Туман в середине озера рассеялся, и Лита увидела, что там есть остров.

На острове стоял старинный замок. В лунном свете. Вот зачем ей надо было к озеру — навестить подругу, которая в этом замке обитала. Замок назывался Фи.

Илсе — так звали подругу.

Она была русалкой, когда-то. А сейчас — уже нет.

"Нужна лодка"- подумала Лита. И лодка появилась. Правила ею высокая костлявая женщина. Она отталкивалась от дна озера длинным черным шестом, и лодка рывками продвигалась вдоль берега. Женщина замирала на несколько секунд, перехватывала шест широкими сильными ладонями. Потом, склоняясь вперед, вновь уверенно втыкала его в гладь озера. Вода таинственно шелестела под днищем. "Ахакада, — поняла Лита, — куженф лонк щева льокрегаб. Уфро, кимилод порав, юек!".

Это действительно оказалась Ахакада. Ее пропитанное туманом платье цвета тумана источало запах тумана и больше напоминала туман, чем сам туман.

Ахакада подплыла поближе, чтобы Лита смогла ее получше разглядеть.

— Что ты понимаешь в неудачных выстрелах? — завела разговор Ахакада, сама же отвечая. — Ничего ты в этом не понимаешь! Садись, довезу тебя до острова.

По дороге через озеро у Литы чесалась левая ладонь (вдоль линии судьбы, которая у нее нигде не пересекалась с линией жизни) и очень хотелось спать. Она даже не отвечала на молчаливые расспросы Ахакады, орудующей шестом, и избегала попадать своим взглядом в ее лицо. Просто смотрела, как черная вода ускользает из-под борта лодки куда-то назад, где оставался уже непонятный и чуждый берег. Ахакада не мешала Лите — пусть смотрит. Ведь линия судьбы на ее ладони начала передвигаться, как будто хотела прикоснуться к линии жизни.

Лита удивилась тишине.

Она оглянулась на Ахакаду, но не было уже ни лодочницы с шестом, ни самой лодки, а Лита сидела на зеленом камне у самой воды. Она встала и увидела совсем близко простые деревянные ворота в стене. Замок Фи. Она была на острове…

— Фома! — негромко позвала Лита. Подождала немного. Никто не ответил. Ей стало вдруг одиноко и грустно.

— Вечно тебя нет, когда надо, — рассердилась Лита и подошла к воротам, осторожно переступая по острым береговым камням. Она хотела постучать, но дверь оказалась открытой. Она нерешительно заглянула внутрь, слушая, как скрипят петли и створка откатывается под нажимом ее легкой руки. Там было темно. Пахло свежезаваренным чаем, пылью и солью.

— Ну так ты входишь или как? — послышался откуда-то из темноты знакомый голос.

Она шагнула, и разглядела — в самой середине замковой залы стояло драное кресло, покрытое шалью с длинной бахромой. Перед креслом шумел на керосинке маленький, закопченный с одного боку чайник. В кресле сидел слегка небритый мужчина в джинсах, белой майке-безрукавке и тапочках на босу ногу. По левой руке у него бегала узкая серебристая ящерица. С густых спутанных волос капало белое вино — прямо на майку, и на ящерицу.

— Нету ее дома, — сказал сидящий в кресле, нервно глядя на Литу сквозь мокрые волосы, спадающие на лоб.

— Я подожду, — успокоила его Лита.

— Мне нужен кто-то, кому до меня нет дела, — проворчал он и добавил, не понижая голоса. — Ходят тут всякие…

Не успела Лита придумать достойный ответ, как он лягнул керосинку, опрокинув ее на пол вместе с чайником. Керосин разлился по паркету и неторопливо соединил свое текучее тело с пламенем. Вода из чайника с шипением возразила огню, крышка его долго катилась прочь, пока не ударилась в стену.

— В этом доме есть огнетушитель?! — завопила Лита, с ужасом глядя на горящий пол и краем глаза замечая, что в кресле уже никого нет.

В руках у Литы оказался тяжелый металлический цилиндр. От неожиданности она уронила его. В воздухе появился Фома — как ни странно, весь целиком, без всяких фокусов. Он управился с огнетушителем и профессионально загасил пламя.

Лита видела его худую спину и ничего не думала.

Потом в руках у Фомы оказалась бутылка с пивом вместо огнетушителя. И все сидели за столом, покрытым клеенкой — и Фома, и Илсе, которая уже не была русалкой, и ее друг — теперь поверх майки он надел прозрачную дождевую куртку из целлофана, с капюшоном. Фома хитро поглядывал под стол и хихикал.

— Не надо, Джим! — взвизгивала Илсе, подпрыгивая на стуле. Джим криво усмехался и тянул к вазе с печеньем — через весь стол — свою руку с налипшими на ней голубоватыми чешуйками.

…Лита спала в комнате для незваных гостей. Но нет, спать она не могла — утро уже готовилось согнать ночь с небосклона.

Лита лежала на похрустывающей от каждого движения постели и смотрела на Фому, который сидел на подоконнике (или парил над подоконником, Лита не могла точно решить).

— Что это там на стене? — спросила Лита, просто чтобы о чем-то спросить.

— Это граф Осцилло Лог Диокар из рода Смосей. А рядом с портретом — фамильный герб. Но ты ведь не это хотела спросить?

…ОПИСАНИЕ ГЕРБА ГРАФА ОСЦИЛЛО…

…из правого верхнего угла герб пересекает коричневая полоса с отпечатками подошвы геральдического левого сапога 46 размера, что символизирует запятнанную честь и, следственно, обет скитания. Слева вверху по голубому полю разбросаны геральдические муравьи, несущие в челюстях геральдические соломинки и перышки из подушки — они символизируют комплекс неполноценности.

Справа внизу на зеленом поле изображены кошачьи глаза, перемежающиеся с глазами рыбы, ничего особенного не символизирующие. В самом низу герба видно запекшееся бурое пятно в форме небольшой свеклы — это след пролитого кетчупа.

Все изображения пересекает в центре герба вертикальная швабра со сломанной ручкой — символ генеральной уборки и ущемленных прав на наследство.

— Этого графа, — сказал Фома, — за различные неподобающие действия его собственный отец, граф Осцилло-старший, лишил не только наследства, но и наследственности.

— Фома, — сказала Лита, садясь в кровати. — Разъясни твою сущность! Я прошу, я требую, я настаиваю. Кто ты? Ангел-хранитель? Провокатор? Агент иностранной разведки? Или тот самый мальчик, которого укусила рыба?

— Никто меня не кусал, — обиделся Фома и вместо ответа рассказал сказку.

О НЕУДАЧНОМ ВЫСТРЕЛЕ ГРАФА ОСЦИЛЛО

Однажды граф Осцилло охотился на своих родственников в лесу. Он увидел двоюродного дядюшку и прицелился. Но снег под сапогом у него хрустнул, и это отвлекло графа. Рука дрогнула. Следственно, дрогнуло и дуло ружья.

Прозвучал выстрел. Пуля, вылетевшая из дула, сбила случайную птицу, но в глухой чащобе вздрогнул олень. Пуля полетала себе, а потом вернулась к родному ружью. Однако граф уже опустил его и, поставив вертикально возле ноги, молча ужасался содеянному. Пуля в замешательстве поискала дуло, но не нашла и — вышла на орбиту вкруг чела графа Осцилло. Так и летала, убитая горем, пока граф не поймал ее наперстком своей пробабушки…

Но Фома рассказывал все это совершенно зря. Лита давно уже крепко спала и видела сны о трамваях и кинотеатрах.

— Что это я — сам с собой разговариваю? — удивился Фома и исчез.