Resume

Я – плохой финансист, средний инженер, хороший писатель и великий пророк.

* * *

Пророки разного рода не писали романов, пьес, повестей – они ограничивались притчами, афоризмами, указаниями. История доказала, что именно эти жанры литературы наиболее действенны и, следовательно, наиболее долговечны.

Вот и я пробавляюсь этим же, не столько пророчествуя, сколько порочествуя.

Медицинский осмотр

Гинеколог всмотрелся во влагалище пациентки и сказал: «Вы внутри так же красивы, как и снаружи».

Потом он проверочно всунул палец ей в зад, потеребил матку сквозь перепонку и заключил, что матка у неё идеальной формы и плотности.

Женщина ушла от врача польщённой – ведь правильно говорят, что внутренняя женская красота не менее важна, чем наружная.

Совет официанта

Я регулярно натыкаюсь на официантов, произносящих одну и ту же, портящую мне аппетит фразу.

Итак, ты изучаешь меню, чтобы выбрать «чаво пожрать», и официант встревает тебе помочь. Он предлагает блюдо, описывает, как оно приготавливается и в качестве заключительного аккорда, которым он хочет меня убедить, объявляет: «Это моё любимое блюдо».

После этого заявления, я уже это блюдо ни за что заказывать не стану. Какое мне дело до гастрономических предпочтений этого чужого, безразличного мне навязчивого человека? Такого советчика я спрашиваю в ответ: «А какое блюдо тебе не нравится? Я именно его и закажу.»

А если о своём любимом блюде мне объявляет официантка, то ей я задаю встречный вопрос: «Ты лучше скажи, какая твоя любимая поза?»

Официантка остолбевает.

Из чего я заключаю вслух, что её любимая поза – стоя.

«Менял я женщин…»

Когда я в детстве слышал как актёр Михаил Жаров пел:

я не мог уразуметь, при чём тут перчатки? Почему не как рубашки или ботинки? Когда я повзрослел, я тоже не шибко осознавал, в чём тут дело. И только прознав про американское выражение «tight as a glove», я понял, что акцент делается не на самой перчатке, а на её свойстве плотно облегать пальцы. Тогда-то это перчаточное свойство женских скважин стало основополагающим для понятия песенной строчки.

Однако, если следовать прямой аналогии, то перчатки должны быть трёхпалыми.

Вера в бога

Вера в бога заключается в том, чтобы не пытаться выведать у него цель жизни, а принимать жизнь, какой она дана. И нет более ясного объяснения смысла жизни, чем наслаждения радостями бытия.

Предназначение женской красоты

Женская красота предназначена для привлечения исключительно чужих мужчин. Мужья, любовники, близкие знакомые быстро привыкают к красоте женщины и перестают реагировать на неё. Красота этой женщины становится для её близких сама собой разумеющейся, незаметной. Но каждый новый взглядывающий на неё сразу очаровывается ею и вожделеет эту красавицу.

Всё это лишь подтверждает, что женская красота создана для мгновенного заарканивания незнакомых самцов, чтобы женщина не была завязана с одним, а постоянно получала бы приток новой спермы.

Ничто человеческое…

По тому, что мы больше всего ненавидим в других, можно определить то, что лучше всего задавлено в тебе самом. Вот эта черта характера в знакомом или чужом, вызывающая в тебе столько ненависти, существует и в тебе, просто тебе удалось её сильнее всего придавить, а потому ты так резко реагируешь на эту черту, когда она предстаёт перед тобой нежелательным напоминанием и даже укором.

Таким образом, получается, что «хорошие люди» это не те, у кого нет дурных наклонностей, а те, которые лучше всех их подавляют.

Ничего не отвалилось

Ну да, Bill Cosby соблазнял женщин не с помощью водки, денег или других благ, а с помощью наркотиков. Представляю, как эти бабы под их действием расслаблялись и ебли свои галлюцинации, будто любимого любовника, и этим половым энтузиазмом со всей драматичностью пользовался великий комик.

Это ведь надо же – какая трагедия?! – этих несчастных баб выеб знаменитый, весьма привлекательный негр (небось с большим хуем), причём ещё богатый и щедрый. И не заразил, не оплодотворил, не нанёс увечий. Проснулась баба в объятиях знаменитости – так радуйся сюрпризу.

Вполне возможно, что Косби был не во вкусе всякой бабы, но сколько несчётных раз она, с незамутнённым сознанием, еблась с разной дрянью, до Косби и после. И ничего от неё не отвалилось.

Каждая баба ожидала, что Косби поспособствует её карьере, с этим в голове они и соглашались на встречу с ним один на один, и за это они бы, не задумываясь, развели для него ноги. Но он им не поспособствовал в карьере, во всяком случае, не в той мере, как они предвкушали, – Косби решил срезать углы с помощью таблеток. А это женщины восприняли как оскорбление – как же? им не заплатили! Взяли их бесплатно. А это самое большое преступление в глазах американских женщин-карьеристок.

Я уверен, что все эти белые жалобщицы – расистки. Предположим, вместо Cosby это был George Clooney, Brad Pitt или Bradley Cooper. Небось молчали бы в тряпочку и только просили бы ещё. Таблеток.

Вина Косби не в том, что он выеб женщин с помощью фармацевтического соблазнения, а в том что он – негр, богатый и знаменитый, и бабы хотят его унизить, а деньги присвоить.

Скольким разным мужикам эти бабы дали, будучи к ним безразличными или из-за лени сопротивляться или по пьяни, или для карьеры, и бабы эти никого не засудили, а тут все разом набросились на одного, самого богатенького и самого чёрненького.

И ведь до сих пор у них ничего не отвалилось.

Есть понятие courtesy fuck – ебля из вежливости. Так вот вам наказ:

Женщины, будьте вежливы!

Лучший собеседник

Был я на вечеринке разбогатевших и богатых эмигрантов. Врачи, юристы, бизнесмены, просто богачи. В этом плане я был там белой вороной. Разговоры велись вокруг денег, анекдотов и снова, так или иначе, денег. Иногда упоминались произведения искусства, украшавшие многомиллионный дом. Среди обильной еды и выпивки шагал белый воронёнок, мальчик с iPad-ом в руках. Он был единственный ребёнок среди гостей. Я спросил его о чём-то Яблочном, он живо и подробно ответил, и мы сразу разговорились. Мальчику было 9 лет.

– Скоро десять, – торжественно уточнил он.

Мы сели на диван, и он стал мне показывать свои любимые apps, видеоклипы, а когда я ему сказал, что нахожусь в состоянии перманентной любви к Макам с 1986 года, наш разговор превратился из ручейка в водопад. Мальчонка знал почти всё про старые и новые Маки, iPhone-ы, iPad-ы, про историю компании и самого Стива Джобса, так что мы проговорили с ним весь вечер, прерываясь на моё питие, гурманство и сауну и на его – беготню и смотрение в экран телевизора во всю стену.

Но самое главное – мальчонка говорил на хорошем русском языке, что чрезвычайно редко для детей его возраста, родившихся у россиян в Америке. Единственный недостаток был в том, что он всех называл на «ты». Сначала меня это покоробило, но потом я решил, что, наверно, ему трудно отличить «вы» – множественное от «вы» уважительного, а когда я подумал, что у меня мог быть сын такого возраста, то мне даже приятно стало, что этот малыш непринуждённо говорит мне «ты».

В какой-то момент он подмешал английские слова в свою русскую речь. Я предложил ему разговаривать либо на русском, либо на английском, поскольку смеси получаются уж слишком гремучие.

– OK, – с готовностью согласился мальчик, но тут же спохватился, – а ОК можно говорить по-русски?

– ОК – можно, – великодушно согласился я.

Верность

Верность – это примитивный метод выведения генетически «чистых» людей. Где под «чистотой» имеется в виду намеренно выбранные геномы родителей.

Опытные отношения

Родители и общество учат подростков, что надо сначала установить серьёзные отношения с партнёром и только потом заниматься сексом или вообще отложить секс на как можно позже.

А в действительности надо начинать именно с секса как можно раньше и отложить отношения на как можно позже. Ибо секс – это то, что в подростках уже «готово к употреблению», а для серьёзных отношений им надо накапливать жизненный опыт.

Есть два типа отношений: одни складываются до того как начали заниматься сексом, на основе копящегося голода – в них делается множество идеалистических и, следовательно, неправильных решений.

Другие отношения складываются в процессе сексуальных – они основаны на наслаждении, желании его продлить и разнообразить. Эти отношения поглощают участников реалистичностью наслаждения и быстро лишают их романтических иллюзий, толкающих на ошибочные жизненные решения.

Обучение добыче наслаждений и есть самый главный жизненный опыт.

Косметика аранжировки

Я научился видеть красоту женщины, которая без косметики, без причёски, неряшливо одета, вся в своих запахах, то есть во всём том, от чего принято отвращаться. Однако узнать красоту мелодии без красивой одежды и косметики аранжировки я, увы, не умею.

Я помню, как впервые услышал Love Is a Loosing Game – Amy Winehouse сидела лахудрой на каком-то вшивом диване и бренчала на невнятной гитаре. Я разобрал только строчку названия, которая мне понравилась поэтически, но сама песня и исполнение с чрезмерным завыванием меня совсем не тронули.

Когда же я услышал эту песню в оркестровой аранжировке на диске, она превратилась в гимн-трагедию-симфонию, которая выворачивала душу наизнанку.

Вот тебе и музыкальная косметика. Обходиться без неё я не научился – а всё из-за того, что музыку ебать нельзя.

Дегустация

Дегустаторы могут пробовать большое количество вин только потому, что они сплёвывают, а не глотают. Иначе они не только не смогут дегустировать, но просто сопьются.

Подобное происходит при пробовании женщин на оргии, всех можно пробовать, но не кончая, не сплёвывая. Иначе дегустация превратится в выпивание целой бутылки до дна с последующим отключением.

Выбор состоит в том, что тебе больше нравится: дегустация или пьянка.

Польза смерти

Бессмертие позволило бы человеку воспринимать свою жизнь, как само собой разумеющуюся. А смерть заставляет его ценить жизнь, или, по меньшей мере, бояться её потерять. Так смерть делает жизнь осознанной и прочувствованной.

Относительность свободы полов

Почему мужчины так остервенело охраняют нравственность женщин? А под нравственностью подразумевается сексуальное невежество. Почему мужчины любят юных девушек? Всё потому же – невежественную женщину и неопытную девушку легче всего впечатлить своим заурядным сексом и легче их удовлетворить, скажем, разовым оргазмом. Многие наивные женщины кончив раз, думают, что это всё, и не требуют большего. Тогда как опытная женщина, особенно теперь, ищет не только опытного мужчину, но и опытных мужчин.

В наше время даже невинная девушка с помощью порнографии в интернете становится сведущей и, следовательно, требовательной. А это заставляет мужчин дополнительно напрягаться, что далеко не каждому по нраву и по силам.

Сексуально активная женщина на каком-то жизненном этапе (в зависимости от степени активности) осознаёт притягательность, а часто – необходимость множественных хуёв, ебущих её один за другим и одновременно. Осознав это и попав в желаемую ситуацию, она наслаждается тем, что личность мужчины для неё становится безразличной, если его хуй хорошо стоит, то есть женщина хочет только хорошего хуя, вне зависимости от тела, к которому он приделан, ибо женщина впадает в ебальный транс и пожирает хуи всеми своими отверстиями с закрытыми глазами. Языки и умелые пальцы она тоже слепо и гостеприимно поощряет.

Именно продвижения к обретению такого состояния женщины больше всего и боятся мужчины (чаще всего подсознательно), и с целью его предотвращения стараются держать женщин в сексуальном невежестве, потому как вкусившая хуёв женщина относится к твоему хую, даже если он и неплох, как принципиально недостаточному и отношение её к хуям становится жадным, что является самым страшным для мужчины, стремящегося к необоснованно единоличному владению женщиной.

Освобождённая женщина оказывается значительно свободней мужчины, ибо мужчина резко ограничен своим оргазмом, и, следовательно, количеством «непрерывных» женщин, тогда как женщина получает доступ к протяжённо неограниченному количеству оргазмов с помощью практически неограниченного количества мужчин.

Женщина создана для ебли, тогда как мужчина создан для того, чтобы поебаться и уйти. Или заснуть.

Бессмысленный секс

Американцы изобрели и широко используют термин «meaningless sex» (бессмысленная ебля). Вставляется эта фраза в контекст укора за легкомысленное поведение, то есть за свободную и радостную еблю. Однако, главнейший смысл ебли состоит в наслаждении и, называя её бессмысленной, недоумки утверждают, что наслаждение – это так, постольку-постольку, побочное явление и потому уж коль решаешь ебстись, то непременно осмысленно: для женитьбы, для отношений, детопроизводства и семейноячеистости.

Бессмысленной ебля может оказаться только с точки зрения женщины, когда она не дотягивается до оргазма, ибо ёбарь – плохой, да ещё бесперспективный как муж.

Для мужчины же ебля бессмысленной не бывает. Чем быстрее она свершается с незнакомкой, тем большим смыслом она наполняется. Так что этот термин введён специально для женщин, но по невежеству его пытаются навязывать и мужчинам. С таким же успехом можно убеждать каждого мужчину с брюшком, что он беременный.

И вообще, sex сам по себе не может быть бессмысленным, поскольку ебля всегда полнится Высшим смыслом.

Психологическая пропорция

Чем больше мужчина платит женщине, тем меньше она себя чувствует продажной.

Чем дороже запрашивает проститутка, тем убедительней она превращается в приличную женщину.

Время вносит коррективы

Раньше она говорила, что на первом свидании не даёт.

Теперь она говорит, что на первом свидании не даёт без презерватива.

* * *

Любые разговоры с женщиной – это переговоры.

Образ романтической женщины

Она сочиняла лирические песни про возлюбленного, которому хотела бы отдать всю свою любовь, а в свободное от романтики время она организовывала вечеринки, где её ебли по очереди и разом до десяти мужчин.

«Я – в раю», – в полубессознательном состоянии шептала она, когда её рот на несколько секунд освобождался от очередного хуя.

Джо пихал ей хуй в глотку, вызывая у неё рвотный рефлекс, в результате чего её прямая кишка пыталась вытолкнуть мой хуй, что придавало дополнительное наслаждение – преодолевать это плотное, но тщетное сопротивление. В одно из таких преодолений я кончил, и Джо переместился в освобождённое мною чудное место.

Русского языка она не знала, но любила поэзию и просила, чтобы, пока Джо её ёб, я шептал бы ей в ухо стихи на русском. Её возбуждали ритмические звуки. Мне почему-то вспоминался только Есенин. Она подвывала от счастья.

Это был поэтический способ удовлетворения женщины.

Направление развития эволюции

Если бы мужская эрекция сопровождалась возникновением обильной смазки на поверхности хуя, то все женщины влюблялись бы в анальный секс с первого взгляда-раза.

Всеобщая очередь

Есть очередь, в которой каждый человек стремится простоять как можно дольше – это очередь за смертью.

Гендерное

Как мужчина может претендовать на мужественность, когда у него имеются соски, лизание которых доставляет ему наслаждение?

Как женщина может претендовать на женственность, когда у неё имеется недоразвитый хуй, который даёт ей главенствующее наслаждение?

Лучше всего ни на что не претендовать.

Мужское кратколетие

99 процентов усилий при ебле прикладывает мужчина, за исключением, когда женщина скачет на хую. А во всех остальных случаях, когда она лежит на спине, на боку, на животе или стоит на ногах, на четвереньках или на голове, – максимум, что она делает, – это поддаёт да и то в основном лишь при приближении к оргазму. А мужик пашет, вкалывает как насос, как генератор, как отбойный молоток, как шатун, – туда-сюда с большими и малыми амплитудой и разбросом.

Единственное исключение, когда женщина скачет на хуе, но даже и в этой позиции она может перестать двигаться, предоставляя мужчине внизу выполнять основную работу по движению бёдрами.

Неудивительно, что для такой работы мужчине требуется сильное сердце и объёмные лёгкие, не говоря уже о других органах. Мужчину спасает только то, что, по статистике, он кончает в среднем за три минуты. Спринтер, то есть. Но если мужик умеет отгонять свой оргазм во имя добывания женского, то он должен быть марафонцем и не выдыхаться в течение получаса, а то и часа. Это – редкие гиганты.

Вот женщина и тянется к сильным и выносливым мужчинам, но вовсе не потому, что они могут её защитить (она сама себя защитит, вовремя разведя ноги), не потому, что он будет лучший добытчик (она сама всё добудет, вовремя разведя ноги) – а для обеспечения себе максимального наслаждения.

Таким образом, мужчина делает в совокуплении основную часть работы, тогда как женщина лишь получает наслаждение, причём, как говорят, более сильное, чем мужчина, и, несмотря на это, женщин ещё приходится уговаривать да соблазнять. При таком потребительском отношении, согласившуюся женщину надо сразу сажать на хуй со словами: «А вот теперь работай!» И мужчина может пока вздремнуть, отдыхая после утомительного процесса соблазнения.

Неудивительно, что мужчины умирают раньше женщин – ещё бы, они совершают так много дополнительных изнуряющих телодвижений!

Если же говорить об оральном сексе, то положение оказывается прямо противоположным: мужчине достаточно работать языком, тогда как женщине надо двигать также и головой, затрачивая много больше энергии, чем мужчина.

Таким образом, в половой жизни женщина иногда работает головой, а мужчина – бёдрами.

Тут становится понятно, почему женщины оценивают привлекательность мужчин по их задам, что до недавнего времени для меня было непонятным. Если мужчина выбирает женщину по заду, то потому, что он с этим задом работает при совокуплении, любуясь им и проникая в него. А женщине – что до мужских ягодиц?

И вот этот мучающий меня вопрос задала женщинам любопытствующая исследовательница, и вот как ответила одна из женщин: «Мужчина с крепким, красивым задом is a good thruster…» Так казалось бы абстрактная красота мужского зада указывала для женщины возможность его практического преимущества для увеличения наслаждения – он хороший работник бёдрами.

Женщинам нужны упорные и выносливые трудяги.

Но есть независимые женщины, которые берут весь труд движений на себя, и они не останавливаются, пока не получат своего.

Электронные и плотские книги

Многие уважаемые и не уважаемые мною люди продекларировали, что с некоторых пор они читают только электронные книги, что бумажные книги они презирают, ненавидят или попросту к ним равнодушны и прикасаться к ним больше не будут. Другими словами, они отвергают осязание во имя чистого зрения. Вот именно о прикосновениях, то есть о тактильных ощущениях, я и хочу поговорить.

Я, разумеется, люблю электронные книги за их удобство, за простоту, за дешевизну, а часто и бесплатность, и за их прочие гуманные свойства и качества. Но это вовсе не значит, что я потерял всякие чувства и даже страсть к бумажным, исконным книгам. Особенно ярко эти чувства проявились после издания мною Литературного памятника – Тайных записок Пушкина (А. С. Пушкин. Тайные записки 1836–1837 годов. Миннеаполис: M.I.P. Company, 2013. 974 с., ил. ISBN 978-0-916201-29-6 (Литературный памятник); ). Когда берёшь этот массивный, тысячестраничный, злато буквенный фолиант в руки, листаешь пахучие страницы, смакуя вечные слова, то ощущения эти уподобляются ощущениям от прикосновения к женской плоти. Конечно же, прекрасна электронная порнография, которая в своём щедром разнообразии и доступности обеспечивает оргазмы той же силы, что и близлежащая женщина, но всё-таки, согласитесь, что «лапать» и «смотреть» – это разные вещи: осязание и зрение дополняют, а не противоречат друг другу.

Само собой разумеется, что вскоре живая женщина вообще отомрёт и её заменит виртуальная – клониха, без денег и без ломания предоставляющая все поднебесные ощущения и прежде всего – тактильные.

Но пока это не произошло, совсем недурно, помимо порнографических зрительных наслаждений поощущать время от времени живую плоть, понюхать её и кончить в неё.

А если вам, зациклившимся на электронных буквах, и это сравнение непонятно, то попробуйте подтирать себе зад виртуально-электронной бумагой.

Мужское самооправдание

Да, страшненькая, – но ведь с пиздой.

Буквы и слова

Я понял, почему меня с детства влекли буквы и составленные из них слова. Ведь каждая буква – это палки да кружки, а потому каждое слово – это совокупление, причём групповое. А каждая фраза – так вообще публичный дом. Только слово-буква Я – это типичный онанизм.

Просвет

Самое модное телесное веяние среди созревших школьниц и прочих дурочек – это добиться, чтобы у тебя был просвет между ляжками при сжатых коленях (Thigh gap). Если просвета нет – то надо срочно вешаться или взгромождаться на диету. Просвет этот является, по тёлочному убеждению, свидетельством идеальной формы их тела. Почему? – Сучки, разумеется, объяснить не могут, ибо у них всё, что есть – в бессознательном.

Я же, опять-таки разумеется, всё или почти всё из бессознательного вытащил, уж во всяком случае то, что касается секса. А секс касается всего.

Так вот, просвет им нужен для скоростной ебли, когда даже на разведение ног нет времени или пространства. Вот они и ебутся со сжатыми коленями, что некоторым женщинам, кстати, помогает добраться до оргазма.

Эта мода скоро перекинется в Китай и прочие густонаселённые страны, где людям места не хватает, чтобы поебаться, а если баба ноги разведёт, то обязательно коленом вдарит по яйцам мужика, рядом ебущего другую.

Так что наличие просвета между бёдрами даст огромную экономию места на китайских землях и позволит размножаться с ещё большей скоростью.

* * *

Джемс Бонд известен тем, что ему было дадено право на убийство (licence to kill).

Мой же герой Герой имеет licence to fuck.

То, что Голивуд до сих пор не прибежал ко мне в жажде закупить права, ещё раз доказывает, что все они предпочитают убийство ебле.

Как им не стыдно!

Филантропы: богачи и бедняки

Мир умиляется, как Билл Гейтс и прочие богачи филантропствуют. А что им делать с миллиардами? Жопой есть? Миллиарда жоп не хватит – а ведь у богачей, как и у всех – лишь по одной. Поэтому единственный разумный путь, с позиций финансовых и тщеславных – это отдавать деньги на добрые дела – именно благодетелем тебя запомнят и любить будут. Вот вам ещё один случай, когда любовь покупается за деньги, причём не одной бабы, а огромного количества людей.

Отдавая большую часть своих богатств, разные гейтсы ни в коей мере не ущемляют свою жизнь – оставшегося одного-единственного миллиардика на мелкие расходы хватит на всю жизнь им и их детям с внуками. То есть, жертвуя свои богатства, сами жертвователи никаких жертв не делают и никаких ущемлений в своей жизни не испытывают. А потому – грош цена их «героическим» поступкам с точки зрения личных качеств характера. Вся эта филантропия из серии «на тебе боже, что мне не гоже».

Кто вызывает во мне уважение – так это бедный человек, который делится последним с попавшим в беду, или просто вырывает из своего микробюджета деньги на помощь другим людям или организациям. Такой бедный человек действительно идёт на жертву, на ущемление себя, на ограничение собственных и без того скромных потребностей ради того, что он считает правым делом. И это действительно нечто.

Раб своих рабынь

Намедни накрыли Кастро, увы, Ариэля, а не Фиделя, – мужика в Пенсильвании, выкравшего последовательно трёх тёлочек и ебавшего их в течение десяти лет в своём доме.

В результате – выросли здоровые бабы плюс куча понуждаемых им выкидышей (якобы Кастро бил забеременевших девок в живот, чтобы вызвать выкидыш) плюс один выношенный шестилетний ребёночек.

Через десять лет заключения (ведь не десять дней, не десять недель и не десять месяцев – а целых десять лет соглашались, подчинялись, порабощались!) одна воспользовалась открытой дверью дома и отсутствием хозяина, закричала о помощи, сосед услышал и вызвал полицию. И грянула для них «свобода, бля, свобода».

У мужика-рабовладельца вид жлобский, но у него хватило-таки ума понаслаждаться свеженьким мясцом аж целых десять лет. Что там утаивать – Кастро осуществил мечту любого нормального мужчины: иметь сексуальных рабынь, да ещё молоденьких. Мечта, конечно, сладка, что свойственно всем мечтам. Но чуть ты посмеешь мечту эту воплотить, как от проблем в обществе, в котором запрещено рабовладение и, вдобавок, в котором всё, что связано с сексом, считается грязным, – от проблем этих ни секунды покоя не будет. И проклянёшь ты своё рабовладельчество. Уж не знаю что это за жизнь, если всё время тебя долбает забота – как сделать так, чтобы рабыни не устроили спартаковское восстание. Дело не в том, какие методы Кастро использовал, чтобы держать девок в страхе и повиновении – они детально разработаны с рабовладельческих времён. Дело в душевном покое, которого лишаешься на всё время рабовладения. Этот Кастро с его выкидышами – полный дурак: надо было бабам достать противозачаточных таблеток или укол долгодействующий от детей всадить, а коль медицина ему была не под силу или разоблачения через таблетки боялся, то надо было девок своих в зад ебать да в рот, а в родимую засаживать только когда менструации – да, небось, он кровь менструальную ненавидел, как все жлобы.

Всё дело в том, что рабовладелец неминуемо сам становится рабом своих рабынь – он должен их муштровать, кормить, поить, прятать, маскировать, одевать, заставлять выкидывать, лечить и вообще – всё это хуже, чем держать свору собак и кошек.

Другой вопрос: чем рабыни, запертые по своим комнатам, занимались в течение дня все эти годы? Дрочили? В лесбиянстве практиковались – ведь Кастро тоже небось лесбиянство ненавидел, как все жлобы.

Никто вслух не задаётся вопросом – как это, живя посреди города, среди людей и нелюдей в течение десяти лет (!), девицы ни разу не попытались убежать? Из концлагерей сталинских бежали, да не разбежаться было по тундре или Сибири, и местные их сдавали, – а тут надо было лишь за порог выйти или крикнуть в окно, когда люди были на улице – полиция бы сразу спасать примчалась. Думаю, что девицы привыкли к беззаботной жизни, и мужик их ёб поначалу хорошо, да ещё друг дружку ласкали, когда Кастро «на Кубу» по работе сваливал.

Скорее всего, он за десять лет все силы на троих растратил, поостыл к ним и ебать их перестал, как прежде, а бабы только раскочегарились – им еблю нон-стоп подавай – вот они и возопили о свободе, – свободе, в которой можно других мужиков попользовать.

В обществе, где рабовладение наказуемо, рабство становится жестоким, потому что его приходится скрывать. Так и проституция в обществе, где она наказуема, становится жестоким ремеслом. Не говоря уже о наркотиках, из-за которых убивают, не задумываясь.

Радикально настроенные рабовладельцы, попользовавшись сексуальной рабыней, убивают её, но это плохо: негоже лишать жизни свежее тело только из-за того, что оно тебе надоело или стало обузой. Лучше бы всего продавать их на рынке рабынь, а самое лучшее – обмениваться рабынями с другими рабовладельцами – но для этого нужно всего-навсего восстановление рабовладельческого строя.

И это скоро произойдёт на новом витке социальной эволюции с помощью использования рабов-клонов, которые будут только наслаждаться своим рабством.

Настоящая женщина

Процесс сотворения настоящей женщины начинается исподволь, с простой ебли один на один, но в процессе которой женщина доводится до такого состояния возбуждения, когда она радостно принимает второй хуй, а потом и третий и, в конце концов, жаждет принять как можно больше хуёв, причём она уже не в состоянии различить тела, к которым они приделаны – главное, чтобы они её ебли и кончали в неё и заменялись другими – вот именно в этом состоянии она становится настоящей женщиной, а именно: женщиной, дающей наслаждение всем и получающей наслаждение от всех.

Фразу «Вас много, а я одна» настоящая женщина произносит не с раздражением, а с вожделением.

Геройство

Любовь объединяет избранных – и надолго, оргазм объединяет любых, но на мгновенье.

Всё зависит от того, с каким количеством людей тебя тянет объединиться, ибо чем большее количество тебя влечёт, тем меньше времени тебе останется на одну/одного и поэтому оргазм является идеальным методом единения с большим количеством людей.

Мораль считает, что чем с меньшим количеством людей ты объединяешься, тем лучше, а самое лучшее – с одним.

Однако есть тип людей, подобный политикам, преподавателям, врачам, которым необходимо общаться с большим количеством людей, что увеличивает количество принесённого добра. И это поощряется моралью. Но если тебя влечёт вершить добро наслаждения для многих людей, то это считается не только аморальным и патологичным, но часто и преступным.

Поэтому несущий наслаждение многим людям подвергается гораздо большим опасностям, чем тот, кто даёт его одному или одной. Подвергать себя опасности ради творения добра (наслаждения) именуется геройством, а потому каждый истинный ёбарь – это герой, а блядь – героиня!

Мусор и вёдра

В магазине продаются мусорные вёдра в двух конфигурациях: пустые и с мусором. Те, что с мусором, стоят дороже, потому что их уже не надо наполнять – ставь дома и любуйся полной чашей ведра.

Клиторэйд

Оказывается, с 6 по 12 мая проводится настоящий праздник весны и всех трущихся трудящихся – это праздник Клитора. Проводится он организацией Clitoraid, задача коей вернуть клитор женщинам, у которых он был вырезан ещё в детском возрасте.

Во Франции (а ведь не в России или Америке) образовался врач, который наращивает женщинам такие клиторы, которые производят полноценные оргазмы, причём залпами.

Обрезание клитора распространено в Африке под руководством ислама. Ведь клитор – это единственный орган в теле человека, который существует исключительно для наслаждения и не отвлекается на мочеиспускание, как хуй. Мусульмане испугались женской мощи в наслаждениях и решили всё по-мужски, то есть хуёво, – с плеча рубить клитор. Вот для кого надо новый Нюрнбергский процесс устроить!

Так что неча на первомай тащиться и дерьмо на палочках носить – вываливайтесь на улицы шестого и протестуйте не только против обрезальщиков гражданских свобод, но прежде всего – против обрезальщиков клиторов. Ибо, кто любит и пользует клитор – поистине свободен.

А главное – не пускайте девок в Африку гулять!

Дискутирование

Совершенно очевидно, что за круглым столом дискутируют только круглые дураки. Обыкновенные дураки дискутируют со сцен, с трибун, с микрофонами. Дураки с мускулами дискутируют кулаками.

Умные – не дискутируют. Они создают темы для дискуссий.

Неугодное наслаждение

Почему нельзя прикасаться к половым органам незнакомой женщины? Потому что прикосновение окажется ей приятным помимо её воли, а женщина, согласно дрессировке, обучена получать только такое наслаждение, которое одобрено её разумом. Сопротивляясь незнакомцу, женщина охраняет свои половые органы от возбуждения. Женщина не столько ненавидит посягающего незнакомца, сколько противится не угодному ей наслаждению.

При изнасиловании самое страшное для женщины, что она вместо наслаждения получит боль и/или отвращение.

Таким образом, при мягком прихвате женщина боится, что получит наслаждение, а при жёстком – что наслаждения не получит.

Ну как тут не сказать, что женщины помешаны на наслаждении.

Литераторная орнитология

Каждый писатель мечтает ходить не павлином, а гоголем – тот ещё гусь!

Было-будет

Старик, ненавидящий молодёжь, ненавидит самого себя в прошлом, чего он не в состоянии осознать.

Юноша, ненавидящий стариков, ненавидит самого себя в будущем, что он не в состоянии представить. Да ещё при условии, что Проведение позволит ему дожить до старости.

Получается, что слепая любовь к себе в настоящем превращается в ненависть к себе в будущем и прошлом.

А с молодицей, не замечающей стариков, даже разговаривать не надо: вытаскиваешь зелёные прямоугольные бумажки с водяными и прочими знаками, и она в тебя исправно влюбляется на час-два. А более длительная любовь в старости лишь обременительна и даже опасна.

Конкурсы красоты

Конкурсы красоты – это публичное выявление самок, которых большинство самцов хотело бы выебать в первую очередь.

Женская избирательность

Она испытывает оргазмы всегда и с любым. Но с тем, кто ей не нравится у неё оргазмы слабые, а с тем, кто ей нравится – сильные. Когда её, стоящую на четвереньках, ебут несколько мужчин один за другим и она не видит их лиц, то все оргазмы – слабые (организм требует эмоциональных доказательств, чтобы отреагировать в полную силу). И вот, испытав множество слабеньких оргазмов, она ложится на спину, призывает того, кто ей больше всего по душе, и с ним уже кончает по-крупному.

Один из способов

Если женщина говорит мужчине, что больше любит давать наслаждение, чем получать, значит она этим способом пытается ещё больше ублажить мужчину, который не умеет или не хочет позаботиться о её наслаждении.

Так женщина позволяет мужчине быть не просто эгоистом, а эгоистом с чистой совестью.

Перепевая Паллада

Женщина – это зло. Но дважды она бывает прекрасна: когда она недостижима, и когда она на оргии.

Женская железная логика

Позволять целовать себя в губы – это слишком лично, и женщина отворачивается. Сближаться она не хочет.

Но целовать её в губы пизды – это можно, ибо это даёт безличностное наслаждение. Но после оргазма она тоже отворачивается – сближаться она по-прежнему не хочет.

Мой конкурс женской красоты

Мой конкурс женской красоты основан на совершенно противоположных принципах, чем имеющие быть. Нынешние стремятся обмануть – сделать красавиц из невзрачных женщин с помощью косметики и других ухищрений. Истинно же красивые женщины красивы без всякой косметики: её пунцовым от поцелуев губам не нужна помада, а горящим в страсти глазам не нужны накладные ресницы.

Мой конкурс красоты проходит с обязательным условием – полного отсутствия косметики – лицо, как оно есть. То же самое относится и к телу: волосы на лобке, под мышками, на ногах только украшают женщину. Даже волосы вокруг соска или поднимающиеся от лобка к пупку и опускающиеся с лобка на ляжки не только не вредят красоте, а лишь делают её ещё ярче.

Таким образом, женщина предстанет какой она есть на самом деле, а не обезображенная эстетическими нормами тех, кто боится настоящей женщины (natural woman) и, следовательно, я буду давать приз за красоту, а не за обман.

Польза мухи

Оргия. Распределил всех по местам. Заработало наслаждение.

В комнату влетела муха, я её пытаюсь словить среди целеустремлённо движущихся тел. Наконец, она садится на вспотевшую поясницу заполненной девицы, стоящей на четвереньках. Я настигаю муху свёрнутой в трубку газетой и убиваю её. Девица увлечена наслаждением, радостно урчит – она любит, когда её похлёстывают в такие моменты.

Возрастное

Мужчины, но в основном женщины, когда заходит речь об их нетрадиционной сексуальной жизни, оправдываются, что это, мол, было в молодости, когда они экспериментировали. Причём говорят они об этих экспериментах снисходительно, пренебрежительно, как о чём-то маловажном, будто о прискорбно неизбежной болезни возраста и о бесследно прошедшем. Тогда как именно эти эксперименты и были апогеем их половой жизни, которая в итоге свелась к натужной моногамии или её лживой имитации.

Вечная любовь

Женская вечная любовь существует, и это вовсе не романтическая гипербола. Однако объектом этой вечной любви может стать только вибратор. И то, что женщина будет изменять ему с мужчинами, никак не отражается на вечности этой любви.

Путь возлюбленной

Для поэта всякая возлюбленная проделывает один и тот же путь: от Музы – до обузы.

Определение романтики

Романтика – это мечты о ебле у тех, кто не ебётся.

Физиология Вселенной

Что видит гинеколог в каждой женщине прежде всего? – пизду.

Что видит проктолог в каждой женщине? – вход в прямую кишку и её просторы.

Это видение женщин врачам не возбраняется – поскольку такова их профессия и неизбежная физиология.

Однако писателю такое не прощается, ибо он видит в половых органах не физиологию, а Вселенную. За это его называют порнографом.

Дыня жизни

Разрезаю дыню, и в середине – сотни лежащих навалом семечек. Я их выбрасываю в мусор, а ведь это столько будущих дынь, столько сладкой плоти, столько радости. Какое разбазаривание жизни, и как легко её уничтожать! Но раз бог создаёт жизнь с такой лёгкостью и в таком обилии, то этим он говорит, что жалеть и экономить её не нужно и бессмысленно.

Влажность

Согласно исследованиям, самое отвратительное слово для американского уха – это moist. Американцы ненавидят его звучание и стараются его не употреблять. Оно переводится как влажный, мокрый.

Для большинства оно отвратительно просто по звучанию, и о смысле этого отвращения американцы не задумываются. Мне же звучания этого слова не оценить, так как слух мой воспитан на русской, а не на английской речи. Но в смыслах я-то как раз – дока. Так вот, смысл этого отвращения весьма очевиден, если проследить тенденцию американских реклам (не говоря уже о поведении самих людей): человеческое (а особенно, женское) тело должно быть повсеместно сухим. А потому огромная индустрия изготовляет и пихает изделия, уничтожающие влажность: пот, мочу и выделения, которые производит прежде всего пизда. Кроме того, влажность ассоциируется с женщиной, находящейся в состоянии сексуального возбуждения или менструации, а такое вообще недопустимо в приличном американском обществе.

Вот эта нетерпимость и обрушивается на прекрасное слово moist.

Женское кокетство

Кокетство демонстрирует определённую доступность женщины на неопределённых условиях. Описать их можно так: поцелуй туда, не знаю куда, подари то, не знаю что.

Прощение и месть

Христианское прощение – это всего лишь благообразная форма бессилия или невозможности отомстить.

Волосяное

При всей нынешней женской нетерпимости и ненависти к волосам на лобке, на ногах, под мышками, при выщипывании бровей и всех волос на лице, а подчас и бритье головы, найдутся ли среди них женщины, которые с таким же остервенением бреют ресницы? Желательно – опасной бритвой.

* * *

Моча – будильник.

Заглядывание

Наслаждение, которое дают половые органы, никем не может остаться незамеченным, а потому его считают непременной частью мира сего. Но ведь оно есть заглядывание в мир потусторонний.

* * *

Созревание – это прозревание.

Мастурбация – это приручение наслаждения.

Аддикция к жизни

Жизнь – это устройство по переработке будущего в прошлое. В процессе этой переработки выделяется некая энергия, дающая наслаждение богу.

В Бытии неправильный перевод, там написано: «И увидел Бог, что это хорошо» – а должно-то быть: «И стало богу хорошо.»

Поэтому бог постоянно совершенствует это устройство, делая его всё более эффективным, чтобы добывать всё большее количество энергии. Другими словами, у бога – аддикция к жизни.

Подмышки

Почему женщины так любят ходить с обнажёнными руками? Потому, что им предоставляется возможность показать подмышки – символ своей промежности. И так как эта аналогия уже вышла у некоторых из подсознания, женщины остервенело их бреют, чтобы волосы под мышками не напоминали лобковые волосы – ведь они теперь порицаются за недопустимую откровенность, которая эстетически обосновывается якобы их уродством. Более того, так как в последнее время женщины стали брить себе лобки, бритость подмышек стала ещё больше напоминать бритый лобок, так что если раньше брили подмышки, чтобы они не вызывали аналогию с лобковыми волосами, то теперь их бреют именно для того, чтобы они напоминали о бритом лобке. Тем более, что некоторые умудряются ебать женщину в подмышку.

Мужские же волосы под мышками не являются сексуально значительными, как женские, ибо женские лобковые волосы – это всё, что видно со сдвинутыми ногами, и потому лобковые волосы «требуют» (по восприятию мужчины) срочного раздвигания женских ног.

Мужские же волосы на лобке не представляют символического интереса, ибо их затмевает очевидный и целенаправленный хуй, а потому большинство мужчин не бреет волосы под мышками и не жаждет их круглый год демонстрировать, подобно женщинам. Ибо в подмышках хуй не растёт.

Оскорбление желанным

Одно из самых ходких оскорблений в Америке – это asshole. Оно, по-видимому, отражает нынешнюю одержимость анальным сексом и повсеместными порнографическими образами ануса, растянутого настолько, что в него можно ввести толстый хуй, так и не прикоснувшись к стенкам прямой кишки.

Ясно, что принцип оскорбления состоит из вскарабкивания на пьедестал, с которого ты от имени морального общества укоряешь в том, о чём лично сам аморально мечтаешь. Принцип «лисы и винограда» мило задействован и в области оскорблений: тебе хотелось бы воскликнуть asshole с вожделением, но ты, используя мощь общества в своих интересах, подменяешь вожделение негодованием.

Нагота – рабочая одежда женщины

Когда женщина раздевается, это значит, что она надевает рабочую одежду.

* * *

Больше всего боли человек приносит в погоне за наслаждением.

Любимая грязь

X. явно чувствовал себя неловко в своём чисто убранном доме. Они с женой привыкли жить в хламе и в грязи, а потому, когда пришлось убрать дом в ожидании важных гостей, – чистота воспринималась как бесцеремонное вторжение в их личную жизнь.

Ну а личная жизнь всегда грязна. Потому-то её и не показывают важным гостям. Личная жизнь – это право на грязь, которое даёт индивидууму чистоплюйское общество. Вот почему человек так осточертело и оголтело прячет и охраняет свою личную жизнь – свою любимую грязь.

Совет

Не стесняйся рая.

Назойливое противопоставление

Назойливое противопоставление материального и духовного – это занятие, выдуманное людьми, страшащимися материального и называющего этот страх духовностью. Всё, что им можно сказать, это: «Не духом единым».

Разумеется, нельзя выделить духовное без того, чтобы не оказаться в материальном и также нельзя выделить материальное, чтобы не вляпаться в духовное. Единый конгломерат материального и духовного, переходящих одно в другое и существующих единовкусно, насильно разъединяют, как половые органы, которые выполняют свою суть, только объединяясь.

Сексуальное падение цен

Только электроника (компьютеры, телефоны, телевизоры, планшеты) с каждым годом становятся не только лучше, но, что самое главное – дешевле. Все остальные вещи, которые производит человек, тоже становятся лучше, но растут в цене, хотя бы из-за инфляции. Эта растущая дешевизна электроники, на которую не оказывает влияния даже всемогущая инфляция, заставил меня задуматься о природе сего феномена.

Компьютеры и прочая электроника создаются, по большому счёту, для установления, поддержания, упрощения и углубления связей между людьми. Сам интернет – основа такой связи – вообще бесплатный. В этом отражается неизбывная жажда людей к более лёгкому и тесному общению, а самое тесное – это, как известно, половое. Упростить свершение полового общения – это мечта, часто неосознанная, всех людей. Поэтому феномен падения цен на улучшающееся качество средств связи утоляет жажду людей: быстрее, проще и разнообразней вступать в половые связи.

Или хотя бы ими любоваться.

Правильная мораль

Прежде всего ебёшь бабу, а только потом изо всех сил её соблазняешь, чтобы она согласилась пойти с тобой в кино, а потом – в ресторан. И всё это последующее соблазнение делается для того, чтобы отвлечь бабу от ебли. Иначе она тебя заебёт, если ты не сумеешь её соблазнить развлекаловкой вне постели.

Теннисный непристой

Теннисистки играют в облегающих трусиках, а кратчайшая юбчонка, еле прикрывающая зад и перед и задирающаяся при каждом движении, – не в счёт. Если б теперь не брили лобки, то тёмное пятно просматривалось бы сквозь трусики каждой неблондинки. А самое важное – большинство теннисисток так стонут при каждом ударе, будто их настигает оргазм. Даже имитация его придаёт женщинам дополнительные силы.

Орут бабы, чуть голос не срывают. На эти вопли, казалось бы, сил уходит больше, чем на саму игру. Но у баб сил много больше, чем у мужиков, когда дело касается секса.

Мужик-теннисист, если вякнет раз-другой, то потом молчит, ибо только у женщин оргазм может быть многократным.

На всю эту теннисную порнографию лучше всего смотреть, сидя у большого ярко-ясного телевизора – тут под любым углом покажут тела теннисисток и их лица, крупным планом ляжки и зады, прокрутят самые лучшие места, чтобы насмотреться мог. Но люди прутся на стадион, платят бешеные деньги за билеты и мельтешат там, откуда не только в бинокль, но и в телескоп ничего не рассмотреть. Да и сидят долгие часы на жаре или холоде, так ничего толком и не увидев. Ужас как им хочется на живое теннисное мясо поглазеть, как будто они его смогут руками потрогать. Но потрогать – не дано, однако именно на этой надежде прикосновения и держится вся индустрия живых развлечений.

В позе лотоса

Женщина любит принимать позу лотоса, потому что, под предлогом буддизма, ей позволяется на людях разводить ноги наиболее широко. Вся медитация женщин в позе лотоса сводится к ламентациям: «Так широко развела ноги – и напрасно». В этой позе она испытывает максимальное разочарование в мужчинах, которые не пользуются её откровенной раскрытостью, а сидят вокруг в той же позе лотоса. Женщина устремляет все свои желания на бога, который вездесущ, а следовательно, пребывает и в её распахнутой пизде. Именно так женщина прихватывает нирвану.

Мужчина же в позе лотоса сидит и мудитирует: «Вот ещё бы хуй встал и тогда баба в том же лотосе сесть на него сможет.» Но нирвана к нему не идёт.

А посему единственная поза, в которой следует медитировать и в которой наверняка приходит нирвана – это любая поза совокупления.

Психология невосприятия

Большинство людей с первого взгляда не замечают, из чего состоит мой американский флаг, развевающийся на обложках моего теперь четырёхтомника. Люди берут книгу в руки и невидящим взглядом спокойно читают название и раскрывают книгу. Если же спросить человека с невидящим взглядом: «А ты обратил внимание, из чего состоит американский флаг на обложке?», – то большинство таких человеков посмотрят внимательней, и тогда их уже неминуемо осеняет эврика: они вздрагивают, краснеют и книга выпадает из их задрожавших пальцев. У товароведов в книжных магазинах эта последовательность эмоций усугубляется решением не принимать мои книги к продаже.

Специфика этого невосприятия демонстрирует достигнутую цель морали – выдрессировать человека до такой степени, чтобы он не замечал, а следовательно, не реагировал на облик гениталий.

Верхом этого достижения слепоты к сексуальным образам является поведение людей на пляже, когда тоненькие полоски трусиков и голая грудь женщин (на европейских пляжах) перестают побуждать большинство мужчин к действию и воспринимаются вне всякого сексуального контекста. То есть на пляже стоит тишь да покой, вместо массовой оргии.

Если в 19 веке и ранее щиколотка женщины в западных странах, появившаяся под длинным платьем, вызывала сильнейшие сексуальные чувства, то теперь обнажённая женщина с пришлёпками на сосках и ниточкой промеж половых губ вызывает на пляже значительно меньше эмоций у среднего западного мужчины. То есть культура и мораль стремятся к максимальному лишению чувствительности у человека к сексуальным объектам, а вернее – добиваются от человека их невосприятия в сексуальном плане. Достигается это прежде всего выработкой, воспитанием в человеке самоцензуры сексуальных образов – человек «не видит» хуи и пизды на моём американском флаге, пока его не встряхнут, чтобы он очнулся от самогипноза. Подобно этому, человек не видит половых органов в цветах, он тем же невидящим взглядом смотрит на обнажённую женщину в нудистском лагере. У мужчин даже не появляется эрекция, так как они находятся под внушением, что обнажённое тело – естественно, а значит в нём нет никакой сексуальности. (Правда распахнутое междуножье у женщин и вставший хуй всё-таки ещё остаются целиной свежих чувств возбуждения и похоти. Вот почему порнография и почитается моралью за зло.)

Только у мусульманского востока осталась ещё человеческая реакция на женское тело, каждая часть которого по полному праву считается исключительно сексуальной. Однако, напрасно они соблазн считают исходящим от дьявола – это уже дурное влияние христианства. В соблазне и есть Бог, а в равнодушии – дьявол смерти.

Вся надежда, как всегда, на молодёжь, ибо каждое новое поколение рождается со здоровой и сильной тягой к половым органам друг друга и детским усматриванием секса во всём. Когда-то взрослым окажется не под силу превращать детей в себе подобных мертвяков (интернет и грядущие технические чудеса не позволят) и вырастет поколение молодёжи, которые выберут мой флаг для своей страны верной похоти и неверной любви. Ибо похоть всегда возвращается, а любовь – почти никогда.

Пляжное

Если дать бабе безнаказанную волю, то она на пляже будет не только болтаться и валяться голой, но, при пособничестве и при бездействии мужчин, ляжет с широко раздвинутыми ногами, согнутыми в коленях и станет оправдывать свою позу тем, что ей якобы хотелось, чтобы загорели её половые губы. А если мужчины позволят остаться невыебанным и такое, то тогда баба раздвинет пальцами малые губы и объяснит это тем, что она лишь хотела подсушить на солнце преддверие влагалища.

Обнажаясь, женщина напрашивается, чтобы её выебли, а мужчины обходят её стороной, попустительски стряхивая белесые капли на пляжный песок, вместо того, чтобы сообща свершить мечту одной, другой, третьей и всех остальных уже вставших (и лёгших) в очередь.

Девиз

Любое четверостишие можно назвать foursome. Триолет – threesome. Двустишие – fucking love. Одностишия же – это мастурбация.

Вот моя четвертуха:

Кстати, о девизах. Лет в 14 я был заворожён всесилием Фрэнка Алджерона Каупервуда из Трилогии желаний Драйзера. Каупервуд воплощал в жизнь свой девиз: «Мои желания – прежде всего». Процесс соблазнения женщин для него отсутствовал – его деньги, власть и внешняя привлекательность были достаточны, чтобы подойти к любой красотке, дать ей свою визитку, и она ему звонила, жаждущая свидания с ним.

Потом я раздобыл Яна Флеминга, и эстафету подобного очарования перенял для меня Джеймс Бонд, не признававший процесс соблазнения женщин, а лишь опускающийся на ложившихся под него красавиц.

С тех пор изъятие процесса соблазнения стало для меня основной идеей в общении с женщинами. Проститутки и женщины в похоти оказывались лучшими воплотительницами моей идеи. Однако только клонирование сможет осуществить мою идею полностью, и тогда заработает мой девиз:

* * *

Соитие – это избегание смерти: краткосрочное – в наслаждении и долгосрочное – в размножении.

Сексуальный объективизм

Большинство американских женщин пользуются вибраторами и/или дилдо. Только малое количество американских мужчин пользуется искусственными пиздами и/или резиновыми женскими телами.

О чём это говорит?

Женщины и разнокалиберные кастраты сетуют и ропщут, что мужчины относятся к женщине, как к сексуальному объекту. Это единственно верное отношение, свойственное якобы только мужчинам, на самом деле присуще женщинам в значительно большей степени, чем мужчинам. Именно женщины рассматривают мужчин как сексуальный объект – то есть заинтересованы только в той его части, которая приносит женщине наслаждение (за исключением тех случаев, когда женщина рассматривает мужчину как деньгопроизводящий объект.)

Если мужчина, относясь к женщине как к сексуальному объекту, видит в ней всё тело: лицо, язык, грудь, бёдра, ляжки, шею, пизду, зад, затылок, руки, подмышки и т. д. – то женщина, относясь к мужчине как к сексуальному объекту, видит в нём только большой твёрдый хуй, способный на долгую работу (иногда – язык и пальцы, если она не надеется на долгую твёрдость хуя, но для этого ей мужчина не нужен, так как их она может получить от женщины).

Популярные песни, какими бы они ни казались поверхностными, наивно и неожиданно вылезают из самой глубины человеческого подсознания. Вот один из недавних примеров, которым несть числа, – песня Coin-Operated Boy, распеваемая дуэтом The Dresden Dolls: баба мечтает о заводном парне, а по сути – об автоматическом наслаждении, получаемом от сделанного из пластика твёрдого и долго стоящего, разумеется, хуя, с которым она так зациклится, что не будет выходить из спальни, ибо ей ничего больше не надо, кроме любви без всяких сложностей.

Такое отношение отражается в приобретении телозаменителей для наслаждения: мужчины хотят женское тело целиком и покупают резиновые куклы, которые, увы, не идут ни в какое сравнение с живым женским телом. То есть мужчины вынуждены жертвовать своими ощущениями ради постоянной доступности резинового заменителя.

Женщины же покупают лишь дилдо и вибраторы, то есть отдельный «кусок мужчины», который вообще и на мужской-то не похож в своём неправдоподобном совершенстве. То есть женщины хотят только хуй и получают его качеством значительно превосходящим живой. И здесь женщинам выгода – усиление наслаждения, а не жертва наслаждением, как у мужчины.

А посему очевидно, что именно женщины относятся к мужчине, как к сексуальному объекту, тогда как мужчины относятся к сексуальным объектам, как к женщине.

Брак и проституция

Как существуют счастливые браки и несчастные, так существует добровольная проституция и принудительная. Когда моралисты говорят о браке, они предпочитают говорить только о счастливом, заманивая людей в брачную жизнь. А когда моралисты говорят о проституции, они твердят только о принудительной проституции, пугая и стыдя ею. То, что в мире преобладают несчастные браки и добровольная проституция – является тайной антисексуального государства и разглашение её карается как законом, так и остракизмом. В результате чего удаётся убедить народ в том, что брак – это великое счастье, а проституция – это великое горе. Исходя из этого, многие проститутки, обманутые моралью, стремятся стать жёнами. Но жён не обманешь и они мечтают стать проститутками. Дорогими проститутками.

Звезда Армалинского

Как Гитлер обязал всех евреев носить на одежде звезду Давида, так я приказал бы всем женщинам носить на одежде звезду Армалинского: бирку с ценой, за которую они согласны отдаться.

* * *

Человек, который свободно и честно говорит о сексе, будет не бояться говорить о смерти и прежде всего – о своей.

* * *

Моя милая не могла ни с кем кончить, а со мной кончает, как миленькая.

Прекрасная любовница

Женщина поистине любит мужчин, а значит является прекрасной любовницей, если она с наслаждением глотает сперму. Однако получает ли она наслаждение или просто старается угодить данному партнёру за любовь или за деньги – это понять трудно, ибо она может изображать наслаждение в угоду партнёру или уговаривая себя в необходимости проглатывания.

Поэтому проверить искренность женского наслаждения при глотании спермы можно только на оргии, где она радостно и добровольно глотает не у какого-то одного, а у нескольких мужчин – тогда становится очевидно, что она любит сперму как таковую, вне зависимости от партнёра – а это и есть суть прекрасной любовницы.

Категоризации людей

Людей можно разделить на три категории: на тех, что не пьют шампанского, на тех, кто пьёт шампанское и на тех, кто купается в шампанском.

Впрочем, можно продолжить категоризацию и подразделять тех, кто купается в шампанском на тех, кто, купаясь, писает в него и на тех, кто не писает.

* * *

Мастурбация – это единственный вид деятельности, в которой легче всего быстро и эффективно исправлять свои ошибки и добиться полного совершенства.

Истинная хорошесть

Поистине хороший любовник никогда не приходит к своей возлюбленной один, а приводит с собой одного или нескольких умелых и красивых приятелей.

Поистине хорошая любовница тоже никогда не приходит к своему возлюбленному одна, а приводит с собой одного или нескольких своих любовников. Но для этого возлюбленный тоже должен оказаться поистине хорошим, чтобы обрадоваться помощникам, а не воспылать ревностью и злобой.

Какое название точнее?

Нужно название для изображения нескольких мужчин, ублажающих одну счастливицу.

Название, которое дают мужчины: «Одна для всех».

А женщина называет иначе: «Все для одной».

Про влагалище

Сотрудник мужского журнала Maxim сетует: «Какой упырь придумал это чудовищное слово “влагалище”»? И аргументация этих ламентаций такова: «Вы даже не представляете, как мучаются авторы разных статей про секс, если хотят написать об этом не только доступно, но и красиво».

А дело-то не в слове, а в том отношении, которое кроется к тому, что оно обозначает. Так, в годы моего детства в Ленинграде имя Сара звучало ужасающе и, прежде всего, оскорбительно. А всё потому, что вокруг висела топором ненависть к евреям и каждое слово, которое имело хоть какое-то отношение к ним, резало слух.

Ничего удивительного, что в России и других странах, где население взращено на постыдности, грязи и греховности секса, каждое слово, которое прямо обозначает половые органы и их взаимодействие, будет звучать режущим слух, и, говоря словами сотрудника, – «чудовищно». Однако, если использовать эвфемизмы, то есть слова, позволяющие уйти от прямого смысла, именуемые «красиво звучащими», то тогда происходит подмена однозначности на многозначность, что позволяет восприятию спрятаться в «красоту» одного из более приличных значений слова. Так слово pussy, что имеет два значения: пизда и «киска» – стало приемлемым для слуха, благодаря его кошачьему смыслу, помимо пиздяного, и за этот вот кошачий смысл может уцепиться разум, отравленный ненавистью к влагалищу и страхом перед ним – недаром слова «влагалище» и «страшилище» сродни морфологически.

Так вот, приехав в Америку, я, знакомясь с девушками и женщинами, обнаружил, что многие из них гордо носят имя Сара, даже не будучи еврейками. Моё восприятие звучания этого имени совершенно изменилось – наслушавшись «Сары» в атмосфере благожелательства к евреям, я стал считать это имя красивым, как и большинство американцев.

Подобное произойдёт (при моей посильной помощи) и со словами «пизда», «хуй», «ебля», и уж конечно, с «влагалищем». А вы вслушайтесь в это слово – ведь там помимо прекрасного корня со смыслом «влагать» есть ещё и слово «влага» – столь сладко присущая влагалищу. А окончание со Щ указывает лишь на моЩь этого очаровательного суЩества.

Итого, вот он – смысл отношения к слову: если ты искренне, глубоко и осознанно любишь нечто, то и любое слово, которое обозначает это любимое нечто, будет звучать для тебя прекрасно. И чем неминуемо точнее и однозначнее оно будет определять это нечто, тем прекраснее оно зазвучит.

Самоистязание – основа морали

Какой вред наносится женщине мужчиной, если тот разбалтывает всем, что он с ней переспал? Урон для женщины состоит в том, что самцам становится известно о легкодоступности этой женщины, а это означает, что ухаживать за ней и вымаливать её развести ноги другому мужчине долго не придётся. Это уменьшает количество денег или услуг, а также просто внимания, которое женщина могла бы выторговать, предстань она недоступной или хотя бы труднодоступной. Мораль заинтересована в завышении цены на женщину, тогда как цель похоти сделать женщину бесплатной или хотя бы дешёвой.

Казалось бы, чем женщина доступнее, тем большим уважением у мужчин и притягательностью для них она должна обладать. Тем более благодетельной должна чувствовать себя женщина, предоставляя наслаждение легко и многим мужчинам, а также и себе самой.

Однако не само сексуальное наслаждение, а трудность доступа к нему является критерием благонравия в человеконенавистническом обществе. Чем меньше сексуального наслаждения человек получает и даёт, тем больше уважения он заслуживает среди людей. Получается, что самоистязание и истязание других (а лишение наслаждения – это и есть истязание) – стало вершиной морали.

Физиогномика

Физиогномика известна в веках. Её данные безукоризненно точны и многие люди пользуется ими интуитивно с той или иной мерой умения. Однако физиогномика есть наука, данными которой вооружается полиция, психологи, политики, военные. По чертам лица, по мимике и по движениям тела можно с абсолютной точностью определить не только характер человека, но и его поведение и, самое главное – честен он или лжец.

При такой очевидной мощи, пользе и всеобщей применимости физиогномики вызывает удивление тот факт, что науку эту не изучают в школах, колледжах и университетах. Не устраивают олимпиад, как по математике, соревнований, как в шахматы. Физиогномику засылают на задворки со статусом, которым наделяют хиромантию, астрологию, гадание на картах и парапсихологию.

Совершенно очевидно, что сильные мира сего любого масштаба вовсе не заинтересованы в распространении этой науки в народе, поскольку тогда всякий бы безошибочно определил, что большинство политиков и высших администраторов – это лжецы, подлецы, а часто просто дураки.

Разумеется, и частная жизнь стала бы невыносимой, ибо родственники, друзья, возлюбленные и просто знакомые вынуждены были бы становиться честными, что для большинства невозможно, или начинать соревноваться в изощрённости лжи и подлости, чтобы выстроить отношения наиболее для себя выгодные. Впрочем, это происходит и сейчас, но с огромным количеством проб и ошибок, а именно они и делают человеческие отношения неопределёнными, что составляет их суть.

Определённость в человеческих отношениях, которую внесло бы повсеместное и профессиональное использование физиогномики, разрушило бы фальшивую романтику и прописанную обществом видимость и сделало бы человека существом не общественным, а обособленным.

Наивное удивление

Не удивительно ли, что все в открытую говорят о женских ножках, восхищаются их красотой: тонкими щиколотками, стройными икрами, круглыми коленками и полными ляжками, – но никто не восхищается вслух истинной и главной красотой, которая находится между тех самых ножек?

Вырождество

Настоящие христиане должны праздновать день непорочного зачатия Христа, а не день его порочного рождения через грязную, вонючую, уродливую и дьявольскую пизду Марии.

Бездонная глубина порнографии

Я всегда завидовал хую: ведь он видит неведомые никому (кроме гинеколога, проктолога и ларинголога) красоты, причём не бесстрастным врачебным взглядом, а затуманенным великой похотью. Теперь значительная часть этих красот раскрылась на сайте под названием Прекрасная шейка матки ().

Я, разумеется, видел это зрелище живьём не только хуем, но собственными глазами, а также внимательно и с трепетом изучал пальцами на ощупь. Но тут на сайте эти картинки предстают перед всеобщими глазами новым уровнем порнографии – а как же иначе: шейка матки – это тот волшебный тупик в конце безапелляционно порнографического влагалища. И как всякий тупик («Пизда является тупиком, в который я всегда прямиком»), он неожиданно раскрывается Иным путём.

Лебединая шейка матки весьма напоминает головку хуя с положенной дырочкой посередине – быть может, поэтому облик её вызывал рвотное отвращение у некоторых отчаянно мужественных мужчин, которые посетили этот сайт и решились непременно оставить свои впечатления для потомков. Один даже написал, что после такого зрелища он не только весь изблевался, но и потерял всякий интерес к половой жизни. Такой вот выдался мачо и супермен. Коих большинство.

Но если облик преддверия влагалища вызывает в мужчинах такой трепет, то, казалось бы, продолжение пути должно вызывать трепет ещё больший. Но нет – зрение не выдерживает такого яркого света истины и перепоручает исследование слепорожденному хую. Однако тактильная мощь его настолько велика и всепоглощающа, что лишает мужчину зримой благодарности за то, что «шейка матки» трётся своей «головкой» о головку и «шейку» хуя и обволакивает его своей слизью, доводя до семяизвержения, и ротик шейки матки заглатывает в оргазме жизнь живчиков.

Каких только шеек матки там ни напоказано (о прелести процесса фотосъёмки можно лишь фантазировать!): до оргазма и после, до родов и после, «раковые шейки» и с торчащим хвостиком противозачаточного устройства – короче, на любой самый изощрённый вкус. Лет через десять в этот сайт добавят к каждой шейке её запах.

Смысл этой экспозиции в том, что порнография не останавливается у входа в чудо, а идёт вглубь женщины и, пожив там девять месяцев, попрёт на тебя самым своим апогеем – родами.

Хохотушки

Когда женщину просят вслух описать желаемого ею мужчину, она главным качеством этого мужчины называет его умение заставить её смеяться. Мужчина, который в это верит, тем самым выказывает своё умение заставить её смеяться… над ним.

Или так: женское требование к мечтаемому мужчине, чтобы он умел заставлять её смеяться, может быть основано на её подсознательной и правильной ассоциации конвульсий смеха с конвульсиями оргазма. В связи с этим становится понятен образ царевны Несмеяны – женщины, которая не могла достичь оргазма до тех пор, пока не явился умелый мужик.

* * *

Предпочтение – это отсутствие лучшей альтернативы.

Истинное изобилие

Когда в сказках разглагольствовали о рае или о стране изобилия, о земле обетованной, то в этой заветной местности прежде всего имелись молочные реки и кисельные берега, то есть главный акцент ставился на обилие еды, за которой не надо охотиться, а которая имеется бесплатно и повсюду.

Второе условие рая или страны изобилия – это прекрасная погода: без зимы, а с пальмами и цветами и ручными животными.

Но нигде не упоминалось, что изобилие обязательно должно включать в себя изобилие сексуального наслаждения, где женщин надо не соблазнять или добиваться, а срывать, как фрукты, с повсюду растущих в изобилии плодовых деревьев, а ещё лучше – с кустов. Чтоб не тянуться.

Социальные утопии под предлогом справедливости предлагали обобществлять женщин, но этого было мало – слишком неопределённо в количестве и всем мужикам всё равно не хватало, а только начальникам.

И только в исламе земля обетованная, то есть рай, детально уточняется точным количеством девственниц, которые поджидают каждого мужчину. Да ещё всегда в запасе жёны с восстанавливающейся девственностью после каждой дефлорации.

Именно в конкретности обещания количественного и качественного женского изобилия и состоит главная причина того, что ислам по скорости и по широте охвата распространяется подобно эпидемии.

Артерии, забитые льдом

Выпал снег, дороги обледенели, сузились. Так сужаются артерии в зиму лет. Бродский говорил, что это – мрамор. Но у меня взгляд на мир оптимистичнее – придёт весна воскрешения, лёд растает и артерии вновь расширятся.

* * *

Смерть – это время и место общей встречи.

Французская ненависть вместо французской любви

Демагогия христианства и прочего садизма исходит в своём «человеколюбии» из обвинения, которое человек не в силах опровергнуть всю его жизнь: рождённый во грехе. Что бы ты ни делал, как бы под корень ни вырезал себе хуй и ни заливал расплавленным свинцом влагалище, от этого обвинения не уйти – ты всё равно был зачат известно чем и известно где…

Советская власть подала своему народу это обвинение под новым вонючим соусом: «Пред родиной вечно в долгу». То есть сам факт рождения на территории СССР делал тебя вечным должником перед Центральным комитетом.

Ну а раз ты пожизненно виноват и вечно в долгу, то ты должен виниться и расплачиваться, а именно: позволять себя стричь, облагать штрафами, да и что там мелочиться – позволять себя убивать.

Человечья вина являет себя прежде всего в неизбывности похоти, которую как ни убивай, но она всё равно оказывается живой – даже при вырванном хуе и зашитой пизде. Этот феномен эксплуатирует мафия христианства и прочие религиозные банды – раз похоть у тебя вечна, то тебя можно стричь и доить тоже вечно.

Одна из форм стрижки – это взимание государством денег со своих граждан за наличие у них похоти. Так, Франция вырвалась намедни в передовицы в этом деле, вынашивая закон о запрете проституции и взимании огромных штрафов с проституточьих почитателей и поклонников, то есть мужчин будут по-христиански и по-моральски преследовать за сам факт существования у них похоти. И деньги потекут кровавой рекой в католическо-исламскую французскую казну.

Всё французское до недавнего времени связывалось с любовью, насморком и коньяком, вскоре же всё французское будет вызывать в памяти лишь их вконец обезумевшее законотворчество.

Когда же явится новый Робеспьер, который установит гильотины у ихнего парламента, чтобы отрубать головы всем парламентариям, которые голосовали за принятие этого закона?

А вокруг гильотины будут торжествовать и веселиться проститутки со своими клиентами, а именно: всё здоровое население Франции.

* * *

При появлении главнокомандующего страной каждый мужчина даже без команды встаёт по стойке «смирно» и каждая женщина даже без команды «Вольно!» ложится фривольно.

* * *

Жена – это пизда в законе.

Неравноценность наготы

Почему нагота женщины (якобы равноправной во всём с мужчиной) считается несравненно более постыдной, чем нагота мужская? И, как следствие этого, женская нагота оценивается незаслуженно высоко в уголовных делах за распространение обнажённых женских фотографий в интернете без разрешения обладательниц тел.

Ведь с точки зрения компрометации мужчина уязвим несоизмеримо больше, чем женщина. Хуй у него – налицо, а не то что пизда, спрятанная между сдвинутых ног, и поэтому, если заснятый на фото-видео и распространённый по интернету голый мужик оказывается с маленьким хуем, то его репутация разрушается на всю его последующую жизнь.

«Последний дюйм»

Когда женщина скрывает всё своё тело, как это делают мусульманки, монашки или как европейские женщины в прошлых веках, то это означает, что всё тело женщины воспринимается как источник соблазна и наслаждения.

Сексуальная свобода уточняет, анализирует наслаждение и публично оповещает о полученных результатах. Средством оповещения является обнажение, с помощью которого женщины подсказывают мужчинам, где находятся их наиболее чувствительные эрогенные зоны. Избавившись от балахонов и платьев, женщины указывают прежде всего на те части своего тела, которые ещё остались закрытыми купальным костюмом. Продолжение подсказки осуществляется с помощью дальнейшего обнажения – замены сплошного купального костюма на бикини (лифчик и трусики), открывая для публичного обозрения женский живот с пупком. Затем явились укороченные и приуженные купальники, которые скрывают только соски и лобок с ничтожной частью ягодиц.

Все знают: именно то, что не показывают, а скрывают, и есть самое главное.

Раньше это сокрытое определялось широко – как грудь и бёдра. Теперь взгляд с помощью увеличения обнажения выявил основную суть запретного: соски, клитор со входом во влагалище и анус. Сомнений не осталось. Цели ясны.

Эти так называемые «одежды» показывают последний оплот общества: «последнедюймовые» запреты, которые становятся прощальной данью половой морали.

Однако, если интерпретировать наготу как приглашение к совокуплению (см. Об очевидной сути наготы, с. 367–376 наст, изд.), то такое максимальное приближение к наготе превращается в указание, на какие части тела нужно обращать пристальное внимание для того, чтобы принести женщине максимальное наслаждение.

Если же падут последние прикрытия, то полная нагота уподобится своей противоположности – полной укрытости тела одеждой. Полная нагота, то есть повсеместная доступность тела (но лишь для взора) требует действий: касаний, совокупления, ибо раздевать уже больше нечего.

Подобное чувство возникает при взгляде на женщину, сокрытую одеждой с ног до головы, ибо фантазия будет полностью совлекать одежду с женщины (а не оставлять её в купальнике), а значит – опять взывать к действию.

Но когда женщина полуодета или хоть как-то прикрывает свои максимально чувственные зоны, то позывом является – сорвать эти остатки одежд. То есть при хоть какой-то минимальной прикрытости остаётся ещё какой-то шаг перед еблей, а именно – сорвать эти крохотные кусочки материи.

Таким образом, полная нагота приводят к необратимости, к переходу за точку невозврата, к неминуемости действий (совокупления или мастурбации).

Изощрённая способность общества удержать человека перед прыжком в сексуальное действие выявляется за шажок перед полной обнажённостью, подобно тому, как и максимальное наслаждение возникает за мгновенье перед оргазмом, который это наслаждение уничтожает. То есть общество хитро цепляется за это последнее, условное прикрытие суперэрогенных зон, устраивая максимальное наслаждение себе (наслаждение запрета), но не человеку.

Абсурд закона

Вчера тебя сажали, курочили жизнь за курение марихуаны или за превышение скорости, или ещё за что-то безумно ничтожное. Сегодня приняли закон, разрешающий марихуану и повышающий предельную скорость, и ты можешь беспрепятственно курить и гнать. Так баба вчера – ни в какую, не даёт и всё. Сегодня – захотела и сама тащит тебя в кровать и засовывает хуй себе в пизду. Как после всего этого можно уважать закон, уважать женское согласие? За одно и то же действие тебя вчера били, а сегодня – любили.

Закон создан для того, чтобы его обходить, не попадая к нему в лапы, руководствуясь своими желаниями, а не желаниями других. И тем самым, вызывая ответные желания.

Величайшее достижение порнографии

Фаустовское (общечеловеческое) желание «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» – частично осуществилось в фотографии, на которой заснято мгновение оргазма у совокупляющихся. То есть принципиальная возможность такого останова уже доказана. Вот оно – величайшее достижение порнографии!

Теперь науке осталось всего-навсего интерполировать этот успех и остановить прекрасное мгновенье не только для наблюдения, но и для живого участия, пребывания в нём.

Две стороны одной медали «За боевые заслуги»

Женщина соблазняет мужчину, а он ломается. Она его и так, и эдак, наконец затащила к себе домой, они целуются, а он всё ломается. В конце концов она заманила его в постель, а у него не стоит. Она возбуждает его по-всякому, но у него всё равно не твердеет. Тут женщина понимает, почему он ломался и сопротивлялся – всё логично и правомерно. Она осознаёт, что не надо было его домогаться, раз он сопротивлялся, и выгоняет его из дома.

Обратная ситуация – баба ломается, сопротивляется, а когда оказывается в постели, то пизда у неё мокрая, жаждущая и заглатывает хуй до самого сердца. Тут у мужчины возникает закономерное недовольство: зачем же ты ломалась и сопротивлялась, если тело твоё готово к ебле, причём всегда? Это недоумение полным отсутствием логики нередко вызывает у мужчины ненависть к женщине, после того как он кончит, и он выгоняет её из дома.

Женский сизифов труд

Женский сизифов труд: каждое утро заново накладывать косметику, упавшую к подножью за ночь.

* * *

У Кьеркегора:

У меня:

* * *

Знание-то – сила, зато вера – деньги.

О медитации

Медитация – это возвышенный предлог для побега от активной и продуктивной жизни. Ночной сон – это и есть вся данная богом человеку медитация. Всякая попытка продлить его свыше ночного сна подаётся как метод познания, тогда как медитация – это всего лишь торжественная лень и неподвижное безделье.

По своим следам

Время, в течение которого женщина способна привлекать мужчину, чётко ограничено и исчерпывается его оргазмом. Женщина, которая это знает и чувствует, растягивает время, стараясь успеть кончить сама, а главное – привязать к себе мужчину, чтобы узы эти были долговечнее кратких минут, требуемых ему для достижения оргазма.

Женщины, которые лишены этого знания и чувства, начинают ненавидеть мужчин или пытаться их перевоспитывать или обвинять в бездушии, бесчувственности, в неуважительном отношении и пр. Весь феминизм строится именно на познанной и прочувствованной кратковременности привлекательности женщины для одного мужчины и на женском стремлении продлить свою привлекательность с помощью множественных партнёров. А для этого потребовалось и по-прежнему требуется разрушение законов и нравов, которые этому препятствуют. Женская победа – это рост наслаждения в мире. А победа мужчин означает сдерживание и дозировку наслаждения. Я же, как всегда в этом деле, болею за женщин.

Травматология

Любой взгляд на красивую женщину становится для мужчины травмой. В большинстве случаев – микротравмой, остающейся им не осознанной. Первое, что испытывает мужчина при виде красивой бабы – это желание выебать её или по меньшей мере – залезть к ней в трусики. В редчайшем случае мужчина видит красавицу, устанавливает с ней контакт и в конечном итоге ебёт. Но даже в таком случае он уже занимает её внимание и все остальные мужчины, возжелавшие красавицу, вынуждены ждать, пока она освободится или вступать в драку (или в кооперацию) со счастливчиком.

Но самый общепринятый и общенародный случай – это когда мужчина, возжелавший красавицу, подавляет в себе это желание, говоря себе, что она – недостижима, недоступна, что принадлежит другому, что он не может, не в состоянии, слишком стар, слишком уродлив, слишком труслив, слишком беден, что заставляет мужчину только облизываться на красавиц. То есть каждая красавица – это укор миллионам мужчин, это тыкание их носом в их ничтожность, неспособность, старость, уродство, заурядность и пр., и пр. Таким образом, после каждого взора на красавицу мужчина кое-как (неосознанно) оправляется, пока не увидит следующую красавицу.

Но самое важное, что вовсе не в красавицах дело. Любая женщина, которую мужчина хочет, для него представляется красавицей и потому при взгляде практически на каждую женщину мужчина подвергается унижению, поскольку подавляющее большинство женщин, которых он хотел бы выебать, для него недоступны по той или иной причине.

Итого получается, что именно мужчина – это самый травмируемый, подавляемый пол, а вовсе не женщины, которые легко и всегда могут привлечь внимание любого мужчины, просто разведя ноги.

В направлении хуя

Безразличие к гомосексуализму и влюблённость в женщин вполне честны. Но громогласная ненависть многих мужчин к гомосексуалистам нарочито фальшива. Мне была бы вполне понятна такая слепая и огненная ненависть со стороны женщин, ибо в гомосексуалистах они теряют прекрасных самцов, которые могли бы их ебать, покупать, делать детей. Можно без всякого усилия представить разочарование женщины, когда она видит мужественного красавца, умницу и очаровашку: она течёт, колени у неё дрожат и раздвигаются сами собой, и… в этот момент мужчина ей сообщает, что он гомосексуалист. А это значит, что она его абсолютно не интересует как пиздоносительница. Такое разочарование, оскорбление, пренебрежение самым что ни на есть дорогим у женщины могло бы вызвать у неё огненную и правомерную ненависть. Но женщины лишь мирно вздыхают и берут гомосексуалистов в друзья.

Тогда почему многие мужчины так отчаянно ненавидят гомосексуалистов? Обыкновенно ненависть – это метод самосохранения, самозащиты, чувство, усиливающее, мобилизующее твои силы биться за собственное выживание и своих близких. В случае же гомосексуализма никакой угрозы мужчине нет, наоборот, гомосексуалисты упрощают жизнь гетеросексуалов: они не станут отбивать твою девушку, они не соблазнятся её готовностью отдаться, они не будут мешать твоему генетическому сырью распространяться по разнородным маткам.

Гомофобы никогда не упоминают о своём страхе быть изнасилованными гомосексуалистами, поскольку такая угроза вынужденно существует только в тюрьмах, а в тюрьмах, насколько мне известно, борцы с гомосексуализмом почему-то не устраивают демонстраций и не призывают уничтожать гомосеков. Главный вывод: гомосексуалисты никак не угрожают благополучию гетеросексуала.

Можно предположить, что сам вид целующихся мужчин (или сосущих друг у друга хуи и пр.) вызывает эстетический шок у гомофобов, толкающий их на защиту единственно прекрасного, а именно: гетеросексуальных поцелуя и ебли, такие вот все гомофобы – эстеты, что не могут терпеть надругательство над красотой – мол, красиво это только когда хуй погружается в женский рот и в женскую прямую кишку, не говоря уже об исключительно женском влагалище.

Но как оказывается, эстетикой здесь и не пахнет. Ярые гомофобы испытывают отвращение не меньшей силы к внебрачному сексу, анальному сексу с женщиной и всевозможным женским выделениям. То есть у ярых гомофобов прежде всего существует ненависть к сексу как таковому, но выражается она в морально похвальной ненависти к гомосексуалистам.

Мне ещё была бы понятна ненависть гетеросексуальных мужчин к лесбиянкам – ведь эти женщины оказываются недоступны для них и таким образом количество возможного наслаждения от женщин уменьшается. Ан, нет – мужчины с доброжелательным энтузиазмом смотрят видео с лесбиянками и с великим удовольствием дрочат на них.

Гомофобы секс с женщиной используют в основном для самоудовлетворения. Вряд ли мачо-гомофоб будет лизать женщине пизду и уж подавно – зад, чтобы доставить ей наслаждение или, не дай бог, получить от этого наслаждение самому – это ниже мужского достоинства. Настоящий мужчина, ненавидящий гомосексуалистов, ебёт женщину в пизду, кончает и уходит или насаживает её голову себе на хуй, кончает и уходит. Уходит пить и курить. И бить гомосеков. Таковы столпы, хранители и охранники гетеросексуальной любви.

Теоретическое и нравственное обоснование для любой ненависти, и в том числе к гомосексуализму, легко отыскивается в священных книгах, написанных такими же сексуально отмороженными, как и сами яростные противники той или иной формы секса. Эта исторически наследуемая круговая порука ненавистников не разрывается до тех пор, пока их самих не выебут прилюдно в жопу или не дадут отсосать хуй.

Давным-давно стало понятно, что лютая ненависть к гомосекам является проявлением латентного гомосексуализма, которым пропитаны наивные ненавистники. Именно это постоянно доказывается, когда очередной раз ловят попа или политического деятеля, которые проводили кампании против гомосексуализма, а сами потихоньку забавлялись с хуями да мужскими задами.

Примечательно и то наслаждение, которое получают гомофобы, выбирая порнографию, где мужчина извергается в рот женщине или извергается наружу. Для женщин-зрительниц это не представляет особого интереса, и сцены эти снимаются специально для мужской аудитории, ибо гомофобы мечтают о хуях и сперме, так как она их возбуждает.

Как бы там ни было – резкий протест против гомосексуализма говорит лишь о том, что ты к нему неравнодушен, а это значит, что ты испытываешь к нему глубокое чувство – да, чувство ненависти. Но от ненависти до любви, как мы знаем – один шаг. В направлении хуя.

Далеко ходить не надо

Всё в нас уже есть: любые будущие открытия – это лишь вызволение уже имеющегося из подавленного в нас или неосознанного. Ощущение эврики есть главное подтверждение узнаваемости уже имевшегося в нас.

Изучая этику-эстетику, мы вызволяем то, что прячется внутри нас самих – пансексуализм. Потому, например, наносной ужас перед извращениями становится счастьем от пользования ими, и былой стыд вызывает лишь ухмылку над преодолённым невежеством и пренебрежением пустыми угрозами морали.

То же самое и в онтологии-гносеологии: например, генетика, теория относительности – это то, чем живёт каждое существо и потому, будучи сформулированы математически или в любой иной форме понятности, открытия науки воспринимаются как нечто в себе узнанное.

Более того, мы можем открыть только то, что уже в нас есть, и то, что мы в состоянии воспринять нашими чувствами и умом, поскольку всё бесконечное остальное, что вне нашего логического или чувственного восприятия, (то, чего нет в нас самих), является чудом, познать которое нам в этой жизни не дано.

То есть задача познания не в приобщении к себе чего-то инородного, а в осознании своего, родного.

Всё, что мы можем познать, есть в нас – вот он, истинный смысл фразы «Познай себя!»

Так что в познании далеко ходить не надо.

Страх нутра

Человек боится нутра-внутренностей, прежде всего, своего, и поэтому – чужого, так что ему подавай глянцевую или бритую поверхность.

Даже обыкновенные знаки нутра: менструальная кровь, бели, экскременты, сперма и пр., – для многих являются объектами отвращения и страха.

Далеко не каждый в состоянии выдержать вид внутренностей при операциях и часто падает в обморок при этом зрелище. Или просто при виде крови.

Страх человечьего нутра – это доказательство страха перед основами и сутью жизни.

Любое углубление в суть страшит и у большинства вызывает протест. В этом проявляется человеческая поверхностность в отношении не только к телу, но и к миру.

Те же, кого влечёт глубина тел и вещей, называются либо учёными, либо извращенцами, что одно и то же.

Единственный полномочный представитель на проникновение в глубину тела – это хуй. Но если бы он, кроме осязания, обладал бы зрением и обонянием, то большинство людей вымерло бы из-за отвращения к процессу размножения.

Но как бы человек ни стремился остаться на поверхности, он всё равно закончит свою жизнь в глубине земли.

Быть может, именно из-за этого человек так боится глубины.

* * *

Сверхмастерство встречи Нового года: приурочить оргазм к двенадцатому удару курантов у всех участников оргии.

Обыкновенная история

Пока двое осуществляли DP, третий, охваченный романтическими чувствами, принялся целовать её в рот. Женщина отворачивала голову и тянула руку за его хуем. Когда до романтика дошло, чего хочется женщине, и он предоставил ей желаемый орган, женщина больше голову не отворачивала, а лишь глубоко её насаживала.

Раздевались мгновенно, а одевались медленно. Опустошённые спросили у насыщенной, всё ли ей было по нраву. Женщина ответила, извиняясь, что для страстных поцелуев она была ещё не готова, так как они возможны для неё только с близким мужчиной, которого она любит.

Мужчины понимающе кивали головами – у них претензий к женщине не было.

Сексуально-умственные предпочтения

Для меня любая женщина с бритой пиздой всё равно, что красивая женщина с бритой головой: лицо по-прежнему красиво, но сразу видно, что безмозглая дура. Или больная.

На бритую голову.

Как есть

Для мужчины женщина – это пустое место.

Которое он хочет заполнить.

Из классики

Она – женщина подлая, бесполезная и даже оргазм испытывала без всякого удовольствия.

Недооценка ценностей

В детстве я был уверен, что золото – самое дорогое, что может быть на свете, но когда мне рассказали, что платина дороже, я ещё не знал о таком элементе и подумал, что речь идёт о платье. Удивленью моему не было конца. Но потом я понял, что то, что под платьем – действительно дороже золота.

У кредитных карт и прочего шкала ценностей устарела: бронзовые, серебряные и золотые – исчезли у кредитных карт. Теперь золото стало самым позорным, то есть как бронза, а самыми престижными стали платиновая (Platinum) и бриллиантовая (Diamond) кредитные карты. Скоро это перекинется и на олимпийские медали.

Но возвращаясь к истинным ценностям (подплатьеновым), следует назвать кредитные карты по индивидуальной шкале ценностей: влагалищные, клиторальные и анальные с сиськами. Пусть каждый выбирает по своей кредитоспособности.

А женщинам кредитные карты вообще не нужны, ибо они ими и являются.

* * *

Я понял, почему бог решил оставить меня без детей. Если бы у меня были дети, я бы не смог придерживаться таких радикальных взглядов на секс и поэтому мне было бы не под силу выполнить возложенную им на меня миссию.

Мужской ум, столь ценимый женщинами

Раньше я иронизировал над заявлениями многих женщин, что, мол, они в мужчине больше всего ценят ум. Однако теперь я понял, что женщины вполне искренни в этих предпочтениях, потому что поистине умный мужчина всегда найдёт способ, как удовлетворить женщину, тогда как дурак кончит и будет чувствовать себя героем рядом с вежливо скрывающей свою неудовлетворённость женщиной.

И более того, умный мужчина найдёт способ сделать деньги, чтобы расплатиться с женщиной, за её любовь к его уму.

Против посредников

Все попы да их религиозные ритуалы – это презерватив на хуе веры, который тянется к богу без посредников и препятствий, чтобы оплодотворить или хотя бы наполнить пизду и прочие чёрные дыры Вселенной.

Нюансы

Ебля всегда благотворна, но если женщина не берёт с тебя деньги, то она ещё и благотворительна.

Бесчеловечное,

Слишком бесчеловечное

Как бесчеловечно требовать воздержания у юношей и девушек, так и бесчеловечно требовать у супругов верности.

Воздержание и верность – это самые беспощадные орудия порабощения человека.

И, как истинные рабы, люди гордятся своим рабством и стыдятся свободы. Ибо наслаждение – это свобода.

Половые мнения

Если, по мнению некоторых феминисток, мужчина эксплуатирует женщину, когда он её ебёт, то тогда женщина, согласно моему мнению, эксплуатирует мужчину, когда она ему не даёт.

Америка и Россия

В Америке немало подлецов, воров, жуликов, но какая это прекрасная страна!

В России немало прекрасных, умных и честных людей, но какая это подлая страна!

* * *

Любой окончательный вывод – это ошибочный вывод.

Об «очевидности» наслаждения

Женщина может стонать и выть, насылать гримасы на лицо и конвульсии на тело, а на самом деле не испытывать никакого наслаждения.

Мужчина же может с каменным лицом и не произнося не звука испытывать огромное наслаждение.

Какие же они все молодцы!

Детская любовь

Вот слушал я одну из своих любимых песен Anema e core в любимом исполнении юного Робертино Лоретта. Принято дивиться – как это такой маленький мальчишка поёт с таким глубоким чувством о любви?

Такое же недоумение возникает в любом подобном случае, скажем с I’ll be there в исполнении маленького Майкла Джексона. Не могут же такие ребятки актёрствовать и изображать и тем более чувствовать томительную любовь, которая им просто не может быть ещё известна? – думается нам.

Но ответ прост: в том-то и дело, что любовь им прекрасно известна и ощущается ими не менее остро, чем после того, как их голос сломался. В том-то и дело, что так называемые дети никогда детьми и не были с точки зрения любви. С точки зрения любви мы рождаемся взрослыми.

Времена года и любви

Весна, лето, осень и зима считаются непременной и неоспоримой последовательностью не только времён года, но и, символически, – других процессов, в том числе любовных отношений. Любовь начинается с таяния преград между влюблёнными, затем лето охватывает участников пылом, потом пыл уступает место осенней привычке и, в конце концов, любовь замерзает в своей зиме.

Тем не менее, совершенно ясно, что любые два времени года можно изъять из четырёх. А делается это так: при наступлении осени ты улетаешь в страну, находящуюся в южном полушарии, и попадаешь вместо осени в весну, которую сменит не зима, а лето. Таким образом можно всю жизнь прожить только весной и летом, летая с северного полушария на южное и обратно. Но для этого требуется решимость, а также желание приложить усилия, на что многие неспособны – они предпочтут жаловаться на холодную зиму или им жалко будет потратить деньги на перелёты, или им будет просто лень менять место проживания два раза в году. Разумеется, будут люди, которые бы перелетали сверху вниз и снизу вверх, да на это у них нет денег. Впрочем, при большом желании отсутствие денег никогда не становилось препятствием для путешествий (например, автостопом).

Продолжая аналогию времён года с любовными отношениями, ты можешь их выстроить так, что твои чувства будут всегда на подъёме, а именно, начало любовных отношений и их пик должны сменяться не охлаждением и замерзанием, а разрывом и вступлением в новые жаркие отношения, которые освежат и усилят притупившуюся было страсть. Но, как для погони за весной и летом требуется срываться с места и лететь, то в любовных отношениях для поддержания их остроты и огня требуется порывать и улетать в новые объятия. Далеко не у всех хватает сил и возможностей на разрывы и нахождение новых отношений. Это оказывается простым только для уверенных в себе привлекательных людей, у которых есть деньги и энергия для удовлетворения жажды новизны – жажды вечных вёсен и лет.

Есть также вариант вечного лета, например, на Гавайях, где всегда стоит лето, без прочих времён года. В любовных отношениях такую погоду можно уподобить наличию обильного и покорного гарема, когда не надо никуда ездить или летать, а всевозможные красавицы (под страхом смерти) будут одаривать тебя пылкой любовью по первому знаку. Тем более становится удивительно, что есть люди, которые выбирают жизнь в местах вечной мерзлоты. Казалось бы, что там может цвести, кроме мастурбации? Однако там строят парники спален и устраивают в них краткое тропическое лето, на которое угрожающе смотрит вечная зима за окном.

Мой позывной

Самая первая осознанно услышанная мелодия была та, которую мне насвистывал папа. Он насвистывал её для того, чтобы окликнуть меня и маму, пропавших из виду, или отыскать нас в толпе или в лесу. Это был позывной нашей семьи – мы свистели в поисках друг друга. С помощью высвистывания этой мелодии мы не терялись, а всегда находились и были вместе.

Я никогда не спрашивал папу, что это за мелодия, я думал, что она – это часть папы. В детстве я был уверен, что он придумал её для меня, для нас.

Каково же было моё удивление, когда, уехав в Штаты, я услышал эту мелодию по радио и разузнал, что это знаменитая американская песня When You Wish Upon A Star и папа насвистывал первые два такта этой мелодии. Вот тогда я понял, что папа с давних пор, пусть неосознанно, но настойчиво звал нашу семью в Америку.

Я дал послушать папе эту песню, он уже не мог припомнить, где он её услышал впервые и при каких обстоятельствах он начал использовать её как позывной нашей семьи.

И вот, теперь, когда папа затерялся в огромной стране смерти, мне иногда кажется, что если я посвищу эту мелодию, то он выйдет из густой неподвижной толпы, и я, как маленький мальчик, брошусь к нему в раскрытые объятья, а он, молодой, смотрящий на меня с фотографии на столе, много моложе меня сегодняшнего, скажет:

«Как тебе живётся, сынок?» Я свищу, но папа не откликается, хотя верю, что он слышит меня.

Когда я буду умирать, я уверен, что услышу, как папа насвистывает мне эту мелодию, и я с облегчением вздохну в последний раз, обрадованный, что я не потерялся.

Канон эротического искусства

Любое изображение обнажённой женщины с неразведёнными ногами есть ложь и обман.

А, как известно, любое искусство, в том числе и эротическое, строится на лжи и обмане.

Посему, искатели истины в изображениях могут найти её только в порнографии.

В честной порнографии.

* * *

Для женщины вибратор, что для младенца – соска: успокоиться до следующего кормления «молоком».

Уважение к порнографии

Для вырабатывания у населения уважения к порнографии все государственные учреждения, а также музеи должны вывешивать на стенах порнографические фотографии в золочёных и резных рамах со светильниками, направленными специально на них.

Причём располагаться эти рамы должны бок о бок с портретами государственных лидеров, а в музеях – рядом с классическими шедеврами великих художников.

Беспомощные кинотрюки

Есть неизменные, бесящие меня приёмы в кино, которые используют слабоумные сценаристы для якобы изощрённого протаскивания своей кривой и волосяной сюжетной линии.

1. Какого-то персонажа в чём-то обвиняют, незаслуженно и несправедливо. Обвиняемый может преспокойно внести ясность и полностью себя оправдать. Для этого ему лишь надо изложить собственную версию событий. Здесь-το и происходит наоборот: либо ему не прокричать свои слова сквозь вопли обвинений, либо он скромен и не смеет высказаться, либо происходит что-либо вроде землетрясения или взрыва, который по времени совпадает с первым словом, которое безвинно виноватый собирается произнести. То есть создаётся высосанная из пальца ситуация, не позволяющая герою просто и ясно разрешить конфликт. А раз конфликт не разрешается простым способом, то его тащат и волочат до конца фильма.

2. Парочка давно хочет совокупиться. Наконец девица с парнем или баба с мужиком забираются в постель и в этот момент кто-то входит или рушится потолок, или разламывается кровать и они грохаются на пол, либо пьяный мужик засыпает, либо пьяная баба засыпает, либо оба пьяные и им не до ебли, либо взрывается тумбочка у кровати, либо бежит мышь по одеялу и девица от ужаса вопит, либо у парня понос от страха и он на всю ночь пропадает на туалете, и т. д., и т. п.

Причём такие неудачные попытки совокупиться происходят несколько раз. Часто такой невезухе посвящается фильм целиком и даже называется комедией.

3. Все или большинство героев фильма – непрерывно курят. Или пусть даже один главный герой. В процессе фильма он закуривает не менее сотни сигарет, причём закуривание это заменяет все возможные чувства, передать которые иным способом ни режиссёр, ни актёр не умеют. Курево заменяет грусть и веселье, размышление и бездумность, злобу и доброту, ревность и страсть, решительность и нерешительность, а также различные политические предпочтения. Весь экран с начала до конца фильма заполнен многозначительным табачным дымом.

4. Бабы, которые просыпаются после ночного сна с прекрасной причёской и полным макияжем.

5. Мужики и бабы, которые спят в кроватях порознь или вместе в пижамах, в нижнем белье, в верхней одежде, а также страстно целуются без всяких позывов раздеться догола. А если и решают раздеться, то баба остаётся в трусиках, а то и в лифчике, а мужик – в трусах. Оставшаяся одежда должна по мнению режиссёра исполнять функцию противозачаточного средства.

6. Высшая смелость раскрепощённых режиссёров состоит в демонстрации мужчин и/или женщин мочащимися. Женщина сидит на унитазе и журчит. Мужчина стоит у стенки, у дерева, у писсуара и струится. Молодцы! – возьмите с полки медальки за храбрость. Но нигде эти раскрепощённые, но добропорядочные режиссёры не осмеливаются на показ сранья, с причитающимися звуками. На хуя тогда уринацию тормошить, натуралист сраный? Ведь мочеиспускание неразрывно связано с дерьмоиспусканием как ты, режиссёр/сценарист, – с трусостью и бездарностью.

В моих порносценариях таких ужасов нет.

Бразильский правильный католицизм

В Бразилии произвели фундаментальный опрос среди населения, преимущественно женского, главным выводом из которого явилось заключение подавляющего большинства, что женщины, носящие одежду, обнажающую тело, заслуживают, чтобы их изнасиловали. То есть бразильцы видят в обнажённом женском теле не эстетику, не протест, а то, что есть на самом деле – приглашение к ебле. (см. Об очевидной сути наготы, с. 367–376 наст. изд.). Женщина должна нести ответственность за сделанное приглашение и принять в себя гостей: так что если говоришь А, то и будь В.

Какого рода одобренное изнасилование, опрошенные не уточняли, но явно подразумевали групповое, гарантирующее женщине наслаждение (см. Идеальное изнасилование в сб.: М. Армалинский. Что может быть лучше?. М.: Ладомир, 2012, ISBN 978-5-86218-503-4; General Erotic № 211).

Как обнажаются женщины в Рио-де-Жанейро, я повидал во время провождения там своего медового месяца со второй женой. Мне всё казалось, что я прилетел не в Рио-де-Жанейро, а в Тулу, причём со своим дымящимся самоваром.

Но возвратимся к знаменательному опросу, выявившему мнение населения Бразилии. Во-первых, среди опрошенных, по-видимому, имелись именно те женщины, которые носят одежду, обнажающую их тело, и потому они, поощряя изнасилование, тем самым вдохновляли робеющих мужчин на действо, о котором обнажившиеся мечтали и которое осознанно провоцировали.

Во-вторых, как известно, Бразилия – католическая страна с огромным количеством усердно верующих христиан. Естественно полагать, что среди опрошенных именно такие христиане и составляли большинство. Согласно католической догме, половой акт позволяется только в браке, и притом только с целью размножения, а не наслаждения, для утверждения чего запрещается использование противозачаточных средств. Так вот, правоверные христиане-католики, вместо того, чтобы обратиться к лезущим из одежды самкам с призывом жить во Христе и простить им все грехи (при условии большого пожертвования на дело католицизма), эти христиане одобряют изнасилование (причём, как было научно предположено выше – групповое), то есть одобряют совокупление вне брака, исключительно с целью наслаждения и скорее всего, без противозачаточных средств.

Раньше католики сжигали или топили обнажённых красавиц, а теперь призывают использовать их тела не для топлива, а по божественному назначению.

Такие христиане мне по нраву!

Созидательный рефрен

В отличие от Катона Старшего, повторявшего в конце каждой своей речи: «Карфаген должен быть разрушен!», я в конце чуть ли не каждой статьи повторяю более созидательный клич:

Публичный дом на нашей улице должен быть построен!

Размер эталона

Если бы Микеланджело был женщиной или если бы он прислушался ко мнению женщин при создании статуи Давида, ставшим эталоном мужской красоты, то у Давида хуй был бы раза в три больше.

Временность веры

Вера в бога – это то, чем перебиваются люди, пока не придёт знание о боге, то есть уверенность в нём.

* * *

Талант не может быть оправданием подлости, а гениальность – может.

Вот почему, многие талантливые люди считают себя гениальными. Что уже само по себе – подлость.

В розарии, опасном для здоровья

Мой гуманный критерий приемлемости форм сексуальной активности недавно подвергся жестокой проверке. Напомню, что мой критерий формулируется так: любой сексуальный контакт, который приносит наслаждение каждому в нём участвующему, является примерным и прекрасным. В качестве иллюстрации эффективности и разумности моего критерия можно привести неприемлемость некрофилии, ибо мертвец испытывать наслаждение не может.

Так вот, моё определение подверглось испытанию в связи с ширящейся модой в порнографии, которая вряд ли породит обильных подражательниц этой моде в реальной жизни. Мода сия носит весьма романтическое название rosebud (бутон розы), но если и пахнет, то фекалиями. Следовать ей непросто, ибо она требует значительных усилий, причём буквально: женщина тужится до такой степени (см. . html?utm),4T0 происходит выпадение прямой кишки и вывернутые наружу стенки прямой кишки смотрятся, как алый мясной шарик или даже шар, вылезший из ануса.

Пахучие подробности этой порномоды описаны в журнале VICE.

Для разведения такого специфического сорта розы женщине требуется отчаянная тренировка и принесение в жертву не только комфорта, но и здоровья, поскольку при долгой практике женщину ожидает разрыв стенок прямой кишки на фоне недержания кала.

Завелось немало мужчин и женщин, которых это зрелище выпирающей кишки и даже прикосновение к ней весьма возбуждает.

И тут вступает в действие мой критерий приемлемости – он задаёт вопрос женщине, выпускающей наружу розу: может ли это принести ей наслаждение?

Разумеется, что в порнобизнесе женщине за это платят хорошие деньги. Но деньги – это не сексуальное наслаждение, разве что деньги можно отождествить с ним, согласно анекдоту:

Мужик выеб свою содержанку и спрашивает её: – Ты кончила? Она отвечает: – Конечно! Причём я от тебя кончаю всегда два раза.

– Правда? – удивился польщённый мужик. – А почему всегда два раза?

– Первый раз, когда ты мне даёшь деньги, а второй раз, когда я их трачу.

Так вот денежная ситуация не подпадает под мой критерий приемлемости, поскольку наслаждение должно возникать от сексуального контакта, а не от денег, иначе приемлемым окажется всё, что женщина согласится делать за деньги, испытывая безразличие или отвращение, вместо наслаждения, которое необходимо согласно моему критерию.

Само собой разумеется (но надо бы получить массовое подтверждение у «модниц»), что выпихивание прямой кишки наружу не приносит сексуального наслаждения женщине, и наслаждение от этого процесса получает только мужчина. А это уже достойно порицания в сексуальном эгоизме.

Могут сказать, что и при любом совокуплении распределение наслаждения может быть точно таким же – его получает только мужчина. Но здесь разница в том, что, в принципе, женщина может получать наслаждение при любом совокуплении, если оно происходит с умелым и привлекательным партнёром, тогда как выращивание «красной розочки» не приносит женщине сексуального наслаждения в принципе, а делает это она только ради денег или в редчайшем случае, чтоб удовлетворить прихоть любимого или любимой.

Общеизвестно, что многие женщины готовы на отчаянный дискомфорт и даже переносить боль, лишь бы привлечь к себе внимание мужчин: они подвергают себя операциям на лице, груди, бёдрах и ляжках, они морят себя голодом, делают дыры в разных частях своего тела, чтобы привешивать украшения и т. д. В связи с этим возникает вопрос: нельзя ли рассматривать розовый бутон как ещё одну отчаянную женскую потугу привлечь внимание теряющего к ней интерес любимого мужчины или клиентов? Может ли такая подоплёка оправдать очередное женское самоистязание? Под мой критерий приемлемости это не подходит, но зато подходит под критерий, созданный жизнью, ибо жизнь наставляет, не ведая морали: ради выживания делай всё, что позволит тебе выжить. Аналитики порнографии утверждают, что именно выдувание из зада «розы ветров» и есть то, что позволит ныне выжить в этой индустрии, подверженной быстрому пресыщению.

Насколько я помню, в 120 днях Содома, где наиболее подробно перечислены-пересказаны сексуальные извращения, эта «розочка» не упоминается. Также не она вовсе имелась в виду в песенке со словами:

Но как это нередко случается в примерке на себя сексуальных одеяний, возымело место компромиссно-притягательное перешагивание через самовозведённое табу: «А что если, – подумал я, – женщину, выполняющую “розовый” трюк, возбуждать клиторально? Ведь тогда неминуемое и потому очаровательное наслаждение наложится на этот неприглядный ландшафт, сделав его даже романтичным».

Другими словами, женщина может запросто испытать клиторальный оргазм, выдувая розовый мясной шар максимального диаметра, а оргазменные конвульсии сфинктера обеспечат надёжное убирание восвояси вылезших стенок прямой кишки. Таким образом, и волки-мужчины будут сыты и овцы-стенки целы. Поистине, как я некогда писал

…клитор – это точка опоры, опираясь на которую рычагом языка, можно перевернуть мир женщины [9] .

В итоге получается, что даже выдувание розового бутона при заботливом отношении к женщине может удовлетворить моему критерию приемлемости. Как и всегда, главной задачей становится – благодарно доставить партнёрше наслаждение, но особенно в процессе того, когда она, ради тебя, безрассудно и самоотверженно наносит вред своему телу.

Сексапильность грамматики

Языки, грамматика которых учитывает род существительных и глаголов, являются сексапильными, ибо в разговоре или в письме человек постоянно напоминает родовыми окончаниями о своём поле: все фразы кричат об их творце: я – мужчина или я – женщина. А слушатель разговоров или читатель текстов непрестанно регистрирует в подсознании, с кем он имеет дело: с самцом или самкой.

Так, английская безродовая фраза: «I went for a walk» не вызывает никаких эмоций, так как непонятно, человек какого рода пошёл погулять.

А вот в русском языке фразы «Я пошёл погулять» и «Я пошла погулять» сразу определяют направление сексуального подсознания: что же произошло во время гуляния – её выебли или он выеб? Или его выебли гомосеки?

Из этого можно смело заключить, что русские и другие народы с подобной родовой грамматикой значительно свободнее в обращении с сексом, чем англоязычные народы. И это не гипотеза, а констатация реальности.

* * *

Мечта – это воображаемое преступление.

Мечты – всегда о преступлении: в мечтах нарушаешь либо уголовный кодекс, либо законы природы.

Раскрутка эстетики

Почему длинные ноги у женщин считаются красивыми, а короткие – нет? Как всегда, эстетические критерии есть лишь отражение сексуальных.

Для мужчины развести ноги у сопротивляющейся женщины гораздо легче, если они длинные, ибо рычаг больше – расстояние между точкой опоры (бёдерным суставом) и пяткой или даже коленом. Поэтому сила, которую мужчине надо приложить, оказывается меньше.

А у коротконогих женщин рычаг получается маленький, и насильно развести им ноги становится значительно труднее.

Таким образом, эстетика способствует овладению женщиной не только согласной на совокупление, но и сопротивляющейся ему.

О новизне

Слово new – самое влекущее в торговле, науке, искусстве – повсюду! Люди стремятся к новому, которое обещает и вызывает свежие и сильные чувства. Мода живёт этим словом. Если это новое изделие, то любопытство, интерес, тяга у потребителей возникают непременно. Если это новое в науке, то все замирают в предвкушении улучшения и упрощения жизни. Если это новое в искусстве, то все стремятся узнать и посмотреть, в чём же это новое состоит и как оно сладко поиграет на нервах.

Разумеется, что не всё новое есть лучшее, но это узнаётся позже, после того, как новое опробовано, и только после этого может возникнуть разочарование.

Есть определённая категория людей-консерваторов, которые ко всему новому относятся скептически, пессимистически и даже со страхом.

Однако подавляющее большинство людей стремится к новому и предвкушает в нём разного рода упоения. Стремление к новизне – залог существования человечества.

Так вот, при этой всеобъемлющей магии нового люди ввели на него запрет, причём в той сфере, которая во многом определяет суть человека и в основе которой лежит новизна – в области сексуальной. Концепция моногамии есть ни что иное, как абсолютное отрицание новизны, а при её отсутствии, как и во всех других сферах, жизнь, лишённая новизны, умирает. Потому-то в моногамии половая жизнь обречена на смерть или, в лучшем случае, – на больное и нищенское существование. Отсутствие новизны удушает всякую жизнь. Именно для этого и установлена моногамия – чтобы секс перестал интересовать парочку и чтобы все силы направлялись на воспитание и содержание потомства или другое общее дело.

Но и сама жизнь человека построена на том, что он с годами отгораживается от новизны, а это и есть старость с грядущей смертью, в которой абсолютно нет ничего нового. И вследствие этого, за её нулём новизны открывается необъятная новизна потустороннего.

О вечности сознания

В смерти нас страшит то, что мы теряем сознание не временно, как во сне, а навсегда, что проснуться будет невозможно, нас страшит вечная разлука со своими ощущениями и чувствами. А значит, нас волнует не сама потеря, а прежде всего временной аспект потери. Кратковременная потеря сознания, как во сне без сновидений, не страшна, но даже необходима (недаром я писал, обращаясь к смерти:

а вечная потеря сознания ужасает. Таким образом, нас ужасает вечность.

С другой стороны, вечная жизнь нас не только не страшит, а мы о ней мечтаем и к ней стремимся.

Итого, мы хотим вечного сознания и страшимся вечной бессознательности.

Однако надо иметь в виду, что живя в сознании, мы в основе своей управляемся бессознательным: инстинктами, рефлексами, генетикой, то есть тем, что руководит нашим поведением без нашего ведома – без ведома сознания.

Получается, что, живя в сознании, мы находимся под властью того, чего мы боимся больше всего – постоянно длящейся бессознательности. Бессознательность, управляющая нами, длится на протяжении всей нашей жизни и нас вовсе не страшит, а с девятнадцатого века, будучи обозначенной, становится объектом изучения.

Но мне скажут, это ведь бессознательное жизни, а страшит нас бессознательное смерти. Но они в одинаковой степени нам неведомы, и хотя бы в этом состоит их родство.

В попытке определить, что же это за феномен сознания, нынешняя наука предлагает два наиболее абсурдных, а значит наиболее правдоподобных подхода. Первый рассматривает сознание как одну из основных категорий нашей вселенной, подобно времени, пространству и массе. При таком подходе возникает возможность изучать сознание пристально и вплотную.

Второй подход говорит о вездесущности сознания, которое в человеке находится в максимальном своём проявлении, в животных – в меньшем, в насекомых – в ещё меньшем, но и в неодушевлённых предметах сознание тоже предполагается в каких-то ничтожных количествах.

Интересно, какую единицу измерения сознания придумает наука? Если критерием существования сознания можно рассматривать способность испытывать наслаждение, то я запросто предложу единицу измерения в один оргазм. С камнями и прочими мёртвыми предметами (а, быть может, они и не мертвы вовсе, а нам лишь так кажется) замер сознания будет составлять какую-нибудь одну миллиардную оргазма.

Выходом из противоречия между сознанием и его отсутствием тогда явится понимание, что полной бессознательности не существует, то есть сознание никогда не может быть равно нулю, как бы оно к нему ни приближалось.

А в таком случае мы возвращаемся к доказательству бессмертия, которое может интерпретироваться как неизбывность сознания, которое существует даже после смерти, и меняется лишь его количество, ну и, разумеется, – качество.

Цветистые изображения качества сознания после смерти заполняют сказания о потустороннем мире. А в мусульманской легенде отводится место и количеству – оно определено конкретной цифрой поджидающих тебя девственниц.

Так что даже предполагать смертность сознания само сознание просто не позволяет из-за своего инстинкта вечного самосохранения.

Продолжение апологии проституции

Не столько искусство, сколько красота принадлежит народу. А так как абсолютная красота – это половые органы, то, пока не существует клонов, принадлежать народу гениталии могут только посредством проституции.

Публичная женщина – это публичная красота.

Естественная работа

Ты делаешь свою работу, не задумываясь, ты её давно исполняешь, знаешь назубок и ориентируешься в ней с закрытыми глазами, а также и с открытыми. А вот люди, наблюдающие за тобой со стороны, дивятся сложности того, что ты делаешь и той лёгкости, с которой это у тебя получается.

Однако в работе этой не требуется никакого особого дара, чтобы выполнять её на приемлемом уровне, и сами эти дивящиеся люди, после обучения и тренировки смогут выполнять эту работу с такой же, как и ты, а может, и с большей лёгкостью и непринуждённостью.

Так и в сексе неопытные люди смотрят, дивятся, восхищаются, негодуют на извращения, не в силах оторвать от них глаз. А ты регулярно ебёшь со знанием дела и тела, и уже ничто не представляется тебе недостижимым, постыдным или отвратительным, а лишь естественно приятным.

Тем более, что это такая работа, которая для всех является образом жизни, к которому все рады бы привыкнуть, да возможности и обстоятельства даются не всем и не всегда.

Вот почему самое естественное вызывает у множества людей самые сильные чувства восхищения, удивления или негодования.

Корнеи Чуковский и борьба с мусором

Мой дом убирает пожилая женщина по имени Валя, она давно эмигрировала с семьёй из СССР. Валя – уникальная уборщица. Таких я не видел всю жизнь. Я о таких даже не читал и не слышал. Уникальность её в том, что она всей душой любит свою работу: чистить, мыть, скоблить, вытирать, подметать. Она не только идеально и чисто убирает оговоренное, но сама находит дополнительные места, которые она берётся делать чистыми, причём не намекая даже на дополнительные деньги. Она говорит, что радуется, когда убирает грязь, когда, уходя, видит сверкающий чистотой и порядком дом.

Одно время Валя пыталась приводить с собой помощниц – но не было у них любви к уборке, как у Вали, а это отражалось на качестве, вот Валя их и гнала, и продолжала работать одна.

Недавно она заболела, и мне пришлось нанять другую уборщицу, потом ещё одну, но все они были обыкновенными уборщицами: то есть кое-как делали нелюбимое дело, получали деньги и уходили. Винить их в этом нельзя – я сам не понимаю, как можно любить уборку, да ещё чужих домов, да ещё изо дня в день. Ведь если такую работу можно полюбить, (любовь, как известно, зла, принуждает полюбить и козла), то можно полюбить любую работу. Интересно, есть ли говночисты, которые искренне любят вплотную бороться с дерьмом?

Так вот, Валя выкарабкалась из болезни и снова стала, ослабевшая, убирать наш дом, поначалу в два раза медленнее, потому что сил не хватало. Но вскоре она вышла на прежний уровень скорости, и всё после неё снова сияет и блестит.

Как-то я спросил её, как так случилось, что она стала уборщицей.

Валя рассказала, что в детстве её самыми любимыми книжками были Мойдодыр и Федорино горе – она хотела стать Мойдодыром, чтобы помочь бабке Федоре вымыть её дом и вычистить, чтобы убежавшая утварь вернулась обратно. Мечта её полностью сбылась – как она сказала, в Америке быть уборщицей – одно удовольствие.

Тут я вспомнил, что и на меня произвело сильное космологическое впечатление сказка Чуковского Украденное солнце.

Ведь Парапушкинистика в итоге сводится к следующим строчкам из этой сказки:

где под солнцем подразумевается «солнце русской поэзии», а под крокодилом – я.

Так Валина и моя детская любовь к Чуковскому вывела нас на разные дороги, ведущие к чистоте. Она убирает мусор в домах, а я – вокруг Пушкина и в мыслях людей. И я тоже люблю свою работу. И работаю тоже в одиночку.

Когда старый человек оказывается близко у смерти, он в какой-то момент вдруг перестаёт есть. Глаза его закрыты, он уже перестал разговаривать, но ещё вчера он раскрывал рот и глотал желеобразное. А вот сегодня сжимаются губы и не принимают поднесённую ложку с едой. После этого человек умирает через несколько дней.

Другим симптомом подступающей смерти, но ещё находящейся на ощутимом расстоянии, является отказ от сексуального наслаждения. Ты ещё подвижен и в полном сознании, но вдруг является отторжение процесса достижения оргазма. Происходит резкая потеря интереса к сексуальному возбуждению, и тем более к длящемуся, что требуется для достижения оргазма. На этом физиологическая сексуальная жизнь человека кончается.

Однако это вовсе не значит, что сознание отключается от сексуальных мыслей и видения мира. Пока сознание теплится, сексуальная его подоплёка остаётся нерушимой. Так, умирающий параноидальный ревнивец подозревал свою 90-летнюю жену, сидящую у его изголовья в том, что она якшается со всеми врачами и санитарами, которые входили в палату.

А другой 90-летний старик уверял, что медсёстры, и в особенности одна, проявляют к нему сексуальный интерес, на который он, увы, уже не может ответить.

В старости, перестав практиковать секс, человек по-прежнему находится в его власти. Но, в отличие от скорой смерти, как в случае отказа от еды, отказ от секса не влечёт скорую смерть, ибо ты по-прежнему питаешься им из подсознания, но сам по себе отказ от сексуального возбуждения становится неизбежной и необратимой вехой на пути к смерти.

Вся надежда только на вечный секс в каком-либо раю.

Мужская неблагодарность

В слове «проститутка» акцент ставится на деньги, а не на наслаждение, которое женщина обеспечивает мужчине, за которое он, по большому счёту, согласен расстаться не только с деньгами, но и со здоровьем, а часто – и с жизнью. Проститутку хотят укорить в том, что она берёт деньги за доставляемое наслаждение, а её следует благодарить, что она даёт наслаждение всего лишь за деньги, а не за драгоценное время, которое с мужчин требуют, так называемые приличные женщины.

То есть отношение к проституткам у мужчин прежде всего – неблагодарное. И это для них не проходит безнаказанно, поскольку за неблагодарность мужчинам мстят уже их жёны и возлюбленные.

* * *

Любовь – этот тот «сухой» остаток, который иногда может образоваться после того, как исчезла похоть. Любовь, несмотря на её часто значительные размеры, очень трудно выявить, определить и опознать, так как многоликую похоть невозможно отличить от любви, ибо они часто – на одно лицо.

Вот почему только смерть похоти позволяет рассмотреть, осталось ли после неё что-либо (любовь ли, дружество ли, уважение…) и выживет ли оно.

Что было и что станет с медициной

В 15-м веке в Европе высшим достижением медицины являлась диагностика болезни по цвету мочи (представляю, сколько смертельных ошибок совершали врачи-дальтоники). Фантазёры-знахари, именовавшиеся врачами, придумали круговую диаграмму, на периметре которой располагалось двадцать цветов этой показательной жидкости, а в середине указывались болезни, связанные с тем или иным её цветом.

В те же времена врачи использовали кровопускание как универсальное лечебное средство чуть ли не от всех болезней.

Плохо представляя, что и как работает внутри (да и снаружи) человеческого тела, врачи придумывали красочные этиологии болезней и угнетали ими пациентов. А тем ничего не оставалось, как верить врачам и тем снадобьям, которые они прописывали.

И вот – самое интересное открытие из вышеизложенного: суть лечения в давние времена состояла на 99 процентов из применения эффекта плацебо, а именно – больным ставили ошалелый диагноз и давали совершенно бесполезные снадобья, а больные, с перепугу уверовав в их целительные свойства, иногда выздоравливали, то есть происходила мобилизация внутренних сил организма на борьбу с болезнью с помощью веры. А точнее – суеверий (например, чтобы избавиться от головной боли, надо съесть пять бородавок с кожи беременной лягушки).

На том же принципе плацебо действует гомеопатия, которая ухитрилась дожить до наших дней.

Но массовый «прокол» наступал при эпидемиях чумы, холеры и прочих прелестей – здесь уже вера в обнимку с суеверием были бессильны, и требовалась прикладная наука прививок.

Итого: чтобы уверовать в бездоказательную чепуху надо лишиться ума. То есть, изначально человек может быть и умный, но ударенный по голове страшным диагнозом, он ума лишается и хватается за всё, чтобы выжить, и верит всем, кто ему предложит какую-либо «спасительную» чепуху. Таким методом умалишённый с помощью веры, быть может, вылечится от гастрита, но никакой веры не хватит, чтобы только ею излечиться от рака.

Вот и проглянула тенденция в развитии медицины: она началась с полнейшего невежества и повсеместной эксплуатации веры методом подсовывания плацебо, и всё это движется к тому, чтобы свести к минимуму использование эффекта плацебо как метода лечения, полностью заменив его реальными чудесами, выдаваемыми наукой.

Так придёт время, когда вера в выздоровление заменится уверенностью.

Железный занавес сексуальной верности

Одна из причин, почему мужчины так настойчиво требуют от женщин невинности и верности, состоит в том, чтоб лишить женщин возможности сравнивать качество мужчин и, следовательно, похерить имеющегося, осознав, что он – весьма плох по сравнению с другими, которых она познала.

Верность – это та же идея железного занавеса, за которым мужчина хочет держать женщину, чтобы к ней не поступало иной сексуальной информации, кроме той, что он ей засовывает.

Распознавание вечности

Мы чувствуем себя обманутыми только тогда, когда рассчитываем на вечность. Вечность жизни, вечность любви, вечность успеха, вечность здоровья. Во всех этих расчётах нас ждёт жестокое разочарование.

Счастлив только тот, кто живёт не вечностью, а мгновением. Ибо во мгновении тоже живёт вечность. Причём именно та вечность, о которой мы мечтаем. Нужно только научиться её распознавать. В этом распознавании и состоит обретение мудрости.

Что покупают в сексшопах

В сексшопах женщины покупают то, что мужчины им дать не могут, а мужчины покупают то, что женщины им дать не хотят.

Поделом! (из новостей)

22-летняя девица, попросила 32-летнего мужика, чтобы он её выеб. Он отказался. Причём по-хамски. Она взяла нож и хорошенько его поцарапала. И поделом! Какой же ты, на хуй, джентельмен? Ну, если хуй не хотел мочить, так мог пальцем ублажить или языком, а то и вибратором, что всегда и повсюду вокруг женщин имеет место быть. Или, на крайний случай, мог соседа позвать подсобить.

Как можно в ласке отказать, когда её просят? Это самое жестокое преступление, которое в уголовных кодексах почему-то не прописано.

Мужик, когда баба отказывает – насилует, а слабой девушке как с таким битюгом одной справиться? Естественно, остаётся ножик. Или топор.

Короче, не отказывайте друг другу в наслаждении – и мир на земле будет. Свобода, равенство и братство поистине обретаются только в наслаждении.

(Ну, так и быть, «братство» можно заменить на «блядство».)

Инструкция

Предсказатели конца света, войн, ненастий и т. п., которые осмеливаются или имеют глупость давать точные даты, причём находящиеся в пределах их собственной жизни, должны нести ответственность за свои несбывшиеся предсказания: эти шарлатаны должны предаваться суду, и строгость наказания должна быть тем беспощадней, чем больше людей поверило предсказаниям.

С другой стороны, те, кто поверил предсказателю, должны быть закованы в цепи и проданы на ближайшем рынке рабов. Ибо из таких людей выйдут самые добросовестные рабы.

* * *

Люди, лишённые наслаждения, дичают и лютуют.

Наслаждение приручает.

* * *

Если ты предлагаешь женщине деньги, чтобы она тебе отдалась, и она в ответ негодует и оскорбляется, это значит, что ты мало предложил.

Истинная панацея

Оргазм, подобно кровопусканию, является спермопусканием. Эффект подобен: происходит освобождение от скопившегося старого и возрождение свежего, нового.

И если универсальность кровопускания как панацеи в прежние времена была безмерно преувеличена, то универсальность спермо-пускания как панацеи всегда не только чрезвычайно приуменьшалась, но умалчивалась. Пора болезным мужчинам заняться самолечением – великая экономия личного и государственного бюджета.

Преимущество оптимизма

Жизнь непостижима и всеобъемлюща. Поэтому можно на неё посмотреть с одной стороны и увидеть, что жизнь – дрянь, и это будет правда.

А можно посмотреть с другой стороны и увидеть, что жизнь – прекрасна, и это тоже будет правда.

Но если видеть жизнь прекрасной, то жить становится гораздо приятнее и радостнее.

Оптимизм – это оптимальная жизненная позиция.

Бритьё

В детстве я был заворожён процессом папиного бритья. Я стоял с ним рядом и неотрывно смотрел как папа окунал помазок – пузатую кисточку – в горячую воду, налитую в стальной стаканчик, и как он потом водил туда-сюда помазок на куске мокрого мыла. Волоски помазка склеивались пеной, и папа намазывал её на лицо, причём так, что полностью укрывал белой мыльной пеной весь рот. Я с удивлением наблюдал исчезновение одной из важнейших черт лица – папа становился плохоузнаваемым – он напоминал мне Деда Мороза с белой бородой.

Но папа делал движение губами, как бы облизываясь, но не высовывая языка, и губы, расталкивая пену, проступали на его лице.

Папа устанавливал лезвие в бритвенный станок. Были лезвия Нева, в скучной упаковке и полностью серые. Но часто папа покупал коробку бритвенных лезвий Матадор, на которой яркими красками был нарисован человек в, как мне казалось, военной форме и в необыкновенной позе с большой красной тряпицей в руке. Вот этой картинкой я восторгался.

Я наблюдал процесс вкладывания лезвия в станок, как оно точно садится на два штыря по бокам и один по центру, но именно точность попадания на боковые штыри поражала меня инженерным искусством, что я осознал только теперь. Потом папа закручивал ручку, прижимая лезвие до состояния неподвижности.

Следующим этапом было систематическое и целенаправленное избавление от пенной бороды. Папа водил бритвой сначала сверху вниз, потом снизу вверх, надувая то одну щеку, то другую. Затем – подбородок, шея, под носом, под нижней губой, для чего папе приходилось делать гримасу, чтобы натянуть кожу над выступающим подбородком. И вот папа снова узнаваемый, посвежевший и весёлый.

Стоит ли удивляться, что я мечтал начать бриться как можно скорее. Когда мне было лет 15, я порывался сбрить пушок, выступивший у меня не лице. Но бабушка меня мягко уговаривала не торопиться, потому как потом, предостерегала она, мне придётся бриться каждый день всю жизнь. (Мысль о возможности отращивания бороды никому не приходила.) Я с детства внимал аргументам и не торопился, тем более моя страсть бриться в пять лет была много сильнее, чем в пятнадцать.

Но в конце концов бритьё началось. В те времена появилась первая советская механическая портативная бритва Спутник. Она заводилась закручиванием пружины. Маленькая круглая бреющая головка пыталась обезволосить значительные пространства лица.

Электрические бритвы стоили дорого и плохо брили, ибо доступны для нас были только советские. Так что бритва Спутник спасала папу и меня от возни с мылом, помазком и покупки лезвий.

Иногда я устраивал себе праздник бритья и шёл в парикмахерскую, что была напротив моего дома, и меня там брили опасной бритвой. Процесс напоминал жертвоприношение волос богиням Красоты и Чистоты. В парикмахерской снова вступал в действие помазок и мыльная пена, от которой я уже отвык с бритвой Спутник.

Я с некоторым опасением наблюдал, как парикмахер правит опасную бритву на широком кожаном ремне. Это напоминало священнодействие перед закланием барашка. Хотя я никогда не видел жертвоприношения, а лишь читал о нём. Но у меня не было страха, что парикмахер перережет мне горло, наоборот, я испытывал наслаждение от гладкости кожи, которую оставляет после себя стальное лезвие.

По окончании бритья брадобрей набрасывал мне на лицо горячее мокрое полотенце, жар которого в первые секунды было трудно переносить. Но парикмахер легко массажировал через него лицо и затем резко убирал, и кожа охлаждалась ставшим вдруг непривычным воздухом.

– Вас освежить? – спрашивал парикмахер, поглядывая на разбавленный водой одеколон в бутылочке со вставленным пульверизатором, от которого шла резиновая трубка с грушей на конце.

Я всегда отказывался, так как это стоило почти столько же, сколько и само бритьё, а лишних денег у меня в Ленинграде никогда не было. Да и одеколон Шипр (единственный тогда мужской одеколон) был у меня в изобилии как наследство от дедушки.

Когда я поступил в институт и поехал после первого курса на целину, я перестал бриться в качестве безопасного протеста. Да и бритьё в грязных жилых условиях было делом усложнённым, а я сложностей не люблю. Так что по возвращении в Ленинград я сразу все волосы на лице сбрил – борода мне мешала.

Приехав в Америку, я отпустил-было усы для украшения своей внешности, но вскоре даже эти умеренные волосы на лице стали мне мешать, и я их тоже сбрил под корень.

Когда я впервые попал в спортивный клуб, я был поражён бесплатными одноразовыми бритвами, лежащими в раздевалке. Каждый раз, когда папа и я ходили в клуб, мы не удерживались, чтобы не забрать с собой две-три бритвы. За несколько лет у нас скопился большой полиэтиленовый мешок этих бритв, которыми мы не пользовались, так как купили замечательные филипсовые электрические бритвы. Этот мешок лежал долгие годы, пока я несколько лет назад на него не наткнулся.

Я решил попробовать побриться одной из этих бритв – жаль было их не использовать и тем более – выбрасывать. Благо помазков и мыла не требовалось, а мыльная пена вылезала в неиссякаемых количествах из цилиндрического баллончика. Бритьё разовым лезвием с пышной мыльной пеной, не требующей ничего, кроме как нажатия кнопки на баллончике, принесло мне давно не испытываемую радость и особую чистоту бритья. А главное, всколыхнуло воспоминания детства и папы, молодого, любимого и любящего.

Я стал время от времени бриться этими бритвами из полиэтиленового мешка.

И только теперь, более, чем через тридцать лет, я эти бритвы исчерпал.

Теперь пойду, куплю себе новый бритьевой станочек с многоугловой накрученной high tech головкой и буду брить щетину под самый корень, невзирая ни на какую щетинистую моду.

Как хорошо, что мой папа не носил бороду, а то какого восхитительного общения с ним и воспоминаний о нём я был бы лишён!

Бездетство

В юности я написал такое:

Я – бездетен. Все мои пять друзей со времён студенчества тоже долго были бездетными. Двое из них такими и остались – они мои самые близкие друзья.

Двое других женились и усыновили-удочерили детей, с которыми их жёны пришли в брак. Но собственных детей так и не заимели. С этими двумя друзьями мои отношения еле теплятся.

Пятый друг женился и обзавёлся двойней – он оказался дрянью и в друзьях больше не числится.

Вот что делают дети и их отсутствие с друзьями.

А быть может, дружба проверяется на детях?

Но, скорее всего, – человеческие качества не имеют никакого отношения к сотворённым детям: если ты был настоящим, то никому тебя не подменить – ни жёнам, ни детям.

А родительство, как война – выявляет в тебе всё то, на что ты способен.

Быть может, потому я и остался «пацифистом» – чтоб не воевать, чтоб не сдаться в плен, чтобы не выдать друзей, и главное – себя.

Там

Мой дедушка любил говорить: «Живы будем – здесь будем, умрём – там будем».

Я, мальчишка, знал «здесь», но не понимал, что он имеет в виду под «там». Однако, я его никогда об этом не спрашивал – я пытался додуматься сам. И в конце концов мне удалось. Это произошло, когда дедушка умер.

А потом всё подтвердилось смертью бабушки, и вот недавно – папы.

Вскоре, встретив их, я уже до конца пойму, что дедушка имел в виду.

Если над чем-то усиленно и долго думать, то мы всегда додумываемся до этого сами.

* * *

Оргазм можно описать фразой: «Счастье привалило!»

* * *

Если юность – это возмездие (по Ибсену), то старость – это предостережение.

****

Для мужчины после оргазма женщина теряет свой смысл.

* * *

Культура – это наносное.

Кто – что

Писатель общается с людьми опосредованно, через свои книги. Есть писатели, которые своими книгами утешают, есть писатели, которые своими книгами возбуждают, милость к падшим призывают, прославляют свободу, похлопывают по плечу, насмехаются или убеждают в своей правоте.

А я своими книгами – ебу. Причём с непременной целью – довести до оргазма.

Кем быть? (Кем был)

В четыре года я выбрал себе первую профессию, которой я хотел заполнить свою жизнь – я возмечтал стать пожарником.

Мой папа, придя с работы, брал меня погулять. Мы выходили из нашего дома на Сенной и шли по Садовой. Там где-то в Апраксином дворе была подворотня с арочным входом. Я тащил папу туда, а там на стенах висели цветные плакаты про пожарную безопасность. Они влекли меня нарисованным огнём и героями-пожарниками, вытаскивающими детей из пылающих домов. К плакатам были сделаны многозначительные подписи, и на них папа учил меня читать. Так что впечатление от плакатов усиливалось возникающим пониманием противопожарного смысла букв и пожарного смысла слов.

Следующим моим профессиональным увлечением было подметание двора – меня зачаровывали ритмичные движения и очищающие способности метлы в больших руках дворника. Поэтому на вопрос взрослых: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь», – я гордо отвечал – дворником.

Когда я дорос лет до десяти, мой взгляд обратился с земли на небо, и я поразился обилию звёзд – этой смене направления взгляда способствовало чтение научно-популярной литературы и звёздной фантастики. Поэтому неудивительно, что следующим делом, которому я захотел посвятить свою жизнь, стала астрономия.

Но все небесные звёзды потухли с восходом солнца половой зрелости, и вместе с ней – поэзии, которая сразу придумала насущную рифму к слову «звезда».

Смена стратегии

Сначала он приходил под окна возлюбленной и пел ей романсы. Но когда она продемонстрировала к ним полное безразличие, он стал приходить под окна возлюбленной и дрочить.

Тут она над ним сжалилась и спрыгнула к нему из окна (первого этажа).

Запрещая проституцию…

Запрещая проституцию, общество запрещает безэмоциональную еблю у женщин и безответственную еблю у мужчин. Именно деньги предоставляют и то и другое.

Если ты сделаешь подарок незнакомой женщине на тысячу долларов, и она тебе отдастся, то это будет вполне законным и будет считаться любовью с первого взгляда. Если же вместо того, чтобы бегать по магазинам или интернету, ты дашь незнакомой женщине тысячу долларов наличными, и она тебе отдастся, то это будет считаться проституцией.

Подарки вызывают эмоции у дарящего и у одариваемой. А деньги – безэмоциональны. Так как безэмоциональная ебля может быть только у женщин (у мужчин эмоции гарантируются неизбежным оргазмом), то получается, что общество борется за то, чтобы женщины еблись только со страстью или хотя бы с нежной благодарностью за подарок, чтобы еблись если не с наслаждением, то с желанием наслаждения.

Таким образом, нравственность заключается в обеспечении эмоциональности женщин в процессе половых общений.

Разовая радость

Разовые совокупления по обоюдной похоти являются самыми прекрасными и честными.

При продолжении встреч начинается игра, политика, проституция. Причём один из двух или даже двое постоянно обременены мыслями и действиями, направленными на то, чтобы держать партнёра при себе. То есть ебля превращается в заботу о ебле, а потом – и просто в заботы, с еблей уже совсем не связанные.

Говорят, в этом есть какой-то смысл. Наверно, семейный.

* * *

Женская анатомия говорит: «Добро пожаловать!»

Женская психология спрашивает: «А ты кто такой?!»

* * *

Творчество – это вызволение.

* * *

Если бы Пушкин с Натальей были свингерами, то они не только стали бы лучшими друзьями с Дантесом и с прочими её ухажёрами, но Пушкин жил бы до глубокой старости, пописывая нескончаемые продолжения Царя Никиты и сорока дочерей и о том, как дочери использовали вставленные в них штучки.

А так – Пушкин помер ни за что, ни про что, – из-за дурацких выдумок подлой морали.

* * *

Развратить женщину – это значит освободить её от понимания верности в мужском определении. Мужское определение верности – это верность своему наслаждению.

Другими словами, развратить женщину – это сделать её свободной в удовлетворении своей похоти, которая воспринимает мужчин только во множественном числе. Это и есть верность в женском определении. Верность своему наслаждению.

* * *

После каждого оргазма мужчина превращается в импотента, а женщина – продолжает оставаться женщиной.

* * *

Универсальный символ согласия – это разведённые женские ноги. Разумеется, при обнажённых бёдрах.

Ибо если женские ноги разведены, но бёдра скрыты одеждой, то они превращаются в универсальный символ провокации.

Уважительная цена

Мужчина торговался с проституткой. Сначала она запросила 200 за час. Он предложил 100, и тогда она сделала ответное предложение – 150. Но мужчина не хотел платить больше, чем 100.

Тогда женщина возопила:

– Я тебе не дешёвка какая-нибудь, чтоб отдаваться за сотню. Я себя уважаю!

Понимая напряжённость сложившейся ситуации, клиент отметил не вслух, а про себя, что, оказывается, 50 долларов отделяют приличную проститутку от дешёвки. А также, что самоуважение женщины определяется суммой, за которую она соглашается отдаться. Мужчина решил не унижать женщину и в итоге согласился на 130.

Для неё же всё, что выше ста долларов, представлялось убедительным доказательством уважения к её женской гордости.

Из благодарностей

Спасибо, боже, за то, что дал, и за то, чего не дал.

Или такой вариант:

Спасибо, боже, за то, что есть, и за то, чего нет.

Gangbang – многая радость

В юности я задавался вопросом: «Почему мужчинам богом всучено резкое безразличие и даже отвращение, возникающие сразу после оргазма?»

Побывав на своей первой оргии, я додумался – а чтобы мужчина поскорее отвалился и отвалил, чтобы освободить место следующему самцу, которого поджидает самка, только ещё более разгорячившаяся от предыдущего самца и даже от предыдущего оргазма.

Многие женщины восторженно отвечают на мужские выспрашивания об их ощущениях после любовного соития, что они соргазмили многократно. И добавляют, чтобы то ли сделать мужчине приятно, то ли показать, как они раскочегарились от его углей, заброшенных им в топку:

– Я кончила (пять/двадцать пять раз), и когда мы расставались, я была вполне удовлетворена, но в то же время я чувствовала, что могу кончать ещё и ещё.

Любящий женщин мужчина воспринимает это признание не как комплимент и не как вежливость, а как подтверждение факта, который он уже давно должен был заметить: что одного мужчины женщине физиологически фатально мало. Что чем сильнее похоть (sex drive) у женщины (а таких женщин, ой, как много), тем очевидней, что ей нужно более одного мужчины за раз и что её сексуальная анатомия и физиология именно для них, для нескольких, и выстроена, а именно: марафонская способность удовлетворять и получать наслаждение самой, вновь и вновь воспламеняясь от каждой смены спринтерного мужчины.

Всё сводится к тому, что всякий мужчина, заботящийся о наслаждении своей возлюбленной, должен стать гарантом её наслаждения, осознав, что он «один в женском поле не воин». Тогда как одна женщина может легко стать победительницей эрекций у множества мужчин, причём победа эта основывается не на боли, а на наслаждении, и борьба эта не на смерть, а на жизнь.

И вот ты ебёшь женщину, которая тебе по душе и которой ты – по телу. Она млеет в твоих руках, стонет, впивается в тебя губами и зубами, течёт и впитывает твоё семя, кричит в оргазме и до него, смотрит на тебя с восторгом и восхищением. А ты вкалываешь, как паровозный шатун, капаешь на неё потом, который женщине люб и лестен, но силы твои истекают и сперма выплёскивается, а женщина по-прежнему полна желания, и ей хочется ещё много и сильно.

Глядя на неё, всё ещё желающую, ты не можешь быть безразличным, тебе хочется, чтобы её наслаждение продолжалось, а это можно осуществить с помощью дилдо, вибратора, руки – но это всё не то, и только новый хуй или два смогут по достоинству продлить её наслаждение.

А пока она, внешне смирившись с наложенными на неё моралью и обстоятельствами ограничениями, прижимается к тебе, кладёт голову тебе на грудь, отдыхая от очередных судорог – и ты чувствуешь себя не только удовлетворённым, но и героем, одарившим женщину таким сильным наслаждением.

Но если подготовлена правильная ситуация и входит твой приятель, а за ним другой, которых: ты пригласил для своей возлюбленной, и она, поначалу, стыдливо натянувшая простыню себе на грудь, неуверенно берёт в рот протянутый ей хуй, а другой мужчина вставляет свой ей во влагалище – то женщина взрывается новой освежённой страстью и ты видишь, что она наслаждается с этими двумя ещё больше, чем с тобой, что она буквально теряет разум, заглатывая хуй в глотку и полностью лишаясь рвотного рефлекса, что от сильных толчков в матку другого хуя она стонет ещё громче, чем когда это делал ты, что она – влюблена в этих двух незнакомцев ничуть не меньше, чем в тебя, «любимого любовника», что, более того, о тебе она в эти моменты даже забыла, что эти два хуя, обрабатывающие её теперь один во влагалище, а другой в прямой кишке, для неё важнее всего на свете, что её раскрытый рот провозглашает предельное счастье.

Тогда, с ощущением нахлынувшей ревности, ты направляешь свой хуй в её жадный рот – она, чуть приоткрыв глаза, удостоверяется, что это ты, и заглатывает его со страстью, которую ты видишь уже совершенно в другом свете: ты, оказывается, вовсе не особенный, а лишь один из трёх. И тебе приходится утешать себя тем (и в то же время предвкушать), что ведь ты мог быть и один из десяти.

Её глаза закрыты в наслаждении, она находится на седьмом небе, и когда один хуй, излившись, выскальзывает, то женская «природа не терпит пустоты» и женщина сразу заполняется другим хуем, и ей уже безразлично, чей это хуй – главное, чтобы он хорошо стоял, был побольше и пронзал её как можно глубже и сильнее. Это то состояние, когда женщина молит бога, чтобы это счастье никогда не прекращалось. И ты с великим трепетом наблюдаешь за её блаженством, и в нём участвуешь, когда у тебя вновь появляется эрекция и когда одно из её отверстий освободилось.

* * *

Наслаждение группового секса обширно, многообразно и состоит также в том, что он, насмехаясь, уничтожает ложь, и прежде всего – ложь сексуальной верности, единственности и незаменимости.

Так как заблуждения о женской сексуальности значительно сильнее, чем о сексуальности мужской, то лучшая форма избавления от этих заблуждений – это gangbang – когда женской глобальной похоти потакают трое и более мужчин. (По-русски это слово переводится негативно как «групповое изнасилование», пренебрегая тем, что «изнасилование» на английском требует добавки rape, поэтому русский перевод умышленно не признаёт добровольного и желанного женщиной группового её удовлетворения.)

Именно в этой ситуации безоглядная радость женщины любому стоящему хую выставляет идею сексуальной верности на посмешище. Женщина счастливо и беззаветно подставляет свои две дырочки-соседки, живущие за тонкой стенкой друг от друга, ревнующие друг друга, когда лишь одна из них заполнена. Женщина радостно разрывается между любовниками на срамные части.

Женщина стоит на четвереньках, полностью заполненная и потому гостеприимство у неё безусловное. Пока женщина получает наслаждение, все мужчины позади для неё едины. Похоть – это великая уравниловка.

Так что желание какого-то мужчины быть для этой женщины особенным захлёбывается в сперме других мужчин, наводняющей женские каналы. Мужская особенность может проявиться только благодаря сверхагрессивности его сперматозоидов, которые победят сперматозоиды других мужчин и оплодотворят женщину.

Другая великая польза от gangbang та, что необходимость общепринятого ухаживания за женщиной, чтобы добиться её сексуальной благосклонности, полностью пропадает, или остаётся в бескорыстной форме, ибо происходит в процессе уже наступившей благосклонности: очередной мужчина смазывает женщине лубрикатором анус и прямую кишку, если она подсохла. Такова самая трогательная форма ухаживания за женщиной.

Ещё один вид заботы, который высоко оценивается женщиной, ебомой несколькими мужчинами, – это нежно вытереть выступившие фекалии из-за продолжительного расшевеливания её прямой кишки, которое вызвало невольную перистальтику вышерасположенных кишок. Это вытирание влажным полотенцем делается лишь тогда, когда женщина смущается запахом и видом своих выделений, потому что она не уверена, приемлемо ли это всем участникам, не говоря уже – приятно ли. Женщина благодарно замечает такую заботу и одаривает этого ухажёра особой лаской… Которая, впрочем, не минует и остальных мужчин.

Но если мужчины открыто и даже нарочито изъявляют полное приятие любых выделений возлюбленной, то женщина полностью расслабляется и щедро одаривает всех мужчин тем, что им по вкусу. Тут возникнет ещё одно благо gangbang – окончательное попрание сексуального стыда.

Таким образом, все краеугольные камни сексуальной лжи – верность, стыд, женская скромность и разборчивость – оказываются взорваны и тюрьма лжи, в которую мораль запихнула людей, рушится именно в тот момент, когда они посмели выбежать на свободу.

Наслаждение и уверенность в своей желанности и безопасности, отключает её разум и даёт телу полную волю. Женское тело – это частная собственность, принадлежащая её разуму, который распоряжается, на каких условиях продавать эту собственность или сдавать в аренду. При отключении разума эта частная собственность радостно становится общественной.

В gangbang возникает безусловная материализация идеализированного желания и максимальное приближение к его полному удовлетворению. А так как желание есть воплощение искренности, то в gangbang женщина становится полностью и абсолютно искренна. Есть лишь ещё одна ситуация, в которой полнота и абсолютность искренности соизмерима у женщины с gangbang – это роды.

Сексуально раскрепощённая женщина с сильной похотью (strong sex drive) изнурит любого мужчину и ей постоянно будут требоваться ещё и ещё, и потому не удивительно, что для стабильности моногамного общества необходимо держать женщину в оковах сексуальных предрассудков (необходимость верности, чистоты, подавления «извращённых» сексуальных желаний, стремление к вечной и единственной любви на всю жизнь), и тогда мужчина кое-как может с ней справиться, причём не с помощью удовлетворения её похоти, а сдерживая и подавляя её. Частое деторождение – один из способов придавливания женской похоти, что приветствуется всякой ортодоксальной религией.

В противном случае мужчина будет снесён женской похотливой всеядностью, которой она будет жадно потчевать любого сколь-нибудь приемлемого ей мужчину. Муж или возлюбленный будет сброшен с воображаемой высоты своей исключительности в бездонную топь женских глубин. Сексуально свободные женщины невзначай, но безжалостно лишают мужской род его величия и мнимой силы.

Согласно женской структуре наслаждения и размножения, зачатие должно происходить следующим образом: женщина отбирает 5-10 мужчин, которые ей сексуально привлекательны и которые здоровы и толковы. Они её ебут один за другим везде и всюду, но извергаются только во влагалище. Женщина находится в состоянии блаженства несколько часов, а излитая сперма вступает в конкурентную борьбу за право оплодотворить яйцеклетку. Тут побеждает уже чистое генетическое преимущество сперматозоида, пробившего себе дорогу к яйцеклетке.

После зачатия определяется, кто отец, и с ним женщина продолжает жить, он заботится о своём ребёнке, но для ублажения жены отец приглашает мужчин из той группы, которая старалась её оплодотворить – соратники как-никак.

Впрочем, для следующего ребёнка женщина может возжелать и другую группу, значительно превышающую числом предыдущую.

* * *

Женская способность к наслаждению, которая в отличие от мужской не прерывается оргазмом, вызывает великую подсознательную зависть у мужчин, которая выплескивается в виде слепой ревности.

Каждый мужчина хочет быть если не единственным, то особенным для женщины. К этому он стремится даже в ситуации с gang-bang, например, это позволение от женщины ебать её без презерватива, тогда как остальные мужчины должны их напяливать и ты должен за этим следить. (Привилегия и здесь влечёт за собой дополнительные обязанности.)

Однако рот твоей возлюбленной принимает все хуи без презервативов, и во рту ты опять уравниваешься другими мужчинами, тем более что она ненасытно проглатывает сперму любого.

В стандартной моногамной ревности ты пребываешь в ужасе, ненависти, злобе, но и с подсознательным наслаждением воображаешь, как твоя возлюбленная целуется-обнимается-совокупляется с другим мужчиной. А в gangbang ты видишь наяву многократную и разнообразную измену, которая тебе приносит наслаждение, хотя подчас и болезненное.

Женская способность испытывать длительное наслаждение и многократные оргазмы со многими мужчинами лишь продлевает и усиливает ревность наблюдающего и даже участвующего любовника. Так, один крепыш еб женщину так резко и сильно (ей на радость), что всякий раз разрывал презерватив, чего с тобой никогда не случалось. Это ли не ещё одно основание для ревности?

Но самое важное – ты сравниваешь себя с другими мужчинами, у которых хуи больше, стоят лучше и не кончают дольше. В этом тоже бремя ревности, которая облегчается оргазмом.

Мужскую похоть оргазм прерывает, а женскую похоть оргазм только подстёгивает. Женская похоть прерывается-приостанавли-вается только родами, то есть раз в девять месяцев, а мужская – задавливается любым хилым оргазмом.

Но нет худа без добра – мужской оргазм не только на время лишает любовника интереса к ебле, но одновременно отсекает огромную долю ревности. Так, он только что извергся, а на его глазах возлюбленную продолжают ебать другие мужчины, но ревность его притупилась после излияния, и даже само наблюдение за её наслаждением перестаёт возбуждать его, и он посматривает на экран телевизора, где показывают футбольный матч, с большим интересом, чем на действо, разворачивающееся перед ним на постели.

Женщина ревнует мужчину к его освобождению от похоти, которую он обретает с оргазмом, тогда как женщину оргазм от похоти не спасает и, поддавшись наслаждению, она становится от него зависима в значительно большей степени. Женщину эта зависимость часто угнетает из-за невозможности её питать и тешить желаемым.

Мудрая женщина, зная и чувствуя кратковременность мужского интереса, который прерывается оргазмом мужчины, стремится максимально использовать его похоть и, испытывая счастье от своей власти над ним, дать ему наслаждение, которое материализуется в его изверженной сперме. Поэтому такая женщина хочет впитать в себя каждую каплю каждого мужчины, ревнуя его к каждому отверстию вне её, будь то даже искусственное, созданное пальцами и ладонью самого мужчины.

Больше всего поразительно для всякого, кто заторчал на традиционных любовных ценностях, это та страсть, та нежность и полная самоотдача, которую проявляет женщина, отдаваясь группе мужчин. С какой жадностью и радостью она берёт очередной хуй в рот, в пизду, в зад! С каким жаром она вжимает в себя сначала одного, и тут же другого. Это ситуация максимальной женской щедрости, самоотдачи и бескорыстия.

У мужчины, окружённого женщинами, возникает условная верность той женщине с которой он испытал оргазм, после которого он вынужден оставаться верным ей на какой-то срок, необходимый для восстановления у него желания. У женщины же оргазм не является вынуждающим на верность, а наоборот – она после оргазма тотчас готова на следующий, и нет ей остановки, поскольку физиология и анатомия женщины буйно восстают против верности.

Вот она, истинная суть мужской ревности – зависть к женщине, к её способности наслаждаться, способности не уменьшаемой, а стимулируемой оргазмами.

Стереотип моногамной любви: парочка смотрит друг другу в глаза, восхищённо убеждая себя и своего партнёра: «Нет никого лучше тебя!»

И чем меньше сексуального опыта у парочки, тем менее оснований они имеют для подобного заявления и тем больше они уверены в исключительности друг друга.

Обилие любовников утверждает в женщине торжество сексуальной заменяемости. Только неспособность или невозможность сопоставить любовника с другими мужчинами создаёт иллюзию его исключительности и своей зависимости от него. Сексуальный опыт освобождает женщину.

Самый гадостный пример сексуального морального рабства это Ромео и Джульетта. Они бы испытали гораздо больше наслаждения и в продлённой до старости жизни, если бы совокуплялись вместе с ещё одной-двумя парочками друзей и подружек.

Ромео погоревал бы у мёртво спящей Джульетты, даже не помышляя о самоубийстве, и пошёл бы утешаться к её подружке, а Джульетта, проснувшись, нашла бы их совокупляющимися и осчастливила бы Ромео своим неожиданным дополнением. Но Ромео вскоре почувствовал бы себя истощённым от двух пылких юниц и пригласил бы на помощь кого-нибудь из парней Капулетти в целях установления мира между враждующими кланами.

Короче, Ромео и Джульетта не умерли бы в угоду убийственной верности, а все бы радостно еблись с множественными друзьями и подругами и жили бы долго и счастливо.

Жажда женщин иметь двоих и более мужчин выявляет многочисленную группу женщин, которых невозможно удовлетворить, а возможно только утомить. Это женщины, для которых количество становится качеством: чем больше хуёв полируют и увлажняют их полости, тем больше наслаждения они испытывают. Такие женщины являются угрозой не только институту брака с его основой – верностью, но и каждому отдельному мужчине.

Если мужчина опрометчиво мечтает о страстной жене и получает таковую в жёны, то она либо его заебёт до смерти или (что ещё хуже) – до полного безразличия или даже отвращения к ебле (что и есть смерть), либо он становится вынужден добывать ей любовников, избавившись от ревности, либо мириться с её любовниками, закрывая на них глаза.

Женщины с сильной похотью порицаются обществом сильнее и беспощаднее именно потому, что эти женщины демонстрируют немощь любого мужчины, каким бы сильным он себя ни считал. Такие женщины просто уничтожают мужское так называемое превосходство и потому оказываются самыми опасными для мужчин и ихнего патриархата. Потому-то мужчины и создали для себя идеал женщины, которая легко подавляет свои страсти и которая вполне удовлетворена своей верностью любимому мужчине.

В действительности (как это всегда оказывается у эфемерной сексуальной морали) всё происходит наоборот: испокон веков было известно, и лишь недавно доказано научными исследованиями Masters and Johnson, что многим женщинам для удовлетворения требуется не один-единственный оргазм, а многочисленные оргазмы (см. Основоположники научной ебли, с. 417–426 наст. изд.). Это можно перевести в практическое русло, заявив, что женщине нужен не мужчина, а мужчины.

Мужчины назвали женщин «слабым полом» потому, что им было удобнее представлять их слабее себя, тогда как женщины, испытывая оргазм за оргазмом, причём практически не двигаясь во время полового акта (разве что утомившийся мужчина усаживал её себе на хуй), оказывались выносливее не только мужчины, но и мужчин.

Женщина – это поистине сексуальная Super-Hero.

Неудивительно, что каждую многооргазменную женщину всякий обыкновенный мужчина воспринимает как личное оскорбление: «Я её выеб, а она, видите ли, всё ещё хочет, причём не желает ждать час (день, неделю), пока я снова захочу и смогу, а хочет прямо сейчас, когда я только что кончил. Вот блядь! Вот потаскуха!»

Так говорят слабаки, которых женщины презирают и ненавидят.

Но у сильного мужчины всегда есть возможность достойно и по-джентельменски уклониться от женской неудовлетворяемой похоти: заботливо растянуть очаровательные дырки для очередного мужчины.

Претензии

У мужчины имеется всего три претензии к женщинам, которые можно описать так:

Почему ты мне не даёшь?

Почему ты даёшь не только мне, но и другим?

Чего ты лезешь, когда ты мне уже осточертела?

У женщин же есть миллион претензий к мужчинам.

Перечисляйте без меня.

Утешение строптивой

Если в результате совокупления женщине не нанесли никаких физических травм и увечий, если её не заразили венерической болезнью, и она не забеременела, то это не изнасилование, как бы она ни сопротивлялась (поначалу), а лишь использование женщины по назначению.

Ежели у неё остались надуманные психические травмы, то пусть излечивается и утешается сознанием того, что её тело доставило огромное наслаждение мужчине или мужчинам, ибо дать наслаждение – это сделать добро. А делать добрые дела – это благородно и похвально.

Доброе тело – доброе дело.

Разумное

Женское тело божественно красиво и мудро.

Женский разум дьявольски уродлив и расчётлив.

Если бог хочет мужчину наказать, а женщину удовлетворить, он лишает их разума.

Календарное

Любовники живут порознь, каждый в своём доме. Встречаются они ежевечерне, но ебутся лишь два раза в неделю.

Каждый год любовница дарит любовнику настенный календарь, в котором заботливо вставлены их фотографии, отмечены дни рождений, годовщины важных событий их жизни и прочие достойные даты. Кроме того, любовница отмечает в календаре специальным знаком дни, когда они будут ебаться. На весь год вперёд!

Причём это не только, например, каждые среда и суббота, а дни чередуются для разнообразия и обходя те дни, когда наступают менструации, которые, кстати, являются точно день в день, час в час.

Ебля, кстати, была тоже весьма регламентирована – это был вагинальный секс, который переходил в анальный, и заканчивался с помощью пальца суперсильным оргазмом, которого любовнице хватало на весь вечер.

Так продолжалось до тех пор, пока любовник ей не надоел. Он же, получив в подарок очередной календарь, даже не обратил внимания, что в феврале обозначение ебальных дней исчислялось только одним и дальше их не значилось до конца года. Именно в тот февральский день после должного оргазма любовница объявила, что это их последняя встреча, и она переезжает в другой город.

Любовник огорчился, но не очень – в те дни, которые не были отмечены в календаре, он встречался с другой женщиной, которая еблась куда попало, являлась к нему без предупреждения, никогда не знала, когда у неё наступит менструация и вообще не пользовалась календарями.

Оказывается, как точный учёт времени, так и полное безразличие к нему, приносят радость. Главное – во времени пребывать.

Быль о характерах

Меланхолик, отправляясь на оргию:

– Ну вот, придётся ебаться.

Но не пришлось: явилось лишь две женщины и десять мужчин. Его оттеснили от женщин и очередь до него так и не дошла. Зато понаблюдал всласть и обошёлся рукой.

Возвращался домой насмотревшимся.

Холерик, отправляясь на оргию:

– Только бы женщин было много больше, чем мужчин. Мечта сбылась: десять женщин оказались гораздо агрессивнее двух мужчин, и с оргии он не вернулся – пал смертью взятых нахрапом.

Оказывается, оптимизм не всегда способствует выживанию.

* * *

Мужчина не платит за секс – он лишь откупается от всевозможных требований, которые были бы тотчас предъявлены ему женщиной, если бы она дала бесплатно.

Естественные извращения

С точки зрения общества, извращение – это то, чем занимается меньшинство. А то, чем занимается большинство, называется естественным и нормальным.

С точки зрения индивидуума, извращение это то, о чём только мечтается или совершалось им раз или два. Однако чем чаще воспроизводится действие, называемое извращением, тем меньше стыда и вины ощущает индивидуум и тем более оно становится для него естественным. Общество пытается препятствовать такому превращению с помощью внедрения в человека стыда и вины. Поэтому цель индивидуума в обретении сексуальной свободы – не останавливаться на одном разе.

Врождённое стремление к наслаждению влечёт за собой увеличение количества людей, занимающихся так называемым извращением и общество в какой-то момент, испытывая этот количественный рост, вынуждено переименовать извращение в норму.

Примером может служить мастурбация: в 21 веке – это естественное занятие всякого человека всех возрастов, которое открыто обсуждается в обществе, тогда как в прежние времена – мастурбация считалась постыдным и опасным извращением.

Туда же можно отнести и оральный секс, который был извращением ещё более высокого порядка, а теперь его практикуют со школьной скамьи.

Ведь анальный секс, за который спалили Содом с Гоморрой, а также сажали в тюрьмы и даже казнили, теперь стал одним из главных блюд в меню сексуальных пиршеств.

Наслаждение, преодолевая стыд и вину, делает извращение нормой, и наступает момент, когда нравы поворачиваются на 180° и отсутствие этой новой нормы в ком-либо начинает считаться извращением. То есть те, кто сторонятся и страшатся мастурбации, орального и анального секса, начинают восприниматься как извращенцы.

Таким образом, реабилитация всевозможных сексуальных наслаждений – это путеводная звезда для движения к истинному освобождению общества, где извращением будет считаться не стремление к наслаждению, а уклонение от него.

Причём за всякое уклонение от наслаждения будет полагаться «наказание» – насильным наслаждением. Разумеется, что насильным оно будет лишь в самые первые мгновения, пока извращённый разум ещё тщетно пытается воспрепятствовать естественному восторгу.

Мафия правительства

Всякое государство это – мафия, которая обязывает народ платить ему дань в виде налогов за «крышу». «Крыша» включает в себя защиту от других мафий (нападение других стран) защиту от преступников внутри страны (полиция, суды, тюрьма), создание условий для развития предпринимательства (с платой за «крышу» в виде корпорационных налогов).

Таким образом, правительство, как и мафия, живёт за счёт народа и бизнеса.

Если пробраться в правительство возможно любому человеку, то это – демократическая мафия, если только родственникам, то это – монархическая мафия, а если только избранным, это – тоталитарная, кастовая мафия.

Государство, как и мафия, процветает благодаря существованию запретов и резко ослабляется, когда запреты ослабевают: запреты на проституцию, наркотики, азартные игры увеличивают власть над людьми у государства, а у мафии запреты увеличивают доходы.

Пытаться уничтожить мафию и государство – бесполезно, можно только их ослаблять, но лишь до поры до времени. Народу необходима мафия и мафии – народ. Народ и мафия – едины.

Сексуальное убийство Бориса Немцова

Убийство Бориса Немцова не только политическое, заказное и безнаказанное, а также и сексуальное. Ведь его убили не на митинге, где он держал речь, не на демонстрации, где он шагал против Путина, а убили Немцова, когда он шёл домой с молоденькой моделькой, чтобы её ублажить, ублажаясь. Но не дали, не позволили, причём навечно – небось, шла парочка, обнявшись, и предвкушали, как вот-вот сопрягаться будут. Нет бесчеловечнее убийства, чем собравшихся ебаться любовников.

С гибелью Бориса Немцова ушёл единственный сексапильный политический деятель России. Ни Чубайс, напоминающий истукана с острова Пасхи, ни колобок Гайдар, ни прочие, при всех их добродетелях, таковыми не были и не являются. Хотя для женщин любой мужчина с деньгами, умом и властью представляется красавцем. А тут и впрямь если не красавец, то уж точно красавчик, который был получше любого красавца.

Таким образом, остались в русской политике одни жириновско-прохановские уроды.

87 процентов пациентов из сумасшедшего публичного дома под именем Россия обвиняют Запад в убийстве очаровательного умницы Бориса Немцова, и в каком-то смысле они по-сумасшедшему правы: обисламленная жидконогая оподлевшая Европа и грызущиеся между собой (а не грызущие своих врагов) политиканы Америки, сюсюкающие с Ираном и Северной Кореей, – это тот Запад, который трусливо допустил создание в России обстановки, что позволила, организовала и совершила убийство любовника русской свободы – Бориса Немцова.

Мужчины – жертвы

В беспощадной и долгой борьбе с проституцией борцы и наблюдатели не замечают, умышленно или по глупости, самый важный факт, что идёт жестокая борьба общества с наслаждением мужчин.

Проститутки предоставляют мужчинам (клиентам) наслаждение, за которое мужчины испокон веков подвергают себя войнам, тюрьмам, браку и нередко отдают за наслаждение свою жизнь:

То есть бороться с проституцией – это отнимать у мужчин величайшее наслаждение, к которому они стремятся всю свою жизнь. Таким образом, борьба с проституцией – это вовсе не забота о женщинах, а, прежде всего, притеснение мужчин и даже атака на них.

Общество стремится лишить мужчин доступности наслаждения, предоставляемого проститутками, и если многие считают женщин жертвами проституции, то правильнее считать мужчин жертвами отсутствия проституции.

* * *

Пока мы живы, мы – бессмертны.

Эффект татуировки

Баба в татуировке не воспринимается полностью обнажённой – не покидает ощущение, что на ней остались какие-то узорчатые тряпицы, от которых не избавиться, и они будут царапать мне губы и шершавить ладони.

Самку с телом, покрытым татуировкой, никогда нельзя раздеть до конца.

Вред высокой женской самооценки

Юная красавица, которую мать унижала и оскорбляла, поначалу давала бесплатно. Потом она сообразила, что может вдобавок к наслаждению получать деньги. Она стала брать сто долларов за час. Увидев, с какой готовностью мужчины отдают сотню за её благоволение, она повысила ставку до трёхсот, а вскоре и до 500.

А влюблённому дурачку, которого она держала на стороне, эта красавица не давала до тех пор, пока он на ней не женился.

Вот она, женская самооценка, к повышению которой взывают общество и женщины. Цель женщин здесь одна – повышать цену за еблю.

Чем более женщина невежественна или унижена, тем более она доступна, то есть дешевле. Вот почему мужчины испокон веков препятствовали образованию женщин и «ставили их на своё место».

Низкая самооценка женщины гарантирует её низкую, а значит – общедоступную цену.

По этой же причине воспевается любовь – ибо она делает женщину вообще бесплатной.

Но только – в самом начале.

Женская психология сфинктера

Поначалу необходима твёрдость, непреклонность и обильная смазка (комплименты, ласка), чтобы он приоткрылся и тебя впустил. А раскрывшись и впустив, он уже не захочет тебя выпускать и будет обнимать, сжимать, стараясь удержать подольше.

Он даже простит тебе возникшую слабину после оргазма и будет тебя сжимать, чтобы не выскользнул, и ждать, пока ты снова окрепнешь.

Но после продолжительной любви он так расслабится, что уже не будет оказывать никакого сопротивления ни входу, ни выходу, а будет только жаждать, чтобы не пренебрегали его исчезнувшим сопротивлением и продолжали пользоваться возникшим гостеприимством.

Однако если перенести проникновенность желания в его соседку, что живёт без сфинктера, то он взревнует, обидится, подожмёт губки и сожмётся, вновь готовый сопротивляться вторжению.

Но сопротивление это будет уже более показное, чем желанное, и преодолеть его станет гораздо легче.

Автограф красоты

Красота – это есть разновидность славы, но с которой рождаются и которую не надо заслуживать и добиваться. Красота – это слава, даденная боженькой бесплатно. Красота, как и слава, открывает все двери. Эффекты красоты подобны эффекту славы: красоту все сразу узнают, все её хотят, все о ней мечтают, а некоторые добиваются получить у неё генетический автограф.

Про вселенные

Принято считать, что когда ты фокусируешься на одном предмете, то это сужает твою обзорность, и ты становишься однобоким, ограниченным. Однако всё зависит от степени и силы фокусирования, ибо при достаточной силе и глубине этого дела в объекте пристального изучения открывается новая необъятная вселенная и ты оказываешься перед её распахнувшимся широченным горизонтом.

Так, обнаружив живую клетку, можно было остановиться во имя широты взглядов и перевести своё внимание, к примеру, на межпланетные путешествия или на кулинарию. Но учёные устремились в глубину живой клетки, и им открылась вселенная генетики и прочего, чем до упора набита клетка.

Так и в моём интересе к сексу – уж казалось бы: ну – пизда, ну – хуй, ну – ебля с оргазмом. Что там может быть ещё? Переводи-ка ты свой взгляд на тяжёлое или хотя бы лёгкое машиностроение.

Но, устремляя взгляд глубже и твёрже, я узрел вселенную, которая остаётся не замеченной большинством людей, сфокусированных на спорте, на водке, на политике, на войне, на химии, на деньгах и прочем. У них свои вселенные, у меня – своя.

Но самое интересное то, что все эти прочие вселенные пребывают и живут в моей, ибо нет громадней вселенной, чем вселенная сексуальная, и именно в ней рождаются все остальные.

Сплошное счастье

Несчастья – это двигатель творчества. Моя же слабость как писателя в том, что я всю жизнь был счастливым. Тем не менее, писанина кропалась, так как я сделал несчастье из недостатка пизд.

Что оказалось тоже счастьем.

Моё генетическое прозрение

По некоторым данным, в 1945 году советские солдаты изнасиловали около двух миллионов немецких женщин. Научно установлено, что вероятность забеременеть во время изнасилования гораздо больше, чем при обыкновенном совокуплении. Поэтому можно считать, что значительное количество немок произвело на свет полурусское потомство, во многом повлиявшее на генетическую структуру населения Германии.

Подобное произошло с французскими женщинами, подпавшими под американских солдат. Они пусть насиловали не в таком количестве, как русские, но зато переспали с миллионами француженок, купив их за пару капроновых чулок или за другие американские безделушки. Таким образом, французский народ обзавелся полуамери-канским поколением, которое тоже повлияло на генетическую структуру населения Франции.

А в чём же выразилось это влияние? А вот в чём: в Германии проституция легализирована и процветает, а во Франции проституция запрещена и жестоко преследуется.

Таким образом, русские освободили Германию от сексуальных предрассудков, а американцы их во Францию привнесли.

* * *

Самая противоестественная поза женщины – со сжатыми коленями.

* * *

Идеальное изнасилование есть принуждение к наслаждению. А когда наступает наслаждение, необходимость в принуждении отпадает. В этом и состоит его идеальность.

Всё путём… логики

Любое ограничение есть отступление от естественно существующего, то есть от нормального.

Таким образом, любое ограничение в сексе есть сексуальное извращение.

Поэтому нормальный секс – это любой секс.

Но при условии наслаждения всех его участников, ибо это вам ебля, а не логические фигли-мигли.

Детская поэзия

Маяковскому простили, что он написал:

Но не было бы ему прощения, напиши он: «Я люблю смотреть, как рукоблудят дети».

Общество и мораль предпочитают, чтобы дети умирали, а не наслаждались.

Смертоносная охрана детей.

Иные клятвы

Вступая в открытый брак, жених и невеста клянутся не в вечной верности, а в вечном стремлении приносить наслаждение, полагаясь не только на себя, а добывая друг другу мужчин и женщин для поддержания страсти.

Тогда причиной для развода может стать не измена одного из супругов, а выхолащивающая верность.

Самое точное предсказание будущего

В жизни всё бывает.

Любое отверстие

Любое отверстие в плоти – прекрасно, чьей бы она ни была. Поэтому вид всякого отверстия является универсальным символом желания.

Главное свойство всех дорог

Любая дорога – это дорога в будущее, в каком бы направлении ты по ней ни двигался.

Из призывов

Красавица не должна быть предметом мечтаний! Она должна быть предметом ебли!

Первоочередная задача науки и техники – наладить конвейерное производство доступных красавиц!

Возраст согласия

Сколько юридических и моралистических споров, а чаще – трагедий идёт вокруг возраста согласия. Одни утверждают, что это 18 лет, а те, кто почеловечнее, – 16 лет, а есть такие добросердечные, что для них это 14 лет. Но все они неправы – нечего мудрствовать лукаво.

Всё очевидно: возраст согласия определён самой фразой «возраст согласия» – это тот возраст, в котором она согласилась.

Молодость – это когда девушка покупает вибратор для массажа, но использует его для мастурбации.

Старость – это когда женщина использует когда-то купленный для мастурбации вибратор только для массажа.

Универсальный успокоительный приём

Есть известный способ снятия волнения для докладчика, выступающего перед аудиторией, – представить сидящих в зале голыми, и тогда у него исчезают тревога, страх и трепет.

Если это действительно такой эффективный метод, то почему бы его не использовать не только когда ты оказываешься на сцене или на трибуне перед огромной аудиторией, а всегда в разговоре с людьми и даже без всякого разговора.

Ведь, по сути дела, сама жизнь и есть доклад себя перед народом, обществом, государством, коллегами, чужаками и пр. Так что смотреть на всех и видеть их следует только голыми. Тогда вся наносная мундирная чешуя одежды перестанет тебя подавлять своей мнимой значимостью, и ты увидишь голую суть всех людей, похожих на тебя.

И самое главное: точно такой же приём следует использовать и при разговоре с богами.

Верность в половых отношениях

Верность – это попытка создать монополию в половых отношениях. И как всякая монополия сковывает и в конце концов уничтожает область, в которой она царит, так и в половых отношениях верность лишает их трепета, а потом убивает.

Моё определение брака

В связи с радикальными изменениями в определении брака из-за признания гомосексуалистов супругами я легко предвижу дальнейшее расширение этого определения и возникновение таких супругов, как человек и коза, человек и мертвец, а также людей и синтетических изделий с вибраторами и без.

Е[оэтому я ввожу собственное рафинированное определение брака.

Брак – это метод содружества людей с целью зачать, родить и воспитать детей.

Только дети являются основой, целью и сутью брака. А потому истинные супруги – это родители, а не просто ебутциеся вхолостую или сожительствующие для своего удовольствия и удобства. Ебитесь, сожительствуйте, но не требуйте из-за этого у общества никаких благ, поощрений и выгоды.

Брак создан для того, чтобы дети росли в счастии со счастливыми, преданными, любящими родителями, а потому все усилия общества должны быть направлены на благо детей и родителей.

Исходя из этого, брак может заключаться не ранее происшедшего зачатия и предъявления результата генетического теста, подтверждающего отца зародыша – именно того, кто станет супругом.

Если у женщины случается выкидыш или ребёнок рождается мёртвым, то брак автоматически расторгается до тех пор, пока женщина не забеременеет снова.

Все пары будут заинтересованы иметь детей, так как брак будет давать огромные преимущества: деньги, дом, бесплатное социально-медицинское обслуживание, обучение родительскому искусству, бесплатные детские сады и школы, и пр.

Ясли будут отменены, так как за младенцами должны ухаживать мать и отец, а не чужие люди, и общество высвободит для родителей время и обеспечит их финансово. Это не значит, что родители перестанут работать вообще – нет, просто время их работы вне семьи будет ограничено.

Для процветания общества самое главное – это счастливые, здоровые и успешные дети, и только этому должны посвящаться основные общественные силы и финансы.

То есть для всех, кто хочет иметь детей, брак будет мечтой и радостью, финансовой поддержкой, почётным положением в обществе.

Разводы должны быть запрещены до того, как дети достигнут совершеннолетия. А супруги, пренебрегающие своими родительскими обязанностями, должны интенсивно обучаться, убеждаться и в случае продолжения нанесения вреда своим детям лишаться родительских прав и жестоко караться.

Сил у общества на следование моему определению брака будет предостаточно, так как оно сэкономит огромные затраты на отменённые бездетные и прочие псевдобраки.

«Французский поцелуй»

Настоящий поцелуй в губы – это когда язык мужчины входит в соприкосновение с вытянувшимся навстречу язычком клитора.

Мораль учит, мораль требует…

Мораль учит, что нельзя обманывать других, но требует обязательно обманывать самого себя во имя других.

Например, мораль учит и требует обманывать свои собственные желания и мечты ради верности, которую надо соблюдать, чтобы не огорчить своего супруга.

Получается, что мораль – это самообман. А моральное общество – это общество совместной лжи.

Так что аморальные люди – это самые честные люди. Им можно доверять.

Продолжение классификации

Все проститутки делятся на две главные категории: те, которых выбирают клиенты, и те, которые выбирают клиентов.

Одни мечтают выбирать сами, а другие страшатся стать выбираемыми.

Из книги определений

Литература и искусство о самом важном называются порнографией.

Неисправление ошибок

После написания важного для меня электронного письма я многократно его проверяю с помощью spell checker и сам – на орфографию, пунктуацию, стиль и чёткое изложение смысла.

Я оставляю это письмо на какой-то срок и снова возвращаюсь к нему и перепроверяю. Наконец, я отсылаю это письмо.

Но когда я перечитываю отправленное письмо, то сразу нахожу в нём по меньшей мере одну пропущенную ошибку, а часто и больше. И так каждый раз – сколько бы я ни проверял, я всегда пропускаю какую-нибудь ошибку.

Это ли не ещё одно подтверждение, что идеального в нашем мире не водится. Исправление ошибок можно совершать лишь до определённого предела, и безошибочный мир не может существовать.

А значит ошибка – симптом жизни.

* * *

Человек стремится к наслаждению и устремляется от боли – это основа жизни. Христианство возжелало её переиначить, утверждая, что наслаждения надо бежать, а боль привечать, ибо наслаждение – грех, а боль – спасение.

Тем не менее, своё неистребимое предпочтение человек доказывает тем, что он согласен поверить в любую ложь, которая приносит ему наслаждение, и будет отмахиваться от любой правды, если она приносит боль.

Вера, чуждая логике, охраняет человека от фактов, пытающихся прервать или прекратить наслаждение своей правотой, присущей уверовавшему.

Одержимый верой человек может научиться даже боль воспринимать как наслаждение, тем самым до поры до времени достигая цели, поставленной христианством.

Вера даёт человеку свободу от болезненных фактов, свободу от докучливой реальности, а свобода, даже мнимая, есть одно из великих наслаждений.

Таким образом, вера является универсальным методом обретения наслаждения.

Мой стиль

Мой стиль – это сталкивание «высокого» и «низкого» с такой силой, что, столкнувшись, они не разлетаются в стороны, а проникают одно в другое и становятся неразрывны и едины.

Мечтания и медитация

Медитация – это мечтание в противоположном направлении. Мечтания – это уход от себя, а медитация – это уход в себя.

Другими словами: in dreams you fuck somebody, in meditation you fuck yourself.

Женщина – роза

В отличие от большинства цветов, которые цветут с недельку, а потом – жди нового цветения до следующего года, розы цветут непрерывно с мая по ноябрь: один бутон отцветает, а другой распускается ему на смену.

Вот почему женщину сравнивают с розой, а не с колокольчиками или георгинами. Женщины цветут и пахнут непрерывно всю жизнь, и пизды, которые напоминают розы, раскрываются, распускаются, расцветают всякий раз под хуями – лучами солнца.

Желанная удавка накинута!

Верховный суд США разрешил государству набрасывать удавку на геев, а те только и мечтали в своём садомазохизме, чтобы эту удавку потуже затянули. Ну вот, туже уже некуда. Радуйтесь, празднуйте своё желанное рабство.

Теперь бизнесы и государство разжиреют от новых громадных доходов: геи станут выбрасывать огромные деньги на свадьбы, а это – шмотки, водка, жратва для гостей, медовые месяцы в путешествиях, – столько индустрий будет подпитываться бурным потоком брачующихся геев.

Потом начнутся проблемы брачной жизни, и снова новые и нескончаемые доходы для психотерапевтов, врачей и всевозможных попов.

Затем грянут разводы и драки за содержание после развода и за раздел имущества – тут адвокаты не будут успевать доллары по мешкам распихивать.

Геи уже имели право на любовь, которое они получили при отмене уголовных законов за гомосексуализм, а теперь они добились права на рабство. И если в гетеросексуальных браках рабство оправдано рождением и воспитанием детей, то у геев, за редким исключением усыновления-удочерения, оно может быть оправдано только коммерчески.

Потребности в непотребности

Мужчине в жизни нужны лишь несколько женщин, но множество женских тел.

Как спать?

Как можно спать в пижамах? Или в трусах, или в ночных рубашках, причём в своей спальне, на собственной кровати. Спать надо голыми! Чтобы в любой момент быть готовыми к ебле.

Спят в шмотках не оттого, что холодно. А потому, что тела своего стыдятся перед тем, с кем спят, или стыдятся себя самих.

Это самые опасные люди – психопаты, неврастеники, подлецы, серийные убийцы и, вполне возможно, – злостные инопланетяне.

Идеальное отцовство

Две красивые и далеко не бедные лесбиянки жили вместе несколько лет и неизбежно захотели иметь ребёнка. Причём они не хотят брать чужого, а только генетически своего. В дополнение, они не хотят искусственного оплодотворения, а желают настоящих совокуплений с хорошим во всех отношениях мужчиной. Как и большинство лесбиянок, они любят время от времени ощутить в себе хуй, и потому предлагают своему верному другу осчастливить их – стать счастливым отцом.

Мужчина и сам мечтал стать отцом, но супружеская жизнь ему претила, быть отцом-одиночкой он тоже не хотел.

Мужчина радостно исполняет свои оплодотворяющие обязанности сначала с одной женщиной, а через год – с другой. Образуется счастливая семья из двух матерей, радостно воспитывающих мальчика и девочку, и друг-отец, который время от времени появляется, чтобы побыть со своими детьми.

По взаимной договорённости он имеет неограниченный доступ к детям, но этим он не злоупотребляет, а также он получил ограниченный доступ к пиздам матерей, а этим злоупотреблять ему не позволяют лесбиянки.

Они все вместе проводят дни рождения детей и кое-какие праздники.

Жизнь мирная и без излишней нагрузки для отца и матерей. А для детей отец, появляющийся лишь время от времени, обретает особую ценность, нежели две матери, которые постоянно под боком и требуют повиновения и налагают прочие притеснения.

У отца ещё две лесбийские семьи, но ни одна семья не знает о существовании другой. Так проще.

Эффективность добычи наслаждений

Чёрную работу по соблазнению женщины я поручаю деньгам и ложусь на уже готовенькую.

На вкус и на время

Кислая улыбка, сладкая грудь, кисло-сладкая пизда – се женщина, море-горькое.

Назойливой мухой жужжит вибратор.

Как назойливую муху отгоняю свой оргазм.

Наконец, оба прихлопываем его.

Какое счастье с женщиной жить. День и ночь. Но если дольше – это уже не жизнь.

Определение сексуального извращения

Мой главный принцип – в сексе должны получать наслаждение оба или все участники. При соблюдении этого условия любые сексуальные отношения приветствуются. Другими словами, наслаждение, а не мораль или юриспруденция должны определять дозволенность сексуальных контактов.

Из этого положения можно вывести моё определение извращения:

Извращение – это сексуальный акт, в котором получают наслаждение не все его участники. Sic!

В этом моём определении вполне допустим даже садизм, если опять-таки все участники получают наслаждение: один от причинения боли, другой – от ощущений боли. Или наоборот. Или по очереди. Но лучше – одновременно.

Половая ориентация

Женщины ориентированы на будущее, а мужчины ориентированы на пизду.

О полиции нравов

Истинная полиция нравов должна состоять из отрядов красивых и умелых самцов и самок, которые арестовывают и ебут неёбаных и недоёбаных, тем самым избавляя их от мыслей и переживаний о нравах.

Ибо о нравах пекутся только неёбанные или недоёбанные.

Розовая пилюля для голубой мечты

Неудивительно, почему так долго и с неощутимым успехом фармацевты бьются над «женской виагрой».

Как известно, виагра не влияет на мужское желание (оно у него всегда есть), виагра влияет (и ещё как!) на эрекцию, которая своенравна и подчас прячется в подполье. Так вот: виагра заставляет член быть твёрдым долго и прочно – это чистая механика: кровь загоняется сердцем в расширенные виагрой сосуды в хуе.

С женщиной же стараются добиться совершенно противоположного – ей стараются вселить желание, а не способность к ебле, которая у неё и так всегда анатомически присутствует. То есть женщину хотят загонять в состояние перманентной похоти на какой-то (желательно продолжительный) срок, чтобы она, не колеблясь, не размышляя, не выбирая, разводила ноги и скакала от оргазма к оргазму.

В этом фармацевтическом деле хотят компенсировать то, чего не достаёт: мужчине – способности, женщине – доступности и раскованности в постели.

Но доступность и расслабон женщины управляется не механикой, как эрекция у мужчины, а её мозгом. Мозг же у женщины так искалечен моралью, обществом, религией, корыстью, арифметикой просчитывания выгоды, надуманными и реальными страхами, что «женская виагра» должна у женщины полностью вырубить мозг, ибо именно он мешает женщине расслабиться и наслаждаться.

Однако лекарства по вырубке мозга у женщины уже давно есть – это алкоголь и наркотики. Вот фармацевты и бьются над сложнейшей задачей: как в маленькую таблетку запихнуть поллитра водки, несколько граммов экстаси, кокаина и героина. Ведь такую фармацевтическую задачу решить много сложнее, чем привычно и противозаконно добиваться женской доступности с помощью примитивных денег.

Но вот недавно американская фармацевтика бросила женщинам политкорректную кость (а надо бы – палку) – розовую пилюлю и обмануло их, а прежде всего – мужчин.

Мужчины всегда мечтали ускорить процесс соблазнения женщин, а розовая пилюля (женская виагра, бля), которую бросили женщинам, начинает действовать только через две недели после регулярного приёма. А это равносильно тому, что за ней надо ухаживать все эти две недели, то есть нет никакой разницы с прошлым веком.

Все эти пилюли для продвижения женской похоти – сплошное знахарство и шарлатанство, ибо панацея для женской похоти была уже изобретена тысячи лет назад – деньги.

Так что не радуйтесь, мужики, что баб будет легче соблазнять. Радуйтесь женщины, что старое лекарство ничем не заменимо.

Борьба с нереальностью

Одним из аргументов против порнографии является желание моралистов предохранить легковерное юное поколение от получения неправильного представления о половой жизни: мол, в реальной половой жизни так не ебутся.

Больше всего женщины обеспокоены тем, что юноши будут требовать от их дочерей анальный секс всухую, тогда как она должна будет сосать хуй другого юноши, преданно уставясь ему в лицо немигающим взглядом. Такого сексуального воспитания позволять нельзя!

Между тем никого, и в том числе женщин, не волнует ложь традиционного кино-видео, а также художественной литературы, где любовь показывается свече-каминно-обеденной, идиотской или просто истерической и якобы вечной и во что бы то ни стало – моногамной. Никого не тревожит, что юноша, насмотревшись и начитавшись этой лжи, будет требовать от девушки вечной любви и спать с ней в несъёмных трусах, а она – в трусах и в приклеенном лифчике, а ебля будет происходить в темноте, и одну минуту, которой девушке должно вполне хватать, чтобы испытать оргазм огромной силы – тут уж любая девушка станет тяготиться придуманной вечной верностью и мечтать о ситуациях, подсмотренных в порно.

Ибо то, что показывают в порно, всё-таки бывает, ибо свершилось-таки при съёмках, а то, что показывают в приличных фильмах и описывают в классических романах, не бывает никогда, но именно на это и науськивают молодёжь.

Пусть разбивают лбы, высушивают пизды и сморщивают хуи о стенку верности, вечной любви и незыблемого семейного счастья.

Там, за тупиком

Открытия возникают после того, как исследователь заходит в тупик, и после творческого напряжения на месте тупика вдруг перед ним распахивается необозримый простор нового знания.

Так и я, систематически используя мат для недвусмысленного, однозначного изображения половых органов и их взаимоотношений, зашёл в тупик конкретности, но вдруг в тупике влагалища открылась вселенная жизни и её смысла.

Официальное знакомство (из истории групповых наслаждений)

Женщину, стоящую на четвереньках, ебут с двух сторон.

Входит новый мужчина, в костюме-тройке, только что из банка, где он работает.

К этому моменту двое мужчин кончили, отползли от женщины, но она продолжает стоять на четвереньках, смакуя пережитое.

Менеджер вечеринки представляет банкира и королеву бала:

– Это – Джон, а это наша королева – Мэри.

Банкир в ещё не снятом костюме подходит к женщине, стоящей на четвереньках, и протягивает руку для знакомства. Ошарашенная официальностью женщина садится и послушно протягивает руку в ответ, и тут происходит официальное знакомство посредством рукопожатия. Теперь банкир быстро скидывает костюм и всё, что под ним, снова ставит женщину на четвереньки и, натянув презерватив, углубляется ей в уже растянутый предшественниками задний проход.

Незнакомцами их уже не назовёшь.

Самокритика

Так получается, что все большие писатели – дерьмо.

Достоевский, Толстой и др. – это гениальное дерьмо. Белый, Блок и пр. – это дерьмо с талантом. О современниках и говорить не приходится – талант на таланте – дерьмо на дерьме.

Из чего я заключаю, что я – плохой писатель.

Убежище секса

В ранней юности я писал, не осознавая о чём:

Теперь – осознал.

Секс – это моё убежище, ибо мы стремимся в жизни спастись от неопределённости, от непредсказуемости, от неизвестно-угрожающего. Мы хотим, чтобы можно было на что-то положиться, чтобы оно не предало, не подвело, не изменилось. И вот, именно секс – это самая большая определённость, вселяющая уверенность в сегодняшнем, завтрашнем и даже во вчерашнем дне.

И действительно, если процесс открытия, поиска секса, ухаживания и соблазнения славен своей таинственностью и непредсказуемостью (Даст – не даст? Даст ли снова, или снова не даст?), то как только дело дошло до голых в постели – всё становится абсолютно точно предсказуемо, надёжно и определённо (только для сексуально опытных людей, разумеется). Другими словами, сексуальный опыт ценен прежде всего тем, что он даёт эту определённость и предсказуемость в сексе.

А определённость и предсказуемость состоят в том, что любая девушка или женщина, красавица или дурнушка, умная или дура-дурой, бедная или миллиардерша имеет клитор именно здесь, влагалище именно там, и зад на обратной стороне, и что женщины будут одинаково со счастьем реагировать, если им лизать клитор, если вставить им член во влагалище или/и в зад и целенаправленно возбуждать их. Определённость и предсказуемость грянут, если вставить пальцы во влагалище и интенсивно щекотать G-spot, если целовать и лизать эрогенные зоны – все реакции женщин будут предсказуемы на 100 процентов – то есть женщины будут получать наслаждение и в конце концов испытают оргазм и не один.

Естественно, что каждой требуется своё время возбуждения, и каждая будет вести себя чуть по-своему, например, стонать разными голосами, гармониями или какофониями, но главное для всех едино: при осуществлении определённых действий женщины реагируют на них наслаждением. Не менее важно и то, что ты сам в своей сексуальной реакции абсолютно предсказуем.

Таким образом, в сексе обретается убежище определённости, причём не подобной неизбежности смерти, как это происходит вне секса, а определённости неизбежности наслаждения.

Так, вследствие своей неизбежности смерть и оргазм дают нам убежище определённости и надёжности в неопределённом, ненадёжном и неизвестном мире.

Там, где нет оскорблений

Самые сильные оскорбления основаны на обвинении человека в нарушениях сексуальных табу, имеющихся в данном обществе. Оскорбляющий считает, что нарушить табу – это сверх постыдно и, оскорбляя, он делает оскорбляемого изгоем. И действительно, человек, чтящий сексуальные запреты, чувствует себя оскорблённым, уязвлённым, униженным.

Однако умышленный нарушитель сексуальных запретов реагирует на оскорбление совершенно иначе, ибо он открывает, что всякое сексуальное табу – это дохлый жупел, которого следует не бояться, просто не обращая на него внимания.

Например, такие популярные оскорбления: «Ты, жопа!», «Ты, хуй!», «Ты, пизда!» – для того, кто искренне любит секс и половые органы, а главное, не считает свою любовь к ним постыдной, для такого человека эти слова будут звучать, как музыка!

Оскорбления «соси хуй», «ебись в рот» и т. д. – для хуесосателей и хуесосательниц эти восклицания лишь напоминают им о наслаждении и оскорбить не могут.

«Еб твою мать!» – Для сына или дочери, считающих, что их мать имеет право на половую жизнь и что она должна получать от неё наслаждение, тот факт, что твоя мать сексуально привлекательна для мужчин, должен лишь вызывать радость.

«Хуй тебе в жопу!» – для любителей анального секса это не оскорбление, а мечта.

«Я на тебя срал» или просто: «Ты – говно!» – для копрофила эти заклинания тоже не оскорбление, а «обыкновенное чудо».

Получается, что в сексуально свободном обществе оскорбления исчезнут, и в этом есть глубокий смысл, так как сексуально свободное общество – это, прежде всего, мирное общество, а значит в нём исчезла нужда в оскорблениях.

Женская этика

Обнажилась? – Изволь ебаться.

Обнажилась на людях? – Изволь ебаться на людях.

Великое единение наслаждения и боли!

Многие женщины после радостной и долгой ебли в зад сообщали на следующий день, что он приятно побаливает.

Ведь наслаждение не может длиться так долго, как может длиться боль, а потому долгосрочная боль, являясь результатом краткого наслаждения, напоминает женщине о нём. Вот почему для женщины боль, ещё присутствующая, приравнивается к наслаждению, уже отсутствующему, но боль вызвавшему. Вот почему женщина радуется боли, напоминающей ей о наслаждении.

Так у женщин возникала известная психологическая завязка: в процессе ебли боль сливалась с наслаждением и потому самостоятельно как боль не воспринималась. А вот на следующий день, когда оставалась только боль, она вытягивала за собой уже привязанное к ней наслаждение.

Интересно, что связь эта действует и в обратном направлении: наслаждение и боль существуют у таких женщин как сиамские близнецы: один без другого не появляются. Женщинам, любящим анальный секс, чистое, безболезненное, наслаждение (обильная смазка с небольшим хуем без резких движений) вскоре становится недостаточным, они хотят хуя всё большего диаметра, или сухого проникновения, или хуя, посыпанного сахарным песком, который действует как наждачная бумага.

Вскоре боль и наслаждение так перемешиваются в восприятии женщины, что боль от начального вторжения в анус воспринимается ею как обещание последующего наслаждения. А значит, ради наслаждения в скором будущем она радуется боли в настоящем.

Таким образом, боль оправдывается женщиной не только памятным наслаждением в прошлом, но и в предвкушаемом грядущем.

Но боль сама по себе никогда не является желанной, она может стать таковой только, если она была вызвана наслаждением. Наслаждение это настолько сильное, что оно может украсить даже свою противоположность, боль, ощущением радости.

Итого: наслаждение часто требует себе в сообщники боль, и только неразличимо слившись воедино, они приносят женщине полное удовлетворение.

Впрочем, о полном удовлетворении женщины может говорить только невежда.

Феноменология рынка

Рыночная сделка происходит при условии, когда у покупателя возникает иллюзия, что он приобретает нечто по низкой цене, и когда у продавца возникает иллюзия, что он продаёт по высокой цене. В результате слияния этих иллюзий возникает реальность сделки.

Миру мир!

Путь к мирному сосуществованию людей и народов однозначно и убедительно продемонстрирован человекообразными обезьянами бонобо – единственными человекообразными, которые живут в постоянном мире.

Достигается это так:

1. У власти находятся самки. Если какой-то самец, а размеры самца много больше чем любой самки, пытается взять власть, его окружает группа самок и даёт ему понять, что его место – подчинение самкам. И позволяют ему ебать стольких, на сколько у него хватит сил. После истощающего наслаждения жажда доминировать у самца пропадает.

2. Любые конфликты и раздоры разрешаются не силой, а сексуальным контактом любых видов и сочетаний: если конфликт у самца с самцом, они вместо драки совокупляются, конфликт самки с самкой, разумеется, тоже легко разрешается. О конфликте самки и самца даже упоминать не приходится – это для людей самое понятное.

Такой метод снятия напряжений распространяется на самцов и самок всех возрастов вне зависимости от их родственных связей.

3. Секс занимает у бонобо большую часть времени, оставшегося после сна и добычи еды.

Вследствие такого образа жизни бонобо всегда веселы и доброжелательны.

А вот человек придумал мораль и религию, которая сделала его убийцей и самоубийцей. Чем больше ограничивается секс, тем больше жестокости в обществе. Призывы «Мир во всём мире» и «Миру мир» осуществляются через беспрепятственную и повсеместную еблю.

Правота не в болтовне, в результате которой никто не выигрывает, не в борьбе и драке, где выигрывает только один, а в наслаждении, где выигрывают все.

Другими словами, наслаждение и есть правота.

Пока люди этого не усвоят, они будут плестись в хвосте бонобо и в страхе ненавидеть, что у них (а главное – у себя) под хвостом.

Вот вам эволюционная книга Бытия: Бог повелел, чтобы человек произошёл от обезьяны, а Дьявол подменил подразумевавшихся богом райских бонобо на адски агрессивных орангутангов и горилл.

Никак женская гордость…

Женщина изъявила желание быть ёбанной 5–7 мужчинами (ею самой количественно уточнённые сексуальные потребности).

Она шлёт для ознакомления свои фотографии. Прислала штук двадцать. На всех она в еле-еле, но прикрывающих суть кружевных трусиках, в чулках с кружевными подвязками, груди в лифчике тоже кружевном, но прикрывающем только соски, и лицо, черты которого плохо различимы в тени широкополой шляпы, или снятое под таким углом, что не понять, красиво ли оно.

Женщина желает встретиться как можно быстрее.

Однако адресат пишет ей, что ему и его соратникам не нужны многочисленные фотографии, а нужны только три, все крупным планом и при ярком свете: лицо крупным планом, тело, обнажённое с головы до ног, и все её драгоценности между широко разведённых ног.

Только по таким фотографиям 5–7 мужчин смогут решить, привлекательна ли она для них.

После этого требования женщина больше не отвечает и исчезает бесследно.

Никак женская гордость…

Ещё одно отличие оптимиста от пессимиста

Пессимист сетует на скоротечность желания, оптимист славит его возрождаемость.

ΝΒ

Суть моей эстетики состоит в переосмыслении красоты и реабилитации уродства.

Папина скамейка

Это была папина последняя осень. Я толкал его инвалидное кресло к близкому озеру, там у скамейки недалеко от воды, в которой плавали упавшие листья, мы останавливались. Я и мама садились на скамейку, а папа сидел рядом на своём кресле, ноги уже его не держали.

– Посмотри, папа, какая красота, – говорил я, пытаясь отвлечь его от чёрных мыслей на золото листьев. Но папу уже ничего не интересовало, кроме непрерывных раздумий о болезни, которой у него не было, но он свято верил в её прогрессирующий и смертельный характер. Так папа верил во много несуществующих вещей, и переубедить его было невозможно.

Я пытался его разговорить, вызвать на воспоминания о светлых днях нашей жизни, и мама мне пыталась помочь. Но папа отвечал односложно и был мрачен, несмотря на тёплую и солнечную осень.

Так мы сидели минут десять, потом папе надоедало, и мы возвращались домой. Я толкал перед собой инвалидное кресло, говорил что-то маме, тревожно смотрящей на его угрюмый профиль. А я смотрел на папин седой затылок.

Я вспомнил, как я, маленький мальчик, тёр ладошкой этот затылок в густых каштановых волосах, сидя на заднем сиденьи «Москвича», – мы возвращались с дачи домой поздно вечером, папу клонило в сон, и он попросил меня потереть ему затылок, чтобы он не заснул за рулём.

Я провёл рукой по седым волосам на папином затылке, но он сейчас не обратил на это внимания – я не мог отогнать от него подступающий вечный сон…

С год назад, гуляя вокруг озера, я заметил, что от скамейки, которую я стал называть «папиной», остался только железобетонный остов, а гладкие деревянные рейки, образовывавшие сидение и спинку, исчезли. Остался лишь скелет скамейки. Каждый раз, проходя мимо неё, я грустил, что она стала неузнаваемой. Когда я приехал к папе в гости на кладбище, я сказал ему, что его скамейка умерла.

Но вот совсем недавно я увидел папину скамейку заново обросшей деревянной плотью сиденья и спинки.

Меня сразу потянуло к папе, на его могилу, на кладбище, которое соседствует с этим озером.

Я подошёл к памятнику, погладил его полированную гранитную плоть, на которой было высечено папино земное имя, и сказал:

– Пап, твоя скамейка воскресла. Слышишь?

* * *

Уметь жить – это уметь стареть.

Намеренная этнография

Тысячи эдак четыре годов назад никто из мужчин не брился – все были варварами, язычниками, и лица их были скрыты густыми бородами, усами, а у некоторых даже лоб весь был в волосах.

Так как мужские черты лица были скрыты густыми волосами, то различить мужчин было невозможно, разве что по носам, но у многих «шерсть на носу», так что оставались только глаза: чёрные, коричневые, голубые, серые, а иногда – зелёные. Но даже глаза были видны не всегда, ибо брови и ресницы, а также свисающие со лба волосы делали их труднодоступными для зрения.

Поэтому женщины кое-как различали мужчин по запаху. Но где они точно и легко отличали одного мужчину от другого, так это по хую. Причём только по стоячему, ибо лежачий хуй скрывали волосы, лобковые и те, что свисали с живота.

В мире небритых мужчин в темноте да без огня, да ещё стоя на четвереньках, понимание мужской красоты для женщины происходило посредством размера и формы хуя и по тому, как долго и как часто он мог пребывать в её нутре.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что женское эстетическое отношение к мужскому лицу возникло только после того, как мужчины начали бриться и женщины стали очаровываться их лицами, а не только хуями.

Мужчины же всегда обращали пристальное внимание на женское безволосое лицо, то есть мужчины были эстетами с самого начала человеческого существования. И мужчина во мраке ночи искал женщину по запаху и на ощупь именно ту, чьё лицо обворожило его при свете дня.

Такая длительная задержка у женщин с началом периода эстетического восприятия мужского лица объясняет, почему красавица может радостно отдать уродцу своё сердце и прочие половые части тела. Задержка эта вылилась в наиболее размытое и широкое женское понятие мужской красоты, куда стали включаться не только его половой орган и лицо, а также финансовое состояние, власть, которой он обладает, таланты, которые он демонстрирует, а также заботливость, сострадание, чувствительность и чувственность, ну и непременное чувство юмора.

Мужской же эстетический опыт, пестуемый реальностью испокон веков, выявил, что никакая красота души не может заменить женщине красоту лица. Изначальное влечение к женскому безволосому лицу объясняет тот значительный факт, что красавец-мужчина никогда не женится на уродке. Разве что за деньги.

Но деньги известны тем, что отметают в сторону все этнографические гипотезы.

И не только этнографические…

Фундаментальные различия

У мужчины оргазм – исчерпывающий.

У женщины – многообещающий.

Условие общественного благополучия

В совершенном обществе женщинам обеспечивается такая свобода и безопасность, что они отдаются, не задумываясь.

Сублимированное наслаждение как указатель цели жизни

Наслаждение не есть цель жизни. Наслаждение – это ощущение от узнавания цели жизни.

Так как наслаждений может быть множество и разных, то это говорит лишь о том, что цель жизни вовсе не обязательно должна быть единственной или единообразной.

Когда человек раздумывает о цели своей жизни, следует вспомнить ту деятельность, которая приносит ему наслаждение. Так, скажем, сочинение текстов приносит тебе великое наслаждение – значит, писательство есть цель твоей жизни. Если музыка приносит великое наслаждение – значит композиция, исполнение или музыковедение есть цель твоей жизни. А этот человек наслаждается выпечкой пирогов – вот ему и цель жизни. В том, что ты делаешь с наслаждением, ты найдёшь себя. Следуй наслаждению, а не разуму.

Доказать, что наслаждение есть критерий правильно выбранного жизненного пути, можно, продвигаясь в обратном направлении определения сублимации.

Сублимация – это несексуальное проявление сексуальных желаний. Тогда наслаждение от той или иной (несексуальной) деятельности есть несексуальное (сублимированное) проявление сексуального наслаждения. А так как сексуальное наслаждение присуще каждому человеку и является абсолютным наслаждением, которое в процессе протекания воспринимается человеком как цель жизни, то тогда и несексуальное наслаждение (как прообраз сексуального) от несексуальной деятельности указывает на цель твоей жизни. А посему, найди деятельность, которая приносит тебе наслаждение, и погружайся в эту деятельность, поскольку она является целью твоей жизни, и таким образом ты продлишь наслаждение на всю жизнь.

Я умышленно отделяю сексуальное наслаждение от сексуальной деятельности, которую хотелось бы счесть за цель жизни. Тут природой установлены физические и временные ограничения на сексуальное наслаждение, во всяком случае, у мужчин. Вот почему нет бога любви, а есть богиня. А козёл Сатир и мальчишка Амур лишь демонстрируют, что мужская способность к наслаждению инфантильна или смешна по сравнению с женской.

Божии метод

Боль и наслаждение – это кнут и пряник, с помощью которых нас ведёт бог своими неисповедимыми путями.

Уточнение чистоты

Уточняю, что имеют в виду, когда говорят: «Она такая чистая девушка…»

Уж не считают ли, что она не срёт? Вовсе нет – прекрасно срёт.

Может, под чистотой понимают, что она живёт без менструаций? Опять-таки нет – исправно и переодически хлещет из влагалища кровь.

Неужели под чистотой имеют в виду, что у неё клитор не вырос, а если и вырос, то в нём лишь одно нервное окончание? Совершенно не так – вырос с палец и чуть она прикоснётся к клитору пальчиком, так сразу оргазм за оргазмом взрывается.

Оказывается вот что: под чистотой девушки понимают не то, что у неё испражнений нет или что у неё половых органов не имеется, – под чистой девушкой подразумевают, что она никому не даёт своими половыми органами пользоваться, а когда использует их сама, – то в полной темноте и в секрете.

Другими словами, грязной девушку могут сделать только излитая в неё или на неё сперма. А ведь сперма есть залог жизни. Так значит, жизнь – это грязь. И тогда девушка без жизни, безжизненная девушка – это чистая девушка. Мёртвая девушка – самая чистая.

Вот вам квинтэссенция христианства, дорогие человеки.

Новогодний подарок женщинам Кёльна

В Кёльне под Новый год тысячи эмигрантов арабов и африканцев стали брать за зад праздношатающихся по улицам немок. Одну вроде кое-как даже как будто как бы изнасиловали. Всего-то одну.

Гуманные эмигрировавшие самцы удовлетворялись тем, что вставляли пальцы в женские отверстия и хватали за женские выступающие части.

Женщины возмутились, что их не выебли, а лишь понапрасну возбудили, и подняли такой хай, что сама Меркель, кусающая локти, что не прогуливалась на предновогодней улице в Кёльне, выступила с заявлением, что, мол, недопустимо такое стыдливое поведение эмигрантов-мужчин, – мол, где же Ваши стоячие смуглые хуи?

Добросердечные немцы распахнули объятья для несметных голодных самцов, забыв, что для них нужно распахивать ноги. Одной жратвой, жильём и обещаниями счастливой жизни от переполненных спермой не отделаешься. Нет бы воспользоваться легальностью проституции в Германии и раздавать эмигрантам-самцам талоны на бесплатную еблю в борделях. Вместо этого немцы хотят научить арабов уважать женщин. Но арабы давно заучили из Корана, что уважение к женщине состоит лишь в том, чтобы вести её от оргазма к оргазму. А сделать это мужчинам всегда эффективнее сообща.

А для чего ещё, спрашивается, было Германии впускать в себя такое огромное количество молодых самцов, как не для укрепления вялого секса? Добропорядочные немки давно истосковались по обилию твёрдых хуёв, так как добропорядочные немцы давно уже спят в борделях – на раскладушках.

Вот теперь и расхлёбывайте… арабо-африканскую сперму.

Скорее и дольше

Женщина определяет начало соития, раздвигая ноги.

Мужчина определяет конец соития своим семяизвержением.

Как правило, мужчины хотят ускорить начало соития, а женщины хотят оттянуть его конец.

Следовательно, существует постоянная проблема несоответствия мужских и женских желаний.

Проблему эту пытаются решить испокон веков.

Мужчины существенно ускоряют начало соития с помощью денег или изнасилования, которое наиболее эффективно, если оно идеальное (см. эссе Идеальное изнасилование в книге Что может быть лучше? [19]Михаил Армалинский. Что может быть лучше? Измышления и фантазмы. 1999–2010. М.: Ладомир, 2012. 528 с. ISBN 978-5-86218-503-4.
)

А женщины достигают своей цели продления совокупления с помощью множественных любовников, что наиболее эффективно в ситуации gang bang, когда длительность совокупления и разнообразие максимальны.

Немаловажно, что женщина, соглашаясь на gang bang, удовлетворяет не только собственное желание длительного совокупления, но и желания многих мужчин беспрепятственного начала совокупления.

Однако вожделенная незамедлительность женской доступности, гарантирующая общеполовое счастье, с одной стороны блокирована уголовными наказаниями за изнасилование и проституцию, а с другой, с добровольной стороны, женская доступность преграждена моралью, стыдом, этикой и прочей эстетикой (то есть всевозможными вымышленными красивостями).

Так что вместо великой страсти людям остаются страсти-мордасти.

Подмена

О женщине, которая следует своей похоти, говорят, что она «слаба на передок». Но здесь происходит антисексуальная обработка населения с помощью подмены понятий – ведь на самом-то деле такая женщина «сильна на передок».

Следование своим желаниям называют слабостью, тогда как в большинстве случаев это требует изрядной силы.

О женском равноправии

В моногамных отношениях женщина находится под властью мужчины, ибо длительность полового акта всегда определяется мужчиной.

Равноправие женщина может обрести только со множественными мужчинами.

О слабом поле

Мужчины снисходительно и покровительственно назвали женщин «слабым полом», а себя – разумеется гордо, – «сильным полом».

Если же говорить о половых вопросах, то каждая женщина способна одновременно удовлетворить трёх мужчин, а последовательно – во много раз больше.

Мужчина же в редких случаях может едва удовлетворить лишь одну женщину.

Так что один мужчина – это слабак, и только в группе себе подобных он в состоянии внести свою лепту в большое общее дело удовлетворения женщины.

Единственная область, где мужчина может и впрямь считать себя сильным полом – это в нанесении увечий, принесении боли и в убийстве.

Но в последнее время женщины стали успешно заниматься боевым искусством и метко бьют мужчин по яйцам.

Так что наступила пора срочно переименовывать слабый пол в сильный.

Осознанность

По сути, люди меня интересуют лишь как обладатели гениталий.

Сложная задача

Задача морали – не позволять смешивать выход со входом.

Искусство подражает женщине

Искусство уподобляется женщине, которая на людях стремится показать как можно больше своего голого тела, но не обнажается полностью и не разводит ноги.

Чем обнажённей женщина в обществе, тем обнажённей женщина изображается и в искусстве.

Но всё – до некоего предела: женщину, показывающую на людях всё, поистине в ней важное, пытаются оскорбить, называя её блядью или проституткой, а искусство пытаются разжаловать в порнографию.

Эксплуатация женского тела

Эксплуатация женского тела происходит тогда, когда оно используется для поддержания морали, а именно, когда женщину показывают лишь полураздетой, со сжатыми ногами, замалчивая соски, перекрывая вход во влагалище, украшенный драгоценными двустворчатыми вратами и дверным звонком клитора, а также скрывая анус за склеенными ягодицами. Именно эти сокрытия и являются эксплуатацией женщины в целях морали, заставляя её дразнить, возбуждать, но не позволять.

Когда же женщину показывают обнажённой «до конца», только тогда эксплуатация исчезает, но при условии, что обозначается цена каждой женщины и указывается, как с ней связаться.

Именно тогда и здесь кончается эксплуатация женщин и… начинается эксплуатация мужчин.

Первый знак

Когда во время совокупления верные любовники начинают представлять на месте своего партнёра кого-то другого – это первый знак того, что моногамным любовникам пора расставаться. Или перестать быть моногамными.

Неотвратимое чувство

У человека есть много чувств, по меньшей мере, известных – пять. Религия и мораль смогли извратить человека так, что четыре чувства вызывали и продолжают вызывать у многих отвращение к половым органам и ебле. На пятое чувство ни религиозной, ни моральной мощи не хватило и хватить не может, ибо оно – основа сексуального наслаждения, а основы божьи – незыблемы.

Прежде всего, антисексуальный терроризм религиозной морали взялся за зрение и вымуштровал людишек воспринимать половые органы и их выделения как уродливые, отвратительные и таким образом зрение стало соучастником преступлений против наслаждения.

Религиозная мораль не пощадила и обоняние – она заставила человека в омерзении отвращаться от запаха влагалища и спермы.

Тут и слух повиновался террору и принудил человека воротить уши от хлюпающих звуков совокуплений.

Вкусовые ощущения человека тоже подчинились приказу религии и морали и связали вкус женских и мужских выделений с рвотным рефлексом.

Но никто и ничто не может справиться лишь с одним чувством – осязанием: оно всегда влечёт, несмотря на любые запреты, поскольку только оно неотвратимо ведёт к оргазму.

Условие победы жизни над смертью

У блестящего юмориста Louis СК в замечательном сериале Lucky Louie есть такой глубокомысленный эпизод.

Муж просыпается среди ночи и начинает ворочаться с обеспокоенным выражением лица. Жена сквозь сон спрашивает его, что случилось. Обрадованный вниманием жены, муж начинает разглагольствовать об одолевающем его страхе смерти, о быстротекущем времени, о бессмысленности жизни и опять – о страхе смерти.

Жена, поняв, что, если его не остановить, то ей грозит бессонная ночь, берёт мужа за хуй и начинает его дрочить, что видно по ритмично колышущемуся одеялу на правильном месте. Монолог о смерти сразу прерывается счастливым урчанием.

– Ты больше не думаешь о смерти? – спрашивает жена, уверенная в последующем ответе, ибо такое происходило не раз.

– Нет, не думаю, – мямлит муж, устремляясь к оргазму. Занавес.

Как правило, мысли о смерти одолевают людей в юности и в старости, то есть тогда, когда наиболее сильно действуют моральные и уголовные запреты на свободную еблю: в юности – в форме преследований за сексуальные отношения с несовершеннолетними, а в старости – из-за резко ограниченной доступности проституток, ибо в США и других странах, взятых за горло христианством, проституция уголовно наказуема.

Кстати, сериал этот был прекращён после первого года из-за давления католической мафии (простите, церкви).

Разумеется, мысли о смерти приходят в любом возрасте, но только в определённом состоянии – когда ебать некого, или не хочется ту, что имеется.

Общий вывод таков: мысли о смерти волнуют только тогда, когда ты лишён сексуального наслаждения. А потому, активная ебля – это панацея от страха смерти.

Жизнь побеждает смерть именно в стремлении к оргазму и в его свершении.

В просторечии же говорят: любовь побеждает смерть.

Адрес рая

Мужской рай находится в любой тёплой и влажной дыре соответствующего диаметра.

Женский рай более конкретный – это мощный вибратор.

Трудновыполнимый совет

Чтобы сохранить или хотя бы продлить свою страсть к возлюбленной – живи с ней порознь.

Или, другими словами: не живи с тем, кого ебёшь.

Сожительство – это смертельный приговор похоти, и он всегда приводится в исполнение.

Психологический этюд

Русские подражают американцам во всём и называют их тупыми только потому, что хотят видеть в американцах своё отражение.

Слепота к разнообразию

Один хорошо знакомый мне лингвист, филолог, профессор и пр. написал в рецензии, что ему достаточно прочесть один мой рассказ, потому как всё остальное, что я написал и могу написать, ему уже известно и понятно.

Есть немало мужчин, которые письменно и устно заявляют, что, вкусив одну пизду, ты вкусил все и гнаться за другими – дело бессмысленное, поскольку все они одинаковы. (Весьма характерно, что женщины чужды подобного заблуждения и заявлений о безнадёжной одинаковости всеххуёв они не делают).

Так вот, человек, который неспособен различать, ценить, восхищаться и вкушать разные пизды, будет автоматически неспособен вкушать и ценить мои сочинения.

Это утверждение остаётся справедливым даже при обратном прочтении: человек, не видящий глубины и разнообразия моих вещей, не увидит разнообразия пизд и не постигнет их глубин.

В случае с моим знакомым эта закономерность прекрасно описывает его половую жизнь.

Как раздевать женщину

Берёшь за большие губы, как за лацканы пиджака, растягиваешь их в стороны и открываются малые губы, как воротничок рубашки, которые ты тоже растягиваешь, в то же время стягивая с головки капюшон и – перед тобой открывается обнажённое тело влагалища да набухший сосок клитора.

Порнографические грёзы

О порнографии принято говорить так же пренебрежительно, как о графомании, тогда как эротику снисходительно прилепляют сбоку припёка к литературе.

Аналогично порнографию принижают как похоть, тогда как эротику сажают рядом с любовью.

Но никогда не следует забывать, что как литературу, так и любовь питают тайные порнографические грёзы.

Мысли и чувства

Женщина отталкивает руку мужчины, лезущую ей между ног, вовсе не потому, что это ей противно или больно. Она отталкивает руку, ибо знает, что тело её рефлекторно и против воли отреагирует наслаждением на умелое прикосновение к клитору и прочим эрогенным зонам.

То есть женщина сопротивляется не мужчине, а неугодному наслаждению. Причин неугодности может быть множество, и все они не чувственные, а мыслительные: мужчина не такой, какого ей хотелось бы или он недостаточно богат, или бесперспективен для замужества и т. д.

Женщина свободна лишь тогда, когда следует своему наслаждению, а не мыслям. И многие женщины так и поступают – особенно на оргиях, на которых мужчин значительно больше, чем женщин.

Истинная вера

О боге надо не рассуждать, а молча принимать его непостижимость и всемогущую вездесущность.

Всякая попытка разъяснять божью суть, аргументировать или интерпретировать его явления и повеления есть лишь демонстрация слабости собственной веры, что называется корыстью.

О божьем власяном всемогуществе

Библейская фраза: «ни один волос не упадет с головы человека, если на то не будет воли Божией» всегда казалась мне передержкой и воспринималась лишь как пример параноидального религиозного мышления.

Однако заимев перед собой примеры, вроде тотального и детального слежения за каждой из десятков миллионов машин с помощью GPS и прокладывания каждой из них предначертанного маршрута – слежение за каждым волосом, и принятие решения об их выпадении мне больше не кажется фантастическим, а вполне технически разрешимым.

Получается, что любая фантазия, где-то, когда-то и как-то будет воплощена в действительность, ибо сам факт рождения любой фантазии указывает лишь на то, что она является чем-то, что существует, но пока не здесь и не сейчас. Но в бесконечностях, которые нас окружают, и которыми мы сами являемся, когда-то и где-то наступает пора воплощения всякой фантазии.

Между прочим, эта библейская фраза действует не только по отношению к волосам на голове, но и к волосам на лобке, так что теперь становится понятно, почему женщины их остервенело бреют – они не хотят, чтобы бог у них там копошился, выбирая, какой волос должен выпасть. Ставят бога перед свершившимся фактом, значит. Да и вообще любое выбривание волос – есть попытка уйти от божьих повелений.

А может быть, это попытка облегчить жизнь богу – чтобы не занимал свою голову какими-то там волосами на гениталиях. Уж лучше пусть концентрируется на самих гениталиях.

Одиночество независимости

Самое независимое творчество – это писательство. Живопись требует красок, холста, студии, натурщиц. Фотография не существует без сложного оборудования, не говоря уже о кинематографии. Создание и исполнение музыки требует музыкальных инструментов, акустики, особых тренировок пальцев. Скульптор возится с камнями, глиной, пачкает и ранит руки и опять-таки – студия.

А вот писатель может усесться в углу кафе или тюремной камеры и всё что ему нужно – это карандаш да бумага, или чего-нибудь электронно пишущее, карманное или настольное – то есть почти ничего.

Писательство – это творчество, которое минимально зависит от окружающей среды. А потому – максимально одинокое творчество.

А если ещё учесть, что рукописи не горят – то писательство также и самое долговечное творчество. И посему Слово было не только в начале, но и будет в конце.

Только представьте, бог посмотрит на всё, что он натворил, ошеломлённо воскликнет: Fuck!

И мир исчезнет: Бог – одинок.

Разные кольца

Царь Соломон носил кольцо с надписью «Всё проходит».

Я ношу кольцо с надписью «Всё приходит».

Мой вывод: я – мудрее.

Тем не менее, у него было баб много больше.

Известное дело – количество баб зависит не от количества мудрости, а от количества денег.

Пойду, продам своё мудрое кольцо…

Как важно быть серьёзной

Даже неуёмная хохотушка становится серьёзной во время анального секса.

Копирайт на красоту

Общеизвестно, что самое лучше в жизни даётся человеку бесплатно: здоровье, наслаждение, творчество.

Это что касается щедрого бога.

Человек же пытается ему подражать и копирует божью красоту в произведениях искусства. И тут получается нечто обратное: самое прекрасное искусство для своего создания требует огромных усилий, учёбы, таланта, и оно самое дорогое. То есть самое лучшее от бога – бесплатно, а от человека – по максимальной цене.

Без примера не обойтись

Мы восторгаемся красотой восхода и заката, сиянием звёзд, радугой, разноцветным полыханием солнечных лучей в капле росы. Но вот человек задумывает сделать бриллиантовое кольцо, чтобы солнце тоже отражалось во множественных поверхностях чистого кристалла – и такое кольцо стоит огромных денег.

Единственная возможность приблизить стоимость кольца к божьей бесплатности – это поступиться его качеством, сделать кольцо кое-как, используя медь и мутный бриллиант. Таким образом, всё, что человек создаёт высшего качества и красоты, является самым дорогим.

Сложность и высокая цена прекрасного, создаваемого человеком, – это неизбежный налог, который он должен платить за попытки копировать бога.

Ибо у Бога – копирайт на красоту.

Сексуальный парадокс

Женщина никак не могла добраться до оргазма, когда она наслаждалась двойным проникновением любовников.

Но зато она легко кончала с одним любовником, лишь стоило ей вспомнить свои ощущения от проникновений двоих.

Потом она всё-таки научилась кончать с двумя и даже с тремя. И не раз.

Так что парадокс переродился в здравый смысл.

В сексе парадоксы исчезают, если не отступая следовать здравому смыслу наслаждения.

Опытная женщина и приемлемый мужчина

Сексуальная опытность женщины состоит не в том, чтобы как-то изощрённо удовлетворять мужчину, а в том, чтобы уметь удовлетворять саму себя с помощью мужчины.

Поэтому минимальное условие сексуальной приемлемости мужчины для такой женщины – это, чтобы он ей хотя бы не мешал.

Не мешал бы ей взять процесс совокупления в свои руки и ноги.

Калейдоскопная красота

Калейдоскоп – трубочка из твёрдого картона с глазком с одной стороны, в который ты видишь сказочные цветные узоры, меняющиеся при малейшем движении трубочки. Калейдоскоп – это подзорная труба в чудо красоты.

В детстве я обожал калейдоскопы, и мне их часто покупали. Часто потому, что каждый раз, насмотревшись чудесных узоров, я подвергался нападению неудержимого любопытства – что же там внутри этой трубки творит красоту и из чего эта красота состоит?

Я разламывал трубку и оказывался перед кучкой разноцветных маленьких стекляшек и нескольких кусочков зеркала. Это меня разочаровывало – мне всё виделся внутри некий волшебный механизм, сверкающий и чудесный. Разломанный калейдоскоп приходилось выбрасывать – он был неразборный и, следовательно, несборный.

Вскоре, из-за моих настойчивых прошений родители покупали мне новый калейдоскоп и после краткого периода свежего восхищения я снова его разламывал и снова разочаровывался.

Папа рассказал мне принцип появления калейдоскопной красоты, чтобы я не ломал очередной калейдоскоп, но я не хотел принимать такое холодное механическое объяснение чудес.

В конце концов я дождался живых и жарких калейдоскопических чудес, основанных не на скучной механике, а на божественном провидении, предоставившем мне ярких и разноцветных женщин, меняющих свою красоту при каждом движении, когда крутишь их в руках. Правда, сразу после оргазма женщина представляется лишь розовыми кусочками плоти, смотрящимися в зеркало.

Однако, в отличие от сломанного калейдоскопа, после разбирания женщины на прекрасные половые части её можно снова собрать (одеть, причесать и накрасить), и она опять становилась, как новенькая, с меняющимися разноцветными узорами красоты.

Тем не менее, несмотря на это женское совершенство, мне всё равно регулярно хотелось заиметь новый калейдоскоп – узоры одной женщины переставали удивлять или просто-напросто надоедали и я устремлялся всматриваться в новые, иные.

Родители объясняли мне, что одного женского калейдоскопа должно быть вполне достаточно, ну, по крайней мере – два, а не десятки, коих я крутил в руках. Но и здесь я отказывался понимать такое холодное и однообразное отношение к божественной красоте.

Эстетическое непослушание преследует меня всю жизнь. И я от него не убегаю, а иду себе вразвалочку куда хочется, потому как именно в нём расцветает калейдоскопная и прочая красота.

Научно-художественное определение мастурбации

Мастурбация – это метод временного облегчения от неисполненных надежд, несбывшихся мечтаний и назойливых фантазий.

Неприличная эврика

Вся романтическая загадочность женщины состоит в её сжатых коленях.

Корысть молитвы

Почему когда особо жарко молятся, люди встают на колени?

Да потому что это имитация позиции сосания хуя гордо стоящему властителю.

Молящиеся на коленях надеются, что за отсос молитвы бог им заплатит здоровьем, удачей, успехом.

Вот ведь какие люди-бляди! Нет чтобы бескорыстно отсосать.

Fucking Privacy

Люди, одержимые стыдом, подлой моралью, а также преступными намерениями и деяниями, разработали клятву молчания, как любая мафия, чтобы под красивым предлогом privacy прятать либо очевидное, но постыдное с точки зрения морали, или секретное и преступное с точки зрения уголовного кодекса.

Тогда как, если избавиться от рабства сексуального стыда и не совершать убийств, грабежей, истязаний и простого воровства, то никакой нужды в этой приватности не будет.

Вот список основных деяний, которые люди хотят утаить с помощью privacy:

потребление и распространение наркотиков;

алкоголизм и прочие зависимости;

сексуальные измены и личная половая жизнь;

гомосексуализм, лесбиянство, смена пола;

приверженность к каким-либо сексуальным «извращениям»;

«постыдные» болезни: психические, венерические и пр.;

деньги, украденные или нажитые обманным путём;

преступления, совершённые или подготавливаемые

(от терроризма и убийства до шантажа и хулиганства);

«постыдные» испражнения.

Итого: чем больше человек ратует за privacy, тем больше он вызывает подозрений, тем очевиднее, что у него «рыльце в пушку».

Человеку, у которого чистая совесть и отсутствие комплексов, privacy не нужна. А тех, кто её требует, надо выводить на чистую воду или избавлять от комплексов, вовлекая их в доброжелательные оргии.

«Пред женщиной вечно в долгу»

Женщина рождена способной вполне и до конца удовлетворять сексуальные нужды мужчины. Всё, что от неё требуется – это не сопротивляться.

Мужчина же рождён, чтобы, прежде всего, удовлетворить себя и, может быть, – женщину, и то не вполне и не до конца, если он делает это в одиночку.

Поэтому, для равенства между женщинами и мужчинами они должны по меньшей мере одинаково удовлетворять друг друга, что для мужчин сделать значительно сложнее, чем для женщин.

А поэтому мужчина

Как правило, женщине не хватает духу или ума востребовать долг, и она инстинктивно пытается его взымать в других сферах: экономической, социальной, психической и пр.

И тут мужчина вводит для самоуспокоения снисходительный термин: «женская логика».

Ещё один подход к проституции

Проституция устанавливает равенство между всеми мужчинами. Благодаря ей вкусить юное и красивое тело может не только красавец или знаменитость, но и любой мужчина, который может заплатить, – будь это старец, уродец, инвалид или просто обыкновенный, ничем не примечательный мужчина.

Так что проституция, помимо всего прочего, – это основа для поддержания мужского достоинства.

Основы сублимации

Тот, кто особо любит вагинальный секс, идёт в гинекологи.

Тот, кто особо любит анальный секс, идёт в проктологи.

Тот, кто особо любит оральный секс идёт в отоларингологи.

А хуененавистницы идут в стоматологи.

Женитьба юных – это невежественная и потому обречённая попытка запастись гарантированным наслаждением на всю жизнь.

О свободе в неизбежном

Каждому человеку дана судьба, предназначение, своя конечная задача – скажем, генный набор.

Человек неосознанно движется по предначертанному пути, но когда он отклоняется от цели, бог подталкивает его («случайным» событием) или сильно толкает в нужном направлении (болезнью, аварией, нежданно нагрянувшей любовью).

Так что божье слежение за человеком – не аналоговое, а цифровое. Не постоянное, а лишь по необходимости.

Именно в промежутках между «подталкиваниями» человеку дана свобода действий, та свобода, которой человек гордится и даже иногда пользуется.

День и ночь

Жить с женщиной и спать с женщиной – это день и ночь.

Коллектив лечит

Её мать была продвинутой феминисткой. Когда дочке исполнилось 12 лет и у неё разразились менструации, мать взяла зеркало, вложила его в руку дочке, развела ей ноги и расположила зеркало так, чтобы дочка увидела, что у неё творится между ног. Мать наставляла, что всё там цветущее прекрасно, ароматно и, главное, – приятно, а девочка ёжилась, что сия эстетика исходит от матери, которой она стеснялась и сторонилась.

С тех пор дочка не только не прониклась прекрасностью пизды, а считала её уродливой и вонючей. К счастью, это не мешало ей пользоваться пиздой весьма свободно и регулярно со всевозможными мальчиками, а потом и мужчинами.

Так прискорбно трансформировалась сексуальная конкуренция дочки с матерью: вот я, мол, со своей, уродливой и вонючей, имею больше мужчин, чем ты.

Да, чуть не забыл, – мать была заядлой лесбиянкой.

С годами, побывав на групповых бисексуальных мероприятиях, дочка смягчилась к пизде и даже прониклась к ней «странною любовью», и бунт её против матери прекратился.

К тому времени у дочки вырос 12-летний сын. Она решила воспитать из него настоящего мужчину и показала ему видеозапись своих родов. Мальчик увидев своё рождение, отвратился от пизды и стал гомосексуалистом.

С годами, побывав на групповых бисексуальных мероприятиях, сын смягчился к пизде и даже проникся к ней «странною любовью», а затем женился на гетеросексуальной паре.

Его осчастливленные мать и бабушка нянчили образовавшихся в браке двоих детей от каждого мужа.

Мораль: групповые бисексуальные общения направляют на путь истинный.

Муза архитектурной проституции

Я – Гауди Храма Гениталий. И он тоже пока недостроенный. И тоже потому, что денег не хватает. Спасение – в храмовой проституции. И во внехрамовой.

Но под трамвай не полезу – уж лучше под юбку: помирать – так с Музой.

Заслужившие свою жизнь

Есть люди, которые так ненавидят зиму и так ждут лета, что вся их жизнь строится на этой ненависти к холоду и безумной любви к теплу. Зимой они считают каждый оставшийся день до лета. А с уходом лета они впадают в зимнюю депрессию.

Зима для такого человека – огромное зло, калечащее жизнь. Если этот человек себя уважает, то он находит возможности и силы переселиться в тропики или хотя бы в субтропики и живёт там счастливым круглый год.

Однако такое переселение происходит крайне редко – обычно люди продолжают жить на том же месте, страдая от зимы и доказывая тем самым в какой уж раз, что они заслуживают то, что имеют.

Подобный диагноз получают и все люди, мечтающие о море, а живущие в степи, или мечтающие об оргиях, но живущие в моногамных браках. И в той же мере – люди, живущие на берегу моря, но мечтающие о бескрайних степях, или

всю жизнь мечтается о моногамном браке.

Зрелище, которое вызывает всеобщее и сильнейшее сопереживание

Если ты видишь человека, читающего книгу, то тебя не охватит острое желание тотчас читать книгу самому. Более того, тебе будет неведомы ощущения этого читающего человека.

Если ты увидишь танцующих людей, то это не значит, что тебе сразу самому захочется танцевать. Более того, многим людям танцы совершенно неинтересны.

Если ты увидишь пьющих водку, то совсем не обязательно, что тебе сразу захочется тоже напиться. Есть люди, не пьющие водку, или вообще трезвенники, не понимающие, как это можно быть пьяным.

И т. д. и т. и.

Но если пред глазами любого человека разворачивается панорама совокупления, то даже девственники и девственницы отреагируют острым желанием оказаться на месте совокупляющихся, – потому что всем людям без исключения известно состояние сексуального возбуждения.

То есть вид совокупления является всеми узнаваемым и самым заразительным по силе желания заняться им самому. Сопереживание с участвующими в совокуплении является абсолютным.

Вот почему порнография так притягательна и возбуждающа для всех людей и даже для животных.

Скоро докажут – и для птиц, пресмыкающихся и насекомых.

Превращения первой брачной ночи и медового месяца

Сексуальная (главная) часть первой брачной ночи и медового месяца полностью исчезли. В прежние времена именно они являлись первыми сексуальными наслаждениями молодожёнов. Именно первыми, а потому пылкими, страстными, полными открытий друг в друге.

Однако последние десятилетия первая брачная ночь стала далеко не первой ночью, а медовый месяц превратился в умеренно приятное житие давно сексуально пресытившихся друг другом людей. Нынешние молодожёны уже несколько месяцев, а то и лет сожительствуют друг с другом, и после долгих раздумий и примерок решают наконец пожениться. Так что в течение медового месяца, а чаще – лишь недели, эти уже знающие друг друга вдоль и поперёк люди пытаются отдать дань устаревшей традиции – свадебного путешествия.

В лучшем случае так путешествуют друзья, но чаще всего – безразличные друг к другу чужаки, иногда совокупляющиеся по привычке, но без всякого пыла.

Так что нынешняя первая брачная ночь и медовый месяц – это настоящий атавизм – устаревшая и ненужная традиция.

Но сам по себе медовый месяц вместе с первой брачной ночью не исчезли – они исчезли только у молодожёнов, давно сожительствовавших до свадьбы, а вне брака медовый месяц продолжает пылать и стонать от наслаждения и страсти. Я имею в виду первые сексуальные ощущения новых любовников. Совокупляясь впервые, они испытывают ту же острую похоть и новизну чувств, которые некогда испытывали молодожёны в первую брачную ночь. А если эти свежие любовники после своей первой ночи продолжают встречаться в течение месяца, – то это уподобляется сексуальному познаванию друг друга, которое наполняло медовый месяц у супругов сто лет назад.

Однако, если любовники будут продолжать совокупляться дольше месяца, то тогда их сексуальная жизнь станет привычной, без страсти и тем самым превратится в супружескую, и не видать им больше друг с другом ни первой брачной ночи, ни медового месяца.

Но чуть появится новый любовник, как первая брачная ночь настанет снова и, быть может, за ней последует медовый месяц.

Так что современная лёгкость, с которой люди идут на половые сближения с разными партнёрами, обеспечивает любовникам многократное воспроизведение былых брачных страстей.

Причём все они могут свершаться не только последовательно с новыми любовниками, но и одновременно.

Три счастья

Счастье заполнения, счастье заполненности и счастье исторжения.

Противозаконное добро

Существует огромный и практически нетронутый рынок фетишистов – гетеросексуальных, гомосексуальных, бисексуальных, – которые радостно платили бы за упакованные и расфасованные:

ношеные трусики и лифчики,

использованные тампоны и прокладки,

использованную туалетную бумагу,

лобковые волосы,

капли пиздяной жидкости,

капли спермы,

мочу,

кал

и пр.

В Японии, например, женский кал с изображением его производительницы на этикетке давно и выгодно продаётся безусловным любителям женщин.

Однако американские законы в этой области напоминают российские по уничтожению западных продуктов.

А ведь сколько добра пропадает!

Литературные пояснения основных философских терминов

Онтология: Быть или не быть?

Гносеология: Хочу всё знать!

Эстетика: На вкус и цвет товарищей нет.

Этика: Что такое хорошо и что такое плохо.

Предпочтение

Добровольному страданию я предпочитаю насильное наслаждение.

Другими словами, дьявольскому христианству я предпочитаю божественный гедонизм.

Взаимность заботы?

Я заботился и забочусь о своих книгах, как о детях.

Надеюсь, они, как благодарные дети, позаботятся обо мне в старости, принеся деньги и славу.

Распоряжение

Когда я умру, почтите меня не нудной минутой молчания, а радостными секундами оргазменного стенания.

 

Пора просвещения

[25]

Школа мужества и женственности

Некоторое время назад у меня была связь с 19-летней студенткой по имени Доротея. Она приехала домой на летние каникулы, а осенью возвращалась в университет в другом штате продолжать обучение. Мне посчастливилось завлечь её и провести с ней восторженный месяц. Встречались мы тайно, поскольку родители внимательно следили за ней, не желая признаваться, что их дочь уже совершеннолетняя и вполне созревшая женщина. А быть может, именно об этом они догадывались, но продолжали устраивать игры: родители требовали, чтобы Доротея была дома к 11 вечера и ночевала только дома. Но нам вполне хватало времени до этого срока. Более того, родительская дисциплина позволяла нам хорошо выспаться порознь, чтобы со свежими силами приниматься за любовные дела с раннего утра. Доротее пришлось солгать родителям, будто она нашла временную работу, чтобы подзаработать денег для карманных расходов, и мы вместе придумали, будто она работает секретаршей в моей компании. Я даже давал ей карманные деньги для пущего правдоподобия, чтобы ей веселее жилось.

Начав с жарких соитий, мы вскоре прониклись симпатией друг к другу и даже доверием. Именно поэтому Доротея рассказала мне в перерывах между объятиями историю, верить в которую мне хочется хотя бы потому, что моя юная возлюбленная на деле демонстрировала такую свободу в изъявлении и удовлетворении своих желаний, а желания эти были настолько свободны, что верить в её рассказ просто приходилось.

Попробую изложить то, о чём она мне подробно рассказывала в последний день перед своим отъездом. Я задавал ей каверзные вопросы, но она отвечала вполне убедительно и уверенно. Впрочем, вам судить.

Доротее было 15 лет, когда в школе организовали недельный поход в дикие леса одного из крупнейших национальных заповедников. Из нескольких старших классов набралось двадцать мальчиков и девочек, которые горели желанием углубиться с огромными рюкзаками за спиной в чащи и дебри. Поход был запланирован на летние каникулы, и со школьниками должны были идти в лес четыре взрослых инструктора-следопыта. В день отъезда на школьном дворе их поджидал автобус с затемнёнными окнами для предохранения нежной кожи школьников от ультрафиолетовых ультрасильных лучей.

Школьников пришли провожать родители, нервно готовящие себя к тому, что в течение десяти дней никаких контактов с детьми у них не будет – таковы были условия лесного туризма, чтобы научить детей жить вдали от цивилизации, родных и обходиться минимальным комфортом.

Когда автобус выехал за пределы города и помчался по хайвею, школьники восторженно и с предвкушением смотрели в окна, которые изнутри были абсолютно прозрачны, смеялись и бросались друг в друга скомканными бумажками, особенно в тех, кто им нравился. Мальчиков и девочек было поровну. Инструкторы сидели по двое, впереди и сзади. Доротее тогда показалось, что они ведут себя друг с другом напряжённо, озабоченно и как бы находясь наготове к какому-то важному действию.

Ночь предполагалось проспать в автобусе, а наутро уже быть в заповеднике. Как вспоминала Доротея, после остановки в ресторане на обед все почувствовали себя сонными и крепко заснули.

Доротея проснулась в постели в спальне, а когда она повернула голову, то увидела рядом с собой спящего одноклассника Стэна, в которого она была тайно влюблена, но что ни для кого не было тайной. Она попыталась тихо встать с кровати, чтобы его не разбудить и одеться, но одежды нигде не было, было кресло, столик, был огромный телевизор, подвешенный к потолку, и были две двери. Одна дверь оказалась закрыта снаружи, а другая вела в ванную. Доротея хотела запереться в ванной, но дверь не запиралась. Ванная была просторной – джакузи, душ, унитаз и биде находились посередине обширной комнаты, которая размером была почти такой же, как и спальня. И, опять же, огромный телевизор, подвешенный на потолке. Доротея уселась помочиться, и в этот момент вспыхнул экран, и она увидела свою подругу Вики, лижущую чей-то член – было не видно, кому принадлежит этот большой орган. Ошеломлённая Доротея увидела, как Вики закашлялась. Доротея в панике выбежала из ванной и столкнулась с вставшим с кровати Стэном. Тот смотрел на Доротею огромными глазами: «Ты… ты что тут делаешь?» – всё, что мог сказать он, глядя на Доротею, прикрывшуюся полотенцем, но из-за которого выглядывал один сосок, который она умышленно оставила открытым.

И в этот момент их отвлёк голос, идущий из телевизора в спальне:

– Доброе утро, Доротея и Стэн! Стэн, иди в ванную и опорожнись, а ты, Доротея, ложись в постель и жди его.

Ошарашенные Стэн и Доротея переглянулись и молча повиновались. На экране телевизора демонстрировалось совокупление крупным планом. Доротея никогда до этого не видела такого и не могла оторвать глаз. Стэн вернулся и лёг в постель, но его интересовала Доротея, и он обнял её.

В этот момент открылась дверь и в неё вошли мужчина и женщина лет тридцати. Они были обнажены. Мужчина нёс поднос с завтраком.

– Доброе утро, ребята! – сказал мужчина, ставя поднос на стол. – Вместо блужданий по дикому лесу вам предстоит экскурсия по райскому саду, и мы будем вашими гидами.

– А пока подкрепитесь, – улыбнулась женщина.

– А где все наши ребята? – спросила Доротея.

– Все здесь, в особняке, и будут участвовать в тех же приключениях, которые необходимы по программе.

– Какой такой программе? – удивился Стэн.

– По программе становления счастливыми взрослыми, – торжественно ответила женщина.

После завтрака мужчина и женщина стали учить Стэна любовным премудростям, заставив Доротею наблюдать. Впрочем, заставлять её не пришлось. Доротея регулярно мастурбировала лет с десяти и хорошо изучила в себе ощущения нарастания возбуждения и следующее за ним наслаждение. Так что она была подготовлена к этому зрелищу и предвкушала, что после Стэна настанет её очередь. Она не ошиблась. Правда, до этого ей продемонстрировали, как легко вызывается наслаждение у Стэна.

А потом мужчина и женщина переключились на Доротею, а Стэн наблюдал. Доротея была девственницей, и потому учитель не спеша и умело показал Стэну и конечно же, самой Доротее, какой не только безболезненной, а восторженной может быть дефлорация.

Затем начались тесты: Стэну следовало найти у Доротеи клитор и лизать его, пока она не испытает оргазм. Затем Доротею учили, как правильно надо сосать член, и она проявила недюжинные способности. Учителя, подсобляли то там, то тут, и все тесты были выполнены на «отлично». Так весь день прошёл в обучении, которое прерывалось вкусной едой, чтением вслух эротической поэзии и фильмами, подготовлявшими их к следующему дню. Из комнаты их в первые дни не выпускали.

Ночь прошла в сладких объятиях со Стэном, и они имели достаточно времени наедине, чтобы признаться друг другу о своей взаимной влюблённости.

Среди вопросов, которые Доротея задавала своим учителям, был весьма важный – а что, если она забеременеет? Ответом было сообщение, что ей, как и всем её подругам, когда их усыпили снадобьем, подложенным в обед, сделали укол, который обеспечил их стерильность на целый год. Помимо чувства облегчения от такой заботы со стороны неведомых организаторов этого необычного путешествия, пришла мысль о том, что целый год теперь будет безопасен и открыт для продолжения радостного нового дела.

Оказалось, что все школьники были разделены на пары и помещены в отдельные комнаты для индивидуального обучения.

На следующий день Стэна увели, а привели другого ученика, который тоже нравился Доротее. Она была удивлена, что с ним ей было много приятней, чем со Стэном, в которого, как ей казалось, она была влюблена. Но после пары часов и этого парня увели, и привели третьего – так что в течение второго дня Доротея близко познакомилась с пятью одноклассниками. По телевизору показывалось, что происходит в других комнатах, – а там с её подругами происходило подобное. Доротея даже видела Стэна, демонстрирующего свои новые знания её лучшей подружке Вики. И к своему удивлению Доротее было приятно наблюдать за движениями Стэна и восторгами подруги, пока её целовал Клифф, друг Стэна. Доротея удивлялась прежде всего тому, что не испытывает никакой ревности, которая раньше накатывала на неё всякий раз, когда Стэн заговаривал с какой-либо девушкой в школе.

На третий день к Доротее явились две женщины и тщательно учили, как познавать и ощущать прелести женского тела. Прерывались они лишь затем, чтобы наблюдать в телевизоре, как их мальчиков учат вкушать мужское тело учителя-мужчины. Это зрелище даже становилось временами более интересным для Доротеи, чем происходящее с ней. Однако и то, что совершалось с ней, захватывало её, отвлекало от всего и возносило в небеса.

Вечером третьего дня Доротею вывели погулять в сад, который окружал особняк, где они жили. Сад был обнесён высокой каменной стеной. С Доротеей гуляли её учителя, и больше никого из своих однокашников Доротея не видела. Она спросила, почему бы не выпустить всех в сад, чтобы погулять вместе, но ей ответили, что пока рано.

Стояла осень, и яблони клонились от тяжести плодов. Доротея сорвала яблоко и надкусила – слаще этого она не пробовала никогда. По её просьбе ей в спальню принесли целую вазу этих яблок.

За все дни, проведённые в особняке, Доротея не испытывала ни боли, ни страха, а только усиливающиеся наслаждения. Страх потому и не возникал, что не было боли, ни физической, ни нравственной. Все относились друг к другу с нежностью и заботой – учителя требовали это от девочек и мальчиков, которые уже стали женщинами и мужчинами. (Я ухмыльнулся в тот момент повествования Доротеи, она это заметила и мудро добавила, что мужество и женственность приходят изнутри, а не снаружи, на что я заметил: «Но то, что снаружи, часто оказывается внутри.»)

По мере того, как Доротея рассказывала эту историю, мне вспомнилась Философия в будуаре де Сада, где описывался в некотором роде подобный процесс обучения. Я опасался, как бы в заключение обучения Доротеи и её друзей не оказалось бы, что начались жестокости и истязания, как у де Сада. Но судя по безмятежному телу Доротеи и просто вследствие её присутствия я справедливо предположил, что истязаний и убийств там, к счастью, не происходило.

Моё предположение подтвердилось, так как следующим этапом в этой летней школе было ознакомление учащихся друг с другом по две пары, потом по три. Все их игры происходили под наблюдением преподавателей, которые давали им советы и часто сами демонстрировали какие-либо умения, приёмы, методы достижения наслаждения. Учителя сопровождали практические занятия наставлениями, сводимыми к таким тезисам:

Нет ничего постыдного или отвратительного в сексе.

Быть гетеросексуальным такая же однобокость, как и быть гомосексуальным – единственные сбалансированные и дающие максимальное наслаждение отношения в любви – это бисексуальные.

Чем сильнее твоя любовь к партнёру, тем больше наслаждения ты стараешься ему (ей) доставить и вовсе не обязательно, что только собственными усилиями.

Любое так называемое «извращение» – прекрасно, если оно приносит наслаждение всем в нём участвующим.

Процесс обучения транслировался по всем комнатам, и каждый ученик или ученица могли смотреть, что проходит с теми или иными соучениками.

У нескольких девочек началась менструация. Специальное занятие, на которое были собраны в большом зале ученики, было посвящено тому, как красиво это женское явление. Мальчиков учили вставлять и вытаскивать тампоны, а также демонстрировать свои покрытые кровью члены после совокупления с менструирующими.

Некоторые мальчики и девочки даже решились попробовать на вкус кровь тех, кто им больше приглянулись. Всё это происходило под общие аплодисменты.

В один из последних дней всем стало ясно, что скрытые камеры были установлены в туалетах, душах и в ванных – по телевизору стали транслировать самые яркие моменты из этих интимных процессов. Первое отвращение быстро сменилось любопытством, а потом, под руководством учителей, – и желанием совместных опорожнений и прочих ухищрений, которые возможно придумать в этой запретной области.

В последний день перед отъездом был устроен выпускной вечер, где, в награду, лучших учеников ублажали учителя на глазах у всех, а затем началась всеобщая оргия, где каждому была дана возможность продемонстрировать то, чему они обучились за эти дни.

После оргии и торжественного кормления обнажённых участников изысканными яствами все ученики опять заснули глубоким сном и проснулись лишь в автобусе, одетыми, едущим по дороге домой.

Но самое примечательное, что при пробуждении и впоследствии никто не помнил о происшедшем, а у всех было полное ощущение, будто они провели всё время в походе. Однако сексуальное поведение у них изменилось резко – они свободно оповещали друг друга о своих желаниях и непринуждённо их удовлетворяли, находя для этого укромные места. У всех было чувство, будто они засланы в стан врага, и цель их – тайно вербовать своих новых приверженцев.

Вербовка происходила по простой и надёжной схеме: устраивалась вечеринка, на которой собиралось человек десять, из которых было восемь посвящённых. Они держались вместе, не помня происшедшего, но наделённые новым знанием и ощущениями, которые влекли их друг к другу и позволяли узнавать друг в друге сообщников. Двое приглашённых были новички, которые могли быть двумя девочками или двумя мальчиками, или мальчиком и девочкой. Они становились свидетелями, а потом и участниками совместных любовных действий и быстро проникались теми же чувствами по отношению к своим телам и телам других, что и выпускники «любовной академии».

После наступления 18 лет Доротея начала припоминать случившееся, и к моменту встречи со мной она уже успешно вытащила из памяти мельчайшие детали своих любовных университетов. Первое, что она сделала, когда память об этих знаменательных днях стала к ней возвращаться, – это осторожно заговорила о происшедшем с подругами и друзьями, с которыми она обучалась. Оказалось, что память после наступления 18 лет стала постепенно возвращаться ко всем двадцати участникам. Те, кому 18 ещё не настало, ничего не могли вспомнить из тех событий и были уверены, что путешествие их действительно состояло из пробираний сквозь лесные дебри в заповеднике. Было очевидно, что после обучения их память каким-то образом усыпили тоже, и забвение длилось до дня совершеннолетия.

Постепенно открывающаяся тайна подвигла всех их собраться вместе – что и произошло за месяц до моего знакомства с Доротеей.

К тому времени всем уже исполнилось по 18, и как бы открылся шлюз и воспоминания, подхватываемые друг от друга, хлынули наружу.

Всё, что удалось Доротее и другим ученикам узнать о том, куда они попали, свелось к немногому: какая-то тайная организация проводила конечно же тайные исследования по уничтожению сексуального стыда у молодого поколения. Исходными позициями в этом исследовании были аксиомы, что дети занимаются мастурбацией с рождения и даже во внутриутробном состоянии. Что годам к десяти большинство уже испытало оргазм или сильное возбуждение, а значит – готово к наслаждению. Сигнал готовности к активной половой жизни дают не людские законы, а природа: у девочек начинаются месячные, а у мальчиков при оргазме начинает извергаться сперма.

Зачатие в таком юном возрасте нарушает и искажает жизнь девушки, а потому при начале менструаций ей делают долгосрочный противозачаточный укол. После этого под руководством взрослых учителей начинается активная половая жизнь, ибо, чем раньше она начнётся и чем дольше продлится, тем больше счастья вкусит человек за свою жизнь.

Все были убеждены, что над ними был произведён прекрасный эксперимент, который сделал их счастливыми с теми, кто подвергся тому же эксперименту, но часто – несчастными с прочими людьми, которые воспринимали их мироощущение как извращённое, бесстыдное, аморальное. Посему они решили, что в ближайшее время они переедут в Калифорнию и станут жить общиной. Среди посвящённых было немало детей весьма богатых родителей и потому деньги на это у них имелись. Они решили создать тайное общество и жениться друг на друге, а для своих детей, когда те достигнут половой зрелости, провести такой же курс обучения, который был преподан им. Это была единственная возможность для них распространять в будущее свободу, которую они вкусили и которой теперь так дорожили.

Что из всего этого вышло, я до сих пор не знаю, так как Доротея уехала в свой университет и прервала со мной все контакты. А когда я через некоторое время попытался найти её среди студентов того университета, оказалось, что она уже там не числится. Тогда я позвонил по её родительскому телефону, но автомат ответил, что этот номер отключён, а нового телефона не указывал. На этом я прекратил все розыски, надеясь, что я когда-нибудь ещё услышу о Доротее и её детях.

Десять осмотров

Будучи под впечатлением нынешней американской паранойи, связанной с педофилией, я получил письмо от московского умельца в области секса с девочками. Зовут этого корреспондента Андрей X. Ему 45 лет, он, по его заверению, красив и ласков, и он также утверждает, что соблазнил более пятидесяти девственниц от 12 до 15 лет, и что все они были с ним счастливы. Многие из них, осовершеннолетившись и даже выйдя замуж, сохраняют с ним связь, причём не обязательно половую, а дружескую.

По словам Андрея, девочки почитали его за любимого учителя и вообще – за любимого, и никакой речи о какой-либо травме ни психической, ни тем более физической, быть не могло. Наоборот, как Андрей утверждает со слов и дел своих девочек, он сделал их счастливыми на всю их последующую половую жизнь.

Андрей в доказательство своего опыта прислал мне даже нечто вроде учебника (нет, не для совращения, – он не употребляет это ненавистное слово) для ублажения малолетних девочек. Андрей разрешил мне использовать его письма в General Erotic с естественным и обязательным условием не разглашать ничего из его адресных и прочих данных. Вот я и сделал выжимку из этого материала и предоставляю его как руководство для интересующихся.

Положение и профессия Андрея были самые что ни на есть располагающие для его увлечения: он врач-педиатр, работающий в детских домах. Там он умудрялся оставаться с девочками регулярно наедине без опасений, что какой-нибудь родитель что-либо заподозрит и разрушит его идиллию. Воспитатели либо ничего не замечали, либо предпочитали не вмешиваться, видя, что девочки его любят, послушны и хорошо учатся.

Уверенность в своей правоте у Андрея основана на убеждении, которое он воздвиг на многочисленных фактах, и заключается оно в том, что девочка с ранних лет может получать несомненное половое наслаждение. Андрей утверждает, что главное условие для ублажения девочки – это ни в коем случае не напугать её нетерпением и силой, а думать только об её удовольствии.

Авторитет врача давал Андрею власть, которой беспрекословно подчинялись его юные пациентки.

Его контакты с девочками шли под предлогом регулярных осмотров с целью проверки их развития во взрослых девушек, в чём весьма заинтересована каждая девочка.

Осмотр 1.

Андрей говорил девочке, что он осмотрит её с головы до ног, чтобы проверить, здорова ли она, и просил девочку раздеться и лечь на диван. Он её внимательно выслушивал, а потом начинал ощупывать всё тело. Это по сути было расслабляющим массажем, и Андрей просил девочку закрыть глаза и отдыхать. В процессе продвижения от груди к бёдрам он говорил, что девочка уже повзрослела и скоро станет девушкой. Для этого ему нужно проверить развитие её половых органов. Причём правильное развитие их заключается в том, что ей становится приятно при прикосновении к определённым местам. Он просил, чтобы девочка обязательно сказала, где ей приятно. Андрей доходил пальцем до клитора и начинал его нежно массировать, спрашивая девочку, приятно ли ей. После некоторых сомнений или вообще без оных девочка признавалась, что приятно. Андрей не останавливался на этом, поскольку его задачей было довести девочку до оргазма или, по меньшей мере, до высочайшей степени возбуждения. Массируя ей клитор, он просил девочку не открывать глаза и сосредоточиться на тепле и приятном напряжении, которое она должна испытывать. Он подбадривал её, говоря, что раз ей приятно, значит она уже становится взрослой девушкой, и это очень хорошо. Теперь он хочет удостовериться в какой степени произошло это взросление, потому что у совершенно взрослой девушки ощущение приятного напряжения должно постоянно усиливаться.

– У тебя усиливается? – спрашивал он свою юную пациентку. Она подтверждала, что усиливается.

Тогда он начинал описывать, что она должна испытывать, и это было отчасти гипнозом. Андрей ни на секунду не останавливался и продолжал наставлять, что девочка должна чувствовать возрастающее напряжение, которое очень приятно, это напряжение может немного отходить, а потом снова нарастать волнами с ещё большей силой. Андрей убеждался, что девочка это испытывает и подбодрял её, что это очень хорошо, и что так и должно быть.

– …ив какой-то момент, – говорил он ей, – ты почувствуешь, что ты забираешься на высокую горку, а потом забравшись на самый верх, начнёшь быстро скатываться, как на санях, и внутри у тебя будет всё сладко и сжиматься, как пульс.

Андрей ей говорил: «забираемся на горку, забираемся, забираемся, а теперь – прыгнула и летишь». Этими терминами он описывал девочке её состояние нарастающего возбуждения и оргазма.

Он следил за дыханием девочки, за её учащающимся сердцебиением, за розовеющей кожей на лице. Как правило, он доводил девочку до оргазма. Андрей опять подбадривал её и говорил, что всё прекрасно, что так и должно быть, что удовольствие, которое она чувствует, подтверждает, что девочка становится взрослой.

После оргазма он указывал пациентке, что она может открыть глаза и полежать минуты две. Андрей гладил её по головке и говорил, какая она молодец и как всё в её жизни будет прекрасно, что процесс её взросления идёт замечательно.

Андрей назначал следующий визит через неделю, чтобы продолжить обследование.

Главное, что подчёркивает Андрей, – это ни в коем случае не пытаться удовлетворить собственную похоть, вытаскивать хуй или вести себя резко и грубо. Самое важное, это чтобы юная пациентка испытала наслаждение и чтобы оно воспринималось ею как законное и прекрасное, а не как постыдное или ужасное. Причём это ощущение должно с каждым осмотром укрепляться всё сильнее и сильнее.

Осмотр 2.

На второй раз девочка уже ждёт этого осмотра. Андрей повторяет практически то же самое. Разница лишь в том, что девочка достигает оргазма быстрее. После оргазма Андрей показывает девочке её клитор в зеркало и говорит, что его надо тренировать. В этом состоит взросление и оно приносит наслаждение. Он спрашивает её, играет ли уже она с собой и если она смущается, он говорит, что смущаться не надо, а что это хорошо, что чем больше она это делает, тем лучше. Девочка уходит с поднятым настроением.

Осмотр 3.

Девочка радостно ложится на диван, ожидая очередной проверки взросления. На вопрос Андрея, тренировала ли она клитор, девочка радостно подтверждает. Затем Андрей начинает мастурбировать девочку и продолжает обучение, говоря, что она по-видимому заметила, что когда она прикасается к клитору, у неё начинает влажнеть между ног. Девочка в наслаждении кивает головой. Андрей объясняет, что эта влага тоже свидетельствует о взрослении девочки и что так и должно быть. Эта влага должна быть особого состава и он должен проверить его. Он может взять эту жидкость на анализ, но чтобы девочку не тревожить никакими процедурами, он попробует эту влагу на вкус и определит, всё ли в порядке. Продолжая её мастурбировать, Андрей доводил её почти до оргазма, а когда пик был уже совсем близок, склонялся и языком доводил до конца. Пока девочка отходила от острого наслаждения, Андрей деловым голосом говорил, что вкус почти такой, как нужно, и что, видно, вскоре он станет совершенно таким, как следует, – Андрей проверит это во время следующего визита. Прощаясь, он наказывал девочке продолжать тренировать клитор.

Осмотр 4.

На четвёртом осмотре девочка чувствовала себя совершенно легко и жаждала радостной процедуры. На вопрос Андрея она отвечала, что каждый вечер тренирует клитор, что она чувствует себя совсем взрослой. Андрей строго говорил, что ей ещё предстоит дальнейшее взросление, и он будет внимательно следить, чтобы оно проходило без осложнений.

В этот осмотр становилось особо важным полностью переключаться на оральную стимуляцию, так как пальцем девочка уже могла удовлетворять себя сама и делала это со спокойной совестью, зная, что это полезно и необходимо для взросления.

Андрей говорил, что сейчас снова попробует на вкус и бывает так, что сначала жидкость образуется как у ещё неповзрослевшей девочки, а потом в процессе процедуры она изменяется и к концу уже становится жидкостью взрослой девушки. Поэтому ему нужно с начала до конца пробовать это жидкость на вкус. Причём не только в клиторе, но и ниже его. Девочка радостно раздвигала ноги и острейше кончала от языка. Андрей подбадривал, когда у неё вырывались стоны и вылизывал не только клитор, но и вход во влагалище, промежность и анус.

Осмотр 5.

К этому времени девочка просила прийти следующий раз не через неделю, а скорее. Андрей начинал осмотр и рассказывал, что на этот раз ему нужно проверить, хорошо ли сжимаются во время процедуры её мышцы. Он выспрашивал девочку о её ощущениях, стараясь вывести их на сознательный уровень: чувствовала ли она спазмы, когда ей было особо приятно, сколько их было и в каких местах. Он просил девочку следить за собой в процессе ощущений и потом обо всём рассказать. Он доводил языком её до оргазма и затем спрашивал, что и где она чувствовала. Девочка уже без стеснений рассказывала о своих ощущениях.

Андрей говорил, что теперь он проверит, как сжимаются мышцы у неё в заднем проходе, потому что это тоже очень важно для взросления. Девочка интуитивно значительно больше боялась бы вторжения во влагалище, так как это ассоциируется у неё со своей половой значимостью, тогда как анус при отсутствии сексуального опыта не воспринимается сексуально и возможность проникновения в него рассматривается девочкой как чисто медицинская процедура, а следовательно – допустимая.

После подробного обсуждения девочкиных ощущений Андрей приступал к возбуждению девочки второй раз – то, чего не было в прошлые осмотры, состоявшие из одного оргазма. Для девочки это тоже было вновь, но в радостную новь. Андрей говорил, что в процессе проверки он медленно введёт палец девочке в анус, чтобы почувствовать, как он сжимается: если он сжимается сильно и несколько раз, значит она полностью здорова и почти взрослая.

В процессе лизания Андрей медленно вводил палец, смазанный лубрикатором, девочке в анус. По мере нарастания возбуждения он нежно двигал палец взад и вперёд и девочка звонко кончала. Андрей вытаскивал палец, важно мыл руки под краном и радостно подтверждал девочке, что она совершенно здорова, и что она молодец. Он советовал ей тоже вставлять палец и чувствовать спазмы, когда она играет с клитором. Но наказывал ей не забывать мочить палец слюной, чтобы ей не было больно вставлять.

Однако осмотры, говорил девочке Андрей, надо продолжать. Счастливая девочка изъявляла желание приходить даже каждый день. На этом этапе у неё уже закрадывается подозрение, что Андрей больше, чем просто врач и то, что он совершал, больше, чем осмотр.

Тем не менее, Андрей всегда был строг и серьёзен и не давал отношениям уйти в сторону от отношений врач-пациентка. Поэтому девочка радостно принимала эту официальность, что позволяло ей подчиняться, не задумываясь.

Осмотр 6.

Закрепление пройденного. Маленькое дополнение в том, что Андрей массирует соски девочки пальцем, пока лижет ей клитор и пальцем другой руки скользит в прямой кишке. Андрей объясняет игру с сосками как необходимое упражнение для того, чтобы грудь росла быстрее. Он советует девочке делать то же самое самой, когда она тренирует свой клитор.

Палец во влагалище он глубоко не вводит, а лишь играет губками и в преддверии, чтобы не порвать плеву.

Осмотр 7.

Оральный оргазм. С него теперь привычно начинается осмотр. И так всегда впредь. Повторение пройденного. Андрей обсуждает с девочкой, приятней ли ей от его пальцев, легче ли ей «скатиться с горы». Девочка подтверждает, что приятнее. Андрей просит девочку поиграть в его присутствии с клитором – показать, как она это делает, чтобы проверить, правильно ли. Девочка показывает, а Андрей регулирует темп и массирует ей соски, а при приближении оргазма опять проверяет спазмы в прямой кишке пальцем. Перед её уходом он говорит, что в следующий раз он будет во время осмотра рассказывать, что находится между ног у мужчины. Девочка еле может дождаться до следующего осмотра и мастурбирует особо жарко.

Осмотр 8.

Девочка сама забирается на диван и разводит ноги. В процессе орального возбуждения девочка просит Андрея проверить её мышцы в заду.

После первого оргазма он даёт девочке передохнуть и заводит разговор о том, что она должна также знать о совокуплении, раз она научилась пользоваться клитором. Он снова показывает ей в зеркало, что у неё и где, а также отвечает на её вопросы. Затем Андрей спрашивает её, знает ли она, видела ли, что находится между ног мужчин? Знания об этом, как и следует ожидать, у девочки весьма расплывчатые.

– Я могу тебе показать на картинке, но, если хочешь, можешь посмотреть у меня, – предлагает Андрей. Он подчёркивал, что именно сама девочка должна захотеть посмотреть на член и подтвердить это, тогда она будет менее смущена, чем если бы её заставлять делать что-то против воли. Любопытство у девочки обыкновенно сильное, и она подтверждает, что хочет. Если же она предпочитает посмотреть на картинку, Андрей вытаскивает порнографический журнал с обнажёнными мужчинами и девочка, трепеща, пожирает их глазами. Тогда Андрей снова предлагает ей посмотреть у него. И на этот раз девочка уже обязательно соглашается. Андрей вытаскивает член и девочка на него зачарованно смотрит.

– Потрогай его, – говорит Андрей, – и начинает в то же время массировать девочке клитор.

Андрей утверждает, что некоторые девочки в возбуждении сами по наитию брали его в рот. Но Андрей обычно брал девочкину руку и клал её на член. Он продолжал объяснение:

– Как тебе приятно, когда я касаюсь твоего клитора, так и мне приятно, когда ты касаешься его. Знаешь, это как большой клитор. А так как он больше клитора, то мужчине и более приятно. Когда ты трогаешь меня, я тоже забираюсь на горку. А когда я прыгаю, у меня тоже сжимается, как у тебя, только в этот момент отсюда выплёскивается семя. Хочешь посмотреть?

Любопытство и желание у девочки в этот момент огромные. Андрей двигал её рукой, показывая, как довести его до оргазма, и в то же время он дрочил ей клитор. «Сейчас брызнет», – предупреждал он девочку перед извержением, чтобы её не напугать.

Он кончал чуть раньше, чем девочка. Многие девочки даже сами спрашивали, можно ли попробовать на вкус сперму, и они слизывали каплю с кончика хуя.

Осмотр 9.

Всё как прежде, но девочке даётся время всласть поиграть с хуем и лизать его и брать в рот. Всё это делается на фоне её сильного возбуждения. Андрей учил девочку, что семя, которое она видит выстреливающим – содержит в себе много витаминов, необходимых девочкам, чтобы становиться взрослой. И поэтому было бы полезно, если бы она проглотила эту драгоценную жидкость. Андрей мастурбирует девочку, пока она сосёт. Девочка на подходе к оргазму получает первую дозу спермы и радостно её глотает. И кончает сама. Этим закрепляется на всю её жизнь любовь к мужскому семени.

Осмотр 10.

Первый уже привычный оральный оргазм. Затем наступало время для первого проникновения во влагалище. Девочка к этому времени уже готова и сама того хочет или любопытствует. Андрей рассказывает, что теперь она станет совсем взрослой. Он медленно вводит жирно смазанный хуй во влагалище, одновременно массируя пальцем клитор. Он предупреждает девочку, что она может почувствовать неудобство, но оно быстро пройдёт и чтобы она сказала, если ей больно. Если она говорит, что ей больно, он пытается найти хуем место в плеве, где боли нет и старается не порвать её, а растянуть, чтобы боли не было. Обычно ему это удаётся. Но в любом случае девочка находится в клиторальном наслаждении, которое обеспечивает ей Андрей, и сама радостно подаётся на его проникновение.

– Сейчас мы с тобой вместе скатимся с горки – говорит ей Андрей, уже готовый кончить и ждущий, чтобы она добралась до вершины от его пальца. Так они вместе кончают.

– Вот теперь ты стала женщиной, – говорит ей Андрей и девочка-женщина счастливо улыбается.

Затем Андрей, видя, что девочка прочно села на крючок наслаждения, заводит разговор об её успехах в школе. Он выдвигает основополагающее условие воспитания, состоящее в том, что отныне наслаждение для девочки будет предоставляться только как награда за хорошую учёбу. С этого осмотра только хорошо успевающие девочки получали внимание Андрея.

Конечно, Андрею было тяжело дотерпеть до восьмого осмотра с первой девочкой, чтобы самому получить от неё наслаждение. Но он решил для себя во что бы то ни стало следовать своему плану. У него были взрослые любовницы, с которыми он мог пережидать до времени, когда его юная пациентка будет готова. Впоследствии у него параллельно осматривались несколько девочек, и если одна была на осмотре номер 3, другая на осмотре номер 5, то всегда была пациентка, которая была уже на восьмом и более осмотре, с которой он удовлетворял свою похоть. В день у него бывало до восьми осмотров, из которых один-два были уже с готовыми для его наслаждения девочками.

Вскоре Андрей стал просто физически не в состоянии заботиться об удовольствиях всех девочек, и он решил научить их лесбийской любви. Он пригласил к себе в кабинет двух девочек, которые уже прошли по десять осмотров каждая. Андрей предупредил их, что сначала он будет делать процедуру для одной, а другая будет смотреть и, если она захочет, то сможет ему помочь проводить процедуру. Андрей, сидя в кресле, посадил одну нетерпеливую девочку на хуй к себе спиной. Другая девочка жадно и ревниво смотрела на хуй в пиздёнке своей подружки.

– Иди сюда, – подозвал он зрительницу – и полижи ей клитор, ей будет очень приятно.

И Андрей раздвинул губки сидящей на нём девочки и выставил клитор наружу. Та подошла, стала на колени и принялась лизать подружке клитор – она уже знала по себе, что должна испытывать подружка. Андрей дал сидящей на нём девочке кончить, но сам удержался. Снял её с хуя и посадил на него вторую девочку в такую же позицию.

– А теперь ты полижи ей, – сказал он только что кончившей девочке, уставившейся на зрелище хуя в пизде. Та тоже сразу встала на колени и долизала сидящую до оргазма.

Когда Андрей кончил, он снял с колен девочку и сказал обеим:

– Если я буду занят и не смогу вам сделать процедуру, вы всегда можете полизать друг другу, хорошо?

– Хорошо, – радостно ответили девочки и вышли из кабинета Андрея, взявшись за руки.

С тех пор непомерная нагрузка на Андрея исчезла, и у него стало хватать времени только на круглых отличниц, потому что все девочки в детском доме стали получать пятерки.

В заключение Андрей попросил меня ещё раз подчеркнуть основное, что дискредитирует педофилию (по сути то же самое, что вызывает ненависть к мужчинам у женщин): в силу своей натуры мужчина стремится побыстрее забраться в женщину и торопится в неё кончить, что сопровождается грубостью и безразличием к партнёрше. Эта торопливость совершенно недопустима для девочек, поскольку она их только пугает и не приносит им никакого удовольствия, а вызывает лишь ужас и боль. Потому мужчине следует преступить себя и быть исключительно терпеливым и альтруистичным в отношении с девочкой (и конечно, со взрослыми женщинами тоже).

Натаскивать девочек на мальчиков Андрею не приходилось, они сами устремлялись к ним, но чаще всего поражались тому, что мальчики не доводят их до наслаждений, которые обеспечивал им доктор.

Андрей считает необходимым бисексуальное развитие девочек, которое должно идти параллельно с гетеросексуальным.

Андрей обучал девочек приёмам предохранения от беременности, главный из которых состоял в анальном сексе. «Пизда – для зачатия, жопа – для наслаждения», – учил он девочек. Тем не менее

Андрей ни на чём не настаивал и по первой просьбе девочки давал ей противозачаточные таблетки. А тем, что ещё не начали менструировать говорил: «Вот оно, счастливое детство, – пользуйся безопасным временем.»

Ну и в заключении Андрей попросил опубликовать следующее его медицинское наблюдение и предсказание:

Общеизвестно, что, вступая в период полового созревания, юноши и девушки звереют, получают психологические травмы, часто находятся в смятении и склонны безумно влюбляться с опасностью для здоровья и жизни. Именно в это важнейшее время созревающие дети часто уединяются, контакты с родителями ухудшаются, а нередко вообще прерываются. У многих юношей и девушек возникает жестокость и злоба и нередко они совершают преступления. Всё происходит оттого, что их тело просыпается для секса, но совершенно не получает его или получает мало и не так. Поэтому отношение к созревающей молодёжи должно быть прямо противоположным тому, что существует в обществе сейчас. Нужно не лишать их половой жизни, а давать им её в изобилии. Чуть начинается половое созревание – к девочкам и мальчикам должны приставляться взрослые учителя секса, подобные Андрею. Тогда «опасный возраст» станет самым безопасным, и все дети будут с радостью ходить в школу половой жизни, которая станет наградой за успехи в обычной школе.

 

Киношная честность

[27]

Элли с гордостью рассказывала мне, какой большой хуй у её 22-летнего любовника Пола. Она показывала меж ладоней диаметр и длину, от которых становилось страшновато за неё и весь женский род. А за слоних я только радовался.

– Ему бы в порнофильмы сниматься идти, – предложил я, но тут же вспомнил, что в порноиндустрии на таких гигантов спрос минимальный, так как актрисы возражают против неизбежно болезненных вторжений и часто даже вписывают в контракт максимально приемлемый размер.

– Мы с ним тоже об этом говорили, – подтвердила Элли.

Но дальше разговоров, очевидно, дело не пошло, потому как Пол решил жениться. Однако не на Элли, а на своей любовнице из Нью-Йорка, откуда он вскоре должен был прилететь, чтобы повидаться – поебаться с Элли. У Пола за его короткую половую жизнь было якобы всего две женщины и один хуй во рту, в силу чего он себя считает бисексуалом.

Отношения запутанные, но добросовестные.

Элли, несмотря на её гордость хуем Пола, всё-таки нежно попросила меня, чтобы я этого любовника поучил. Оказывается, он лижет её хаотично по всей промежности и всё время мажет мимо цели – шрапнель какая-то. А в этом деле нужно вести точечный огонь по клитору, чтобы пожар возгорелся.

– Я, – говорит Элли, – с женщиной никогда не была, свою пизду видела только в зеркало, и не могу Полу как следует объяснить – тут мужчина нужен.

«Врёт, – думаю, – чего объяснять-то? Палец на клитор положила (дрочишь-то без другой женщины и без зеркала, а на ощупь) – вот пусть и лижет, что под пальцем. Нет, просто двух мужиков хочет, – потому и придумывает предлог про обучение. А я с удовольствием профессором перед сопляком повыступаю и сообща с ним Элли поублажаю».

Элли рассказывает, что Пол, полизав чуток, забирается на неё и шурует, пока она на спине лежит и то и дело отстраняется, чтобы его бревно полностью не входило, так как больно.

Элли предпочитает сама сверху сесть и не насаживаться до конца, чтобы он её не проткнул, но почему-то не решается это предложить. И это будет содержаться в моих мудрых указаниях для Пола. С толщиной его хуя Элли, родившая двух детей, ещё кое-как справлялась. О том, чтобы в зад, – и речи не могло быть, а попробовала в рот, так у неё чуть челюсть из суставов не выскочила – вот и получалось, что Элли от этого огромного хуя одни неприятности. Но всё равно она им гордится, ведь у женщин – «собственная гордость»…

Пока я Элли и так, и сяк, она всё восхищается, как я и здесь, и там, и предвосхищает, что вот я научу Пола и тому, и сему. Время от времени Элли хватает подушку и впивается в неё зубами, чтобы воплями счастья не всполошить завистливых соседей.

Пол, оказывается, прилетает к Элли из Нью-Йорка уже третий раз, а познакомились они, играя в какую-то дурацкую игру в интернете. Пол живёт в Нью-Йорке, но не в городе, а в штате, и парень он деревенский, вернее фермерский – простой, честный, и, как уже известно, с большим хуем.

Элли, провожая, целует меня с высунутым языком и говорит, что мой хуй гораздо комфортабельней, чем у Пола: везде влезает, делает своё доброе дело и совершенно без боли.

Элли рассказала мне, что женщина, на которой Пол хочет жениться, даёт ему полную свободу. Например, она не только знает, что Пол летит к Элли ебаться, но и даже то, что я буду его учить уму разуму в обращении с клитором. Женщина-невеста по имени Карла, видно, сообразила, что ей от обучения тоже может перепасть.

Но я всё-таки дивлюсь её терпимости – позволяет жениху в открытую уезжать к любовнице да ещё, быть может, другому мужику хуй сосать. Редкая терпимость, причём не скромная, как у некоторых, а огромная терпимость, в которой действительно можно жить – то есть вместительный дом терпимости.

Эта Карла, кстати, была у Пола первой женщиной. А Элли, стало быть, вторая. Плюс ещё хуй, который он сосал, – невесть откуда взявшийся. Потом-то я узнал, что это был хуй Карлиного мужа, который женой пренебрегал, в результате чего она и развелась ради Пола, который Карлу, свою первую женщину, глубоко и толсто обожал. Она к тому же позволяла жениху ебать Элли. Ну где ещё такую жену отыскать? – завидовал я.

Правда, Пол жаловался Элли, что невеста больше всего любит его хуй дрочить двумя руками, а в пизду пускает лишь наполовину – похоже, для такого хуя любая пизда мелка. Но замуж за него всё равно рвётся.

В день, когда Элли с Полом должны были приехать ко мне домой, вместо приезда – звонок. Элли стенает:

– У меня машина с парковки исчезла.

– Украли?

– Не знаю, я должна с консьержем поговорить, может, он её отогнал, да нет его на месте.

– А как же ты Пола встретила?

– Я взяла такси.

– Так что он у тебя?

– Да.

– Хорошо, я к тебе приеду.

– Приезжай, только невеста Пола взревновала и запретила ему со мной ебаться.

– Чего?! – взвыл я. – Я сейчас приеду, а там разберёмся, – решил я и бросил трубку.

Я запрыгнул в свой кабриолет и помчался к Элли. Ветер в лицо дует, но пыл охладить не может. «Запретила ебаться, – думаю, – вот женишок посмотрит, как я Элли ублажаю, и пусть попробует удержаться, чтоб не присоединиться».

Приезжаю к её высотному дому, и лифт волочит меня на 35 этаж со скоростью скалолаза, взбирающегося на отвесную стену (так мне во всяком случае кажется от нетерпения).

Дверь мне открывает Элли в джинсах и рубашке, из которых выпирают мощные бёдра и груди. Она вводит меня в столовую. Из-за стола, заставленного жратвой, поднимается крепкий добролиций паренёк тоже в рубашке и джинсах, из которых тоже выпирает, но уже нечто огромное. Он пожимает мне руку, и мы садимся в кресла в гостиной.

– Я слышал, что на тебя, Пол, наложили запрет.

Пол смущённо улыбнулся:

– Да, Карла позвонила, и я с ней целый час говорил, – сказал он и посмотрел виновато на Элли.

– Ну хорошо, тогда мы с Элли полюбимся, а ты полюбуешься, – предложил я свой вариант соблазнения.

– Нет, – заявил Пол, – мне Карла запретила и это.

– А если ты ослушаешься, как твоя Карла узнает? Мы на тебе не оставим никаких следов, правда Элли? – обратился я к ней за поддержкой.

Элли посмотрела на меня как смотрят на обречённого, но ещё не понимающего, что он обречён.

– Я обещал Карле. И я не смогу ей соврать, – серьёзно произнёс Пол, – она меня видит насквозь.

Я всё не могу поверить этому фермеру и решаю бросить последний козырь:

– Ну а сосать мне хуй Карла тоже запретила?

– Она вообще запретила всё сексуальное.

Я впал в полную растерянность: молодой пышущий похотью мужик приехал ебаться к любовнице, спит с ней в одной квартире, а какая-то блядь на расстоянии молвила словечко «нет» – и его громадный хуй будто сразу отвалился.

Я решил ещё раз попытаться с другой стороны. Я встал, подошёл к Элли и стал её лапать, как ей нравилось. Говорю Полу:

– Раз тебе нельзя смотреть, посиди в другой комнате, пока мы понаслаждаемся.

Пол послушно встал с кресла, но тут уже запротестовала Элли:

– Нет, я не хочу, чтобы Пол уходил. – Элли решительно высвободилась из моих объятий. – Мы с тобой можем встретиться, когда Пол уедет, а мы ведь с ним не только любовники, но и друзья.

Я, всё ещё не веря происходящему, сел обратно в кресло.

Я решил больше не переть напролом, а начать осаду.

– А что у тебя с машиной? Ты выяснила, куда она делась? – спросил я Элли, успокаивая её сменой темы разговора.

– Да, узнала. Её вовсе не украли, а увезли в счёт долга.

– Долга Карле, – пояснил Пол, ухмыляясь.

– Так ты знакома с Карлой?

– Только по телефону.

– Однако ты умудрилась оказаться перед ней в долгу. Это каким образом?

Ни Элли, ни Пол не испытывали никакого смущения в этом разговоре, они были непринуждённо откровенные.

Пол стал мне объяснять:

– Когда мы только с Элли познакомились, я не думал, что женюсь на Карле.

– А чего ж она с тобой не прилетела? – перебил я Пола.

– Она с детьми сидит.

– Сколько детей-то?

– Трое.

– Хорошо тебе, на готовенькое попадаешь – ухмыльнулся я, и сразу заметил, что Элли и Пол сочли это за бестактность. – Но ты, как я понимаю, и сам не из ленивых, сделаешь ей своих столько же, – попытался исправиться я.

Пол с добродушной улыбкой продолжил рассказ:

– В первый раз я сюда приехал на машине и оставил её Элли, а обратно улетел на самолёте.

Элли принесла нам пиво и разлила по кружкам.

Мы присосались к нему сквозь пену, и пиво переселилось в наши тела.

– У меня тогда машины не было и с деньгами тяжело, вот Пол и подарил мне свою машину, – поведала Элли.

– Теперь Карла требует машину обратно, – пояснил Пол, – машина ведь стала нашей общей.

– А я взяла заём под машину, долг не выплатила, вот банк и забрал машину. А теперь нужно машину Карле возвращать, – дообъясняла Элли.

– Да, весёлая ситуация, – заключил я.

– Мы сейчас в кино пойдём, хочешь с нами? – спросила Элли.

– Нет, спасибо, мне вашего кино хватило.

И тут я решил «пойти во банк»:

– Элли, сколько ты должна банку за машину?

– Полторы тыщи, – сказала она.

– Это деньги, на которые Карла хочет устроить свадьбу, – объяснил Пол, – для неё свадьба важнее всего, – добавил он и засмеялся.

Я вытащил чековую книжку и широким жестом выписал на имя Элли чек в полторы тыщи, с треском вырвал и протянул Элли.

Элли посмотрела в чек и передала его Полу. Пол рассмотрел цифру и вскочил с кресла, радостно меня благодаря. Элли настороженно на меня поглядывала и помалкивала.

– Пол, – обратился я к счастливцу многозначительно, – могу я от тебя ожидать ответного благодарного шага?

Пол посерьёзнел, снова опустился в кресло, крутя в пальцах чек. Потом он поднялся, передал его Элли и сказал мне:

– Я слово дал Карле. Нет, спасибо. Я уже договорился, что продам своих телят и на свадьбу должно хватить.

Элли смотрела на меня торжествующе.

– Ну, мы пойдём в кино, – она встала и протянула мне мой чек. Я взял его, разорвал на мелкие кусочки и выбросил в мусорное ведро.

Я подвёз Элли и Пола к кинотеатру и смотрел им вслед, входящим в стеклянные двери, за которыми на плоскогрудом экране демонстрировали романтические выдуманные истории, подобные только что происшедшей со мной.

 

Встречи с кольцами

[30]

Тина предлагает снять кольцо, если оно мне мешает. Оно, мол, легко вдевается обратно. Но я нашёл положение, в котором кольцо совершенно не мешает – я его откидываю наверх, и клитор остаётся открытым. Колечко вдето в кожу капюшона, и оно даже становится удобным для того, чтобы за него тянуть наверх и оголять головку, а не делать то же самое скользящими пальцами.

Первый раз Тина вышла замуж, проиграв пари подруге. Таковы были условия. Потому и развелась через пять дней. Теперь она замужем потому, что уж очень хороша была ебля с любовником, вот она и решила закрепить её навечно замужеством. Но как только они стали жить вместе, всё резко изменилось и хорошесть ебли бесследно пропала. Но зато остался быт с маленьким сыном. А муж, так вообще на неё не смотрел. Тина знала, что он встречается с другими женщинами. Он знал, что Тина встречается с другими мужчинами. И для обоих это знание не умножало, а уничтожало скорбь.

У Тины есть подружка Сандра, ей 21, а Тине – 26.

Подружка живёт с родителями, но сбегает на неделю-две пожить с Тиной и её мужем, а то родители притесняют. Живя у Тины, Сандра гуляет все ночи, берёт по два мужика. Они её ебут нон-стоп. Потом она про секс думать дня два не может. Отлёживается-отсыпается. Но вскоре опять похоть даёт о себе знать, и она исчезает в ночи.

Тина любит лизать Сандре клитор и та кончает, но тихо, про себя, – всё ещё стесняется женщины. В качестве благодарности Сандра пытается лизать Тине, но неуверенно. А вот Тина не стесняется вопить. Зато с мужем Тины Сандра кончала с апломбом и громко. Спали они втроём в одной кровати. Тина не ревновала, только злилась, когда они среди ночи будили её своими стонами.

– Идите ебаться в другую комнату и не мешайте спать, – басила она спросонья.

Но те быстро успокаивались и засыпали.

– Зачем тебе там кольцо? – спрашиваю, залив её изнутри.

– Красиво, и кончать могу, когда хожу – кольцо клитор трёт, – убедительно объясняет Тина, отдышавшись после успешной погони за оргазмом.

На разных местах её плотного тела наколоты татуировки. С одного плеча смотрит цветок, со спины свисает дракон, со щиколотки поблёскивает цепочка под золото. Тина грозится, что хочет ещё несколько наколоть. Красиво, мол.

Язык у неё тоже проколот – насквозь. Штырь с шариками на обоих концах. Когда целуемся, язык ударяется этим шариком о мои зубы. Звон стоит, как от колокола.

– А язык-то зачем было дырявить? – опять спрашиваю.

Тина молча опускается, берёт мой хуй в рот и, двигая головой, прижимает язык шариком к хую и, должен сказать, солидно ощущается. Я даже кончаю быстрее обычного.

Тина поднимается, ложится рядом со мной, кладёт голову мне на плечо и спрашивает:

– Теперь понял зачем?

– Как не понять, – отвечаю.

Муж Тины уехал на рыбалку с друзьями, и она пригласила меня к себе в квартиру. Я всё сомневался, а вдруг муж явится. Но всё-таки решился – Тина пообещала, что Сандра будет дома, и этим меня окончательно соблазнила.

А бояться пришлось не мужа…

Тина открывает мне дверь голая. Поцелуев не жалеет и ведёт за руку в спальню. Там лежит на кровати не иначе как Сандра. Она в лёгком прозрачном платье на голое тело. Рыжая, веснушчатая, горячая. Мой взгляд сразу приклеивается к её отчётливо темнеющему сквозь ткань лобку. Мы здороваемся губами. Тина меня пока раздевает.

Вдруг я вижу: из-под одеяла хвост змеиный огромный вылез. Я отпрянул от голой уже Сандры, что ни в каком бы другом случае не произошло. Тина, как бы только вспомнив о змее, сдёрнула одеяло с кровати и под ним оказался свёрнутый кольцом питон метра на три. Тина надела на руку кольцо, которое медленно расползлось в кривую кишку с мордой, откуда выстреливал язык, и деловито засунула этого зверя под кровать.

– А чего он здесь делает? – спросил я ошарашенно.

– Самое удобное домашнее животное. Кормишь раз в месяц, а играй с ним сколько хочешь.

– Не бойся его, он хороший, – присоединилась к Тине Сандра и поманила меня, раздвинув колени.

Под кроватью ничего заметно не шевелилось, и я снова на неё возлёг.

Сандра рассказала, пока Тина сосала мне хуй, что питону покупают живого зайца раз в месяц. Эти зайцы продаются в зоомагазинах специально для кормления хищников. Оставляют питона и зайца в одной комнате, где почти нет мебели. Заяц в страхе мечется по комнате, потом как бы теряет надежду и забивается в угол. Питон делает бросок, обвивает зайца и слышно, как хрустят его ломающиеся кости. Всё занимает минут пятнадцать. Потом с сытым питоном можно делать всё, что угодно, – надевать на шею и с ним спать, но когда месяц подходит к концу, то лучше от него держаться подальше, потому как нервным становится и задушить может.

– Мы его вчера покормили, – ещё раз утешила меня Сандра.

И тогда, успокоенный, я кончил, впившись в её сизый сосок.

 

Любовный быт

[32]

Начали с того, что я взялся обучить Сабру анальному сексу. Ей было уже 40, и в тот единственный раз, когда она позволила кому-то проникнуть в святая святых дерьма, ей было так больно, что больше она никого туда не допускала.

Я же стремлюсь у каждой женщины заполнять все три отверстия. Первый раз я кончаю ей в рот, второй раз – в зад, а третий раз – в пизду. А остальные разы – куда сердце прикажет. Сперматозоиды из зада и рта встречаются в желудке, переговариваются, перевариваются и, так или иначе, плывя по крови, оказываются в матке, где их поджидают влезшие в неё из влагалища и за неимением яйцеклетки (я кончаю только в женщин, использующих противозачаточные) помирают в самом прекрасном месте. Иначе говоря, я закладываю полезные ископаемые в женские глубины. Чтобы каждая чувствовала себя полноценной женщиной, то есть целиком заполненной.

Таким образом, если одно из трёх мест по какой-то причине недоступно, то я чувствую, что женщина обделена, и стараюсь эту причину устранить. Ей на радость. Только на радость.

Но главным стимулом Сабры для встречи со мной был второй и третий мужчина, которые должны были явиться один за другим и кончить в неё – именно это было её мечтой, чтобы по меньшей мере трое мужчин её ебли один за другим. Желание Сабры было столь сильным, что она для этого приехала из другого штата, проведя в дороге четыре часа и промочив всё сиденье соками от предвосхищения встречи со мной и моими соратниками. Сабра полностью доверилась мне и моим организаторским способностям. Вот какое доверие я вызываю у женщин.

Когда Сабра вылезала из машины, первыми показались её груди. Величиной и красотой их Сабра очень гордилась, и по праву. Стэн, который должен был вскоре подъехать и следовать за мной номером два, помирал от больших грудей. Его жена была плоской, да и жил Стен с ней лишь ради любимой дочки. Сабра тоже пребывала в долгом замужестве и, отстрелявшись, показывала мне фотографии своих взрослых детей, в том числе 18-летней дочки, которую я тотчас предложил ей вывести в люди. Да-да в люди, а не в бляди. Хотя… почему бы и не в бляди, причём с большой буквы Б. Но Сабра хотела доить меня сама, а дочку хранила для какого-нибудь малолетки.

Когда мы легли и я поднял Сабрины ноги себе на плечи (чтобы её анус открылся для хуя), я, обильно смазывая её вход в задние глубины и свой хуй слюной, растолковывал ей азы, чтобы она расслабилась и прежде всего уверилась, что никакой боли не будет.

– Сабра, ведь когда ты испражняешься, тебе не больно? – задал я риторический вопрос, увидев, что у неё нет геморроя и проверив это изнутри, проталкивая пальцем слюни ей в глубину. – А ведь размер твоих какашек не меньше чем размер хуя, правда?

– Правда, – улыбаясь моим приготовительным операциям, подтвердила Сабра.

– Ну вот, а не больно тебе, когда они выходят, потому, что, во-первых, всё хорошо смазано, а во-вторых, потому что ты раскрываешься, выталкивая их. Вот когда ты почувствуешь, что мой хуй упирается в твой анус, ты старайся его вытолкнуть, тогда твой сфинктер раскроется, и хуй легко проскользнёт во внутрь. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась Сабра.

Так я и сделал, приговаривая, чтобы она ещё больше напрягалась, выталкивая меня. И, чуть головка медленно преодолела сфинктер, весь хуй погрузился в прямую кишку, как в масло.

– Тебе не больно? – спросил я, погружаясь.

– Нет, – удивлённо произнесла Сабра.

– Вот видишь, – торжествующе сказал я.

Анус сжимал мой хуй живой хваткой. Это было счастьем.

Я подержал по яйца введённый хуй несколько секунд неподвижно, давая Сабре привыкнуть к нему, и ещё раз удостоверился, что ей не больно. Потом я стал играть с её клитором и медленно двигаться взад-вперёд, а точнее в зад и из зада. Сабра закрыла глаза, вкушая новые ощущения.

– Теперь мы должны кончить вместе, – продолжал я руководить, потирая её клитор. – Ты скажи мне, когда ты будешь кончать, и я кончу вместе с тобой и залью твои кишки семенем.

Сабра кивнула. Я взял её руку и положил ей на лобок:

– Я хочу, чтобы ты быстрее кончила, ты лучше меня знаешь как.

Её средний палец радостно перенял эстафету у моего, умело потирая клитор в единственно нужном месте и ритме, о которых наверняка знала только сама Сабра. Теперь её прямая кишка и сфинктер полностью приспособились к моему хую, и он двигался сквозь сфинктер, который радостно его обнимал. Сабра стала легко насаживаться на мой входящий хуй. Лицо её порозовело, лоб увлажнился, и вот Сабра изрекла, ускоряя движения пальца:

– Я кончаю…

Тут я сделал несколько нужных перемещений, которые и меня привели в то же состояние, и мы вместе воскликнули «О!» в восхищении от случившегося с нами.

Выдавив последнюю каплю и подержав хуй в неподвижном упоении несколько секунд, я его медленно вытянул. И было такое ощущение, будто анус не хотел его выпускать.

– Ну как? – спросил я Сабру, которая ещё не открыла глаз.

– Дивно, – прошептала она.

– Не удивляйся, если тебя немножко пронесёт – сперма часто действует как слабительное. Анальный секс – лучшее средство от запоров, – продолжал я обучение.

Сабра открыла счастливые глаза и улыбнулась новой полезной информации.

Я соскочил с кровати и пошёл в ванну, комментируя вслух, что я хочу, чтобы Сабра пососала мне хуй, так что я его должен для этого помыть. В этом словесном сопровождении действий состояла значительная часть обучения, чтобы Сабра не только чувствовала, но и понимала важные детали происходящего.

В окно я увидел подъехавшую машину Стэна. Он был банкиром, то есть одним из множества вице-президентов в банке. Звучание его должности не соответствовало его зарплате, которую можно бы ожидать от этого звучания, но зато он всегда мог уйти с работы, чтобы на часок с какой-либо стороны присоединится к женщине. Я открыл Стэну дверь, и он сразу воскликнул:

– Какая роскошная грудь! – и бросился её целовать и мять одной рукой, другой рукой расстёгивая свою рубашку и стягивая галстук.

– Это Стэн, а это Сабра, – представил я их друг другу.

– Сабра, ты прекрасна! – не переставал восхищаться Стэн.

Сабра склонилась над его хуем, освободившимся из брюк и трусов.

Потом мы легли вместе – Сабра, между нами, – а Стэн и я целовали её в грудь, шею, уши и, конечно же, в губы.

– Ну как тебе нравится в раю? – спросил я Сабру, когда Стэн осторожно вытащил хуй из её рта и медленно ввёл его во влагалище.

– Спасибо, – вот и всё что смогла сказать в этот момент Сабра. И я не знал, кого она благодарила: меня, Стэна или нас вместе. Скорее всего – Бога.

Я не преминул воспользоваться её свежеприобретенным опытом и снова погрузился в её анус, пока она сидела на Стэне. А потом Стэн страстно лизал Сабре клитор. Это для Стэна – первый критерий того, что женщина ему чрезвычайно по вкусу, поскольку для него это занятие является чем-то чрезвычайным (никак не могу понять наложения каких-то условий на эту, по-моему, обязательную, процедуру).

После всего этого Стэн стал собираться обратно в банк. Его восхищение Саброй нисколько не уменьшилось после оргазма, и он выражал неутихающее сожаление, что ему нужно уходить, и повторял, что он обязательно хочет свидеться с Саброй снова. Прощаясь, он целовал её нежно и страстно, и она сочувственно отвечала ему, пока я ласкал её спину, которая у Сабры была весьма чувствительна к прикосновениям.

Наконец Стэн оторвался от Сабры и ушёл.

– Я никогда не видел Стэна таким влюблённым, – сказал я Сабре, когда за ним закрылась дверь.

– Да, я понравилась ему, – удовлетворённо согласилась она.

– Понравилась? Это любовь с первого взгляда. На твою грудь. Нет, серьёзно, я его никогда не видел таким страстным, да и то, что он лизал тебе клитор – это для него знак великой любви.

Я был уверен, что я не выдаю секрет Стэна или его малое осознание им необходимости орально-клиторального возбуждения любой женщины, а что этим я делаю комплимент Сабре, подчёркивая её исключительность для Стэна. Так и получилось.

– А что, он не любит лизать клитор?

– Он лижет только той, в кого он поистине влюблён.

– Да?.. – многозначительно и польщённо протянула Сабра. – Я тоже только недавно стала глотать сперму. Раньше я всегда выплёвывала.

– Что же с тобой произошло, так изменившее твоё отношение? Тоже любовь?

– Не думаю. Просто поняла, что в этом есть своя прелесть.

– Вот и прекрасно, – подытожил я.

Сабра, пока мы поджидали Стива, радовалась, как я хорошо подготовил её к последовавшему двойному проникновению, которое для неё было ещё одним фундаментальным открытием дня и всей жизни.

– А когда твой другой приятель должен прийти? – спросила Сабра, по-кошачьи потягиваясь, готовая к продолжению приключений.

Я посмотрел на часы.

– Через минут пятнадцать, – сказал я, и развёл ей ноги. Волосы на губах были мокрые. – У нас есть время на моногамные радости, – продолжил я, погружая хуй в её влагалище, полное наших соков и жаждущее соков моего второго соратника – Стива. Сабра благодарно обняла меня, и её благодарность быстро перешла в наслаждение. Мы сладостно балансировали на достаточно высокой волне возбуждения, взаимно приберегая оргазм до появления Стива.

Вскоре Стив позвонил в дверь и я, как всегда бывает до оргазма, нехотя и с чувством неправоты из-за преждевременного покидания волшебного места выскользнул из Сабры и открыл Стиву дверь. Стив увидел мой стоящий и блестящий хуй и сразу с пониманием сказал:

– Извините, что прервал ваше соитие.

– Теперь тебе придётся его восполнить, – сказал я и официально представил: Это Стив, это Сабра.

– Сабра, – произнёс, Стив, склоняясь над ней, – позвольте мне восполнить то, чего я невольно лишил Вас своим появлением.

Он быстренько разделся, и хуй его уже торчал, стремясь углубиться в Сабру. Сабра обняла Стива, широко раздвинув ноги, и притянула к себе. Стив восторженно застонал и стал быстро двигаться в Сабре.

– Опять любовь с первого взгляда, – заключил я вслух, но стоны любовников перекрыли моё замечание.

Я просунул руку под шурующие бёдра Стива и вставил палец Сабре в зад, который, как мне показалось, был весьма доволен этим. Сабра и Стив целовались взасос и казалось, ничто не может разомкнуть их губ. Но когда я приблизил хуй к лицу Сабры, она краем глаза увидела его, сразу оторвалась от губ Стива и впилась в мой хуй, заглатывая его и борясь с рвотным рефлексом, так что я кончил ей прямо в глотку. Зря что ли она просила нескольких мужчин?

Чуть я вытащил хуй из её рта, Стив всосался в её рот, вылизывая остатки моей спермы, и тут же кончил в Сабру. Сабра потом сказала мне, что, пока она мне лизала, он шепнул ей в ухо, чтобы она не проглатывала всё, а оставила для него. Но всё, увы, ушло в глотку. Я давно замечал у Стива универсальность в его подходе к полам.

Мечта Сабры свершилась – в неё один за другим кончили три мужчины, и я поставил последний оргазм над i, долизав Сабру.

Стив, удовлетворённый, наблюдал за нами, а когда мы расцепились, стал рассказывать о проблемах в своей компании, о беременности своей жены, о музыке, которая ему по душе – короче, мы уже не могли дождаться, пока он уйдёт.

На следующий день Стэн позвонил мне и попросил телефон Сабры.

– Никак действительно влюбился? – поинтересовался я.

– Она мне ужасно нравится, – признался Стэн.

– Ты знаешь, я должен сначала спросить, не возражает ли она, – сказал я.

– Она не будет возражать, но если хочешь, спрашивай её, только, пожалуйста, не тяни.

Я не тянул, позвонил. И Сабра действительно не возражала.

– Я люблю, когда в меня влюблены, – сказала она.

– А ты что, тоже влюбилась?

– Ещё не знаю.

– Ну, как узнаешь, сообщи, – попросил я.

– Обязательно, – пообещала она.

Через пару месяцев звоню я Стэну:

– Тут есть девица, хочет двоих мужчин. Хочешь присоединиться?

– Понимаешь… – замялся Стэн, – тут у нас с Саброй отношения установились, и мы решили ни с кем другими больше не заниматься любовью. Кроме наших супругов, конечно.

– Уже обет верности дали? – удивился я.

– Что-то вроде этого.

– Так ты что, к ней ездишь?

– Мы встречаемся на полпути, в отеле.

– Ну и как часто вы встречаетесь?

– Минимум раз в неделю, а то и по два.

– А баба-то новая, 25, свеженькая, грудь не меньше, чем у Сабры, – решил я его пособлазнять.

– Это, конечно, хорошо, – проговорил он мечтательно, но тут же пресёк желание и утвердил свою позицию ещё раз, – нет, мы с Саброй договорились. Нам так хорошо вдвоём, и я не хочу ставить под угрозу наши отношения.

– Как хочешь, – подивился я, но оставил ему путь для возвращения, – дай знать, если передумаешь.

Через несколько дней я позвонил Сабре и предложил ей повторить её радостный опыт, соблазняя её новыми хуями.

– Я тебе очень благодарна за всё – без тебя я бы никогда и не исполнила свою мечту, но мы со Стэном теперь встречаемся. Он тебе не говорил?

– Говорил, но неужели и ты будешь пренебрегать наслаждением, как и он?

– Стэн меня вполне удовлетворяет, и он меня боготворит. Я не хочу подвергать опасности наши отношения, так что мы договорились, что никого другого у нас не будет.

– Вы оба должны на меня молиться, что я вас свёл, такую любовь получили в подарок.

– Да, мы со Стэном часто вспоминаем тебя с благодарностью.

– А он тебя в зад-то ебёт? – я знал, что Стэна этот путь не интересует.

– Нет. Но я легко обхожусь без этого.

– Хочешь не обходиться, а со мной заходиться? Помнишь, как тебе понравилось?

– Это звучит соблазнительно. Но всё-таки я пока должна отклонить твоё предложение.

– Пока? – зацепился я с надеждой.

– Да, пока, – Сабра решила мою надежду не убивать.

С тех пор я приблизительно раз в месяц связывался то со Стэном, то с Саброй, предлагая им разные мероприятия, то порознь, то вместе. Но они порознь и вместе стояли на своём. Вернее, на своей верности. В итоге их верность была весьма практична – они опасались подхватить дурную или дурные болезни, тем более, что близкая подруга Сабры недавно подхватила не что-нибудь, а СПИД.

Но самое интересное, что мне названивал Стив и тоже интересовался телефоном Сабры, в котором она ему отказала, и спрашивал, когда мы опять с ней встретимся. Я неопределённо говорил, что когда-нибудь. Потом он пропал и больше не появлялся.

Вдруг звонит мне Сабра – я обрадовался, и сразу спрашиваю:

– Хочешь?

– Послушай сначала, что я тебе расскажу, – говорит она, и из этого «сначала» сразу брызнуло её желание встретиться.

– Мы со Стэном как-то опять тебя вспоминали, и стал он говорить, как его возбуждало наблюдение за мной, когда ты во мне был и стал подводить к тому, что не хочу ли я повторить. Ну, я не заставила себя долго упрашивать. Договорились, что он тебе позвонит. Но ты тогда уехал в командировку на неделю.

– Да, точно, хотя это была не вполне командировка, но давай, рассказывай дальше.

– А что это было?

– Какая разница? – сказал я, уже жалея, что ляпнул не только из хвастовства, а больше желая её задеть. И, видно, задел.

– Мне интересно. Скажи, а то я тебе больше никогда не дам.

– А если расскажу, дашь?

– Посмотрю. Но если не расскажешь, точно не дам.

– Ну ладно, ничего особенного, ездил с девицей в Чикаго поразвлечься.

– А… – задето протянула Сабра, будто я был её законным любовником. Она так жаждала получать внимание отовсюду… Но она быстро оправилась, и продолжала.

– Тебя не было, Стэн загорелся, и мне давно хочется. Я спрашиваю Стэна, а у тебя нет другого приятеля. Стэн говорит, что есть один. Клиент, с которым он подружился. Я расспросила, кто он и что – оказалось, тоже женат. Я говорю: приводи его. Короче, приезжает он и кто бы ты думал, с ним? – Стив.

– Стив? – поразился я, – Как же они друг про друга узнали?

– Ничего они друг про друга и не знают.

– А как же это получилось?

– Стив пришёл в стэновский банк получить заём для своего бизнеса, и Стэн с ним начал заниматься. Ты же знаешь, как Стив поговорить любит. Вот он и разговорил Стэна, они в бар пару раз сходили, и Стив рассказал, как он с тобой третьим бывал. Имён он, к счастью, не называл. Короче, хорошо, что, когда Стив вошёл в дом, Стэн пропустил его вперёд и не видел выражения его лица. Я-то с собой совладала. И сразу спросила первая: Как вас зовут? Стив пришёл в себя и подыграл мне.

– Ну, а если бы всё раскрылось – подумаешь!..

– Что ты, я сказала Стэну, что я была втроём только с ним и с тобой, а то он временами бывает чрезмерно ревнивым. Но это ещё не всё.

– А что ещё?

– Помнишь, Стив просил меня твою сперму не глотать и с ним поделиться?

– Как же, помню-помню.

– Он меня снова попросил не глотать. А мне давно было интересно посмотреть, как мужчины сосут, вот я и говорю Стиву: «А ты Стэну пососи». Стэн возражать не стал. Стив меня ебёт и в то же время Стэну сосёт. А потом я говорю, чтобы они поменялись местами. Стэн в меня конечно сразу вставил, а Стив ему хуй в рот суёт, ну, Стэн и стал Стиву сосать.

– Прекрасно, все довольны и ты посмотрела мужское представление.

– В том-то и дело, что им так понравилось, что они стали друг другу сосать, а на меня – никакого внимания. Мне даже пришлось Стива просить, чтобы он не всё глотал. И вообще они стали меня использовать только чтобы к концу подойти, а как кончать, сразу вытаскивают и в рот друг другу спускают. В меня ни капли попадать не стало. Они потом отдельно без меня встречаться стали.

– Вот это да, – воскликнул я. – Самое время тебе ко мне возвращаться.

– Вот я тоже подумала, – ведь не напрасно же ты меня всему учил.

– Приезжай скорее, – сказал я. – Четыре часа я ещё выдержу.

– Только я хочу, чтобы ты был один, не приглашай больше никого.

– Любовь? – спросил я.

– Любовь! – подтвердила Сабра.

 

Стыд мне и позор!

[34]

Это было в те времена, когда Лас-Вегасский главный прошпект, на котором до сих пор всё и происходит, кончался хилым, малоэтажным казино Frontier, а сразу за ним открывалась пустыня. Правда, уже был сооружён предвестник будущего – Caesars Palace. В нём-то мы с Жорой и околачивались, хотя спать волочились в отель подешевле – напротив.

Тогда я был постоянно голоден. Всё время хотелось женского мяса. От вегатерьянства-романтизма – тошнило.

Я прилетел в Лас-Вегас вместе со своим приятелем Жорой, тоже недавним эмигрантом, никогда не унывающим бывшим гитарным музыкантом с деловой жилкой. Жилка эта у него превратилась вскоре в жилу, причём в золотую.

Жора успешно продавал машины – он делал это весело и с вдохновением. Покупатели, а особенно покупательницы, расслаблялись с ним и легко расставались с деньгами.

Среди продавцов Жора был рекордсменом в следующем виде делового спорта: когда владелец новой машины приезжал на первую профилактику, Жора увлекал поджидавшего машину владельца в зал с автомобилями и убеждал его поменять свою машину на другую, более высокого класса за незначительную добавку. По сравнению с деньгами, которые владелец новой машины уже ежемесячно платил, эта добавка казалась действительно небольшой, но машина более высокого класса была исключительно соблазнительной. Таким образом, покупатель, приезжал в магазин на одной новой машине, а уезжал домой на другой новой машине, но более дорогой.

Помимо успехов в продажах Жора был успешен и в превращении покупательниц в любовниц. Он выглядел чрезвычайно представительно: высокий, широкоплечий, с лёгкой полнотой, с длинными чёрными волосами и ярко голубыми глазами. Его полные красные губы и ласковая речь с доброй усмешкой были последними каплями для переливания женской похоти через край. Густой Жорин акцент действовал для большинства американок как дополнительная очаровательная деталь. Женщины покупали у него машину и вскоре везли его на ней к себе в постель. Жора снисходительно выполнял мужские обязанности, поскольку женщины не вызывали в нём продолжительного восторга. Он отзывался о них так: «Женщина, как кошка – подошёл, погладил и пошёл дальше».

В те золотые времена эмигрантов из России было раз два и обчёлся, и потому американцы ещё верили каждому их слову. Жора этим пользовался во всю. Однажды его остановил полицейский за то, что он промчался на красный свет. В ответ на вопрос полицейского, почему он это сделал, Жора пожаловался на свою старую привычку, выработанную в России, стране, где всё наоборот по сравнению со Штатами. В России, мол, по красному едут, а по зелёному – стоят. Полицейский подивился российской дикости и отпустил Жору без штрафа.

Расположившись в отеле, мы бросились осматривать сияющие окрестности. Участие в играх поначалу нас не влекло, мы больше наблюдали за игорными страдальцами. Повсюду попадались объявления и рекламки добрых за деньги самочек. Вокруг столов с дорогими играми оказывались самые красивые женщины, поджидающие того, кто выиграет значительную сумму.

Я же искал бесплатных баб, а Жора искал бесплатную жратву. Но все бесплатные женщины интересовались игрой, а платные интересовались теми, кто выигрывает. Жоре везло больше. Он нашёл несколько ресторанов, где за какую-то мизерную плату можно было есть, сколько хочешь. Я сидел за столиком с Жорой и наблюдал, как он ходит к буфету, наваливая себе новую порцию после очередной, умолотой. Так он мог есть часами и прекращал поглощение пищи только потому, что уставали челюсти, а вовсе не потому, что внутри его большого тела не оставалось места. А я наедался одним блюдом и сожалел, что больше ничего в себя впихнуть не могу. Я предрекал Жоре, что его скоро перестанут пускать в подобные рестораны, как не пускают в казино людей, которые постоянно выигрывают.

К вечеру мы с Жорой дорвались до первой в наших жизнях рулетки. Я пытался хоть как-то использовать своё дырявое инженерство и выработать систему для выигрыша. Прежде всего я решил установить предел проигрыша в 200 долларов, по достижении которого прекратить игру. Я и Жора осторожно ставили по доллару и то выигрывали, то проигрывали. Но вскоре обнаружилась чёткая тенденция к проигрышу.

И вдруг меня осенил показавшийся идеальным метод для достижения великой вероятности выигрыша: нужно дождаться, пока

пять раз подряд выпадет на красное, и тогда поставить на черное. Смысл сего поступка был прост: после пяти раз красного вероятность выпадения снова красного мала – уж пора выпасть чёрному. Если же всё-таки на шестой раз выпадает опять красное, я удваиваю ставку на чёрное (чтобы окупить проигрыш и ещё выиграть) с уверенностью, что в седьмой-то раз красное уж никак не должно выпасть. Но если всё-таки опять выпадает красное, я снова ставлю на чёрное и учетверяю ставку. На восьмой раз чёрное должно выпасть уже обязательно.

И что бы вы думали? – Моя система работала около двух часов. Значительная часть времени уходила на то, чтобы дождаться, пока пять раз подряд выпадет один и тот же цвет, кроме того, мы ставили мелкие суммы и выигрывали по мелочи. Но выигрывали систематически. Жора-музыкант, денежных дел мастер, посматривал на меня, инженера, с уважением.

Но только я решился увеличить ставку, как после подряд пяти красных выпало ещё пять, и эта бесконечная краснота съела весь мой выигрыш и мои предельные двести. Оказалось, что теорию вероятности я понимал превратно.

Жора, впечатлённый моим логическим обоснованием своих действий, сначала использовал мою теорию, но потом решил следовать своей артистической натуре и проигрался с таким же триумфом, как и я. Так мы осознали, что казино – это место для неизбежного проигрыша.

Было уже за полночь и на грустном обратном пути через зал с выкрикивающими на разные голоса игральными автоматами я свернул в сторону от прямого пути к выходу, подошёл к автомату, бросил квотер и дёрнул за ручку. В глазах замелькали груши-яблоки-апельсины-вишни – и вдруг все фрукты-овощи закатились и остановился сплошной вишнёвый ряд. Игральный автомат заголосил, замигал огнями и хотя не золотой, но почти серебряный дождь хлынул из его нутра. Насыпалось квотеров на сотню долларов. Подошёл служитель и дал мне пластмассовую бадью, куда я эти квотеры пересыпал. Сами считайте, сколько их получилось, но по весу – килограммов десять насыпалось.

Жора обрадовался за меня, как за себя, и стал предлагать схватить судьбу за грудь и вернутся к рулетке, чтобы отыграться и выиграть. Но мои протрезвевшие математические познания говорили мне, что нужно сваливать да побыстрее, пока и эти квотеры не уплыли.

Я шёл с ценным грузом в руках, торопясь к себе в гостиницу, а Жора, улыбаясь, шагал за мной. Я даже не догадался, что надо бы поменять металл на бумажки, а когда догадался, мы уже были в номере.

– Бабу куплю. – объявил я Жоре.

– Ты что, серьёзно? – спросил меня Жора.

– Абсолютно. Хоть польза будет от сотни – обратно отдавать я её не хочу.

– Я никогда за баб не платил и не буду! – поведал мне Жора своё жизненное кредо.

– А где твои бесплатные бабы? – поинтересовался я и драматически заглянул под его кровать. – Что-то не видать ни одной.

– Надо – будут, – заверил меня Жора.

– Мне уже надо, – сказал я и раскрыл телефонную книгу. Из объявлений массажных и эскортных компаний можно было составить отдельную книгу. Книгу жизни.

– Хочешь одну на двоих? – спросил я Жору.

– Нет, я с проституткой не хочу, – пренебрежительно подтвердил Жора.

– Не хочешь, мне больше останется, – сказал я, набирая первый телефон в разделе на букву А.

Вообще-то Жора был человек активный, и мы с ним часто ходили на охоту по барам. Женщины его любили, а он над ними смеялся. Сначала им тоже становилось смешно из попугайных соображений, и они ему отдавались. Потом Жора продолжал смеяться, а женщинам уже хотелось плакать. Но в Лас-Вегасе Жора почему-то внимания на самок не обращал.

Тогда на сотню долларов можно было хорошее женское мясо купить, и я вскоре договорился о свежем куске на час. Я выбрал помоложе и покрасивей и кое-как описал, что я тогда понимал под красотой. Возраст мне пообещали до двадцати и после восемнадцати. Самый вкусный легальный промежуток.

Жора посмеивался, слушая мои переговоры, и через минут десять деликатно ушёл, хотя я предлагал ему остаться и, если не присоединяться, то хотя бы спать или смотреть телевизор со своей кровати.

Пока я ждал заказ, я вспоминал своё совокупление с Шерри накануне моего отлёта в Лас-Вегас. Произошло это в её новой машине, которой она хотела мне похвастаться. Там на заднем сидении было удобно, как в кресле. Шерри сидела на мне и пихала свои соски в мой рот – без этого ей не кончалось. Я не сопротивлялся, а наоборот – радостно впадал в младенчество.

Согласно договорённости через полчаса ко мне явилась весьма миловидная мексиканочка, которой, вполне возможно, и было восемнадцать. Она с трудом говорила по-английски, но тем не менее смогла рассказать, что содержит семью в Мексике. Звучало правдоподобно. Но разжалобить меня больше, чем на сотню долларов было невозможно, так как к тому времени это были практически все мои деньги, которые и были тотчас затребованы авансом за предстоящие услуги.

Я указал на бадью с квотерами, стоящую на ночном столике. Мексиканка посмотрела на меня и поинтересовалась, сумасшедший ли я.

– Почему ты не поменял монеты? – спросила она.

– Не успел – к тебе торопился! – объяснил я, и мы оба прыснули от смеха.

В итоге я получил должное удовольствие. Причём во множественном числе. И в превосходной степени. Мексиканочка всячески демонстрировала взаимность в чувствах. Причём я смог засвидетельствовать неопровержимые доказательства этой взаимности.

Она ушла, с трудом держа бадью перед собой в руках и чуть не столкнулась в дверях с Жорой. Тот шарахнулся от неё в изумлении, пожирая её голодным взглядом. Представлять их я не стал, а Жора ошалело спросил меня:

– Она взяла у тебя оплату в квотерах?

– Да. А что, это не деньги?

Жора упал на кровать, хохоча. Снимал напряжение.

– А ты чем занимался? – поинтересовался я.

– Сходил поесть – роскошный ресторан отыскал.

– Ну вот, все сыты, – заключил я.

– А как ты с ней?

– Сначала так, потом эдак. Но девочка прекрасная. Кончает автоматными очередями.

На следующий день мы уже летели домой и в самолёте, при посещении туалета, у меня возникли рези при мочеиспускании и прочие замечательные симптомы гонореи, триппера, французского насморка, перелоя, хуерыка, и т. п.

«Проклятая малолетка, – чертыхнулся я про себя, – Жора, как чувствовал, не хотел ко мне присоединяться. А я так мечтал сегодня в Шерри забраться, и она небось сразу позвонит время единения назначать. Придётся как-то отбояриваться и срочно лечиться.»

И действительно, дома на ответчике Шерри просит сразу позвонить, как приеду. Решил, скажу, что насморк, что простудился, что температура высокая. То, что насморк французский, ей знать не положено.

Звоню Шерри. Она каким-то не своим голосом разговаривает, но о встрече ни слова. И вдруг объявляет, что у неё появились выделения, жёлтые и вонючие.

Я взял Шерри на пушку, грозно спросив, спала ли она с кем-либо, так как у меня тоже образовались симптомы. Она сразу раскололась – был, мол, у неё романчик перед моим отъездом. Я сразу предложил ей поехать вдвоём в круглосуточную венерологическую клинику. Она не возражала – обрадовалась лишний раз прокатиться на своей новой машине. Приехала и визгливо затормозила под моими окнами.

В клинике нас развели по кабинетам, глянули на наши капли в микроскоп, торжественно объявили диагноз, наказали, как вести себя сейчас и впредь, а также вручили по пузырьку с таблетками и по пачке презервативов. А заодно кровушку на Вассермана вытянули в пробирки. В те времена – это было самым страшным, что могло случиться в результате любвеобилия.

Мы с Шерри подошли к фонтанчику с водой и налили в бумажные стаканчики, чтобы запить первые таблетки, и тут, как по наитию, мы переглянулись – я взял свою таблетку в рот и поцеловал Шерри, перепихнув языком таблетку ей в рот. Она запила её, взяла свою таблетку и передала её мне таким же любовным способом.

Едем мы обратно, спрашиваю, в каком магазине она машину купила, уж не в том ли, думаю, где Жора работает. Оказалось, что именно в том и что именно Жора эту машину ей продал, и что Шерри его отблагодарила по полной женской программе. И было это за два дня до нашего отъезда в Лас-Вегас. Следовательно, я подхватил от неё Жорину заразу на следующий день.

Жора мне ничего не сказал о своём приключении с Шерри, и в этом не было ничего удивительного – он, в отличие от меня, был скрытный. Теперь мне стало понятно, почему он на баб в Лас-Вегасе не бросался – симптомчики-то у него раньше выявились. Вот он и нажимал на жратву вместо баб.

Мы решили не медля позвонить Жоре, обрадовать его новостью.

Сначала взял трубку я:

– Жора, я знаю, почему ты не хотел со мной в Лас-Вегасе мексиканочку делить, – таинственно сказал я.

– Почему? – настороженно спросил он.

– Потому что у тебя с конца капает да жжёт дьявольским огнём.

– А ты откуда знаешь? – воскликнул он.

– Сейчас тебе объяснят откуда, – пообещал я и передал трубку Шерри.

– Жорик, ты зачем меня заразил? – обратилась она к нему.

Затем последовала немая сцена в исполнении Жоры, потом слёзы оправдания в том же исполнении, затем нервный смех от очередной реализации, что мир тесен, а у женщины – нет.

По ходу разговора выяснилось, что Жора никогда раньше гонореей не болел и теперь убеждал себя, что появившиеся симптомы – всего лишь раздражение, и оно скоро само пройдёт. Мы развеяли его иллюзии и дали адрес клиники. Выяснять, от кого подхватил он, было уже неинтересно. Это мне напомнило бы мои математические расчёты с рулеткой.

Но самое грустное в этой истории то, что я на мою чистую и честную мексиканочку понапрасну подумал, а сам её триппером заразил. Заметьте, не проститутка меня заразила, а я – проститутку. Стыд мне и позор!

 

Вещие капли

[36]

Григорий называл себя Грегом, но все сослуживцы за глаза добавляли к его имени кличку Crazy Russian. Когда он с приятелями-коллега-ми отправлялся в бар в пятницу после работы, то он не сидел и медленно напивался, как большинство посетителей бара, а выпивал лишь одну стопку водки и переходил от девушки к девушке, заговаривал с ними и набирал у них номера телефонов, по которым названивал им до следующей пятницы. И часто уходил из бара не с приятелями, а с владелицей одного из телефонов. Грег был щедрым, знакомил своих скромных коллег с девушками и делился избытком номеров телефонов, то есть телефонами тех девушек, которые ему понравились меньше прочих. За это сослуживцы Грега любили его, и в прозвище Crazy Russian звучало сплошное почтение и восхищение.

Однажды к концу рабочего дня к Грегу подошёл Тим из соседнего отдела, пухловатый блондин лет двадцати пяти, и попросил его перевести письмо, написанное по-русски. Тим рассказал, что это письмо он получил по электронной почте от девушки из России: сначала она написала на английском – ломаном, но всё-таки достаточно понятном, чтобы опознать девушкины намерения познакомиться с американцем. Тим решил проверить, действительно ли девушка русская, и попросил её прислать письмо на её родном языке. И вот теперь он обращался к Грегу как к эксперту. Грег торопился закончить какой-то проект, не хотел отвлекаться и предложил Тиму заехать после работы к нему домой – Грег жил рядом с офисом, – чтобы заняться переводом длинного письма. Тим с готовностью согласился.

– Раз такое русское дело, – сказал Григорий вошедшему Тиму, – давай дёрнем по стопке водки.

Тим замялся, но отказаться не посмел, ведь он пришёл к Грегу за одолжением. Грег опрокинул стопку одним глотком, закусил огурчиком и протянул другой огурчик на вилке Тиму, который последовал примеру хозяина и, разумеется, закашлялся.

Коллеги сели на диван и Григорий стал переводить письмо. Девица по имени Света была из какого-то сибирского городка, она расписывала, как учится в местном университете, и до чего она красива. У Тима в кармане была ею присланная фотография – смазливая наглая рожица на стройном тельце и всё это лет двадцати. Света сообщала, что мечтает о семье и об Америке, а также о свободе и взаимоуважении.

Грег предупредил Тима о голодных русских девочках, оправдывая их хищность царящим в российской провинции сплошным травоядством, тогда как самочки мечтают об американском мясе, – и Грег многозначительно указал пальцем себе в промежность. На это Тим, явно захмелевший от непривычной водки на пустой желудок, посмотрел Грегу в глаза и проникновенно спросил: «Можно я тебе пососу?»

Грег слегка ошалел, посмотрел на длинноволосого Тима с розовыми щеками, которые почти не требовали бритвы, и подумал: «А пусть пососёт: оргазм есть оргазм. И вообще интересно, кто лучше сосёт, баба или мужик? Хотя, какой он мужик?»

– О’кей, – сказал Грег, и Тим сразу опустился на колени перед сидящим на диване Грегом, расстегнул ему ширинку, потом распустил ремень на брюках, расстегнул брюки и стал их спускать. Грегу пришлось привстать, и Тим умело стянул с него брюки вместе с трусами. У Грега хуй уже стоял – эрекция у него появлялась от самого слабого намёка на секс, а часто – даже не дожидаясь намёков. Тим жадно заглотал хуй и начал кивать, умело обхаживая его языком.

«Совсем неплохо», – подумал Грег, закрыл глаза и с лёгкостью представил на месте Тима одну из своих подруг.

Тим был опытным сосальщиком и когда он почувствовал во рту каплю из простаты, предвестницу скорых капель семени, – он отстранился от Грега и попросил его:

– Кончи мне в зад, пожалуйста.

Грег, в этот патетический момент готовый чуть ли не на всё ради оргазма, воспринял предложение как вполне приемлемое, хотя раньше ему не приходилось иметь дело с мужчиной. Да и Тим смотрел на него такими молящими глазами, что Грег опять сокейничал.

Тим быстро сбросил туфли, снял брюки с трусами и в одном свитере лёг на бок, обратясь большим круглым задом к Грегу.

Грег понял, что спущенные брюки надо снимать совсем и запрыгал на одной ноге, не сводя глаз с безволосых белых ягодиц. Внутри оказалось, как в женщине, лица Тима было почти не видно, и у Грега возникло ощущение, что под ним женское тело с большим мягким и гостеприимным задом. Грег наклонился вбок, чтобы посмотреть, что же делает Тим, и увидел его маленький плохо стоящий хуй, который тот теребил одной рукой. Когда на Грега накатило и он выпустил рвущееся наружу семя, Тим зашевелил рукой быстрее и тоже зарадовался своему выпорхнувшему семени.

Грег вытащил член и пошёл в ванну его помыть. Он всегда делал так, побывав в женской прямой кишке. Подставляя член под струю тёплой воды, Грег думал, что нарушил свою заповедь – ни с кем на работе не заводить шашней. Но заповедь эта всегда была обращена на женщин, а тут Грег её нарушил совершенно с неожиданной стороны.

Когда Грег вышел из ванной, Тим уже стоял в поднятых и застёгнутых брюках. В руках он держал письмо от Светы.

– Ты не будешь возражать помочь мне с переводом, если она снова напишет мне по-русски?

И так как этот вопрос прозвучал слишком многозначительно, с намёком на будущую подобную встречу, Тим добавил:

– Но я попрошу её, чтобы она впредь писала только по-английски.

– Всё нормально, переведу, – сказал Грег и добавил по теме. – Было совсем неплохо. А тебе понравилось?

Обрадованный благожелательной реакцией Грега, Тим широко улыбнулся, подтвердил свой восторг словесно и собрался уходить. Грег краем глаза посмотрел на диван, не разлил ли Тим своё добро. Диван был чист – Тим всё учёл.

Следующие пару месяцев Тим и Грег встречались раз десять в тех же условиях и по той же программе. Однако из разговоров с Тимом Грег узнал, что тот мечтает жениться и иметь детей, хотя за всю свою жизнь Тим смог заняться удовлетворением свой похоти только с одной женщиной, в которую ему так и не удалось проникнуть из-за отсутствия эрекции. Так что они по очереди потрудились языками, причём Тим излился женщине в рот, а когда он опустился к её чреслам, чтобы доставить удовольствие женщине, то отпрянул от запаха, который показался ему отталкивающим.

Грег, членом выпрямляя в струнку прямую кишку Тима, обещал, что познакомит его с женщиной, чтобы Тим наконец понял, что запах пизды прекрасен, а следовательно, его надо любить. Обетованная женщина возбуждала Тима ещё больше, и он только радостнее поддавал, сжимая член Грега своей кольцевой мышцей.

Русская девушка Света через несколько писем живо вошла в роль и стала называть Тима «любимым», жаждать его поскорее увидеть и жаловаться на бедность, которая не позволяет ей тотчас купить билет на самолёт и броситься навстречу Тиму. Кроме того, она осыпала комплиментами его внешность, душу и все, что ни подворачивалось под красное словцо. Грег предостерегал Тима от попадания под чары российской цирцеи, и Тим по совету Грега прямо написал Свете, что денег он ей посылать не будет, после чего внимание Светы сразу переключилось на какого-то другого владельца валюты, письма прекратились, а с ними и переводческая деятельность Грега.

Естественно, что любовный пыл Грега полностью не иссякал в заду Тима, – Грег радовал своим целенаправленным вниманием нескольких женщин, и они в ответ доставляли ему немало радости.

Среди них была актриса, которая играла одну из трёх сестёр в чеховской пьесе, и Грег использовал это как предлог прийти за кулисы. Спектакль ставил режиссёр, приехавший из России и не знавший ни слова по-английски. Он руководил американскими актёрами только с помощью личного примера, наотрез отказываясь от переводчика. Режиссёр проигрывал роль каждого персонажа сам, показывая соответствующему актёру или актрисе, как надо эту роль исполнять. Грег сначала познакомился с режиссёром, а тот уже представил Грега полюбившейся актрисе. Актрису звали Дженни, и она ласково приняла комплименты от Грега, но отказалась пойти с ним в бар после спектакля. Увидев, как огорчился поклонник, Дженни написала на программке адрес своей электронной почты и протянула Грегу. В результате последовавшей интенсивной переписки выяснилось, что Дженни – лесбиянка и живёт с «женой», как она называла свою подругу, причём жена по имени Бонни играла в спектакле вторую сестру. Бонни, по словам Дженни, ненавидела мужчин, причём настолько, что у них в доме, на стене в гостиной, висело распятие, на котором вместо Христа был гвоздями распят хуй. Именно такой судьбы Бонни желала всем мужским половым органам.

– А третья сестра из пьесы – тоже лесбиянка? – поинтересовался Грег.

Дженни рассказала, что та актриса, по имени Грета, – гетеросексуалка и замужем, но Бонни и Дженни работают над тем, чтобы приобщить и её к радостям женской любви.

Грегу всё это ужасно понравилось, и для начала он решил взяться за Дженни, чтобы вывести её на «мужскую» дорогу. Выбор слабого звена в цепи оказался верным – Дженни призналась Грегу, что тайком от Бонни она мечтает о мужчинах, ей хочется попробовать хуя. И разве можно в этом винить женщину?

В 13 лет Дженни оказалась в руках взрослой лесбиянки, которая её выводила на такие оргазменные высоты и одновременно так стращала мужчинами, абортами и детьми, что Дженни полностью отдалась женщинам и последние два года жила с Бонни. Отец Бонни развращал её с пятилетнего возраста и даже предоставлял её своим друзьям для недетских удовольствий. Так что Бонни, с детства напуганная хуями, которые приносили ей лишь боль вместо удовольствия, признавала только женщин. Папашу Бонни посадили за растление дочки, когда ей было двенадцать, мать её умерла сразу после рождения дочери, и потому Бонни довоспитывалась приёмными родителями – лесбийской парой.

Бонни и Дженни познакомились в театральной школе и прониклись друг другом так, что уже подумывали завести ребёнка и зажить семьёй. Дженни ревновала Бонни к другим женщинам, а Бонни ревновала Дженни к возможным мужчинам, женским чутьём угадывая любопытство своей подруги.

Грег был далеко не первым мужчиной у Дженни. Она, что называется, дорвалась до хуёв и всячески их в себя засовывала, но прочие отношения с мужчинами она поддерживать не умела и не хотела: полового общения с ними ей вполне хватало. Недоступное с женщинами ощущение заполненности твёрдым мясом, выстреливающим горячей спермой, открыло Дженни новую вселенную.

Так что ничего удивительного не оказалось в том, что Дженни радостно согласилась на предложение Грега почувствовать в себе сразу два хуя. Для Дженни это было внове. А Грег решил тем самым предоставить Тиму возможность побыть с жаждущей и красивой женщиной под личным руководством и при участии Грега.

Грег и Тим поджидали Дженни, которая должна была приехать к Грегу на квартиру. Мужчины разделись, Тим для разогрева сосал член Грега, а Грег отстранялся, когда чувствовал, что подступает оргазм – он хотел все силы отдать Дженни и показать Тиму, как это делается. Наконец в дверь постучали, и Грег пошёл открывать дверь.

– О, ты уже готов? – радостно заулыбалась Дженни, входя в гостиную. – Я еле вырвалась: Бонни заподозрила неладное и чуть не закатила мне скандал. Но я успела убежать. А где твой приятель?

– Он в спальне.

Дженни скинула кофточку, Грег щёлкнул замком её лифчика и Дженни с торчащими в стороны сосками вошла в спальню, где на кровати им навстречу приподнялся Тим.

– Ой, какой миленький мальчик, – воскликнула Дженни, села к нему на кровать и поцеловала Тима в губы, взяв его член в кулачок.

Тим крепко прижался к Дженни, не очень хорошо представляя, как подступиться к женщине, с чего начать.

Дженни сняла с себя юбку и ещё что-то и бросилась на Тима. Грег с растущим удовольствием наблюдал за счастливым Тимом и жадной Дженни, которые целовались с таким пылом, будто в первый раз в жизни. Впрочем для Тима это и был первый раз такой силы и раскрепощённости. Дженни, не выпуская из руки хуёк Тима, легла на спину, увлекая Тима на себя. Грег расположился у любовников в ногах, смотрел им в торцы и наблюдал, как Тим, не отрываясь ото рта Дженни, пытается методом проб и ошибок попасть плохо стоящим хуем во взмокшее влагалище. Грег вспомнил рассказ знакомого фермера о том, как тот часто помогал совокупляться скоту, направляя неверный животный член во влагалище самки. Грег протянул руку и стал пальцем пропихивать хуй Тима во влагалище Дженни. Так как хуй стоял плохо, он выскальзывал, и Грег заправлял его на место, придерживая, чтобы он снова не выскользнул. Постепенно хуй затвердел и задвигался в нужных направлениях. Дженни застонала. Она кончала легко и помногу. А вот Тим не мог кончить. Он уже весь вспотел, а хуёк его всё двигался без выплеска.

Тогда Грег решил помочь коллеге, создав привычную обстановку: Грег развёл в стороны его движущиеся ягодицы. Тим сразу остановил колебания, давая Грегу возможность проникнуть до упора в свой зад. Ощутив хуй Грега в привычном месте, Тим через несколько секунд излил в счастливую Дженни своё семя, впервые за всю свою жизнь – по назначению.

Грег решил не кончать в Тима, а приберечь семя для Дженни, вытянул хуй из размякшей кишки Тима и лёг рядом со счастливой парочкой. Тим и Дженни оказались на боку обнявшись. Тим, как маленький мальчик, уткнулся Дженни в грудь, а Дженни, как счастливая мать, прижимала Тима к себе. Грег поцеловал Дженни в губы, любуясь её сияющим взором, и устроился у неё позади. Грег поднял ягодицу и ввёл ей в зад свежевынутый хуй. Дженни ещё сильнее прижала к себе Тима.

Грег двигался в Дженни и наблюдал за идиллией: бездетная Дженни прижимала к груди взрослого сосунка, а Тим, жаждущий женщины, обрёл её, заполнил своим семенем и теперь посасывал в блаженстве её сосок в память о своём младенчестве.

Почувствовав, что тело Дженни содрогается от толчков, Тим раскрыл глаза и увидел Грега за спиной Дженни.

– Он тебя в зад ебёт? – спросил он Дженни.

Дженни с блаженной улыбкой на лице выдохнула «Да!» и снова притянула голову Тима к своей груди.

Наконец Грег ухнул и расплющил ягодицы Дженни, вдавившись в неё и допихнув хуй до тонких кишок. Дженни в этот момент отпустила Тима, завела руку назад и прижала к себе Грега. Грег замер на некоторое время, смакуя остатки наслаждения, и затем медленно вытянул сделавший своё дело орган.

Грег пошёл в ванную и отмыл следы пребывания в пищеварительном тракте.

Вернувшись в комнату, Грег стал одеваться:

– Я оставляю вас, ребята, наслаждаться, а мне пора идти. Не забудьте закрыть за собой дверь, когда будете уходить.

Тим уже был сверху на Дженни и готовился снова повторить свой гетеросексуальный подвиг, но уже без помощи Грега. Дженни подбадривала Тима стонами.

Грег быстрыми шагами направился к своей машине – его поджидала возлюбленная Ким, с которой он встречался уже год. Вернее, Ким ждала на этот раз не столько Грега, сколько подругу, с которой она познакомилась при его содействии. Ким, в отличие от Дженни, начала свой сексуальный путь традиционно, с многочисленных мужчин, и одним из последних стал Грег. Ему она поведала, что всё больше и больше ею овладевает любопытство к женщинам, которое уже давно перешло во влечение. Грег радостно взялся помочь Ким, резонно надеясь, что и ему самому перепадёт от её влечения.

Дженни, рассказывая Грегу, как сильно её любит Бонни, привела в качестве иллюстрации пример – адрес электронной почты Бонни выбрала такой, чтобы он отличался от адреса Дженни всего на одну букву, якобы для того, чтобы быть как можно ближе к Дженни, – Бонни добавила лишь букву L, которая должна была обозначать «Love».

Воспользовавшись проявлениями сей любви, Грег совместно с Ким написал Бонни письмо, в котором Ким рассказывала, что раздобыла адрес Бонни, чтобы выразить своё восхищение её актёрским талантом. Бонни польщённо откликнулась. Слово за слово – и женщины обменялись фотографиями, потом телефонами. Бонни упомянула, как всегда с показной гордостью, что она лесбиянка, и Ким ухватилась за это, чтобы с лёгким смущением признаться, как она мечтает попробовать женщину. Бонни сразу воспылала желанием преподать Ким первый урок. Они встретились в ресторане, и Бонни влюбилась в Ким с первого взгляда, но, конечно, не настолько, чтобы забыть о Дженни, или тем более бросить её. Нет, для Бонни это было страстным желанием свежести. Они договорились, что Бонни зайдёт к Ким на следующий день.

Ким жила в большом доме, который купили ей родители, и Грег задумал притаиться в соседней комнате и войти в спальню, когда женщины будут в самом разгаре. Грег мог точно определить «разгар» по особым стонам Ким, которые та исторгала на разных высотах возбуждения.

Когда обнажённый Грег появился в спальне, Бонни вскочила с кровати и прикрылась простынёй. Ким, ещё не пришедшая в себя от сильнейшего оргазма, который явственно услышал Грег, представила мужчину Бонни.

Бонни отрезала:

– Я не имею дела с мужчинами, так что если вы рассчитываете на менаж труа, то его не будет.

– Как угодно, – сказал Грег и стал ебать Ким, демонстративно вытягивая до конца и медленно всовывая член в пизду, чтобы Бонни было видно. Бонни, отводя глаза от зрелища, быстро оделась, послала воздушный поцелуй Ким, и Ким, крикнула ей вслед:

– Это было прекрасно! – и поглотилась прекрасностью, предоставляемой в тот момент Грегом.

Ким пребывала в восхищении от урока Бонни и объявила своему любовнику, что теперь она хочет иметь любовниц, что ощущения женского тела – это совершенно иная вселенная, не пересекающаяся с «мужской». Грег только поддакивал и поощрял новую страсть Ким. Он решил пригласить Дженни – уж она будет рада не только Ким, но и Грегу. Дженни сначала отказалась – она считала, что её совокупления с мужчинами не являются изменой, а с Ким она явно будет изменять Бонни. Но когда Грег рассказал про свидание Бонни с Ким, Дженни была сначала ошеломлена и уязвлена, но потом, после разъяснений Грега, согласилась, что и Бонни имеет право на развлечения с женщинами, как Дженни – с мужчинами. В итоге, Дженни со спокойной совестью, смешанной с чувством мести, согласилась провести сладкое время с Ким и Грегом.

После успешно возникшего тройственного союза с Дженни, Грег и Ким заключили дружеский союз: Грег стал поставлять ей любовников, а она ему – любовниц, причём как любовников, так и любовниц эта пара использовала совместно и попеременно. Такого рода договор и тщательное его соблюдение обеими сторонами устранили самое главное препятствие к женитьбе – Ким и Грег опасались, что при их мощных страстях семейная жизнь быстро им наскучит; но теперь, когда они привносили извне любовников обоего пола, что только усиливало взаимные страсть и уважение, они осознали, что являются идеальной парой и, не медля, сыграли свадьбу. Их первая брачная ночь была единственной за всю совместную жизнь, которую они провели только вдвоём. «Мой любимый Crazy Russian», – и молодая жена страстно обняла Грега, когда супруги согласовали, кого пригласят разделить их брачное ложе на следующую ночь.

Прошу прощения, что я забежал вперёд, – уж слишком образцовым оказался брак у Грега и Ким, и я не мог удержаться, чтобы поскорее не поведать о нём заинтересованным читателям.

Бонни ушла от Ким рассвирепевшая из-за вторжения ненавистного мужчины. Даже предстоящая вечеринка с подружками у неё в доме не могла отвлечь Бонни от возмущения, что именно они, мужчины, всегда портили лучшие моменты её жизни. Так и теперь: восхитительная Ким, которая обнимала и целовала её, лепеча, что она попала в новый мир наслаждений, которая дышала так часто, будто хотела вдохнуть весь аромат Бонниной пизды, – Ким снова находилась в руках «членообразного существа», как называла мужчин Бонни.

На вечеринку собралось с десяток её близких подруг. Поджидая возвращения Бонни, Дженни встречала гостей, среди которых была Грета, чеховская «третья сестра», на днях подавшая на развод, осознав свою тягу к двум другим «сёстрам».

Хотя все приглашённые уже не раз видали на стене в гостиной член, распятый на кресте, всё же он снова и снова притягивал взгляды женщин. Бонни и её подруги – крутые лесбиянки – всегда с торжеством взирали на это произведение искусства.

А вечеринка эта была посвящена полному оправданию Бонни в судебном процессе. Суд же состоялся по следующему поводу. Поводу весьма значительному.

С год назад Бонни оказалась одна на пляже вечером. Она была изрядной пловчихой, в колледже Бонни побивала на соревнованиях все рекорды в скоростном плавании. И вот Бонни уже искупалась, вышла на берег и села на песок, собираясь снять купальник и переодеться. Но тут из-за кустов вышли два парня и направились прямо к ней. Бонни почувствовала неладное, парни были явно навеселе и громко предлагали себя ей в любовники. Они уже скинули с себя одежду и были в узких плавках, из которых лезли наружу хуи. Это вызвало в Бонни особое омерзение, и она побежала к реке. Парни бросились следом за ней, не скрывая своих намерений прихватить её в воде. Бонни плыла, и парни с гоготом стали её нагонять, шлёпая по воде руками. Но они не знали, что имеют дело с профессиональной пловчихой. Бонни держалась от них на заманчивом расстоянии – почти рядом, вот-вот достанут. Но Бонни легко отрывалась и завлекала их на середину реки, где было сильное течение. Ребята стали уставать, но Бонни подпускала их так близко, что прекратить погоню было ниже их мужского достоинства. Ещё через некоторое время ребята стали заглатывать воду, а когда они почувствовали, что пора срочно возвращаться, течение уже относило их прочь от берега. Бонни делала всё, чтобы истощить их последние силы и привела их к месту водоворотов, расположение которых на реке ей было известно с детства. Именно в водоворотах очутились измотанные парни – и пошли ко дну. Бонни выплыла на берег и вызвала полицию. Оказалось, что кто-то заметил это происшествие и потому Бонни пришлось доказывать в суде, что она просто спасалась от насильников, не пытаясь их утопить. И её оправдали. Вот именно этот оправдательный приговор восторженно отмечали гневные амазонки.

Когда все были уже навеселе и пошли поцелуи и объятия, обещающие весёлую оргию, Бонни, оторвавшись от губ Дженни, воскликнула: «Ой, девочки, смотрите!»

Все прервали вкушение удовольствий и уставились на Бонни, а она указывала пальцем на стену, где висел распятый хуй: из дырочки в головке вытекала капля, а две других уже стекали по хую. Лесбиянки стали перешёптываться. Бонни подошла к распятию и осторожно и с опаской прикоснулась пальцем к одной из капель. Она была твёрдой, застывшей, частью материала, из которого был вылеплен хуй. Но Бонни точно помнила, что этих капель тут никогда не было. Бонни осенило, что это – знамение, и гости, увидев выражение её лица, затихли. Во время этой немой сцены в дверь постучали, дверь медленно открылась, и на пороге возник Тим. Он обвёл глазами женщин и, увидев среди них Дженни, радостно воскликнул её имя.

После той встречи приятелей с Дженни Тим безумно в неё влюбился, писал ей страстные письма и донимал просьбами о встрече, восхищаясь запахом её пизды, что было неоспоримым свидетельством истинной любви. Дженни в конце концов перестала ему отвечать, но Тим разузнал через Грега, где она живёт, и вот теперь явился незваным гостем.

Дженни смущённо оповестила своих подруг:

– Это мой приятель, Тим.

Бонни посмотрела на Тима оценивающим взглядом, и в голове её стало высвечиваться понимание происходящего и смысл знамения.

Дженни поманила пальцем Тима, он подошёл и посмотрел туда же, куда смотрели все. Для Тима, не знавшего, что капли семени появились только что, да ещё волшебным способом, зрелище не представляло собой ничего необычайного, разве что художественное решение знакомого образа показалось Тиму весьма кощунственным. Родители Тима были правоверными католиками, и он обучался в католической школе. Но Тим так давно не ходил в церковь и с таким омерзением вспоминал свои школьные годы, когда над ним всё время издевались и ученики, и учителя, что даже он со злорадством смотрел на это изваяние.

Как я уже упоминал, Бонни и Дженни давно хотели завести ребёнка и жить семьёй, но всё не могли решиться – нужно было найти подходящего мужчину, получить от него семя и впрыснуть куда положено. Бонни детей иметь не хотела, и ни за что не желала допустить, чтобы мужской член побывал во влагалище Дженни. Но тут, когда из члена на стене потекли капли и затем неожиданно явился Тим, – именно в эту секунду на Бонни снизошло откровение. Она подошла к Тиму, стоявшему рядом с Дженни, и шепотом позвала их для «важного разговора». Тим и Дженни переглянулись с плохо скрываемым испугом: вдруг их связь раскрыта? – и послушно пошли за ней на второй этаж. Бонни вошла в спальню, за ней – Тим и Дженни. Бонни закрыла дверь на ключ и торжественно заговорила:

– Я убеждена, что хуй на стене, у которого появились капли спермы – это знамение свыше. Меня ведёт Проведение, и я хочу, Тим, высосать у тебя семя.

Тим покраснел и удивлённо посмотрел на Дженни, не проговорилась ли она Бонни о чём-нибудь?

Дженни удивлённо спросила Бонни:

– А зачем тебе для этого я?

– Затем, что ты будешь его ласкать, чтобы он быстрее кончил, я не хочу, чтобы это длилось вечно. Разденьтесь! – скомандовала Бонни.

Когда те сбросили одежды, Бонни приказала Тиму лечь на спину, а Дженни – целовать его в губы.

Бонни сосала хуй только раз в жизни – как-то в школьные годы она оказалась в машине со старшеклассником. Тот вытащил предмет своей гордости и заявил, что если она настоящая женщина, то она должна ему пососать. Бонни чувствовала себя настоящей женщиной, ей исполнилось тринадцать и у неё начались менструации, поэтому она взяла хуй в рот. Мальчик, которому было шестнадцать, стал насаживать её голову и скоро извергся ей прямо в горло. Бонни закашлялась, испугалась и в омерзении отвратилась от случившегося. И вот теперь через столько лет она повторяла эту неприятную процедуру, но на этот раз она думала только об одном: как бы случайно не проглотить семя, и потому она поместила хуй во рту под углом, чтобы он упирался в щёку.

Сося, Бонни смотрела на целующихся и на сильное объятие, в которое Тим заключил Дженни. А Бонни играла с клитором Дженни, водя по нему пальцем, смоченным в её влагалище. Бонни скоро почувствовала, как солоноватая жидкость заполняет её рот. Осторожно придерживая семя у передних зубов, словно собираясь плюнуть, Бонни переместилась к бёдрам Дженни, растянула большими пальцами малые губы и приникнув к ним ртом, впрыснула семя во влагалище. Чтобы семя не вытекло, Бонни встала на колени у бёдер Дженни и положила её ноги себе на плечи.

Тим, извергнувшись, перестал целовать Дженни, разомкнул объятия и сел на кровати, наблюдая за действиями Бонни.

Дженни догадалась, что проделала Бонни, но не подала виду и лишь попросила Бонни, чтобы та долизала её.

– Дай мне сначала полюбоваться тобой, – сказала Бонни, не отрывая глаз от волшебных влажных очертаний и давая сперме стечь поглубже.

Дженни посмотрела вслед выходящему из спальни Тиму и с облегчением закрыла глаза – у неё уже две недели длилась задержка после встреч с Грегом, и она мучилась, как сообщить о своей беременности Бонни. А теперь радость материнства была неминуема, и Бонни будет себя считать духовным отцом ребёнка, думая, что это она вдула оплодотворившее семя.

Слух о «всплакнувшем» хуе быстро распространился среди его любителей и ненавистниц, и в квартиру Бонни потекли паломники: мужчины-гомосексуалисты и женщины-лесбиянки. Первые восхищались чудом эякуляции, вторые – видели в каплях свидетельство ужесточения крестных мук. Вскоре к толпе уверовавших в чудо присоединились и гетеросексуалы, которые искали обрести от капающего члена особую любовную силу и власть.

Дом Бонни был объявлен храмом, его купили у неё общественные организации и зачислили в список культурных памятников, охраняемых государством.

Чудесное семяизвержение тем не менее объяснялось весьма просто. После того, как Дженни рассказала Грегу о своеобразном распятии в доме Бонни, Грег, случайно оказавшись на каком-то garage sale, увидел там такое же распятие. Оказалось, что распятый хуй был произведением какого-то местного скульптора, и на том распятии, что попалось Грегу, автор украсил хуй каплями. Грег приобрёл это «произведение искусства» и показал во время очередного свидания Дженни. Тогда Дженни и пришла в голову мысль пошутить над Бонни и незаметно подменить её «сухое» распятие на распятие с каплями. Так она и сделала накануне вечеринки, но, увидев, сколь сильное впечатление произвела на всех, а особенно на Бонни, эта подмена, Дженни решила не раскрывать своей тайны. И Грег полностью поддержал её в этом решении.

Через положенное время Дженни родила мальчика, которого все, и прежде всего – Бонни, посчитали святым, так как зачатие его было непорочным. Те, кто приходили к матери и младенцу с дарами, утверждали, что видят вокруг его головки нимб.

 

Неверные шаги Линды

[40]

Мы с Линдой не виделись почти два года. И вот столкнулись на улице нос к носу. Хуй к пизде. Она даже чуть ли не похорошела. Я обрадовался, и она, вижу, тоже: не торопится прощаться, предлагает пойти куда-нибудь выпить кофе. И я воодушевлённо соглашаюсь: новая пизда – это хорошо забытая старая.

Расстались мы с ней тогда без скандалов, чрезвычайно синхронно найдя новых партнёров. И всем Линда была хороша: и заботливая, и умная, и красивая, но – объелись друг другом. Какое счастье, что мы с Линдой женаты не были и смогли быстро разбежаться без испрашивания санкций у подлого государства. Я погрузил свои вещи, она – свои, причём с моей дружеской помощью, и – вперёд в будущее, к новым любовным победам!

Конечно, это было ошибкой, что мы съехались и стали жить вместе. Нет более изощрённого убийства похоти, чем совместное проживание. Наша страсть быстренько выродилась в дружество: Линда стала давать мне не по желанию, а по дружбе, и я в неё стал проскальзывать, чтобы ей удружить.

Спрашивается, может ли меня возбуждать моя собственная рука? Повертев перед глазами ладонь, скажу по-честному – нет. Но ведь моя рука может дрочить мой хуй, то есть доставлять наслаждение, оставаясь для меня безразличной. Так и женщина при совместной жизни становится как твоя собственная дрочащая рука, к которой не испытываешь никакого вожделения, хотя и ценишь её удобную «подручность». Жутко становится, когда пизда некогда столь желанной женщины возбуждает меньше, чем мелькнувшая коленка любой другой. И речь не идёт об импотенции, будто у меня на неё больше не встаёт. В том-то и дело, что встаёт. Более того, ебать дольше могу на радость пизде, уже безразличной, именно вследствие этого безразличия. Ведь с новенькой от трепета в первый раз излился бы за минуту, если специальных усилий не прилагать.

Был у меня приятель, Стив, у которого всё происходило наоборот: когда он в первый раз совокуплялся с женщиной, то он кончить не мог. Она уж вся сомлела не раз и не два, а он её накачивает без передыха и только своим потом поливает. В конце концов (но не кончив) он щадил счастливицу, вытаскивал, зная, что женщина будет теперь рваться на следующее свидание с ним. А на втором и остальных свиданиях он кончал уже нормально, то есть скоропалительно. Однако, благодаря сильному первому впечатлению, женщины держались за него обеими ногами. Я брал его с собой на свидания с женщинами, любительницами двух мужчин, – отдирал я её первый раз, не сдерживаясь, и со спокойной совестью передавал, разгорячённую, своему другу. Через минут пять я снова готов – Стив вытаскивает, предоставляет женщину мне – я, уже не торопясь, в ней смазку возобновляю и снова Стиву передаю, – так женщина пребывала в поднебесье часа два. Я кончал раза три-четыре, а Стив не давал женщине на землю опуститься после моих концов – включали телевизор на полную громкость, чтобы женский вой заглушать.

Я с Линдой в конце нашего проживания в истинного Стива превратился: ебу осточертело, но не могу кончить и всё. Да и ей уже тошно. Так я умудрялся кончать «по памяти» – вспомню какую-нибудь, что в своё время тоже осточертелой была, но теперь, давно мною не ёбанная, снова обновилась и желанной стала, – и вот с грёзами о ней с удовольствием освобождаюсь от почётной обязанности, наложенной совместным проживанием. Подобным же образом после разлуки с Линдой я вспоминал её, чтобы кончить, когда нынешних осточертелых ёб.

И вот возрождённая Линда сидела передо мной за столиком в кафе. Как мне хотелось поскорее забраться к ней между ног! Посмотреть, что там новенького и так же ли вкусно старенькое. Ну, ещё не старенькое, а прежненькое.

Кофепитие явилось проверкой обоюдной готовности к регулярным совокуплениям и совместному времяпровождению. Мне не терпелось, и я врал, что у меня давно никого нет, что я всё время нашей разлуки думал о Линде и мечтал о встрече с ней. Она явно была удовлетворена моими ответами, иначе не согласилась бы, чтобы мы поехали к ней домой.

Тут следует порассказать о некоторой предыстории. Дело в том, что Линда была алкоголичкой, то есть по терминологии анонимных алкоголиков «выздоравливающей алкоголичкой». До 18 лет она никогда не пила – родители стращали её алкоголем как смертным грехом, и в доме спиртного не держали. А в день совершеннолетия Линда пошла в бар и сразу напилась. Причём она в этом почувствовала своё призвание и стала пить систематически. Дойдя до определённого уровня опьянения, Линда переставала помнить, что с ней происходило и, протрезвев, тщетно силилась вытащить из памяти происшедшее накануне. А происходило одно и то же: она подходила к какому-нибудь мужчине в баре и предлагала поебаться, на что отказа не получала. Она ехала к избраннику или они перепихивались в машине. Просыпалась она с незнакомцем в чужой постели, и этот мужчина нагло претендовал на заполнение её отверстий. Иногда Линда просыпалась дома одна, куда её привозили после возлияний и излияний редкие джентльменствующие ёбари. Причём привозили её, бывало, и в синяках не только от засосов, но и от ударов, о которых Линда ничего не помнила. Самое смешное, что за восемь лет такой жизни она ничем не заразилась – пощадил её маленький городок, в котором она жила.

Не обошлось и без ребёнка, которого она отдала в приют, не ведая, от кого он. После освобождения от материнских обязанностей она переехала в Ν. Тогда-то мы и познакомились. Часто после наших вечерних наслаждений, проходивших на фоне её возлияний, Линда звонила мне на следующее утро и наводящими вопросами пыталась выведать у меня, что она делала и что говорила, будучи со мной. Оказывается, у неё происходил полный провал памяти и всё, что она помнила, это моё присутствие вчера, и Линда опасалась, что она могла сделать что-то, что меня бы задело или оскорбило. Так выражалась её забота о сохранении наших отношений. Но было обидно, что она не помнила даже своих наслаждений со мной. Вот это меня задевало, но я ей не говорил об этом, а пытался не давать ей пить при мне столько, чтобы опять произошёл провал памяти. Иногда мне это удавалось, и Линда с восторгом вспоминала вечер накануне, и это удержанное воспоминание привязывало её ко мне и звало её на повторение пройденного со мной.

Линда осознала, что ей пора лечиться от алкоголизма, когда она, будучи уже влюблена в меня по уши, вместе с тем переспала по пьяни с каким-то мужиком. Она призналась мне, потрясённая случившимся, поскольку она приняла героическое решение ни с кем не спать, кроме меня, – и при всём желании сделать это ей помешал алкоголь. Я её не допрашивал, мне-то было всё равно, что она с кем-то сладковала, главное, чтоб ничем не заразилась. А для неё это оказалось трагедией, так как она поняла, что не может управлять своей собственной жизнью из-за пития.

Я вот не пью, а всё равно управлять своей жизнью не могу – плохие из нас управляющие. Меня это не волновало, а вот Линду подвинуло броситься в лечебницу для алкоголиков. Она отшагала в ней «12 шагов», а может и больше, потом жила месяца два в специальном доме для алкоголиков На полпути, куда они добровольно себя заключают после лечения, прежде чем окунуться в реальный мир соблазнов. Из этого дома им нельзя выходить на улицу без разрешения. Я в это время всячески помогал Линде и поддерживал её духовно, а особо – телесно, забирая к себе из этого желтоватого дома, откуда разрешалось исчезать только на два вечера в неделю, причём с одобренным администрацией мужчиной. Меня проверили и доверили мне Линду и линдины междуножные драгоценности.

В доме жили только женщины, были среди них несколько красоток, которые жадно смотрели на меня, потому что большинство из них было отрезано от мужчин, ибо их хахали – тоже алкоголики, и с ними требовалось завязать.

Я жадно оглядывался на подружек, когда приходил за Линдой, но приставать к ним не решался – Линду не хотел подводить – они ведь там становятся великих нравов, а это им необходимо, чтобы снова в пьянство не впасть. Они никому не врут, в бога ударяются, некоторые половую жизнь изымают – вот до чего вылечиваются. Но до конца никогда не смогут – хоть пизду зашей. Пизду зашьют – всё равно жопа останется, всего не зашьёшь – зашьёшься. Потому и называются они по выходу из этого домика не «выздоровевшие алкоголики», а вечно «выздоравливающие» – метафизика какая-то. Бедные сизифочки. Артель «Напрасный труд».

Пить они перестают, но повёрнутыми остаются, то есть по Фрейду: вылечивания не происходит, а лишь один симптом заменяется на другой. Классический пример, когда лечили одного от невроза: у него при переходе улицы нога переставала сгибаться, и возникала опасность, что его машина собьёт, хилодвигающегося. И вот психоаналитик разложил его по таким косточкам, что заменил несгибание ноги на несгибание руки, так что переход улицы с несгибаемой рукой стал для жизни неопасен. Ручку заклинивало, а ножки шаркали как ни в чём не бывало. Так и алкоголики – сначала они помешаны на безнравственности упивания в стельку и ебли со всеми, кто в пьяни приглянется, а потом они поворачиваются на нравственности и становятся отчаянными ханжами. А сама повёрнутость, ущёрбность – остаётся. Зато переходить поле жизни становится безопаснее.

Приехали, наконец, к Линде. Нет, чтоб сразу в постель прыгнуть. Нет, разговариваем. Она всё выведывает, насколько мне можно довериться, даже как бы невзначай спросила, так же ли я мало пью, как раньше. Я успокоил её и сказал, что пью ещё меньше. Спросила она меня и о планах на будущее, собираюсь ли заводить семью. Я подпел, что якобы созрел для отцовства от нужной женщины. Линда, конечно же, посчитала себя «нужной» Но слов и заверений ей оказалось мало. Оказывается, она вся погрязла в картах Таро, в гадание на которых она втюрилась за время нашей разлуки. Без карточного одобрения она теперь шагу не ступает. Она должна, мол, разложить пасьянс и выспросить благословения судьбы на нашу еблю. Ну, не дура ли? Давай уж, раскладывай, говорю, да побыстрей.

Я в этом раскладе, разумеется, ничего не понимаю, и Линда могла, как бы там карты ни легли, наплести, что, мол, карты против нашей близости, – и до свиданья. Или, наоборот, если даже карты разложатся супротив нашего совокупления, сказать из-за похоти, что карты дали добро на еблю. Но Линда ведь теперь честная, моральная, врать не должна. А что, если и впрямь карты выстроятся стеной или целым карточным домиком, заграждающим Линдино тело? Ведь тогда она даже, если и хочет, вынуждена будет сказать, что карты против, и тогда, кто знает, может, у неё хватит глупости, чтобы последовать их совету. Тоже мне, пиковая дама. Но положение, действительно пиковое: дам ли или не дама.

Сидит Линда на диване, по-турецки ножки раздвинув, градусов так на 120, что повыше чистого спирта будет, мухлюет с картами увлечённо, а я стараюсь прожечь взглядом её джинсы в нужном месте. Наконец, окинула она меня просветлённым взглядом и произносит, что карты ей указывают, что можно.

– Не только можно, но и нужно, – восклицаю я, и беру Линду за грудь. Линда резко отстраняется.

– В чём дело? – спрашиваю, – ты перестала верить картам?

– Понимаешь, у меня есть мужчина, я его не люблю, но он очень хороший, заботится обо мне. Мне тогда нужно с ним порвать.

– Тебе виднее, – говорю я и кладу руку ей между ног.

Линда отбрасывает мою руку:

– Подожди, я хочу ему позвонить.

– Потом позвонишь.

– Нет, я хочу сейчас, иначе будет нечестно.

Встаёт с дивана, идёт к телефону. Ну, думаю, сейчас ещё скажет мужику, что решила замуж выйти. Чёрт её знает, как она воспринимает наше возрождение.

– Здравствуй, Билл, – говорит Линда торжественно. – Мне нужно тебе сказать что-то очень важное. Я встретила человека, которого давно любила, и хочу продолжать с ним отношения.

Билл что-то там завякал на том конце. Линда терпеливо выслушала и продолжила:

– Нет, я так не могу. И, пожалуйста, не звони мне. Я позвоню сама, если захочу. Спасибо тебе за всё.

Трубку аккуратно положила, задержав на ней взгляд. И потом решительно повернулась ко мне, будто перешла Рубикон. Совесть у неё теперь должна была быть, как у новорожденной.

Я опять устремляюсь к её бёдрам и расстёгиваю джинсы. И опять что-то не-то – Линда отстраняется.

– Давай завтра. Я сегодня не могу, – просит она.

– У тебя что, менструация? – спрашиваю, хотя раньше ничто для нас не являлось препятствием для совокуплений. Но, может быть, она стала настолько благоверной, что и ебля в крови для неё безнравственна – самое время в иудейство записываться.

– Нет, у меня не менструация.

– Так что же, тогда? Ты должна сказать мне правду, – заговорил я в её священных терминах.

– Билл у меня сегодня ночевал.

– Ну и что?

– Мы утром занимались любовью…

– Меня это не тревожит, а разве тебя это волнует? И что изменится, если мы отложим на завтра? У тебя, что сил на меня не осталось?

– Осталось, – правдиво призналась Линда, улыбаясь.

Я понял, что она для полной честности должна была сказать о сегодняшней ебле на случай, если это могло бы отпугнуть меня. Но она должна бы знать, что я чужой спермы не боюсь.

Тут мы наконец разделись, и Линда театральным жестом вытаскивает презерватив. Причём как нечто само собой разумеющееся. А мы с ней в прошлые времена ни разу ни к одному даже не притрагивались, а если какой и попадался на глаза, то смотрели на него с отвращением.

– Ты что, таблеток больше не принимаешь?

– Принимаю. Но мы с тобой не виделись так долго. У тебя были женщины, может быть и мужчины. А сейчас СПИД.

– Ну, насчёт мужчин можешь не тревожиться, женщинам я не изменял. А с Биллом ты тоже резинки использовала?

– Мы с ним сделали тест на СПИД, а до этого использовали презервативы шесть месяцев.

– А почему шесть, а не двадцать пять?

– Потому что СПИД может не появляться в крови до шести месяцев после заражения.

– А что, если твой Билл спал ещё с кем-то, то все Ваши шестимесячные карантины – коту под хвост?

– Нет, он любит меня и не мог меня обманывать.

– А ты ведь его не любишь, тебе-то зачем было верность хранить?

– По соображениям здоровья, – резонно объяснила Линда.

Чтобы избежать резинового монстра, я стал разворачиваться валетом в надежде на неопосредованный контакт.

– Нет, – твёрдо говорит Линда, – через рот тоже может произойти заражение СПИДом.

Ну что ты будешь делать?! Пришлось возвращаться в исходную позицию и напяливать жирную резину.

На второй раз я решил поприветствовать Линду через задний проход, что она раньше всегда тоже приветствовала. Но и он оказался под запретом, ибо в нём уже с год как образовались трещины, которые кровоточат.

– Ты хоть скучаешь по ощущениям? – завёл я разговор, будто о ком-то умершем.

– Да, очень, – призналась Линда. – Но врач мне запретил, – с неуместным фанатизмом заявила Линда.

Пришлось опять тащиться в резиновом снаряжении по проторённому пути под палящим солнцем похоти.

Чтобы кончить, Линда активно натирала пальцем мозоль клитора. Хоть это она ещё считала достаточно нравственным.

При прощании оказалось, что Линда планирует продолжить нашу совместную жизнь, если не с завтрашнего дня, то уж со следующей недели – точно. Более того, она уже в открытую настроилась на замужество. Итого: бросилась на меня, сломя голову, будто бы я водка. Запой какой-то.

А я не собирался сидеть на резиновой диете шесть месяцев, да и вообще, трезвая добропорядочная Линда мне показалась скучной до невозможности. До невозможности с ней встречаться. Вот почему на следующий день, когда она мне позвонила, я убедительно посоветовал ей перезвонить Биллу. На том мы снова распрощались.

Через несколько месяцев я оказался в баре после театрального представления, чтобы хлебнуть вкуснокрепкого прежде, чем отправиться домой. Этот бар был неподалёку от дома Линды, её придворный и любимый бар, потому что она могла дойти до него пешком. Сев на табурет за стойку бара, я задался романтическим вопросом, с кем Линда сейчас ебётся? Это первое, что приходит мне в голову, когда я вспоминаю о какой-либо из своих прежних женщин.

Не успел я приложиться к своему стакану, на четверть наполненному древней тёмной жидкостью, как услышал позади своё имя, произнесённое женским голосом, показавшимся мне знакомым. Я обернулся и увидел стоящую перед собой Линду. Она расслабленно улыбалась, и глаза её светились доступностью – я понял, что она пьяна.

– Я тебя сразу приметила, – сказала она, глядя на меня в упор.

– Как ты поживаешь? – спросил я, чтобы что-то сказать.

– Пошли ко мне ебаться, – предложила, нет, повелела она так громко, что мои соседи, сидящие у бара, вздрогнули и оглянулись на неё с надеждой, что обращаются к ним.

Я залпом допил оставшееся в стакане, соскочил со стула и повёл Линду к выходу. Пока мы шли по созревшей весне, обнимаясь и целуясь, я подумал, что, наверно, плохо пользоваться тем, что Линда пьяна. Но я говорил себе, что если бы я не оказался в этом баре, то она подошла бы с тем же заманчивым предложением к кому-то другому.

Я просто оказался в нужное время в нужном месте. Воспитывать я её больше не хотел, а ебать – очень. Линда, учуяв мои мысли, объявила мне, что принялась за питие после моего побега от неё, трезвой. Рассказав об этом, она и польстила мне, и в то же время укорила.

Я предложил пригласить Стива, чтобы Линда возрадовалась по максимуму, так как Стив был не знаком с Линдой и мог продемонстрировать ей свои перворазовые способности. Линда возликовала от моего предложения. Я позвонил всегда готовому на приключения Стиву, и он постучал в дверь Линды как раз в тот момент, когда я уже был готов передать ему эстафету. Стив ринулся заполнять опустевшую полость, а я осознал, что резкость безразличия, наступающая после оргазма у мужчины, придумана богом для того, чтобы излившийся мужчина сразу и не медля уступал место другому самцу с новой порцией семени. Однако, через некоторое время, когда Стив решил для передышки уступить место мне, так и не оросив Линду, я добавил новую порцию.

У Линды произошло множество любвеобильных изменений: трещины в известном месте у неё зажили, в ней обосновалась уверенность в собственном иммунитете к СПИДу, а также возродилась ненависть к резине.

Линда среди ночи после всех своих сладостных потуг сделала официальное заявление мне и Стиву, что предпочитает свои двенадцать оргазмов, которых она достигла, любым двенадцати шагам. После этого Стив и я с чистой совестью покинули Линду, оставив её спать одну и просыпаться с восторженными воспоминаниями.

На утро Линда позвонила мне, как в давние времена, вся в панике: она абсолютно ничего не помнила, что случилось, но ей показалось, что она где-то повстречалась со мной вчера вечером.

– Что я делала, что я говорила? Что мы делали? Мы с тобой еблись? – забрасывала она меня вопросами, силясь восстановить в памяти своё недавнее прошлое.

– Тебе всё показалось, – сказал я. – Мы с тобой не встречались со времени того единственного раза в период твоей трезвости.

– Ты мне правду говоришь?

– А ты что, снова пить начала?

– Это не твоё дело. Я свои 12 шагов отшагала – хватит.

– Теперь семимильными шагаешь?

– Ага. И тебе за мной не угнаться! – крикнула она и бросила трубку.

Я ухмыльнулся, предвкушая, как завтра я снова пойду в этот бар попозднее вечером, чтобы Линда успела набраться, и мы снова насладимся друг другом, а память уже не сможет обременять её требованием поддержания отношений на срок больший, чем тот, в течение которого они приносят наслаждение.

Однако, когда я назавтра пришёл в бар, Линды там не оказалось. Было уже достаточно поздно, я спросил бармена, видел ли он Линду. Он её узнал как постоянную клиентку и доверительно шепнул, что она ушла с каким-то мужчиной около часа назад.

Во мне поднялось удушливое облако ревности, и я вышел из бара, чтобы его развеять. Ноги сами повели меня к линдиному дому. Ещё издали я увидел, что у неё в окне горит свет – она любила ебаться при зажжённых лампах. А когда я подошёл к её дому, я узнал припаркованную машину Стива. Я вспомнил, что произносил в разговоре со Стивом название бара, где обитала Линда, вот мой партнёр и решил воспользоваться лёгкой добычей.

Я позвонил в дверь. Через несколько минут я услышал шаги, приближающиеся к двери, свет в глазке заслонила голова. Затем послышался звук открывающихся замков, дверь распахнулась и предо мной стояла обнажённая Линда. Волосы на лобке были влажные и слипшиеся. Она распахнула объятия и воскликнула:

– Тебя-то нам и не хватало! Стив совсем на себя не похож – кончает… как ты.

Я вошёл, закрыл за собой дверь и погрузился в объятия Линды.

Мы оказались в спальне. На кровати сидел Стив с виноватым лицом.

– Ладно, прощаю, – бросил я, и мы с Линдой принялись за дело. Стив, вдохновлённый зрелищем, активизировался и взялся вкладывать свою лепту.

Оказывается, выпив свою дозу, Линда вспоминала всё, что с ней происходило в пьяном состоянии. А будучи тверёзой, она помнила только свою трезвую жизнь, и между двумя мирами зияла непреодолимая пропасть беспамятства. Линда путешествовала из одной жизни в другую с помощью алкоголя, и в одной из них ей жилось много радостнее, чем в другой, а потому она задерживалась там всё дольше и дольше. Благодаря беспамятству создавалась иллюзия, что эти две жизни никак не взаимодействуют и каждая существует сама по себе.

Стив отстрелялся и стал одеваться, собираясь уходить. Линда его не задерживала, я – тем более. Я и Линда восторгались друг другом ещё часа два, а потом она заснула. У меня был соблазн заснуть вместе с ней и появиться в её другой жизни, но я заставил себя подняться и уйти. Я не хотел наводить мосты между её жизнями. У меня была возможность выбрать лишь одну, полную наслаждений.

А вот Линда была обречена на две жизни.

 

Пламя меж двух огней

[43]

В конце 1970-х среди нескончаемого сияния ярких песен, заполнявших эфир, Макс услышал одну, что пела женщина: «Разрываясь между двумя любовниками…» Особенно Макса возмутила строчка, где женщина объясняет одному любовнику, почему у неё есть второй: «просто во мне есть место, которое только он может заполнить» .

Макс представил свою возлюбленную, имеющую кого-то кроме него, и сердце его вознегодовало от необоснованной, но от этого не менее острой ревности.

«Что же это за место, которое может заполнить один, а другой не может?» – злобно думал Макс, не желая допускать, что помимо известной троицы отверстий в женском теле может подразумеваться какая-то полость в её душе. Макс считал, что полостей в душе не бывает, а просто один любовник ёб певицу в зад, чего другой любовник, которому женщина пела эту песню, почему-то не имел обыкновение делать, а ходил лишь по проторённой дорожке влагалища. Вот эта баба и придумывает обтекаемую чепуху, чтобы главному любовнику мозги запудрить. (В то время Макс не знал, что слова этой песни написаны мужчиной и, следовательно, женщина вряд ли стала бы приводить такую логическую аргументацию для заведения второго любовника.)

Макс вспоминал случаи из своей любовной жизни, когда ревность приносила ему огромные страдания, и в особенности один случай из ранней юности, когда он, возвращаясь домой и переходя немноголюдную площадь, вдруг заметил свою возлюбленную Дорис, идущую под руку с каким-то мужчиной по вытекающей из площади улице. Никогда до тех пор его ревность не получала такого очевидного подтверждения своей обоснованности. Кокетливые жесты Дорис и то, как она крепко прижималась в шаге к этому мужчине, как заглядывала ему в глаза, не оставили у Макса сомнений, какие чувства испытывает Дорис по отношению к своему спутнику, вернее, одно чувство, но затмевающее все остальные, – похоть!

Макс, прячась за прохожих, пошёл за ними, он знал, куда они идут, – дом Дорис был в двух кварталах. Макс не слышал, о чём они говорили, но он видел сверкающие возбуждением глаза своей любовницы. Мужчина его особо не интересовал – ну этот, ну другой, а вот предательское поведение Дорис пронзало его, вызывая нестерпимую боль – как она посмела быть с кем-то помимо него, Макса, «единственного и любимого» как она его называла!?

Макс доследил парочку до парадного, в котором должна была исчезнуть Дорис и её спутник. Тут Макс стал свидетелем слияния ртов до неразличимости их границ. Это вызвало в нём такое бешенство, что он выскочил из-за людского укрытия и вырос перед парочкой, забывшей о мире вокруг. Дорис увидела Макса и резко отстранилась от мужчины с беспомощной виноватостью на лице. Мужчина, обернулся, увидел разгневанного Макса, быстро сообразил в чём дело, неловко ухмыльнулся, бросил Дорис: «Ну, пока!» – и быстрым шагом устремился вдаль по улице.

– Что скажешь? – сдавленным голосом грозно произнёс Макс, – сердце билось у него в горле, во рту – ему хотелось задушить Дорис. «Отелло – О, тело!» – тем не менее успело пронестись у него в голове.

– Если бы я вас тут не прихватил, ты бы его уже к себе пригласила и… – Макс заводил себя ещё больше, воображая вслух путь, по которому должны были идти прерванные события.

– У меня с ним ничего не было, – стала оправдываться Дорис, – это мой давний знакомый. Мы случайно встретились…

Макс не мог слушать никаких слов – ему требовались действия.

– Зайдём к тебе! – скомандовал Макс, он чувствовал, что ему нужно разорвать отношения с Дорис, чтобы её наказать.

Она повиновалась, открыла ключом входную дверь, и Макс взбежал на второй этаж, за ним поспевала его изменница. Она открыла дверь квартиры, Макс ринулся вперёд, вошёл в гостиную, оттуда в спальню и взял со столика рамочку, где была его фотография – Дорис держала фото любимого перед собой. Он выхватил фотографию из рамочки и театральным жестом разорвал её на мелкие кусочки, бросил на пол и молча вышел из спальни, оттолкнув Дорис, которая стояла у двери и наблюдала с загнанным выражением на лице за этим представлением, которое в то время казалось ей трагедией, тогда как для зрителей оно было бы комедией.

– Подожди, не уходи, – крикнула она вслед Максу, но он лишь хлопнул дверью в ответ.

Возвращаясь домой, Макс пребывал в состоянии чрезвычайного возбуждения, всё внутри у него пылало, колотилось, грохотало.

Через годы, вспоминая своё состояние в тот день, он понимал, что им руководил некий совершенно неосознанный инстинкт – Макс действовал так же рефлекторно, как рефлекторно дёргается коленка, когда врач ударяет по ней молоточком.

Дорис звонила ему, умоляла её простить, и в конце концов Макс уступил – уж слишком хороша была эта женщина. Но острая и непреходящая ревность к Дорис присутствовала постоянным фоном в их возобновившихся отношениях, и они вскоре расстались навсегда.

Подобных приступов ревности Макс испытывал немало, ему часто хватало простой улыбки или взгляда, брошенного его очередной возлюбленной на другого мужчину, чтобы вновь оказаться посреди океана злобного отчаянья, выплыть из которого на надёжный берег казалось невозможным. Но после некоторого времени океан сокращался до размеров маленького пруда, а потом и лужицы, и часто вовсе высыхал начисто. Но лишь для того, чтобы снова затопить Макса, чуть только его женщина выказывала активность, противоречащую нормам верности, которые были начертаны в мозгу Макса.

Между тем сам Макс давал своим любовницам множество оснований для ревности, и они тоже не уставали её буйно демонстрировать. Одна женщина дала ему пощёчину, другая плюнула ему в лицо, третья жалостливо плакала, но Макс не чувствовал угрызений совести, ибо влечение его к женщинам он считал естественным в той же мере, как верность, которую должны были соблюдать женщины по отношению к нему. Женские требования верности Макс рассматривал как безумное требование сведения к минимуму наслаждения от ебли, ибо только с помощью новых женщин Макс боролся со своим пресыщением от нынешней возлюбленной.

Так бы и мучился Макс ревностью всю свою жизнь, если бы он только послушно следовал чувствам. Но он был склонен к размышлениям над своими ощущениями, а это давало возможность преодоления ревности с помощью путешествий по сексуальным просторам. Макс не мог усидеть на одном месте, выделенном для добропорядочной ебли с целью размножения.

Если после оргазма многие мужчины засыпают или закуривают сигарету, или вступают в разговоры с женщиной, смотрят вместе телевизор до тех пор, пока опять не захочется, или пока не наступит пора расставаться, то Макс это золотое время тратил на анализ своих чувств. Это не значит, что он не поддерживал разговора – он разговаривал, но мысли его были далеко. А когда он смотрел телевизор, то он не следил за передачей. Потому-то он и предпочитал молчаливые ласки и объятия после «торжества справедливости», как он называл оргазм.

Женщины любили понежиться после наступившего облегчения и радовались ласковости Макса, не часто встречавшейся в мужчинах. Но именно такое молчание в милых объятиях давало ему возможность сосредоточиться на своих мыслях. Правда, долго размышлять ему не удавалось, так как новое желание появлялось достаточно быстро и понуждало его не к мыслям, а к действиям. Но главное, что эти действия постоянно корректировались, согласно анализируемым мыслям и чувствам. Макс наблюдал, как меняется его видение сексуальной жизни.

Макс обратил внимание, что ревность резко ослабевает и часто даже исчезает сразу после оргазма. Он мог представить себе любовницу, которую он секунду назад считал только своей, ебущей другого мужчину, – и она была ему настолько безразлична в этот послеоргазменный момент, что такая фантазия не вызывала в нём никаких чувств, кроме ощущения тщетности и суетности ревности да и самой любви. Но Макс также заметил, что чуть возвращается желание, как ревность возвращается вместе с ним. Таким образом, удовлетворённость была гарантией ослабления ревности.

В начале своего сексуального путешествия Макс был увлечён исключительно пиздой – именно она занимала всё его воображение и внимание. Даже минет приносил ему истинную радость только тогда, когда в это время пизда находилась у него перед глазами и ртом, точнее, во рту. Влагалище, похотник, всевозможные губы, запах и вкус – всё это придавало его оргазму, до которого его доводил женские губы и язык, особую остроту и силу.

Женский анус являлся для Макса местом мало привлекательным, однако он был ближайшим соседом пизды и Макс иногда из любопытства грубовато вторгался в него, но это в общем был для него холодный эксперимент, утепляемый лишь неизбежным оргазмом. Запах, коль он исходил из ануса, вызывал в нем общепринятое отвращение, и потому Макс, изредка отклоняясь от курса, всегда возвращался в лоно пизды блудным сыном хуя.

Так получилось, что Макс познакомился с женщиной по имени Грейс, которая не стеснялась просить помещать его «объект мужественности» в её великолепный зад. Именно при таком соитии Грейс удавалось достичь самых больших высот наслаждения, конечно, не без помощи пальца, стоящего у кормила клитора. «Прямая кишка – для прямого отростка» – это был шутливый девиз Грейс.

Макс без большого воодушевления, но с готовностью хорошего любовника согласился взяться за порученное ему дело. Грейс вытащила бутылочку со смазочной жидкостью и окропила ею соприкасающиеся части. С первого захода не пошло, но Макс не стал применять силу, как он это делал раньше, а по совету любовницы изменил угол атаки, и хуй вошёл как по маслу и зажил в плотном окружении счастливой плоти Грейс.

Иногда она давала отдых пальцу и заменяла его вибратором. Грейс мелодично выражала свои восторги под однообразный аккомпанемент прибора, который Макс назвал про себя «отбойным молотком». Но потом Макс смилостивился от волшебного эффекта, который этот прибор производил на его возлюбленную, и стал ассоциировать его с песней Однозвучно звенит колокольчик…

Счастье и благодарность, которые испытывала и выражала Максу любовница, были весьма существенной наградой за его труды, не говоря уже и об особом наслаждении, которое научился распознавать в себе Макс, помещая хуй в непривычном месте. Но, посвящая всё больше своего времени Грейс, Макс с какого-то момента стал ощущать её зад притягательным. То, что доставляло Грейс такую радость, стало доставлять радость особенного свойства и Максу.

Регулярность наслаждений при жизни врозь привязала Грейс к Максу, а Макс всё больше входил во вкус Грейс. Что их связывало друг с другом помимо секса? То, что они договорились ничем, кроме секса, вдвоём не заниматься и тем гарантировать чистоту их отношений. Чуть какие-то асексуальные бытовые проблемы начинали грозить вторжением в их безмятежные наслаждения, Макс и Грейс сразу разбегались друг от друга на какое-то время. У каждого из них были свои знакомые, друзья и родственники, которые могли им помочь в будничных заботах. Потому-то отношения Макса и Грейс оказались весьма надёжными.

Как Грейс, так и Макс имели других любовников, с которыми начинались «серьёзные» отношения, однако они старательно утаивали их друг от друга. «Серьёзность» эта неизбежно привносила проблемы, а с ними – ссоры, размолвки, споры, и в конце концов эти отношения изживали себя, а Грейс и Макс продолжали страстно встречаться, снимая друг с друга только сливки наслаждений. Если Макс называл Грейс своей любимой наложницей, то Грейс называла Макса своим любимым наложником. А точнее, оба они были заложниками взаимных наслаждений.

На день рождения Макса Грейс подарила ему Философию в будуаре маркиза де Сада. До этого Макс лишь слышал имя писателя, и слово «садизм» вызывало в воображении Макса большого злого мужчину де Сада, который хлещет плёткой голых женщин и кусает их за груди. А также ебёт всех женщин подряд, причём, естественно, в пизды. Каково же было удивление Макса, когда он вычитал, что де Сад был маленький, толстенький и совсем не злой, что, судя по Дельмансе и прочим мужским персонажам, всё, что интересовало де Сада в сексе, – был зад, причём не столько женский, сколько мужской, да ещё хуй в его собственном заде. В описания пыток Максу совсем не верилось – они были какие-то нарочитые, муляжные. Но одержимость де Сада анальным сексом, его безумные по торжественной логичности доказательства преимуществ анального совокупления перед вагинальным глубоко удивили Макса.

Грейс явно хотела подвести идеологическую базу под кровать, на которой Макс углублялся в неё с «предосудительной» стороны. Однако Макс уже не нуждался в оправдании прелестей анального секса какой-либо будуарной философией. Макс уже сам искал тесные объятия ануса и вскоре каждая женщина стала для него олицетворением не только пизды, как это было прежде, а пизды и звёздочки сфинктера, причём вовсе не обязательно в этом порядке.

Теперь, когда Макс и Грейс оказывались в положении, когда половые органы каждого из них заполняли уста друг друга, Макс, погружая нос во влагалище и вылизывая похотник, видел перед собой уже далеко не безразличный анус и сожалел, что он не заполнен, что в нём сейчас не дёргается хуй. Макс понимал, что в таком положении в силу анатомических ограничений его хуй там быть не может, а это должен быть хуй другого мужчины, и теперь это не вызывало в нём ревности, во всяком случае умозрительно. У Грейс, конечно же, имелся искусственный хуй, которым Макс иногда заполнял вакантное место, но для Грейс ощущения резины не имели никакого сравнения с ощущениями огнедышащей плоти, да и Макс, видя резиновую имитацию и придавая ей движение собственной рукой, предпочитал видеть истинную плоть, обладающую собственным движком. Поэтому он, да и сама Грейс, предпочитали палец Макса резиновой имитации сущности.

Максимальное наслаждение Грейс при максимальной заполненности достигалась так. Правой рукой Макс открывал малые губы, стягивал капюшон с головки клитора и приникал к нему языком. После того как язык и клитор слюбливались, его правая рука поднималась к груди и ласкала её. Пока его язык ублажал клитор во всех направлениях, Макс вставлял указательный и средний палец левой руки во влагалище и теребил лебединую шейку матки, и подвижные влажные стенки. Средний палец, смоченный в страстных соках, вскоре перемещался в анус – медленно и осторожно утапливался в прямой кишке, славно пройдя запор сфинктера. Прямая кишка привыкла к движению масс только в одном направлении – изнутри наружу, а тут нервные окончания, удивлённые обратным движением – снаружи вовнутрь, радостно к нему привыкали. Так мужчина из женского истока делает устье. И женщина рада, когда её реку на время поворачивают вспять.

Итак Грейс была насажена на два пальца и язык.

Глядя на свои пальцы, погружающиеся в восхитительные глубины, Макс также понимал, что хотя пальцы и лучше искусственных хуёв, но всё-таки истинные хуи много лучше пальцев, и в идеале все отверстия при лизании клитора должны бы быть заполнены хуями.

Итого, клитор задействован, два отверстия заполнены, и одно, наверху, в остатке. Видя снизу, как женский полуоткрытый в наслаждении рот пропадает без дела, Макс не мог вытерпеть такого разбазаривания священных дыр и разворачивался, давал голодному рту Грейс присосаться к хую и применял те же пальцевые меры по отношению к отверстиям, верша засос с похотником.

Макс проделывал то же самое заполнение и с другими женщинами к их вящей радости. В результате заполнений он обнаружил, что существуют два сорта женщин: у одних прямая кишка была пуста и если что-то имелось, то в крохотных количествах, а у других прямая кишка всегда была полна дерьма: даже после утреннего освобождения она снова быстро наполнялась. Грейс относилась к последним. Поначалу это удручало Макса, а потом стало лишь вдохновлять.

Впервые он проникся к запаху испражнений любовницы так. После завершения свидания с женщиной Макс обожал нюхать оставшийся запах пизды на его пальцах. Однажды у него появилась любовница, у которой пизда не издавала запахов – то ли эта женщина так тщательно подмывалась перед свиданиями, то ли – в силу каких-то гормональных причин, а Макс испытывал нужду ощущать её запах. Макс решил добыть её иной интимный запах и погрузил палец в прямую кишку. Но и прямая кишка её была пустой и вытащенный палец не издавал её глубинного аромата. Тогда Макс изловчился и добрался пальцем до самого конца прямой кишки, где она превращалась в витиеватые кишки и там, у самого входа в кривую кишку, дерьмо густилось, так что он зачерпнул его ногтем. Все эти глубинные ходы Макс изучал, разумеется, на фоне активного лизания клитора женщины, что делало для неё желанным любое проникновение на любую глубину.

Когда он вымывал палец, то ещё долго оставались коричневатые остатки под ногтём и вокруг основания ногтя, которые издавали всё тот же интимнейший запах его возлюбленной. Женщина ушла, но её частицу, её аромат Макс придержал для себя. Эта частица ему была более дорога, чем фотография возлюбленной.

С тех пор как Макс стал регулярно погружать средний палец левой руки в прямую кишку Грейс, всегда заполненную отверженным; он обратил внимание, что этот палец стал расти как в длину, так и в ширину. Поначалу этот рост был едва заметен, и когда Макс показал Грейс свой «дерьмовый» палец, как он его называл, и спросил её, замечает ли она что-либо, Грейс сказала, что палец действительно выглядит чуть больше, чем обычно.

– С чего бы это? – спросила Грейс.

– Уж не стал он расти из-за того, что я его постоянно сдабриваю твоим удобрением? – пошутил Макс.

– И не только моим, – уточнила Грейс.

– Преимущественно твоим, – сказал Макс, имея в виду постоянное наличие его в прямой кишке Грейс, но она восприняла это так, будто Макс почти не интересуется другими женщинами. Макс догадался по удовлетворённому выражению лица Грейс, что она поняла его слова именно так, и добавил, – твоим самым плодородным и добрым удобрением.

Грейс рассмеялась и сказала:

– Если это так, то давай-ка замерим твой член, может быть и он вырос от частого пребывания в той же среде.

Не производя тщательных замеров, а делая их на глазок, Грейс и Макс пришли к выводу, что и хуй его действительно выглядит чуть побольше, чем был.

Они порадовались этому открытию и, чтобы отметить такое событие, Макс снова поместил его в те же парниковые удобренные условия, где цвели их великие наслаждения.

Макс вспомнил, как на одной из оргий женщина скакала на мужчине, глядя по сторонам. Когда он проходил мимо них на незначительном расстоянии, ибо вокруг были занимающиеся любовью кучки людей, эта женщина протянула руку, взяла Макса за член и буквально притянула его к себе вместе с Максом. Женщина тут же приникла к нему ртом, и Макс наблюдал, как в нём стало расти и шириться желание оргазма. Мужчина под женщиной жадно смотрел на оральную активность своей партнёрши, которая, казалось, нашла последнее звено, недостающее для смыкания идеальной композиции наслаждения. Макс тогда пытался представить себя с Грейс, которую он не хотел брать на оргии из, вестимо, ревнивых соображений – что было бы, если бы она сидела на нём и вдруг подошёл бы мужчина – взяла бы она его хуй в рот? «Конечно бы взяла» – ответил себе Макс и ревность его была смешана с наслаждением, в котором он вынужден был себе признаться.

Но фантазия такого рода ещё далеко отстояла от реальности.

В то время Макса влекли комбинации, где он был единственным с двумя женщинами, а потому всех своих любовниц он натаскивал на то, чтобы те приглашали с собой на свидание подружку.

Однажды юная Дина взяла его с собой к подружке Робин. Робин жила одна в таунхаусе, который она еле-еле смогла купить. На ежемесячные взносы ей денег постоянно не хватало, и она его продала. Макс и Дина шли как бы на прощальный вечер – через несколько дней Робин выезжала и теперь хотела повеселиться на прощанье, причём так, как раньше никогда себе не позволяла. Она хотела Максом приподнять своё настроение, упавшее слишком низко из-за необходимости распрощаться с дорогим для неё и дорогим ей жильём.

Макс жадно бросился на свежее тело, и Робин, светясь глазами в полумраке, принимала его, широко распахнув ноги. Но пока он был в Робин, Дина распахнула его ягодицы и стала лизать анус, на что Макс от неожиданной добавки наслаждения излился. (Дина потом призналась, что сделала это нарочно из ревности, чтобы Макс быстрее кончил и не уделял Робин слишком много внимания.) Робин ещё не достигла оргазма, и Макс принялся её долизывать. Однако присутствие Дины отвлекало Робин, и она всё срывалась с пика, а не брала его. Тогда Макс принялся за Дину – с ней всё получилось мило с помощью того же языка. Покончив с Диной, Макс уже обрёл готовность для второго захода и погрузился в Робин, которая, помогая себе пальцем, достигла-таки заветных вершин. Но к этому времени и Дина уже демонстрировала свою воскресшую готовность, воспользоваться которой Макс ещё не мог, ибо приустал.

В конце вечера Макс вынужден был признаться, что ему одному не удалось и не удастся как следует удовлетворить двух женщин. В глубине души он подозревал, что мужчине скорее всего не под силу вполне удовлетворить даже одну женщину.

К этому злосчастному выводу он пришёл на основании хотя бы такого наблюдения. Если любовница продолжала сосать его член после того, как он излился, то Макс уже не мог выносить навязываемое возбуждение, переродившееся в раздражение, и вытаскивал хуй из её ненасытного рта. Когда же он лизал женщину, и она кончала, а Макс продолжал её лизать чуть по иному, то она в ответ лишь кончала снова и снова. Наконец язык его уставал и женщина принимала его отставку, хотя Максу было ясно, что служба любви могла бы ещё продолжаться и женщина отмечала бы усердного мужчину новыми наградами своих восторгов.

С некоторых пор после каждого своего извержения в женщину Макс представлял, как его место занимает другой мужчина и вызывает в его любовнице обновлённое наслаждение. Эта фантазия являлась после оргазма, который прибивал ревность, и продолжала крепнуть с возобновлением желания, приобретая всё больше красок и подробностей. Так фантазия о мужчине, перенимающем эстафету, постепенно научилась существовать в Максе, почти не вызывая ревности. Такой мужчина представлялся в его фантазиях уже не соперником, а сообщником по заполнению отверстий, которые оставались свободными, пока Макс находил наслаждение лишь в одном из них. Дело дошло до того, что находясь с Грейс в «69» и видя перед своими глазами её влагалище и анус, Макс постоянно жаждал видеть чей-либо хуй движущийся во влагалище или в анусе. А ещё лучше и там, и там.

Когда он ёб Грейс в миссионерской позиции, ему виделся чей-то хуй, который она в этот момент отсасывает. А когда он ёб Грейс в зад, Макс тосковал по хую у неё во влагалище, ебя же во влагалище, желал видеть умелый хуй в её заде.

Женщина представлялась ему задачкой про бассейн, где в одну дырку вливается, а в две другие выливается, и надо рассчитать так, чтобы она всё время была полна наслаждения, вливаемая во все три.

Макс раздобыл видео и фотографии, изображающие двойное проникновение в женщину, и не только любовался сам, но и показывал их женщинам и прежде всего Грейс, которая уже наслаждалась анальным сексом, а значит была готова для второго хуя.

Женщины, которые ещё не научились испытывать наслаждение от анального проникновения или которые даже в страхе сторонились его из-за когда-то испытанной боли, всё-таки с любопытством смотрели на эти изображения, дивясь, как это возможно получать удовольствие от такого совокупления. В подобных случаях Макс занимался терпеливым обучением женщины прелестям заднего заполнения, и когда женщина, наконец, меняла своё мнение об анальных ощущениях на прямо противоположное, эта женщина сразу начинала мечтать о втором хуе. Макс мечтал вместе с ними, про себя, а потом вслух, вытягивая из женщин наружу их потаённые фантазии об идеальном удовлетворении похоти.

Макс пришёл в выводу, что двойное проникновение является воплощением ярчайшей красоты, и тогда второй мужчина является соучастником, соратником в создании этой красоты, а значит, красота уничтожает ревность. Коль это действительно так, то красота и впрямь спасёт мир, ибо ревность является основой агрессивности и конфликтов, а двойное проникновение в женщину есть метод, с помощью которого бывшие соперники объединяются в наслаждении и ревность уничтожается в своей основе.

Однако несмотря на эти теоретические построения, у Макса всё-таки возникало отвращение. Нет, не от женщины, а от необходимой близости другого мужчины, чужого хуя. Тот факт, что при двойном проникновении его хуй будет отделяться от другого лишь тонкой перегородкой, что при таком тесном сплетении придётся касаться мужского тела – всё это было то ли страшно, то ли брезгливо-противно. Причём это несмотря на то, что Макс долгие годы занимался борьбой и в схватках прижимался к своему противнику, чтобы произвести бросок или удерживал его своим телом на ковре с такой силой и, следовательно, таким плотным контактом тел, который никогда не происходил у него с женщинами.

Однако идеальная ситуация тройственного союза могла возникнуть только при участии второго мужчины, и потому с его присутствием надо было смиряться или даже ему радоваться. Кроме того, благодаря второму мужчине ты становишься вожделенным наблюдателем и участником одновременно, причём ты можешь сам выбирать меру своего участия и меру наблюдения.

Макс понял, что, если он хочет осуществить свои мечты, ему придётся избавиться от своей ревности и смущения мужской близостью не только в помыслах, но и в реальности.

А Грейс, предварительно убедившись, что Макс загорелся идеей второго мужчины, подтвердила, что ничего не имеет против.

«Ещё бы», – с привычной злобной ревностью, подумал, Макс, но на этот раз чрезвычайно легко подавил её.

Макс решил пригласить молодого малоопытного юношу, чтобы можно было бы им легко руководить, использовать его свежую и обильную похоть и быстро от него избавиться, когда он её истощит, – такой партнёр должен был вызвать минимум ревности и отвращения. Для охоты Макс предложил Грейс поехать на пляж. Она надела свой самый узенький бикини, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что у неё есть чем поживиться. Было время студенческих каникул, и пляж был забит юными и красивыми телами. Макс заметил одинокого юношу, загорающего на спине и выказывающего под плавками свои внушительные доспехи. Когда он повернулся к Грейс, чтобы указать на кандидата, она уже смотрела в том же направлении.

– Годится, – подтвердила она.

Макс подошёл к юноше, лежавшему с закрытыми глазами, и присел перед ним на корточки, заслонив солнце. Юноша почувствовал чью-то близкую тень и открыл глаза.

– Прошу прощения, – начал Макс, улыбнувшись.

Юноша был хорошо сложен и на вид ему было лет двадцать.

– Я тут с моей подружкой заключил пари, – продолжал Макс и, оглянувшись, указал глазами на стоявшую неподалеку Грейс. Юноша, сел, посмотрел в её сторону и глаза его загорелись от увиденного. Грейс помахала ему ладошкой.

– Она говорит, что Вам не меньше двадцати, а я утверждаю, что Вам не больше восемнадцати. Разрешите наш спор, пожалуйста.

– Ваша подружка выиграла, – улыбнулся юноша, не отводя глаз от Грейс, – мне недавно исполнилось двадцать.

«Совершеннолетний», – с облегчением отметил про себя Макс.

– Ну, что ж, в таком случае, помогите мне ещё в одном деле.

Юноша перевёл на Макса взгляд, ставший из похотливого вопросительным.

– Моя подружка, её зовут Грейс, очень Вами заинтересовалась, не хотите ли вместе с нами заняться любовью?

– Вы это серьёзно? – с плохо затаённой радостью спросил юноша.

– Абсолютно. Мы можем поехать к нам прямо сейчас.

Грейс для подтверждения серьёзности её намерений подошла к ним и присела на корточки рядом с парнем, широко разведя ноги – сквозь её тонкие трусики были видны волосы лобка и очертания больших губ. Несколько волосинок вылезло наружу из-под материи. Макс представил их друг другу и Грейс произнесла:

– Вы мне нравитесь и я вас хочу.

Парень, которого звали Дэвид, встал и член у него стал рваться из плавок. Он натянул джинсы, Грейс похлопала Дэвида по округлому заду и все трое быстрым шагом покинули пляж.

Грейс не была в состоянии объяснить Максу, почему ей и другим женщинам так нравятся плотные и круглые зады у мужчин.

«На что они им?» – размышлял Макс. Мужчина любит женский зад, потому что он его ебать может. Что женщине с мужского зада? Лизать анус? вставлять палец? Но те, что восхищаются, как правило, никогда этим не занимаются – что за абстрактное восхищение? Или это тот случай, когда женщина чувствует себя мужчиной, подобно тому, когда она одевает на себя искусственный хуй, чтобы ебать им подружку?

Дома у Макса начала свершаться его фантазия. Хотя не вполне, как это обычно бывает с фантазиями. Дэвид кончил первый раз уж слишком быстро, и не то что до двойного проникновения, но и до одиночного не успело дойти. Но юность и острота впечатлений, предоставляемых для Дэвида умелицей Грейс, помогали ему быстро оправляться после оргазмов, которых он испытал пять за часа два, каждый раз достигая всё больших и долыних успехов. Грейс тоже радовалась несчётно, а Макс испытывал небывалое наслаждение от измены собственной женщины, причём измены благотворной, изменяющей его восприятие мира похоти и любви.

Макс лежал на спине и усадил Грейс спиной к себе, она завела свою руку назад и направила хуй в нужное место и под нужным углом, медленно усаживаясь на Макса и вбирая в зад его хуй. Влекомая назад руками Макса, Грейс легла спиной на него, раскрыв ноги для Дэвида, который, опираясь на руки, чтобы не раздавить Макса под собой и Грейс, заполнил хуем её влагалище.

Максу представлялось, что его хуй в заду Грейс похож на поводок, короткий поводок, на котором он её держит, как суку, а она между тем тычется своим лицом и пиздой в другого мужчину в поисках добавочного наслаждения. Причём поводок этот не повод для насилия, а поводок, который ищет сама сука, она не хочет с него сниматься – это поводок сладкой привязанности.

Макс засовывал язык в ухо Грейс, видя перед собой слившиеся в засосе два рта. Своим хуем от ощущал через стенку напористые движения хуя Дэвида. Макс почти не двигал свой хуй, он не хотел кончать и также не хотел отвлекаться на движения, а лишь ощупывать хуем через стенку, что происходит во влагалище. Именно стенка делала мужчин партнёрами, а не соперниками, ибо у каждого была своя сфера влияния, которые не пересекались, а лишь дополняли друг друга, даря Грейс неизъяснимое блаженство. Грейс сама двигала бёдрами, чтобы освежить чувство хуя в заду и время от времени опускала руку и прижимала бедро Макса к себе, показывая, что она о нём не только не забыла, но и постоянно ощущает его глубокое присутствие.

Деликатесный сандвич получался: без хлеба, но с тремя слоями мяса.

Макс анализировал свои ощущения и удивлялся тому, что он не только не испытывает никакой ревности, а наоборот, острейшее наслаждение от активности Дэвида и от радостной податливости Грейс.

Любуясь слиянием ртов Дэвида и Грейс, Макс вдруг вспомнил, какое бешенство овладело им, когда он увидел такое слияние у своей любовницы юности Дорис и мужчины, с которым он её уследил. Вот они, ошеломляющие изменения жизни, переворачивающие одно чувство на противоположное: любовь на ненависть и ненависть на любовь. Как можно после этого полностью вверяться какому-либо из них и основывать на этом жизнь? Никогда никакое одно чувство, как бы сильно оно ни было, нельзя простирать в будущее, а упиваться им лишь сейчас. А уж если планировать будущее, то не на чувстве, а на превращении чувств одно в другое, зная, что когда-нибудь любовь станет ненавистью, а ненависть – любовью. И единственное, что может предотвратить это изменение, – это то, что ты не успеешь до него дожить.

В какой-то момент троица переместилась «с ног на голову», то есть Дэвида положили на спину, Грейс села на него влагалищем, а Макс проник в десадовский рай. Он видел на спине Грейс напряжённые пальцы Дэвида, прижимающие её к себе, и Макс на удивление себе радовался за Дэвида и Грейс – ведь в распоряжении Макса был задний проход Грейс, в котором ликовал его хуй. Это был контрапункт. Третий вовсе не был лишним, он был нужным.

«Надо же, – думал Макс, заполнив Грейс до предела, – дожил до того, что испытываю острейший восторг, когда моя женщина упивается не мной, а другим мужчиной».

Макс, запустив хуй в огнедышащую глубину её зада, мог, чуть согнувшись в правую сторону, наблюдать страстный поцелуй смыкающий Грейс с Дэвидом, лежащим под ней, переведя взгляд с их лиц, осенённых поистине райским блаженством, на хуй Дэвида, движущийся в пизде, и свой хуй, утопленный в анусе, покрасневшем и переставшем поджимать губки бантиком сфинктера, а полностью раскрытом, как горло.

На какой-то раз Дэвид под руководством Макса оказался под Грейс в «69». Макс под новым углом взирал на хуй Дэвида, двигающийся в голодно сжимающих его губах Грейс, и переводил взгляд на свой хуй за маленькой натянутой перегородкой плоти, через которую просвечивала кровь, свой хуй, устремившийся сквозь счастливо обнимающий его сфинктер в женскую глубину.

Грейс в моменты наплыва особой нежности к Максу, то есть при подступах очередного оргазма, протягивала свою руку назад, прижимая Макса ближе к себе, в себя. Именно этот восторг на лице Грейс от полного заполнения, от её счастья свежего поцелуя, – всё это наполняло Макса таким наслаждением, которое никогда в такой степени не охватывало его, когда он бывал с женщиной один на один.

Грейс не уставала восторгаться тем, что хуй у Макса заметно вырос. Если раньше у него был он средних размеров, то теперь стал поистине большим. Грейс призналась Максу, что она всегда предпочитала большие хуи, но скрывала это от Макса, чтобы не задеть его самолюбия, а теперь она имеет в нём самого лучшего любовника.

Палец Макса вырос тоже значительно, он теперь напоминал по размерам его первоначальный хуй. Это позволяло Максу ускорить процесс обучения анальному сексу новых женщин: он теперь вставлял сначала указательный палец, приучал их к нему, а потом менял его на свой хуеподобный средний палец, чего женщины не замечали, увлечённые клитором во власти максова языка. Так что, когда Макс показывал женщине средний палец, только что побывавший в её прямой кишке, она уже не боялась принять в неё и хуй.

Так двойное проникновение открыло для Макса новый мир красоты и наслаждений ею. А ведь до этого он часто ловил себя на мысли, что новизну возможно испытывать лишь с помощью различных женщин, так как одна женщина ему быстро приедалась после опробования с ней трех ипостасей секса: вагинальной, оральной и анальной. Но теперь привнесение дополнительного партнёра сделало Грейс желанной с новой силой и остротой. Более того, Макс, чтобы освежить свою похоть к Грейс, просто приглашал нового мужчину.

Страсть к Грейс вспыхивала у Макса с мощной силой всякий раз, когда новый хуй погружался в одно из её отверстий. Таким образом, Макс перестал тяготиться постоянством, а наоборот, наслаждался им. Получался ещё один парадокс: Макс стал верным Грейс с помощью её неверности, которую сам Макс активно культивировал. Хотя верность эта была относительной, смысл её, можно сказать, состоял в том, что двойное проникновение в Грейс уменьшило его проникновение в других женщин приблизительно вдвое. Если раньше ему не хватало Грейс для удовлетворения всех своих желаний, то теперь «хватать её стало значительно больше».

Допустив в Грейс других мужчин и убедив её, что он её уже не ревнует, а наоборот с каждым новым любит её ещё больше, – Макс развязал язык Грейс до такой степени, что она стала обсуждать с ним достоинства и недостатки хуёв у других мужчин, что обыкновенно женщина всячески избегает делать в присутствии своего возлюбленного. А тут Грейс понесло. Было так странно и в то же время трепетно слышать, как его любовница рассказывает, как стоит хуй у того или другого, насколько у одного велик для анального секса, как быстро кончает один или другой. Грейс, получив доступ к этой теме, стала в присутствии Макса свободно высказывать свои предпочтения к обрезанным хуям, потому как кожа на необрезанных мешает ей их сосать, а большие хуи приносят ей специфическое наслаждение, тычась в некие чувствительные места в пизде и в заднем проходе. Свои впечатления о двойном проникновении Грейс итожила так: «Один хуй хорошо, а два лучше.»

«Удвоение любви» – так назвал Макс привлечение второго мужчины. При двойном проникновении любое движение Грейс становилось лаской одновременно для обоих мужчин, она не могла ласкать лишь одного, даже если захотела бы, ибо если она с радостью насаживалась на один хуй, то она автоматически насаживалась и на второй, что справедливо воспринималось вторым мужчиной тоже «с радостью».

Макс открыл для себя иное понятие любви с помощью удвоенных проникновений в женщин. Когда Макс раньше совокуплялся с женщиной и она льнула, крепко прижимая его, покрывая его шею и лицо поцелуями, шепча ему в ухо слова любви и засовывая язык ему в глотку или ухо, и бёдра её вбирали его хуй как можно глубже, то у Макса возникало ощущение, что он – единственно возможный предмет её страсти, что только он ей люб и желанен. Но вот, оказываясь в соитии с ещё одним мужчиной, Макс наблюдал разворачивающееся перед ним откровение – он видел, как «его» женщина счастливо и самозабвенно обнимает другого мужчину, как целует его с такой же, если не с большей, страстью, потому что её ощущения обновлены, что сексуально Макс для неё находится в общем нескончаемом ряду мужчин. Тут-то и возникает открытие духовной любви, любви, которая уникальна по отношению только к нему, ибо, когда похоть удовлетворена, то женщина обращается к Максу, испытанному, родному, привычному, надёжному, связанному с ней общими интересами и пр. Получалось, что похоть – это универсальная составляющая любви, а индивидуальная составляющая – это то, что остаётся после удовлетворения похоти. Вот почему похоть – это демократическая, общедоступная и постоянная категория, тогда как любовь – лишь временная и для избранных, но что вовсе не является привилегией, ибо «любить иных – тяжёлый крест».

Кроме того, двойное проникновение развеяло у Макса и у Грейс миф о якобы интимном характере любви, который требует уединения двух любовников для того, чтобы они могли полностью отдаться своему чувству. Как и со всяким общественным мифом о сексуальной жизни, всё оказалось наоборот – второй мужчина позволял Грейс отдаться своей похоти так, как ей было бы просто невозможно наедине с Максом. Этот миф был явно создан для того, чтобы обманным путём запереть женщину в темницу парного секса и не позволить ей пользоваться в полной мере её способностью испытывать огромное блаженство с несколькими мужчинами одновременно.

Макс всё больше ощущал своё полное перерождение в отношении к ревности: теперь всякий раз, когда он ебал женщину в одиночку, он ревновал её к ОТСУТСТВИЮ второго мужчины. Ебя женщину, стоящую на четвереньках, Макс взирал на её пустующие отверстия, которые просились быть заполненными хуями и твердил: «Свято место пусто быть не должно!»

Макс всякий раз делился этим соображением с женщиной, которая сначала делала вид, что поражена, иногда оскорблена, но потом она сама проникалась этой фантазией, даже если в этом не признавалась вслух. Естественно, что большинство женщин и без помощи Макса мечтали о двух и более мужчинах и только радовались высказанной им вслух фантазии, поскольку это давало им надежду, что их фантазия исполнится.

Ведь женщины одновременно, а не последовательно превращают свои эрогенные зоны в эрогенные вселенные, пихая во влагалище да в прямую кишку хуеобразные предметы, пока клитором до оргазма добираются. Так что, когда мужчины пытаются добротно проимитировать женские мастурбациозные изобретения с помощью двойного проникновения, то женщина это только приветствует.

Макс любил оказаться под сидящей на нём женщиной, поглотившей влагалищем его хуй, и целовать её рот, раскрывая её ягодицы для другого мужчины и, приостановив движения, чтобы дать ему возможность проскользнуть в анус, ощущать через перегородку уместность другого хуя. А когда женщина уже заполнилась с двух сторон, Макс следил своим языком за языком женщины, слушал её дыхание и ловил движения, отражающие её ощущения от движений её любимого куска твёрдого мяса в её задних недрах.

Макс смаковал те несколько секунд женской неподвижности после начального введения в зад, когда хуй достиг глубин и женщине требуется приспособиться к ощущению двойной заполненности, а потом, приняв их как необходимые, она делает первый взмах бёдрами, давая тем самым сигнал к активному перемещению хуёв. Дальнейшие движения двух хуёв могут быть вразнобой, но лучше, когда они ходят «в ногу», причём есть два варианта: два хуя одновременно вытаскиваются и вставляются (в фазе) или (в противофазе) хуй в заду вытягивается, тогда как хуй во влагалище вставляется, и наоборот.

Однажды Макс предложил Дэвиду привести своего друга Стива, тоже студента, чтобы сравнять количество отверстий в женщине с количеством хуев. Грейс и Макс поначалу увлеклись этой идеей заполнения сиротствующего рта, и Грейс оказалась «полным-полна коробушка». Всё прошло мило, и, оставшись наедине с Грейс, Макс расспрашивал свою любовницу, поглощая её половую обратную связь. Оказалось, что тройственный союз стал для Грейс совершенно безличным (не только буквально, без контакта с лицом), а исключительно генитальным, однородным, то есть когда женщина воспринимает мужчин только как хуи. В какой-то момент такое соитие стало для Грейс однообразным. Лучше всего для возбуждения действуют контрасты и поэтому Грейс предпочитала быть заполненной только двумя хуями, чтобы рот её оставался для личного контакта с губами мужчин, чтобы романтика поцелуя оттеняла деловитость ебли. Грейс хотелось целовать мужчину под ней, а потом прерывать этот поцелуй, повернув голову к ебущему её в зад, чтобы тот склонился к ней вперёд и ловил губами её губы. Сошлись на том, что поцелуйный контакт даёт всем ощущение дополнительной нежности, заботы и любви, в то время как хуи делают своё рафинированное абсолютное дело.

– Хотя, иногда, – тут же заметила Грейс, – три хуя тоже хорошо.

– Так и следовало ожидать, – ухмыльнулся Макс. – Первый – славный был мужчина, мог второй и так и сяк, третий пёр большой елдак, – и в совместном смехе Макс утопил поднявшую было голову ревность.

Двойное проникновение во влагалище и в анус стало представляться Максу и Грейс идеальным соитием. Другие женщины тоже соглашались с этим, пусть не с первого раза и не со второго. Но с раза третьего-четвёртого они сами начинали об этом мечтать и его предпочитать. Хотя находились женщины, которые влюблялись в эту двойственность с первого раза. Двойственность сия была такого рода, что вносила самую основательную однозначность и определённость.

Если женщина любит вагинальный, оральный и анальный секс в последовательном исполнении, то, значит, она обязательно возлюбит их в исполнении одновременном. А потому прежде всего Макс тренировал женщин на испытание наслаждения в каждом из её отверстий. Если это достигнуто, тогда женщина становится психически готова для двух мужчин одновременно.

Макс решил запечатлевать наслаждения для их участников и участниц. Он устанавливал штатив с камерой рядом с ложем и записывал на видео двойное проникновение в очередную возлюбленную, а потом дарил ей эти изображения, которые ей было не увидеть в процессе совокупления. Благодаря видеооткровению женщина получала возможность восхититься снова и снова тем, что происходило с ней на уровне ощущений. Чем больше она созерцала, тем острее она хотела повторения, то есть возникала положительная обратная связь, которая пустила бы женщину вразнос, если бы у неё запас мужчин был неограничен. Но их было только двое: Макс и ещё кто-либо, и через некоторое время они спасительно для женщины иссякали.

Теперь похотливые взгляды, которые бросали мужчины на Грейс, вызывали в Максе радостное предвосхищение совместной ебли. Самая близкая мужская дружба возникает в работе над одним делом, являющимся женским телом.

Однажды Макс прочёл в какой-то книге о сексе, что его объявившаяся страсть к приглашению дополнительных мужчин может интерпретироваться как латентный гомосексуализм. Макс задумывался над этим ещё до прочтения книги, но ему было безразлично, как называлась его страсть к увеличению наслаждений женщины. Быть может, использование искусственного хуя в добавление к собственному можно было бы тоже называть тем же латентным гомосексуализмом, но что же делать, если Макс, в солидарности потакая женщинам, предпочитал живой дополнительный хуй резиновому.

Целуя Грейс после того, как она только что отсосала Дэвида, Макс ощутил у неё во рту вкус спермы, и ему не стало противно, он не отстранился от неё, а наоборот, стал вылизывать с её языка следы этой слегка солоноватой жидкости.

Макс ощутил, что он как бы получил недостающее от той женщины, с которой он слился несколько лет назад. Она была близкой подругой его возлюбленной Кэй. Но оказалось, что под дружеством у подруг подразумевалось любовничество. Как-то Макс явился к Кэй без предупреждения и застал её с подругой Лесли, растрёпанных, со смазанной губной помадой и расстеленной кроватью. Лесли выглядела мужеподобно, почти без грудей, в накинутой на голое тело маечке, без бёдер, зыркающая глазами. Кэй была явно смущена и не знала, как себя вести, ожидая подсказки от Макса. Долго ждать ей не пришлось. Макс сразу взял коровушек за рога:

– Лесли, ты продолжай с Кэй то, на чём я тебя прервал, а я тебя поласкаю, хорошо?

Лесли потом рассказала, что если бы Макс затребовал себе Кэй, то он вызывал бы в ревнивой Лесли резкую реакцию, а себя она безразлично предоставила мужчине, так как большинство мужчин всё равно от неё шарахались. И вот почему. Когда Лесли снова приникла к распахнутому междуножью Кэй, Макс раздвинул ноги Лесли. Лобок и большие губы заросли густой шерстью и Макс жадно и привычно устремился к «возвышенной цели». Но тут во рту у него оказался клитор, возвышавшийся не менее чем на три сантиметра. Отступать было некуда, да и незачем, и Макс с воодушевлением стал лизать и сосать этот поистине маленький хуй. Лесли заурчала и стала ещё активнее лизать Кэй, а Кэй, заметив, что Макс не отпрянул, согнула своё тело в полукруг и потянулась за членом Макса. Макс заметил это движение и замкнул круг. Макс устремил палец и обнаружил у Лесли должное влажное влагалище, так что это была всё-таки женщина. Лесли явно близилась к концу и Макс гадал, появится ли из этого маленького хуя какая-нибудь жидкость. Но жидкость являлась только из влагалища. Лесли кончила первой, прижав одной рукой голову Макса, будто он собирался бежать, бросив её за секунду или за лизок до оргазма, Кей застонала следующей и так часто заработала головой, что и Макс не стал от неё отставать.

– Какой у тебя роскошный клитор, – восхитился Макс, садясь в кровати.

– Большинство мужчин так не считают, – с сожалением произнесла Лесли своим низким голосом.

– Но, уверен, что Кей вполне со мной солидарна. Правда, Кей? – обратился к своей любовнице Макс.

Кей молча улыбнулась и обняла Лесли.

Женщины, выжав из Макса все соки, как бы исключили его, а сами снова соединились, продолжая гнать волны наслаждений друг на друга.

«Почему, – думал Макс, наблюдая их заядлую похоть, – маленький хуй-похотник может кончать раз за разом, а большой хуй-хуй изливается и требует отдыха? Изливается – вот ответ на вопрос. Похотник – это хуй без спермы и потому он гораздо жизнеспособнее, вернее – оргазмоспособнее: он как бы кончает вхолостую и тем не истощает себя – это способ, которым Создатель достиг женской способности длительных наслаждений, для которых им требуется не один, а несколько мужчин.”

С тех пор Макс не раз вспоминал свои ощущения во рту от огромного похотника (или маленького хуя?) Лесли и думал, можно ли считать, что он сосал хуй, и что является границей между хуем и клитором? Размер? Семяизвержение?.. Макс попытался представить, как бы он себя повёл, если бы из клитора что-то выплеснулось – отпрянул бы он или, наоборот, ещё больше присосался?

Он снова вспомнил о леслином клиторище, когда Грейс лежала на боку в «69» с Дэвидом. Дэвид чмокал и хлюпал, обрабатывая языком её междуножье, а Грейс благодарно и увлечённо сосала его хуй. Макс медленно ввёл член в зад Грейс, – когда ей лизали клитор, она переставала ощущать всякое неудобство или даже боль в заду, но они появлялись сразу после её оргазма, – потому-то она всегда оттягивала его, дожидаясь извержения мужчины в зад, чтобы кончить вслед на ним, будучи уже уверенной, что после её конца мужчина сразу вытащит опустошённый хуй.

Макс склонялся к лицу Грейс, медленно двигаясь в волшебной плоти зада, и просовывал язык ей в ухо, целовал в шею, видя перед собой её рот, заполненный хуем. Грейс от наслаждения останавливала движение головы, а Макс хотел увидеть, как хуй извергнет семя. Всё ниже склоняясь к Грейс, он целовал уголок её рта, как бы избегая касаться члена, но словил себя на том, что хочет его лизнуть. И лизнул, помогая Грейс. Она открыла глаза и увидела язык Макса, скользнувший по хую. Она с удивлением в глазах чуть отстранилась, высвобождая хуй из своего рта и давая место языку Макса, который с небывалой радостью стал его лизать. Тут хуй по задумке Грейс полностью выскользнул изо её рта, и Макс перехватил его ртом, не забывая засылать свой хуй в глубины зада Грейс. Но хуй Дэвида задвигался в явном желании поскорей извергнуться, и Макс, ещё психически не готовый к этому, отстранился и насадил голову Грейс на хуй её открытым ртом. Это было вовремя, так как хуй, проскользнув в рот Грейс, дёрнулся и замер, изливаясь.

Дэвид сразу потерял интерес к клитору и перестал его лизать, отодвинув голову в сторону от бёдер. Грейс включила вибратор, который предусмотрительно держала наготове и, уже взведённая, выпалила, бросая бёдрами и сжимая хуй Макса. Макс, находящийся на самой грани, увидел, как из уголка рта Грейс выплывает капля спермы, будто пена у взмыленной лошади. Макс приник к уголку её рта, слизывая каплю и касаясь языком члена, все еще покоящегося во рту Грейс, и сам в этом момент кончил, проглатывая эту каплю.

Тройка разомкнулась. Интересно, думал Макс, заметил ли Дэвид смену ртов и языков. Вот она, доразвившаяся до мужчины Лесли с разросшимся клитором и со сросшимся влагалищем.

Дэвид сиял, как всегда после оргазма, и не подавал вида, почувствовал ли он смену ртов. Грейс с любопытством посматривала на Макса, а Макс лежал на спине и пытался осознать новую вселенную, в которую он попал: ощущение хуя во рту было вполне естественным, как попадание всякой выпуклости во всякую вогнутость. Он ощущал во рту вкус слизанной капли и думал, делает ли его бисексуальным происшедшее, а также является ли это случившееся причиной того, что его так влечёт комбинация двух мужчин и одной женщины. Но если это и есть причина, то тогда всякая латентность пропадает, и он может теперь вполне осознанно продолжать следовать своему влечению к двойному проникновению.

Макс обратил внимание, что перед самым наступлением оргазма он теряет всякое отвращение и, более того, он может фантазировать на такие темы, которые были бы ему неприемлемы в любое другое время. Так он вспоминал об описанном де Садом мужчине, счастье которого заключалось в том, что каждое утро одна из его юных служанок становилась над ним, сосала его хуй, испражняясь в то же самое время в его рот, и этот мужчина пожирал всё, что она исторгала из себя. Приближаясь к оргазму, Макс без всяких усилий представлял себя на месте этого мужчины, и эта картина не только не отвращала его, но наоборот делала его оргазм ещё более сильным. Другое дело, если бы такое свершилось наяву, Макс не был уверен, что его желание этого поедания было бы таким же неотвратимым как в фантазии.

Цель похоти, пришёл к выводу Макс (именно таким словом он хотел называть желание), – это уничтожение возведённого моралью запрета на полное объединение человеческих существ с помощью секса. Запрет этот живёт в обличьи стыда и отвращения.

Макс прослеживал и разглядывал борьбу похоти с запретами с момента её возникновения до её победы в момент оргазма. Тривиальное попрание стыда начинается с обнажения тела, которое общество заставляет прятать от глаз, включая глаза самого обнажённого тела. Множество женщин стыдятся сесть перед зеркалом и развести ноги, чтобы посмотреть, что там у них между. Большинство мужчин, никогда не видели как выглядит их анус, что можно сделать с помощью зеркал, но это стыдно и противно.

Справившись с этим первым препятствием, похоть знаменует победу над стыдом при восторге, испытываемом любовниками, рассматривающими половые органы друг друга.

Затем «позорные и грязные» запахи и выделения из пизды и хуя становятся в похоти наиболее желанными и прекрасными. Так празднуется новая победа над стыдом и отвращением.

Следующим шагом становятся экскременты – моча и кал. С жидкой частью похоть справляется относительно легко и мужчина радостно слизывает остатки мочи вокруг клитора и наблюдает за струйкой, сочащейся прямо на него или прямо в рот, и женщина часто отвечает ему тем же.

Однако самая большая битва похоти с отвращением и стыдом вершится на поле дерьма. Макс вспоминал, как его любовницы не стеснялись мочиться у него в туалете, но боялись испражняться, опасаясь, что запах дерьма уничтожит их романтический ореол женщины. Запах дерьма – самая укреплённая высота морали, которую чаще всего не взять атакующей пехоте похоти. В тех случаях, когда штурм удаётся, победа получается полной. Хотя, как всегда, кратковременной.

Романтический ореол возлюбленной создаётся вовсе не моралью, а похотью, которая этот ореол возносит над местами, подвергаемыми эстетическому проклятию. Ореол над проклинаемой пиздой может раздвоиться и воссиять также над анусом, освящая и то, что из него выходит. Мощь похоти – дивная. В своём крайнем проявлении мощь её велика настолько, что дерьмо, воплощение тотальной моральной отверженности, может стать самым вожделенным (коль это дерьмо возлюбленной), а следовательно, романтичным. Но так как победа похоти бесцеремонно и резко низводится на нет оргазмом, то искусство победы состоит в точности времени, выбранного для победного броска.

Так, Макс ёб в зад свежую любовницу, о которой давно мечтал. Он уже приближался к оргазму. В этот момент любовница шепнула ему на ухо, что ей срочно нужно в туалет. Макс нехотя вытащил щуп наружу и последовал за любовницей, которая уже не могла терпеть и потому не стала сопротивляться любопытству Макса. Её запах и звуки и её анус, который Макс запретил ей вытирать, лишь усилили его возбуждение. Но когда Макса настиг оргазм, а затем он посмотрел на коричневое пятно на ягодице любовницы, то он сразу предложил ей пойти в ванну и отмыться от того, что секунду назад было так соблазнительно.

«Чуть исчезает спасительная похоть, как беспощадная мораль и её наместник, отвращение, расправляются со мной, вселяя в меня разочарование достигнутой целью.» – думал Макс, слушая шум душа в ванной, где отмывалась женщина. Макс вспоминал, что в юности такая расправа в форме вернувшегося отвращения происходила после исчезновения похоти при виде менструальной крови или некрасивого лица любовницы, которые в период властвования похоти не играли никакого значения.

Но вот свершилось хуесосание. Макс только теперь признался себе, что, наблюдая за женщинами, сосущими хуи в порно или в жизни, он всегда ставил себя не только на место мужчины, чей хуй сосала женщина, но и на место женщины, сосущей хуй. Отвращение, которое должно наводить границы между людьми при выполнении ими того или иного сексуального акта, то есть не позволять людям добывать тем или иным способом наслаждение, – это отвращение размывается изощряющимся наслаждением. Наслаждением, которое изощряется в своей повсеместности.

В какой-то момент начинаешь понимать, размышлял Макс, что любая пизда и любой хуй хороши по определению. Тела и лица, к которым они приставлены, перестают иметь значение, когда властвует похоть.

Между тем палец и хуй Макса продолжали неуклонно расти. Сначала, растущий хуй радовал Грейс и других женщин, но наступил момент, когда принять его в себя женщинам становилось невмоготу: особенно болезненно протестовал их зад.

Наблюдая за надорвавшейся промежностью Грейс от его введённого хуя и увидев капли крови, упавшие на яйца мужчины, на котором сидела Грейс, Макс понял истинный смысл песни, которая его так впечатлила много лет назад – в песне речь шла о двойном проникновении, и фраза «Torn between two lovers» (разрываемая между двумя любовниками) описывала именно то состояние, в котором сейчас находилась Грейс.

Это был последний раз, когда Макс поместил хуй внутрь женщины, тем более, что хуй его всё рос и рос. Макс понял, что своим хуем он уже не сможет доставить женщине наслаждение, а только боль, и даже нанести ей серьёзную травму.

После того как Макс вышел из любовной игры, Грейс не стала предаваться горю и вскоре сообщила Максу, что она согласилась на предложение Дэвида пообщаться с его другом и его подругой, чтобы учетверить наслаждение. Грейс смущённо объявила, что приглашение на Макса не распространяется, ибо та женщина малых размеров и боится больших хуев. И в этот момент былая ревность, будто никогда не подавленная, а ещё более возмужавшая, бросилась из прошлого на Макса, и он от полной неожиданности оказался в абсолютной её власти. Ужас ревности можно было выразить одним отчаянным воплем: «А я?!»

Но в отличие от прошлых дней, Максу удалось взять себя в руки и спокойно пожелать Грейс многих оргазмов.

Однако Грейс заметила, как больно стало Максу, и предложила ему принять участие в их наслаждениях, но только в качестве наблюдателя, с разрешением подключать язык, но держа в стороне ставшие опасными член и палец. Макс обрадовался, как мальчик, которому отменили наказание и позволили смотреть телевизор.

Истомив свой язык на новой пизде, Макс получил возможность поразмышлять, наблюдая за ебутцимися. Он думал так:

Женщина, когда ей лижут клитор, чувствует себя мужчиной. И только когда её ебут в её отверстия, она – женщина.

Мужчина, когда ему лижут сосок, чувствует себя женщиной. Мужчина есть мужчина, когда заполняет хуем отверстия.

Если мужчина лижет клитор, он становится женщиной, вернее, квазиженщиной, так как клитор есть недоразвитый член, который он берёт в рот.

Таким образом, мужское ощущение связано с проникновением в полость, а женское ощущение – с заполняющейся полостью.

У каждого пола есть возможность испытывать ощущения другого пола: сосок у мужчины – это орган, который имеет только одно назначение – быть эрогенной зоной, напоминая о единстве происхождения с женщиной на начальном этапе развития эмбриона. Таким же напоминанием общности с мужчиной является клитор, который тоже не несёт никакой иной функции кроме как источника наслаждения. Любопытно, что напоминания о единстве мужчин и женщин осуществляются с помощью органов, посвящённых исключительно наслаждению.

Мораль более снисходительна к женщине, испытывающей мужское ощущение, чем к мужчине, испытывающему женское. Женщина может выбирать, какое наслаждение ей испытывать, мужское (клиторальное) или женское (вагинально-анальное).

Мужчины чувствуют, что лизание клитора – это женский акт: заполнение полости их рта выступом-отростком. Быть может, потому многие мужчины сторонятся клитора. Ибо при большом клиторе всё яснее напрашивается аналогия с членом, в чём лижущий клитор мужчина не хочет себе признаться.

А пока Макс со страхом смотрел на свой ставший огромным член – он не хотел, чтобы женщина стонала из-под палки. Теперь женщина могла стонать только из-под его языка.

Видно и впрямь это была специфика Максовой плоти: она начинала у него расти, как растение, если обильно сдабривалась удобрением. Медленно, но верно рос его средний палец левой руки, который он регулярно заправлял в зады женщин, и с ещё большей скоростью рос хуй. Увидев его выросший член, женщины и даже Грейс уже не подпускали его к анусу, а вскоре и перестали подпускать к влагалищу.

Огромный средний палец приносил тоже массу неудобств. Стоило Максу поднять руку с торчащим пальцем, как все вокруг думали, будто он делает неприличный жест, причём для этого он ещё водрузил муляж огромного пальца на свой. Никому в голову не приходило, что у Макса настоящий палец такого размера. Он прятал руку в карман брюк, в которых кармана как такового не было, а была просто дыра, и прижимал палец к ноге. А член он пускал вниз по правой ноге.

В какой-то момент лишённые удобрения палец и хуй остановились в росте, но уменьшаться они явно не собирались.

Макс вынужден был перейти на вуайеризм. Занимался он тем, что добывал мужчин для Грейс и наблюдал за двойным проникновением в неё, дроча свой хуй обеими руками, или давая его в руки самой Грейс, если они у неё были свободны. Иногда она лизала его член, конечно, не в состоянии взять головку в рот, а только языком водя по её необъятной поверхности.

Однажды, когда желание Макса поместить хуй в горячую женскую плоть стало невыносимым, Макс обратился к Дэвиду за помощью – его приятель Стив владел конным заводом.

Если Макс мог теперь погружать свой хуй в чью-либо плоть без того, чтобы разорвать полость, так это могла быть пизда кобылы. Стив умудрился организовывать регулярные посещения Максом своих кобылиц. Грейс, Дэвид и Стив часто сопровождали Макса и наблюдали за ним, взбирающимся на специально сделанное возвышение, на котором его хуй оказывался на уровне кобыльего влагалища. Кобылу помещали в маленький загон, чтобы она не вздумала кокетничать с Максом с помощью ударов копытами и других резких телодвижений.

Дэвид, Стив и Грейс наслаждались, наблюдая за радостью Макса, а потом Макс лизал клитор Грейс, налюбовавшись хуями Дэвида и Стива, посновавшими в её пизде и заде. Но больше всего Макс опасался соприкоснуться языком с дерьмом Грейс, выдавливаемым наружу при активных движениях в её анусе. И это было вовсе не из брезгливости – Макс боялся, что и его язык может отреагировать таким же резким ростом, как его палец и хуй. А в намерения Макса не входило жить с языком на сторону.

 

Идеальные браки

[47]

Их было четверо: двое женатых мужчин и две замужние женщины, но среди них не было супружеских пар. Их «половины» были где-то далеко, вдали от той комнаты в отеле, в которой собрались эти счастливые люди. Участники действа были раздеты, голодны и легко дополняли друг друга до целого. Причём прекрасного целого, скреплённого желаниями, но в конце концов распадающегося на удовлетворённые части.

Мэт явился с Кэри – они случались в этом отеле раза три в месяц. Сначала за комнату платил Мэт, но затем, чтобы отстраниться от жадной до встреч Кэри, он пожаловался на свои финансовые трудности, думая, что этим он сможет уменьшить частоту свиданий с Кэри. Но она с готовностью и настойчивостью предложила платить за отель, так как рассматривала плату как капиталовложение, с лихвой восполняемое «радостями секса», почти забытыми ею до недавней встречи с Мэтом.

Мэт со своими тремя детьми и женой-японкой по имени Кимико сводил концы с концами благодаря хозяйственности жены, а в особенности – благодаря её родителям, которые регулярно присылали Кимико, своему единственному любимому ребёнку, значительные суммы. А когда у Кимико родились дети, то с каждым новым ребёнком суммы непропорционально и существенно увеличивались.

Это был второй брак Мэта. Первый закончился полным отвращением к жене, которую он поначалу обожал. Несколько лет после развода он наслаждался свободной жизнью и даже пошёл в университет, чтобы подучиться по своей специальности. Там Мэт и познакомился с очаровательной японкой, приехавшей учиться в Америку. Кимико с детства мечтала получить образование в Штатах и выйти замуж за американца. Ей представлялось, что все американцы добрые и богатые. Её мечты свершились, она вышла замуж за американца по любви, за действительно доброго, но далеко не богатого Мэта.

По чудесному совпадению, Мэт с юных лет мечтал о жене-японке, начитавшись об их послушании, преданности и домовитости, так что когда он увидел в аудитории очаровательную студентку из Японии, он использовал все свои чары, чтобы её соблазнить как можно быстрее. Быстрее было не придумать – она отдалась Мэту на первом свидании, наградив его честью быть её первым мужчиной. Мэт безоглядно влюбился в Кимико, из-за чего завалил сессию, и с воодушевлением сделал ей предложение через два месяца после их первой встречи, когда Кимико смущённо шепнула ему на ухо, что беременна.

Кимико была хрестоматийно идеальной женой – покорная, вся в детях, заботливая и непритязательная. Мэт не переставал восхищаться и умиляться ею, как она низко кланяется, скромно отводит глаза, как быстрым движением надевает одни туфельки без задников, входя на кухню, и как, выходя из кухни, снимает их и всовывает свои маленькие ступни в другие. Подавая еду, особенно при наличии гостей, ей приходилось бегать туда и обратно десятки раз и всякий раз она не забывала менять одни туфли на другие, чем приводила в недоуменный восторг не только гостей, но и своего мужа, смотревшего на неё с неизменной нежностью и гордостью.

Но несмотря на свои глубокие чувства к жене и к трём желтоватым деткам, желание других женщин не оставляло Мэта. Первые годы женатой жизни он подавлял это желание, как он это делал в течение своего первого брака, но потом понял, что желание не исчезнет, а будет лишь всё больше и больше сжиматься и в какой-то момент оно взрывообразно распрямится во весь свой гигантский рост, расправит широченные плечи и наделает массу разрушений, размахивая мэтовой «палицей». Поэтому в один прекрасный день Мэт купил не менее прекрасную проститутку и провёл с ней дивные два часа. Облегчение, которое Мэт испытал, было превыше оргазменного – это было облегчение, подобное тому, которое испытываешь после отдачи большого долга, висевшего над тобой и плодившего с каждым днём проценты за невыплату. А теперь Мэт ощутил себя освобождённым. Он выплатил долг человеческой природе. «Жить, – думал Мэт, – это постоянно влезать в долг желанию, а значит, приходится его постоянно выплачивать. Если же отказаться выплатить долг, то мафия психики подвергнет тебя пыткам и в конце концов жутким способом убьёт. И никакая полиция нравов тебя не спасёт».

Так что Мэт не испытывал ни чувства вины перед женой, ни стыда за содеянное – об этих чувствах он, просветлённый, подумал с торжествующей усмешкой.

Клятва верности, которая даётся при женитьбе, претила влюблённому Мэту даже в тот момент, когда он её произносил. Он чувствовал нутром, что в этом есть нечто оскорбительно противоестественное, нечто порабощающее и лживое. С годами он смог сформулировать для себя причины этого чувства, но в юности он просто инстинктивно бунтовал против идеи верности, как бунтует молодёжь против всего, что ей представляется несправедливым.

Годам к тридцати пяти Мэт понял, что если ты «born to fuck», если ты хороший любовник, так это лишь потому, что ты поистине любишь женщин. Причём любишь женщин вообще, а не только красивых женщин в частности. А значит, что в моногамии ты жить не сможешь, ибо твоя любовь к женщинам пресечётся. Тебя лишают любви, лишая доступа к её обновлению, ибо любовь – это продукт скоропортящийся. Итого, напрашивался очевидный для Мэта вывод: моногамным может быть только плохой любовник. Или трус, который предпочёл покой безразличия восхитительному беспокойству страсти.

Юным не верится в собственную смерть, им кажется, что они неуязвимы, и потому они так легко рискуют жизнью. Подобным образом им кажется, что их страсть к возлюбленной или возлюбленному тоже будет жить вечно. Поэтому они так легко клянутся в верности, рассчитывая, что верность будет гарантировать вечность их страсти. Но вместо обеспечения вечности верность убивает страсть за считанные месяцы, и возлюбленные начинают искать оправдания случившемуся якобы в ошибке выбора партнёра, тогда как верность всякому партнёру есть ошибка. Более того, брачная клятва верности – это торжественное подписание смертного приговора страсти. «Поганая клятва верности», – так называл её Мэт и давал такие определения: «Тяга к верности – это ближайшая родственница тяги к смерти. Верность – это самоубийство».

Каноническое время наслаждения в браке – это медовый месяц. То есть всеми признаётся, что первый месяц совокуплений поистине сладок, а потом острота и прелесть проходят и мёдом последующее уже никак не назовёшь, и при жизни с детьми и заботами всё, что остаётся, – это вспоминать об этом медовом месяце. Таким образом, на жизнь человека мораль отводит всего лишь один месяц сексуального счастья (в случае одного брака в жизни, что мораль тоже до недавних пор требовала. Теперь, при смягчившейся морали, человеку отпускается два месяца при двух браках или три – при трёх. Три месяца счастья за всю жизнь!). Те, кто соглашаются с этой месячной подачкой, доказывают свою рабскую суть. Те люди, кто нарушают клятвы верности, являют собой клятвопреступников.

Однако совершенно очевидно, что медовый месяц можно и следует множить с помощью новых женщин, что соединение с каждой новой любовницей будет поистине медовым, и счастье в жизни сложится тогда не в месячное, а в многолетнее. Но никто в обществе не учит этому оптимистичному взгляду на половую жизнь.

В нынешнее же время брак лишён даже медового месяца, так как жених и невеста, как правило, во всю совокупляются до женитьбы, и таким образом брак теряет свою последнюю сексуальную притягательность. Женятся теперь лишь для того, чтобы узаконить отупевшее наслаждение и заняться производством детей, так что новобрачные отправляются в послесвадебное путешествие, чтобы вконец пресытиться друг другом, торча нос к носу по 24 часа в сутки. Муж и жена за этот месяц превращаются в постоянный укор друг другу.

Мэт пришёл к выводу, что причина потери сексуального интереса даже к самой любимой и красивой женщине состоит в том, что сексуальное влечение имеет целью оплодотворение женщины. После некоторого срока, который природа считает достаточным для достижения высокой вероятности оплодотворения, желание к данной самке аннулируется и обращается на иную, которая ещё этим самцом не оплодотворена.

Мэт в конце концов глубоко осознал и прочувствовал, что, сохраняя верность женщине, мужчина изменяет себе. А верным нужно быть прежде всего самому себе, а не кому-то, ибо как ты можешь быть верным кому-то, если не умеешь быть верным себе? Также Мэт заключил, что разумная измена только укрепляет брак.

Страсть живёт новизной, а любовь – постоянством, и потому они противоречат друг другу в принципе и взаимоисключают друг друга. Страсть и любовь могут лишь совпадать на краткий момент новизны страсти, затем новизна пропадает, и с ней исчезает страсть, а если любови удаётся выжить, то она продолжает жить бесстрастно.

Таким образом, человек живёт полной жизнью лишь тогда, когда у него имеются и любовь, и страсть, а так как оба эти чувства в браке сосуществовать не могут, то необходимо во имя психического здоровья добывать страсть вне брака, то есть именно там, где она проживает.

Так, в результате подобных рассуждений, Мэт пришёл к знаменательному выводу о необходимости завести любовницу (на регулярных проституток у него не имелось денег, ибо именно проститутка была бы оптимальной женщиной для удовлетворения страсти). Мэт решил завести любовницу именно потому, что он любил свою жену, детей и хотел сохранить свою семью. Как бы парадоксально это ни звучало, измена была единственным вменяемым решением для одновременного спасения себя и брака.

«Открытый брак», когда муж и жена имеют любовников с ведома и согласия друг друга, Мэт не считал стабильной, устойчивой структурой. Прежде всего из-за того, что в такой брак открыто и систематически привносят ревность – одно из самых разрушительных чувств. Мэт был убеждён, что ревность, от которой избавиться будет невозможно, обязательно подточит основы открытого брака и он неминуемо рухнет. Именно от ревности следует как можно тщательней охранять хрупкое строение брака, и неведение служит самым надёжным его охранником. Потому самая главная задача любящего супруга – прилагать все усилия, чтобы не ранить знанием свою жену.

Кимико погрузилась в воспитание троих детей, родившихся один за другим с годовым промежутком, и не было для неё желаннее работы. Мэт с радостью наблюдал, как она ловко и нежно орудовала с детьми, лопоча на японском, который Мэт никак не мог выучить настолько, чтобы понимать её речь. Он зазубрил несколько ласковых слов, с которыми Кимико обращалась к детям, и даже пытался их повторять, играя с детьми. Но они точно различали, с кем говорить на каком языке и на японские слова Мэта отвечали английскими.

Кимико с радостью пожертвовала своей врачебной карьерой, чтобы быть матерью, а в оставшееся время помогать Мэту вести дела в его бизнесе, который не рос, а держался на том уровне, что обеспечивал сносную жизнь при условии регулярных и существенных вливаний от родителей жены.

Мэт со всей семьёй любили быть вместе, и часто ездили по национальным заповедникам и маленьким городкам в качестве отдыха от рутины. Два раза в год они летали в Японию, чтобы показать растущих детей дедушке и бабушке, которые оплачивали эти поездки. Мэт и Кимико были довольны жизнью, друг другом, детьми – они смело, часто и с полным основанием произносили слово «счастье».

Несколько раз в месяц Мэт с великой осторожностью встречался с любовницами. Он выбирал замужних женщин, которые, как и он, искали лишь быстрого наслаждения для освежения своих чувств. Мэт следил, чтобы похоть не переродилась в навязчивые отношения, которые могли бы повредить его семье. Если же помимо секса начинали возникать какие-то глубокие переживания или привязанность, то Мэт переставал встречаться с этой женщиной. Мэт представлялся вымышленным именем и встречался с женщинами только в отелях, никогда не появляясь с ними на людях. Продолжительность своего интереса к очередной любовнице Мэт ограничивал тремя последовательными оргазмами, после которых женщина становилась для него пустым местом и он радостно расставался с ней до следующей встречи, если таковая вызывала обоюдный интерес.

Но вот однажды Мэту пришло письмо по электронной почте из далёкого прошлого… Объявилась его давняя любовница Кэри и предложила встретиться.

Мэту было трудно представить, что последний раз, когда он и Кэри срослись в объятиях и смешивали друг-дружью слюну и прочие соки, произошёл двадцать лет назад. Тогда они расстались по извечной причине: Кэри узнала, что Мэт переспал с её подругой и решила прекратить эту бесперспективную связь. Кэри была излишне долго влюблена в Мэта, что мешало ей признаться себе в том, что он никогда на ней не женится. Дальше обманывать себя становилось опасно – Кэри исполнилось 27 лет, и она чувствовала, что больше невозможно откладывать выход замуж и производство детей. Кэри порвала с Мэтом и бросилась на поиск сырья для изготовления мужа. А Мэт переключился на другие тела, жадные прежде всего до наслажденья. Тем не менее Кэри часто вспоминала о Мэте в течение этих долгих, но быстро пролетавших лет.

Кэри отыскала мужчину, который тоже томился желанием женитьбы и производства потомства. Она наскоро родила двух отпрысков мужского и женского пола и воспитала их не без помощи папаши вежливыми и самостоятельными. Дети, избежав отроческих чп, закончили школу и улетели в другие штаты, чтобы осесть в тамошних колледжах. Муж Кэри оказался заботливым другом и стал якорем в её до недавнего времени штилевом существовании. Но даже в безветрии женщине требуется какая-та бухта, куда можно приплыть и пришвартоваться. Морская терминология пришла в это описание из-за того, что муж Кэри был морским офицером, который вышел в отставку и отрастил такой живот, что без зеркала, положенного на пол, он не мог увидеть своего члена, причём даже вставшего. Впрочем, последние годы орган поднимался унизительно редко, так как лекарства от депрессии, которые муж принимал, чтобы его не угнетали морские бурные воспоминания, делали его импотентом. А если он принимал виагру, то тогда никак не мог кончить, так что в силу этого, да и многого другого, известного только супругам, Кэри потеряла всякий интерес к своему мужу как к мужчине и держала его лишь в качестве хранителя очага. Муж и впрямь тратил всё своё свободное время на поддержание порядка в их большом доме и на участке с садом. Так что все были при деле. С помощью антидепрессантов жизнь уже не казалась мужу бесполезно прожитой и потому беспросветной.

Мужниной пенсии вполне хватало для беззаботной жизни, но Кэри работала три дня в неделю кем-то вроде секретарши, чтобы самой не сесть на антидепрессанты от скуки. Кроме того, её начальник нравился ей, и она нередко представляла себя под ним, с вялой надеждой, что он когда-нибудь за ней приударит. Но в офисе было много молоденьких и смазливых девушек, так что этим мечтам не суждено было сбыться.

За всё время супружества Кэри сохраняла верность. Она была придавлена убеждением, что спать с кем-то кроме мужа – страшная подлость, граничащая с уголовным преступлением.

Однако после того, как дети покинули дом, убеждённость эта стала размываться приливами неожиданной похоти, которую Кэри объясняла активизацией гормональной деятельности, как будто это объяснение обладало властью успокоить её затрепетавшую совесть. Её состояние усугублялось тем, что последний раз Кэри совокуплялась с мужем более года назад и сам этот процесс был настолько удручающим, что по молчаливому взаимному соглашению супруги держали свои тела на безопасном друг от друга расстоянии – благо кровать их была широка.

Кэрина похоть разрослась до того, что она просыпалась посреди ночи, с омерзением взирая на тяжело дышащее пузатое тело мужа, и мечтала о Мэте или о своём начальнике, опасаясь мастурбировать в постели, чтобы не разбудить мужа таким постыдным способом. Поэтому она удалялась в ванную якобы для того, чтобы посидеть в джакузи. Там Кэри подставляла клитор под сильную струю воды и за минуту кончала раз и через полминуты второй раз, что давало ей временное облегчение от желания. Разумеется, оргазмы наедине с собой были полумерой. Кэри не хватало ощущения заполненности, жадного и нетерпеливого движения во влагалище. Она даже согласилась бы на присутствие члена в заде, хотя тот единственный раз, когда она это испытала, был связан с болью и позывом к рвоте, но даже эта боль теперь вспоминалась со странным вожделением.

Кэри хотела взять в рот хуй, чувствовать его твёрдый жар, лизать его и довести до (в буквальном смысле) белого каления. Проглотить солоноватые капли, предварительно размазав их языком по нёбу, по стенкам щёк, а потом вдыхать запах спермы, пота, – короче, ей нужен был мужчина.

Кэри набрала имя и фамилию Мэта на Google и сразу вышла на его сайт, где он вывесил семейные фотографии. Мэт на них выглядел так, будто и не прошло двадцати лет: тело его на пляжной фотографии было таким же стройным, а лицо только стало ещё мужественней. Кэри покрылась мурашками и задрожала. На сайте была фотография жены Мэта и трёх маленьких детей: девочки и двух мальчиков. Жена была настоящей косоглазой красавицей и Кэри испугалась, что Мэт не захочет с ней встречаться. Кэри никогда не считала себя красивой, и женская красота, тем более такая экзотическая, всегда устрашала своей беспощадностью.

На сайте был и личный адрес электронной почты Мэта, у жены значился собственный, и этот факт придал уверенности Кэри – у неё и мужа тоже были разные адреса, и она радостно предположила, что Мэт так же далёк от своей жены, как Кэри от своего мужа, а значит он будет готов с ней встретиться.

Кэри долго примерялась, как написать письмо, вернее, короткую пробную записку, и из многочисленных вариантов выбрала такой:

Здравствуй, Мэт!

Кэри.

Случайно нашла твой адрес на интернете и решила узнать, как ты поживаешь.

Всего тебе доброго!

Ответ пришёл почти незамедлительно. И сразу образовалась растущая кучка писем туда-сюда, из которых обоим стало ясно, что встречаться нужно как можно быстрее и теснее. Мэт без всяких наводящих вопросов признался, что он часто думал о Кэри, но в то же время он сообщил, что жизнь его прекрасна. А чтобы поддерживать её таковой, Мэт имеет быстротечных любовниц, предназначенных исключительно для оздоровляющего разнообразия. Его любовницы в основном тоже замужние женщины, живущие в попытках обострения наслаждений.

Кэри неприятно кольнуло это признание, и она выразила озабоченность возможностью заражения венерическими заболеваниями, и Мэт с лёгкостью утешил её тем, что ведёт себя осторожно и разборчиво и всегда использует презервативы. Разумеется, это было успокоительной ложью – презерватив лишал бы Мэта той свежести ощущений, ради которой он заводил любовниц.

Мэт с готовностью рассказал Кэри о своих детях, о том, как он проводит с ними всё свободное от работы и любовниц время и которого, как ни странно, оказывалось вполне достаточно. «Значит, у него не так уж много любовниц», – утешила себя Кери.

О жене Мэт лишь сказал, что любит её, а она – его, и что они лучшие друзья. Но, мол, оставаться лучшими любовниками в браке невозможно, ибо брак создан вовсе не для этих дел. На вопрос Кэри, разделяет ли его жена такой взгляд на брак, Мэт ответил, что жена существует не для того, чтобы обсуждать безысходность сексуальной составляющей брака, а для того, чтобы именно от этой безысходности бежать с ней в дружество и в воспитание детей.

Мэт и Кэри договорились встретиться в отеле. Поначалу Кэри осторожно предложила встретиться в ресторане на чашку кофе, но Мэт отверг этот вариант, объяснив, что он не хочет, чтобы его видели с чужой женщиной, обменивающимся неизбежными страстными взглядами. И он напомнил, что это также не в интересах Кэри. Она сразу приняла этот аргумент, так как с самого начала их переписки каждый независимо друг от друга провёл черту, преступать которую никто не желал – это была черта, за которой возникала опасность их бракам: ни Мэт, ни Кэри не хотели не только развода, но и никакой опасности их нынешнему состоянию. Речь шла о добавке ощущений, а не о замене одних другими.

Мэт из отеля позвонил Кэри, которая уже ехала к нему, и назвал номер комнаты. Минут через десять в дверь раздался стук, который Мэт принял за сердечный. Он открыл дверь – перед ним стояла та самая Кэри, чуть полнее, чем прежде, с кожей на лице, которая была зримо потревожена морщинами, но это была та же Кэри. Она улыбнулась радостно, узнав в Мэте того, прежнего, и лишь заматеревшего, и шагнула прямо в его объятия и губы. Не говоря ни слова, они не срывали, а медленно снимали друг с друга одежды, целуя открывающиеся участки кожи. И когда всё так же молча, после сочащихся поцелуев и повсеместных объятий Мэт ввёл член во влагалище Кэри, лежащей на спине, он отстранился от неё, приподнявшись на локтях, и сказал с чувством:

– Ну, здравствуй!

– Здравствуй, любимый, – ответила Кэри и притянула его к себе для заждавшегося поцелуя.

Когда Мэт в отрочестве после прочтения Трёх мушкетёров взялся за их продолжение Двадцать лет спустя, он недоумевал: что же может происходить интересного с такими старыми героями? К его удивлению, приключения были не менее увлекательными, чем те, что он прочёл в юной части. Так и теперь, размышлял Мэт в процессе наслаждений, прошедшие двадцать лет не только не уменьшили его страсть, а лишь усилили её. Ведь раньше Кэри и не нравилась ему особо, он был увлечён в то время другой женщиной, а теперь он испытывал к Кэри острейшее желание.

Когда они утолили первый голод, а затем и второй, Мэт стал рассуждать вслух о радости встречи:

– Ты знаешь, я ведь кое в чём изменился, хотя тебе и кажется, что я прежний.

– Я даже не вижу, чтобы ты набрал вес, у тебя только волосы поседели, но это делает тебя ещё привлекательней, – сказала Кэри, отдыхая у него на груди. Она гладила рукой его плоский волосатый живот, ведя руку ниже, к лобку, и захватила в кулак его долгожданный хуй.

– О, нет, я изменился хотя бы в том, – продолжал Мэт, утопив палец между её ягодиц, – что я люблю женщин вовсе необязательно стройных, как раньше, я обожаю щедрую плоть, которая увеличивает женские просторы. Так что ты напрасно тревожишься о своей полноте – мне твоё тело безумно по душе.

И в доказательство Мэт стал покрывать его мокрыми поцелуями, пока их влажность не объединилась с влажностью промежности Кэри.

Когда очередная волна ласк, разбившись на капли, отступила, Мэт продолжил:

– Я раньше обожал брюнеток, женился на брюнетке, и естественно, теперь стал рваться на блондинок, – он запустил руку в золотые волосы Кэри и, сжав кулак, так что волосы стали рулём управления головы, повернул её лицом к себе и добавил, глядя Кэри в глаза, – таких как ты.

Кэри покорно, с полным доверием закрыла глаза, отдаваясь власти крепкой руки, держащей её за волосы, но не причиняющей боли, счастливо раскрыла рот, почувствовав всеохватные губы Мэта, и стала лизать его язык.

Мэт испытывал классическое ощущение вернувшегося вспять времени: ему представлялось, что никаких двадцати лет не прошло и что когда свидание с Кэри закончится, он поедет в свой старый дом, где он жил после развода, и который уже был давно продан. Ему казалось, что он войдёт в свой кабинет, который уже давно не существовал, а был переделан новыми хозяевами в детскую, о чём Мэт, конечно, не знал. Он будто наяву ощущал, как садится за письменный стол, на месте которого теперь стояла детская кроватка, и как он позвонит Ванде, с которой он тогда встречался параллельно с Кэри. Кэри всегда вызывала у него воспоминания о Ванде. А когда Мэт, бывало, вспоминал о Ванде, она всегда влекла за собой воспоминания о Кэри. Ванда была его тогдашней главенствующей страстью, а Кэри перепадали лишь остатки похоти Мэта. Но теперь, лёжа с Кэри, любовницей, которую он даже про себя не хотел называть «старой», а лишь «прежней», он испытывал к ней небывалую близость и нежность – Кэри была родным человеком былого, и Мэт ощущал огромную благодарность за почти возвращённое прошлое.

Кэри тоже чувствовала нечто подобное, и она вслух, а ещё красноречивей – про себя – удивлялась, как легко, свободно и, самое главное, счастливо она себя чувствует с Мэтом, и это после – подумать только! – двадцати лет разлуки. Встретились – и будто вчера расстались, но влюбились друг в друга ещё больше.

Да, это было чудо. Но оно прервалось для Кэри необходимостью возвращения к супругу. Примечательно однако, что те два часа, которые любовники провели вместе, показались обоим вполне достаточными, и Кэри, удовлетворённая и счастливая, ехала домой без всяких угрызений совести, а, наоборот, с чувством исполненного долга по отношению к своему телу.

Так же счастливо возвращался домой и Мэт, с обострившимся желанием обнять свою жену, поцеловать и прижать к себе своих детишек. Душ он предусмотрительно принял в отеле. Кэри решила душ в отеле не принимать – ей не грозил близкий контакт с мужем и она предпочитала расслабиться дома в джакузи, впервые за долгое время без похоти глядя на сильную струю воды.

Когда Мэт лёг в постель с женой, в нём проснулось обострившееся желание к ней, как это всегда происходило с ним после свидания с любовницей. Он радовался этому освежённому чувству, и жена, не ведая о его истоках, всегда восторженно реагировала на мужнину мужскую мощь. Мэт привычно выводил Кимико на взмывающую вверх кривую возбуждения – после Кэри он мог держаться сколько угодно, хотя жена не заставила себя долго ждать. На секунду ослепнув от вспышки, супруги вновь обрели зрение, которое радостная усталость, однако, посчитала ненужным и зарыла им глаза для умиротворённого сна.

За мгновенье до того, как лишиться сознания, Мэт вспомнил, что после прочтения романа Двадцать лет спустя он узнал о существовании романа-окончания Десять лет спустя и тогда он уже не сомневался, что третий роман будет не менее увлекателен, чем первые два. Так Мэт, проваливаясь в сон, подумал, что и через десять лет жизнь вовсе не будет окончена, а будет продолжаться, полнясь приключениями.

Несколько месяцев назад до отправления письма Мэту, Кэри получила значительное наследство. Она бросила свою докучную работу и занялась благотворительной деятельностью. Это давало ей моральное удовлетворение, а также множество предлогов, чтобы отсутствовать дома и проводить время с Мэтом.

Кэри была заполонена неотступным желанием, которое не отпускало её даже в сновидениях, являясь в образах совокуплений с Мэтом и другими неопознаваемыми мужчинами. В силу этого возникла диспропорция во времени, которое Кэри хотела, а Мэт мог посвящать их встречам. Возникала революционная ситуация – Кэри была готова встречаться с ним хоть каждый день, тогда как Мэт еле выкраивал время раз в неделю. Да и времени на свидание у него было не более двух часов. Впрочем, это было к лучшему, так как к следующему свиданию его страсть к Кэри успевала прийти в себя и окрепнуть после того, как он доводил её до бесчувствия к концу каждой встречи. К тому же Мэт следил за собой, одёргивал себя, стараясь не впадать в слишком чувственные или прочувствованные отношения, которые стали бы отвлекать его от семьи.

Такой дисбаланс в отношениях стал выливаться у Кэри в плохо скрываемое недовольство и даже ревность к возможным другим любовницам Мэта, которых он предпочитает Кэри. Мэт отрицал наличие других любовниц, говоря, что теперь Кэри для него стала заменой их всех, так как в ней он получил, помимо любовницы, ещё и любимого друга. На самом деле Мэт уделял внимание ещё двум женщинам – это была хорошая гарантия того, что он излишне не увлечётся ни одной из них.

Первая, Рози, страдала от отсутствия у её мужа всякого интереса лизать ей клитор, что было ей необходимо для достижения оргазма. Рози работала крупной начальницей в большой фирме, и времени у неё всегда было в обрез, зато она водила роскошный джип с затемнёнными стёклами. Раз или два в неделю она приезжала на заранее оговорённую тихую стоянку во время ленча и парковалась в дальнем конце. Туда же приезжал Мэт, припарковывался рядом и пересаживался к ней в уютный салон на заднее сиденье. В этот день Рози не надевала трусиков. Без поцелуев, чтобы не смазать помаду, она деловито поднимала юбку, и Мэт за минуты три зализывал её до оргазма. В благодарность она усаживалась на Мэта одним из отверстий по выбору любовника и вбирала в себя его вскоре свершавшуюся инъекцию. Если выбор падал на влагалище, то Рози вставляла тампон, чтобы семя не вытекло у неё во время прохаживания между рядами её подчинённых. В случае ануса её мускулистый сфинктер не позволял вылиться ни капле. Когда у Рози оказывалось больше времени, любовники шли по второму кругу, но обыкновенно их взаимные наслаждения свершались минут за двадцать, так что у Рози ещё оставалось время перекусить. Такие эффективные встречи продолжались у них уже несколько лет, зимой и летом. Правда, зимой Рози приходилось надевать колготки. Правда, она надевала такие, у которых была сделана дыра для её дырочки. Но лишь одной, и потому зимой Мэт был лишён выбора.

Второй женщиной Мэта была стюардесса средних лет, которая подрабатывала как call girl. Удовлетворения от клиентов она получала весьма редко, а заводить постоянного хахаля ей не хотелось, пока не накопит целевую сумму денег. Однако тело требовало своего – то есть наслаждения, и для этого она держала необременительного Мэта и ещё пару fuck buddies, которые являлись к ней в квартиру и без лишних слов снимали с неё томительное напряжение.

Такого рода эффективные знакомства не занимали времени на непроизводительное «поддержание отношений» и не отнимали душевную энергию Мэта. Он называл их идеальными. А вот отношения с Кэри идеальными называть уже было невозможно, и это тревожило Мэта.

Кимико относилась с уважением к занятости мужа, но Мэт этим не злоупотреблял и полностью посвящал субботу и воскресенье семье. А тут в эту святыню стала пытаться вторгнуться Кэри, просящая внимания, а точнее, учащения ебли. Когда Мэт запретил ей звонить по телефону на работу, она стала забрасывать его письмами по электронной почте и молила отвечать на свои нежные слова. Кэри вела себя так, будто бы она не была замужем – её связь с мужем стала настолько условной, что в отличие от Мэта, ей требовалось огромное количество внимания и постоянных контактов – то, что для Мэта было обременительно, ибо всё это он находил в своей семье.

Не будь это Кэри, Мэт просто бы прервал отношения с такой навязчивой женщиной, но в данном случае сентиментальная память о прошлом брала своё и смягчала Мэта. Своё особое отношение к Кэри Мэт решил выразить не разрывом, а переключением её внимания на других мужчин, чтобы Кэри могла развлекаться с ними, когда Мэт занят – ревновать её ему и в голову не приходило. Сначала, правда, у него была мысль держать Кэри только для себя, эксплуатируя её вновь вспыхнувшую любовь, но он понимал, что она всё равно начнёт оглядываться по сторонам, так уж лучше Мэт великодушно и по-джентльменски поможет Кэри совмещать её любовь к нему с похотью, которая жгла её изнутри всё сильнее.

Несмотря на свою нежность к Кэри и ощущение исконной близости, Мэт твёрдо решил ни в коем случае не поддаваться на учащение встреч. Когда он смотрел на жену, играющую с детьми или кормящую их, то мысль о том, что он может потерять этот рай, заставляла его содрогнуться от ужаса, хотя он знал, что потерять этот рай он может в двух случаях: если у него совсем не будет любовниц, или если их наберётся слишком много. А понятие «слишком» Мэт определял для себя общим временем, которое он на них тратит. Это время не должно было превышать четырёх часов в неделю, или двух встреч, причём в будние дни. Поэтому если одна встреча предназначалась для Кэри, то вторая оставалась либо для Рози, либо для стюардессы. Либо для подвернувшейся другой женщины.

Рай являлся тоже в двух обличьях. Когда Мэт начинал совокупление с женой, он мечтал о других женщинах и только это делало для него совокупление интересным. Но чуть откатывал оргазм, он счастливо обнимал свою любимую Кимико и никакие любовницы ему были больше не нужны, он даже дивился всей этой никчёмности стремления к другим телам, тяги, которая до оргазма была для него так всепоглощающа и непреодолима.

Но когда он был с любовницей, восторг от удовлетворяемой острой похоти представлялся раем, и погружение в плоть чужой женщины вызывало в Мэте божественное восхищение. Однако, чуть он извергался в неё, Мэту сразу являлся вопрос: зачем я лежу с этой чужой женщиной? Его начинало тянуть домой, к Кимико, и он еле сдерживал себя, чтобы не сбежать от любовницы сразу после первого оргазма, так как знал, что и это чувство скоро пройдёт, и ему захочется второго.

Таким образом, Мэт испытывал рай с женой после оргазма, а с любовницами – до. Сами же оргазмы были прекрасны вне зависимости от кого бы то ни было.

Мэт осторожно заговорил с Кэри о возможности познакомить её с другим мужчиной, чтобы не заменить Мэта, а лишь дополнить его. Мэту казалось по поведению Кэри, что она всё ещё полна предрассудков по этому поводу. Однако он заблуждался – Кэри только и думала о дополнительных любовниках, но так как была неуверенна в себе и не знала, как привлечь к себе интересующих её мужчин, только обрадовалась, когда Мэт предложил избавить её от мучительных поисков.

Вот почему звонок Моргана оказался как нельзя кстати.

Мэт и Морган познакомились много лет назад на нудистском пляже. Впрочем, в то лето стояла такая теплынь, что все пляжи превратились в нудистские: от невыносимой жары женщины снимали с себя последнее.

У входа на пляж продавались маечки и многие нудисты покупали себе ту, что отражала его порывы и тем упрощала знакомство с объектами желаний. В маечках, но с голыми бёдрами, люди смотрелись заманчиво, особенно когда маечки на женщинах были мокрыми. На майках спереди и сзади были оттиснуты предложения любимых слово-тело-сочетаний:

I lick clit to orgasm. At least to one

Лижу клитор до оргазма.

По меньшей мере до одного

Let me suck your cock

Дай мне пососать твой член

Eat woman’s ass

Лижу женский зад

Ass fucker expert – no pain

Эксперт в анальной ебле – без боли

Regular perfection – pussy fucker

Обыкновенное совершенство – ебу в пизду

Bi product

Игра слов, указывающая на бисексуальность майконосителя

Two men better than one, three men better than two…

Два мужчины лучше, чем один, три – лучше, чем два…

и т. д.

Женщины и мужчины подходили друг к другу и договаривались о претворении в жизнь смысла написанных на маечках слов.

Мэт и Морган носили майки с надписями взаимно дополняющими, потому их выбрала женщина, посредством которой они и познакомились. Но главным совпадением было то, что в тот день жёны Мэта и Моргана были в отъезде и благодаря этому оба мужчины оказались на сексуальной свободе, не ограниченной временем. Они близко сошлись в женщине, трясь хуями, отгороженными друг от друга лишь тонким презервативом стенки. Этот был особый женский презерватив, обеспечивающий женщине удвоенное наполнение и в то же время предохраняющий мужчин от гомосексуальных соприкосновений.

Породнившиеся через общую женщину, Морган и Мэт обменялись телефонами и потом несколько раз собирались вместе, чтобы осчастливить очередную любовницу. Но через некоторое время их контакты прервались – дела, рабочие и семейные, растащили их по разным сторонам жизни.

И вот теперь Мэт и Морган встретились за коктейлем, повспоминали свои былые приключения и настроились на новые. Морган предложил свидание вчетвером и стал расписывать сверхчувствительность его подруги Тэмми, которая кончает от прикосновения, а иногда лишь от взгляда Моргана. Узнав, что у Мэта есть женщина, которую он может привести с собой, Морган возликовал, и мужчины стали договариваться о скорой встрече.

Мэт попросил Моргана прислать фото, которое он бы мог показать Кэри, чтобы соблазнить её его большим членом. Но когда он показал ей изображение, Кэри не обрадовалась, а испугалась. Когда-то лишь вступив на женский путь, ещё до Мэта, Кэри приняла в себя подобного гиганта, который пронзил её болью. С тех пор вожделенные женщинами размеры вовсе не привлекали, а страшили Кэри, тем более, что её влагалище было практически бесчувственным и лишь клитор давал ей необходимую отраду.

Тем не менее лицо и тело Моргана понравились Кэри, и она согласилась выслушивать успокоения Мэта, что, мол, всё зависит не столько от размеров, сколько от исполнения, а Морган будет нежен и осторожен, и у Кэри не появится боли там, где должно пребывать только наслаждение.

Вместе со своей фотографией Морган также прислал фотографию Тэмми, которая не показалась Кэри конкуренткой, и потому она не противилась участию Тэмми. До сих пор Кэри не испытывала влечения к женщинам, но волны новой похоти выносили её на берег желаний, где проживало множество диковинных для Кэри фантазий.

Мэт бесстрастно воспринял облик Тэмми, которая смотрелась тощей. Но в данном случае для Мэта было важно познакомить Кэри с Морганом, чтобы отвлечь её от себя, а своё наслаждение он так и так получит.

Кэри продолжала выражать приличествующие влюблённой женщине сомнения в необходимости встречи вчетвером. Такого рода сомнения вслух являлись обязательными при установившихся отношениях, которые именовались любовью, – нельзя же просто так обрадоваться другому мужчине, когда у тебя есть возлюбленный, которому ты предана. Но Мэт видел, как загорались глаза Кэри и как оживлялась она при планировании грядущей встречи. Она, например, испрашивала совета у Мэта, какую полупрозрачную рубашечку ей надеть на свидание вчетвером: розовую или белую. Она ведь знала, что Мэт безразличен к нижнему белью женщины, к ухищрениям полуприкрытости и всевозможному стриптизу, – Мэт уважал только совершенно обнажённое тело, которому никаких украшений не требуется, ибо оно само и есть воплощение красоты. А украшение красоты является по меньше мере тавтологией или, скорее всего, проявлением боязни красоты, попыткой перевести взгляд от этой красоты на какую-то тряпку.

Мэт с иронией отзывался о мужчинах, которые принимают близко к сердцу любую женскую шмотку, тем более, если она из нижнего белья. Именно к таким мужчинам относился Морган, о чём Мэт рассказал Кэри, а значит её заинтересованность принарядиться в прозрачное нижнее бельё была вызвана желанием понравиться Моргану, великого члена которого она так поначалу испугалась. Все мысли Кэри теперь были заняты грядущей встречей вчетвером. Мэт видел, как начинает сбываться его цель переключить сексуальное внимание Кэри на других мужчин, и было ему от этого и радостно, и грустно – уж слишком легко это у Кэри получается.

Морган обзавёлся своей подружкой Тэмми при следующих обстоятельствах. Они часто глазели друг на друга в гастрономе, где делали свои недельные закупки по утрам в субботу. Тот факт, что они жили неподалёку и что утро субботы было выбрано для отоваривания – гарантировал регулярность их встреч. В течение месяца они катали тележки с едой, улыбались друг другу, пока в одну из суббот они не столкнулись, выкатывая тележки из двух параллельных рядов: Морган налево, а Тэмми направо. Тут они заговорили и дали волю чувствам. Конечно, они не стали прямо в магазине предаваться давно сдерживаемой страсти, но после нескольких фраз, а главное – прямых и жарких взглядов, – они решили тотчас отправиться в мотель, что находился напротив магазина и там в лежачем положении выяснить свои отношения. Выяснение произошло так эффективно, что между ними возникла одержимость друг другом. Каждое утро, по пути на работу они разговаривали по мобильному телефону и каждый вечер, возвращаясь с работы, они тоже вели долгие беседы. В течение дня они переписывались по электронной почте. Вся их внеполовая связь состояла из всевозможных предвкушений следующей половой.

Тэмми, подверженная безудержным фантазиям, заполняла рабочее время тем, что расписывала их Моргану. То – как он будет овладевать ею в переполненном зале кинотеатра, то – как они будут имитировать изнасилование, будто бы встречаясь в первый раз, как Морган в тёмных очках и чёрном костюме, чтобы выглядеть полным незнакомцем, войдёт в комнату, где Тэмми будет сидеть одетой и ярко накрашенной. И вот Морган схватит Тэмми, залепит ей рот клейкой лентой, которую он будет держать наготове, свяжет ей руки за спиной и прикажет грозным голосом, чтобы она не сопротивлялась и тогда, мол, он ничего дурного ей не сделает. А потом стащит с неё трусики… и так далее, и так далее. Всё это весьма возбуждало Тэмми и, рикошетом, – Моргана.

Но самое интересное, что многие фантазии, которые Тэмми и Морган старательно вынашивали и планировали, они умудрялись воплощать в жизнь с достаточно хорошей мерой точности.

Тэмми смело фантазировала и о вкушении женщины – ей хотелось попробовать женское на вкус и на язык. Морган эти фантазии поощрял с особым энтузиазмом.

Однажды муж Тэмми уехал с детьми на три дня на рыбалку, и она пригласила Моргана к себе домой. Дом её особняком не был, но зато стоял особняком в диковатой местности. Морган приехал тёплой летней ночью и Тэмми предложила романтично переспать в поле, подступавшем к дому. Они забрались в спальный мешок. Без очков Тэмми плохо видела, но во время объятий зрение ей было не нужно – она наслаждалась с закрытыми глазами. А тут, лёжа в степи, она открыла глаза и, вся разромантизированная, увидела в небе падающие звёзды. «Вот оно, чудо любви!» – подумала она и обратилась к Моргану:

– Видишь, сколько падает звёзд в нашу честь?

– Да это не звёзды, – ответил Морган – это светлячки.

Светлячки, помимо звёзд, тоже попадали в категорию романтичности, и любовники были счастливы, а это только им и надо.

Муж Тэмми был младше её на пять лет, а Морган старше Тэмми на десять, вот она и фланировала от «сына» к «отцу» и обратно. «Сынковость» мужа с безволосым телом ощущалась и в том, что, кончая, он издавал какие-то детские писклявые звуки, кои после сближения с волосатым Морганом, который в оргазме рычал, стали вызывать у Тэмми смех. Когда она копировала мужьи звуки Моргану, они безудержно хохотали над инфантильностью её супруга. Так что во время совокуплений с мужем Тэмми приходилось закусывать губу, чтобы не расхохотаться в самый патетический момент.

А Морган, напротив, был для Тэмми профессором и мэтром – он учил Тэмми штукам, которые ей с прошлыми мужчинами и не снились. Правда, прошлых мужчин у неё было раз, два и обчёлся, а если точнее, то раз, два, три, четыре, пять, ну, шесть, и всё равно обчёлся. Морган убедил Тэмми, что ничего стыдного нет, если из неё вырывается громкий стон во время оргазма и демонстрировал, как оргазмы у неё появляются один за другим, если не опускать руки, то есть не проглатывать язык после добычи первого. И ещё много чему учил – всего не перечесть.

Для Тэмми, родом из маленького, напичканного религией городка, это была первая долгая и изощрённая связь, основанная на подчинении и трепете. Прежде, да и с Морганом, Тэмми изменяла мужу не потому, что хотела отомстить за что-то, не потому, что ей хотелось нового мужчины (это были низкие причины), – просто ей каждый раз казалось, что она влюблялась. Аргумент любви снимал вину с измены в её системе моральных ценностей. А на этот раз она считала себя не просто влюблённой, а влюблённой по уши. Она так вверилась Моргану, что даже не интересовалась фотографиями Мэта и Кэри, полностью полагаясь на решение своего любовника.

Морган был женат на тучной, высокой и ревнивой женщине, которая внимательно следила за ним и была уверена, что не оставляет ему никакой возможности и времени для измен. Ревность жены разворачивалась на пустынном ландшафте весьма редких сексуальных контактов с мужем. Страсть соитий у супругов часто перерождается в страсть ревности и принимает знаменитый образ собаки на сене, что сводится к инстинкту охраны собственности: сам не ебу и другим не дам.

Однажды, когда Морган собирался на встречу с Тэмми, жена его словно почувствовала что-то и, когда он уже стоял у порога, взяла его за указательный палец, а это на их выработанном супружеском языке означало, что она хочет своей доли наслаждений. Первым порывом Моргана было рассердиться, мол, раньше надо было, а теперь я опаздываю. Но он подумал, что это будет неразумно и что его такое поведение не только оставит жену неудовлетворённой, что плохо само по себе, но и вызовет в ней подозрения или утвердит уже имеющиеся. Поэтому он с показной радостью обнял её, и они последовали в спальню. «Пусть она думает, что она хитра,» – ухмылялся Морган, а жена принимала его ухмылку за похотливую.

Морган умел держаться и не кончать чуть ли не сколько угодно, благодаря разработанной простой методике. Стоило ему почувствовать приближение мгновенья, которое лишало его всякой власти над своим телом, Морган представлял себя в машине, у которой спустило колесо, и колесо это ему нужно срочно сменить. И вот Морган начинал в деталях воображать, как он выходит из машины, достаёт домкрат, откручивает одну за другой гайки на колесе и прочие операции. А так как в машине не одно колесо, то Морган мог заниматься сменой колёс часа два. Правда, до таких проколов не доходило и в какой-то момент, после одного или нескольких оргазмов партнёрши он прекращал ремонт машины и кончал. Моргана позабавила мысль, что для того, чтобы доставить женщине наслаждение, ему надо о ней не думать, а если думать, то он кончит раньше времени и женщина будет недовольна. То есть самое оскорбительное для женщины – когда мужчина думает не о ней – оказывается, идёт ей на пользу – пользу максимального наслаждения.

В этот раз, когда жена ублажилась, он лишь сымитировал оргазм, зарычав и задёргавшись, как это с ним получалось в такие моменты. Морган с чувством сыграл свою роль, вытащил стоящий хуй, надеясь, что жена не заметит отсутствия семени во влагалище, а также его неувядшую эрекцию. Но жена лежала с закрытыми глазами, всё ещё переживая радость спазм. Морган аккуратно промокнул простынёй вход во влагалище, будто из него вытекала сперма, поцеловал блаженствующую жену и быстро оделся, предвкушая, как через полчаса Тэмми заглотит его хуй, весь в пиздяных соках, и потом он спросит её, сосущую, как ей нравится вкус и запах его жены. Он был уверен, что Тэмми понравится всё, что у него на члене.

Жена Моргана была сильной, настойчивой женщиной, и Морган её побаивался, так как знал за ней сумасшедшинку, которая могла в какой-то момент обернуться настоящим бедствием. Однажды жена подошла к нему и сказала, что ей срочно нужно три тысячи долларов. Морган стал говорить, что у него их нет, и спросил, для чего ей такие деньги. Жена посмотрела ему в глаза и сказала с полуулыбкой, но серьёзным продуманным голосом: «Я тебя убью, ты ведь знаешь меня». Морган спасовал и дал ей деньги.

Разводиться с женой Морган не только не хотел, но и даже боялся, так как жена получила бы половину всего, а ему было жалко делить единое целое. Да и жизнь с ней была удобна и дочка соединяла их прочным звеном. А кроме того, он опасался буйства жены, которое могло возгореться в процессе развода.

Маленькая, но производительная компания Моргана работала уже автоматически, по инерции – всем управлял хороший менеджер, выкладываясь, как за своё, и Морган не жалел ему денег, платя высоченную зарплату. Морган приезжал в кампанию раза два в неделю, все остальные дела он вёл по телефону и интернету. Он разленился настолько, что, когда менеджер сообщал ему о новом большом заказе, Морган внутри испытывал некоторое раздражение: вот опять нужно будет тратить время на решение наскучивших ему проблем. Денег у него уже было достаточно на свою жизнь, не только свою, но и на жизнь дочки, тем не менее продавать компанию он не хотел, было жалко расставаться с символом его многолетних трудов.

У жены была собственная компания по развозке грузов, и ей очевидно нравилось быть окружённой шофёрами-мужчинами. Морган был убеждён, что она была близка с избранными ею шофёрами, однако это ему было безразлично – лишь бы она была удовлетворена и поменьше мешала ему своим надзором. Однажды он неожиданно зашёл к ней в офис и столкнулся в дверях с выходящим шофёром. Когда Морган чмокнул жену в щёку, на него пахнул запах спермы, выходящий из её приоткрытых губ. «А мне уж сколько лет не отсасывала», – подумал он. Но так как он получал вдоволь оральных наслаждений от своих любовниц, то ни ревности, ни озлобления к жене за это в нём не вспыхнуло, а просто он взял это на заметку – могло пригодиться при возможных грядущих разоблачениях в качестве ответного козыря.

Морган ездил в частые командировки, большинство из которых он выдумывал, а сам оставался в городе, проводя ночи в отеле с какой-либо из любовниц, включая Тэмми, если ей удавалось придумать «очередную инспекционную поездку» как объяснение для своего мужа. Вечером, между оргазмами, Морган и Тэмми звонили в свои семьи: Морган сообщал жене, как он по ней скучает и как он её любит, а Тэмми, сообщив подобное мужу, говорила с детьми, принимая их отчёт за прошедший день.

Морган, пресытившийся размерами своей жены, живо реагировал на любую стройную и низкорослую женщину, а тощих так вообще обожал. Тэмми удовлетворяла его предпочтениям, правда задик у неё был шарообразный, но утешал Моргана своим невеликим радиусом.

По торжественному и строгому уговору Тэмми не смела ни с кем кроме Моргана встречаться, да она пока и не помышляла об этом – так она дорожила своим любовником. О верности Моргана лишь подразумевалось, причём лишь самой Тэмми, ибо этот вопрос вообще между ними не обсуждался.

А Морган между тем времени не терял и не пропускал ни одной женщины, которая была согласна, и даже, скрепя сердце, соглашался на полных.

После года близости Морган да и Тэмми начали терять остроту ощущений, несмотря на редкость их встреч. Фантазии, которыми они систематически продолжали обмениваться, стали всё чаще, а потом и постоянно включать в себя добавочных мужчин и женщин.

Морган решил освежить их чувства, и пригласил третьим своего приятеля, который занимался ремонтом автомобилей. Тэмми сразу согласилась, но опасалась, что у авторемонтника будут профессионально грязные ногти, и Моргану передался этот страх. Но выбора в кандидатах у него тогда не было и пришлось согласиться, тем более, что друг собирался привести с собой подружку. Однако в последний момент друг удружил – позвонил и объявил, что он со своей зазнобой поссорился. Морган был уже так настроен на ублажение Тэмми, что сказал приятелю, чтобы тот, так и быть, приходил один. Быстрый первый взгляд на его руки успокоил жаждущих новизны любовников, что было весьма кстати, ибо со страху член у приятеля не стоял, и он заменял его своими чисто отмытыми пальцами. Тэмми вполне их хватило для первого раза – от ощущений второго мужчины она кончила от поцелуев Моргана и от сильных пальцев авторемонтника, орудовавших во влагалище.

Но когда они, покончив с лежачим положением, уселись втроём в кровати, приятель игриво обратился к Тэмми, обнимая её и целуя: «Давай заставим Моргана приревновать». Он мгновенно добился поставленной задачи, и Морган попросил бывшего друга убираться вон. Третий, вдруг оказавшийся лишним, послушно ушёл, и Морган стал раздумывать, кого пригласить в следующий раз, кто умел бы себя вести во всех смыслах.

Тогда-то Морган и вспомнил о своём давнем приятеле Мэте.

Итак, четверо после первых перекрёстных поцелуев и совокуплений для установления знакомства оказались в позиции, которая, по утверждению Мэта, была оптимальной для одновременного наслаждения. Он расположил Тэмми над Кэри смотрящими друг другу между ног, но не смеющих ещё приникнуть к друг-дружьей сути. Мэт погрузил хуй в Тэмми, растянув в стороны её полукруглые ягодицы, а Морган устроился между ног Кэри так, что Тэмми сверху наблюдала каждое происходящее нововведение. Чтобы случить женщин, Морган и Мэт предварительно договорились, что они будут их приучать друг к другу таким способом. Обмакнув несколько раз члены в соответствующие влагалища, мужчины вытаскивали их и направляли в несоответствующие рты. Жадные до новых членов женщины радостно хватали их в рот, облизывая соки своей соучастницы. Мужчины предоставляли такую дегустацию несколько раз, чтобы это не показалось женщинам случайным, а прижилось намеренным, чтобы женщина, слизывая с хуя сок другой женщины, вкушала его без всякого отвращения, а лишь с усиливающимся желанием. Вскоре женщины уже не пугались вкуса и запаха друг друга, а стали тянуться к их источнику, стимулируемые наслаждением от зрелища движения в нём хуя.

Когда в очередной раз Тэмми направила пальцами хуй Мэта из своего рта во влагалище Кэри, Тэмми не стала лишь провожать его глазами, а сама последовала за ним и вытянутым языком прикоснулась к клитору Кэри. Язык её соскакивал на снующий впритирку хуй, но она возвращала его на трогательный пунцовый бугорок и почувствовала, как бёдра Кэри подаются навстречу не столько хую, сколько её языку.

В подтверждение правильности выбранного пути Тэмми почувствовала ответную ласку, на которую решилась Кэри. Женщины всё более уверенно и целеустремлённо лизали друг друга, и когда мужчины излились каждой во влагалище и вытащили хуи наружу, женщины с ещё большим энтузиазмом принялись за ублажение друг друга, благо доступ к нужным местам стал много легче и в них оказалось свежее семя нового, а потому вожделенного мужчины.

А мужчины сидели на кровати по обе стороны от вошедших во вкус женщин, поглаживали их по задам и радостно наблюдали, как те приближались к оргазму. Тэмми он прошиб первую, но это лишь усилило её желание довести до конца Кэри, а самой дождаться второго раза. Кэри, как в тумане от обилия новых наслаждений с новым мужчиной, а теперь с женщиной, напрягалась изо всех сил, чтобы кончить, и тут она ощутила чьи-то пальцы во влагалище, которое так тоскливо пустовало, и от их движения и настойчивого языка Тэмми просветление оргазма накатило и на Кэри.

Мэт посмотрел на часы. Как всегда в течение ублажения похоти время двигалось с по-хамски великой скоростью. Стандартные два часа истекли, Мэт успел кончить три раза, и его тянуло в семью.

– Мне нужно идти, – объявил Мэт, вставая с кровати и натягивая трусы, – Кэри, а ты оставайся, если хочешь.

Кэри посмотрела на Мэта виноватыми глазами и спросила:

– Ты действительно не возражаешь, чтобы я ещё осталась?

– Конечно не возражаю, а приветствую, – ответил Мэт, ласково её целуя, – вы ещё можете хорошо повеселиться без меня.

Он, склонился к сидящей на кровати Кэри, чтобы поцеловать её на прощанье и увидел на её вспотевшей груди прилипшие два волоска с шерстяной груди Моргана.

– Мы постараемся, чтобы Кэри без тебя не скучала, – улыбнулся Морган, обнимая её.

– Ты оставляешь её в надёжных руках, – подтвердила Тэмми, целуя Кэри в сосок.

– Ну и прекрасно, – сказал Морган, уже стоя у двери, послал всем воздушный поцелуй и вышел.

На следующий день Морган позвонил Мэту и ещё раз уточнил, что тот не возражает, если Морган пообщается с Кэри. Мэт подтвердил, что, поскольку желания у Кэри явно превышают возможности Мэта их удовлетворять одному, то он будет только рад, если его друзья помогут его возлюбленной. Обрадовавшись разрешению Мэта, Морган на всякий случай ещё раз предупредил его, что он категорически против, чтобы Мэт связывался с Тэмми. Мэт заверил Моргана, что Тэмми не входит в круг его интересов.

– С кем ты говоришь? – спросила мужа Кимико из другой комнаты.

– Со старым приятелем, – крикнул в ответ Мэт.

– Что-нибудь важное? – ненавязчиво поинтересовалась Кимико, входя в кабинет Мэта.

– Он приглашает меня поиграть в теннис, – сказал Мэт первое, что пришло в голову.

– Тебе будет полезно размяться, – сказала жена, – ты так давно не играл в теннис.

– Да, я пожалуй, сыграю с ним пару сетов, – подхватил идею Мэт, подумав, что теннис может служить ещё одним хорошим предлогом для отлучек.

Кэри как отрезало. Она перестала докучать Мэту письмами, а так как письма были единственным способом поддержания связи, то все контакты с Кэри прервались. Когда Мэт через две недели сам написал ей и спросил, как идёт её сексуальная жизнь, Кэри холодно ответила, что прекрасно. Что она и Морган регулярно встречаются и что у неё теперь есть ещё два любовника, не считая Тэмми, которая стала её лучшей подругой. Они теперь могут не только наслаждаться друг другом, но и вести доверительные разговоры о сексуальной жизни, чего каждая из них до сих пор не могла делать ни с одной из прежних подруг. В заключение Кэри подытожила, что всякий раз при встречах с Мэтом чувствовала себя оскорблённой, так как он всегда торопился домой и никогда не мог уделить ей больше времени, чем каких-то два часа раз в две недели.

Мэт почувствовал, что его прошлое вторично покинуло его, но он не горевал, а с воодушевлением готовился к ближайшему будущему – к путешествию всей семьёй в Диснейленд. Кимико упаковывала чемоданы, одновременно обучая детей, как складывать их вещи в рюкзаки.

Отъезд готовился на завтрашнее утро, а сегодня у Мэта ещё была запланирована получасовая встреча с Рози в её джипе с затемнёнными стёклами. Ведь Мэт уезжал с семьёй на целых три недели, и ему хотелось надышаться запахом Роз (он иногда сокращал её имя), чтобы было о чём вспоминать во время супружеских объятий.

Мэт решил по возвращении попытаться ещё раз заглянуть в своё прошлое – связаться с Вандой, женщиной, в которую он был страстно влюблён двадцать лет назад и похоть к которой он тогда разбавлял встречами с Кэри. Мэт часто вспоминал о ней и знал, что Ванда живёт в том же городе, но он до сих пор умышленно сторонился возможных контактов с ней, опасаясь возрождения острых и ненужных чувств. Однако Кэри позволила ему вкусить прелесть длящегося прошлого, которое теперь неотвратимо тянуло его своей вечной незаконченностью.

 

Хитрый процесс образования большой семьи

[51]

Это был один из множества сайтов, где люди искали знакомства с целью совокуплений. Вообще говоря, люди всегда ищут знакомства с целю совокуплений, но далеко не всегда они признаются себе в этом, и потому самообман отражается в тексте их зазывов, который состоит из вымышленных и водянистых требований верности, чувства юмора, любви к природе и прочих красивостей, вместо того, чтобы написать правду: «Ищу большой хуй, приделанный к волосатому телу». Или: «Ищу пизду, обрамленную крутыми бёдрами, над которыми торчат твёрдые соски».

Сайт же, о котором идёт речь, был одним из тех редких честных сайтов, где женщины в открытую говорили, что хотят хуя или хуёв. А раз женщины добровольно разводят ноги, не требуя за это деньги, то это удовлетворяет требованиям общества, озабоченного лишь проституцией, изнасилованием и детским сексом.

Как бы там ни было, но этот сайт полнился откровенно жаждущими ебли женщинами. А поэтому мужчин там толпилось – тьма тьмущая, как пчёл у банки с вареньем, как мух вокруг кучи дерьма, как комаров вокруг голой бабы в ночном лесу…

Джил тоже поместила на этот сайт объявление о желании совокупляться, причём не побоялась разместить фотографию своего некрасивого, но милого лица. Ей исполнилось 40 лет и она была ещё девственницей. Как её угораздило на такое, даже ей не вполне было до сих пор понятно, ибо время, согласно жизненным законам, пронеслось с необыкновенной быстротой.

Джил выросла в религиозной семье, где много говорилось про любовь. Однако любовь эта была к Христу, а между родителями и детьми о любви помалкивали. Но зато все желания тела унижались и замалчивались во имя извращённых позывов духа.

Будучи старшеклассницей, Джил случайно наткнулась в отцовском столе на журнал Хастлер. Отец, оказывается, помимо Христа любил изображения дьяволиц с распятыми ногами. До момента раскрытия журнала Джил не видала, что находится у других женщин между ног и думала, что у всех у них внутренние губы болтаются, как у неё, большими лепёшками между ляжек. То, что Джил увидела между женских ног в журнале, поразило её своей пропорциональностью и красотой. А то, что болталось у Джил, стало вызывать в ней отвращение и страх, что кто-либо, и в особенности мужчина, это увидит. Джил поняла, что у неё какая-то анатомическая аномалия. Кроме того, эти огромные губы натирали ей между ног, часто воспалялись, но Джил придумала их укладывать в трусики так, чтобы они занимали меньше места, скручивала в трубочку, а поэтому приходилось их часто мыть, сушить, посыпать тальком.

Такое свойство её анатомии побудило Джил стать врачом. На втором курсе колледжа ей сделали операцию и удалили лишнюю плоть. Так что через месяц после устранения «губошлёпства», когда всё зажило, Джил, как зачарованная, смотрела в зеркало на свою пизду, ласково потирая пупырышку клитора, гордо смотрящего сверху вниз на какие-то там складки кожи. Однако страх показать себя мужчине по-прежнему остался в Джил.

Страх этот удобно замаскировался в высшие, а значит, религиозные соображения, следуя которым Джил решила расстаться с девственностью только по любви и взаимному влечению. Причём она вовсе не ставила брак как обязательное условие для начала половой жизни (у неё была своя религия).

Несмотря на такую либеральную установку, половая жизнь не начиналась. Вернее, она у Джил занимала определённое место в жизни – Джил с детства научилась достигать оргазма вручную и никогда не отказывала себе в этом наслаждении. Но стоило Джил оказаться наедине с мужчиной, она никак не могла позволить себе раздеться, а мужчине – раздеть себя. К тому же мужчины ей попадались такие, которые боялись применить силу, о коей Джил только и мечтала, ибо только сила пробила бы нужную брешь в её теле.

Джил объясняла своё длящееся девство тем, что к самцам, которые вызвались избавить её от девственности, она не испытывала уважения и влечения одновременно: либо её влекло к тому, кого она не уважала, либо уважала того, к кому у неё не было влечения. А Джил хотела и того и другого вкупе.

От своего сексуального недомогания Джил спасалась тем, что с группой врачей уезжала подолгу в Африку, помогая несчастным народам, практически лишённым медицинской помощи. Когда Джил возвращалась на месяц домой, она отдавала всё своё время стареющим родителям и своим племянникам и племянницам – не вступать же в связь, когда ей скоро всё равно надо было уезжать (таков был её аргумент для продления девственности).

В сороковой день рождения Джил сказала себе: «Хватит!» Она покончила с Африкой, купила себе дом и решила привести свою сексуальную жизнь в соответствие со своим возрастом: необходимо было нагнать упущенное, чтобы психика выдержала новый образ жизни. Дом свой Джил содержала в идеальной чистоте, украсила стены спальни эротическими эстампами, купленными в интернете. Она установила джакузи, планируя, что там вместе с ней вскоре окажется мужчина. И не один.

Электронный почтовый ящик Джил сразу оказался забит сотнями предложений. Большинство из них были похожи одно на другое и к каждому прилагалась фотография полового члена в состоянии эрекции. Как правило, мужчины не посылали фотографии своих лиц, сделав логический вывод, что, согласно объявлению, лицо должно быть неважным для женщины, возжелавшей хуя. Но они ошибались – Джил хотелось также увидеть и лицо, которое соответствовало данному половому органу, ибо она любила целоваться, а целовать непривлекательное лицо ей не хотелось, хотя ощущение любого члена во влагалище ей было так желанно. Она также хотела взять член в рот и смотреть на изменение выражения лица мужчины, когда он испытывает оргазм, вкусить и посмаковать вкус спермы – Джил была уверена, что вкус ей понравится. Ведь даже рот её был тоже девственный, хотя ещё со школы возможность для осуществления сей оральной добродетели предоставлялась ей не раз. Подружки с готовностью пересказывали ей свои приключения и описывали вкус мужского семени.

Внимание Джил привлекло письмо, где не было фотографии члена, но где мужчина предлагал ей встречу не только с ним, но и с его приятелем и красочно описывал, как два члена будут её удовлетворять в четыре руки. Джил, будучи врачом, прекрасно знала теорию возбуждения и решила, что это самый надёжный вариант получения наслаждения: если не один мужчина, так другой смогут довести дело до конца, победного для Джил. Она вступила в переписку с мужчиной по имени Шон, у которого был помощник Сэм, получила лицевые фотографии претендентов на её плоть, затем они пообщались по телефону. Ничто ни в Шоне, ни в Сэме не вызвало у неё подозрения. Джил решила не признаваться, что она девственница. Прежде всего она не хотела насторожить мужчин такой необычной ситуацией, да и она так растянула себе плеву пальцами, что была уверена, что её первый мужчина не заметит плевы. А если появится немного крови, то она скажет, что это остатки её периода. Шон в разговоре заверил Джил, что любит менструальную кровь даже на вкус, и это ещё более вдохновило её – она не хотела иметь дело с брезгливым любовником.

Шон снял двухкомнатный номер в прекрасном отеле, чем ублажил и успокоил тревогу Джил. Когда она вошла в прихожую номера, Шон, который наяву ей сразу понравился, не сказав ни слова, затяжным поцелуем в губы вызволил на свет её похоть и стал раздевать Джил по-прежнему молча, но быстро и умело: не размыкая с ней губ, он одним движением расстегнул спинную молнию на её платье и разъял его на половины, затем он оторвался от губ, согнул колени, взялся обеими руками за края платья, и, выпрямляя колени, он опять одним движением снял с неё платье через голову. Джил послушно подняла руки вверх, полностью сдаваясь. Потом Шон быстрым движением пальцев правой руки щёлкнул замком лифчика, но не стал заботиться его снимать, а отстранив, прильнул губами к одному из сосков, в то же время взявшись двумя руками за колготки и трусики под ними, одновременно стянул их с бёдер, подтолкнул Джил к кровати и она, потеряв равновесие, уселась на край уже голым задом, а Шон стянул колготки вместе с трусиками с ног и положил их на кресло. Джил в это время сама сбросила с себя болтавшийся лифчик. Джил торжествовала, что всё происходит так быстро, что она не успевает привычно сопротивляться. Шон взял её за ноги и развернул Джил, сидящую на краю, вдоль кровати, поднял ноги, заставив её лечь, и в то же время развёл их. Джил успела заметить в глазах Шона полыхнувшее пламя от им увиденного, и она ощутила истинную женскую гордость оттого, что мужчине так желанна её пизда. Шон нарушил своё молчание и произнёс прерывающимся от трепета голосом: «Какая Вы красавица!» Именно этот комплимент, а не её раскрытая нагота, заставил Джил зардеться.

Не прерывая чудесного процесса, Шон приник к клитору, успев прежде сделать длинный лизок от её промежности вверх по преддверию влагалища, меж малых губ к желвачку. Джил переполнилась наслаждением и впервые стон вырвался из её горла.

Когда Джил мастурбировала, она никогда не издавала звуков. Теперь это было особое наслаждение, и ей хотелось дать знать своему любовнику, как ей прекрасно. Шон, не отрываясь от клитора, расстегнул свою рубашку, стащил с себя брюки и стянул трусы. К тому времени, когда Шон оказался обнажённым, Джил затрепетала в оргазме. Шон переместился к её лицу, и Джил полураскрытыми глазами увидала губы и подбородок Шона, мокрые от её соков, и в тот же момент почувствовала, что распрощалась с ненавистной девственностью. Боли не было, было чувство тотальной правильности происходящего, чувство наполненности сутью жизни. В какие-то моменты Джил казалось, что член Шона доходит до её горла.

В один из таких моментов из второй комнаты вышел обещанный соучастник Шона – Сэм. Джил не испугалась, а затрепетала ещё сильнее. Шон приостановился, но не вытаскивал член из её должного места. Джил с грядущим удовлетворением отметила, что и Сэм весьма привлекателен, уже полностью раздет и член его тоже жаждет её. Джил протянула руку для знакомства в ответ на обрящего речь Шона: «Это мой помощник Сэм».

Помощник не только взял протянутую руку Джил в свои, но и стал целовать её страстно, будто это был её рот. Шон в этот момент целовал Джил в шею, и когда Сэм, оторвавшись от руки Джил, приблизил свой хуй к её лицу, Джил не задумываясь взяла его в рот, жадно облизывая, чувствуя в себе возобновившееся движение Шона.

Всё происходило так, будто иначе и быть не могло. Джил целовала то одного, то другого, а мужчины целовали её одновременно. Джил улавливала разные запахи этих двух самцов, оба из которых её возбуждали, но по-разному. Ей удалось сравнить вкус спермы Шона и Сэма, как и ощущения от их хуёв. Это был тот случай, когда невозможно было сказать, у кого что лучше – это были равновеликие, но разные вселенные.

Крови от разрыва плевы практически не было. Не было и боли. Было чудо, которого она так давно ждала. В какой-то момент она оказалась сидящей на Сэме, склонившись к нему в поцелуе, и почувствовала, как Шон проникает ей в анус. Она расслабилась, зная, как это необходимо, чтобы мышцы ануса не показывали напрасно свою силу, и ощущение предельной заполненности охватило Джил. У неё промелькнула мысль, что ей не хватает третьего мужчины, который бы заполнил ей рот. Шон обнял Джил за бёдра одной рукой и в то же время стал в идеальном ритме играть на её клиторе. Джил кончила в пятый раз, увлекая за собой и мужчин своими движениями и густыми стонами.

Это было на два оргазма больше, чем когда она кончала во время своей самой затяжной мастурбации.

Джил подумала, что женщины стонут и кричат во время совокупления для того, чтобы привлечь всех самцов в округе, чтобы те встали в очередь или присоединились, и чтобы большее количество сперматозоидов вступило в бой за овладение яйцеклеткой.

У Джил было ощущение, что из неё извлекают музыку, причём она выступает не соло, а как, по меньшей мере, трио. А если считать каждую её грудь, то квинтет, а если всё тело – то целый симфонический оркестр.

Джил обратила внимание, что головка члена у Шона непропорционально велика, и она давала ей особое наслаждение, двигаясь во влагалище. Благодаря Сэму, у которого головка была пропорциональна, Джил ощутила разницу в наслаждениях, которые давал каждый мужчина.

Джил никогда не думала, что первый раз может оказаться таким совершенным. Она ощущала себя на вершине высокой горы, и перед ней открывалась величественная панорама бескрайней горной страны с нескончаемыми мужскими пиками.

Первой женской ночью Джил снился сон по животрепещущей теме. Шёл музыкальный концерт, в котором она участвовала как зрительница и как исполнительница одновременно. Представление на огромной сцене началось с дуэта. Джил поёт с красавцем баритоном. Вдруг Джил опускается перед певцом на колени и сосёт ему хуй, пока он поёт, причём ария точно отражает стадии возбуждения и во время оргазма он берёт самую высокую ноту. Затем наступает очередь певицы: Джил исполняет свою партию, а баритон с бархатным голосом и языком опускается перед ней на колени и лижет ей клитор – её партия тоже отражает возбуждение с многократным оргазмом, изображаемым дискантом. Одной рукой она прижимает к себе его голову, а другой делает торжественные оперные движения. Публика бурно аплодирует на каждый оргазм.

После такого сновидения Джил проснулась с улыбкой на лице и с предвосхищением грядущей жизни, полной и половой.

Последующие встречи с Шоном и Сэмом происходили в доме Джил. Однажды она повела их в ванную и попросила, чтобы они помочились на неё – это была её заветная фантазия. Её возбуждало всё, что исходило из хуя. Семя истекало каплями, а Джил хотелось продолжительного истечения, которым могла быть только моча.

Однажды Шон оказался занят, когда Джил жаждала встречи, и Сэм спросил, не будет ли Шон возражать, если он один встретится с Джил. Шон великодушно разрешил – у него хватало других женщин, и он был на них щедрым. С тех пор Сэм начал ухаживать за Джил так изысканно и романтично, как это делают мужчины, ещё не побывавшие в женщине, которую они стараются соблазнить.

* * *

Ким, что была о двадцати трёх годах, тоже поместила объявление и фотографию на том же честном сайте. Фотография была её пизды – своё лицо она показывать опасалась. Ким с великим облегчением рассталась с девственностью целых пять лет назад. Насколько Ким себя помнила, ей всегда хотелось ебли, но от мастурбации она кончать не научилась, даже повзрослев. Доводила себя до каких-то высот, но преодолеть их почему-то не могла. Лишь изматывала себя бесконечными восхождениями. Потому с мыслью о ебле Ким засыпала, с мыслью о ней же она просыпалась, и ночью сны были тоже про неё же. Даже после нового выносливого любовника Ким засыпала с мечтой о хотя бы ещё одном. В течение дня, само собой разумеется, роились те же мысли, но днём их надо было прерывать работой – Ким была операционной медсестрой.

За пять лет половой жизни Ким с неизменной радостью приняла в себя 77 мужчин, счёт которым она дотошно вела в своём блоге, рассказывая в подробностях о специфике каждого любовника. Немногочисленные читатели сочувствовали и переживали, но так получалось, что все они жили в других городах. Правда все они приглашали её приехать, чтобы якобы дать Ким то, чего ей не хватало.

В интернете Ким, подобно всякой женщине, чувствовала себя раскрепощённой, будто бы она сидела за рулём огромного грузовика, полная сил и возможностей, способная обогнать и подрезать любого мужчину, посмевшего ехать рядом на старом драндулете.

На изображение её пизды набросилось (но совершенно безопасно) сотни мужчин, желающих в неё попасть, ею накрыться и упиться.

Ким была толстоватой девушкой и потому пользовалась меньшим спросом, чем её щепковидные подружки, но сесть на диету она не желала, она предпочитала на хуй сесть и рыбки с мясом вдоволь съесть. Мужская тропа на пути в её квартиру не зарастала. Времени даже для уборки квартиры совершенно не оставалось.

В день своего девственного совершеннолетия Ким работала на побегушках в небольшой торговой фирме. В конце рабочего дня начальник, которому было за 60, пригласил её в кабинет, где у него стоял диван. На столе возвышалась бутылка вина и тускнели два бокала. Он налил Ким и себе, и они выпили в честь её дня рождения. Алкоголь возымел сильное действие на Ким. А дальше начальник сделал с ней то, что Ким потом гордо называла изнасилованием. Оно состояло в том, что начальник лизал ей клитор. В чём же состояло насилие? Оказывается, начальник стал брать Ким за места, которые сразу отреагировали желанием. Потом он стянул с неё трусики, чему Ким вовсе не сопротивлялась. Ноги она развела сама, как только трусики перестали спутывать ей ноги и упали на пол.

Изнасилованием Ким посчитала это приключение потому, что начальник был мужчиной, который ей не нравился, не был тем, которого она представляла себе её первым мужчиной. Если и имело место насилие, то только её мечты да и то не начальником, а похотью самой Ким.

Начальник бескорыстно пытался довести Ким до оргазма, «насилуя» её рот с помощью зажимания его рукой, так как из него лезли слишком громкие стоны.

Матери Ким не рассказала о происшедшем, иначе мать бы «убила начальника» Шон, которому она поведала эту историю, спросил, за что убила бы? За наслаждение, которое Ким получила?

Нет, ответила Ким, за то что старик посмел полезть к молодой девушке.

Логика не столько женская, сколько материнская: туз нравственности бьёт королеву наслаждения.

На следующий день начальник пригласил Ким на конференцию, проходившую в отеле неподалёку от работы. Оказалось, что в отеле была не конференция, а номер, где начальник продолжил её облизывать, а потом вставил свой отросток куда полагается, а затем – куда не полагается, чем доставил Ким в первом случае наслаждение, а во втором – боль. Ким решила перетерпеть и это, ибо это был её последний день работы – она записалась служить в армию. Ким не была обуяна патриотизмом, просто в армии имелось множество голодных молодых мужчин, которых ей хотелось не ловить по одному, а получить в изобилии. И Ким действительно перепало. Её хотело больше, чем она физически могла удовлетворить. Не обошлось без влюблённости, в процессе которой она познала свой первый оргазм, взяв инициативу по его достижению на себя. Она уселась на хуй любимого и стала буквально на ощупь выбирать движения, которые давали наибольшее наслаждение. Одно движение было настолько приятно, что она не прекращала его до тех пор, пока её не окатил оргазм – впервые собственный, а не мужчины. Этот прорыв в наслаждении ещё сильнее привязал к её возлюбленному, да так, что она захотела от него ребёнка. Но ребёнок не зачинался, так как матка, по объяснению гинеколога, у неё была развёрнута неким способом, негостеприимным по отношению к сперматозоидам, то есть не лицом, если можно так сказать о шейке, а задом.

Всё, как обычно, оказалось к лучшему, ибо её возлюбленный не только вдруг перестал говорить о свадьбе, чем он так ублажал самолюбие Ким, но просто-напросто исчез. А когда объявился, то уже в обнимку с её подругой. С горя Ким нашла утешение с товарищем своего бывшего жениха, и утешение это было фундаментальным, так как у товарища хуй оказался такой конфигурации, который чудесным способом тревожил её вывернутую матку, да так прекрасно, что Ким в эти моменты думала, что ей и не нужен оргазм, а лишь этот постоянно ворошащий нутро хуй. Но когда оргазм всё-таки наступал, то лишь сильнее её потрясал, свершаясь на фоне такого проникновения, переворачивающего всю утробу «с ног на голову». С тех пор Ким искала подобный хуй, но он ей всё не попадался.

После демобилизации компания, на которую Ким стала работать, посылала её на несколько месяцев в больницы разных городов, где не хватало медсестёр. Чтобы обеспечить себе непрерывную половую жизнь Ким помещала объявление на «честный сайт» и только меняла город в соответствии с тем, где она в данное время жила. Таким образом создавался резерв жаждущих её любовников.

Именно так Ким и познакомилась с Шоном. Он ей понравился по голосу, по словам и по фотографии. Но прежде всего он понравился ей головкой своего члена, которая делала ей внутри дело, подобное тому, которому она так искала повторения. Шон навещал её еженедельно на два часа и давал ей весьма ощутимую дозу наслаждений. Однако его раздражало, что Ким не научилась любить сперму и брала член в рот только в благодарность за оральные ласки, предоставленные ей. Несмотря на свою молодость Ким была консервативна как правоверная старушка: всё что её интересовало – это большой загибистый и/или головастый хуй, на котором можно скакать часами. Или стоять на четвереньках и также часами вкушать долбёжку матки. В какой-то момент на отдыхе (потребовавшемся Шону, а не ей) Ким поведала:

– Конечно хорошо, когда тебя приходят ебать, но всё-таки хочется внимания к себе как к человеку. Хоть бы кто-то хотя бы цветы принёс… – мечтательно произнесла Ким.

Шон намотал это себе на ус. В следующий раз по пути к Ким он заехал в магазин и купил букет цветов – ему нравилось доставлять любые наслаждение женщинам, если это не было связано с чрезмерными затратами денег и времени.

Когда Шон переступил порог вечно захламленной квартиры Ким и как бы невзначай, но вместе с тем торжественно, вручил ей букет, она без воодушевления поблагодарила, ткнула на мгновенье нос в лепестки и отнесла букет на кухню. Шон думал, что Ким вытащит вазу, нальёт туда воды и любовно поставит в неё цветы. Но как бы не так, – Ким положила их на край кухонного прилавка, заставленного грязной посудой и поспешила забраться в постель. Шон не стал отказываться, но через некоторое время всё-таки поинтересовался, почему она не поставила цветы в воду?

– У них такие длинные стебли, а у меня нет высокой вазы.

– Но ты можешь их подрезать, – предложил Шон.

– Ничего, пусть лежат, – отрезала Ким и встала на четвереньки, предлагая тем самым Шону заняться делом, а не разговорами.

Шон в какой уж раз сказал себе, что нельзя женские жалобы воспринимать буквально – ведь, говоря о цветах, Ким имела в виду вовсе не цветы, а постоянного любовника, который бы проводил с ней много времени, предлагал бы выйти замуж, да и мало ли ещё что. Но Шон был вполне удовлетворён тем, что уже имел. Он знал, что любое «развитие отношений», то есть увеличение совместно проводимого времени, происходит за счет уменьшения похоти, а ею он никогда не хотел жертвовать.

Ким жаловалась Шону, что мужчины кончают и сразу уходят. Он осторожно предложил ей убрать квартиру от мусора и тогда, быть может, мужчине будет приятно остаться с ней подольше. Но этот совет на Ким не произвёл впечатления. Видно, и здесь Ким имела в виду не долгое пребывание любовника в её квартире, а долгое пребывание хуя любовника в её пизде.

Когда Ким смотрела порнофильмы, её всегда удивляло, что они заканчиваются на семяизвержении мужчин. Фильм длится только благодаря тому, что мужчины задерживают свой оргазм, но когда он наступает, всё прекращается, тогда как женщина в фильме да и в жизни всегда остаётся недоёбанная, как бы она ни стонала от наслаждения на экране или наяву.

Множественность мужских оргазмов – вот что было нужно Ким. Вскоре Шон исполнил главную фантазию Ким – она получала от него череду любовников, о которых она мечтала. Четверо мужчин были пока максимумом. Ким же хотела круглую десятку, но в силу организационных трудностей такая цифра была не под силу Шону. Ким вставала на четвереньки и сосала, подготавливая одного, пока другой её ебал сзади. Когда «задний» мужчина кончал, тот, кого она подготавливала, замещал излившегося, и перед её ртом появлялся следующий. Последним был Шон, так как от его хуя с огромной головкой Ким заходилась больше всего. Как правило, к концу четвёртого первый оказывался снова готовым и все шли по второму кругу.

Когда Ким уставала стоять на коленях, она ложилась животом на журнальный столик, на который клалась подушка, и ноги её отдыхали. Журналов она у себя всё равно не держала.

Такие группы удавалось собрать далеко не каждый раз, но ради этих разов Ким никогда не отказывала Шону во встрече – с его хуем ей тоже было хорошо, но она всегда ждала, что через него ей перепадёт несколько мужчин подряд.

Не надеясь на заведение постоянного любовника в течение её кратковременных пребываний в каждом городе, Ким для компании возила с собой двух собак. К счастью, они не лаяли и были дружелюбны: радостно бежали к двери обнюхать очередного мужчину и выбегали из спальни, но не сразу, а когда Ким вопила на них. Если голоса не хватало, она бросала в собак, что попадётся под руку. Шон был свидетелем, когда под руку попал мобильник и точно ударил собаку в лоб. Только тогда, буквально поджав хвосты, они выбежали из спальни. Но иногда какая-нибудь из них залезала под кровать и оставалась незамеченной. И когда на кровати начиналось действо, собака тихонько вылезала и смотрела на движущиеся тела и даже поскуливала в унисон с хозяйкой.

* * *

Во время одного из соитий Шона и Ким в дверь настойчиво постучали. Собаки бросились к двери с лаем, чего раньше не наблюдалось. Любовникам пришлось разомкнуться. Ким пошла к двери.

– Кто здесь? – недовольным голосом произнесла Ким.

– Это я, Диана, – услышал Шон женский голос, приглушённый закрытой дверью.

– Я уже сказала тебе, что не хочу с тобой встречаться, если ты сейчас же не уйдёшь, я позову полицию.

– Я знаю, у тебя мужчина.

– Не твоё дело – убирайся! – выкрикнула Ким, так и не открыв дверь.

Ким вернулась в спальню и с недовольным лицом взгромоздилась на Шона.

– Кто это? – спросил он.

– Лесбиянка одна влюбилась в меня, всё хочет со мной в постель, а мне женщины противны – я мужчин люблю, – сказала Ким, в качестве доказательства взяв в руку хуй Шона. – Я хочу ещё разок кончить и мне будет пора собираться на работу – меня вызвали сегодня в ночную смену.

Просьба Ким была добросовестно выполнена.

Шон наблюдал, как Ким одевается: трусики, лифчик – первый слой. Потом колготки – второй слой. Юбка, блузка, кофточка – третий. Косметика – четвёртый. Так выстраивалась приступная крепость приличий.

Они вышли вместе из квартиры и сели в лифт.

– А как эта лесбиянка узнала где ты живёшь?

– Она написала мне, будто она парень. Мы договорились встретиться в ресторане. Вдруг она подсаживается ко мне за столик и начинает плести, как я ей нравлюсь, извиняется, что мужиком представилась. А я разозлилась, встала и ушла. Так она, оказывается, за мной ехала, выследила, где я живу. Шлёт мне по дюжине писем в день.

Шон и Ким вышли из дома, и он хлопнул Ким по заду на прощанье. Её джип стоял у входа, а Шон пошёл к своей машине, которую он запарковал в дальнем углу стоянки – все близкие ко входу места были заняты машинами жильцов. Ким проехала мимо него, показав ему средний палец на прощанье. Он ответил ей тем же страстным жестом.

Подходя к своей машине, Шон заметил плотную женщину, идущую ему навстречу.

– Хэлло, – поприветствовал он её, поравнявшись.

– Приветствую, мужчина, – сказала она с омерзением, делая акцент на слове «мужчина».

Шон хотел спросить эту миловидную женщину лет тридцати с ультракороткой причёской, имеет ли она что-либо против мужчин, и в тот же момент получил однозначный ответ – сильнейший удар ногой по промежности. Боль была такой беспощадной, что он упал без сознания. Когда Шон очнулся, как ему показалось, от боли, его везли с большой скоростью на каталке по больничному коридору в операционную.

* * *

Джил вошла в операционную с маской на лице и вымытыми руками, держа их вверх перед собой, Ким подошла к Джил с резиновыми перчатками и натянула их ей на руки. Шон уже находился под наркозом, и всё его тело было накрыто простынёй, вырез в которой открывал для хирурга его окровавленные бёдра. Голова Шона была отделена вертикальной простынёй от поля битвы за жизнь тела и его сперматозоидов.

Лицо Ким тоже было скрыто маской. В операционной находилась ещё две сестры, которые вместе с анестезиологом подготовили Шона к операции.

Когда Джил увидела хуй с необыкновенно большой головкой, она вздрогнула. Ким при этом зрелище широко раскрыла глаза и посмотрела на Джил, увидев в её глазах сильное удивление. Джил и Ким не были знакомы друг с другом – это был первый раз, когда Ким ассистировала Джил. Хирург быстро пришла в себя и, оттянув вверх посиневший от удара член Шона, закрепила его держателем, чтобы он не мешал ей работать над разбитыми золотыми яичками. Всё это снаряжение могло ещё очень пригодиться обеим женщинам, и они работали дружно, с особым вдохновением.

Операция успешно завершилась, Джил сняла окровавленные резиновые скальпы со своих рук и обошла белую завесу, чтобы посмотреть на лицо пациента. У его головы сидела сестра и следила за показаниями приборов. Глаза Шона были закрыты. Джил убедилась, что член соответствовал знакомому лицу и с облегчением вздохнула. Ким успела посмотреть за занавеску раньше и с трепетом, который её уже давно покинул после стольких операций, следила за работой Джил, восхищаясь её уверенными и точными движениями – по ним Ким могла сразу определить, насколько хорош хирург, которому она ассистирует.

После операции пришёл негр-санитар убрать операционный стол. Ким часто поджидала его, оставаясь под каким-нибудь предлогом в операционной. Он оперативно убирал кровавые простыни и на чистом операционном столе быстро и толково ёб Ким. Её особо возбуждала его чёрная щедрая плоть на фоне белизны операционной.

На следующий день Ким зашла в палату поприветствовать Шона.

– Ким! Ты как сюда попала? – воскликнул Шон.

– Я здесь работаю. Я ассистировала на твоей операции!

– Ты?! Потрясающее совпадение! Ну и как прошла операция – буду жив? Будут живчики?

– Всё будет. Тебе повезло на дежурного хирурга – она всё сделала замечательно.

– Да, она уже приходила посмотреть, как я себя чувствую, – Шон решил не рассказывать Ким, что Джил тоже его любовница.

– Кто тебя так обработал? – поинтересовалась Ким.

– Какая-то коротковолосая баба. Появилась у тебя на парковке откуда ни возьмись, я сказал ей «привет», она как-то странно ответила и так меня ногой вдарила по яйцам, что я сразу отключился.

– Коротковолосая? Крепкая такая? Лет под тридцать?

– Да. Миловидная причём.

– Это Диана… Это она стучала ко мне, когда ты у меня был. Она мне по телефону угрожала, что расправится с моими мужчинами… К тебе приходили из полиции?

– Ещё нет, но они звонили сегодня, спросили, как я себя чувствую и смогу ли дать показания. Следователь должен придти завтра.

Полиция нашла Диану в два счёта. Ей предъявили обвинения, она созналась, и её отпустили до суда под залог. К тому времени Шон совершенно выздоровел, что доказал сначала с Джил, а потом с Ким. Женщины порознь, но громогласно подтвердили его полное выздоровление.

Шон решил по-своему отомстить Диане, но для этого ему требовалась помощь Ким, которая, скрепя сердце, согласилась на это, так как чувствовала себя хоть и косвенно, но всё-таки ответственной за страдания Шона. План следовало выполнять немедля, так как срок работы в этой больнице у Ким заканчивался, и ей надо было уезжать в больницу в другом штате.

Ким послала эл-письмо Диане, выражая сожаление, что она своим резким отказом послужила причиной свершённого преступления, и что Ким предлагает загладить свою вину, позволив Диане зализать ей клитор. Диана сразу ответила, и женщины договорились, что проведут вместе ближайшую ночь. Диана в нетерпении явилась чуть раньше назначенного часа, и на этот раз ей не пришлось стучать в дверь – Ким её уже распахнула. Ради такого дела Ким подобрала с пола валяющееся грязное бельё и одежду и свалила в кучу в комнате, которая считалась кабинетом, так как там стоял её компьютер. Туда же она загнала и собак. Там же прятался и Шон. Собаки наделали на ковёр, волнуясь и предчувствуя грядущие события. Шон временно накрыл кучки газетой, но от запаха всё-таки не избавился.

Диана принесла бутылку вина и коробку шоколадных конфет, а Ким заказала пиццу с кока-колой. Предполагался пир. А затем объятия, поцелуи и всё то, чего Ким хотела во что бы то ни стало избежать. Так что и для этой цели таблетка, которую она принесла из больницы, была весьма действенна. План состоял в том, чтобы усыпить Диану, и тогда за дело возьмётся Шон. Таблетка, которая легко растворилась в бокале вина, быстро подействовала на Диану и после съеденного первого куска пиццы она уснула. Шон вышел из своего укрытия, и они с Ким перенесли Диану на кровать и раздели. Шон положил её на живот, а под живот подложил две подушки, чтобы её бёдра были наиболее расположенными к проникновениям в них. Диана безмятежно спала, слегка похрапывая. Шон вытащил из своей сумки видеокамеру, установил на штатив и направил её так, чтобы бёдра Дианы красовались по центру кадра. Лица ни Шона, ни Ким не должны были быть видны. Шон включил запись и растянул в стороны ягодицы Дианы, восхищаясь укромными отверстиями своей обидчицы. Бёдра её были не виноваты – ведь всё зло шло только от головы. «Если бы можно было вытащить из головы Дианы все мысли, и оставить только ощущения, – подумал Шон, – то это была бы идеальная женщина.»

Он поставил свою соучастницу над Дианой так, чтобы Ким могла сесть ей на спину и прижать к кровати, если та задумает понеугодному шевелиться. Сил на это у Дианы после таблетки должно было остаться немного, так что воспрепятствовать повороту или другим излишним её телодвижениям было бы легко. Шон не хотел, чтобы Диана, чего доброго, повернулась на спину и его увидела. Получилось бы «чего недоброго».

Ким впервые наблюдала наяву, а не в порнофильме, как хуй медленно погружается в пизду, которая оказывается гостеприимна даже у злостной лесбиянки, ненавидящей мужчин. Голове теперь не удавалось коверкать исконную всеядность пизды.

– Ты кончишь в неё? – не отводя глаз от возвратно-поступательного движения, спросила Ким.

– Конечно, в этом же вся суть, – замедленно, из-за поглощённости приятной работой, произнёс Шон. Он смаковал каждое движение, а Диана сквозь забытьё стала легко поддавать. В какой-то момент она сонным голосом произнесла: Fuck me! Наверно ей представлялось, что Ким ебёт её искусственным членом.

– А она ведь не девственница, – заметил Шон, заглубляясь и привычно тормоша во все стороны шейку матки своим головастым хуем.

– Я хочу почувствовать, как ты кончаешь, – сказала разгорячившаяся Ким и нащупала рукой движущийся член Шона. Себе на удивление, ей был приятен запах Дианы и ощущение её нежной плоти, облизывающей хуй. Шон кончил от этих прикосновений, но продолжал держать хуй внутри, чтобы не дать вытечь сперме. Последующие разы он обслуживал Ким, стоящую на четвереньках над лежащей Дианой. Доведя Ким до оргазма, он вытаскивал из неё свою головку, которая производила звук пробки, вытаскиваемой из бутылки вина, и заправлял хуй в Диану, чтобы излить семя в неё.

К полночи Шон покинул Ким, которая улеглась спать вместе с Дианой. Гостья проснулась раньше Ким и сразу устремилась языком к её клитору, так что Ким пробудилась от оргазма, который на тот момент умиротворил её негативную реакцию на женские прикосновения.

Диана, сидя на унитазе и освобождаясь от скопившегося, обратила внимание, что у неё из влагалища идут какие-то белые выделения, и она подумала, что это молочница, которая случалась у нее не раз.

– Я совершенно не помню, что вчера произошло – извиняющимся тоном призналась Диана.

– Ты быстро опьянела, мы разделись и легли в кровать, – напомнила Ким.

– Я люблю тебя, – сказала с чувством Диана.

– Хорошо, хорошо, – смутилась Ким, – мне пора на работу, давай скорей одеваться.

* * *

Шон отредактировал на новеньком iMac видеозапись, убрал звуки голоса (свой и Ким), но оставил звучать просьбу Дианы: «Fuck me!». Ни у кого, смотрящего на эти совокупления, не могло возникнуть сомнений, что они добровольны и приносят наслаждение всем участвующим половым органам.

Шон считал, что его победа удвоилась, так как он овладел не только женщиной, но ещё и лесбиянкой, которая ненавидит мужчин. Теперь было необходимо сделать так, чтобы это событие стало ведомо для Дианы, в противном случае месть была бы неполной. Однако оповещение о случившемся произвело тело самой Дианы – предназначенные крови не возымели появиться. У неё и раньше бывали задержки, но дня на три, а не на три недели. Тем временем Шон воспользовался электронным адресом Дианы, полученным от Ким, и отправил ей письмо с предложением прислать ей видеофайл, где она запечатлена совокупляющаяся с мужчиной. Диана, вся в тревоге от задержки кровей и предстоящего суда, сразу согласилась. Ей пришлось повозиться со своим PC прежде, чем он смог воспроизвести на мониторе её лесбиянский позор. Диану неприятно поразил хуй с огромной головкой, который так подозрительно легко пролезал в её узкое влагалище и настырно там шуровал. Первым порывом Дианы было позвонить в полицию и заявить, что её изнасиловали. Но в письме Шон обращал её внимание на те моменты в фильме, где она не только не оказывала никакого сопротивления, а активно поддавала, восклицала «Fuck те!» и тем самым демонстрировала своё желание. Диана поняла, что её усыпили, но остатки снотворного явно уже вымыты из организма. Доказать изнасилование становилось невозможно. В заключение Шон намекал, что мужчина, который изливается в Диану – это тот, кого она тщетно пыталась этой способности лишить.

Диана бросилась звонить Ким, но телефон оказался отключён, а когда она приехала к ней на квартиру, ей сказали, что Ким съехала несколько дней назад.

Диана позвонила своей замужней подруге и попросила дать ей адрес женщины-гинеколога, которой та восхищалась при каждом разговоре. Диана не была у врача лет семь – нужды в этом не было, мужчин она не допускала к себе с 18 лет, когда её жестоко изнасиловали. И вот былые мутные картины боли и унижения от троих полупьяных и грязных самцов снова поплыли у неё перед глазами. Диана разрыдалась в машине по пути к врачу. После нападения мужчин она стала заниматься боксом и всяческими военными искусствами. И когда предоставлялась возможность избить мужчину, она всегда ею пользовалась. Но попалась она на этом впервые.

Гинеколог оказалась милой женщиной, лет сорока, по имени Джил.

Джил после возвращения из Африки вела успешную практику, а также работала в городской травматологической больнице хирургом.

Джил подтвердила, что Диана беременна и стала отговаривать её делать аборт, который Диана сразу вознамерилась совершить. Адвокат тоже настойчиво советовал Диане оставить ребёнка, так как на суде её беременность могла сыграть ей на пользу. Диана сквозь злобное отчаянье припомнила также, что она мечтала завести ребёнка с помощью искусственного осеменения, но она хотела только девочку. Останавливало её лишь то, что не было гарантии, что родится девочка.

Суд длился всего один день. Так как Диана признала себя виновной, то ей дали три года условно, учитывая её беременность. Кроме того, она должна была оплатить медицинские счета Шона и его судебные издержки. Таких денег у Дианы не имелось, и будущее теперь представлялось ей рабским трудом для выплаты долгов.

Когда после вынесения приговора все стали расходиться, Шон с торжеством свершившейся мести прошёл мимо Дианы и нагло ей подмигнул. Она злобно посмотрела на Шона, своего насильника, заснявшего её позор на видео, и раскрыла было рот для проклятия и напряглась для броска. Адвокат успел схватить её за руку и шепнуть: «Молчи! Хочешь за решётку сесть?» Диана убежала в туалет и дала волю слезам.

Она решила подождать до времени, когда можно будет определить в утробе пол зародыша, и если это будет мальчик, – сделать аборт, несмотря на поздний срок беременности. А пока Диана ходила к Джил на регулярные осмотры, заботясь о здоровье плода, на случай, если это девочка.

Когда наступило время теста, Джил водила по животу Дианы плоским щупом, смазанным лубрикатором. Диана возбудилась от этого прикосновения и захотела Джил. Интересно, что и Джил последнее время тоже подумывала об эксперименте с женщиной. Но всё желание Дианы как рукой сняло, когда Джил произнесла:

– Это мальчик, – Джил указывала пальцем на маленький отросточек и мошонку, просматривавшиеся сквозь плоть матери.

– Проклятье! – воскликнула Диана.

– В чём дело? – удивилась Джил. – Вы хотели девочку?

– Да, только девочку! – вытирая катящиеся слёзы, сказала Диана. – Я хочу сделать аборт!

Джил стала объяснять опасность этой операции на таком сроке, и тут Диана выпалила, что ребёнок – это результат изнасилования, рассказала, что с ней произошло и как она ненавидит мужчин и пр., и пр. Джил из гинеколога-уролога на некоторое время превратилась в психотерапевта.

И тут Джил пришло в голову решение. Она уже давно думала о том, чтобы завести ребёнка, но так как раньше её обременяла непреодолимая девственность, она хотела взять приёмного ребёнка. Теперь же, когда её половая жизнь зацвела пышным цветом, Джил обнаружила, что не может забеременеть из-за недоразвитости матки. А тут предоставлялась возможность получить здорового мальчика, за развитием которого она сама следила и мать которого – здоровая женщина, а отец, по описаниям Дианы, – здоровый и красивый мужчина.

Джил предложила Диане родить мальчика, а потом отказаться от него в пользу Джил. А за страдания, вынашивание и отказ от права материнства Джил заплатит Диане сумму, которая даже превысит ту, что та должна по суду.

Посла кратких раздумий Диана согласилась.

Джил продолжала уже бесплатно следить за протеканием беременности Дианы и приняла её роды. Когда мальчик выдавился на свет из обрамлённого мокрыми волосами выхода-входа, Джил с удивлением, а Диана с отвращением рассмотрели у пищавшего мальчонки шишковатую головку маленького членика.

Джил заметила это отвращение и через несколько дней спросила Диану, что вызвало в ней такую реакцию.

– Мне он напомнил моего насильника, – нехотя пояснила Диана.

– Но ведь ты говорила, что не видела его, – не поняла Джил.

– Лица не видела, но хуй видела – такой же головастый, – пояснила Диана.

– Не понимаю, ты же была усыплена и ничего не помнила?

– Да, но потом я получила видео. Этот подлец заснял, как он меня насиловал.

– Покажи мне этот фильм, – заинтересовалась Джил.

Когда Джил просмотрела процесс зачатия её усыновлённого младенца, то Джил сразу узнала член Шона. Но она ничего не сказала Диане, а позвонила Шону и сообщила о своём открытии. Шон обрадовался звонку Джил после долгого перерыва – с тех пор, как Джил стала встречаться с Алексом, она прекратила совокупляться с Шоном и Сэмом. Алекс был её коллега, давний приятель по Африке, который там пытался её склонить на любовь. Теперь Джил, наконец, допустила до себя его, уже было потерявшего надежду. Она подумывала, что он может оказаться хорошим мужем.

Однако общение лишь с одним мужчиной после красочных соитий с Шоном и Сэмом представилось для Джил половинчатым решением настоятельного вопроса похоти. Во время совокуплений с Алексом Джил всё время ожидала, что каждую минуту появится какой-либо его друг и присоединится к ним. Особенно она предвосхищала явление второго мужчины, когда у Алекса не твердел член. Она лежала, положив голову на грудь усталого от безуспешных попыток любовника, и ей так не хватало в этот момент Шона и Сэма.

А ведь Сэм ей сразу понравился. Он был чуть старше её, обстоятельный и щедрый в ласках, да к тому же любил оперу, как и Джил. Она часто оставалась с ним надолго после того, как Шон уходил. Они ходили вместе в театр или в кино. Сэм был владельцем дистрибьюторной компании по продаже фармакологических товаров. Так что и это сближало Сэма и Джил. Но Джил смущала сексуальная раскрепощённость и чрезмерный, по её понятиям, опыт, который, как ей казалось, помешал бы в браке. Поэтому, когда появился Алекс, она ухватилась за него, простого и надёжного. Но не в сексе: Алекс почему-то, обретая эрекцию, не мог с ней достичь оргазма. С одной стороны, это радовало Джил – она могла скакать на нём сколько угодно и доскакать до множества оргазмов, но, с другой стороны, ей, так полюбившей сперму, а также свою власть давать мужчинам наслаждение, – ей это свойство Алекса вскоре стало в тягость. Джил и Алекс, будучи врачами, установили, что никакой соматической патологии у него нет. Алекс обнаружил свою устойчивую неспособность достичь конца после того, как он развёлся с женой. Кончить он мог, только мастурбируя и взирая на видео, где он с женой совокуплялся. Таких фильмов они наснимали предостаточно. Узнав об этом, Джил ещё и заревновала его к бывшей жене и поняла, что психика у Алекса повернулась в сторону, противоположную той, которая требовалась для семейного счастья. Сухостой на фоне периодической импотенции привёл Джил к разрыву с Алексом, и она снова сконцентрировалась на Сэме.

* * *

Джил с первых дней своей половой зрелости всегда мечтала заиметь ребёнка от своего первого мужчины. Это представлялось ей супер-романтичным. Так и получилось, но с поворотцем. Джил рассказала Сэму о ситуации с усыновлённым ребёнком и что Шон – его отец. К чести Сэма, он отреагировал только сочувственно и с радостью за Джил.

В память о недавнем прошлом они решили снова встретиться втроём, Джил хотела показать Шону его сына, а заодно и насладиться двумя мужчинами.

Как в день уничтожения своей девственности, Джил раскачивалась на хуе Шона и вкушала Ν-ый оргазм, когда Сэм своевременно выплеснул своё содержимое ей в зад. Дав отгреметь залпам спазмов своих и Джил, Сэм вытащил закоричневевший хуй и пошёл его отбеливать в туалет. Выйдя снова готовым к углублениям, Сэм наблюдал с восхищением за длящимся наслаждением парочки. Он коснулся плеча Джил, чтобы обратить на себя внимание. Ему не терпелось ей что-то сказать.

– Подожди, я сейчас кончу, – полушёпотом произнесла Джил и через несколько секунд разразилась стонами, елозя по бёдрам Шона, во всю используя его макроголовку.

Наконец Джил успокоилась, раскрыла глаза и вопросительно посмотрела на Сэма. Перед её лицом вздрагивал его напряжённый член, на котором нервно пульсировала жилка, а в руке у Сэма краснела обтянутая шёлком маленькая коробочка. Сэм опустился на колено перед сидящей Джил и раскрыл перед ней коробочку, в которой сияло полновесным бриллиантом обручальное кольцо.

– Согласна ли ты стать моей женой?

Джил широко и радостно улыбнулась и сделала движение, чтобы встать с Шона.

– Нет-нет, не вставай, сиди – остановил её Сэм.

Джил снова глубоко уселась на хуй.

– Я согласна, конечно согласна, любимый, – сказала она и потянулась обнять своего жениха. Сэм одел ей кольцо на палец.

Шон, лежащий под Джил, растрогался увиденным, задвигал бёдрами и кончил. Джил помогла ему, сжимая стенки. Она склонилась над размякшим Шоном и спросила: – Ты будешь свидетелем на нашей свадьбе?

– Конечно, это для меня большая честь, – не колеблясь, согласился Шон.

Джил поцеловала Шона, спешилась с него и крепко обняла своего жениха, у которого член стоял наизготовку.

– Иди в меня, – сказала Джил, – я хочу кончить с тобой в честь нашей помолвки.

Она легла на спину рядом с Шоном и Сэм лёг на Джил – пизда её переливалась через края семенем Шона и поэтому захват сэминого хуя был не столь плотным. Кроме того, Сэм впервые почувствовал ревность и поэтому решил уйти из места недавнего пребывания Шона и переместиться к Джил в прямую кишку, а стекавшую из влагалища по промежности к анусу сперму Шона, Сэм использовал как смазку (одно логично вытекало из другого). Джил кончала быстро от любого проникновения члена, и вскоре жених и невеста ознаменовали свою помолвку обоюдным оргазмом. Шон поднялся с кровати и тактично вышел в другую комнату, чтобы дать им время побыть наедине. Но самое главное, он хотел ещё раз посмотреть на своего спящего сына, в воспитании которого он решил тоже участвовать. Мальчонка в детской сосредоточенно сосал соску и внимательно смотрел на Шона. Отец наклонился и поцеловал сына в горячий лобик. Мальчонка улыбнулся, стал радостно махать кулачками и соска выпала у него изо рта.

– Шон, иди к нам! – услышал он голос жениха, который мог вскоре стать приёмным отцом шонового сына.

Шон вложил соску обратно в рот своему отпрыску и пошёл на зов свежеиспечённого жениха, который явно озаботился желаниями своей невесты.

Что-то зашевелилось в душе Шона после знакомства со своим сыном. Желание быть с ним, следить за его прорастанием в мир, наблюдать за своим семенем, принявшем человеческий облик. Желание это вдруг раскрылось в Шоне как парашют и остановило его стремительное падение в распахнутые объятья Джил. Шон стал собираться, оставив Сэма и Джил наслаждаться друг другом в новом статусе.

* * *

Диана явилась к Джил на приём совсем неожиданно. Джил рассчитывала, что, согласно договору, видеться они будут только при чрезвычайных обстоятельствах, связанных со здоровьем Дика, этим именем она назвала мальчика в честь его члена, обещавшего стать таким же необычным, как у его отца.

Диана жаловалась на боль в животе, хотя в действительности никакой боли она не ощущала, но ей очень хотелось увидеться с Джил. Джил внимательно её осмотрела и объявила уже известное Диане – что она здорова. А боль может быть связана с периодом, который у неё стал более кровавым после родов. Когда Джил осматривала Диану, между обеими женщинами проскочила искра желания, как несколько месяцев назад, когда Джил водила по животу Дианы жирным от смазки ультразвуковым щупом. В какой-то момент их взгляды совокупились. Поэтому, когда Джил получила по электронной почте письмо от Дианы с объяснением в похоти, которую она называла любовью, Джил серьёзно задумалась. Она чувствовала, что ей, славно зажившей во вселенной секса, просто необходимо попробовать хоть раз женское тело. Её смущало лишь то, как всё это может отразиться на мальчонке. Поэтому Джил решила встретиться с Дианой, но не у себя дома и не у неё, а в отеле. Джил рассказала о назначенном свидании Сэму, и тот лишь позавидовал, что не сможет пойти вместе с нею: он тоже считал, что Джил обязана попробовать женщин для полноты восприятия мира.

В отеле после поцелуев, объятий и оральных восторгов женщины стали разговаривать. Джил была приятно поражена иным исполнением того же лизанья клитора. Казалось бы, мужчина и женщина имеют подобные языки, которые производят подобные движения, и, тем не менее, сопутствующие прикосновения, оттенки наслаждения и смысл оргазма были совершенно иные. Диана лизала так самоотверженно, с таким душевным подъёмом, который совершался не на фоне требовательности хуя, как у мужчины, а был самоценным. Джил также увлёк запах Дианы, который возбуждал её не меньше мужского. Сок Дианы, который она как врач не раз у неё исследовала, теперь она как женщина слизывала и пьянела от него, будто это было вино. И само желание лизать клитор и его влажно-нежное окружение было иным, чем желание заглотить хуй. Джил вслух дивилась этой восхитительной новизне, пока Диана её влюблённо ласкала.

Джил повела разговор о том, что она теперь знает не только мир мужчин, но и мир женщин, и оба они прекрасны, и надо их не противопоставлять друг другу, а черпать наслаждения из каждого из них, пытаясь где возможно объединять эти миры, в результате чего наслаждение резко увеличивается. На агрессивные реплики Дианы по отношению к мужчинам Джил парировала, что Диане придётся смириться с тем, что Джил любит мужчин и что ей лучше бы не пытаться оторвать от них Джил, а самой посмотреть на них попристальней: среди них далеко не все такие монстры, которые изнасиловали Диану. Из разговора выяснилось, что Диана использует искусственный хуй, который пристёгивается к бёдрам, когда проводит время со своими любовницами, а потом она призналась, что использует этот хуй и для себя, когда мастурбирует. Получалось, что Диана питает отвращение вовсе не к хую, а к существам, к которым он приделан. И тут Джил решила убедить-уговорить Диану провести время с ней и с Сэмом.

Диане пришлось согласиться, когда Джил поставила участие Сэма как условие их следующего свидания. Диана со своей стороны потребовала, чтобы Сэм не посягал на неё, а занимался только самой Джил и в то же время не мешал бы Диане ласкать Джил. Обе женщины с готовностью приняли условия друг друга.

Диана волновалась и тревожилась – как-никак первое добровольное свидание с мужчиной. Проходило оно в доме Сэма. Он сервировал ужин и развлекал женщин весёлыми историями, уделяя больше внимания Диане, чем Джил. Так они с Джил договорились – Диана должна была чувствовать, что именно она окружена теплом и похотью, чтобы к её напряжению не стала примешиваться ещё и ревность. Джил тоже всю свою нежность устремляла на Диану, и Сэм принял на себя роль гостеприимного слуги. Потому он и оставил Диану и Джил одних, чтобы они расслабились без него. Сэм давно стерилизовался – Джил успокоила Диану, которая не хотела повторной мужской мести беременностью.

Когда женщины увлечённо изображали цифру 69, обнажённый Сэм появился в спальне. Диана увидела перед своими глазами и перед влагалищем Джил явление живого члена, весьма напоминавшего ей дилдо, которым она пользовалась, только теперь ей не пришлось держать его в руках, направлять, двигать, что неизбежно отвлекало. Её руки теперь были свободны и она могла полностью отдаться ублажению Джил, лишь наблюдая за правильными движениями хуя в её пизде. В какой-то момент хуй выскользнул из влагалища и упёрся в верхнюю губу Дианы. На удивление ей не стало противно – она аккуратно направила его на место двумя пальцами. А хуй, как младенец, нашедший вывалившуюся соску и сразу засосавший её, тоже, найдя себе глубину, задвигался, как засосал. Когда хуй снова выскользнул, разумеется умышленно, и ткнулся в лицо Дианы, она облизала его, убеждая себя, что делает это ради соков, добытых хуем из глубин Джил, недоступных её языку. Но Диана словила себя на том, что ей приятно брать его в рот. Сэм принял это как знак, что можно действовать дальше, и Диана увидела, что хуй удалился из её поля зрения вместе с бёдрами Сэма. Через несколько секунд она почувствовала, как её влагалище медленно наполняется чем-то большим и по мере наполнения волна иного наслаждения накатывается на волны наслаждения, которые шли ритмичным прибоем от её клитора, находившегося во власти языка Джил. Хуй двигался в ней не резко и быстро, разрывая всё внутри, как это было в тот первый ужасный раз, а медленно, ласково, и в то же время властно погружая её в мир мужской похоти, объединявшийся с её собственной. Ощущение от живого хуя было совершенно иным, чем от резинового, – оно было одухотворённым. Это открытие подтвердилось разразившимся оргазмом из-за не выдержавшего возбуждения клитора на фоне упирающегося в нутро Дианы хуя, который ощутимо изливал в неё семя. Стенки влагалища пожимали его помимо воли Дианы. Впрочем, ныне это вовсе не противоречило её воле.

Потом троица отдыхала: Диана лежала с закрытыми глазами, по левую сторону лежала Джил и сосала ей грудь, а справа лежал Сэм и сосал ей другую грудь. У Дианы ещё оставалось много молозива. Она сравнивала ощущения от двух грудей и должна была признаться, что оба прекрасны, особенно от своей одновременности.

Так втроём они встречались ещё несколько раз, и Диана научилась с радостью совокупляться с Сэмом даже без участия Джил, которая только наблюдала, лёжа с ними рядом. Позже, когда Диана вспоминала своё обучение мужчине, оно напомнило ей детство: отец учил её кататься на двухколёсном велосипеде, привыкшую к трёхколёсному. Отец посадил Диану на двухколёсный велосипед и наказал ей крутить изо всех сил педали, чтобы не упасть, и бежал рядом, держа велосипед за седло. «Езжай быстрее, не бойся, я тебя держу!» – кричал он ей. Диана стала крутить педали изо всех сил и быстро поехала по асфальтовой дорожке. Вдруг она заметила, что отец больше не бежит рядом с нею, а кричит ей издалека, отстав: «Молодец! Ты научилась!» И тут Диана поняла, что она едет сама, и что ей больше не страшно. Так было и сейчас. Диана вдруг почувствовала, что Джил нет рядом, что только хуй Сэма накачивает её наслаждением, прекрасно распирая нутро, только его тело прижимается к ней и трёт волосатой грудью, только его рот прижат к её рту, и только их языки лижут друг друга, что только его руки сжимают её груди. Диана раскрыла глаза и увидела Джил, которая сидела поодаль на кровати и с радостным вожделением наблюдала за нею. «Я люблю мужчину!» – пронеслось голове Дианы, и набросившийся на неё оргазм подтвердил это, подмяв под себя её прошлые страдания.

Выйдя из забытья удовлетворённости, тройка лежала, сладко мечтая о случившемся. «Спасибо Сэм, спасибо Джил», – с чувством произнесла Диана, нарушив тишину их дремоты.

* * *

Диана глубоко и с непреходящим трепетом переживала свой мирный и даже страстный нырок в мир мужчин. Сэм был с ней исключительно ласков и внимателен, чему всячески способствовала Джил. На следующий день после их грандиозного совокупления Сэм послал Диане огромный букет роз с запиской, переполненной нежными словами. В конце была приписка рукой Джил, что она благословляет Диану на любовь к достойным мужчинам. Чем глубже в сознании укладывалось у Дианы её новое отношение к миру, тем больше её мучила совесть за увечье, которое она нанесла Шону и другим невинным мужчинам. Диана взялась заново просматривать фильм, где Шон оплодотворял её. От злобы и ненависти не осталось и следа, она возбуждалась каждым движением Шона и теперь она понимала, что она испытывала, когда поддавала бёдрами и

произносила «Fuck те». Головастый хуй Шона представлялся теперь ей весьма соблазнительным, а ведь всего месяц назад она находила его отвратительным. Диана теперь не только позволяла себе мечтать, но, даже не ощущала стыда от своих мечтаний вкусить отца своего ребёнка в полном сознании и бодрствовании.

В то же время Диану тяготили мысли о сыне, которого даже назвали без её ведома, что, разумеется, было согласно договору, но что теперь царапало её. В Диане проснулась острая нужда в мальчике, которому она дала жизнь, пусть помимо и сверх своей воли, но теперь угрызения совести по отношению к отцу мальчика делали её роды чуть ли не намеренными, оправданными, предназначенными.

Она поделилась этими чувствами с Джил, а та рассказала о переживаниях Дианы Сэму. Так что приёмные родители решили пригласить мать познакомиться с сыном в обход условий договора. С тех пор, как Диана родила ребёнка и увидела краем глаза его хуёк, мальчика забрали и контактов с ним не было. Молоко у Дианы перегорело быстро, и она продолжала свою работу в организации по защите женщин от насилия. Там она находила утешение, помогая женщинам и в то же время вылавливая среди них своих очередных любовниц. Многие женщины, устрашённые побоями, исходящими от мужчин, с радостью бросались в мягкие объятия Дианы. Диана в этом находила облегчение от буравящей её мысли о существе, которое выросло в ней и вышло из неё и как будто сразу умерло. Она тосковала именно так, будто её с сыном разлучила смерть и ничего уже поделать нельзя. Было горько, безысходно горько. Но теперь тупик превратился в путь, и Диана хотела по нему идти, как бы далеко он её ни завёл.

Когда Джил привела Диану в детскую, Дик ползал по загончику. Увидев Джил он улыбнулся и стал издавать звуки радости. Джил взяла его на руки, а рядом стояла Диана и всё внутри у неё стучало и тряслось.

– Позови его к себе, – посоветовала Джил матери.

– А что, если он ко мне не пойдёт? – еле слышным голосом произнесла Диана, с нежностью и страхом смотря на сына.

– А ты попробуй, он добрый мальчонка, пойдёт.

И тут Дик как бы понял разговор женщин и сам потянулся ручками к Диане.

Диана подалась ему навстречу, улыбаясь и не вытирая потекших слёз. Она обняла горячий комочек жизни, прижала к себе, а мальчик слюнявил ей кофточку и что-то там урчал.

С этого момента Джил поняла, что у мальчика будет две матери: родная и приёмная. Джил успокаивала свою тревогу мыслью, что чем больше любви достанется Дику, тем счастливее он будет.

Возникшая связь с сыном сделала для Дианы непереносимой свою вину перед его отцом. Теперь она считала своё зачатие не изнасилованием, а незаслуженным великодушным даром, который сделал ей мужчина, имевший полное право, по меньшей мере, избить её в отместку за её преступление. Он же не только не нанёс ей вреда, но дал ей ребёнка, о котором она мечтала, здоровенького красивенького мальчика. Кроме того, именно благодаря Шону она в конечном итоге перестала рассматривать мужчин как непримиримых врагов, и теперь для неё мужчины (если они похожи на Сэма) будут источником новых наслаждений и захватывающих дух приключений.

Джил до сих пор не рассказала Диане, что она близко знакома с Шоном, и что именно он познакомил её с Сэмом. Она также не сказала Диане, что Шон не только знает о рождении сына, но и приходит его навещать. Джил видела, что Диана и так переполнена новыми впечатлениями, чувствами, опытом и опасалась за её психику. Но Джил рассказала обо всём Шону, и прежде всего о том, что Диана переживает об увечьи, которое она ему нанесла. Поэтому Шон не был удивлён, когда Диана послала ему записку по электронной почте, прося разрешения позвонить по важному мирному делу. Она также послала свою новую фотографию, чтобы напомнить о себе. Шон дал ей номер своего телефона, и она позвонила ему, несмотря на запрет всяких контактов с ним по решению суда. В искренности того, что стала говорить ему Диана, Шон не сомневался. В голосе её звучало паническое раскаяние и безумная благодарность:

– Шон, я молю, выслушайте меня. Я хочу встать перед вами на колени и надеяться, что вы сможете хоть когда-нибудь просить меня за боль и страдания, которые я вам незаслуженно причинила. Я также хочу поблагодарить вас за великое счастье сына, нашего сына. Вы – моё благословение, как я могу искупить свою вину? Прикажите, я всё сделаю.

Шон на эту тираду ответил так:

– Я очень рад, что вы раскаялись, и в таком случае я на вас зла не держу. Мне вы понравились с первого взгляда, а вы меня с первого взгляда невзлюбили. Кстати, длинные волосы красят вас значительно больше, чем короткие.

Диана зарделась от комплимента, у неё пронеслось в голове: «Он заметил, значит я ему действительно понравилась!» И это добавило ещё больше чувств в то, что она сказала вслух:

– О спасибо, спасибо, что вы не злы на меня. Ведь тогда… вы могли мне отомстить и сделать со мной что угодно. А вы… вы подарили мне ребёнка!

Диана не удержалась и всхлипнула. Шон сделал вид, что не заметил переполняющих её чувств и спросил:

– Ребёнок живёт с вами?

– Нет, его усыновила моя подруга, но я его часто навещаю, она не возражает, мы будем с ней вместе его воспитывать.

– Я бы хотел, чтобы вы мне показали моего сына. Как его зовут?

– Дик. Я поговорю с Джил – так зовут мою подругу, его приёмную мать. Я уверена, что она не будет возражать.

После разговора у Дианы будто камень упал с сердца, и она договорилась с Джил, что даст её адрес Шону (будто он уже его не имел), и они встретятся у неё. Джил, Сэм и Шон договорились между собой, как себя вести с Дианой, когда он придёт к Джил якобы впервые.

Встреча Шона и Дианы произошла вечером у кроватки Дика. Все решили, что это будет гарантией умиротворённости встречи. Так и случилось. Мальчонка уже спал, и решили его не будить. Сначала все четверо, Сэм с Джил и Шон с Дианой, стояли вместе и любовались спящим ребёнком. Диана и Шон шёпотом, чтобы его не разбудить, стали переговариваться, каждый про себя восторгаясь и недоумевая, что они, по сути чужие люди, оказались так близки с помощью этого очаровательного человечка. Убедившись, что Шон и Диана сближаются с каждым словом, Джил и Сэм вышли из комнаты.

Когда Диана вновь стала виниться перед Шоном и встала перед ним на колени, он тоже опустился на колени перед ней и обнял. Пол был паркетный и их колени быстро заболели. Диана улыбнулась сквозь слёзы на предложение Шона пожалеть колени и они, не разнимая объятий, поднялись, опираясь друг на друга. Эта взаимная опора предстала обоим символом их возможных будущих отношений. Шон вытер слёзы со щёк Дианы, не переставая повторять про себя одну фразу, которая казалась ему непостижимой: «Это мать моего ребёнка!». Диана счастливо улыбалась, смотря Шону в глаза, и тоже повторяла про себя непостижимую для неё фразу: «Это отец моего ребёнка!» Губы родителей сблизились и сомкнулись в первом поцелуе, за которым бушевала их история. Похоть нахлынула на отца и мать. Диана радостно отдавала себя рукам Шона, радуясь тому, что в ней не возникает былой рефлекторной реакции отстранения на любое прикосновение мужчины.

– Давай не будем развращать нашего сына, – предложил Шон, – пойдём в другую комнату.

– Хорошо, – улыбнувшись, подчинилась она Шону.

Они вышли в гостиную, а там на большом диване полным ходом совокуплялись Джил и Сэм. Диану это не удивило, она забеспокоилась, как на это среагирует Шон.

– Не обращайте на нас внимания, – сказала им Джил, – вы можете идти в спальню на втором этаже, а если хотите, можете остаться здесь, второй диван свободен.

Шон и Диана вопросительно посмотрели друг на друга, мол, что теперь делать будем, но Шон не стал долго размышлять.

– Этот диван ближе, чем спальня, а я не хочу откладывать нашу любовь ни на секунду.

– Хорошо, – также послушно сказала Диана, удивляясь себе.

Они быстро скинули с себя одежду, и Диана снова опустилась на колени и на этот раз взяла в рот уже любимый головастый хуй. Когда она привела его в жадно-готовое состояние, Шон вытащил презерватив и подал его Диане со словами:

– Нам ещё рано заводить второго ребёнка.

Диана улыбнулась:

– У меня вчера кончился период – мы можем наслаждаться без препятствий.

И они насладились. Под зорким наблюдением Сэма и Джил. А затем и при их участии.

Во время передышки Диана, растроганная активным всепрощением Шона, продолжила своё покаяние:

– Теперь, чтобы совершенно успокоить мою совесть, я должна связаться с Ким, и поблагодарить её – ведь если бы не она, я бы… мы бы… все бы… У тебя есть её адрес?

Так возникала большая и дружная семья.

 

Правота желаний

[53]

Роберта и Доун, идя по улице, столкнулись бы нос к носу, если бы живот и груди Роберты не сработали как буфера и не удержали носы женщин на значительном расстоянии друг от друга.

Доун и Роберта не виделись со времени окончания школы, а значит – более двадцати лет. Обе, конечно, изменились, но главное осталось прежним: красота Доун и непривлекательность Роберты, а потому женщины сразу обнялись.

Город, в котором они жили, был огромен и неудивительно, что за всё это время они встретились впервые. Роберта и Доун были свое= образно близки в школьные годы и особенно в последний год, когда им было уже по восемнадцать. Женщины, возбуждённые встречей, решили зайти в кафе, поболтать о прошедших годах и узнать, какая жизнь настучалась у каждой из них.

Сев за столик, женщины наперебой выплёскивали сведения о своих семейных делах: у обеих завелось по двое детей, которые на данный момент выросли и разъехались учиться по разным городам. Роберта жила одинокой домохозяйкой, а Доун владела с мужем строительной компанией и работала в постоянном перемещении от стройки к офису и от офиса к стройке. Однако Доун сама выбирала, куда и с какой скоростью двигаться, смакуя прелесть свободы, предоставляемой собственным бизнесом.

Подведя промежуточные итоги жизни, подруги обратились к воспоминаниям. Приятность воспоминаний ещё больше располагала друг к другу нынешних Роберту и Доун. Девушки тогда, как и все в годы созревания, думали в основном о сексе, и девственность они потеряли с нетерпением, когда Роберте было четырнадцать лет, а Доун – пятнадцать, так что к последнему году школы они были уже весьма опытными женщинами. Некрасивая Роберта опередила на год очаровательную Доун, потому что честно призналась себе, что выбирать ей не приходится и надо соглашаться на любую возможность наслаждений. Доун же выбирала, кому отдать свою девственность и провыбирала целый лишний год, о чём она всегда корила себя впоследствии – целый год возможных наслаждений был безвозвратно из жизни вычеркнут.

Это был возраст, в котором больше чувствуется, чем думается. Но у этих девушек думанье тоже получалось.

Девочки познакомились в первом классе. Роберта подошла к Доун и спросила, откуда она.

– Я с Марса, – ответила Доун.

И тут Роберта поняла, что с этой девочкой будет весело играть.

Доун была жизнерадостной и находчивой, и грусть в ней не задерживалась. Характер Доун определился, когда ей было годика два. Доун, бегая, упала и, плача, затопала к папе, протягивая к нему ручки. Папа не склонился к ней, чтобы сразу пожалеть, он не поднял её к себе на огромную высоту, как тогда казалось Доун. Папа отстранился от плачущей дочки и поставил условие: «Сначала улыбнись.» Девчушка подавила слёзы, улыбнулась и в награду на неё сразу нахлынула радость и тепло от прижимания к папе. Такое же условие папа поставил ещё разок, когда её ударил мальчишка. Доун его выполнила, и с тех пор девочка поняла, что слёзы не приносят радости и тепла, а улыбка – приносит.

Доун с самого начала знакомства с Робертой испытывала к ней сочувствие и симпатию. Роберта с малых лет отличалась полнотой и вызывала у мальчишек насмешки. Однако со взрослением самым страшным для Роберты стали не насмешки, а сексуальное пренебрежение, которое Роберта испытывала со стороны мальчишек. Подростки чурались грудастой и задастой Роберты, но не возражали, чтобы она им отсасывала. Однако сами парни к ней не прикасались: ни объятий, ни поцелуев, – удручающе редко ей удавалось заполучить хуй во влагалище – в основном хуй, полный крови, восседая на полных спермы яйцах, направлялся в её всегда открывающийся ему навстречу рот. Роберта была и этому рада, поскольку даже такие случаи не представлялись ей так часто, как бы ей этого хотелось.

Роберта тоже тянулась к Доун, которая была прямой противоположностью ей по внешности и успеху у представителей мужского пола всех возрастов. Однако по своим взглядам на секс девушки были весьма близки, а это сделало их верными подругами. Их дружба проявлялась не только в том, что они сидели за одной партой, но и в том, что они защищали друг друга от сплетен и грубостей со стороны конкуренток и парней.

Доун была центром внимания, потому что была красивой, свободной, знавшей себе цену юной женщиной. Она легко шла на сближения с парнями, но заслужила за это уважение, а не презрение, которое обыкновенно достаётся доступным девушкам. Добилась она уважения тем, что прежде, чем раздеться, ставила условие очередному претенденту на звание любовника, чтобы он сначала полизал ей клитор и довёл до оргазма, а лишь потом тыкал своим членом в её отверстия. Когда же один парень, не выполнив уговора, сразу нацелился на углубление, Доун схватила его яйца в кулак и заставила обманщика поваляться по полу, пока она одевалась, глядя на него, свернувшегося в утробное положение и воющего от боли. Доун ушла, не хлопнув дверью, а аккуратно её прикрыв, и парень с тех пор обходил её стороной. Доун рассказала о случившемся Роберте, попросив её сделать эту информацию достоянием школьного общества, и та с помощью многочисленных добровольцев разнесла эту весть по всей школе. С тех пор, когда Доун шла по школьному коридору, все парни почтительно расступались, как подданные перед королевой, а девчонки завидовали до посинения. Ведь они, послушно и подобострастно начинавшие с сосания хуя, быстро оказывались со спермой во рту, но без всякого уважения, не говоря уже о наслаждении.

Роберта вынужденно следовала большинству, но лишь из безысходности, так как единственное, чем она могла соблазнить парней, это своей готовностью к хуесосанию.

* * *

Доун легко достигала оргазма, помня себя мастурбирующей со времени первой вспышки самосознания. Родители ей в этом не мешали, а когда Доун было годика три и она, сидя на диване в гостиной, раздвинула ножки и стала себя ублажать, не обращая внимание на окружающих, мама подсела к ней и сказала, что то, чем она занимается, дело хорошее, но его следует отправлять в уединении. Доун послушно прервалась, потопала в свою комнату и больше на людях не пускалась в погоню за оргазмом, пока ей не исполнилось одиннадцать, когда она впервые занялась этим совместно с подружками, сев в с ними кружок.

После первого оргазма на Доун не находило разморенное удовлетворение, наоборот, её желание только вступало в истинную силу, и наслаждение могло длиться часами. Если интенсивность жизни определять тем, насколько быстро возрождается только что удовлетворённое желание, то интенсивность жизни у Доун была наивысшей.

Однажды она совокуплялась с мальчиком из параллельного класса у него дома. Его родители уехали на выходные, и он не терял времени даром. Юные возлюбленные провели в постели часа два, интенсивно настигая оргазм за оргазмом, и Доун в какой-то момент почувствовала, что подустала. В этот момент в комнату вошёл брат её возлюбленного, который был на год старше и, по словам младшего брата, уехал с родителями. Это был невинный обман, чтобы второй брат не остался обделённым. Доун, только взглянув на пришельца, загорелась воспрянувшим желанием, а когда он погрузился в неё, новая череда сильных оргазмов нахлынула на неё. Так Доун познала ущербность одного любовника и с тех пор всякий любовник, тотчас следующий за предыдущим, возвращал ей скукожившееся было раздолье ебли.

Всякий раз, когда Доун оказывалась с лишь одним любовником, ебля прерывалась на сон, на разговоры или на, не дай бог, курение, – и это представлялось для неё высшим кощунством. Способность Доун возрождаться с каждым новым любовником настойчиво указывала ей на то, что она создана для череды любовников, а не для одного, рано или поздно усталого и поднадоевшего.

Доун пришла к выводу, что женщина кричит и стонет в наслаждении для того, чтобы приманить других самцов к месту совокупления, чтобы те смогли заменить того, от которого она в данный момент стонет. Так, во всяком случае, Доун объясняла свои громкие стоны – она хотела, чтобы их услышало как можно больше мужчин и ринулось к ней на помощь.

Больше всего Доун возбуждал оргазм мужчины, пик жажды её тела, мгновенье полной зависимости от неё, и самое главное, – семяизвержение, которое буквально переносило Доун в потусторонний, полный неизбывного счастья мир. Однако именно в семяизвержении существовало неизбежное противоречие: оргазм сразу оскоплял любовника, и наслаждение Доун прекращалось, а ежели любовник оттягивал свой оргазм, то Доун вскоре теряла всякий интерес от его холостого безоргазменного движения. Направление, в котором можно разрешить это противоречие, ей удалось почувствовать и осознать с двумя братьями: чуть один излился в неё, как второй его заменял, а затем первый снова продолжал поток капель. Она мужской оргазм называла по-весеннему: капель.

Требования, которые Доун раньше предъявляла к мужчине, изменились на противоположные в случае нескольких последовательных любовников. Если при совокуплении с одним мужчиной его быстрое семяизвержение являлось для Доун разочарованием, то при множестве мужчин быстрое семяизвержение становилось самым желанным.

* * *

Роберта, с трудом находившая парня, который согласился бы на времяпровождение с ней, не могла ставить никаких условий. Более того, её безоговорочно раскрывавшийся рот был единственным манком для сторонящихся её хуёв. Другим козырем Роберты была постоянно имевшаяся у неё марихуана. В школе уже все парни знали, что если хочется get high и быстро спустить, то нужно лишь подмигнуть Роберте, и она отведёт тебя в укромное место, где даст затянуться травкой и в то же время жадно заглотит стремительно скапливающееся семя. Но совокупляться с ней парни считали ниже своего достоинства, и если кто-либо на это решался, то делал это так поспешно, что вызывал в Роберте разочарование в однопартнёрном сексе. Она мечтала о школьной футбольной команде, стоящей на неё в очереди: с миру по нитке – нищему рубашка. Такое счастье оставалось для Роберты недостижимой мечтой, пока Доун однажды не пригласила её к себе на вечеринку.

Родители Доун улетели на Рождество на Гавайи и дочка оставалась одна в большом доме. Она давно «любовно» пользовалась домом при всякой отлучке родителей.

Доун предложила Роберте отметить Рождество порочными незачатиями на многолюдной вечеринке. Доун не хотела объявлять широкогласно о грядущем развлечении, чтобы не пришлось приглашать подруг. Кроме Доун должна была присутствовать только Роберта и множество парней, причём те не должны были знать, что на вечеринке будут только две девушки. Доун поручила Роберте делать конфиденциальные устные приглашения, так как сама она не желала выполнять никаких организационных функций, что принизило бы её в глазах парней. Доун уготовила себе роль гостеприимной хозяйки. Весьма гостеприимной.

Роберта подходила к каждому выбранному Доун парню, как из их класса, так и из других, и доверительно шептала о вечеринке, многозначительно намекая на её необычность. Она также добавляла, что там будет Доун. Наслышанные о её свободолюбивой, а точнее, свободнолюбовной натуре, парни, мечтавшие заиметь такую красавицу в подружки, сразу решали, что обязательно придут. Категорическим условием ставилось отсутствие наркотиков и алкоголя, Роберта многозначительно шептала, что наслаждения будут иного рода, хотя сама она перед вечеринкой обязательно намеревалась вдохнуть в себя пару линий кокаина. Доун терпеть не могла алкоголь и наркотики, потому что они не позволяли парням быстро кончить и вообще становились источником разного рода беспорядка, который она не могла допустить в доме родителей. Доун предпочитала, чтобы гость, исполнив свой сладкий долг по отношению к ней, убирался и напивался или накуривался вне её дома, празднуя свою победу над ней, а Доун могла бы переключиться на очередного парня, пьяного от желания обладать ею, а не от виски или марихуаны.

Доун запретила Роберте курить марихуану, которая снимала, по словам курящей, её напряжение от постоянной неудовлетворённости. На случай, если неожиданно появятся взрослые, Доун хотела, чтобы не оказалось никаких улик, чтобы вечеринка представлялась абсолютно невинной. А в том, что она намеревалась совершить, у взрослых не хватило бы духа её заподозрить.

Где будет проходить вечеринка – было главным секретом, и адрес Роберта выдавала только в самый день веселья, чтобы не явились незваные гости.

* * *

Джордж, под два метра бывший профессиональный футболист, ехал на gang bang с великим воодушевлением. Его недавно приняли в члены интернетовской группы, в которой каждая женщина принимала множество мужчин. Администратором группы была некая женщина, обещавшая красавицу 42 лет, жадную до длинной очереди мужчин, а также предлагавшая себя, всегда готовую с помощью своего рта держать мужчин в готовом для красавицы состоянии.

Джордж живо представил эту ситуацию, и она для него показалась идеальной, а вернее – идиллией, потому что с него снималась всякая ответственность за соблазнение, возбуждение и удовлетворение женщины, а также за проведение какого-либо времени с ней до и после совокупления, и при всём при том ему гарантировалось бесплатное наслаждение с явно похотливой и красивой самкой, а значит – желающей его в момент совокупления. На то, что будет потом, Джорджу было наплевать, он говорил: «После меня – хоть потоп спермы». Впрочем, потоп до него тоже мало волновал Джорджа, если женщина легко этот потоп поглощала.

Жена Джорджа долгие годы чуть ли не враждебно выражала неудовлетворённость сексуальными способностями мужа, однако последнее время эти жалобы прекратились совместно с самими совокуплениями: она полюбила женщин и этого не скрывала. Джорджа сие вполне устраивало: главное, чтобы жена перестала унижать его и больше не издевалась над его скоротечностью. Дети для Джорджа были важнее всего, и потому он сносил озлобленность жены, молча принимая на себя вину за её неудовлетворённость.

Жена его была сильной женщиной, ибо работала массажисткой. Они так и познакомились: известному футболисту требовался регулярный массаж. В начале их близости она часто массажировала Джорджа после совокупления, и он блаженно засыпал под её проникновенными пальцами. Но уже давно жена не прикасалась к нему, а берегла свои силы на клиенток и подружек. Мужчин она обслуживать перестала.

Джордж с семьёй жил во вместительном доме. На первом этаже располагался салон, где, помимо жены, работали ещё две массажистки. Бизнес быстро рос и деловые супруги примерялись к постройке отдельного здания, где бы размещались массажные кабинеты.

На Джордже лежали административные обязанности, ведение бухгалтерского учёта, реклама, закупка масел и кремов и ещё много чего. Джордж был человек обязательный и аккуратный, за это его жена ценила и не разводилась с ним. Отцом он тоже был любящим и заботливым, а это было для жены не менее определяющим в её отношениях с Джорджем. Она решила, оправдываясь сохранением благополучия детей, продолжать жить с мужем и свести их отношения исключительно к деловым. Любовницы помогали ей в этом, а муж не препятствовал. Так и жили.

Джордж держался за жену ещё и потому, что она, не ведая того, потрафляла его иной страсти, которая с годами расцвела в Джордже пышным ароматным цветом. В форме женской туфли.

Дело в том, что клиентки, приходившие на массаж, снимали обувь в специальной прихожей, им выдавались тапочки разового пользования, в которых они следовали в массажный кабинет. Джордж проходил в прихожую, где обувь ставилась в просторный закрывающийся шкаф, трепетно брал туфли приглянувшейся клиентки, подносил к носу и жадно вдыхал их запах. Джордж не мог объяснить себе, почему это его так возбуждает, раздумья не мучили его, он устремлялся в туалет мастурбировать с туфлей в руке. То, что Джордж быстро кончал, было весьма сподручно, так как он всегда успевал вернуть туфли на прежнее место до того, как владелица могла хватиться их.

Джордж вынюхивал желанный аромат даже сквозь побивающую его вонь обувного дезодоранта. Он самозабвенно следовал своему желанию, которое могло показаться большинству людей странным, но только не тому, кем оно овладело.

Так Джордж предпочитал женские туфли самим женщинам, которых он был обречён разочаровывать, а тем самым разочаровывать и себя. А женские туфли лишь очаровывали его, не требуя ничего взамен. Женщины для Джорджа являлись воплощением обязанности, ответственности. Ему был вполне достаточен их запах. Женские трусики были бы, конечно, идеальными поставщиками желанных ароматов, но добыть трусики представлялось по сложности таким же предприятием, как и соблазнить саму женщину. Тогда как их туфли, свежеснятые, ещё тёплые от ступней, давали ему максимальную близость к женской плоти. Джорджево желание с готовностью шло на компромисс: уж коль не сблизиться с самой женщиной, то пусть это будет посредник, который прикасался к ней.

Тем не менее, время от времени Джорджу хотелось женской плоти, чтобы пусть быстро, но излиться в её жарко-влажные глубины. Заводить любовницу он опасался из-за боязни вызвать в ней такую же неудовлетворённость, какую он вызвал в жене. Джордж справедливо считал себя плохим любовником, хотя и восторгался роскошеством пизды. Несколько раз он брал проституток, но его быстрый оргазм вызывал в нём такое сожаление об истраченных деньгах, что он просто не мог себе позволить тратить сотню долларов за полминуты наслаждения. Он невольно подсчитывал, что сто долларов за полминуты превращаются в двенадцать тысяч долларов в час. Эти цифры вызвали в нём ужас разорения, и он предпочитал ограничиваться обонянием женских туфель с бесплатным ручным наслаждением.

Разнообразие женской обуви, которое появлялось в его в доме, придавало остроту его половой жизни, остроту, которую ему не под силу было бы достичь иными способами.

Вот почему, когда он узнал о возможности участия в оргии с одной женщиной, Джордж понял, что такое «соотношение сил» будет в его пользу: он кончит быстро, но женщина не обозлится на него, так как его сразу сменит другой мужчина. Кроме того, Джордж не заплатит ни цента и испытает на себе пусть краткое, но искреннее женское желание. Он опасался одного: чтобы не получилось так, что за ним не окажется наготове другой мужчина, ведь тогда ответственность за удовлетворение женщины переложить на другого не получится, и Джордж опять будет чувствовать себя виновным. Но такого не случились – очередь оказалась живой и длинной.

Роберта сообщила Джорджу, что запланировано три смены: с 11 утра до 1.30 пополудни, с 2 до 3:30 и с 4–5. Первая смена уже вся забита. В какую он сможет прийти? Джордж выбрал три часа, чтобы оказаться посреди очереди, компенсирующей его слабину как перед ним, так и после. Действо происходило в отеле, и номер комнаты Роберта сообщила только после того, как Джордж позвонил ей за час до назначенного времени.

Роберта открыла дверь номера обнажённой, предварительно изучив Джорджа в глазок и задав несколько проверочных вопросов через приоткрытую дверь на цепочке. Роберта поразила Джорджа своими грудями, свешивающимися почти до живота, и животом, свешивающимся почти до колен, – такого он в своей жизни ещё не видал. Но лицо Роберты показалось знакомым и привлекало большим губастым ртом, которому она сразу нашла применение, вернувшись в комнату, где вокруг кровати копошилось около десятка мужчин.

Джордж по указанию Роберты закрыл за собой дверь на защёлку и подошёл поближе к кровати, вокруг которой стояли и сидели мужчины. Один мужчина лежал. Джордж увидел женские разведённые ноги, поднятые вверх, между которых суетился очередной счастливчик. Джордж восхитился формой ступней женщины и красотой напедикюринных пальцев, которые медленно сгибались и разгибались. Лицо женщины закрывали бёдра другого мужчины, расположенные так, чтобы рот женщины не оставался без дела.

Раздавалось громкое мужское дыхание и женское постанывание. Мужчина между ног ухнул и медленно отклеился с блестящим от соков хуем. Его сразу сменил следующий. На глазах у Джорджа вершилось неопровержимое доказательство того, что не существует мужчин «единственных» и «незаменимых».

Мужчины не обратили на Джорджа внимания, а молча приняли его как ещё одну часть меняющегося целого: они были сосредоточены на наблюдении возвратно-поступательных движений двух мужчин в двух отверстиях женщины.

Джордж обошёл кровать с другой стороны и увидел, наконец, лицо главного действующего тела, лежащего посреди кровати. Рот её полнился членом, который был просто выставлен из ширинки брюк, – мужчина, очевидно, не хотел тратить время на раздевание. Другие мужчины были раздеты, кое-кто в носках, кое-кто в маечке. Ещё один деловой мужчина стоял без брюк, с торчащим перпендикулярно членом, но в белой рубашке с галстуком. Он поджидал своей очереди. Мужчина, что раскачивался между женских ног, издавал женские стоны.

Если это действо можно было назвать игрой, то женщина здесь явно играла в поддавки.

Когда мужчина в расстегнутых брюках кончил женщине в рот и сразу запрятал хуй в брюки, цыкнув молнией на по-прежнему жаждущую женщину, черты женского лица перестали искажаться чужеродным органом, и Джордж сразу узнал Доун. Она была так же прекрасна, как и много лет назад, когда он её видел последний раз.

В тот же момент он узнал и Роберту, которая сосала мужчину, дальнего в очереди, чтобы скрасить его ожидание главного блюда.

Разумеется, что Доун и Роберта называли себя в организованной ими группе вымышленными именами и поэтому Джордж сразу не мог соотнести тело с именем, а он сам, не в пример Доун, внешне разительно изменился с юных времён: вместо густой шевелюры и чисто выбритого лица он брил полысевшую голову и отрастил густую бороду, так что неудивительно, что Роберта его не узнала. Что касается Доун, то она во время оргии не обращала внимания на лица.

Тут рот у Доун снова заполнился, что опять исказило черты её лица, и в то же время новый мужчина сменил извергнувшегося в её лоно. За счастливцем стояло в очереди ещё двое, подранивая свои члены. Роберта работала над третьим, сидя на кресле, но ей пришлось опять оторваться, чтобы впустить в дверь очередного подоспевшего из второй смены.

Стоны Доун заглушались надёжным кляпом и время от времени прерывались необходимостью сделать глотательные движения.

Джордж снял ботинки, брюки и трусы. Нижнюю рубашку и носки он решил не снимать на случай, если надо будет срочно одеваться.

Джордж встал в очередь к бёдрам, другая очередь стояла на рот. Джордж наблюдал, как двигал бёдрами мужчина, прижимаясь к бёдрам Доун, одна её рука прижимала его ягодицы, а вторая играла с яйцами, раскачивающимися у её рта. Мужчина у рта кончил и место освободилось. Но свято место пусто не бывает и оно снова заполнилось. Мужчина между ног Доун издал облегчённый звук, вдавился в неё, через пару секунд приподнялся, встал на колени и отрулил в сторону, давая место нетерпеливому следующему.

Вдруг Джордж почувствовал, что член его упал и ему остро захотелось облизать ступни Доун. Он подошёл к её левой ноге, которая торчала в сторону и лизнул пальцы. Ступня дрогнула, но не убралась, из чего Джордж заключил, что его прикосновение принесло Доун удовольствие. Он стал лизать её ступню, и пальцы ног поощрительно зашевелились.

Джордж раньше испытывал возбуждение только от женских туфель, издававших аромат. Женские ступни, и, в особенности, пальцы на ногах Джордж называл «крайней плотью». Теперь он впервые наслаждался не только её запахом, а самой крайней плотью, облизывая её, целуя, пожимая. Пизда его пугала прежде всего своей ненасытностью, а также властью заставлять Джорджа мгновенно кончить, стоило лишь углубиться в неё. А вот ноги Доун держали его в состоянии наивысшего возбуждения, не обрушивая на него оргазм.

«Если мужчины сходят с ума по лицу женщины, по запаху её духов, её кожи, то почему же нельзя так же сходить с ума по её щиколоткам, ступням, подъёму, пальцам на ногах и по запаху, который от них исходит», – подумал Джордж.

Роберта сидела во временном одиночестве и сообщала по мобильнику номер комнаты мужчине из следующей смены. Она закончила разговор и следила за необычными ласками Джорджа, но не увидела в них ничего угрожающего – Доун и сама отпихнула бы его ногой, если бы это ей не приносило наслаждения. Роберта встала перед Джорджем на колени и положила его вялый хуй себе на язык с благородной целью подготовить к ебле, потому как вот-вот должно было освободиться место в пизде и он был следующим. Джорджа давно так не ласкали, а Роберта была к тому же ещё и мастерица, поэтому он кончил ещё быстрее обыкновенного, то есть не через десять секунд, а через пять. Роберта радостно, оттого что ей достался мужской оргазм, высосала всё до последней капли и сказала: «Sorry». Она знала, что не за таким оргазмом пришёл сюда Джордж.

– Спасибо, это было прекрасно, – искренне успокоил её Джордж, начав лизать вторую ступню Доун. Он также заметил, что, несмотря на испытанный оргазм, его желание целовать и лизать ступни Доун осталось прежним в противоположность полностью исчезнувшему желанию погрузиться в её пизду.

Тут в дверь снова постучали, да раздался звонок на мобильнике Роберты, и она продолжила свои руководящие обязанности.

Джордж, как всегда ошеломлённый безразличием, нахлынувшим после оргазма, смотрел на телодвижения мужчин и Доун и они, только что видевшиеся мистическо-волшебно-желанными, теперь представлялись ему бессмысленными и опять-таки безразличными.

И только счастье от шевелящихся пальцев ног у него во рту ничем не омрачалось.

Мужская голова между ног Доун лизала ей клитор. Слишком хорошо или слишком плохо, потому что Доун заинтересовалась и приподняла голову, чтобы посмотреть, кто ей лижет. Она, не выпуская хуй изо рта, посмотрела себе в бёдра. Мужчина, лижущий, заметил её любопытство и приветственно помахал ей рукой, не отрывая рот от её промежности. Успокоенная Доун, наверно, признав знакомого, попыталась улыбнуться в ответ, но хуй во рту мешал ей растянуть губы в улыбке. Она с удовлетворением опустила голову на подушку и продолжала сосать хуй, прижимая к себе одной рукой голову лижущего её мужчины!

Джордж ещё не хотел уходить. Он подошёл к стулу, на спинку которого он повесил брюки поверх трусов, чтобы брюки их предохраняли, будто кто-то мог на его трусы посягнуть. Он стоял в стороне и знал, что желание его скоро вернётся и уж тогда он точно поимеет Доун. На этот раз он решил не связываться с пиздой, для которой нужно, чтобы член стоял, – он решил кончить Доун в рот, то есть совершить то, что он мечтал сделать так давно, но тщетно.

* * *

Джордж учился с Доун и Робертой в последнем классе школы. Он был новичок, недавно переехавший в этот город, так как его родители кочевали по роду службы. Джордж приглянулся Доун, и она через Роберту пригласила его к себе на рождественскую вечеринку, чтобы он вошёл достойным членом в дружный школьный коллектив. До Джорджа уже дошли слухи о вожделенной развратности подружек, а красота Доун оказалась вполне достаточной, чтобы Джордж провёл бессонную ночь в ожидании вечеринки. Он был ещё девственником, тщательно готовясь к переходу в разряд мужчин с помощью активного онанизма.

Когда он пришёл в дом Доун и увидел лишь парней, смотрящих по телевизору футбол, он удивился отсутствию девушек и, главное, отсутствию Доун. Но тут со второго этажа спустилась Роберта в прозрачной рубашечке на громоздком голом теле и поимённо пригласила троих следовать за собой. Среди них оказался Джордж. Навстречу им спускались с лестницы двое одноклассников. Лица их горели и они обменялись с поднимающимися им на смену приветственными ударами ладоней. Когда Джордж вошёл в спальню, то первое, что бросилось ему в глаза, – это туфли-шпильки на раздвинутых женских ногах, смотрящих в потолок. Один из одноклассников бушевал между ног Доун, сотрясая всё её тело, и Джордж зачарованно смотрел на это действо. Парни, что поднялись вместе с ним, по-видимому, были в такой ситуации не первый раз: они быстро разделись и с торчащими хуями подошли к телу Доун со стороны лица, а один первым засунул член в жадно открывшийся рот. Джордж хотел начать именно со рта, таким способом подготовляя себя к проникновению в пизду.

В этот момент от нарастающей амплитуды движений парня между ног у Доун свалились с ног сначала одна туфля, а потом другая. Одна шлёпнулась на пол у кровати, одна – на кровать. Джордж бросился к туфлям как джентльмен, увидевший, как у женщины что-то выпало из рук, чтобы поднять и вручить ей. Сначала он схватил ту туфлю, которая оказалась на кровати, и в этот момент парень вытащил мокрый, всё ещё вздутый хуй из пизды и отвалил в сторону, а другой, легко потеснив Джорджа, быстро ввёл свой, жаждущий излиться хуй, и заработал по направлению к скорейшему достижению этой цели.

Тем временем Джордж с одной туфлей в руке обошёл кровать и поднял с пола вторую туфлю. Он принялся одевать одну туфлю на поднятую правую ступню, но оказалось, что это левая туфля. Джордж был так увлечён своим делом, что удивился, когда почувствовал свой хуй окунувшимся в блаженство – это был рот Роберты, незаметно для Джорджа оказавшийся рядом. Именно в процессе попытки надеть вторую туфлю Джордж излился в засасывающее жаркое отверстие. Перед Джорджем продолжалось движение чужого наслаждения. А своего он мгновенно лишился. Однако он не горевал. Ему была хорошо известна бесспорная убедительность желания, которое через минуту обманывает тебя и уходит, не оглядываясь, с оскорбительным пренебрежением. Но нельзя принимать близко к сердцу ни приход желания, ни его уход. В пришедшее желание нельзя влюбляться, а ушедшее нельзя ненавидеть – из него надо изымать наслаждение и потом отпускать на все четыре стороны, ибо в какую сторону оно ни ушло, оно неминуемо к тебе вернётся.

В руках у Джорджа оставались туфли, сверкающие блёстками даже в полумраке. Похоть, в которой пребывала Доун, заставляла её испускать всевозможные соки. А запах, который он почувствовал, исходил от туфель и поистине кружил Джорджу голову. Запах спермы, который заполнил его ноздри, когда он подошёл к кровати, теперь вызывал в нём тошноту. Но ноздри Джорджа различили слабый запах пота Доун, исходивший от её ног, и он в сознании Джорджа торжествовал над всеми остальными.

В этот момент рот Доун освободился и Джордж стал перемещаться к ней, чтобы заполнить его. Но тут же оказался его одноклассник, тощенький и лишь по плечо Джорджу, но зато с членом раза в два длиннее и толще, и стоял он не в пример джорджиному – гордо, с высоко поднятой головой, а не головкой. Доун сразу предпочла соперника Джорджа и запустила его себе в горло.

Оскорблённый случившимся, Джордж увидел, что туфли снова упали с ног Доун, и поднял их. Держа в руках туфли, Джордж отошёл от кровати и стал натягивать на себя одежду. Он хотел унести обе туфли, но ему было некуда их положить, поэтому он схватил одну, вышел с ней в ванную и там стал жадно её нюхать. Потом он запихал её себе под куртку и вышел из спальни.

На следующий день Джордж корил себя за то, что поторопился уйти и не дождался своей очереди. Но о чём он жалел больше всего, так это о том, что он не взял с собой обе туфли Доун. Он всю ночь не отводил нос от туфельки и заснул только под утро, уткнувшись носом в её носок. На следующий день он вернул туфлю Доун, извинившись, что, мол, случайно прихватил её с собой. Доун на него не рассердилась, но приглашать его на вечеринки больше не стала, опасаясь его странной страсти.

Именно с этого приключения и вступила в действие его тяга к женским ступням и к их дуэньям – туфелькам. Джордж с облегчением нашёл оправдание своей страсти в древнекитайском обычае пеленания женских ступней и рассматривании их как наиболее интимной и сексуальной части женского тела и вкушении их запаха. Джордж торжествовал, что история на его стороне, что великая и огромная страна восхищалась тем, чем восхищается он, брошенный в одиночество своей страстью, чуждой нынешнему и здешнему обществу.

* * *

И вот теперь, через столько лет, снова встретившись с красавицей Доун, Джордж решил не упускать возможности и дать ей отсосать его анонимный хуй. Но зайдя в ванную, Джордж увидел стоящие там туфельки на шпильках. Сомнений в том, что это были туфли Доун, у него не было. Ступня Роберты была огромной и поразила его своими размерами ещё в ту же давнюю вечеринку. Туфли, которые в первую смену оргии надела Доун, по-видимому, стали ей мешать, на их сбросила, и Роберта отнесла их в ванную, чтоб на них не наступали.

Джордж забыл о своём оральном намерении, полностью заворожённый блеском туфель женщины, которой он восхищался с юности. Джордж оделся, дождался, пока из туалета выйдет мочившийся там мужчина, убедился, что Роберта занялась очередным хуем, стоя на коленях, спиной к двери в ванную, схватил туфли, засунул их себе за пазуху и вышел из номера, с трудом заставляя себя не бежать. Теперь, наконец, он исправил свою ошибку юности и завладел обеими туфлями Доун. Прежде, чем отъехать от отеля, Джордж не удержался, вытащил одну туфлю и погрузил свой нос в его открытое нутро.

* * *

Когда ушёл последний мужчина, Доун присела над ртом Роберты, которая жадно поглотила каждую вылившуюся каплю, да ещё языком вылизала стенки влагалища, проникая языком как только могла глубоко – это было их школьной традицией – не пропадать же добру, как объясняла Роберта.

Потом они открывали специально принесённую с собой и поджидавшую в сумке бутылку шампанского, разливали её содержимое по бокалам или по бумажным стаканчикам (в каких только местах, бывало, ни происходили оргии) и отправлялись под душ. Обыкновенно Доун была измождена оргазмами, а Роберта всё ещё на взводе, так как о её наслаждении мужчины не заботились, а кончала она далеко не так легко, как Доун. Поэтому, – и это тоже стало традицией, – Доун в благодарность за административную работу пальцем доводила Роберту до кондиции: под душем Роберта почему-то кончала быстро и трижды подряд. Роберта поднимала живот обеими руками, чтобы Доун могла достать рукой её клитор.

Когда они вышли из ванной и собрались уходить, обнаружилась пропажа туфелек Доун. Обыскав весь номер, подружки поняли, что произошла кража.

– Зачем мужикам женские туфли? – удивлялась Роберта.

– Могут быть несколько вариантов, – задумчиво отвечала Доун, допивая шампанское, – либо своей бабе унёс, либо трансвестит сам носить будет.

– Нет, – возразила Роберта, – у тебя такая маленькая ножка, что на мужика не налезет. Может он продать захотел – туфельки-то не дешёвые. А помнишь, как у тебя одна туфля пропала после нашей школьной вечеринки, – воскликнула Роберта, допив свою долю шампанского?

– Да, да, помню, и он вернул мне её на следующий день – устало откликнулась Доун.

Так повспоминав прошлое, подружки собрались проститься с пристанищем наслаждений. Доун вытащила из сумки уличные туфли, в которых она пришла, а украденные были специальным снаряжением для такого мероприятия.

Роберта с трудом натянула джинсы на свой обширный зад и живот. Доун открыла дверь номера и они вышли в мир, где женщины были обделены наслаждениями.

* * *

Из-за пропажи туфель у Доун впервые остался неприятный осадок после оргии. Её тревожило, что какой-то мужчина из тщательно отсеянных Робертой и ею всё-таки оказался вором. Это неприятным образом напомнило ей, что мужчины не только хуи, языки и руки, от которых она получает наслаждение, а ещё и опасные существа. У них, оказывается, есть какие-то иные желания, кроме обладания ею. А ведь обстановка, в которую Доун помещала мужчин, была предназначена именно для того, чтобы они отрешились ото всех своих желаний, кроме похоти к ней. «Неужели я стала недостаточно желанна и красива?» – переживала Доун.

И тут она осознала очевидный просчёт в своих размышлениях. Доун только удивилась, как это она раньше позволяла такое нарушение дисциплины на оргиях. Она почему-то не учла, что после того, как мужчина испытал оргазм, её чары на определённое время перестают действовать, а значит, мужские помыслы могут переключаться с неё на, скажем, воровство, да и мало ли ещё на что.

Выход напрашивался один – выпроваживать каждого мужчину после того, как он излился. Ибо ждать, когда у него снова появиться желание, нужды нет – других самцов предостаточно. А то, лишившись желания, мужчина выпадает из-под её влияния и, следовательно, становится опасным.

В связи с такими мыслями у неё поднялось раздражение против единичных мужчин. Если группа мужчин, стоящих в очереди на неё, была ей мила и желанна, то всякий мужчина в отдельности вызывал в ней отвращение своей исконной немощью единолично удовлетворить её желания. По сравнению с великаном похоти, сидевшим в Доун, каждый мужчина представлялся карликом.

Доун вспомнила начало своей женской жизни, когда всякий раз она разочаровывалась в любовнике. Подобно любой женщине, она волновалась, готовясь к свиданию, прихорашивалась, предавалась фантазиям, предвкушая близость. Это занимало часы, а тут ещё подготовительное общение перед еблей, будь то гуляние по музеям и паркам, посещение кинотеатра или обед. Наконец Доун раздвигала ноги для пылающего любовника и – через десять минут всё кончалось. Причём ещё хорошо, если через десять минут, а нередко бывало – через три минуты или даже через одну.

Затем приходилось ждать, и как бы быстро ни происходило возрождение у мужчины, – всё равно же ждать. А нередко на одном быстром оргазме и кончался весь запал этого любовника. Сколько часов и сколько эмоций Доун уходило понапрасну на ожидание и приготовления! И всё это ради нескольких минут?

Поэтому, чтобы избежать разочарования и напрасной траты времени, Доун решила сразу отдаваться мужчине и проверять, что из себя этот мужчина представляет.

Один влюблённый в Доун постоянно являлся к ней с цветами, но боялся к ней прикасаться, убеждая себя, что этим он демонстрирует своё уважение к девушке.

В конце концов при очередном букете Доун не выдержала и воскликнула:

– Прекрати ты цветы таскать! У тебя что, серьёзные намерения? – в лоб спросила она его.

– Конечно, серьёзные, – подтвердил парень.

– Все вы так говорите, – парировала Доун, – а сами кончите за две минуты и сразу засыпаете.

Влюблённый смутился, а когда она перед ним разделась и улеглась с ним в постель, любовник кончил, как только ввёл в неё свой весьма средненький член. Но не заснул, так как Доун его выгнала.

С тех пор проявление интенсивной влюблённости стало лишь отвращать Доун от одиночных мужчин. Романтическое отношение к женщине – это признание мужчины в его собственной сексуальной неумелости и неуверенности в себе, а следовательно это – гарантия неудовлетворённости для женщины.

– Ах ты меня любишь? – смеялась она в лицо романтику. – Тогда вставай на меня в очередь.

Первые фантазии о мгновенном совокуплении без всяких ухаживаний и разговоров являлись Доун в виде желанного изнасилования. Подобными фантазиями делились с ней многие подружки. Доун вскоре поняла, что причина этих фантазий – робость женщины, которой не хватает духа отдаться сразу, и поэтому она в своих мечтах перекладывает эту ответственность на мужчину, называя изнасилованием его целеустремлённость.

Однако Доун, отдаваясь без ломанья и сразу, почувствовала, что скорая «самоотдача» и даже искусный любовник не являются решением её проблемы.

Доун быстро уразумела, что оргазм у любовника – это убийца её наслаждения. А ей хотелось наслаждения, которое бы длилось часами и чтобы мужчина извергался в неё хотя бы каждые две минуты.

Вот почему любое единичное совокупление для Доун являлось coitus interruptus, как бы долго оно ни длилось.

Только череда мужчин делала наслаждение полноценным, как в мозаике, когда отдельные частички мужских оргазмов, складываясь один за другим, и образовывали узнаваемый лик счастья.

Для Доун не существовало хорошего или плохого мужчины. Для неё существовал либо один мужчина, либо столько, сколько нужно для её счастья. Однако точное число она назвать не могла. Подобно известному парадоксу превращения нескольких зерен в кучу зерна: два зерна – не куча, десять не куча, а после какого-то N-ro зерна их скопище можно назвать кучей. Однако назвать это число невозможно. Так было и с мужчинами для Доун: двое – это ещё не счастье, а лишь удовольствие, и четверо ещё нет, и десяти мало. А вот после тридцати-сорока прорезывалось полное счастье.

Когда секретарша в офисе Доун, двадцатилетняя девушка, выходила замуж и попросила дополнительные пять дней на свадебное путешествие, то Доун щедро дала ей семь. Невеста запрыгала от радости и воскликнула, что жених её – лучший мужчина на свете. На что Доун поинтересовалась:

– Сколько у тебя было мужчин до твоего жениха?

– Двое, – зардевшись ответила невеста.

– Значит ты можешь лишь сказать, что твой жених лучше тех двух, а не всех мужчин. Четвёртый может оказаться значительно лучше твоего жениха.

Невеста от неожиданности обронила улыбку и чуть не расплакалась.

Но Доун решила дать ей важное напутствие о сути «верности» и «измены». Доун пригласила невесту на ланч и, отмечая её волчий аппетит, пошутила, что, наверно, её сексуальный аппетит ещё сильнее. Девушка польщённо улыбнулась и услышала, что такой аппетит и впредь надо удовлетворять не только дома, а также в ресторанах.

Далее Доун заявила, что верность мужу оборачивается изменой себе. Недаром же говорят, что надо уметь любить себя и только тогда ты будешь уметь любить других. То же самое и в верности: надо быть прежде всего верной себе, то есть своим желаниям, даже если они противоречат желаниям мужа.

А то получается глупость: изменяешь своим желаниям, подавляешь их, истязаешь себя – и называешь это верностью мужу. А муж, который тоже наполняется всевозможными желаниями, тоже истязает себя, подавляя свои желания. В неизбежном итоге верность делает каждого супруга несчастным, поскольку лишает их радости сексуальных общений.

– Как же так, – удивилась невеста, – ведь если живут вместе, то секса должно быть всегда достаточно.

– Чем больше вместе, тем меньше секса, – возразила Доун. – Если верность длится, то она превращается в воздержание. Верность супругов приводит их к полному сексуальному безразличию друг к другу, а если безразличен, то и секса не хочется. Чтоб хотеть, тебе нужен новый мужчина, чужой, совсем тебе не известный. А вот для душевного тепла и покоя муж, коль он хороший человек, действительно самый лучший, потому что вы друг друга знаете, понимаете, уважаете, но это совершенно исключает остроту наслаждений.

Смыслом этой тирады был наказ невесте заводить любовников, если ей того захочется. Невеста, как водится, жарко возражала.

Доун решила не исповедоваться, как она к двадцати годам пришла к твёрдому выводу, что надо встречаться не с мужчиной, а с мужчинами. Но Доун знала, что человек так жаждет любви, что согласен ради неё пожертвовать страстью. Доун сама сделала то же самое, когда ей исполнилось двадцать два.

Она забеременела от мужчины, который ей нравился как будущий муж и отец. Это был добрый, мужественный и богатый человек. Он был старше Доун на десять лет, и его больше интересовало строительство зданий, чем секс. Доун жила раздольно, не считая денег, и увлечённо воспитывала детей. Когда они подросли и пошли в школу, муж привлёк Доун в их строительную компанию. Супружеская жизнь к тому времени состояла из быстрого совокупления дважды в неделю. Мужу этого вполне хватало. Он был счастлив, и у него не было сомнений, что именно такая половая жизнь является для Доун желанной.

Через три года после замужества, весной, Доун наблюдала за их домашним животным – кастрированным котом. Вот выскочил кот на солнечную лоджию и недоумевает: «Всё вокруг такое ебальное, а ебаться почему-то не хочется». Потом кот с горя начинал шебаршить лапами по стене, думая, что он точит когти, а они давно выдраны с корнем. И на морде у кота Доун увидела выражение полного недоумения.

В этом кастрированном коте Доун привиделась её собственная судьба, и она сразу ответила на объявление, где двое мужчин предлагали себя женщинам разом. Начать она хотела с самого простого, чтобы прощупать, как всё это можно организовать чисто и без улик. Так Доун стала встречаться раз в месяц с двумя мужчинами, время от времени меняя одну пару на другую. Несколько раз оказывалось трое мужчин, и это всяко было лучше, чем один, но Доун, изведывавшая до замужества, что значит в десять раз больше, вынуждена была смиряться с этим прожиточным минимумом, чтобы безбедно довести своих детей до совершеннолетия.

Доун любила своего мужа. Но с существенной оговоркой: «Я тебя люблю, но не больше, чем себя».

«В чём состоит любовь к мужу при наличии любовников?» – время от времени задавалась вопросом Доун, отправляясь на встречу с новыми мужчинами, и всегда уверенно отвечала: «В том, что женщина никогда не поменяет мужа на любовника, а будет менять любовников.»

Доун с грустью наблюдала за наслаждающимся ею мужем, ощущая, как он с огромной высоты оргазма грузно падает оземь и теряет всякие признаки половой жизни. Доун видела, что перепад мужских чувств слишком громаден. Вот почему один мужчина для Доун был всегда ненадёжным партнёром в сексе. Суть одного мужчины – предательство (если он кончает быстро) или занудство (если он долго не может кончить). Доун в наслаждении ощущала себя пушинкой, которой лёгкий порыв ветра не даёт упасть на землю и позволяет ей продолжать летать. Да только ветра этого Доун запустить себе под юбку не смела. Она решила ждать, когда дети вырастут и уедут учиться.

Важной составляющей наслаждения Доун было ощущение её нужности, которое, очевидно, испытывали мужчины, погрузившиеся в неё и стремящиеся к оргазму.

Доун с малых лет завидовала актёрам и певцам, на выступления которых выстраивались очереди. Люди с великой радостью тратили время, платили деньги, толпились в залах и на стадионах ради наслаждения, которое актёры и певцы давали зрителям.

Видя очередь из мужчин, нетерпеливо подранивающих свои хуи в ожидании, когда они смогут заправить их в нутро Доун, она чувствовала себя волшебницей, дарящей чудо наслаждения этим сильным и властным самцам, которые полностью подпадают под её власть пусть на короткий срок для каждого в отдельности, но так долго для всех, одного за другим.

Даже любимый муж, испытавший в ней оргазм и сыто отваливающийся от неё, тем самым оскорбительно перечёркивал эту необходимую для Доун её протяжённую нужность. Каждый мужчина стряхивал с себя наваждение желанья с последней каплей спермы. Но если на его месте тотчас оказывался другой, то наваждение длилось, превращаясь в реальность.

Оргазм одинокого мужчины, хотя и давал Доун толчок для собственного оргазма, тем не менее вызывал в ней разочарование обречённым прерыванием её наслаждения, которое жаждало длиться. Поэтому череда мужчин являла собой полное решение всех проблем: излившийся в неё мужчина тотчас сменялся другим, который хотел её с такой же силой, как секунду назад её хотел предыдущий, и поэтому Доун пребывала в постоянно обновляющемся мужском желании, живя в непрерывно длящемся своём. Доун ощущала себя факелом, и чтобы он не потух, а продолжал гореть, его, как эстафету, надо передавать от мужчины к мужчине. Каждый из которых должен быть спринтером.

Когда Доун говорила мужчине fuck me – это было единственно искреннее и точно выраженное чувство, которое она испытывала к нему. А когда он кончал, она говорила ему fuck off – ив такой момент это тоже было самое искреннее чувство к мужчине, выполнившему свою функцию.

Доун всегда поражал резкий перепад чувств у мужчин до и после оргазма. То, что для неё было длящимся наслаждением, меняющим лишь оттенки, для мужчин было либо чёрным, либо белым.

Исчезновение мужского желания было абсолютным, как смерть человека. Перед Доун вставала непостижимость подобная смерти: как же так, ещё секунду назад этот человек улыбался, радовался, стремился, и вдруг катастрофа оргазма, в результате которой желание исчезает, будто его никогда не было. О желании, как о человеке, остаётся только память и дела. В данном случае делами являлись лишь выплеснутые сперматозоиды, которые могут сохранить память об оргазме, создавая новую жизнь.

* * *

После встречи Доун и Роберты их дружба страстно возобновилась. Основой этой дружбы была их совместная тяга ко множественным мужчинам. Отдав дань обществу и своей совести, родив, воспитав и выучив своих детей, женщины оказались свободными, а узы брака Доун научилась время от времени сбрасывать незаметно для мужа.

Освободившись от присутствия детей, которые к тому же перестали уже быть детьми, Доун решила посвятить свою оставшуюся жизнь наслаждениям. Она продолжала работать в мужниной компании лишь для того, чтобы иметь в старости достаточно денег для покупки молодых и красивых ёбарей. А с её нуждой в очереди мужчин денег на них потребуется немало. Она даже просчитала минимальную сумму, которая ей понадобится, чтобы устраивать в старости оргии хотя бы раз в месяц.

В остальном же Доун пыталась не загадывать: она знала, что заглянуть в будущее можно только одним способом – листая календарь.

Роберта по наущению Доун организовала в интернете группу, приглашая мужчин участвовать в gang bang. Главным условием участия была женатость мужчин – это была надёжная гарантия того, что они ищут быстрого и безопасного секса без всяких обязательств, что у них мало времени, и они не будут долго задерживаться, кончив, что они не имеют венерических заболеваний, потому как болячки сразу выскочили бы на супруге. Женатость была также гарантией, что вести мужья будут себя тихо и покорно и не болтать о своих приключениях, опасаясь скандалов, которые могут нанести вред их браку и репутации примерных семьянинов. Участников группы набралось более двухсот и их прибавлялось всё больше. Роберта отсеивала подозрительных и тех, кто не хотел посылать свои фото и телефоны, чтобы всегда можно было бы вычислить каждого, если возникнет на то необходимость. Фотографии и общие данные отфильтрованных Роберта пересылала Доун, и та выбирала тех, кого она хотела на следующий раз.

Джорджа она выбрала за его сверхбыстрый оргазм (а скорость его достижения тоже была одним из условий принятия в группу) и за его огромное тело бывшего футболиста – иногда ей хотелось больших мужчин. Можно смело сказать, что Джорджу крупно повезло пройти такой сложный конкурс.

* * *

Доун никак не могла избавиться от тревоги из-за её украденных туфель. Она представляла, как этот вор дарит их своей возлюбленной, стараясь её этим соблазнить, а потом начинает её обнимать и целовать, вызывая в ней желание раздвинуть ноги, – и всё это называется отвратительным словом foreplay. Доун ненавидела foreplay – эту вынужденную возню, которая требуется лишь из-за того, что женщину ограничивают одним мужчиной. Совокупление оттягивается и вместо того, чтобы быстро кончить в женщину и уступить её следующему, одинокий мужчина мурыжит её поцелуями и прижиманиями, выдавливая из женщины возбуждение, которое позволит ей добраться до оргазма. Тогда как этого возбуждения женщина достигла бы без всяких ухищрений, а многоактным совокуплением, будь мужчин несколько.

Но общество разрешает совокупление лишь в одном акте, заканчивающееся оргазмом одного мужчины. Признавая обделённость женщины в такой театральной, а не жизненной, постановке, общество пытается компенсировать эту несправедливость другой несправедливостью, обучая мужчину перестать быть самим собой, то есть не позволять себе испытать скорый оргазм. Обучение мужчины состоит в создании из него искусника по задержанию собственного оргазма для того, чтобы дать время желанию самки созреть.

Вся эта пытка возбуждением женщины одним мужчиной, именуемая foreplay, чаще всего заканчивается лишь ещё большим разочарованием для женщины, поскольку она всё равно не достигает оргазма, а потому, затащенная на большую высоту возбуждения, она разбивается о разочарование ещё болезненнее.

«Остановись мгновенье,™ прекрасно! – тревожно размышляла Доун, всё более углубляясь в бездонную тему. – Это типично мужская фраза, потому что мужской оргазм длится мгновенье, вот они за него и цепляются. Женщине же не надобно останавливать мгновенье, у неё этих мгновений в избытке, одно за другим, так что женское восклицание было бы иным, обращённым к мужчине: “Ты прекрасен, но лишь мгновенье, так что освободи место следующему!»

Однако именно мужчины, ограниченные мгновеньем, стремятся к владению множеством женщин, но и с одной им не справиться, если иметь в виду наслаждение женщины, а не мужчины. И поэтому гарем для мужчины – это всего лишь престиж, а не нужда, как они пытаются это представить. А для женщины мужской гарем – это жизненная необходимость. Доун представляла, что даже скромный по размерам гарем из трёхсот мужчин она могла бы легко удовлетворить в течение недели, тогда как для мужчины гарем из трёхсот женщин – это непосильная работа на год, если он будет прилагать усилия довести каждую до оргазма чаще, чем раз в году.

Тут Доун вспомнила свои студенческие годы, когда на первом курсе она попыталась перенаправить свою похоть в христианство, но глядя на изображение девы Марии, она думала только об одном: испытывала ли та оргазм в момент непорочного зачатия. И если да, то как долго он длился. А если не испытала во время зачатия, то испытала ли потом, ебясь с Иосифом?

Христос же волновал её воображение только благодаря своим апостолам: Доун представляла, с какой бы радостью она отдалась всем двенадцати, давая Христу приступить к ней первому. А быть может, он предпочёл бы, наоборот, оказаться последним, чтобы покупать свой хуй в сперме своих сообщников.

Вскоре после неудачной попытки Доун якшаться с ортодоксальной религией по университету поползли слухи об оргиях, которые она якобы устраивала. И особенно громкое недовольство этим выражали девушки, заявлявшие, что подверглись изнасилованиям во время свиданий, которые, как они полагали, не должны были быть связаны с сексом, а лишь с разговорами и лицевыми поцелуями.

На кампусе университета, в котором училась Доун, не проходило и недели, чтобы какая-нибудь студентка не заявила, что её изнасиловали на свидании.

Доун написала статью в студенческую газету, разумеется, под псевдонимом, и эту статью на удивление ей напечатали. Она писала, что истинная причина, по которой девушки обвиняют в изнасиловании своего ухажёра, состоит в том, что этот ухажёр не довёл девушку до оргазма. И тюремное заключение за сексуальный эгоизм – достойная мера наказания для мужчины. «Если не можешь сам удовлетворить женщину, то бери с собой товарища», – писала Доун. Женщина, которую мужчина не довёл до оргазма, озлабливается на него и вербально формулирует свои чувства жалобой, что «её использовали». И действительно, этот термин «использовать женщину» обозначает, что мужчина эгоистически обделил её наслаждением.

После публикации статьи на кампусе поднялась волна возмущения – предложение Доун приглашать на свидание товарища одни восприняли как глупую шутку, а другие как призыв к групповому изнасилованию. В обоих случаях такое было нетерпимо для здорового учебного процесса. Администрация университета стала «пытать» редактора, кто написал статью, но он не знал, и его уволили за «безответственность перед молодёжью», но Доун так и не вычислили.

В то время, когда среди студентов шло пылкое обсуждение этой статьи, парень, с которым Доун оказалась в постели, быстро излился в неё и собрался было уходить. Доун холодным тоном приказала ему долизать её до оргазма, в противном случае она пригрозила, что обвинит его в date rape. Парень испугался и морщась, но исправно выполнил её приказ. Уходя, он выкрикнул: «Я знаю, это ты написала статью про date rape!»

Доун молча улыбнулась ему в злые глаза и закрыла за ним дверь.

С любимым мужем Доун не пользовалась шантажом. На второй год их брака Доун, привычно голодная, обращалась поздно вечером к мужу, сидящему у телевизора:

– Я иду спать, – говорила она, поднимаясь с дивана.

– Иди, я скоро приду, – заверял муж.

– А ты меня не проводишь?

– Зачем?

– Чтобы я с лестницы не упала.

Муж нехотя вставал, с трудом отлепляя глаза от экрана, и провожал жену в спальню. Он подводил Доун к кровати и собирался уходить.

– А ты с меня юбку не снимешь?

– Зачем?

– Да она узкая, мешает.

Муж послушно снимал.

– А свитер не поможешь снять? – не унималась Доун.

– А зачем? – уже подыгрывал муж.

– В нём лежать нельзя – сваляется.

Доун поднимала руки вверх, хотя её капитуляция уже давно произошла. Муж стягивал с неё свитер.

– А ты мне колготки не снимешь?

– А что, они тебе мешают?

– Жмут в бёдрах очень.

Муж стаскивал.

– Ну, я пошёл…

– Куда? Останься, побудь со мной.

– Тебе бы только из меня всю энергию выжать, – уступал муж и начинал раздеваться…

Однако далеко не всегда Доун добивалась своего, а если и добивалась, то часто жалела, что только завелась напрасно.

Когда в разговорах с женщинами затрагивалась тема секса и Доун невзначай, без применения к себе, чисто теоретически упоминала множественных одновременных любовников, у женщин на секунду перехватывало дыхание, а потом они взрывались деланным возмущением и называли это противоестественным. Тогда Доун высказывала общие возражения, состоящие в том, что в природе нет неестественного, а само существование какого-либо явления уже делает его естественным по определению. Неестественным человек решил называть то, что представляется ему опасным для его благополучия. Посему, аргумент неестественности лишён смысла, а единственный неопровержимый аргумент – это своё собственное желание, одним из способов подавления которого как раз и является обвинение его в неестественности.

После такой философской тирады одна женщина призналась, что была однажды на оргии, но пошла туда только для того, чтобы удовлетворить желание своего возлюбленного.

– Ну и как, понравилось? – живо поинтересовалась Доун.

– Я это делала только для любимого, – смущённо повторила женщина.

Тогда Доун уточнила:

– То, что ты это делала якобы только для своего любимого давало тебе право предаваться ебле без угрызений совести и, небось, ты говорила себе, что делаешь это не для своего наслаждения, а во имя любви.

Женщина зло сверкнула глазами, встала и ушла.

* * *

Когда Роберте стукнуло четверть века, она вконец отчаялась от неизбывности одиночества и ответила на призывы к переписке тюремных заключённых. С одним, осуждённым за изнасилование, она особо сблизилась с помощью почты и телефона. То, что Ник, – так звали нестрашного преступника, – был осуждён за изнасилование, только радовало Роберту, так как она никогда мужчинам не сопротивлялась, а потому насилие ей не грозило. А если у Ника имелись обострённые и агрессивные сексуальные желания, то она только того и хотела.

Насильник Ник был на десять лет старше Роберты, и сел он в результате date rape – девица, с которой он переспал по пьянке, протрезвела и задним числом передумала отдаваться, в силу чего пошла каяться в полицию. Так как любовник был значительно старше своей подружки, которой только что исполнилось 18, то его злорадно и единогласно признали виновным и дали пять лет.

Переписка между Робертой и Ником была страстной, как и всякая переписка разлучённых в похоти людей.

Роберта встречала долгожданного узника у ворот темницы. Рядом поджидал белый лимузин, который она наняла на полдня.

После двух дней, проведённых с Робертой в постели, освобождённый Ник женился на ней, делая это исключительно из чувства благодарности. Стоит ли говорить, что Роберта не была женщиной его мечты. Однако это не помешало им сварганить двойняшек, которые сделали их жизнь осмысленной нескончаемыми заботами. Тучная Роберта после родов так и не пришла в себя, дородовую, а осталась в значительно тяжелее, чем до родов, весе.

Ник давно не прикасался к Роберте и смотрел на жену, как на домашнее животное, которое утепляет твою жизнь, которое кормят, но которое не ебут.

Роберта не заботилась своим весом и продолжала год от года неуклонно толстеть. Для неё лучшим отношением к своему телу было – не смотреть на себя в зеркало и не вставать на весы.

У Роберты вырос такой большой живот, что при ходьбе она им виляла, как задом. Некоторые даже говорили: размахивала животом.

Роберта ещё до замужества пугала своими размерами и часто, чтобы мужчина пришёл на свидание, за день до встречи звонила ему и спрашивала, не будет ли он возражать, если с ней на свиданье придёт её красивая подруга. Ни один мужчина не возражал против красивой подруги и являлся на свидание как штык. Но Роберта приезжала одна, объясняя, что у подруги начались менструации и что она обязательно придёт с ней в следующий раз. Большинство мужчин, увидев Роберту без подруги, соглашались её ебать – уж раз пришли, так не уходить же попусту, но чаще всего просто вытаскивали член для оральных услуг.

Так было до замужества. После свадьбы Роберта не изменяла мужу из страха потерять его, единственного постоянного мужчину в своей жизни, отца своих обожаемых детей.

Роберта была осчастливлена тем, что муж её был отчаянным футбольным болельщиком, причём он изучал историю футбола, смотрел старинные матчи, читал биографии знаменитых футболистов. Роберта придумала покупать для мужа видеозаписи важных футбольных матчей. Лёжа в кровати, она включала очередное футбольное видео, глаза мужа сразу приклеивались к экрану, и он впадал в состояние транса. Роберта приводила ртом хуй мужа в рабочее состояние, взгромождалась на него спиной к мужу, чтобы можно было наклониться и не заслонять собой экран телевизора. Муж увлечённо смотрел футбол и не кончал по часу. Что Роберте и было нужно.

Её забавляла мысль, что, когда женщина во время ебли смотрит телевизор, то мужчина оскорбляется из-за того, что она к нему безразлична. Роберта же была только счастлива, что муж увлечённо смотрит телевизор и не спихивает её со своего хуя, который, казалось, возбуждается не от Роберты, а от ожидания очередного гола.

Через четыре года брака Ник исчез. Потом объявился, присылая ежемесячно деньги для детей. Жил он с новой женщиной в соседнем штате, но наведывался раз в пару месяцев повидаться с детьми. Роберта не требовала развода, чтобы не рассердить Ника, исправно платящего солидные суммы, да и надеялась в глубине души, что он к ней когда-нибудь вернётся. Наконец, двойняшки поступили в один и тот же колледж, но на разные факультеты, и уехали. И вскоре после этого произошла уличная встреча Роберты с Доун.

С этого времени бескорыстная и всеобъемлющая любовь Роберты к мужчинам воспылала в ней с небывалой силой.

Роберта любила в мужчинах всё. В периоды обострённой похоти (а перерывы между такими периодами не длились больше одного дня) ничто не вызывало в ней отвращения. Доун подбадривающе пояснила ей, что, если человек побеждает отвращение, в нём побеждает индивидуальность. Если же с отвращением человек не может справиться, то побеждает общество.

– Тогда я самая ярая индивидуалистка, – гордо заявила Роберта.

Так Роберта организовала двенадцать оргий за год. Женщины выработали правила, которым они следовали на каждой оргии. Так, если какой-то мужчина не мог кончить за, максимум, минут пять, Доун отталкивала его, и Роберта ртом доводила его до близкого оргазма. Когда мужчина был уже на финишной прямой, Роберта отстранялась, и он перемещался в свободное отверстие Доун, чтобы в него излиться.

* * *

После оргии, на которой пропали туфли Доун, Роберта исчезла и не отвечала на звонки Доун, которая уже собралась заявить в полицию. Но тут из полиции позвонила сама Роберта и сказала, что её взяли за наркотики. Оказывается после того, как от неё сбежал Ник, она снова стала утешаться этим бледнопоганочным порошком. Доун нашла ей хорошего адвоката и удалось заплатить залог, чтобы Роберту до суда выпустили из тюрьмы. Теперь Доун вспомнила несколько случаев на недавних оргиях, когда Роберта была не в себе. Ведь и в школе Роберта всегда была первой, кто вытаскивал пластиковый мешочек с марихуаной.

Доун поняла, что она больше не сможет полагаться на Роберту да и сама Роберта в ожидании суда как будто лишилась похоти и почти не выходила из дома. Доун подозревала, что Роберта по-прежнему употребляет роковой порошок.

За день до своего исчезновения Роберта переслала Доун письмо, которое она получила от Джорджа (Доун из соображений безопасности не давала мужчинам своего электронного адреса и вела лаконичную переписку через Роберту). Джордж признавался, что это он забрал туфли Доун, извинялся и напоминал о себе и их школьном знакомстве. Он обещал принести туфли на следующую оргию, где он обязывался вымолить прощение у Доун, которую он любит с тех давних пор и в особенности – её ступни.

Тут Доун тоже осенили воспоминания и неприятный осадок от случившегося растворился: в основе исчезновения туфель лежала любовь к ней. Доун вспомнила юного футболиста, которого она пригласила когда-то к себе домой, но не могла припомнить ничего из его сексуальных достижений. Однако именно в этом и была своя прелесть, поскольку отсутствие воспоминаний о конкретном мужчине говорило, что у Доун не было с ним никаких отношений. А «отношения» с мужчинами для Доун были абсолютно излишни.

Для обыкновенных женщин отношения с мужчиной складываются в процессе ожидания, пока он не будет снова готов для любовных подвигов. А Доун с помощью множественности мужчин изъяла процесс ожидания вместе с отношениями.

Отношений с мужем Доун хватало с головой. К тому же она была не из тех женщин, которые прячутся за мужчину, как за каменную стенку, а потом начинают лезть на неё, биться о неё головой, тогда как мужчина смотрит на женщину будто на дырку в стене.

Доун не могла и не хотела участвовать в оргиях без кого-либо, подобного Роберте. Но у неё не было подруг, которые смогли бы заменить Роберту, единственную женщину, знавшую о предпочтениях Доун. Надёжных мужчин, которые могли бы организовывать встречи, следить за приходящими и за дисциплиной на оргии и вставать на защиту Доун в случае критической ситуации тоже не имелось.

И тут у Доун блеснула мысль: влюблённый в её ноги Джордж! Ради них он будет делать всё, только бы уткнуться в них носом и лизать. Да и своим спортивным телом он будет действовать устрашающе на возможных нарушителей порядка на оргии.

И Доун послала ему письмо:

Здравствуй, Джордж,

я ценю твоё признание и поэтому я решила тебя простить. Но на определённых условиях. Если ты хочешь о них узнать, отпиши.

Через полчаса её ждал ответ:

Принимаю любые условия. Жду их детального изложения, чтобы не медля выполнить. Быть рядом с твоими ступнями и ласкать их – мечта всей моей жизни.

После такого заявления Доун решила встретиться с Джорджем, чтобы посмотреть на него. На следующий день они встретились на ланч в ресторане. Доун еле узнала в Джордже своего бывшего одноклассника, но для предназначенной роли он годился. Когда Джордж узнал, что Доун и её муж владеют строительной фирмой, он подумал, что между ним и Доун связь может укрепиться, если здание с массажными кабинетами, которое он с женой задумал, будет строить фирма Доун. Но пока он ей этого не сказал. Джордж пытался узнать условия, о которых упомянула Доун, но она не хотела это обсуждать в публичном месте – кто знал, как среагирует на них мужчина. Безопаснее было продолжать общение электронным способом. Джордж произвёл на Доун благоприятное впечатление, а элегантно одетая Доун с туфлями на высоких каблуках, из выреза в которых соблазнительно смотрелись декольте пальчиков, безвозвратно покорила сердце Джорджа.

Когда они расстались, Джордж бросился к компьютеру и нетерпеливо повторил в письме Доун вопрос об условиях.

Только к концу следующего дня, после того, как Джордж переволновался в предвкушениях отказа, Доун ответила ему:

Ты сможешь получить доступ к объекту твоего вожделения, если ты заменишь Роберту и будешь организовывать для меня подобные встречи, следить за порядком, за моей безопасностью и удовлетворённостью.

Джордж ответил немедля:

– Это будет для меня великой честью и я сделаю всё, чтобы оправдать твоё доверие.

– Хорошо, – ответила Доун, – посылаю тебе список мужчин, которых я выбрала для следующего раза.

Доун назначила день и назвала отель, где должна была быть организована оргия.

«Помни, – писала она, – твоя главная задача на оргии, помимо поддержания порядка, не позволять мужчинам долго задерживаться во мне – они должны быстро кончать.»

«А что я могу для этого сделать?» – удивился Джордж.

«Это уже зависит тебя, каким методом ускорять их оргазм – подобно Роберте или как-то иначе.»

Минут пять от Джорджа не приходило ответа. Но наконец на мобильнике Доун появилась строка:

«Будет исполнено, моя госпожа.»

 

Преступление наслаждения и наказание по-американски

[57]

Сузи П. из штата Нью-Джерси помолвлена с Джо Л. Обоим за тридцать, и Сузи не терпелось выйти замуж, ибо никто до сих пор ей не делал предложения.

Джо тоже горел женитьбой, так как это была первая женщина, которая приняла его предложение.

Всё усложнялось тем, что у Джо была злостная преждевременная эякуляция. Сузи испробовала на Джо все способы и снадобья для продления наслаждения, но они, казалось, только делали эякуляцию ещё более преждевременной. Но и этим проблемы не исчерпывались – размер члена у Джо был пренебрежимо (для любого влагалища) мал.

Вот почему не стоит удивляться, что Джо держался за Сузи обеими руками и всеми порывами своей души.

Сузи не была красавицей, но мужчины вились вокруг неё, однако недолго: она угнетала их своей выносливостью и требовательностью в процессе совокуплений. Мужчины называли её high maintenance bitch .

Сузи признавала в себе эту слабость (или силу?) – ей требовался выносливый мужчина (а лучше, от двух до пяти), поскольку она могла достичь оргазма лишь после длительного возбуждения, лично помогая себе вибратором, пока мужчина, орудующий во влагалище, заливал её спину, талию и ягодицы трудовым потом. И, нередко, его эстафету перенимали следующие в забеге. Но зато, когда на Сузи накатывал оргазм, то она взмывала в такие высокие седьмые небеса, что, упав с них на Землю, она теряла сознание и лишалась всех сил по меньшей мере на час.

Чтобы как-то выжить с Джо и дотянуть до свадьбы, Сузи придумала схему, которая ей помогала не столько сидеть на двух стульях, сколько лежать на двух кроватях. Перед свиданием с женихом она встречалась с выносливым мужчиной, который выводил Сузи на такой уровень возбуждения (но – не допуская оргазма), которое в силу её специфической сексуальной конституции не спадало в течение получаса, которого ей хватало, чтобы доехать до дома, где её поджидал в постели обнажённый Джо, сбросить одежды, запрыгнуть в кровать и, зажав мышцами влагалища член, через минуту уже извергающий семя, довести себя до оргазма с помощью верного и всесильного вибратора.

Сила её оргазма и последующая часовая потеря сознания неизменно льстила Джо, который приписывал наслаждение, испытанное Сузи, их взаимной любви. Ни одна женщина не испытывала с Джо ничего подобного, вернее, они ничего не испытывали, кроме разочарования, и старались сразу уйти после его оргазма. А тут ему такое счастье привалило…

Разумеется, Джо и не подозревал, что ему подготавливают, разогревают и возбуждают Сузи, что за него хорошенько поработали другие.

Джо был человеком патологически пунктуальным и если кто-то оказывался не таковым и, скажем, опаздывал на встречу, Джо впадал в панику. Психика у него была с червоточиной.

Особенно тяжело он переживал, когда Сузи опаздывала к нему на свидание всего минут на десять – каждый раз он бывал убеждён, что она его бросила и больше не придёт. Когда Сузи поняла, как тяжело Джо переносит её опоздания, то она пообещала ему никогда больше не опаздывать, а если что, предупреждать по телефону или посылать смску. И она держала своё слово – она не хотела потерять своего жениха.

Так вот, как обычно, перед встречей с Джо, Сузи встретилась с мужчиной. С ним она ложилась в постель впервые. Член у него оказался дугообразным и самым большим из всех, которые ей приходилось в себя вбирать.

– Я не хочу кончать, – предупредила она мужчину, и чтобы смягчить своё требование, она соврала: – для меня больше всего приятно балансировать на самом краю.

Мужчина хмыкнул и принялся за сладкую работу. Он положил Сузи на спину и обхаживал её в глубину и в ширину. Она уворачивалась от прикосновений к клитору, не позволяя постоянного и тесного контакта, чтобы часом не кончить – уж слишком этот мужчина умелый был. Он продолжил доказательство сего тем, что наполз выше по телу Сузи так, что основание его члена вышло из влагалища и вплотную легло на клитор, двигаясь по нему вверх-вниз и из стороны в сторону. Член средней длины при таком положении выскользнул бы из влагалища, но этот был настолько длинный, что он практически полностью оставался внутри, да ещё умудрялся тыкаться в зев матки или скользить вокруг её шейки, упираясь в неё головкой.

Сузи почувствовала, что надвигается небывалый оргазм без всякого вибратора, и действительно, сила его буквально потрясла её, она умножилась ещё и от того, что вместе с ней извергся мужчина, и она почувствовала, как сильная струя спермы залила ей дно влагалища.

Сузи отключилась, и когда пришла в себя, она увидела, что лежит одна на кровати. Мужчины не было, он ушёл, оставив ей на столе ключ от номера. Ни записки, ни одного знака внимания.

Сузи посмотрела на часы и поняла, что опоздала на свидание к жениху на два часа. Она хотела послать смску Джо, но обнаружила, что батарейка в мобильнике села, а зарядный провод был в машине. Она быстро приняла душ, оделась и выбежала из отеля.

В машине она послала смску Джо, но он не ответил. Она позвонила ему, но он не снял трубку. Ей стало не по себе.

Сузи вошла в дом Джо, он не откликался на её крики, а в спальне она обнаружила его, лежащего с кровавой дыркой во лбу, с револьвером в руке и брызгами крови по всей кровати.

Сузи так разозлилась, что жених выскользнул из её рук, что обратила всю свою злобу на мужчину, из-за которого она опоздала к Джо – жених явно подумал, что невеста его бросила и застрелился. Он однажды сказал, что покончит с собой, если она его бросит. Тогда это польстило Сузи – бросать, как известно, она его не собиралась.

Сузи вызвала полицию, и когда после обследования места самоубийства и допроса ей позволили уйти, она поехала в полицейский участок и заявила, что её изнасиловали. Женщина-полицейский радостно составила протокол и государственный прокурор дал ход делу.

На суде, который для дел по изнасилованиям вершился срочно и вне очереди, Сузи признала, что насильник не принуждал её к совокуплению, что она отдалась ему добровольно. Но, тем не менее, она однозначно заявила мужчине, что не хочет оргазма, а он против её воли насильно заставил её испытать оргазм.

Обвиняемый подтвердил, что женщина действительно просила, чтобы он не доводил её до оргазма.

– Почему же вы заставили истицу насильно, против воли, испытать оргазм? – вопросил прокурор.

– А со мной все женщины кончают, – объяснил подсудимый.

Обвиняемый пытался найти оправдание в том, что Сузи испытала огромное наслаждение, чего она не отрицала. Но Сузи парировала, что это огромное наслаждение было ей не нужно и что оно стоило жизни её жениха.

На этих словах Сузи разрыдалась.

Присяжные единогласно встали на сторону женщины и признали обвиняемого виновным в изнасиловании. Ему дали 20 лет тюрьмы строгого режима.

Мужчина, услышав приговор, вскочил на ноги и закричал: «Не виноват я, не виноват!»

Но ему надели наручники и сразу увели из зала.

В результате психологической обработки, которой его подвергли в процессе отсидки, мужчина осознал, что ввергать женщину в наслаждение, которое лишает её контроля над собой, уже является само по себе посягательством на свободу её личности, а если ты ввергаешь женщину в наслаждение против её воли, это значит, что ты изнасиловал её сознание, которое она потеряла на время наслаждения.

Такова была неопровержимая логика присяжных, судьи, полицейских, тюремщиков и всего американского народа.

God Bless America!

 

Трюки старика

[61]

Боб поспешно излился Танике в рот, еле вмещавший его «хобот», и сразу стал собираться уходить. Он ожидал, что к Танике придёт её подружка Стефани – красотка, согласно предоставленной фотографии. Но когда он и Джим появились в дверях, Таника объявила, что Стефани не придёт, так что Боб даже не захотел пачкать свой хуй о влагалище хозяйки, не говоря уже о её прямой кишке, но всё-таки решил кончить ей в рот – не зря же он полчаса ехал, трепеща от надежды, и ехать обратно ещё полчаса без испытанного оргазма было бы для него уже недопустимой тратой времени.

Джим же продолжал месить нутро Таники – он оттягивал оргазм изо всех сил, приостанавливая движения. Но тогда Таника сама начинала поддавать бёдрами, напоминая ему о его мужских обязанностях.

Он не позволил ей сесть на него, потому что тогда он бы сразу кончил от её целенаправленной подвижности.

Боб быстро оделся, подошёл к совокупляющимся, поцеловал Танику в потный висок, поблагодарил её за гостеприимство и вышел, щёлкнув замком двери.

Прощание с Бобом тоже помогло Джиму попридержать оргазм, и он виртуозно балансировал у его пропасти.

Таника, 45-летняя негритянка, упросила Джима углубиться в неё без презерватива, убеждая, что на днях была у гинеколога, и с тех пор у неё мужчин не было, так что её половое здоровье профессионально засвидетельствовано. Джиму она поверила на слово, что он чистый.

«Уж слишком она доверчива к мужчинам в этом опасном вопросе», – подумал Джим, но в с великой радостью ощутил влагу влагалища и его жаркие объятья.

Джиму исполнилось 67, но никто не давал ему больше 55-ти, а с виагрой он вообще превращался в тридцатилетнего по своим способностям. Потому-то ему хотелось женщину помоложе, чем Таника – хотя бы на четверть века. Джим понимал, что с двадцатилетней ему без денег не обойтись, но он стремился заплатить как можно меньше за юную плоть, ведь юные проститутки просили у него минимум 200. Увы, пенсионеру приходится экономить.

Наконец Джим извергся в Танику, но, зная, что для явления в ней оргазма надо подлизываться к клитору, он опустился к её бёдрам и долизал Танику до вспышки. Тем временем он размышлял, как завести разговор о Стефани, двадцатитрёхлетней красавице, с которой Таника вместе работала и временами спала.

Уверовшая негритянка вознесла хвалу богу в апогее своего наслаждения, и Джим поднялся наверх с мокрым лицом. Таника положила голову ему на седовласую грудь и прикрыла глаза. А Джим потихоньку вытер своё лицо о её курчавую копну волос.

Джим видел Стефани только на фотографии, которую ему прислала Таника, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы возжелать её. Первоначальный план был встретиться вчетвером: Таника со Стефани и Джим с Бобом. Но в последний момент Стефани передумала и пришлось сопрягаться с одной Таникой, которая уж совсем была Бобу не по душе, но вполне приемлема для Джима. Боб был тридцатилетним очаровашкой и мог себе позволить выбирать самок получше, тем более, что он умел чарующе орудовать своим огромным хуем, на который женщины громко молились долгими стонами.

А Джим, некогда подобный Бобу, с годами научился брать ту плоть, что ему давали, даже когда она была не высшего сорта. В Танике его особенно привлекала розовая плоть влагалища на фоне чёрной кожи больших губ. За этот волшебный контраст он согласился пренебречь малопривлекательным лицом и размытыми очертаниями фигуры.

– Боб жаждет встретиться вчетвером, – заговорил Джим, перекладывая инициативу на ушедшего приятеля, – ты сможешь уговорить Стефани?

– Вряд ли, она решила больше не ебаться бесплатно, а найти богатенького и пойти к нему на содержание, – ответила Таника, не открывая глаз.

И тут Джиму явилась эврикообразная идея – сыграть на этом желании Стефани, чтобы заполучить её тело хотя бы на разок.

– У меня есть богатый приятель, который сейчас как раз подыскивает себе любовницу возраста Стефани. Дай мне её электронную почту – я, наверно, смогу ей помочь.

– Я тоже хочу такого мужчину, – капризно сказала Таника, сразу открыв глаза и подняв голову.

– Увы, у него возрастной предел в 25 лет. Но я буду иметь тебя в виду – у меня много богатых знакомых.

– А ты сам-то богатый? – с надеждой спросила Таника.

– Богатый, но не деньгами.

– А чем?

– Умом.

– Ну, если бы ты был богат умом, то был бы богат и деньгами, – резонно заключила Таника, но адрес Стефани ему всё-таки дала.

Придя домой, Джим написал Стефани, и она не медля ответила:

Да, Таника уже рассказала мне, что у тебя есть состоятельный друг, который заинтересован познакомиться с молодой женщиной, и что он будет выражать ей свою регулярную и существенную благодарность за её заботу о его удовлетворённости.

Стефани.

Дай мне, пожалуйста, знать, какие условия он предлагает и хочет ли он со мной переписываться или встретиться на ланч, чтобы обсудить всё лицом к лицу.

Спасибо за помощь.

Джим отвечал так, фантазируя на ходу, но видя перед собой точную цель переписки.

Мой друг – весьма богатый человек, и поэтому он всячески избегает любого внимания со стороны незнакомых людей и на данном этапе не хочет раскрывать своего имени, своего положения и т. д. Ему 47 лет, он хорош собой, в прекрасной форме, и женщины его любят от всей души. Его зовут Ник.

Я организовал несколько свиданий Таники с моими приятелями, о чём, я знаю, она тебе рассказала, и я надеялся, что ты к нам присоединишься. Она послала мне твою фотографию, на которой ты безумно красива, и сказала, что ты любишь все виды секса. Тогда-то я и подумал, что Ник может заинтересоваться тобой и показал ему фотографию. Первое впечатление у него было благоприятным, и он попросил меня выяснить подробности о тебе.

У меня с Ником особые отношения, мы с ним дружим долгие годы, я точно знаю, что он любит в женщине, и он доверил мне найти для него кандидатуры для замены 20-летней красавицы, с которой он жил в течение года. Это я познакомил его с ней. Она недавно вышла замуж и ему нужна, по меньшей мере, одна постоянная достойная его щедрости женщина.

Если до сих пор твой интерес не ослаб, то для начала пришли, пожалуйста, несколько своих обнажённых фотографий с разведёнными ногами, и я покажу их Нику.

Надеюсь, Таника заверила тебя, что я – порядочный человек, который держит своё слово и которому ты можешь доверять.

Если Нику понравятся твои фотографии, то мы продолжим разговор.

Джиму было любопытно, затребует ли Стефани прямого контакта с Ником или почувствует, что никакого Ника не существует. Но Стефани глубоко заглотала наживку:

Я пришлю тебе фотографии через два дня. Я сейчас в Орегоне, на похоронах моей бабушки.

Я должна предупредить, что у меня тело настоящей женщины и, так как у меня есть маленький сын, то на животе заметны растяжки кожи.

Это я говорю на случай, если Ник хочет женщину с идеальной фигурой модели, которая может носить узенький бикини. Увы, я не из таких.

Зато у меня открытый и лёгкий характер, и я легко вписываюсь в любую сексуальную ситуацию. Я – зрелая, опытная и интеллигентная, с телом настоящей женщины.

В сексе я следую по течению и люблю пробовать новое.

Если у тебя или у Ника есть какие-то вопросы, то я на них постараюсь ответить.

Обрадованный Джим повёл дело дальше, пользуясь случаем установить полезный для достижения цели хоть какой-то уровень душевной близости:

Прими мои соболезнования в связи с уходом твоей бабушки в мир иной. У меня тоже была бабушка, которую я очень любил, и я прекрасно понимаю твоё состояние.

Что же касается твоего тела «настоящей женщины», то это одна из причин, почему Ник может быть в тебе заинтересован, поскольку он не любит тощих женщин, без грудей и без бёдер – он любит богатство женской плоти. Так что здесь всё в порядке. Я ему покажу твои фото, а там посмотрим.

Через два дня Стефани прислала свои фото, и на животе растяжки были едва заметны, и между ног у неё творилось чудо, обрамлённое каштановыми волосами, и груди её были молочными с пунцовыми торчащими сосками, а зад шарообразным с восхитительными ягодицами. Джим обожал таких женщин. Так что он немедля откликнулся:

Я послал фотографии Нику и напишу тебе сразу, как он откликнется.

На следующий день Джим продолжил свою охоту. Он хотел слегка подкормить дичь, чтобы ей было легче сделать следующий шаг по направлению к капкану:

Ник посмотрел на твои фотографии и попросил меня провести с тобой часовое свидание-«интервью». Он компенсирует час, на который ты должна отпроситься на работе. Сто долларов должны превышать твою часовую ставку, по меньшей мере, в два раза.

Сможешь ли ты пригласить меня к себе?

Помимо традиционной встречи один на один Ник хочет знать, как ты ведёшь себя в групповых ситуациях, потому что время от времени он устраивает фривольные вечеринки у себя в особняке. Так что я возьму с собой одного из своих приятелей. Он хорош собой, умел и надёжен. Таника опробовала нескольких и может подтвердить, что все они приличные, заботливые мужчины и весьма умелые любовники.

Дай мне знать, что ты об этом думаешь.

Стефани ответила буквально через минуту:

Я не возражаю, если ты приведёшь с собой твоего друга.

Я забыла спросить, женат ли Ник или он просто ищет подружку, партнёршу по развлечениям ? Это не играет роли , но мне просто любопытно.

Джим расхохотался планам Стефани выйти замуж за ещё не опробованного Ника и продолжил плодить у неё надежды.

Ник разведён. Я подумал, что надо бы мне дать тебе более подробное описание Ника. Его рост шесть футов, вес 190 фунтов, бывший спортсмен, чисто выбритое лицо, тёмные волосы с сединой, но без лысины. Волосатая грудь, голубые глаза, мужественные черты лица. Он не курит и почти не пьёт. Наркотиками он тоже не занимается. Член 8 дюймов, обрезанный. Ник умеет не кончать долгое время. Тем не менее он может при желании испытать оргазм три раза в течение часа. Он не ревнив и временами приглашает одного или двух привлекательных мужчин, наблюдает, как они ебут его подружку и потом присоединяется к ним. Таким образом, он даёт женщине безопасное наслаждение, получить которое ей где-либо ещё не так-то просто. Именно в подобной ситуации мы с ним и познакомились.

Ник – щедрый богач и заботится о людях, которые любят его и которых любит он. Поэтому неудивительно, что так много прекрасных женщин жаждут его внимания. Однако он предпочитает простых женщин, не кокеток, а естественно выглядящих и ведущих себя. Разумеется, когда он выводит свою подругу в люди, он обеспечивает, чтобы она выглядела шикарно, но наедине с ней ему нужна плоть со всеми её ароматами и выделениями, а не то, что на этой плоти надето или нарисовано косметикой.

Я не знаю ни одной женщины, которая бы, увидев его раз, не захотела бы стать его любовницей. Так что никаких сомнений в Нике у тебя быть не должно. То, что ты его захочешь, можно сказать, гарантировано.

Вот моя фотография, чтобы ты имела представление о своём госте.

А вот фотография, где я – наверху, а Ник – внизу, а между нами – одна из счастливиц. Надеюсь, ты скоро заменишь её.

На этом этапе соблазнения у Джима возникло осложнение, которое он преодолел с честью (мужской). Стефани слегка притормозила:

Меня привлекает ситуация, которую ты описал , но мне бы хотелось поговорить с какой-либо женщиной, которая была с Ником, раз он сам пока недоступен. Я тогда буду чувствовать себя более комфортно.

Тут Джим решил сыграть ещё одну роль – вымышленную любовницу вымышленного Ника:

«На что только ради женщины ни пойдёшь?» – ухмыльнулся он своим мыслям. Он написал потворствующее:

Я могу это устроить, но женщины Ника подписывают с ним договор, что они не будут разглашать своего имени и показывать своё лицо женщинам вне круга его подруг и тем более, встречаться с ними. Я дам тебе адрес электронной почты одной из них и ты сможешь с ней пообщаться заочно.

Джим послал Стефани другой адрес своей электронной почты, адрес, который он держал для подобных случаев, и сказал, что женщину эту зовут Лана, ей 28 лет, и что она жила с Ником два года.

Стефани заглотала и это. В тот же день Джим-Лана получил от неё такое письмо:

Хелло Лана ,

Стефани

Твой адрес мне дал Джим. Он планирует познакомить меня с Ником, и мне бы хотелось узнать, как говорится, из первых рук, что из себя представляет Ник и каковы могут быть отношения с ним.

Я буду очень благодарна тебе за любую информацию.

Джим не хотел затягивать процесс расследования, который вознамерилась вести Стефани, и быстро ответил от имени Ланы:

Стефани, могу тебе сказать одно – тебе крупно повезёт, если Ник возьмёт тебя в подруги. Два года, которые я провела с ним (и с его друзьями) – это лучшие годы моей жизни.

Лана.

Ник – настоящий мужчина во всех смыслах этого слова, и только с ним я поняла, что значит быть настоящей жениной. Кроме того, при прощании он позаботился о моём будущем, так что воспоминания о нём греют меня по сей день.

Если у тебя будут конкретные вопросы, дай знать.

Спасибо за быстрый и вдохновляющий ответ. Один вопрос: что ты имеешь в виду о провождении времени с его друзьями?

Стефани

– Ух какая непонятливая, – ухмыльнулся Джим и услужливо пояснил:

У Ника много молодых, красивых и хуястых парней, которых он приглашает, чтобы его подруга получала длящееся разнообразие. Надеюсь, что твоя фантазия изобразит те детали, в которые я не могу вдаваться. Заверяю тебя, что жалеть ты ни о чём не будешь, а наоборот, сможешь влюбиться во всех его друзей по очереди и одновременно.

Лана

Желаю тебе удачи.

Ещё раз спасибо Лана, ты не ошиблась – моя фантазия смогла дополнить твой краткий рассказ. Я в общем так себе это и представляла, но хотела получить от тебя подтверждение. Да, удача мне сейчас просто необходима.

Стефани

Всего тебе хорошего, может, когда и встретимся…

На это письмо Джим-Лана не ответил. Тут особо расписываться было опасно. Да и Стефани уже была готова ко всему. И её письмо вскоре подтвердило уверенность Джима, что цель близка.

Хэлло Джим ,

Спасибо за дополнительную информацию. Переписка с Ланой была для меня очень важной и полезной.

Я проверила моё расписание и смогу встретиться с тобой и с твоим другом в любой день недели, я уже договорилась об этом с моим начальником, что мне надо пойти к врачу. Дай мне знать, какой день тебе наиболее удобен.

Джим не откладывал свидание:

Стефани, подтверждаю нашу «врачевальную» встречу завтра в 13:00. Пожалуйста, не мой ничего между ног, начиная с этой минуты. Я хочу вкусить все твои запахи и соки. Одно из самых больших разочарований в женщине у Ника (и у меня), когда их пизда чисто вымыта и, не дай бог, выбрита и опрыскана духами. Нам нужен только твой естественный запах, и чем он сильнее, тем лучше.

Джим

До скорой встречи.

Хорошо, я ничего не буду мыть между ног, но я приму душ.

Я принимаю его каждое утро и не могу отказаться от этой привычки.

Мой адрес…

По-прежнему ли ты собираешься привести с собой своего друга ?

Джим решил оставить Боба на будущее как дополнительную приманку, а пока ему хотелось опробовать Стефани одному, и он ответил:

Я решил на нашу первую встречу прийти одному.

Стефани открыла дверь Джиму в махровом халате, на лице почти не было косметики. Наяву она была ещё соблазнительней, чем на фотографиях. Прежде всего, Джим по-деловому вручил ей конверт в котором была стодолларовая купюра, сказав: «Согласно договорённости».

Стефани молча взяла конверт и положила его на журнальный столик.

Она предложила Джиму выпить, но он отказался и по-хозяйски распахнул на ней халат – роскошное зрелое тело чуть не ослепило его. Стефани покорно позволила губам Джима впиться в её сосок.

На стене в гостиной висела афиша концерта Леонарда Коэна.

– Ты нравится Леонард? – спросил Джим, оторвавшись от источника жизни.

– Я его обожаю! А ты его знаешь? – удивилась Стефани.

– Лично – нет, но слушаю его песни и читал его стихи и прозу, – сказал Джим, улыбаясь, и Стефани, почувствовав в Джиме близкую душу, радостно подалась к нему, взяла его за руку и повела в спальню.

А в спальне Стефани с энтузиазмом, но без видимой страсти, продемонстрировала Джиму свои навыки всесторонне заполняться. По истечении часа Стефани поднялась с кровати, сказав, что ей нужно идти на работу, и стала одеваться, дав тем самым знак Джиму, что ему пора уходить.

Джим с пониманием принял факт, что Стефани не воспылала к нему похотью – редкие девушки подвержены геронотофилии, но то, что она, а не он закончила встречу, Джиму не понравилось, и он знал, что сможет ей за это отмстить. Что он и сделал в следующем письме:

Вчера Ник устроил вечеринку, на которой объявил свой выбор и представил двух победительниц. Он выбирал из 16 женщин – как я говорил тебе, я у него не единственный, кто подбирал ему кандидаток. Одной 18, другой 20, обе блондинки.

Джим

Надеюсь, что ты не сомневаешься, что я получил огромное удовольствие от проведённого с тобой часа, и очень сожалею, что Ник выбрал не тебя.

На следующий день после нашей с тобой встречи он меня расспросил в деталях обо всём, что касалось нашей ебли, сосаний, лизаний, прикасаний и разговоров, и я предоставил ему только факты без высказывания своего мнения о них. Ник имеет твёрдые убеждения, и он не любит, когда кто-либо без его просьбы начитает сам высказывать свои мнения. Скажу больше, он никогда не интересуется ничьим мнением в этих вопросах.

Я говорю тебе об этом, так как я бы высказал высокое мнение о тебе, если бы он им поинтересовался.

Но у Ника были другие критерии выбора подруг, помимо возраста и цвета волос. Например, он выбирал женщин со способностью достигать оргазм легко и многократно. И оргазм этот должен быть ярко выражен сильными спазмами ануса. Женщины, которые иногда достигали оргазма, а иногда – нет, или у которых оргазм был невнятным, его не интересовали.

Ник многократно наблюдал за моим сексуальным мастерством и высоко его ценит, так что если его оказалось недостаточно, чтобы довести тебя хотя бы до одного оргазма, то таких женщин он называет «сложными», а он предпочитает «лёгких».

Ник также отметил, что при интервью время его окончания определятся интервьюером, а не интервьюируемой.

То, что ты через час дала мне знать, что мне пора уходить, указало Нику на то, что у тебя слишком независимый характер для его потребностей, поскольку он предпочитает женщин послушных и покорных.

Я хочу, чтобы ты поняла, что решение это было не моё, а Ника. У меня бы не было ни одного вышеизложенного возражения. Я бы рассматривал как сладкий вызов довести тебя до такого оргазма, при котором ты почти теряешь сознание, как ты мне рассказывала.

Я буду иметь тебя в виду, если появится новая возможность.

Не смущайся и поделись со мной своими мыслями и чувствами.

Будь счастлива!

На этот раз Стефани потребовалось два дня, чтобы переварить информацию, которую я ей скормил:

Спасибо за попытку мне помочь и за описание реакции Ника на твой рассказ. Я не огорчена его решением, так как с самого начала чувствовала, что моя кандидатура не слишком подходит.

С.

Спасибо за приятно проведённое время и всего тебе доброго.

Вскоре Джим получил письмо от Таники:

Я узнала, что ты заплатил Стефани сотню, а почему ты ничего не платишь мне? – ты же знаешь, как я нуждаюсь в деньгах. Кроме того, ты мне внёс инфекцию – ты ебал меня в зад, а потом в пизду и не мыл хуй. Я потратила 400 долларов на лечение, которые, я считаю, ты мне должен.

Если не заплатишь, то больше меня не увидишь.

Джим знал, что Таника совокупляется с несколькими мужчинами кроме него и его сподвижников, и поэтому заразилась не от него. К тому же она в их последнюю встречу сама просила, чтобы он перемещался из одного её отверстия в другое и обратно, настояв на том, чтобы он не использовал презерватив. Так что у Джима совесть была чиста. Он был уверен, что Таника, узнав про его дела со Стефани, возревновала к деньгам и решила залезть к нему в карман. И, скорее всего, никакой болезни у неё не было – просто 400 долларов показались ей приемлемой суммой за предоставленные наслаждения.

Джим написал Танике, не упоминая ничего об её инфекции, чтобы не вступать в бесполезные споры, от кого она заразилась. Джим знал, что он её снова захочет, и теперь придётся с ней поторговаться. Он был уверен, что за 100 долларов она согласится на новые встречи:

Я подумаю, как я могу тебе помочь финансово, но, как ты знаешь, я вовсе не богат. И даже вряд ли умный, как ты заключила… Я тебе скоро напишу подробнее.

Тем временем, Джим начал второй раунд добычи наслаждения у Стефани – уж слишком у неё было роскошное лицо и тело и ему хотелось добавки. Он написал Стефани от имени Ланы:

Стефани, как дела?

Лана

Извини, что любопытствую – удалось ли тебе стать подружкой Ника?

Если ты не ответишь, я не обижусь.

Стефани не заставила Лану долго ждать:

К сожалению у не удалось. Я особо и не рассчитывала. Но я не унываю.

Джим-Лана продолжал окружение добычи:

Правильно, не унывай.

Лана

Я советую тебе поговорить с Джимом, чтобы он познакомил тебя с Бобом. Он один из друзей Ника и Джима, в которого на оргиях все женщины влюблялись. Он творит буквально чудеса своим девятидюймовым членом, языком и пальцами. Да ещё он просто красавец с роскошным мускулистым телом. Из-за того, что Ник приглашал его, женщины любили Ника ещё больше.

Желаю тебе найти мужчину, который сделает тебя счастливой на всю жизнь.

Джим подождал два дня и решил облегчить встречный шаг для Стефани:

Стефани, я подумал, что сделал ошибку, придя к тебе один, я ведь поначалу хотел привести с собой моего приятеля, который завсегдатай на вечеринках у Ника. Его зовут Боб, и его обожают все женщины за его физические и прочие способности. Мы можем прийти к тебе в гости, и он будет занимать твоё основное внимание, тогда как я буду лишь проставлять акценты – ну, например, когда ты будешь сидеть на нём, я сделаю то, что ты так любишь…

Я прилагаю его фотографии, которые, уверен, произведут на тебя неизгладимое впечатление.

Кстати, он не женат и хотя не является богачом, как Ник, но у него хорошая работа, и он недавно сказал мне, что хотел бы, наконец, жениться. Так что это ещё одна возможность расширить твои горизонты.

Простодушная, уверенная в себе, интеллектуальная Стефани среагировала быстро:

Интересно, что Лана мне тоже писала о Бобе и восхищалась им. Признаться, я очень им заинтригована.

Я бы хотела с ним поговорить лично.

«О, хитрюшка», – подумал Джим и ответил:

Нет, все контакты с Бобом должны идти через меня. После нашей встречи втроём, когда ты уже познакомишься с Бобом, ты сможешь тогда с ним говорить напрямую.

Имей в виду, что Боб собирается через месяц в отпуск в Италию, и он жаловался мне, что, несмотря на то, что у него немало женщин, ни одну из них он не хочет брать с собой. Так что, если ты ему понравишься, а он любит женщин твоего типа, то у тебя есть шанс оказаться с ним в Италии.

Разумеется, Боб ни в какую Италию не собирался и планов женитьбы не строил. Джим рассказал ему о своём трюке, чтобы Боб подыграл Джиму и использовал эти уловки, если ему понадобится.

Всё складывалось по плану: Боб, наконец, получал желанную женщину, Стефани получала неминуемое наслаждение и приятные надежды, а Джим – ещё разок молодое, красивое и ароматное тело.

Стефани нетерпеливо согласилась на встречу, и вот Джим с Бобом уже стояли у дверей её квартиры.

Джим увидел, как вспыхнули похотью глаза Стефани, когда она взглянула на Боба. Ничего подобного Джим у неё в глазах не заметил, когда она открыла дверь ему одному.

Не говоря ни слова, Боб и Стефани бросились друг на друга, срывая друг с друга одежду, как это показывают в кинофильмах. Но, в отличие от кинофильмов, Джим проследил, как член Боба легко проскользнул в широко раскрытые губы и устремился уткнуться головкой в матку.

Джим разделся в стороне и заходил к Стефани только сзади, чтобы своим видом не испортить её похоть, обращённую зрением на Боба.

Стефани оседлала Боба и стонала не так как с Джимом, вежливо и спокойно, а громко, увлечённо и разнообразно, в зависимости от того, как быстро, глубоко или под каким углом она насаживалась на распирающее её мужское величие.

Джим расположился за спиной Стефани и, разводя в стороны ягодицы, любовался снующим мокрым хуем и обсасывающими его губами. Джим смазал ей анус, а себе – хуй лубрикантом, и, когда уже стало ясно, что Стефани близится к своему знаменитому потрясающему оргазму, Джим, ловя ритм её движений, как умелый наездник, вскакивающий на бегущую лошадь, ввёл свой скользкий в её скользкую и через минуту излился ей в глубину.

Стефани продолжала сидеть, на Бобе, целуя его в шею, осчастливленная, а Джим стал собираться уходить. Он быстро оделся, подошёл к совокупившимся, поцеловал Стефани в потный висок, поблагодарил её за гостеприимство и вышел, щёлкнув замком двери.

Когда Джим сел в машину и выехал на хайвей, его осенила великая идея, как соблазнить Стефани на третье любовное свидание.

 

Наука и техника виртуального секса

[62]

Лариса Володимерова (Амстердам)

Лариса Володимерова: Михаил, то, к чему мы приступаем, по сути – виртуальный половой акт и эксгибиционизм. Вашу прозу читаю я выборочно, отдавая должное уму и блестящей стилистике, – но и простой разговор с Вами у нормального человека, опросам следуя, вызывает оргазм. Сетевая и бумажная толпы стекаются к созданному Вами Храму гениталий: харизма литгероя и автора не обаятельна – но сокрушительно властна (взгляните хотя бы в Русский Журнал). Лицо музыканта искажено смертной мукой, выводящей его в запределье (гармония, с инструментом на пару). О лице женщины с вибратором Вы, думаю, скажете ниже; сексуальная энергия перетекает в творческую, и обратно. Художник насилует зрителя, будь то рассказ о концлагере, стих о тиране и неразделенной его ненависти к рабу, или секскартинка (Вы объединяете порно с эротикой). Художник властвует над умами и душами смертных. Значит, учили нас, он обязан быть гражданином высокоморальным. Что есть нравственность от Михаила? (Заодно отсылаю всех любознательных к главе «Моральство» в Вашем эссе об оральном искусстве Эйнштейна, (см. эссе Эйнштейн как сбаръ, и я как Эйнштейн в книге Что может быть лучше?)

Михаил Армалинский: Для Вас, Лариса, быть может, наш разговор и впрямь есть половой акт, да ещё виртуальный. А для меня виртуальность несовместима с актом, и тем более половым. У нас происходит всего-навсего патологически невинный разговор, ибо он отягчён полной половой бесперспективностью из-за нашей разделённости океаном. Недаром считается, что женщин соблазняют словами (или деньгами, потому что женщины воспринимают слова как обещание денег). Мужчин же баснями не кормят – им подавай плоть или хотя бы зрелище плоти. Между прочим, я это «хотя бы» тоже басней считаю. Причём безо всякой морали. Но о морали – ни слова. Когда я слышу слово «мораль» – я хватаюсь за… нет, не за пистолет, а за то, что часто ассоциируют с пистолетом. (Не хочу подстрекать редактора сего издания на печатание слов, которые он благонамеренно ссылает в сибирь фольклора).

Что же до слова «нравственность», то оно заставляет меня хватать уже женщину за… Но, как мы установили, Вы за океаном. Так что спросите меня что-нибудь поконкретнее, без «пьедестальных» слов. А то я где-то писал, что ставлю женщину на пьедестал для того, чтобы было легче заглянуть ей под платье. Храм же Гениталий закрыт уже года полтора. Я его основал по идейно-сексуальным соображениям, но для существования его нужны были ещё и денежные, ох, какие большие соображения, которых у меня не нашлось. Я обратился за финансовой помощью, но, вместо того, чтобы на него деньги пожертвовать, все миллиарды на Храм Христа Спасителя грохнули. А ведь от Храма Гениталий уж всяко людям больше наслаждения было бы. В нём иконы поистине животворными были – при взгляде на них гениталии сразу оживали. Да и, как говорил Бендер, Храм Гениталий это вам «не церковь – здесь не обманут».

Потом я Храм на eBay поставил за миллион долларов. Тысячи людей на него смотрели-любовались, в журналах да газетах (adult) сообщали о диковинке. Но никто не раскошелился. Им лишь безыдейную порнографию подавай. А моя гранитная идеологическая база их пужает. Но ничего, я ещё приеду к ним на ослике в Нью-Йорк со своими проповедями.

ЛВ: Не сомневаюсь. Но не делайте этого по весне, когда проявляется у паломников «иерусалимский синдром», и Ваши собратья ежегодно въезжают на ослице в реале в Иерусалим (о Нью-Йорке не знаю).

Лучше Вашего литгероя разбираться в сексе почти невозможно (и не откажете же Вы даме на глазах у читателя! «Тебя, красавица, хоть голосом касаться»). Вы – суровый знаток эрогенных зон смежных искусств. Как трактуете Вы физиологию творчества? Согласны ли с тем, что гормональный фон диктует нам разные жанры? Пассивные гомики – и балет. Бисексуальность – и поэзия (мужчина-поэт, как правило, в педерастии пассивен, а женщина – лесбиянка ведущая: куда ж без гармонии, без двух составляющих текста? Наблюдается то же в исполительском мастерстве, параллелей хватает). Роман – прерогатива мужчины (в крупной прозе пока что нет дам), гиперактивного в сексе. Как влияют гормоны на гармонию автора и, с вытекающими последствиями через океан, на читателя?

МА: Я не генетик, не эндокринолог, – откуда мне знать, как гормоны в обнимку с генами влияют, да ещё на жанры искусства? А по-здравомысленному происходит так: что бы женщина ни делала, она будет оставлять на предмете своей деятельности своё женское – облик ли, запах ли? То же и с мужчиной. Он мускулистее, вот и берётся за романы, потому что силы на них большие требуются – объём как-никак.

Но главный принцип такой: женское вбирает в себя, а мужское – заполняет собой. Женское литературное творчество, которое началось лет двести пятьдесят назад (Сафо мы ценим за другое) состояло в основном из впитывания в себя стереотипов, изверженных монопольной мужской литературой. А мужская литература занималась тем, что заполняла женские сердца и мужские мозги, а точнее, морочила головы женщинам и впечатлительным мужчинам.

Последнее время половая грань заметно стирается (или слизывается?), так что куча женщин пишет романы, и получше мужских. Заполнившись мужскими литературными семенами, женщины теперь рожают не только сюсюканье, подыгрывающее мужскому сексуальному невежеству, которое называется «романтикой», но и физиологически и психологически честную прозу. Вот Catherine Millet (читай General Erotic 2004. № 107) написала о своей сексуальной жизни так, что мужчины в женские обмороки попадали. А женщины очнулись и бросились подражать Catherine, позволив себе переливаться через края… Только, пожалуйста, не спрашивайте, «какие» и «чем».

Кстати, Вы, Лариса, сами мощные романы пишете – как Вы это объясните с Вашей уникальной точки зрения «эрогенных зон смежных искусств»?

ЛВ: Спасибо, но как-нибудь после. Я пока, как прилежная армалинка, ловлю каждое Ваше слово, – вернемся к герою. Вот как пишете Вы о французской журналистке Catherine (меня всегда восхищает, Михаил, Ваша стилистика с нежным подтекстом издевки):

После этой анальной активности Catherine испытала гордость собой из-за того, что не ощущала в себе никаких сдерживающих сил, а полностью открылась народу задом как в других случаях – передом. Что она подразумевала под «лёгкой гонореей»? По-видимому то же, что под «лёгкой беременностью». Пропустив через себя столько цистерн спермы, Catherine должна была бы возвращаться к этой и другим болезням не раз. Однако то, что она по сей день жива и здравствует, говорит лишь о том , что плата за наслаждения была минимальной [67] .

Почему при таком владении словом Вы избрали главной темой «партнёров со злющей спермой» (цитата оттуда же) и их быстротечных подруг, а не обратились к форме романа о лишнем нелюбвеобильном герое?

МА: Я написал один романище Добровольные признания – вынужденная переписка (см. Чтоб знали!), там всего наворочено на десять романов. Отметился, доказал, что могу. Но романы писать долго и нудно. Для меня же главное – вразумительно излить идейки, которые время от времени ко мне залетают, и небольшое пространство рассказа или статьи вполне достаточны. Жанр выбирается темпераментом. У меня темперамент вспыхивающий, остывающий и снова вспыхивающий. А для романа нужно быть постоянно включенной лампочкой. Я всегда диву даюсь писателям, которые строчат романы, тогда как я вымучиваю строчки. Мой девиз здесь такой: лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз. Звучит не слишком лингвистически и литературоведчески. Могу дать и долгожданную сексуальную аналогию. Писать роман – это все равно, что с одной женщиной общаться в течение долгого срока. А я предпочитаю разных в течение коротких сроков. Вот и пишу «краткосрочные» рассказики. К романам у людей отношение, как к браку – нечто серьезное и продолжительное. А рассказы – это так, легкомысленные связи. Ладно, хватит с этой аналогией.

ЛВ: У Вас и в рассказах серьезная, монолитная проза толстовского плана, к чему я хотела бы позже вернуться.

Оргазм (его составные) близок состоянию вдохновения творческого; моменту засыпания; моменту умирания. Ваша проза частично отвечает на вопрос об этой связи; но почему мы вообще говорим о сексе, а не о чистом творчестве? Потому ли, что вершина творчества – для избранных, а вершина оргазма общедоступна?

И следующий момент, – ритм в любви и в искусстве. Мужчина обучает женщину ритму, в ней пробуждается музыка.

Ваша проза полна равномерного дыхания, и этот ритм невольно, но органично копирует прилив-отлив – морской воды или крови. Ваша музыка, как стилистика, неизменна, но идет в рост. Каково соотношение стиля и темы? Ведь если бы Армалинский писал о трассирующем, не о вечном, то и ритм был бы другим?

МА: Я насчитал в Вашем абзаце четыре вопросительных знака. Может быть, с одним справлюсь.

Я не выбираю тему – тема выбрала меня. Ритм – во мне, как ритм сердца, его не замечаешь, пока не заболит. – Пока не заболело. Меня интересует одно – честно говорить о чувствах и возникающих в связи с ними мыслях. А чувства эти – родные для всякого. Когда пишешь о войне, то найдется множество людей, которые её не испытали, и потому отклик на это произведение будет у них умозрительным. Если я пишу о половых органах, об их взаимодействиях и о том, как это все в башке переваривается, то это близко всем без исключения, даже кастратам, ибо сексуальные ощущения остаются даже у них. Ритм же везде один, как в музыке, так и в литературе – отражает ритм сексуальный: возбуждение (прелюдия), плато (основная тема), приближение к оргазму (всевозможные крещендо) и спуск (кода). Если представить литературное произведение, где вроде бы интересное начало, а потом автор начинает топтаться на месте в утомительных рассуждениях и заканчивает произведение невразумительным концом, то у читателя возникает чувство неудовлетворенности, раздражения, как от полового акта, без достаточного возбуждения и оргазма. Но как существует множество сексуальных вкусов, так и читатели привечают различных писателей с незаконченными, усеченными или растянутыми ритмами. Для меня писатели как Джойс – тоска смертная. Но существуют люди, которые любят длить состояние умеренного возбуждения до бесконечности. На здоровье. Есть произведения литературы многооргазменные – один пик за другим – это свойственно приключенческой литературе. Неудивительно, что она пользуется огромной популярностью. А когда хотят заняться сексуальной фантастикой о бесконечно длящемся оргазме, то придумывают романы с happy end, который и иллюстрирует Его Величество Оргазм. Цикл искусственно обрывается на высшей точке и кода намеренно изымается (не в этом ли искусство – в манипуляции половым ритмом?), и читатель остаётся с ощущением замершего максимального наслаждения – вот почему именно такие романы и фильмы пользуются максимальным успехом.

Однако ритм – это всего лишь само собой разумеющийся каркас, скелет. А меня интересует плоть темы.

ЛВ: Поразительный учебник для Литинститута! Вы назвали жизненный цикл. Композиция, значит, статична, творчество возможно только внутри заданной схемы, но вот бывает —… В великолепном эссе про Эйнштейна в главе Свет мой, оргазм Вы писали:

Вроде еще никто не рассматривал оргазм как основу человеческого самосознания и религиозного бытия. А вот я – рассматриваю. [69]

Философия секса. Приведу сразу несколько цитат с комментарием; речь идет о любви ученого – и Вашем собственном, видимо, взгляде на брак.

Повторяя любимого Шопенгауэра, Эйнштейн в одном из писем Милеве пишет, что жена отличается от проститутки только тем, что продлевает свой контракт на сожительство. И вёл он себя с Милевой по поговорке: «зачем жениться, когда и так ложится».

Вы иллюстрируете эссе фотографиями Эйнштейна (одна – с высунутым языком). Привожу Ваше смелое верное изречение, Михаил, о виртуальных знакомствах:

Если по делу, то мужчина должен не столько фото члена присылать ·, сколько фото языка. С указанным коэффициентом выносливости.

Так по-мужски звучит авторский возглас в эссе – о Милеве:

Это что?  – она какие-то места не разрешала целовать, а Эйнштейн смирялся с этим запретом?

С общей их фотографии посмеиваются глаза женолюбца и сластотерпца Эйнштейна, – я думаю, он все простил Вам за этот пассаж:

Понятие любви легко уподобить понятию эфира в физике: нечто якобы существующее везде, но никак не определяемое. А я по-эйнштейновски сказал, что никакого эфира-любови нет, а есть лишь оргазм (прообраз света ) и стремление к нему. Более того, оргазм, как и свет, испускается квантами спазм. Если Фрейд выявил сексуальную основу человеческого бытия, что называется, «на пальцах» (на словах ), то Эйнштейн открыл физико-математическую интерпретацию человеческой вселенной с помощью своей знаменитой далеко идущей формулы: E = mc 2 . Суть её заключается в том, что энергия превращается в массу , а масса в энергию, причём даже малая масса может превратиться в огромную энергиюблагодаря тому , что поело массы стоит колоссального размера коэффициент – квадрат скорости света…В моих же системах координат смысл Формулы таков: капельная масса семени, усиленная мощью оргазма, превращается в огромную энергию жизни нового человека.

Извините меня, Михаил, за цитатник, но вопрос опять будет компактным; ответьте на то, что считаете главным. Ваша трактовка оргазма, как выхода к богу, означает ли, что нам нужно гнаться за максимумом совокуплений; что неважен партнер, подменяемый скотоложеством или вибратором; и что чувства глубокие – побоку, достаточно наших эмоций?

МА: Оргазм в отношениях – условие необходимое, но не достаточное. Поскольку мы устроены так, что не можем пребывать в непрекращающихся оргазмах днями и ночами, то поэтому приходится перемежать наслаждение всяческими передышками и подготовками к нему. Эмоции между любовниками основаны на том, чтобы обеспечить наличие желанного тела, когда снова захочется. Для этого временное пространство между оргазмами заполняется «общими интересами», заботами и прочим, что называется «отношениями». Я против этого ничего не имею. Это разновидность бытового флирта, что и есть эмоции.

Оргазм – это не кусок чего-то, проносящегося как камень перед носом, это ощущение делимое, и в его этапах заключается ответ на то, почему важны эмоции. На подступах к оргазму мы готовы на всё и всех – только бы до него добраться, на этом этапе ни у кого не возникает вопроса о смысле жизни, ибо смысл этот заполняет в эти моменты всё твоё бытие. На подступах к оргазму ты лишаешься брезгливости, стыда, ты рад всякой новизне ощущений, их усиливающих, ты принимаешь любого партнёра – все становится приемлемым и желанным.

Когда ты взобрался на пик и чуть переваливаешь через него, то в эти мгновения ты настолько захвачен своим наслаждением, что уже полностью забываешь о своем партнере, ибо наслаждение уже идет автоматически, независимо от внешнего – важно одно, чтобы это нечто оставалось при тебе, чтобы не потревожить твоего наслаждения. А в процессе опускания с горы стремительного, как у мужчины, или плавного, как у многих женщин, возвращается только что отринутое: отвращение, брезгливость, стыд – а если их нет (к счастью), то тривиальное безразличие, и тогда становится исключительно важно – кто твой партнёр, милый ли тебе человек или чужой и по сути безразличный. То есть радостно ли будет пережидать с этим человеком время до следующего оргазма.

Для женщины этот вопрос важнее, чем для мужчины, так как в одном из этих промежутков может родиться ребёнок, вынашивать которого и ходить за которым придётся женщине. Ей нужен помощник-мужчина, а потому ей оргазма мало, а требуется тот, кто останется с ней и после оргазма, чтобы ей помогать – вот женщина и выбирает соответствующего партнёра с помощью выстраивания условий для своей доступности на основе так называемой любви. Всё это окрашивается в яркие краски эмоций, которые делают для женщины секс не только приятным, но и обоснованным. Мужчина увлекается этой игрой по своим правилам.

Самоценность оргазма проявляется на примере страстной любви женщин к вибраторам, которые могут дать женщине наслаждение, что не под силу дать никакому мужчине. Традиционное понимание духовности женщины сама женщина радостно размозжит булавой вибратора – для великого наслаждения ей мужчина не особо-то и нужен. А раз оргазм самоценен и вовсе не всегда требует оправы человеческой, то и не только вибратор, а и скотоложество – на здоровье, коль общество защиты животных не прячется за забором. Кстати, известны глубокие чувства, возникавшие у пастуха к любимой овце и у женщины к возлюбленным собачкам. Чем эта любовь хуже любви к вибратору – пусть мне кто-нибудь расскажет.

ЛВ: Не знаю, кто «готов на всё и всех» на подступах: на всех-то готовы не все; но что есть момент, когда всё и вся безразличны – то звездный час смерти (а в Вашей трактовке – бессмертия). Так оргазм есть свобода или же все-таки рабство? (Выход в космос, – но это свобода через зависимость?). Главное в Вашем учении идет вразрез с толстовским: Оргазм есть стимул не для размножения, а для совокупления.

Но и Толстой перед смертью пришел к тому же – к свободе (уход из Поляны), и к торжеству творчества и личной ответственности художника (он на простыне, когда уже произнести не мог и понять, выводил рукой свою подпись).

Иннокентий Анненский в работе Достоевский в художественной идеологии так возражал Вам на будущее:

Я читал где-то недавно про Льва Толстого, как он рассказывал план нового своего рассказа.

Женщина, стыдясь и дрожа, идет по темному саду и где-то в беседке отдается невидимым жарким объятиям. А кончив отдаваться, на обратном пути, когда от радости осталось только ощущение смятого тела, вдруг мучительно вспоминает, что её видел кто-то светлый, кто-то большой и лучезарно-белый».

На фоне лучезарной совести грешить было предкам никак невозможно. А продвинутым Вашим героям?..

МА: А бог его знает, оргазм – свобода или рабство. Конечно, свобода через зависимость, я не предлагаю окончательных решений – я предлагаю направление стремлений. Об оргазме я донельзя распространялся в эссе Гонимое Чудо, что вошло в ладомировский «кирпич». (Чтоб знали!)

Смысл оргазма в том, что нам открывается нечто, соединяющее нас с основой бытия. Давайте для красоты называть эту основу Богом. В оргазме мы освобождаемся от всего наносного, но зато попадаем во власть (хотите, для той же красоты, называйте это рабством) – божественных конвульсий, которые с нами свершаются помимо нашей воли, на рефлекторном, генетическом уровне, а значит в нас заложен великий план: если такое-то место в теле трогать ритмично и достаточно долго, то произойдёт нечто, что помимо твоей воли даст тебе осознание смысла твоего бытия. Причём осознание это будет сопровождаться великим наслаждением. И получается, что осознание происходит посредством наслаждения. Это ли не волшебство? Вот почему любое творчество как проекция оргазма приносит огромное наслаждение. В этом и прелесть, что проблема свободы-рабства снимается творчеством.

Толстого я обожаю как писателя и ненавижу как мужчину, который своим авторитетом ввёл в заблуждение массы мужчин и женщин. У меня в романище есть пассаж, разъясняющий Толстого. С отточиями, сделанными для этого уважаемого издания, он звучит так:

Перечитал «Крейцерову Сонату» и диву дался сексуальной инфантильности Толстого – куча глупостей и полового невежества. Сначала пишет, что детский досуг его был нечистым – дрочил то бишь, и на женщин смотрел жадно , – а как же иначе? А потом, когда он, бедненький, лишился невинности, то застрадал, что потерял «чистое» отношение к женщине. Да его никогда-то и не было, коль др…л. И вообще, о каком «чистом» отношении к женщине может идти речь, если у тебя х… есть? Ошарашенность от исчезновения желания после первого оргазма с женщиной геройчик воспринимает как великую потерю. А свой медовый месяц он вспоминает со стыдом, но не из-за грязи, как он это хочет представить, а из-за очевидной своей неспособности доставить удовольствие молодой жене, которая жаловалась на боль и явно сторонилась мужа.

И написал Толстенный «Сонату» ради проклятия е. щ которая ему не давалась всю жизнь.

ЛВ: Не берусь обсуждать этическую сторону этих рассуждений, так же как эссе о Бродском и Бобышеве, – ещё Пушкин нам завещал Натали оставить в покое. Но характеристику Вы там даете ядовито прекрасную:

Бобышеву свой приговор я давно вынес – талантливый поэт, каков ых немало.

Или вот так, хотя не согласна – по сути:

… представляю, с каким презрением Басманова думала об этом « джентльмене », как всякая женщина – об испугавшемся взять её мужчине.

Я б сказала, писал феминист:

Да и сама невеста не пустое место, а как-никак человек женского рода и может сама решать, с каким самцом ей быть. Вполне возможно, ей хотелось иметь двух одновременно или попеременно, почему это запрещается женщине, которая в открытую заявляет, что не хочет замуж. Это Вам не мир животных, где два самца рогами друг друга бодают, а самка покорно ждёт сильнейшего. У человеков в середине 20 века сплошь и рядом женщина сама решала, как распоряжаться своим телом. В данной ситуации важно не как вела себя Басманова, а как себя вели юные мужчины. А они вели себя как собственники, из чего они изо всех сил делали поэзию.

А как тонко, пуховой подушкой, в эпилоге вздыхает эссе:

Вот и решил Бобышев ославиться и всем выкрикнуть «Я – здесь!». Чтобы его можно было бы осторожно обойти.

Секс виртуален в искусстве, поэтому гиперреален (с чего я начала интервью, – обратите внимание на композицию, «жизненный цикл» беседы: не перекрыть же дыханье?). Другое дело, что, как бы мы все ни старались, вовеки не соединиться: чужую душу не взять. – Поговорим же о заповедях Армалинского.

МА: Вы упомянули Пушкина и Натали. В Тайных записках 1836–1837 годов Пушкина, что вторым изданием питерское издательство Ретро выпустило, наш классик изрядно высказывается на эти темочки.

Что же до заповедей Генитализма, то о них не говорить надо, а исполнять. Их восемь. Думал делать десять, по традиции, но решил, что надо быть лаконичнее, а то народу, как оказалось, не под силу десять выполнять. Так я подумал, что восьми легче следовать будет. Моя вера называется Генитализм, её последователи – гениталисты.

1. Познание бога даётся человеку в оргазме. Приближение к оргазму есть предчувствие бога.

2. Так как оргазм возникает в гениталиях, то они являют собой божественное. Возбуждение, которое вызывают гениталии, есть истинный религиозный трепет.

3. Гениталии, будучи средством познания бога, являются объектами почитания, гордости и воплощением идеальной красоты.

4. Совокупление и мастурбация – это богослужение.

5. Гениталии связывают нас с будущим благодаря деторождению, что есть чудо божественное. Потому гениталии не только взывают оргазмом к богу, но и творят чудеса его властью.

6. Любое изображение гениталий и их совокупления есть икона.

7. Наслаждение изображением гениталий есть иконопочитание.

8. Проституция предоставляет любому доступный оргазм. В силу этого проститутки достойны преклонения, восхищения и благодарности.

ЛВ: Я вижу девятую в Вашей цитате о Храме:

В нём иконы поистине животворными были – при взгляде на них гениталии сразу оживали}

То есть евангелие от Армалинского связывает нас с будущим и через воскрешение.

В Гонимом чуде нашла я очаровательный Ваш пассаж:

У всех гениталий своё, неповторимое выражение лица. У них своя мимика и выразительная внешность . [73]

Весьма спорно, однако, что

Гениталии вызывают к себе любовь с первого взгляда:

мы с детства привыкли читать об обратном.

И я все никак не привыкну к Вашей уравниловке наслаждения в ощущении с глубоким чувством, любовью:

В Храме Гениталий – все равны и прекрасны, ибо знакомятся друг с другом не по имени, возрасту, лицу или по финансовому положению, а по волшебному облику половых органов, которые поистине уравнивают всех в наслаждении.

Вы утверждаете, что

Генитализм является возрождением и развитием древних культов и верований. [74]

Это как телепатия, которую считают атавизмом, пришедшим из Африки… Однако, здесь есть прорыв в будущее, не зря же Вы пишете так:

Добро пожаловать в Храм Гениталий! where.org means orgasm – где. org означает оргазм.

И заодно мне хотелось бы высветлить общепримиряющее значение Вашего Храма, как символа борьбы за мир во всем мире:

Сообщайте о Храме Гениталий и посылайте им адрес:

../TemplHosting.html всем своим друзьям, родственникам, знакомым, любовникам, любовницам и даже врагам, которых вы таким способом обратите в друзей.

Ах как это мило!

Но, к сожалению, пространство газеты не даст мне спросить Вас об оргазме той силы, которая препровождает нас в смерть.

Подытожим: с животными – можно, с предметами – нужно, с детьми —?!

МА: Критерий основополагающий – лишь бы всем было приятно. Этот критерий приемлемости неприменим для некрофилов, ибо труп, увы, говорят, ничего не чувствует. Так что если живому приятно – то на здоровье.

С детьми – посложнее. Тут я полагаюсь на природу в установлении границы: для девочки – начало менструаций, а для мальчиков – когда угодно, лишь бы ему хотелось и он радовался, радуя. И мальчика с малых лет нужно обучать уважению к женщинам, заключающемуся прежде всего в том, что его задача открывать перед женщиной дверь в наслаждение. А не рваться в эту дверь самому, отпихивая девочек, толпящихся у этих дверей.

Сложность же заключается в том, что стоит девочке или мальчику получить наслаждение, как взрослые обрушиваются на них и вопят: Это грех! Это позор! Это отвратительно! И ещё много чего ужасного. Юную психику задавливают, и ребятки начинают думать, что, получая наслаждение, они совершают преступление. А нашему дорогому человеческому обществу только этого и надо.

ЛВ: Остается поблагодарить Вас, еще раз восхитившись созданным Вами учением: религия секса лучше религий неверия, а проза Ваша – сильна, умна и по форме прекрасна. И —

До свиданий ,

как Вы говорите читателю!

 

Вышел Пушкин из тумана…

Издатель тайных записок Пушкина о классиках и о себе

Семен Шлямбур (Московский Корреспондент, 3 окт. 2007)

Писателя Михаила Армалинского как только ни называли – и порнографом, и советским (а потом и американским) Генри Миллером, w виртуозом литературной провокации. Он начинал писать в Ленинграде, продолжает теперь в Миннеаполисе. Среди его книг сборники «Мускулистая смерть», «Но обе стороны оргазма», «Гонимое чудо». Им составлен альманах «Соитие» – первое такого рода издание на русском языке. Но у широкой публики имя это ассоциируется, б первую очередь, с «Тайными записками» Пушкина, которые вышли в издательстве «ΜΙΡ» и авторство которых молва приписывает самому Михаилу Армалинскому.

Семен Шлямбур: Как правило, авторы очень ценят славу. Иногда это доходит до абсурда, и тогда возникает такое явление как плагиат. Небезызвестный Хлестаков кричал в запале, что Юрий Милославский тоже его сочинение. Вы – один из немногих, кто парадоксально отказывается от авторства, когда ему приписывают знаменитую книгу.

Михаил Армалинский: Никаких парадоксов. Что я вам – Пушкин, что ли? Мне, например, приписывают авторство недавно вышедших Эротических приключений Гулливера. Так что мне делать? – встать на цыпочки и говорить, будто все рядом со мной лилипуты?

А дело было так (пересказываю вкратце предисловие, предваряющее все издания Тайных записок). В 1976 году я решил эмигрировать в Америку. Однажды ко мне пришел благообразный старик. Мой гость назвался Николаем Павловичем. Жил он неподалеку, в коммунальной квартире. По профессии Николай Павлович был историком. Он попросил меня взять с собой его рукопись – дневниковые записки конца тридцатых годов XIX века. Записки эти были зашифрованы, гость мой работал над их расшифровкой много лет. Особую сложность составляло то, что записки были написаны по-французски, за исключением отдельных русских слов и выражений, но безупречное знание языка помогло довести дело до конца и сделать русский перевод. Когда я раскрыл переданную гостем папку, то на первой странице увидел выведенное крупными буквами: «А. С. Пушкин.

Тайные записки 1836–1837 годов». Текст показался мне в высшей степени интересным и значительным.

СШ: И как же складывалась судьба этой так замечательно обретенной рукописи?

МА: Я явил миру Тайные записки, издав их в Миннеаполисе в 1986 году, а потом они были изданы на 24 языках от Китая до Исландии. Книгой заинтересовались не только читатели и пушкинисты. В прошлом году с большим успехом шла театральная постановка Тайных записок в Париже. Роль Пушкина исполнял прославленный актёр театра и кино Manuel Blanc. Таким образом, Россию опять обогнали, на этот раз в самом русском занятии: в любви к Пушкину.

СШ: Думаю, это потому, что нет пророка в своем Отечестве. Даже Александра Исаевича Солженицына, и того не слишком привечают. Сколько ни бодался он с дубом, и из-за границы, и по месту жительства, а дуб и ныне там. Что же до Пушкина и его чудесно обретенных записок, как я знаю, судьба их на родине складывалась тяжело.

МА: Судьба Пушкина, как мы знаем, вообще тяжёлая. Писали, что Солженицын её утяжелил – высказал своё неодобрение Тайным запискам. Но когда прочёл их вслух с женой – взял свои слова обратно. А вот бывший директор Пушкинского Дома, а ныне главный редактор журнала Русская литература, президент фонда науки, культуры и образования Дом Пушкина Николай Скатов Тайные записки выучил наизусть и по сей день продолжает их сладострастно хаять.

Всё началось с истерической (ставшей исторической) статьи, напечатанной в Огонъке в 1987 году. Тираж этого издания был тогда многомиллионным. А потом, по советской традиции, не читая ТЗ, все кому не лень бросились их клеймить позором (то есть рекламировать): Вопросы литературы, Правда, Литгазета и несть им числа. В 1994 году Книжное обозрение объявило ТЗ «худшей книгой года». Притом, что книга не была ещё издана в России. Попутно новые дельцы стали печатать там и сям куски из ТЗ, разумеется, пиратски.

А телодвижения прессы по поводу Тайных записок с каждым годом увеличивались по амплитуде и частоте – близился оргазм: 200-летие со дня рождения великого поэта. Дело приняло такой оборот, что литератор Давид Баевский взялся регистрировать эти сейсмические явления, и в 1996 году вышло первое издание книги Парапушкинистика, название которой теперь стало как литературоведческим термином, так и словом нарицательным. Эта книга является собранием статей, писем, заметок и прочей информации, отражающим русскоязычную реакцию на ТЗ, и являет собой уморительную картину российской ментальности. Как Тора обросла Талмудом, как Евангелия обросли деяниями разных там апостолов, а Коран оброс книгой Хадит, так Тайные записки Пушкина обросли Парапушкинистикой.

В России Тайные записки были впервые изданы только в 2001 году. Их опубликовал Научно-издательский центр Ладомир>, на который тотчас бросилось лаять своры мосек и прочие суки. Тираж ТЗ разлетелся в несколько недель, но допечатывать его Ладомир не стал – свою научную задачу он выполнил, а лезть на рожон было ни к чему. Повторить этот героический и дальновидный поступок ни один издатель не решался, что и следовало ожидать – у них не хватало ни ума, ни смелости, ни делового расчёта.

Лишь в 2004 году питерское издательство Ретро решилось на переиздание, думаю, прежде всего потому, что владелец издательства жил в США и российские литературные бандиты его не страшили. Первый тираж книжный дистрибьютор купил на корню, ещё до вывоза из типографии. А потом еле успевали допечатывать и переиздавать. Новое издание – в 2005 году, а в 2006 к 20-летию выхода ТЗ было выпущено русско-английское издание с параллельными текстами, для иностранцев, изучающих русский язык, после чего эффект изучения русского языка в англоязычных странах подскочил на 47,8 % согласно исследованию института Галлопа (или Аллюра?). Все нынешние российские причитания и жалобы на нелюбовь молодёжи к чтению и на равнодушие к русской классике могли бы превратиться в восторженные восклицания, если бы Тайные записки включили в школьную программу для старших классов. Вот когда бы в народе возникла истинная любовь к Пушкину.

СШ: Жаль, что издатели были столь нерешительны, выйди книга в полном виде до падения СССР, было бы кого винить в разрушении великой империи. Как говорят, а лампочку кто вывинтил, Пушкин?

МА: Пушкин лампочку не вывинчивал, а разбил, запустив в неё Тайными записками. Доктор Живаго, вещи Синявского с Даниэлем и Архипелаг Гулаг тоже не были напечатаны в СССР, но неотвратимо, разрушали на расстоянии эту огромную потёмкинскую деревню с Кремлём посередине.

СШ: А как Вы, издатель, относитесь к Тайным запискам, ведь Пушкин там представлен, мягко говоря, неканонически. Он не только посещает публичные дома, где встречает Дантеса, но и, кажется, вступает с ним в интимную связь, по крайней мере, это прочитывается между строк. Выходит, Пушкин, этот африканец, по нынешней терминологии, «голубой», а не иссиня-черный, каковыми должны быть арапы.

МА: Если следовать тексту Тайных записок, ни о какой интимной связи Пушкина и Дантеса не может быть и речи. Даже если они и поимели одну и ту же даму, это их сделало «молочными братьями», но никак не любовниками. Недаром Пушкина называют Солнцем русской поэзии, ведь солнце светит всем. Так что, естественно, гомосексуалистам очень хочется, чтобы Пушкин был среди них, того же, наверно, хотят и копрофаги, и некрофилы. Я ничего не имею против всех сексуальных конфессий – пущай общаются как угодно, но при условии, что все участники получают наслаждение. Однако при чём тут Тайные записки? В них Пушкин ведёт себя отчётливо гетеросексуально.

У меня никогда не имелось сомнений, что Пушкин был более раскрепощён, чем это могло по тем временам проявляться в стихах и прозе, а Тайные записки лишь подтвердили мои предчувствия.

СШ: И свои мысли Вы попытались донести до окружающих, слали письма и Тайные записки в редакции, учреждения, в тот же Пушкинский Дом, например. Причем, слали так активно, что Вас считают едва ли не первым российским спамером.

МА: Спамер, спермер, зовите как полюбится. Но я действительно – первый, кто в Рунете стал систематически рекламировать Пушкина и другие литературные произведения. Но с 1999 года я выбрал другую форму пропаганды – я издаю на интернете свой Литературный журналец General Erotic. Он до сих пор цветёт и пахнет под развевающимся генитальным флагом США, который я придумал и который украшает коллекцию нью-йоркского Музея Секса.

А насчет писем и рассылки Тайных записок, когда они еще не были изданы в России, то я лишь стремился привить любовь к пушкинскому слову. И слова благодарности за это раздаются все чаще.

Интервью брал Семен Шлямбур

 

Вишневый сад Михаила Армалинского

Какая дорога ведет к храму гениталий

Федор Рюхель (Пентхаус, Москва, дек. 2007)

Сколько было говорено о целомудренности и нравственной чистоте русской литературы. Тем не менее, порнографические пассажи есть у всех русских классиков. При этом найдутся извращения на любой вкус.

Поклонники садо-мазо не без удовольствия прочитают фрагмент из повести Первая любовь, где женщину бьют по голой руке хлыстом, а она, томно улыбаясь, целует свежий рубец. Если учесть, что герой повести подсматривает, причем одним из действующих лиц этой бесстыдно сексуальной сцены является его отец, то Ивану Тургеневу можно с полным правом дать с пальмы первенства отличную пальметту. И как ни старался его прилежный подражатель Бунин, создавая в цикле Темные аллеи целый каталог порнографических сцен – тут и растление несовершеннолетней, и соблазнение, и склонение к сожительству, описанные не без приятности, последователь значительно уступает предшественнику.

Уринальные мотивы представлены в стихах Есенина. Апология насилия, причем неоднократного, имеется у Бабеля. Инцест является важной составляющей повести Пильняка (точно не упомню какой, поскольку все, что вышло из-под его пера, неотличимо).

А фрагмент из романа Достоевского, где Свидригайлову является маленькая девочка, которая непристойно подмигивает и делает темные намеки, не буду и цитировать, поскольку более откровенная детская порнография вряд ли существует.

Экскурс в историю предпринят для того, чтобы опровергнуть расхожий миф, а равно и досужие обвинения в адрес Михаила Армалинского, поэта, прозаика, эссеиста, мастера полемики, адресующего добрым знакомым полные юмора и благожелательности эпистолы, иногда с фотографиями в довес. Говорят, он порнограф. Говорят, он философ, но занятый единственной философской проблемой: какое место в культуре занимают места причинные.

О себе он судит более здраво, нежели оппоненты:

«Не я одержим темой секса, а секс одержим мной. Я, разумеется, отвечаю ему взаимностью. Замечательный писатель Василь Быков писал только о войне. Я не слышал, чтобы кто-либо ставил это ему в упрёк. Кто же посмеет сказать, что война важнее или радостнее секса? Секс существует как во время войны, так и во время мира. Секс существует в молодости и в старости. Секс – это жизнь. Более всеобъемлющей темы не существует, однако меня любят корить тем, что я узко смотрю на мир. В СССР я прозы не писал – жал на стихи, в них только начинала проступать моя сексуальная судьба. Но в СССР это был тупик, кончавшийся решёткой. Точнее, передо мной тогда открывались повсеместные тупики – в работе , в здоровье , в людях. Надо было бежать , пока в одном из тупиков открылась дверца эмиграции. Только приехав в Америку , я смог точно сформулировать своё отношение к тупикам – лишь один был желанен'. “П…а – является тупиком. Я в него всегда прямиком… ” [75] »

Сказано убедительно, но уж больно вразрез с традицией. Армалинский деятелен и бодр, что непростительно для российского литератора, хотя и в меру сентиментален (сентиментальность всегда считали дурным тоном, тогда как она указывает на чувство меры, нельзя из всего делать мировую трагедию).

Типично русская дилемма – оставлять ли вишневый сад или рубить его на корню? – в здешних обстоятельствах неразрешима. И то, и другое делать невозможно, пусть и выбора, собственно, нет. Надо и беречь сад, и работать себе во благо. И потому Армалинский решил разумно – если мешают обстоятельства, не плакаться, а сменить обстоятельства:

«Об Америке ходили легенды, что улицы там вымощены золотом. Я в это никогда не верил, но зато во мне сиял другой прекрасный образ Америки: города, забитые доступными женщинами, причём их можно брать без всякого золота. Но это тоже оказалось наивной мечтой. Верным оказалось лишь одно – Америка действительно страна неограниченных возможностей, вот ими-то я и решил воспользоваться в области литературного секса, не говоря уже об обыкновенном.»

Впрочем, скоро выяснилось, что прежде, нежели попробуешь вишневого варенья, не раз и не два поскользнешься на вишневой косточке. О попытке войти в американскую художественную жизнь Армалинский рассказывает не без самоиронии:

«Когда в Штатах я написал свой первый хороший рассказ “Сделка ” [76] , его перевели на английский и напечатали в академическом литературном журнале , я наивно решил послать его в “ Playboy ”. Тогда не было ещё даже факса, что говорить об электронной почте. “ Playboy ” не ответил. Я решил сделать так, чтобы им было не отвертеться. Я раздобыл номер телетайпа журнала и, заплатив сотню долларов, послал целый рассказ. Теперь это трудно представить, но его отсылка на телетайпе заняла четыре часа. На следующий день мне позвонили из журнала, сказали, что рассказ понравился, но он им не подходит по духу, и стали умолять больше не посылать ничего по телетайпу, так как я, оказывается, прервал их коммуникацию со всем миром, и работа в журнале остановилась.

Через некоторое время я послал другой рассказ, на этот раз уже в “Penthouse” и обыкновенной почтой. Его купили, заплатили приличные деньги, о потом редактор позвонил и стал извиняться – их адвокаты зарубили рассказ, так как там идёт речь о шестнадцатилетней девушке, и к тому же она там мочится на героя, [77] что по американским законам недопустимо как по возрасту, так и по роду жидкости.»

Защитить от издательского произвола могло лишь собственное издательство. Организованное в 1984 году издательство Μ.Ι.Ρ. Company издавало, естественно, не только произведения Армалинского. За сборником собственных стихов По обе стороны оргазма (1988)—

«такого пристального взгляда на секс в русской поэзии еще не существовало ,» —

гордится автор, – последовал первый альманах русской эротической литературы Соитие (1989). Разные по жанру произведения объединял общий сексуальный накал. Представлялось, еще немного, стихи и проза ринутся, разрывая страницы, чтобы слиться в свальном грехе.

Но не стоит думать, что функция издательства – выпускать книги провокативные, сеющие смуту в умах и членах. Издательство ставило перед собой и цели просветительские, выпущенные им Тайные записки 1836–1837 годов А. С. Пушкина разлетелись по Земле. Пушкинское пророчество о том, что

«назовет меня всяк сущий в ней язык » [78] ,

сбылось с избытком, книгу перевели на многие языки, среди которых такие экзотические как исландский и китайский. Редкий ученый не использует эту книгу в качестве ценного биографического источника. Кроме того, под маркой M.I. Р. Company вышли сборники Детский эротический фольклор, Бесстыжие пословицы и поговорки, первый полный перевод Философии в будуаре де Сада и два тома Парапушкинистики, свода материалов, накапливающихся вокруг Тайных записок, по уровню проникновения в предмет и широте охвата приближающиеся к эпопее Бодался телёнок с дубом (разумеется, следует делать поправку на различие темы).

О том, что Армалинский, наподобие автора Красного колеса и Матренина двора, почувствовал себя чуть-чуть пророком, свидетельствует другой его радикальный поступок. В 2001 году был основан виртуальный Храм Гениталий и провозглашена религия Генитализма.

«В Храме совершалось поклонение детородным органам, которое существовало ещё в древние времена. Основания для такого поклонения для меня были совершенно ясны, и я их изложил в виде восьми заповедей (легче запомнить, чем десять):

1. Познание бога даётся человеку в оргазме. Приближение к оргазму есть предчувствие бога.

2. Так как оргазм возникает в гениталиях, то они являют собой божественное. Возбуждение, которое вызывают гениталии, есть истинный религиозный трепет.

3. Гениталии, будучи средством познания бога, являются объектами почитания, гордости и воплощением идеальной красоты.

4. Совокупление и мастурбация – это богослужение.

5. Гениталии связывают нас с будущим благодаря деторождению, что есть чудо божественное. Потому гениталии не только взывают оргазмом к богу, но и творят чудеса его властью.

6. Любое изображение гениталий и их совокупления есть икона.

7. Наслаждение изображением гениталий есть иконопочитание.

8. Проституция предоставляет любому доступный оргазм. В силу этого проститутки достойны преклонения, восхищения и благодарности». [79]

Генитализм имел хорошо разработанную философскую платформу, где центральный постулат – радость бытия, основа которой разнообразие.

«В Храме Гениталий все равны и прекрасны, ибо знакомятся друг с другом не по имени, возрасту, лицу или по финансовому положению, а по волшебному облику половых органов, которые поистине уравнивают всех в наслаждении.

У многих мужчин живёт предрассудок, мол, у всех женщин между ног одно и то же. Многие женщины, если не говорят, то думают то же самое о мужчинах. Так ли это?

Китайцу, прожившему всю жизнь в Китае, все гости-европейцы кажутся на одно лицо. Европейцу, прожившему всю жизнь в Европе и увидевшему группу китайцев, трудно отличить одного китайца от другого. Однако стоит китайцу пожить в Европе , а европейцу – в Китае , как она постепенно прозревают и начинают различать бесконечное разнообразие черт лица того народа, который поначалу казался им таким внешне однообразным. Ведь причиной незаметности разнообразия была малая опытность и поверхностность взгляда.

То же самое получается и с “китаянством” женщин и “европейством” мужчин. Те, кто лишь бегло видел одну-две п…ы или столько же х…в , а также те , кто стыдился всматриваться в них, уверенно утверждают , что осе она на одно лицо. Но если ты живёшь средь них, разнообразие начинает пронимать тебя и влечь. У всех гениталий своё, неповторимое выражение лица. У них своя мимика и выразительная внешность. Любуйтесь ими! Радуйтесь! А потом знакомьтесь в совокуплении.

В Храме Гениталий прихожане знакомятся друг с другом , глядя не в глаза, а о сушь тела. В Храме бесплатно вывешивались фотографии половых органов и адрес их электронной почты. Анонимность гарантирована , так как узнать вас смогли бы только по лицу.

Мне, основателю Храма, нужны апостолы и апостолицы, числом значительно более двенадцати. И они явились в добром количестве. Иуд я просил не обращаться.»

Причины технические и финансовые заставили двери храма, увы, закрыться. Прихожанам больше некуда или негде было сунуться. Однако уместно ли тут уныние, обозначаемое услужливым вводным словом? В очередной раз прагматика корректирует мечту, не позволяя завязнуть в мечтательности.

Трудолюбие с малой щепоткой усмешливого цинизма – это ли не лекарство от российской мерехлюндии. Василий Розанов, не меньше Михаила Армалинского интересовавшийся половыми проблемами, на душераздирающий вопль «Что делать?», оглашавший безмерные российские пространства, отзывался просто и ясно.

«Что делать? Если осень – варить варенье, если зима, то пить с ним чай.» [80]

Как это верно, как это не очень по-русски.

Мир прекрасен, только не надо радость от его красоты презрительно называть гедонизмом. Всевишний создавал его, покатываясь со смеху, Армалинский улыбался, рисуя свой флаг США (по его мнению, более подходящий).

На Руси вздыхают: не жизнь, а малина. В Америке говорят – bowl of cherries (тарелка с вишней). В саду Армалинского вишня имеется и, как сообщает он в одном из писем, малина тоже. Климат здесь самый подходящий.

Федор Рюхель

 

Оскопление производителей

Клинтона припёрла к стене разросшаяся американская сексуальная фальшь и демагогия. Иезуитская половая мораль современной Америки затащила его в порочный круг: Клинтон должен соврать, что он не ебёт никого, кроме жены, чтобы стать и быть президентом, а теперь его хотят лишить президентства, якобы из-за того, что он соврал, а в действительности из-за укора, который он являет собой выхолощенным американским мужчинам вообще и политикам в частности.

Клинтон ебуч и это вызывает безудержную зависть большинства проповедующих проклинаемую ими в душе моногамию.

Разорвать этот порочный круг возможно не дипломатическими экивоками, а плюнув ханжам в лицо, провозгласив:

Президент США может иметь неограниченное количество наложниц!!!

Надругательство над президентом США за то, что он вёл себя по-мужски с женщинами, стало возможно только из-за общей деградации мужчин в Америке.

Американцы вместо того, чтобы женщин ебать, вознамерились их уважать. Научили их этому церковники и проповедники, которые запрудили всевозможными церквями Америку, как ни одну другую страну. А также мужчин «взяли на пушку» недоёбанные или просто неёбанные женщины, которые смертельно обозлились за своё состояние на вялых, пассивных, зажравшихся американцев.

Если женщина говорит «нет» и мужчина послушно прекращает свои поползновения, то женщина начинает этого мужчину презирать, как бы вслух она ни хвалила его за «джентльменство». Ретировавшийся мужчина самодовольно гордится, что проявил уважение к женщине, что женщина для него теперь вовсе не средство для удовлетворения похоти. Но «кто пизде спустил – сама пизда будет» – утверждает поговорка, которая, хотя и русская, но действует и на территории США на полную мощь.

Впервые за историю человечества мужчины в масштабе огромной страны приняли всерьёз женское «нет» и тем ввергли женщин в голод, а себя загнали в угол, где из подлой мстительности хотят увидеть и Клинтона.

Достоинство не позволило женщинам сразу переокантоваться в «да», когда они увидели удаляющегося спугнутого игривым «нет» мужчину, и женщины справедливо обозлились на мужскую тупость. Они стали изничтожать мужчин за их нерешительность, слабость, страх перед видом пизды и её запахом и выделениями, за всё, что стало у нынешних американских мужчин главной их добродетелью по отношению к женщинам. А мужчины пятились всё дальше и дальше от женщин. Развитие этой ситуации стало лавинообразным и оказались снесены все вехи сексуального отсчёта – теперь комплимент женщине именуют сексуальным домогательством, сексуальное домогательство – изнасилованием, а изнасилование – представляют для женщины пострашнее, чем убийство.

Религиозно-народная мораль запрещает сексуальные общения вне брака. Однако сильные мира сего всегда попирали эти нищенские условия существования и имели гаремы, наложниц, нескончаемую череду любовниц. Чернь, испокон веков завидуя силе и власти, мечтает, с одной стороны, обрести те же блага, включая сексуальные, а с другой стороны, жаждет стащить сильных с высот власти и извалять в своей немощи.

Обстановочка вокруг Клинтона образовалась удручающая: полутруп Папашки Римского из последних сил притащился на Кубу и еле шамкающими губами требует прекратить свободный секс на райском острове – одном из последних убежищ дешёвой, а следовательно, святой ебли на Земле. И кто же это говорит о сексе и требует его изничтожить? – это человек, который совокуплялся всего раза два в жизни, а ныне живёт, небось, с отвалившимся членом.

Или другая типично американская кастрационная штучка: училка взяла в любовники 13-летнего ученика и родила ребёночка по страстному недосмотру. Шум народный поднялся – назвали это изнасилованием мальчика. Хотя он без всяких усилий оседлал училку, силушку, причём непомерную, пришлось приложить, чтобы оторвать юного любовника от училки – так крепко присосались. Их оторвали друг от друга с мясом и так психически изувечили моральной обработкой, что у юного любовника теперь, глядишь, и вставать не будет. А училку в тюрьму упекли – что им её дети, материнство – им главное, чтоб не еблись без разрешения. Папашки Римского.

А что, собственно-то произошло? Счастье для обоих! Что может быть желаннее для взрослого мальчика с воспрявшим хуем, как не переспать с возжеланной училкой? Что может быть лучше для учительницы, как не обучить своего ученика не только таблице умножения, но и азбуке любви. Ведь если сексу (уже согласились публично) нужно учиться, и на одном желании поебаться не сделаешь своего партнёра и особенно партнёршу удовлетворённой, то требуется учёба. Слыхано ли, чтобы учитель или учительница были менее образованы или менее опытны в предмете обучения, чем их ученик? А если – образованнее, опытнее, то уж обязательно учитель должен быть старше своего ученика. И если учитель, преподающий историю или математику должен быть, как правило, старше своих учеников, то для обучения сексу это становится просто необходимым.

В школах должны быть не только теоретические классы по сексу (цель нынешних – только бы противозачаточные средства использовали), а практические занятия, где взрослые учителя и учительницы учили бы ебле своих подопечных. Тогда бы юноши и девушки выходили из школы уверенными в себе и в своём теле, без комплексов стыда и грязи, связанных с сексом.

Не так давно ещё один суд был, где родителей обвинили в растлении, так как они позволили сделать фотографию своего обнажённого пятилетнего ребёнка.

А сколько засадили в тюрьмы людей, которые якобы прикасались к детям своим или чужим? Во многих прежних культурах, чтобы успокоить плачущего младенца, взрослые вздрачивали их крохотные, но от этого не менее чувствительные письки и младенцы счастливо засыпали. Разумные родители древности демонстрировали всем юный членик мальчика, хвалясь символом его мужественности, что делала и Мария с Христом-крошкой, когда приходили к нему на поклонение. (Неверящих невежд-мудозвонов отсылаю хотя бы к такой книге: Leo Steinberg. The Sexuality of Christ in Renaissance Art and in Modern Oblivion. 1983, A Pantheon/October Book, New York. ISBN 0-394-72267-1).

Дети всегда получают своё первое сексуальное образование от старших, в том числе через книги (написанные взрослыми), через фото и прочее зрительное в исполнении старших, и травмой становится не сам этот сексуальный опыт со старшим, а то, с каким ужасом реагирует на него общество. То, от чего получен положительный опыт наслаждения или трепещущие ощущения нового, оборачивается в интерпретации паникующих взрослых в самое страшное, что только может случиться с ребёнком, и этого ребёнка под давлением окружающей среды начинает самого охватывать ужас от случившегося. То есть этот ужас возникает не в процессе контакта, a post factum.

Ребёнок может стать духовным инвалидом на всю жизнь не из-за того, что произошло, а из-за реакции других на случившееся.

Это обратное переосмысливание установлено в американском обществе и на уровне взрослых: так юноша или мужик, забитый нравственностью, будет дрочить, испытывать оргазм, как и проповедник Джимми Швагарт, что потопил в крокодиловых слезах сцену, на которой он раскаивался, и который дрочил, глядя на голую проститутку.

Так вот: испытали оргазм, непререкаемое наслаждение, и потом наступают раскаяния в испытанном наслаждении, и наслаждение это они начинают попирать и грязнить и сводить на нет. Это вместо того, чтобы просто ему радоваться до, во время и после. Так женщина, которую знакомый пригласил к себе домой и взял, не обращая внимание на её ломанье, будет страдать, потому как ей внушили, что это изнасилование, а изнасилование – это самое страшное, что может случиться с женщиной.

Или баба, испытавшая радость от переспания с понравившимся незнакомым мужиком, будет страдать наутро, что дала. Ах, ах, – ведь это так грешно – ебаться сразу и не с мужем. В последнем фильме Вуди Аллена Diconstructing Harry гениальный кинорежиссёр, который любит женщин вне зависимости от того, проститутка она или подруга жены, корит себя за свою любовь к женщинам, мучается, ест кучу таблеток, чтобы снять укоры совести, страдает от своей похоти, ужасается ею, вместо того, чтобы радоваться тому, что у него есть возможность её удовлетворить и удовлетворять её с улыбкой, а не с кислой мордой.

Этот феномен переосмысления наслаждения в ужас продемонстрировали в фильме One flew over the Cuckoo's Nest. Там затюканный виной «сумасшедший» перестал заикаться и выздоровел сразу после того, как переспал с предоставленной ему на ночь доброй женщиной. Однако заикание и «сумасшествие» возвратились, как только общество в виде недоёбанной медсестры напомнило ему о чувстве вины, которое он, по мнению того же общества, должен испытывать за радость ебли. Фильм получил кучу наград, все умилились и были тронуты истиной, но волна прозрения схлынула и пустыня задавленных чувств опять восторжествовала на американской земле.

Американская патологическая боязнь обнажённого тела – выказывает себя в виде бесконечных глупостей, например, обнажённая грудь запрещена к показу по телевидению. Недавно на своём шоу Говард Стерн демонстрировал манекен женщины, который был изготовлен весьма правдоподобно. Однако даже грудь манекена было показывать не разрешено – изображение делалось размытым. И это, повторяю, грудь манекена, не женщины.

В этой сексуальной обстановочке и произошло «разоблачение» Клинтона в том, что он оказался мужчиной, а не кастратом. Этого ему американские фарисеи простить не могут. Кастраты, которых расплодила религия и американское благосостояние, считают теперь нормальным, когда женщина оскорбляется, если ей предлагают сосать хуй. Причём не кто-нибудь, а губернатор, молодой интересный мужчина. Спрашивается, что же женщине предлагать, кроме хуя и денег? Вместо того, чтобы чувствовать себя польщённой и отсосать, почитая за честь, падла имеет наглость выражать какое бы то ни было недовольство. И президента США допрашивают шесть часов, выпытывая, вытаскивал ли он свой хуй перед сучкой или нет. Это вместо того, чтобы она шесть часов отсасывала хуи всем подряд допрашивающим адвокатам-следователям в качестве тренировки в губошлёпстве для её счастливца-мужа.

Клинтон – первый президент после Кеннеди, у которого оказался хуй. Кеннеди имел множество наложниц и в открытую имел не то что какую-то девчонку из обслуги, а Мерэлин Монро – первую звезду Америки. Он жил жизнью человека у власти, дающей множество женщин, и это считалось, как и должно быть, подобающим. Народ не смел поднимать рыло от корыта и лишь хрюкал от радости за своего любимого президента.

Джонсон, Никсон, Форд, Картер, Рейган, Буш страдали атрофированной сексуальностью. Когда Картер признался Плейбою, что его посещают похотливые мысли (не связанные, естественно, с женой), американское фарисейство пожурило его за мысли, но оставило в покое, поскольку духа на что-либо кроме мыслей, у него не было. Рейган был настолько повязан с Нэнси, что они были как сиамские близнецы, она держала его хуй на поводке и у него чисто физически не было возможности распорядиться им на стороне в те редкие дни, когда он срабатывал. Буш – это классически бесполое существо, выглядящее безбородым мальчиком на фоне своей скукожившейся жены.

И вот явился замечательный во многих отношениях президент-мужчина, полный сил всяческого рода, включая и сексуальную. Но время, когда он появился, было отравлено всеамериканской мужской слабиной.

Способность к рискованным решениям, творческое отношение к проблемам, сила и высота духа правителя тесно связаны с активностью его сексуальной жизни, которая во многом определяет его остальные качества. Учёные да историки понаписали книг о выдающихся людях, которые в своих сексуальных желаниях были такими же выдающимися. Более того, осмелились признать, что незаурядность духа и сексуальной активности взаимосвязаны.

Подрезав, ограничив, запретив творчество в сексуальной жизни лидеру страны калибра Клинтона, общество пытается заставить его стать воплощением опившегося пивом разжиревшего американца, сидящего у телевизора, жрущего чипсы и дрочащего на порнографию. Во имя мнимого, не существующего на деле равенства, американское общество хочет пригнуть своего лидера к уровню обыкновенного человека толпы, которого жена шпыняет за взгляд, брошенный в сторону другой женщины.

Цель нынешней самоубийственной морали американского общества – кастрировать выдающихся людей, чтобы они отражали состояние народа, которым они правят.

Исход ситуации с президентством Клинтона определит будущее Америки. Если Клинтону не дадут допрезидентствовать свой срок и заклюют, то с этого момента вконец выхолощенный дух Америки приведёт к распаду страны. Жизнь начнёт трещать по всем швам: экономическим и политическим, ибо в такой атмосфере будут способны функционировать только бесполые лидеры, не производящие живых идей.

Оскопление лучших производителей обрекает всякое стадо на вымирание.

февраль 1998

 

«Томление о Тямпе», или утомление от тяп-ляпа

Константин К. Кузьминский.

«Стансы к Лангусте или Томление о Тямпе». Полуподвал. Брайтон-Бич 1989, 93 стр.

Константину Кузьминскому почти полвека и стихов он написал множество, судя хотя бы по тому, что все стихи, собранные в рецензируемой книге, взяты из нескольких неопубликованных книг.

Но только в этом, 1989-ом году Кузьминский издал свою первую книжку стихов. Возможность издать свой сборник была у него давно, но Кузьминский занимался другими: издавал друзей-поэтов, писал о них статьи, иногда восторгался, но в основном хаял, не забывая однако же перепевать одни и те же факты из собственной биографии.

В своей девятитомной Антологии Современной Русской Поэзии Голубой Лагуны Кузьминский там и сям, к месту и не к месту, вставлял свои стихи, избегая из не присущей ему скромности помещать себя в отдельную главу, как он это делал с каждым поэтом.

В публикации других крылся не столько альтруизм Кузьминского, сколько точное понимание того, что только своим поэтическим талантом он не сможет вызвать интерес. А сделав ставку сразу на всех известных ему поэтов, то есть напечатав всех без разбора, как он это и сделал в Антологии, хоть один да станет знаменитым, и тогда имя составителя и комментатора неизбежно запомнится.

Но вот, наконец, Кузьминский собрался духом и издал первую книгу своих стихотворений и поэм 1986–1988 годов. Но тут же он добавляет «и протчее разных лет». Так что там есть стихи 68 года и 79. А значит, можно полагать, что он выбрал лучшее из своего поэтического наследия или, во всяком случае, самое характерное.

Человека встречают по одёжке, а книгу по обложке. На её лицевой стороне изображено некое насекомое и пьяными буквами набрано название. Первая мысль, которая пришла мне в голову, что произошло кафкианское превращение Кузьминского в таракана: но взглянув на заднюю сторону обложки я опознал те же знакомые черты, весьма уже расплывшиеся, но в том же полулежаче-полунагом состоянии.

Одна из целей жизни Кузьминского – разить людей своей наготой. Непосвящённый читатель может подумать, что ему есть чем похвастаться. Но, увы, на обложке красуется Кузьминский с дряблой старушечьей грудью, но зато с пистолетом в руке и словом «Анархия», намалёванном на стене позади него. Что ж, все поэты любят выкобениваться, изгиляться, выпендриваться, но в литературе они остаются не благодаря фокусам, которые они вытворяют, а из-за своего поэтического таланта, если таковой у них имелся. Маяковский, например, шокировал слабонервных жёлтой кофтой, Есенин носил морковку вместо платка в нагрудном кармашке пиджака. У Кузьминского же своя торговая марка – он кажет невзыскательным зрителям свои телеса. Как говорится – «на здоровье». Но посмотрим, что за поэт Кузьминский:

Книга открывается следующим стихотворением 1968 года:

Это стихотворение обладает одним неоспоримым достоинством – оно короткое. Остальные стихотворения, увы, уже не радуют читателя такой лапидарной идеей и незамысловатой формой.

Последующие четыре страницы Кузьминский заполняет фразами из Дюма, которые представляются поэту сексуально двусмысленными. Но чтобы избавиться от двусмысленности он вставляет две своих строчки, где с помощью мата растолковывает всё раз и навсегда. Какое отношение это имеет к поэзии – одному Кузьминскому известно.

Но вот наступает пора для собственного творчества, причём зрелого, помеченного 1980 годом. Вот образчик:

Так, читая страницу за страницей, приходишь к выводу, что наивысшее достижение поэзии Кузьминского – это удачный каламбур. В основном каламбуры встречаются в названиях стихотворений: Шерше la Круч в поэме о Шершеневиче, писанной под Кручёных, или Трупик Раком из Г. М., обыгрывая название Тропик Рака Генри Миллера.

Появляются каламбуры и в стихотворных строчках:

или такой «перл» о кораллах:

Но за редким исключением, когда получается каламбур, в остальном подавляет безмерная нудность вроде:

и далее:

Все стихи Кузьминского имеют пространные посвящения или являются посланиями кому-либо. Этот штрих лишь подтверждает болезненный страх Кузьминского оказаться лицом к лицу с собой, что необходимо для каждого человека, а тем более поэта. Убегая от себя, Кузьминский спасается компиляцией (Хлебников, Кручёных и пр.) и литературными реминисценциями. Чувствуя свою поэтическую немощь, Кузьминский тем не менее жаждет самоутвердиться. И делает он это за счёт других. Как животные отмечают свою территорию, мочась и испражняясь на её пограничных местах, так Кузьминский обозначает собственную особу, «лая на слонов» и на всех тех, кто почему-то неугоден его персоне. Он сквернословит в рифму и не в рифму на Солженицына, Козловского, Лимонова, Камянову, Толстого, Генделева, Каганскую, И. Зунделевич, И. Бродского, Шарымову, Никонову, Довлатова, Армалинского и других.

Тот факт, что только теперь Кузьминский издал свою первую книгу стихов, говорит вовсе не о его требовательности к своему творчеству. Высшее проявление поэтического вкуса Кузьминского до сих пор проявлялась именно в том, что он воздерживался от публикования книги своих стихов. Хоть в этом он был поэт. После издания книги весь поэтический ореол Кузьминского окончательно развеялся и перед нами предстал обыкновенный шкодливый, неряшливый юродивый.

Нечто подобное случилось и с его фаворитами – Ленинградскими поэтами Ширали, Охапкиным и многими другими, чью «гениальность» Кузьминский пел на страницах своей Антологии и где придётся. Но чуть они вылезли из романтического подполья на свет Божий, как сразу обнаружилась их поэтическая заурядность.

Самой своей большой поэтической заслугой, которой Кузьминский хвалится при всяком удобном и неудобном случае, является то, что когда-то в древности он якобы внёс поправку в какую-то строчку Иосифа Бродского, и которую тот якобы принял. Эта акция так возросла в цене после присуждения Бродскому Нобелевской премии, что Кузьминский явно почувствовал себя миллионером от поэзии и издал собственную книжку.

На обороте титульного листа после значка © напечатано: «1989 г. Папы Римского». Не оттого ли Кузьминский игриво приписал копирайт Папе Римскому, что он всегда претендовал на роль Папы в современной русской поэзии, или оттого, что нынешний Папа Римский в начале своей карьеры пописывал нечто заурядное, как и Кузьминский?

1990

 

Бобышевизна

Построчный комментарий к Бобышеву, человекотексту

[85]

Журнал Октябрь. 2002. № 11

Бобышев раскололся и стал давать показания под пытливым любопытством почитателей Бродского. Не выдержал боли соблазна. Написал Бобышев книгу воспоминаний-объяснений-признаний под названием Я здесь, и все сразу поняли, что настоящее название этой книги «Бродский здесь», и потому бросились её читать.

У названия имеется подзаголовок «человекотекст», который без обиняков отождествляет автора с его текстом. А поэтому, разбирая текст по косточкам, я невольно и автоматически разбираю самого Бобышева, а заодно попавших в текст Басманову с Бродским.

С Бобышевым я лично не знаком, за исключением одного характерного письма, которое приведено в Парапушкинистике. Как я писал в General Erotic № 36 (см. Секс в поэзии Бродского в томе Что может быть лучше?), с Бродским я тоже лично знаком не был. О Басмановой же я знал только по стихам Бродского, да теперь по описаниям Бобышева.

Бобышеву свой приговор я давно вынес – талантливый поэт, каковых немало. Природа чрезмерно щедра, избыточна в производстве поэтических талантов, что стало особенно очевидно последние пятнадцать лет.

Самостоятельного литературного явления проза Я здесь, по-моему, не представляет. Только из-за Бродского я взялся за её чтение, пропуская раздутые мелочи и стремясь к концу, где Бобышев с гордостью величает себя «Соперником Бродского».

Мне показались интересными две психологические темы: любовная геометрическая фигура под названием «треугольник», который я вижу в других геометрических терминах: «два угла и круг», а также причина написания книги Бобышевым, которая является разоблачительной для самого Бобышева, тогда как он тщился разоблачить Бродского.

Как вы можете легко догадаться, меня прежде всего влекли «сальные подробности». Способ их изложения меня возмущал, обозлевал и заставил взяться за комментарии. Вот они:

Иосиф стал показываться тогда с Мариной…

А почему «показываться», а не «появляться» или ещё что-то повествовательное? Как отмечалось выше, Бобышев – талантливый поэт, а значит, цену слову знает. И выбирает слово неслучайно. Решил он начать с саркастическо-пренебрежительного.

А дальше уж совсем злобно:

Иосиф на языке зверюшек и земноводных старался показать их близость, она, наоборот, свою независимость.

Да не оговорился Бобышев, теперь уж точно видно, что до сих пор зол он на Бродского, горит, перегореть не может. Но ему-то на Бродского за что злиться? Ведь не он увёл у Бобышева невесту. Однако причины есть, и они станут лезть из каждой строчки. Кстати, сам по себе процесс увода невесты вполне нормален, тем более если

Да и сама невеста не пустое место, а как-никак человек женского рода и может сама решать с каким самцом ей быть. Вполне возможно, ей хотелось иметь двух одновременно или попеременно, почему это запрещается женщине, которая в открытую заявляет, что не хочет замуж. Это вам не мир животных, где два самца рогами друг друга бодают, а самка покорно ждёт сильнейшего. У человеков в середине 20 века сплошь и рядом женщина сама решала, как распоряжаться своим телом. В данной ситуации важно не как вела себя Басманова, а как себя вели юные мужчины. А они вели себя как собственники, из чего они изо всех сил делали поэзию.

Самое для меня интересное теперь было бы прочитать что обо всём этом написала бы сама Басманова…

Но дальше.

Басманова, утверждает Бобышев,

огромного впечатления на меня она не произвела, хотя я настолько запомнил ее облик, что и описывать незачем.

Почему же незачем, что за эгоизм: сам запомнил, а читатель что? Я например, журнальный вариант читал, а в книге, говорят, её портрет имеется. Всё остальное, о чём Бобышев пишет, он ведь тоже запомнил и про всё про это ведь не говорит же, что незачем, а всё-таки описывает. За что ж девушку обижаешь? Но через пару строк Бобышев перестаёт ломаться и всё-таки даёт небрежное описание её

в общем-то, миловидной внешности.

Короче, для Бобышева поначалу якобы безразлично, что есть Басманова, что нету.

Но через несколько страниц и дней происходит нечто чрезвычайно возвышенно-поэтическое – Бродский показал ему свой масляный портрет Басмановой, и Бобышев прозрел:

и я вдруг увидел ее красоту. Мне захотелось поцеловать эти губы.

Хорошо, «эти губы». А те, живые, реальные губы, тоже захотелось поцеловать или те мы не целуем?

Вот она сила искусства! Желая эдаким способом показать утончённость своей художественной натуры, возгоревшейся от картины, но оставшейся равнодушной к презренной реальности, Бобышев таким образом делает великий комплимент ненавистному Бродскому. Получается, что Бродский был не только гениальным поэтом, но и, со слов Бобышева, гениальным художником, раз он своим искусством смог открыть глаза «конкурирующей фирме» на красоту своей девушки и вызвал в Бобышеве желание губных поцелуев.

Басманова женским чутьём почуяла завитавший поцелуй и

Внезапно позвонила Марина откуда-то поблизости из уличного телефона, попросилась зайти.

Бобышев не рассказывает, откуда у Басмановой взялся его телефон. Видно, она безумно влюбилась в него с первого взгляда и выпросила его телефон у Бродского. А скорее всего Бобышев успел обеспечить её своим телефоном. Итак приходит женщина, которую хочется целовать в губы, теперь уже признано красивая. Приходит в крохотную комнатку. И с этого момента мы начинаем знакомиться с гигантским джентельменством Бобышева:

Я посадил ее за стол, сам сел на раскладушку…

Нормальный мужик, вроде Бродского, сразу бы её на раскладушку – спрашивается, для чего ещё пришла женщина? Лясы точить? Нет, ей хочется свеженького, и Басманова делает Бобышеву ещё одну подсказку – просит закрыть дверь в комнату, чтоб не мешали.

Дверь в кухню оставил открытой, закурил. Нет, она попросила закрыть дверь.

И тут поэт прошляпил:

предложил девушке прогуляться.

Будь Бобышев прозаиком, а не поэтом, то обязательно бы попытался поцеловать, что ему так захотелось намедни.

Но если всё это было действительно так, представляю с каким презрением Басманова думала об этом «джентльмене», как всякая женщина – об испугавшемся взять её мужчине. И думаю, что многое в её последующем поведении по отношению к Бобышеву было местью за такое унизительное для любой женщины «джентльменство». Бобышев всячески напирает на то, что никаких попыток воплотить свою поцелуйную мечту он не делал прежде всего, потому что он поэт, а во-вторых, потому что она – невеста Бродского. Вот почему он держал Басманову на строгой интеллектуальной диете:

Разговоры с ней мне были интересны, даже захватывающи, хотя мы касались абстрактных или, можно даже сказать, метафизических тем.

Затем Бобышев не замедлил сочинить поэму и посвятить её

моей нежноликой собеседнице и Музе.

Тут возникает вопрос – чьей?

То есть Музе его или Бродского? Вопрос, прямо скажем, неправомерный – Муза-то не невеста и одновременно вдохновляет всех разом. Но для Бобышева важно доказывать, что она Муза вовсе не Бродского. И делается это так. Во-первых, хотя

они появлялись действительно вместе, как пара, и он уже посвятил ей несколько значительных стихотворений. Но – по крайней мере тогда – не любовных!

И во-вторых,

И она держалась независимо: вот ведь, звонила, заходила ко мне сама, – очевидно, ни перед кем не отчитываясь. Она даже подчеркивала свою отстраненность…

Да почему эта лобово-дипломатическое «ни перед кем», почему прямо не сказать «не отчитывалась перед Бродским»?

Но главное – отстранённость, опять-таки от Бродского во имя доступности для прочих. То есть для Бобышева.

Бобышев, как припев, повторяет тему независимости Басмановой от Бродского, что делает ей только честь – действительно крепкая женщина.

– Я тебя провожу, да? – обратился к Марине Иосиф.

– Нет, я пойду сама и чуть позже.

…Между тем наша отдельная дружба с Мариной продолжалась, встречи были вполне непорочны, хотя и галантны. Мы бывали на выставках и концертах, много гуляли в моих местах на Песках или в ее, в Коломне, порой вместе рисовали.

Галантный – это значит «изысканно вежливый», «любезный». Почему же «хотя и галантны», отчего противопоставление непорочности и галантности? Нормально было бы: «отношения были непорочны и галантны». А то получается так – хотя она не давала, но я за это ей не хамил. Опять-таки зияет «джентльменство» Бобышева.

Особенно трогателен перечень непорочных и в то же время высоко интеллектуальных развлечений. А как проникновенно сказано «порой вместе рисовали»!

Для меня всё это звучит предельно фальшиво и по сути, и по отбору слов. Если ты действительно проводишь столько времени с очаровавшей тебя женщиной и не лезешь к ней в трусы – то какой ты после этого мужик? Тем более Бобышеву тогда было не 19, а целых 27, да и в ловеласах числился. А если лез, и она не давала, то так и скажи. Но он здесь тоже джентельменничает, тоже мне «поклонник молодеющей звезды» (см. ниже о стареющей).

Вдоль фасада была пущена лепнина: чередующиеся маски неясного аллегорического смысла. Я читал их как ужас и сладострастие, ужас и сладострастие, но это ничего мне не объясняло и ни во что рифмованное не складывалось. В пушкинское время на этаже были танцевальные классы, и то-то он пялился сюда на балеринок от Всеволожских: ужас и сладострастие; а до эмиграции в этой квартире жил Александр Бенуа. УЖАС от сладострастия!

Эротического философа из Бобышева никак не получается. В его случае философия и поэзия разделены огромной канавой. Ужас при сладострастии возникает лишь при импотенции, во всех остальных случаях сладострастие сопровождается восторгом. Без всякого ужаса. Такое Бобышеву надо бы знать.

Следуя этому стиху и воспоминаниям Бобышева – таким испуганным «Ах, нет!» наполнены его первые встречи с Басмановой, которая всячески показывает свою готовность, а Бобышев касается её только своим голосом, то есть баснями кормит.

Наши общения с Мариной, и так дистиллированные, не замутнялись никакими ухаживаниями и как будто собирались остаться надолго в состоянии бестелесного и восхищенного интереса друг к другу.

Дальше в качестве доказательства следуют перечисления книг, которые Басманова дарила Бобышеву, на одной из которых была надпись:

Моему любимому поэту. Марина

С такой безымянной надписью Басманова могла подарить эту книгу и Бродскому и кому-либо ещё по её сексуальному предпочтению! Но Бобышев не заметил отсутствие своего имени в надписи, сразу приняв на себя звание «любимого поэта». А ведь могло быть, что Басманова сначала подарила эту книгу Бродскому. Тот на неё за что-то рассердился и бросил ею в неё. Она её подняла и подарила Бобышеву.

И вот тщательно отцеженная последняя капля, которой Бобышев умывает руки, чтобы стать чистым любовником, то есть любовником с чистой совестью:

Где-то на Литейном <…> Иосиф оскорбительно обозвал меня.

Я мысленно занес руку для ответа, но сознание, в котором еще возвышались понятия: Поэзия, Слово, Бог, – удержало ее.

Я перешел на другую сторону и посчитал себя свободным от каких-либо дружеских обязательств.

Что же это за такое страшное обзывание, которое сразу так удобно освобождает от каких-либо дружеских обязательств? Вроде бы и откровенничает Бобышев, взял бы и рассказал какой Бродский плохой, какими ужасными (и конечно же, несправедливыми) оскорблениями тот бросался. Назвал бы эти оскорбления, чтобы мы вместе с Бобышевым возмутились Бродским? Но нет, умалчивает Бобышев и вовсе не из деликатности, а потому, что явно в этом обзывании что-то очень правдивое было, раз его это так задело.

А быть может, наоборот, ничего особенного Бродский не сказал, а Бобышев ухватился за «оскорбление», как за предлог, чтобы гордо обидеться и развязать себе руки для прихвата Басмановой.

Но какова фраза: «какие-либо дружеские обязательства»?! В чём эти дружеские обязательства состояли? Помогать в беде? Давать деньги взаймы? Нет, под этим торжественно обтекаемым благородным выражением Бобышев имеет в виду: «можно бабу брать». А судя по описаниям Бобышева, Басманова сама под него напрашивалась, и он, держась за дружбу с Бродским, играл в святого Иосифа, сопротивляясь соблазну. Но тут, его Бродский обозвал – и сразу дружба похерена, а раз Бога ли, Дружбы ли нет, то – всё позволено.

Так из друга Бродского Бобышев с великой радостью переродился в его соперника. И столько удовлетворения у него по этому поводу произошло, что он даже главу назвал Соперник Бродского. Это звание для Бобышева представлялось на уровне тогдашнего «Герой Социалистического Труда», а теперь это звание выводит его в ряды «Классиков Русской литературы».

Такая же бесконечно малая достоверность вылезает из описания причины его разрыва отношений с женой. Жил себе Бобышев, читая дамам стихи, совершено с ними не ебясь, потому как

никчемность глагольной рифмы (единственный порок моего тогдашнего поведения),

те писали ему невинные записки, а его жена нашла их, невинных, в мужнем кармане.

…полезла Натаха-таки лапой своей (в этой «Натахе» с «лапой» – ух как светится неприглядность Бобышева. – М.А.) по моим карманам, обнаружила нежные письма – и:

– Что это?!!

– Да как ты смела залезть в мои карманы?!

– Так! Прочь из моего дома!

– «Твоего», не нашего? Ну это все! Ноги моей…

Ушел.

Да не просто поссорился, а потом вернулся. Нет. Он позже объявляет,

что к Наталье я больше не вернулся.

Как легко он раздружился с Бродским, с такой же лёгкостью он порывает с женой. Либо опять-таки не договаривает и утаивает.

Марина захотела встретить двенадцать ударов со мной, а когда я легко сказал: «Ну конечно», переспросила уже со значением, (она всё боялась, что он опять потащит её не в постель, а на улицу гулять. – М. А.) и я опять согласился.

А ведь не пояснил, что согласился только при соблюдений условий «непорочности, но галантности». Ан не получилось, святого Иосифа-Бобышева соблазнила-таки невеста Иосифа Настоящего. И вот, курантит Новый год:

Мы остановились, я поцеловал ее, почувствовал снежный запах волос. Вкус вошел в меня глубоко да там и остался.

Но какой же всё-таки поэт-романтик Бобышев: это ж надо – «снежный запах волос» преобразуется во «вкус». Снега что ли? И завернул-το покрасивше про «глубоко вошёл», да не говорит куда и по какое место. Дальше ещё романтичнее, до патоки. Баба хочет, предлагает, а мужик выпячивает грудь, перебирает ножками и пыжится, хочет всю ответственность на неё свалить:

– Послушай, прежде чем сказать ритуальные слова, (это какие? «пошли в ЗАГС»? или «ты куда хочешь»? – М. А.) я хочу задать вопрос, очень важный…

– Какой?

– Как же Иосиф? Мы с ним были друзья, теперь уже, правда, нет. Но ведь он, кажется, считал тебя своей невестой, считает, возможно, и сейчас, да и другие так думают. Что ты скажешь?

– Я себя так не считаю, а что он думает – это его дело…

«Я себя так не считаю», – значит, она свободна, и этого достаточно. Я произнес те слова, что удержал на минуту, услышал их в ответ, и мы стали заодно.

То есть: пароль «я тебя люблю» и отзыв «я тебя тоже» – так, что ли? А без этих слов ни за что бы штаны Бобышев снимать не стал. Каков принципиальный и бесстрастный влюблённый. Всё рассчитал, проверил, заверился «свободой» женщины. Прямо настоящий стряпчий, а не пылкий поэт. Но всех этих заверений ему мало. Он ещё решил проверить с другой стороны, со стороны общественного мнения:

– Но ты понимаешь, что теперь весь свет может против нас ополчиться?

Эти «алики-галики» – весь свет? Тебе они так нужны?

– Нет. Если вместе, так ничего и не нужно.

Ещё раз убеждаешься насколько женщина нормальнее мужчины, тем более поэта, тем более Бобышева. Она хочет ебаться с кем ей нравится, а эти, что с яйцами, – им бы верность, им бы дружба, им бы пострадать душой, из-за того, что женщине надо больше, чем один скоропортящийся хуй.

Однако в отличие от моей подруги я за «галиками» признавал их большую, даже неограниченную и безнаказанную возможность вредить за спиной, мазать, гадить, чернить и плевать, сплетничать и клеветать, приклеивать ярлыки, вешать собак, подкладывать свиней и еще многое-многое что.

Никак не могу понять, что это за тайны мадридского двора, полного ужасающих сплетен высокопоставленных придворных? Да кто-такой Бобышев? Инженер-поэт. Если он считает себя хорошим поэтом, то почему какие бы то ни было сплетни могут его волновать, что это за великосветские шашни и какой такой его карьере может повредить пересып со свободной женщиной, на свободу которой посягал Бродский? Причём в то время не Нобелевский лауреат, а такой же по социальному положению «никто», как и Бобышев. Ах-ух – в их компашке пойдут сплетни? Либо Бобышев чего-то снова не договаривает, либо любовь его ничего не стоит, если он всё пятился да взвешивал, да опасался.

Поэты, насколько мне известно, бросаются в любимую сломя голову? Какой же ты поэт, если всё просчитываешь? Что это за суета вокруг дивана, тогда как на этом диване надо оргазмы считать? И вот после пересыпа с Басмановой благородный Бобышев идёт торжественно к Бродскому, чтобы сказать опять-таки омерзительно помпезно:

– Не хочу, чтоб ты услышал это от других в искаженном виде, но у меня произошли некоторые перемены, которые, вероятно, (почему же «вероятно», тогда как «наверняка»? – М. А.) касаются и тебя. Они заключаются в том, что я связываю свою жизнь с Мариной.

– Что это значит?

(Бродский же, являясь великим поэтом, не терпит экивок и мелкотравчатой чепухи.)

– Это значит, что мы с ней теперь вместе.

– Ты что, с ней спал? (Бродский всегда берёт быка за рога и потому он никогда не был рогатым, даже, когда Бобышев спал с Басмановой. – М. А.)

– Ты же знаешь, что я на такие вопросы не отвечаю. Я связываю свою жизнь с ней. Жизнь, понимаешь? (Вы посмотрите на этого народовольца, ах «не отвечает», он только жизнь связывает, а вязаться-то – это значит ебаться. Связывает с ней жизнь мирским узлом. – М. А.)

– Но ты с ней уже спал? (Бродскому не до Бобышевской ерунды, и он требует сути. – М. А.)

– Спал – не спал, какая разница? Мы теперь вместе. Так что, пожалуйста, оставь ее и не преследуй.

(Ах разницы нет? А сам-то сколько примерялся, сколько вопросов перезадавал, прежде чем спать начать. А теперь преследований запужался, в одиночку хочет свободную женщину иметь. Нет уж, будь готов к параллельным мужчинам.)

– Уходи! (Надеюсь, что Бродский выразился более направленно. – М. А.)

– Да, я сейчас уйду. Хочу лишь сказать, что помимо личных дел есть и литература, в которой мы связаны и где мы с тобой – на одной стороне.

Бобышев просто умирает, как хочет предстать благородным, а предстаёт бестактным занудой.

Какая там литература! Я для него стал существовать в лучшем случае лишь как предмет, препятствующий ему встречаться с Мариной.

Бобышев считает, что если Бродскому было наплевать на него, то это значит, что Бродскому было наплевать на всю литературу. Из этого следует, что Бродский плохой литератор. Уж во всяком случае хуже, чем Бобышев, которому даже в процессе ебли на литературу не наплевать. Бобышев сразу засобирался жениться на Басмановой, которая вовсе не собиралась ни за кого за муж. Поистине незаурядная женщина!

Марина не собиралась это даже обсуждать, – Иосиф, оказывается, ей уже надоел с предложениями. Ах, вот оно как!

Что значит – «оказывается»? Ведь когда в первый раз сближались сам Бобышев осведомлялся, как же так, ведь Бродский «считал тебя своей невестой». А как можно считать невестой, не делав предложения? Описывает он эту само собой разумеющность только ради того, чтобы пнуть Бродского фразой «надоел с предложениями».

Далее ещё попытка лягнуть – хорош наш романтик Бобышев, защитник женской чести и интимности ебли.

Вдруг он мне позвонил: надо поговорить. Когда? Сейчас. Где?

В саду у Преображенских рот… Я ждал и думал: что ему надо? Разговоров? Вряд ли… Будет угрожать, а то и действовать? Вполне возможно. Моя требуха, проткнутая когда-то бандитской заточкой, предупреждающе заныла. Все же надо выстоять. Да и не поднимется рука у него, у истерика… (вот в чём дело, Бродского нужно назвать «истериком». – М. А.)

Явился. Мрачный, но никакой истерики. Его вопрос меня удивил своим зацикленным упорством:

– Ты уже спал с Мариной?

(Ну если не истерик, то зацикленный. Бобышев делает вид, причём гнусный, будто не понимает, что именно на этом «спанье» и строятся отношения мужчины и женщины, и что Бродский не выкобенивается в джентльмена как Бобышев, а требует сути.)

– Я же говорил, что на этот вопрос не отвечаю. (Это он изо всех сил защищает честь и достоинство Басмановой. Бобышев в своей инженерской конторе явно обязался следовать тогда популярному моральному кодексу строителя коммунизма. – М. А.).

– Но ты с ней спал? (А Бродскому на всё наплевать, кроме сути. Вот почему Бродский был велик, а Бобышев – бобик, лающий на слона. – М. А.)

Отказываюсь разговаривать.

Он смотрел на меня, я на него. Наконец я развернулся и ушел. Что все это значило?»

Действительно – что бы? Прямо триллер да и только. Что за дурацкий вопрос? Это значило, что Бродский хотел узнать, спал ли Бобышев с Басмановой или нет – и всё. Для Бобышева этот вопрос, конечно, представлялся третьестепенным – для него самое важное было, что Басманова считала его поэтом, причём любимым.

Марина замкнулась, перестала мне звонить, а телефона там не было.

Да чего замыкаться-то? Что Бродский и Бобышев – единственные в мире мужчины для красивой и умной женщины? Откушала Бобышева и набила оскомину, вот и все дела. Для меня остаётся непонятным, почему из-за его связи с Басмановой все поголовно ополчились на Бобышева – в этой богеме, как говорила вахтёрша общежития, «усе с усеми спять» – ничего в этом необычного нет. Там должна была быть какая-то особая подлянка, о которой Бобышев не договаривает. И когда его общие друзья, с которыми он снимал дачу, попросили его убраться, то всё, что он сумел сказать в ответ – это вялую и совсем не по-Бобышевскому неромантично-непоэтическую фразу:

– Я ухожу. А вы, братцы, не правы.

Бобышев почему-то подвергся повальному остракизму:

оповещалось о некоем моральном ублюдке, истинной любви не знающем, о сексуальном маньяке, зацикленном на половых органах наших с вами подруг, и при этом опять же кивалось все в ту же сторону. И – работало, действовало: все больше профилей я видел на филармонических концертах, все меньше трезвонило мне телефонных звонков…

То есть раньше зацикленность на половых органах Бобышеву легко всеми прощалась, а вот тут единственный раз, когда женщина сама пошла в руки, когда она была вовсе не чьей-то женой, как многие его другие любовницы, и даже не чьей-то невестой (по её собственному утверждению) – именно на этой женщине общественное мнение сломалось и Бобышева все запрезирали. Нет, опять повторяю, – тут должна была быть ещё какая-то подлянка, о которой Бобышев умалчивает.

…но главным и непререкаемым арбитром оставалась Ахматова: примет она меня или не примет? Она приняла, (Ахматова, бывалая женщина, прекрасно понимала, что Басманова поступает вкусно, а самцы пусть дерутся и улаживают вокруг неё свои собственнические отношения. – М. А.) и я читал ей поэму «Новые диалоги доктора Фауста»…

Ахматова выслушала мои «Диалоги» с не меньшим вниманием, чем я слушал ее «Поэму без героя» (Ну вот, сравнялся с Ахматовой – дай пять! – М. А.)

Поэма состоялась.

И – ничего больше. И я уже не расспрашивал, как мне этого ни хотелось. Главное: Ахматова меня и поэму мою подтвердила. Остальное мне было уже не страшно.

А если бы Ахматова сказала: «Поэма – говно.»? То что, утопился бы в Карповке? Или, хорошо, Ахматова сказала, что состоялась. А вот показывает Басмановой, и та говорит: «Поэма – говно.» Так что утопился бы в Малой Невке? А где же романтическая убеждённость в своей гениальности? Убеждённости нет, есть лишь сомнения, которые он развеивает, размахивая руками изо всех сил. Среди новых ненавистников Бобышева был и Андрей Битов.

Бешеная брань и оскорбления сотрясали мембрану несчастного аппарата, завершась патетически:

– Вызываю тебя на дуэль!

По случайности я в этот момент был один в квартире и потому мог дать волю ответному негодованию, которое я подытожил, надеюсь, не хуже:

– Ты для меня и так уже мертв.

Надо же – фразеология: «ответное негодование» и самолюбование собственному якобы остроумию, это вместо того, чтобы лицом к лицу выяснить отношения. А вот с Бродским Бобышев выясняет отношения эрудированно научно-технически с инженерными вкраплениями.

…перед дверью к Басмановым происходило объяснение Иосифа, которого не пускали в дом, с Мариной, вышедшей к нему на лестницу. С моим появлением температура разговора подскочила вверх. Иосиф стал бросать в мою сторону какие-то дежурные безумства (дежурным безумствам храбрых поём мы песню. – М. А.)у хватаясь ладонями за лицо, жестикулируя, как мне казалось тогда, театрально, (а теперь не кажется? – М. А.) для большого зала (что делать, Бродский бросился в Басманову с головой, а не высчитывал каждый шаг, как Бобышев. – М. А.):

– Как ты не можешь понять? Ведь всюду во вселенной есть черные дыры. Дыры, понимаешь?.. И из них источается зло.

А ты, как ты можешь быть с ним заодно?

И тут вступает Бобышев, до сих пор запомнивший дословно свой ответ и, очевидно, считающий его верхом астрономического остроумия.

– Ну про черные дыры слыхали мы все из астрономии. Дотуда просто не доходят радиосигналы, или оттуда не отражаются… Но и помимо этих научных сообщений я догадывался – и описывал это кое-где – о существовании, как я называл их, щелей в мироздании, откуда дуют зловещие сквозняки. Так чем ты можешь меня удивить?

– Хватит! – вмешалась Марина. – Уходите вы оба! Я больше не могу этого слышать!»

Женщина решительно вернула мужчин на землю – Басманова просто умница! Мужчины действительно очухались и дальше пошло литературное:

Она исчезла, захлопнув дверь… Мы с Иосифом мирно спустились и побрели в одну сторону, заговорив, как это ни странно, тоном светским и безобидно-нормальным (заговорил Бобышев, а не Бродский, что характерно, так как Бобышев всё время пытается показать, что он хороший и зла ни на кого не держит, а все несправедливо злятся на него. – М. А.):

– Я слышал, ты был в Москве… Как там все общие знакомые? Что делает Стась?

– Стась?

– Да, Красовицкий. Тебе не кажется удивительным то, что он пишет?

– Нет, все это я тоже могу.»

Ах, вот как! Главное слово здесь «я», а не поэзия, не литература. Я развернулся и пошел прочь, к остановке трамвая.

И опять цеховой поэт Бобышев гордо встаёт на стражу литературы. Ячество, отсутствие ленинской скромности невыносимо для неуверенного в себе Бобышева, тогда как Бродский подходит к литературе профессионально: ему в ней интересно лишь то, что неизвестно, то есть то, чего он не может сделать сам. Уверенность в себе Бродского для сомневающегося в себе Бобышева оскорбительна и невыносима.

А далее – поди разберись, о чём это он темнит, описывая нечто с Басмановой.

Я почти принудил ее к ласке, но получил лишь укор. (Это что за укор? – пальчиком грозила за силой стянутые трусики или укоряла, что у него не встал, или просто не дал ей кончить? – М. А.) Ждали ли мы какого-то чуда, явления, откровения? Нет, этого не было. Был пробравший меня до позвоночника церемониал неизвестно чего (если Бобышеву неизвестно, то как читателю понять, о чём идёт речь? – М.А.), но с великим якобы смыслом – предтеча позднейших «перформансов» (это что имеется в виду – ебля на театральной сцене? – М. А.). Вот разве что меры наших жизней тогда утекали одновременно, одноминутно и вместе…(опять поэзию заладил, осточертело уже. – М. А.).

Самое кульминационное – в описанном Бобышевым вызволении Басмановой из Норинского, где жил в ссылке Бродский. Приехал Бобышев с грузовика на бал:

…Как раз напротив стоит встречный грузовик, а в кузове, я вижу, – Марина! Она и без меня готова уехать, Иосиф в сапогах и ватнике стоит у колеса, провожает.

Выпрыгивая из кабины, я кричу:

– Марина! Вот ты где! Я – за тобой.

И – не слишком ли так уж легко, без усилий? – забираюсь к ней на грузовик.

– Нет! – Иосиф кричит. – Марина, слезай, ты никуда не поедешь.

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Да!

Ну и память у Бобышева – дословно сложный диалог запомнил. В итоге Басманова уезжает с Бобышевым, предварительно шепнув что-то успокаивающее Бродскому, предотвращая приготовления к драке. А надо было перепоручить драку сперматозоидам – от кого ребёнок бы родился, тот бы и победил. В итоге так и случилось – Бродский победил во всём.

Басманова быстро обернула победу Бобышева пирровой и вновь стала общаться с Бродским. Однако любовник Бобышев вдруг понадобился ей как друг. Но ущемлённое самолюбие Бобышева ущемило и влюблённость в Басманову, что выразилось в резкой смене языка повествования: из «снежного запаха волос» в испаренья… да вот, читайте сами:

Вдруг – звонит и врывается ко мне в закут моя лира, мандолина дражайшая, вся в слезах, в испареньях адреналиновых… (сколько уничтожительной издёвки обращено к женщине, честь которой так отчаянно защищал Бобышев, чтобы не дай бог не признаться Бродскому, что, да, переспал с ней. – М. А.)

Что случилось, в чем дело? Оказывается, на четвертом месяце, хочет делать аборт, просит адрес врача или какой-нибудь частной клиники. Но почему же такое решение? Я – против. Если двое хотели сделать ребенка, то надо вынашивать и рожать. (Вот Бобышеву в Америке раздолье среди антиабортовых христиан всякого рода. – М. А.) Нет, она этого совсем не хотела и даже не предполагала, все – едва ль не умышленно – он.

Эх, кабальеро… (эх, сколько фальшивости в этой фразе! – М. А.) Но если она ищет кардинальных решений для этих интимнейших дел, то почему же – ко мне?

Эка выраженьеце выбирает «кардинальные решения для этих интимнейших дел» – слово «аборт» у Бобышева сказать не получается, а получается гадкость. Известно же, что в таких случаях женщина обращается к любому, кто, как ей кажется, может помочь, и один из любовников для этого – самая подходящая кандидатура. Но Бобышев ищет в этом глубинный смысл, особый «знак внимания». Чем дальше, тем больше уязвлённое самолюбие Бобышева жжёт его значительно сильнее, чем его огромная (как он старается показать) любовь.

Нет, опять же ко мне, уже с девятимесячным брюхом (какой ласковый у нас поэт имеется, какие нежные слова для беременной возлюбленной выбирает. – М.А.), и теперь: приму ль я ее навсегда?

О том, что он ей ответил, Бобышев не сообщает, но зато старательно излагает свои фантазии о совместной жизни и своём жертвенном воспитании ребёнка Бродского. Интересно, на что он рассчитывал – что живой отец будет равнодушно отдавать своего ребёнка в руки ненавистного ему мужчины?

Почти заставил себя верить: ее ни за что не примут дома, мы снимем комнату где-нибудь в Лахте или Ольгине, будем работать, растить… Что ж, я и на роль приемного отца, ей полуверя, полуподыгрывая, уже соглашался.

Так что неудивительно, что и сталкивался Бобышев не с мечтой а реальностью:

Бродил около роддома, с чем-то питательно-витаминным в руках туда совался, но нянечки проницательно глянули и гляделками меня отогнали: мол, отец уже приходил, а ты кто?

Естественно, что после выхода из роддома мать и отец стали жить вместе со своим ребёнком. И Бобышев в виде гостя явно представляется в такой ситуации неуместным и, быть может, даже незваным.

Я их там навестил, но усвоил, что мои визиты вносят излишнюю сложность в «легенду».

Так как Бобышев не объясняет, что за «легенду» он имеет в виду, то из его визита сквозит лишь легендарная бестактность.

И я стал туда как-то реже ходить и реже востребоваться, —

сообщает Бобышев.

Так как он совершенно не объясняет обстоятельств его посещений, то мне как читателю преподносится загадка, которую я разгадывать не могу и не хочу, но которая наводит тень на всё, о чём говорит Бобышев. Я могу лишь недоумевать, на каких правах он приходил к Бродскому с Басмановой и их ребёнку: то ли он тайно являлся в часы, когда Бродского не было дома. Мне чрезвычайно трудно себе представить, что при отчаянности и прямоте эмоций Бродского Бобышев являлся дорогим гостем, и все они сидели за столом, попивая чаи и ведя речь о великой русской литературе, пока сын Бродского сидел на коленях у Бобышева и играл с пуговицей на его пиджаке.

Так и во всем повествовании Бобышева, касающемся отношений с Бродским и Басмановой, возможно увидеть только те штрихи, которые Бобышев считает выгодными для себя, а потому связность повествования полностью отсутствует.

Бобышев так определяет Басманову, которая звонила ему среди ночи в Америку.

Вообще для всего ее многолетнего поведения лучше всего подходил образец: убегающее – схватить…!

Ничего удивительного – женщине надо заручиться семенем любого приглянувшегося мужчины: от Бродского она родила, а от Бобышева – нет, вот и оказывала ему знаки внимания в подсознательном женском стремлении родить от всех, кто влечёт.

На этом любовная часть моего расследования кончается и начинается вторая часть, тщеславно-поэтическая – причина написания книги.

Бобышев живёт с незаживающей раной сомнения в своём поэтическом таланте. Эта рана постоянно бередилась неуклонным восхождением Бродского к мировой славе и топтанием на месте самого Бобышева. А когда Бродский, ох, как заслуженно, получил Нобелевскую премию, то это было, по-видимому, исключительно болезненным событием для Бобышева, хотя если он обладал какой-либо дальновидностью, то должен был понять, что благодаря попаданию Бродского в пантеон избранных Бобышева уже невозможно будет забыть, если не за поэзию, то за один лишь факт пребывания при Бродском.

Вся книга полнится самоутверждениями Бобышева, который от эпизода к эпизоду выглядит от этого всё жальче и жальче. Все поэты в той или иной мере поражены кто тщеславием, кто честолюбием. Это неизбывная часть поэтической натуры. У Бобышева же тщеславие доходит до таких огромных размеров, что оно становится мелочным. Объясняется это прежде всего тем, что он по времени и месту слишком близко стоял с гигантом Бродским. Такое тесное соседство лишь делало этот контраст более разительным. А теперь, когда вовсе не надо стоять рядом с Бродским, чтобы убедиться в своём крохотном росте по сравнению с его, поскольку Бродский ныне – везде, теперь Бобышев ставит себя в смешное положение, публикуя свои воспоминания, которые полнятся постоянными обидами, и болезненными ощущениями от своей малопризнанности. От бобышевской непреходящей уязвлённости создаётся впечатление, что он не вырос из тех чувств 60-годов, а духовно остался тем же тщетным «Соперником Бродского».

Поехали с примерами:

Ахматова сказала:

– У меня был Иосиф. Он говорил, что у него в стихах главное – метафизика, а у Димы – совесть. Я ему ответила:

«В стихах Дмитрия Васильевича есть нечто большее: это – поэзия».

Хорошо, погладила Ахматова Бобышева по головке. Доброе слово и кошке приятно. У меня, например, в данном случае сомнения не возникло. Да, поэзия.

Я посмотрел на единственную свидетельницу нашего разговора: сможет ли она возвратить мой дар и запомнить эти слова? Нет, конечно; так и стихи не запомнились, а лишь сор, из которого они выросли.

До сих пор Бобышев мучается, что не было у него шпионского диктофона, на который была бы записана ахматовская пожизненная охранная грамота Бобышеву от всякой невежественной критики. Но так как свидетелей не было, он умирает от страха, что на слово ему не поверят, и стихи его без визы Ахматовой за поэзию считать перестанут.

Те же номера Бобышев выкидывал и с Бродским, используя своё уязвлённое самолюбие, чтобы уязвить перед читателем Бродского.

– Ты, наверное, уже замечал, Ося, что нас четверых (надо ли перечислять? – М. А.) все чаще упоминают вместе с Ахматовой, причем как единую литературную группу. Мне, честно говоря, такое определение очень и очень нравится, и я готов признать себя полностью в рамках, очерченных этим кругом, – назовем его «школой Ахматовой». Признаешь ли ты себя внутри таких очертаний? И, если мы ее ученики, то чему нас учит и чему обязывает Ахматова? Ведь писать стихи мы и так умеем, не так ли?

По сути своей Бобышев – человек группы. Пусть даже это группа поэтов. Самостоятельно он представляет умеренный интерес. А раз группа – значит регламентации, церемонии, обязанности – «чему нас учат», «внутри очертаний», «полностью в рамках» и пр. Но будучи рядом с Ахматовой, а потом рядом с Бродским, Бобышев ощущает на себе блики от их сияния и потому чувствует себя важной персоной и вальяжно выговаривает чепуху.

Видя его внезапное сопротивление моим вопросам и даже желание утвердить себя вне всяких рамок, (а это по-советски коробит Бобышева. – М. А.) я стал загонять его внутрь заданного вопроса:

– Думаю, что она учит достоинству Прежде всего человеческому… И – цеховому достоинству поэта.

– Достоинству? – вдруг возмутился Иосиф. – Она учит величию!

Это явно поцарапало Бобышева, вот он и приводит только те характеристики Бродского, которые с бобышевской точки зрения, являются нелестными. Показательно, что во всей своей книге Бобышев пытается восстановить своё достоинство, пострадавшее от истории с Басмановой и, быть может, ещё от каких-то недосказанных историй. Потому-то «цеховое достоинство поэта» – звучащее пунктом из популярного в те времена «морального кодекса строителя коммунизма» так заманчиво для Бобышева.

Бродский же знает и чувствует своё предназначение и сопутствующее ему величие – именно то, что он видит у Ахматовой и то, что его влечёт к ней как к человеку. Трудно представить, что поэзия Ахматовой была привлекательна для Бродского, когда его восхищение было обращено на диаметрально противоположную поэзию типа цветаевской.

Цель Бобышева в разговорах о Бродском – показать, насколько они разные люди и насколько Бобышев, «разумеется», порядочнее, поэтичнее и умнее. Для Бобышева предмет большой гордости, что он предложил название для поначалу безымянной поэмы Бродского и тот его принял. Так и Константин Кузьминский (о котором тоже пишет Бобышев) распирающе гордится тем, что Бродский принял какое-то его замечание по стиху. Бобышев как бы отмежёвывается от Бродского, но по сути только к нему и жмётся, потому как знает, что без Бродского ему не жить:

И – еще одно характерное разногласие. В очередной раз нашумел на весь свет наш «поэт № 1»: то ли сначала либерально надерзил, а потом партийно покаялся, то ли наоборот, это неважно, важно, что вновь заставил всех говорить о себе. Я сказал Иосифу:

– Чем такую славу, я бы предпочел репутацию в узком кругу знатоков.

Чуть подумав, он однозначно ответил:

– А я все-таки предпочту славу.

И здесь продолжение предназначения: Бобышев остаётся хорошим токарем в своём цеху поэтов, а Бродский вышел из цеховой жизни и заводских ворот на свободу славы. Каждый раз, когда Бобышев пытается показать Бродского в невыгодном свете, всякий раз Бобышев являет загнанное временем лицо завистника.

…заговорили о возвышенном – о вовсе не шутовской, но нешуточной миссии поэта. Я помещал его <…> на самый верх культурной пирамиды, потому что он оперирует словом, за которым есть Слово. А Слово есть Бог.

– Да при чем тут культура? – резко возразил Иосиф. – Культуру производят люди, толпа… А поэт им швыряет то, что ему говорит Бог.

И опять Бобышев рад быть частью чего-то, в данном случае культурной пирамиды, просто выговорил себе самый высокий её кусок. Тогда как Бродский общается с Богом напрямую и питает эту пирамиду откровениями. Бобышева это раздражает, и ему хочется по-советски пристыдить Бродского за высокое самомнение, которое по сути является ясным размежеванием поэта и гения.

В ситуации с роковым фельетоном в Вечернем Ленинграде, где строчки Бобышева приписывались Бродскому, Бобышев начинает суетиться и приговаривать, тогда как Бродский, ощущая явление Судьбы, молча идёт к ней навстречу.

На мой вопрос, что он собирается предпринимать, ответил вопросом:

– Зачем?

– Как «зачем»? Чтобы защищаться. Доказать, например, что стихи – не твои. Я готов свидетельствовать где угодно, предъявить рукописи…

– Дело совсем не в стишках…

Проглотил я и эти «стишки» – надо было договориться о главном.

Да не проглотил вовсе Бобышев, а до сих пор отрыгивает и снова жуёт, обижаясь, что его цеховая поэзия «стишками» названа. А Бродский не боялся свои вещи стишками звать, зная, что как их ни назови, они будут не менее значительными. Бобышев всё тревожится, что от его стишат убавится, если их не называть «стихотворениями».

Бобышев неуклонно стоял на страже «чести и достоинства» Ахматовой. Когда на вечеринке кто-то читает

четверостишие, в общем-то, почти комплиментарного тона про «ахматовских поэтов, поклонников стареющей звезды»,

о, тут что-то Бобышеву кажется гнусноватым. Так и пишет недоумённо «что-то». Поэт, а соответствующую рифму к слову «звезды» не знает. Чтобы Бобышев догадался о ней, чтецу пришлось делать паузу и Бобышев замечает: «все было бы ничего, но мне жутко не нравится эта пауза перед словом «звезда».

И дальше идёт объяснение другу с последовавшим геройским поступком:

…тут паузу кое-кто нехорошую сделал: перед словом «звезда». Надо морду бить. И я влепляю оплеуху Лернеру.

Вот какой герой цеховой поэт Бобышев и защитник старой (без паузы) звёзды.

В Америке

с Иосифом мы не общались, и он избегал пересечений со мной слишком даже заметно. Но однажды я позвонил ему, и мы поговорили по телефону: предмет был выше наших разногласий, поскольку касался Ахматовой.

Бобышев опять нашёл точное и поэтическое выражение для неприятия его Бродским: «наши разногласия». Это надо же так по-дипломатски выразиться?

Ахматова явно была законным и прекрасным предлогом для звонка Бродскому – ведь мог и письмо написать – но хотелось личный контакт установить. Однако в ответ он получил лишь холодную вежливость.

Заканчивает Бобышев воспоминания завистливой шуткой:

Мне живо представилась длинная очередь неустановленных памятников с протянутой потомству рукой – установите! Вот – памятник Блоку, Вячеславу Иванову, Мандельштаму и Ахматовой, да и Михаилу Кузмину… И Клюеву, и Есенину… Даже Тихону Чурилину!

Вдруг впереди всех в очередь становится Бродский.

Памятник Анны Ахматовой (бронзово):

Извините, Иосиф Александрович, вас тут не стояло!

Не понимаю я Бобышевского юмора, а понимаю, что тяжко страдает он от зависти, что Бродскому слава такая выпала, и считает, что незаслуженная, а это лишь возводит зависть в большую степень.

Бобышев полагает, что его верная защита Ахматовой от нападений на неё разных литераторов даёт ему право говорить в анекдоте от её имени.

Но время говорит иначе…

Бобышев до сих пор горит уже не из-за Басмановой, которой он теперь может позволить себе хамить. Горит Бобышев завистью, считая, что его несправедливо обошли славой. Вот и решил Бобышев ославиться и всем выкрикнуть «Я – здесь!». Чтобы его можно было бы осторожно обойти.

Мемуар ахматовской сиротки [87]

Дмитрий Бобышев пишет книгу за книгой своего Человекотекста, а точней – человекотеста. Вот уж третью написал, вязкую и дряблую, как сырое тесто.

Но на третьей книге я убедился, что это не воспоминания вовсе, а фантастика. Причём не научная, а натужная и, как свойственно Бобышеву – вяло-подленькая.

Прежде всего, скажу, что я с Бобышевым никогда не встречался и даже не переписывался. Его попрошайничанье подать ему на пропитание Тайные записки Пушкина и мой отказ давать университетскому профессору книжные милостыни – за переписку считать не приходится, (см. Парапушкинистика. 2013).

Но Бобышев простить это мне не может и, вставая в позу Сальери, капает своим слабосильным ядом на каждого, кто его раскусил: от Бродского – до теперь и меня. Но у меня-то давно выработан иммунитет к любому яду, что очевидно из Парапушкинистики, и я, «резвяся и играя», перевариваю любой яд в питательный юмор.

Главный смысл, повторяю, в том, что я и Бобышев никогда лицом к лицу не встречались. К счастью для Бобышева.

Каково же было моё удивление, когда я прочитал следующее:

Прием состоялся на жилых просторах у Чалсмы, где я увидел даже тех, кто не был на выступлении, и, наоборот, не увидел тех, кого ожидал. В дружественной комплиментарной обстановке легко, хоть и с недоумением, замечались вкрапления неприязни – впрочем, весьма разрозненные. Мне же хотелось, чтоб всем было хорошо от стихов <…>

(Дмитрий Бобышев. Увижу сам: Человекотекст. Кн. 3. Ж-л Юность , 2009. № 10. С. 26. [89] )

Еще одна чуждая фигура вилась средь гостей: молодой человек средиземноморской, а точней – одесской наружности. Обдал меня неприязненным взглядом, как измазал. Я спросил у него:

– Вы, должно быть, пишете… Стихотворец?

– Нет, я бизнесмен.

И – отошел. Но, узнал я, что он все-таки писака, – Михаил Армалинский, поэт в оригинальном жанре, а именно – порнограф. Мистификатор, автор поддельных «Интимных дневников А. С. Пушкина». Ну, и предприниматель чего-то такого по поводу купить и продать.

Чего ему было здесь нужно?..

Назвать меня просто «евреем» или просящимся ему на язык «жидом» христианствующему Бобышеву, раздавленному тремя иудейскими богатырями из сирот-соратников, оказалось не по силам. Да и не по карману. Вот он и решил отыграться на пресловутой Одессе, в которой я, кстати, никогда не был.

Советская душа Бобышева загубила все его имевшиеся поэтические навыки, и поэзия предпринимательства видится ему в прозаических и постыдных для советского человека действиях «купить-про-дать».

В одном Бобышев оказался настоящим документалистом-лето-писцем, а не фатоватым фантастом: я – действительно Порнограф. А точней – Великий Порнограф.

Начитавшись натужной фантастики Бобышева, я теперь легко представляю, сколько вымыслов нагородил этот сирота в первой книге своего теста, посвящённой Бродскому.

Тайна «Бобо» [90]

Из письма Валентине Полухиной после прочтения её статьи «Тайна“ Похорон Бобо”», опубликованной в журнале:

Новое литературное обозрение. 2014. № 2(126)

…Статья убедительная и справедливо вводящая Марианну Кузнецову в открытую биографию Бродского.

Так как Вы мне о ней рассказывали, то для меня этот факт уже не был открытием, что несомненно станет потрясением для многих почитателей Бродского.

Но самое смешное – это гнилостная тяга Бобышева зваться соперником Бродского в литературе и напялить на себя название Бобо под фальшиво благородным предлогом защиты Ахматовой.

Гнуснее человечка трудно придумать. И с такой вот моськой шагающий мимо Бродский, видите ли, соперничал.

Да и по любовной линии Бобышев тоже не мог быть соперником Бродского – это Басманова решила менять любовников для утоления своей здоровой жажды разнообразия или просто жажды, так что как Бродский, так и Бобышев, которые хотели принудить её к моногамии, становятся по-житейски лишь смешны. Здесь, увы, они прискорбно схожи по своему бессилию перед похотью женщины. Они соперничали не между собой, а с самой Природой, и естественно оба проиграли. Впрочем и здесь, можно сказать, что Бродский победил, сделав Басмановой ребёнка. Но победа эта оказалась, по всем соображениям – Пиррова.

Раскрыв тайну, кто была героиня поэмы Бобо, Вы всё-таки не объяснили, что же значит слово «бобо» и откуда оно у Бродского взялось, а лишь допустили, что Бобо возможно связано с детской звуковой манифестацией боли, приняв интерпретацию Лосева.

Мне же представляется, что это было слово, которым в некой интимной ситуации пользовались Бродский и Марианна Кузнецова, о чём никто никогда не узнает, разве что об этом кому-то обмолвилась сама Марианна или сам Бродский. Могу с не меньшим основанием, чем прочие интерпретаторы, а пожалуй – с большим, предположить, что «Бобо» было восклицанием Марианны, при осуществлении с ней Бродским анального секса. И посему Бродский шутливо звал её «Бобо».

Уверен, что если бы моя гипотеза чудесным способом оправдалась, то сразу вылез бы Бобышев и бросился утверждать, что это именно он, кто вскрикивал «Бобо!», когда его оприходовывал Бродский.

 

Научная апология проституции

[92]

Legalizing Prostitution: From Illicit Vice to Lawful Business by Ronald John Weitzer, New York University Press. 2012. 284 p.

ISBN 978-0-81477-054-2

Эти свои строчки я использовал в качестве эпиграфа к своему эссе о святости проституции – Спасительница (см. Чтоб знали! а своим англоязычным друзьям давайте ссылку на перевод . edu/4610618/Mikhail_Armalinsky_She-Savior._Divine_Prostitution).

С полным основанием я могу использовать этот же эпиграф к рецензии о книге, автор которой попытался свою очевидную любовь к проституткам выразить по-научному.

Weitzer начинает со значительной, справедливой и удручающей фразы:

Большинство людей считает само собой разумеющимся, что продажа и покупка секса является позорными, унизительными и вредными…

И впрямь, если говорят о проституции публично, то напирают только на то, что она аморальна и вредна, причём для вящей убедительности приводят её самые омерзительные и страшные проявления в странах, где она запрещена. Но практически никогда не говорят о притягательных сторонах проституции и о её прекрасности особенно в тех странах, где она разрешена, и о пользе, которую она приносит, помимо умиротворения нравов.

Вот Weitzer и взялся за доброе дело – на протяжении всей своей книги он убедительно и научно доказывает, что проституция может быть законной, выгодной и удобной. И заключает книгу конкретными советами, как строить дворцы проституции среди хижин ханжества.

Так как автор книги – американец, то не удивительно, что ситуация на родине привлекает его пристальное внимание. Несмотря на то, что в США последние годы выросла терпимость и народная приемлемость порнографии, гомосексуализма, марихуаны, а также растущего эротизма в СМИ, отношение американцев к проституции остаётся чрезвычайно запретительным и жестоким. Не зря эпиграфом для главы о ненависти и нетерпимости проституции в США автор избрал силлогизм беспощадного, увы, покойного, сатирика George Cariln:

Можно заниматься сексом, можно заниматься торговлей – почему же нельзя заниматься торговлей сексом?

Но ответ на этот вопрос лежит вне логики и потому все труды Weitzer, увы, напоминают метание бисера перед свиньями. Я же буду свиней резать, жарить, варить, тушить, коптить, а потом кушать и угощать ими проституток.

В отличие от спора в области математики, физики и прочих наук, где свою правоту можно доказать с помощью формул, экспериментов и логики, споры о легализации и полезности проституции происходят исключительно в области эмоций и убедить кого-либо с помощью научных исследований и логических доводов абсолютно невозможно. Изменить отношение к проституции можно только, искореняя ортодоксальную религию и заменяя её на религию индивидуальную.

А пока хуже Америки по отношению к проституции – только Северная Корея и главари депутатов Российской Думы.

Несколько лет назад пытались провести закон о декриминализации проституции в Сан-Франциско и Беркли – двух самых либеральных городах либеральной Калифорнии, – но даже там великий американский народ проголосовал за великое надругательство над богоданными желаниями людей и не допустил узаконивания проституции. Что же говорить об остальных штатах?

В Неваде в 1971 году разрешили проституцию за пределами Лас-Вегаса и только в пастеризованных борделях. Сделали это только потому, что на этот раз жадность денег переборола иудео-христианскую мораль. Необходимо было стричь отары, приезжающие в Лас Вегас азартно проигрывать деньги, и нельзя было допустить, чтобы они не транжирили деньги с тем же азартом на дезинфицированных проституток.

Историческая аномалия образовалась было в штате Rhode Island – законотворческое разгильдяйство довело штат до такого уникального состояния, что в нём вообще отсутствовали законы о проституции. Так что если там арестовывали проститутку, то не за её профессию, а за нарушения общественного порядка или за ещё какую-нибудь выдумку. Но в 2009 году один мужик убил проститутку и ограбил другую. И тут моралисты спохватились и дружно приняли закон о запрете проституции. Такой поступок можно уподобить другой любимой американской ситуации: какой-то бандит грабит банк, убивая банкира и избивая бухгалтера, и в ответ на это преступление штат решает закрыть все банки. Кто-то убил проститутку – давайте запретим проституцию. Кто-то ограбил банк – давайте запретим банки. Однако если с банками все понимают абсурдность такого действия, ибо деньги нужны всем, то в с проституцией никто не желает признать, что проститутки тоже нужны всем (см. моё эссе).

Когда бывший губернатор Миннесоты Jesse Ventura, бывший борец и клоун, посмел сказать, что проституция – это совсем неплохо и её надо легализировать, на него набросилась стая собак и стадо баранов и ему пришлось уйти из губернаторства.

А пока идёт охота не только за проститутками, но и за их клиентами. Мужчин сажают, штрафуют, их фотографии вывешивают на интернетовские доски позора.

Справедливости ради надо отметить, что скандинавская часть Европы, которая в начале 60-х прошлого века была лидером в легализации порнографии и свободы сексоизъявления, теперь, по-видимому, под влиянием исламской эмиграции, стала во многом под стать США.

В Швеции с 1999 года наказывают клиентов, а не проституток, так как считают, что женщин надо защищать от мужчин, которые толкают их на проституцию. Женщины – жертвы, мужчины – преступники. Затем подобные законы были приняты и в Финляндии, Исландии, Норвегии.

В 2010 году свободный и бескорыстный американский сайт craigslist был вынужден закрыть раздел erotic services под давлением судов из разных штатов. Ибо теперь имеется новое пугало – sex trafficing, которым стращают всех и вся, и этой фразой очерняют любую форму сексуальной активности: от порнографии и стриптиза до любого вида проституции.

На самом деле, легализация проституции сведёт на нет sex trafficing, утверждает Weitzer.

И вот автор книги задаётся чисто риторическим вопросом – можно ли Америку направить на путь истинный – путь декриминализации и легализации проституции? Для этого он решил сделать выжимку из положительного опыта счастливых стран, где проституция благоденствует, и выложить на тарелочке с голубой каёмочкой и порнографическими рисунками рецепты и рекомендации по выходу на этот светлый путь.

С целью сбора нужных фактов и материалов Weitzer занялся тяжёлой, но благодарной работой – он слонялся по борделям, секс-клубам и ебальным улицам Амстердама, Франкфурта и Антверпена, вёл беседы с проститутками, клиентами, владельцами заведений, но, будучи законопослушным американцем, наверно, ни разу не выеб ни одну проститутку ни даже клиента, не говоря уже о владельцах заведений. Его интересовала только чистая наука, в результате чего получилась весьма познавательная и пропроституточная книга – что крайне редко для американского академического мира, рассматривающего проституцию как нечто, с чем надо непременно бороться, и если не сдастся – уничтожать.

В противовес общественному и академическому мнению Weitzer делает акцент на пользе проституции и чуть ли не необходимости её принятия от всей души. Он представляет проституток не как жертв и падших женщин, а как женщин, наделённых особой силой над мужчинами, которую они высоко ценят и которой умело пользуются. Он приводит интересные цитаты из писаний женщин, изучающих проституцию, и среди них бывшей проститутки Dolores French, которую я просто обязан воспроизвести:

Проститутки – это самые интересные женщины… Они сильнее, умнее, сообразительнее и жизнеспособнее, чем другие женщины… Я пыталась объяснить своей матери, что я занимаюсь этим не ради денег. Я занималась проституцией, потому что я верила в неё, потому что я не думала, что это грязно или постыдно, а наоборот, что это благородно и полезно. Я улучшала жизнь моих клиентов, я возвращала им чувство собственного достоинства и самоуважения.

Проституция даёт женщинам силу и власть – empowerment. Именно благодаря занятию проституцией женщина научилась не давать, а продавать своё тело, а значит, научилась вступать в компромиссы, вести переговоры, то есть порабощать мужчин, и это одна из причин, почему мужчины боятся проституции.

Weitzer сделал таблицу типов проституток и расфасовал их по ценам и по степени эксплуатации третьими лицами и прочим переменным. Вот они, родимые: самые неудачливые – уличные проститутки, потом идут проститутки, работающие в барах и казино, затем – проститутки, маячащие на витринах, за ними – проститутки бордельные, проститутки-эскорт, работающие от компании, и, наконец, независимый эскорт – проститутки работающие только на себя.

Классификация это явно неполная – а где же проститутки, работающие в церквях, в правительстве, в армии, в искусстве, куда делись подрабатывающие студентки и домохозяйки и где-же, наконец, проститутки в супружеской постели?

Но бог с ним, с Weitzer-ом, пусть хоть так – он ведь подробно расписывает специфику работы каждой категории, их преимущества и недостатки, и лакомо обсасывает каждый фактик и детальку из жизни всех типов проституток. А за такое любовное отношение к предмету исследования, можно простить любые недочёты.

Среди несомненных благ проституции автор справедливо указывает, что проституция нередко может служить основой для счастливого брака – так, клиент регулярно проводит время с полюбившейся проституткой, в итоге влюбляется и, верьте – не верьте, женится на ней. Такого рода истории существуют испокон веков и получили воплощение в фильме Pretty Woman\ который стал маяком для проституток всего мира в бурных водах их профессии.

В итоге, научность книги превращается в полезность путеводителя по борделям, саунам, клубам с детальным описанием правил, нравов и обычаев в поведении гостей и женщин в этих заведениях. А также цен. В этом отношении, книга весьма полезна для туристов и для местных неопытных в этом деле жителей.

Weitzer на основе изучения легальной проституции в нормальных странах провозгласил детальные рекомендации (заповеди), на основании которых следует строить счастливую жизнь проституток и их клиентов – то есть всех людей на Земле.

Заповедей не десять, а всего пять, так что следовать им много проще, чем, например, таким библейским как: «Не убий!»

Вот они в кратком изложении:

1. Visibillity (обозримость): проституция не должна мозолить глаза – ей надо сидеть (стоять, лежать) тихо и без шума. Не дразнить гусей. Не делать ярких реклам, не торчать рядом с церквами, школами и прочими добродетельными заведениями.

2. Eligibility (право на занятие проституцией): соплячек не брать, силой не заставлять, борделям покупать лицензию, без предупреждения наезжать на заведения, чтобы проверять, всё ли там как надо. Короче, следить за выполнением разумных правил.

3. Health (здоровье) – заставлять напяливать презервативы, бесплатно проверять на гинекологическую состоятельность – чтобы даже мандовошек не было. И вообще учить, как избегать венерических заболеваний.

4. Rights (права) – запретить дискриминацию, завести проституточьи профсоюзы, не убивать налогами, не избивать кулаками. Защищать от притеснений и оскорблений.

5. Safety (безопасность): отрубать головы тем, кто на проституток с пистолетами, ножами и кулаками лезет, и вообще – на хуй всякую жестокость к девочкам. Сутенёров – к стенке. (Сажать нужно не тех, кто даёт проституткам деньги, а тех, кто отнимает их у проституток.)

Попав в такие райские условия, любая женщина захочет поработать в борделе хотя бы недельку. Не зря термин «working woman» означает не женщину, которая работает, а именно проститутку, тем самым указывая, что настоящая работа для женщины – это прежде всего проституция.

Weitzer подробно расписывает путь возможного ослабления негативного отношения общества к проституции: сначала надо прекратить её считать за уголовное преступление (декриминализация), а затем должна наступить легализация, то есть обеспечение нормальных условий работы проституток и борделей, как любого делового предприятия: получение лицензии, обеспечение безопасности работы и слежение за её качеством, взимание налогов. Автор предлагает юридическую и социальную канву, на которой должны вышиваться узоры платных наслаждений. Главная идея – это поощрять проституцию за закрытыми дверьми борделей, клубов и пр., и в то же время избавляться от уличной проституции, которая уж слишком наглядна, опасна и провокационна. Но автор не желает осознать, что именно уличная проституция есть самая дешёвая, а значит самая доступная для простого народа, ибо она и есть народная проституция. То есть его рекомендации направлены на людей состоятельных и оставляют людей бедных без необходимых им дешёвых проституток на улицах, переулках и площадях с бульварами.

Да и чисто эстетически – нет прекрасней улицы, чем улица, заполненная красивыми и молодыми женщинами, предлагающими себя любому за бесценок. Я не видел более ужасного зрелища, чем улицы Парижа, выскобленные от проституток, краше которых раньше было не найти. А оставшиеся считанные старые и вялые на St. Denis (см. General Erotic № 146) только усугубляют Парижскую уличную безблядность.

Однако пора отдать должное добродетельности этой книги. Впечатления от неё для человека, не знакомого с историей и практикой притеснения и уничтожения проституции, можно сравнить с впечатлением человека, впервые прочитавшем-увидевшем историю нацистского холокоста или советского ГУЛАГа – любой нормальный, порядочный, честный и пр. и пр. человек ужаснётся и возненавидит убийц и преступников, осуществлявших холокост и ГУЛАГ. Так и сердце любого честного и чувствующего человека встанет на защиту проституток и проституции.

Но всегда найдутся типы, вроде иранских лидеров или российских коммунистов, которые будут отрицать холокост и гулаг – наглое отрицание этими подлецами не сдвинуть никакими фактами. Таких людей надо уничтожать, как уничтожают главарей террористов – дронами и спецназом.

Увы, всё останется на прежних местах с максимумом победы (легализацией проституции), которая вовсе не защитит проституцию от террористических актов моралистов и политиков.

Без изменения образа мышления отношение к проституции останется прежним. А нынешний образ мышления, ополчающийся на проституцию, исходит из веры, что сексуальное наслаждение – это грех и грязь. Унижение наслаждения и его произвольное ограничение власть имущими есть основа всех несчастий человечества.

Заядлость и упорство борьбы с проституцией – это ни что иное, как борьба с доступностью сексуального наслаждения. По сути, это всё, что заботит правительства, моралистов, благонравных и пр. – не позволить людям получать наслаждение, разнообразное и доступное. Регулировать нормы наслаждения – вот основная задача любого бесчеловечного государства. Страх перед наслаждением (а значит и перед половыми органами, которые его получают и обеспечивают) – это самая страшная болезнь человеческого общества.

Поэтому речь идёт не о проституции, не о женщине или мужчине, не о притеснении и запретах, а о рационе сексуального наслаждения, который определяет государство. Борьба с проституцией – это перекрытие главного и общедоступного канала, по которому поступает сексуальное наслаждение. И не только преследование проституции, но и борьба с мастурбацией, с неверностью в браке, с еблей несовершеннолетних – всё это есть борьба с доступностью наслаждения. Пока наслаждение трактуется обществом и моралистами как грех, как грязь, и выдаётся как пайка в виде брака и редкой шальной ебли, – до тех пор всё, что связано с наслаждением и его доставкой, будет криминализироваться и подавляться.

В законопослушной Америке ничего не изменится в отношении к проституции, пока не поправят первую поправку к конституции: сейчас она говорит, что нельзя принимать законы, ограничивающие свободу слова. Нужно эту поправку дополнить так: Нельзя принимать законы, запрещающие половые отношения, которые приносят наслаждение всем их участникам. Причём сексуальное наслаждение это может быть физиологическим, интеллектуальным или денежным.

А пока вся надежда только на науку с техникой – на интернет, который сделал бессильным государство в борьбе пока лишь с сексуальными образами (то есть с порнографией). Этих образов наделано столько много, и так легко и бесплатно можно их заполучить, что у моралистов не хватает ни рук, ни сил, чтобы за ними гоняться и уничтожать, и уж тем более – запрещать. Теперь, после успешного размножения образов, наука начнёт множить плоть – она наплодит столько женских (и мужских) красивых тел, предназначенных для ебли, что у моралистов опять не хватит ни рук, ни сил, чтобы противостоять похоти, и они будут со слезами вспоминать о золотых временах, когда проституцию можно было запрещать, а над проститутками и их клиентами – издеваться и истязать их за счёт государства.

 

Об очевидной сути наготы

[94]

A Brief History of Nakedness by Philip Carr-Gomm. Reaktion Books,

London. 2010. 286 p. ISBN 978-1-86189-647-6

Даже в жару, даже дикари и то не ходят совершенно нагими, а прикрывают бёдра из практических соображений – хуем можно легко задеть за колючку и его распотрошить, пизда тоже слишком нежна, чтобы её подставлять под хищную природу, и вообще – это самые важные органы с точки зрения наслаждения и продолжения рода – их надо охранять от нецелевых прикосновений палкой или ненамеренного удара кокосовым орехом.

Если же температура падает, то тогда уже не только бёдра укрывают, но и всё тело. И не в один слой. Всё правильно, так и должно быть – нагота не для шуток, а для дела. А для какого дела? – только обнажающимся женщинам и скурвившимся мужикам якобы непонятно.

Половые органы всегда обнажались и обнажаются лишь для сексуального общения (не считая дефекации и мытья) – ибо тогда одежда и, особенно, на бёдрах, мешает плотному слиянию и, следовательно, – наслаждению. Вот почему нагота прочно связана с любовными ласками и во все времена, кроме недавних, у людей не возникало сомнений в смысле наготы: голая? – значит для ебли, и потому законы категорически запрещали обнажение на людях, а нравственность – даже наедине с собой. Ибо обнажение половых органов в уединении – это приглашение себя к мастурбации, что является грехом в иудео-христианской и в прочих античеловеческих религиях. Недаром же считалось неприличным спать голыми и полагалось натягивать на себя нижнее бельё, пижамы, ночные рубашки и прочий хлам.

Главное утверждение, на котором строятся мои рассуждения. – это то, что суть голого тела – это приглашение к ебле всех, кто его видит или себя – к мастурбации.

Суть-то одна, а интерпретаций наготы – множество. Все они направлены на то, чтобы не заметить или затушевать её суть. Это напоминает джазовые вариации, которые часто доходят до такой степени, что в них полностью перестаёт узнаваться тема. Виртуозность методов ухода от сути и закрывания на неё глаз – одна из главных характеристик человеческой психики. Но я создан для того, чтобы тыкать вас носом в суть, разлеплять глаза и вытаскивать головы из песка.

Итак, женская нагота – это призыв: «Давай ебаться!» Но ей хотят заткнуть рты, и вот как. С недавних пор образовались эстеты, творцы инсталляций, моралисты, модельеры и прочие провокаторы, которые стали публично оголять женское тело всё больше и больше. Женщин уговаривать не пришлось – они только и норовят оголиться среди как можно большего количества мужчин, но при условии, что мужчины не бросятся их насиловать. Однако, чтобы публичное обнажение не дразнило гусей, стоящих объединённо на страже нравственности, государство и церковь, – проповедники наготы, и сами женщины стали пытаться лишить голое тело сексуальной сути и представлять наготу бесстрастной, отвлечённой, не имеющей смысла, не стоящей особого внимания, а главное – не имеющей никакого отношения к ебле. По-видимому, это был в основном неосознанный способ протащить наготу в свободное общественное обращение без наказания и сделать её привычной и безответственной. Другими словами, похоть, которую вызывал вид обнажённого женского тела, решено было придушить, если не до смерти (что невозможно, разве что вместе с самим мужчиной), то придушить хотя бы до бессознательности. До потери сознания (осознания), что голая баба – это призыв к ебле.

Успех в этой области был достигнут огромный. Обнажённое тело стали использовать не по назначению, а для религиозных церемоний, для протеста, для загара, для искусства, для моды и ещё хуй не знает для чего.

Когда перед мужчиной обнажается проститутка, то никто не будет сомневаться, что она это делает для привлечения мужчины к половому акту. Когда на публике обнажается «приличная» женщина под предлогом искусства, то тут на вставших хуй мужчины взирают с укором или вовсе отводят глаза. А сам мужчина погружается в пучину стыда, в отчаянии сжимая яйца в кулаке, чтобы придушить эрекцию.

В то же время мужики полутайно пасутся на всевозможных стриптиз-барах, в которых голое женское тело не представляет никакого иного смысла, кроме сексуального. То есть – как и есть на самом деле.

Факт исключительно и безапелляционно сексуального отношения к наготе, где нет места ни искусству, ни протесту, ни религии, в наше время существует только по отношению к наготе детской: обнажённое тело ребёнка автоматически трактуется как порнография, растление малолетних, криминальное извращение, за что с чувством глубокого удовлетворения единогласно навешивают солидный срок тюрьмы. Причём часто бессрочный, ибо сексуальных преступников продолжают держать в заключении даже после истечения официального срока приговора. Американское общество обустроилось так: если ты убил кого-то, то тебя выпускают из тюрьмы, и часто досрочно, за хорошее поведение. А если ты показал хуй девочке, то тебя посадят за растление малолетних и свободы тебе не видать до конца жизни.

Законодательства во всех странах запрещают появление нагими в общественных местах – это ли не абсолютное подтверждение того, что государство честно и трезво видит в голом теле его сексуальную суть. Стало бы государство так бояться наготы, если бы она была просто эстетична или священна – нет, нагота в общественных местах – это приглашение к ебле в общественных местах, что, по просвещённому мнению государства, является для него смертельной угрозой.

Чем государство нетерпимее к сексу, тем острее реакция государства на публичное обнажение тела, и даже маленькая искра открытого женского тела может вызвать пожар карательной операции (известный случай открывшегося соска Дженет Джексон во время её выступления), – а всё потому, что любая степень наготы правомерно воспринимается государством как призыв к публичной ебле, которая уничтожила бы основы нравственности и порядка.

В отличие от государства, его граждане мечтают о всё большей наготе. Степень приемлемой обнажённости за последнюю сотню лет несказанно увеличилась (по экспоненте, как научно-технический прогресс). Если недавно женщины на пляжах ходили в закрытых костюмах и обнажённый пупок считался неприличным, то теперь повсеместны не только бикини и thongs, но и нудистские пляжи с голыми телами.

Чтобы государство не бросалось бешеной собакой на каждую обнажившуюся женщину и не кусало её за ляжку, хитрые граждане решили (чаще всего сами не осознавая принятого решения и его смысла) замаскировать сексуальность наготы, заговорить государству зубы, успокоить его, уверить, что голые сиськи и не сиськи вовсе, а предмет искусства, протеста или просто естественны, а значит, допустимы для всеобщего обозрения.

Кроме того, демократическое государство слабосильно в борьбе с собственным народом, так что, когда женщины, науськиваемые мужчинами и охваченные собственной жадностью на всеобщее внимание, всё больше и больше выглядят, ведут себя и обнажаются, как раньше это делали только проститутки, государство вынуждено идти на компромисс и позволять женщинам разгуливать в шортах, из которых вываливаются ягодицы, и в маечках, из которых выпирают голые соскастые сиськи. Однако по-прежнему существует черта, за которую государство не позволяет перейти при обнажении в общественных местах: женщина с разведёнными ногами и губами, и мужчины со стоящим хуем, ну и, конечно, сама госпожа Ебля. Здесь гражданам пока не удаётся уговорить либерально-демократическое государство, что это тоже является искусством или хотя бы протестом. Здесь государство и его граждане договорились считать сие уголовным преступлением.

Так как нагота относительна, то повсеместный и неизбежный рост её будет стремиться к своему пределу, никогда его не достигая. А что можно назвать пределом наготы? Тело с содранной кожей? (Шутка.) Нет, я бы называл абсолютной наготой такую картинку (не шутка): женщина с раздвинутыми ногами, с растянутыми малыми губами, где во влагалище светится окровавленный зев шейки матки, и с растянутым анусом, где из прямой кишки выглядывает коричневый кончик. И это зрелище украшает фонтанчик мочи.

Разумеется, государство не допустит до такого предела публичной наготы. Однако бесконечное приближение к этому пределу будет происходить, если экстраполировать тенденцию растущего женского публичного оголения за последний век.

Но пока до этого не дошло – саморегуляция (?) общества осуществляется следующим методом: ослаблением и подавлением сексуальной реакции мужчин на обнажение женщин.

Многим понятно, что напор наготы в современном обществе лучше всего нейтрализовать безразличием к наготе. Задача только в том – как его выработать у пожирающих глазами наготу.

Основной метод заимствуется государством из опыта долгого сожительства мужчины и женщины. Если обнажённые тела будут маячить день и ночь перед глазами людей, то их сексуальная суть притупится. Полностью сексуальность не исчезнет, как у опостылевших друг другу сожителей, так как перед глазами граждан появляются не одно и то же, а разные голые тела. Но, тем не менее, постоянное присутствие наготы позволяет хоть как-то к ней привыкнуть и не терять голову от прошедшего мимо полуголого выпукло-вогнутого тела. С помощью повсеместной порнографии и публичной обнажённости женщин восприятие обыкновенных мужчин уподобится восприятию наготы гинекологом или порнорежиссёром, которые, пресытившись пиздой, смотрят на неё без всякой похоти. Для них одетая женщина становится более сексапильна. А это значит, что пресыщение голыми бабами толкает пресытившегося мужчину в направлении одетых баб, что и требуется государству. То есть от похоти избавиться невозможно, но пресыщение наготой вызывает влечение к наготе с отрицательным знаком – к сокрытому одеждой телу.

Второй метод лишения наготы её сексуального смысла – это на каждом шагу причитать или восклицать о натуральности и естественности голого тела. Мол, сняла трусики – ну и что? Мы ведь родились голыми, вот и будем ходить, как родились, – что может быть более логично? – гундосят и нудят нудисты. Но колени ведь голые нудисточки не разводят, а старательно сжимают. А если и разводят, то издевательски наблюдают за возбуждением мужчин, не смеющих подступиться к пизде по кодексу нудистов. Так процветают нудистские движения, бани, где друг перед другом драят пемзой свои половые органы мужчины и женщины, не помышляя о совокуплении отполированных органов.

Нагота обязывает, накладывает ответственность тем, что вызывает желание. Общество же старается сделать наготу асексуальной, а следовательнои – безответственной.

Вот недавняя мормонская ложь на всю жизнь напуганной женщины:

I want to show that womens bodies can be seen nude in a non-sexual way – that we can see a naked body and not objectify and sexualize that body, but just accept it as it is.

Я хочу показать, что смотреть на обнажённые женские тела можно не вожделея к ним, что можно смотреть на голое тело не как на сексуальный объект, а просто принимать его таким, какое оно есть.

http://www.huffingtonpost.ca/2013/ll/28/mormon-women-bare_n_4357169.html?ncid=edlinkusaolp00000009

У таких людей рыльце в пушку, и они озабочены только одним при виде голого тела – как бы не увидеть в нём чего сексуального, а то, не дай бог, потянет ебаться.

Третий метод – эстетический. Одни валяют дурака и делают вид, что нагое тело вовсе не является приглашением к ебле, а просто, видите ли, красиво. Другие с вонючей пеной у рта восторгаются красотой обнажённого тела, заговаривая зубы похоти искусством. Так художники придумали рисование и прочее копирование обнажённой натуры для того, чтобы тайно ебать натурщиц. А вот фотограф Спенсер Туник манипулирует тоннами человеческого голого мяса, чтобы задавить его обилием установленную нами суть наготы (см. эссе Художественная нагота, с. 11 в сб.: М. Армалинский. Максимализмы. М.: Ладомир, 2013. ISBN 978-5-86218-513-3).

Вот намедни он собрал и заснял кучу голых (в основном женщин) на улицах Амстердама. Бабы разделись сфотографировались, оделись и безнаказанно смылись. Они ведь любят обнажаться, зная, что общество защищает их провокационное поведение, держа мужчин за прирученных кастратов, коими они и являются, позволяя женской наготе торчать перед их носами (хуями) и быть не использованной по назначению.

Всё это для меня уподобляется огромному количеству вкусной еды, разложенной на длинных столах по всей улице. Еду эту демонстрируют праздношатающимся, дают толпе насмотреться на различные дымящиеся и пахучие блюда, но не подпускают к ним, а потом всю эту еду быстро собирают и увозят. А мужской народ, сглотнув слюну, даже не попытавшись протянуть руку за вкусными кусочками (во какие цивилизованные!), попёрся восвояси дрочить.

Ну, хорошо, разделись, а коль разделись, так устраивайте на улицах массовую еблю в якобы сексуально свободном Амстердаме!

Но куда им, смельчакам и передовикам!

А фотограф небось называет это искусством. Искусством наябывать.

Свалки или расстановки голых тел Туника играют на руку государству, и только поэтому фатографа не сажают в тюрьму за провокацию массового нарушения общественного порядка в форме indecent exposure – поскольку Туник законопослушно поставил своей целью лишить человеческую наготу сексуального смысла. Если бы хоть одна пара среди массы тел еблась, то она бы внесла жизнь в убитую безразличием массу голых тел на его фотографиях. Глядя на скопления туниковских бесстрастных тел, безразличных друг к другу тел, можно подумать, что они все только что кончили. А точнее, мужчины – кончили, а женщины – накончались.

Издали вообще перестаёт быть заметной нагота людей на его фотографиях, и можно было бы точно так же фотографировать одетые тела. Никто на его фотографиях даже не дотрагивается друг до друга пальцем, не говоря уже о проникновении пальцем в какое-либо отверстие в теле соседа. С таким же успехом можно было бы делать подобные мёртвые композиции из трупов, сваленных в кучи в братской могиле.

Интересно, где были расставлены передвижные туалеты для опорожнения этой туниковской голой толпы? Жаль, они в кадр не попали, а то привнесли бы хоть какую-то жизнь в эти плоские плотские натюрморты.

Интересна и позиция фотографируемых, радостно соглашающихся раздеться под предлогом искусства, хотя сами они к искусству не имеют никакого отношения и пользуются лишь предоставленной возможностью безответственно раздеться друг перед другом.

Вариантом эстетического оправдания наготы часто становится мода. Мода или секс? – Fasion or Pom? – задаются незадачливые тавтологическим вопросом (; ).

На самом же деле наготой моды модельеры имитируют наготу в порнографии и тем направляют мысли мужчин в единственно верном по отношению к женщине направлении.

Под предлогом моды происходит акцент на обнажение то одной части тела, то другой для поддержания возбуждения зрителей. Вчера модно оголять одно плечо, сегодня модно оголять все два, а завтра оголят нижнюю часть живота с пупком.

Если женщину спросить: «А зачем ты оголяешь плечо?» (или ещё какую-либо часть тела), – то она сделает большие глаза («А ча-во? – модно ведь!») или кокетливо сощурит их («Чтобы тебе было приятней на меня смотреть»). Она делает вид, что не знает, что приятней ебать, а не смотреть.

В лютую зиму телевизионные дикторши являются на экран с голыми руками. О других временах года и говорить не приходится – оголение рук – обязательно и одержимо, да ещё чтобы были видны выскобленные подмышки.

Кстати, женщины стали обезображивать свою наготу выбриванием лобковых, ножных и подмышечных волос, ибо, по-видимому, считают, что волосы на теле – это вид одежды, и, сбривая их, они целенаправленно обнажаются ещё больше.

Четвёртый метод – протестный.

Нагота – универсальное знамя для любого протеста. Поскольку голое тело – это призыв к ебле, которая является уничтожительницей любого закона или обычая. Так, наготой можно протестовать против жестокого отношения к животным, против использования химикалий в продуктах, против уничтожения лесов (http://www. fuckforforest.com/) и т. д.

Голое тело всегда имеет зрительный спрос, а потому оно протаскивает на себе любой лозунг. Секс – это вечный Троянский конь, который представляется подарком, но может быть заполнен чем угодно: от политики до венерического заболевания. Но его всё равно всегда радостно втаскивают в ворота своего тела, которое можно считать крепостью, храмом или наносвалкой. Так как главное в голом протесте вовсе не лозунг, а тело, то предлог для обнажения женщины всегда найдут, как алкаш – для пьянки: можно поднять тост за что угодно. За что ни выпивать – лишь бы пить. А для женщины за что ни оголяться – лишь бы оголиться.

Реакция на обнажённое тело всегда гарантирована: даже отвращение к уродливому или старому обнажённому телу – это та же сексуальная реакция, но с отрицательным знаком. Так что для политических протестов вовсе не обязательно выбирать молоденьких красавиц – обнажённые уродливые старухи привлекут не меньшее внимание.

Одним из свежих примеров является группа Фемен. Блондинистые сучки появляются в общественных местах с корявыми буквами на сиськах и животе.

Пизд они пока не показывают, хотя пописали на портрет Януковича, прикрывая им источники струек. Покакать на него они ещё не решились, но это – неизбежный следующий шаг развития их протеста, сделать который они вряд ли решатся, хотя именно он и был бы апогеем их деятельности.

Кредо Фемен, изложенное на их сайте (), доказывает, что именно обнажённая грудь является их главным достоянием, а вовсе не мозги, которых у них – явный дефицит.

Our God is woman, our mission is protest, our weapons are bare breasts!

Наш Бог – женщина, наша цель – протест, наше оружие – наши груди!

Девицы раскололись и признались, что называют свою наготу оружием. А, ведь, кто к нам с мечом пришёл… Нагота обладает мощью, почище ядерной, и поэтому её надо использовать лишь в мирных целях. А тех, кто хочет использовать наготу как меч, надо переебать, чтоб орала (от наслаждения). Ты можешь ходить голой наедине с собой сколько тебе угодно. Но если ты показываешь свою наготу мужчинам, то неси за это ответственность ебли.

Обнажённость Фемен и им подобных по сути является требованием вовсе не того, что написано у них на грудях или на транспарантах, их нагота взывает только к одному – чтобы их прилюдно выебли, причём, обязательно доведя до оргазма. Поэтому пусть на каждую голую бабу выходят по пять красивых и умелых мужчин и осуществляют «идеальное изнасилование», которое я подробно описал в эссе под тем же названием (см. том Что может быть лучше? и General Erotic № 211).

Если фемины будут после этого продолжать протестовать тем же «голосистым» способом, то этим они подтвердят, что их истинное желание было именно тем, которое удовлетворили пятёрки, и к счастливицам присоединится множество женщин, желающих такого же «возмездия», но не смеющих сказать это прямо, а с важным видом обнажающихся, хватаясь за какой-либо лозунг.

Если же эти фемины больше не станут появляться на людях голыми, то и это будет доказывать, что они поняли своё предназначение и мирно ебутся по тёмным углам хижин или в светлых будуарах дворцов.

Заметим, что антивоенные выступления в основном делаются женщинами (со времён Лисистраты), – и не удивительно: война уничтожает, а значит отнимает у них хуи, и самки, которым и так всегда мало, будут голодать по наслаждениям ещё больше. Вот потому женщины и протестуют, часто голыми, напоминая мужчинам, что женщинам нужна ебля, а не война.

Мужчинам же война по душе, так как, став победителями, они смогут ебать женщин во взятых городах с безнаказанностью и в таком количестве, какое в мирное время им и не снилось. Так государство, ограничивая мужчин в сексе в мирное время, воспитывает их в боевом духе войны, во время которой все сексуальные ограничения падут.

Все вышеперечисленные предлоги для обнажения являются лишь методом уговора женщины раздеться. Любая баба готова обнажиться, если её убедить, что раздевается она не для ебли, а для некого религиозного обряда, протеста и прочей ерунды. Она раздевается, а потом её, голую, уже легче прихватить за перед или за зад и уговорить на еблю. Всё, что остаётся, – это зафиксировать голую и разжать ей ноги.

Уже не надо бороться за снятие одежды, когда (как написал Бродский)

Девица, как зверь, защищает кофточку. [98]

Сила наготы в том, что она надёжно вызывает желание ею воспользоваться. Но так как протестная нагота лишь провоцирует, а не реально приглашает к ебле, то мужчина, рабски повинуясь закону, сдерживает появившуюся похоть и возникший избыток энергии выплеснет не в женщину, а, глядишь, в дело, на которое голая баба его агитирует. Это можно рассматривать как наглядную учебную иллюстрацию работы механизма сублимации.

Следуя протестной логике, чтобы на призывы к воздержанию кто-либо обратил серьёзное внимание, надо их провозглашать не моралистам, а голым девственницам. Точно так же борьба с порнографией станет эффективной только тогда, когда против неё будут протестовать голые женщины, яростно и в негодовании разводя ноги.

Ну и самый эффективный метод борьбы с публичной женской наготой – это Талибан. Уж у мусульман нет никаких иллюзий по поводу сексуальности любой части женского тела. С таким правильным пониманием сути Талибану нужно ввести первую и последнюю поправку к своей отсутствующей конституции – бордели нужно возвести в сан Храмов и молиться там на красоту и мощь обнажённого женского тела, созданного для наслаждения и деторождения.

Однако, несмотря на попытки нейтрализовать влияние наготы, государству, церкви и моралистам ничего не удастся, ибо феноменальный рост мощи науки и техники перебьёт все благие намерения асексуалов. Как интернет быстро заполонил человеческое зрение и слух бесплатной и доступной порнографией, основа которой лежит в наготе, так следующим шагом наука под ручку с техникой наплодит столько голых человеческих живых тел (я сажусь на своего любимого конька-гобунка-клона), что женская нагота станет не только приглашением к ебле, а самой еблей, разнообразной и общедоступной в многомерном пространстве. И бедные людские женщины будут по-прежнему протестовать на углу голыми, возмущаясь, что на них никто не обращает внимания, даже клоны-мужчины, которые предпочитают им женщин-клонов.

 

От первой женщины к первому ребёнку

The bite in the apple: a memoir of my life with Steve Jobs by Chrisann Brennan. St. Martin’s Press, New York, 2013.307 p.

ISBN 978-1-250-03876-0

Стиву Джобсу я обязан, как и многие на Земле, если не судьбой, то важными её поворотами. Компьютер Макинтош так изменил, украсил, наполнил новым смыслом мою жизнь, что я даже посвятил ему свой романище.

Вот почему я ухватился за воспоминания первой женщины Стива, матери его первого ребёнка – интересно ведь, что там было в самом начале.

Основываясь на нескольких фотографиях Chrisann Brennan, опубликованных в книге, моё физиогномическое впечатление о ней сложилось несимпатичное. Но в 16–17 лет многие самцы и самочки сближаются неосознанно, по невежественной похоти, что и произошло в случае Стива и Крисан, так что их первые восторги друг другом, хотя и глубокие и искренние как всегда в этом возрасте, не произвели на меня никакого впечатления – так и должно было быть. Восторги Крисан её экстраординарными сексуальными впечатлениями со Стивом тоже правомерны для малолеток, которым просто не с чем сравнить испытываемое, а потому оно награждается незаслуженно высокими званиями. Что говорить, если методом их предотвращения от беременности было вытаскивание Стивом хуя до семяизвержения – о каком великом наслаждении можно говорить, если кончаешь наружу, а женщина не научилась ощущать и восторгаться выплеском семени во влагалище, не говоря уже в прямую кишку?

Так что не удивительно, что Крисан забеременела и произвела на свет дочку Лизу. В ней-то и оказалась вся загвоздка. Да ещё в феноменальном успехе стивова Яблока.

Крисан написала книгу, чтобы рассказать миру о том, как подло (иначе не назовёшь) Стив вёл себя по отношению к ней и дочери первые лет пять. Стив нехотя признал своё отцовство и время от времени наведывался подержать дочку в руках, но на людях и в СМИ он утверждал, что дочка не его вовсе и отказывался от всякой финансовой помощи своему ребёнку и его матери. И это при том, что денег у него было как у Кащея Бессмертного. Но то, что он не бессмертный, все уже теперь узнали.

Крисан считает, что деловой мир вышибал из Стива всё человеческое, оставляя только гениальное. Так, он даже отказался признать, что компьютер Lisa назван в честь его дочери, а мол, назвал, якобы, в честь какой-то его любовницы. Но чуть у Стива появлялись трудности в этом проклятом деловом мире (например, когда его выгнали из Яблока), то человеческое в нём вновь просыпалось на радость Крисан.

Так вот, Стив мог преспокойно лепить свои Макинтоши и свой публичный имидж, когда его дочь и её мать жили буквально в нищете, на государственном пособии. Крисан время от времени убирала чужие квартиры, чтобы заработать дополнительные деньги на еду получше. Крисан решила посвятить свою жизнь воспитанию маленькой дочери, чтобы не допустить несчастливого детства, которое было у неё и, частично, – у Стива. Весьма достойное решение для любой матери – проводить большую часть своей жизни со своим маленьким ребёнком. Крисан не хотела отсиживать по 40 часов в неделю в дерьме работы и ещё тратить время на езду в это дерьмо туда и обратно. И чтобы в это время дочка торчала бы в дерьмовом детском саду. Такое неприятие дерьма похвально было бы для любой матери.

Вскоре изобрели генетический тест на отцовство, и результат теста ткнул пальцем в Стива. Суд назначил алименты в 500 долларов в месяц, и папашка-богач вместе со своими адвокатами потирал ручки, торжествуя, что так легко отделался.

Но Крисан, сдерживая обиду, всячески способствовала общению отца с дочкой, и год от года Стив всё более привязывался к дочке, которая его тоже полюбила, и в конце концов он стал платить больше, переселил Крисан и Лизу в хорошую квартиру, а потом арендовал им прекрасный дом и даже оплачивал обучение Крисан в университете и частную школу для Лизы. Да и вообще, Крисан и Лиза стали частью его семьи и подружились с его любовницами, потом с женой и даже кровной сестрой, которая разыскалась вместе с его настоящей матерью. Это всё уже детали хэппиэнда, если не считать преждевременной смерти Стива.

Я не хочу препарировать детали чувств и действий, чем одержимо занимается Крисан. Для меня достаточно знать, что стивова подлятина засвидетельствована не только ею, но и многими людьми, достойными доверия.

Для меня в этой и других подобных историях интересно следующее: можно ли требовать или даже ожидать от провидца перманентно нравственного, морального, достойного, честного поведения?

Если считать, что у гениального человека есть великая задача, то можно ли обременять, опутывать, сковывать его общечеловеческими нравами и законами? Тем более, что эта великая задача в данном случае оказалась огромным и сразу ощутимым благом, ибо компьютер и прочее, всученное Стивом миру, уподобляется прометейному огню. Другими словами, этот огонь был вовсе не установлением веры огнём и мечом, за которые убийцы обожествляются быдлом, нет – благо, данное людям Стивом Джобсом, было вне идеологии, вне политики, вне нравственности – оно было благом великого объединения людей в деле решения всевозможных задач и проблем.

Не зря говорится: победителей не судят. Сам факт победы доказывает, что путь, который к ней привёл, был правильным. А значит, если бы путь был бы выбран «погуманнее», то привёл бы он уже куда-то в иное место, вовсе не «победное». Ведь именно благодаря тому, что победитель был именно таким, что сделал именно так и что пошёл именно туда, – он и одержал победу.

Тут может возникнуть вопрос: а что такое победа? Какова она: Пиррова? шахматная? денежная?.. То огромное и благотворное влияние, которое оказал своими техническими делами Стив Джобс на жизнь людей, можно с уверенностью назвать победой, и чем большее количество людей подпало под влияние его дел, тем эта победа внушительней и значительней.

Вот потому-то судить Стива Джобса по общим меркам бесполезно и, самое главное, – безнравственно.

 

Пропасть лжи

Так получилось, что посмотрел я документальный фильм о Сэлинджере (Salinger, 2013). Разумеется, там сэлинджеровская «ржаная пропасть разверзалась бездонными восхищениями. Я читал Пропасть… в смягчённом советском переводе, когда мне было не многим больше, чем герою повести. Но в то время Сэлиджер мало впечатлил меня – я был увлечён Трилогией желаний (Финансист, Титан, Стоик) Драйзера. Фрэнк Алджерон Каупервуд стал моим героем – богатый, красивый, властный мужчина, которому отдавалась любая им возжеланная женщина. Сопляк-психопат и сексуальный неудачник Сэлинджера не мог быть моим героем.

Всё, что я запомнил из этой ржачной повестушки – это милую, молоденькую проститутку в зелёном платье, которую купил герой-девствениик всего за 5 долларов (превратившихся потом в 10), но который испугался и не выеб её, а по малодушию предпочёл болтовню с женщиной, созданной для ебли. Возмущение таким недостойным, антисоциальным поведением парня я пронёс по всей жизни – с момента юношеского прочтения до нынешнего перевзрослого времени.

Впечатлённый фильмом о Сэлинджере, я решил перечитать эту повесть, которую американцы настойчиво зовут романом. Но на этот раз я прочёл её на английском, чтобы избежать советских сюсюканий и изъятий, которые были неизбежны во времена Райт-Ковалёвой (переводчицы).

Повесть свалилась на голову американской публике в 1951 году и сразу стала супербестселлером, а Сэлинджер – классиком. Следует заметить, что в то время США являлись сексуальной целиной: ещё не родился Плейбой, Лолита созревала в голове Набокова. Тропик Рака доходил в США из Парижа контрабандой в единичных экземплярах, так что не знаю, читал ли его Сэленджер. Но что он наверняка читал, так это исследование Кинси Sexual Behavior in the Human Male, опубликованное в 1948 году и произведшее фурор. Одним из утверждений Кинси было то, что переполненным похотью юношам и девушкам надо ебаться, а не пыжиться воздержанием до 18 лет и женитьбы, (см. General Erotic № 132).

Это в полной мере относилось к шестнадцатилетнему Holden Caulfield, герою повести, большинство мыслей и действий которого было направлено на то, чтобы покончить со своей девственностью. Он описан весьма привлекательным, неглупым парнем, девушки к нему тянутся, но он оправдывает свою длящуюся девственность высокими интеллектуальными и прочими требованиями к самкам и малейшее неудовлетворение этим требованиям используется им как предлог для трусости – побега от возможного совокупления. Вот что он бубнит:

I can never get really sexy – I mean really sexy – with a girl I don’t like a lot. I mean I have to like her a lot. If I don’t, I sort of lose my goddam desire for her and all. Boy, it really screws up my sex life something awful. My sex life stinks.

Я никогда сильно не завожусь, с девчонкой, которая мне не нравится. То есть она должна мне сильно нравиться. А если нет, то всё моё желание исчезает к чёрту и вообще. Это жутко портит мою половую жизнь. Моя половая жизнь – дерьмо.

Эти слова можно сделать гимном для всех подобных сексуально запуганных и лгущих себе подростков.

Если такой побег разовый, то он так или иначе преодолевается, и чем быстрее это происходит, тем более здоровой становится психика парня. Если же избегание ебли превращается в образ жизни, то парень оказывается психопатом, что описано в повести и что составляет её суть.

В те времена о сексе писали лишь приблизительно, классическая беспроблемная семья считалась эталоном личной жизни, порнография ютилась в глубоком подполье и была запрещена, гомосексуализм и мастурбация считались постыдной и греховной болезнью, а школа и учителя являлись незыблемым авторитетом. Неудивительно, что в такой обстановочке речь подростка-бунтаря, бесцеремонно прикасающаяся к этим чувствительным темам, оказалась близка огромному количеству людей, не смевших себе признаться в существовании реальной жизни. Холден – мальчишка, а значит ему всё можно списать на возраст (взрослый герой с подобными взглядами был бы слишком оскорбителен для общества тех времён): он ненавидит школу и общественные нравы, он одержим половыми мечтами и в то же время возмущается словом «fuck», написанным на стенах. Он настолько сексуально насторожен, что прикосновение руки учителя к его голове панически трактует как проявление гомосексуализма, а также испытывает острый стыд при виде маленького мальчика, застёгивающего ширинку, не прячась, а на людях.

При всём этом сексуальном наполнении книжного пространства – нигде даже не намекается на онанизм, которым, без сомнения, занимался Холден и вся его школьная братия. Казалось бы, что предельно честному Холдену (Сэленджеру) необходимо было бы хотя бы обмолвиться о мастурбационной вселенной юношества. В тексте Холден не раз говорит: I got horny. Но о том, как он удовлетворял свою похоть, он не осмеливается даже обмолвиться словом – это та черта, которую Сэленджер подозрительно не может перейти.

Ровно посередине книги продуманно возвышается пик – эпизод с проституткой, и если бы герой по-геройски засунул бы в неё свой хуй, то вторая часть повести просто бы рухнула и перестала существовать, так как мальчишка выздоровел бы от своей психической болезни. Надо заметить, что проститутка, как честная женщина, не просто взяла деньги, воспользовавшись его трусостью, и ушла – нет, она добросовестно попыталась его соблазнить, чтобы отработать деньги, к тому же Холден ей понравился. Однако трусливый герой возжелал вести с ней только разговоры, а пизды, даже не увидев её, испугался. И только встретив отчаянное сопротивление этого идиотика, проститутка ушла. То есть мальчишка пропустил свой величайший шанс вылечиться от всегда изнурительной и опасной девственности, и всю вторую часть повести падает в пропасть безнадёжности. Последовавшая психотерапия и психоанализ обошлись родителям мальчишки гораздо дороже десяти долларов, которые вконец вылечили бы его от надуманной дури.

Язык повести старательно стилизован под жаргонную и нудногрубоватую речь подростка того времени, состоящую из клише: (it kills me, and all, goddam, it really does, sonuvabitch, phony, corny etc). Правдоподобия Сэлинджер достигает с помощью утомительного их повторения. Однако обмануть проницательного читателя (вроде меня) автору не удаётся – несмотря на его потуги, образ мышления взрослого человека выпирает, как сиськи и зад у созревшей малолетки. Тот факт, что Сэлиджер решил писать своё главное произведение от лица сопляка – это жалкая попытка скрыть свою собственную инфантильную психику. Ведь если писатель пишет даже от имени кобылы или баобаба, он всё равно пишет о себе. Так до мелочей узнаётся жизнь самого Сэленджера, подростка с психозом, который так и не излечился ко времени взросления, а лишь «усугубился». Главная фобия Сэлинждера – женобоязнь, а точнее – пиздобоязнь, и потому он тянулся к малолеткам, которые нетребовательны, как взрослые женщины, и которым можно легко навешивать на уши лапшу бесконечных разговоров. Первая большая любовь к шестнадцатилетней дочке Юджина О’Нила, (Oona O’Neill), когда он был уже взрослым дядькой, привела бы его в наше время в тюрьму за совращение малолетних, и свою повесть он писал бы, как русские народовольцы вместе с Лениным – за решёткой. Но, чуть Сэлинджера призвали на войну, как девица, дожив до восемнадцати, вышла за активного ёбаря – Чарли Чаплина и родила ему восьмерых; детей. Недаром Чаплин делал комедии, а не трагедии.

Сэлинджер во время Второй мировой войны участвовал в высадке в Нормандии и провёл в боях более двухсот дней подряд. Он был среди освободителей одного из концлагерей, и ужасы, там увиденные, вместе с боевыми ужасами потрясли его так, что вызвали у него нервный срыв. Естественно, что от такого потрясения он не мог избавиться всю жизнь. Так что его женобоязнь могла лишь усугубиться.

Интересно, воспользовался ли он властью победителя и ёб ли француженок, отдававшихся любому американскому солдату за пару капроновых чулок, а часто и бесплатно. Но известно одно, что он, еврей, поспешно женился на молоденькой эсэсовке Sylvia Welter, которую он допрашивал по долгу службы. Можно только вообразить уровень похоти, до которого он себя довёл, чтобы нарушить приказ, запрещавший американцам жениться на немках. Ему удалось не только на ней жениться, но и привезти в Штаты. Ясно, что его власть над юной пленницей (как интеллектуальная власть над малолеткой) и её женская власть над голодным мужиком объединились и лишили Сэленджера рассудка. Он развёлся с ней через месяц, когда, избавившись от похоти, прозрел.

Как-то он привязался к четырнадцатилетней на пляже и вёл с ней ежедневные разговоры, слоняясь вдоль берега моря. Девчонка, разумеется, втюрилась в красивого, умного мужчину, уделяющего ей столько внимания, за что бы он в наше время снова надолго сел и вряд ли бы его вообще выпустили. Девчонку эту он не трогал, хотя сказал её матери, что собирается на ней жениться. Однако не только жениться, но и ебать её он боялся, пока она сама не взяла дело в руки и засунула в себя что надо. Она вспоминает, что как-то неосторожно сказала нечто, что Сэлинжер проинтерпретировал как её посягательство на его творчество, и он тотчас прервал с ней все отношения. Такой вот был мудак.

Его любовь к детям (педофилия?) особо подтвердилась после того, как он уехал из Нью-Йорка и поселился в маленьком городке в New Hampshire. Там он регулярно приглашал к себе домой малолеток из соседней школы якобы для того, чтобы слушать музыку и разговаривать (болтовня – любимое времяпровождение Сэлинджера с девицами). Однако, когда одна самочка опубликовала интервью с ним в городской газетке, Сэлинджер прервал со школьниками отношения без объяснения причин. Уж не напугался он того, что о его влечении к девочкам на фоне пиздобоязни станет всем известно? И не являлся ли именно этот страх причиной его побега от славы, уединения и избегания всякого вторжения в его личную жизнь – что же он так в ней отчаянно пытался скрыть?

Сэлинджер вовсе не стал отшельником, как это принято считать – он просто отказался от славы, которая бы держала его постоянно на виду и неминуемо бы вскрыла его тягу к юным девушкам и в то же время страх их ебать. Недаром в 1952 году под впечатлением долгого изучения буддизма он пришёл к выводу, что воздержание необходимо для просветления. Так мнимым просветлением и прочими добродетелями обосновывается надуманная необходимость воздержания, что, по сути, является оправданием простой пиздобоязни (по-научному можно её именовать пиздофобией). Это эпидемическое и самое опасное заболевание среди мужчин и даже среди женщин, которое широко распространились при христианстве. А точнее, суть христианства, по большому счёту, и есть пиздо-боязнь.

В 1955 году тридцатишестилетний Сэлинжер женился на студенточке Claire Douglas и сделал ей дочку и сына. Женился он явно только потому, что она забеременела (свадьба в июне, а дочка родилась в декабре). Женился явно из вызубренного благородства – куда ж деваться, коль девицу запузырил? Кроме того, он удобно вычитал где-то у буддистов, что семейная жизнь тоже приносит просветление, и дочка Маргарет объясняет женитьбу отца именно этим желанием. Свою жену-студенточку он тоже морил буддизмом и заставлял её дважды в день выламывать тело йогой и декламировать скороговорки мантры. Но буддизма ему было мало, он бросался из религии в религию, хватил за зад Scientolgy, потом зажрался гомеопатией и чуть не довёл молодую жену до самоубийства и прочего сумасшествия. Сэлинджер подловато заставил жену бросить колледж за три месяца до защиты диплома. А сам по неделям скрывался в построенной рядом с домом хибаре, чтобы там писать свою хуйню, то есть подвергался длительным приступам пиздобоязни. Дочка не могла даже подойти к этой хибаре и страдала от долгих исчезновений отца. В то же время Сэлинджер третировал свою жену, как заключённую, и вырвалась она от него только в 1966 году с помощью развода.

В 53 года (в 1972 году) он заманил с помощью своей славы к себе в дом из Нью-Йорка 18-летнюю писательницу Joyce Maynard и мучил её своей дурью 9 месяцев. Чтобы возбудить его, она одевалась как маленькая девочка. Но он не захотел иметь с ней детей, о которых она мечтала, и использовал этот предлог, чтобы в один прекрасный день посадить её в такси отправить обратно в Нью-Йорк. Такие трюки он вытворял не раз, заманивая своими литературными письмами молодых баб в объятия славы, которая ему была дадена. В последний раз он женился на своей медсестре, что была на 40 лет его младше.

Разумеется, я не виню его за любовь к молоденьким пиздам – это прекрасное влечение. Но мне представляется, что влечение это было продиктовано не столько любовью к ним, сколько к их непритязательности, к их малой осведомлённости, и потому он не задавался целью их обучать и удовлетворять, а практиковал избегание их требовательности.

Я не хочу заниматься детальным изучением биографии Сэлинджера – слишком много чести, да и у меня есть собственная биография. Я остаюсь в пределах повестушки – меня поразило, что она вызывала такой сильный и мировой читательский отклик (80 млн экз. за первые годы) и продолжает вызывать до сих пор (ежегодные продажи 250 тыс. экз).

Прежде всего, следует сделать акцент на том, что это «ржание ржи» оказалось любимой книгой у трёх знаменитых американских преступников: убийц Джона Леннона, Рональда Регана (выжил) с его окружением, а также киноактрисы Rebecca Schaeffer. Эти три ублюдка считали своим духовным братом героя Ржи – им тоже всё казалось фальшивым, они тоже были пустыми местами и, главное, – у них не было никакой сексуальной жизни. Вместо того, чтобы ебаться и, как следствие, размножаться, они перекинулись на 180 и решили привлечь внимание женщин уничтожением. В этих трёх крайних случаях отражаются все остальные примеры более округлённой, но подобной эмоциональной реакции на Холдена, в монологе которого изображена жизнь в беспиздье и в то же время пиздо-боязнь, то есть жизнь огромного числа сопляков и мужчин. Но что особо важно, Сэленджер дал высоконравстенное объяснение и оправдание этой патологической ситуации – мол, это борьба, протест против преобладающей повсюду фальши. Неудивительно, что за это удобно ухватились бесчисленные сексуальные голодари-слабаки и сделали Пропасть… своим знаменем. Всё это очевидно, как азбука, но над прописью не ржи, ибо слишком много вокруг сексуально обделённых и даже обездоленных людей.

Когда мне было лет 8–9, наша учительница часто водила весь класс в Театр Юных Зрителей, что на Моховой. Там мы смотрели спектакли про пионеров, ни один из которых мне не запомнился. Однако, что врезалось мне в память, так это толстые старые бабы-актрисы театра, которые играли роль мальчиков-пионеров. Они разговаривали писклявыми голосами, имитируя детские, носили пионерские галстуки, тщетно скрывающие их придавленные к телу груди.

Как только я увидел такого пионера на сцене, что-то полоснуло меня, как исконно фальшивое, но что – я, тогда смутно разбирающийся в половых вопросах, не мог полностью осознать. Но к концу первого спектакля меня осенило, что это женщина играет роль мальчика. Этот советский кабуки, эти поганые травести всплыли в моей памяти при прочтении Над пропастью во ржи. Сэлинжер, как эти взрослые бабы, нарядился в костюм подростка и заговорил инфантильным языком, тогда как он был взрослым мужиком, пытающимся оправдать свою пиздобоязнь, виня окружающий мир в фальшивости, и пытаясь её «снять» собственной фальшивостью. Так Сэленджеру удалось успокоить, реабилитировать бесчисленных, всемирных сексуальных инвалидов и выдать им индульгенцию в виде своей повестушки, отпустив грех их ненависти к миру, которая вся коренится-то в пиздобоязни.

 

Частокол мечты вокруг искусства

[102]

Фильм Триера Антихрист (2009) посвящён Тарковскому, и именно, сделав этот фильм, Триер провозгласил себя лучшим кинорежиссёром в мире. То есть побил и Тарковского.

Антихрист – фильм простенький и скучноватый, хотя режиссёр снарядился всех напугать и ошеломить. На просмотре в Каннах несколько слабонервных упало в обморок, а некоторые, что оказались чуть покрепче, нашли в себе силы встать и уйти.

А дело было так: муж и жена – ебутся. Коль муж и жена, то – можно. Причём не только ебаться в тумане, но и показать в свете хуй движущийся в пизде, что для светского и благопристойного кинематографа – дело непривычное и даже недопустимое. Но великим актёрам ебаться не пристало и для ебальных кадров наняли порнолюдей.

Актриса-француженка, кстати, получила премию за лучшее лицедейство. Оно и впрямь хорошее – но потраченное попусту, ибо фильм, как говорят, американцы full of hot air, а по-русски – полный пердёж – носом чуешь, а рукой не схватить.

Так вот, ебутся муж с женой, ебутся, а в это время их сынок, которому годика четыре, вскарабкивается на подоконник и выпрыгивает из окна. Причём насмерть. Мать, разумеется, от горя повреждается в уме, а папашка держится крепко и даже пытается жену лечить дурацкими психоаналитическими играми и приёмами, ибо сам психотерапевт. В итоге, как и все психотерапевты, он не вылечивает, а залечивает, причём себе на голову: жена ударяет ему поленом по яйцам и всячески его мучает, почти убивает, а потом, чтобы справиться со своей непомерной похотью, отрезает себе ножницами клитор. Муж наконец-то завязывает с психотерапией и действует руками – душит жену. Причём насмерть. Такая вот счастливая семейка.

Все эти ужасти показываются крупным планом, и Триер нагоняет там и сям туман намёков, мистики и якобы иносказаний.

В процессе бестолкового лечения жены и ненужных истязаний женой мужа выясняется, что жена писала научные штучки на тему «Женщина – это воплощение зла», что выплёскивается в одной неплохой фразе:

If a women is crying it means she is scheming.

Если женщина плачет, значит она что-то замышляет.

Таким образом, фильм перепевает известную фразу Паллада:

Женщина – это зло, но дважды она бывает прекрасна: это на любовном ложе и на сметном одре.

Так фильм, начавшийся с прекрасной ебли, завершается, психопатологической жестокостью, Триер начал за здравие, а кончил за упокой. Быть может, он благодаря этому фильму выбрался из своей депрессии, которая его тогда преследовала, и меня радует то, что после Антихриста (так я и не уразумел, при чём тут анти– и даже Христос) он сделал шедевр Меланхолии (2011).

Однако и в Nimphomaniac () Триер умудрился подсолить сладость оргазмов убийством. Самое важное, что в Ниафоманке все ебальные принадлежности и процедуры оцифрованы – актёры отказались или испугались показывать свои гениталии и использовать их по назначению.

То есть Триеру уже не понадобилось нанимать дублёров для ебли, а всё делалось компьютерно, что должно ознаменовать прогресс в науке, технике и нравственности.

Есть актёры, которые отказываются от дублёров, и все опасные трюки исполняют сами. Очевидно, что ебля воспринимается актёрами, не только как опасный трюк, но и как смертельный. Смертельный для их карьеры. Любому понятно, что актёры отшатываются от боли и страданий – пойти на отрезание клитора ради полного вхождения в роль – это чистой воды безумие, но почему они с таким же неприятием относятся к совокуплению? – Оно же, чёрт подери, приятное!

Есть фильмы, в которых актёры блюют, мочатся, пердят – это ещё допустимо для их карьеры, а вот самим без дублёров показывать свои личные половые органы – это та граница, которая является Рубиконом допустимого. Есть порноактёры, которые хотят стать приличными актёрами, чтобы никогда больше не показывать свои пизды и хуи на экране. Но путь для них пока заказан, и прежде всего потому, что они плохие актёры. Однако, мне неизвестно и было бы интересно узнать, были ли хорошие драматические актёры, которые ушли в порнографию.

Как бы там ни было, но ебля считается позорной, недостойной истинного художника, актёра да и любого известного в обществе человека. Ебля на экране – это порнография, а участие в порнографическом фильме мораль считает недостойной приличного человека.

Занимаясь еблей, актёры перестали бы быть актёрами, а стали бы обыкновенной ебущейся парой. Вид их гениталий сравнял бы их с миром людей, тогда как они хотят быть над людьми, изображая жизнь, но не живя ею.

Смерть и оргазм – это то, что нельзя слицедеить – они уничтожают актёрство: смерть – навсегда, оргазм – временно. Они – это чистая реальность, а мир искусства в остервенении отгораживается от реальности частоколом мечты и гонит от себя всё, что опасно для искусства и, прежде всего, зрительные образы половых органов и их совокуплений. Вот почему знаменитые актёры тщательно прячут и боятся показать собственные, ибо вместе с их половыми органами, искусство выгонит и их самих.

Lars von Trier нагородил две тянущиеся жевательной резинкой серии собственных сексуальных фантазий, нашпиговав их якобы философским подтекстом. Философию Триер вкладывает в уста нимфоманки, и не дай бог поверить, что это философия женщины, ибо это мысли вовсе не женщины, а самого Триера, написавшего сценарий. Поэтому неудивительно, что он, известный психопат и депрессант, навешивает на нимфоманку ненависть к себе и угрюмое чувство вины за её жажду ебли.

По убеждению Триера, счастливой нимфоманка быть не может. Что, разумеется – обыкновенная и назойливая чепуха.

К слову сказать, если мужчина в художественном произведении берёт на себя смелость говорить от имени женщины в первом лице, то это ни что иное как его припадок транссексуальности. И это не придаёт достоверности его посягательствам на внутренний мир женщины.

Несомненно, этот фильм производит грандиозное впечатление на тинэйджеров, монашек и монахов, и прочих, чей сексуальный опыт исчерпывается полным отсутствием или парой партнёров и основан на консервативном воспитании.

Я отношусь к иной группе зрителей, которых визуальное перечисление сексуальных полуизвращений лишь смешит или клонит в сон.

Фильм Нимфоманка не документальный, в нём Триер красноречиво врёт, какой ему видится нимфоманка, а прекрасные актёры ему в этом подыгрывают. Но не сами (показа своих гениталий они боятся), а с помощью проституток и муляжей половых органов, которые взяли на себя самое интересное, оставив знаменитых актёров как бы ни при чём, позволив им спрятаться от разящей порнографии в безопасном искусстве.

Сюжет фильма прост как простак: мужчина лет шестидесяти натыкается в пустынной дождливой улице на лежащую избитую женщину. Он её берёт домой отхаживать, а та, придя в себя, рассказывает ему о своей ебливой жизни с самого детства до нынешнего дня. Эпизоды перемежаются глубокомысленными разговорами с мужчиной, который оказывается книжником и девственником-асексуалом. Когда же в самом конце фильма нимфоманка решает покончить с сексом как с классом, а приютивший её мужик, распалённый её россказнями, решает похерить свою девственность с помощью нимфоманки, она, уже ступившая на путь асексуальности, убивает своего нового друга.

Как видите, сюжет – заебись.

Одна из главных мыслей Триера состоит в том, что нимфоманка не может быть хорошей матерью. Эта карающая женщин философия тянется из его фильма Antichrist, в котором маленький мальчик разбивается насмерть, упав из окна, в то время как мать в соседней комнате увлеклась еблей с мужем. А в этом фильме нимфоманка-мать оставляет маленького сына ночью одного в квартире, устремляясь, нет, не ебаться, а быть избитой наёмным садистом. На этот раз маленький мальчик не прыгает в окно, а лишь стоит зимней снежной ночью на балконе, пока его не спасает вовремя явившийся из отлучки отец.

Зритель, извольте сделать вывод, что нимфоманка – это бяка. Да и она сама себя такой считает.

Такой основополагающий вывод подминает под себя все остальные мелкие выводочки из прочих эпизодов.

Остановлюсь я лишь на эпизодах особо трогательных. Асексуальный мужик стал рассказывать избитой нимфоманке о полифонии из трёх голосов. Разумеется, полифонию без всяких усилий привязали к ебле. А привязка может быть только одна, когда бабу ебут трое ОДНОВРЕМЕННО, ибо полифония – это одновременное исполнение нескольких музыкальных тем. Однако нимфоманка, испечённая Триером, занимается только последовательным использованием мужчин – штук по десять в день. Один ебёт, и уходит, затем краткий перерывчик и в дверь стучится следующий с цветами и хуем наперевес. Где же, спрашивается, самый эффективный метод для нимфоманки – конечно же, длящийся gang bang?

Тем не менее из всех сексуальных эскапад, продемонстрированных в фильме для удовлетворения нимфоманки, упущен этот – самый главный метод. Единственный проблеск «одновременности» мелькает, и то неумышленно, а в качестве сюрприза. Нимфоманка возжелала чёрного кобла, который не говорил по-английски, чтобы только ебал, а не разговаривал. Но тот привёл своего родственничка с таким же внушительным чёрным хуем. Однако этим сюрпризом нимфоманка так и не воспользовалась. Два чёрных кобла, стоя голыми с раздетой нимфоманкой рядом на кровати, стали спорить друг с другом, кто в какую дырку будет её ебать (два буридановых осла) – изящный ход действия, придуманный хитрожопым Триером спор, – и вместо того, чтобы мирно меняться дырками, наслаждаясь то той то этой, коблы устроили такой гвалт, что даже не заметили (ещё одна дурацкая сценарная выдумка) как разочарованная спором нимфоманка оделась и ушла, оставив их продолжать свои препирательства. Причём чёрные коблы даже не заметили, что нимфоманка ушла и продолжают спорить о предпочтении той или другой дырки, когда все они уже безвозвратно исчезли.

Вся эта дурь накручена вместо того, чтобы сделать акцент именно на множественных одновременных партнёрах – панацее для нимфоманки: Триер трусливо от этого ушёл, вполне возможно, самодовольно полагая, что ушёл с юмором. И это при том, что нимфоманка в течение фильма не раз восклицает свою мантру: Fill all my holes! (Заполни все мои дырки!), что возможно только тремя мужчинами, ублажающими одновременно. То есть Триер этого вожделеет и в то же время почему-то боится, заставляя нимфоманку уйти от двух хуёв, как застеснявшуюся девушку.

Отсутствие этого радикального исцеления нимфоманки Триер старательно заменяет её систематическим избиением молоденьким садистом, до которого она становится падка. Там и плети, и кулак с кастетом и без, причём удары ими многократно и продолжительно смакуются. Вот они – истинные сексуальные предпочтения Триера, которые он хочет присобачить к святому образу нимфоманки.

А ведь нимфоманка – это святая женщина, удовлетворяющая огромное количество мужчин бесплатно и с наслаждением, мало заботясь как о внешности счастливцев, так и о понятия вины и греха.

В фильме можно найти только одну истинно поэтическую, высокохудожественную гиперболу: переспав с сотнями или даже с тысячами мужчин, нимфоманка ни разу не подхватила венерическую болезнь. Одно это можно, несмотря на финальное убийство, посчитать в фильме за happy end .

 

Секс на рассвете

[106]

Доисторические истоки современной сексуальности

Sex at Dawn. The Prehistoric Origin of Modern Sexuality by Christopher Ryan and CacildaJetha. HarperCollins Publishers,

New York. 2010. 400 p. ISBN 978-0-06-170780-3

Эта книга вовсе не о ебле по утрам, как уточняет подзаголовок. Эта книга о том, как наши подавляемые сексуальные мечты и чаяния, лишь иногда воплощаемые в действиях, являются не извращением, а генетическим «воспоминанием» сексуальной сладкой жизни наших дальних предков и близких родственников – человекообразных обезьян.

Тем, кому лень читать толстенную книгу и даже мою утончённую рецензию, я советую посмотреть десятиминутную весёлую лекцию одного из авторов книги Christopher Ryan: Are we designed to be sexual omnivores? (Правда ли, что мы созданы сексуально всеядными?: http://www.ted.com/talks/christopher_ryan_are_we_designed_ tobesexualomnivores).

Именно эта лекция зажгла мой интерес почитать его книгу.

Кристофер Раян не только замечательный писатель, остроумный и смелый, он весьма опытный мужчина – повидал (поебал) в жизни много (многих). Кем он только ни работал до своей психологическо-антропологической карьеры: от потрошителя сёмги на Аляске до учителя английского языка для проституток в Бангкоке. Кроме того, он с середины 90-х живёт не в США, а в Барселоне, там, где отношение к сексу диаметрально противоположно американскому.

Касилда Джета, врачиха, которая с ним живёт, родилась в Мозамбике от эмигрантов из Индии, и тоже навидалась и напробовалась всякого, да ещё к тому же красивая баба.

Суть книги сводится к следующему:

Мы не произошли из обезьян – мы сами обезьяны. Метафорически и фактически: мы генетические родственники с бонобо и шимпанзе. Наш DNA отличается от бонобо и шимпанзе лишь на 1,6 процента, что делает нас более близкими родственниками, чем собака и лиса, чем африканский слон и слон индийский. А раз мы так близки с бонобо и шимпанзе, то при изучении человека нельзя пренебрегать такой близкой родственной связью.

Самое характерное для бонобо – это обильный и повсеместный секс, который для них является не только средством наслаждения и размножения, но и социального сплочения и снятия стресса. Именно эти обезьяны – самые миролюбивые и радостные. Можно смело считать, что именно от них пошёл лозунг Make love, not war (см. их сексуальные забавы на youtube). А вот люди с недавних времён заменили существовавший мир между полами на войну полов (миров).

Если шимпанзе решают сексуальные проблемы силой, то бонобо решают проблемы силы – сексом.

К счастью, биологически и анатомически люди находятся ближе к бонобо, чем к шимпанзе, ибо бонобо совокупляются в различных позах, у них существует гомосексуализм, самки ебутся в процессе менструации, беременности и кормления грудью. Человеческие и бонобовские младенцы развиваются медленнее, чем шимпанзовые. Бонобо смотрят проникновенно друг другу в глаза, когда целуются засосом.

Нравится нам это или нет, но мы являемся похотливыми потомками гиперсексуальных бонобо, – факт, который должен не скрываться, а осознаваться всеми само собой разумеющимся.

Радикальное изменение человеческой сексуальности, которая была подобна сексуальности бонобо, началось всего десять тысяч лет назад. А ведь homo sapience существует двести тысяч лет. То есть 95 % времени своего существования человек жил сексуальной жизнью, принципиально отличающейся от сексуальной жизни, происходящей в недавние 5 % времени.

В те золотые тысячелетия люди жили небольшими группами среди тропических деревьев и трав, которые давали им нескончаемые и легкодоступные плоды, и в дополнение к ним охотились. Никакой борьбы за существование не было, поскольку бороться за еду и женщин не требовалось. Не было войн, ибо людей было мало и всего было много. Подобно своим близким родственникам бонобо, люди совокуплялись множество раз в день, женщины давали всем с великой радостью и мужчины, всегда имеющие доступных женщин, были лишены ревности и агрессивности друг по отношению к другу. Секс объединял человеческое общество, а не разделял, как теперь. Детей воспитывали всей большой семьёй, и жизнь состояла из вкусной еды, сладкой ебли, радостных родов и увлекательной охоты.

Подобные отношения можно наблюдать и у современных так называемых дикарей, живущих на Амазонке, и кое-каких племен в Африке, не тронутых цивилизацией.

В одном из таких племён существует очаровательное заблуждение, что забеременевшей женщине необходимо продолжать активно совокупляться, так как для роста плода требуется постоянная подпитка новой спермой. Более того, если женщина хочет, чтобы её ребёнок родился смелым, она должна получить сперму от смелого охотника, если она хочет, чтобы ребёнок был также красив, то в неё должен добавить сперму красивый мужчина. Так вот женщина и даёт тому, другому, третьему, чтобы слепить из семени разных мужчин одного ребёнка, который будет обладать качествами всех тех, с кем она еблась. То, что цивилизованное общество считает развратом недостойной женщины и, тем более, будущей матери, в нормальном племенном обществе является образцовым поведением. Причём все мужчины, которые влили свою сперму в эту женщину, будут считать себя отцами и заботиться о ней вместе, тогда как в цивилизованном обществе подчас даже единственный спермоноситель (папашка) часто отказывается от заботы о своём ребёнке.

И вот около десяти тысяч лет назад начало появляться земледелие, а с ним образование собственности, тяжёлой работы, конкуренции и прочих неприятностей, связанных с накоплением и частной собственностью. Люди стали отторгаться друг от друга, завидовать, ревновать. Даже женщину и детей сделали частной собственностью. При аграрном обществе стали приручать не только животных, но и самих людей. И на них пахать и ездить.

Переход к аграрному обществу был по сути изгнанием человечества из рая в ад. А в аду тут как тут появились эпидемии ортодоксальных религий, из которых выделились и обрушились на людей чума иудаизма, рак христианства и СПИД ислама. Лёгкий понос буддизма был эффективно излечим не проклинаемой, а допустимой еблей, закрепляемой камасутрами и тантрой.

Таким образом, наши сексуальные основы – моногамия и ревность, – есть аберрация последней десятки тысячелетий. Обособленная и изолированная семейная ячейка: муж + жена с одним-двумя детьми, – является для людей лишь надетыми культурой оковами, подобно тому как были навязаны вредные для человека корсеты, пояса верности или неповоротливые металлические доспехи. Уж не втиснуты ли матери, отцы и их дети в прокрустово ложе, которое никому не подходит?

Если представить, что моногамия действительно была уделом людей все двести тысяч лет их существования, то как же эволюция состряпала таких разных по сексуальным нуждам и возможностям мужчину и женщину?

Свободный секс объединяет людей, а моногамия разделяет и властвует – так действует общество по отношению к половой жизни индивидуумов и народов. Люди, составляющие общество, являются его врагами, а потому общество разделяет людей на моногамные семейные ячейки и властвует над душами супругов.

Люди, протестующие против рабства, накладываемого обществом, прежде всего прибегают к ебле вне брака, а если этого не удаётся или плохо удаётся, то – к разного рода жестокостям и убийствам.

На резонной вопрос: «Откуда может быть известно, как люди жили сто тысяч лет назад?» – авторы рассказывают многозначительный анекдот.

Идёт суд над человеком, который откусил у другого палец. Вызывают свидетеля обвинения.

Судья спрашивает его:

– Видели ли вы, как обвиняемый откусил палец у истца?

– Нет, – отвечает свидетель, – я не видел.

– Как же вы можете утверждать, что обвиняемый откусил палец истцу?

Свидетель ответил:

– Я не видел, как обвиняемый откусил палец, но видел, как он выплюнул откушенный палец.

Вот таких выплюнутых пальцев в книге увидено и выложено немало. Я не буду всех их описывать – иначе рецензия превратится в патологоанатомическое изложение.

Наше представление о жизни древних людей является проекцией в прошлое морально выгодных для нас сегодняшних представлений: мол, предки были в состоянии постоянной вражды друг с другом, бились на смерть за женщину, которую победитель не давал никому, люди голодали, страдали от болезней и жили до тридцати лет. Как оказывается, всё это – абсолютная хуйня. Всё было вовсе не так. Женщины выбирали мужчину за мужчиной, жили весело и дружно, ревность считалась оскорбительной и неуместной, жили подолгу, роста были они значительно больше, чем, например, люди средневековья.

В древности мужчины вовсе не бились за женщину, так как женщина не заставляла себя упрашивать – параллельно шли множественные сексуальные связи с соплеменниками или соседними племенами. Это была большая община любовников и любовниц, которые обменивались друг другом и воспитывали общих детей. Предпочтения, конечно же, имели место, и хотя люди еблись не беспорядочно, но много и одновременно со многими. Последнее касается в особенности женщин.

Чтобы увидеть себя такими, какие мы есть на самом деле, мы должны прежде всего признать, что из всех земных существ, гомосапиенсы – это самые жадные до секса существа, к которому они стремятся безотлагательно, изобретательно и постоянно.

Людские недоумки говорят с великой гордостью – мы, мол, не животные, мы не ведём себя как животные. А ведь активное и множественное сексуальное общение присуще именно людям, а не животным, которые ебутся только в период овуляции самок. Так что, если люди почти не ебутся, то именно тогда они ведут себя как животные, ебущиеся лишь раз или два в год.

Далее, весьма важно понять, что эволюция – это вовсе не обязательно процесс улучшения. Естественный отбор лишь указывает, что особи изменяются, подстраиваясь под изменяющуюся среду. Но если среда становится говном христианского кастратства, то и человек становится таким же экскрементом.

Одна из хронических ошибок дарвинистов, изучающих социальную среду, это полагать, что люди или человеческие общества в процессе эволюции становятся лучше. Вовсе нет. Эволюция сексуальных нравов человека доказывает эту деградацию в полной мере. Люди жили свободными, а потом их сделали сексуальными рабами моногамии и гетеросексуальности. Периодические «спартаковские» восстания измен и «извращений» жестоко подавлялись, и ничего существенно в отношениях к сексу не меняли.

То, что нам в данный момент представляется естественным или противоестественным вовсе не означает, что оно так и есть. Например, ревность считается естественной, но она – лишь результат культурного влияния на нас и вовсе не является биологической данностью. Прежде всего это относится к моногамии, которая якобы является нормальным состоянием для людей. В действительности же, вся история человечества подтверждает, не говоря уже о ближайших родственниках бонобо, что нарушение моногамии является самым популярным сюжетом не только в искусстве, но и в самой жизни. Если бы моногамия была естественной (как желание ебаться – человека не приходится заставлять это делать), то не требовалось бы такой нескончаемой, жестокой и в то же время безрезультатной борьбы с изменами, свободной любовью и похотью. Впрочем результатами этой борьбы были и есть не торжество моногамии, а несчастья, смерти, войны и прочие напасти, которые обрушивают на бедных людей. Недаром половина браков заканчивается разводом, а оставшиеся состоят из супругов, которые ебутся раз в год да и то в процессе мечтая о других партнёрах. А дети их вырастают в жестоких и ненавидящих родителей подростков.

Стремление современного мужчины контролировать сексуальное поведение женщины представляется инстинктивным, однако оно вовсе не присуще человеческой природе, а является лишь реакцией на особые исторические социоэкономические обстоятельства – весьма отличные от тех, в которых начинал развиваться человеческий род. Эти качества – результат адаптации к образовавшемуся аграрному обществу.

Самки бонобо подают сигналы своей готовности к сексу распухшими половыми органами, меняющими цвет на красный, плюс ароматом и ебучим поведением. Дав этот сигнал, самка даёт всем желающим её самцам.

Женщины старых времён вели себя подобно.

И теперь женщины радостно подают сигналы своей готовности для всех – они обнажаются на людях, носят ебальную маску косметики, маникюро-педикюрятся, прилюдно разводят ноги и пр., но дальше этих сигналов дело не идёт, они отдаются всего одному за раз, провоцируя агрессивную конкуренцию среди мужчин. Умышленно вызывать желание у мужчин и не давать возжелавшему тебя – можно рассматривать как антиобщественное поведение. Неудивительно, что в современном обществе такой высокий уровень напряжения и жестокости.

А вот между первобытными мужчинами, как и между самцами бонобо, война и конкуренция не существует, поскольку она перемещается (как и у женщин со множеством партнёров) во влагалище и матку, где военные действия перепоручаются сперматозоидам. У самцов бонобо и шимпанзе для этой борьбы вырабатывается большое количество спермы (как и у мужчин).

Эволюция потрудилась и над хуем. Головка работает как поршень вакуумного насоса, чтобы при движении во влагалище выкачать сперму предыдущих самцов и очистить место для собственной. А чтобы после семяизвержения не выкачать собственную сперму, кровь сразу оттекает, головка уменьшается в размере и уже не способна на работу насосом по откачке. Всё это уже прослежено, просчитано и в научных статьях прописано. Причём не только для каких-то бонобо, но и для самого человека – венца природы, бля.

Более того, в мужчине всё сотворено для победы его сперматозоидов. При семяизвержении первая капля содержит вещества, которые должны убить во влагалище сперму предыдущего самца, потом извергаются капли со сперматозоидами-бойцами, а последние капли защищают тылы от возможного наплыва спермы последующего самца. Короче, даже в сперме всё усиленно намекает на то, что человеческая ебля должна по генетическому праву состоять из череды мужчин, ебущих одну женщину, которая вопит от счастья – призывая и вдохновляя громкими стонами мужчин вдали. И это не догадка, о которой я сам оповещал в одном из своих General Erotic. Это оказалось научным мнением многих антропологов.

Интересно и то, что женские стоны наслаждения и боли весьма созвучны, а происходит это для того, чтобы мужчины стремились к женщине на помощь не только для продления её наслаждения, но и для помощи по прекращению боли при родах или при ранении.

В борьбе сперматозоидов во влагалище женские внутренние половые органы вовсе не остаются пассивными, а наоборот – активнейше включаются в эту борьбу. Химическая среда влагалища уничтожает слабые сперматозоиды. Шейка матки фильтрует и выбирает сперму, которой яйцеклетка хочет быть оплодотворена, и последний выбор делает сама яйцеклетка, допуская оплодотворить себя лишь полюбившемуся сперматозоиду. Другими словами, женщина осуществляет свой выбор не до совокупления, а после. Куда ни крутись, но женщине полезно иметь множественных мужчин, чтобы её нутро само выбрало сперму, которая ей милее.

Как я давно говорил: влагалище – это ристалище для живчиков.

Установлено, что женщина может выработать зависимость к химикалиям определённой спермы, которые проникают ей в кровь через стенки влагалища. (И, добавим от себя, – через стенки прямой кишки и глотку.) И эта химическая зависимость есть ни что иное как любовь! Я об этом писал в своём романище, вышедшем 1991 году, чем вызвал негодование рецензента, американского слависта, плохо представлявшего, что такое влагалище. А об открытии этого явления было сообщено только в 2002 году. Так что я – пионер!

А что касается женщин, которым сперма вообще недоступна, или которые ебутся с презервативами, то у них значительно чаще встречается депрессия и прочие заболевания.

По сравнению с человекообразными обезьянами у человека самый большой хуй, следом за ним идут бонобо, шимпанзе и горилла. Для моногамной или для гаремной жизни (когда нет конкуренции хуев, а только проба сил самцовых мускул) достаточно маленького хуя (как у огромной гориллы), а чем больше хуй, тем основательней это говорит о многопартнёрных совокуплениях, где борьба происходит во влагалище между сперматозоидами. А мускулы партнёров используются не для драки, а для ласки самок, сбора плодов и охоты.

В подтверждение великой мужской мечты (чаще тайной или неосознанной) – пребывать в счастливой очереди на одну и ту же женщину (то есть осуществлять наиболее оптимальное размножение при взаимной дружбе) – можно привести такой факт: большинство мужчин наслаждаются порнографией gang bang (одна женщина, ебомая многими мужчинами) и с вожделением наблюдают семяизвержения крупным планом. Но редкие мужчины любят смотреть порно, где один мужик окружён группой женщин, лежащих в тоскливой очереди. Причём женщин, любящих порнографию (то есть всех женщин, включая лгущих, что не любят), ещё меньше возбуждает ситуация одного мужчины и многих женщин, ни одна из которых так и не будет удовлетворена, тогда как gang bang – это мечта большинства женщин и наиболее возбуждающий их порнографический сценарий.

Таким образом, при внимательном внеморальном рассмотрении анатомия, физиология и психология мужчин и женщин взывают к многопартнёрной половой жизни.

Моногамия – это одна из форм деградации рода, и если бы она существовала между людьми в полной мере, человечество выродилось бы. Но, к счастью, супруги тайно или в открытую ебутся с другими партнёрами и так называемая «неверность» – это спасение человечества.

При моногамной ебле у женщины не происходит конкуренции в пизде между разными сперматозоидами, получается ситуация, напоминающая выборы в диктаторском режиме, когда выбирается один из одного. И потому происходит вырождение. Так, мужчина с хилыми способностями размножаться, редкие сперматозоиды которого были бы сразу уничтожены сперматозоидами других мужчин, тем не менее в моногамной ситуации умудряется кое-как оплодотворить женщину, долбя её в одиночку. После многочисленных попыток его один хилый сперматозоид прорвётся к яйцеклетке и из последних сил оплодотворит её. Таким образом, хилость мужчины передаётся его детям, вместо того, чтобы быть изъятой из цикла эволюции. Вот почему столько пар, которые не могут иметь детей, вынуждены занимаются усыновлением. Или покупать сперму на стороне. Вместо того, чтобы подать влагалищу коктейль из сперматозоидов, а матка сама выбрала бы, кто её сердцу милее.

Женщины рождены для долгой ебли со многими мужчинами. Не случайно же они обладают способностью часами находиться в состоянии возбуждения и испытывать множественные оргазмы?

После оргазма у мужчины всё рушится, а женский оргазнизм после оргазма входит в состояние ожидания следующего. Как правило, в моногамном обществе эти ожидания не оправдываются.

Несоответствие мужских (спринтерских) и женских (марафонных) сексуальных способностей особенно комично и, конечно же, трагично проступает в моногамных отношениях. Сокрытие этого факта осуществлялось промыванием мозгов, устроенным мужчинами, утверждавшими, во-первых, что у женщин нет и или очень слабое сексуальное желание. Когда этот аргумент был разоблачён во лжи, упор пошёл на женскую нравственность и мораль, которые обязывали женщин вести себя скромно (то есть не предлагать себя мужчинам). А для тех женщин, которые уж нестерпимо хотели, придумали болезнь «истерию». Женщин, у которых не было денег на «лечение» от истерии, называли сучками, блядями и проститутками. Лечение состоятельных женщин от истерии состояло в удовлетворении этих «больных» женщин мастурбацией в кабинете врача. Врач пальцем доводил женщину до «пароксизма», как в медицине называли женские стоны и телодвижения наслаждения. Затем врачи подустали и, желая избавиться от мозолей на пальцах, придумали вибраторы, чтобы получать деньги, не приложив к клитору и пальца, (см. General Erotic № 131). Отчаянно проклиная проституцию, врачи, лечащие истерию, были сами проститутами – они брали деньги у женщин за то, чтобы доставить им наслаждение. А женщины радостно расплачивались. Деньгами своих мужей.

Притеснение женской похоти в течение последних тысячелетий сделало психику женщины весьма пластичной, то есть поддающейся окружающей её социальной среде. Женщину заставили испытывать стыд и отвращение к своим половым органам, и она гибко поддалась этому, но продолжала тайно мастурбировать. Её называли «склонной к измене и перемене», сукой и блядью, если ей хотелось больше одного мужчины, и женщина соглашалась выходить замуж, но тайно заводила любовников.

Так, до недавнего времени многие женщины, поддавшись социальному давлению, порицающему порнографию, утверждали, что их порнография не возбуждает, а лишь отвращает. Однако в экспериментах с мужчинами и женщинами, когда замерялся приток крови к половым органам (неопровержимое свидетельство полового возбуждения) у женщин в мозгу и в половых органах эротические образы вызывали реакцию гораздо быстрее и сильнее, чем у мужчин. Также женское словесное заявление, что то или иное сексуальное общение им безразлично или даже противно, шло вразрез с набуханием кровью их половых органов и лубрикацией. Как говорится, пизда не обманывает. Обманывает повреждённый окружающей средой женский разум, который не позволяет признаться другим и себе в истинных желаниях.

Надежда общества лишь в том, что в будущем к власти придёт подавляющее количество женщин.

Так как женщины способны на значительно большее наслаждение, чем мужчины, и могут посвящать ему ощутимо больше времени с разными мужчинами, то поэтому женщины, придя к власти, естественно, будут вводить такие законы, которые предоставят им значительно больше времени и возможности для наслаждений, а значит – общая сексуальная жизнь в обществе станет более свободной и обильной.

Сексуальное раскрепощение, начавшееся с Фрейда и усиливаемое мощью технологии, доказывает, что люди стремятся вернуться к сексуальной жизни бонобо, к своим истокам, к счастью. Открытость и терпимость к сексу растёт, несмотря на препятствия моралистов и попов.

Хронология сексуального развития человечества такова: рай в лесу среди плодов, при неограниченном и повсеместном сексе среди вечного мира, ибо при изобилии пищи и секса нет причин для войн. Затем вторжение сельского хозяйства, собственности и сексуальные ограничения, сделавшие людей агрессивными и сумасшедшими. И вот нынешняя тенденция: возвращения в прежний рай с помощью всеобщего единения интернетовского и сексуального.

Главная задача здравомыслящих – это избавление от предрассудка моногамии.

Авторы пишут и убедительно доказывают:

Утверждение, что люди моногамны по своей сути есть не просто ложь, но такая ложь, которую в западных обществах требуют, чтобы мы повторяли друг другу.

В книжке даден такой совет для супругов. Чтобы разрешить конфликт между жаждой разнообразия партнёров и моногамией, супругам надо открыто поговорить друг с другом, чтобы ослабить узы брака и так или иначе разрешить друг другу ебать других. Если же супруги тайно друг от друга имеют любовников, то это авторы называет обманом, который рано или поздно раскроется и вывалит кучу проблем перед носами супругов. Называя естественное, нормальное поведение «обманом», авторы показывают, насколько они сами подвержены лжи, в которую погружена жизнь человека западной цивилизации. По-ихнему получается, что если ты обещаешь во время бракосочетания верность до гроба, а потом заводишь любовницу – то это обман. Но ведь обещание верности равносильно обещанию того, что ты будешь жить вечно, а потом взять и умереть. Что тогда? – грозно обвинять умершего в обмане?

Прежде всего, нельзя давать заведомо ложные клятвы и тем более – верить им, как бы искренне они ни произносились. Если ты поверил в несбыточное, то когда неизбежно случается «сбыточное», это уж тогда твоя вина. А винить супруга в собственной глупости – это любимое занятие в браке.

Однако переговоры между супругами – это лишь полумеры, и авторы справедливо указывают, что мир движется к всё более свободным сексуальным общениям, отражающим истинные склонности человека. Интернет и другие грядущие системы коммуникации между людьми создадут близость, которая будет подобна близости, существовавшей между членами одного племени. Недаром мир называют теперь global village (глобальной деревней).

Исследования показали, что люди ведут себя честно и достойно, находясь в группе так или иначе близких людей, знающих о твоих делах, и только оказываясь в толпе люди позволяют себе обман, воровство и пр. Известно, что в деревнях, где люди знали друг друга, воры и обманщики сразу становились видны и подвергались остракизму, тогда как в больших городах воры и обманщики процветают. Интернет, видеонаблюдение, социальные networks и прочее hightech превращает город в деревню, где каждый знает друг друга и наблюдает друг за другом. И поэтому в перспективе эта глобальная деревня сможет не только избавиться от воров и обманщиков, но, прежде всего, облегчить половые связи, которые уподобятся свободным связям в первобытных доаграрных племенах, где все знали друг друга и святая ебля свершалась не в тайне и стыде, а открыто и радостно.

Одним из методов продвижения по этому направлению будет срывание с женщин масок, которые заставили их напялить мужчины: масок моногамии, фальшивой скромности и отношения к сексу как к чему-то постыдному, если он происходит с несколькими мужчинами. Это срывание масок лучше всего осуществится применением идеального изнасилования, о котором я написал аж целое эссе (см. General Erotic № 211 и в томе Что может быть лучше?). Идеальное изнасилование есть возвращение женщины в состояние постоянной готовности к совокуплению со множественными самцами, как это было в давние счастливые времена, когда насилие было ненужно из-за доброго любвеобилия женщин. Причём возвращение женщины к исходному открытому состоянию будет вершиться на фоне мужского уважения к огромным способностям женщины к получению и дарению наслаждения.

В итоге, мне хочется задать авторам вопрос: «Зачем заниматься извиняющимся оправданием повсеместной людской похоти с помощью обращения к обезьянам и первобытным людям?» – Плевать на историю, когда в настоящем цветёт великолепный феномен гиперсексуальности человека, который ценен сам по себе, который следует холить и которым надо вовсю пользоваться, даже если все обезьяны и первобытные люди были моногамны.

 

Без эвфемизмов

[109]

Есть люди, причём неглупые, которые перечитывают Анну Каренину раз в год. А я читал этот роман всего лишь раз в жизнь. Непорядок.

Сюжет измены жены мужу и её убёга с любовником использовался литераторами всех литератур до умопомрачения. Почему же Анна Каренина произвела такое сильное впечатление на человечество? – Да потому, что она кончает с собой, да ещё экзотически-паровозно. То же самое и с Ромео и Джульеттой: любовная история малолеток – дело обыденное, но смерть обоих – вот что завораживает людей. Мораль почитает смерть, а не оргазм, апофеозом любви. То есть смерть привлекает глупых людей значительно больше, чем любовь.

И вот я решил перечитать Анну Каренину. Первый раз я прочёл этот роман лет в 15, и особых впечатлений не осталось, кроме разочарования из-за того, что Толстой утаил, каким же таким образом произошло главное событие: первое совокупление Карениной с Вронским на неком диване, которое было спрятано в многоточиях.

Потом я смотрел фильм с Татьяной Самойловой – она стала для меня истинным воплощением Анны, в отличие от прочих кинозаходов как русских, так и иностранных. Вот и всё, что осталось в моей памяти о романе, по которому сходит с ума чуть ли не весь мир.

Итак, я перечитал, передумал о том, о сём, разумеется, разозлился и решил высказаться, выдать, ткнуть носом в потенциально очевидное, ибо люд читает, а самое главное, как всегда, не замечает. Так и те, что ежегодно перечитывают, приносят себя в жертву толстовскому людоедству.

Прежде всего, мне стало ясно, что Анна Каренина – блестящий и талантливейший роман, несмотря на то, что многое там устарело и способно вызывать интерес только у историков или занудных буквоедов. Из этого да и из прочего, написанного Львом Толстым, неопровержимо следует, что он как писатель близок к гениальности, но об этом говорить скучно, а главное – никому не нужно, ибо тонны книг про всё это валяются на всевозможных книжных полках. О самом романе Анна Каренина тоже писали все, кому не лень. Те, кому было лень, тоже писали. Мне вот – ужасно лень, но я, с трудом преодолевая её, тоже ведь пишу.

А мне писать надо, поскольку влияние этого романа на молодёжь и на легковерных взрослых настолько вредно и сильно, что пора что-то делать. Именно благодаря своей ответственности за благосостояние человечества и обязанности его защитить от пагубного влияния Анны Каренины и подобных толстовских писаний, типа Крейцеровой сонаты и Дьявола, я и вступил в неравный бой со своей ленью.

Я кратко изложил суть своего отношения ко Льву Толстому ещё в своём романище 1991 года (см. Чтоб знали!):

Перечитал «Крейцерову Сонату» и диву дался сексуальной инфантильности Толстого – куча глупостей и полового невежества. Сначала пишет, что детский досуг его был нечистым – дрочил то бишь, и на женщин смотрел жадно, – а как же иначе? А потом, когда он, бедненький, лишился невинности, то застрадал, что потерял «чистое» отношение к женщине. Да его никогда-то и не было, коль дрочил.

И вообще, о каком «чистом» отношении к женщине может идти речь, если у тебя хуй есть? Ошарашенность от исчезновения желания после первого оргазма с женщиной геройчик воспринимает как великую потерю. А свой медовый месяц он вспоминает со стыдом, но не из-за грязи, как он это хочет представить, а из-за очевидной своей неспособности доставить удовольствие молодой жене, которая жаловалась на боль и явно сторонилась мужа. И написал Толстенный «Сонату» ради проклятия ебли, которая ему не давалась всю жизнь. Но ебля, пока она существует, прекрасна сама по себе. И неча Толстожопому пиздеть на пизду. А то из своей ущербности он сделал философию, которой заражаются сопляки или недоумки.

Этот тезис остался полностью справедливым, и я размышляю, стоит ли развивать его, расширять и распространять? И вот решил, что стоит. Ибо забота о благе человечества проходит трещиной через моё сердце поэта, ныне прозаика.

Общеизвестно, что за каждым персонажем романа стоит какой-то реальный человек, с которого Толстой списывал то или сё. Все эти персонажи и их связь с событиями того времени уже прослежены, исследованы и задокументированы литературоведами и историками. Но мне, как и большинству рядовых читателей, ровным счётом наплевать, с кого конкретно списывал Толстой, – меня роман влечёт лишь настолько, насколько описанное в нём задевает меня и увлекает. Чистый остаток – это то, что всегда будет представлять интерес для любого читателя, – это половые отношения между героями и всё, что вело к ним и происходило вокруг них.

С другой стороны, мусоля слова и действия персонажей, надо прежде всего отдавать себе отчёт, что в романе описаны мысли и желания самого Льва Толстого. А именно, что это – вымысел, над которым не следует «слезами обливаться». Но из-за того, что талант Толстого невыносимо велик, оказывается совсем легко забыть о том, что это вымысел, и всё-таки заливаться слезами, а кому-то – и спермой. В этом-то и заключается опасность Толстого. Толстой охмуряет своим талантом, отвлекает от своей личной гнуси и перенаправляет чувства читателя на своих героев.

Тут-то и является главная задача – не позволить себе поддаться на толстовский талант и, читая роман, видеть перед собой только Толстого и его пагубную мощь.

Роман Анна Каренина в основе своей автобиографический, но Толстой пытается приукрасить себя в Левине, который не изменяет жене со своими крестьянками, а только вожделенно любуется ими. Толстой же, как известно, не останавливался на любовании, а делал их своими любовницами.

Вронский – это мужчина, которым Толстой хотел бы быть, но которым ему быть было не дано, так же, как и обладать роскошной женщиной типа Анны Каренины. Так что вовсе не высшее общество, а сам Толстой мстит Вронскому, награждая красавца рано появляющейся лысиной, а недоступной Карениной – так вообще сумасшествием и смертью.

Жизненной позиции Стива Толстой тоже безумно завидует из-за лёгкости, с которой тот имеет разных женщин и изменяет жене, не испытывая никаких сомнений и угрызений совести, в которых Толстой пробарахтался всю жизнь так и не взбив масла – осознания и приятия правоты ебли.

Роман вопит голосом Льва Толстого об одном и том же: Вронский, Лёвин, Стива – все они, рано или чуть позже, перестают воспринимать своих женщин как сексуально соблазнительных, пыл и похоть проходят, а жёны, не понимая неизбежности этой физиологической реакции, видят в ней трагедию. Роман состоит из тщетных попыток натужной, вынужденной, противоестественной верности, а как следствие – безумной и убийственной ревности, (см. General Erotic № 104). Решение этой проблемы с помощью многопартнёрного общения крутилось в голове Толстого, но лишь на зачаточном уровне.

Так, Анна с испугом, но легко представляет любовь втроём – с мужем и Вронским.

Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки.

А Каренин ужасается:

…нельзя жить втроем.

А сам бы непрочь, если бы не боялся, что свет его заест.

Анна Каренина – это идеальная любовница, о которой мечтал Толстой, – женщина, с которой жить нельзя (психопатка и морфинистка), но зато она прекрасная и пылкая сучка. Толстой и не хочет женщину, с которой надо жить, у него уже есть опостылевшая Софья, с которой он так сжился, что не отлепиться – он мечтает о красивой похотливой самке, которую не надо старательно удовлетворять, что он не любит и не умеет, а которая будет кончать сама от одного его прикосновения. Он даже решает для себя, как он избавится от этой навязчивой любовницы, когда она ему надоест и захочется другую: лучший способ – это её убить, но так как для дворянина такое не пристало, то Толстой весьма убедительно делает её клинической шизофреничкой (достаточно почитать её последний внутренний монолог), и она сама себя убивает. Как говорится – самообслуживание. Но лучше всего было бы посадить Анну в сумасшедший дом, а ещё лучше – в публичный.

Однако меня не интересует психоаналитическая критика текста, меня влечёт нейтрализация педагогического и сексоненавистнического гипнотизма Толстого.

Кто же этот Лев Толстой, на которого бог вывалил великий писательский талант? Посмотрите на фотографию молодого Льва Толстого – это упёртая, злобная, квадратная морда. А когда он постарел и оброс бородой и, как сказал Маяковский,

так он вообще стал точной копией бородатого Зюганова.

Лев Толстой был проломный ёбарь, который постоянно корил себя за активное удовлетворение похоти, а потом и вообще проклял её, тем не менее продолжая ебаться и каяться. После первой женщины он, вместо того, чтобы радоваться счастью познания чуда, плакал и тосковал об утраченной невинности и чистоте – тот ещё мудак.

При своей жажде наслаждения ему было непонятно или наплевать, что женщина тоже может испытывать наслаждение – он просто втыкал и кончал. Софью, свою 18-летнюю невесту, он после свадьбы выеб прямо в карете, от чего она в боли и неудобстве перепугалась и уже не кончала при ебле в кровати. И если ей был известен оргазм, то только собственноручный.

Она прекрасно понимала, но никак не разделяла причины нежности Толстого к себе, и холодно смирялась с ними:

Хотя приходит в голову, что причины твоей большей нежности от причин, которые не люблю я, – писала она [111] , – но потом я сейчас же не хочу себе портить радости и утешаюсь и говорю себе: от каких бы то ни было причин, но он меня любит, и слава Богу.

Толстой сделал из Софьи сексуальную инвалидку на всю её жизнь. Не сумев научить Софью счастью ебли, Толстой воспитал в ней ханжеского и влиятельного цензора. Вот что она вспоминает:

Помню, я раз очень огорчилась, что Лев Николаевич написал цинично о каких-то эпизодах разврата красавицы Елены Безуховой. Я умоляла его выкинуть это место; я говорила, что из-за такого ничтожного, малоинтересного и грязного эпизода молодые девушки будут лишены счастья читать это прелестное произведение. И Лев Николаевич сначала неприятно на меня огрызнулся, но потом выкинул все грязное из своего романа… —

а ведь именно это и было бы самым важным для молодых девушек. И если бы Софья испытывала оргазмы от своего муженька, она бы не называла еблю развратом и описание его – циничным и грязным. Так кастрирующий бумеранг жениной цензуры откликнулся Толстому за его сексуальный эгоизм.

Лев Толстой, женясь в 34 года, до самой свадьбы истерично и трусливо взвешивал: жениться или не жениться. Он дал свои дневники, где описывал свои связи с женщинами, невинной невесте, чем хотел её напугать, чтоб она от него отвернулась и тем самым он бы выскользнул из жениховства, не запятнав своей чести. Но делал он это под предлогом честного поведения, что якобы перед свадьбой надо очиститься правдой – позиция, демонстрирующая либо подлость, либо полное сексуальное невежество, непростительное 34-летнему лбу. Софья была потрясена прочитанным, но решила во что бы то ни стало выйти за него замуж. В качестве последней вялой и трусливой попытки не жениться он так надолго опоздал на свадьбу, что уже гости стали было расходиться. Но всё-таки в последний момент явился и еле-еле женился.

Женившись же, Лев Толстой стал семейным тираном и деспотом, доведя молодую жену до ручки сумасшествия. Он мучил всех родных и близких идеями воздержания, греха и вегетарианства, вынуждал жену через боль кормить воспалённой грудью своих нескончаемых детей, заставлял семью жить по-скотски, беря пример с собственного народа.

Лев Толстой пренебрегал своими собственными детьми во имя крестьянских, чужих. А своих детей сторонился, брезговал их младенчеством – тоже мне отец хуев. Софья пишет:

Много было хорошего в стремлениях наших детей, но почему-то Лев Николаевич не видал или не хотел видеть их, так как дети шли своим путем, а Льву Николаевичу хотелось бы их согнуть по своим новым идеям.

Толстой был одержим одной из форм шизофрении – философической болезнью, постоянно ковыряясь в смысле жизни, веря и не веря в бога, балансируя на грани самоубийства.

Он нашёл справедливость в раздаче своего богатства, лишая средств к существованию свою семью, пренебрегая благосостоянием собственных детей и подлизываясь к народу с помощью физического труда и ебли крестьянок.

Жена знала своего муженька, как облупленного, и видела его насквозь. Софья пригвождала:

Лёвин – это ты, но без художественного таланта, а без художественного таланта ты совершенно нестерпим.

Другими словами, Лев Толстой был злым психом, лицемером и святошей, вечно кающимся ёбарем, а ещё точнее – он был настоящей дрянью (см. эпиграф).

Вот, что он говорит сам о себе, причём ещё изрядно приукрашивая:

Я дурен собой, неловок, нечистоплотен и светски необразован.

Я раздражителен, скучен для других, нескромен, нетерпим и стыдлив, как ребенок. Я почти невежда. Что я знаю, тому я выучился кое-как сам, урывками, без связи, без толку и то так мало. Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой. Я умен, но ум мой еще никогда ни на чем не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового. Я честен, то есть я люблю добро, сделал привычку любить его; и когда отклоняюсь от него, бываю недоволен собой и возвращаюсь к нему с удовольствием; но есть вещи, которые я люблю больше добра, – славу. Я так честолюбив и так мало чувство это было удовлетворено, что часто, боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую, ежели бы мне пришлось выбирать из них… [112]

И вот это «человечище»-чудовище является литературным гением. А при его антисексуальных взглядах на жизнь влияние Толстого, неимоверно усиленное его гениальностью, становится особенно опасным: так, над заурядным человеком можно посмеяться, но над человеком с ядерной бомбой не похихикаешь. Вот и наплодились разные толстовцы, скопцы, непротивленцы злу насилием и прочие скоморохи, для которых умствования Толстого стали воплощением ума.

В Казаках он верно сказал:

А так как счастливым Толстой бывал лишь редкие мгновения, а в основном мучился своими надуманными несчастьями, то, значит, правым Толстой бывал лишь эти краткие моменты, а всё остальное время он был радикально неправ. Эта упорная неправота переползала в его произведения и ранила (часто смертельно) впечатлительных и слабонервных читателей, среди которых прежде всего – наивная молодёжь и невежественные взрослые.

Такой вот человек стал повелителем душ и угнетателем тел. Можно ли позволять подпадать под влияние Толстого отрокам и отроковицам, о сексуальной чистоте которых общество теперь заботится больше всего? Ведь научить он может их только тому, что секс греховен и грязен даже в браке, что настоящая любовь исключительно моногамна и если она ослабевает, то влюблённые обречены на смерть, что задача женщины – это рожать в замужестве как можно больше детей, пребывая в благородной бедности. А наслаждаться сексом может только порочная женщина.

В этом и опасность гения, который сладкозвучен, как спаситель с дудочкой, на которой он играет, и ведёт крысиный народ за собой, топя его в море фальшивой любви.

Влияние этих идей выразилось на Руси весьма практическим и роковым способом. Средняя продолжительность жизни для мужчин была тогда где-то 47 лет, и мужчины тратили месяцы и часто годы на ухаживания за бабами, и потому их сперма скисала, так как онанизм был смертельным грехом, и они себя корили за него до удушья – неудивительно, что российское дворянство выродилось, а свободно ебущиеся крестьяне и пролетариат одержали над ним революционную победу.

Читать Толстого позволительно лишь во взрослом состоянии, когда ты получаешь наслаждение от его словесных махинаций, но уже научился противостоять глупости и вредоносности его идей.

Если уж устанавливать запрет на чтение чего-либо до 18 лет, то надо запрещать не Святую порнографию (см. General Erotic № 151; том Что может быть лучше?), а произведения Льва Толстого, лицемера, утопавшего в похоти и её же хулившего – самого великого злыдня русской литературы.

 

Мелкочленистый герой

[113]

Unhung Hero (2013)

Парень во время перерыва в игре на стадионе на виду у всех зрителей, записываемый на видео, сделал своей девице предложение, как положено: встал на колено, вытащил кольцо и вопросил: «Выйдешь за меня замуж?»

Народ, вперясь в огромные экраны, умилялся до слёз. А девица, сказала «нет» и убежала.

Когда парень потом стал домогаться у девицы, почему она ему отказала, она объяснила – потому что у него хуй маленький.

Парня это чуть не убило, и он решил докопаться, действительно ли так важен большой хуй, и если да, то как его увеличить. Все рассчитанные на дураков снадобья: таблетки, вытягивание и насос, – разумеется, не помогли. Вопросы всем знакомым бабам тоже давали неоднозначные ответы, даже поездка по странам мира тоже не помогла. Хорошо хоть, что у парня хватило ума не подвергнуть себя операции в Южной Корее в спецклинике и в Новой Гвинее у дикарей – по увеличению хуя. Вернулся он к себе домой, потратив много времени и денег, но зато сделал фильм, в результате чего проникся убеждением, что где-то его ждёт баба, для которой размер его хуя окажется достаточным.

Проще бы ему было обратиться ко мне – я бы его наставил на путь истинный быстрее и за меньшее количество денежных единиц.

А всё объясняется просто. Есть бабы, которым большой хуй обязателен психологически или физиологически. Для них большой хуй олицетворяет настоящего мужчину и большое наслаждение, у них чувствительное влагалище, а клитор расположен так, что большим хуем легче до него достать в процессе совокупления. У них чувствительная шейка матки, которую они любят насаживать на хуй.

Ну и на здоровье. Разумеется, наш герой для таких – мужик хуёвый, и ему к ним лезть не стоит, а надо обходить за километр.

НО. Любовь к большому хую у этих баб резко ослабевает, когда большой хуй заталкивают ей в глотку, или в зад. С последним они часто и вовсе паникуют и не позволяют приблизиться, боясь, что большой хуй порвёт прямую кишку (разве что они уж слишком опытные и разработали зад нормальными хуями до такой степени, что им уже ничего не стоит принять бревно).

А коль огромный хуй захочет проституток, то они его сторониться будут и ещё дополнительные деньги запросят. Для них большой хуй – это реальная производственная травма.

Вот тебе и недостатки большого хуя – не уговоришь девушку на анальный секс, хуем твоим давиться будет и блевать. Но зато вагинального секса до усёру наешься. Но что толку – он скоро надоест вусмерть.

К счастью для мелкохуёвого мужчины, есть женщины с малочувствительным влагалищем – им главное, чтобы над клитором трудились, языком, пальцами, инструментами. Они в пизду впускают не столько из удовольствия, сколько из вежливости. Таким маленький хуй в самый раз. И сосать удобно, и в зад впустить приятно. Такие женщины от больших хуёв убегают – удовольствия никакого, а ещё пизду порвёт. Если мужик с большим хуем её клитором не занимается, то такая девушка его за этот большой хуй раскрутит и в окно выбросит. Одна польза от большого хуя – двумя руками ухватить сможет.

Так что мелкохуёвому парню именно такую бабу искать надо – а их навалом на каждом углу лежит. Надо только заранее её спросить, чтобы не ошибиться в типе бабы – что она предпочитает, большой хуй или большой язык.

Но самое лучшее – это обзавестись приятелем с большим хуем. Тогда вдвоём они любую бабу удовлетворить смогут. Большой в пизде шурует, а маленький в заду шебаршит. А проторя дорожку в зад, маленький передаст эстафету большому, который сможет уже до финиша прямой кишки добраться, тогда как малохуёвый парень будет девице клитор лизать, пока она его маленький хуёк за щекой держит, поджидая очередной накатывающий оргазм.

И ещё вариант для мелкохуёвого – найти дикую невинную девушку, которая вообще хуя не видела, тогда ей даже самый маленький покажется самым большим. Впрочем, с повсеместной порнографией в интернете каждая девушка уже насмотрелась на эталонные хуи.

Вот и дал я бесплатный совет этому парню – даже перевести смогу на английский, если попросит.

Так что теперь тебе, любезный читатель, смотреть этот фильм уж точно незачем.

 

А теперь, что я скажу. Про Левиафана

[114]

«Фильм Левиафан начинается с явления в город Говноморск О. Бендера с папочкой улик против провинциального Корейко с целью выторговать миллион для своего друга Козлевича – любителя машин и водки.»

Так можно было бы пересказать начало Левиафана в терминах советской классики. Однако времена Золотого телёнка были поистине золотыми по сравнению с показанными в фильме.

Быть может, именно поэтому сразу возникает недоумение из-за ложной посылки фильма: как может адвокат, нормальный русский мужик из Москвы – средоточия бандитизма, беспредела и коррупции, – ехать в провинцию с надеждой победить местного царька-бандита-коррупционера-беспредельщика с помощью беспомощных российских законов???

Если этот идеалист-адвокат прибыл бы из Нью-Йорка или Лондона, то такое беспробудное заблуждение было бы правдоподобным. Но адвокат из Москвы не мальчик – он воевал, он жил всю жизнь в России, он знает, что ждать добра от этой страны нельзя.

Вот почему надуманный для сюжета идеализм московского адвоката воспринимается как основополагающая фальшь. Она отбрасывает тень на весь фильм, и точные детали повального алкоголизма, повсеместности мата и необъятной беспросветности русской жизни уже не воспринимаются шокирующими, а лишь само собой разумеющимися.

Фильм своим добросовестным воспроизведением «свинцовых мерзостей» русской жизни может быть поставлен в один ряд с картиной Бурлаки на Волге Репина: красиво выписана, ну и что?

Сексуальная часть фильма тоже смята и малоправдоподобна, хотя секс в России – это последняя инстанция свободы, в которую можно обращаться за счастьем.

Приход героини в номер к хахалю не остался бы не замеченным сотрудниками провинциальной гостиницы, и это сразу стало бы известно по всему городу. Так что для раскрытия преступных совокуплений вовсе не надо было парочке идти на рожон (и пьяными-то они тогда даже не были) и совокупляться в нескольких метрах от кодлы друзей и собутыльников, чтобы их застукали во грехе.

Мальчишка, который, увидев отца, ебущего мачеху, реагирует панически-истерически: таким образом режиссёр потворствует извращённо-фрейдисткому пониманию того, как ужасно влияет на отрока засвидетельствование полового акта родителей. В действительности же это сопровождается трепетом и любопытством на фоне похоти, что является восторженной реакцией, а не панической, как это захотелось застолбить киношникам.

Единственное commodity в России – женщины – даже в фильме не используются как следует: побитый московский адвокат

бежит на поезде обратно в Москву, так и не взяв с собой единственно ценное, оставшееся в Говноморске – красивую и очаровательную любовницу, оставив её на верную смерть.

Вот и России следовало бы продавать своих красавиц, вместо нефти и газа – цены бы на них всегда повышались и российская экономика была бы обеспечена бессчётными долларами – надо было только организовать массовое размножение имеющихся обильных красавиц и генетически направлять зачатия так, чтобы рождались одни девочки. Но Россия предпочитает бурить скважины, а не пользоваться уже имеющимися у женщин.

Даже при всей достоверности ужасов российской жизни, фильм этот весьма идеалистичен хотя бы потому, что россиянин может не смотреть или просто выключить телевизор, или уйти из зала кинотеатра после первых нудных пейзажных кадров, однако жить в России россиянин вынужден и изменить Россию ему не под силу, разве что уехать из неё или выключить её вообще нахуй. Что Путин и стремится сделать.

Россиян этим фильмом не удивить, ни, тем более, – поразить. Живущим в дерьме – дерьмо, показанное на экране, не узрится ни божественным, ни художественным откровением.

А вот западным либералам и недоумкам посмотреть этот фильм будет полезно: пусть нюхнут русского духа. Может, сподобятся после этого на новые санкции – установление мощных дезодорантов вдоль границы с Россией.

Слишком много чести называть этот фильм библейским Левиафаном. Никакой это не Левиафан, а просто – кикимора болотная.

 

Требуются классные тёлки

Hot Girls Wanted (2015)

Время является конвейером, который каждый день выносит на сексуальную свободу девиц, достигших 18-ти лет. Многие из них бросаются в порноиндустрию, отвечая на многочисленные объявления нанимателей: «Требуются классные тёлки». Девицы рвутся из родительской и юридической тюрьмы в открывшиеся совершеннолетием жаркие объятия лёгких денег и обильного секса. (Сразу приходит мысль, навеянная давними размышлениями Кинси (см. Аромат грязного белья): если бы созревшим подросткам давали возможность удовлетворять свою юную похоть без стыда, запретов, преследований, то и рваться на свободу и бунтовать против родителей стали бы значительно меньше – я тому личный пример).

Как и всякий документальный фильм, этот тоже посягает на объективность, но объективность держится стойко, не в пример женщинам, и не поддаётся на идеологические и моралистические заигрывания создателей.

В фильме показано, как парень лет двадцати пяти нашёл своё призвание и обеспеченность: он помещает объявления с заголовком, вынесенным в название фильма, покупает ответившим девицам авиабилеты в Майами. Затем он привозит их себе в дом и устраивает на съёмки ебли и прочих сексуальных действий. А в Майами потому, что в Калифорнии недоёбы в местном правительстве слепили закон, по которому порноактёрам необходимо работать в презервативах. Разумеется, что зритель презирает презервативы, а потому порносъёмки переместились в другие штаты, в частности, во Флориду.

Парень-сутенёр-продьюсер берёт с девочек по-божески, всего 15 % с их дохода: никаких наркотиков, ни капли водки, ни битья, ни принуждений – только заботливые и дружеские отношения. Единственная форма убеждения – деньги. За них девочки согласны на всё, например, на сцены, где им якобы насильно засовывают огромный хуй в глотку до тех пор, пока они не блюют. Или за 1000 долларов девочка соглашается засунуть себе дилдо слоновьих размеров (режиссёр великодушно разрешил засовывать не до конца, а наполовину), вот она лежит дома и репетирует, тренируется (пригодится для будущих родов) – завтра съёмка и тыща в руки.

Статистика тычет всем в нос, что посещение порносайтов превышает посещение всех остальных, включая Гугл, Шмугл и Кугл. И после этого попы, моралисты и политики смеют не признавать важность, серьёзность и непреложность порнографии для здоровой жизни общества.

Однако некая статистика, упоминаемая в фильме, глаголет, что 40 % потребления порно – это порно с жестоким отношением к женщинам. С чего бы это? Почему мужчины так обозлены на женщин? Прежде всего, я считаю, потому, что мужчинам женщины дают недостаточно много, недостаточно часто и недостаточно разнообразно. Вот мужики им и мстят жестокостью или хотя бы жаждой жестокости. А также и потому, что мужиков в их отрочестве пугали сексом, запрещали его, наказывали за него. Вот и вырастило общество себе на голову женоненавистников, проститутоненавистников и просто ненавистников.

Но тёлки, снимающиеся в порно, гораздо умнее коров-фемини-сток и прекрасно умеют разделять реальную жестокость от игровой жестокости, в которой они снисходительно участвуют, получая за это дополнительные деньги. Одна девчушка даже произнесла такую глубоководную мысль, что предоставляя на экране жестокость для мужиков, которые ею одержимы, девушка спасает от жестокости других девушек, так как этот мужик кончает на экран и успокаивается.

Мать одной из девушек узнала о занятиях дочки и высказала озабоченность тем, что дочку постоянно унижают, но набравшаяся ума дочка парировала, что унизительна не игра в жестокость, за которую платят большие деньги, а жизнь бедной женщины, вынужденной иметь несколько мелочных работ, чтобы как-то сводить концы с концами и содержать семью.

Но на второй вопрос матери и хахаля, который до поры до времени мирился с методом добывания денег своей юной возлюбленной, – чем же отличается её работа от проституции? – найти разницу оказалось трудно. Тот факт, что ебля с клиентом записывается на видео и клиент не платит, а платит режиссёр, организовавший клиента-актёра, сути не меняет: женщине платят деньги, за которые она предоставляет сексуальные услуги любого характера. Если ёбарь платит девушке деньги сам, то это – уголовное преступление, но если деньги платит третье лицо, то это – поведение законопослушных граждан.

Тем не менее, тот факт, что ни одна из девушек не мучается угрызениями совести, больше всего приводит в недоумение создателей фильма, олицетворяющих лицемерную мораль.

В фильме ни разу не прозвучало слово «наслаждение» или «удовольствие». Может создаться впечатление, что все девушки остаются ледяно-холодными в процессе съёмок. Ясно, что, когда девушка заставляет себя блевать от засунутого в глотку хуя, наслаждения не получается и только о таком роде секса ведётся речь в фильме. Но нет сомнений, что девушки участвовали и в безболезненных сценах без рвоты. Более того, девушки тепло отзываются о своих заботливых партнёрах и у них дружеские отношения с актёрами и командой. Так что следует ожидать, что удовольствие с переменным оргазмом девушки всё-таки испытывали. Уж не хуже они по своей половой конструкции, чем Саша Грей, которая утверждала, что в той или иной мере она наслаждается каждой порносценой.

Однако по отредактированным исповедям девушек в этом фильме можно заключить, что никто из них радостей секса не испытал во время их съёмок, хотя именно секс был одним из стимулов пойти на такую работу.

Получается, что юные девушки, ещё не шибко опытные в добыче собственного наслаждения, посвящают себя заботе об изощрённых наслаждениях безразличных к ним партнёров. Никто в процессе съёмок не заботится об удовлетворении девушек, всё направлено на удовлетворение мужских надуманных, а часто жестоких желаний, чтобы в конце он извергнулся и заснять это семяизвержение крупным планом. Этот порностандарт утомит любого участника, и поэтому девушки способны продержаться на этой работе, в среднем, не больше нескольких месяцев.

Вот почему одна из юных актрис заявляет, что они представляют из себя лишь куски мяса для мужчин. А такое мнение у женщин складывается только тогда, когда они не испытывают наслаждения в половом акте, а лишь предоставляют его мужчине. Удовлетворяемой женщине не приходит в голову представлять себя куском мяса для мужчины, ибо, пребывая в наслаждении, она ощущает себя именно куском мяса, жаждущим только наслаждения.

Сексуально удовлетворяемая женщина может выступить с другой претензией: тебе кроме секса ничего от меня не надо. А это лишь означает, что одного наслаждения женщине вскоре становится мало, подавай им уважение (а под уважением подразумевается: забота, внимание, замужество, дети, и т. д. и т. п.)

Подобным лексиконом заражаются и мужчины: так хахаль той же актрисы (ему тоже не более 23-х годочков) провозглашает свою любовь к ней и дивится, как это он мог раньше ебать других баб, называя это meaningless sex (бессмысленный секс). То есть, удовлетворившись, самец становится неблагодарным и требует большего: верности от своей бабы, заботы, женитьбы, семьи. Хахаль по глупости лет не понимает, что секс, который приносит наслаждение, всегда осмысленный, ибо его высший смысл и есть наслаждение.

В итоге фильма получается, что девушки, стремившиеся заняться порно ради денег и секса, не получили ни того ни другого. Героиня, которую мать и хахаль буквально заставили бросить полюбившуюся ей профессию, получила за четыре месяца работы 25 тыс. долларов, а когда она вернулась блудной дочерью себе в деревню, то при ней осталось всего 2000. То есть мораль фильма: в порно от секса нет удовольствия, а от денег – пользы.

Но не все девушки – дурочки, проматывающие деньги. Как и в любой профессии, большинство – середнячки, многие – попросту бездарности и только небольшое количество достигает в этой профессии успеха, а именно – и наслаждения, и денег.

Им-то я и посвящаю сии вещие строки.

 

Публичность боли и наслаждения

Прочёл я роман серба-нобелевца Иво Андрича Мост наДрине.

Роман полон жестокостей (подробное описание сажания на кол, отрезания голов и пр.) и практически полностью лишён секса, а тот,

что описан – чрезвычайно удручающий (скоропостижное разовое совокупление с училкой в пустой школе).

На казни смотрели толпы, но никто не видел совокупления, даже сами участники общались на ощупь, а не зримо.

И подумал я, что все невзгоды человечества идут от публичности жестокости и убийств и от секретности и скрытности наслаждений.

Противостоять жестокости можно только публичным наслаждением, тем самым предоставляя возможность жестокости переродиться в наслаждение.

Чуть человечки скучковались в общество, как они стали устраивать публичные наказания, пытки, приношение человеческих жертв, казни и убийства. Перед жадной на чужую боль и смерть толпой людей пороли, пытали, сжигали, отрубали головы, вешали и т. д. и т. п.

А также публично унижали и оскорбляли: возили в клетках на показ, измазывали дёгтем и чего только с людьми ужасного ни делали в качестве наказания на настоящие и вымышленные преступления.

Однако не известно, чтобы в человеческом обществе устраивали публичные совокупления в качестве меры поощрения за примерное общественное поведение, чтобы на огромной площади возводили не плаху, а ложе, на котором бы еблась парочка или парочки на виду у тысяч зрителей.

Чтобы вместо палача поощряемый сам выбирал бы красавицу или красавца, чтобы с ними публично посовокупляться.

Увы, человек не стыдится жестокости, даже часто ею гордится, тогда как он панически стыдится наслаждения.

Когда на смену жестокому язычеству грянула новая религия Христианство, у неё была возможность вместо болтовни о любви сделать её открытой и доказывать любовь к Христу и Марии публичной еблей. Ан нет, любовь осталась лишь на словах, а на деле пошли публичные сожжения, утопления, пытки еретиков и сообщников дьявола, а еблю решили позволять только на крайний случай размножения.

У следующей религии – ислама, тоже была подобная возможность совершенствования людей, но и там жестокость предпочли наслаждению, которое запрятали под паранджу.

По сей день публичное наслаждение является преступлением и за еблю на людях парочку либо бросят в тюрьму, либо забросают камнями.

Последние лет сто в Америке и Европе отменили физические наказания и не пускают широкую публику на отправление смертельного приговора. Но зато Исламское государство отрезает головы, делая казни не просто публичными, а всемирно зримыми в интернете.

Ещё одна причина отмены публичности казни – позволить палачам жить, не прячась:

С другой стороны, интернетная порнография тщетно пытается сделать еблю публичной, ибо порнография, увы, – не ебля, а лишь изображение ебли.

«На миру и смерть красна» – утешает пословица, ибо гибнущему настолько важна обширная аудитория, что она становится предметом эстетического оправдания и даже стимулом для смерти.

Но стимул следует поменять на такой: «Ебля красна и на миру» – только тогда наше человеконенавистническое общество наконец станет человеколюбивым.

 

Основоположники научной ебли

[117]

Thomas Maier. Masters of Sex: The Life and Times of William Masters and Virginia Johnson, the Couple Who Taught America How to Love. Basic Books. 2013. 440 p. ISBN 9780465079995

Биография – это пересказ жизни. Поэтому пересказывать пересказ я не буду – самим прочитать следует, ибо люди, о которых ведётся речь – великие, и жизни их увлекательнее детектива.

Книга написана идеально: прекрасная композиция, яркий язык, тщательно подобранный и изящно поданный огромный фактический материал. Да ещё про секс. Короче – не оторваться.

William Masters – это выдающийся хирург-гинеколог, который решил изучить не только, как жизнь рождается, но и как она зарождается, а именно, что и как происходит во время ебли и её цели – оргазма.

Virgina Johnson – это джазовая певица, мать двоих детей после второго развода, начинает работать секретаршей у William Masters и быстро выказывает такие разнообразные таланты, которые позволяют ей стать незаменимой соратницей, замечательной учёной без научной степени, достойной партнёршей в исследованиях Masters, а также его любовницей, а потом – женой.

M&J в обстановке строжайшей тайны устроили в городе St. Louis научные наблюдения за несколькими сотнями добровольцев – мужчин и женщин, которые занимались мастурбацией и совокуплениями. На них были навешены разнообразные датчики, вставлены камеры и дилдо, с помощью которых замерялись изменения в теле, которые происходят при сексуальном возбуждении, а главное – при оргазме. M&J пронаблюдали и запротоколировали более десяти тысяч оргазмов – что сделало их самыми опытными вуайеристами в новом мире научной ебли.

Всё это зарегистрировано и предъявлено в их бестселлере Human Sexual Response (1966).

Уточнив, что к чему, M&J предложили женщинам методы избавления от фригидности, вагинизма и прочих напастей, а мужчинам – от импотенции и преждевременного семяизвержения. Причём ихнее лечение давало 80 % успеха вылечивания за две недели, что в корне обрубило доход для шарлатанов-психоаналитиков, которые мурыжили пациентов годами, выдаивая из них цистерны долларов и выдавая лишь 5 (ха-ха-ха!) процентов успеха. Сомнительного успеха.

Самым эффективным методом лечения для мужчин (а для женщин этот метод использовать побоялись) являлось использование surrogates – то есть толковых в сексе женщин, которые, разумеется, за деньги, но с вдохновением и не спеша, нежно и умело обучали мужиков не бояться пизды, поднимали им член и учили его не извергаться через секунду.

Я всегда считал, что лучшая сексотерапия – это секс. Именно, не болтовня, а секс.

Недаром умные отцы всегда нанимали своим юным сыновьям опытных и красивых проституток, а матери знакомили со взрослыми любвеобильными приятельницами, чтобы те научили созревшего самца уму-разуму.

Когда американская общественность пронюхала про этих суррогаток, поднялся такой вой, что M&J наделали в штаны и пообещали, что больше никогда их использовать не будут – ведь за сводничество и проституцию, чем, по сути дела, суррогатство и было, им могли не только запретить их исследования, убить их научную жизнь, но и просто впаять срок.

Xaviera Hollander в книге Happy Hooker писала:

Они берут тысячи долларов и называют это терапией, а я беру 50 долларов и называю это проституцией.”

Можно считать, бесплатно отдавалась, спасительница.

Но тайно M&J всё-таки продолжали использовать суррогаток в тех случаях, когда их болтовня заводила сексуального инвалида в безвыходный тупик.

Все эти сексоспасительные приёмы лечения повальных недугов M&J изложили во второй тоже весьма успешной книге Human Sexual Inadequacy, 1970.

Нельзя забывать, что исследования ебли проводились в начале 60-х годов, когда секс в США был самым тяжким преступлением не только в действиях, но и в словах.

M&J можно сравнить с партизанами или Сопротивлением во Второй мировой войне, когда обнаружение их действий могло повлечь за собой профессиональный расстрел или концентрационный лагерь остракизма.

M&J понимали, что тайну можно хранить, только заручившись молчаливой поддержкой местного главного попа, главного полицейского, их высоких начальников-учёных и прочих влиятельных людей. Masters принимал роды у их жён, и жёны его за это обожали, так что мужья помогали великому гинекологу. То есть, только благодаря надёжной крыше M&J удалось сохранить тайну научных оргий.

И вот, упаковка взрывоопасного секса в коробку научности, перевязанную бантиком полезности, сделала своё дело: общество возлюбило научные исследования (ведь про оргазм же – как можно не возлюбить такую науку?), и книги стали бестселлерами, а их авторы – знаменитыми и богатыми людьми.

В чём же конкретно состояли открытия M&J, и были ли они открытиями в полном смысле этого слова. То есть, были ли их открытия подобны открытию, например, разных групп крови или человеческого генома, то есть того, что было людям неизвестно, а после открытия – стало основой дальнейшего развития науки?

При ближайшем, а именно, при сексуальном рассмотрении оказывается, что никаких открытий M&J не сделали, а лишь аргументированно напомнили людям то, что от них скрывало христианство, в котором погряз западный мир, которое кастрировало людей, пугая, угрожая, преследуя и наказывая за всякое проявление интереса к сексу, которое объявило секс грязным, греховным, аморальным, опасным, несущим болезни, психические расстройства и смерть.

Другими словами, христианство лишало людей возможности быть людьми – а именно, существами тянущимися к наслаждениям.

Я считаю, что всякий мужчина или женщина, которые не только имели множественных любовников и любовниц, и не только сами испытывали с ними наслаждения, а ещё и заботились о наслаждениях своих партнёров, а также размышляли над процессом ебли – все такие люди испокон веков обладали знанием того, что M&J представили как открытия перед сексуально подавленным, сексуально слепоглухонемым и сексуально парализованным американским обществом.

M&J не совершили никаких открытий, а лишь указали людям, в каких калек их превратило христианство и напомнили, письменно и устно, насколько прекрасна ебля и многократный оргазм.

До M&J большинство мужчин, что рассуждали о сексе (попы, коновалы и моралисты) были неопытными в сексе, а часто и просто девственниками, и свои писания они использовали как подмену сексу, который им был, в силу разных причин, недоступен.

О сексе надо было справляться у ёбарей, ловеласов, донжуанов, а не у так называемых врачей. Недаром у Masters хватило ума начать свои исследования с проституток.

То, что разузнали из своих исследований M&J, прежде всего, были открытия для них самих, так как Masters начинал свои исследования весьма невежественным в сексе (Johnson поимела множественных любовников помимо двух мужей и всегда и с лёгкостью достигала оргазма), и начал он их с посещения проституток и наблюдений за их работой, а также они ему рассказывали о своих умениях и знаниях (и вполне возможно, показывали на нём лично).

Вот перечень «открытий», совершённых Masters and Johnson:

1. Сексуальный цикл состоит из четырёх этапов: возбуждение, насыщение, оргазм, расслабление.

Эту азбуку ощущений замечает каждый осмысленно ебущийся – более очевидных этапов трудно себе представить. Причём они отражаются и в талантливой (то есть верной природе) музыке, литературе. Эти этапы заметны и в явлениях природы (см. подробнее в General Erotic № 119).

2. Оргазм после пика описывается 2–6 спазмами стенок влагалища и ануса и семяизвержения с промежутком 0,8 сек.

Для того, чтобы почувствовать спазмы и их частоту не требуется ни динамометра, ни секундомера – каждый ощущает ритмичные спазмы при оргазме. Причём мужчина может ощутить их в женщине, влагая пальцы во влагалище и в прямую кишку, доводя её до оргазма, либо языком. Женщина тоже знает об этих спазмах не только по выплеску семени, но и если вставит палец мужчине в задний проход, пока она его дрочит или лижет.

Если бы обыкновенный ёбарь сказал, что женщины кончают по нескольку раз и что он, вставив палец им в зад и влагалище, всегда ощущал штук пять спазмов с частотой чуть меньше секунды, то ему бы сказали: «А ты кто такой? Заткнись, циник и развратник!»

А тут этим же дуракам и невеждам подали научную коробку, набитую теми же фактами, но завёрнутую в яркую бумагу с бантиком, и благочинное фарисейское американское общество жадно заглотало содержимое. Да ещё её втихаря соргазмило.

3. Женщина способна при продолжении возбуждения испытывать многократный оргазм, тогда как мужчине требуется после оргазма отдых. Более того, женщине для удовлетворения часто недостаточно лишь одного оргазма.

Этот феномен был известен ещё тысячелетия назад всем мужчинам, которые внимательно относились к своим партнёршам. Не говоря уже о самих женщинах, которые радостно открывали в себе эту способность.

Испокон веков мужчины жаловались на ненасытность женщин. Известны картины и рассказы с моралью – «до и после», когда женщина поначалу ломается и не даёт, а потом, дав, не позволяет уйти мужику, который уже кончил и потерял к ней интерес. Тогда как женщина хочет ещё и ещё.

Русский народ называл женскую ненасытность к оргазмам «бешенством» матки.

Вирджиния Джонсон проводила свои исследования, разумеется, с женских позиций, несмотря на научную, якобы, беспристрастность. Сама она легко достигала оргазма с самых первых своих совокуплений. Она писала:

If a woman doesn’t have an orgasm its her own damn fault.

Если женщина не достигает оргазма, то это её собственная вина.

Это наблюдение можно использовать также и для многократных оргазмов: если женщина их не испытывала, то это тоже её собственная вина.

Из «открытой» M&J женской способности к многократным оргазмам следует, что женщина обречена на неудовлетворенность в моногамных отношениях и только несколько мужчин, ублажающих её один за другими, могут поистине удовлетворить её. Но этот вывод M&J сделать не посмели – ведь тогда развеялся бы фантом верности, на котором выстроен карточный домик брака.

4. Сексом можно заниматься до глубокой старости и испытывать оргазмы.

Этим «открытием» невозможно удивить ни одного старика и старуху, а разве что молодёжь, которую держат в сексуальном невежестве. То, что «любви все возрасты покорны» знали давным-давно до Пушкина. Библия набита стариками, ебущими молодиц, а мир полон проституток, обслуживающих стариков за деньги. Старухам сложнее, разве что они богатые и могут купить себе любовников (Пиковая дама), но ныне палец с вибратором всегда у них под рукой.

А то, что старые монашенки заставляли молоденьких монашек лизать себе пизду, тоже прокатилось по многим литературным и живописным произведениям.

Так что, тоже мне, бля, открытие.

5. Мастурбация естественна и вовсе не вредна.

В этом давно убедился всякий и всякая, кто не обращал внимания на параноидальный бред моралистов и попов, которые втайне сами дрочили до мозолей.

6. Можно совокупляться при беременности без всякого вреда для женщины и плода.

И этим всегда занимались крестьяне и горожане, которые не знали запретов, выдуманных попами и коновалами. А чаще всего – пренебрегали устрашениями и запретами.

7. Физиологические изменения при оргазме подобны физиологическим изменениям при родах.

Тут не надо быть Шерлоком Холмсом и даже Эйнштейном, а просто понаблюдать за родами или быть повивалкой-гинекологом. Все эти спазмы (как впрочем и всякие спазмы) напоминают оргазменные. Да, женщина потеет, да, она краснеет, да, она тужится – чистый оргазм и выплёскивает из себя вместе с жидкостью материализованный оргазм – новорожденного.

8. Запах партнёра влияет на сексуальный выбор.

А для чего тыщи лет существует парфюмерия?

А для чего женщина, приближаясь к мужчине, прежде всего фиксирует его запах?

А для чего женская пизда источает волшебный аромат?

Можно подумать что до «открытия» M&J у людей не существовало обоняния.

9. Клитор при приближении к оргазму становится меньше и расплющивается.

Женщина, мастурбируя, всегда это замечала, если у неё полностью не отключался мозг от наслаждения.

А любой хороший любовник неизменно ощущал это либо языком, либо пальцем. Разве что клитор был размером с хуй.

10. При совокуплении и, особенно, при приближении к оргазму у человека повышается давление, учащается сердцебиение, выступает пот, кровь заливает лицо, соски увеличиваются и твердеют, кожа у женщин розовеет и т. д.

Что может быть естественней, когда кровь бросается туда, где ожидается наслаждение – будь то хуй, сосок, пизда, или сердце, которое должно качать кровь быстрее и сильнее в момент оргазма.

Не заметить такого могли только идиоты, которые были всегда и остались даже после «открытий» M&J.

11. Часть влагалища, что ближе к шейке матки, надувается пузырём при возбуждении.

Любой мужчина или женщина, которые вставляли во влагалище руку по запястье, или в крайнем случае – длинный палец, ощущали это раздувание, когда стимулировали клитор пальцем другой руки, или языком, или при помощи третьего участника или участницы.

12. Лечение от вагинизма можно осуществить вставлением смазанных цилиндрических палочек: сначала с маленьким диаметром, а потом со всё увеличивающимся.

Разумеется – только в процессе вставления надо клитор ублажать. Очевидное инженерно-механическое решение, которым пользовались испокон веков разумные мужчины и женщины.

13. Женский оргазм от мастурбации сильнее оргазма при совокуплении, хотя оргазм при совокуплении приносит больше удовлетворения.

Опять-таки все оргазмирующие женщины это знают назубок. Хотя феномен этот – вовсе не закон, а лишь один из вариантов женских ощущений. Кучи женщин удовлетворяются по горло мощным вибратором.

14. Если у женщины нет возражений по религиозным или эстетическим соображениям, то она рада совокуплениям во время менструации и нередко испытывает более сильный оргазм, и часто мастурбирует, что уменьшает менструальные боли.

Это «открытие» M&J, как и все остальные, подобны «открытию» что у женщин есть пизда.

Женщины издревле жаждали сильных наслаждений при менструации и ценили мужчин, которые не отворачивались от них в этот период.

15. M&J разоблачили сексуальное невежество Фрейда с его обязательностью вагинального оргазма и неполноценностью, инфантильностью клиторального.

Давно пора было развеять фрейдовские бредовые идеи, основанные на его ничтожном личном сексуальном опыте. Он был невеждой в практической ебле и полагался лишь на свою фантазию и враньё пациенток.

Женщины всегда сами знали и чувствовали прелесть клиторального оргазма и многие испытывали сложность с достижением оргазма во время совокуплений – просто попы, моралисты да психоаналитики-шарлатаны пытались заставить их чувствовать себя больными из-за того, что они не испытывают такого наслаждения, какое устраивало мужчин. Мужчинам было проще и приятнее считать, что женщина должна кончать сразу, как они вводят свой член во влагалище. Возиться с клитором им не хотелось, а большинство даже не знали о его существовании или плохо представляли, где он находится и что с ним делать. Вот они и требовали: кончай, когда я хуй вставляю, а если ты кончаешь только от клитора, то ты, бля, больная или блядь. Ну не прекрасна ли мужская сексуальная позиция?

Мал похотник, да дорог

(см. Русские бесстыжие пословицы и поговорки / Сост. Михаил Армалинский. Minneapolis: M.I.P. 1995.) – эту поговорку скорее всего придумала женщина в назидание для невежественных мужчин.

* * *

В сексуально свободном обществе исследования M&J были бы абсолютно не нужны, а всем известные знания наслаждений и их добычи передавались бы из поколения в поколения родителями, спокойно обсуждающими со своими детьми сексуальными темы, а также старшими любовниками и любовницами, которые бы знакомили молодёжь на практике с этими так называемыми «открытиями».

Что же превратило европейцев и американцев в сексуальных инвалидов, которые стали считать секс грязным, греховным и всячески старались его ограничивать, а подчас– искоренять?

Людей не только юридически и морально ограничивали в занятиях сексом, но даже запрещали говорить о нём. Так, например, во времена исследований M&J слово «беременность» было в списке запрещённых к употреблению слов на телевидении. А супружеская спальня показывалась только состоящей из двух отдельных кроватей.

Разумеется, что всему виной христианство – религия, которая сделала самое красивое самым уродливым, самое чистое – самым грязным, а саму человеческую жизнь посчитало ничтожной, пообещав «настоящую» вечную жизнь после смерти. Более человеконенавистнической религии на земле не существовало.

Христианство настолько изничтожило человеческие восприятия, понятия, стремления, настолько их извратило, что научное изложение общеизвестных свободным людям сексуальных истин стало революцией, которая оказалась робким возвращением в правду человеческого бытия.

Христианство держало своих рабов в концлагере секса, где им давали пайку брака, но вот, с помощью освободительной армии под предводительством генералов (Фрейда, Кинси, M&J etc.) и адмиралов порнографии (Hefner, Guccione, Flynt etc.) зэков выпустили на (относительную) свободу. Бывшие заключённые торжествуют, что теперь живут без колючей проволоки, без пыток, без крематория.

А ведь надо не только радоваться (относительно) свободной жизни вне лагеря, но и проклясть и искоренить идеологию (христианство), которая издевалась и издевается над человеком, считая грязным и греховным самое святое, что есть в человеке – наслаждение.

M&J и прочие бросились лечить и кормить узников концлагеря, не пытаясь его разрушить и наказать палачей, убийц и тех, кто отдавал им приказы.

Masters даже нанял теолога без всякого медицинского образования, которому он продемонстрировал вагинизм, чтобы тот, увидев замкнутую пизду, профессионально нейтрализовал в пациентах американский пуританизм, лежащий в основе их сексуальных расстройств и прежде всего – вагинизма.

Как же народ всё-таки сохранился в обстановке убийственного христианства?

В христианском обществе сексуально выживали лишь те, кто во имя наслаждения тайно пренебрегал учениями христианства.

Правда, за такое выживание они расплачивались раскаянием, отчаянием, страхом, что делало из них сексуальных калек. Редчайшие люди, сильные духом, которые только радовались от нарушения сумасшедших христианских законов, становились счастливыми и плодотворными.

Борьба за сексуальную раскрепощённость, которой пытались наделить своих пациентов Masters and Johnson, должна начаться с выбора только таких правителей, которые любят секс и имеют большой и восторженный опыт в наслаждениях. Тогда правители будут устанавливать гуманные законы, обеспечивающие человеку наслаждение, а не наказывающие за него.

Это требование много важнее литературной эрудиции, которую требовал от правителей Иосиф Бродский.

Разве что он имел в виду эрудицию в порнографической литературе.

 

Палата с неправильным номером

[119]

Про чеховскую Палату № 6 все долдонят:

название представляет собой символ общества, в котором одни мучаются, а другие их не понимают и не желают понять.

Критики не нарадуются суждениям о том, что

ум служит единственным источником наслаждения и что презрение страданий равносильно презрению жизни. [120]

А я вам на это скажу прямо в лицо: «Хуйня это всё, дорогие товарищи.»

Самое важное в этой повести то, что в ней абсолютно нет ничего сексуального, что удивительно даже для самого Чехова, весьма неравнодушного к сексу в жизни и в творчестве. Чехов сам себе дивится. Так, в письме своей зазнобе П.А. Авиловой Чехов пишет про свою палату:

Кончаю повесть, очень скучную, так как в ней совершенно отсутствуют женщина и элемент любви. Терпеть не могу таких повестей, написал же как-то нечаянно, по легкомыслию. [121]

Нет, тут не легкомыслие – по легкомыслию как раз пишутся повести, где женщины ощутимо присутствуют вместе с обильными и огромными элементами любви.

Чехов описывает общество, которое обречено быть сумасшедшим, когда у него отнимают или в нём отсутствует секс. А секс во всех героях повести тщательно выкорчеван.

Все психи в палате номер 6 повёрнуты на чём угодно, но не на сексе.

Весь город асексуален:

на последнем танцевальном вечере в клубе было около двадцати дам и только два кавалера. Молодежь не танцует, а всё время толпится около буфета или играет в карты.

Сам главный герой – врач средних лет Андрей Ефимыч не женат, никогда не был и к сексу никакого интереса не проявляет.

В юности он, по-видимому, страстно занимался онанизмом и отчаянно винился в греховности этого дела, и поэтому

в ранней молодости он был очень набожен и готовил себя к духовной карьере.

Чехов подробно описывает распорядок дня Андрея Ефимыча:

Обыкновенно он встает утром часов в восемь, одевается и пьет чай. Потом садится у себя в кабинете читать или идет в больницу. <…> он уходит, приняв пять-шесть больных. Остальных без него принимает фельдшер.

<…> придя домой, немедленно садится в кабинете за стол и начинает читать. Читает он очень много и всегда с большим удовольствием.

Добро бы читал порнографию и дрочил, чтобы хоть как-то избавиться от тухлой спермы и получить хоть какое-то удовольствие. Но нет,

больше всего он любит сочинения по истории и философии.

Однако, чтение – это лишь фон, на котором происходит главное событие жизни Андрея Ефимыча – пьянство:

Около книги всегда стоит графинчик с водкой… Через каждые полчаса он, не отрывая глаз от книги, наливает себе рюмку водки…

Так он постепенно напивается, а потом

к вечеру обыкновенно приходит почтмейстер, Михаил Аверьяныч.

И они напиваются пивом:

Первую бутылку выпивают <…> молча.

Затем начинается болтовня с тоской о якобы идеальном прошлом.

Проводив приятеля, Андрей Ефимыч садится за стол и опять начинает читать.

Когда бьет три часа, он тушит лампу и уходит в спальню.

Что ж, это жизнь бездельника, алкоголика, любящего чрезмерно рассуждать на высокие материи – такую жизнь можно вполне счесть за жизнь сумасшедшего, ибо только сумасшедший пренебрегает всеми благами жизни (прежде всего, сексуальными), и такому резонное место в сумасшедшем доме, а ещё лучше – в могиле, куда Чехов в конце концов и помещает своего героя.

Отсутствие всякого интереса к сексу выражается в бесхребетности и духовной немощи Андрея Ефимыча. Когда друг-почтарь Михаил Аверьяныч заставил Андрея Ефимыча поехать развлечься в Москву, Петербург и Варшаву, то наш герой под предлогом отвращения к своему другу во всех этих городах пролежал в гостиничных диванах, вместо того, чтобы пойти по борделям, не говоря уже – по трактирам (чтобы поддержать свой ежедневный рацион водки и пива). И деньги у него на это были – он безропотно отдал 500 рублей (огромные деньги по тому времени) в долг своему другу, проигравшемуся в карты, и не осмелился потребовать вернуть долг.

Полное отсутствие сексуального влечения – это диагноз-приговор, который висит над врачом и всем его окружением.

Весьма характерно, что единственная сильная эмоция доктора, – роковой взрыв негодования, – произошла от последней (сексуальной) капли. А дело было так: Михаил Аверьянович фальшиво утешал Андрея Ефимыча, обещая ему в близком будущем золотые горы здоровья и благоденствия. Но на этот раз утешение включило в себя такое взрывоопасное обещание:

Михаил Аверьяныч лукаво подмигнул глазом. – Женим вас, дружка милого… женим…

И вот именно после упоминания тайно вожделенной и недоступной женитьбы

Андрей Ефимыч вдруг почувствовал, что накипь подходит к горлу; у него страшно забилось сердце.

– Это пошло! – сказал он, быстро вставая и отходя к окну. – Неужели вы не понимаете, что говорите пошлости?

Этот взрыв негодования, то есть окончательного отрицания половой жизни (а он ведь мог радостно ухватиться за идею и сказать – а что, подыщи-ка мне невесту), именно после этого взрыва врач стал очевидным кандидатом на кровать в палате № 6.

Единственный, кто более-менее сексуально активен в повести – это новый молодой врач. Он приезжает в город с наложницей, что обозначается

молодою некрасивою женщиной, которую он называет своею кухаркой. У этой женщины грудной младенец.

Недаром Чехов дал этому молодому врачу фамилию Хоботов, ибо известно, что хобот – это популярный образ хуя.

Все восхищения прошлым, в которых пребывает Андрей Ефимыч и его знакомые, объясняются тем, что в недоступном прошлом была вожделенная ебля, коей всем этим интеллигентам недостаёт. Прежнее поколение было нормальным, пока не пришли болтуны:

про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем.

То есть предыдущее поколение любило секс и торговлю, тогда как нынешнее любит болтовню и пьянство.

Чехов, будучи врачом и ёбарем, хотя и хилым (не верите? – читайте его честную биографию), поставил в своей повестушке правильный диагноз обществу. Сделал он это умышленно или подсознательно – роли не играет. Рисуя болтливых бесхребетных интеллигентов в чавкающей дорожной грязью провинции, он пытается найти причину этой тоскливой и ничтожной жизни. Так что Чехов написал эту повесть без секса не по легкомыслию, а по врачебной интуиции, поставив ему диагноз: без секса вам всем уготовано сумасшествие и смерть.

А вот моя панацея: чтобы сделать мир счастливым, надо из палаты № 6 сделать палату № 69.

 

Цена изнасилования

[122]

Return to Sender (2015)

Красавица-медсестра (Rosamund Pike) живёт одна в доме и не испытывает интереса к мужчинам (почему? – создатели фильма объяснить не соизволили), хотя подруги пытаются её знакомить с самцами.

Так, днём она впускает себе в дом парня, которого она по ошибке приняла за очередного претендента, заочно сосватанного подругами и который должен был явится к ней приблизительно в то же время. Но оказалось, что это был совершенно другой, шатавшийся вокруг её дома увалень. Парень её насилует, причём вроде бы в зад, распластав её на животе. Затем он убегает, но счастливца ловят и сажают в тюрягу.

После происшедшего у изнасилованной никто не хочет покупать дом, который она в то время продавала, так как никто не хочет жить в доме, где насилуют. А если бы она заболела раком, то покупатели тоже бы отказались от дома, где живёт раковая больная? – Сомневаюсь. Народная психология такова: пусть мрёт от рака, но не выживает от изнасилования.

И тут возникает затейливый поворот сюжета: «изнасилованная и покинутая» пишет письмо в тюрьму своему насильнику. Письмо возвращается, но она его снова отправляет, и так несколько раз, пока насильник, наконец, не отвечает.

Потом она начитает ездить к нему на свидания в тюрьму. Он кается и просит прощения (за своё наслаждение, испытанное при изнасиловании), их поначалу сдержанные разговоры продолжаются, но вскоре превращаются в откровенный флирт.

Насильника выпускают раньше, и он по приглашению своей «жертвы», у которой до сих пор нет мужика, является к её дому и по её просьбе чинит разные наружные неполадки, забивая гвозди и закручивая шурупы. Она на него смотрит влюблённым взглядом, а насильник явно мечтает ебать уже по закону, с её согласия.

Однажды перед началом очередной плотницкой работы некогда изнасилованная предлагает некогда былому насильнику лимонад, от которого тот вскоре теряет сознание, а когда обретает его вновь, он находит себя привязанным к кровати и с отрезанной рукой и членом.

Баба отомстила.

Жаль, не показывается, что она сделала с его членом. Наверно, заглотала и съела.

В процессе фильма режиссёр, сценарист и вся их гопкомпания умышленно создают впечатление, что изнасилованная влюбляется в своего насильника. Но ведь такого американская мораль позволить не может. Насильников надо убивать.

Тем более, героиня сообщает кастрированному: когда ты меня насиловал, я думала, он (ныне отрезанный) уже внутри или нет? – настолько я потеряла всякую там чувствительность.

Вопрос: зачем понадобилось создателям фильма вести зрителя по ложному (?) пути, на котором «изнасилованная влюбляется в своего насильника»? Уж не хотели ли они намекнуть, что она отрезала ему член именно потому, что почувствовала свою влюблённость в своего насильника? Уж не поэтому ли она решила отрезать ему член, чтобы самой не лечь под него? Она уподобилась отцу Сергию, что отрубил себе палец, чтобы не соблазниться женщиной? А ей рубить у себя нечего, вот она и отрезала член у потенциального любовника.

Или создатели фильма вели зрителя по этому пути, так как он им казался не таким уж неправдоподобным, а даже тайно желаемым, и поворот в самом конце, где изнасилованная мстит насильнику, оказывается неожиданным для зрителя, подготовленного к начинающейся любовной связи, и даже шокированного ходом событий, то есть ненормальным ходом событий, а именно – местью.

Да и вообще, по христианской традиции изнасилованная должна не только простить своего насильники, но и возлюбить (врага своего).

Так что месть насильнику в фильме воспринимается не торжеством справедливости, а как неоправданная жестокость, даже если насилуют такую красавицу, как Rosamund Pike.

Во второй серии Rosamund будет отсиживать срок в тюрьме, а её любимый насильник будет ей писать письма и приходить на свидания. А когда её выпустят на поруки, то они признаются во взаимной страсти, и насильник за неимением члена, будет её fist fuck оставшейся рукой, а возлюбленная будет втайне радоваться, что отрезала ему член, но горько сожалеть, что у него теперь только одна рука. Но зато благодаря засунутой по локоть руке, она обретёт потерянную было чувствительность в самом важном месте.

 

Закадычные враги

[124]

Best of Enemies (2015)

В период президентских выборов Никсона в 1968 году самая хилая телестанция АВС (по сравнению с силачами CBS и NBC) выскочила в передовики благодаря своей смелости: они устроили дебаты между интеллектуалами-острословами – ярчайшими умами того времени, идеологическими врагами: консерватором William Е Buckley Jr. и либералом (а точнее, либертином) Gore Vidal. Истории этой десятки диспутов, которые с трепетом слушали и смотрели миллионы человек, посвящён сей документальный фильм.

Гор Видал наслаждался как с женщинами, так и с мужчинами и открыто провозглашал в своих романах и выступлениях, что бисексуальность присуща всем. Его оппонент, католик Билл Бакли был женатым гетеросексуалом, в чём Видал уничижительно и громогласно сомневался, намекая на его латентную гомосексуальность, чем вызывал у Бакли дополнительную злобу.

Диспуты Бакли и Видала, их ненависть друг к другу происходили из-за того, что один хотел, чтобы весь мир был построен по его красноречивому представлению, а второй – по его, не менее красноречивому. Им и в голову не приходило, что жизни по обоим представлениям могут мирно сосуществовать бок о бок, если они не будут посягать друг на друга.

Непримиримая полярность взглядов Бакли и Видала на политику, мораль, секс и прочие насущные темы повела мою мысль в направлении поиска практической возможности сосуществования противоположных образов мышления и жизни. Пока максимальная возможность для этого называется «демократией» но и она весьма далека от оптимальности: цензура и преследование инакомыслия существует, если не на государственном уровне, то в умах многих людей.

Происходит это из-за неизбывной амбивалентности чувств, которые подавляются или перенаправляются, чтобы одно выявилось, а второе перевоплотилось, ибо в обществе они никогда не выполняются оба: например, у мужчины существует желание быть верным жене и желание ей изменить. У него побеждает какое-либо одно желание и подавленное мучит его и вылезает каким-нибудь монстриком психосоматического недуга.

Или есть мужчины, которые проповедуют верность в браке, а сами тайно изменяют своим жёнам. Такая реализация амбивалентности порицается обществом, и такого человека называют двуличным, лицемерным, лживым.

Как бы там ни было, у всякого человека существуют два противоположных желания, но общество не позволяет им обоим осуществиться без того, чтобы не наказать за них стыдом, угрызением совести, неврозом или, подчас, уголовным преследованием.

Моя давняя идея, которая с течением времени принимает всё более определённые формы, состоит в том, чтобы обеспечить законную, морально допустимую реализацию амбивалентных чувств, двух противоположных желаний, с пользой как для общества, так и для психики человека.

Осуществляется это с помощью разнесения в пространстве выполнения амбивалентных желаний. Создаётся независимая территория, которую я называл «Загон свободы». На его территории устанавливают законы, потворствующие выполнению желаний, выполнять которые запрещено на прочей территории.

Вот разительный пример: мужчина, желающий купить женщину, будет преступником в Нью-Йорке, где проституция запрещена, но пребудет законопослушным гражданином во Франкфурте, где проституция разрешена. В Нью-Йорке он будет испытывать страх, вину и угрызения совести, тогда как в Франкфурте он будет удовлетворять свои желания со спокойной совестью, уверенный в своей правоте.

А вот пример разграничения выполнения одного и того же желания во времени: мужчина, совокупляющийся со своей любовницей, действует в пределах современной морали в США, однако, после того, как он женился на другой женщине, совокупление с той же любовницей уже будет аморальным и начнёт угнетать совесть мужчины. Как сделать так, чтобы с течением времени нормальное желание не переименовывалось в предосудительное, и, возникнув, всегда могло бы беззаботно удовлетворяться?

Согласно моей идее, в «загоне свободы», помимо легализации запретных вне загона действий, должна измениться и моральная сторона отношения к амбивалентности чувств. Как испражнение на людях считается постыдным, а наедине – само собой разумеющимся, так и поведение в загоне свободы не оставляет никакого осадка вины или стыда, ибо внутри загона бесстыдство – это норма.

Человек постоянно демонстрирует свою способность забывать о стыде и о вине на определённых территориях, например, в кабинете врача женщина разводит ноги перед незнакомым мужчиной и не испытывает стыда и вины вообще или почти, так как она настроена на то, что для доктора-мужчины раздвигать ноги можно. Точно такое же морально и законно допустимое бесстыдство будет срабатывать в людях, являющихся в «загон свободы». В обществе с загоном свободы будут одновременно сосуществовать две диаметрально противоположные морали, каждая из которых является правомерной на своей территории.

Когда человек пересекает границу одной территории и оказывается в другой и ведёт себя на каждой территории по-разному, то в такой ситуации речь не идёт о двуличии, а лишь о полной искренности в обеих территориях. Просто меняются законодательства, и при одних законах правота – одна, а при других – другая. Срабатывает теория относительности правоты.

Так называемая сложность, противоречивость человеческого характера заключается именно в том, что люди могут вести себя по-разному в разных обстоятельствах (в разных местах и в разное время). При отсутствии загона свободы такое поведение называют лживостью, двуличием. Установление загона свободы разрешает это противоречие. Если в загоне свободы человек может стать развратником, то вне загона свободы он может проповедовать воздержание, не становясь лицемером, а оставаясь искренним и честным на разных территориях.

Установив загон свободы, главным становится, не позволять стирать границы между ним и прочим обществом.

Задача – не допустить, чтобы либерализм посягал на территорию консерватизма, а консерватизм лез на территорию либерализма. Охрана границы между ними – это залог счастливого общества. Эта граница должна зыблемо, но существовать. Причём она должна совершенно не мешать переходу из одной зоны в другую. Таким образом создаётся доступный баланс амбивалентности чувств.

Двойные стандарты существуют только при единой территории, а при наличии загона свободы процветают два стандарта, не мешающие один другому. Двойной стандарт становится не объектом порицания, а методом разрешения противоречий, возникающих в обществе с требованием единого стандарта.

Возвращаясь к дебатам Бакли и Видала, можно заключить, что каждый их этих великих спорщиков стремился победить своего оппонента – чтобы мнение одного возобладало над мнением другого, чтобы либерализм победил консерватизм или чтобы консерватизм подавил либерализм. Но если бы в Америке существовал загон свободы – скажем, один огромный штат, то спорить Бакли и Видалу было бы не о чем: желания каждого из них сосуществовали бы, не противореча друг другу, а путешествуя в загон свободы и потом выходя из него на широкие просторы стабилизирующего консерватизма.

 

Вуди Аллен – sex object

[125]

Woody Alien: A documentary (2012)

Говорить о том, что Вуди Аллен – гениален, я не буду, поскольку это само собой разумеется, и этот документальный фильм посвящён именно рассказу о его гениальности.

Мне интересно то, о чём в фильме не говорилось, но напрашивалось на разговор.

У Вуди Аллена было несколько весьма красивых жён и немало красавиц-любовниц.

Последнюю плосколицую жену, сделанную из приёмной дочки, красивой назвать не получается, но она лет на 40 младше мужа, а юность для старика прекрасна сама по себе, вне зависимости, насколько плоско или выпукло лицо юницы.

Я знаю женщин, которым Вуди Аллен настолько омерзителен как мужчина, что они даже не могут воспринимать его фильмы, во всяком случае те, в которых он участвует как актёр. И впрямь, внешне Вуди Аллен напоминает ощипанного тухленького цыплёнка. И, несмотря на это, красивые женщины не только липнут к нему, но и пребывают от него в восторге, причём, похоже, что даже и в сексуальном. Этот феномен давным давно подмечен во всегда безошибочном фольклоре:

Любовь зла – полюбишь и козла.

И в сказках типа Красавицы и чудовища, которая имеет нескончаемое количество вариаций.

И действительно, существует немало женщин, причём красивых, для которых внешность уродливого мужчины становится сексуально привлекательной, если этот мужчина обладает большим умом и/или большими деньгами.

Разумеется, что при чрезвычайной похоти, когда нет никого под руками-ногами, как женщина, так и мужчина выебут кого угодно.

Захочешь бабу выебешь и жабу —

этот афоризм в жанре поговорки я придумал сам.

Однако в случае Вуди Аллена ситуация иная: влюблённые в него женщины живут посреди жаждущих их супермужчин, и красавицы эти могли бы мигнуть любому кинотеатро-красавцу, который бы сразу пристроился к мигнувшей. То есть среди огромного выбора красивых, умных и богатых самцов красавица влюбляется в уродца. Не забудем, что в гениального уродца.

Случай с Вуди Алленом не из худших – известно, что женщины умудряются приспосабливаться к хую (или некой его замене) у неподвижного паралитика и уродца, но тоже гениального – физика Stephen Hawking.

Подобная любовь красивого мужчины к уродке полностью исключается: если на него бросаются красавицы, то он не выберет уродку, как бы она умна и талантлива ни была – такого просто быть не может. А если и может, то эта патология ещё не описана ни в научной, ни в художественной литературе. (Я не рассматриваю случай продажности мужчин – я веду речь о глубоких чувствах).

Итак женщину возбуждают не только внешность, но и «внутренность» мужчин. Если считать, что женский выбор руководствуется желаемыми качествами её будущих детей, то вполне понятно, что некоторые женщины предпочитают иметь детей умных (далеко идущих), нежели сильных и красивых (часто никуда не идущих, а лишь привлекающих внимание для случки).

Тут интересно рассмотреть и узнать, как вписывается сексуальное удовлетворение в женскую любовь к гениальному уродцу. Случай глупого уродца, но с большим и долго стоячим хуем понятен: женщина закрывает от наслаждения глаза и грезит о красавце, переходя от одного оргазма к другому.

Можно также предположить, что женщины беспощадно подавляют своё эстетическое чувство с помощью иллюзии, что важны не красота и сила, ибо красота есть внутренняя, интеллектуальная, а сила – в знании. Обладая таким врождённым талантом самогипноза, женщина может полюбить кого угодно.

А что происходило в случае Вуди Аллена – научились ли его женщины испытывать оргазм от его шуток? Или Вуди Аллен ещё в дополнение к своей гениальности обладает огромным хуем и нескончаемой сексуальной энергией?

А быть может, посмеявшись на шутками Вуди Аллена и заставив себя кончить с ним разок, его красавицы бежали тайно перепихнуться с «настоящими» мужчинами?

В любом случае Вуди Аллен является наглядным образцом для подражания и вечно живой надеждой для любого уродика – всей своей жизнью он призывает: «Будь гениальным (или хотя бы богатым), и тебя возлюбят красавицы»!

 

Неисчерпаемый и вожделенный май

[126]

Когда в отрочестве я осознал и прочувствовал раннего Маяковского, то его Облако в штанах (1914–1915) разразилось грозой в штанах моих. Особенно меня потрясла вот эта строфа:

Помимо внепредметной поэтической красоты, меня заинтриговали слова, причём сугубо предметно, а именно: я задался вопросом: Почему ему с сердцем было никак не перешагнуть апрель и оказаться в мае? Что являлось препятствием? А также, почему май был много желанней, чем апрель? И вообще, что Маяковский подразумевал под апрелем и маем?

Ответить на эти вопросы я смог без особого труда, перечитывая поэму и в срочном порядке набираясь сексуального опыта с многообразными девушками и женщинами.

Маяковский кое-что объяснял и сам:

Ага, понятно: баба Мария ему почему-то не даёт (или дала один раз, а больше – не хочет), несмотря на то, что он клянчит да ещё взамен обещает «беречь и любить» её тело.

Речь здесь идёт вовсе не о романтической бесполой любви символистов, а о мясной похоти изголодавшегося футуриста.

Когда баба Мария ему окончательно отказывает, Маяковский срывает свою злость на боге (сексуальные истоки атеизма) – он, мол, за всё ответственный в том числе и за то, что юный соблазнитель Володька не сумел вызывать похоть у Машки, чтобы она ему отдалась, а также за то, что Вовка не посмел Марию изнасиловать. Во всём виноват, разумеется, бог. Так бог выступает у Маяковского в роли козла отпущения.

Как мы знаем, словом «целовать» в те времена даже у футуриста обозначалась ебля. А без мук – это значит без уговоров, а сразу.

Оказывается, согласно Маяковскому, необходимым и достаточным условием божьего могущества может быть только организованная богом доступная и длящаяся ебля.

Но Маяковский на бога надеется, а сам не плошает, ибо для целований «без мук» он сам знает три допотопных, но исключительно надёжных метода:

1 – деньги:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

2 – изнасилование:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

3 – снятие внутренних запретов с помощью алкоголя и других

снадобий:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Судя по Облаку в штанах, на момент завершения поэмы баба Маяковскому так и не дала, а он не посмел её взять силой.

Это несмотря на «огромный» опыт Маяковского с женщинами, если верить его заявлению:

Гора мокрых женщин, была навалена Маяковским, которому в период написания Облака… был всего 21 год. Конечно, он мог поднабраться опыта с несчётными проститутками, которые в те золотые времена красовались и предлагали себя на каждом углу по бросовой цене.

Но следует помнить, что Маяковский тогда был несказанно беден, и деньги, которые ему давал на жизнь Осип Брик, вряд ли позволили бы Володе развернуться в описанных мокро-горных масштабах.

«Приличной» девушки, которая бы ему давала регулярно и бесплатно не зарегистрировано биографами, так что можно смело утверждать, что Маяковский в то время имел весьма умеренный сексуальный опыт и пребывал в постоянном голоде, не только пищевом, но и сексуальном. Если ему удалось организовать семь «обедающих знакомств» (знакомых, к которым он попеременно ходил обедать), то ебальных знакомств с подобной регулярностью насыщения у него не наблюдалось.

Тем не менее можно утверждать с высокой степенью уверенности, что, добиваясь Марии (Лили), девственником Маяковский не был.

Но тут уместно взглянуть на понятие девственности с необычной стороны.

Есть разные виды девственности. Кроме традиционного первого раза в жизни, есть и такой вид: состояние мужчины и женщины перед первым совокуплением друг с другом, хотя у каждого из них ранее уже были другие партнёры. Тем не менее, даже если у них были сотни любовников и любовниц, но перед первым совокуплением мужчина и женщина являются девственниками по отношению друг к другу. Именно поэтому между новыми любовниками (первый раз) и возникает такой сильный трепет. И вследствие его силы, они, после скорого исчерпания страсти, стремятся испытать этот трепет девственности снова и снова, находя новых любовников.

Всё это можно перевести на общедоступный язык, сказав, что она разлюбила его и полюбила другого. Или

Симметрично, жажда новой девственности и восторженного лишения её работает и для мужчин, в том числе и для Маяковского.

Итак в отношениях его с Марией в Облаке в штанах он – ещё девственник (апрельский), и он безуспешно жаждет избавится от своей девственности с Марией как и все девственники, и особенно те, которые её благонравно хранят. Маяковский же выступает принципиально против всякой девственности – он рвётся в май.

Если принять за чистую монету слова Маяковского и не считать их поэтической гиперболой, то до 21 года у него не было ни одной приличной бабы, типа Марии, а лишь одни проститутки.

Скорее всего, смакуя свой апрель и страдая от девственности отношений с Марией, он раскручивал себя на задуманное самоубийство, как радикальное решение сексуальных проблем и всех прочих. Но время для самоубийства ещё не пришло и приходилось охотиться за Марией и прочими, претерпевая нескончаемые «муки», не находя возможностей лишь «целовать, целовать, целовать».

Повторим апрельско-майский тезис: апрель – это девственность, а май – это ебля.

Читая про сотый апрель и нулевой май, возникает (у меня и, уверен, у Маяковского) естественный вопрос – неужели в половых отношениях всегда необходимо топтаться в апреле? Неужели нельзя сразу в май? Это же мечта каждого мужчины – увидел желанную женщину и через минуту – уже её ебёшь (Но поэмы пишутся в апреле, а в мае уже не до поэм).

Ортега-И-Гассет заметил, что существенные изменения в обществе в конце 19 века произошли потому, что досуг, бывший привилегией богатых и властных, стал накапливаться и у простых людей, а заполнить растущий досуг, (продолжу его ход мысли) захотелось наслаждениями и прежде всего – сексуальными.

Власть над обществом, которой владели лишь немногие, в нынешние времена благодаря развитию науки и техники становится доступной для многих людей, а значит, количество доступных женщин, не требующих апреля, а живущих в мае, соответственно резко возрастает, если не за счёт роста официальной проституции (которая формально порицается), то за счёт упрощения сексуальных нравов. В то же время это упрощение вызывает рост безответственности женщин за стремление к своей извечной цели – побольше обнажить своё тело на публике.

Повсюду в медиа показывают только красивых, привлекательных максимально возможно обнажённых женщин, чтобы зрители были в постоянном состоянии желания (хочу такую!), чтобы зрители торчали в апреле, но чтобы они не прорвались в май. Даже порнография – это сотый апрель, ибо до мая доживают лишь в момент введения в какое-либо живое отверстие.

Упрощение нравов не только усиливает и делает приемлемой повсеместную растущую публичную наготу женщин, но, с другой стороны, пытается пренебречь смыслом наготы как знаком готовности и согласия к совокуплению (см. Об очевидной сути наготы, с. 367–376 наст. изд.). Часть пребывания в мае – это дать понять женщине, что она ответственна за своё обнажение, и чем больше она обнажена, тем меньше у неё оснований называть любое нежданное совокупление изнасилованием. Если женщина обнажается с одним мужчиной, значит, она даёт ему разрешение на совокупление. Если она обнажается с двумя мужчинами, значит, она согласна на секс втроём. И далее, методом математической индукции: если женщина появляется в общественном месте (напр. нудистский пляж) голой, то значит, она готова совокупляться с каждым мужчиной на пляже.

Но это лишь временная «мера пресечения», и грядут научные события, которые позволят женщинам наконец-то быть полностью безответственными за свою наготу, ибо нужда в них резко сократится из-за конкуренции не только с женскими клонами, явление которых как решение сексуальных проблем я уже давно прорицал, а также и с женщинами виртуальной и смешанной реальности (mixed reality). Чуть наука и техника справятся с точной имитацией осязания – основного чувства для достижения оргазма (см. Неотвратимое чувство, с. 114–115 наст, изд.), – как необходимость склонять женщин к половому акту исчезнет, ибо сексуальная нужда будет удовлетворяться рабски послушными новыми реальностями, переселяющими нас, минуя апрель, в неисчерпаемый и вожделенный май.

 

Великий комбинатор из трёх пальцев

[129]

Остап Бендер – это любимейший литературный герой советской интеллигенции и даже некоторых рабочих и крестьян.

Все знают его как красавца-мужчину, смелого, находчивого, хитрого и остроумного великого комбинатора, гоняющегося за деньгами. Паниковский жаловался Бендеру, что его девушки не любят, а Бендера девушки любили, то есть он их поголовно влёк и возбуждал.

И тут возникает архиважный вопрос: А любил ли женщин сам Остап Бендер?

Если руководствоваться не словами Бендера, а его поступками, то можно со всей определённостью сказать – нет, Остап женщин не любил. Однако для красного словца он делал вид, что интересуется женщинами. Например, Бендер подшутил над Воробьяниновым, который пристраивался к Лизе:

Но сам он к Лизе даже не подходил и пренебрегал всеми женскими возможностями, которые перед ним распахивались.

Ведь мог же Бендер запросто оприходовать хорошенькую Эллочку-людоедку (когда она открыла ему дверь,

сказав, что он отпрыск рода Вандербильдов. Поимев Эллочку, он не только стул, но и наслаждение бы получил и даже золотое ситечко на этом сэкономил. Но Бендера интересовали не женщины, а стулья – извращение почище копрофагии.

Однозначный вывод о безразличии Бендера к женщинам можно сделать на основании того, что на протяжении двух романов он выеб (да и то, по голословным намёкам) всего лишь одну женщину – мадам Грицацуеву:

Следует уточнить, что жениться Остап намеревался вовсе не по соображениям углубления в субтропики, вовсе нет – он женился на Грицацуевой,

чтобы спокойно, без шума, покопаться в стуле.

В женщине покопаться Бендеру было не интересно. Там он денег найти не рассчитывал, и перл клитора для него ценности не представлял.

Если в Двенадцати стульях Остап кое-как поимел на стуле Грицацуеву, то в Золотом телёнке он вообще ни разу не совокупился с женщиной, а только катался с Зосей Синицкой по улицам с помощью Козлевича, но в трусики ей так и не забрался.

Остап вознамерился в интересах дела сдружиться с Зосей Синицкой и между двумя вежливыми поцелуями под ночной акацией провентилировать вопрос об Александре Ивановиче. [131]

Поцелуи могли бы быть и страстными, но страсть у Бендера возникала только при виде денег. И даже катание в машине Козлевича было устроено не для того, чтобы покувыркаться с Зосей на заднем сидении, запарковав машину в укромном месте, нет – Козлевич

не раз уже катал командора и Зоею по приморскому шоссе,

на котором кувырканье было бы неуместно и противозаконно.

Получив от Зоей информацию о месте тайного пребывания Корейко, Бендер полностью потерял к ней интерес:

51– Вы разве меня не проводите домой? – тревожно спросила девушка.

– Что? – сказал Остап. – Ах, домой? Видите, я…

– Хорошо, – сухо молвила Зося, – до свидания. И не приходите больше ко мне. Слышите?

Но великий комбинатор уже ничего не слышал. Только пробежав квартал, он остановился.

– Нежная и удивительная! – пробормотал он.

Остап повернул назад, вслед за любимой. Минуты две он несся под черными деревьями. Потом снова остановился, снял капитанскую фуражку и затоптался на месте.

– Нет, это не Рио-де-Жанейро! – сказал он наконец.

Он нахлобучил фуражку и, уже не рассуждая, помчался на постоялый двор.

Можно подумать, что Остап взвесил положительные характеристики Зоей и решил, что за миллион, выбитый из Корейко, он заимеет женщин пороскошнее Зоей, ведь ещё Воробьянинову он пророчествовал, предвкушая аукционные стулья:

Вино, женщины и карты нам обеспечены. [132]

Но когда Бендер изъял миллион от Корейко, ни вина, ни карт, ни, самое главное, женщин он покупать не стал. Вместо этого, он бросился к Зосе, как мордой об тёрку, которая к тому времени уже нашла себе законного ёбаря, а не трепача.

Знойная женщина – мечта поэта —

фраза Бендера, которая не нашла воплощения в реальности (пусть литературной), а так и осталась мечтой, ибо Бендер был изображён поэтом денег, а не женщин.

Ни денег потратить, ни женщин ублажить (что взаимосвязано) Остап не осмелился, не смог, не сумел. Бендер мучился тем, как истратить миллион, и ему не пришла в голову мысль, а в хуй – желание – купить красавиц и задаривать их подарками, вместо того, чтобы отсылать деньги в органы ненавистной власти.

Так что на деле Бендер оказался слабаком как в финансовом, так и в сексуальном смысле. Великий комбинатор, увы, не был великим ёбарем – он-то и обыкновенным ёбарем не являлся.

Можно понять или предположить, почему Ильф и Петров решили создать именно такой образ героя – им нужно было подпевать всё ожесточающейся действительности. Кроме того, сами они были обделены опытом соблазнения множества женщин. А коль начнёшь фантазировать на такую тему без солидного опыта – сразу опростоволосишься.

Но самый большой вопрос, подытоживая Бендера, возникает такой: почему свободный выбор читателей среди множества литературных героев так основательно остановился на сексуально бездейственном мужчине?

Ответ один – в русской и тем более советской литературе не было мифологической или бытовой традиции Дон Жуана, Ловеласа, Долмансе, де Вальмона, и прочих, чья жизнь состоит из купания в женщинах своего красного коня. В русской литературе не было аналогов ни Казановы, ни де Сада, которые могли бы рассказать об одержимости похотью в русских городах и весях. Санин поднял бучу у наивных читателей, но тоже быстро забылся из-за избытка рассуждений и недостатка кобелянства.

А вот умение добывать деньги, причём не рабским или честным трудом, а хитростью и обманом государства и его чиновников, причём не попадая в тюрьму, а разводя лохов – эта традиция и мечта в русской литературе присутствовала в значительной степени.

Таким образом, потаённая ненависть к советскому образу жизни вылилась преданной любовью к Бендеру, который стал образцом для подражания.

Очевидно, что умы писателей и читающей публики фокусируются на том, чего им не хватает в окрестностях их проживания. В России всегда не хватало предприимчивости, противостояния государству, свободы передвижения, личного богатства.

Вот почему сексуальные потребности, аморальные по определению, отодвигаются на задний план цензурой и самоцензурой, а у любимого литературного героя ими можно просто пренебречь.

Бендер, который мог бы оказаться идеальным соблазнителем, первым русским Дон Жуаном, остался лишь сексуально отстранённым остроумным жуликом.

И тогда на помощь русской литературе, страдающей своей сексуальной неполноценностью, не имеющей необходимого героя – Великого ёбаря, – пришёл её вечный спаситель – Пушкин, и заполнил зияющую пропасть, что произошло после публикации Тайных записок тридцать лет назад.

 

Она и Ты

Поэма

Предсмертие

Пожизненное злоключение

1966

 

Жертва

1.

Переулок был тёмный, и наши девицы прижались к нам крепче. Мы познакомились только что на танцах, и они уже успели нам рассказать несколько сальных анекдотов.

Из-за угла вышел парень и встал, преграждая нам путь. Глеб со своей подружкой отделился в сторону, что пропустить его между нами, а незнакомец быстро размахнулся и ударил Глеба в лицо, разбив ему очки. Глеб сел, держась за нос. Я подскочил к парню, слыша, как девки, визжа, убегают. Он уклонился от моего удара, и сам ударил меня в грудь; я начал падать и, падая, всадил ему ногу в пах. Он согнулся, а я, озверев, повалил его и стал бить головой об асфальт. Я почувствовал, как Глеб оттаскивал меня, но бил и бил его, понимая, что он уже давно без сознания. Когда я поднимался, руки у меня были в крови. К счастью, в переулке никто не появлялся.

Было около двенадцати.

– Как бы он не загнулся, – сказал Глеб, смотря на неподвижно лежащее тело.

– Плевать. Самооборона… Соскакиваем.

Я взглянул на свои руки и разбитый нос Глеба. С таким видом не хотелось кому-нибудь попасться на глаза. Мы пошли быстрым шагом, стараясь не переходить на бег. По пути у одного дома торчала водопроводная труба, и мы вымылись.

– Э, очки-то я там оставил, – моя лицо, вспомнил Глеб.

– Следующий раз успевай снять очки, подставляя нос под кулак, – попытался я сострить.

Мы нервно рассмеялись, но улыбка одновременно сбежала с наших лиц. Мы вышли на центральную улицу.

– Опять остались без баб, – зло бросил Глеб, щурясь на фонари.

– А эти, кажется, знали, чего хотели…

Каждый из нас подумал о чём-то своём и вздохнул. Всю дорогу мы молчали.

– Ну, пока, – попрощался я. – Созвонимся.

– Давай, – попрощался Глеб.

С Глебом мы дружили ещё со школы. Помню, мы особенно сблизились после одного случая. Как-то мы поехали на электричке за город. Я стоял в тамбуре и говорил Глебу, что курить вредно, а он скалил зубы и, зная, что я не курю, каждую минуту предлагал мне сигарету. Дверь вагона была открыта, и на резком повороте меня швырнуло в сторону, и я чуть не выпал. Глеб схватил меня за руку, и с помощью подоспевших курильщиков вытянул меня.

Глеб много курил, несмотря на запрещения врачей – у него было больное сердце, но он не любил, когда говорили об этом.

* * *

Близился новый год. Глеб пригласил меня на вечер, который устраивался от предприятия, где он работал. Было арендовано кафе. Глеб выступал в самодеятельности, и мы с ним пришли раньше, так как ему нужно было репетировать.

– Ты меня извини, – сказал он, – я оставлю тебя. Нужно проверить микрофон.

– Иди, иди, я посижу здесь.

Я сел в кресло. Кафе находилось на втором этаже. Было ещё рано, и народ собирался медленно. Я смотрел на лестницу, надеясь увидеть хорошенькие лица. Глеб бегал по залу, стукал пальцем по микрофону, глубокомысленно говорил в него: «Раз, два, три» – и снова бегал. Оказывается, он должен был петь. Я недоумевал, кто его пустил к микрофону с полным отсутствием слуха. Пока я размышлял на эту тему, у лестницы появилась девушка. Она стояла, облокотившись о перила и смотрела вниз. Её платье приподнялось и открывало длинные стройные ноги. Лицо я видел в профиль. «Если оно в анфас не хуже, то она очень хорошенькая» – подумал я. Я подошёл к ней и встал рядом, тоже облокачиваясь на перила, и выждав минуту, обратился к ней.

– Извините, вы случайно не с предприятия, которое организовывает этот вечер?

– Да, – повернув голову ко мне, ответила она.

Волосы её были гладко зачёсаны назад и охвачены лентой, а за лентой они, выпущенные на свободу, вздымались вверх и опускались вниз. Я не жалел, что подошёл к ней.

– Видите ли, я сюда попал случайно, вы не знаете, что здесь намечается?

– Да, в сущности, я тоже не очень в курсе дела, – с вежливой готовностью ответила она, – самодеятельность будет вроде бы, ну, а потом танцы.

Голос у неё был низкий. Зубы – белые, ровные. Ногти слишком коротко острижены – признак интимных отношений с физическим трудом.

– Вы кого-нибудь ждёте? – спросил я.

Короче говоря, в конце концов я дал ей свой телефон. Её звали Нина. Она обещала мне позвонить 1-ого января.

Подсев к ней при прощании (я уходил раньше), я положил руку ей на колено, а она поощрительно взглянула на меня.

1-ого она мне не позвонила. Я грустил и писал стихи. Стихи тем лучше, чем грустней. Шедевры лирики созданы в паршивом настроении, и я пытался пополнить их запас.

Она позвонила второго вечером, когда я окончательно скис. Мы договорились встретиться у метро.

Был мороз, и от дыхания людей и машин стоял туман.

Она опоздала на пять минут.

– Добрый вечер, – поздоровалась она.

– Здравствуйте. Если бы вы пришли на пять минут раньше, то вы бы не опоздали, – сказал я с серьёзным лицом, пытаясь сделать выдержанным вино радости.

– Извините, – улыбнулась она.

– Ничего, гораздо хуже, когда опаздывают на десять минут, – произнёс я и приступил к главному:

– У меня к вам два деловых предложения.

Она вопросительно раскрыла глаза. Глаза, кроме того, что были красивые, были ещё умело подведены – плавный переход по всему веку от чёрного к синему.

– Во-первых, к чёрту «вы». Мы ещё достаточно молоды, чтобы не обременять наши ещё хрупкие отношения этой ношей. Предложение принято?

Она улыбнулась и кивнула головой. Зубы у неё действительно были хорошие.

– Что ж, единогласно. – Я продолжал: – Во-вторых, я как и вы… то есть как и ты, ненавижу холод. Наши красные носы подтверждают это. Так что предлагаю устремиться к теплу; я живу здесь рядом, у меня отдельная комната, магнитофон. Мы не будем находиться в гнетущем одиночестве, от этого нас избавят мои родители. Послушаем музыку, попляшем, потреплемся. Идёт?

– Ну что ж, давай, – согласилась она.

Мы сели на автобус и скоро уже поднимались по лестнице. Дверь открыл папа.

– Мы послушаем музыку, – сказал я, чтоб что-нибудь сказать.

Родители трезво относились к посещениям особ противоположного пола, предпочитая, чтоб лучше посещали меня они, чем я – их, так как при отсутствии первого, второе – неизбежно.

Я помог ей снять пальто. Она поправила причёску и вытащила из своей сумки туфли на высоком каблуке и, опираясь на мою руку, одела их.

– Они что – твой талисман? – удивился я.

– Нет, у меня ещё с 31-ого остались.

– Как встретила празднички?

– Ничего…

– Входи, – сказал я открывая дверь в комнату.

Она смело вошла и уселась на диван. Я включил магнитофон, для начала резвое, и сунул ей в руки книгу с рисунками Бидструпа. Его картинки смешат, и это мне помогает избавиться от натянутости первых минут.

Я вышел и принёс оставшуюся с праздников бутылку коньяка.

– Надо б выпить за Новый год, ты не возражаешь?

Она поднялась с дивана.

– Только принеси мне стакан воды, – смущённо попросила она.

– А зачем? Тебе уже плохо? – удивился я.

– А мне нужно запивать – иначе я не могу.

– Интересно… Как в античные времена, – решил я блеснуть эрудицией, – тогда вино обязательно разбавляли, иначе считалось неприличным.

Я принёс стакан воды. Мы выпили. Она сначала выпила глоток воды, потом коньяк и снова запила водой. Выпили ещё. Потом ещё раз.

– Ты действительно имеешь отношение к античности: ты мне напоминаешь богиню, которая была причастна к отношениям между полами.

– Кто же она?

– Афродита Милосская.

– Не Афродита, а Венера.

– Смотри-ка, а ты разбираешься. Давай по этому поводу потанцуем. Магнитофон извергал шейк. Мне было хорошо. Когда выпьешь, получаешь ощущение той жизни, при которой не хочется пить.

Настало время замедлять темп музыки и ускорять темп сближения. Я поставил плёнку с Дорис Дэй, потушил торшер и включил бра. Медленная музыка была отличным предлогом, чтобы покрепче обнять друг друга в танце. Я поцеловал её в горячую шею. Она откровенно повернула ко мне своё лицо, и я поцеловал её в губы. Радость встрепенулась в ней – её язык, красноречиво говорил об этом. «Это ли не ключ к счастью?» – пронеслось у меня в голове, и я ещё крепче обнял её.

Тайнопись любви написана природой на двух существах, и её можно правильно прочесть, если две половины точно совпадут. Прижимаясь к ней, мне казалось, что с помощью друг друга мы сможем раскрыть тайну, которая остаётся тайной даже после того, как её раскрывают.

На теле, которое врастало в меня, была одета широкая юбка и шерстяная кофта. Обнимая её, я засунул руку под кофту и расстегнул лифчик. С её стороны не было и тени сопротивления. Это меня подбадривало, и я был очень благодарен ей за это. Я высвободил её грудь и приник к ней. Она прижимала мою голову и, наклоняясь, целовала меня. Её груди были крепкие и острые, и если не вершинах гор светится снег, то на их вершинах горели костры сосков.

Снять юбку она мне не позволила, я не настаивал и поднял её достаточно высоко, чтоб освободить её бёдра от всего прочего, что на них было. У меня закружилась голова, и я попытался развести её ноги. Но она оттолкнула меня и села.

– Ты знаешь, я ведь ещё девочка, – извиняющимся голосом сказала она.

– Ну и что – это явление временное.

– Только сейчас не время, – твёрдо проговорила она.

– У тебя роскошные ноги, – пролепетал я, одной рукой обнимая её за талию, а другой лаская её бёдра. Я попытался как бы невзначай повторить свою попытку. Она посмотрела на меня и сказала «нет!» таким голосом, что я понял – она не намерена уступать, и ей это удастся, благодаря тому, что такая ситуация не нова для неё.

«Что ж, – подумал я, не сомневаясь в конечном победном исходе, – не сегодня, так завтра, а для начала неплохо». Она притянула меня к себе и поцеловала, покусывая мою губу. Я уже был в состоянии наивысшей боевой готовности и еле сдерживался, чтоб не изнасиловать её. Вдруг у неё из волос упала заколка.

– Подними её, – ласково попросила она.

– Потом, никуда не денется.

– Ну, подними, прошу тебя, – взмолилась она.

Я, ещё не понимая её настойчивости, посмотрел на пол, но из-за темноты ничего не увидел, свет зажигать я не хотел, и мне пришлось опуститься на колени и шарить рукой по полу. Она сидела на диване, а я стоял перед ней на коленях и искал её заколку.

И случайно подняв глаза с пола, я увидел, что она разводит ноги, а её руки тянутся к моей голове. Я хотел быстро подняться, но она резко притянула меня за шею, и я упал лицом в её лоно.

Запах женщины помутил мне сознание…

Когда я пришёл в себя, слепота желания уже прошла, но чувство неполноценного удовлетворения тревожило меня. Я взглянул на неё – она улыбалась мне.

– Иди, ляг со мной, – попросила она.

Я поднялся и лёг с ней рядом. Она положила голову мне на грудь.

– Мне нравятся волосатые мужчины.

– Если б только это тебе нравилось.

Помолчали.

– У тебя необыкновенно красивые ноги, – сказал я ведя руку от колена до груди.

– Да, мне говорили, – вызывающе ответила она и похотливо продолжала. – Скажи, сколько у тебя было женщин?

– Недостаточно.

– А всё-таки.

– Я не люблю рассказывать дамам о своих похождениях.

– А я не дама, я – девушка, – с гордостью сказала она.

– Девственности надо бояться в твоём возрасте, а не гордиться ею.

– Почему это?

– Потому что она – следствие трёх несчастий: либо непривлекательности. либо полового страха, либо извращённости. Но хочешь, я осчастливлю тебя, – я почувствовал, что вновь наполняюсь желанием.

– Нет, я и так счастлива… теперь, – и она вежливо, но решительно отодвинулась от меня, потом обвела пальцем вокруг моего рта и подбородка и сказала. – Это у тебя очень чувственное место.

– Да, мне говорили, – ответил я и взглянул на часы.

– Ну, мне пора, – сказал она, быстро садясь и стала одевать и застёгивать всё то, от чего совсем недавно радостно избавилась.

Я не стал задерживать её – уже было половина двенадцатого.

Я наблюдал, как она у зеркала поправляла причёску, потом закрыла глаза и чёрным карандашом зарисовала веки.

– Ты меня извини, но где у вас туалет? – спросила она и смутилась.

Я показал ей. Раньше я не мог представить себе очаровательную женщину за отправлением естественных потребностей, потому что я видел в них богинь. Теперь я могу представить себе всё, что угодно, но от этого эти женщины не мельчают в моих глазах, а наоборот, я ещё сильнее восхищаюсь ими, так как это подтверждает то, что они – люди, а следовательно, их доступность.

Она вошла в комнату.

– Ты меня проводишь до автобуса?

– Да, конечно.

– Мы оделись и вышли. На улице холодный ветер лизал ей ноги, и она прижималась ко мне, ища от него защиты.

– Когда мы встретимся? – спросил я.

– Не знаю. Когда хочешь.

– Позвони мне послезавтра часов в шесть. Хорошо?

– Хорошо. Я позвоню.

– Чёрт, жаль, что у тебя нет телефона. Ненавижу одностороннюю связь.

Из-за угла выехал автобус. Замёрзшие дверцы с трудом разошлись, она вошла в него и помахала мне рукой.

Придя домой, я принял ванну, и лёг спать. Уже засыпая, я случайно поднёс руку к лицу – и сон вдруг слетел с меня: мои пальцы остро пахли женщиной.

* * *

На следующий день, вечером, я позвонил Глебу. К телефону подошла его мать и сказала, что он лежит, так как вчера у него был сердечный приступ. Я решил зайти к нему.

– Хэлло, дядя! – поприветствовал я его, входя к нему в комнату. – Что, кадр из фильма «Тошно сердцу – дайте перцу»? Ты это чавой-то?!

– Э, да ничего особенного, – проговорил Глеб, закуривая, – садись, поболтаем.

Я сел рядом с ним.

– Тебе не стоит сейчас курить, ты ещё неважно выглядишь.

– Теперь всё прошло – завтра пойду на работу. Ну, как твои дела? – спросил он, желая сменить тему разговора.

– В противозачаточном состоянии.

– А ты встречался с той девицей из кафе?

– Да. Вчера. Всё время цитирует Золя.

– Серьёзно? Что же именно?

– Одну только фразу: «Всё, что угодно – только не это».

– Все они, сволочи, такие! Их бы бросить в стаю солдат – пусть поваляются под каждым по очереди, потом будут знать, как ломаться! – вдруг зло выпалил он. Видно, мои слова попали в резонанс с ходом его мыслей.

– Да… Если уж ты блюдёшь невинность, то не позволяй уж тогда лазать запазуху и под юбку.

– Что ты собираешься с ней делать?

– Да вот должна мне завтра позвонить. Вообще, для первого раза я ею доволен. Нельзя же сразу…

– И ты, пижон, – подражая Цезарю, воскликнул он. – А почему бы не сразу, если уж она позволила елозить под юбкой! Какие-то вонючие условности! Градации времени, по истечении которого становится приличным раздвинуть ноги!..

– А как твои делишки на сексуальном поприще?

– Ааа… По-старому. – Он снял очки и протёр их. – Вот ещё видеть стал хуже. Заказал новые очки, сильнее тех, которые мне тогда тот сукин сын разбил. Это уже четвёртая пара. Зря в детстве одел очки – само бы прошло.

– Как у Ильфа, помнишь? «Дворник в очках не нуждался, но к ним привык и носил их с удовольствием.»

– Да Ильф – это голова, ему палец в рот не клади.

Поговорив ещё кое о чём, я попрощался.

– Ну, я пойду – не Глебом единым. Я тебе брякну. Здоровей!

* * *

На завтра с шести до восьми я безуспешно прождал звонка Нины. С того времени, как я посадил её в автобус, она была тем, к чему сходились все мои мысли. Я пытался вспомнить её лицо, но никак не мог. Зато её груди и бёдра всё время стояли у меня перед глазами. Я тешил себя надеждой, что, наверно, я ей очень понравился, раз она в первую же встречу разрешила прикоснуться к своей сокровищнице. Но в глубине души я понимал, что для этого достаточно достигнуть определённого минимума развращённости. Ожидая её звонок, я старался отыскать в её словах тот смысл, которого и в помине не было, в общем, всячески убеждал себя в том, что она обязательно позвонит. Весь вечер я не находил себе места – я почувствовал её необходимость и эта необходимость усиливалась оттого, что шаг к обладанию был сделан, и её тело особо возбуждало меня реальностью своего существования. Её запах носился вокруг и держал меня в неослабевающем напряжении. Необходимо было растратить так тяготивший меня избыток энергии. Я взял тренировочный костюм, куртку, борцовки и пошёл на тренировку. Я занимался самбо – ходил раз в неделю повозиться, чтобы не зажиреть. Спортзал был рядом и через полчаса я уже отрабатывал приёмы. Каждый раз в конце занятий тренер давал время для боевого комплекса, чего с нетерпением все ждали. Зашёл разговор о подготовке наших разведчиков и ненаших шпионов.

– Вы знаете, – сказал тренер, – американцы своих диверсантов обучают даже приёмам изнасилования.

– Ну да? – усомнился кто-то.

– Точно, точно, я сам читал, – крикнул другой.

– Покажите нам, – стали просить тренера.

– Не могу, ребята. Я имею право показывать только приёмы самообороны, а не нападения, – не очень твёрдо сказал он.

– Василь Фомич, мы никому не скажем, просто интересно с точки зрения профессионала-борца.

– Борца с женщинами? – уже уступая, пошутил тренер. – Ну ладно. Значит так. Делается это с положения лёжа. Вы лежите с ней рядом, оба на спине, пусть она справа. Тогда ты, Гена, – обратился он к одному из нас, под радостный рёв остальных, – подсовываешь под себя её левую руку и ложишься на неё, а своей правой рукой схватываешь за кисть её правой руки, свою подложив ей под голову. Значит, ручки связаны.

Все плотоядно заулыбались.

– Потом, – продолжал Василь Фомич, – ты, сгибая свою правую ногу (а руки держишь крепко), засовываешь её к ней в штанишки. Потом разгибаешь ногу и стягиваешь их.

– Полдела сделано, – с вожделением отметил кто-то.

– Значит, потом так. Её правую руку держите крепко и переходите на неё верхом, и перехватываете её правую руку левой рукой, если сможешь, хорошо бы, захватить и её левую руку, но можно и с одной. Значит так. Если она сжала ноги, тогда на её руке делаешь «ключ». От боли она начинает «мостить», и ноги у неё расползаются. Вот тут-то вы и не зевайте.

Все тотчас бросились испробовать друг на друге приём.

Я представил себе Нину, от боли становящуюся на мост и невольно раздвигающую ноги.

Придя домой с тренировки, я не был обрадован тем, что мне кто-то звонил.

* * *

Ни на завтра, ни на следующий день она мне не позвонила. У меня всё валилось из рук. На работе начальник объяснял мне принцип действия одной схемы, я пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Я смотрел в схему, и две окружности триодов в триггере вырисовывались сосками её грудей.

Было время сессии. Готовясь к экзаменам, я на какое-то время забывался в конспектах, но вдруг, вместо слова «никогда» я прочитывал «Нина» – и снова она завладевала моими мыслями.

Я решил ждать три дня. Этот срок я счёл гранью между кокетством и отсутствием желания позвонить.

Сдав первый экзамен, я узнал на заводе, где она работала, когда кончается смена и пришёл в это время к проходной. Она выбежала одной из первых, не замечая меня. Я подошёл к ней сзади и положил ей руку на плечо.

– Именем закона вы арестованы.

Она оглянулась и остановилась. В её глазах было удивление.

– Как ты нашёл меня? – спросила она.

– Агентура, – многозначительно проговорил я.

– Нет, серьёзно, – в её голосе появилось раздражение.

– Дойдём до метро пешком? – не отвечая, спросил я.

– Пойдём. А я думала, что мы больше не встретимся. Скажи, как же ты нашёл меня?

Нас стали обгонять люди, закончившие работу.

– Я ведь знал, где ты работаешь, осталось узнать, когда ты освобождаешься. Ничего сложного. Почему ты мне не позвонила?

Она помолчала немного. Я смотрел на неё, и мне не верилось, что я видел её голой.

– Знаешь, я сперва хотела тебе позвонить, но потом…

– Что же потом?

– Потом… потом я расхотела.

«Железная логика», – подумал я.

– А можно узнать почему?

– Не знаю. Но я больше не могу с тобой встречаться. Понимаешь, не могу! – знакомая твёрдость появилась в её голосе.

– Что, замуж выходишь? – участливо спросил я.

– Нет, не замуж. Просто после того, что случилось, я не могу с тобой встречаться.

– Ах, вот оно что – значит я виноват?! – взорвался я. – Ну, что ж, я тоже жалею о том, что между нами произошло, я не учёл пословицу: «Держи собаку голодной, всегда за тобой бегать будет!» Пока… девушка!

Я повернулся и быстро пошёл обратно. Навстречу мне шли усталые люди.

* * *

У меня было впереди ещё три экзамена. Постепенно я заставлял себя всё дольше и дольше заниматься, не отвлекаясь на sex-думы. Но это не значило, что я переставал думать о Нине – просто мысли о ней часто из сознательной области переходили в подсознательную. Я ругал себя за то, что грубо разговаривал с ней. Надо было не заострять углы, говорил я себе, а обходить их. Чёрт меня дёрнул искать логику там, где её не может быть. Надо было каяться и упросить о встрече. Мне хотелось встретить её ещё раз, но я себя сдерживал, так как стал уверен, что всё это давно предусмотрено ею, и мои просьбы только унизят меня в её глазах. Я смотрел на телефон, просил его заговорить её голосом, но он был глух и нем.

На моём столе осталось пятно от пролитого тогда коньяка, но я не мог заставить себя смыть его, потому что оно убеждало меня в том, что мои воспоминания – не плод воображения.

Я понимал, стоит мне познакомиться с другой, которая мне будет нравиться, и я очень скоро забуду о Нине. Постоянные думы об одной или об одном могут быть тем острее, чем меньше ты общаешься с людьми. Если налицо благоволение к тебе нескольких очаровательных особей, то близкий контакт с одной из них будет легко порвать со временем в пользу любой другой, из постоянно окружающих тебя. Вот одна из причин уединения парочек – они интуитивно боятся, что партнёр перекинет своё внимание на кого-нибудь другого.

В поисках выбора люди ищут общество друг друга, чтобы сблизившись с немногими его членами, уйти из него. Но, как правило, по тем или иным причинам, выбора нет. А не имея желаемого выбора, мы вынуждены любить.

Когда мы говорим женщине: «Ты – моя единственная» – она млеет от радости. Но здесь нет причин для счастливых улыбок. Лишь услышав слова: «Ты у меня не единственная!» – только тогда радость должна засветиться в её глазах, так как именно её, а не другую выбрали из всех прочих.

* * *

Сессия прошла удачно. Глеб позвонил мне.

– Ну как экзамены?

– В порядке, уже на том свете.

– Рванём куда-нибудь?

– Куда? Холодно… А как твоё глупое сердце, не бьётся?

– Бьётся. Головой о рёбра. Бабу хоца.

– Соболезную. Может, женимся. А?

– Ага. Ложкой черпать будем.

– Слушай, так куда пойдём?

– Прошвырнёмся по стритам.

– Брось, холодно ведь, отморозишь. Может, побалуемся кинематографом?

– Ладно, давай.

Через полчаса мы встретились у кинотеатра. Билетов в кассе уже не было. Мы встали в разные стороны и встречали проходящих, ласково смотря им в глаза: «У вас есть лишний билетик?»

Мне удалось купить один билет. Глебу не везло. Сеанс вот-вот начинался.

– Ну что делать будем? – спросил я.

– Ты пойдёшь в кино, а я пойду домой.

– Брось, дядя, не хнычь. Я так и быть, провожу тебя до дома.

Я продал свой билет какой-то одиночке.

– Некуда податься, – рыкнул Глеб.

– У тебя есть валюта? – спросил я, шаря в карманах. – У меня 50 коп. – кто больше? 50 коп. – раз…

Глеб вытащил кошелёк.

– 70, – выкрикнул он.

– Что ж, ты выиграл, они – твои.

– Покорно благодарю, – Глеб раскланялся.

– Пойдём в пивбар, денег хватит. В крайнем случае, возьмём у бармена в кредит. Он свой парень, все девочки моего гарема – его поставка.

– Какого гарема? Пятого или седьмого?

– Того, филиал которого в Париже.

– Ааа… Но тогда понятно.

У пивбара толпилась очередь. Стояло человек десять.

– Видишь, люди уже стоят, чтоб опохмелиться, а мы ещё и выпить не успели, – резюмировал я.

– Стоять, думаю, не имеет смысла, – Глеб закурил. – Ладно, пошли домой. Холодно.

– Пошли.

– Может быть, зайдём в ночной клуб на Пятой авеню, посмотрим стриптиз, – ухмыльнулся Глеб.

– Можно. Только… э… он ведь закрыт на переучёт.

Проходя мимо телефона-автомата, я остановился.

– Слушай, у меня идея. Иди-ка сюда.

Я вошёл в будку, закрыл за Глебом дверь, снял трубку и набрал номер справочной.

– 43-тий слушает, – проговорил женский голос.

– Это справочная?

– Да, да, – вежливо ответили мне.

– Пожалуйста, дайте мне телефон хорошенькой женщины, которая не стала бы долго ломаться, – медленно выговаривая каждое слово, попросил я.

После секундной паузы я услышал злой, срывающийся голос:

– Нахал, тебе в милицию надо звонить!..

В ухо стали колоть частые гудки. Я повесил трубку. Глеб хохотал. А мне почему-то было не весело, я вдруг отчётливо представил себе, что где-то обязательно должна быть хорошенькая женщина, которая по каким-то причинам сейчас одна и которая была бы очень рада мне, пусть незнакомцу, но так желавшему знакомства с ней. Я даже представил себе её лицо, но это было лицо Нины.

– Да, – сказал Глеб, перестав смеяться, – у тёти нет чувства юмора.

– Даже чувства сатиры, – согласился я.

Когда мы вышли из метро, было полдесятого.

– Пойду-ка я спать, – сказал Глеб, зевая – завтра вставать с самого с ранья.

– Ну, пока. Спи спокойно, дорогой товарищ.

* * *

У меня испортился магнитофон, и Глеб обещал принести лампу, вместо той, которая «полетела». Без музыки мне было тяжко, я скучал по ней, как по живому существу. Особенно меня волновали Битлзы. Их невероятные мелодии преследовали меня, а слова в их песнях радовали своим совпадением с моими мечтами о «pretty woman».

Глеб зашёл ко мне вечером, и мы сменили лампу. И снова магнитофон стал послушным посредником между далёкими музыкантами и мной.

– Спасибо за лампу, – поблагодарил я.

– Ерунда. Знаешь, у меня в субботу «хата» намечается. Родичи уходят к знакомым на всю ночь. Так что надо бы реализовать площадь.

– Сказать тебе откровенно, у меня нет той, что хочется.

– У меня тоже… А что, ты не сможешь достать?

– Видишь ли, у меня куча непробиваемых девственниц, но у меня нет настроения убить вечер на поцелуи.

– Да… это не годится.

– Придётся порыскать по улицам.

– Хоть какой-то шанс.

Мы вышли на улицу. Я решил прогуляться перед сном и проводил Глеба до дома. Чтоб скоротать дорогу обратно, я пошёл через сквер и на одной из скамеек увидел женщину. Подойдя ближе, я разглядел её. Ей было лет 30, а на миловидном лице был характерный отпечаток малой разборчивости в соседях по постели. Что ж, это было то, что мне нужно – я был голоден и интересовался едой, а не сервировкой. Только патологически целомудренный или развращённый и пресытившийся откажется от яств женщины, увидев, что у официанта-случая грязные ногти.

Я остановился у скамейки.

– Добрый вечер, – обратился я к ней. – Можно мне присесть рядом с вами?

Она обернулась и окинула меня оценивающим взглядом. Не дожидаясь, пока она ответит, я сел. Она молчала. Я понимал, что нужно что-то говорить, но меня бесила необходимость лицемерия. И я, и она прекрасно понимали смысл создавшейся ситуации, и нет чтоб прорычать: «Дай мне мясо твоё!», – так я должен из приглушённых рычаний отсеивать звучания букв и складывать их в пустые слова.

– Я, надеюсь, не помешал вам?

– Нет, – наконец ответила она.

– Вы знаете, – продолжал я, – когда я увидел вас издали одну на скамейке, мне показалось, что вам грустно.

– Мне весело… Отстаньте от меня, – резко сказала она.

– Зачем же грубить? Я к вам от всего сердца, а вы ко мне от всего желчного пузыря.

– Слушай, парень, – её голос стал устало-равнодушным, – иди-ка ты отсюда. Видали мы таких.

Но она сама встала и пошла к выходу.

Я остался сидеть на скамейке. От злости я не хотел признавать, что у неё для отказа могло быть сотни причин и одна из самых веских – я ей не понравился. Я будоражил свою злость фактом, казавшимся мне абсурдным: вместо того, чтоб самой предлагать себя, проститутка заставляет себя упрашивать!

Посидев ещё немного, я почувствовал, что холод начинает нагло вести себя со мной, и вышел из сквера. Было около десяти. Домой уже не хотелось. Как раз напротив светился кинотеатр. В кассе билетов не было, сеанс начинался ровно в десять. Я встал на некотором расстоянии от входа, рядом стояли мои соратники по поискам билета. Мне всегда везёт в таких случаях. И вот почему. Я не подбегаю к каждому, проходящему мимо, и даже не к каждому, направляющемуся ко входу в кинотеатр, спрашивая о лишнем билетике. Если идёт парочка, то, как правило, у них спрашивать не стоит. Обыкновенно, лишние билеты бывают у нечётных групп. Кроме того, у имеющего лишний билет всё написано на лице, надо только уметь это прочесть. У этих людей нерешительный вид, они лезут в дальний карман и, оглядываясь по сторонам, выжидают, кто ринется к ним, увидев это движение. Я был зорок и в награду за это получил билет. Когда я сел на своё место, кресла рядом со мной были свободны. Мечту, что вдруг моей соседкой окажется обворожительная женщина, я гнал как нереальную. И действительно, моими соседями были мужчины.

Фильм был сказочный, из средневековья, а героини – бесчисленные красавицы. Одна постоянно появлялась с обнажённой грудью. Две лесбиянки целовали друг друга, изнемогая от отсутствия мужчин, их декольте прикрывали только соски, но и то формально, так как прозрачная материя не оставляла места домыслам. Все эти женщины от служанок до знатных дам были красивы и доступны. В какой-то момент мне показалось, что экран надвигается на меня. Он становился всё ближе и ближе, и вдруг я почувствовал, что я нахожусь на экране, с ними, женщинами. Я вскочил и хотел броситься на одну, которая лежала ближе ко мне, но кто-то с силой потянул меня за рукав, у меня подкосились ноги, и я опустился в кресло.

– Ты что, очумел? – услышал я голос соседа. – Сиди и не мешай смотреть, пьянчуга, а то живо выведу.

До конца сеанса я сидел, не двигаясь и только дрожь пробегала по всему телу. Когда я выходил из зала, меня в давке столкнули с какой-то девушкой. Ничего не соображая, я крепко обнял её за талию. Она вскрикнула и оттолкнула меня:

– Что вам нужно? Не трожьте меня!

Видя, что все стали оглядываться в мою сторону, я очнулся.

– Извините, – прошептал я, и толпа выбросила меня на улицу.

На холодном воздухе мне стало легче. Зима немного отвлекла меня от тропического лета моих желаний.

Ночью мне снились красавицы, с которыми я делал «всё, что угодно, только не это».

* * *

В глубине души я надеялся, что Нина ещё позвонит мне. Я старался топтать разумом эту надежду, но она только сильнее въедалась мне в сердце. Стоило закрыть глаза, как Нина появлялась передо мной и запускала свои пальцы мне в волосы, всё крепче и крепче прижимая к себе мою голову. Я проклинал себя за то, что не изнасиловал её, и моё воображение доводило меня до исступления. Я дал себе слово больше не искать встречи с ней и еле сдерживал его.

Помню, в тот день меня отпустили с работы, и я взял билеты на самый ранний сеанс в кино на какой-то двухсерийный фильм. Зал был узкий и длинный. Я сел на своё место и стал осматриваться. В сущности, смотреть было не на кого, так как в зале было всего человек пять. Сзади меня сидела молодая женщина лет двадцати пяти. Когда я оглядывался, я задержал на ней взгляд немного дольше, чем нужно. Она тоже посмотрела на меня, расширила ноздри и нарочито облизнула губы. Губы у неё были полные, слегка подкрашенные, нос прямой, небольшой, с очень выразительными ноздрями. Я решил после киножурнала подсесть к ней. В киножурнале рекламировали красивую и дешёвую одежду, которая якобы продаётся в каждом магазине. После киножурнала вошли ещё двое, я сосчитал – всего восемь человек вместе со мной. Яблоку было куда упасть.

Я поднялся и сидение громко хлопнуло. Она смотрела мне в глаза.

– Извините меня, мне стало очень грустно одному, так что, если позволите, я посижу с вами.

– Пожалуйста, мне тоже не очень весело одной.

Прежде, чем погас свет, я успел заметить на её руке обручальное кольцо. «Слава богу, не девственница», – подумал я.

– Мне почему-то казалось, что таким девушкам, как вы, не бывает грустно.

– Каким таким?

– Таким привлекательным.

– Благодарю за комплимент.

– Это не комплимент, так как ложь – обязательный компонент комплимента. А в моих словах – святая правда.

Она улыбнулась и положила свою руку на мою. Я чуть не заорал от радости. Её руки были очень нежные. Наши пальцы говорили друг другу то, о чём нельзя говорить.

– Сидя с вами, невозможно смотреть на экран. Вы – это волшебный фильм, и мне не верится, что я в нём участвую, пусть даже моя роль эпизодическая.

Она повернулась ко мне, и я поцеловал её.

– Ещё, – шепнула она.

Я оглянулся – все последние ряды были свободны.

– Пойдём, сядем назад, – предложил я. Она кивнула и мы, стараясь не шуметь, прошли и сели в самый угол.

Я набросился на неё, пытаясь насытиться её губами. Она прижималась ко мне, но деревянные подлокотники, отделявшие наши кресла, мешали нам.

Под пальто у неё было платье на пуговицах сверху донизу. Я расстегнул верхнюю половину и всё, что было под ней. Из её левого соска рос волосок, который щекотал мне язык.

– Давай, снимем пальто, – прошептала она.

Дрожащими от нетерпения руками мы стали помогать друг другу. Пальто теперь не разделяли нас, и наши тела сдвинулись ещё ближе, но ручка кресла по-прежнему мешала нам.

– Сядь ко мне на колени, – попросил я. Она не заставила себя упрашивать. О, как я её уважал за это!

Что может быть прекрасней тяжести женского тела. Это единственная тяжесть, с которой становится легче жить.

Я расстегнул её платье до конца, и она привстала, чтоб помочь мне снять с неё трусики. Мы оба были в бреду. Помню только, как наши пальто свалились с кресла…

И вдруг свет ударил нам в глаза. Она вскочила с меня, и стала машинально застёгивать платье. Я, ничего не соображая, пытался держа её за ягодицы, опять посадить к себе, а она отталкивала мои руки и рассерженно говорила:

– Вставай, вставай…

Наконец, до меня дошло, что кончился сеанс. Трусики она запихала в карман пальто, и мы вышли на улицу. Никто, к счастью, ничего не заметил или, во всяком случае, не показал виду.

Рядом с выходом стояло в ряд несколько будок с телефонами-автоматами. Я подтолкнул её к ним, и мы зашли в свободную. Я заслонил её, и она быстро привела себя в порядок.

– Пойдём к тебе, – взмолился я.

– Нельзя, милый, – и это слово прозвучало так искренне, что я опешил.

В соседней будке разговаривал какой-то парень, и я услышал его самодовольный голос:

– Да, понимаешь, она просто блядь, сама лезет…

Он говорил что-то ещё с презрением и злостью.

«А что бы ты без них делал, ты, дерьмо», – чуть не крикнул я ему.

Она провела рукой по моему лицу.

– Ты мне очень нравишься, – нежно сказала она и взглянула на часы. – Мне надо ехать, – встрепенулась она.

– Куда?

– На аэродром.

– Какой аэродром?

– Через час прилетает самолёт, и я должна встретить мужа.

– Мужа? – я вспомнил, что на ней кольцо.

– Да. Он прилетает из командировки.

– Ты врёшь! Я не верю тебе!

– Если хочешь, можешь ехать и убедиться, – равнодушно сказала она.

– А я и не собираюсь отпускать тебя, – сказал я и пошёл за ней.

Мы ехали в метро. Чувствовал себя я паршиво. Перекрывая шум поезда, я спросил её:

– Как твоё имя?

– Валя, – ответила она, – а твоё?

Выйдя из метро, мы сели в автобус. Она о чём-то думала и на меня не обращала внимания.

– Дура я, – вдруг сказала она, – два месяца терпела и надо же, в последний день рехнулась.

Мне пришла в голову мысль, что отношения между мужчиной и женщиной – это вечная борьба противоположностей ради мгновенного единства.

– Дай мне твой телефон, – попросил я.

– У меня нет телефона.

– А рабочий?

– На работе тоже нет. А у тебя есть?

– Да. Я сейчас напишу тебе.

Я вынул записную книжку и вырвал листок.

– На. Только попробуй потерять.

Она посмотрела на меня и снисходительно улыбнулась.

Я положил руку ей на колено.

– Не надо, здесь люди.

Она отодвинула мою руку.

Автобус подъехал к зданию аэропорта. Мы вышли и направились в зал ожидания. Самолёт прибывал через двадцать минут. Диспетчер объявлял что-то по радио голосом, каким обыкновенно разговаривают роботы в фантастических фильмах.

– Только не вздумай устраивать сцен, – предупредила она.

– Не волнуйся, я не актёр.

Меня стало злить её радостное лицо и то, что я для неё уже не существую.

– Хочешь, я буду присутствовать при вашей встрече и официально подтвержу, что ты была верна ему.

Она ничего не ответила и пошла к посадочной площадке. По радио объявили, что её самолёт приземляется. Я поспешил за ней, стараясь не упустить её из вида. Она встала у барьера, и я подошёл к ней сзади. Шум моторов нарастал и, наконец, ТУ-104 вырвался из тины облаков и стал быстро приземляться.

– Я позвоню тебе. До свиданья, – крикнула она сквозь грохот и отошла от меня. Я наблюдал, как она нетерпеливо сжимает и разжимает пальцы, держась за трубы барьера. Самолёт остановился, и крылья его устало поникли. Подъехал трап и по нему медленно стали сходить пассажиры. Вдруг её лицо воспламенилось радостью, она поднялась на цыпочки и стала энергично махать рукой. Я посмотрел на трап – какой-то широкоплечий мужчина с блестящим чемоданом сходил вниз и, смотря в её сторону, помахал рукой.

«Почему у него чемодан не в багаже», – удивился я.

Через минуту, гладко выбритый, он уже подходил к ней. Она не вытерпела, выбежала за загородку и повисла на нём. Он поцеловал её в губы и легко отстранил от себя, потом обнял её за плечи, и они пошли к стоянке такси, радостно переговариваясь.

«Сейчас приедут – и сразу в постель», – с каким-то удовлетворением подумал я, и тут же мне захотелось завыть и искусать кого-нибудь, чтобы заразить своим бешенством этих весёлых людей, встретивших своих долгожданных.

Я поплёлся к автобусной остановке. Рядом со мной в автобусе села девушка. Она мне очень напоминала кого-то. Всю дорогу я пытался вспомнить и не мог – это отвлекало меня от нудных мыслей – я слишком наглядно представлял себе, что сейчас делает Валентина.

А соседка мне определённо кого-то напоминала, и у меня опять поднималась злоба оттого, что я никак не мог вспомнить кого. «Да пошла она к чёрту!» – чуть вслух не выкрикнул я. Все эти люди так похожи и так не похожи друг на друга, что то и дело спрашиваю себя: «Где я её никогда не видел?»

Когда я пришёл домой я заметил, что мои брюки по колено забрызганы грязью. Я удивился, мне казалось, что на улице мороз. Я выглянул в окно – на улице толпа топтала грязь.

Чёрными пятнами земли стала проступать весна.

* * *

Валя не звонила мне, как, впрочем, и следовало ожидать. Муж накормил её, а сытость заставила забыть голод и всё с ним связанное, а следовательно – и меня.

Моё напряжение росло с каждым днём. Всем проходящим мимо женщинам я смотрел уже не на ноги, а в бёдра. Каждая неуродливая женщина чудилась мне хорошенькой. Я попытался снюхаться с официанткой в кафе, но каждый день её встречал после работы мужчина, и я оставил её в покое, тем более, что она мало обращала на меня внимания.

«Может, жениться? – полусерьёзно думал я, – ведь делают так тысячи обезумевших от голода, но через несколько месяцев, нажравшись, придётся разводиться, так как окажется, что женились, видите ли, не по любви.»

Я удивлялся, что все мои думы неминуемо сводились к женщине, но, поразмыслив над этим, понял, что упрекать себя за это так же глупо, как обвинять голодного в обжорстве за его постоянные мысли о хлебе.

Мне захотелось на время стать слепым, тогда количество женщин, из которых я бы стал выбирать, несравненно расширилось; эстетические стены, такие как миловидность, стройность и прочие – рухнули бы для меня, и сам по себе выбор отмер бы – что значительно повысило бы вероятность успешного исхода моих поисков.

2.

Мы встретились с субботу в восемь часов.

– Надо бы купить горючее, – предложил Глеб.

Мы зашли в гастроном и купили пол-литра Столичной и Охотничью водку, потом поднялись к нему домой, чтобы выложить покупки.

– Давай-ка выпьем для храбрости.

– Что пить будем? – спросил я, глядя на бутылки.

– Охотничью – ведь на охоту идём.

Глеб налил полные рюмки.

– За что пьём?

– За женщин!

Мы выпили. Потом выпили ещё по одной и за то же.

– Ну что ж, соскакиваем.

Мы вышли на улицу. От водки мне стало очень тепло ногам, а голова была свежая, как после долгого сна.

Глеб стал разговаривать чуть громче обычного.

– Едем в центр?

– Да. Больше некуда.

– Если сейчас не достанем женщину, я дома изнасилую кошку. – Если бы я не знал, что ты шутник, я б подумал, что ты это серьёзно.

«Брод» был люден. Мы толпились в толпе и смотрели по сторонам. Глеб каждую минуту вытирал очки.

– Сколько бы ты их ни тёр, ты не сможешь увидеть то, чего нет, – усмехнулся я.

– Э, смотри, вон идут две. Видишь?

– Где?

Глеб указал пальцем вперёд. В шагах десяти от нас шли две девицы, взявшись под руку. Мы обогнали их, чтоб заглянуть им в лица.

– Кажется, не страшные, – радостно сказал я.

Мы приблизились к ним. Глеб зашёл с одной стороны, я – с другой. Глеб начал бодрым голосом:

– Добрый вечер, девочки. У нас есть два лишних билета в кино, не хотите составить нам компанию?

Я подхватил:

– Лучшие места на лучший фильм сезона.

– Сегодня мы заняты, мальчики, – ответила одна из них.

– Кем? Друг другом? – спросил Глеб.

– Сейчас увидите, – ответила та же.

Мы подошли к углу. Их там поджидали двое парней, и нам ничего не оставалось как лихо ретироваться.

Мне захотелось есть, и мы зашли в пирожковую. Там был гардероб, но никто им не пользовался. Взяв кофе и булочки, мы встали у столика. За соседним столиком стояла женщина и смотрела на нас. Глаза её блестели. Я улыбнулся ей, в ответ она высунула язык, но не отвернулась, а продолжала смотреть в нашу сторону. Я взял свою чашку и с кофе и встал за её столик.

– Вы так очаровательны, что я не мог удержаться, чтобы не подойти к вам.

– Неужели? – развязно спросила она.

Я заметил, что она навеселе – в движениях её была пьяная неуверенность. К нам подошёл Глеб со своей чашкой кофе.

– Познакомьтесь, это Глеб, – представил я его.

– Очень приятно. А меня зовут Рита. Ха-ха! – засмеялась она.

– Как здесь скучно, – загрустил Глеб. – Давайте уйдём отсюда.

– А куда? Мальчики, у вас есть выпить?

– Да. Нужно отметить наше неожиданное знакомство.

– Давайте! – обрадовалась она и взяла нас под руки.

Мы направились к выходу. Глеб радостно подмигнул мне.

«Уж теперь-то я разрешусь от “бремени страстей человеческих”», – подумал я, отвергая всякие сомнения.

Нам не терпелось добраться до дому, но так как на такси денег не было, мы пошли к автобусной остановке.

– А ехать далеко? – спросила она.

– Нет, совсем рядом, – поспешно соврал Глеб.

Я не помню, о чём мы говорили – мне нетерпелось скорей раздеть её. Когда подошёл автобус, я помог ей войти, поддерживая её за талию.

«Вот она, подчёркнутая вежливость с привлекательными женщинами, – подумал я. – Не слабость мы чтим в них, помогая им, а фактическое первенство в праве выбора. Вот мы и лебезим, и заискиваем перед ними, пропуская женщин вперёд, уступая место, в подсознательной надежде, что она обратит на нас внимание. И чем ближе момент совокупления, тем предупредительнее мужчина, так как по словам Сервантеса, ничто не обходится так дёшево и не ценится так высоко, как вежливость.»

Автобус был скорый, но мне казалось, что количество остановок удвоилось. Мы сидели на заднем сидении, и, подскакивая на ухабах, она валилась то на меня, то на Глеба.

– Мальчики, а у вас музыка есть?

– Всё, что душе угодно… и телу.

– Вот попляшем! Только вы меня не споите.

– Что ты. Разве можно?

– То-то. А где вы живёте?

– Сейчас увидишь.

– А соседи там есть?

– В отдельной квартире соседи не водятся.

– А вы что, братья?

– Нет, побратимы.

– Вы – миленькие!

– Это уж точно.

Когда она выходила из автобуса, у неё спал туфель. Я нагнулся и стал одевать его. Оно держалась рукой за Глеба и смеялась, пошатываясь на одной ноге. Сквозь шершавый капрон я чувствовал тепло её ноги.

– Ну, идём скорей, – поторопил я их.

Лифт был занят; мы решили не ждать, пока он освободится и побежали по лестнице, таща её за руки, чтобы облегчить ей подъём. Глеб долго не мог попасть ключом в замочную скважину – руки у него дрожали. Наконец, справившись с замком, он открыл дверь, и мы вошли в прихожую. Я помог ей снять пальто, а Глеб побежал в комнату и включил магнитофон. Бутылки стояли на столе в том же положении, в каком мы их оставили: непочатая Столичная манила к себе металлическим язычком крышки, а Охотничья – уже вскрытая, стояла несколько опустошённоая. Глеб поставил ещё одну рюмку, вытащил из холодильника копчёную колбасу и сыр. Потом он открыл Столичную и разлил по рюмкам.

– За твоё здоровье, женщина! – воскликнули Глеб и я.

– Только не давайте мне много пить, а то я взбешусь.

Мы выпили, и я не обратил внимания на её слова.

Она сбросила туфли, оправдываясь, что так удобнее, потянула меня танцевать.

– А ты, Глебушка, заведи что-нибудь побыстрее.

Он послушно стал менять плёнку, а я схватил её и стал целовать. Она высовывала язык, делая вид, будто хочет оттолкнуть им мои губы. Но тут Глеб похлопал меня по плечу и отозвал в сторону. Я чувствовал себя виноватым перед ним.

– Бросим на морского, – предложил он.

– Хорошо. Считаем с тебя. На ком выпадет – тот первый. Раз, два, три! – сосчитал я.

Он выбросил пять пальцев, а я – четыре. В нетерпении, он стал считать. В сумме девять – нечётное число, значит выпадало на нём. Он считал, а я, уже зная исход, наблюдал, как лицо его заплывало салом улыбки.

Девять! – крикнул он и стукнул себя ладонью в грудь.

– Завидую. Только, чтоб не тянуть.

Я отошёл к магнитофону.

Пока мы бросали жребий, она сняла кофточку и осталась в платье. Платье было без рукавов, и когда она поднимала руки, распахивались хорошо выбритые подмышки. Она налила себе водки, Глеб подошёл к ней и налил себе тоже.

– Выпьем на брудершафт, – предложил он, отставая от событий.

Она радостно подбежала к нему, стуча по полу пятками. Их руки сплелись, о он приготовились пить, стараясь не пролить на себя. Но несмотря на их старания, несколько капель пролилось, она дёрнулась, как бы стараясь словить их, и Глеб выплеснул рюмку ей на плечо и шею. Она вскрикнула и громко засмеялась, запрокидывая голову. Он налил ещё, и они всё-таки выпили.

– Ничего страшного, водка дезинфицирует, – заметил я, делая вид, что вожусь с магнитофоном.

Она сразу перестала смеяться и слегка заплетающимся языком проговорила, с презрением смотря на меня:

– А ты не волнуйся, я чистая.

Я покраснел и ничего не ответил.

– Нельзя так пропадать драгоценной влаге, – будто ничего не замечая, пробормотал Глеб, указывая пальцем на её шею и плечо, мокрые от водки. – Сейчас я всё исправлю.

Он обхватил её и стал лизать плечо. Она захохотала, пытаясь оттолкнуть его. Покончив с плечом, Глеб принялся за шею, и она уже не смеялась, а с полоумной улыбкой прижимала его к себе. Очки мешали ему, и он сдвинул их на лоб.

– Брось тянуть! Чёрт тебя дери, – не выдержав, крикнул я. Глеб, не отрываясь от неё шеи, стал подталкивать её в другую комнату, где стояла его кровать.

Она оглянулась, помахала мне рукой, и дверь за ними закрылась. Я налил себе водки, выпил и стал ходить из угла в угол. За дверью послышались шёпот и возня. Я подошёл к магнитофону и сделал максимальную громкость. Дорис Дэй под оркестр изнывала от любви. И вдруг я вспомнил, кого мне напоминала та девушка в автобусе. Она мне напоминала Нину. Ну, конечно же, Нину… Где она сейчас?., её лоно?.. Она везде… оно везде! Но ведь там за дверью не Нина, а Валя… Кто же там? Там женщина… с жаркими подмышками… и шершавыми капроновыми ногами…

Я садился в кресло, вставал, ходил и снова садился. У меня возникло непреодолимое желание подойти к двери и послушать, что там происходит, такое же непреодолимое, как желание осмотреть стенки в кабине общественной уборной в тайной надежде, найти там непристойные рисунки.

Я посмотрел на часы – с тех пор, как они ушли, прошло пятнадцать минут. Кончилась плёнка, пустая кассета бессильно вращалась, а другая, полная до краёв, била болтающимся концом ленты о панель магнитофона. Перепутав клавиши, я нажал не на «стоп», а на перемотку и, глядя на кассеты, недоумевал, почему они продолжают вращаться. Наконец, я справился с магнитофоном и, крадучись, подошёл к двери. Я прислушался, но ничего не мог услышать. Дверь была отделена матовым стеклом и увидеть что-нибудь сквозь него было тоже невозможно. Воображение работало на полную мощность, лицо у меня горело, и левое веко стало подёргиваться. Я закрыл глаза, стараясь остановить судорогу, и тотчас передо мной предстало устье ног. Разум отключился, я изо всей силы рванул дверь и ввалился в комнату. Я услышал, как она вскрикнула от испуга. Мои глаза не привыкли к мраку, но её тело светилось белым огнём на фоне тёмных стен.

Она, совершенно обнажённая, сидела на Глебе, лежащем на кровати, и испуганным взглядом всматривалась в меня. Потом, видно, узнав меня, закрыла глаза, схватила руки Глеба, как поводья и поскакала к вратам рая, путь к которым она могла найти даже с закрытыми глазами.

Я, не в силах сдвинуться с места, как зачарованный смотрел на её грудь, которая не успевая за движениями тела, как бы поспешно догоняла его.

Вдруг Глеб вскрикнул и, вырвав свою правую руку из её руки, схватился за сердце и застонал. Он сделал попытку уйти из-под неё,

но ему это не удалось. Он попробовал ещё раз, но опять безуспешно. Я понял, что ему стало плохо с сердцем.

Я подошёл к ним. Глеб хрипел, бледный, как полотно. Я схватил её и постарался оттащить, но он сдвинулся вместе с ней. Жар её подмышек обжег мои пальцы.

– Уйди, – прошептала она на ходу. Её глаза закатились, рот раскрылся.

Лицо Глеба кривилось от боли. Медлить было нельзя. Я вспомнил о книжных и фольклорных героях, умиравших от любви. Чтоб спасти Глеба, нужно как-то остановить её. Придушить?!

Я взял её за шею и стал сдавливать. В мои ладони начал впиваться пульс, частый и нетерпеливый.

«У меня в руках жизнь женщины. Женщины… ЖЕНЩИНЫ! – пронеслось у меня в голове. – Ия сейчас погружу её в смерть, так и не воспользовавшись её жизнью!? И потом снова терпеть, снова искать? – Нет!»

Мои руки соскользнули с шеи на грудь.

«Нет! Я не убью её, я её люблю!»

Я отступил на несколько шагов, с ненавистью смотря на Глеба.

Он вдруг замотал головой и замер. Глаза его остались открыты, я прикоснулся к ним рукой, не веря себе. Она ничего не замечая, всё дальше и дальше убегала от мира сего.

Я стал снимать брюки, лихорадочно соображая, как оторвать её от мёртвого тела.

Неожиданно у меня под ногой что-то хрустнуло – его очки с треснувшим стеклом лежали на полу. Одна их оглобля бессильно упала, а другая упорно торчала вверх.

Ленинград, 1966

 

Времяпрепровождение

Простояв в очереди на морозе с полчаса, я всё-таки попал внутрь. Одноглазый швейцар закрыл за мной дверь и принялся снова выворачивать карманы у пьяного мужчины, который совершенно не сопротивлялся обыску, а лишь безразлично наблюдал, пытаясь до конца осознать происходящее. Начало этой процедуры я видел сквозь стекло, ещё стоя на улице.

– Куда, сволочь, номерок девал?! – ругался швейцар, листая записную книжку, извлечённую из кармана.

– Отдай пальто, – мямлил пьяный и величественно шатался.

Гардеробщик, красный и потный, отказался раздеть парня, стоявшего передо мной.

– Не раздену, ты – пьяный, у нас своих хватает. Иди-иди.

– Да я не пьяный, – голосом сомневающегося.

– Уходи! Сказал, не раздену.

– Як заведующей пойду, – пошёл вабанк.

Пока я раздевался, пришла заведующая, жирная, средних лет женщина и сказала гардеробщику:

– Он же почти трезвый, раздень его.

Гардеробщик, матерясь, повиновался.

Я вошёл в зал. Низкие потолки ударяли по голове, на стенах рисованные раки в тарелках. Дымно.

Какие-то парни, высокие, раздутые пивом, со значками «мастер спорта», пролезают от столика к столику с видом завсегдатаев. У многих сидящих в ногах вижу водочные бутылки. Они, как собаки, с нетерпением ждут, когда на них обратят внимание, и их ожидание не затягивается.

Девушек и женщин почти нет. Кажется, две. Ну да, только две, да и то в неприступном обществе самцов.

С трудом отыскиваю освободившийся стул, который стоял не самом проходе в туалет. Все, стремящиеся избавиться от пива, протискиваются между мной и соседним столиком. Обслуживали увядшие женщины, которых называли по имени все, кому их имя было известно. Один из обладателей значка «мастер спорта» с лицом отёчным и тупым, стал толкать в грудь какого-то захмелевшего со-граждана. Друзья обеих сторон оттаскивали повздоривших. Постепенно все расселись по своим местам.

Я услышал за спиной звон разбитого стекла и обернулся. Некто рядом сидел с окровавленной кистью над осколками стакана. Я подумал, что он случайно его разбил, но это оказалось забавой. Он брал стаканы в кулак и сдавливал их, пока у него в руке не хрустели осколки. Подбежала официантка, получила деньги за разбитые стаканы и завязала ему руку носовым платком. Неожиданно кто-то громким голосом затянул песню. Нет, это уже кусок арии. И голос сильный. Смотрю. Один из присутствующих, с серьёзным лицом и открытым ртом.

«Раз рот открыт, значит это он поёт», – думаю я.

Пиво вежливо, но властно пьянит.

Рот внезапно закрылся, но я по-прежнему слышу как кто-то поёт. Заказываю ещё бутылку пива. «Мартовского».

– Вам, я смотрю, очень нравится «Мартовское», – скаля редкие зубы, кокетничает официантка.

– Хорошо смотрите. А знаете, почему «Мартовское»?

– Почему?

– Потому что я скован логической цепью: «Мартовское» пиво – Восьмое марта – женщины!

– Ну и что?

(Ха! Ничего не поняла.)

– А то, что ваш подвал – педерастический притон при мужицком клубе – вот что.

Она принесла мне пива и ушла, косясь на меня.

Опять звон разбитого стекла. Всё тот же пьяный крошит стаканы. (В рифму!) Мимо меня проходят в туалет, толкая мой стул. Я стараюсь не обращать внимания. Но и сквозь шум я слышу, как спускают воду.

И вдруг я слышу мелодию, которая поднимает во мне радость предвкушения будущего с грустью о проходящем. The Beatles. Откуда они здесь?

Оглядываюсь. Вижу на тумбе магнитофон. Подбегаю к нему и вслушиваюсь, благоговея. От этих волшебных звукосочетаний на меня нисходит оптимистическая печаль такой необыкновенной силы и формы, что я понял – я слышу чудо! Я уже ничего не видел и не слышал – я впитывал это волшебство.

Вдруг меня разбудили – магнитофон замолчал.

– Закрываемся! – объявила жирная заведующая, тряся в руке выдернутый шнур от магнитофона.

Я расплатился и пошёл к выходу. За одним из столиков я увидел пьяного старика, перед которым лежали искусственные зубы, а он, засунув пальцы в пустой рот, искал их там. Слюна текла у него с подбородка и капала в стакан с недопитым пивом.

1967

 

Приключение

Не знаю, чем она меня привлекла. Наверно, тем, что сидела ближе всех и к тому же в тени, иначе бы я вряд ли заговорил с ней. Было жарко, и я попросил разрешения лечь рядом. Сутулясь, она держала в руках книгу и делала вид, что читает, а я, погрязши в банальностях, пытался завести знакомство. В ход пошла даже погода. Оказалось, что мы живём в одном городе и почти на одной улице.

Море плескалось на берегу, как большая рыба. День собирался кончиться. Мне надо было уже уходить, а она решила остаться ещё на часик, так что мы договорились встретиться вечером на набережной.

Придя домой, я окончательно понял, что она далеко не красива и с трудом заставил себя пойти на свидание, но из чувства пассивного протеста, я отложил в сторону костюм и надел тренировочные брюки, кеды и лёгкую рубашку навыпуск.

Ровно в назначенное время я был на месте. Она ещё не пришла. Набережная была полна людей. Обстановка вокруг напоминала мне смотрины: туда и обратно прогуливались женщины, а мужчины, забегая вперёд, заглядывали им в лица.

И вдруг она появилась в толпе, поискала меня глазами и, заметив, подошла ко мне. Она была очень маленького роста, о котором я почти не догадывался, так как видел её лишь сидящей. Кроме того, она была невероятно сутула – ещё немного и можно было б сказать, горбата. И только сейчас я заметил, что у неё большая грудь, странно выпирающая под платьем.

Мы сдержанно поздоровались. Мне стало казаться, что все со злорадным любопытством смотрят на неё. Острый стыд заставил меня покраснеть. Я впервые испытывал такую неловкость в присутствии толпы. Сначала я попросту хотел убежать, но мне лишь показалось, что она обязательно побежит следом и догонит меня – таким липким взглядом она на меня смотрела. Но потом я решил поскорее увести её отсюда. «Подальше от людей, подальше от людей», – твердил я себе, направляясь в сторону от набережной.

На окраине города виднелся высокий холм, и я предложил ей взобраться на него. Она согласилась. Мы пошли по улицам, сворачивая из одной в другую, не упуская из виду наш ориентир. Стало быстро темнеть. Начали тлеть ртутные лампы, постепенно разгораясь в полную силу. Улицы становились совершенно незнакомыми – ни я, ни она здесь раньше не бывали. Она споткнулась обо что-то, и я поддержал её за руку. По инерции я не отпускал её руки, а она стала прижиматься ко мне. К своему удивлению я нащупал на её пальце обручальное кольцо. Разговаривали мы мало. Улицы поднимались в гору и всё больше сужались. Фонари стали появляться очень редко и скоро совсем исчезли. Улица превратилась в дорогу, освещаемую окнами одиноких домиков. Вот уже дорога превратилась в тропинку, а домики отстали от нас. Мы стали подниматься на холм, у подножья которого незаметно оказались. Откуда-то выскочила собака и бросилась к нам. Мы встали, как вкопанные. Пёс внимательно обнюхал нас и исчез в темноте. Облегчённо вздохнув, мы продолжали наш путь. Тропинка кончилась и мы поднимались наугад. Она крепко держала меня за руку. В некоторых местах подъём был крутым, и я несколько раз чуть не свалился из-за её тянущей вниз руки. Наконец и вершина. Я посмотрел вниз. Внизу дышал огнями город. В море светились корабли. Несмотря на лёгкий ветерок, воздух был очень тёплым. Холм оказался голым, почти без травы.

Я снял рубашку, расстелил её на земле и сел. Моя спутница стояла рядом и смотрела на город. На небе шевелились звёзды, но луны не было.

«И какого чёрта я сюда забрался?» – спрашивал я себя. Она по-прежнему молчала, а я смотрел на её сутулый профиль. Я взял её за руку и потянул к себе, она плюхнулась рядом и удивлённо взглянула на меня. После недолгих сомнений, я обнял её и попытался поцеловать в губы, но она оттолкнула меня, бросив «не надо», и поднялась. Я тоже встал, чувствуя полное безразличие к своей неудавшейся попытке. Подняв рубашку и надев её, я снова подошёл к ней и уже из упрямства попробовал снова поцеловать её, для чего мне пришлось согнуться в три погибели. Но она с таким остервенением упёрлась мне в грудь руками, что я разозлился. Злость тут же утихла, и я отодвинулся от неё. Она стояла и поправляла волосы, до которых я и не дотронулся.

Я взглянул вниз, на море огней и на огни моря, и мне так сильно захотелось туда, к людям, в многоголовую толпу, что я, не оглядываясь на мою спутницу, быстро побежал вниз. Она не крикнула и не старалась остановить меня, но даже если б и попыталась, всё равно я уже не смог бы остановиться. Я бежал под гору, в темноте, без дороги, с каждым мгновеньем наращивая скорость. Один раз я чуть не упал, споткнувшись о камень. Потом я наткнулся на куст и оцарапал ноги, но продолжал бежать, всё приближаясь к городу. Было очень темно, фонари не появлялись, и я совсем не узнавал дороги. Но это не волновало меня. Холм кончился, и я стал замедлять бег. Тяжело дыша, я шёл, оглядываясь по сторонам, желая узнать, где я нахожусь и вдруг наткнулся на доску, торчащую из земли. Она была мне по грудь. Но присмотревшись, я увидел, что это не доска, а могильный крест. Я недоверчиво ощупал его руками. Поодаль я различил ещё несколько крестов. Да, я попал на кладбище. Конечно же, я побежал с холма не в ту сторону, с которой пришёл. Так хотел к людям, а попал к мертвецам.

Под ногами появилась тропинка, и я пошёл по ней. Чем дальше я шёл, тем больше разрасталось кладбище. Среди крестов стали попадаться и склепы. Слева оказалась стена, которая становилась выше и выше. Возвращаться я не хотел. «Нужно идти вдоль стены и в ней обязательно будет выход», – сказал я себе. Перелезать через стену было бессмысленно, потому что она стала слишком высокой и наверху вилась колючая проволока. Пахло кладбищенской сыростью. Проходя мимо одной могилы, я услышал звон металлических листьев. За стеной слышались шаги прохожих. Вдали показался фонарь, который освещал сторожку, но людей видно не было. Вон и запертые на замок ворота. Рядом со сторожкой я заметил собаку. Она тоже заметила меня и, задрав голову, завыла. Я продолжал идти к воротам, несмотря на то, что они были закрыты. На вой собаки из-под крыльца вылез большой пёс, который обнюхивал нас, и бросился на меня. Внезапный страх овладел мной, и я побежал. Когда я почувствовал, что он догоняет меня и вот-вот вцепится, я резко остановился, повернулся к нему и со всей силы ударил его ногой. Удар пришёлся прямо по морде. Пёс упал, но тут же вскочил на ноги и, лая, побежал прочь. И только тогда я заметил, что ко мне подходит сторож, звеня связкой ключей.

– Что ж ты от собак бегаешь? – укоризненно спросил он меня.

Я ничего не ответил и только глубоко вздохнул. Сторож повозился с ключами и отпер ворота.

– Спасибо, – сказал я и вышел на улицу. Где-то почти рядом шумело море. Я пошёл вперёд. Людей становилось всё больше. Мне вдруг стало необъяснимо легко, и я побежал по улице, смеясь фонарям и домам.

1967

 

Диалоги

Пьеса в одном бездействии

1967, Ленинград.

Бездействующие лица:

Первый.

Второй.

Девушка.

ПРохожий.

Сцена изнутри обнесена высоким нарисованным забором, на котором написаны формулы, интегралы и прочая математика. Слева – кресло. Справа – табуретка.

В центре – стойка, на которой висит ружьё. Справа входят Первый и Второй, о чём-то живо переговариваясь. Первый, увидев кресло, бросается к нему, чуть не натыкаясь на стойку с ружьём. Он садится в кресло, а Второй послушно садится на оставшуюся табуретку. Первый разваливается в кресле и закрывает глаза, Второй ёрзает на табуретке, пытаясь усесться поудобнее.

Второй (смотрит на часы). Начнём что-ли?

Первый (вяло, не открывая глаз). А стоит ли?

В. (ёрзая). Ты же только что сам мне предлагал.

П. (не отрывая глаз). Но придётся открывать глаза.

В. Да, придётся.

П. Все старания будут напрасны, вернётся ночь, и они их сразу закроют. И вообще всё это слишком громко звучит и мешает мне вздремнуть. (Зевает.) Я так хорошо устроился… Мягко… удобно.

В. (подходит к Первому и стаскивает его с кресла). Да открой ты глаза!

П. (открывает глаза и смотрит в зал). Эка невидаль. (Снова садится в кресло и закрывает глаза.)

В. Может, начнём всё-таки. (Садится на табуретку и смотрит на часы.)

П. (удивлённо). А разве мы не начали?

В. (раздумывая). В сущности, чем это не начало.

П. (с закрытыми глазами). Ты не волнуйся, всё пойдёт само собой.

В. Нет. Я не могу всё пустить на самотёк.

П. Что «всё»?

В. (ёрзая). Ну… всё это. (Обводит руками большой круг. Обводит ещё несколько раз, как бы утверждаясь в собственном мнении. Но постепенно пространство, которое он обводит, становится меньше и меньше, щ наконец, он обводит руками самого себя, потом спохватывается и вновь очерчивает руками большой круг.)

Справа появляется Девушка. Она идёт медленно, смотря прямо перед собой. На руке у неё висит сумочка. Первый открывает глаза и оживляется. Второй перестаёт ёрзать.

Оба. Девушка!

Девушка останавливается и поворачивается к ним.

Оба. Садитесь к нам!

Девушка. Куда же мне сесть?

О б а. На колени.

Девушка окидывает их оценивающим взглядом и садится к Первому. Второй огорчён.

П. (радостно). Ты как раз то, чего нам не хватало.

Д. А кто вы такие? (Устраивается поудобнее на коленях.) Я с вами не стану разговаривать, пока не узнаю, кого вы из себя представляете.

В. Мы – актёры, которые в жизни играют других и только на сцене – себя.

Д. А кем бы вы были, если бы находились там? (указывает в зал).

П. (удивляясь). Как чем? Креслами со складывающимися сиденьями.

В. (тоже удивлённо). Чем же ещё?

Д. Кем же вы становитесь на сцене?

В. О, здесь мы становимся никем не засиженными! Здесь можно делать что угодно, потому как все деяния на сцене считаются вымыслом автора, а вымысел не так пугает как реальность. (Тише.) Никто не знает, что сегодня мы, наконец, сами стали авторами своих слов.

Девушка встаёт с колен Первого. Первый и Второй тоже поднимаются. Первый потирает ногу, которую ему отсидела Девушка.

П. (Девушке). Сколько ты весишь?

Д. Дорого. (Ко Второму). Интересно. А что же должна делать я?

П. Играй с нами… то есть, не играй, а живи с нами… тьфу, чёрт, то есть не живи, а участвуй. А то мы не сможем быть самими собой без тебя.

В. (улыбаясь). Он прав.

Д. Что ж, я согласна. Дайте мне текст.

П. Какой текст? (Качая головой, садится в кресло, и лицо его становится пренебрежительным.)

Д. Ну то, что я должна говорить!

В. Ты ничего не должна говорить. Просто говори.

Д. А если мне нечего сказать?

В. (устало). Тогда молчи.

Девушка садится на табуретку, вынимает из сумки зеркальце и начинает его целовать.

В. (удивлённо). Зачем ты это делаешь?

Д. А как мне вам показать, что я себя очень люблю?

В. А зачем тебе это показывать?

Д. Прятать тоже не за чем. Прячут краденое – например, радость, украденную у грустных, а себялюбие – моё. Кровное.

В. Но разве приятно целовать холодное стекло?

Д. Моё отражение платит мне полной взаимностью: если я его целую крепко, то и оно меня целует точно так же. Смотри. (Крепко целует зеркало.) Видишь?

П. (надменно). Как вы глупы.

В. (подходит к Первому и стаскивает его с кресла). Да встань ты с этого стула-подхалима.

Как только Первый стоит на ногах, он становится бодрым и пренебрежение исчезает. Первый и Второй подходят к Девушке.

П. Пойдём погуляем!

В. Пойдём.

Девушка с готовностью встаёт и берёт их под руки. Первый и Второй прижимаются к ней. Сумка, висящая на правой руке Девушки, мешает Первому.

П. Возьми сумку в другую руку, пожалуйста.

Девушка повинуется, но теперь сумка мешает прижиматься к ней Второму.

В. Оставь сумку здесь.

Д. Не могу, я должна оставаться красивой и здоровой.

В. Не понимаю, какая связь?

Д. У меня в ней косметика и противозачаточные средства. Ведь сейчас эпидемия.

В. Тогда дай я понесу. (Берёт сумку в свободную руку.)

Идут. Прохаживаются вдоль забора.

Д. Что это написано на заборе?

В. Формулы.

П. Их написали математики.

Д. Странно. Разве математики пишут на заборах, они ведь пишут на бумаге.

В. Когда они не пишут на бумаге, они пишут на заборах.

П. Они тоже люди.

Д. (серьёзно). Но обыкновенно на заборах пишут иное…

П. Не сомневаюсь, что если произвести над иксом указанные здесь действия, то получится то самое.

Д. А что там, за забором?

В. Дремучий лес.

Д. Пойдём туда.

В. Туда нельзя.

Д. Почему?

Первый всезнающе наблюдает за разговором.

В. Сказано – дремучий лес. Заблудишься, пропадёшь.

Д. (просящим голосом). Я не пропаду. Мне так хочется посмотреть на дремучий лес, я его видела только во сне. (Моля.) Пойдёмте.

В. Разве тебе мало? Ты знаешь, что он есть, что он дремучий. Чего ты там не видела?

Д. (капризно). Ничего не видела, вот именно! Я пойду одна. (Берёт сумочку у Второго и решительно направляется вдоль забора, ища выход. Второй настороженного Первый снисходительно наблюдают за ней. Девушка в нерешительности останавливается.) А где калитка?

П. Если бы была калитка, мы бы пошли вместе с тобой.

Д. Почему же вы мне прямо не сказали, что нет калитки, а пугали меня, что заблужусь?

П. Если бы мы тебе сказали прямо, то бы нам всё равно не поверила.

Д. (оживляясь). А что если перелезть через забор?

В. Нельзя. Во-первых, он высокий, а во-вторых… о тебе плохо подумают.

Д. Кто плохо подумает?

П. (многозначительно). Все.

Девушка грустнеет.

Д. Пойдём обратно.

В. (удивлённо). А разве мы куда-нибудь уходили?

П. Вот моё кресло. (Садится в кресло.)

В. Вот моя табуретка. (Садится.)

Девушка задумчиво стоит между ними.

В. (Первому). Дай мне посидеть в кресле.

П. Зачем?

В. Я хочу удобно посидеть. Мне надоела табуретка.

П. Достань себе другое кресло…

В. Зачем ты мне это предлагаешь? Ты же прекрасно знаешь, что один из нас должен сидеть на табуретке.

П. Чего же ты тогда хочешь?

В. Почему на кресле должен сидеть именно ты?

П. Не задавай глупых вопросов. Я же не спрашиваю – почему ты должен сидеть на табуретке.

Девушка пробуждается от раздумий и начинает прихорашиваться.

П. Я тебе обещаю, что после моей смерти это кресло будет твоим. В. Что ж, этим ты заставляешь меня желать твоей смерти, несмотря на то, что ты мне не враг. Я же не могу считать тебя врагом за то, что ты первый заметил кресло и сел к него. Что ж теперь…

Д. (раздражённо). Хватит говорить о мебели.

В. Иди, сядь ко мне. (Он похлопывает себя по коленям.)

Девушка, не обращая внимания на предложение Второго, подходит к Первому, гладит его по лицу, но постепенно её руки соскальзывают, и она начинает гладить кресло.

Д. (Первому, нежно). Мне здесь надоело, уйдём за кулисы.

Первый поднимается и уходит вместе с Девушкой.

В. (провожая их взглядом). Один. Что может быть реальнее? (Поднимается с табуретки и начинает ходить, постепенно переходя на бег. Потом резко останавливается. Устало:) Нет! От себя не убежишь. Хоть бы кто-нибудь появился. (Оглядывается.)

Появляется ПРохожий.

В. Эй!

ПРохожий останавливается и вопросительно смотрит на Второго.

В. (не зная, как завязать разговор). Э… Скажите, который час?

ПР. У меня очень болит голова.

В. (сочувственно). О, у меня тоже бывает.

ПР. Это прекрасно, превосходно, изумительно!

В. (недоумевая). Почему?

ПР. Вчера был чудесный вечер.

В. Садитесь, поговорим. (Он сначала указывает на кресло, потом, как бы вспомнив что-то, указывает не табуретку.)

ПР. Да, да… мне уже пора… (Уходит, чуть не на натыкаясь на стойку.)

В. (устало). Какой он… чужой… (Задумывается.)

ПРохожий возвращается.

ПР. Забыл спросить. Который час?

Второй прикладывает руку к сердцу и прислушивается.

В. (испуганно). Мне кажется, у меня встали часы.

ПР. Они у вас падали?

В. Не раз.

ПР. (внимательно смотрит в лицо Второму). Циферблат в порядке. Остальное – незаметно. Главное – никому не давать к себе прислушиваться.

В. А у вас тоже часы встали?

ПР. Не знаю. (Уходит.)

В. Интересно. (Пытается достать ухом до сердца, чтоб послушать.) Я не могу уверенно сказать, идут они или нет. А может быть, они самые точные в мире. Но как мне узнать? (Оглядывается.) Я могу всю жизнь прожить и не услышать самого себя. Мне очень нужно, чтоб кто-нибудь положит мне голову на грудь и послушал меня… Она послушает и скажет, что мои часы самые верные и что она будет жить по моим часам. Это ли не самое прекрасное – стать временем для кого-то. (Уходит, пятясь спиной и всматриваясь вдаль.)

Появляются Девушка и Первый.

Д. Почему он пятится?

П. Вспомнил о чём-то.

Д. Но он же может споткнуться и упасть. Взял бы и посмотрел назад, не двигаясь, если уж так хочется вспомнить прошлое.

П. Глупая, вся прелесть в воспоминаниях – это отречение от настоящего и будущего. Настоящего, которое продолжает уходить, и будущего, которое продолжает наступать. За это отречение приходится платить риском падения на ускользающем льду настоящего.

Д. Как ты думаешь, о чём он вспоминал?

П. О своей давней любви.

Д. Если я спрошу тебя, что такое любовь, найдешь ли ты, что ответить?

П. (с готовностью). Любовь – это когда хочется быть вместе не только в постели.

Д. (снисходительно). Я нарочно спросила об этом, зная, что у тебя есть готовая сентенция. (.Небольшая пауза.) Теперь достань мне с неба звезду.

П. (равнодушно). Не могу (тычет пакьцги вверх), потолок мешает.

Д. Если б ты подпрыгнул, вытянув руки вверх, я увидела бы звезду в твоих руках. Эх, ты! (Собираетсяуходить.)

Входит Второй, идя вперёд спиной. Первый подкрадывается к нему и подставляет ножку.

Второй падает, потом быстро вскакивает на ноги и трёт кулаками глаза, как после сна.

Д. (озабоченно, Второму). Ты не ушибся?

В. (держась за сердце, радостно-недоуменно). Пошло! (Девушке.) Подойди ко мне. (Девушка подходит.) Послушай. (Указывает на сердце.)

Девушка наклоняется и слушает. Первый отходит, садится в кресло и снисходительно наблюдает. Девушка обнимает Второго, и Второй обнимает Девушку.

Д. Ему там тесно. Оно бьётся зверем в грудной клетке.

В. Оно заточено в эту камеру (указывая на грудь) с тех пор, как мозг взобрался на престол головы.

Д. (поднимая голову). А что, если поменять их местами?

П. Тогда вы сразу умрёте.

В. (гневно). Почему?

П. Нужно знать анатомию.

Д. С анатомией мы знакомы только в лицо.

Молчание. Девушка и Второй поворачиваются друг к другу, нежно смотря в глаза.

П. Сейчас он обнимет её.

Второй обнимает Девушку.

П. Ну, и что дальше?

В. и Д. (разом). А разве обязательно дальше?

П. Это даже необходимо.

Д. А нам и так хорошо.

В. Я давно мечтал обнять её, и моя мечта выполнена.

П. (глубокомысленно). Ещё бы, мы всегда берем мечту навырост, чтобы она укрыла с головой наши возможности. И как только мечта исполняется, она сразу становится нам тесна и трещит по швам. Её разрывает новорожденное желание. Плохо только, что это новорожденное гораздо больше своей родительницы и приходится менять мечту. (Пауза.) Но самое страшное, когда мы не можем из неё вырасти, и она болтается на нас, как мешок, и волочится через всю жизнь.

Второй целует Девушку.

П. Ну, что я говорил?

Девушка слегка отстраняется и восхищённо смотрит на Второго. Второй встаёт на табуретку и о чём-то думает с полоумной улыбкой на лице. Девушка, задрав голову, не сводит глаз со Второго.

Д. (восхищённо). Какой он высокий!

П. Потому что он стоит на табуретке.

Д. (не обращая внимания). Он думает обо мне.

П. Он погружён в себя.

Д. Какой для этого он должен быть глубокий!

Появляется ПРохожий.

П. (зло, ПРохожему). Кто тебя звал?

ПР. (Первому). А тебя разве кто-нибудь звал?

Первый в недоумении замолкает.

ПРохожий собирается уходить.

Д. (не сводя глаз со Второго). Подождите! (ПРохожий останавливается.) Правда он высок, строен, красив?

ПРохожий равнодушно смотрит на Второго.

Второй спускается с табуретки, но Девушка продолжает смотреть, задрав голову так, как если бы Второй остался на том же месте.

П. (ПРохожему). Ну, скажи ей правду.

ПР. Что бы я сейчас ни сказал, я бы сказал неправду. Правда – относительна, а ложь – абсолютна.

Д. Вы не ответили. Не правда ли – он прекрасен?

ПР. (уходя, утвердительно). Неправда ли, он прекрасен.

Второй обнимает Девушку и уходит с ней.

П. (ёрзает в кресле, зло смотрит на табуретку). Если не мозоли, так геморрой. (Встаёт с кресла, переступает с ноги на ногу.) Пойду погуляю. (Идёт прямо, подходит вплотную к забору и останавливается, потом, решившись, отступает на несколько шагов назад и встаёт в позу быка. Кидается на забор головой вперёд, но у самого забора быстро сворачивает и чинно идёт вдоль него, заложив руки за спину.) И это называется – я гуляю. Нет, забор – это пастух. И он меня пасёт. (Останавливается.) Но если я признаюсь себе, что я – овца, то это признание будет гнить во мне и любое моё движение будет отравлено его вонью. (Думает.) Нужно убедить себя, что эти мысли нереальны, эфемерны… и заняться работой… вещественной работой. (Начинает ходить, раздумывая. Шаг постепенно становится мельче и мельче и, наконец, он начинает семенить. В конце концов все его движения превращаются в беспорядочную суету.)

Появляется ПРохожий. Замечает Первого и в недоумении останавливается.

ПР. Что с тобой?

П. (не переставая суетиться). Не могу найти себе места.

ПР. Смешно, а я нахожу своё место везде, где ни остановлюсь.

П. (Останавливается, настороженно). Ты – космополит?

ПР. (устало). Нет, я – прохожий. (Собираетсяуходить, но вдруг останавливается.) Ты думаешь, что найдёшь себе место в бесполезной суете?

П. А кто тебе сказал, что она бесполезная? Будущее покажет.

ПРохожий уходит.

П. (кричит ему вслед). И вообще, никто не знает, какая суета окажется полезной, потому что никто не знает, что покажет будущее. И не думай, что ты в него заглянул, если полистал календарь. (Устало бредёт к креслу, садится в него и закрывает глаза.) Мне кажется, что этот прохожий суётся не к месту.

Появляются Второй и Девушка. Оба идут вперёд спиной, склонив головы друг к другу и обнявшись.

П. Вы нашли своё место… в жизни?

Второй и Девушка останавливаются, разнимаются, но держатся за руки.

В. Наше место – друг рядом с другом.

Π. (усмехаясь). Нашли… Да… Мы живём при количественных изменениях, но не доживаем до качественных.

Д. Я искала всех, а нашла (с трепетом, ко Второму) его!

П. Кто ищет, тот всегда найдёт… но не то, что ищет.

Д. (не обращая внимания на слова Первого). У меня сердце кровью обливается, если я подумаю, что его не будет рядом со мной.

П. А сердце и сделано для того, чтобы обливаться кровью. (Пауза.) И всё-таки у нас мало динамики.

Высовывается ПРохожий.

ПР. Ку-ку! (Исчезает.)

В. Вот тебе и динамика.

П. (возмущённо). Но это же нелепо!

В. (глядя на Девушку). А нам сейчас плевать на логику (обнимает Девушку и они уходят).

П. (встаёт с кресла, подходит к забору, смотрит на формулу и обводит пальцем интеграл). Интеграл-интриган, зачем всё это?

Крадучись выходит ПРохожий и становится Первому за спину. Первый не замечает его.

П. Раз есть, значит должно быть! (не оборачиваясь). Скажи, я прав?

ПР. Во всяком случае, забор уверен, что ты прав.

П. Как я хочу быть неправ!

ПР. У людей может быть всё… кроме того, что они хотят.

П. (поворачивается к ПРохожему). Скажи, откуда ты взялся?

ПР. (пожимает плечами). Не заметил. (Собираетсяуходить.)

П. (просяще). Не уходи!

ПРохожий останавливается.

П. (продолжая). Мы же с тобой за всё время ни разу не поздоровались. Здравствуй! (Подаёт руку.)

ПР. (подаёт руку). Здравствуй! (но до пожатия не доходит, так как руки минуют друг друга и пожимают воздух.)

П. Почему так одиноко? Ведь человек – животное-общественник.

ПР. Мне никогда не понять тебя, потому что я думаю о своём, и если мы поймём друг друга, то только на мгновенье, в котором могут случайно пересечься пути наших мыслей.

П. (с отчаяньем). Неужели мы так и не сможем подойти друг к другу ближе, чем на «Здравствуй!» (Задумывается. Кивает головой в сторону ушедших Девушки и Второго). Им хорошо. По-видимому, только в поцелуе можно найти общий язык.

ПР. Это хорошо сказано. Видишь, как ты оплодотворён одиночеством.

П. (смотрит на часы). Пора уходить!

ПР. Куда?

П. Мне нужно ещё успеть зайти в магазин купить картошку. (Уходит.)

ПРохожий тоже уходит, натыкается на стойку с ружьём, останавливается. Раздумывает. Снимает ружьё и стреляет из него. Вешает ружьё обратно и неспешно уходит.

Занавес

1967

 

Вечный двигатель

Действующие лица:

Изобретатель.

1– ый помощник Изобретателя.

2– ой помощник Изобретателя.

3– ий помощник Изобретателя. Сомневающийся. Недовольный.

Женщина.

Бородач, Бородачи.

Народ. Человек из Народа.

Множество людей. Все стоят, держась кто за сердце, кто за голову, кто за что. Не лицах гримасы боли, но все стоят неподвижно. Из середины (ранее невидимый) выбегает Изобретатель.

Изобретатель (кричит). Вечный двигатель, который так долго не давал мне спокойно спать, изобретён!

У окружающих вырывается вздох облегченья, на лицах появляются улыбки, гримасы боли сменяются гримасой радости. Среди толпы появляются люди с бородами.

Все расходятся по краям, и в глубине сцены показывается нечто, напоминающее штурвал. Изобретатель, окружённый тремя помощниками и ещё несколькими, подходит к вечному двигателю. Остальные становятся полукругом. Изобретатель – посередине, на виду.

Изобр. Послушайте! (Все замолкают.) Перед вами машина, которая принесёт всем счастье. Счастье такое большое, что рядом с ним деньги будут казаться карманными. Все забудут о слове «счастье», потому что разговоры о счастье могут вестись только среди несчастных людей. А тот, кто не счастлив, – тот несчастен.

Мы были несчастны, но с этого мгновенья всё изменится. Теперь эта машина даст нам всё. Будучи однажды приведена во вращение, она будет вращаться вечно! (Гул одобрения.)

Мы все работаем на других, теперь эту работу будет выполнять моя машина. И мы станем работать на себя. (Все начинают прыгать и хлопать в ладоши от радости.) До сих пор люди отличались друг от друга тем, сколько времени каждый мог уделить себе. Чем больше времени ты уделял себе, тем ты был важнее. Теперь же мы все будем равны. Сегодня (Изобретатель поворачивается к 1-ому Помощнику) мы начинаем новую эру.

Напряжённое молчание. 1-ый Помощник подходит к двигателю и раскручивает колесо. Раздаются радостные крики и толпа, беснуясь, заслоняет двигатель.

1, 2 и 3-ий Помощники неразлучно связаны с Изобретателем. Появляется Сомневающийся.

Сомневающийся (смотрит на часы). Надо заметить время. Интересно, сколько часов он будет вращаться вечно.

Появляется Недовольный.

Недовольный. Не может быть, чтобы всё так гладко сходило. Трение ведь существует, чёрт подери (трёт лоб). Нельзя потакать надувательству.

Сомневающийся прислушивается.

Сомн. (к Недовольному). А кто вам поверит, что это надувательство, пока двигатель вращается?

Недов. У меня есть формулы, я могу доказать.

Сомн. Вряд ли, с Народом нужно разговаривать наглядно. Формулами не пронять. К тому же вряд ли можно назвать надувательством заблуждение, в которое уверовал. Я думаю, надо понаблюдать.

Недов. Нет, я не могу, я должен всячески тормозить вращение этого чурбана. Я могу быть тем трением, которое раскроет всем глаза.

Сомн. Зачем вам искусственно тормозить эту машину, если вы уверены, что она рано или поздно остановится сама?

Недов. Мне претит вера. И я ненавижу, когда она горит в чьих-то глазах.

Сомн. Что ж, как знаете.

Недовольный и Сомневающийся расходятся.

Народ по-прежнему беснуется, потом уходит, незаметно вынося вечный двигатель за кулисы.

Остаются Изобретатель и Помощники.

Изобр. (1-му Помощнику). Ты, возлюбленный первый, будешь наблюдать за двигателем, следить, чтобы он исправно работал. (2-му Помощнику). Ты будешь охранять двигатель. (3-му Помощнику).

Ты будешь при мне. А я буду координировать вашу работу и постепенно увеличивать мощность двигателя.

1, 2 и 3-ий Помощники уходят. Изобретатель поворачивается спиной к залу и смотрит на чертёж двигателя, висящий на стене. Руки заложены за спину. Расхаживает взад и вперёд.

Изобр. Пока всё хорошо. Неверно то, что говорят наши враги и недоброжелатели – владельцы старых электрических двигателей. Разве осмелится помешать трение, если двигатель создан во имя осуществления давней мечты человечества – стать свободным.

Входит Сомневающийся, косится на чертёж.

Сомн. Скажите, а что такое свобода?

Изобр. (смущённо). Я не знаю, но меня учили, что свобода – это осознанная необходимость.

Сомн. Если так, то есть два пути стать свободным: либо рабски подчиниться необходимости, осознав её неотступность, либо научиться регулировать необходимость, делая её обходимой. А раз из этого определения исходит возможность стать свободным двумя способами, которые непримиримо враждуют между собой, то и свобода будет чисто условным понятием.

Изобр. (ошеломлённый, но не сдающийся). Но что же тогда свобода?

Сомн. Прежде всего – красивое слово. В моём понимании лишь независимый человек свободен. А так как «независимый человек» – фикция, то и свободный человек – тоже.

Изобр. Глупости: независимый человек – это реальность.

Сомн. Где вы видели независимых людей? Человек находится в двоякой зависимости. Во-первых, он зависит от собственных желаний, а во-вторых, от желаний окружающих. Если от второго он может более или менее избавиться, то от первого он не избавится никогда.

Изобр. Нет я не верю вам. Пока мой двигатель успешно борется с трением, а это борьба происходит только во имя свободы – до тех пор…

Вбегает 2-ой Помощник.

2-ой Пом. (кричит). Караул…Караул!

Изобр. (2-му Помощнику). Ты что забыл, что ты должен караулить?

2-ой Пом. (тяжело дыша после бега). Владельцы старых двигателей атаковали нас. Они покушаются на вечность двигателя. Наши защищают её.

Изобр. Бежим на помощь. Скорей!

Изобретатель и 2-ой Помощник убегают.

Сомневающийся бросается было за ними, но потом останавливается.

Сомн. (улыбаясь). Ещё побьют, а я ведь не вечный. (Поворачивается к чертежу и смотрит.) Нахально задумано.

В направлении, противоположном побежавшим Изобретателю и 2-ому Помощнику, пробегают несколько человек с наклеенными бородами, но почти отваливающимися. И среди них Недовольный.

Недовольный, заметив Сомневающегося, останавливается. Остальные убегают.

Недов. Побили нас.

Сомн. Я же говорил, надо повременить.

Недов. Я хочу всем рассказать правду.

Сомн. А в чём же правда?

Недов. В неподвижном двигателе.

Сомн. Правда вообще не существует.

Недов, (грозно). Поясните.

Сомн. Извольте. Слово «правда» произошло от правой руки, поэтому одна и та же правая рука может быть у людей стоящих в одном строю, но стоит лишь повернуться друг к другу лицом, как напротив твоей правой руки будет уже левая рука стоящего перед тобой. Всё меняется местами, если взглянуть прямо в глаза. И тот, кто стоит напротив – противник. Лишь стоя плечом к плечу, объединяешься одной правдой, но так как всё время стоять в строю нельзя и существует команда «Разойдись!», потому-то правд столько же, сколько и людей. Но и индивидуальная правда тоже условна. Достаточно на неё посмотреть со стороны, а это возможно при помощи зеркала, как правда превратится в левду.

Недов. Мне некогда вдумываться в вашу дребедень. Мне необходимо действовать. (Убегает.)

Входят Изобретатель и 3-ий Помощник.

Сомневающийся не уходит, а слоняется туда и обратно, прислушиваясь к разговорам.

Изобр. (3-му Помощнику). Слава двигателю, мы победили!

3-ий Пом. (Изобретателю, зло). Да. Мы их проучили, неучей. Они не знают, что трение в нашем двигателе не может ужиться с его стремлением вперёд.

Изобретатель одобрительно улыбается. Оглядываются. Сцена пустая, сесть негде. Изобретатель садится по-турецки, а за ним и 3-ий Помощник.

Изобр. Скоро у нас будут кресла.

3-ий Пом. Не только кресла, но и кровати.

На словах «но и» на сцену выходит Женщина, но так, чтобы при слове «кровать» она уже была б у всех на виду. Изобретатель и 3-ий Помощник замечают её.

Изобр. Здравствуй, женщина.

Женщина. Привет, старина. Ты, кажется, что-то там изобрёл? Изобр. Да, я изобрёл вечный двигатель.

Ж е н. И это правда, что все станут счастливыми?

Изобр. Да. Только надо немного подождать, пока двигатель разовьёт нужную мощность.

Жен. Какие мощи?

3-ий Помощник плотоядно смеётся.

Изобретатель терпеливо объясняет.

Изобр. Не мощи, а мощность. Пока мощность мала, всего 22 ватта.

Жен. Да. Ваты можно и побольше.

Изобр. Короче. Если хочешь счастья, иди к нам.

Жен. Зачем к вам, у меня муж есть.

3-ий Пом. Да разве с мужем счастье?

Жен. Было счастье, а теперь он всю ночь сторожит вашу машину, которая, ещё не успев дать счастья, уже отняла его у меня.

Изобр. А разве ты не счастлива днём?

Жен. Днём я работаю.

Изобр. И день тебе не приносит радости?

Жен. Любой день прекрасен, если знаешь, что будет прекрасна ночь.

Изобретатель и 3-ий Помощник встают, а Женщина садится по-турецки. Она в платье и поэтому поза выглядит неприлично. Изобретатель и 3-ий Помощник косятся на неё. По сцене проносится Народ, шумно и бестолково, подхватывает Изобретателя и 3-его Помощника. Женщина остаётся незамеченной, и она ничего не замечает.

От Народа «отваливается» Сомневающийся.

Он останавливается рядом с ней. Женщина сидит, как идол, смотрит в одну точку, только руки сложены не на груди, а между ног. Сомневающийся смотрит на неё. В его глазах удивление. Он встаёт на колени несколько поодаль и с благоговением взирает на неё.

Сомн. Женщина, только ты выступаешь из этого хаоса. Я хочу принести тебе в жертву свои сомнения и поверить в тебя. (Женщина по-прежнему сидит не шевелясь.) Был день, когда я понял, что верить глупо, а сейчас я понял, что глупость – в неверии. Женщина, я в стольком сомневался, что перестал разочаровываться. Ничто не пьянило меня, и мне приходилось мучительно трезветь. Но это не радовало меня. Женщина!..

Народ проносится по сцене в обратную сторону и уносит в себе Женщину и Сомневающегося.

Из толпы остаются Недовольный и Бородач.

Недов. Нужно во что бы то ни стало уничтожить машину.

Бородач. Это невозможно. Двигатель днём и ночью охраняет Народ. Народ поверил, что он принесёт им счастье.

Недов. Люди так хотят счастья, что готовы идти за каждым, кто его пообещает. А счастье заключается в том, чтобы идти за ним. Те, кто обещает, понимают это, и ведут народ туда, куда им надо. Хотя, зачем это я тебе говорю?

Бородач. Конечно, не за чем. Если я всё пойму, то я перестану вам подчиняться. Но я, к вашему счастью, и не хочу ничего понимать, я хочу подчиняться. Понимание в итоге обескураживает, а подчинение приносит спокойствие.

Недов. Тогда слушай внимательно. (Появляется Сомневающийся и слушает). Ты должен убить Изобретателя.

Бородач. Будет исполнено.

Недов. Ты даже не интересуешься, почему и зачем?

Бородач. Слепое подчинений – высшая степень спокойствия.

Недов. И ты подчиняешься любому?

Бородач. Нет, только вам. Мы, бородачи, верим вам.

Недов. А что значит «верим»?

Бородач. Верить кому-то – это значит хотеть ему подчиняться.

Недов. Почему же вы хотите подчиняться именно мне?

Бородач. Потому что это необходимо, если мы хотим уничтожить двигатель. А если ты чего-то желаешь, значит ты в это и веришь.

Недов. Глупости. Я могу желать бессмертия, но не верить в него.

Бородач. Вы кривите душой; потому что, если вы его желаете, то в глубине души, хоть немножечко, вы в него верите. Никогда не сможешь желать то, во что абсолютно не веришь.

Недов. Ладно. Хватит философствовать. Выполняй приказ.

Бородач. Слушаюсь. (Уходит строевым шагом.)

Выходит Сомневающийся.

Сомн. (недовольно). Зачем ты замышляешь убийство? Это подло.

Недов. Не думаю. Если есть войны справедливые и несправедливые, то, следовательно, есть справедливые и несправедливые убийства.

Сомн. (чувствуя, что почва уходит из-под ног). Но… у тебя нет справедливости.

Недов. К счастью, любая справедливость имеет свою зону действия. Когда бьются два лагеря, то у каждого лагеря своя справедливость. И одна ничуть не худе другой. Это поймёшь, встав на середине между ними.

Сомн. Ты лжёшь, на середине никогда не удаётся выстоять, потому что в ней нет справедливости.

Недов. Именно поэтому и удаётся. Справедливость – это огонь, к которому стремится мошкара Народа. Справедливость – это смерть. Будь здоров. (Уходит.)

Сомневающийся медленно отходит в угол сцены.

Входит Изобретатель. Он идёт, вчитываясь в бумажку, которую держит в руках. За ним с ножом в руках идёт Бородач. Он настигает Изобретателя.

Бородач (криком). Да здравствует электрический двигатель! (Вонзает нож в спину Изобретателя.)

Изобретатель, качнувшись, оборачивается и с возгласом:

«Да здравствует вечный двигатель!» – падает.

Сомн. (хладнокровно). Вот и восторжествовала одна из справедливостей.

Бородач смотрит на окровавленный нож, озирается, ища обо что бы вытереть. Замечает Сомневающегося и направляется к нему. Сомневающийся напуган, дрожит. Бородач подходит к нему, берёт его руки и о ладони вытирает нож. Уходит строевым шагом.

Сомн. (В ужасе смотрит на свои руки.) Мои руки обагрены кровью. Ни от чего нельзя отстраниться, и даже, будучи наблюдателем, я стал соучастником.

Теперь мне надо выбирать. Середины – не существует. Середина – это значит переходить поочерёдно с одной стороны на другую. Пора выбирать!

Появляется толпа, в ней внутри выявляется вечный двигатель, который крутится очень медленно. Народ в горе. В центре – Помощники.

Помощники. Люди! Погиб наш Изобретатель! (В Народе стон горя.) Мы найдём убийцу и отомстим ему! (В Народе крик гнева.) Изобретателя нет, но его изобретение осталось с нами. Оно даст нам свободу, о которой мы мечтали!

1-ый Пом. Но я должен вам сказать, что скорость двигателя уменьшилась. Я пытаюсь исправить неполадки, не останавливая его. Для этого нам придётся временно воспользоваться электрическими двигателями.

В Народе разочарование и возмущение, среди голов появляются Бородачи.

Помощники. Это не отступление. Мы делаем шаг назад, необходимый для разбега. Идея изобретателя вечна, как и его двигатель! (Аплодисменты.)

1-ый Пом. Люди! Всё зависит от вас. Ещё немного терпения и настойчивости, цель близка. Для того, чтобы восстановить нормальную работу двигателя, мне нужен помощник, который не пожалеет жизни ради двигателя.

Сомн. (без сомнений, забыв об окровавленных руках). Я! (За ним входят ещё несколько доброволъцов.) Я сделаю всё, что потребуется.

Остальные. И я, и я.

1-ый Пом. (подходит к Сомневающемуся). Ты – самый отважный. Дай твою руку.

Сомневающийся подаёт кровавую руку.

1-ый Помощник отшатывается, а Народ шумит. Сомневающийся с удивлением смотрит на свою руку.

1-ый Пом. Убийца!

Народ (вопит). Убийца!

Сомн. (кричит). Подождите! Я не убийца, я всё объясню. Поймите! На руках истинных убийц никогда не бывает крови. Я знаю настоящего убийцу! (Народ расступается.) Вот он! (Сомневающийся указывает на Бородача, находящегося в толпе.)

1-ый Пом. (Сомневающемуся). Ты лжёшь! Этот человек (поворачивается к Бородачу) любезно одолжил нам электрические двигатели для нашего дела. (Народу.) Взять его! (Народ бросается на Сомневающегося и подминает под себя, так что его боле и не видно. Помощник в это время отворачивается и любезно разговаривает с Бородачом. Народ постепенно успокаивается.)

1-ый Пом. Итак, кто не пожалеет жизни ради двигателя? (Выбегает несколько человек.) Я выбираю тебя (указывает на одного из выбежавших.) За дело! За мной!

Сцена поворачивается, остаётся только Бородач и появляется Недовольный.

Недов. Хвалю.

Бородач. Рад служить! Правда меня чуть было не порешили. Чуть не продал меня один.

Недов. Как же ты выкрутился?

Бородач. Случайно. Помощник сразу понял, что к чему. И он решил: лучше получить от меня электрические двигатели. Главное, чтобы Народ был доволен и вечный двигатель цел. Политик.

Недов. Что ж, я рад за тебя. Но берегись Помощника – политики не любят свидетелей своей политики.

Появляется Женщина.

Недов. (увидя её). Вот чёрт, чуть не забыл, что мне надо продолжить свой род. (Оборачивается к Бородачу.) А ты иди, подождём, пока Народ устанет от вечного двигателя. Он ведь вечный только потому, что на него придётся им вечно работать. Ха-ха!

Бородач строевым шагом уходит. Недовольный подходит к Женщине.

Недов. Постойте! (Женщина вопросительно смотрит на него). Видите ли, мне нужен сын, или в крайнем случае, дочь. Мне нужен тот, кто смог бы, когда я умру, продолжать делать то, что делал я. Я всё время забывал об этом, потому что пока здоров и силён. Но надо смотреть вперёд.

Жен. Что вам от меня нужно?

Недов. Я бы не стал вас беспокоить, но понимаете, без вас я просто не могу обойтись. Мне нужен ребёнок. Помогите!

Жен. (не понимая). Но как?

Недов, (смущённо). Это считается неприличным только говорить.

Жен. (смущённо-возбуждённо). И как вам не стыдно? (Поворачивается, но не уходит.)

Недов. Стыдно? Какое уродливое слово! Как можно стыдится зачатия, если вы потом гордитесь материнством?

Жен. (уступчивее). Уж очень вы прямолинейны. Нужно сначала полюбить меня, а потом…

Недов. Но я не хочу любить. Мне нужен только ребёнок.

Жен. Но ведь ребёнок будет и моим. Я тоже давно хотела ребёнка. Но я не могу вам уступить без любви.

Недов. Почему «уступить»? Вы что, продаёте ребёнка?

Жен. Вы не поняли. Себя женщина уступает, а ребёнка дарит.

Недов. Разве это дар, если за него нужно добиваться уступчивости? Но у меня нет времени. Я согласен купить этот дар.

Жен. (гордо). Я вам не проститутка.

Недов. Ты хоть знаешь, кто такая проститутка? Это женщина, которая экономит время мужчин, беря за это деньги.

Жен. Фу, как цинично.

Недов. Любая правда отдаёт цинизмом. (Вытаскивает кошелёк, звеня им). Пойдём, уединимся, а то скоро из-за уединений станет столько людей, что уже нельзя будут уединиться.

Жен. Меня не смогут купить какие-то десять золотых.

Недов. Здесь сто.

Жен. (сомневаясь). Вы же могли меня влюбить в себя и не тратить денег.

Недов. Я же говорил, что у меня нет времени, есть только деньги.

Берёт её под руку и, легко сопротивляющуюся, уводит.

Она тем временем, как бы невзначай, берёт кошелёк.

Входят Бородачи, сплотившись вокруг главного Бородача.

Бородач. Где же шеф? Кажется, уже пора!

1– ый Бородач. Главарь уже совсем зарвался.

2– ой Бородач…изаврался.

1-ий Бородач. Народ на взводе. Пора.

Бородач. Где же он?

Выходит Недовольный, оправляя одежду.

Недов. У меня будет сын.

Бородач. Прекрасно, пусть он, как и мы, будет жить поперёк любого пути. У нас новость, Народ негодует. Главарь пытается успокоить. Он наживается на электрических двигателях, а вечный держит только для отвода глаз. Но от Народа ему не избавиться.

Недов. Если маленькому дерьму дать власть, то оно становится большим дерьмом. Идёмте!

Идут. Напирающая толпа, 1-ый Помощник, окружённый несколькими охранниками, позади него вращающийся вечный двигатель.

Недовольный и Бородач проникают в Народ.

1-ый Пом…Теперь, когда царит полное законие и в ближайшем историческом будущем нас ждёт полная свобода, мы должны не покладая рук, трудиться во имя всеобщего счастья. (Ропот.) Пусть нам пока тяжело, но скоро двигатель наберёт планируемую мощность, и мы уничтожим электрические двигатели!

Глас Народа. Надоели обещания! Нажраться бы!

Недов. Люди! Он лжёт, он хочет вас заставить работать! Не верьте ему, ведь свобода – в неверии.

1-ый Пом. Взять смутьяна! Свобода – в вечном двигателе! Терпенье, и ко всем придёт счастье.

Бородач. Вперёд!

Народ устремляется вперёд, сминая охранников и Помощника, подбегают к вечному двигателю и сталкивают его с возвышения. Он падает, ломается и из него вываливается человек. Народ в потрясении замирает. Человек поднимается, оглядывается.

Народ приближается грозно к нему. Он в ужасе отшатывается.

Человек из Народа. Не убивайте меня! – Я выполнял свой долг перед Народом!

Занавес

Ленинград, 1968