Когда на следующее утро Корделия, прекрасно выспавшись, спустилась по лестнице, хозяин дома уже сидел за широким кухонным столом с чашкой кофе в руках. У его ног, тявкая, вертелся Бенджамин, пытаясь догнать и поймать собственный хвост. Да какой там хвост у этого найденыша!

– Кофе, к сожалению, только растворимый, – поморщился недовольно Александр, сделав пару глотков. – Это не мой стиль. Уж если мы собрались вместе завтракать, надо купить что-нибудь посущественней. Давай, Корделия, пробежимся по магазинам и купим настоящей еды. Не хочу умереть с голоду в родном доме.

Бенджамин подскочил к Корделии. Она нагнулась, чтобы прицепить поводок.

– А куда именно отправимся, ты решил?

– По магазинам – это громко сказано. В двух милях отсюда находится один-единственный большой супермаркет. Там в продаже есть буквально все, любая еда. Думай. Даже если ты решила сбежать отсюда в город, все равно стоит перед этим перекусить. Человеку нужны силы. Я мечтаю о пирогах с черникой, о настоящем кофе. Еще с удовольствием съел бы хороший бифштекс. Как у тебя, слюна при этом не набегает?

– Просто капает с языка, как у Бенджамина. – Корделия оглядела практически пустой стол. Вздохнула и добавила: – Он что, на самом деле недалеко отсюда, этот твой супермаркет?

Арчибальд, поморщившись, допил кофе и ответил:

– Поехали, и увидишь сама.

Его взгляд остановился на ее фигуре. И хотя Корделия тщательно выбрала одежду, она смутилась. Небесно-голубые брюки плотно обтягивали ее бедра. Кашемировый свитер облегал ее полную грудь. Накануне она купила черные туфли, которые великолепно смотрелись на ее стройных ногах.

Мода есть мода. Корделия строго следовала рекомендациям продавца фешенебельного магазина одежды.

– Что-нибудь не в порядке? – озабоченно поинтересовалась Корделия.

– Ты всегда так одеваешься?

– Платьям я предпочитаю юбки, блузки и свитера.

– Ну-ну, – хмыкнул он, подняв иронично бровь. – Для наших глухих краев ты даже в этом выглядишь как принцесса. Мы больше привыкли к джинсам.

Чтобы сменить тему разговора, Корделия задала вопрос:

– Захватим с собой Бенджамина?

– Нет, он останется здесь. Неизвестно, пустят ли его в магазин. Я пойду за машиной. Захлопни дверь, когда выйдешь из дома.

Корделия попрощалась в Бенджамином, захлопнула дверь и вышла на улицу. Утро выдалось тихим и безветренным, но все же пробирал осенний холодок.

До супермаркета ехали молча, дорога заняла ровно пять минут. В машине было тепло. Корделия вытянула стройные ноги, однако Александр даже не смотрел в ее сторону. Она уже решилась заговорить с ним, но тут перед ветровым стеклом возникло здание магазина и автозаправочной станции.

Четыре каменные ступеньки вели к широкой деревянной двери. Они припарковали машину и вошли в торговый зал. Температура внутри помещения была не в пример уличной, здесь во всю работали калориферы.

Пропустив вперед Корделию, Арчибальд-Александр бросил взгляд на полки, заставленные банками, коробками, пакетами, бутылками и немного растерялся. Но тут же облегченно вздохнул, когда увидел, что к нему на помощь уже спешит продавец.

– Так-так, и что мы будем есть на завтрак? – спросил Арчибальд-Александр у Корделии.

– Давай купим пироги с черникой. Ведь ты их любишь, и я тоже.

– Хорошо, – согласился он. – Если, конечно, найдем их в этом море продуктов. Лучше проконсультироваться.

Подоспевший продавец любезно поинтересовался, что хотелось бы приобрести молодой паре, и отвел их в нужную секцию. Выбор пирогов там был огромен. С черникой, клубникой, крыжовником, малиной, смородиной – все они призывали жаждущих перекусить своими яркими красочными упаковками. А выбор пряников, кексов, бисквитов, печенья был просто грандиозен. У Корделии, как у ребенка, загорелись глаза.

– Я бы взяла пирожки с черникой и малиной! – выпалила она. – А ты, Александр, хочешь такие же?

Вид у миллионера Арчибальда Бертольди в этот момент был как у мальчугана, оказавшегося впервые в жизни в кондитерской лавке. Он положил в желтую пластиковую корзинку пару упаковок пирогов с черникой, столько же с малиной, коробку с вишневым кексом, два ванильных бисквита, миндальные пирожные и пакет с песочным печеньем. Подумал и добавил ко всему этому еще и пирог с лимоном. Потом, наклонившись к Корделии, тихо сказал:

– Ты знаешь, я сто лет не был в супермаркете, даже почти забыл, что это такое. И мне, как ни странно, здесь понравилось. Леокадия никогда не рассказывала, что тут может быть так интересно.

Корделия улыбнулась, призналась в том же самом и добавила:

– У меня большие магазины раньше вызывали тоску. Оказывается, с тобой приятно ходить за покупками.

– Выходит, поездка в Америку тебя кое-чему научила?

– Да, разыскивая повсюду этого неуловимого мистера Бертольди, я вплотную соприкоснулась с реальным миром. Теперь безошибочно найду нужную мне секцию в любом подобном магазине.

– Жаль, что реальный мир предстал перед тобой лишь в образе супермаркета, – хмыкнув, ответил Арчибальд-Александр.

Он вдруг почему-то помрачнел и задумался над чем-то ему одному известным.

Продавец с удивлением смотрел на молодую пару, с азартом выбирающую конфеты, шоколад, пироги и мороженое.

Когда они вернулись в «Форест Гленнвилль», Арчибальд-Александр не позволил Корделии выгрузить из багажника ни одного пакета. Несмотря на ее возражения, сам сделал это и отнес все, что было куплено, в кухню.

Вид у него был сосредоточенный. Разговор в супермаркете о реальном мире расстроил его, живо напомнив о прошлом, о любви к прекрасной Джессике Гвиччиарди. Как она была весела, как доверчива и непосредственна! – думал он. Им было очень хорошо вдвоем. Они мечтали о будущем, заботились друг о друге, радовались подаркам, которые любили делать и на праздники, и без всякого повода тоже. Как же так получилось, что он не осознал всей опасности, которая грозила его возлюбленной? Какая страшная болезнь этот диабет!

Почему он никогда не придавал большого значения тому, что несколько раз в день ей необходимо было колоть себе инсулин? Ах, если бы он мог предвидеть последствия!

И сейчас Корделия постоянно возвращала его к мыслям о Джессике. Но зачем? Как бы хорошо он не относился к этой прелестной девушке, неожиданно волей судьбы оказавшейся рядом, ему не хотелось разговаривать с ней о своем прошлом. Впрочем, не только с ней – ни с кем не хотелось! Смерть Джессики была бедой, переживать которую он предпочитал в одиночестве, поэтому и не желал, чтобы кто-либо бередил душу вопросами и сочувствием.

Арчибальд-Александр расставил пакеты на столах в кухне. Корделия принялась их открывать. А Бенджамин прыгал вокруг своих опекунов так, будто знал их с момента своего появления на свет. При этом щенок звонко лаял, пытаясь время от времени прихватить зубами и разорвать какой-нибудь пакет.

С большим удовольствием Арчибальд-Александр сам распечатал упаковку с кофейными зернами, и вскоре кухня наполнилась божественным ароматом чудесного напитка.

Корделия внимательно изучала надписи на коробках и упаковках с пирогами и кексами. Мало-помалу стол был уставлен тарелками, блюдечками, вазами. Запахло ванилью, корицей, имбирем.

Вид у молодых людей был весьма сосредоточенный. В тишине они выпили по чашке кофе.

Неожиданно Арчибальд-Александр сказал:

– Вчера ты у меня спросила насчет моих прежних отношений с женщинами…

Корделия взглянула на него, ее рука с чашкой, поднятая над столом, замерла. Она поставила чашку и смущенно улыбнулась:

– Если тебе не хочется, можешь не говорить об этом.

– Когда мне был двадцать один год, я влюбился, – начал он, будто не слыша, что ответила ему Корделия. – В красивую высокую девушку, обладавшую черными как смоль волосами… Отец ее был итальянец, мать – испанка. Мы с ней полюбили друг друга…

Корделия подняла взгляд на замолчавшего Александра.

– И что же случилось дальше? Где она? Расскажи, раз уж начал.

Прижав руку к раненому плечу, мужчина поморщился.

– Тебе расскажу, – пообещал он. – Мы встретились и познакомились на вечеринке. Я был еще бакалавром, готовился получить степень магистра экономических наук. Джессика Гвиччиарди тоже изучала экономику. У нас было много общего. Она училась на курс младше меня. Мы очень быстро стали друзьями, а потом любовниками…

Корделия сидела, не шевелясь, и слушала спокойный ровный голос Александра.

– У нее обнаружился диабет и, признаться, она мало заботилась о своем здоровье. А я поначалу даже не знал о ее болезни. Она все худела и худела, а мне казалось, что это просто дань моде. Я даже не предполагал, что она колет себе инсулин, а когда узнал, было слишком поздно.

– Джессика Гвиччиарди попала в больницу?

Арчибальд сидел, ссутулившись и склонив голову.

– Однажды на занятиях в университете, – продолжал он, – она упала в обморок и оказалась в коме. Ее родители и я на протяжений двух дней не выходили из больницы, молясь и надеясь… Но дни ее были сочтены, и она умерла.

– Бог мой!.. – Корделия закрыла лицо руками.

– Я сам был во всем виноват. Не позаботился вовремя о ней! Не обеспокоился тем, что она быстро худеет. Почему-то не заметил вовремя, что она больна. Как можно было этого не заметить?

Корделия встала, подошла к нему, осторожно положила ладонь на его здоровое плечо и тихо спросила:

– Может быть, Джессика Гвиччиарди не хотела, чтобы ты знал о ее болезни?

– Но почему не хотела? Ее самой вскоре не стало. И не стало ее любви…

Синие глаза Корделии печально смотрели на него.

– Наверное, она была такой же упрямой, как и ты. Тебе же не хотелось, чтобы кто-то еще, кроме тебя самого, лечил твою рану. Почему ты сегодня сам тащил эти чертовы пакеты из багажника в кухню? Почему не разрешил мне сделать это?

– А чтобы ты не думала, что я ни на что не гожусь.

– Во-первых, я так и не думаю. А во-вторых, твое упрямство мешает тебе быстро восстановиться после ранения.

Арчибальд-Александр упорно молчал. Никогда и ни с кем он не разговаривал о своей прошлой жизни. Нет, он не упрямый и не капризный. Просто у него есть сила воли и хватает мужества молчать, не показывая, что ему больно.

Что же касается Джессики, то конечно же отец и брат Джордж знали о ней. Но он никогда не рассказывал им о разъедавшем душу чувстве собственной вины за то, что с ней случилось.

Корделия ласково посмотрела на него.

– Александр, пойми, Джессика Гвиччиарди берегла тебя. Ей не хотелось, чтобы ты беспокоился о ней. Она считала, что должна выглядеть в твоем присутствии всегда здоровой, сильной и самостоятельной. То есть старалась быть такой, какой ты хотел ее видеть, – молодой и красивой…

– Все равно, только я виноват в том, что с ней случилось!

Корделия отрицательно покачала головой.

– Нет, не мучай себя, ты ни в чем не виноват. Женщине вообще свойственно стремление предстать перед мужчиной, который ей хоть немного интересен, в лучшем свете. Только когда мы действительно уверены в своем избраннике, можем довериться ему, открыться полностью и обрушить на него массу проблем, о которых он на первых порах даже и не подозревает.

Он продолжал сидеть, понуро опустив голову.

– Мы были вместе целый год и собирались пожениться. Джессика должна была доверять мне.

– А ты сам доверял ей?

Арчибальд-Александр вскинул на Корделию недоумевающий взгляд.

– Конечно.

Он вспомнил, как они с Джессикой увлеченно обсуждали то теоретические работы по экономике, то состояние дел в банковской сфере. Безусловно, он не сообщал ей имен финансистов, адвокатов, названия банков и финансовых компаний. Но ведь так принято в их среде. Да и зачем было посвящать ее в то, чего знать вовсе не обязательно? С другой стороны, он не говорил Джессике и о своих взаимоотношениях с братом и родителями. Странно, а почему он вообще об этом думает сейчас, сидя в кухне своего загородного дома в компании хоть и симпатичной, но, в сущности, малознакомой девушки? С чего это он так расслабился?

– А знаешь, Корделия, ты, кажется, права, – признался он, – на самом деле мы с Джессикой не слишком-то доверяли друг другу наши тайны. Не знаю почему. Я не рассказывал ей ничего ни о своей матери, ни об отце, ни о том, что они развелись…

– Александр, очевидно, вам обоим так было удобнее общаться.

– Скорее всего. Впрочем, хватит об этом.

Он поднялся, подошел к окну и посмотрел на задний Двор. Перед окном возвышался дуб, на толстой ветке которого висели качели. Когда-то ребенком он буквально не слезал с них. Корделия подошла и встала рядом.

– Куда это ты смотришь? – поинтересовалась она. – И что там видишь?

Арчибальд-Александр поймал себя на том, что хотел произнести имя своего брата. Кстати, а почему бы ни рассказать ей про Джорджа?

– Знаешь, Корделия, я вижу, как мы с братом летаем на этих качелях, лезем вверх по ветвям этого дуба… И мне слышится голос моей матери, зовущей нас обедать. Посмотри вон в ту сторону. Видишь густые заросли малины? Обычно в июле я, мать и брат собирали там ягоды. Когда отец приезжал из города на уикэнды, мы делали мороженое и ели его с малиной. Я понимаю, что глупо об этом сейчас говорить, но мои мысли очень часто возвращаются к этим дням.

– Это, наверное, оттого, что ты был тогда счастлив.

Отвернувшись от окна и посмотрев в глаза Корделии, Арчибальд-Александр признался:

– Я давно не чувствовал себя счастливым. Все дела, да дела…

– И после смерти Джессики ты ни с кем не встречался? – вдруг спросила она.

– Нет. После ее смерти я решил, что серьезные личные отношения слишком дорого обходятся и что мне никого не следует брать в свою жизнь, – сказал Арчибальд-Александр и с горечью подумал о том, что на самом деле это вряд ли возможно. Разве сейчас он не несет ответственность за эту наивную девушку, которая согласилась провести с ним целую неделю? Как получилось, что ему вновь приходится отвечать за чужую судьбу, за их общее будущее? Стоп, а разве у них есть оно, это общее будущее?

Корделия взглянула на его мужественное лицо и тихо произнесла:

– Я понимаю тебя, – любовь может приносить боль. Но, глядя на свою мать, я вижу, как она счастлива с моим отчимом. В такие мгновения мне становится ясно, что любовь – это как раз то чувство, на котором держится мир.

Арчибальд-Александр покачал головой.

– А если я вижу пару влюбленных, мне это приносит только сердечную боль. Моя семья распалась, когда отец встретил другую женщину. Его брак с матерью невозможно было сохранить. В результате меня разлучили с моим братом. А взять нас с Джессикой? Мы же любили друг друга, и все было хорошо. А чем все кончилось, тебе известно…

– Все равно, мне кажется, надо верить в любовь, – возразила Корделия.

Арчибальд-Александр с горечью воскликнул:

– На свете нет места настоящему счастью. Мне кажется, что мужчины и женщины – словно корабли в ночи, гонимые ветром и штормами. Вчера ты спросила, не собираюсь ли я тебя соблазнить? Я вспылил, но ведь собирался же, так оно и было на самом деле. Я и сюда тебя пригласил для этого. Но сейчас обещаю, что если ты останешься, то мы с тобой будем друзьями и только. Я не хочу, чтобы ты о чем-то потом сожалела…

– Что ж, – сказала она, взглянув на него серьезно. – Спасибо за откровенность. Я остаюсь с тобой.

Он понимал, сколько решительности потребовалось ей, чтобы так ответить. Ведь последние слова Корделии находились в явном противоречии с ее принципами. Остаться одной в доме с мужчиной – для нее это скандал! Но ей хотелось быть с ним, как, впрочем, и ему с ней.

Арчибальд-Александр чуть было не поддался соблазну обнять и поцеловать ее, но во время остановился. Он ведь дал обещание быть ей только другом. А чисто дружеские отношения не предусматривают объятий и поцелуев.

– Давай пойдем погуляем, – предложил он. – Хочу показать тебе, чем я дорожу больше всего на свете.

В этот момент произошло нечто неожиданное. Девушка встала на цыпочки и нежно прикоснулась губами к его щеке. Этот целомудренный поцелуй невероятно поразил его.

– За что ты меня поцеловала, Корделия? – с удивлением спросил он.

– За твою честность.

Хороша честность! – чуть было не воскликнул он. Если бы она знала, что целует того самого Арчибальда Бертольди, на поиски которого прибыла в Штаты! Ну уж, ладно, ничего не поделаешь, подумалось ему. На всю неделю он для Корделии – Александр Карпентер. Настанет день, наступит час, придет минута, и он как-нибудь выпутается из этой неловкой, идиотской истории.

Они вышли из дома. Чистое небо широко раскинулось над покрытым багрянцем лесом. Палые листья шуршали под ногами. Запах осенней лесной свежести волновал до глубины души.

Необыкновенно красиво выглядели кусты боярышника, сквозь золотую листву которого как капли крови проглядывали яркие ягоды. Веселые суетливые птицы перелетали с ветки на ветку, их радостное теньканье не вязалось с общей немного печальной картиной октябрьского дня.

Но Корделия ничего этого не замечала и не слышала. Ее внимание было приковано к мужчине, который шел рядом. Он только что рассказал ей о самом сокровенном. Теперь она понимала его лучше. Знала, почему Александр был таким закрытым и никогда не говорил о себе. Так вот в чем дело, вот отчего он предпочел погрузиться в работу и ничего не видеть, кроме проблем своего бизнеса! Ему, оказывается, не нужны серьезные взаимоотношения с женщинами, поскольку до сих пор не дает покоя чувство вины. Александр считает, что именно из-за его невнимания и бездеятельности умерла Джессика…

Корделия решила, что всю неделю проведет рядом с ним и будет о нем нежно заботиться. Ей этого хотелось. Вот только сумеет ли она справиться?

Александр здоровой рукой взял ее под локоть. Корделия еще не успела отреагировать на его внезапное прикосновение, как он предложил: – Идем прямо, во-он к тем елям… Бенджамин, лая на озорных синиц, бежал впереди по дорожке, устланной упавшей листвой.

Миновав березняк, они вышли к темным столетним елям. Запахло горечью павшей хвои. Дорожка стала уже.

На повороте Арчибальд-Александр поддержал Корделию за талию. Она сквозь пушистый свитер уловила тепло ладони. Ей приятно было чувствовать его заботу.

– Куда мы направляемся, Александр?

– Через пару минут узнаешь, – ответил он с легкой улыбкой.

Вокруг высились огромные темные ели. Исчезли березы, не было кустов боярышника. Арчибальд-Александр и Корделия словно попали в волшебную сказку. Казалось, вот-вот на тропинке появится гном с тяжелым мешком за плечами. А в том мешке побрякивают самоцветы.

Внезапно перед глазами изумленной девушки возникла странная картина. Под сенью огромной ели, полуприкрытый ее тяжелыми лапами, стоял дом в половину человеческого роста. Настоящая маленькая хижина. На окнах Корделия увидела расписные ставни, дубовая дверь была покрыта затейливой резьбой.

Казалось, дом вырос под этой елью сам собой, как гриб, и стоит здесь не одну сотню лет. Сколько же зим выл ветер над его крышей? Сколько же летних ливней омыло ее?

Девушка в восторге подбежала к нему.

– И кому же принадлежит это чудо?

Арчибальд-Александр с трудом приоткрыл рассохшуюся дверь. Я построил его вместе с братом Джорджем. Мы нашли рисунок в журнале. И возвели для себя вот такое убежище от мира взрослых людей.

– Когда же это было? – поинтересовалась Корделия.

– Давно, когда нам было по одиннадцать лет. Давай посмотрим, не забрался ли туда какой-нибудь зверь. Однажды в этом домике всю зиму прожил барсук. А лет пять тому назад я видел здесь толстую ежиху.

– Можно я залезу в него?

Корделия заглянула вовнутрь, увидела на деревянном полу ворох опавших листьев, вдохнула смолистый запах стен.

– Да, тебе самому здесь уже не поместиться, – заметила она и ловко протиснулась в дверь.

Арчибальд-Александр молча наклонился и тоже оказался в тесном помещении, оконца которого смотрели на лесную дорожку. Поджав ноги, он уселся на полу, прислонившись к стене. Корделия не смогла сдержать смех, наблюдая, как его голова коснулась потолка. Ей самой комнатка тоже была несколько тесновата. Она села рядом с мужчиной, их плечи соприкоснулись. Веселый Бенджамин не захотел остаться в одиночестве, ловко юркнул в дом и, улегшись в ногах Корделии, стал третьим его обитателем.

Солнечный свет сквозь открытую дверь проник в хижину и высветил развешенные по стенам картинки из журналов, полочку у окна, на которой стояли смешные, вылепленные из глины гномики, и висящий на гвозде игрушечный пистолет.

– Ты и твой брат здорово поработали, коли этот домик до сих пор в полном порядке, – заметила Корделия.

– Да, он держится молодцом. Но приходилось его пару раз ремонтировать.

В тесноте игрушечного дома Арчибальд-Александр вел себя естественно и говорил бодро и весело. Он осторожно взял руку Корделии и стал перебирать ее пальцы.

Молодые люди молчали, тишина нарушалась только неутомимым чириканьем птиц и шумом ветра за стенами. На удивление, не слышалось привычного лая Бенджамина, он мирно дремал в ногах у Корделии.

– Всегда, когда я приезжаю в «Форест Гленнвилль», я прихожу на это место. Несмотря на то, что мой брат живет далеко отсюда, здесь я чувствую, что мы с ним как будто рядом.

– Раньше вы жили в «Форест Гленнвилле» круглый год?

– Да. До развода родителей.

– А потом?

– После развода отец снял квартиру в Филадельфии, и мы стали приезжать сюда только на выходные. Потом он женился, и я не бывал в этих местах месяцами.

– Почему? Где же ты находился?

– В частной школе с полным пансионом. Моя мачеха не хотела, чтобы я жил вместе с ней и отцом.

Корделия почувствовала, как ее щеки вспыхнули от возмущения:

– Это ужасно, так поступить с ребенком! Неужели твой отец этого не понимал?

– Он хотел, чтобы в новой семье был мир. К тому времени я ведь уже был достаточно большой. Кстати, думаю, что отец продолжал любить мою мать. Если бы она простила ему его любовные увлечения, пожалуй, до сих пор они продолжали бы жить вместе.

Помолчав, Корделия произнесла:

– Когда между людьми пошатнулось доверие, так трудно его восстановить.

– Да, – вздохнув, согласился Арчибальд-Александр и вспомнил свой первый день знакомства с Корделией. Вернее, тот момент, когда он обманул ее, скрыв, что является тем самым человеком, которого она ищет. Но ведь есть же причины, по которым люди не всегда говорят правду. Бывают две точки зрения на один и тот же вопрос…

– А я думаю, что если два человека любят друг друга, в их отношениях не должно быть место лжи.

Проснулся Бенджамин и весело залаял. Звонкими голосами ему ответили синицы.

– Как хорошо в домике твоего детства! Отсюда не хочется выбираться, – призналась Корделия.

Арчибальд-Александр повернулся к ней, нежно прикоснулся пальцами к ее подбородку, наклонил свое лицо к ее нежным губам.

Сладкий аромат шел от ее золотых волос, те словно светились в полумраке…

Когда он стал целовать Корделию, она поняла, что между ними возникла новая степень близости. Может быть, оттого что он обнажил перед ней свою измученную душу. Или же просто ее отношение к нему стало еще более искренним? Не стоило искать скороспелые ответы на эти вопросы, но факт оставался фактом – они стали доверительнее относиться друг к другу.

Неожиданно тишину крошечной хижины нарушили громкие удары дождевых капель. Они сильно заколотили по крыше, покрытой осиновой дранкой. Резкий порыв ветра заставил покачнуться и заскрипеть старые ели, ветви их глухо зашумели. Синицы замолкли, зато Бенджамин вскочил на лапки и громко залаял.

Арчибальд-Александр с сожалением прервал поцелуй и проговорил:

– Нам пора возвращаться в настоящий дом, если мы не хотим промокнуть до нитки.

Оберегая раненую руку, он выбрался наружу, помог вылезти Корделии. И они поспешили по тропинке к особняку. Казалось, небеса разверзлись над ними – хлынул дождь. Когда они добежали до заднего крыльца, Арчибальд-Александр распахнул дверь и пропустил вперед девушку и собаку, потом шагнул за порог сам.

Пес немедленно принялся отряхиваться, пол вокруг него стал мокрым.

– Я вымокла почти так же, – улыбнулась Корделия. – До последней нитки!

Арчибальд-Александр кивнул на дверь ванной комнаты:

– Иди туда и разденься. А я разведу огонь в камине и приготовлю для тебя сухую одежду. В доме наверняка найдутся джинсы, рубашки – в общем, все необходимое…

И Арчибальд-Александр с Бенджамином исчезли.

Корделия вошла в ванную, стуча зубами от холода, и быстро стянула с себя совершенно мокрые брюки, кашемировый свитер, ставший темно-синим от воды. Черный кружевной бюстгальтер и трусики тоже были сырыми, и их пришлось снять. Она осталась стоять перед зеркалом обнаженной.

Волосы у нее оказались совершенно мокрыми. Как их-то теперь привести в порядок? Где фен?

Завернувшись в махровое полотенце, Корделия приоткрыла дверь и выглянула. Ей показалось, что на первом этаже никого нет. И она решила подняться на второй, пройти в свою комнату. Но, благополучно миновав добрую половину пути, на лестнице она едва не столкнулась с обнаженным до пояса Александром, спускавшимся ей навстречу. Оба остановились. Она глаз не могла оторвать от его широких плеч и от груди, покрытой темно-коричневыми волосами, узкой полоской спускавшимися к животу. И замерла под пристальным мужским взглядом. Полотенца хватало лишь на то, чтобы прикрывать ее груди, живот и ноги выше колен…

– Иди в гостиную и сядь у огня. Я принесу одежду, – наконец медленно произнес он.

Как это Корделия не заметила, что из гостиной доносится веселый треск полыхающих в камине поленьев? Она взъерошила свои мокрые волосы и спросила:

– А как же мне вот это привести в порядок?

– Да брось ты, не заботься о прическе! Иди к камину, садись на софу и укройся верблюжьим одеялом…

Он, стоя ступенькой выше, еще раз окинул ее внимательным взглядом. А она, прежде чем идти в гостиную, взглянула снизу вверх на него. На нем были сухие джинсы, замечательно сидящие на его узких бедрах. Полоска волос, спускавшаяся по животу, исчезала под их ремнем.

Хотя тепло от растопленного камина еще только начинало наполнять гостиную и не могло достичь лестницы, где они стояли, Корделию бросило в жар. Щеки ее вспыхнули, и этот факт тут же был замечен Александром.

– Я скоро вернусь, – сказал он и стал подниматься по лестнице. А Корделия на слабеющих ногах вошла в гостиную, уселась на софу и накрылась верблюжьим одеялом.

Как такое могло случиться? Ведь только сегодня утром они договаривались быть друзьями, и вот – пожалуйста! Их взаимное влечение побеждает все разумные доводы рассудка и сводит на «нет» прежние клятвенные обещания…

Ее сердце забилось сильнее, когда она вновь услышала шаги на лестнице. Александр спускался в гостиную. Вот он вошел, приблизился, их взгляды встретились. И Корделия прочитала в его глазах, как он хочет ее.

Арчибальд-Александр положил на софу светло-голубые джинсы и мужскую рубашку.

– Я буду в кухне. – Голос его был низким, проникновенным. – Дай мне знать, когда ты переоденешься.

Он продолжал стоять и смотреть на нее. И она вдруг поняла, что хочет, чтобы его сильные руки сняли с нее одеяло, развернули полотенце, стягивающее груди и живот… Да, сейчас ей хотелось, чтобы он взял ее, хотелось принадлежать ему. Она с удивлением осознавала это и, протянув руку к джинсам и рубашке, не поднимая глаз, тихо спросила:

– Разве ты не хочешь поцеловать меня?

– Корделия…

Голос его звучал по-прежнему проникновенно, но на этот раз был каким-то далеким.

– Ты даже не представляешь себе, о чем говоришь. Подумай, как мне трудно себя сдерживать. Я ведь не электрическая лампочка, которую можно включить и выключить. Я хочу тебя всегда.

– Вот и хорошо, – растерянно улыбнувшись, сказала Корделия.

Присев рядом, он взял ее за плечи, привлек к себе и, не спуская с ее плеч верблюжьего одеяла, стал нежно целовать глаза, нос, подбородок, шею…

– Ты прелесть, – пробормотал он. – Ты для меня – подарок судьбы. Я безумно тебя хочу.

Не отрывая взгляда от ее глаз, он потянул вниз верблюжье одеяло и опустил его на софу. Затем снял с Корделии полотенце, обнажив восхитительно, словно в ожидании его прикосновений, торчащие девичьи груди.

Неожиданно раздался телефонный звонок.

Арчибальд-Александр и бровью не повел, сказав лишь:

– Еще раз перезвонят.

Но телефон продолжал настойчиво трезвонить. Корделия забеспокоилась.

– Я так не могу… – произнесла она, стыдливо прикрывая груди ладонями. – А вдруг это звонят мне?

На лице мужчины, пока он наблюдал, как Корделия, поднявшись с софы, обматывает вокруг себя одеяло, отразилась досада.

– Тогда подойди сама, – с досадой в голосе произнес он.

– Конечно. – Она подошла к телефону, чувствуя на себе взгляд мужчины, полный неутоленного вожделения, и сказала в трубку, еще не зная, чего ожидать: – Алло?

– Привет, дорогая!

Это был голос ее матери.

– Мамочка! Как я рада слышать тебя! Ты все еще в Греции?

– Да, представь себе! Джек Хатчинсон арендовал на трое суток яхту, и сейчас мы на острове Лемнос. Тут чудные кафе, виноградники, пляжи… Вокруг Эгейское море. Как оно прекрасно! Мне бы хотелось, чтобы ты тоже полюбовалась на всю эту красоту!

– Когда-нибудь это сбудется, – ответила Корделия, мельком подумав, что замечательно было бы и ей самой провести медовый месяц на островах в Эгейском море.

– А как тебе в Филадельфии? Когда я позвонила во дворец, мне дали этот номер.

– Я сейчас не в Филадельфии, мама. И пока что так и не увидела Арчибальда Бертольди. Сейчас он в недельном отпуске, и никто не знает, куда этот человек уехал. Так что я сама решила отдохнуть до тех пор, пока он не появится в городе.

– Замечательная идея, умница! Надеюсь, ты в безопасности?

– Не беспокойся. Я сейчас нахожусь в загородном доме, в камине пылает огонь, за окном льет дождь…

– Но тебе, должно быть, невесело там?

– Нет, мамочка, все в порядке. Не волнуйся.

– Я так иногда о тебе беспокоюсь, дорогая! Ах, как я чувствовала себя одиноко, пока в моей жизни не появился Джек Хатчинсон! Не представляю, что бы я делала, если бы не встретила его.

Корделия уловила в голосе матери счастливые нотки. Жало тоски укололо ее собственное сердце. Она украдкой бросила взгляд на мужчину, раздетого до пояса, который стоял у окна и, казалось, безучастно следил за потоками дождя, струящимися по стеклу.

Итак, он ни с кем не желает затевать серьезные отношения. Корделия предупреждена об этом. И по завершении ее миссии они больше никогда не увидятся. Ну разве что она когда-нибудь прилетит к нему в Америку или он посетит ее в Брендфорде. И что же? На их свидания будет отпущено всего несколько дней в году. И все? На этом нельзя построить серьезные отношения между мужчиной и женщиной, для любви этого явно мало…

– Я рада, что тебе встретился Джек Хатчинсон, мама, и что ты больше не будешь одинока.

– А я жду не дождусь, когда увижу тебя. Я так по тебе соскучилась, хотя рядом со мной мой муж. Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю. И представляю себе, как женщина и мужчина могут быть счастливы, когда любят друг друга так, как вы с Джеком Хатчинсоном.

– Корделия, – в голосе матери появились настороженные нотки, – ты говоришь так, словно у тебя есть некий опыт. Как жаль, что я постоянно занята своими обязанностями во дворце и мало обращаю внимания на твою личную жизнь. С тобой все в порядке?

– Пожалуйста, не беспокойся. Мой опыт весь держится на твоих же собственных словах. Я знаю, как хорошо тебе было с папой и как замечательно сейчас с Джеком Хатчинсоном. Плохо только то, что иногда родители живут врозь со своими детьми.

Корделия вновь взглянула на Александра и заметила, что он внимательно наблюдает за ней.

– Дорогая, – продолжал раздаваться в трубке взволнованный женский голос, – береги себя. Я тебя не ставила в известность, но мне было так тяжело, когда я узнала о твоих встречах с садовником.

– Разве ты была в курсе?

– Конечно. Слава Богу, что история как началась, так и закончилась. Роман с простолюдином – не для особ нашего уровня. Зато сейчас, когда тебе двадцать, ты должна быть готова к чему-то более серьезному. Вернешься домой, мы поговорим с тобой на эту тему. Но сейчас, когда ты одна в Филадельфии, будь осторожнее. Там полно мужчин, которые только и ждут случая, чтобы поразвлечься с хорошенькой девушкой…

Корделия продолжала стоять перед Александром, ухватив одной рукой телефонную трубку, а другой поддерживая край верблюжьего одеяла. Еще несколько минут назад ей было приятно чувствовать и внимание, и ласки Александра. А сейчас, после слов матери, Корделия вдруг осознала, что находится в комнате наедине с чужим мужчиной, причем почти голая. Какой стыд! Да всегда ли нужно следовать тому, что подсказывает ей женский инстинкт? Чтобы сменить тему разговора, Корделия спросила:

– Мама, а когда ты собираешься обратно в Брендсворд?

– Да скоро уже… Джека ждут дела. А вообще-то мы хотим купить загородный дом, но при этом сохранить апартаменты во дворце.

– Надеюсь, когда я вернусь, у вас по-прежнему найдется для меня уголок? – спросила она.

Последовал поспешный ответ:

– Конечно, конечно, дорогая! Куда же ты денешься? Мы тебя очень любим, и пока ты сама не решишь покинуть нас…

– Спасибо!

Мать на другом конце провода засмеялась.

– Надеюсь, скоро тебя увижу, моя милая. Уверена также, что ты справишься со своей миссией и встретишься с Арчибальдом Бертольди.

– Я тоже на это надеюсь. Как самочувствие его величества Фергюссона Пятого?

– С ним все по-прежнему. Мы молимся за него и надеемся, что ему станет лучше и он примет участие в жизни страны.

Когда Корделия положила трубку, слезы текли по ее щекам.

Как она тосковала по матери и по родному дому! Ах, какие они все-таки разные с Александром люди! В настоящий момент, например, ей непонятно было, какой шаг мог привести ее к беде.

– Ты так нервничала, когда разговаривала с матерью, – нарушил он молчание. – Я сразу понял, что это она звонит…

– Да. У нее сейчас медовый месяц. Но мама выбрала минутку, чтобы поговорить со мной. – Корделия помолчала немного и многозначительно добавила:

– Я должна одеться.

– Послушай, мы с тобой не занимались ничем скверным и неправильным. Ведь ты не школьница. У тебя есть право поступать так, как ты считаешь нужным. Мне кажется, что после разговора с матерью, ты чувствуешь себя в чем-то виноватой.

Она резко оборвала его:

– Моя мать никогда и ни в чем меня не обвиняет. К тому же я сама прекрасно знаю, как нужно вести себя. И… отношения с мужчиной, который может стать моим женихом, а потом и мужем, должны развиваться совсем не так.

– Ну, извини, тебе самой решать, – откликнулся обескураженный Арчибальд-Александр.

– Я знаю. Поэтому сейчас пойду к себе в комнату и оденусь.

Ступая босыми ногами по ступеням деревянной лестницы, Корделия чувствовала на себе взгляд мужчины. Она знала, что расплачется, стоит лишь войти в спальню. Разве ей отношения с Александром нужны были только на неделю? А что он мог предложить еще, кроме краткосрочного совместного отдыха?

Корделия оглянулась на него через плечо.

Александр мгновенно отвернулся и стал разглядывать поленья в камине. Интересно, о чем он думал, когда смотрел ей вслед?