет для неё пьесу.

В 1956 году Сартр получил письмо от девятнадцатилетней франко-алжирской девушки Арлет Элкайм, наполовину еврейки. Она изучала философию и писала диссертацию на тему несправедливости. Она спрашивала, может ли она встретиться с ним, чтобы обсудить проблему? (А у Сартра – ушки на макушке – конечно же – молодуха сама в руки плывёт!)

Началось, как принято, обучение уму-разуму, после чего они любовничали всего несколько месяцев, якобы из-за того, что Сартр больше чувствовал себя отцом, а не любовником в отношениях с Элкайм (но он радостно обсасывал привлекательные для него идеи кровосмешения в переписке с Бовуар).

В 1957 году подопечная Элкайм провалила экзамены. Сартр пытался пристроить её журналисткой, но и здесь она не сумела себя проявить. В итоге Сартр взял и её на содержание. Однако он не представил её членам своего клана и встречался с ней по расписанию, в фиксированные часы и дни.

Секретарь Сартра, молодой человек, Жан Кау был свидетелем постоянной лжи своего босса женщинам. Сартр звонил подряд своим любовницам и каждой говорил индивидуально приготовленную ложь. Мораль его была весьма гибкой. Он называл её «временная мораль».

1958 год был поворотным. Бовуар исполнилось пятьдесят, что она воспринимала чуть ли не с ужасом. Они поехали с Клодом кататься на лыжах.

А Сартр пил всё больше и становился всё более зависим от таблеток.

Он теперь учил, что личность имеет слишком мало власти в современном обществе и что она может обрести свою свободу только с помощью группового революционного акта. (Вот всё, что осталось от хорохорящегося индивидуализма в его экзистенциализме.)

Пребывая с Мишель в Риме, Сартр уделял ей мало внимания – всё писал и писал. Мишель мучилась. Вдруг появился Ревелиотти, который выступал со своей музыкой в Италии и, узнав, что Мишель в Риме, явился «хуже татарина». Мишель всё это время спала с ними двумя, и якобы это её ужасно тяготило (видно, потому что по очереди, а не одновременно). Так Сартр впервые узнал, что Мишель была ему неверна. (Ему, значит, можно, а Мишель нельзя или можно, но при условии подробных рассказов о ебле с другими.) В тот вечер Мишель исчезла с Ревелиотти. Сартру было известно, что Мишель всячески помогает Ревелиотти с его музыкой, будучи его менеджером, но Сартр наивно надеялся, что они не ебутся. Причём Эвелин несколько раз говорила Сартру, что пора ему протереть глаза. Но он считал, что Эвелин просто ревнует его к Мишель и хочет настроить его против неё. (Такой вот специалист-философ: верил, что баба будет с бывшим любовником, от которого у неё ребёнок, тесно общаться по работе и не давать ему, хотя бы время от времени.)

Когда Бовуар узнала, что Клод влюбился в красивую тридцатипятилетнюю богачку, она, погоревав, выступила с конструктивным предложением: хорошо, мы будем с тобой встречаться по очереди. Но та баба не хотела делиться. По мнению Бовуар, большинство женщин стремятся «завоевать и уничтожить». Связь Клода прекратилась через полгода, когда он обнаружил, что его любовнице в действительности не тридцать пять, а сорок пять. Бовуар и Клод снова стали общаться, но уже не так пылко, а больше друзьями, чему оба были весьма рады – опять удалось остаться в добрых отношениях.

После убёга Мишель Сартр стал проводить больше времени с Арлет Элкайм. В сентябре 1959 года он с ней улетел в Ирландию, где они жили в поместье американского кинорежиссёра Джона Хьюстона. Тот хотел сделать фильм о Фрейде по сценарию Сартра. Арлет служила переводчицей. Позже Хьюстон ужасался уродству Сартра и его постоянным монологам, в которые Хьюстону невозможно было вставить и слово.

Нельсон Алгрен снова явился в Париж в феврале 1960 года. Они с Бовуар не виделись восемь лет. Бовуар была в то время на Кубе с Сартром, там Кастро три дня лично возил их по острову, и они провели там «медовый месяц революции», как выразился Сартр.

Бовуар оставила для Алгрена ключи от её квартиры, наказав Ольге, Босту и Мишель позаботиться о нём. Мишель после попытки самоубийства была снова принята в семью Сартра. Алгрен ухаживал за Мишель и однажды в такси взял её руку и положил себе между ног. Когда она рассказала об этом Сартру, он так возбудился, что выеб её, чего уже не имело места два года. Таким образом, их сексуальные отношения возобновились. (Ещё одно доказательство возбудительной цели откровенности, на которой настаивал Сартр со своими любовницами.)

Мишель была счастлива, что Сартр снова её захотел, но уже не тешила себя иллюзиями по поводу времени, которое он будет ей уделять. Они встречались раз в неделю на два часа. Она решила заиметь ребёнка от Сартра, и он не возражал. Но она, которая всегда так легко беременела, никак не могла зачать. Она пошла к гинекологу, и обнаружилось, что у неё перекрыты фаллопиевы трубы. Ей сделали операцию, но всё равно она не смогла забеременеть. У неё было три аборта от Сартра, и вот теперь она стала из-за них стерильной.

А Бовуар провела замечательное время с Алгреном, как в былые времена. Они вместе работали и путешествовали по Испании, Стамбулу, Греции, Криту.

В августе Бовуар полетела с Сартром в Бразилию, а Алгрен остался ещё на несколько недель в Париже.

В июне 1962 года Сартр и Бовуар снова полетели в Москву, надеясь увидеть там изменения к лучшему. Сартр, как и прежде, получил приглашение от Союза писателей. Стояла хрущёвская оттепель. В аэропорту их встречала Лена Зонина, приставленный к ним переводчик и гид в течение их трёхнедельной поездки. Зонина была литературным критиком и переводчицей и собиралась перевести на русский работы Сартра и Бовуар. Теперь, помимо банкетов, их приглашали в дома людей, и Сартр с Бовуар почувствовали в СССР ветерок свободы.

Зониной было тридцать восемь, она была дважды замужем, разведена и жила с двухлетней дочкой и матерью. Она была ярой защитницей справедливости, весёлой, остроумной, и у них образовался тесный контакт в процессе долгих разговоров за водкой в квартире Зониной.

Через две недели после возвращения в Париж Сартр опять полетел в Москву, на этот раз один, на Всемирный конгресс мира. Лена Зонина по-прежнему была его переводчицей. Они, разумеется, стали любовниками, и Сартр, по возвращении в Париж, стал заваливать её письмами. Зонина как-то поведала ему в разговоре, что она всегда первая прекращала отношения с мужчинами. И это заставило Сартра нервничать.

Из-за советской цензуры они пересылали письма через нарочных. Илья Оренбург им в этом помогал.

Зонина была настроена гораздо более критично к советскому правительству, чем Сартр, и она пыталась избавить его от политических иллюзий.

В своих письмах Зониной Сартр, по своему обыкновению, требовал, чтобы она рассказала ему, если она будет спать с другими мужчинами.

В декабре 1962 года Сартр и Бовуар полетели в Москву провести Рождество с Зониной. Под прикрытием Бовуар ему было легче оставаться с ней наедине.

Летом 1963 года Сартр и Бовуар провели шесть недель в Советском Союзе и путешествовали по Крыму, Грузии и Армении.

Сартр сделал предложение Зониной, но она отказалась уезжать из России, потому что это означало бы, что она никогда не сможет вернуться. Она знала, что ей не позволят взять с собой мать, а она не могла её оставить. К тому же она никогда не могла согласиться стать одной из сартровских женщин, которые от него зависят.

В 1964 году были изданы Слова. Сартру было 59. Издатель спросил его, какие у него планы по поводу его литературного наследства. Сартр никогда об этом не задумывался. И тогда он решил удочерить Арлет. Назначать Бовуар своим литературным распорядителем было бесполезно, так как она с ним почти того же возраста. Арлет привлекала Сартра и тем, что была не столь меркантильна, как другие его женщины, и достаточно молодой, чтобы его пережить на много лет. Но Бовуар недолюбливала Арлет и возмущалась тем, что она находится в полной финансовой зависимости от Сартра и не делает попыток как-либо самой зарабатывать деньги.

В том же 1964 году Сартру присудили Нобелевскую премию. Посоветовавшись с Бовуар, он пришёл к выводу, что, если он примет её, он тем самым признает буржуазные ценности, против которых он выступал. Сартр также решил узнать мнение молодёжи. Вся редакция Новых времён была единодушна в решении, что он должен премию принять.

Но Сартр с Бовуар спросили 21-летнюю девчонку, членку социалистической партии. Она написала ему письмо, что все военизированные члены её партии считают, что Сартр будет не Сартр, если он примет Нобелевскую премию. Девица напомнила ему, что Нобелевская премия Борису Пастернаку в 1958 году была дана только для того, чтобы опозорить СССР. Этот аргумент был решающим для окончательного решения Сартра и Бовуар – отказаться от премии.

Сартра угораздило заявить, что он сожалеет, что премия Пастернаку была дана раньше, чем Шолохову, и что единственная литературная работа советского периода, которая удостоилась на то время Нобелевской премии, не только не публиковалась в самом Советском Союзе, но даже была запрещена к прочтению (сам факт запрета литературного произведения его явно не тревожил).

В ноябре Сартр написал Зониной, от которой уже давно не было писем, спрашивая, каково её мнение по поводу его отказа от Нобелевской премии. Но ответа он не получил, Зонина сама прибыла в Париж в декабре 1964 года. Зонина сообщила, что возмущена решением Сартра и его реверансами перед сталинистами. И, вообще, с какой стати Сартр решил, что Шолохов заслуживает Нобелевскую премию больше, чем Пастернак? Разве он не знает, что Шолохов был сталинский лакей? Она сообщила, что все диссиденты в СССР насмехаются над Сартром и его решением.

Книга Слова была посвящена Зониной и, быть может, именно поэтому её выпустили посетить Сартра. Не позволь КГБ ей поехать, начался бы шум, что женщине, которой посвящена нобелевская работа, не дают посетить писателя, посвятившего ей эту работу. Тем более что Зонина перевела Слова, и эта книга пользовалась огромным спросом в СССР (впрочем, как и все западные книги в России в то время). Зонина провела в Париже три недели.

Бовуар переехала к Сартру и отдала свою квартиру для Зониной.

Я тебя люблю ещё больше, —

писал Сартр Зониной на следующий день после её отъезда. (Интересно, каким мерилом он пользовался для измерения своей любви? А, знаю… всегда подручным прибором лжи-лести.)

Восемнадцатого марта 1965 года двадцативосьмилетняя Арлет стала официальной дочерью Сартра (которого в момент удочерения надо было бы посадить в тюрьму за кровосмешение). Таким образом, Сартр вручил Арлет юридические и моральные права, которые он никогда не давал ни одной женщине (включая и Бовуар). После его смерти Арлет стала весьма богатой женщиной, так как распоряжалась всем его литературным наследством и, следовательно, всеми деньгами за любое его использование.

Народ был ошеломлён решением Сартра – ведь в Словах он писал, что не существует хороших отцов (мощное обобщение на основе своего опыта с отчимом и личной нелюбви к детям). Все друзья Сартра были тоже неприятно поражены. Ванда, Мишель и Эвелин были во гневе. За несколько месяцев до этого события Сартр обсуждал его со своими женщинами и обещал каждой из них, что он не сделает этого шага без её одобрения. Ванда, узнав об этой новости, стала ломать мебель в своей квартире. Эвелин рыдала: «Ты не смел так поступать со мной». Мишель грозила самоубийством. Но обошлось – изменить уже ничего было невозможно.

В июле 1965 года Сартр и Бовуар снова двинули в СССР. В то время вся интеллигенция была возмущена процессом над Бродским. По просьбе Эренбурга Сартр впервые попытался вмешаться в советские дела – он написал письмо в Верховный Суд СССР с просьбой о помиловании Бродского. Но письмо было написано слишком подобострастно. Зонина в своём обязательном отчёте КГБ была более жёстка в своих выражениях:

Обвинения против Бродского настолько абсурдны и нелепы, что друзьям СССР, включая Сартра, становится трудно защищать нашу страну.

После месяца, проведённого с Зониной, Сартр путешествовал три недели с Арлет (ёб или не ёб? – вот в чём вопрос: его же так влекла идея инцеста), а затем две недели – с Вандой. (Как заботливый хозяин, Сартр выгуливал своих сучек регулярно и по очереди.)

А Бовуар поехала отдыхать со своей новой пассией Сильвией Ле Бон. Ситуация была с прежнего конвейера (устроилась охотиться на любовниц у своей интеллектуальной кормушки). В 1960 году семнадцатилетняя Сильвия написала Бовуар восторженное письмо. Они встретились, и пошло-поехало. Сильвия изучала философию, и Бовуар стала ей помогать – соблазнение длилось достаточно долго. Но летом в августе 1965 года они поехали на Корсику, и Сильвия назвала это путешествие «медовым месяцем».

Кстати и между прочим, у Сартра с Сильвией Ле Бон тоже была сексуальная связь – Бовуар сама подначивала её иметь любовников, а Сартр только этого и ждал.

Бовуар попала в автомобильную аварию, возвращаясь из итальянской поездки с Сартром (он уехал в Париж чуть раньше). Клод и Сартр бросились в Италию. К счастью, ранения были не опасны для жизни. Сартр оставался с Бовуар всё время и перевёз её в Париж. Бовуар была в постели три недели, и Сартр, Ланцман и Сильвия по очереди дежурили у её кровати. Квартира Бовуар была завалена цветами, и самое сложное было – избавляться от людей, которые хотели её посетить.

Зонина снова приехала в Париж в середине ноября 1965 года. Её пустили с трудом – Сартру пришлось писать письма, что она его переводчица и что её приглашает журнал Новые времена. Он поселил её в отеле поблизости от своей квартиры. На этот раз Сартр скрыл её приезд от своих женщин. Но они пронюхали и устроили ему бенц, а Сартр опять отпирался отчаянным враньём.

Со 2 мая по 6 июня 1966 года Сартр и Бовуар опять в Советском Союзе. В то время шёл процесс над Синявским и Даниэлем. Зонина подписала письмо группы писателей с требованием их освобождения, чем подвергла себя преследованиям. Она попала в «чёрный» список тех, кого могли больше не пустить за границу. Сартр и Бовуар поехали с Зониной в Ялту и Одессу, и на каждом шагу они встречались с запретами: иностранцам нельзя туда, иностранцам нельзя сюда.

В 1965 году дали Нобелевскую премию Шолохову – замечание Сартра, по-видимому, повлияло на решение Нобелевского комитета.

Когда Зонина пыталась организовать встречу Сартра с Солженицыным, Солженицын не пожелал встречаться с Сартром из-за его ремарок о Нобелевской премии Пастернаку.

Зонина вышла из Союза писателей в качестве протеста и высказала Сартру свои разочарования в нём. Она думала, что он свободен, но оказалось, что он не говорит то, во что верит, и не делает то, что он хочет. Сартр был убит и не мог работать (аж!) целую неделю. Он писал ей, что становится стар, что приходится делать уступки жизни и что единственная его настоящая свобода – это она, Лена, и его любовь к ней.

В сентябре 1966 года Бовуар и Сартр летали в Токио. Популярность Сартра и Бовуар в Японии была огромной. Второй секс, переведённый на японский в том же году, был бестселлером. Приставленная к ним переводчица Томико Асабуки по отработанной схеме стала любовницей Сартра.

А на обратном пути они снова остановились в Москве – это был их одиннадцатый, и последний, визит в Керосинию. Связь с Зониной на этом прекратилась.

Восемнадцатого ноября 1966 года покончила с собой Эвелина. В своих предсмертных записках Клоду и Сартру она подробно освобождала всех от ответственности за её шаг. Но её смерть сильно повлияла на Сартра, и он находился в тяжёлом психическом состоянии.

Ванда, всегда недолюбливающая Бовуар, стала ей угрожать, что убьёт, мол, и купила для этого пистолет. Сильвия Ле Бон взяла дело в свои руки и с бойкими подружками по колледжу явилась на квартиру к Ванде, они избили её и отняли пистолет. Они также хотели взять письма, которые ей писал Сартр (Бовуар опасалась, что Ванда может их уничтожить), но не нашли их.

Тем временем Бовуар издала новую книгу своих мемуаров, и Нельсон Алгрен опять залупился. Он писал в рецензии:

Рекламировать интимные отношения между двумя людьми – это значит их разрушить.

Бовуар со своей стороны писала, что она и Сартр вступили в соглашение: иметь свободу любить других, но они всегда избегали вопроса, а что будет чувствовать третья сторона по поводу их соглашения. Их партнёры и партнёрши, воспитанные в традиционных понятиях любви, верности, семейных отношений, часто страдали от свободы, на которую их обрекали Сартр и Бовуар.

В мае 1981 года Нельсону Алгрену исполнилось 72. Его избрали в престижную Академию Искусства и Литературы, и у него взяли интервью, где зашла речь о Бовуар. Он уже не поддерживал с ней связи долгие годы и изрёк такую фразу:

Я бывал в борделях по всему миру, и женщина всегда закрывает дверь, будь то в Корее или в Индии. Но эта женщина (Бовуар) открывает дверь нараспашку, приглашая смотреть публику и прессу… У меня нет зла на неё, но я считаю, что это было оскорбительное действие с её стороны.

На следующий день после этого интервью он умер от сердечного удара. Бог правду видит. Ведь если бы Бовуар писала о нём, что у него хуй в полметра и что он мог ебать раз за разом твёрдо стоячим, то он бы не имел к Бовуар никаких претензий, а сам бы открывал дверь нараспашку. Мудозвон – ну что ещё о нём сказать?

После шестидневной войны Сартр встал на сторону арабов, а Бовуар – на сторону Израиля. Она видела, что цель арабов не мирное сосуществование с Израилем, а его уничтожение. Клод, который так впечатлился эссе Сартра об антисемитизме, теперь называл Сартра антисемитом. Сартр в ответ называл Клода империалистом.

В августе 1968 года советские танки вошли в Чехословакию. Сартр переименовал его недавно любимых советских руководителей в «военных преступников». В конце ноября он с Бовуар поехал в Прагу для демонстрации солидарности с чехами. Сартр написал Зониной, что больше не поедет в СССР и полностью порывает с советским правительством. Это означало, что они больше не увидятся, разве что она появится в Париже.

Но из огня да в полымя – Сартр увлёкся маоистами. Бовуар не разделяла его новой политической страсти.

Восемнадцатого мая 1971 года у Сартра случился удар – правая рука была частично парализована. С этого времени началось его скатывание в общепредназначенную пропасть. В марте 1973-го случился второй удар. Зонина приехала в Париж в конце года. Но ситуация была напряжённой, и во время первого ланча в ресторане вместе с Бовуар и Ле Бон, Сартр едва сказал пару слов. Он ослеп. Бовуар читала ему запрещённый в Союзе Архипелаг ГУЛАГ.

В июне 1975 года праздновалось семидесятилетие Сартра. Ванде было 58, Мишель 55, Арлет почти 40. У Сартра началась интрижка с Еленой Ласситиотакис – гречанкой, которой было чуть более двадцати. Она приехала в Париж изучать философию.

Я чувствую себя с ней будто мне тридцать пять, —

говорил Сартр. Но с Еленой случился психический приступ на улице, и Бовуар с Ле Бон поместили её в психиатрическую клинику. Они пошутили над Сартром, что он сводит с ума всех женщин.

В 1977 году Сартр прервал связь с Еленой. Но, как и с остальными женщинами, он поддерживал с ней дружеские отношения.

До конца своей жизни он имел сексуальные отношения (но не совокупления) с Мишель.

Однажды Сартра спросил его приятель, как он может поддерживать отношения со столькими женщинами одновременно, когда они так ревнивы.

– Я лгу им, – объяснил Сартр.  – Это проще и более достойно.

– Вы лжёте им всем?

Сартр улыбнулся :

– Да, всем.

– Даже Бовуар?

– Особенно Бовуар.

На его семидесятичетырёхлетие в 1979 году Франсуаза Саган прислала ему любовное письмо с просьбой разрешить его публикацию. Она любила его как писателя и как мужчину, писала она. После этого Сартр и Саган встречались регулярно. Он брал её в рестораны, она разрезала ему мясо и держала его за руку. Она также проносила ему виски, пить которое ему было запрещено, и конечно же ненавидела Бовуар.

Сартра знакомили и с другими женщинами, он спрашивал, красивые ли они, и лапал их. Они тоже трогали Сартра за нужные места и рассказывали детали из их половой жизни, что весьма увлекало Сартра.

Сартр умер после очередного удара в больнице в 1980-м. С ним по очереди дежурили члены его клана-семьи.

После похорон Сартра Бовуар в безутешном горе заболела пневмонией и еле-еле выжила.

Бовуар настояла на удочерении Ле Бон, которая поначалу сопротивлялась. Но кто-то должен был распоряжаться и её литературным наследством.

Бовуар опубликовала письма Сартра к ней. После её смерти Ле Бон без всякой цензуры опубликовала письма Бовуар к Сартру, что вызвало скандал. Всем стало ясно, что никакой «прозрачности» в их отношениях не было – было наслаждение пересказом любовных похождений и куча недоговорок и лжи.

Бовуар умерла 14 апреля 1986 года.

Место в Париже на углу, где была квартира Сартра, назвали именем Сартра – Бовуар.

Выводок выводов

Даже из «аморальной» истории мне всегда хочется извлечь мораль. Как же после этого можно меня называть аморальным?

Одним из объяснений, почему меня тянет извлекать мораль из всех историй, о которых я пишу, может быть то, что во всём мне видятся басни, а этот жанр требует морали в конце.

Не вызывает никаких сомнений, что «свободно-честные» отношения, подобные тем, что были у Сартра и Бовуар, существовали до, во время и после них. Но в отношениях этих состояли либо люди неизвестные, либо скрывающие свои отношения от общественности. В случае же Сартра и Бовуар впервые знаменитые и уважаемые люди на личном примере громко пропагандировали половые отношения, которые перечёркивали мораль их и нашего времени. Оказалось, что любовная пара может вести внебрачную активную сексуальную жизнь, причём они не подонки и подлецы (как это любят представлять религиозные и политические ханжи, стоящие у власти), а люди благородные, добрые, талантливые и глубоко любящие друг друга и других.

Узаконивание Сартром и Бовуар повелений похоти сделало саму похоть пристойной и ей перепало даже от романтичности.

Следует, однако, иметь в виду, что Сартр и Бовуар не имели детей, а будь у них дети, то это заставило бы Сартра и Бовуар прибегать к ещё большей лжи, чем та, которой они пользовались для «воспитания» своих любовниц и любовников. Так что провозглашённая Сартром и Бовуар свобода и честность более-менее возможны только в бездетном состоянии. А так как большинство пар заводит детей, то «массовое производство» подобных отношений не грозит стабильности семейного «рынка».

Неизбежно возникает иной вопрос: насколько описания отношений Сартра и Бовуар (будь описания сделаны самими Сартром и Бовуар или их современниками, свидетелями этих отношений) соотносятся с истинной сутью их отношений? То есть насколько их слова соответствуют их делам?

Бовуар, например, всегда публично отрицала свои сексуальные отношения с женщинами, но в опубликованных её письмах Сартру всё предстало совершенно иначе – там она подробно описывала свои любовные ночи с юными ученицами.

(Кстати, в американском издании Tête-à-Tête имеются извлечения из дневников Сартра, но из французского издания они изъяты по настоянию приёмной дочери Сартра, единолично распоряжающейся его литературным наследством. Только когда дневники Сартра будут опубликованы полностью, можно будет серьёзнее говорить о правде в отношениях Сартра и Бовуар, так как ложь одного из них сможет в какой-то степени нейтрализовать ложь другого.)

То, что происходило с Сартром и Бовуар на самом деле, неизбежно претерпело изменения, будучи ими занесено на бумагу, потому как они прекрасно осознавали, что каждое их слово будет изучаться будущими поколениями, а потому даже при их искренности по отношению к самим себе, они манипулировали будущим общественным мнением, создавая свой посмертный образ, который непременно со временем превратится в миф.

Сартр утверждал ненужность секретов частной жизни. Проявлялось это в том, что он не желал скрывать свою частную переписку от потомков. Мол, чем прозрачнее, тем лучше. Он хотел, чтобы потомки знали о всей его жизни, и он не стыдился её в, так сказать, частных, личных проявлениях. Однако всё это было на словах, ибо всякий раз, когда он брался за перо, естественность и непринуждённость пропадали, а появлялась неизбежная поза.

Потому, составляя мнение о Сартре – Бовуар, следует руководствоваться не их красивостями и ложью, а человеческой сутью (наличие которой они отвергали), гоняющейся за собственными наслаждениями и старающейся в то же время подладиться под уже существующие мифы, чтобы казаться привлекательной для тех, кто им поставляет наслаждение.

Было бы интереснее, если бы Сартр с Бовуар не отделывались словесами, а позволяли запечатлевать свои половые дела с помощью фотографии и кинемото-тоже-графии.

Выборочность их откровенности разительна. Например, они нигде (во всяком случае, в этой книге ничего об этом нет) не упоминают о своих венерических заболеваниях. А ведь при сартро-бовуаровской активной половой жизни хоть раз, но должны же были они что-то подхватить.

Или вот такое: в ноябре 1976 года авторша книги Hazel Rowley интервьюировала Бовуар у неё в квартире. Бовуар утверждала, что якобы между ней и Сартром не было ревности. Однако их собственные письма и все документы говорят о противоположном.

Также Сартр и Бовуар помалкивали (судя по Tête-à-Tête, а эта книга является самым полным изложением известных документов), устраивали ли они оргии? Или хотя бы менаж труа? Трудно себе представить, что нет, ибо при их сексуальной раскрепощённости – это разумное и логическое следствие свободы сексоизъявления.

Совсем ничего не говорится о Сартровом опыте с мужчинами. Что-то там должно быть, к тому же он где-то обмолвился, что женщин любит больше, чем мужчин. Значит ли это, что Сартр любил мужчин, но меньше?

Так что речь идёт не об открытости Сартра и Бовуар, не об их «прозрачности», а лишь о некотором уменьшении закрытости. Вот почему нельзя доверять словам Сартра и Бовуар, а только их действиям. К сожалению, наблюдение за их действиями было весьма ограниченным, и всё, что нам осталось, – это пересказ этих действий, который полон искажений и недомолвок. (Эх, живи они в наше время, можно было бы установить камеры у них в квартирах и устроить Reality TV, тогда бы их действия у нас на виду сделали бы их жизни «прозрачными», как они мечтали.)

Сартр вполне осознавал, что пишет он для того, чтобы соблазнять этим женщин. Однако читатели принимают его писанину за чистую монету и всерьёз размышляют над красивыми выдумками и подчас бредом, не подозревая или не осмеливаясь думать, что всё, ими читаемое, есть не что иное, как крик самца, призывающего самок. Если бы читатель, берущий книгу в руки, стряхивал с себя благоговение и трепет перед тем или иным писательским именем и читал написанное не как манифест или руководство к действию, а с осознанием, что писанина – это всего лишь трюки, чтобы обратить на себя внимание женщин или мужчин, – то читатели реагировали бы на художественную литературу как на документальную, но завуалированную и приукрашенную сексуальную исповедь писателя.

Впрочем, и слова, как мы уже знаем, были у Сартра далеки от истины его интимных отношений. Он лгал своим женщинам, и винить его в этом нельзя, ибо правда разрушительна для всех интимных отношений, основанных на иллюзии верности.

Ещё одна причина для осторожного восприятия исповедей Сартра и Бовуар была высказана ими самими. Они не раз говорили, что были бы значительно откровенней в рассказах о своей половой жизни, если бы их не удерживало то, что в неё вовлечены другие люди. А эти другие – ад, как писал Сартр. И прежде всего потому, что они не разделяли его сексуальных (а потом – политических) убеждений.

Помимо писаний, как способа привлечений к себе женщин, Сартр, как и все мужчины, использовал деньги.

Общеизвестна феноменальная щедрость Сартра – он раздавал деньги друзьям и ничего не просил взамен (так уж ничего?). Он никогда не позволял никому платить в ресторане, сам платил за всех. (А вот Рудольф Нуриев, читал я где-то, был прямой противоположностью – никогда не платил в ресторане, позволяя всем платить за себя, а он был побогаче Сартра. И значительно красивее – он не боялся, что его перестанут любить, если он не будет разбрасывать вокруг себя деньги.)

Ещё в детстве Сартр украл у мамы деньги, чтобы угостить одноклассников пирожными, желая вызвать таким способом к себе расположение.

Если ты скуп, то можешь быть уверен, что твои друзья проводят с тобой время не из-за денег. А в случае Сартра всегда возникает мысль: не будь он таким щедрым, кто из его баб оставался бы с ним? Одно дело – переспать разок со знаменитостью, а другое дело – регулярно встречаться с нею на унизительных условиях расписаний.

Регулярная доступность женщины может быть обеспечена только деньгами.

Меня удивило больше всего, что при всей своей пожизненной любви к Бовуар Сартр ничего ей не завещал – всё ушло к приёмной дочке Арлет Элкайм. Чем руководствовался Сартр при принятии такого решения? Вот что хотелось бы узнать.

Бовуар не любила жаловаться, зудить, и это тоже способствовало длительности их отношений. Она была терпелива и сносила то, что вряд ли бы снесла любая другая женщина. Она считала, что обязана Сартру стольким многим в своей жизни, что делала чрезвычайные попытки смотреть на происходящее его глазами. Бовуар считала, что любит Сартра больше, чем он её.

Одним из критериев силы любви является размер жертвы, на которую пойдёшь ради своего возлюбленного. Бовуар, без всяких сомнений, жертвовала значительно большим, чем Сартр. Бездетность гораздо страшнее для женщины, чем для мужчины, она и есть главная жертва женщины. Хотя, по косвенным данным, Бовуар не имела ни одного аборта, и это выяснилось к концу её жизни в процессе её борьбы за права женщин, в том числе и за легализацию абортов. Если это действительно так, то скорее всего Бовуар не могла родить, так как невозможно представить, что на протяжении всего своего детоносного возраста, при активной сексуальной жизни со множеством любовников она ни разу не залетела. Сартр практиковал свой любимый метод предохранения – вытаскивание хуя до семяизвержения. Метод этот – и впрямь хуёвый, и Сартр то ли по невежеству, то ли по эгоизму им пользовался всю жизнь. В результате от Сартра беременела куча женщин. Поэтому, быть может, жертва материнства, которую принесла Сартру и своей карьере Бовуар, была вовсе не жертвой, а физиологической особенностью Бовуар, вынудившей её на бездетную жизнь.

Поучительная суть сексуальных взаимоотношений Сартра и Бовуар состоит в моральной дискредитации сексуальной верности, в том, что возлюбленным нужно биться не за верность друг другу, а за верность своей похоти, которая цветёт только от разнообразия партнёров. Идея верности как таковая осталась, но она почестнела, ибо стала соизмеряться с желаниями людей, а не с выдумкой общества, направленной на пресечение половой жизни.

Сексуальная верность с открытием генетики стала нравственным атавизмом и становится бессмысленной. Ведь необходимость верности основывалась не на моральных принципах, а на практической необходимости следить за сохранностью генного набора рода. Практичные евреи прослеживали «чистоту расы» по матери, поскольку рождение данного ребёнка из данной пизды является неопровержимым доказательством материнства. Доказать же отцовство в те времена было невозможно и оставалось полагаться только на установление и поддержание женской верности. А вот антисексуальные христиане решили прослеживать родство по отцу, пренебрегая тем повсеместным фактом, что младенец не «в отца, а в проезжего молодца». В результате чего евреи сохранили свой генный набор, узнаваемый до сих пор, тогда как христиане и прочие, основывающие род на отцовстве, превратились в аморфную массу.

Сартр и Бовуар, отвергнув сексуальную верность, сделали упор на дружескую верность, которая есть основа длительных человеческих отношений.

Как в традиционной семье, дружба между супругами много важнее, чем секс, так и долголетие отношений Сартра и Бовуар было основано на дружбе. А потому Сартра и Бовуар надо перевести из разряда великих любовников в разряд великих друзей.

В битвах ебли и ревности Сартра и Бовуар «победила дружба».