Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник)

Армстронг Шарлотт

Филипс Джадсон

Пентекост Хью

Джадсон Филипс

Смерть на склоне

 

 

Часть I

 

1

Смерть подступила к Питеру Стайлсу холодным зимним утром, но прошла мимо, оставив его физически разбитым и психически сломленным. В одно ужасное мгновение талантливый, обаятельный, общительный мужчина тридцати пяти лет, которому прочили блестящую карьеру, превратился в озлобленного нытика-социофоба, в обуреваемую ненавистью карикатуру на самого себя.

Питера в тот период его несчастья я не знал, но теперь эта история мне, конечно, хорошо известна. Случилось так, что смерть опять встала на его пути, и именно тогда я с ним познакомился, заинтересовался им, стал размышлять о нем и всеми своими силами бороться за него.

Вторая часть истории началась холодным зимним вечером высоко в горах Вермонта. Луна превратила заснеженный пейзаж в подобие серебрящегося дня, когда «ягуар» ехал по хорошо расчищенной дороге к приюту «Дарлбрук». Несмотря на то что температура была близка к тридцати градусам, водитель откинул верх автомобиля. На нем была меховая куртка, лицо почти полностью скрывали большие лыжные очки. Руки в меховых перчатках крепко сжимали руль – после чередующихся с оттепелями морозов на асфальте то и дело попадались ледяные борозды.

Часы на приборном щитке показывали почти десять. Ни встречных, ни попутных машин не встречалось упорно карабкающемуся вверх автомобилю. На выходные в «Дарлбрук» приезжало по две сотни человек, но все они, видимо, опередили едущего в белом седане. Дорога сузилась, на обочинах возвышались горы снега, набросанные роторным очистителем. Машина вырвалась из леса на высоту, где дорога делала опасный поворот вокруг склона; обрыв здесь огораживал канат, натянутый между столбиками с отражающими свет фар катафотами.

В самом крутом месте поворота водитель остановил автомобиль. Места, чтобы его объехать, едва оставалось. Несколько секунд он сидел не шевелясь, затем открыл дверцу и медленно, словно у него свело мышцы, вылез на дорогу. Прихрамывая, обошел машину спереди. В свете фар стало видно, что ростом он футов шесть, худощавый, жилистый. Мужчина постоял у каната, снял перчатку и достал из кармана куртки сигарету. Щелкнул серебряной зажигалкой, подошел вплотную к ограждению и застыл, вглядываясь в расстилающийся по ту сторону обрыва мир. От крутизны захватывало дух – отвесный склон убегал на пять сотен футов вниз, где густой сосновый лес в долине казался зеленым озером в море снега.

Кончик сигареты вспыхнул, когда человек судорожно глубоко затянулся. Его губы шевелились, но он не проронил ни звука, стиснул зубы, рот над квадратным подбородком превратился в тонкую ниточку. Сигарета упала в снег, и он наступил на нее отороченным мехом сапогом. Взглянул вниз, чтобы убедиться, что она погасла. На его щеке у оправы очков подрагивала жилка. Ровно год назад он лежал на дне этого отвесного обрыва и в приступе боли слышал жуткие крики и чувствовал, как разгорается белое жаркое бензиновое пламя, пожиравшее искореженный автомобиль и того, кто был в нем зажат. Сознание тогда милосердно померкло, и он не видел ужасной развязки.

Человек вернулся к машине и сел за руль. Захлопнул дверцу, но не двинулся с места. Опять закурил и, сгорбившись, затягивался снова и снова, его губы шевелились.

– Помоги мне, Господь, – наконец произнес он, словно репетируя последние слова торжественной клятвы. Завел машину и поехал к вершине горы Грейпик.

Расположенный высоко в горах Вермонта приют «Дарлбрук» стал одним из излюбленных мест отдыха лыжников в восточной части США.

В отличие от других зимних курортов на востоке «Дарлбрук» почти наверняка гарантирует прекрасные условия для катания на лыжах с конца ноября по середину апреля. Здесь имеются склоны для мастеров любого уровня, оборудованные разными подъемниками: с креслами, кабинками, с Т-образными рукоятками, бугельные. Склоны с трамплинами лучшие в стране, и в предстоящие выходные здесь были объявлены олимпийские отборочные соревнования. Когда «ягуар» забирался на гору, известнейшие лыжники США уже собрались в приюте.

Некогда этот приют был местом затворничества миллионера. Необычное строение было сложено из добытого на соседних холмах серого мрамора и с самого начала представляло собой нечто среднее между крепостью и гостиницей. В доме было около тридцати спален с ванными, огромная столовая, бальный зал, гигантская кухня, в каждом помещении камины. После смерти миллионера в конце тридцатых годов «Дарлбрук» летом и зимой стоял холодным и заброшенным, уставясь на окружающие горы пустыми глазницами своих окон. Никто в здравом уме не хотел покупать это место или даже отремонтировать. Но в конце пятидесятых на него наткнулся Макс Ландберг – молодой энтузиаст лыжного спорта, подыскивающий склоны для зимнего курорта. Он сказал жене Хедде, что это именно то, что им нужно, и оба чуть не умерли со смеху от одной такой мысли. Вернувшись в близлежащий городок Манчестер, заинтригованные Ландберги стали наводить справки о мраморном бастионе. И выяснили, что приют можно купить практически за сумму, равную налоговой задолженности. Поверенные в делах собственности миллионера больше всего хотели сбыть имение с рук. Ландберги купили его и ни разу не пожалели о своем приобретении. Дом превратился для них в золотоносный прииск. Супруги легко привлекли средства, чтобы расчистить склоны и установить оборудование. Вскоре тридцати спален стало не хватать, и вокруг величественного мраморного здания возникла поросль небольших коттеджей. Шесть месяцев в году здесь было многолюдно – приезжали лыжники. А в межсезонье наведывались те, кто хотел побродить по Зеленым горам, покупаться, поохотиться и поиграть в гольф на двух превосходных манчестерских полях. Начинавшие с малого Ландберги превратились в легендарных хозяев приюта и очень богатых собственников сказочного царства. Их цены были высоки, но люди буквально бились, чтобы зарезервировать номера. «Дарлбрук» превратился в место для спортсменов, не стесненных скромным бюджетом.

Водитель белого «ягуара» плавно свернул на широко раскинувшуюся за зданием приюта парковку. Там в лунном свете уже поблескивали крыши более сотни машин. Из окон главного здания долетали музыка и смех. Исполнитель народных баллад, довольно сносно подражая актеру Берлу Ивсу, пел «Синехвостку».

Мужчина в меховой куртке открыл багажник и достал полотняный вещевой мешок. Запер машину и очень медленно направился ко входу в приют. Но на покрытой снегом дорожке поскользнулся и, ругаясь под нос, чуть не упал. На пороге в главный коридор его окатила волна теплого воздуха и приятного запаха горящих дров, духов и табака. Слева располагалось некогда бывшее бальным залом помещение, где толпились люди в одежде для отдыха в стиле апре-ски: дамы в холодных пастельных тонах, некоторые в эластичных брюках, творящих удивительные вещи с хорошими фигурами, другие в длинных юбках. Мужчины были в эластичных брюках, куртках или свитерах. У человека в меховой куртке возникло странное ощущение, что он смотрит стилизованный костюмированный балет. Справа находилась бывшая столовая, переделанная в обитый дубовыми панелями гриль-бар. Все столики были заняты разноцветной массой выпивающих людей, среди которых был певец, чей высокий, вибрирующий голос перекрывал шум разговоров и смех.

Человек в куртке пошел по коридору к конторке портье. Из-за нее ему улыбнулся парень лет восемнадцати.

– Надеюсь, сэр, вы сделали предварительный заказ. Мы забиты под самую завязку.

Мужчина поставил на пол рюкзак, снял очки и откинул капюшон. У него оказались темные, коротко подстриженные волосы и светло-голубые глаза. Лицо с высокими скулами, между бровей морщинка, от этого казалось, что он постоянно хмурится. Приезжий был красив какой-то загадочной, задумчивой красотой.

– Питер Стайлс! – узнал его портье.

– У вас для меня должна быть комната.

– Да, конечно, мистер Стайлс. – Портье провел пальцем по списку гостей. – Только, боюсь, это не совсем то, что вы просили. Двести пятая. На один лестничный марш выше, третья дверь по коридору от лестницы. И вам придется ее делить с другим человеком.

– Я просил номер на первом этаже или коттедж. – Стайлс нахмурился.

– Отец ничего не мог для вас найти. Все забронировано на целую зиму.

– Двести пятая с соседом – это все, что у вас имеется?

– Да, мистер Стайлс, это хорошая комната. С видом на склоны, отдельная ванная. И сосед отличный – Джим Трэнтер, занимается для папы пиаром.

– Ладно, если больше ничего нет, – подумав, кивнул Стайлс. – У вас найдется человек закинуть мой рюкзак в комнату?

– Я не могу отлучиться, – рассмеялся портье. – А все остальные в зале или в баре. Боюсь, вам придется управляться самому. – Он снял со стойки за конторкой ключ и подал гостю.

У Стайлса задрожала рука, краска отхлынула от лица, и оно побледнело.

– Я не могу управиться сам. Пошли кого-нибудь, когда будет свободен.

– Шутите? – В голосе парня прозвучали дерзкие нотки. – Не справитесь с таким мешком?

– Где твой отец?

– Где-то тут, – ответил Ландберг-младший.

– Позови! – Голос Стайлса внезапно сделался таким жестким, что парень удивленно поднял голову. – И поспеши, если не хочешь, чтобы тебе свернули твою юную чертову шею!

Портье пожал плечами и вышел из-за конторки. Питер посмотрел на свои стиснутые руки и медленно разомкнул пальцы. Ладони были влажными от пота, он вытер их о брюки.

Макс Ландберг вышел из бара. Это был крупный, коренастый мужчина с коротко остриженными седыми волосами и смуглым, как орех, лицом. На губах заиграла заученная до автоматизма, включаемая по заказу гостеприимная улыбка. На нем были темно-синие лыжные брюки и серая тирольская куртка с синей и серебряной отделкой.

– Питер! – воскликнул он, протягивая большую руку.

– Привет, Макс!

Мужчины обменялись крепким рукопожатием.

– Извини, что так получилось с комнатой, – сказал хозяин приюта.

– Ничего, сойдет, – ответил Стайлс. – Но я не справлюсь с мешком. А твой сын, видимо, решил, что я шучу.

Улыбка исчезла с лица Ландберга. Он повернулся к сыну:

– Ну, ты, придурок, живо тащи рюкзак в двести пятую. – Когда смущенный парень поспешно скрылся с рюкзаком, он снова обратился к Стайлсу: – Он ничего плохого не имел в виду. Свое, конечно, получит, но он не со зла. – Ландберг скользнул глазами вниз. – Как дела, мой друг?

– Пока не могу рисковать таскать по лестнице тяжести. Надо, чтобы руки были свободными – удержаться, если чертова штуковина подвернется и я оступлюсь. Никому не пожелаю искусственную ногу в качестве снаряда для домашних видов спорта.

– Помочь тебе подняться наверх?

– Без ноши справлюсь. Не люблю, чтобы мне помогали и на меня смотрели.

– Мы рады, что ты приехал, Питер. Но не значит ли это для тебя сыпать соль на рану? Мы с Хеддой задавались этим вопросом.

– Я здесь для того, чтобы разобраться с сукиным сыном, который в этом виноват. – Стайлс приподнял правую ногу и с глухим стуком опустил на пол.

 

2

Первая часть истории началась год назад.

В нашей литературе много пишут о послевоенных поколениях. После Первой мировой войны наступил век джаза со своим типичным представителем Скоттом Фицджеральдом. Было потерянное поколение, описанное с такой горечью Эрнестом Хемингуэем. В наше время живет поколение, которое можно назвать людьми без цели. К нему и принадлежал Питер Стайлс.

Истинный мир после Второй мировой войны так и не наступил. Каждого юношу поджидала служба в армии, поэтому трудно было строить планы на будущее. На главные поля сражений Питер не попал, но в 1951 году в рядах корпуса морской пехоты США принял участие в войне в Корее. Завершил ее без ран, не получив ни единой царапины, и демобилизовался в чине капитана. Но война повлияла на его личную жизнь. Единственный сын, Питер, пока рос, был очень близок с родителями. Его отец Герберт Стайлс окончил в 1925 году Йельский университет и стал процветающим руководителем рекламной фирмы. Жизнь шла по заведенному распорядку: дом в Новом Канаане, ежедневные поездки утром в Нью-Йрк и два сухих мартини в Йельском клубе перед вечерним поездом обратно. На образование Питера в школе Хотчкисса и в Йельском университете денег хватало. Его будущее, если не считать перспективы оказаться в корпусе морской пехоты, не вызывало опасений.

Питер провоевал в Корее полгода, когда получил от отца телеграмму, в которой говорилось, что его мать внезапно умерла от кровоизлияния в мозг. Тяжелый удар, и не было возможности вернуться домой, разделить с отцом его горе. Герберт Стайлс не отличался склонностью к эпистолярному жанру, и все, что происходило дальше, сын узнавал урывками. Мать оставила ему свое состояние, приносившее ежегодный доход в пятнадцать тысяч долларов. Отец в пятьдесят лет вышел в отставку, продал дом в Канаане и переехал жить в Йельский клуб в Нью-Йорке.

Питер вернулся из Кореи весной пятьдесят третьего и нашел отца совершенно иным человеком, чем знал до отъезда. Вся жизненная энергия ушла из Герберта. Без работы, которая его занимала бы, он за год превратился в алкоголика без цели в жизни. Питер раньше не понимал, насколько его отец зависел от своей жены. Он всячески показывал, как рад сыну, но на уме было одно – незаживающая рана горя, невыносимого одиночества и полной пустоты. Присутствие сына только напоминало о том, что он потерял.

Питер ничем не мог помочь отцу – только продолжал поддерживать отношения. Время летело. Устраиваться на работу не было нужды – хватало того, что оставила ему мать. Образование не дало ему определенной специальности. В Йельском университете он окончил школу актерского мастерства и одно время подумывал выступать на подмостках. Потом хотел стать драматургом. Но теперь не испытывал тяги сделать карьеру.

Когда уходил на войну, воображал, будто страстно влюблен в Элизабет Скофилд. Но незадолго до смерти матери получил от нее «письмо дорогому Джону». В письме сообщалось, что она вышла замуж за Тома Коннорса, однокурсника Питера, у которого уже была в Нью-Йорке хорошая медицинская практика.

Не желая ежедневно общаться с отцом, Питер нашел себе квартиру с садиком рядом с Грамерси-парком. Купил спортивную машину. Форма вещей имела для него большое значение, а ее отсутствие заставляло страдать. Ему казалось, что дурной стиль способствует разрушению морали и подрывает традиционный образ жизни. Выражает пренебрежение закону и порядку. Прежний уклад разрушен, а новый не обрел осязаемой формы. И все, обезумев, рвались неведомо куда. Питер написал на эту тему несколько статей, и, к его удивлению, их напечатали в «Нью-Йоркере», в «Атлантике» и в каком-то малоизвестном журнальчике, выходящем на Западном побережье раз в квартал. Как-то во время одного из редких обедов с отцом в Йельском клубе к Питеру подошел его товарищ по колледжу Фрэнк Девери и предложил писать для еженедельного новостного журнала. Так получилось, что, не представляя заранее, что получит такую работу, Питер Стайлс стал признанным автором материалов на темы от политики до лыжных соревнований. Занимаясь лыжной темой, впервые открыл для себя приют «Дарлбрук». Каждую зиму он ездил в Вермонт ради собственного удовольствия, подружился с Ландбергами и стал первоклассным лыжником.

Промелькнуло десять лет. Питер сделался одним из ведущих журналистов своего времени, его доход утроился, положение в сообществе стало незыблемым.

В феврале шестьдесят третьего года, за несколько часов до катастрофы, он ни о чем плохом не подозревал. Планировал провести выходные в «Дарлбруке», а вечером перед отъездом хотел посидеть в Йельском клубе с отцом. Герберт Стайлс находился в плачевном состоянии. Его трясло, ломало, он мучился от постоянного похмелья. Поддавшись импульсу, Питер предложил отцу отдохнуть с ним в выходные в «Дарлбруке». Чистый, свежий воздух окажет благотворное влияние, а он, насколько сможет, не подпустит старика к бутылке. Герберт не хотел покидать клуб, но у него не осталось сил сопротивляться.

Затея провалилась. За два дня Питер ничем не смог помочь отцу. Когда он пытался держать его подальше от спиртного, старик начинал сотрясаться в рыданиях. И плакал, как ребенок, если сын отказывался притормозить у очередной таверны. В приюте они поселились в одном номере. Герберт всю ночь стонал, вопил и впадал в ничем не оправданную ярость. Утром Питер понял, что задерживаться в приюте бессмысленно. Оставить отца одного нельзя, а самого его битва с зеленым змием вконец измотала.

Ближе к середине дня они расплатились по счету, упаковали вещи и начали спуск с горы Грейпик. Но не проехали и мили, когда на крутом серпантине, оглашая окрестности ревом сигнала, их на большой скорости догнал черный седан. Питер, насколько возможно, принял правее, и седан, подняв облако снега, вырвался вперед, ударив задним бампером передний бампер их машины. «Ягуар» от толчка слегка вильнул в сторону. Питер, ругнувшись, попытался разобрать номер обидчика, но ему помешал кружащийся снег. Он остановился, вылез из машины и попытался оценить урон. Бампер был помят, но сама машина не пострадала. Они снова тронулись в путь.

Но через милю Питер снова услышал сзади сигнал. В зеркальце опять появился черный седан. Видимо, он где-то остановился и теперь нагонял их во второй раз. На переднем сиденье машины находились двое мужчин в пальто с меховыми воротниками. Питер сжал зубы и не съезжал с середины дороги. На сей раз он не собирался их пропускать. Где-нибудь в безопасном месте он поставит машину поперек пути, заставит остановиться и потребует объяснений. Он умел за себя постоять – в морской пехоте его учили сражаться и убивать.

– Почему не пропускаешь? – раздраженно спросил отец.

– Ребята решили порезвиться, – ответил Питер. – Придется ими заняться.

Седан под неумолкающий рев клаксона наседал. Поскольку «ягуар» не сворачивал, парочка решила расколотить им задний бампер.

– Ради бога, пусть едут, – упрашивал Герберт. – Хочешь, чтобы нас убили?

Не было смысла спорить с отцом, и Питер посторонился. Решил держаться у хулиганов на хвосте, пока они не въедут в Манчестер. Прижался вправо. Седан поравнялся с «ягуаром». Один из мужчин – его лицо скрывали лыжные очки – высунулся из окна.

– Слабак! – крикнул он и вдруг расхохотался тонким, истерическим голосом. Таким же странным, каким смеялся Ричард Уидмарк в старой кинокартине «Поцелуй смерти».

Седан вновь ударил в передний бампер автомобиля Питера. На этот раз толчок был настолько сильным, что спортивный автомобиль слетел с дороги. Питеру, чтобы не угодить в толстую сосну, пришлось давить на тормоз. Преследователь в это время скрылся за поворотом.

Питер вышел и увидел: бампер настолько погнут, что касается переднего левого колеса. Он достал из багажника ручку домкрата и с ее помощью попытался выправить бампер так, чтобы можно было управлять машиной. На это ушло десять минут. Наконец, испытывая холодную ярость, он снова завел мотор.

Они приближались к плавному повороту вокруг склона и не поверили собственным ушам – сзади снова раздался сигнал. Седан опять оказался позади и летел на них с головокружительной скоростью.

– Пропусти! – закричал Герберт. У него сдали нервы, он дрожал, как паралитик.

– Ну, уж нет! На этот раз я с ними разберусь!

– Пропусти!

Все произошло так быстро, что Питер ничего не мог поделать. Герберт протянул руки и схватился за руль. Но вместо того, чтобы направить машину к середине дороги, он каким-то образом повернул руль в сторону обрыва. «Ягуар» чиркнул канат ограждения, сделал кульбит и, подскакивая и переворачиваясь, покатился со страшного склона к сосновому лесу в долине.

Питер так и не понял, что произошло в те несколько секунд. В следующее мгновение он лежал на снегу, а его правая нога казалась жгучей массой от боли.

Потом он услышал, как кричит Герберт. Питер сумел перевернуться, и его лицо, волосы, брови опалило жаркое пламя. «Ягуар» превратился в огненный шар. Последний крик отца совпал с провалом Питера в черноту.

Он очнулся в тускло освещенной больничной палате в Беннингтоне. Открыл глаза и увидел медсестру, дремлющую в кресле у противоположной стены. В мозгу с кристальной ясностью всплыло, почему он здесь оказался: черный седан, безумный смех одного из пассажиров – этот звук он никогда не забудет, – испуг отца, их страшный полет кувырком с обрыва, отчаянный вопль Герберта и белый жаркий огненный шар. Спрашивать об отце не было нужды. Бедный Герберт! Казалось, что его последняя агония продолжалась целую вечность, но на самом деле длилась меньше минуты.

Питер не испытывал боли, хотя помнил, как страшно болела правая нога на дне обрыва. Врачи каким-то образом сумели облегчить страдание. Он попытался пошевелиться и обнаружил, что жутко ослаб. Подвинул удобнее левую ногу, а правой двигать не мог. Она была в чем-то зажата, а одеяло, чтобы не касалось его тела, лежало сверху на металлическом каркасе. Питер приподнялся на локте, потянулся к правой ноге и закричал:

– Нет! Нет!

Подбежала медсестра:

– Успокойтесь, мистер Стайлс.

Его охватил страх.

– Что вы со мной сделали? Не имели права без моего разрешения! Где врач? Я его убью! Убью!

Он снова провалился в беспамятство.

Когда Питер пришел в себя и обрел способность слушать, ему объяснили, что вопрос не стоял, надо или не надо ампутировать ногу. Ее буквально обрубило во время аварии. Врачам не требовалось разрешения.

Герберта хоронить не пришлось. От него не осталось ничего, кроме пепла. Питер решил, что займется этим позже, когда придет в себя. Он знал, чего хотел отец: «Не надо никакого церковного погребения. Пусть соберутся несколько близких людей и выпьют за меня».

Питер не хотел видеться с друзьями – ни со своими, ни со стороны отца. Чувствовал себя искалеченным, словно выхолощенным. Пришли в больницу навестить Ландберги. Встреча далась ему с трудом – мучительно было разговаривать и выслушивать соболезнования.

Потом явилась полиция. Копы выждали два дня, и когда он впервые рассказывал им о черном седане, надежда найти виновников аварии по горячим следам рассеялась. Седан, у которого тоже были повреждены бамперы, исчез. Макс Ландберг ничем помочь не мог. В те дни в приюте были заняты все номера – двести гостей, больше сотни машин. Какие автомобили у его клиентов, он не знал, кроме, может быть, нескольких человек. Никто неожиданно «Дарлбрук» не покинул. Макс слышал описание безумного смеха, и рассказ Питера не вызвал у него никаких ассоциаций. Никто из известных ему гостей приюта так не смеялся.

Дежурный патрульный досаждал вопросами о личных врагах. Питер не знал, чтобы у него водились враги. И никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так истерически хохотал. У него сложилось впечатление, что смеялся юнец. Мужчин в седане он не мог описать даже примерно – их лица скрывали меховые воротники и лыжные очки. А меха и очков в «Дарлбруке» было хоть отбавляй.

– Говнюки, вот они кто, – рассердился полицейский. – Выехали покуражиться, а вы, на свою беду, попались им на пути.

– Они знают все горные дороги, – сказал Питер. – Каждый раз оказывались позади нас. Значит, где-то сворачивали в сторону и поджидали.

Был объявлен в розыск черный седан с поврежденными бамперами, номера неизвестны. Прошел год, результат оказался нулевым.

Возвращение к жизни было мучительным и долгим. Период физической реабилитации прошел довольно быстро, но Питер не мог отделаться от ощущения чего-то мерзкого. Стоит появиться на людях, говорил он себе, и в их глазах будешь читать любопытство и жалость. Наедине с собой он разглядывал культю правой ноги, и к горлу подступала тошнота.

Поначалу передвигался только на костылях – держал неумело, словно не хотел учиться ими пользоваться. Постоянно боялся упасть, выставить себя в унизительно беспомощном положении.

Но внутри кипела ярость к убийцам отца, а его сделавшим недочеловеком.

Как только разрешили, Питер выписался из больницы и вернулся в свою городскую квартиру. Он отказывался встречаться с друзьями и даже не пытался дойти до своего клуба «Игроки», который находился за углом его дома на Грамерси-парк. Избегал издателей, печатавших его статьи и заказывавших материалы. Писать он не мог. Разрывался между ненавистью к виновникам трагедии и жгучей жалостью к себе.

Помощь пришла, откуда он совсем не ждал. Услышав дверной звонок, Питер крикнул, чтобы неизвестный вошел. Дверь он закрывал на одну защелку – не хотел мучиться и тащиться в переднюю, если приходила уборщица или управляющий домом. И на этот раз не поднялся с кресла. На пороге появилась женщина – Лиз Скофилд, та самая Элизабет, которую он когда-то любил. Элизабет Коннорс, жена доктора Тома Коннорса.

– Привет! – небрежно произнесла она.

Питер глядел на нее, не в силах поверить, что это она. Десять лет и трое детей почти не изменили ее внешность. Она слегка пополнела, стала женственнее. Но все тот же прямой взгляд серых глаз, те же сочные манящие губы. Как же сильно он ее любил в далекую пору юности.

Она обвела гостиную взглядом.

– Замечательно.

– Лиз, пожалуйста, я…

– Я прочитала о твоем несчастье в газете.

Она поставила сумку на стол в коридоре и сняла шляпку и пальто. Явно собиралась остаться, независимо от того, что бы он ей ни сказал.

– Поспрашивала о тебе и выяснила, что ты не принимаешь посетителей.

– И поэтому приехала?

– Я не «посетитель». Можно стрельнуть сигарету?

Он показал на пачку рядом со своим креслом. Когда Лиз приблизилась, легкий запах ее духов задел в нем давние струны. Перед самой его отправкой на войну они провели с Лиз неделю в маленькой гостинице неподалеку от канадской границы. Это он отказался вступить с ней в брак до отъезда в Корею – не хотел, чтобы Лиз оказалась связанной узами с обрубком без рук, без ног, если таков будет для него итог войны. Аромат духов он навсегда запомнил, как и ритуал прикуривания сигареты. Кончилось тем, что он почти обрубок, Лиз замужем за другим, но все равно пришла. И никакой неловкости в ее манерах. Его рука дрожала, когда он подносил ей зажигалку.

– Нельзя сдаваться! – Лиз изящно, как в молодости, отошла и уселась на ручку дивана.

– Я не хочу говорить об этом.

– Но это необходимо. Надо научиться с этим жить, вернуться к работе, снова стать Питером Стайлсом.

– Завела проповедь, – рассердился он.

– Кто проповедует? Ты лучше мне помоги, скажи, жалеешь себя?

– Любой бы на моем месте пожалел.

– Только не Питер Стайлс, которого я знала.

Он криво усмехнулся:

– Добро, тренер, начинай инструктаж перед боем.

– Бои меня не интересуют. Тебе надо приобрести ногу и начинать учиться с ней управляться. Я хочу, чтобы ты встретился с Томом.

– С Томом?

– Моим мужем и твоим другом. Ты же на него не держишь зла? Если тебе нужно кого-то треснуть по зубам за то, что случилось, врежь мне. Том практикует в больнице для ветеранов и знаком с такими проблемами, как у тебя. За пару месяцев поставит тебя на ноги, и будешь ходить, как другие.

– Зла я на него не держу, – ответил Питер. – Но по поводу своих болячек, – он сердито ударил ладонью по бедру, – встречаться не хочу.

– Он будет здесь минут через пятнадцать. Давай я заварю кофе. – Лиз глубоко затянулась.

Так началось возвращение к жизни. Доктор Коннорс приехал, и даже если чувствовал себя неловко за то, что десять лет назад увел у приятеля девушку, ничем этого не показал. Играл роль старинного друга и опытного профессионала. Попросил показать ногу. Питер не хотел, отнекивался. Потребовал, чтобы Лиз вышла, но она отказалась. В конце концов, немилосердно ругаясь, он сдался и продемонстрировал культю правой ноги.

– Отличная работа, в Беннингтоне постарались, – прокомментировал Том. – Тебе повезло. Даже с протезом полностью сохранятся функции колена.

Он назначил его на прием в своей клинике на следующее утро. Питер ответил «да», хотя идти не собирался. Но явилась Лиз, чтобы отвезти на своей машине. И так же вела себя в следующие три месяца. Не предупреждала о приходе, но всегда оказывалась рядом, когда он падал духом. Протез был готов через десять дней. Питер начал опробовать его дома под надзором Лиз. Вначале было больно. Он всячески увиливал, но она настаивала. Оставаясь один, он возвращался к костылям. Во время одного из визитов Лиз отлучился в спальню снять протез, а костыли оставил в гостиной и крикнул ей, чтобы она их принесла. Лиз не ответила. Питер поскакал на одной ноге к двери и обнаружил, что Элизабет ушла. И вместе с ней исчезли его костыли. Вместо них стояла тяжелая трость из сливового дерева с резинкой на нижнем конце.

Так началась его жизнь с искусственной ногой – сначала с палкой, потом без нее. Десять дней он не выходил из квартиры и виделся только с Лиз. Потом стал рисковать появляться затемно в Грамерси-парке и, если уставал, садился отдохнуть на одну из скамеек. К этому моменту он понял, что никто не обращает на него ни малейшего внимания.

Пришло время, и Питер осмелился сходить в одиночку в театр. Поход прошел без приключений. И у него возникло чувство, будто его выпустили из тюрьмы. Чтобы явиться в клуб «Игроки», потребовалось больше смелости. Гардеробщик, поздоровавшись, сказал, что рад его возвращению. Питер по винтовой лестнице спустился вниз в бар.

– Как обычно? – спросил бармен Эдди.

Привычный сухой мартини, кивок приятеля за бильярдным столом. Другой подошел и сказал, что ему не хватает статей Питера в еженедельнике. Никто не смотрел на его ногу и не отпускал по поводу его увечья замечаний. Питеру не пришло в голову, что друзей могли подготовить Лиз и Том Коннорс. Он не задал себе вопрос, случайно ли оказался в баре один на один с британским романтическим актером Джеком Мерриуэтером.

– Коннорс гений, – небрежно заметил Мерриуэтер.

Питерс почувствовал, как вспыхнули от стыда щеки.

– Думаю, вряд ли найдется десяток людей, которые знают, что последние восемь лет я выхожу на сцену благодаря Коннорсу.

Питер недоуменно уставился на него:

– У вас тоже?

– К счастью, как и у вас – ниже колена.

– Простите, но я вспоминаю, что пару лет назад вы вовсю отплясывали в мюзикле.

– Неплохо, правда? – усмехнулся актер. – А вчера в гольф-клубе «Крылатая ступня» заработал 82 очка, улучшив свой результат. Я могу бить, замахиваясь только в одну сторону, и не экспериментирую. Вам легче, чем было мне на первых порах.

– В каком смысле?

– Чтобы печатать на машинке, нога не нужна. Вот так-то.

В тот же день Питер набрал номер своего редактора Фрэнка Девери и получил задание прокомментировать появление маршала Тито в ООН.

И в тот же вечер около девяти в дверь позвонила Лиз. Том уехал в Балтимор консультировать больного в госпитале Джона Хопкинса. Питер в возбуждении рассказывал о том, как прошел день, не догадываясь, что ей уже доложили Мерриуэтер и Девери. Лиз поняла, что сражение почти выиграно. В этот вечер Питер впервые заговорил о том, что было у него на душе:

– Я долго думал, как тебе сказать, Лиз. Не знаю, что бы случилось, если бы ты не пришла. Просить о помощи я бы не стал. Никогда не умел этого делать. Ты взяла и помогла мне. Иногда я задаю себе вопрос: почему?

– Потому что люблю тебя, – просто ответила она.

– Приятно слышать. – Питер попытался сделать вид, что шутит.

– Мало что я могу для тебя еще сделать. Осталось одно.

– Трудно представить что. Ты уже и так мне очень помогла.

– Я хочу, чтобы ты со мной переспал.

Питер уставился на нее, решив, что ослышался.

– Считается, если женщина счастлива в браке и у нее семья, она не замечает привлекательных мужчин. Это миф. Почему утверждают, что для женатых мужчин естественно заглядываться на женщин, а замужние женщины не должны испытывать влечения к другим мужчинам? Это неправда, Питер. Можешь взять меня сейчас или в любое другое время, когда тебе захочется.

У него пересохло во рту, сердце гулко билось в груди. Он страстно ее хотел, но в мозгу давно сложился стереотип: женщины, если они не извращенки, не повернутся в его сторону, разве что из жалости.

– Питер, тебе нет нужды рассказывать, что не дает тебе покоя, – начала Лиз. – Ты вбил себе в голову, что я предлагаю себя, потому что мне тебя жаль. Неправда. Потому что я хочу тебя, Питер.

Он подошел к ней, совершенно позабыв, что преодоление такого расстояния для него проблема. Обнял и поцеловал. Это был не совсем братский поцелуй, но и не поцелуй любовника.

– Ты самый лучший человек, которого я знаю. – Питер мягко отстранился. – Мой ответ «нет». Но не потому, что не испытываю к тебе влечения. Я хочу, чтобы вы с Томом навсегда остались в моей жизни и между нами не было бы чувства вины. – Он улыбнулся ей. – Ты хотела меня уверить, что и эта сторона жизни для меня не закрыта?

– Да, она не закрыта, Питер. Все, что требуется, признаться, что тебя влечет к женщине – ко мне или к другой.

– Поезжай домой, моя милая Элизабет, – сказал он. – А когда закроешь за собой дверь, помни, что я тебя тоже люблю.

Лиз дотронулась до его щеки холодными пальцами.

– Желаю тебе приятно проводить время, Питер.

И ушла.

 

3

Меня зовут Джим Трэнтер. Я второй постоялец в номере 205. Когда Макс Ландберг попросил меня разделить комнату с Питером Стайлсом, он рассказал о нем все. Обычная практика в приюте селить вместе приехавших без пары одиноких женщин или одиноких мужчин. Питер Стайлс меня интересовал, и я хотел познакомиться с ним. Читал его статьи, и они меня восхищали.

В ту пору я работал младшим копирайтером в рекламном агентстве. Среди прочего мы рекламировали отдых в «Дарлбруке», и мне поручили подготовить к следующему сезону буклет. Приятная работа. Я не спешил, решив заодно научиться кататься на лыжах.

В десять вечера я пролистывал в номере свои заметки, когда в комнату вплыл с рюкзаком юный Рич Ландберг.

– Явился ваш сосед, – объявил он. – Я вам не завидую.

Он удалился, а минутой позже, прихрамывая, порог переступил Питер Стайлс. И своей мрачной наружностью произвел на меня сильное впечатление.

– Я Питер Стайлс, – представился он. – И боюсь, вам от меня не отделаться.

Мне ничего не оставалось, как оторваться от работы, встать из-за стола и назвать себя. Он крепко пожал мою руку.

– Рад нашему соседству, – сказал я. – Всегда вам завидовал.

– Завидовали? – Его темные брови поползли вверх.

– Вашим статьям. Я сам наемный писака.

– Спасибо. – Он снял куртку и шляпу, повесил в шкаф и мрачно улыбнулся. – Полагаю, вам успели рассказать мою историю?

Я невольно опустил глаза на его ногу.

– Вы чертовски здорово со всем справились.

На нем был простой серый фланелевый костюм. Он снял пиджак и тоже повесил в шкаф. Затем сел на край кровати и принялся стягивать брюки.

– Можете не отворачиваться. Лучше побыстрее привыкнуть к неловкой ситуации.

Культя входила в чашу пластмассового протеза и была пристегнута к ноге застегивающимися ниже и сверху колена ремешками. Я пробормотал, что все устроено очень разумно.

Питер достал из вещмешка слаксы и твидовую куртку и надел на себя.

– Возвращение в «Дарлбрук» – последняя стадия моей психической реабилитации. Пока что не очень преуспел. Вот сорвался на парня Ландберга. Мне еще трудновато с юмором относиться к своему состоянию и шутить.

– Представляю.

– Теперь мне нужно извиниться перед молодым человеком, а потом хочу как следует выпить. Присоединитесь?

– Для меня хорош любой повод, чтобы пропустить за воротник.

Мы вышли из номера вместе и спустились в вестибюль. Питер направился прямо к конторке. Ландберг-младший следил с напряженным лицом за его приближением. Мой сосед закурил и обаятельно улыбнулся.

– В какой-то момент времени я забыл, как тебя зовут.

– Ричард, – ответил молодой человек.

– Можно звать Диком?

– Большинство зовут меня Ричем, сэр.

– Я должен извиниться перед тобой, Рич. – Питер глубоко затянулся. – Учусь орудовать деревянной ногой, вот и выхожу из себя, как последний сукин сын. Устал с дороги, да и здесь у дома чуть не грохнулся на снегу.

Я понимал, он себя заставляет небрежно говорить о своем увечье – что-то вроде упражнения по самодисциплине.

– Можешь забыть прошлое и начать с чистого листа?

– Еще бы! – Лицо Рича просветлело. – Могу я вам как-нибудь услужить, сэр?

– Зови меня Питер. Где твоя мать? Я с ней еще не поздоровался.

– Неважно себя чувствует, сэр, то есть Питер. Будет после обеда.

– Передай ей от меня привет. Увидимся с ней утром. Ты участвуешь в завтрашних прыжках?

– Соперники не по мне, – ответил Рич. – Лучшие в стране.

– У меня прыгать никогда не получалось. Даже до того, как я обзавелся этой штуковиной. – Питер хлопнул себя по правому бедру и повернулся ко мне: – Пойдемте, Джим, проверим, можно ли пить здешнее виски.

– Если вам что-нибудь нужно, только скажите. – Рич улыбался застенчиво, но я видел, что Питер его покорил. – Я тоже должен перед вами извиниться. Мне надо было сразу выполнить то, что вы просили.

– Тебе, вероятно, не понять, но твой должник – я.

Мы двинулись к бару.

– Я в самом деле ему обязан, – продолжал Питер. – Всякий раз, когда мне удается говорить о своей ноге в шутливом тоне, у меня внутри развязывается еще один узелок.

Мы протолкнулись к стойке сквозь толпу посетителей гриля и заказали по виски со льдом. В углу наигрывали на пианино джаз. Несколько пар танцевали в облегающих костюмах стиля апре-ски.

Откуда-то вынырнул с неизменной хозяйской улыбкой Макс.

– Вижу, вы познакомились. Комната сойдет, Питер?

– Замечательная. Я имел удовольствие извиниться перед Ричем за то, что вел себя как придурок. Теперь чувствую себя превосходно и хочу угостить вас выпивкой.

– Первая за счет заведения. – Макс кивнул бармену.

Мы стояли спиной к стойке и обозревали зал.

– Живописное сборище, – проговорил Питер.

Макс усмехнулся:

– Считается, что наш успех определяют исключительные условия зимнего отдыха.

– Разве это не так, плюс твое умение управлять приютом?

– Я бы назвал кое-что другое – изобретение эластичных брюк. Лыжи так и остались бы невостребованным видом спорта для кучки избранных, если бы кому-то не пришло в голову придумать эластичные брюки для женщин. Когда женщины их надевают, к ним так и тянет мужчин. Отсюда успех лыж.

Словно в подтверждение его слов, к стойке подошла привлекательная рыжеволосая девушка в светло-зеленых эластичных брюках и облегающем зеленом свитере. Раньше я ее не видел. Видимо, только что приехала. Молодая, полная сил. У меня дрогнуло внутри. Но она заинтересовалась не мной.

– Простите мое нахальство, Макс. – Ее смеющиеся глаза устремились на Питера. – Мой парень воображает себя великим лыжником и отправился спать. Подружка заарканила всех свободных мужчин. И тут вы приводите этих двух симпатичных незнакомцев. – Вежливо включив меня в число симпатичных особей, она кивнула в угол, где в окружении воздыхателей сидела темноволосая девушка в черных брюках и красной блузке и с такой же потрясающей фигурой. – Так что давайте знакомьте.

– Питер Стайлс, Джим Трэнтер. А это – Джейн Причард, – сказал хозяин приюта.

– Неужели тот самый Питер Стайлс? – воскликнула девушка.

– Единственный Питер Стайлс, которого я знаю, – хмыкнул Макс.

– Как говорится, мир тесен, – продолжала девушка. – Я работаю в журнале, который печатает большинство ваших статей, Питер. Являюсь помощницей помощника вашего приятеля Фрэнка Девери. Иногда даже исправляю ваши орфографические ошибки. Ваш последний материал о маршале Тито – просто бомба.

– Спасибо, – поблагодарил Питер. – Мир действительно тесен.

Джейн склонила голову и озорно улыбнулась:

– Вы научились танцевать со своей новой ногой?

Я заметил, как его пальцы крепче сжали бокал с виски.

– Не пробовал.

– Только посмотрите на Марту – сияет, как чеширский кот. Сейчас мы ей подпортим настроение. Пойдемте, надо же когда-то начинать.

Я не сомневался, что Питер откажется, но он поставил свой стакан на стойку и улыбнулся ей.

– А если грохнусь на копчик?

– Ничего, я сильная, подниму.

Потом он мне рассказал, как все получилось.

Они вышли на открытое пространство в центре зала, где танцевали с полдюжины пар. Рука Джейн легко лежала на его плече. Их лица оказались рядом, она смотрела на него снизу вверх. Теплая, приятно пахла.

– Я вела себя не слишком нахально?

– Нет, только мне до смерти страшно.

– Нам не обязательно отплясывать твист. Обнимите меня, и все будет хорошо. – Она положила ему на плечо свою рыжеволосую голову.

Они поплыли в танце – никаких особенных красот, – но все-таки двигались. Послушная в его руках, она словно давно привыкла к его неверным шагам.

– Смотрите-ка, чуть-чуть получается.

Джейн рассмеялась:

– Замечательно получается. Марта позеленела.

– Как же ваш приятель? – спросил Питер.

– Это я расхвасталась. Лучший прыгун с трамплина Бобби Дауд угостил меня перед обедом вином. А до этого мы с ним были незнакомы. Марта приезжает сюда каждый год, а я впервые. Это ее территория, она застолбила ее для себя. Я же – читайте мелким шрифтом – просто хочу покататься на лыжах. Должна быть паинькой и не закидывать невод на ее рыбу.

– Невероятно! – изумился Питер. Ей-богу, он действительно танцевал!

– Мы делим с ней одну комнату. Большая любовь в таких условиях весьма затруднительна. Наша Марта уже, наверное, жалеет, что взяла меня с собой.

– Кататься на лыжах я с вами не смогу. Это выше моих возможностей. Но с радостью составлю компанию в свободное время.

– Правда? – Джейн обрадовалась, как девчонка.

– Ставлю против вашего имени в своей записной книжке большую золотую звезду.

– Потому что я вытащила вас танцевать?

– Потому что вы – это вы. – Питер теснее прижал ее к себе.

Они провели вместе, как показалось ему, очень приятный час. Выпили по паре порций спиртного и съели по сэндвичу за столиком в углу. Джейн, не стесняясь, рассказывала о себе. Их семья, в которой воспитывались две дочери, жила в маленьком городке Новой Англии. Отец Джейн Джордж Причард был большой шишкой в рекламном бизнесе. Питер, помнится, пару раз с ним встречался, когда готовил материалы о том, как Мэдисон-авеню диктовала общественный вкус. Обаятельный человек, Джордж Причард обладал незаурядным магнетизмом. И Джейн вполне естественно переняла его живость характера. Она была близка отцу, который после развода сам воспитывал дочерей. Девочкам тогда было шесть и восемь лет. О матери Джейн совсем не упоминала.

– Он свято верит в независимость, – продолжала она. – У нас с сестрой Лорой свои квартиры в Нью-Йорке. Я поступила на работу в журнал без его протекции, хотя, полагаю, тот факт, что Джордж Причард мой отец, отнюдь не повредил.

– И при этом соглашаетесь играть вторую скрипку при подруге Марте? – усмехнулся Питер. – Вся эта стая волков должна ухлестывать не за ней, а за вами.

– Согласна, – кивнула Джейн без тени застенчивости. – Но я не похожа на Марту. Решила, что надо подождать, и жду. – Она пристально посмотрела на Питера. – Подумала, когда мне встретится достойный человек, он это оценит. Или мужчины втайне предпочитают девушек опытных, как Марта?

Питер накрыл ее руку ладонью.

– Мне ближе ваша точка зрения.

Она посмотрела на его смуглую, сильную руку.

– Не ожидала.

– Всего лишь мое мнение.

– Надеюсь, вы правы. – Джейн осторожно приняла руку. – Пожалуй, мне пора. Но если вы сказали правду и готовы составить мне компанию…

– Я сказал правду.

– Тогда позавтракаем вместе около девяти?

– Договорились.

Они пошли к выходу из гриль-бара. По дороге Джейн помахала Марте.

– Если вы немного подождете, я возьму пальто и провожу вас до коттеджа, – предложил Питер.

– Здесь недалеко, через двор. – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Спасибо за приятно проведенный вечер. – Взяла в гардеробе меховую куртку. Питер помог ее надеть. И Джейн буквально выскочила из бара в лунную ночь.

Питер поднялся в номер. Это был совершенно иной человек – не похожий на того мрачного и унылого, который приехал в приют несколько часов назад. Он рассказал мне о Джейн.

– Воодушевляет познакомиться с девушкой, которая не ищет любовных приключений. – Питер рассмеялся. – Пришлось напомнить себе, что ей двадцать один год, а мне тридцать шесть. И у нее, наверное, никогда не было парня. Вам не рано ложиться спать?

– От свежего воздуха клонит в сон, – ответил я, зевая.

Я разделся. Он тоже. Распустил ремешки на ноге и поставил протез рядом с кроватью. А по комнате мог прыгать на одной ноге, как ворона.

– Не могу припомнить, чтобы мне было так легко, – признался он, прежде чем выключить свет.

Если я засыпаю, то сплю крепко – пушками не разбудить. Не знаю, сколько времени прошло до тех пор, как услышал, что кто-то выкрикивает мое имя.

– Джим! Джим!

Вынырнув из плотного тумана, я увидел, что на прикроватном столике Питера горит свет. Он сидит, распрямившись, среди скомканных одеял, лицо белее простыни.

– Слышали? – хрипло спросил он.

– Что?

– Смех! Господи, смех!

Он спрыгнул с кровати и упал на пол вниз лицом, забыл, что у него нет ноги. Уцепившись за спинку, поднялся и попрыгал к окну. Выглянул и, закрыв створку, посмотрел на меня.

– Неужели не слышали? Писклявое хихиканье.

Его трясло, но, возможно, оттого, что в комнате стоял пронизывающий холод.

– Ничего не слышал, – признался я. – Крепко заснул.

– Тот негодяй, который устроил мне вот это. – Он шлепнул ладонью по голому бедру. – Проходимец где-то на улице. Его смех меня разбудил. Сначала я решил, что мне снится кошмар, но услышал опять, когда совершенно проснулся. – Питер подпрыгал к прикроватному столику и поднял трубку телефона. Раздраженно постукал по микрофону и, когда ночной дежурный наконец ответил, сказал: – Говорит Питер Стайлс из двести пятого номера. Разбудите мистера Ландберга. Дело срочное, мне необходимо с ним встретиться, и меня не интересует, сколько времени он провел в постели. Будите! – Он шлепнул трубку на аппарат, обернул одеяло вокруг плеч и снова попрыгал к окну. Поднял застекленную панель и выглянул наружу. – Он там! – Ветер ударил в окно и загремел рамой.

Питер закрыл окно, вернулся к кровати и принялся одеваться. Повозившись с ремешками, прикрепил пластмассовый протез и повернулся ко мне:

– Весь год я мечтал его найти. И вот он здесь – был секунду назад.

Я тоже встал и начал одеваться…

Питер успел облачиться в нижнее белье и брюки и натягивал через голову шерстяную рубашку, когда в дверь постучали. Я открыл. На пороге стоял Макс. Внезапно поднятый с кровати, он казался заспанным и одновременно встревоженным. На нем был толстый фланелевый халат.

– Что случилось, Питер? – шепотом спросил хозяин приюта, вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

– Он здесь! – Питер никак не мог справиться с носком и ботинком на здоровой ноге. По иронии судьбы, искусственная была обута и готова к употреблению – единственное преимущество его положения.

– Кто? О чем ты толкуешь, Питер?

– Смеющийся маньяк, убивший Герберта и искалечивший меня. Секунду назад он был за окном и дико хохотал. Ржал!

Макс был явно озабочен.

– Успокойся, Питер.

Питер взял его за плечи, и его крепкие пальцы глубоко впились в мускулистое тело Макса. Хозяин приюта покосился на меня.

– Вы слышали, Джим?

Я покачал головой:

– Напрочь вырубился.

Питер надел куртку и пытался просунуть руки в рукава. Я заметил, что Макс не вполне поверил тому, что он сказал.

– Ты уверен, Питер, что тебе не приснилось?

– Я не истерик, Макс. Во всяком случае, со мной давно ничего такого не было. Проснулся и все прекрасно слышал. – Он направился к двери. – У тебя дежурит на территории сторож?

– Там двадцать градусов мороза, дружище. Сторож совершает за ночь три обхода здания – пожарный осмотр. И в три часа ночи, то есть час назад, обходил территорию коттеджей. Так что несколько минут назад его никак не могло быть на улице, если только не произошло чего-то чрезвычайного.

Питер уже вышел в коридор и, подпрыгивая и шаркая ногами, направился к выходу. Я, надевая на ходу куртку, поспешил вместе с Максом за ним. На лестнице он то и дело спотыкался и, лишь крепко хватаясь за перила, умудрялся не падать.

Ночной дежурный Джек Кили удивленно смотрел на нас с нижней площадки. Этот Кили был асом в прыжках с трамплина, но несколько лет назад неудачно упал и сломал позвоночник. И теперь ему приходилось носить кожаный бандаж. Ему было около сорока лет, лицо обветренное, глаза ясные, серые. Он боготворил Ландберга, потому что тот дал ему работу, позволявшую держаться рядом с теми, кто занимался лыжным спортом. На нем были свободные синие шерстяные штаны и клетчатая рубашка. Я заметил на конторке теплую куртку и шапку на меху, словно он только что вернулся с улицы.

Макс шел следом за Питером.

– Джек, познакомься с Питером Стайлсом. Питер, это мой ночной сторож Джек Кили. Джек, ты не слышал кого-нибудь снаружи? Чтобы кто-то по-идиотски смеялся?

Кили озадаченно посмотрел на патрона:

– Нет, Макс. Здесь все окна закрыты, а ветер завывает как проклятый.

– Куда выходят окна двести пятого номера по отношению к главному входу? – спросил Питер.

– На левую сторону, – ответил ночной сторож.

– Погоди, Питер. – Макс повернулся к Кили: – Джек, в последние пять минут сюда никто не входил?

– Нет, – ответил сторож. – Парадная дверь закрыта с восьми до трех. Коттеджи отрезаны от главного здания.

– Вы никуда не отлучались? – спросил Питер.

Кили посуровел.

– Не раздражайся, Джек, – успокоил его хозяин приюта. – У Питера есть причины нервничать и задавать вопросы.

– Я только закончил внутренний обход, когда на панели коммутатора заморгала лампочка телефона мистера Стайлса. А в здание, после того, как дверь была закрыта, без звонка никто бы не вошел. Пришлось бы подождать, когда я открою и впущу. Никого здесь не было.

– Выпустите меня наружу, – попросил Питер. – Хочу посмотреть, нет ли там следов или чего-нибудь в этом роде. – Он надвинул на голову капюшон куртки и сделал шаг к двери. Я пошел за ним, за мной – Кили.

Как только дверь открылась, ударил порыв ветра. Он пробирал до костей. Питер двинулся по тропинке и завернул за левый угол здания. Тропинка бежала между метровых отвалов снега с каждой стороны. Под ногами поблескивал лед, намерзший от постоянных оттепелей и холода. Его посыпали песком, который тоже замерз, но на нем хотя бы не разъезжались ноги. Отпечатки множества следов надежно вмерзли в поверхность тропинки.

Питер поднял глаза на окна нашего номера.

– Он находился почти точно на этом месте, где мы сейчас стоим. – Вокруг темнели силуэты коттеджей. Ветер лупил в их фасады. – Сколько здесь всего коттеджей?

– Двадцать три, – ответил сторож.

– Если он не входил в главное здание, значит, находится в одном из коттеджей.

Я почувствовал, что его первым порывом было стучать в каждую дверь и задавать вопросы. Но он покачал головой:

– Нет, таким способом мы успеха не добьемся, только предупредим нападавшего. Я его не узнаю, Джим, даже если он будет стоять передо мной. Ведь в тот день год назад мне его лица не было видно. Подождем, может, завтра он опять расхохочется. Я буду настороже!

В ту ночь ни один из нас больше не уснул. Комната согрелась, и Кили принес нам кофейник. Временами мы обрывочно разговаривали, Питер вставал и подходил к окну посмотреть в ветреную темноту. Макс принес ему список гостей коттеджей. В двадцати трех домиках остановились пятьдесят два человека. Только шестеро из них – три женатые пары – находились здесь в тот день год назад, когда случилась авария. Макс их знал и был готов поручиться за каждого. Все они – старые клиенты, и никто так не смеялся. Он в этом не сомневался.

Наконец наступило утро, и приют начал пробуждаться. Мы побрились, приняли душ, оделись. Планы Питера изменились: он решил, что у него не получится развлекать Джейн Причард. В половине девятого, когда мы были готовы идти на завтрак, он позвонил в местное отделение полиции и попросил сержанта Гоуэна – человека, который занимался расследованием его дела год назад. Ему ответили, что Гоуэна нет. Питер назвался и попросил сообщить сержанту, чтобы тот перезвонил.

Мы спустились в столовую. Питер решил, что все объяснит Джейн. И попросил меня позавтракать с ней, в то время как сам начнет охоту на своего врага. Пока ждали ее, заказали себе по соку и кофе, но она не появлялась.

Ее не было и в четверть десятого. Мы потягивали кофе и разглядывали других завтракающих. Питер был натянут, как скрипичная струна, прислушивался к смеху и голосам. Люди были одеты для лыж. Царила здоровая, счастливая атмосфера. Сюда приехали развлекаться, и никто не собирался отказывать себе в удовольствии.

В двадцать пять минут десятого я увидел, что к нашему столику направляется Макс. Он выглядел совершенно больным, лицо стало зеленовато-серым.

– Можете оба зайти на минуту ко мне в кабинет? Речь пойдет о событиях прошедшей ночи. – Его голос звучал глухо.

– Мы и так собирались к тебе заскочить, – ответил Питер. – Что с тобой, Макс? Ты совершенно спал с лица. – Он повернулся к стоящему неподалеку официанту: – Если юная дама будет обо мне спрашивать, передайте, что я еще вернусь.

Макс уже шел через зал, и мы поспешили за ним. Хозяин приюта устроил себе кабинет в большой, удобной, обитой сосновыми панелями комнате. На стенах висели снимки лыжников, сделанные светосильным объективом. Макс увлекался фотографией и достиг в этом искусстве блестящих успехов. В сложенном из плитняка камине горел огонь.

В кабинете находился полицейский – тот самый сержант Гоуэн, которому Питер пытался дозвониться утром. Они поздоровались и пожали друг другу руки.

– Я хотел вам кое-что сообщить, – начал Питер.

– Знаю. – Лицо сержанта сурово хмурилось. – Все выслушаю. – Он посмотрел на Макса: – Еще не сказали?

Тот покачал головой. Сел за стол и на мгновение закрыл лицо руками. Я заметил, что руки у него дрожат. Макс глубоко вздохнул и поднял на нас глаза.

– Примерно час назад, – начал он тусклым голосом, – один из моих людей проходил мимо коттеджа номер шесть. Дверь была не заперта и хлопала на ветру. Он решил, что постояльцы отправились на завтрак и забыли запереть замок. В такую погоду, если не сохранять тепло, можно разморозить водопровод. Он пошел проверить трубы. – Макс замолчал.

– И что? – поторопил его Питер.

– Обнаружил два трупа. Связанных, с кляпами во рту и множеством ножевых ран. В коттедже все в крови, как на бойне.

– Боже праведный! – ужаснулся Питер.

– Две девушки, – продолжил Макс. – Пока не произведено вскрытия, нельзя сказать, имели ли место, как выражается Гоуэн, «сексуальные действия».

– Мы считаем, мистер Стайлс, что преступление могли совершить ваши прошлогодние приятели, – сказал полицейский. – Те шутники, которые спихнули вас с дороги. Макс сообщил, что ночью вы слышали, как один из них смеялся. Я должен вас допросить.

– Конечно, – кивнул Питер. – Один из них определенно был здесь.

– Питер, – Макс понизил голос, – одну из девушек ты знаешь. Я думаю, именно ее ты ждал в столовой.

Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы, и услышал шепот Питера:

– Джейн Причард?

Макс кивнул:

– И ее подруга Марта Тауэрс.

Комната начала вращаться у меня перед глазами. Питер качнулся и ухватился за спинку стула.

 

Часть II

 

1

Ночной ветер разметал остатки облаков, и небо стало ярко-голубым. День выдался замечательным для соревнований по прыжкам с трамплина. Две сотни гостей «Дарлбрука» (минус двое погибших) высыпали на склоны, чтобы вволю покататься перед главным, намеченным на вторую половину дня, событием. Полицейская машина на парковке не привлекла особого внимания. Люди ждали начала соревнований, и число зрителей должно было пополниться теми, кто начнет прибывать в приют после полудня. В таких случаях всегда приезжают полицейские разруливать автомобильные пробки на вершине горы Грейпик. В «Дарлбруке» все шло своим чередом, если не считать царившего в кабинете Макса напряжения.

– Мы пока ничего не объявляли, – сообщил Гоуэн. – Нельзя, чтобы люди запаниковали и ударились в бегство, пока у меня недостаточно сотрудников, чтобы держать ситуацию под контролем. – Он снял шляпу и вытер платком намокшую от пота тесьму. – Как задержать для допроса две с половиной сотни человек, гостей и работников приюта, – это вопрос, который я пока решить не могу.

– Невозможно поверить! – Питер стоял распрямившись, ухватившись за спинку стула. – Они были такими жизнерадостными, полными энергии, и все у них было впереди.

Макс покачал головой.

– В каком-то смысле я должен винить себя, – хрипло сказал он. – У нас нет возможности контролировать сексуальные отношения гостей. Явные беспорядки мы пресекаем, но атмосфера царит свободная. Люди вольны заходить друг к другу в номера. Мы не требуем брачных свидетельств от приезжающих пар. Если даже что-то узнаем, но все происходит без шума и скандалов на людях, не обращаем внимания.

– Вы это к чему? – спросил сержант.

– Марта Тауэр приезжала сюда пару лет. Секс был написан у нее на лбу. Она не проводила ни одних выходных, чтобы с кем-нибудь не закрутить. Никогда не приезжала одна, но не в компании с мужчиной. Охотилась на партнеров здесь. Мы с Хеддой обсуждали, не заявить ли ей, что она нежеланная гостья. Но не было причин: по ее вине не произошло ни одного скандала. Она не отбивала мужчин у других женщин. Сама в свободном полете искала таких же. – Макс пожал плечами. – Но на этот раз, судя по всему, совершила ошибку. Причард приехала сюда в первый раз. То, что Марта поселила ее вместе с собой, наводит на мысль, что они одного поля ягоды.

– Нет! – возмутился Питер.

– Вы настолько хорошо ее узнали, чтобы это утверждать? – спросил Гоуэн.

– Познакомился вчера вечером. Но можете мне поверить: она не вторая Марта.

– То есть у вас с ней ничего не вышло? – уточнил полицейский.

– Я знаю людей, – настаивал Питер. – Это моя работа. Джейн особенная девушка. Понятия не имею, почему Марта поселила ее с собой.

– Давайте вернемся к тому, что вы слышали ночью, мистер Стайлс, – попросил сержант.

Питер набрал в легкие как можно больше воздуха.

– Слышал смех, который не забуду до конца жизни. Тот самый, что описывал вам год назад.

– Но вы, мистер Трэнтер, не слышали? – Полицейский явно все уже знал от Макса.

Я покачал головой:

– Во время сна меня пушками не разбудишь. Проснулся оттого, что закричал Питер.

– Я лег в постель не таким напряженным, как все последнее время, – начал рассказ мой сосед. – Провел прекрасный вечер. Избавился кое от каких проблем, связанных с моим увечьем, и это меня порадовало. Заснул почти сразу, как только голова коснулась подушки. И вдруг – сна ни в одном глазу, сижу в постели, и пот льет ручьем, хотя в комнате прохладно. Закутался в одеяло, дрожу.

– Но вы не поняли, что вас разбудило?

Питер покачал головой. Я заметил, как он стиснул зубы.

– Кошмары мучили меня весь прошлый год. Измотали, лишили сна. Но на этот раз если и был сон, то не запомнился. Я видел Джима на соседней кровати. Он мирно спал, как ребенок. – Питер облизал губы. – А затем услышал звук, который звенел в моих ушах с самой аварии. Издевательский смех. Это был не кошмар. Смех звучал наяву. Я крикнул Джиму, соскочил с кровати и упал на пол. Так разволновался и спешил подбежать к окну, что забыл о ноге. А когда поднялся и выглянул на улицу, там никого не было.

– Вы, мистер Трэнтер, не слышали этого взрыва смеха?

– Ничего не слышал, пока не закричал Питер, – ответил я.

– Я послал за Максом.

Мы оделись, спустились вниз, но не обнаружили на улице его следов.

Гоуэн вертел в пальцах сигарету, но не закуривал.

– Еще двенадцать номеров расположены с этой стороны здания, – сказал он. – Все заняты гостями. Люди, как правило, спят, приоткрыв окно. Смех мог услышать кто-нибудь еще. Рассказывать об этом не было особых причин. Посмотрим, что выяснится во время допроса.

– Мне не требуется подтверждения того, что я слышал. – В голосе Питера появились сердитые нотки. – Я не сомневаюсь, что смех звучал на самом деле.

– Следующее, что надо сделать, – опросить проживающих в коттеджах по соседству с номером шесть, – продолжил сержант. – Может быть, кто-нибудь что-то слышал.

– Вы поставили в известность отца Джейн? – спросил Стайлс.

– Да. – Макс мрачно кивнул. – Он едет из Нью-Йорка, будет примерно через час.

– Как он принял ваши слова?

– Тяжело. Как можно отреагировать на известие, что убита дочь. А перед смертью, вероятно, изнасилована.

– Я немного его знаю, – признался Питер. – Мало приятного встречаться с человеком в таких обстоятельствах.

К одиннадцати в коттедж номер шесть прибыла команда полицейских. Тела девушек сфотографировали в тех позах, в которых их застала смерть, а затем увезли в морг Манчестера, где планировалось провести вскрытие. На территории приюта появился десяток новых полицейских.

Я остался в главном здании, поскольку Макс попросил его подстраховать и общаться вместо него с журналистами и фоторепортерами, которые вскоре должны были нагрянуть в приют. У самого Макса было полно забот с внезапно взбудораженными гостями.

Питер направился к лыжным склонам. Его не покидала мысль, что если он будет все время находиться среди гостей «Дарлбрука», то может снова услышать знакомый смех.

Сержант Гоуэн работал энергично, даже немного лихорадочно. Постояльцев трех коттеджей, расположенных рядом с номером шесть, привели с трасс и допросили. Никто из них не заметил ничего необычного. Всю ночь завывал ветер. Ни один не сказал, что слышал что-то вроде разбудившего Питера смеха. Никто ничего не видел возле домика девушек. И на замерзших дорожках не удалось прочитать следов. Гоуэн просил опрашиваемых держать язык за зубами, но мало на это надеялся.

Допросили Бобби Дауда, того маститого лыжника, который накануне угостил Джейн спиртным, и дюжину молодых людей, которые, как показал Макс, увивались вокруг Марты Тауэрс. Никто не сказал ничего существенного. Два парня примерно в половине третьего проводили Марту в коттедж. Джейн в то время была дома, целая и невредимая. Они немного поболтали и пошли обратно. Их потрясение казалось искренним.

Чуть позже эксперты принялись разбирать коттедж по крупинке. Приехал окружной прокурор Мортон Льюис – элегантный мужчина лет под сорок. Я решил, что он будет формально руководить расследованием. Преждевременная седина, темные брови вразлет и насмешливая улыбка тонких губ придавали его внешности мефистофелевский вид. У него было такое выражение, словно он все время украдкой посмеивался над собственной шуткой, которой не собирался ни с кем делиться. Мне он сразу не понравился.

Но следующий приехавший понравился еще меньше. В Вермонте действует Бюро криминальных расследований штата, подчиняющееся генеральному прокурору. В нем работает единственный сотрудник, в чьи обязанности входит расследование редких в Зеленой горе тяжких преступлений. Согласно закону штата все убийства первой степени являются компетенцией генерального прокурора, и единственный сотрудник Бюро криминальных расследований подчиняется только его приказам.

Фамилия детектива была Гарделла, он имел звание инспектора. Толстый коротышка носил мятый костюм, который, наверное, купил, когда был на пару размеров стройнее. А теперь ему, чтобы застегнуть верхнюю пуговицу на брюках, приходилось делать выдох. Он был лыс, как бильярдный шар, с одутловатым лицом и опухшими, налитыми кровью глазами, будто страдал от тяжелого похмелья. Перекатывал из угла в угол рта вечную сигару и говорил хриплым шепотом так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы его расслышать.

У меня возникло неприятное ощущение, что прибывших сил защитников закона недостаточно для поимки убийцы Джейн Причард.

Инспектор Гарделла потребовал себе кабинет. Как же он собирается искать преступника в кабинете? – недоумевал я. Макс попросил меня устроить полицейского в своем офисе, и я, проводив туда толстого коротышку, убрал со стола бумаги хозяина приюта. Гарделла, не переставая катать во рту сигару, взглянул на висевшие на стенах фотографии Макса.

– Надо вконец повредиться умом, чтобы с такой скоростью лететь по склону, – заметил он, указывая на один из снимков.

– Классное развлечение, если уметь, – объяснил я.

– Н-да. А тот, что умеет убивать, наверное, тоже считает, что хорошо поразвлекся сегодняшней ночью. Мне доложили, мистер Трэнтер, что вы не слышали, как он хохотал, хотя находились в одной комнате с мистером Стайлсом.

– Мне начинает наскучивать рассказывать всем вокруг, как крепко я сплю.

– Думаете, Стайлс вообразил этот смех?

– Нет. Напротив, думаю, он его слышал.

– Сначала во сне, потом наяву?

– Так он сказал.

– Мне это известно. – Гарделла сел за стол хозяина приюта. – Я знаю его историю вдоль и поперек. Читал рапорты расследования прошлогоднего дела. Знаю, что он не в состоянии опознать тех, кто сшиб его автомобиль с дороги, хотя во время обгона они были ближе к нему, чем сейчас вы ко мне, и один крикнул в открытое окно «Слабак!». Да, да, мешали куртки, очки. Стайлс не узнает преступника, даже если тот окажется рядом с ним в баре. Кстати, как здесь заказывают спиртное?

– Поднимите телефонную трубку и скажите, что вам нужно, – посоветовал я.

Гарделла усмехнулся.

– Заказать или повременить? Пожалуй, лучше повременить. – Он машинально водил карандашом по регистрационному журналу Макса. – Какое ваше мнение о Стайлсе?

– Славный человек. Много пережил, но держится лучше, чем можно было бы ожидать. Я познакомился с ним только вчера вечером.

– Стайлс внутренне прислушивался к тому смеху целый год. – Гарделла полюбовался своим художественным творчеством. – Вот что меня интересует: он действительно помнит, как звучал этот смех?

– Питер слышал его прошлой ночью.

– Но вы ведь не слышали. И никто другой в двенадцати номерах с той стороны здания. Гоуэн успел всех опросить.

– Вы считаете, что Стайлс лжет?

– Как я могу сказать, не познакомившись и не поговорив с ним? Кстати, где он?

– Где-то на склонах. Слушает.

– Не прозвучит ли смех?

– Да.

Гарделла нетерпеливо махнул пухлой рукой:

– Не иначе решил поиграть в сыщика.

– Вполне естественно, он хочет найти негодяя, убившего его отца и тех девушек, а его лишившего ноги.

– Хорошо, пусть он слышал смех. Другие тоже не глухие. Здесь по выходным часто смеются. Но не каждый обратит на это внимание. Но он мог, если уловил тот самый смех.

– Полагаю, что так оно и было.

– Не разыгрывайте мне копа, – осадил меня Гарделла. – Можете взять на себя журналистов, когда они сюда явятся?

– Макс тоже об этом просил.

– Вот и хорошо. Держите их от меня подальше. Нам нечего им заявить. Нечего… до тех пор, пока чего-нибудь не найдется. Я вам не сказал, что по дороге сюда заехал в манчестерский морг?

– Нет.

Инспектор вынул изо рта измусоленную сигару и, хмурясь, посмотрел на ее жеваный кончик.

– Девушки не были изнасилованы.

– В таком случае все еще более непонятно, – удивился я.

– Тип, убивающий ради забавы, наверное, считает, что обычное развлечение – не развлечение. – Гарделла сунул сигару в рот и снова принялся водить карандашом по бумаге. Он словно позабыл о моем присутствии.

Выйдя в коридор, я наткнулся на Хедду Ландберг. За то время, что я жил в «Дарлбруке», она успела мне понравиться. Очень моложавая в свои сорок лет, Хедда заплетала золотистые волосы в косу, которую укладывала на голове. Двадцать лет назад она была лучшей лыжницей на Олимпийских играх в Норвегии. Но из-за войны игры перестали проводить, и она больше не участвовала ни в каких соревнованиях. Очень гордившийся ею Макс говорил, что она из величайших. Когда Хедда встает на лыжи, у зрителей до сих пор захватывает дух. Знаю. Видел.

Они с Максом превратили «Дарлбрук» в то, чем он являлся теперь. Живой и общительный Макс служил красочной вывеской заведения, однако подозреваю, что именно упорный труд Хедды и ее умелое управление стали залогом успеха.

Она показалась мне какой-то не такой, и я вдруг понял, что впервые вижу ее в повседневной одежде, а не в модном наряде для отдыха. На ней было простое черное платье, и от этого создавалось впечатление, будто она играет незнакомую для себя роль.

– Надеюсь, вам лучше? – Я вспомнил, что накануне вечером Хедда жаловалась на сильную головную боль и рано отправилась спать.

– Как может быть лучше? – удивилась она. – Боже мой, Джим, что нам делать?

– Его поймают, – пообещал я. – Прислали маленькую армию.

– Макс очень сильно встревожен. Если дело быстро не решится, мы лишимся клиентов.

– Это вряд ли, – не согласился я. – Наоборот, еще сильнее повалят. Лишний повод пощекотать нервы для любителей острых ощущений. На данный момент кто-нибудь уехал?

– Нет.

– Вот видите.

– Трудно поверить, что этот дьявол – кто-нибудь из наших гостей, человек, которого мы знаем.

– А вот Питеру Стайлсу поверить несложно, – возразил я. – Уже второй раз попадается.

– Бедный Питер. – Хедда тяжело вздохнула. – Я вас ждала, Джим. Приехал отец Джейн Причард со второй дочерью. С ними Макс в номере двести десять; это в том же коридоре, что и ваш. Мистер Причард желает сделать некое заявление для прессы, и Макс просит вас взять дело в свои руки. Еще он хочет поговорить с Питером. Я отправила Рича его найти.

– Журналисты нагрянут с минуты на минуту, – предупредил я.

– Кое-кто из местных газет уже здесь. Окружной прокурор обещал поговорить с ними во время ленча. Сейчас они в баре, назюзюкиваются.

То, что я выяснил позже о Джордже Причарде, достойно упоминания. Он – известная фигура в том, что именуется «сообществом знаменитостей Нью-Йорка». К этой неясно очерченной группе принадлежат те, кто часто мелькает на страницах газет. Сын богатых родителей, Причард получил прекрасное образование в лучших школах, а затем в Принстонском университете. Был одним из самых блестящих полузащитников в истории футбола Лиги плюща и однажды вышел в четвертьфинал общенационального соревнования любительского гольфа. Член многих университетских клубов. Играл в гольф на самых элитных полях Уэстчестера. Он возглавляет собственное рекламное агентство. Получил деньги в наследство и приумножает их.

Мягкий в обращении, с изысканными манерами, физически крепкий – Джордж Причард привлекательная фигура для женщин, от которых после развода нет отбоя, что ему явно нравится, хотя ведет себя весьма осмотрительно. Развод прошел болезненно, но он пережил скандал. В один прекрасный день его жена Дженифер сбежала с модным британским драматургом Себастьяном Хью, оставив мужу двух дочерей. Он достойно воспринял ситуацию, дал дочерям хорошее образование, и они жили дружной семьей, пока для девушек не настало время зажить своей жизнью.

Макс открыл на мой стук дверь двести десятого номера, и я увидел Причарда. Мне сразу стало его жаль. Он стоял у окна и смотрел на сияющую белизну лыжных склонов. Крупный мужчина, Причард словно съежился в своем дорогом костюме. Когда он повернулся ко мне, я заметил, что его глаза покраснели и опухли.

– Спасибо, что пришли, мистер Трэнтер, – проговорил он.

– Даже не знаю, что вам сказать в такой момент, – отозвался я.

Его глаза наполнились слезами, и он поспешно отвернулся.

– Я убеждал себя, что это дурная шутка. – Его голос сорвался. – Ну почему Джейн?

Я перевел взгляд на сидевшую на стуле незнакомку. Девушка сложила на коленях руки в белых перчатках, и я догадался, что это Лора, сестра Джейн. Ее такие же темно-рыжие, как у сестры, волосы были собраны на затылке в пучок. Лора была выше Джейн, не такая миловидная, но с длинными ногами и красивой фигурой, которую, впрочем, не слишком подчеркивало черное шерстяное платье с застегнутым под горло белым воротником. Лицо мертвенно-бледное – словно маска. Выражение глаз скрывали темные очки. Макс представил меня, девушка коротко, равнодушно кивнула.

– Джим, мистеру Причарду вовсе незачем общаться с журналистами, которые с минуты на минуту станут ломиться к нам в двери, – начал Макс. Всегда такой цветущий, он посерел, выглядел измученным. – Поможете держать их на расстоянии и делать заявления от его имени?

– Конечно, – кивнул я.

– Спасибо, Трэнтер. – Причард не повернулся ко мне. – То, что я собираюсь предложить, их на некоторое время займет. Награду в двадцать пять тысяч долларов.

Я едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

– За любую информацию, которая послужит поимке и осуждению человека, убившего мою дочь. Вы считаете, что это слишком много?

– Я считаю, очень хорошо, что у вас есть такие деньги.

– Есть, – мрачно кивнул он. – Я готов заплатить вчетверо больше, если это поможет.

– После такого предложения на вас бросятся работать две с половиной сотни детективов.

– Именно этого мне и надо.

– Я передам ваши слова.

Раздался стук в дверь, и Макс впустил Питера. Тот медленно вошел в комнату. На нем была по-прежнему куртка, но меховую шапку он успел снять. Его красивое смуглое лицо побледнело, он выглядел измученным. Бросив на меня взгляд, он едва заметно покачал головой. Я понял, что смеха он не слышал.

– Здравствуйте, Стайлс, – повернулся к нему Причард. Я вспомнил, что Питер пару раз встречался с этим человеком.

– Джордж… – Питер запнулся.

– Не помню, вы знакомы с моей дочерью Лорой?

Питер учтиво поклонился.

Девушка внимательно посмотрела на него сквозь темные очки и впервые заговорила низким, хриплым голосом:

– Отец хочет знать все о последнем дне Джейн, мистер Стайлс. Я считаю, что от этого ему будет только тяжелее, но таково его желание. Мистер Ландберг сообщил нам, что вы провели с моей сестрой большую часть вчерашнего вечера.

Лицо Причарда потемнело.

– Будь добра, Лора, позволь мне поступать так, как я считаю нужным, – резко сказал он.

У меня по спине пробежал холодок. Причард словно облек в слова потаенную мысль: «Если мне было суждено потерять дочь, почему убита Джейн, а не Лора?»

– Мы были очень близки с Джейн, Стайлс, – объяснил он. – Ее поступки и слова могли вам показаться неважными, но я способен увидеть в них особенный смысл.

Питер посмотрел на девушку. Мне показалось, он уловил в словах Причарда тот же подтекст, что и я.

– Рассказывать особенно нечего. Я приехал сюда только к десяти вечера и спустился с Джимом Трэнтером в бар выпить. Макс познакомил меня с Джейн. Она сказала, что работает в журнале, для которого я пишу материалы. С этой общей темы началось общение. Она была весела, очаровательна и, казалось, не обременена никакими заботами.

– В этом вся Джейн, – проговорил Причард. – Легко сходилась и замечательно держалась с людьми.

– То, что произошло между нами, было гораздо важнее для меня, чем для нее, – объяснил Питер. – Может, вы знаете, у меня искусственная нога.

Причард кивнул:

– Прошлогодняя авария. Макс рассказал, что вы слышали прошлой ночью человека, который тогда столкнул вас с дороги.

– Слышал, но не видел.

Причард ударил правым кулаком в ладонь левой руки.

– Мы его найдем! Я обещаю большое вознаграждение. Но, пожалуйста, продолжайте о Джейн.

– Рассказ больше не о ней, а обо мне, – тихо заметил Питер. – Она знала, что у меня протез, но предложила потанцевать. После аварии я еще ни разу не пробовал. Думал, никогда не смогу. Джейн убедила, что надо пытаться. У меня получилось, и это мне понравилось. Словно прошел последний сеанс лечения. За одно это я ей многим обязан. – Питер улыбнулся уголками губ. – Ее подругу Марту окружали мужчины. Джейн заставила меня почувствовать, что я привлекателен, – сказала, что Марта ей позавидует, будто я какая-то ценная добыча.

– У нее был к этому талант: люди в ее компании чувствовали себя значительными.

– Вот и все, – закончил Питер. – Мы немного выпили, съели по сэндвичу и договорились встретиться за завтраком. Я предложил проводить ее до коттеджа, но она отказалась. Боюсь, мне следовало проявить настойчивость. Идти по льду не самое легкое для меня занятие. Но если бы я не отступил…

– Не надо фантазировать, – перебил Макс. – Марта Тауэрс еще сидела в баре и провела там не меньше двух часов. Ее проводили до домика двое мужчин и видели Джейн в добром здравии. Несчастье случилось намного позже.

– Спасибо, Макс, – поблагодарил его Питер. – От твоих слов мне немного легче.

– Выпивка, сэндвичи… О чем вы разговаривали? – жадно спросил Причард. – Она упоминала обо мне?

– О да. Говорила с большой теплотой и любовью. Рассказывала о сестре, как они росли, о своих планах на будущее.

– Каких планах?

Питер колебался.

– Речь шла о мужчине? Она мне ни о ком не упоминала.

– Я думаю, она не нашла себе подходящей пары. Это был очень личный разговор, но учитывая обстоятельства…

– Прошу вас! – настаивал Причард.

Питер посмотрел на Лору. Темные стекла очков спокойно встретили его взгляд.

– Я осторожно заметил Джейн, что окружавшая Марту свора должна гоняться не за ее подругой, а за ней. Джейн согласилась, но призналась, что сама решила подождать, пока ей не попадется достойный мужчина. А когда он встретится, пусть узнает, что она его ждала. Спросила меня, что предпочтет ее избранник: невинность или опытность. Я ответил, что ему больше понравится ее выбор.

– О боже!

Внезапное восклицание Лоры удивило меня. Причард посмотрел на дочь, и, к моему удивлению, в его глазах вспыхнула ненависть.

– Боюсь, тебе не понять ее образ мыслей, Лора.

Дочь молчала.

– Это все, – подытожил свой рассказ Питер.

– Спасибо, – поблагодарил Причард. – Ваши слова для меня много значат. – Он покачал головой. – Одного не могу понять: что она здесь делала с этой Тауэрс. По всем отзывам – законченной нимфоманкой. Что она в ней нашла?

– Мне надо на свежий воздух, – внезапно заявила Лора.

Поднялась со стула и, ни на кого не глядя, направилась к выходу. Причард, морщась, ждал, когда за ней закроется дверь.

– Как вам это понравилось? Ни слезинки, ни малейшего проявления горя. Если бы это случилось с ней…

Он осекся. Чуть было не сказал, что крутилось у него на языке: «Лучше бы убили ее».

 

2

Из комнаты мы с Питером вышли вместе и направились по коридору к нашему номеру. Его давно подпитываемый огонек желания поймать хохочущего убийцу отца разгорелся, как раздуваемое в топке пламя. Питера, как и меня, тронуло горе Причарда и удивило холодное безразличие Лоры. Но именно воспоминание о проведенном с Джейн вчерашнем вечере довело его до белого каления. Он бросил куртку на кровать и, хромая, подошел к окну.

– Какая бессмысленная жестокость, Джим! Убить такую жизнерадостную, сердечную девчушку, у которой было все впереди! Память о ней вопиет и требует отмщения!

– Понимаю ваши чувства, – ответил я. – Джейн ждала любви, но столкнулась с такой бесчеловечной жестокостью, что не может уместиться ни в сердце, ни в сознании.

Питер ударил кулаком в оконную раму.

– Ни судебного разбирательства, ни самого сурового приговора недостаточно, чтобы поквитаться с негодяем. Сомневаюсь, что даже страх смерти способен что-нибудь затронуть в душе этого хохочущего бессердечного урода. Не могу ничего с собой поделать, все время пытаюсь представить, какими были ее последние мгновения.

– Нехорошо об этом думать, – заметил я.

– А как можно не думать. Адская оркестровка ужаса – вот что там происходило. Дьявольский смех, крики о помощи, которые из-за ветра никто не услышал, блеск лезвия ножа, неожиданно пришедшая страшная ясность, что это конец всему, мольбы о пощаде и предсмертная агония. – Питер судорожно вздохнул и ударил кулаком по стене. – Надеюсь, она умерла первой, что ее не заставили смотреть, как издеваются над подругой, и ждать своей очереди.

– Успокойтесь, – попросил я.

– Успокоиться? – Он круто обернулся. – А вы представьте: когда мы его поймаем, со всех сторон развопятся доброхоты: этот человек болен и неподвластен Моисееву закону «Око за око». Но до того, как он попадет в руки закона и врачей, я хочу улучить момент и разобраться со зверем, смеющимся над человеческой жизнью, как дефективный ребенок, давящий на стекле муху.

Я не мог припомнить, чтобы мне приходилось наблюдать подобную ярость.

– Нестерпимо сидеть здесь и ждать, когда копы, точно факиры, достанут нам из шляпы кролика. Я иду на склон, где состоятся прыжки и где сейчас весь народ. Убийца пристанет к зрителям и в толпе найдет возможную жертву. Насилие – для него наркотик. Я задаю себе вопрос: как он удовлетворял свою страсть до меня с Гербертом и до случая с Джейн? Мне еще обиднее оттого, что он наверняка среди нас. И часть удовольствия получает, наблюдая за нашими тщетными усилиями установить, как выглядит и как зовется преступник.

Питер подошел к кровати, схватил куртку с меховой шапкой и ушел. Мне представилось, что если бы сам пережил столько, сколько он, то кипел бы не меньше. Я был вне себя, страстно желал, чтобы преступника схватили и он бы понес заслуженное наказание. Но должен признаться, что нисколько не хотел столкнуться с ним в одиночку. Это работа того толстяка, который теперь, наверное, потягивает виски в кабинете Макса.

Я сел за пишущую машинку и, напечатав пресс-релиз для журналистов, пошел вниз. Рич Ландберг сидел за конторкой и сказал, что человек двадцать газетчиков торчат в баре и ждут, когда окружной прокурор выйдет к ним с обещанным заявлением.

– Приют начинает бурлить. Новость распространяется, как лесной пожар, – все уже всё знают. Макс говорит, надо вести себя как обычно. Не тут-то было!

– Но ведь никакого массового отъезда нет?

– Ни намека! Все хотят присутствовать при развязке. – Рич помотал светловолосой головой. – Не могу поверить, что этот тип до сих пор болтается где-то здесь. На его месте я бы дернул за тысячу миль.

– И тем самым выдал себя, – возразил я. – Нет, самое безопасное для него место – здесь.

– Джим, у меня в голове не укладывается: неужели тот, кто в прошлом году столкнул с дороги Питера, и вчерашний убийца – наши гости? Мы знаем почти всех. Среди них нет таких, на кого бы можно было подумать. Я твержу Максу: это, наверное, кто-то из города. Из пришлых. Много туристов приезжают посмотреть соревнования и не останавливаются в приюте. Разве что зайдут опрокинуть стаканчик или выпить чашечку кофе. Им же не запретишь. Вот и сейчас сотни таких у трамплина, смотрят соревнования прыгунов.

– Ты должен знать многих из Манчестера и окрестных городков, – предположил я.

– Конечно. Учился в Манчестере в школе. Берр, колледж в Бертоне.

– Можешь вспомнить, кто околачивался здесь год назад и снова появился вчера вечером?

– Не навскидку.

– А ты подумай. Ты знал девушек. Кто-нибудь из города за ними увивался?

– Я знал Марту, – ответил Рич. – Цыпочка что надо! Причард приехала к нам впервые. Я с ней почти не разговаривал: здравствуй – до свидания, и все дела. Приехавшая с отцом сестра вообще «рыба». До того спокойная, что отправилась смотреть прыжки с трамплина.

– Ты крутил с Мартой Тауэрс? – спросил я его.

Рич натянуто улыбнулся:

– Ей подавай кавалеров постарше, с монетой. Как-то пригласил Марту на свидание. Так она потрепала меня по голове, словно шестилетку, и посоветовала не играть со спичками, пока не подрасту и не научусь тушить огонь.

– Тебе она не нравилась?

– Я ко многим так отношусь, – угрюмо ответил Рич. – Мне восемнадцать, Джим. Весной призовут в армию. Выходит, я достаточно взрослый, чтобы воевать и умереть за свою страну, но еще маленький, чтобы делать то, что дозволено другим мужчинам. В некоторых штатах мне даже не продадут спиртного! Если я начну ухаживать за девушкой своего возраста, буду считаться малолетним преступником. Если позарюсь на такую, как Марта, рискую, что меня высмеют. Работая здесь, вижу, как каждый к каждому прыгает в постель. Но только не я. Мне надо беречь репутацию, поскольку я сын хозяина.

– Не подумай, что пытаюсь говорить с тобой свысока. Сейчас в твоей жизни самый тяжелый период. Ты уже не мальчик, но в глазах других еще не совсем мужчина. Бунтарское время. Я еще не так стар, чтобы его забыть.

– Твои слова. Бунтарское! – подхватил он.

– Не заметил, чтобы кто-нибудь еще из парней твоего возраста положил глаз на Марту? – спросил я.

– Если и так, все равно ничего не получил. Ты же знаешь, как обстоят здесь дела. Сюда не приезжают автостопом. Самый дешевый номер – двадцать баксов в сутки. Прибавь еду, напитки, расходы на лыжную экипировку. Многие берут уроки по десять баксов за час. Мы принимаем в основном молодые богатые супружеские пары, правда, не обязательно со своими собственными мужьями и женами. Марта охотилась на парней, готовых потратить на нее деньги – здесь или в городе. И без труда находила.

– Но прошлой ночью трудности все же возникли, – возразил я. – Я бы сказал, фатальные трудности. Ты не заметил, чтобы она регулярно кому-нибудь давала отставку?

– Кроме меня? – кисло переспросил Рич. – Марта не могла пригреть всех сразу, крутила с несколькими, выбирала, но редко останавливалась на одном парне два раза подряд.

– Кто стал ее избранником на сей раз?

– Мне показалось, она еще не решила. Обе девчонки приехали вчера во второй половине дня. В запасе сегодняшний день и завтра. Я так думаю, она их просеивала. А может, уже сделала выбор и остановилась на хохочущем приятеле Питера. Когда-нибудь она должна была ошибиться.

Так я попытался поработать детективом, но это мало что дало.

Дамы и господа от прессы, если можно так выразиться, как сообщил мне Рич, собрались в баре. Приближался полдень, и они не забыли, что окружной прокурор Мортон Льюис обещал сделать заявление в двенадцать.

Мне удалось обратить на себя внимание и сообщить им, что я играю роль пресс-секретаря «Дарлбрука». Надо мной посмеялись – журналистам не требовались пресс-секретари, им требовались факты. Я не располагал фактами относительно убийства, но исполнительно проинформировал их, что Джордж Причард готов сделать из кого-нибудь богача. По бару прокатился шум. Мне показалось, я вижу, как завертелись колесики в головах двух десятков людей. Прежнее романтическое стремление репортера обойти всех собратьев по цеху и добыть эксклюзив отошло в прошлое. Теперь журналисты собирают информацию всем миром. Лучше уж так, чем остаться вовсе ни с чем. Но сейчас, как в мультяшках Диснея, их глаза засияли, и зрачки словно превратились в значки доллара. С двадцатью пятью тысячами баксов в кармане можно бросить журналистику и начать писать величайший в истории американской литературы роман. Или до смерти спиться в «Бликсе» – любимом салуне всех людей от прессы. В одно мгновение я нанял для Причарда двадцать пять первых детективов.

Когда я шел обратно в вестибюль, меня остановил иронически улыбающийся окружной прокурор Мортон Льюис. Он явно слышал все, что я сказал журналистам. И в этот момент напомнил мне строящего козни средневекового правителя.

– Вы Трэнтер?

Я кивнул.

– Мне надо с вами переговорить. – Он покосился в сторону гриль-бара, где продолжали шуметь журналисты. – Значит, двадцать пять тысяч зеленых? Теперь все здесь начнут играть в полицейских и воров. Почему Причард не посоветовался со мной, прежде чем делать такие заявления?

– Он спешит добиться результатов, – ответил я.

Прокурор окатил меня взглядом холодных серых глаз.

– Вы говорите так, словно не очень верите в нас, Трэнтер.

Не было смысла спорить с ним по такому ничтожному поводу.

– Это лишь мое предположение, каковы мотивы Причарда, – ответил я.

– Гарделла сообщил мне, что вы не слышали смеха. Крепко спите. Вы в самом деле считаете, что Стайлс его слышал?

– Думаю, что да. Что такое с вашими людьми? Стайлсу почему-то никто не верит.

– Я не утверждаю, что он лжет, – уточнил Льюис. – Но взгляните на дело с нашей точки зрения. До вчерашней ночи Стайлс слышал этот смех всего один раз. Тогда он ехал на большой скорости, рядом устроил истерику отец. До того как его машина упала со склона и заживо сгорел отец, Стайлс все силы отдавал, чтобы удержать автомобиль на дороге. Ему отрезали ногу, и он два дня провел без сознания. А когда пришел в себя и достаточно окреп, чтобы говорить с полицейскими, вспомнил смех. Сказал, что так смеялся в кинокартине актер Уидмарк. Но действительно ли смех был таким? Или он только напомнил Стайлсу смех Уидмарка? Ведь, например, мне он мог и показаться похожим.

– Думаю, Питер хорошо его запомнил, если узнал, когда услышал прошлой ночью, – настаивал я. – Полагаю, что когда снова услышит, то опять узнает.

– Надеюсь, – произнес окружной прокурор. – Иначе нам придется тыркаться вслепую. – Он собрался уходить.

– У вас есть что-нибудь для мальчиков и девочек в гриль-баре?

Он пожал элегантными плечами:

– Обычная пустышка. Мы охотимся за смеющимся маньяком. У нас есть кое-какие зацепки. Арест возможен в любой момент.

– Какие у вас зацепки?

Серые глаза задумчиво посмотрели на меня.

– Ни черта у нас нет, никаких зацепок, мистер Трэнтер.

Рич Ландберг подал мне из-за конторки знак. Кто-то пытался дозвониться Питеру из Нью-Йорка по междугородней связи. Рич записал для него номер. Я решил, что Питер находится у трамплина, где собрались зрители и куда, как он считал, непременно придет убийца.

– Пойду его поищу, – сказал я. – Нужно подышать свежим воздухом.

Рич подал мне сложенный листок бланка с номером, и я отправился в свою комнату за одеждой. До трамплина было около двух миль. Я пользовался джипом приюта и пошел за ним на стоянку. Вдали, по другую сторону долины, на парковке у трамплина уже стояла пара сотен машин.

Джип, подскакивая, покатил по дороге, замерзший снег хрустел под колесами. Трамплин напоминал висевшую на склоне между двух темных сосновых массивов огромную сосульку. Набежали облака, в воздухе чувствовалось, что может пойти снег. Я разглядел черную точку: лыжник быстро катил по спуску, приближаясь к точке отрыва. Когда он взлетел в воздух, раздался рев толпы. Видимо, прыжок удался.

Я оставил джип на площадке с другими машинами и пошел к подножию трамплина. Питер должен быть где-то там, среди зрителей.

Люди здесь были такие же, как большинство американских болельщиков. Спортивные игры смотрят миллионы, и лишь немногие разбираются в том, что происходит. Места у пятидесятиярдной линии считаются самыми крутыми, но истинный ценитель футбола сядет выше, чтобы наблюдать, что происходит по обе от нее стороны. Зрители партии гольфа восхищаются дальностью полета мяча, но заядлый болельщик следит, как будет нанесен удар клюшкой.

Ничем не отличаются от других и те, кто приходит посмотреть прыжки с трамплина. Толпятся у конца разгонной дорожки, охают и ахают, восторгаясь длине полета, но не видят всей картины приземления и не замечают тех нюансов, которыми руководствуются судьи, когда начисляют очки. Не понимают, на какой риск идет спортсмен и зачем он это делает. Втайне надеются, что прыгун упадет. Приходят в волнение от звука полета, от удара лыж о склон при приземлении или от мелькания рук, ног, лыж при неудачном падении.

Выше поднимаются те, кто действительно разбирается в прыжках, любуется красивыми моментами, зная, почему судьи принимают то или иное решение. Они оценивают энергичность старта, устойчивость лыжника при разгоне, положение тела, которое обеспечивает максимальную скорость, расчет точки отрыва и уверенность полета. Обращают внимание, как спортсмен держит лыжи – параллельно, кончики чуть приподняты, чтобы увеличить подъемную силу – как, не сгибая, наклоняет вперед корпус и прижимает руки к бокам. И наконец приземление: колени гасят силу удара, одна лыжа чуть впереди другой. Спортсмен несется к финишу и, чтобы не врезаться в толпу или в ограждение из соломы, выполняя «кристи», резко тормозит при повороте.

«Все, как в жизни», – подумал я. Большинству интересно, насколько далеко улетел спортсмен. Те, кто разбирается в прыжках, судят, как ему это удалось. Оценивают умение, с великим трудом приобретенную технику, способность идти на взвешенный риск.

Я протолкался в середину стоящей за соломенным ограждением толпы. Многие лица узнавал – встречал людей в баре, в приюте или на окрестных склонах. Кто-то мне небрежно кивнул, а я чувствовал, как растет напряжение внутри: где-то здесь, совсем рядом, мог оказаться тот смеющийся весельчак.

Из громкоговорителя на склоне прозвучала фамилия следующего спортсмена: «Номер тридцать два. Представитель лыжного клуба Аргайла Роберт Дауд. Первый зачетный прыжок».

– На тренировке он был великолепен, – бросил кто-то.

Тот молодой человек, который накануне вечером угостил в баре Джейн. Я взглянул на вышку трамплина: спортсмен замер, ожидая отмашки флага на старте. Бобби Дауд! В обычных обстоятельствах я мог представить его чувства. Он оценивал бы соответствие лыжной мази поверхности снега, температуру воздуха и направление ветра по положению зеленой веточки. Спортсмен совершил долгий подъем, замерзая, ждал своей очереди, и теперь у него от волнения в животе порхали бабочки. Мог ли он в этот миг забыть о светлой, трепетной, жизнерадостной девушке? Знакомство с ней, ее смех? Не переживал ли сейчас и у подножия холма бессмысленный ужас ее смерти?

Судья на старте дал отмашку. Сначала я увидел, как понеслась по разгонной дорожке фигурка лыжника, и лишь затем долетел сигнал горниста. Наверху свистел рвущий одежду лыжника ветер, но внизу этого не слышали. Прыгун на мгновение скрылся из виду. И вот – он уже взмыл в воздух: наклонился вперед, лыжи приподняты, летит, как стрела, выпуклая часть уклона уже осталась позади. Несется к нам, словно огромная бескрылая птица. Стук лыж о землю в момент идеального приземления. Спортсмен еще продолжает скользить, а судьи уже отмечают точку его касания с землей. Передают по телефону наверх длину прыжка. Дауд боком тормозит и останавливается в десяти футах от того места, где стою я.

Гром аплодисментов. Дауд наклоняется, расстегивает крепления и снимает лыжи.

– Потрясающе, Бобби! – кричат из толпы.

Друзья бегут поздравить с успехом. Дауд, улыбаясь, сдвигает очки на лоб. Натыкается на меня взглядом, и его улыбка меркнет. Он кладет лыжи на плечо, обходит ограждение и жестом подзывает меня.

– Мы не знакомы, мистер Трэнтер, но мне известно, кто вы такой.

– Отличный прыжок, – хвалю я.

Нас прерывает голос из громкоговорителя: «Оценка номера тридцать два, представителя лыжного клуба Аргайла Роберта Дауда – восемнадцать очков!»

Толпа взрывается овациями. Максимальный балл – двадцать. Но достигнуть его никому никогда не удавалось. Восемнадцать очков – прекрасный результат.

– Еще один такой же прыжок, и приз ваш, – сказал я.

Он будто меня не услышал.

– Есть новости?

– Никаких.

– Не могу поверить. – Он покачал головой. – Такая милая девушка. Не могу избавиться от чувства, что я тоже виноват в ее смерти.

– Почему?

– Эти чертовы соревнования так много для меня значили. Я угостил ее в баре и, как придурок, отправился спать. Если бы я с ней остался…

– Вы бы все равно не пробыли так долго. Трагедия произошла около трех часов ночи.

Дауд посмотрел на вершину холма.

– Мне надо подниматься для второго прыжка. Могу я чем-нибудь помочь?

– Слушайте, о чем говорят, – попросил я. – Не рассмеется ли кто-нибудь так, что похолодеет кровь.

Дауд колебался:

– У меня такое ощущение, что ключ к разгадке – другая девушка. А Джейн ни при чем и просто случайно попала под руку. Если бы выяснить, что затевала Марта, это бы сэкономило много усилий.

– Есть соображения?

Дауд снова замялся:

– Хозяева такого заведения, как «Дарлбрук», не станут распространяться о своих гостях. Не знаю, что Макс сообщил полиции, но уверен в одном: от этого человека ничего не ускользает. Подозреваю, он мог бы дать подробный отчет, что собой представляла Марта Тауэрс. Понимаю, ему никого не хочется впутывать, но таить информацию тоже нельзя. Убийца может опять нанести удар – не здесь, так где-нибудь в другом месте.

– Справедливо, – кивнул я.

Он направился к подъемнику, чтобы вернуться к вершине трамплина и в обогреваемой хижине ждать, когда наступит очередь совершить вторую попытку. Я подумал, что он прав насчет Макса.

Хозяин приюта намекнул, какой была Марта Тауэрс, однако не назвал ни одного имени. Они с Хеддой беспокоились, чем трагические события обернутся для их бизнеса. Развязать язык значило бы показать клиентам, что они замечают и запоминают больше, чем тем хотелось бы. Их скромность – важное условие их дела – будет поставлена под сомнение.

Я стал высматривать Питера – его нигде не было. Протолкался к другому краю толпы – безрезультатно. Он как будто испарился.

В нескольких ярдах от конца спуска стояла палатка, где продавали кофе. Я начал замерзать и направился к ней. Вокруг толпились люди с хот-догами и картонными стаканчиками. Пришлось отстоять очередь. Кофе разливал Джек Кили – тот самый, что дежурил ночью. Подавая мне стаканчик, он улыбнулся.

– Ничего на холме не происходит?

– Пока ничего не заметно, – ответил я.

Он отвернулся и стал обслуживать следующего клиента, а я переместился к концу стойки. И вдруг обнаружил, что стою рядом с Лорой Причард. Двумя руками в варежках она держала картонную чашку с кофе так, словно это был стакан с виски. Девушка успела сменить городское платье на свободные брюки, сапоги, серое каракулевое пальто и казачью шапку. Бледная и напряженная, она из-под темных очков разглядывала окружающих ее людей.

Я поставил стакан и протянул ей пачку.

– Хотите сигарету?

Лора удивленно посмотрела на меня:

– Ах, это вы, мистер Трэнтер. Да, спасибо. – Она тоже поставила кофе на стойку и сняла варежку. Я щелкнул зажигалкой, и она глубоко, почти жадно затянулась. – Я должна извиниться перед вами.

– За что?

– Ушла в то время, как мистер Стайлс рассказывал отцу о вчерашнем вечере. Просто не могла слушать.

– Конечно, тяжело, – кивнул я. – Но вашему отцу требовалось выслушать.

– Требовалось, – с горечью согласилась она.

Я понял чувства Лоры: враждебность ее отца ни от кого не скрылась.

– Она была его любимицей?

– Да. – Ее голос дрогнул. Взгляд сквозь темные очки устремился на трамплин. Вдалеке прозвучал сигнал гонга – стартовал новый прыгун.

– Я был единственным ребенком и не знал ревности к братьям и сестрам, – заметил я. Мне показалось, что в ее глазах мелькнул испуг. Она чем-то напомнила мне Джейн. Была бы Лора в веселом настроении, сходство было бы сильнее.

– У Питера Стайлса, кроме Джейн есть своя причина желать, чтобы расследование успешно завершилось. Ведь так? – спросила она.

– Тот же тип погубил его отца и стал причиной увечья. Но всякий, кто знал Джейн, скажет, что вполне достаточно одной ее смерти. Наверное, и знакомые Марты Тауэрс чувствуют то же самое. Не обязательно иметь личные причины – любой человек пожелает, чтобы негодяй поскорее попался. – Я посмотрел на ее плотно сжатые красные губы. – Хотите совет?

– Какой?

– Не накручивайте себя. Выбросьте из головы. Рано или поздно вам придется к этому прийти.

Она бросила сигарету в снег и резко наступила на нее.

– Обойдусь без ваших прописных истин, мистер Трэнтер.

– Простите. В некоторых прописных истинах таится глубокий смысл. Кстати, меня зовут Джим.

Не обращая внимания на мои слова, Лора посмотрела на людей у ограждения.

– Как распознать среди них человека? На улице города встречаешь прохожего и понимаешь, богат он или беден, какая его профессия – художник, актер или кто-нибудь еще, наблюдаешь множество людей разного типа. Например, подобных отцу. А здесь всех словно одели в форму. Лыжную форму. Люди кажутся одинаковыми. Надо найти садиста, который убивает ради удовольствия. Но тысячи молодых людей моего поколения живут ради удовольствия, хотя не такого экстремального, как у вашего хохочущего приятеля. Мистер Стайлс как-то написал на эту тему очень интересные статьи – о презрении к закону и порядку, об отсутствии традиций, о бесцельности существования. Но возможно ли узнать человека здесь? Все на одно лицо – в одинаковой одежде, с одинаково цветущими лицами, холодными и твердыми, словно снег и лед.

– Будем слушать, не засмеется ли он опять, – сказал я.

– А я явилась сюда, надеясь, что увижу у него на лбу выжженную отметину.

– Какую?

– Печать вины.

– Мы найдем его!

– Хотелось бы верить. – Лора неожиданно изменила тему. – Давайте я вам помогу – кое в чем просвящу? Только пойдемте ко мне в машину, а то у меня замерзли ноги.

Следуя за ней, я ломал голову, что она собирается мне сказать, что могло бы помочь. Желтый «кадиллак» с откидным верхом был именно такой машиной, какую ждешь увидеть у Джорджа Причарда – эффектную, одну из лучших. Мы забрались на сиденье, Лора включила мотор, и в салон стало поступать долгожданное тепло. Она застыла, положив руки в варежках на руль. Мотор негромко урчал.

– Если вы единственный ребенок в семье, – сказала Лора, не поворачивая головы, глядя прямо вперед, – вам не понять все сложности взаимоотношений между сестрами: любовь и привязанность, с одной стороны, ревность, соперничество и открытый антагонизм – с другой. Я любила Джейн, но мы во многом были противоположными полюсами. Но сейчас книга захлопнулась, тема Джейн Причард закрыта – она умерла. Настало время панегириков. Перебирать в памяти все самое дорогое, что связано с ней, маленькой и подростком. Отец вспоминает и в душе умирает. Я тоже все помню и чувствую вот здесь. – Лора прижала руку в варежке к груди, словно ощущала физическую боль, и горестно выдохнула. – Можно еще сигарету?

Я дал и помог прикурить от автомобильной зажигалки.

Она, помолчав, продолжила:

– Я пообещала кое-что рассказать, что может помочь. Но прежде вам надо понять про нас с Джейн. Нас воспитывали не обычно, а наш отец – не обычный отец. – Лора откинулась назад, устроив голову на спинке сиденья и полузакрыв глаза. – Постараюсь быть искренней. Все в мире происходило, как того желал отец, – кроме его брака. Он был на виду в школе, спортсмен, о котором шла молва в колледже. Стоило переступить порог одного из его клубов, как отца тут же окружали десятки друзей. В своем деле он король. У него не складывались отношения с единственным человеком – самым важным, моей матерью. От того, как она с ним поступила, он не сумел оправиться. Бросила его и сбежала с другим мужчиной. По сей день, встречая друга или знакомясь с человеком, отец боится, что над ним посмеются. Самое подлинное его чувство – ненависть. Ненависть к моей матери.

– Своим поступком она дала ему повод и еще бросила дочерей.

На мгновение ее веки под темными очками сомкнулись.

– Тема матери не имеет к нашему разговору отношения. Я не могу ее судить. Хочу сказать одно, Джим, это было не решение матери оставить нас с Джейн. Ее потянуло к другому мужчине, чтобы получить то, чего не мог дать ей муж. Отец нанял частных детективов следить за ней, и, как говорится, они застали ее на месте преступления. У нее не осталось другого выбора – только уйти. К счастью, Хью Себастьян оказался приличным человеком. Мать уже четырнадцать лет замужем за ним. Этот брак, вероятно, оказался удачным.

– Вероятно?

– Я так слышала, Джим. А с матерью с тех пор, как она ушла от нас четырнадцать лет назад, ни разу не виделась. – Алые губы Лоры задрожали, она открыла глаза. В них отражалась боль. – Отец воспитывал нас иначе, чем воспитывают большинство детей. Нас учили бороться с грехом, но также чураться материнской любви. Втолковывали, что главная цель человека – независимость. Сразу после школы нас расселили по разным квартирам. Обеспечивали средствами на жизнь, но недостаточно, чтобы отказаться от заработка. Отцу со всех сторон твердили, как он мудр, обворожителен, многоопытен. Его дочери должны вырасти особенными женщинами. – Лора горько усмехнулась. – Так и получилось. Но правда заключается в том, что самое главное для него было, чтобы мы ему не мешали. Я его за это не виню. В наш век пятьдесят лет не старость. У него было право на личную жизнь, чтобы две его дочери не подглядывали за ним. Вот именно поэтому он отослал нас из дома, а не потому, что был мудр и предусмотрителен.

Я ждал, чтобы она продолжала.

– Большинство детей воспитываются на «Винни-Пухе», «Паутине Шарлотты» и «Алисе в Стране Чудес». Нас же вырастили на сказке, которую сочинил отец. В ней все мужчины оказывались нашими врагами, готовыми меня и Джейн погубить. Нам запрещалось идти по стопам матери. Самостоятельность возводилась в абсолют, а замужество, как форма зависимости от мужа, отрицалось. Следовало отказаться от всех любимых мужчин, кроме, разумеется, самого отца. Мы реагировали по-разному. – Лора посмотрела на меня почти вызывающе. – Я восстала. Как только зажила отдельно, закрутила несколько романов и не таилась. Отец узнал и возненавидел меня за это. Я несколько раз влюблялась, но каждый раз чувство угасало, потому что боялась, что мой избранник будет похож на отца. Именно это он имел в виду, когда сегодня сказал, что мне не понять образа мыслей Джейн. Я паршивая овца. По нему, было бы лучше, если бы в морге в Манчестере лежала не она, а я. – Лора затушила сигарету в пепельнице. – Без комментариев?

– Да, – кивнул я. – Ваша жизнь принадлежит только вам.

– Спасибо, что не стали ораторствовать. – Она тяжело вздохнула. – Каким же окольным путем я добираюсь до Джейн. Сестра вела себя не так, как я. Энергичная, очень живая, она нравилась мужчинам, и ее тянуло к ним. Но вбила себе в голову, что будет ждать избранника, сколько бы ни потребовалось времени, чтобы он, наконец, замаячил на горизонте. Открыто говорила об этом со мной. Решение далось ей не просто. Сколько раз она оказывалась на грани того, чтобы сдаться. Но держалась. Может, это чистейшая романтика. А я – паршивая овца. Но кое-что меня беспокоило. Настанет день, когда у нее не останется сил сопротивляться, и она скажет себе – вот тот самый мужчина, а он окажется совсем не таким. И, как мне кажется, именно это и случилось.

– Случилось? – воскликнул я. – У меня сложилось впечатление…

– Знаю. Так Питер Стайлс сказал отцу. – Голос Лоры стал хриплым. – Но три или четыре дня назад мы договорились пообедать с Джейн. В то самое мгновение, когда я входила в ресторан, где мы условились встретиться, я поняла, что-то случилось. Джейн светилась, как звезда на верхушке рождественской елки. Появился заветный мужчина. Кто он? Она не скажет мне имени. Есть причина сохранить его в секрете. Какая причина? Она только улыбнулась и сказала: «Придет время, я с ним познакомлюсь – первой». А пока она едет в «Дарлбрук» с Тауэрс. Ее избранник тоже будет там. Как я поняла, они собирались провести что-то вроде предсвадебного путешествия.

– Не складывается, – удивился я. – Кто бы ни был ее избранник, прошлый вечер они провели порознь. А следующий день Джейн наметила провести с Питером. Может, тот человек не приехал?

– Или он из участвующих в соревнованиях спортсменов. – Лора кивнула в сторону трамплина.

– Не идеальные обстоятельства для предсвадебного путешествия.

– Почему же он не объявился?

Я промолчал. Первое, что приходило в голову: Джейн сделала неверный выбор. Ее знакомый мог затаиться, боялся, что его впоследствии обвинят в убийстве. Не хотел, чтобы стало известно о поездке в «Дарлбрук».

– Вы явно спрашиваете себя, уж не женат ли он? – продолжила Лора. – Я тоже. Джейн так тянулась к нему, что ее ничего не стоило обмануть.

– У нас нет способа узнать, был он здесь или нет, – заключил я.

– Единственный человек, кому доверилась сестра, убит. Марта Тауэрс наверняка знала, кто ее избранник.

В глубине сознания я представил смех, который описал мне Питер. Трудно поверить, чтобы смеющийся таким образом человек мог стать для Джейн «желанным мужчиной». Но я понимал, что выдуманный мной образ сформирован рассказом Питера, который ненавидит этого человека, и не имеет ничего общего с действительностью. Его смех в моменты, когда не было места насилию, мог быть, напротив, чарующим.

– Они познакомились в другом месте, скорее всего, в Нью-Йорке, – начал размышлять я. – Куда-то ходили, проводили вместе время. Джейн не решилась бы на романтическое путешествие с ним, если бы хорошо его не узнала. Похоже, это не в ее характере.

– К чему вы ведете?

– В какие рестораны она предпочитала ходить? Был ли у них с Мартой Тауэрс излюбленный бар? Джейн могла познакомиться с этим мужчиной через подругу. Тогда понятно, почему она доверилась Марте, а не вам. Учитывая размер обещанного вашим отцом вознаграждения, официанты или бармены постараются что-то вспомнить. Друзья Марты могут знать, с кем встречалась Джейн. Еще есть люди, работающие в доме, где жила Джейн. Ее знакомый, возможно, не раз приходил к ней.

– Попробую что-нибудь разузнать по телефону, – кивнула Лора. – Мне известны в городе всего два места, где постоянно бывала Джейн. – Девушка ударила кулаком по рулю. – Ну, почему этот человек прячется, если он ее любил?

– Мы его найдем, – пообещал я.

 

3

В половине шестого на приют опустилась зимняя тьма и посыпал снег. Бушевавший прошлой ночью ветер решил повторить свой бурный визит. В гриль-бар набилась шумная, пестрая толпа. Больше говорили о предстоящей ночи, чем о соревнованиях, которые недавно смотрели. Убийство придавало сухому мартини особую пикантность.

Поговорив с Лорой, я возобновил поиски Питера. Но безуспешно: никто из зрителей у трамплина не сумел вспомнить, что видел его.

Я обнаружил его в нашем номере – Питер лежал на кровати, подсунув руки под голову, и смотрел в потолок.

– А я вас повсюду искал, – сообщил я.

– Были на то причины? – Он даже не повернулся в мою сторону.

Я достал из кармана мятую бумажку с телефоном. Он как будто не заинтересовался.

– Гоуэн подвез меня в Манчестер. Он ездил к врачу. А мне надо было ненадолго отлучиться отсюда. Собраться с силами.

– Я кое-что разузнал, – сказал я ему. И, коротко передав, что открыла мне Лора, заключил: – Таким образом, мы ищем мужчину, который не хочет, чтобы стала известна его связь с Джейн.

– Конечно, не хочет, если он ее убил. – Питер свесил ноги с кровати, сел и закурил. – Я ездил в морг. Видел девушек.

– Зачем вам понадобилось подвергать себя такому испытанию?

– Трудно объяснить, Джим. Трагедия казалась мне до странности нереальной, нечто вроде старинного кошмара. – Он облизал губы. – Там был отец Марты Дуайт Тауэрс, тихий человек среднего возраста, профессор какого-то колледжа в Новой Англии. Он был в шоке, но не только из-за смерти дочери. Добрые горожане не поленились напеть ему про нее. С удовольствием выложили все слухи, в которых то и дело фигурировало слово «шлюха». Он почувствовал, как вся тяжесть трагедии внезапно свалилась ему на плечи. Решил, что неправильно воспитывал дочь и ее смерть на его совести. Это навело меня на мысли о себе.

– Какие?

– Десять лет я считался талантливым репортером, – медленно начал Питер. – Чтобы преуспеть в работе, требуется отрешенность и объективность. У меня были эти качества. Я мог написать материал, не вкладывая в событие душу. Но после аварии потерял такую способность, забыл, как это делается. Жил в мире жалости к себе, ударился в сантименты. Когда мы расстались во время ленча, я бросился отсюда, как ненормальный. Меня обуревало желание единым порывом найти преступника, подогревала лишь жажда мести. Но не было никакого разумного, продуманного плана. – Питер глубоко затянулся. Год назад я обязательно обратил бы внимание на ключ, который содержался в словах Джейн об ожидании ее избранника. Понял бы, что он уже явился. Что у них завязались отношения. Джейн помогла мне бросить барахтаться в жалости к себе, ощутить, что я привлекателен. Мне это требовалось. Я настолько был собой поглощен, что не сумел с отстраненностью услышать, что она говорила. Не понял то, что следовало понять. Девушка была радушна, весела и полна жизни, потому что любила и предвкушала свидание, во время которого собиралась отдаться избраннику. Я ничего этого не понял, потому что был чрезмерно сосредоточен на себе. – Питер встряхнулся, словно выбравшаяся из воды собака. И только тут посмотрел в бумажку, которую я ему дал. – Догадываюсь, что это такое. Мой редактор Фрэнк Девери хочет, чтобы я подготовил для его журнала материал об убийстве.

– Вы, конечно, согласитесь? – спросил я.

– Наверное. – Питер медленно кивнул. – Пора вспомнить, что я не только крестоносец, но и репортер. – Он потянулся к телефону на прикроватном столике и скованно улыбнулся. – Спасибо, что выслушали.

Я слышал только конец его разговора с редактором, но понял, что Питер согласился выполнить задание, но попросил Девери о помощи:

– Мы считаем, что Джейн приехала сюда на свидание с любимым человеком. Но он не заявил о себе. Убитая рассказывала о нем сестре, однако этот след нас никуда не приведет – Джейн не назвала имени. Его знала другая жертва – Марта Тауэрс, которая умолкла навсегда. Поэтому мы крутимся среди толпы гостей, понимая, что преступник может сидеть за соседним столиком или рядом у стойки бара, но не в состоянии указать на него пальцем. Разумеется, избранник Джейн мог и не совершать преступления, а просто струсил. Подыщите смышленого человечка, чтобы он занялся этим делом в Нью-Йорке. Это было бы большим подспорьем. Лора Причард проверит места, куда любила ходить ее сестра, – ресторан и пару баров. Где-нибудь Джейн все же видели со спутником. Или в доме, где она жила, могли запомнить мужчину, который в последнее время часто к ней приходил. Может быть, что-нибудь знают в редакции, где она работала. Разговорить людей не так-то просто. Но Джордж Причард обещал награду в двадцать пять тысяч долларов.

Девери, видимо, обещал впрячься, и Питер повесил трубку. Но телефон тут же снова зазвонил. Питер был так глубоко погружен в мысли, что ответить пришлось мне. Говорил Рич Ландберг:

– Джим, копы требуют, чтобы все спустились в бальный зал.

– Чего хотят? – спросил я.

– Понятия не имею. Я, как обычно, всего лишь передаточное звено.

Я повернулся к Питеру:

– Может, что-то выяснили?

– Скорее, как всегда, с опозданием перекрывают все ходы и выходы.

Когда мы вошли в зал, там уже собралась толпа. Кроме гостей, все работники приюта и даже шеф-повар, казавшийся очень сердитым в своем белом колпаке. В дальнем конце находилась небольшая эстрада для оркестра. Там сгрудились, переговариваясь, окружной прокурор Мортон Льюис, инспектор Гарделла из Бюро криминальных расследований и сержант Гоуэн. Льюис вышел вперед и потребовал тишины.

– Прошу внимания!

Я заметил впереди других Джорджа Причарда с дочерью. Гул разговоров постепенно стих, и в зале наступила тишина. Тонкая улыбка прокурора не сулила ничего хорошего.

– Я собираюсь познакомить вас с последней информацией, – начал он. – Полиция ведет расследование более шести часов, однако результат всей работы пока негативный.

Кто-то ближе к дальней стене начал аплодировать. Послышался смех.

– Как видите, шутка получилась дурная, – продолжил Льюис. – Мы имеем дело с актом особо жестокого и бессмысленного насилия. Нам приблизительно известно время, когда случилась трагедия. Оказалось, что Марту Тауэрс двое из вас провожали домой, и в этот момент Причард была жива и здорова. Они с ней разговаривали. Свидетели вернулись в главное здание приюта в два тридцать пять, и ночной сторож в последний раз закрыл за ними переднюю дверь. Все находились внутри. В четыре утра мистер Питер Стайлс услышал за окном смех. Его он слышал раньше. Большинству из вас известна его история: примерно год назад некий шутник спихнул его автомобиль с горной дороги, в результате чего Питер лишился ноги, а отец его сгорел заживо. Вчерашний смех напомнил ему хохот того шутника.

Толпа загудела, и Льюис поднял руки, призывая к тишине:

– Таким образом, мы можем предположить, что преступление совершено между половиной третьего ночи и четырьмя утра. Этот вывод подтверждает заключение патологоанатома. Он провел вскрытие в одиннадцать утра и сообщил, что девушки мертвы от шести до восьми часов. Это, дамы и господа, пожалуй, единственный результат, которого мы добились. – Он обвел взглядом две с половиной сотни лиц, и все заметили, что тонкая усмешка не сходила с его лица.

– Команде опытных экспертов не удалось обнаружить в коттедже номер шесть никаких отпечатков пальцев, кроме тех, что принадлежали убитым девушкам и женщине, убирающейся в этом домике и заправляющей постели гостей. Она внештатная работница «Дарлбрука», живет в Манчестере и каждое утро поднимается в приют из города. Когда девушек убивали, она крепко спала в своем доме в двенадцати милях от коттеджа.

– С кем? – послышался голос из задних рядов.

Напряжение разрядил смех. Высокий, красивый, ироничный Льюис ждал, когда он стихнет.

– Орудие убийства не найдено, – продолжал он, когда наступила тишина. – Согласно заключению патологоанатома преступник воспользовался чем-то вроде ножа с выкидным лезвием. Сомневаюсь, что патологоанатом когда-нибудь видел пружинный нож. Посему заключим, что раны нанесены ножом с очень острым лезвием. Например, кухонным, который возвращен в ящик буфета и навсегда потерян для следствия, или похоронен под снегом на площади в пять акров, – улыбка прокурора стала шире, – а может, лежит в кармане у кого-нибудь в этом зале.

Снова послышался шум и возбужденные разговоры.

– Мы также полагаем, что преступник не мог расправиться с двумя жертвами и при этом не запятнать кровью одежду. Отсюда возникает необходимость поисков ножа и одежды с пятнами крови.

– Как насчет массового стриптиза? – выкрикнул юморист из заднего ряда.

– Что-то в этом роде, – ответил Льюис. – С этой горы есть только два пути: северная дорога и южная. На обоих направлениях полиция штата установила кордоны. Никому не разрешается покидать приют, пока не закончится обыск. Пока вы находитесь здесь, будет проведен досмотр ваших комнат в главном здании и в коттеджах, затем – личный досмотр.

– Не возражаю, лично меня можете досматривать всякий раз, как возникнет желание, – послышался женский голос.

Взрыв смеха.

– У меня вопрос! – выкрикнул мужчина.

Прокурор кивнул. Все повернули головы к смуглому парню с коротким ежиком волос.

– Меня зовут Тэкс Брейден. Досмотр комнат займет несколько часов.

– Обед подадут как обычно, – ответил Льюис. – Бар будет открыт.

– А что потом? – Брейден старался перекричать шутливые аплодисменты. – Здесь две с половиной сотни людей. Если на каждого потратить десять минут, процедура займет больше сорока часов.

Послышалось насмешливое улюлюканье.

– Вы не можете гноить нас здесь столько времени! – протестовал Брейден.

– Будем так поступать хоть сорок дней, если потребуется! – отрезал прокурор.

Его освистали, на него зашикали. На эстраду поднялся Макс и встал рядом с Льюисом.

– Понимаю, вам придется несладко! – Все замолчали, решив его послушать. – Мы постараемся обустроить вас как можно удобнее. После обеда заиграет танцевальная музыка. Чем сумеем, скрасим вам жизнь.

– У меня завтра в городе встреча! – возмутился какой-то мужчина. – Мне нужно отсюда выбраться.

– Мы примем во внимание уважительные причины, – успокоил его прокурор. – Только предупреждаю: не вздумайте пытаться прорваться через кордоны. И если кому-нибудь придет в голову светлая мысль спуститься со склона на лыжах – забудьте! Отсюда до города двенадцать миль по сильно пересеченной местности. В данный момент за окном сорок два градуса ниже ноля с ветром. Начался снег. В таких условиях даже профессионалу трудно не заблудиться и не замерзнуть до смерти.

Возникло два потока: один хлынул в бар, другой к эстраде просить поблажек. Я заметил, что некоторые гости приюта приняли новости весело, другие сердились, иные искренне встревожились. Большинство относилось к первой категории, что я посчитал вполне логичным. Совесть этих людей была чиста. Они приехали в «Дарлбрук» поразвлечься и не собирались отступать от своих намерений, несмотря ни на что. Я спросил себя, каким будет их настроение через несколько часов, когда все успокоится.

Кто-то бубнил за плечом Питера:

– Все равно что искать иголку в стоге сена.

Мой сосед по номеру знал Эдди Маккоя из «Нью-Йорк график». Они вместе подготовили не один материал.

– Им некуда деваться: не попытаются найти улику, подвергнутся суровой критике.

– Поздно, – возразил Маккой. – В распоряжении убийцы был целый день, чтобы избавиться от ножа. Как сказал прокурор, пять тысяч акров снега. А если нож еще при нем, всего-то нужно стереть отпечатки пальцев и оставить его в ближайшем цветочном горшке или выкинуть в мусорную корзину. Нет ни малейшего шанса перетрясти такую массу людей.

– Они хотят попытаться.

Толстый жизнерадостный коротышка Маккой с круглыми очками на носу весело рассмеялся:

– Похоже, будет время пуститься во все тяжкие. Я уже положил глаз на одну блондиночку. Увидимся.

Гарделла вспотел, выбираясь из толпы. Его преследовал десяток людей, требовавших к себе особого отношения. В баре уже наигрывали на пианино. Инспектор кисло нам улыбнулся и дружелюбно обернулся к вцепившейся в его рукав женщине.

– Если у вас нет неотложных проблем, мадам, мы будем заниматься людьми этаж за этажом, домик за домиком.

– Есть! Мой муж…

– И у меня тоже! – перебили ее сразу несколько человек.

– Моя работа!

– С моими детьми осталась мать.

– В понедельник утром мне надо быть в Голливуде.

– Мой аналитик…

– Не все сразу, пожалуйста, по одному, – устало взмолился инспектор. – Сержант Гоуэн выслушает, он сейчас в гриль-баре.

Все разом бросились туда. Гарделла достал из кармана красный платок и вытер лицо.

– Если хотите знать, наш юный гений разворошил гнездо шершней.

– Можно вас на минуту? – спросил Питер.

– Конечно. Пойдемте ко мне в кабинет.

Мы последовали за ним. Гарделла запер за собой дверь, подошел к столу и открыл ящик. Он успел раздобыть себе виски и стопку и плеснул в нее напиток.

– Выпьете? Картонные стаканчики рядом с бачком с холодной водой.

Мы оба отказались.

– Ваше право. Как говорится: что полезно одному, другому во вред… – Он опрокинул виски в рот. У меня сложилось впечатление, что он способен пропускать стопку за стопкой без всякого эффекта. – Так что у вас ко мне? – спросил он Питера.

– Лучше пусть Джим расскажет. Это его история.

Я поведал ему об избраннике Джейн. Инспектор слушал, сощурив покрасневшие глаза. А когда я кончил, спросил:

– Сестра в самом деле не знает, кто он такой?

– Если бы знала, мы бы притащили его сюда за задницу. Не имеет понятия, кто он, ничего такого о нем, что было бы нам полезно. Вы установили круг знакомых Марты Тауэрс? Один из них может и быть ответом на наш вопрос.

Гарделла пожал плечами.

– Макс наверняка знает, кто был по-настоящему близок Марте, – заметил Питер. – Не из новеньких, которые приехали только в эти выходные. А из тех, кто мог с ней встречаться в городе.

– Я бы и сам не отказался от близости с ней, – усмехнулся инспектор. – Надеюсь, вас не шокирую? – Он вздохнул. – Досматривать людей не моя идея. Зародилась в голове нашего юного гения, которого мы имеем на посту прокурора. Формально за расследование отвечает он. Подозреваемый не стал бы расхаживать восемь часов с ножом в кармане. Он давно от него избавился. А вот пятна крови на одежде – другое дело. – Инспектор потянулся к телефону на столе. – Попроси Макса зайти сюда, когда сможет. – Гарделла поднял глаза на Питера. – Если я разбираюсь в людях, Максу предстоит нелегкая ночь. Гости подопьют, примутся скандалить. Так о чем мы?

– Обсуждали бессмысленность досмотра, – подсказал Питер.

– Ах да. У нашего юного гения богатое воображение. Он уже придумал обвинения против полдюжины людей. Хотите узнать про себя?

– Не откажусь, – кивнул Питер.

– Вы во главе списка. Постойте, как там у него все складывается? – Сыщик усмехнулся. Он наслаждался собой. – Первая мысль – и в этом я с ним согласен, – после половины третьего в здание приюта никто не мог войти: в дверь не звонили, Кили не вызывали, ночной сторож был на обходе. В переднюю дверь и в боковые двери врезаны автоматические замки. Чтобы их открыть изнутри, надо отвести задвижку. Но если кто-то хотел выйти, а затем войти, ему всего-то требовалось дождаться, когда Кили будет где-то занят, закрепить задвижку в открытом положении, а затем спокойно возвратиться, когда потребуется. Кроме того, связки ключей есть у Кили и Ландбергов, а в хозяйском сейфе хранится полный набор от всех помещений приюта. Неизвестный мог сделать слепок – не важно когда, неделю или месяц назад. Отсюда наш гений делает вывод, что никого из проживающих в главном здании нельзя исключать из числа подозреваемых. Любой человек мог выйти и войти, включая вас, мой друг.

– С какой стати? – Голос Питера посуровел.

– Вы видный мужчина, мой друг. Неужели не знали? Привлекательный, талантливый, умеете держаться, с завидной репутацией писателя. Одним словом – очаровашка, вот вы какой. Таким, утверждает наш юный гений, вы были до прошлого года, пока вас не постигло несчастье. «Посттравматический эффект» – я правильно запомнил термин? Вы утратили часть привлекательности. Как говорит наш юный гений, претерпели нечто вроде кастрации. Требуется чертовски много сил, чтобы привыкнуть к своему положению и смеяться над ним. Наш юный гений считает, что у вас было недостаточно времени.

– Что его натолкнуло на подобную мысль?

– Он говорил с Ричем Ландбергом, – безмятежно сообщил инспектор. – Прибыв сюда вчера вечером, вы вышли из себя только потому, что он предложил вам самому отнести свой багаж наверх. Еще не совсем готовы жить со своими проблемами. Потом познакомились с Джейн Причард. Танцевали с ней. Договорились встретиться за завтраком. Когда она уходила, на прощание поцеловали ее.

– Здесь ничто не остается незамеченным, – буркнул Питер.

– Ландберг-младший любит совать нос в чужие дела. И когда ему нужно, за словом в карман не лезет. Так вот, наш гений говорит: вчера вечером с вами неожиданно стали обращаться как с полноценным мужчиной. Вы сочли тот поцелуй приглашением?

– Но Джейн призналась Питеру, что она девственница, – возразил я.

– И это объясняет, почему она оттолкнула его, когда он, выскользнув из боковой двери, явился к ней в коттедж номер шесть, – ответил Льюис. – Мы имеем дело с нервным, легко воспламеняющимся человеком, только-только оправляющимся от тяжелой травмы. Этот мужчина решил, что его поманили в постель, а вместо этого над ним посмеялись. – Гарделла пожал плечами. – Результат – взрыв.

– У него нет никаких улик, чтобы подкрепить теорию.

– Если вы юный гений, вам не нужны никакие улики, – усмехнулся Гарделла. – Их поиском заняты чернорабочие вроде меня. Но мы, мой друг, не закончили. Только-только убили посмеявшуюся над вами девушку, как в самый неподходящий момент явилась другая. После всего вы вернулись в приют через дверь, замок которой стоял на защелке.

Вы умный человек, Стайлс, во всяком случае, наш юный гений так считает. Понимали, что когда убитых девушек найдут, вспомнят, что накануне вечером вы выпивали и танцевали с Джейн Причард. И даже целовали на прощание. Вас заподозрят в первую очередь. Как этого избежать? Да очень просто: вы подставили вместо себя другого известного убийцу – того хохочущего чудака. Подняли шум, вытащили из постелей Ландберга и Джима и бросились на улицу ловить, кого там не было. Результат? Мы целый день искали человека, которого вообще не существует. Во всяком случае, здесь и сейчас. – Гарделла улыбнулся Питеру. – Наш юный гений утверждает, что его теория объясняет остальное.

На этаже с вашей стороны здания двенадцать номеров. Большинство гостей спали с открытыми окнами, и тем не менее никто не слышал смеха. Вы утверждаете, что он вас разбудил, а затем, проснувшись, вы его снова услышали. Однако спавший в той же комнате Джим ничего такого не слышал. И никто другой тоже. Разве убийца, только что заколовший двух девушек, способен устроить столь шумное представление? Но если даже это сделал, неужели все, кто спал с этой стороны здания, внезапно оглохли?

Питер глубоко затянулся.

– А вы ведь сами наполовину в это поверили.

– Признайтесь, неплохо закручено, – улыбнулся Гарделла. – Я бы поверил, если бы не был уверен, что до конца дня наш юный гений состряпает еще с полдюжины теорий. Любит примерять их одну за другой и, если не подходит, отбрасывать. У него свои методы работы: сочиняет, проверяет. Именно этим сейчас и занимается, пока мы ищем нож и пятна крови на одежде, которые никогда не найдем.

– Я в числе подозреваемых? – Голос Питера не дрогнул.

– Так считает наш юный гений.

– А вы?

Гарделла взял стопку и одним глотком опорожнил.

– Для того чтобы появились подозреваемые, мне нужны улики. – Он опустил стопку на стол. – А настоящих улик у нас нет. То, что измыслил против вас гений, немного сомнительно. Ваш врач утверждает, что вы так же уравновешенны, как я, что вовсе не комплимент, как он на то рассчитывал.

– Мой врач?

– Да, я связался с доктором Коннорсом, – усмехнулся инспектор. – И еще, пока вы днем отсутствовали, проверил, можно ли услышать из вашего окна смех. Оказалось, что возможно, наверное, даже в сильный ветер.

– Значит, все остальные оглохли? – сухо спросил Питер.

– Нет, но смех здесь не редкий звук. Он далеко не у всех способен вызвать тревогу. Вас же пробудил от глубокого сна, потому что имеет для вас вполне определенный смысл.

– Да, – подтвердил Стайлс.

Раздался стук в дверь. Гарделла жестом попросил меня открыть и налил себе еще виски.

Вошел Макс. Он вспотел и выглядел озабоченным.

– Там пошли вразнос. Словно выбили пробку из бутылки – танцуют, кричат, поют, напиваются. Все тридцать три удовольствия. Мне нельзя надолго отлучаться, Гарделла.

– У нас появилась небольшая зацепка, и вы можете нам помочь разобраться, – сказал инспектор, катая во рту сигару. – Причард приехала сюда на свидание. Большая любовь.

Макс посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и провел сильной загорелой рукой по коротко остриженным седым волосам.

– Откуда вы узнали?

– От сестры. Джейн ей призналась. Сказала, едет сюда для решающей встречи. Марта Тауэрс была с ней в сговоре, но теперь на наши вопросы ответить не сумеет.

– Я не имею ни малейшего представления, кто бы это мог быть, – сказал Макс. – Джейн провела некоторое время с Бобби Даудом и Питером, но не могу припомнить, чтобы она уделяла внимание кому-нибудь еще.

– Не исключено, что друзья Марты Тауэрс знают, с кем Джейн встречалась в городе. Кто из ваших гостей дружил с Мартой?

– Господи… кто только не дружил. Надо подумать.

Раздался стук в дверь.

– Кто там? – спросил Гарделла.

– Рич Ландберг. Отец у вас? Он нужен здесь.

– Сейчас приду. – Макс повернулся к инспектору: – Поговорите-ка лучше с Хеддой. Она знает о Марте Тауэрс не меньше меня, если не больше. Уговаривала не пускать ее сюда. А мне пора.

– Идите, – разрешил полицейский. – А мы пообщаемся с миссис Ландберг.

Пока Макс выходил из кабинета, в открытую дверь донеслись звуки: аккорды пианино, звонкий смех, казалось, что в приюте каждый кричал на каждого. Я закрыл за хозяином «Дарлбрука» дверь и впервые заметил, что его кабинет звуконепроницаем.

– Там действительно сходят с ума, – удивился Питер.

– Не хотите поговорить с миссис Ландберг? – спросил его инспектор. – Вы с ней друзья, а меня она не любит. С вами будет держаться свободнее.

– Хорошо, мы поговорим.

– Вот и давайте.

Я открыл дверь, и шум обрушился на нас, словно волна жара из печной топки. Гости «Дарлбрука» довели себя до высшей степени веселья. И все это жутко не вязалось с реальностью смерти, горя и одиночества.

Танцующие высыпали в вестибюль, кричали друг на друга через зал, в баре не протолкнуться. Ничего подобного я в «Дарлбруке» не испытывал. Ощущение, как на масленичном карнавале на Марди-Гра. Раз негде уединиться, то и черт с ним! В самом центре вестибюля черный лыжник заключил в объятия девушку в светло-зеленом платье. Она выронила стакан, и он разбился на паркетном полу. Девушка, отстраняясь от поцелуя, откинулась назад и расхохоталась.

Вот появилась и Лора. Ее кружил под звуки раздолбанного пианино Тэкс Брейден, тот самый смуглый парень, задававший в бальном зале вопросы. Было заметно, что у нее нет настроения танцевать.

Питер подошел и похлопал Брейдена по плечу.

– Отвали, старик, – произнес тот. – Разберемся без тебя.

Лора ухватила Питера за рукав.

– Она нам нужна по делу.

– Отстаньте от нее. Она и так натерпелась. Ей надо встряхнуться.

– Позже.

– Заметано, – вдруг весело согласился Брейден. – Я жду тебя, куколка. Будем всю ночь зажигать, чтобы от этого приюта не осталось камня на камне.

Питер взял ее под руку и подвел ко мне.

– Все внезапно посходили с ума, – проговорила, запинаясь, Лора. – Что с ними случилось?

– Бунт против правил, – объяснил Питер. – Людям сказали, что запрещено отсюда отлучаться, и они демонстрируют, что им на все наплевать. Вы дозвонились до Нью-Йорка?

Лора взглянула на меня.

– Вы ему сказали?

– Нельзя делать из нашего разговора тайну. Мы также рассказали Гарделле. Убийцу надо как можно быстрее поймать.

Она кивнула:

– Мне не повезло. Люди, с которыми я хотела переговорить, выходят на работу в вечернюю смену, то есть около семи.

Питер хмурился, глядя на смеющуюся танцующую толпу.

– Надо бы поговорить с теми двумя ребятами, которые провожали Марту домой, иначе они допьются до такого состояния, что из них ничего не вытянешь. Джим, займитесь Хеддой вы. Вы ее знаете не хуже меня. – Он объяснил Лоре, что мы надеялись узнать у миссис Ландберг.

Девушка посмотрела на развеселые пляски.

– Можно я пойду с вами, Джим? Иначе от них не отвяжешься.

– Конечно. Ваше присутствие может оказаться полезным.

– Увидимся, – бросил Питер и направился к бару.

Жилище Ландбергов находилось на первом этаже. Чтобы добраться до их двери, пришлось протискиваться сквозь группу орущих у конторки людей. Каждый из них пытался раньше остальных завладеть телефоном. Я знал, куда постучать в конце короткого коридора – провел с хозяевами приюта несколько вечеров. Мне нравилось в их гостиной – по стенам развешаны сделанные Максом фотографии, за стеклами книжного шкафа стояли призы Хедды, в огромном камине из плитняка огонь горел чуть ли не круглые сутки.

Дверь открыл Джек Кили и неприязненно на нас посмотрел.

– Миссис Ландберг у себя? – спросил я.

– Кто там, Джек? – крикнула Хедда из глубины квартиры.

– Мистер Трэнтер с дамой. – А мне шепнул: – Послушайте, Джим, миссис Ландберг паршиво себя чувствует. Если у вас не очень важное…

– Заходите, Джим, – пригласила Хедда.

Кили пожал плечами и отступил в сторону. В камине жарко пылал огонь. Хозяйка лежала напротив на диване, сцепив руки под обрамленной золотистыми косами головой. На маленьком кофейном столике стояла бутылка виски, ведерко со льдом и стакан. Если ей было муторно, то я сразу заметил – не от болезни. Хедда прилично выпила.

– Джек принес мне дров, – сказала она. – Спасибо, Джек. Кажется, это все. – Кили закрыл за собой дверь. – А там вовсю оттягиваются. – Хедда даже не попыталась пошевелиться. – Здравствуйте, мисс Причард. Пододвиньте себе что-нибудь и садитесь. Джим, если хотите выпить, стаканы в буфетной.

Лора села на скамеечку для ног у камина. Блики пламени оттеняли медные тона ее рыжих волос.

– Мы пришли к вам за помощью, миссис Ландберг.

– Вот уж насмешили. Ко мне никто не приходит за помощью – разве что в номере не оказалось полотенец или течет водопроводный кран. Не порти людям удовольствие, Джим. Принеси стаканы.

«Игру ведут по тому, как сданы карты», – подумал я. Не мог вспомнить Хедду в таком состоянии. Сдался, пошел в буфетную и взял два стакана. Вернувшись, положил в них лед и налил виски. Один подал Лоре. Хедда протянула свой.

– Освежите и мне, Джим. – Она не остановила меня, пока я не налил стакан до краев. Затем подняла, словно собиралась провозгласить тост. – За это самое абсурдное на свете пьяное бдение.

Лицо Лоры было белее слоновой кости.

– В последний раз, когда я хотела помочь, меня высмеяли и прогнали с глаз долой. И вот результат.

– Вы говорите загадками. – Я пытался понять, к чему она клонит.

– Никаких загадок, дорогой мой Джим, абсолютно никаких. Я хотела помочь Максу. Предупреждала, пока сюда будет приезжать эта девица Тауэрс, будет продолжаться бедлам и у нас возникнут проблемы. Но он не любит ни с кем поступать жестко, поэтому никаких запретов. И вот следствие.

– Мы пришли как раз спросить о Марте Тауэрс, – объяснил я.

– Этот разговор не для нежных ушей мисс Причард. – Хедда посмотрела на Лору, в напряжении застывшую на скамейке для ног. – Прошу прощения, моя милая. Я о вас не подумала. Только о себе. Вы потеряли сестру, это тяжело. Мне следовало произнести все вежливые слова соболезнования. Но они были бы фальшивыми. Я напиваюсь из жалости к себе. Каждый должен принимать свое: вы свое, я свое.

– Снова загадки. – Я сделал глоток виски.

– Мы приехали сюда десять лет назад, и все наши пожитки умещались в багажнике подержанной машины. Рискнули всеми нашими скудными средствами. Работали до кровавых мозолей, чтобы привести это место в приличное состояние. Тень долга витала над нами и нас душила. Но у старины Макса сердце мягкое, словно пудинг на заварном креме, – никогда никому не говорит «нет». Предпочитает отворачиваться от проблем, а не решать их. Таков наш «папа Макс». Я год назад говорила: будет плохо. Фу, кажется, начала повторяться. Но если бы вы, Джим, владели магическим кристаллом, как я, сразу бы поняли, что ждет вас в будущем. Может быть, не завтра и не послезавтра, но непременно ждет. Сюда приезжают разные люди. Принимаем всех без разбора: бездельников, лодырей, извращенцев и бог знает кого. Вчера вместе со смертью тех цыпочек умер и «Дарлбрук». Чтоб им гореть в аду!

– Миссис Ландберг! – возмущенно воскликнула Лора.

Хедда приподнялась на локте и с любопытством посмотрела на нее.

– Вы, кажется, славная девчушка. Не сердитесь на меня. Вашей сестре не повезло. Я искренне вам сочувствую.

– Но не ей? – спросила Лора.

– Ваша сестра завела себе дурного друга, – холодно ответила миссис Ландберг. – Тот, кто начинает водиться с такими людьми, запросто может обжечься. – Она поставила стакан на столик и снова улеглась на диване.

– Есть кое-что такое, о чем вы еще не знаете, Хедда, – начал я. – Да, нет сомнений, что Джейн завела себе дурного приятеля. Но это не Марта Тауэрс. Она влюбилась в некоего мужчину и приехала сюда, потому что он тоже обещал быть здесь. Мы пытаемся выяснить, кто этот мужчина. Марта Тауэрс наверняка его знала, поэтому могли быть в курсе и ее знакомые. Я спросил Макса, кто самые близкие друзья Марты. Но в этот момент началась заваруха, ему пришлось уйти. Но он сказал, что вы знаете о Марте Тауэрс не меньше его.

– О, я знаю о малышке Марте все! Знаю, что была бы моя воля, ноги бы ее здесь не было уже после первого приезда. – Хедда посмотрела на Лору. – Женщины понимают женщин, правда, моя милая?

– Можете назвать некоторых из ее друзей? – спросил я.

Хедда спустила ноги с дивана и села. Она выглядела нездоровой.

– Пожалуй, не стану. Во всяком случае, до того, как поговорю с Максом. Любое действие, которое мы сейчас предпринимаем, может пагубно повлиять на наше будущее. Стоит начать распускать слухи, и нас ожидает крах.

– Просто назовите, с кем мы можем поговорить! – не отступал я.

Хедда решительно покачала головой:

– Я и так слишком много сказала. Потребовалось выпустить пар. – Хедда повернулась к Лоре: – Мой вам совет, милая. Ни во что не ввязывайтесь и возвращайтесь в Нью-Йорк. Вас отпустят. Вас здесь не было, когда произошла трагедия. Джиму посоветовала бы то же самое, но ему уехать не позволят, поэтому ничего не скажу. Запомните оба одно: тот, кто так жестоко убил, не даст себя поймать, убьет снова, надеясь, что это как-то ему поможет. Не уедете, держитесь в стороне. Пусть разбирается полиция. Надо было рассуждать до того, как все случилось. Макс не захотел, я не стала. Но даже если мы все это потеряем, не знаю почему, мне бы хотелось еще пожить. На этот раз я с Максом согласна: нам лучше помалкивать.

Я понял, что давить на Хедду бессмысленно. Подал Лоре руку и помог подняться со скамеечки. То, что Хедда ничего не сказала, показалось мне не особенно важным. В кутящей за дверью толпе найдутся десятки людей, которые не откажутся посплетничать о Марте.

Хедда, словно позабыв, что мы еще в комнате, наливала себе новую порцию виски. Мы направились к двери, но она с треском распахнулась перед нами, и навстречу влетел Рич Ландберг. Молодое лицо сияло каким-то неприятным возбуждением. В открытую дверь до нас донесся женский крик.

– Еще кому-то досталось! – выкрикнул он матери.

Хедда повернулась к сыну и, словно не в силах держаться прямо, покачнулась.

Я увлек Лору в коридор, и мы бросились в вестибюль. Минуту назад танцевавшие и смеющиеся люди отпрянули к стенам и к дверям бара и бального зала. Через вестибюль двое полицейских несли кого-то на носилках. Впереди шел сержант Гоуэн, его рука нащупывала кобуру, словно он собирался выхватить пистолет.

– Гоуэн! – Из двери в кабинет его резко окликнул инспектор Гарделла.

Сержант повернулся, и я заметил, что его лицо белее снега на полицейской фуражке.

– Кажется, он умер.

– Кто? Кто умер? – закричал Гарделла.

– Льюис, – ответил сержант.

– Окружной прокурор, наш гений? – Сигара выпала у него изо рта, и он не стал ее подбирать.

Гоуэн кивнул:

– Нашли в сугробе рядом с автомобильной стоянкой. Ему пробили горло лыжной палкой. Потерял галлоны крови, прежде чем его обнаружили. Пришлось нести сюда, иначе замерз бы до смерти. Но, видно, напрасно – он скончался. Вроде скончался.

Я посмотрел в сторону и заметил Питера. Он стоял у входной двери в куртке, и его меховая шапка была бела от снега.

 

Часть III

 

1

Лора прижалась ко мне, и я почувствовал, что она дрожит. Мы смотрели, как полицейские пронесли носилки в расположенный на первом этаже медпункт.

От толпы отделились мужчина и женщина в лыжных костюмах и подошли к потрясенному Гарделле.

– Я врач, – сказал мужчина. – Доктор Чарлз Френч. А это моя жена, работает медсестрой. Можем вам чем-нибудь помочь?

Они были симпатичной парой. На взгляд, лет тридцати пяти, и в своих дорогих костюмах навевали мысли о Парк-авеню. Он был смуглый, жилистый, и от него веяло холодной деловитостью. Она – светловолосая и очень привлекательная.

Гарделла махнул рукой в сторону носилок, и врач с женой пошли за полицейскими.

Тишину нарушил пронзительный женский голос:

– К черту дорожные кордоны! Я уезжаю!

Журналисты кинулись за врачом и его женой. В приюте воцарился хаос. Гарделла что-то кричал в толпу, но из-за шума я не разбирал слов. Из бара снова полетели отрывистые звуки фортепьяно. Некоторые, несмотря ни на что, продолжали упорно веселиться. Другие, с десяток или больше, натянули куртки и пальто и бежали к выходу, где подобно заиндевелой статуе неподвижно стоял Питер. Может быть, они хотели попасть в свои коттеджи или, потакая мерзкому желанию, устремились посмотреть на кровь на снегу.

Затем я заметил, что Питер подает мне знаки. Показывает в сторону кабинета и сам пробирается туда сквозь толпу. Гарделла в это время пытался не отстать от носилок.

– Нас не имеют права насильно удерживать, если здесь на свободе маньяк-убийца! – крикнул кто-то мне в ухо. В глазах совершенно незнакомого человека был заметен страх.

Стараясь оградить Лору от толчков, я обнял ее за плечи. Впечатление было таким, будто мы оказались внутри включенного миксера. Шли к кабинету мелкими шажками, люди смеялись нам в лицо, кричали что-то друг другу, пихались и толкались. Макс стоял в дверях и беспомощно смотрел на беснующуюся толпу.

Мы с Лорой наконец добрались до кабинета и проскользнули внутрь.

– Заприте, – попросил Питер. Он опередил нас и, сбросив куртку, отряхивал с нее снег.

Лора не чувствовала ног, они были словно ватные. Прежде чем запереть замок, я подвел ее к камину, в котором горело большое бревно, и усадил на стул. После гвалта в вестибюле благодаря шумоизоляции здесь было невероятно тихо. Лоре надо было дать выпить, и я вспомнил, что у Гарделлы была бутылка виски. В ней оставалось еще на дюйм или два спиртного. Я плеснул виски в картонный стаканчик и протянул девушке. Она выпила одним глотком, вернула мне стаканчик и осталась сидеть со сложенными на коленях руками.

Питер перекинул куртку через спинку другого стула. Под его голубыми глазами темнели от усталости синяки.

– Это я его нашел, – очень спокойно объяснил он.

Мы с Лорой уставились на него.

– Выяснил имена тех двух, что провожали Марту домой. Фрэнк Хансен и Джерри Нот. Оба приехали в приют впервые – в качестве официальных лиц на лыжные соревнования. Кто-то устроил в одном из коттеджей частную вечеринку. Мне шепнули, что они там, и я пошел поговорить с ними. Никакого результата. Оба только вчера вечером познакомились с Мартой. Искали любовных приключений, но ничего про нее не знали – ни кто ее друзья и вообще ничего полезного.

Я уже шел сюда и хотел закурить, но в моей зажигалке закончился газ. Вспомнив, что в перчаточнике лежит баллончик с газом, повернул к парковке. – На щеке Питера от волнения дергалась жилка. – Я заметил что-то в сугробе. Предмет почти занесло снегом, были различимы очертания человека. Наверное, пьяный, решил я. Отключился и, если ему не помочь, наверняка замерзнет. А когда подошел… – Питер отвернулся и закурил.

Я понял, что ему сто́ит больших усилий держаться.

– Шесть дюймов стального острия наконечника лыжной палки пронзили ему горло. Руки сомкнулись на палке, словно он пытался вытащить ее из себя. Но прежде чем ему это удалось, потерял сознание. Снег вокруг был красен, как на бойне. Я… я не мог сам его перетащить. Не знал, есть ли в приюте врач. Палку тронуть тоже не решился. Попытка вытащить ее из раны могла повлечь роковые последствия. Я бежал к приюту, когда навстречу вышел Гоуэн. Он взял из полицейской машины носилки, и двое полицейских принесли прокурора сюда. – Кончик сигареты Питера вспыхнул красным огоньком. – Окажись я там пятью минутами раньше, мог бы его спасти и захватить преступника. Проснись прошлой ночью на несколько секунд раньше, увидел бы его из окна. Черт возьми, абсолютно все ему на руку!

– Ну, теперь его схватят, – сказал я. – Полицейские не выпустят отсюда ни души, пока его не прищучат.

– А до того момента – если им это удастся вообще, – сколько еще человек окажутся у него на пути? – мрачно отозвался Питер.

Внезапно кто-то принялся барабанить в дверь кабинета. Я отпер замок. Макс, дико озираясь, скользнул внутрь. И пока он не закрыл дверь и не защелкнул замок, на нас накатывала волна резких, пронзительных звуков. Не обращая на нас внимания, он подошел к сейфу и принялся вращать циферблаты.

– Ну, давай же, давай! – В спешке Макс, видимо, перепутал комбинацию. – Там начали крушить вещи, – сказал он, не глядя на нас. – Картины, посуду, мебель. Нет уж, это им с рук не сойдет. Я вложил в это место всю свою жизнь, а теперь банда ненормальных головорезов… – Сейф открылся, и он запустил в него руку. На свет появился автоматический пистолет. Макс проверил, заряжена ли обойма.

– Убери, – посоветовал Питер.

Макс рассмеялся:

– Ты думаешь, я покорно буду смотреть, как меня разоряют?

Он двинулся к двери. Питер неожиданно прыгнул за ним, схватил за запястье и с силой вывернул руку. Макс вскрикнул, выронил пистолет на пол, а его самого раскрутило и швырнуло к стене. Время в морской пехоте Питер потратил не зря – кое-чему научился. Он наклонился, подобрал пистолет, вынул обойму, опустил в карман, а оружие положил на стол.

– Приди в себя.

Цепляясь за деревянные панели, хозяин приюта с трудом поднялся. Его глаза сузились; потирая ушибленные руки, он оценивал шансы вернуть пистолет.

– Пришьешь кого-нибудь из своих гостей, вот тогда тебе действительно конец.

Макс облизал губы.

– Я велел барменам закрыть бар, но с десяток проходимцев прорвались за стойку, моих ребят выкинули и наливают всем подряд. Что прикажешь делать, Питер? Закрыть глаза?

– Закрыть глаза. Пусть с ними разбирается Гоуэн.

– Против десятка копов две с половиной сотни обалдевших от спиртного людей. С полдюжины попытались прорвать полицейский кордон, расквасили новую машину – не свою, – повредили поставленный поперек дороги полицейский автомобиль. Копы вытащили оружие. Они посмеялись над ними и вернулись сюда. Это самый настоящий бунт, Питер. Следующий шаг – они подожгут дом. Отдай пистолет!

Стайлс покачал головой:

– Ты ничего не исправишь, только усугубишь положение.

– Надо же что-то делать.

– Все в твоей власти. – Питер посмотрел на меня. – С Хеддой получилось?

Я покачал головой.

– Расстанься с образом радушного, держащего рот на замке хозяина, который все знает, но ничего не рассказывает. Назови людей, у которых были близкие отношения с Мартой Тауэрс. Если ты нам поможешь, мы через полчаса наденем на преступника наручники – и конец всем твоим неприятностям.

– Список получится длиннее моей руки.

– Все эти люди здесь?

– Не все, – уклончиво ответил Макс. – Хедда вам ничего не сказала?

– Хедда сильно под мухой, – вступил в разговор я. – И решила играть по вашим правилам.

– Перечисли тех, кто сейчас здесь, – попросил Питер.

– Если я это сделаю… Хедда права. Если мы назовем имена, нам придется не сладко.

– Тебе придется действительно не сладко, если твое заведение сожгут.

Макс открыл было рот, но тут же закрыл и покачал головой.

В дверь снова замолотили, и я услышал приглушенный звукоизоляцией голос Рича:

– Папа, ты там?

Питер мне кивнул, и я открыл дверь. Рич, шатаясь, вошел в кабинет. Над его левым глазом зиял порез, капельки крови катились по щеке. Он тяжело дышал, словно бежал к нам издалека.

– Они хотят убить Джека Кили. Затащили в бар. Кили пытался их утихомирить, чтобы они не крушили все вокруг. Но они набросились на него. Я хотел ему помочь, но их слишком много.

– Пошли! – решил Питер.

Грохот снаружи, казалось, сотрясал стены. Лора снова повисла на моей руке. Впереди шли Макс и Рич, за ними Питер. В дверях гриль-бара мы замерли. Трудно было поверить тому, что мы увидели.

Джек Кили сидел на стуле, привалившись спиной к стене. Голову поддерживал кожаный бандаж на шее. Руки скручены за спинкой стула. Из уголка губ текла кровь. Неподалеку стоял высокий, смуглый Тэкс Брейден.

– Смелее, дамы и господа! Пять центов за попытку! – Он явно пародировал циркового зазывалу. – И бесплатная выпивка тому, кто угодит старому зануде в слюнявку!

Вышла девушка в бледно-розовом костюме апре-ски.

– Я! Я хочу!

– Разойдитесь! Дайте крошке свободу! – Брейден взял что-то из бара и подал девушке. Я разглядел в ее руке лимон. Она комично замахнулась и швырнула лимон в Джека. Он ударил его в плечо. Толпа взвыла.

– Промазала! Давай еще! – Брейден подал девушке второй лимон.

Но перед ней внезапно оказался Питер и взял ее за руку. Толпа, предчувствуя что-то неожиданное, притихла.

– Моя очередь!

– Браво! К нам явился старый хромой! Извини, папаша, у крошки еще одна попытка!

– Моя очередь! – повторил Питер, взял у девушки лимон и легонько оттолкнул ее в сторону. Подбросил лимон, поймал. И сделал шаг к Брейдену. – Развяжи!

– Послушай, папаша, если тебе не нравится наше общество, найди себе другое, – осклабился тот.

Питер с силой кинул в него лимон. Он угодил Брейдену в солнечное сплетение. Того отбросило к стойке, руки взлетели вверх, колени подогнулись.

– Развяжи!

Брейден, размахивая руками, бросился вперед. Питер крепко съездил ему левой по щеке. Нападающий попытался закрыть лицо, но получил правой по скуле и рухнул на пол.

Макс поспешил к Кили, но Питер его остановил.

– Подожди. – Наклонился, схватил Брейдена за грудки и вздернул на ноги. – Давай развязывай. – Его голос прозвучал угрожающе спокойно.

Губы Брейдена распухли и кровоточили. Он послушно поковылял к Кили. Питер отвернулся и облокотился о стойку бара. Тем временем молодой парень в желтой водолазке, заменивший убежавшего бармена, взял за горлышко бутылку и стал подкрадываться к нему.

– Питер! – предупреждающе крикнул я.

Стайлс оглянулся. Владелец водолазки был в двух футах от него и успел замахнуться бутылкой.

– Поставь, сынок, – попросил Питер.

Я так и не понял, как все произошло. В толпе явно пропал запал. Дебошир обвел глазами людей, ожидая, что его поддержат. Но вместо этого к Питеру шагнул седой мужчина в синем блейзере с олимпийской нашивкой на кармане и встал рядом.

– Не слишком ли далеко все это зашло?

– Простите, сэр, я еще не закончил, – холодно перебил его Питер. Посмотрел на свой правый кулак, подул на распухшие костяшки и дождался, пока Брейден освободит Джека Кили.

Макс обхватил ночного сторожа и помог уйти из бара. Когда они скрылись, Питер обвел взглядом раскрасневшиеся лица. Эти люди могли расправиться с ним в одно мгновение, но никто не двинулся с места. Не знаю как, но он их загипнотизировал.

– Я наблюдал такое и раньше, – начал он обыденным тоном. – Только прошлой осенью на ипподроме Рузвельта. Пять сотен зрителей потеряли голову из-за решения администрации признать недействительными множество ставок. Соскочили с трибун, пытались напасть на судей, расколотили электронное табло, забили до смерти охранника, причинили ущерб на тысячи долларов. Некрасивая история. Но то, что происходит здесь, еще хуже.

Питер тяжело вздохнул. Я ждал, что его освищут или осмеют, но люди молчали.

– Завтра утром вы оглядитесь и поймете, как поступили с мужчиной и женщиной, которые были вашими друзьями и чья жизнь зависит от этого приюта. Вы не можете исправить разрушения, восстановить добрые отношения с Ландбергами. «Дарлбрук» больше никогда не будет прежним. Я это понимаю. И вы тоже.

Но это еще не все зло, которое вы совершили. Год назад я лежал на снегу на склоне горы, мою ногу оторвало под коленом, а мой отец кричал, сгорая в машине. Пару часов назад я смотрел на тела двух девушек в морге Манчестера. Некоторые из вас их знали. Благодарите Бога, что не видели, что с ними сделали. Что не вы, а я нашел на парковке Мортона Льюиса с лыжной палкой в горле. Он пытался ее вытащить, но не сумел. Хотел позвать на помощь, но его бы все равно никто не услышал, хотя вряд ли он был способен кричать. Я оглядываюсь вокруг – стараюсь разглядеть того, кто все это совершил. Казалось бы, не проблема: он должен бить в глаза, как свет маяка в ночи. Открыто выделяться среди всех. Не тут-то было! Хотите знать почему? Потому что сейчас вы сами похожи на него.

Толпа могла броситься на Питера, как стая волков, но этого не случилось. Он выложил людям правду, и они приняли ее. Пар был выпущен.

– Среди вас есть такие, кто способен нам помочь, – продолжал он ровным, отстраненным голосом. – У нас есть основания полагать, что Джейн Причард приехала сюда встретиться с каким-то человеком – своим знакомым. Этот мужчина – если он здесь – с момента первой утренней трагедии никак себя не проявил. Я понимаю его поведение, даже если оно мне не нравится. Этот человек может многое рассказать о Джейн, что поможет расследованию. – Питер помолчал и обвел взглядом пустые лица людей. Они перешептывались, задавали друг другу вопросы, но вслух ничего не говорили. – Чем дольше вы прячетесь, тем суровее с вами поступим, когда найдем, – продолжал Стайлс. – А мы вас найдем. В городе тоже объявлен розыск. Не хотите выступить открыто, призываю вас немедленно связаться частным образом со мной или инспектором Гарделлой.

Толпа безмолвствовала.

К Питеру подошел мужчина с олимпийской нашивкой на кармане. В баре послышался тихий гул голосов.

– Я Пери Стивенс. – Человек в синем блейзере протянул Питеру руку. – Председатель комитета по проведению соревнований по прыжкам с трамплина. Хочу пожать вам руку, мистер Стайлс. Вы заставили меня устыдиться себя самого. Я здесь присутствовал и никак не пытался помешать тому, что происходило. Не представлял, что их можно остановить в одиночку. Требовалась шоковая терапия, но я не знал, как взяться за дело.

– Возьмитесь сейчас, – предложил Питер. – Попытайтесь их вразумить. – Он подошел к Брейдену, ощупывающему свои разбитые губы. – Загляните лучше в медпункт, пусть вас там приведут в порядок. – Он взял Брейдена за руку. Я испугался, что снова начнется драка. Но Брейден послушно вышел с Питером из бара.

 

2

Травмы на лыжных курортах, подобных «Дарлбруку», не редкость. Всегда найдется человек, вознамерившийся покорить склон, который ему не по силам. Сломанные руки и ноги – обычный итог спортивных достижений дня. Медпункт находился напротив апартаментов Ландбергов и был оборудован по последнему слову техники. Туда в сопровождении доктора Френча и его жены полицейские отнесли Мортона Льюиса.

В коридоре толпились журналисты, ожидая информации о состоянии прокурора. Дежуривший у двери полицейский говорил одно и то же: прокурор пока жив. Гарделла и Гоуэн, судя по всему, оставались с раненым. Питер с Брейденом уже подходили к медпункту, когда дверь отворилась, и в проеме появилось бледное лицо Гоуэна.

– Доктору нужна кровь, – громко объявил он. – Редкая четвертая группа – резус-фактор отрицательный. Передайте всем, кровь нужна срочно. Пусть поскорее придут те, у кого такая кровь.

Репортеры забросали его вопросами, но сержант поспешно ретировался в медпункт. Пальцы Лоры сомкнулись на моей руке.

– Я то, что им требуется, – проговорила она.

Освободив Лоре путь, я сообщил полицейскому на посту, что она подходящий донор, и ее тут же впустили в медпункт. Питер, все еще державший Брейдена за руку, свернул к двери Ландбергов и громко постучал. На стук вышел Макс, и Стайлс впихнул дебошира внутрь. Я умудрился проскользнуть за ними. На диване, там, где в прошлый раз лежала Хедда, сидел Джек Кили и прижимал к лицу мокрое полотенце. Хедда исчезла.

– Есть новости из медпункта? – спросил Макс.

– Пока жив, – ответил я. – Ему хотят перелить кровь. У него редкая группа. Мисс Причард вызвалась стать донором.

Кили отнял от лица полотенце и медленно поднялся на ноги. Он смотрел на Брейдена в упор. Один его глаз закрылся, под ним наливался огромнейший фонарь, на правой щеке вздулась жуткая шишка.

– Сукин сын, – процедил он срывающимся голосом.

Брейден криво улыбнулся в ответ:

– Прости, папаша, пошли вразнос.

Макс хотел успокоить ночного сторожа, но тот отбросил его руку, кожаный шейный бандаж непоколебимо держал его голову.

– Все ты и твоя расфуфыренная женушка. – Джек потрогал распухшую щеку. – Ее работа. – Чтобы посмотреть на Макса, ему пришлось повернуться всем телом. – Не могу понять, что здесь происходит. Вы с Хеддой не хотите говорить? Скажу я!

– Джек, позволь мне самому во всем разобраться.

– К черту ваши разборки. – Кили от злости дрожал. – Этот ублюдок со своей девкой, той потаскухой в розовом – у которой вы, Стайлс, отняли лимон, – затеяли потеху. Веселенькая забава, швырять чем попало в людей! До этого они со своими гнусными дружками разнесли новую чужую машину, пытаясь прорваться через кордон. Хороши шуточки! Макс, вы нам приказывали не распространяться о гостях, велели предоставить это вам с Хеддой. Ладно, предоставляю и жду десять секунд. Говорите!

Брейден стоял, опершись о спинку стула.

– Все, что я могу сделать, – извиниться, – сказал он. – Мы заигрались, но в тот момент нам было смешно. Простите! Чего еще вы от меня хотите?

– Нет, ты так легко не отвертишься. – Кили крутнулся к Максу. – Так вы или я?

Макс тяжело вздохнул:

– Простите, Брейден.

Брейден порылся в кармане и нашел сигареты.

– Ладно, чего там. Если обещаны двадцать пять тысяч долларов, то кто-нибудь непременно распустит язык. – Он посмотрел на Питера. – Они намекают на то, что у меня была связь с Мартой Тауэрс. Эка невидаль – не у меня одного.

– Ваша жена в курсе? – спросил Питер.

Брейден пожал плечами:

– Почем мне знать? Мы женаты всего три месяца. Мы крутили с Мартой задолго до этого.

– Вы встречались с Джейн Причард до этих выходных?

– Да. В городе. Два или три раза она со своими приятелями обедала с Мартой тогда же, что и я.

– С какими приятелями?

Брейден колебался:

– Никто из них не был здесь в эти выходные. Какой смысл впутывать тех, кто не имел отношения к трагедии?

– Что за чертова круговая порука! – взорвался Кили. – Кто-нибудь сообщил копам, что доктор Френч – врач Марты Тауэрс? Я вас выведу на чистую воду. Вы потешались, играя в игры с калекой? Посмотрим, как запоете, когда настанет очередь играть с вами.

– Я же извинился, Кили, – повторил Брейден.

В этот момент раздался стук в дверь, и Макс пошел открывать. На пороге стоял Гарделла. Его опухшие глаза превратились в красные щелочки. Он обвел взглядом собравшихся.

– Умер. – Его голос звучал бесстрастно. – Врач сделал все возможное, но ничего не помогло. Он не приходил в сознание и не сказал ни слова. – Инспектор достал из кармана сигару, сунул в рот и сжал меж пожелтевших зубов. – На этот раз мы точно знаем, что преступник где-то здесь. Стайлс, вы не слышали смеха?

Питер покачал головой.

– Хоть так. – Инспектор произнес это таким тоном, будто сама возможность услышать смех выводила его из себя.

– Кому принадлежала палка? – спросил Питер.

– Приюту. В пункте проката хранятся десятки пар лыж. На ручке название «Дарлбрука» и инвентарный номер. Гоуэн сейчас проверяет, не брал ли кто-нибудь в эти выходные лыжи с таким номером. Хотя это ничего бы не доказывало. Они могли валяться где угодно, и палку могли украсть.

– Вы выяснили, чем занимался Льюис на улице?

– Нет, не выяснили, – почти сердито ответил Гарделла. – Методика работы в одиночку в том и заключается, что никто не в курсе дел этого человека. Может быть, он шел с кем-нибудь поговорить в один из коттеджей и проверить очередную теорию, о которой нам не рассказывал. Возможно, хотел что-нибудь взять из машины. Откуда мне знать, чем он занимался на улице, кроме того, что подставил себя убийце?

Только тут он заметил изрядно потрепанных Кили и Брейдена.

– Что здесь творится? – Катая во рту сигару, инспектор не сводил глаз с Брейдена. – Это ты тот фрукт, который пошел на приступ полицейского заграждения?

Брейден кивнул.

– Мы еще потолкуем с тобой и твоими дружками. Вы что, парни, подрались?

Питер объяснил ему, что случилось.

– Развлекался, издеваясь над увечными, приятель? – рассвирепел Гарделла.

– Я уже десять раз извинился, – окрысился Брейден. – Там все посходили с ума, и меня понесло. Никто серьезно не пострадал.

– Кроме двух девушек и мертвого прокурора. Нас очень сильно интересуют клубы развлечений вроде твоего.

– Я не при деле. Понятия не имею, что с ними приключилось.

– Вам еще не сообщили, что он был дружком Марты Тауэрс? – спросил Кили.

Гарделла криво усмехнулся:

– С чего ты взял? У меня полный список тех, кто хоть раз взглянул в ее сторону. Может, мы пока и не добились результатов, но рутинную работу выполняем исправно. Все ваши секреты вывернем наружу.

– И знаете, что доктор Френч был врачом Тауэрс? – не успокаивался Кили.

– Слушай, Кили, давай кое-что раз и навсегда выясним. Я знаю, как делать свое дело, иначе меня бы не держали на этой работе. Ты хочешь подставить Брейдена, потому что он кидал в тебя лимоны, пользуясь тем, что ты со своей сломанной шеей не мог ему ответить. Я могу тебя понять по-человечески, но какой тебе от этого прок? Мажешь грязью доктора Френча. Не знаю, чем он тебе не угодил, допустим, сделал что-то плохое. Но я не слышу, чтобы ты хоть слово сказал о себе. Ведь ты сам не меньше трех раз встречался в Нью-Йорке с Тауэрс. И здесь у тебя хватало возможностей провести с ней время. Об этом ты ни гу-гу, но другими именами так и сыплешь. Может, лучше поговорим о тебе?

Кили потрогал заплывший глаз.

– Ты никогда не упоминал, что встречался с ней, Джек, – удивился Макс.

Речь Кили была бессвязной, и пока он говорил, сверкал на нас единственным открытым глазом, словно подозревал, что мы не хотим его понять.

– Когда-то у меня было все, Макс не даст соврать. Классный лыжник. Слалом был моим коньком. Я бил всех – и здесь, и в Европе. Денег не греб, но находились люди, которые за меня платили: покупали одежду, билеты. Я был хорош собой и мог получить все, что хотел, стоило только попросить. А потом эта травма! – Он постукал пальцем по шейному корсету. – После нее я стал ничем и больше не мог делать то, за что люди соглашались платить. Кроме лыж я ничего не умел. Не мог даже обучать других. И был уже готов сунуть голову в газовую духовку, когда встретился в Нью-Йорке с Максом и Хеддой. Они знали меня в те времена, когда я что-то значил. Предложили работу и жизнь в окружении того единственного, что я знал. Я был настолько благодарен, что если бы они велели мне лечь ради них под поезд, я бы, не задумываясь, это сделал.

Кили тяжело дышал.

– Здесь меня никто не знал. Разве что наезжал старина Пери Стивенс, и мы подолгу говорили о прежних временах. Для всех остальных я был ночным сторожем, который днем продает на склоне кофе. Мне сорок два года. Вы считаете, это такая глубокая старость, что я не заглядывался на приезжающих сюда каждую неделю соблазнительных дамочек? И не жалел о том, что потерял? Иногда появлялись такие, кто хоть немного по-человечески сочувствовал. Одной из них была Марта. Да, она вела себя вольно и, как все, приезжала сюда оттянуться. Ее прозвали шлюхой, но она была лучше десятка девиц в плотно облегающих штанах, выставляющих напоказ свои задницы и титьки. В малышке была теплота, стоило ей раз на меня посмотреть, и она поняла, что я переживаю. Марта находила время, чтобы выпить со мной и поговорить о былых деньках. Иногда что-нибудь дарила: новую книгу по лыжному спорту, спортивную рубашку, варежки, а как-то принесла электрический кофейник, чтобы я не бегал сюда из своего коттеджа, если захочется кофе.

Она стала моим другом. В Нью-Йорк я наведывался не часто – лишь когда за чем-нибудь посылал Макс. За пару последних лет заглядывал к ней несколько раз. У нее почти всегда были назначены встречи, но она улучала время выпить со мной или даже поесть. Настоящий друг! Ничего другого между нами не было. И после этого вы считаете, что я не задушил бы своими руками того, кто ее убил?

Мы ждали продолжения, но Кили сказал все.

– Вы были знакомы с Джейн Причард? – спросил Гарделла.

– В глаза не видел до того, как она вчера приехала сюда.

– Марта не упоминала о ней?

Кили душил смех.

– Неужели я неясно выразился? Марта позволяла мне рассказать о себе – о том, каким я когда-то был. Не давала забыть мое прошлое. Понимала, что мне требовалось. Была тем человеком, кто выслушивал меня и не смеялся, потому что я вышел в тираж. – Кили стер обратной стороной ладони слюну с уголка губ. – Мерзавцы вроде Брейдена, Френча и всех остальных брали у нее то, что она могла им дать, а за спиной обзывали всякими словами. Не потрудились понять, каким она была отзывчивым существом.

Гарделла, нахмурившись, разглядывал сигару.

– Вы тоже не больно печетесь о ее репутации, когда направо и налево швыряетесь именами.

– Потому что один из этих людей, по каким-то ведомым лишь ему причинам, решил заставить ее замолчать. Пусть я не спасу ее репутацию, но все равно буду продолжать его искать, даже если вы отмахнетесь.

– Мы не отступимся, – решительно заявил инспектор. – Отсюда никто не уедет, пока мы не выясним, в чем дело. – Он вынул сигару изо рта и бросил в пепельницу на столе за диваном. – Однако вернемся к Мортону Льюису. Я, как многие другие, его не любил. Не дай бог иметь такого начальника. Он стремился присвоить себе всю славу, чтобы его фамилия появилась во всех газетах. Ну, вот, теперь его имя будет пестреть во всех заголовках. Но нашелся человек, который мне нравится еще меньше, чем Льюис. Убийц копов я совсем не люблю. Каким бы ни был Льюис, он представлял закон. И еще: ему нравилось выстраивать версии. У него их были десятки. – Полицейский едва заметно улыбнулся Питеру. – Не исключено, что одна из них оказалась близка к истине. И в этом, как я понимаю, причина, почему кому-то понадобилось проткнуть его лыжной палкой. Видимо, Льюис попал в точку. В любом случае он коп, и его убили. И мы просидим здесь, если потребуется, хоть всю зиму. – Он махнул рукой Кили. – Вам с Брейденом лучше спуститься в вестибюль. Пусть доктор Френч осмотрит ваши порезы и ушибы.

– Мне не нужен врач! – возразил Кили.

– Тогда отправляйся куда-нибудь еще. – Гарделла посмотрел на Брейдена: – А ты приведи в кабинет свою жену и подельников, с которыми прорывался через полицейский кордон. Хочу с вами потолковать.

– Моей жене обязательно знать, о чем мы тут с вами рассуждали? – спросил Брейден.

– Я не в настроении прикрывать твою задницу, – отрезал полицейский.

Макс, Питер и я вышли вместе с толстым коротышкой-детективом.

– Ваша жена где-то поблизости, Макс? – спросил инспектор.

– В спальне. Боюсь, она перебрала виски. Нам сейчас не просто.

Гарделла пожал плечами:

– В данный момент я хочу поговорить с вами, Питер.

Стайлс стоял в темном углу комнаты.

– Хотите возродить теорию Льюиса, по которой главный подозреваемый я?

– Нет, – ответил инспектор. – Хочу, чтобы вы успокоились и сидели тише воды ниже травы, чтобы расследованием занимались те, кто знает в этом толк. Чтобы перестали мутить воду. Я вам благодарен. Но отныне не путайтесь у меня под ногами. Если потребуетесь, я дам вам знать.

– Зачем потребуюсь?

Гарделла достал из кармана новую сигару и зажал кончик зубами.

– До недавнего времени считал вас умным малым.

– Чем же я вас разочаровал?

– Когда занимаюсь расследованием, а на руках ничего, с чем можно было бы работать, – начал инспектор, – я запасаюсь спиртным. Сажусь, размышляю и пью, пока до чего-нибудь не додумываюсь. Один из тех, о ком я думал под выпивку, – вы. Задавал себе вопрос: каким способом убрать этого Питера Стайлса с дороги, чтобы он перестал изображать сыщика? Я бы на его месте попивал джин за карточной игрой в то время, как бухой коротышка-сыщик берет дело в свои руки. Не горел бы желанием поймать типа, который из окна машины крикнул ему «Слабак!» и при этом гоготал, как киношный комик? Спросив себя, я вдруг понял, что вы не семи пядей во лбу. Только не расстраивайтесь: Гоуэн и многие другие, включая меня, точно такие же. – Пожелтевшие зубы отгрызли кончик сигары. – Вы, дружище, уверяли нас, будто в седане ехали двое мужчин. Когда машина обгоняла вас на горном серпантине, один высунулся из окна и начал кричать. Но не он, дорогуша, управлял автомобилем. Водитель сидел с левой стороны, и именно он, а не наш весельчак спихнул вас с дороги. Мы разыскивали одного человека, а следовало – двоих. В тот раз шутник был попутчиком и, не исключено, что вчера он тоже только наблюдал, что делал другой.

Я посмотрел на Питера. Его лицо смертельно побледнело.

Гарделла покачал головой:

– Не понимаю, чего я на вас взъелся. Вы прошли через ад. Досталось вам крепко, но в голове сумбур. А мы вас слушали и стали думать по-вашему: убийца и есть весельчак. Но убийца не он, а его дружок, на которого у нас абсолютно ничего нет. Можно добраться до хохотунчика, а другой, немой и очень опасный, воткнет вам в горло лыжную палку. Вы понимаете, что это вполне реально?

– Такие типы нападают целыми бандами. Их может быть больше двух, – предположил Макс.

– И если они в состоянии потратить по пятьдесят долларов за день на выходные в «Дарлбруке», нельзя исключить, что эти парни такие же отпетые головорезы, как шайки юнцов, бесящихся ради потехи в наших городах, – подхватил Гарделла. – Не исключено, что они привезли с собой девушек. Я вот о чем, Стайлс: за вами следит не один человек. Известно, что вы охотитесь за преступником, и вам не позволят подобраться к нему так близко, как сумел Льюис. Их может быть целая армия.

Когда Питер закуривал сигарету, его рука не дрожала.

– Можете посадить меня в полицейскую машину, отвезти в Манчестер и держать в городской каталажке, пока я не выйду оттуда с помощью адвоката. Но вы же не ждете прекращения поисков, если меня физически не изолировать?

Гарделла с силой прикусил сигару.

– Это мысль. Что до меня, отправляясь в бар выпить или в туалет, то я, чтобы не грохнули сзади, буду приглашать с собой полицейских. А к вам, мой друг, мы не можем приставить телохранителя. Вы у всех на виду, как неоновая реклама. Всем известно, что у вас имеются личные причины устроить собственную охоту на убийцу. Стоит вам сунуться не туда, куда нужно, – и спаси нас Бог и помилуй!

– Обещаю, – проговорил Питер. – Буду осторожен.

 

3

До трагического убийства президента Кеннеди было много разговоров, как он рискует, открыто появляясь на людях. Но никто серьезно не верил, что с ним может что-нибудь случиться. Я слышал, как Гарделла предупреждал Питера, однако не принимал опасности всерьез. Нас всех блокировали в «Дарлбруке». Никто не посмеет напасть без того, чтобы его тут же не поймали. Территория кишела полицейскими. Гости не могли дождаться, когда им разрешат уехать, чтобы позабыть о царившем здесь пятнадцать часов насилии. Я не понимал, чем рискует Питер, находясь у всех на виду. Зато убедился, что в любой ситуации он готов постоять за себя лучше, чем мне показалось при первой встрече. За него можно не тревожиться.

Я беспокоился за Лору. В какой-то момент ее самообладание сдаст. Она была уже на грани, когда мы разговаривали с Хеддой Ландберг. А отец опорой ей быть не может.

Питер с Гарделлой отправились в кабинет Макса. Детектив решил, что Стайлс должен присутствовать, когда он будет разговаривать с компанией Брейдена.

– Может, в интонациях, в смешке или в чем-нибудь другом что-то напомнит вам знакомого весельчака, – предположил инспектор.

Смертельно усталый Макс вышел со мной в коридор – он хотел проверить, какие усилия прилагают его подчиненные для восстановления четкой работы механизма «Дарлбрука».

– Трудно поверить, что все это случилось, – пробормотал он. – И ведь, черт возьми, думаешь больше о себе, а не о тех, кому уже ничем не поможешь. Не сегодня завтра убийцу поймают, все разъедутся, и мы с Хеддой останемся у разбитого корыта.

– Не думаю, что все для вас так плохо, – возразил я. – Пройдет несколько недель, и бизнес восстановится. Вы продаете то, что люди хотят купить. Очень плохо, что вы не хотите помочь следствию.

Макс устало покачал головой:

– Это больше не важно. Рассказывать, Джим, особенно нечего. Я знал о Брейдене. Знал, что Чак Френч был врачом Марты. Но понятия не имею, было ли между ними что-нибудь еще. Мне доподлинно известно, что с полдюжины ребят крутили с Мартой, но никого из них в эти выходные в приюте не было. Какая польза от того, что я назову их фамилии? Устрою им головную боль, а Гарделла нисколько не приблизится к тому, кого ищет. Кстати, инспектор утверждает, что ему и без меня все известно. Про Джека Кили я был не в курсе. Видел, что Марта относилась к нему с теплотой. Кили прав: она была дружелюбной, отзывчивой девочкой. Поэтому мы с Хеддой разошлись по ее поводу. Марта всем нравилась. Она не охотилась за чужими мужьями или кавалерами, об этом я утром уже говорил. Считал: коль скоро от нее не бывает неприятностей, поступки Марты – ее личное дело.

– Но Хедда не соглашалась.

Макс пожал плечами:

– Женский пол вообще не любит своих гулящих напропалую сестер. Хедда утверждала, что рано или поздно Марта вцепится в женатого и тогда произойдет взрыв. Она уверена, что именно это случилось прошлой ночью.

– У нее есть кто-то конкретный на уме?

– Нет. Но она все равно считает, что иначе быть не могло. – Макс тяжело вздохнул. – Надо посмотреть, что творится в баре. Его порядком разнесли. Не представляю, решатся мои бармены вернуться на работу или нет.

В коридоре у двери в медпункт все еще толпились журналисты и фотографы. Я заметил Эдди Маккоя и спросил, не выходила ли Лора.

– До переливания крови не дошло, – ответил он. – Лора вышла минут пять назад и сказала, что ее помощь не понадобилась.

Я пошел ее искать. Людям не позволяли вернуться в свои номера, пока их не досмотрели, а убийство Льюиса временно приостановило обыск. Но я решил, что для Причардов сделали исключение, поскольку прошлой ночью их в приюте не было. Пытался дозвониться в двести десятый номер по внутреннему телефону, но мне не ответили. В баре, где успели навести относительный порядок, Лоры тоже не оказалось. Бармены Макса приступили к работе – разгребали завалы и возобновили обслуживание гостей.

Я остановился в вестибюле, не представляя, где еще ее искать. Может, зашла в дамскую комнату и скоро появится. Размышляя, я заметил Джорджа Причарда. Он шел прямо на меня.

– Где Стайлс? – спросил Причард.

Он не раз прикладывался к рюмке, и его лицо пошло пятнами.

– Участвует в допросе, – ответил я.

– Откуда у него такое мнение о Джейн? – Вопрос был задан прокурорским тоном. Этот человек, наверное, привык, чтобы ему отвечали четко и быстро. Но мне он не понравился из-за своего отношения к Лоре. И я не понимал, почему Причард кричит на меня.

– Спросите его самого.

– Простите, Трэнтер, – извинился он. – Я сам не свой. Можете мне объяснить, что происходит? Я слышал, Стайлс произнес перед толпой что-то вроде речи – сказал, что Джейн приехала сюда на свидание к какому-то мужчине.

– Давайте поищем столик. Сядем и выпьем. – Внезапно я почувствовал к нему жалость. На его месте я бы, наверно, тоже забыл о вежливости и доводах рассудка.

Мы сели в углу, и я принес виски из бара. Я бы предпочел, чтобы о свидании дочери ему рассказала Лора, но выбора не оставалось, пришлось говорить. Он слушал и жадно пил.

– Так она не назвала Лоре имя мужчины?

– Отказалась.

– По словам Лоры?

– Да, – подтвердил я.

– Не вижу смысла. Если она рассказала Лоре остальное, зачем скрывать его имя?

Джордж стрелял по бару глазами, словно надеялся узнать в толпе убийцу дочери.

– Не забывайте, мистер Причард, я не знал Джейн. Нас только успели познакомить, и все. Не исключено, что его здесь нет. Джейн поняла, что ее знакомый не приехал, и решила провести сегодняшний день с Питером. Может быть, он передумал в последнюю минуту. Конечно, если он здесь, полиции есть о чем с ним поговорить.

– Боже! – У него внезапно задрожал голос. – Вы не представляете, Трэнтер, как тяжело воспитывать двух дочерей без женской помощи. С Лорой я потерпел неудачу – она точная копия матери. Только бы развлечься. Но Джейн… – Он дал знак бармену принести еще виски. – Мы были близки, насколько могут быть близкими отец и дочь. Она мне никогда не лгала, приходила советоваться по поводу всех своих проблем. Я знал обо всем, о чем рассказала вам Лора.

– Но не о мужчине, к которому Джейн приехала сюда на свидание? – Мой вопрос был жестоким, но я его задал.

– Я не видел ее дней десять, – ответил Причард. – Ездил на побережье к телевизионному заказчику рекламы. Вернулся только вчера во второй половине дня и сразу ей позвонил, но она не ответила. Поскольку была пятница, я решил, что она куда-нибудь уехала на выходные. Меня не было в городе, Джейн не могла посвятить меня в свои планы. И рассказать о своих отношениях с этим мужчиной, если они развивались в последние десять дней. Такие вещи не сообщают по междугороднему телефону. Я понятия не имел, куда она отправилась, пока сегодня утром не получил страшное известие от Ландбергов. – Когда Причард принимал новую порцию виски, его рука дрожала. – Так вы сказали, что Джейн призналась Лоре только три или четыре дня назад?

– Так утверждает Лора.

– Объяснение простое. – Он начал приходить в себя. – Джейн не открыла сестре имя мужчины, потому что хотела, чтобы я узнал об этом первым. И вы, наверное, правы: его, скорее всего, здесь нет. Все случилось по вине другой девушки.

Этот человек умел перевернуть все с ног на голову, чтобы подогнать факты под свою точку зрения.

– Мне не нравится, что здесь происходит, – продолжал он. – Этот Гарделла – неумелый провинциал. Прошло почти восемь часов, и никакого результата. Льюис, как утверждают, что-то заподозрил, но не сказал никому ни слова. Я не присутствовал внизу, когда начались бесчинства. Пытался дозвониться до генерального прокурора. Необходимо заручиться более квалифицированной помощью, чем здесь доступна.

– Удалось?

Причард поджал губы.

– Он заявил, что вполне доверяет Гарделле. Где бы найти более опытного человека?

– Здесь много сообразительных журналистов, включая Питера Стайлса, – ответил я. – Некоторые уже почувствовали запах денег, которые вы обещали в качестве вознаграждения.

– Надеюсь, вы правы. – Он покачал головой. – Джейн… ну почему Джейн? – Его глаза наполнились слезами. – Мне не везло в отношениях с женщинами, Трэнтер. Слышали про мою жену?

Я кивнул. Мне стало неудобно – не хотелось его выслушивать.

– Она получила от меня все, – заговорил он. – Деньги, положение, двух очаровательных дочурок.

– В рождении детей она тоже определенным образом принимала участие, – заметил я.

Он словно меня не слышал.

– Мы живем, как пауки в банке. В моем деле приходится ежедневно бороться за выживание. Соперничество очень жестокое. Были периоды, когда меня совершенно покидали силы. Неужели моя просьба казалась чрезмерной? Я хотел только понимания и верности. Видимо, чрезмерной. В ней была какая-то червоточина – дурное семя. Эта женщина бросила меня в то время, когда я сильнее всего в ней нуждался. – Он ударил кулаком по столу. – У меня остались только дочери. Мне пришлось их воспитывать и следить, чтобы в них не проявилась заложенная в их матери порча. Она сказалась в Лоре. Стоило ей освободиться от меня, и она забыла то, чему я пытался ее научить. Все делала против моих наставлений. Превратилась в подобие своей матери.

Зато Джейн выросла такой, о которой можно только мечтать: верной, правдивой, основательной, со своими суждениями и с хорошим вкусом, с гордостью за то, что она пристойный, цивилизованный человек. В мире, где больше никто не руководствуется моральными правилами, она им следовала. Понимаю, как ей было трудно, но Джейн считала, что это единственный правильный путь. И тот мужчина, с которым, как утверждает Лора, Джейн собиралась встретиться в приюте, наверняка хороший, замечательный человек. Иначе она бы сюда не приехала. И, конечно, его здесь нет. В противном случае он бы уже объявился. С плохим человеком Джейн бы не сошлась. Вот увидите: как только узнает о том, что здесь случилось, он с нами свяжется. Лора, как повелось, объясняет все по-своему и отнюдь не на манер сестры. Джейн собралась сюда не для блуда. Они бы встретились открыто, на людях, чтобы повеселиться, покататься на лыжах… – Причард осекся, словно от неимоверного усилия убедить себя самого в нем иссяк запал.

– Тем не менее было бы полезно выяснить, кто он такой, – не отступал я. – У Питера есть в Нью-Йорке знакомый, которого он пустил по его следу.

– По следу? – Причард озадаченно посмотрел на меня.

– Попросил найти. Джейн с ним где-то бывала. Их могли видеть.

– Боже правый! – возмутился безутешный отец. – Неужели человеку, который был дорог Джейн, суждено стать объектом публичного скандала? Его здесь нет. Какая вам от него польза? Притом как отзываются об этой Марте, тень может упасть и на мою дочь. Неужели и сейчас нельзя оставить ее в покое? Не понимаю!

– Идет следствие, пытаются найти ее убийцу. – Мой голос звучал удивленно, я недоумевал, почему он сердится.

– Вот и пускай ищут, а не копаются в личной жизни Джейн. Помогите мне, Джим, передайте Питеру и всем остальным: если кому-то вздумается публиковать слухи и всякую клубничку, я не пожалею остатка жизни, чтобы наказать обидчиков. Так и скажите!

Он вскочил из-за стола и быстро ушел, оставив меня сидеть с открытым ртом.

Если мне и требовалось доказательство, что Причард не будет Лоре опорой в ее горе, я его получил. Отец и дочь представляли собой два полюса отношения к трагедии. Лора безупречно владела собой, Джордж был на грани истерики. Своим поведением он подтвердил то, что сказала мне его дочь: рана, нанесенная ему пятнадцать лет назад бегством жены, не зажила и болела.

Я допил виски и снова отправился на поиски Лоры. На первом этаже ее не оказалось, и я подошел к конторке, где сидел дежурный. Позади за коммутатором орудовал Рич Ландберг. Он трудился как пчелка – десятки людей пытались связаться по телефону с друзьями и близкими. И поскольку они не могли разойтись по комнатам, пока их не досмотрели, все старались воспользоваться телефоном портье и дожидались своей очереди. Я заглянул из-за плеч страждущих в почтовый ящик номера 205, надеясь, что Лора оставила мне записку. Ящик оказался пуст. Подобравшись поближе к Ричу, спросил, не знает ли он, куда подевалась дочь Причарда.

Полуобморочное выражение его лица сменила усталая улыбка. Он ответил, что минут пятнадцать назад девушка звонила из своего номера. Где она теперь, он понятия не имеет. Я заметил, что при этом Рич нажал кнопку вызова двести десятого номера. Пожал плечами и вернулся к перегруженному коммутатору. Я догадался, что Лора предприняла новую попытку связаться с людьми, которым не дозвонилась раньше.

Здесь было так много людей, что ей ничего не стоило, спустившись из номера, потеряться в толпе, пока я разговаривал с ее отцом. Я возобновил поиски: осмотрел бар, вестибюль, бальный зал, маленький читальный зал. Безрезультатно.

Пока я пробивал себе дорогу через толпу людей, Питер тоже не терял времени даром. Об этом он в красках рассказал мне позже.

Гарделла собрал компанию Брейдена у Макса в кабинете. Я называл их так, хотя эти люди приехали в приют порознь. Их было семеро: Брейден с женой Дорис, молодая женатая пара по фамилии Митчел и трое юношей, которые явились вместе и поселились в одном коттедже. Эти семеро пытались вырваться из приюта по северной дороге на универсале, который принадлежал вовсе не им. Брейдены и Митчелы познакомились в прошлый приезд в «Дарлбрук», но это был единственный раз, когда они встречались. Брейдены жили в Нью-Йорке, Митчелы – в Хартфорде, штат Коннектикут. Остальные трое присоединились к ним во время развлечений.

– Удивительные типы! – возмущался Питер. – После дебоша в баре я решил, что Брейден испытывает хоть какие-нибудь угрызения совести. Но когда мы собрались в кабинете Макса, он успел окончательно от них избавиться. Таких молодых закоренелых холодных циников я еще в жизни не видел. На все вопросы Гарделлы отвечали ерничаньем и ржанием. Девушки, прости Господи, не отставали от мужчин. Если кого-то из них и потрясло убийство, они старательно это прятали под шкурой, толще, чем у носорога. Всячески старались выставить нас с Гарделлой идиотами.

Если на них нажимали, они отвечали тем же. Когда их спросили, где они находились в то время, когда был убит Льюис, стали отшучиваться. У Питера сложилось впечатление, что они ничего не скрывали. Не изобретали алиби. Наоборот, стремились смутить и вывести из себя Гарделлу. Тот держался минут пять, изображал толстого, непоколебимого Будду, а затем у него сорвало крышу. Гарделла вызвал двух полицейских и приказал на месте обыскать компанию. Ни ножа, ни кровавых пятен на одежде не обнаружилось. Пока это все происходило, Брейден с дружками обрушивали на инспектора беглый огонь почти садистских шуточек.

– Я же постоянно прислушивался, – продолжил Питер. – Для всякого, кого интересует смех, его там было в избытке. Но не того особенного хихиканья, которое с ужасом стало преследовать меня.

Гарделла был пунктуален. Поднял прошлогодние записи в книге учета гостей приюта – никто из семерых в день трагедии Питера в «Дарлбрук» не приезжал. Затем он поднял тему знакомства Брейдена с Мартой Тауэрс. Но если ждал, что Дорис взорвется, его постигло разочарование. Она не повела бровью. Видимо, муж ее предупредил, что возможен такой разговор.

– Это было до эры Дорис, – сказала она инспектору и повернулась к мужу: – Тебе с ней было хорошо, дорогой?

– С тобой не сравнить, – усмехнулся Брейден.

Гарделла чуть не расшиб кулаком стол Макса. Он внушал страх кому угодно, но только не этой неслыханной компании. Он сообщил, что им будет предъявлено обвинение в угоне автомобиля и порче государственной собственности – машины полиции штата. На следующее утро их увезут и поместят в камеру.

Дебоширы зааплодировали. Последнее слово осталось все-таки за Брейденом. Он подошел к Питеру и усмехнулся разбитыми губами:

– Мы с тобой недоговорили, папаша. Ты умудрился приземлить меня в баре. В следующий раз посчитаемся.

– Только попробуй еще раз устроить беспорядки, приземлишься надолго, – предупредил Гарделла.

– И ты тоже в моем списке, жирняк.

Трое молодых людей и Митчел встали за спиной Брейдена, и Питер подумал, что опять придется драться. Гарделла, не вставая из-за стола, прошипел:

– Давайте начинайте, а то я сегодня целый день скучаю.

В этот миг коротышка-детектив был очень выразителен, и счет изменился в его пользу.

– Выбор места и времени за нами, – хмыкнул Брейден.

Семеро покинули кабинет и при этом так гоготали, словно им было море по колено. Гарделла, чертыхаясь, допил остатки виски, и тут, как сказал Питер, он произнес речь:

– Вы думаете, они психи, Стайлс? Если работаешь в полиции, встречаешь таких каждый день. У них водятся деньги, иначе они бы не приехали в «Дарлбрук». Думаете, только выросшие в трущобах презирают закон и порядок? Не обманывайтесь. Мы просто не часто читаем о таких в сводках. Они творят безобразия, но богатые родители отмазывают деток, и люди ничего не узнают. Страна свободных. Это выражение приобрело иное значение. Свободные ненавидеть, проявлять нетерпимость и фанатичность, смеяться над законом своей страны. Свободные злословить и клеветать – нагнетать атмосферу, способствующую насилию и убийству. Нападать на храмы, уничтожать детей. Вот что такое страна свободных, в которой мы сегодня живем.

В том, что на нас надвигается, отчасти повинны люди моего возраста. Рухнула система уважения закона, когда благодетели человечества заявили, что нам нельзя покупать спиртное. Стали верховодить бандиты, потому что каждому хотелось выпить перед обедом. Нам не запрещали выпивать – никому не было дела до того, где мы брали напитки. Убийство стало профессией. Люди не сопротивлялись, если получали спиртное. Отменить сухой закон? Нет, конгрессмены отменять закон не захотели. Доброхоты могли их прокатить на следующих выборах. Пусть лучше наши города контролирует Аль Капоне и ему подобные, только бы не разрешать народу свободно покупать спиртное. Пока автомат целит не в нас, черт со всем.

Потом нашелся решительный человек – сухой закон отменили. Но ни прежний образ жизни, ни прежний образ мыслей не вернулись. Оглянитесь вокруг. Смерть ниггерам и их прихлебателям. Закон для всех, но только не для меня. Равные права для всех, но не для тех, кто мне не нравится. Только тронь мою собственность, пущу тебе пулю в лоб. А на собственность других наплевать. Вот какова наша страна свободных! – Инспектор улыбнулся Питеру и грустно посмотрел на пустую бутылку. – Надо было поберечь на День независимости.

Вот так неожиданно раскрылся наш Гарделла.

Пока все это происходило, я бродил по приюту в поисках Лоры. В третий раз прошел через вестибюль, и этот путь меня вывел к полицейскому. Тот дежурил у лестницы и не пускал в номера гостей, которые еще не прошли досмотр. Спросил его, не видел ли он Лору, и в этот момент сам заметил ее – она шла со второго этажа. Хваталась за перила, и мне показалось, она не сможет дойти по лестнице вниз. Я бросился к ней. Ее лицо было белее пергамента, а когда она невидящим взглядом посмотрела куда-то мимо меня, я заметил на ее щеке кровь. Она текла из раны у кромки волос.

Девушка уже падала, но я оказался рядом, сумел подхватить ее, и мы вместе почти скатились с последних трех ступеней.

 

Часть IV

 

1

Вдвоем с полицейским мы отнесли Лору в медпункт. Там на операционном столе покоилось накрытое простыней тело Мортона Льюиса. Мы устроили раненую в шезлонге, и полицейский побежал за доктором Френчем.

Я мало смыслю в медицине, но решил действовать: нашел чистое полотенце и смочил холодной водой из-под крана. Встал на колени перед Лорой и стер кровь с ее лица. Глазам открылась глубокая рваная рана над левым виском, из которой текла кровь. Веки Лоры затрепетали, и я тихо позвал ее по имени.

Она открыла глаза – мутные от страха и боли. И с облегчением, судорожно выдохнула:

– Джим! – Но тут же снова потеряла сознание.

Питер и Гарделла прибежали прежде врача. Стайлс выглядел потрясенным, толстый детектив превратился в пылающий гневом шар. В течение часа убийца нанес два удара, хотя полицейские и их помощники были начеку. Я почти ничего не мог объяснить инспектору, кроме того, что увидел Лору на лестнице и успел подхватить, не позволив скатиться по ступеням. Вспомнил, что Рич сказал, будто минут за двадцать-тридцать до того, как появиться на лестнице, она кому-то звонила по телефону из своего номера.

Видимо, мы трое пришли к одному и тому же выводу: девушка звонила в Нью-Йорк, пытаясь выяснить, кто был знакомым ее сестры. Неизвестный решил не дать ей возможность такую информацию получить или передать другим, если она уже все узнала. Никто из нас не сомневался, что ключ к разгадке трагедии находится в руках мужчины, который так отчаянно долго скрывает свое имя.

– Он, должно быть, лишился рассудка. – Гарделла пытался всеми силами сдержать гнев. – Не может же не понимать, что рано или поздно мы до него доберемся!

– Повесить можно только раз, – холодно заметил Питер. – Он рассчитывает на эту неприятную истину. Сколько бы вы ни говорили, что продержите людей здесь всю зиму, через сутки вам придется всех отпустить. Он уедет вместе с остальными и навсегда скроется.

В этот миг в медпункт ввалился Джордж Причард и, остановившись на пороге, взглянул на распростертое в шезлонге тело дочери.

– Она умерла? – прошептал он.

Я все еще стоял перед Лорой на коленях, пытаясь остановить полотенцем кровь.

– Минуту назад говорила со мной, а затем опять потеряла сознание.

– Она сказала, что случилось?

– Нет.

Причард качал головой:

– Ну почему это все со мной? Почему? Почему!

Характерный вопрос, подумал я. Человек горестно вопрошает о себе, в то время как пострадали его дочери. Появление доктора Френча с женой не позволило мне сказать ему что-то такое, о чем бы я позже пожалел. Что от него ждать? Только очередной истерики!

Вывод доктора Френча после внешнего осмотра обнадеживал. Без рентгена он не стал ничего утверждать, но, по его мнению, Лора получила только сотрясение мозга, а с раной можно справиться несколькими стежками. Он промыл ее и, пока Лора оставалась без сознания, зашил.

– Надо положить ее на носилки и отправить в номер, – сказал врач. – Здесь для нее неподходящее место. – Он покосился на лежащее на операционном столе накрытое простыней тело. Затем его проницательные голубые глаза остановились на детективе: – Как долго это будет продолжаться, инспектор? Еще немного, и здесь начнется массовая истерия.

– Выполняйте вашу работу, доктор, а я постараюсь справиться со своей, – ответил Гарделла. – Ее не опасно переносить?

– Вы же хотите от нее что-то услышать? Но если она придет в себя с таким соседом под боком, вряд ли сумеет сказать что-либо вразумительное.

– Чак, сейчас очнется, – предупредила жена врача, занявшая мое место около раненой.

Первое, что Лора увидела, было, наверное, невозмутимое, улыбающееся лицо доктора Френча.

– Мы перенесем вас в вашу комнату, мисс Причард, – объявил он. – У вас на голове приличная шишка. Постараемся устроить поудобнее в вашей постели.

– Джим! – позвала Лора.

– Я здесь, детка, – ответил я.

– Я… я звонила в Нью-Йорк… соединилась с Марио из клуба «Фэнтези», где часто бывала Джейн.

– Думаю, вам лучше рассказать нам об этом позже! – бросил Питер.

– Питер? – Лора повернула к нему голову.

– Это я.

– Рассказывать нечего. Марио только подошел к телефону, как у меня в голове что-то взорвалось. Даже не успела задать вопрос, из-за которого звонила.

– Мы с ним срочно соединимся, – пообещал Питер.

– Вас никуда больше не ударили, кроме головы, мисс Причард? – спросил доктор Френч.

– Левое плечо…

Гарделла не хотел переводить раненую наверх. Надо сначала как следует осмотреть номер, заметил он. К тому же там будет непросто ее охранять. Инспектор предложил перенести Лору напротив – к Ландбергам. Я отправился искать Макса и Хедду и обнаружил миссис Ландберг в гостиной. Ей удалось привести себя порядок, и теперь из кухни долетал приятный аромат только что сваренного кофе. Хедда двигалась как сомнамбула, но как только потребовалось, стала действовать быстро и энергично. Приготовила для Лоры кровать в комнате Рича, и мы, не привлекая внимания, перенесли раненую через коридор. В баре, как бы ни казалось нелепым в этот момент, наигрывало вечное пианино.

Доктор Френч продолжал осмотр и обнаружил, что у Лоры сломана ключица. Он решил, что девушке очень повезло.

– Могу только гадать, – сказал он. – Ее ударили сзади. Она утверждает, что ничего не слышала. Возможно, так и было: держала возле уха телефонную трубку и не поняла, что к ней кто-то подкрадывается. Но в последнюю секунду, когда рука нападавшего уже опускалась на голову девушки, она дернулась и повернулась. Поэтому удар получился скользящим, зато плечо сильно пострадало. Если бы удар нанесли прямо, череп раскололся бы как яичная скорлупа.

Врач дал ей сильное успокоительное, и девушка уже спала. Мы продолжили говорить в гостиной Ландбергов. Там были Питер, Френчи, Причард и Хедда. Гарделла пошел на второй этаж осматривать номер Лоры.

То, что он обнаружил, почти ничего не добавило к тому, что мы уже знали. В качестве оружия преступник использовал медный подсвечник. Пара таких стояла на маленьком столике у входа в комнату. Тот, которым нанесли удар, аккуратно вернули на место, но на подставке осталось пятно крови. Отпечатков пальцев обнаружить не удалось. Либо их стерли, либо преступник орудовал в перчатках или, когда наносил удар, держал через платок. Стул у прикроватного столика с телефоном опрокинулся, на полу осталась лужица крови. Здесь Лора некоторое время лежала, прежде чем собралась с силами спуститься вниз. Она не догадалась позвать на помощь по телефону, трубка его каким-то образом оказалась на аппарате.

Рич Ландберг, дежуривший у коммутатора, когда Лора звонила в нью-йоркский клуб «Фэнтези», тоже мало что прояснил. Он записал телефон, чтобы включить в счет оплаты за номер. Из-за того, что все требовали соединить их по междугородней линии, у него кругом шла голова. Вскоре по внешней линии поступил вызов. На фоне шума голосов какой-то мужчина сообщил, что разговаривал с мисс Ландберг, но их прервали. Индикатор коммутатора свидетельствовал о том, что в двести десятом номере трубку повесили. Рич позвонил, но там не ответили, и он решил, что Лора посчитала разговор оконченным, и сказал об этом мужчине. Тот удивился, но тоже повесил трубку.

Кем бы ни был напавший на мисс Ландберг, ударив ее по голове, он хладнокровно вернул трубку на аппарат. Он был последним, кто прикасался к трубке, а затем стер и свои отпечатки пальцев, и все остальные.

Гарделлу добил разговор с полицейским, охранявшим лестницу. Причарды не значились в числе подозреваемых, поэтому им не возбранялось подниматься в свои номера. Их не было в «Дарлбруке», когда убили девушек. Остальным гостям этого крыла ход на лестницу был закрыт, поскольку в этой части здания полицейские еще не приступали к осмотру помещений. Но – и это было решающим «но» – когда с автостоянки принесли прокурора Льюиса, полицейский на некоторое время покинул свой пост. Тем людям, что несли носилки, требовалась помощь – расчищать путь сквозь беснующуюся толпу. В момент всеобщего волнения он отсутствовал минут пять. За это время мог кто угодно подняться на второй этаж и спрятаться там.

Но если преступник целый час дожидался на втором этаже, чтобы убить Лору, он до сих пор наверху, заключил инспектор. Однако и в этой посылке имелся изъян. Злополучный полицейский оставил свой пост во второй раз, когда помогал мне отнести Лору в медпункт. На две-три минуты. Если человек на втором этаже ждал возможности ускользнуть, она ему представилась.

Пока Гарделла оценивал факты, Джордж Причард страстно нас умолял не предавать гласности личную жизнь Джейн.

– По крайней мере до тех пор, пока вы твердо не убедитесь, что не существует иных мотивов нападения на Лору, – убеждал он Питера. – Разве у вас нет других тем для вашего журнала, Стайлс?

Питер держался с ним мягче, чем я мог представить:

– Вы должны понять, Джордж, сейчас меня заботит судьба Лоры или любого другого, кто может оказаться на пути маньяка. Совершенно очевидно, как только Лора поправится, она будет ему опасна. Я собираюсь немедленно позвонить Марио в клуб «Фэнтези» и сделаю это в присутствии вас всех, чтобы на этот раз звонок не сорвался. Надо установить личность того мужчины. Если найдется способ оградить Джейн от кривотолков, мы сделаем все возможное. Но нам необходимо везде, где возможно, добывать информацию.

– Ничто из того, что вы предпримете, не вернет к жизни Джейн, – пробормотал Причард. – Какой смысл в том, что все, кому не лень, начнут о ней судачить? Ради бога, оставьте ее в покое.

– А убийцу на свободе? – спросил Питер. – Извините, не могу.

К моему удивлению, безутешного отца поддержала Хедда:

– Питер, неизвестный мужчина предпочитает сохранять инкогнито по тем причинам, которые привел мистер Причард. Здесь ли он или нет, какой ему смысл себя называть, если не убивал и ничем не может посодействовать полицейскому расследованию. Только повредит и Джейн, и себе – даст пищу вурдалакам, которые рады обсасывать сладкие косточки.

– Почему Лоре не дали договорить по телефону? – уперся Стайлс.

– Чтобы не ворошить прошлое, – предположила Хедда.

– А не лучше ли ему было прийти и во всем сознаться? Если бы он сумел доказать, что ни в чем ином не замешан, я не стал бы раздувать скандал ради собственного развлечения. Ведь у него же был шанс – воспользоваться моим предложением в баре и поговорить с глазу на глаз со мной или Гарделлой. Он не откликнулся.

– Думаю, могу вам в этом помочь, – тихо проговорил доктор Френч. Он смотрел на жену, и я заметил, что та ему ободряюще улыбнулась. – Не знаю, в курсе вы или нет, что я был врачом Марты Тауэрс.

– В курсе, – ответил Питер. – Просто еще не нашлось времени задать вам вопросы, доктор.

Френч достал из кармана сигарету и закурил.

– Существует несколько чисто эгоистических причин, почему я до сих пор не признался. Утром, узнав о гибели девушек, мы советовались с женой и решили, что мне не известно ничего такого, что могло бы помочь следствию. Сейчас я в этом не уверен.

– Вы знаете, кто тот человек, с кем приехала встретиться Джейн? – спросил Питер.

Врач покачал головой:

– Нет. Но кое-что мне о нем известно. Он женат.

– О нет! – простонал Причард. – Это невозможно. Джейн никогда бы не связалась с женатым мужчиной. Это противоречило всем ее основным жизненным принципам. Происходит то, чего я боялся больше всего, – на дочь клевещут, говорят о ней неправду.

Френч задумчиво на него посмотрел:

– Если бы вы сказали это месяц назад, то, наверное, не ошиблись, но сейчас заблуждаетесь.

– Откуда вы знаете?

Врач глубоко затянулся:

– Джейн призналась мне.

– Призналась?

– Если быть точным, в прошлую среду.

– Боже! – Причард закрыл лицо дрожащими руками.

– И вы весь день об этом молчали? – холодно поинтересовался Питер.

– Позвольте объяснить почему.

– Сделайте милость.

Врач опустился на диван, его миловидная белокурая жена встала рядом и положила руку ему на плечо. Между этими двоими нет недопонимания, подумал я.

– Начнем с того, что мы с Кони узнали о смерти девушек только около полудня – приехали сюда кататься на лыжах и вышли на склоны пораньше. Пробовали новую трассу и услышали новость, лишь когда возвращались в приют на ленч. К тому времени дело взяла в свои руки полиция. Нам сказали, что разыскивается человек, который год назад сшиб вас, Питер, с дороги. Кажется, никто не сомневался, что он и есть убийца. Я уже говорил, что мое молчание диктовалось эгоистическими соображениями. Не хотелось упоминать Марту, чтобы не вызвать сплетен о себе. Поймите: Марта Тауэрс была моей пациенткой – ни больше ни меньше. – Он коснулся руки жены. – Она мне понравилась. Когда приходила на прием, говорила свободно о своих проблемах, о жизни. А недавно рассказала о проблемах подруги – Джейн Причард.

Из того, что мне стало известно, я сделал вывод, что Джейн влюбилась в человека, который никоим образом не соответствует типу убийцы-маньяка. И я сказал себе: будет справедливо позволить этому мужчине самому разбираться со своими женщинами. Даже убедил себя, что Джейн одобрила бы меня. Но правда заключается в том, что я не хотел ни во что впутываться. Моим пациентам в Нью-Йорке требуются внимание и забота. Репутация врача – важная составляющая его профессиональной деятельности. Мне повредят слухи, даже если в них не будет ни капли правды. Вот мы с Кони и убедили себя, будто все, что мне известно, полиции не поможет, только поставит невинного человека в неловкое положение, чего Джейн бы не одобрила. Мы не сомневались в своей правоте, пока не узнали о нападении на Лору Причард. Тогда-то в наши головы закралось сомнение.

– Трудно же оно, доктор, вам далось, – заметил Питер.

– Каждый человек может колебаться, наши действия частенько выходят за рамки черно-белых безапелляционных правил, мистер Стайлс. Как я понимаю, вы приехали сюда, чтобы отомстить тому, кто убил вашего отца, а вас сделал калекой. Это по-человечески понятно, но тоже не укладывается в рамки этих правил.

Питер сжал зубы, но промолчал.

– Мужчина, в которого влюбилась Джейн, женат, – продолжал врач. – У него есть супруга. Речь сейчас не о том, что приключилось бы с их браком, если бы Джейн осталась жива. Не исключено, что он попытается наладить семейную жизнь. Нечего жене знать о том, что произошло, – это может разбить жизнь ни в чем не повинной женщины. Но сейчас я начал сомневаться. Если это он напал на Лору, опасно оставлять его на свободе.

– Ничему не верю! – прохрипел Причард. Он был на грани срыва. – Так вы утверждаете, что сама Джейн вам призналась?

– Раз уж мы об этом заговорили, расскажу в том порядке, в каком считаю нужным, – ответил доктор Френч. – Все началось с Марты Тауэрс. Думаю, вы должны узнать кое-что о ней. Она пришла ко мне два года назад. Яркая, очаровательная, раскрепощенная, счастливая девушка. Марта была помолвлена, собиралась замуж. С медицинской точки зрения она оставалась девственницей. Явилась ко мне на обычный осмотр. Мечтала о семье, детях – обо всем, что сопровождает счастливое замужество. Мне пришлось ей сказать, что все, к чему она стремилась, не сбудется. Страдала хроническим злокачественным лимфатозом. При надлежащем лечении ей оставалось жить от полутора до трех лет, не более. Нам пока неизвестно, как бороться с болезнью Ходжина. Мы умеем только замедлять ее течение. И все. Следовательно, в тот момент, когда в эти выходные она приехала сюда, жить ей оставалось два или три месяца.

– Бедняга, – пробормотал Питер.

– Марта мужественно приняла приговор, – продолжил Френч. – Трагедия заключалась не только в мрачной перспективе неизбежной смерти, но и в помолвке. Она сильно любила своего избранника. Как поступить? Во всем признаться? Но он может настоять на браке, будет сидеть у ее постели и наблюдать, как она медленно, постепенно умирает. Он был, наверное, славным человеком и не бросил бы ее одну наедине со смертью. Оставался бы рядом до самого печального конца. – Врач пожал плечами. – Марта избрала единственный надежный способ оттолкнуть его. Загуляла. Превратила свою жизнь в шумный скандал. Спала со всеми направо и налево. Убедила жениха, что он совершил трагическую ошибку и ему повезло, что он вовремя в ней разобрался. По сей день он не знает правды. Прошло время, этот человек женился, и несколько месяцев назад у него родился первенец. Живет теперь в Калифорнии. После того как они расстались, Марта не изменила образ жизни. Наверное, таким способом наказывала саму себя или решила, что незадолго до смерти поздно что-либо менять. Вероятно, только так могла находиться рядом с людьми, не требуя от них жалости.

– Про Джейн! – выкрикнул Причард.

Глаза врача сузились, и он выбросил окурок в камин.

– Мой рассказ о Марте поможет вам понять, как случилось, что я говорил с Джейн не как врач, а как друг. Или друг ее подруги. Жизнь Марты, какой ее видели со стороны, не отражала ее сущности. Джейн потянуло к ней, потому что она увидела в Марте искушенную женщину. А самой ей не хватало ни сил, ни способностей вести ту жизнь, которую она вела.

– Нет! – возмутился Причард.

Врач не повернулся в его сторону.

– И вот появился мужчина – женатый и, как я понимаю, старше ее. Обходительный, опытный, нежный, умеющий произвести впечатление. Наверняка обещал Джейн, что освободится от жены. Хотя на это потребуется время. Необходимо подождать несколько месяцев, прежде чем они смогут принадлежать друг другу. Джейн не из тех женщин, которые тают от одного прикосновения руки. Ей пришлось принимать серьезное решение. Можно ли отбросить правила, по которым она жила? Нет сомнений, она искренне полюбила этого человека навсегда. Его брак был досадным препятствием к их счастью, тем барьером, который можно преодолеть. И надо ли ждать официальных шагов, если она точно знает, что он – ее избранник?

Их любовь, поскольку он был женат, оставалась тайной. Мужчина продолжал уговоры, но Джейн не решалась сдаться, с кем-нибудь не посоветовавшись. Ей требовалось, чтобы намеченное решение одобрили, хотя она его уже фактически приняла. К кому обратиться? Не к вам же, мистер Причард. И не к сестре Лоре. Джейн заранее знала, каков будет ваш ответ.

– Но она же призналась Лоре! – возразил Причард.

– Только после того, как приняла бесповоротное решение. Джейн обратилась за советом к Марте, по всеобщему мнению, «прожигательнице жизни», чья репутация обещала единственный возможный ответ: «Вперед и оторвись на полную катушку!» Но это была не настоящая Марта. Истинная Марта разобралась в ситуации. Она знала того мужчину и искренне расстроилась. Марта оказалась для Джейн крепким орешком – отказалась благословить ее на подвиги. Но попала в трудное положение. Когда она объяснила Джейн, что ее избранник не собирается выполнять всего, что наобещал насчет женитьбы, та решила, что Марта сама положила на него глаз. Они бурно поговорили, и Марта пригрозила рассказать об их связи жене объекта ее любви, если Джейн не обратится за советом и помощью к кому-нибудь еще. В качестве третейского судьи выбрали меня.

– Следовательно, вы знаете, кто тот мужчина? – спросил Причард.

– Я уже говорил, что не знаю, – покачал головой врач. – Марта сохранила его имя в секрете. Только сообщила, что он на двадцать лет старше Джейн, привлекательный и не имеет ни малейшего намерения разрушать свой, по общему мнению, успешный брак. Просто ухлестывал за молоденькой аппетитной девушкой. Джейн ничего этого не замечала, поскольку у нее уже не осталось сил сопротивляться напору сердцееда. Ей надо было как-то себя оправдать, и она поверила всем его обещаниям.

Я не сильно надеялся, что сумею на что-то повлиять. Но когда под нажимом Марты она, рассерженная, явилась ко мне, ударил из всех стволов. Джейн оказалась славной, рассудительной девчушкой. Но ее рассудительность не распространялась на ее избранника. Она в нем не сомневалась. Но затем сказала нечто такое, что у меня появился последний шанс ее разубедить. Джейн сказала, что собирается в «Дарлбрук» и что ее возлюбленный с женой тоже будет там. Она решила, что это подходящий момент ответить ему «да». Вот повод, подумал я, его развенчать. И не на словах. Мужчина, затевающий интрижку под носом жены, явно не воплощение рыцарских добродетелей. Мне даже показалось, что немного удалось привести Джейн в чувство. Я пригрозил, что приеду в «Дарлбрук» сам и осложню ей жизнь. В том, как она поступит, тайны быть не могло. Мы с Кони и Мартой стали бы за ней наблюдать. Если решится на связь, когда рядом жена его избранника, то не должна обманывать себя – ее чувство не величайшая в мире любовь, а обычное половое влечение. Надо хотя бы быть честной перед собой.

Я продолжал надеяться, что до конца она не пойдет и вообще не появится в «Дарлбруке». Но когда мы с Кони приехали сюда в пятницу вечером, Джейн с Мартой были уже здесь. Я было решил, что моя миссия провалилась, но успел перемолвиться с Мартой, и она мне сказала, что Джейн еще колеблется.

– Вы спросили ее, в приюте тот мужчина или нет? – задал вопрос Питер.

Френч кивнул:

– Он был здесь. Мы с Кони потратили целый вечер, пытаясь его вычислить. Не простая задача, я вам скажу. В «Дарлбрук» съехалось около сорока сорокалетних женатых мужчин. Но мы подметили, что Джейн не общалась ни с кем, кто бы подходил в наших представлениях на роль ее избранника. Большую часть времени проводила в компании Марты и ее воздыхателей. И отделялась от них всего пару раз – с лыжником Бобби Даудом и с вами, Стайлс.

– Не могла же она открыто заигрывать с человеком в то время, как рядом находилась его жена! – удивился Питер.

Френч снова закурил.

– Все было, как я рассказываю.

– И вы считаете, что ничего из происходившего не могло заинтересовать полицию? – Тон Питера был ледяным.

– Все мы крепки задним умом. Когда около полудня мы узнали об убийстве, ни у кого не было сомнений по поводу личности преступника. Назвали его вы, Стайлс, – хохочущий маньяк, который год назад свалил с дороги вашу машину. Чокнутый хохмогон. Совсем не тот тип, которым интересовалась Джейн, – женатым мужчиной сорока с небольшим лет. Мы с Кони обсудили положение и решили, что открывать этот ящик Пандоры бессмысленно. Джейн не вернуть, инспектору Гарделле не помочь – только ранит человека, который, быть может, решил склеить свой давший трещину брак. И честно говоря, не хотелось светиться, раз наша информация не могла посодействовать поимке убийцы. Но вот теперь, – он кивнул в сторону спальни, где спала Лора, – я понимаю, что мы, быть может, совершили ошибку.

– Очень может быть, – заметил Питер и повернулся к Хедде, утонувшей в огромном кресле у камина. – Этот сорокалетний женатый мужчина вызывает у вас какие-нибудь ассоциации?

Она покачала головой.

– Как сказал доктор Френч, он мог быть одним из двадцати или тридцати наших гостей. – Она невесело рассмеялась. – Или, например, Макс.

– А убить могла мужняя жена.

Хедда снова рассмеялась.

– Намекаете на меня?

– Разве не ясно, что Джейн передумала! – не выдержал Причард. – Разве не понятно, что она вернулась к своим жизненным принципам? Я благодарен, доктор Френч, за то, что вы с ней поговорили. Если не мой отъезд на побережье, она бы мне обо всем рассказала. А сейчас мы просто теряем время.

– Вы можете дать объяснение, почему напали на Лору? – спросил Питер.

– Может, застала в номере вора. Или, может…

– Или, может, ее ударил по голове убийца Джейн, – нетерпеливо перебил его Стайлс.

 

2

После этого все словно оказались в тупике. Питер позвонил человеку по имени Марио – метрдотелю клуба «Фэнтези» в Нью-Йорке. Тот ответил, что Джейн у них часто бывала, как многие другие сотрудники журнала, в котором она работала. Приходила обыкновенно с компанией, но он не помнит, чтобы регулярно появлялась с одним и тем же мужчиной, тем более старше себя. Но кое-что в его словах нас насторожило. У Марио сложилось впечатление, что за кем-то в их компании – не обязательно за Джейн – следили. Некий тип – опыт подсказывал Марио, что он наверняка частный сыщик – в последнее время несколько раз приходил тогда же, когда и Джейн с друзьями.

Следующий звонок был редактору журнала Фрэнку Девери. У того не было никаких новостей. Этим вопросом занимался один из лучших сотрудников его журнала. К тому же Девери, чтобы ускорить дела, нанял частного детектива. Пока ни один из них ничего не докладывал, но Девери обещал сразу сообщить, если что-нибудь узнает.

Гарделла выполнял свою нелегкую черную работу: искал, перепроверял, задавал вопросы. Он получил от хозяев приюта список сорокалетних женатых мужчин. Надежды, что один из них признается, что задумал интрижку с девушкой, почти не было, но порядок требовал опросить каждого. Это утомительное занятие казалось единственным, что еще можно предпринять.

Энергия Гарделлы была неистощимой. Зато Питер, поднявшийся на ноги в три утра, был почти таким же сонным, как я. Инспектор уговаривал нас подняться в номер пару часов поспать. Клялся, что сразу позвонит, если что-то возникнет. Питер согласился на час, чувствуя, что его силы на исходе. Он тревожился за Лору и не соглашался ни на что иное – только на постоянный полицейский пост у дверей ее комнаты.

В двести пятый номер мы поднялись около одиннадцати часов. Питеру не хотелось разговаривать. Да и обсуждать было особенно нечего. Разве что снова и снова перебирать факты, которые никуда не вели.

Мы оба легли, не раздеваясь. Свалились на кровати, накрывшись одеялами и пледами. Питер открыл окно, и минусовая температура на улице вскоре превратила нашу комнату в холодильник.

Я заснул, как только голова коснулась подушки. Обычно мне ничего не снится. Но на сей раз одолели жуткие кошмары. И в довершение ко всему я услышал визгливый, гогочущий смех, от которого моментально сел в кровати.

Только это был не сон.

Смех прозвучал снова. Я взглянул на Питера. Он, сбросив одеяла, уже вскочил с кровати и бесшумно спешил к окну. Я было бросился за ним – он, требуя тишины, приложил палец к губам.

Мы плечом к плечу стояли у окна и смотрели наружу. Заметили внизу двоих мужчин в куртках, поднятые капюшоны скрывали их лица. И пока мы наблюдали за ними, один рассмеялся – тем самым смехом Ричарда Уидмарка.

Питер кинулся к двери, по дороге схватив с кровати куртку. В коридоре он обернулся ко мне, его глаза сияли, как алмазы.

– Теперь он наш! – услышал я его слова.

Помню, по дороге, пока мы торопливо спускались по лестнице в вестибюль, я взглянул на часы. Был час ночи. Мы проспали почти два часа.

В вестибюле было пусто, но в баре я заметил людей. Я считал, что нам нужна помощь, и про себя выругался, не встретив ни одного полицейского. Гарделла, решил я, скорее всего, в кабинете Макса.

За конторкой никого не оказалось, у коммутатора тоже.

– Позову Гарделлу! – крикнул я Питеру.

– Нет времени! – бросил он в ответ, устремляясь к выходу. – Не прощу себе, если он снова от нас удерет.

Я в последний раз безнадежно огляделся и потрусил за ним в пронизывающую ветреную ночь.

Все произошло настолько быстро, что я не понял, откуда грозила опасность. Меня толкнули, я только успел увидеть, как Питер летит со ступеней головой вперед на обледенелую дорожку. И тут мне дали такое ускорение, что я взвился в воздух следом за ним. Крепко приземлившись на четвереньки, на минуту потерял ориентацию.

А затем услышал визгливый смех, за которым грянул целый хор восторженных писклявых смешков. Поднял голову и увидел троих мужчин на спине Питера. Попробовал закричать, но получил удар сапогом в скулу, грохнулся о землю и на мгновение потерял сознание.

Я был в отключке недолго – всего несколько секунд – и вскоре вырвался из черного дурмана. Потряс головой, чтобы прояснить зрение, и не поверил тому, что увидел. Один из тех, кто повалил Питера, стоял над ним в своей куртке, до упаду хохотал и размахивал над головой его протезом. Второй, не давая подняться, заставлял лежать, уткнувшись лицом в снег. Первый кинул протез третьему, и они, хохоча, стали бросать его друг другу. Я готов был поклясться, что слышал слева, сзади от меня, женский голос.

Во мне вспыхнула багровая ярость. Я попытался пошевелиться и почувствовал, что меня держат за обе руки. Двое мужчин гоготали мне в уши.

– Твоя очередь вторая, старичок.

Хотел освободиться, но получил по шее ребром ладони. Перед глазами все снова поплыло, ноги подкосились.

Когда туман немного рассеялся, я увидел, что Питер поднимается на колени и глядит на стоящего над ним человека.

– Мы так и решили, что смехом выманим тебя на улицу, папаша. – Это был Брейден.

Они перестали перебрасываться протезом, и один из них водрузил его на верхушку сугроба. Питер медленно огляделся, словно искал опору, которая помогла бы ему подняться. На секунду взгляд остановился на протезе, который торчал из снега в добрых пяти метрах от него.

– Я же тебя предупреждал, что в следующий раз будем играть по моим правилам, – хихикнул Брейден.

– Вам, подонки, – прошипел я державшим меня негодяям, не сомневаясь, что они из компании Брейдена, – советую сразу меня убить. Потому что, если вы этого не сделаете, убью вас я, как только представится возможность.

– Закрой рот! – Меня снова саданули ребром ладони по шее.

Мир опять померк, но я различил голос Брейдена:

– Как тебе ситуация, папаша?

Послышался глухой звук удара и крик Питера от боли или ярости. Это был первый звук, который он издал с начала драки. Зрение вернулось ко мне, и я увидел, что Брейден стоит над ним и методично то с правой, то с левой лупит по голове. Питер откинулся на снег, и в тусклом свете луны я увидел темные пятна – кровь!

– Вставай, герой, получи все сполна! – рявкнул Брейден.

Он схватил Питера за грудки куртки и вздернул вверх.

– Подопри-ка его, малыш.

Один из мужчин подошел ближе и поддержал стоявшего на одной ноге Питера.

– Негодяи! – закричал я.

– Притихни!

Мне съездили по скуле. Никогда в жизни я не испытывал подобной боли.

Брейден отошел от Питера, примерился и нанес в подбородок страшный удар справа. Державший Питера отскочил, и тот повалился на снег. Хоть бы потерял сознание и ничего не чувствовал, подумал я.

– Не такой уж он крутой, – заметил кто-то, и все загоготали. Посмотреть на расправу подошли две девчушки. Их глаза сияли от возбуждения. Они подхватили Стайлса, словно куль, и посадили, привалив к сугробу.

Брейден наклонился, набрал снегу и принялся скатывать в твердый ком.

– Твоя очередь, дорогуша. – Он протянул снежок жене.

Та от восторга взвыла. Прицелилась и угодила Питеру прямо в лоб. Стайлс, как мертвый, повалился на бок. Брейден как будто потерял интерес к происходящему.

– Я думал, он повыносливее. – Мерзавец повернулся ко мне: – Посмотрим, каков на пробу наш болтун.

Меня пихнули вперед, и я, повалившись лицом в снег, остался лежать, ясно представляя, что меня ждет: на потеху двум ржущим идиоткам забьют до потери сознания. Но в отличие от Питера, у которого всего одна нога, у меня их две. Надо попытаться ответить – двинуть ему лыжным ботинком между ног.

– Поднимите его! – приказал Брейден.

Меня схватили сзади и, не выпуская скрученных за спиной рук, поставили на ноги. Я думал только об одном – как бы его убить. Сейчас он нанесет удар, меня отпустят, и я повалюсь. Он встанет надо мной, и тут я его достану.

Брейден встал передо мной, и в его глазах сверкнуло злорадство. Садист – это слово было в самую точку.

– Скажешь Стайлсу, когда придет в себя… если придет, что я дал ему такой же шанс, как он мне, когда запустил мне в брюхо лимон.

– Хочешь сказать, когда он остановил твои издевательства над калекой со сломанной шеей? – Я говорил неразборчиво; губы распухли, затылок ломило.

– Хочу сказать: когда он полез не в свое дело, – огрызнулся Брейден. – Никто не смеет поставить меня на карачки и не поплатиться за это. Вот так-то, тявка. – Он потер костяшки пальцев затянутой в перчатку руки. И снова рассмеялся. – Думает, что всегда прав, этот твой папахен. Интересно, тявка, что он скажет жирняку? Мол, опять услышал смех и побежал сюда. Истинная правда – слышал. И прошлой ночью тоже. Мы спрятались в коттедже и смотрели, как он суетится и ловит убийцу. Это мы смеялись, тявка, и вчера и сегодня – очень уж хотелось поржать над твоим папахеном. И тот, кто смеялся над ним год назад, тоже, должно быть, здесь и очень потешается. А теперь займемся делом – обеспечим твоего дантиста работой на пару лет вперед.

Он отвел кулак назад, и я внутренне собрался, молясь: Боже, дай мне силы, как можно дольше оставаться в сознании.

Что-то взорвалось. Я решил, что от удара грохнуло у меня в голове. Помню, что, подогнув колени, прыгнул ногами в лыжных ботинках вперед и плашмя упал на спину.

Но Брейден не ударил меня. Я заметил на его лице испуг и понял, что звук донесся из-за спины. А затем увидел, как мимо него к Питеру пробежал Гарделла. Я с трудом поднялся на ноги. За мной оказались двое полицейских с пистолетами в руках. Это они стреляли поверх головы негодяя. Шесть его дружков, заметно позеленев, сгрудились и со страхом озирались.

Вот тогда, собрав последние силы, я бросился на обидчика.

– Стой! – заорал на меня инспектор. – Еще не время.

Передо мной возникла блеклая, порочная улыбка Брейдена.

– Ты слышал, что я сказал? – повторил Гарделла. – Еще не время.

Насилие повсюду вокруг. Эта болезнь пожирает мир, в котором мы живем. Мы читаем о жестокостях, видим картинки всяких ужасов, которые часто включены в то, что мы привыкли считать развлечением. Только ничего такого не происходит ни с нами, ни с нашими соседями. Разве что где-нибудь в городских трущобах или в игорных домах в Неваде, в каком-нибудь храме в Бирмингеме или на широкой улице жаркого техасского городка, но не у нас.

Если что-то случается с нами, это кажется невероятным, бессмысленным, чудовищно неожиданным, к чему мы абсолютно не готовы.

Еще несколько часов назад Брейден не замечал ни Питера, ни меня, ни несчастного Джека Кили. Но поступил с нами так, что шрамы его обид останутся навсегда. Просто ради развлечения. И чтобы сквитаться за то, что ему ответили его же монетой.

Я много об этом думал с той ночи. Что должно произойти с людьми, до потери ими человеческого облика? Наверное, в них что-то заложено с детства. И если бросить взгляд в прошлое, можно заметить тянущийся за ними шлейф насилия. Но кто этим станет заниматься? Кому это нужно? Неужели Гарделла прав в том, что сказал в своей речи о «Дне независимости»? Никому ни до чего нет дела, пока не возбраняется выпить – или еще что-либо столь же значимое. Пока запрет не коснется нас.

Я сказал, что много об этом думал, но не тогда и не там. Гарделла не позволил мне расправиться с Брейденом, и тот в лунном свете отошел от меня неверной походкой. Я сел на снег и заревел, как ребенок. Все тело болело, но я плакал не из-за этого. Меня жег изнутри гнев, какого я никогда не испытывал. И жалость к Питеру. Какая изощренная жестокость – сорвать с него протез и оставить беспомощным. Я представлял, какое он испытывал чувство, корчась перед обидчиками на снегу.

Дальнейшее я помню плохо. Мне кто-то помог подняться. Оказалось, что это был Макс, белый как смерть при свете луны. Гарделла и еще один полицейский возились с Питером.

– Не забудьте его ногу, – пробормотал я и показал Максу на сугроб.

– Боже! – ужаснулся тот и пошел подбирать протез.

Гарделла и полицейский сцепили руки, чтобы получилось сиденье, Питер обхватил их за плечи и повис на них. На его лице темнели пятна крови. Помню, мы шли сквозь коридор напряженных, встревоженных лиц. В кабинете Макса я упал в кресло и снова судорожно разрыдался.

Затем там появились люди – принесли Питера. Я услышал, как он сказал: «Сам справлюсь» – и стал пристегивать протез. Доктор Френч стоял подле него на коленях и обрабатывал порезы и синяки. Его жена Кони подошла осмотреть меня.

– Пора бы повзрослеть, – холодно сказала она и протянула полный виски картонный стаканчик. – Где болит?

– Везде, – ответил я. – Но я плачу не от боли, а от того, что чертовски зол.

Кони подошла к столу и взяла что-то из саквояжа врача. Оказалось, что это пластмассовый пульверизатор. Закрыв марлей глаза, она распылила мне на щеку жидкость, и боль стала утихать.

– Пейте.

Я проглотил виски. Напиток обжег все внутри, но помог справиться с детским рыданием. Я осмотрелся. Брейдена с компанией в кабинете не было. Гарделла стоял рядом с Питером и следил за работой врача. Его пухлое лицо посуровело, зубы сжимали вечную сигару. Макс и Хедда держались рядом по другую сторону стола, прижимаясь друг к другу, словно напуганные подростки. Компанией Брейдена, видимо, занялись полицейские.

Питер закрыл глаза и, откинувшись на спинку кресла, отдался заботливым рукам доктора Френча.

– Повезло, челюсть не сломана, – услышал я слова врача.

Веки Питера дрогнули.

– Прикрывался, как мог. Драться стоя возможности не было, поэтому притворился, будто потерял сознание.

– Вы на самом деле потеряли сознание.

– Только когда они взялись за Джима. Как он?

Я торопливо подошел к нему.

– В порядке. Не мог вам помочь, Питер. Все произошло так неожиданно. На меня напали сзади.

– Знаю. И очень сожалею, что втянул вас в это дело. Непростительно с моей стороны. Я же слышал, что он вам сказал. – Питер повернулся и посмотрел на Гарделлу. – Вы с вашим приятелем Льюисом были с самого начала правы.

– Приятно слышать, что в чем-то прав, – ответил инспектор. – Только в чем?

– Смех! Фальшивка от начала до конца. Вы не верили, что я способен его узнать. Я клялся, что могу. Доказывал, что узнал.

– А смех не тот?

– Нет. Если только один из компании Брейдена не мой прошлогодний знакомый. Это мне надо выяснить у Брейдена.

– Это нам надо выяснить, – поправил его инспектор. – В силах этим заняться прямо сейчас?

– Не могу ждать. Скажите, как вы оказались на месте драки?

– Благодаря миссис Ландберг, – объяснил полицейский.

Мы посмотрели на цепляющуюся за руку Макса Хедду.

– Я услышала смех из гостиной, – сказала та. – Полицейский, которого вы оставили сторожить Лору, варил в кухне кофе. Окна кухни выходят на другую сторону, поэтому он ничего не слышал. Я позвала его, и мы увидели из окна, что происходило.

– Как дела, док? – спросил Гарделла. – Эти два парня в порядке – способны выдержать небольшое чаепитие?

– В таком же порядке будут еще пару дней.

– Тогда все на выход, кроме Стайлса и Трэнтера. У нас будет частная вечеринка. Макс, скажите Гоуэну, чтобы привел сюда Брейдена.

Пока все выходили из кабинета, Питер медленно прошелся, разминая, как я знал по собственным ощущениям, жутко ноющие мышцы. И вдруг повернулся к Гарделле:

– Отдайте мне его!

Инспектор порылся в столе, оказывается, он успел где-то раздобыть новую бутылку виски. Покрасневшие глаза превратились в опухшие щелочки. Гарделла тоже много часов не спал.

– Посмотрим. – Он щедро отхлебнул из бутылки.

– Только представьте, что мне досталось: протез закинули в сугроб, я беспомощный и ничего не могу поделать, только скрючиться и лежать. Отдайте его мне.

– Мне надо сделать свою работу. И очень быстро, – ответил полицейский. – Псих, которого мы ищем, может снова напасть. А мы понятия не имеем, как к нему подобраться. Думаете, он замешан?

– Мне плевать, замешан он или нет. Я хочу его со всеми потрохами.

Гарделла улыбнулся:

– Я предложу ему выбор.

Я не успел догадаться, что это за выбор. В дверях появился Брейден. За ним шествовал Гоуэн, держа правую руку на рукоятке пистолета.

В светлом кабинете я с интересом посмотрел на своего врага. Откуда он такой взялся? И что за люди в его развеселой компании? Казалось, он прекрасно собой владел и даже нисколько не нервничал.

– Четверо на одного? – спросил он с надменной улыбкой.

– Соотношение в твоем духе, – бросил Гарделла и повернулся к Гоуэну: – Заговорили?

– Для них это что-то вроде потехи, – ответил сержант.

– Если не удастся отправить на машине, вызову на рассвете вертолет и закроем в окружную тюрьму. Всех, кроме одного. – Гарделла улыбнулся Брейдену. – А этому любителю игр дадим еще немного поиграть.

– Только троньте, копы, потом не расхлебаетесь. – Брейден нисколько не казался напуганным.

– Ну, до смерти напугал, – буркнул полицейский. – Гоуэн, занимайся остальными. Постарайся им внушить, что они не смешно шутят.

Гоуэн кивнул и ушел. Гарделла откинулся на спинку вращающегося со скрипом стула.

– Я разъясню тебе ситуацию, Брейден. Ты вроде как юрист и должен знать, что мы не имеем права жестоко обращаться с задержанными. Но нет такого закона, который запрещал бы мне выйти попить водички.

Брейден удивленно на него посмотрел.

– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, – продолжал инспектор. Его голос звучал почти весело. – Как юрист, ты понимаешь, что не обязан отвечать. Но всякий раз, когда будешь молчать или пожелаешь воспользоваться пятой поправкой, я буду выходить попить воды. Ты же останешься здесь с мистером Стайлсом и мистером Трэнтером. Мистер Стайлс хотел пообщаться с тобой один на один. Но я решил, что вправе поступить по-твоему, и оставляю обоих. Хочу добавить: чтобы напиться воды, требуется чертовски много времени.

Брейден посмотрел на Питера, и я заметил, что он несколько спал с лица.

– Если ты так поступишь, тебя обвинят в соучастии в избиении, – сказал он, облизнув губы.

– Пожалуй, рискну. После того что недавно случилось, очень трудно будет предъявить Стайлсу обвинение в нападении. Итак, перейдем к вопросу номер один. Ты заявил на улице – и это слышали оба, и Стайлс и Трэнтер, – что вчера ночью смеялся под их окном именно ты.

– Ничего подобного я не говорил, – резко ответил Брейден.

– Ты сказал, что спрятался в одном из коттеджей и умирал со смеху, наблюдая, как Стайлс ищет хохочущего маньяка.

Брейден, молча, поджал губы.

– Это ты смеялся?

– Нет!

– Знаешь, кто смеялся?

Брейден посмотрел на Питера. У того было такое выражение лица, что шутнику стало не по себе.

– Прошу тебя, пожалуйста, не отвечай, – вкрадчиво попросил Стайлс.

Гарделла сонно улыбнулся.

– Меня постоянно мучает жажда. – Он оперся о ручки вращающегося кресла и начал подниматься.

– Постой! – В голосе Брейдена зазвучали истеричные нотки. – Мы не совершили никакого преступления. Нет смысла принимать побои в знак протеста против твоих противоправных действий, Гарделла.

– Говори. – Можно было подумать, что инспектор делает Брейдену вежливое предложение. Тот тяжело вздохнул.

– Не люблю жлобов. А Стайлс – самый настоящий гонящий туфту жлоб из интеллектуальных либералов. Ты этого не понимаешь, жирняк, потому что наверняка не читаешь ничего, кроме простых односложных слов.

– Неуместные оскорбления только усиливают мою жажду, – снова сладко улыбнулся инспектор.

– Таких, как Стайлс, хоть пруд пруди, – продолжал Брейден. – Почитай его статьи. Там полно разглагольствований о простом человеке, о равных правах для представителей всех рас независимо от цвета кожи, вероисповеданий и умственных способностей, много всякой чуши о демократии и обществе, где главенствует закон. Высокопарной ерунды об общественной морали. У тех, кто так говорит, обычно денег навалом и никаких проблем в жизни. Кому нужен их треп, если завтра кто-нибудь может нажать на кнопку, и мы все окажемся на том свете? Вокруг нет ни света, ни доброты. Только лживые разговоры о них. Никто ничего подобного не чувствует. Но некоторые находят в себе силы пробивать себе дорогу в жизни без пустопорожней туфты. На земле волчьи законы – к черту сладенькие слова.

– От трепачей мне хочется пить всего сильнее, – заметил Гарделла. – Я задал тебе простой вопрос: ты знаешь, кто вчера ночью смеялся? Давай обходиться без речей, как на Юнион-сквер.

Брейден покачал головой, словно взрослый, у которого никак не получается что-то объяснить малышу.

– Знаю. Но я пытался объяснить тебе причину того, что случилось.

– Прежде имя, – отрезал инспектор.

– Мой друг Дэн Митчел. – Насколько я помнил, Митчел был в их компании вторым женатым мужчиной. – Когда-то он работал актером на радио. Умеет подражать голосам других людей. Совпадение, что он оказался здесь именно в то время, когда приехал Стайлс. Мы были в баре и видели, как Стайлс остановился у конторки. Его история всем известна. Целый год ее трепали в газетах – как его спихнули с дороги и как кто-то смеялся наподобие Ричарда Уидмарка. Никто из нас не любит ни Стайлса, ни того, что он отстаивает. Сентиментальная белиберда. Нам стало интересно, как он себя поведет, если услышит смех Уидмарка. Но мысль о розыгрыше пришла не сразу. Когда бар закрылся, мы пошли в коттедж Митчелов продолжать вечер. Еще поговорили о таких, как этот Стайлс. И тут Митч предложил сыграть с ним шутку. Вышел, встал у него под окнами и изобразил Уидмарка. Не прошло и пяти минут, как из дома выскочили Стайлс, Трэнтер и ночной сторож. Понимаете, как это было смешно? Стайлс трепал на всех углах, что узнает этот смех, если опять услышит его. И не узнал. Обмануть его оказалось так просто, что стало даже обидно. И на следующую ночь он тоже клюнул, когда у нас появилась другая причина выманить его из здания. А теперь, Гарделла, прежде чем продолжать, наведи справки. Год назад, когда у Стайлса случилась авария, никого из нас близко здесь не было. Вчера мы с ним пошутили, потому что тот слишком самоуверен. Сегодня решили со Стайлсом разобраться, потому что он на людях выставил меня дураком, и я решил ему отомстить.

Я посмотрел на Питера. Он выглядел так, словно был высечен из камня. Питер, как и я, нисколько не сомневался, что Брейден про смех не солгал. Его разыграли, над ним зло подшутили, и Питер клюнул на розыгрыш. Поверил, что слышал тот самый смех, что год назад, и убедил всех, кроме бедняги Мортона Льюиса, что хохочущий приколист и есть убийца. Легковерным его сделала приобретенная уязвимость – увечье.

Гарделла не выдал ни удивления, ни других чувств.

– Значит, вы скоротали ночь, подшучивая над людьми? – спросил он. – Я не умираю от смеха только потому, что у меня слишком примитивное чувство юмора. Могу дойти до того, что дам волю мистеру Стайлсу. Какой же ты отменный подонок, приятель. – Гарделла чему-то рассмеялся. – А теперь к серьезным делам. Двух девушек до смерти закололи ножом не дальше двадцати ярдов от коттеджа Митчела, пока вы всемером до упада потешались над одноногим калекой. Сна ни в одном глазу, все в полном сознании. Согласись: кто-то сильно рисковал.

– Не соглашусь, жирняк. – Брейден сделал шаг к столу. – От закрытия бара до того момента, как Стайлс выскочил ловить своего весельчака, мы держались вместе. И каждый готов подтвердить алиби всех остальных на время убийства.

– Будет разумным, если ты больше не станешь называть меня «жирняком», – заметил Гарделла. – Лезть с комментариями по поводу моей талии я разрешаю только друзьям. И не поверю ни слову твоим семи головорезам даже под присягой. Думаю, что присяжные тоже. Но вопрос все-таки задам. Видели ли вы после закрытия бара, чтобы кто-нибудь входил в коттедж номер шесть?

– Нет.

– Но нам известно, что туда входили. Марта Тауэрс и двое мужчин, которые ее провожали.

– Мы не видели их и не слышали, – отрезал Брейден.

– И никого позднее?

– И никого позднее.

– Не слышали криков о помощи? Спрашиваю, хотя уверен, ты не побежал бы спасать даже собственную бабушку, если бы она тонула.

– Мы ничего не видели и ничего не слышали. Так уж не повезло.

– Не повезло, потому что лишились удовольствия полюбоваться, как кромсают ножом двух девушек? – Голос инспектора внезапно посуровел. Он встал из-за стола. – На этом все.

– Вы ему верите? – спросил я.

– До поры до времени. Будьте добры, позовите Гоуэна.

Мне следовало бы промолчать, но злость не позволила удержать язык за зубами:

– Вы его не спросили про Льюиса и про нападение на Лору.

– Потому что раскусил нашего приятеля, – ответил детектив. – Чтобы избежать побоев, он будет нам плести, какой он весь из себя ушлый молодчик. Но другие вопросы, если ответ на них «да», замотает. Мы еще к нему вернемся и посмотрим, что ему есть сказать. Так позовите Гоуэна.

Брейдена увели, и мы остались в кабинете втроем. Гарделла что-то записывал в блокнот. Питер подошел к окну и, повернувшись к нам спиной, смотрел в ночь.

– Не убивайтесь, дружище, – сказал ему, не отрывая взгляда от стола, инспектор. – Трудно отличить одно подражание смеху Уидмарка в «Поцелуе смерти» от другого. Тем более что своего шутника вы слышали год назад. Тут легко ошибиться. Послужит вам уроком, насколько можно вообще доверять свидетельским показаниям. Мне приходилось наблюдать, как абсолютно искренний свидетель указывал при опознании на ни в чем не повинного копа. Двое, видевшие одно и то же, описывают события по-разному. Слышат иные звуки на месте преступления. Таково уж бремя полицейского. – Гарделла поднял голову и повернулся ко мне. – А про Льюиса и Лору Причард я не спросил, потому что мне и так все известно. Помните, их семерка пыталась прорваться через полицейский кордон? Когда их задержали, Льюис разговаривал со мной. С тех пор мы за ними присматривали. Когда прокурора убивали, компания Брейдена находилась в баре. Может быть, я пытаюсь облегчить себе труд, но надеюсь, что нам следует искать одного убийцу, а не трех разных типов.

На столе зазвонил телефон. Гарделла рявкнул в трубку:

– У телефона! Питер, вас. Междугородний.

– Привет, Фрэнк, – поздоровался Стайлс. Он слушал, казалось, бесконечно долго, и морщинки у его губ обозначались все резче. Наконец он хрипло поблагодарил собеседника и, повесив трубку, остался стоять, опершись ладонями о стол. – Фрэнк Девери – мой босс. Частный детектив, которого он пустил по следу Джейн Причард, кое-что раскопал. В последние три месяца она часто встречалась с женатым мужчиной среднего возраста. Он опознан.

– Секунду, – произнес Гарделла. – Попробую догадаться. – Он откинулся на спинку вращающегося кресла и прикрыл глаза. – Макс Ландберг.

Питер ответил ему взглядом и медленно кивнул.

 

3

– В нашем деле приходится учиться распознавать фальшь, – заметил инспектор. – Так дирижер оркестра подмечает, что халтурит его третья скрипка. С чем-то таким я столкнулся сегодня вечером, но не было времени задуматься.

Я понятия не имел, куда он клонит, но Питер кивнул.

– Это когда я спросил Хедду, не вызывают ли у нее ассоциаций слова о сорокалетнем мужчине.

– Она ответила, что им мог быть один из двадцати или тридцати их гостей. – Гарделла потянулся за новой сигарой. – Вот тут-то и промелькнула фальшь. Она рассмеялась и сказала: им мог быть даже Макс. Хедда, наверное, хотела проверить, не работает ли наша мысль в этом направлении, а также прощупать еще одну тему. На ваши слова, что убийцей могла быть жена сорокалетнего мужчины, она, посмеиваясь, спросила: «Намекаете на меня?» Меня тогда кольнула ее неестественность, но я медленно соображал. – Инспектор снял телефонную трубку: – Попросите сюда Макса и Хедду.

Питер закурил, и я заметил, что его руки подрагивают.

– Вы были чертовски правы по поводу меня, Гарделла, – признался он. – Лучше бы я резался в карты, а расследование полностью предоставил вам. Позволил обвести себя вокруг пальца с этим смехом. Не подумал о Максе, потому что он мой друг. И даже не воспользовался для дела тем, что знал о Джейн Причард.

– Что вы знали? – спросил я.

– Девушка берегла себя для своего избранника. И для нее стало большим ударом узнать, что тот, кого она полюбила, женат. Она могла смириться и с этим, если он наплел ей о своей несчастной семейной жизни. Но приехать туда, где он был со своей женой, совершенно не в ее характере. Джейн потеряла над собой контроль, сказал я себе. Но если единственным местом, где она могла встретиться и поговорить со своим возлюбленным в эти выходные и в ближайшее время, где находилась его жена, оказался «Дарлбрук»? И все потому, что ее избранник не мог отлучиться отсюда? Тогда таким мужчиной мог быть только один человек. Это Макс. Элементарно, но только не для меня. Потому что Макс – мой друг. Я не позволял себе даже мысли о нем.

– Он мне не друг, но я только-только начал коситься в его сторону, – успокоил Стайлса Гарделла и снова вызвал по телефону Гоуэна и владеющего стенографией полицейского.

Когда Макс и Хедда, взявшись за руки, вошли, я пожалел, что нахожусь в кабинете. Эти люди были и моими друзьями. Я привязался к ним за те несколько недель, что здесь работал.

– С тобой все в порядке, Питер? – спросил Макс. – Что-нибудь выведали у Брейдена?

– Я не в порядке, – ответил Стайлс тусклым голосом. – Совсем не в порядке.

Макс покосился на меня и повернулся к Гарделле. Он весь день выглядел каким-то побитым, но это, учитывая его проблемы, казалось не удивительным. От его обычно здорового вида ничего не осталось – он сразу обрюзг, кожа посерела.

– Откуда вы узнали? – спросил он. – Брейден был в курсе?

– Мы разыскали частного детектива, который следил за Джейн в Нью-Йорке, – объяснил Питер. – Он тебя видел, – и, взглянув на бледную, гордо держащуюся Хедду, извинился: – Прости.

Явились Гоуэн с полицейским.

– Расскажете сами или придется задавать вопросы? – спросил инспектор и дал знак полицейскому сесть подле себя за столом.

Макс беспомощно посмотрел на жену.

– Рассказывать особенно нечего.

– Трое убитых и раненая девушка взывают к большему, – не согласился Гарделла.

– Я не имею к убийству никакого отношения! – воскликнул хозяин приюта.

На мгновение в кабинете повисла тишина. Никто не спускал с Макса глаз. Замер даже полицейский, придвигающийся к Гарделле вместе со стулом.

– Договоримся с самого начала: я не убивал! – В голосе Макса звенело отчаяние. – Это не моих рук дело.

– У нас был очень долгий день, – буркнул инспектор. – Расскажите по-своему, только начинайте. – Впервые за все время его усталость прорвалась наружу, и он хотел поскорее кончить допрос.

– Думаю, что каждый мужчина хоть раз в жизни выставляет себя дураком, – заговорил Макс.

– Хорошо, если раз, – заметил Питер.

– Ты прав, – кивнул хозяин приюта. – Но на этот раз меня сильно зацепило. – Я пытался объяснить все Хедде. Однако когда хотел облечь свои чувства в слова, сам понимал, что в них нет никакого смысла.

– Попытайтесь объяснить нам. – Гарделла что-то машинально черкал в блокноте.

– Я познакомился с ней месяца четыре назад. – Макс говорил без всякого выражения. – Ездил по делам в Нью-Йорк и заглянул в бар. По чистой случайности там оказалась наша давнишняя клиентка Марта Тауэрс. Она пришла с компанией, в которой была и Джейн. Пригласила меня присоединиться к ним, и я, конечно, согласился. Наши стулья оказались рядом. – Макс вздохнул. – Я мог бы много говорить, оправдываться, но не вижу в этом смысла. В этой девушке… было нечто особенное. Живая, энергичная, жизнерадостная. Не представляю, благодаря какой химии люди тянутся друг к другу. Тем вечером между нами что-то произошло. Я пригласил ее поужинать, и она согласилась. Рассказывала о себе, о своей семье, о своих планах на жизнь. У меня не было в голове ничего, кроме желания находиться рядом с молодой, исключительно привлекательной девушкой. Любой мужчина ощутил бы то же самое. Вчера вечером, Питер, и ты, наверное, почувствовал нечто подобное. – Он посмотрел на Стайлса, ища поддержки, но тот стоял к нему спиной и молчал.

– Вы должны кое-что понять. – Макс словно умолял нас. – Привлекательные женщины – неотъемлемая часть нашей профессии. Чтобы с такими общаться, я выработал собственные приемы легкого флирта. Хедда меня понимает. И клянусь, с тех пор как мы поженились, никогда дальше этого не заходил. И в тот вечер, когда познакомился с Джейн, тоже не собирался. После ужина мы зашли в какое-то ночное заведение. Домой я ее проводил часа в два ночи. Джейн меня позвала на яичницу с кофе. Надо было пожелать спокойной ночи и не подниматься.

Макс покачал головой.

– Но я поднялся. И сразу понял – я тот, кто ей нужен. Это льстило и щекотало нервы. Стал говорить комплименты. Вы не поверите, если скажу, что посчитал это обычной вежливостью. И тут она мне призналась, что всю жизнь себя берегла для единственного момента и единственного мужчины. Ее не интересовала связь на одну ночь. Но поскольку сама связь все-таки манила, я, почувствовав, что передо мной закрывается дверь, вдруг тоже заинтересовался этой связью. Джейн согласилась поужинать со мной следующим вечером.

– Вы признались ей, что женаты? – спросил Гарделла.

– Не в тот раз. Но впервые с тех пор, как женился на Хедде, захотел другую женщину. Если бы Джейн ответила «нет», я бы ушел и обо всем забыл. Но она проявила ко мне интерес. Следующим вечером я рассказал ей о «Дарлбруке» и о жене. Не всю правду. Насочинял, как несчастен в браке. Это было частью игры. Я завлекал девушку, не мог удержаться.

Во второй вечер я тоже ничего не добился, однако почувствовал, что она тоже воспылала страстью ко мне. В ее глазах я превратился в непризнанного по достоинству героя.

На следующий день мне нужно было возвращаться в «Дарлбрук», но я назначил с ней свидание через неделю. Так продолжалось около полутора месяцев. Великий момент, казалось, приближался. Заветной цели можно было добиться только в том случае, если Джейн поверит, что я останусь с ней навсегда. Я без стеснения лгал. Затем начался лыжный сезон, а я так ничего и не добился. В Нью-Йорк я больше не ездил, но пользовался любым случаем, чтобы позвонить ей по телефону. Умолял приехать в «Дарлбрук» на выходные. Рассчитывал, что как-нибудь сумею с ней уединиться. Наконец она согласилась приехать.

Но когда она появилась здесь с Мартой, я почувствовал: что-то не так. Марта была явно в курсе наших отношений и дала мне это ясно понять. Я солгал и ей: сказал, что готов расстаться с Хеддой. Мог сочинить что угодно, только бы добиться своего. Затем пару раз перемолвился с Джейн и был разочарован. Она сказала, что любит меня и готова сделать то, что я прошу, но только не здесь, не при Хедде. Это ее окончательное решение. Убеждать Джейн было бессмысленно, но я по-прежнему надеялся на успех до конца выходных. – Макс тяжело вздохнул. – Как вы знаете, шанса мне не представилось.

– Простите, не знаю, – перебил его Гарделла. – Откуда мне знать, что после того, как ваша жена легла в постель, вы не отправились к Джейн в коттедж?

– Не отправился.

– Когда вы признались миссис Ландберг, что флиртуете с Джейн? Судя по всему, сейчас ваши слова для нее не новость.

– Я ей все рассказал вчера утром – после того как девушек нашли мертвыми.

– И вы, миссис Ландберг, ни о чем не догадывались, пока муж не открылся вам вчера утром? – спросил инспектор.

– Думаете, женщина может не почувствовать, если у ее мужа на уме другая?

– Следовательно, вы обо всем знали до того, как он с вами поделился?

– Не знала ни кто она, ни где и когда они встречаются. Только поняла, что у Макса появилась женщина.

– Когда поняли?

– От шести до восьми недель назад, – ответила Хедда.

– Вы задавали мужу вопросы?

– Нет.

– Почему?

– Разные люди по-разному ведут себя в браке. Мы с Максом всегда были откровенны друг с другом. Это первый раз, когда между нами случился разлад. Я ждала, что он сам со мной заговорит.

– А сами не пытались выяснить, кто эта женщина?

Хедда невесело рассмеялась:

– Как ястреб вглядывалась в каждую, которая здесь появлялась. Следила за ним. У меня не было сомнений, что она сюда не приезжала.

– Почему вы так уверены?

– Потому что сразу поняла, когда она здесь объявилась. После обеда в пятницу. Мне все стало ясно, как только Джейн Причард подошла к конторке.

– Как вы поступили?

– Никак.

– Ты же ушла спать, потому что тебя мучила мигрень, – напомнил Питер.

– Я так сказала Максу.

– А истинная причина? – поинтересовался инспектор.

– Я твердо знала: что бы ни случилось со мной и с моим браком, все произойдет в эти выходные, но не хотела ничего видеть.

Гарделла мгновение любовался своими каракулями в блокноте.

– Вы с вашим мужем, миссис Ландберг, живете в квартире, расположенной в ведущем из вестибюля коридоре. Я видел только гостиную и комнату вашего сына, в которой сейчас находится Лора. У вас есть общая с мужем спальня?

Щеки Хедды покрылись румянцем.

– Я не собираюсь вторгаться в вашу личную жизнь, миссис Ландберг, – поспешно добавил инспектор. – Моя работа в основном состоит из выяснения, есть ли у человека алиби. Макс заявил, что он не имеет отношения к тому, что приключилось с девушками. По нашему мнению, убийство произошло между половиной третьего и четырьмя часами утра. Вы вместе были в это время в комнате?

– Как правило, мы спим в двуспальной кровати, – сказал Макс. – К нашей комнате примыкает гардеробная, где стоит узкая кровать. В ночи на субботу и воскресенье я чаще всего сплю там. В пятницу и субботу приходится допоздна вращаться среди гостей. Это часть нашей работы. Хедда обычно укладывается рано, потому что на ней хозяйство: завтрак, уборка комнат. Ночью на выходные я стараюсь прийти тихонько, чтобы не разбудить ее.

– В прошлую пятницу было то же самое? Чтобы не будить жену, вы легли в гардеробной?

– Да.

– Вы слышали, как он ложился, миссис Ландберг?

Прежде чем ответить, Хедда тяжело вздохнула:

– Нет. Около полуночи я приняла снотворное, потому что, против обыкновения, не могла заснуть. – Ее голос приобрел силу. – Мне ничего не стоило сказать, что я слышала, как пришел Макс, потому что не сомневаюсь: муж неповинен в том, что случилось с девушками. Но я уверена, что сейчас для нас самое лучшее – говорить правду.

– Вы его настолько хорошо знаете, что вас не удивляет, что у него интрижка – или он затевает интрижку – с другой женщиной? – спросил Гарделла.

– Все состоящие в браке должны быть готовы к тому, что их партнер может изменить, – ответила Хедда. – Если ваш брак чего-нибудь стоит, вы постараетесь простить. Только если брак превратился в привычку, дальнейшая совместная жизнь становится невозможной. Макс сорвался в первый раз.

Гарделла поднял глаза на хозяина приюта.

– Вернувшись в пятницу вечером, вы убедились, что ваша жена спит?

– Нет. – Макс покачал головой. – Но у нее не горел свет. Если бы она не спала, то что-нибудь мне сказала бы. У нас было так заведено: если она еще не спит, то любит немного поболтать. Вот я и решил, раз Хедда молчит, значит, спит. И стараясь не шуметь, улегся в гардеробной. Так получилось, что мы увиделись только в четыре утра.

– В четыре? – поднял голову Гарделла.

– Когда в мою комнату позвонил Питер и сообщил о хохочущем маньяке. Телефон разбудил нас обоих. Я перемолвился с Хеддой, а потом мы еще поговорили, когда я пришел после того, как Питер возвратился в свой номер.

Гарделла переместил сигару в другой угол рта.

– Приходим к такому выводу: ни один из вас не подтверждает алиби другого в критическое время.

Макс недоуменно уставился на инспектора:

– Вам требуется алиби для Хедды?

– Разумеется, – спокойно ответил Гарделла. – У кого может быть более весомый мотив, как не у жены, которая узнала, что ее муж готов изменить у нее под носом?

– Это безумие!

– Я могла ее убить, если была бы вообще способна на убийство, – спокойно заметила Хедда. – Я ее, конечно, ненавидела.

– Ваша жена, Макс, – реалист, – кивнул Гарделла. – Давайте-ка снимем с вас показания, хотя бы для протокола. – Он сделал знак полицейскому-стенографисту. – Вы, миссис Ландберг, отправились в постель пораньше. В полночь приняли снотворное. Вы не слышали, как пришел и лег спать ваш муж. В четыре утра вас разбудил телефон. Стайлс звонил вашему мужу насчет смеха за окном. Я правильно излагаю?

Хедда кивнула.

– А как у вас, Макс, складывалось время с двенадцати часов?

Хозяин приюта потер глаза.

– Это было, кажется, так давно. В основном находился в баре. Разговаривал с людьми. Пару раз по каким-то поводам вызывали к конторке. Не уходил до тех пор, пока в два часа бар не закрылся и люди за столиками не кончили пить и отправились на покой. Одной из последних уходила компания Марты Тауэрс – двое парней вызвались проводить ее до коттеджа. Я забрал у бармена ключи и ленту кассового аппарата и вышел к конторке. Джек Кили ждал, чтобы принять смену. Я несколько минут поболтал с ним о разных пустяках, о предстоящих соревнованиях, ни о чем серьезном. Затем пошел спать. Думаю, времени было без четверти три. Вернулись два парня, провожавшие Марту, и я видел, как Кили запер переднюю дверь. Вот и все.

– У вас с миссис Ландберг есть ключи от всех замков, – продолжал инспектор. – Мог ли один из вас выйти из боковой двери так, чтобы его не заметил ночной сторож? Сходить в какой-нибудь коттедж и так же незамеченным вернуться.

– Могли. Но этого не делали, – ответил Макс.

– Говорите за себя, – попросил инспектор. – Вы даже не знаете, была ли ваша жена в постели, когда вы вернулись. А она, если не лжет, не слышала, как пришли вы, потому что приняла снотворное. Один из вас может быть виновен, а другой не знать, говорит ли супруг или супруга правду. – Гарделла повернулся к Гоуэну: – Приведи Джека Кили. Проверим хотя бы часть версии Макса.

Пока сержант ходил за ночным сторожем, мы тревожно ждали. Не представляю, что чувствовали другие, но у меня было ощущение, что Хедда говорит правду. По поводу Макса уверенности не было. С другой стороны, я не видел, чтобы он имел реальный мотив убивать девушек. Наоборот, Макс страстно желал овладеть Джейн если не в эту ночь, то когда-нибудь в будущем. Мотив Хедды казался намного сильнее. Гарделле будет нетрудно выдвинуть против кого-нибудь из них обвинение. Связать с пропавшим ножом, найти в их квартире одежду с пятнами крови, обнаружить свидетеля, видевшего одного из них в ночь на субботу, или на следующую ночь вблизи парковки, или на втором этаже в то время, когда Лора звонила в Нью-Йорк. И все – игра окончена.

Гоуэн вернулся из вестибюля с Джеком Кили.

Фонарь под глазом ночного сторожа побагровел, от чего его лицо приобрело какое-то сардоническое выражение. Он взглянул на Макса и Хедду, словно ждал, что они объяснят ему, что происходит.

– Мистеру и миссис Ландберг нужно, чтобы вы им немного помогли, – начал инспектор.

– Всем, чем смогу, – кивнул Кили.

– Ночью в пятницу или, скорее, утром в субботу бар закрылся в два часа и к половине третьего посетители разошлись по номерам в главном здании и в коттеджах. Вы заступили на дежурство примерно в это время?

– Ровно в два. Моя смена с двух до семи утра.

– В ночь на субботу, после того как закрылся бар, вы видели Макса?

– Конечно. Это происходит каждый раз, когда я принимаю дежурство. Он приносит ключи от шкафов со спиртным и ленту кассового аппарата, а я прячу все в сейф. Обычная процедура.

– В ночь на субботу все так и было?

– Да.

– Все гости ушли спать?

– Они ушли из бара и вестибюля. Два парня решили проводить Марту до ее коттеджа. Она покидала здание последней. Ребята сказали, что тут же вернутся, и я до их возвращения не запирал дверь на замок.

– Макс к тому времени ушел спать?

– Нет. Мы постояли, поболтали, пока не вернулись те два парня. Пожелали им спокойной ночи, и, когда они поднялись наверх, Макс, попрощавшись со мной, отправился спать.

– Откуда вам это известно?

– Видел, как он уходил.

– И как ложится в кровать?

– Вы поняли, что имелось в виду: я видел, как он пошел к себе.

– Не видели, чтобы он снова выходил?

– Нет, – натянуто ответил ночной сторож.

– Не видели также, чтобы выходила миссис Ландберг?

– Объясните, что происходит? – потребовал Кили.

– Происходит, дружище, то, что называется полицейским расследованием. Вам, вероятно, известно, что разыскивается мужчина, назначивший здесь свидание Джейн Причард.

– Известно, – кивнул Кили.

– Так вот, мы его нашли.

– Он хочет сказать, что это я, Джек, – объяснил Макс.

Чтобы посмотреть на Хедду, Кили в его шейном корсете пришлось повернуться всем телом.

– Я надеялся, что вы не узнаете.

– Тебе было известно? – спросила Хедда.

– Да, – ответил ночной сторож и, тяжело вздохнув, добавил: – Поэтому я их убил.

 

4

Ощущение было таким, словно из комнаты внезапно выпустили весь воздух. Лишь Питер сохранил способность двигаться – он повернулся от окна, его глаза сверкали.

– Вы убили девушек? – спокойно спросил Гарделла.

Кили кивнул.

– О нет, Джек! – воскликнула Хедда.

– А Мортона Льюиса?

– Тоже.

– И напали на Лору Причард в двести десятом номере?

Кили захлопал глазами:

– Вроде бы да.

– Что значит вроде бы?

– Напал.

Гарделла посмотрел из-под тяжелых век на Питера. Я подумал, что он просит о помощи, но нет, она ему не требовалась.

– Ну, мистер Кили, выкладывайте все по порядку.

– Не верю, Джек! – Хедда не могла успокоиться. – Не верю ни одному твоему слову.

– Пусть он сам нам расскажет, миссис Ландберг, – остановил ее инспектор.

Ночной сторож отвернулся от Хедды. Его голова из шейного корсета торчала прямо, как шомпол.

– Нет смысла долго разводить разговоры. Я вам рассказывал, что мы с Мартой были друзьями. От нее я узнал, что Макс встречается в Нью-Йорке с этой девчонкой. Не знал, как поступить. Всем, что у меня есть, я обязан Ландбергам. И не простил бы себе, если позволил какой-то шлюшонке разрушить их семью. Когда в пятницу она приехала сюда с Мартой Тауэрс, я понял, что нужно действовать. Поговорил с Мартой, по ее словам, она не в силах что-либо изменить. Все зависело от Макса и этой девчонки.

Закрыв все той ночью, я пошел к шестому коттеджу. Мне положено совершать за смену один ночной обход. Девушки еще не спали. Я попросил их оставить Макса в покое. Они посмеялись надо мной. Когда я представил, каково будет Хедде, когда она узнает, что муж ей изменил, у меня помутился рассудок. Я схватил нож и убил Причард. А потом… Марта так громко кричала, что пришлось разобраться и с ней. – Кили замолчал, словно добрался до конца истории.

– Вы связали девушек перед тем, как убили, или после? – спросил Гарделла. – Они были связаны и с кляпом во рту.

– Не помню… все спуталось в голове.

Инспектор повернулся к стенографисту и коротко приказал:

– Отметь, что подозреваемый заявляет о временном помешательстве. Потом, Кили, вы вернулись на свой пост и продолжали нести дежурство?

– Да.

– И на вашей одежде совсем не осталось следов крови?

– Наверное, нет. Так уж получилось.

– Хорошо, допустим. Затем вам на руку сыграли головорезы из компании Брейдена, и мы начали копать в другом направлении.

– Очень сильно повезло, – согласился ночной сторож.

– Потом у вас случилось новое помутнение рассудка, и вы убили Льюиса?

– Он оказался слишком хитер.

– И как же он додумался?

– Не знаю. Я встретил его на парковке, он стал обвинять меня, и я ударил его лыжной палкой.

– И все?

– Да.

– Затем заявились к мисс Лоре Причард и, чтобы не позволить кому-то позвонить, ударили по голове подсвечником?

– Да.

– Кому она звонила?

– Я решил, что человеку, у которого хотела навести справки о Максе.

– Вы слышали, как она задавала ему вопросы?

– Да.

– Но она не задавала вопросов – не успела, – не выдержала Хедда. – И еще: в то время, когда убивали Льюиса, ты был рядом со мной. Принес мне дров. Мы посидели, поговорили, выпили. Помните, Джим? Джек был у меня, когда вы ко мне зашли с мисс Причард. К тому времени Джек находился со мной не меньше получаса. Он никак не мог убить прокурора.

– Я убил! – хрипло повторил ночной сторож.

Гарделла вскинул голову и уперся взглядом в потолок.

– Ну за что мне такое? – воскликнул он, ни к кому не обращаясь. Затем опустил глаза и посмотрел на Кили: – Ладно, герой, разберем шаг за шагом. У тебя, как говорится, все в голове помутилось, и ты не запомнил, как связывал девушек и как вставлял им в рот кляп.

– Не запомнил.

– И нож тоже как в тумане? Вы сказали: «схватил нож». Откуда схватили?

– Он там был.

– Где там? Висел на стене? Валялся на полу? Где?

– Кажется, на столе. – Кили облизнул пересохшие губы.

– Что это был за нож?

– Столовый, очень острый. Они, наверное, нарезали в коттедже сэндвичи. Лежал просто так на столе.

– Что вы с ним сделали потом?

– Избавился. Забросил в снег.

– А тарелка или поднос с сэндвичами. Где он?

– Оставил в коттедже.

– Интересно, кто же его унес? – спросил инспектор в потолок. – В коттедже, где мы обнаружили девушек, не было ни подноса, ни тарелки, ничего похожего. Однако оставим сэндвичи, перейдем-ка лучше к Нортону Льюису. Так вы встретили его на автомобильной парковке?

– Да.

– И он обвинил вас в убийстве девушек?

– Да.

– Что он сказал?

– Сказал, что все знает.

– А у вас в руке оказалась лыжная палка?

– Да.

– Откуда взялась?

– Валялась на снегу. Я ее подобрал незадолго до того, как встретил прокурора.

Гарделла неожиданно ударил кулаком по столу.

– Довольно, приятель, мы вас слушали, сколько могли. Миссис Ландберг утверждает, что за полчаса до того, как совершилось убийство Льюиса, вы пришли к ней и все время находились в квартире Ландбергов. Туда же заглянули Джим Трэнтер и Лора Причард. Вы с этим согласны?

– Согласен. Я его убил после того, как ушел от нее.

Гарделла пропустил его слова мимо ушей.

– Трэнтер и мисс Причард оставались у миссис Ландберг до того момента, когда Рич сообщил, что ранен прокурор. Как по-вашему, Джим, сколько времени вы находились у миссис Ландберг?

– Минут двадцать, полчаса, – ответил я.

– Таким образом, миссис Ландберг обеспечена алиби почти на час. Слушай, Кили, она никак не могла убить Льюиса. Вбей это в свою тупую башку. И из квартиры выйти потом не могла. В коридор набежали журналисты. Да, на время убийства девушек у нее алиби нет, но все остальное явно не ее рук дело. Этого достаточно, чтобы ты перестал валять дурака и подставлять под топор свою голову?

Кили, чтобы не упасть, ухватился за спинку стула.

– В твоем рассказе больше дыр, чем в швейцарском сыре, – продолжил Гарделла. – Помнится, ты говорил, что готов отдать за Ландбергов жизнь. Этого не требуется.

Хедда сделала шаг к ночному сторожу:

– Ты хотел меня спасти, Джек?

По щекам ночного сторожа скатились две крупных слезы.

– Я готов ради вас на все, Хедда. На все.

– Ты решил, я убила девушек, потому что Макс увлекся одной из них?

– Я… я бы не стал вас осуждать.

Она подошла, обняла его и притянула к себе.

Итак, мы слишком увлеклись версией о смеющемся маньяке и оказались в тупике. Затем стали разрабатывать версию таинственного поклонника Джейн, но, как подсказывала мне интуиция, это был тоже неверный путь.

– Настало время жирняку немного вздремнуть, – объявил инспектор, когда в кабинете остались только он, Питер и я. – Можно долго выслушивать всякую тарабарщину, но наступает момент, когда перестаешь воспринимать смысл. Не могу сосредоточиться.

– Вы удовлетворены, что ничего не нашлось на Ландбергов и Кили? – спросил Питер.

– Удовлетворен – не то слово, – ответил Гарделла. – То, что наплел нам ночной сторож, – романтическая чушь. Его я вычеркиваю из числа подозреваемых. Что до Ландбергов… – Он пожал плечами. – Хедда не могла одна участвовать во всем. Ей не удалось бы убить прокурора, а затем незамеченной покинуть квартиру и подняться наверх, чтобы приголубить подсвечником Лору Причард. Пока слушал, приходила мысль, что Ландберги сообщники. Но эта версия не сработает. Видишь ли, дружище, мы многое проверили и перепроверили. Судя по протоколам, Макс все то время, пока отсутствовал прокурор, находился в баре. Льюис не его рук дело. Так что если хотите записать Ландбергов в подозреваемые, придется признать, что был еще третий, который расправился с Льюисом. Я подумал о Риче, но мозг не принял. «Убийцы – Ландберги» – уж очень это похоже на номер акробатов в старом водевиле. Слишком тонко. Мы где-то просмотрели модель. Пойду вздремну. Даже мы, Гарделлы, не можем обходиться без сна. – Он с трудом выбрался из вращающегося кресла.

Зато в сияющих глазах Питера не было ни капли сна.

– Мне не дает покоя Льюис. Он не был дураком, Гарделла. Быть может, вздорным выскочкой, но отнюдь не тупицей. Стал бы он в одиночку подходить на парковке к вооруженному лыжной палкой человеку и предъявлять ему обвинение в убийстве? Чтобы тот проколол ему горло лыжной палкой. Нет, он обвинил бы его в присутствии полудюжины полицейских и еще бы, наверное, собрал аудиторию зевак. Не стал бы рисковать жизнью. Он слишком себя любил.

– И что из того? – Гарделла размял затекшие мышцы.

– А то, что происшествие на парковке было непредвиденным. Льюис что-то заметил, обнаружил или услышал, но прежде чем успел уйти с парковки и все рассказать вам, его убили.

– И что же такое он увидел, услышал или обнаружил?

Питер пожал плечами:

– Если бы мы знали, то нашли бы преступника.

– Все, иду спать, – объявил инспектор. – И вы тоже смотрите не засиживайтесь. Судя по всему, именно это случилось с нашим гением.

– Не понял. – Питер поднял на полицейского глаза.

– Льюис мне сказал, что засиделся за покером у друга в Манчестере почти до четырех утра. Перед тем как его вызвали сюда, не выспался. Клевал носом и, наверное, потерял бдительность. Такое дело не по мне. И вам, дружище, тоже советую не рисковать – поспите еще пару часиков.

– Ну, нет. Знаете, Гарделла, мы что-то упустили, не разглядели очевидной модели.

– Хорошо. Если у вас в голове сложится картина, найдете меня на одной из свободных коек. Пошлите за мной.

После того как он ушел, Питер стал нервно расхаживать по кабинету.

– Как ни стараюсь, Джим, картина не складывается. Принимаем за аксиому, что имеем дело с одним убийцей, а не с цепочкой не связанных друг с другом преступников. Не могу поверить, что один злоумышленник явился расправиться с Мартой, а Джейн просто попалась ему под руку. Другой убил Льюиса по совершенно иным причинам, третий ударил по голове Лору, чтобы не дать ей поговорить по телефону. – Питер помолчал и закурил. – Последнее беспокоит меня больше всего. Нападение на Лору не могло ничего дать, кроме отсрочки. Через какое-то время мы бы все равно получили свидетельство старшего официанта клуба и показания человека Фрэнка Девери в Нью-Йорке об отношениях Макса и Джейн. Какой смысл пытаться выиграть время, если он все равно не может никуда убежать?

– Счастливая случайность, что он не убил Лору, – заметил я. – Доктор Френч сказал, что если бы она в последнюю секунду не обернулась, удар пришелся бы по голове и расколол ей череп.

Питер уставился на меня, будто я произнес что-то важное.

– Черт возьми, Джим, может, вы и правы. Не исключено, что он намеревался ее убить и решил, что все получилось.

– Но зачем? Помешать позвонить – это одно, а в остальном она не представляла для него опасности.

– Ответ на этот вопрос, наверное, и есть недостающее звено. То самое, что соединяет остальное воедино. – Питер глубоко затянулся. – Некто хотел, чтобы умерла Джейн, а также Лора. Нанял частного сыщика, чтобы тот следил в Нью-Йорке за Джейн.

– Получается, что это Хедда, если бы мы ее достаточно не обелили, – заметил я. – Она ненавидела увивающихся вокруг мужа девиц.

Питер нетерпеливо махнул рукой.

– Вам известен кто-то, причастный к делу, у кого была бы привычка нанимать частных детективов?

– Нет… хотя пятнадцать лет назал Джордж Причард нанял частного сыщика следить за женой. Но… – Я осекся, увидев, как заблестели глаза Стайлса. – Но Причарда здесь не было в то время, когда убивали девушек.

– Откуда это известно?

– Ну, хотя бы потому…

– А если это и есть то самое, на что наткнулся Льюис? Скорбящий отец находился в «Дарлбруке» во время убийства.

– Бессмыслица! – возразил я. – Речь идет о его дочерях.

– Ошибаетесь. Все складывается, если представить, что мы имеем дело с рехнувшимся человеком. Он ненавидел жену, потому что она сбежала от него с другим мужчиной. Хотел внушить дочерям, что мужчины – их враги. Не получилось. Обе девушки интересовались мужчинами. Они выросли похожими на мать!

Я почувствовал, как у меня по спине побежали мурашки.

– Джейн была готова совершить то, что ему казалось верхом аморальности – разрушить чужую семью.

– Все так, но его здесь не было.

– А если был и Льюис это установил? Послушайте, Джим, это первая версия, в которую укладывается все от начала до конца. Даже веревки на руках и кляпы во рту девушек, чего я никак не мог понять. Причард, прежде чем убить, пожелал прочитать проповедь о морали. И они стали его плененными слушательницами.

Я вытер капельки пота со лба.

– Что мы предпримем?

– Вам известно, на какой машине ездит Причард?

– Конечно. На построенном по специальному заказу ярко-желтом «кадиллаке» с откидывающимся верхом. Заметен среди других машин, как маяк.

– Давайте посмотрим, не обнаружится ли этот автомобиль на парковке. – Питер направился к двери и вдруг замер. – Джим, все сходится! Точно сходится! У Причарда не было другой возможности приехать сюда в ночь с пятницы на субботу или рано утром, кроме как на машине. Он заявился в «Дарлбрук», потому что нанятый им частный детектив доложил ему про Джейн. Пришел в шестой коттедж, связал девушек и заткнул им рты, чтобы прочесть назидания, а затем убил. Потом, никем не замеченный, поехал домой и уже добрался до Манчестера, но тут по чистейшей случайности его пролетающий по городу приметный желтый «кадиллак» увидел окружной прокурор. Он как раз выходил из дома друга, где всю ночь играл в покер. Вы сами сказали, что машина Причарда выделяется среди других автомобилей, словно маяк!

Прокурор не придал встрече значения, пришел домой, лег спать, а наутро был вызван в «Дарлбрук» в связи с убийством девушек. Он забыл про желтый «кадиллак», пока вечером не заглянул на парковку и не заметил там желтую машину. Что-то шевельнулось у него в голове. Он стал осматривать автомобиль, как вдруг рядом появился Причард. Его заинтересовало, почему прокурор крутится возле этой машины. Льюис потерял бдительность и спросил: «Так это ваш „кадиллак“? Значит, вы вчера были здесь». Этой фразой он подписал себе смертный приговор. Умер, не успев ничего сообразить и даже пальцем пошевелить, чтобы себя защитить.

Все нанизывалось друг на друга, как звенья одной цепи. Трудно было поверить, что отец убил дочь, но в каждом шаге рассуждений Стайлса был смысл. Впервые я взглянул на развитие событий от начала до конца. Вспомнил слова Лоры, которая говорила, как Причард все эти годы ненавидел жену. Как пытался внушить дочерям вражду к ней. Держать их подальше от мужчин. Я ясно представил всю картину, сцементированную темой ничем не контролируемой ненависти.

– Надо взглянуть на машину, – сказал Питер.

Ошеломленный, я вышел за ним в вестибюль. И там мы наткнулись на Джорджа Причарда. Посеревший и измученный, он все-таки сумел улыбнуться нам:

– Тоже не спится?

– Не спится, – ответил Питер.

– Вот собрался в кухню посмотреть, не найдется ли там горячего кофе и сэндвичей. Составите компанию?

– Да.

– Я сидел у комнаты Лоры. Решил, что надо быть рядом, если она проснется. Тогда ей захотелось бы увидеть близкого человека. Но врач, видимо, дал ей очень сильное снотворное.

– Полицейский все еще на посту? – спросил Питер.

Причард кивнул:

– Хотя не понимаю зачем. Ландберги теперь дома.

Мы вошли в кухню. Я чувствовал внутри холодок. Чистое помещение блестело нержавеющей сталью кастрюль и сковород. На газовой плите стоял кофейник. Он был полон. Причард зажег под ним конфорку.

– Ни за что бы не поверил, что мне еще когда-нибудь захочется есть. Но вот проголодался. – Он подошел к большому холодильнику и открыл дверцу. – Холодная индейка. – Причард поставил блюдо с птицей на центральный стол, нашел хлеб и взял длинный блестящий разделочный нож. – Вам отрезать?

– Есть не хочу, – ответил Питер. – Кофе выпью, когда согреется.

– Когда я был маленьким, все мужчины в семьях умели обращаться с кухонным ножом. А вот сейчас большинству мужчин это занятие не по душе. – Он принялся нарезать ломтики белого мяса с ловкостью хирурга. На столе в покрытой пергаментом чаше хранилось фунта два сливочного масла. Причард намазал им пару ломтей хлеба и стал выкладывать на них индейку. – Будь я проклят, если понимаю, что вокруг происходит. Предлагая вознаграждение, я думал, что полицейские, журналисты и все остальные мертвой хваткой вцепятся в расследование. Разве возможно, чтобы за сутки не нашлось ни одной зацепки?

– Все кончено, Джордж, – спокойно проговорил Питер.

– В каком смысле? – Причард сложил первый сэндвич и разрезал его по диагонали. Я не мог оторвать глаз от сверкающего ножа.

– Если не откажете в небольшой помощи, мы за полчаса закончим расследование.

– Что за помощь? Я сделал все, что в моих силах, Стайлс.

– Скажите мне название гаража, где стоит ваша машина в Нью-Йорке.

– Гаража? – Причард нахмурился.

– Чтобы проверить время: когда вы выехали сюда из города в пятницу вечером, возвратились обратно, а затем опять поехали в «Дарлбрук» после того, как вам позвонил Макс и сообщил о смерти Джейн.

– Вы говорите какую-то чушь. – Причард повернулся ко мне: – Трэнтер, хотите кофе? Уже закипел.

Я как сомнамбула подошел к плите и снял с конфорки кофейник.

– Чашки прямо над вами.

– Также сэкономим время, если назовете фамилию детектива, которого вы наняли, чтобы следить за Джейн, – продолжил Питер тем же обыденным тоном. – Все это, конечно, мы узнаем и без вас, но с вашей помощью получится быстрее. Поверьте, Джордж, все кончено.

Чашки звякнули, когда я их ставил на стол. Причард налил себе кофе, и при этом его рука не дрожала. Он поднял на нас глаза.

– Так вы знаете? – Его голос был пугающе спокойным.

– Достаточно, чтобы предъявить обвинение в убийстве трех человек и в попытке убить вашу дочь Лору, – ответил Питер.

Прежде чем мы успели пошевелиться, Причард протянул руку и взял разделочный нож.

– Прекрасный образец кухонной утвари. – Он провел большим пальцем по сверкающему лезвию. В его взгляде не было тревоги. – С дочерьми я потерпел неудачу. Они выросли похожими на мать. Нельзя было и дальше позволять им отравлять общество, в котором они живут. Джейн едва не разрушила семью Ландбергов. Я не виню Макса. Ни один мужчина не устоит перед женщинами такого сорта. Когда я в пятницу возвратился с побережья, нанятый мною детектив сообщил, что Джейн в «Дарлбруке». Я знал, что должен положить этому конец. Сыщик ответственно относился к работе. Он выяснил, что Джейн со своей жалкой подружкой остановились в шестом коттедже. Я приехал сюда без четверти три и пошел в их домик. Подружки еще не спали. Тауэрс пыталась поднять шум. Я приставил нож ей к горлу и велел Джейн ее связать. Затем сам связал дочь.

– Чтобы они вас выслушали? – спросил Питер.

– Они должны были меня выслушать, чтобы понять, почему я собираюсь их убить, – ответил он безмятежным голосом. – Все сказав, сделал то, зачем приехал.

– Откуда нож?

– Взял в машине из набора для пикника. – Причард снова провел по лезвию пальцем. – Он до сих пор там, разумеется, тщательно вымытый.

– Затем вы уехали домой и ждали, чтобы вам сообщили об убийстве?

Причард кивнул:

– Дорога занимает пять часов. В этом был главный риск. Я не пробыл дома и двадцати минут, как позвонил Ландберг.

– Вы не знали, что Льюис вас видел, когда вы проезжали Манчестер.

– Так вот в чем дело. Я вышел к машине взять салфетки. И поскольку был одет по-городскому и в легких туфлях, а на улице было скользко, позаимствовал в коридоре лыжную палку и опирался на нее, как на трость. Подойдя к парковке, увидел, что вокруг моей машины крутится Льюис. Он спросил, не я ли ее владелец. Сначала мне не показалось это подозрительным: люди часто таращатся на мой «кадиллак», он сделан по спецзаказу. Но прокурор вдруг сказал: «Значит, вы были здесь вчера». – Причард отхлебнул кофе. – Медлить было нельзя, и я ударил его лыжной палкой. Так было надо. Видите ли, Стайлс, я не мог допустить, чтобы кто-то наказывал меня за мои поступки.

– Почему вы напали на Лору?

– Решил, что ей тоже не следует жить. – Причард сказал это так, словно они рассуждали о погоде. – Как вы помните, мы не числились в подозреваемых и нам разрешалось подниматься на второй этаж. Я подумал, что Лоре лучше уйти в «Дарлбруке», пока полиция ищет убийцу. Так было бы безопаснее, чем затевать это дело потом. Следовало избавиться от дурной крови. Когда она пришла в номер позвонить, я ударил ее по голове. Решил, сделал все, как надо. Но, поверьте, это неприятная обязанность убивать собственных детей.

– Представляю, – заметил Питер. – И неприятно об этом говорить. Поэтому давайте на этом остановимся, и вы сделаете официальное признание Гарделле. Рано или поздно вам это все равно предстоит.

– Я бы предпочел, чтобы вы позаботились об этом вместо меня, – ответил Причард. – Не сомневаюсь, вы прекрасно объясните, почему я сделал то, что должен был сделать.

Он отвернулся. Я решил, чтобы скрыть внезапно отразившееся на лице чувство. Но он наклонился вперед. Питер что-то мне крикнул. Но Причард упал, прежде чем мы успели его подхватить. В его груди по рукоять торчал длинный разделочный нож.

Доктор Френч не сумел остановить сильное внутреннее кровотечение, положившее конец нелепой жизни Джорджа Причарда. Он умер, не приходя в сознание, на операционном столе в медпункте приюта.

На следующее утро вскоре после завтрака мы с Гарделлой и Питером пришли к его дочери сообщить обо всем, что случилось. Она сидела в кровати очень прямо, левая рука висела на шелковой перевязи, кто-то принес Лоре ее темные очки, и ее глаза были скрыты от нас.

– В том, что случилось, я виню только себя, – признался ей Питер. – Был убежден, что, узнав, что нам все известно, он захочет публично оправдаться. Ведь он как будто искренне верил, что сделал то, что должен был сделать. Был готов к тому, что он бросится на Джима или на меня, но не станет совершать самоубийства.

– Так лучше, – бесцветным голосом проговорила Лора. К ней вернулась способность железной волей держать себя в руках. – Ни долгого процесса, ни пожизненного срока в психиатрической клинике. – Ее губы задрожали. – Мне не скоро удастся осознать, насколько глубоко он нас ненавидел.

– Он очень сильно ошибался, – сказал ей Питер.

Мы оставили Лору с ее переживаниями. Мне показалось, что она сама этого хотела. Вернувшись в кабинет Макса, Гарделла принялся складывать бумаги в потертый чемоданчик. Ему еще предстояло выяснить кое-какие детали: установить личность частного детектива Причарда, запросить в гараже график выездов желтого «кадиллака». Но дело в целом было закрыто.

– А что насчет вас, дружище? – спросил инспектор Питера, катая во рту новую сигару.

– Что насчет меня? – Стайлс выглядел совершенно измученным.

– Вы ведь сюда приехали кое-кого найти. И не нашли.

Питер закурил и сощурился от дыма. В окне за его спиной десятки лыжников оставляли перекрещивающиеся следы на свежевыпавшем снегу горных склонов. Вдалеке ударил гонг на вышке трамплина. Для большинства гостей «Дарлбрука» жизнь в приюте вошла в прежнее русло.

– Тот, кто убил моего отца, еще где-то веселится. Я бы хотел его отыскать.

– А знаете, – проговорил Гарделла, – вы мне понравились. И я возлагаю на вас надежды.

– Надежды?

– За вашим недругом будут охотиться трудяги вроде меня. В итоге мы обычно ловим таких. Но кто способен побороть состояние умов, которое ведет к преступлению? Сразиться с беззаконием, насилием, ненавистью, фанатизмом? Заткнуть их обратно в глотку тем, кому это так нравится? Я – коп и могу действовать только после того, как что-то происходит. Но как предотвратить несчастье?

Питер удивленно посмотрел на него, затем улыбнулся:

– А знаете, дружище, вы мне тоже понравились. Я, пожалуй, обдумаю ваши вопросы.

– Сделайте одолжение. И если найдете время, сообщите, что надумали.

Питер глубоко затянулся.

– Ладно. Непременно сообщу.