Конечно же, Белль была невероятно довольна. Она суетилась и хлопотала вокруг меня, как мать после обручения единственной дочери. Вся деловая сторона должна была быть улажена в течение нескольких дней, и дни эти обещали быть весьма напряженными. Крэн жил в доме, где обитали и другие офицеры. Отдельного жилища у него в городе не было, так что Белль сдала ему в аренду один из принадлежавших ей особнячков – красиво отделанный и похожий на маленькую коробочку из-под шоколадных конфет. Она взяла на себя и хлопоты по найму обслуги, ведь я была еще столь неопытна, а Крэн не хотел, чтобы его тревожили по таким пустякам. Кроме того, поскольку Крэн взялся теперь оплачивать мои счета, Белль не терпелось прикупить мне новой одежды, и вскоре она буквально засыпала меня кружевным бельем, ночными рубашками, а также множеством самых разнообразных платьев.

Я все думала, когда же «мной займутся». Белль была настолько погружена в заботы, что едва замечала меня, а сходить к Джереми мне недоставало смелости. Что же касается самого Крэна, то у меня не было ни малейшего представления о том, где его найти.

Как-то днем я сидела за пианино. Было жарко, и я надела одно из своих новых домашних платьев – из бледно-голубого жатого шелка. Ощущая на своем теле приятную прохладу, я не видела ничего вокруг, исполняя одну из недавно разученных песен Роберта Бернса, и не заметила, как отворилась дверь. Как раз в этот момент я пела: «Моя любовь – как красная, красная роза». В комнату вошел Крэн и торжественно воззрился на меня. Я встала и не без робости направилась к нему. Остановившись перед ним, я улыбнулась, а он мягко заключил меня в свои объятия.

– Элизабет, – почти прошептал он, – ведь я нравлюсь вам, не так ли?

– Конечно, нравитесь, – в ответ прошептала я.

– Вы любите меня?

– Я еще не знаю, что такое любовь, – честно ответила я, – но мне хотелось бы узнать об этом. От вас.

Крэн улыбнулся, в глазах его читалась нежность.

– Клянусь вам, что я стану хорошим учителем и буду верен своей единственной ученице.

– Мне будет очень приятно.

Мы по-прежнему говорили шепотом, будто хотели скрыть свой разговор от посторонних ушей, хотя в комнате, кроме нас, никого не было.

– Я приехал сообщить вам, что сам буду сопровождать вас на следующий бал, а после него мы вместе вернемся домой. Кроме того, я хотел просить вас об одном одолжении.

– О каком? – пробормотала я. Его руки медленно сжимались вокруг моей талии, он наклонился и стал покрывать мое лицо нежными поцелуями.

– Я хочу просить, чтобы вы надели белое платье – то самое, которое было на вас во время первого бала – и сделали такую же прическу, как тогда.

– Но, – робко запротестовала я, – у меня есть замечательное новое серебряное платье. Оно уже готово. Разве вы не хотите увидеть его?

– Нет, – ответил Крэн, – не хочу, – и поцеловал меня в ямочку на шее. – Вам нравится? – спросил он.

– Да, – слабо ответила я. В его руках я чувствовала себя легкой, как перышко. Внезапно он крепко прижал меня к себе и начал целовать страстно, необузданно, просовывая язык между моими зубами, изо всех сил сжимая руками мою спину и плечи. Я почувствовала, что мои колени становятся ватными.

– А как вам нравится это? – спросил он, резко отпустив меня. Ощущение было столь непривычным, что, посмотрев на полковника невидящим взглядом, я только и смогла, что прильнуть к нему.

С удовлетворенным вздохом он снова прижал меня к себе и на сей раз стал целовать медленно, мягко и ласково.

– О, весна, о, моя весна! – шептал он. – Я не чувствовал ничего подобного уже много лет. Мы вместе достанем звезды с небес, и ты сможешь украсить ими свои волосы…

В этот момент отворилась дверь, и я отпрыгнула от полковника, как испуганная лань. На пороге стояла Белль.

– Чем обязаны, Крэн? – спросила она.

На лбу полковника выступили крупные капли пота, что я, разумеется, отнесла на счет жары, и, вынув широкий белый носовой платок, он стал поспешно их вытирать.

– Просто заехал сообщить Элизабет о предстоящем бале и попросить об одном одолжении, – улыбнулся он.

– О каком еще одолжении? – холодно допрашивала его Белль.

– Полковник хочет, чтобы я была одета так же, как на первом балу, – торопливо пояснила я. – Я рассказала ему о своем новом серебряном платье, но он хочет видеть меня в белом.

– Судя по тому, как блестят ваши глаза, я понимаю, что мне пора восвояси, – констатировал Крэн. – Что вы за жестокосердная женщина, Белль! Следующие три дня будут самыми долгими в моей жизни.

Уже взявшись за дверную ручку, он повернулся к Белль и, одарив ее хитрым взглядом, спросил:

– Кстати, она никогда ничего не надевает под платье, когда находится дома?

И вышел.

Я залилась густым румянцем и только открыла рот, чтобы дать своей наставнице пояснения, как дверь вновь отворилась и в проеме показалась голова полковника.

– Только что, моя красная роза, у вас был урок номер один.

И дверь опять захлопнулась. Да, Крэн положительно был скорее дьяволом, чем человеком.

– А теперь изволь объяснить мне, что означает весь этот спектакль! – потребовала Белль. Внезапно мне стало весело: все-таки это здорово – нравиться кому-то.

– Поскольку ты не хочешь научить меня ничему, что связано с любовью, за мое обучение взялся Крэн.

– Как хорошо, что я вовремя вошла, – сухо парировала Белль. – Какая ты еще, в сущности, глупая маленькая гусыня! Ведь бумаги до сих пор не оформлены. А теперь, ради всего святого, пойди и надень нижнее белье. Хватит мне из-за тебя головной боли.

Словно на крыльях, я понеслась в свою комнату. Белль боялась, как бы чего-нибудь не произошло, пока не подписаны эти глупые, никчемные бумажки. Но я-то знала, что ей не о чем волноваться – Крэн слишком сильно хотел меня, чтобы рисковать.

Открыв дверь нашей спальни, Я ошеломленно остановилась: Люсинда сидела на своей постели с ножницами в руках и сосредоточенно резала свое золотое бальное платье на мелкие кусочки. Я не стала заходить внутрь и, тихо закрыв дверь, с неистово бьющимся сердцем прислонилась к ней спиной. По лестнице поднималась Белль.

– Что все это значит? – взорвалась она. – Только не говори мне, что Крэн…

– Там Люсинда, – прошептала я. – Она сидит и режет свое золотое платье.

– О, бедная девочка! – в волнении произнесла Белль и, знаком велев мне следовать за ней, вновь спустилась по ступенькам и вошла в свой кабинет.

– И ты не остановишь ее? – изумилась я.

Белль устало села за письменный стол и положила голову на ладонь.

– Думаю, нет.

– Но почему? – возмутилась я. – Это же безумие!

– Пусть лучше она изрежет свое платье, чем мужчину, которому она нравится.

Я вспомнила единственный разговор по душам, который произошел у нас с Люсиндой, и, в свою очередь, воскликнула:

– Бедняжка!

После этого Белль поведала мне историю Люсинды, которая частично уже была мне знакома. После того как ее мать повесили, Люсинда присоединилась к цыганскому табору. Дело в том, что в жилах ее отца текла и цыганская кровь, но он считался таким подонком, что даже цыгане не признавали его за своего. Вскоре после этого в городе, где она предсказывала прохожим судьбу, парочка юнцов попыталась изнасиловать ее. Ножом, который у нее был, она убила одного и изрезала до полусмерти другого. Люсинду посадили в тюрьму, и вскоре она предстала перед мировым судьей. Так случилось, что человек этот оказался старым другом Белль и членом печально известного «Клуба дьявольского огня». У него были странные вкусы, и от Люсинды судья буквально пришел в восторг. Поэтому после долгой беседы с девушкой он решительно закрыл дело и взял ее под свое «покровительство». Однако, на его вкус, она была еще «сыровата», поэтому судья отправил девушку к Белль, чтобы та «отшлифовала» ее и после этого вернула обратно. Теперь этот человек решил, что «шлифовка» слишком затянулась, и приказал, чтобы Люсинду прислали к нему в течение следующих двух дней.

– Не думаю, что она питает ненависть лично к нему, – с тревогой говорила Белль. – В конце концов, он спас ее от виселицы. Боюсь, она ненавидит мужчин вообще и в то же время привлекает их к себе, как удав – кроликов. Уж и не знаю, что из всего этого выйдет.

Но на этот раз ничего страшного не произошло. Как я уже сказала, пройдет еще целых десять лет, прежде чем Люсинда убьет еще раз.

Со свойственным молодости легкомыслием я вскоре забыла Люсинду вместе с ее проблемами. Три дня пролетели, как мгновение, и наступил вечер третьего бала.

В тот день Белль очень возмутила меня. Она вошла, когда я только что кончила принимать ванну и вылезла на ковер перед горящим камином. Отпустив служанку, она сама принялась вытирать меня и вдруг просунула руку мне между ног и стала исследовать мое самое потаенное место.

– Ты соображаешь, что делаешь?! – взбунтовалась я, пылая от возмущения.

– Стой спокойно, дитя мое, – невозмутимо отвечала она, – я должна убедиться в одной вещи.

– Как ты смеешь! – Я вся кипела от стыда и ярости. – Тебе прекрасно известно, что я девственна.

– Не об этом я волнуюсь, дитя мое. – Она села и озабоченно посмотрела на меня. – Я боюсь, милая, что Крэн Картер окажется слишком тяжелой едой для твоего желудка, если ты понимаешь, о чем я говорю. В течение следующих нескольких дней ты должна быть очень послушной, очень смелой и очень терпеливой. Если ты вдруг почувствуешь себя плохо, запомни: ты не должна подавать вида и тем более не должна говорить Картеру ни слова – ни сейчас, ни потом. Он – мужчина. Не хуже, но и не лучше других, и поведет он себя соответственно.

– Подходящее же ты выбрала время, чтобы предупредить меня, – враждебно ответила я. – С самого начала вся эта затея принадлежала тебе и Джереми. Вы держали меня в полном неведении, а теперь, когда обратного пути нет, начинаете волноваться, как я это перенесу. Я не стану винить Крэна ни в чем. Мне больно только из-за того, что во всей этой истории он такая же марионетка, как и я. Так что если я захочу найти виноватых, то знаю, где их искать. Белль устало вздохнула.

– Что бы я ни сказала тебе сейчас, дорогая моя, от этого мало что изменится – поверь мне. Терпение не относится к числу добродетелей Крэна. Он не любит, когда что-то встает у него на пути, так что в самом начале тебе, наверное, придется тяжелее всего, но если ты постараешься быть с ним послушной и терпеливой, то он, думаю, будет очень добр к тебе. И щедр.

– Ты говоришь либо слишком много, либо слишком мало. – Я все еще никак не могла простить ее. – Уже поздно. Если тебе больше нечего сказать, я бы хотела, чтобы вернулась служанка и помогла мне одеться.

Грустно покачав головой, Белль вышла из комнаты.

Я оделась так, как хотел Крэн, и была уже готова, когда он наконец появился – как всегда, стремительный и неотразимый в своей военной форме. В руке у него был небольшой кожаный футляр, который он с глубоким поклоном подал мне.

– Пусть это украшает мою богиню до тех пор, пока я не достал для нее звезд с неба.

Я открыла футляр. На белой бархатной подушечке, словно в гнездышке, лежал набор украшений из мерцающих как звезды сапфиров – точно такого же цвета, что и мои глаза.

– О, Крэн, – выдохнула я, – как красиво! Как удивительно красиво! Можно мне надеть их?

– Позвольте мне, – сказал он и с ловкостью, говорившей о немалом опыте, надел на меня серьги, браслет и ожерелье. Когда он застегнул его на моей шее, я обвила его руками и поцеловала. Это был очень долгий поцелуй.

– Что ж, полагаю, нам вовсе не обязательно ехать на бал, – раздался неторопливый голос за нашей спиной. – Мы с Белль можем просто сесть здесь и, наблюдая, получить не меньшее удовольствие.

Это появился Морисон, который должен был сопровождать Белль.

Крэн неохотно отодвинулся от меня и рассмеялся.

– Черт бы тебя побрал, Нед, ты все испортил!

– Мне бы не хотелось никого торопить, – вежливо рокотал Морисон, – но у меня дьявольски пересохло в глотке. Тем более что я целый день носился, выполняя твои поручения, Крэн, и у меня не было возможности опрокинуть хотя бы пинту портера, чтобы смочить губы.

– В таком случае поехали, – сказал Крэн, – а то скажут еще, что я уморил Неда, не дав ему выпить.

– Или что я уморил тебя, не позволив потанцевать, – парировал Морисон.

Я совершенно не запомнила этот бал. Я плыла сквозь него, видя только обращенные ко мне глаза Крэна и ощущая только прохладу сапфиров на шее. Я чувствовала радостное возбуждение, и в то же время меня не оставляло недоброе предчувствие. Мне казалось, что мы с Крэном – части какого-то огромного калейдоскопа, крутившегося все быстрее и, словно воронка, втягивавшего нас внутрь помимо нашей воли.

Бал закончился. Когда мы садились в кареты, Белль отвела Крэна в сторону и приглушенным голосом стала ему что-то говорить. Склонив голову, Крэн слушал невнимательно, нетерпеливо подергиваясь, как взнузданный жеребец.

– Хорошо, Белль, не стоит волноваться. Я буду осторожен, – сказал он наконец и, похлопав ее по плечу, помог мне сесть в карету. Как только экипаж тронулся, он схватил меня в объятия, и весь последующий путь слился в моей памяти в череду нежных и страстных поцелуев.

Денщик Крэна открыл нам дверь и помог снять верхнюю одежду.

– Не тревожь нас, покуда я не позвоню, Бейтс, и пусть в доме будет тихо. Сам понимаешь: чтобы никто из служанок не шаркал наверху. Сегодня нам больше ничего не понадобится.

Слуга поклонился и вышел. Взглянув на меня сверху вниз, Крэн улыбнулся.

– Немного волнуетесь, богиня?

Я еще не совсем пришла в себя после поездки в карете, поэтому просто покачала головой.

– Ну вот и замечательно! – засмеялся он и, подняв меня как пушинку, понесся вверх по лестнице подобно быку, похищающему Европу. Затем, рывком отворив дверь моей комнаты, осторожно поставил меня на ноги.

– Познакомься со своей новой служанкой, – улыбнулся он и аккуратно стал выплетать розы из моих волос. Сняв с меня драгоценности, он стал целовать те места, где они находились. Это были чудесные, легкие, словно бабочки, поцелуи, от которых по моей спине разбегались мурашки. Когда он наконец снял с меня платье, я задрожала.

– Нет, богиня, не бойтесь. – Крэн привлек меня к себе, его лицо горело. Я пыталась держать себя в руках, но ощутила, как во мне вновь поднимается какое-то холодное чувство. Когда же он попытался снять с меня сорочку, я сделала протестующий жест.

– Я должна надеть ночную рубашку, – прошептала я, пунцовая от стыда.

– Нет, я хочу видеть тебя обнаженной, – промурлыкал он и снял с меня сорочку. Вся дрожа, я стояла перед ним. – Боже мой, до чего же ты красива! – прорычал он и, упав на колени, зарывшись лицом в мои груди, стал покрывать их поцелуями, бормоча что-то бессвязное. Когда он снова встал, взгляд его изменился – как будто он смотрел не на меня, а куда-то внутрь. Он взял меня на руки, уложил на постель и накрыл простыней, а затем вышел в свою комнату, что находилась по соседству. Вся дрожа, я лежала голая между двумя холодными простынями и страдала от этого еще больше, чем от холода, царившего в моем сердце.

Вскоре, мягко ступая, Крэн пришел обратно. Мне никогда раньше не приходилось видеть обнаженного мужчину – бедняки придерживаются очень строгих правил относительно наготы. Без одежды Крэн выглядел еще больше, чем обычно, причем все части его тела были абсолютно пропорциональны.

Я лежала, скованная страхом, а Крэн, улегшись позади меня, положил руки на мои груди. Он стал нежно целовать меня и ласкать мою шею, груди, живот, бедра. Поцелуи его становились все крепче, руки – нетерпеливее, дыхание – тяжелее. Внезапно он взгромоздился на меня и жадно поцеловал в губы, глубоко засунув язык мне в рот, отчего я едва не задохнулась.

– Раздвинь ноги, – прошептал он. В ужасе я повиновалась.

Меч острой боли, казалось, разрубил меня пополам. Я закричала, но Крэн не останавливался. С каждым движением его огромного тела боль внутри меня росла. Она накатывалась на меня волнами, мне казалось, что меня заживо режут ножом. Он истекал потом, а по моему лицу катились слезы. Рыдая, почти в истерике, я отчаянно боролась, пытаясь оттолкнуть его от себя. Мы уже были с ног до головы мокрыми, и при каждом его движении наши тела издавали отвратительные хлюпающие звуки. Тут уже не было ни богини, ни ее «покорного слуги» – все галантности были отброшены в сторону, оставался только самец, яростно вбивающий, обрушивающий свое мужское начало на самку, пойманную врасплох и не имеющую права на отказ. То же бессмысленное скотство, что у жеребца с кобылой, у кобеля с сукой…

Внезапно остановившись, он тихо лежал на мне, задыхаясь от изнеможения, а я чувствовала, как по моим ногам теплой струйкой течет кровь. Я лежала под ним сломленная, раздавленная, словно какое-то насекомое, приколотое булавкой к доске. Я вновь застонала, пытаясь столкнуть его с себя. Он испустил долгий прерывистый вздох и вытер губы о мой лоб.

– Какая решительная маленькая девственница! – прошептал он. – Сожалею, что это вышло так непросто, но отныне все будет по-другому.

Руки его вновь принялись ласкать меня, тело начало ритмично двигаться, и меня опять пронзила боль.

– Не надо, пожалуйста, не надо! – закричала я. Теперь я уже ногтями раздирала ему тело, пытаясь добраться до глаз. Я была готова на что угодно, лишь бы остановить его. Однако он быстрым движением сгреб мои руки и заломил их мне за голову.

– Прекрати! – жестко сказал он. – Прекрати или, клянусь, я свяжу тебя!

Я перестала шевелиться и только плакала навзрыд, а он продолжал объезжать меня. Продолжалась и боль. Казалось, этому не будет конца. К счастью, я, видимо, время от времени теряла сознание, но каждый раз, когда оно возвращалось, он все еще сидел на мне верхом, его руки терзали и мяли мое тело, его огромный орган входил и выходил из меня. Он был ненасытен – пыхтящий зверь, заманивший в ловушку свою жертву и куражащийся над ней.

Наконец, когда свет из окон стал разгонять серые предрассветные тени, он все-таки слез с меня и, улегшись на свою половину постели, немедленно уснул. Сначала, совершенно измученная, я лежала под грузом невероятной усталости, а затем еще один благодатный обморок принял меня в свои объятия.

Не знаю, сколько мы спали – на несколько дней я совершенно потеряла счет времени. Я только смутно помню, как Крэн осторожно встал с постели и вышел в свою комнату. Вскоре он вернулся, но я прикинулась спящей. Наклонившись надо мной, он поцеловал меня – одним из нежных поцелуев, адресованных «покорным слугой» своей «богине».

– Элизабет, – осторожно потряс он меня за плечо, – дорогая, просыпайся. Ну, давай же, давай!

Открыв глаза, я отшатнулась от него и зарылась лицом в подушки.

– Бедная роза! – пробормотал он. – Неужели это так больно?

В ответ я молча мотнула головой.

– Что ж, думаю, я могу облегчить твои страдания, – сказал он и вышел из комнаты, за дверями которой тут же послышалось какое-то бормотание.

Вскоре он вернулся, неся тазик с теплой водой, тонкое льняное полотенце и хорошее белое мыло. Полковник откинул простыню, и лицо его исказила гримаса. Опустив глаза, я увидела, что вся постель перепачкана кровью.

– Если бы ты жила на Востоке, – мягко заметил он, – сейчас бы тебя чествовало все твое племя. Там такие доказательства девственности ценятся очень высоко.

Испытывая тошноту от стыда и унижения, я не могла даже говорить и, не вставая с постели, молча смотрела на него. Если бы в этот момент я увидела выросшие у него за ночь рога, хвост и раздвоенные копыта, то вовсе не удивилась бы, но он выглядел так, как в тот день, когда впервые поцеловал мне руку. К еще большему моему изумлению, дикий, безумный зверь, терзавший меня всю ночь, теперь принялся осторожно и нежно мыть мое тело. Он делал это так, как делает мать со своим ребенком, а прикосновения его были мягкими, словно легкий ветерок.

Закончив, Крэн взял одно из моих домашних платьев и протянул мне его с ласковыми словами:

– Надень вот это. Я пока провожу тебя в другую комнату, а потом пришлю к тебе служанку. Ты должна встать и немного походить, иначе у тебя будет болеть еще больше.

Я повиновалась, но, когда он стал помогать мне подняться, у меня вырвался невольный стон. Крэн подхватил меня на руки, отнес в соседнюю комнату и, уложив на свою постель, поцеловал.

– Не надо испытывать ко мне ненависть, Элизабет, – прошептал он. – Я очень люблю тебя. Любовь – это не только боль. Боль скоро пройдет, моя родная, и тогда я покажу тебе, что такое настоящая любовь.

Должно быть, я снова заснула, потому что, когда вновь открыла глаза, послеполуденное солнце уже клонилось к закату, а моя служанка суетилась в комнате, раскладывая вещи. Ее звали миссис Мур. Это была женщина средних лет, которую Белль, учитывая мою собственную неопытность, наняла, чтобы та одновременно выполняла обязанности моей личной служанки и домоправительницы. Работала она хорошо, но была ужасно болтливой. Увидев, что я проснулась, она засуетилась еще больше.

– Как вы себя чувствуете, моя несчастная овечка? Я сразу же поняла, что за ночка выпала на вашу долю, когда увидела постель. Я чуть с ума не сошла. Какие же грубияны эти мужчины – все до одного!

И так она продолжала тараторить – все об одном и том же. Это были именно те слова, которые мне хотелось слышать в эту минуту, и крупные слезы начали скапливаться в моих глазах. Я горько заплакала от жалости к самой себе.

– Ну, будет, будет, милая, не изводите себя так. – Служанка доверительно приблизила ко мне свое круглое луноподобное лицо, покрытое плотной сеткой фиолетовых прожилок. – Когда его не будет, – многозначительно склонила она голову, – я дам вам глоточек кое-чего, и вам вмиг полегчает. А теперь давайте подниматься. Он скоро вернется – хочет забрать вас из дома.

– Из дома?! – с ужасом переспросила я. – Да я с места двинуться не могу!

– Нет-нет, как только вы подниметесь, вам сразу станет лучше, – жизнерадостно возразила женщина. – Да вам и не придется много ходить: он всего лишь хочет съездить с вами в театр.

Театр! Жалость, которую я испытывала к своей особе, моментально уступила место проснувшемуся интересу. Никогда в жизни мне еще не приходилось бывать в театре, поскольку в течение года, когда шло наше с Люсиндой обучение, Белль держала нас в полной изоляции. Однако после тех рассказов, скорее даже сказок, которые мне приходилось слышать о театре, я страстно мечтала попасть в эту волшебную страну. Сейчас это было единственным, что могло вытащить меня как из дома, так и из бездны страданий по поводу собственной участи. Возможно, Крэн – большой знаток женской психологии – именно на это и рассчитывал, но, как бы то ни было, когда в сопровождении еще трех офицеров он ворвался в комнату, я была уже полностью одета и сгорала от нетерпения.

Если бы он предложил мне ужин на двоих, это, видимо, было бы печальным зрелищем, но я не могла противостоять зажигательному веселью сразу четырех гренадеров, уже знакомых мне по предыдущим балам. И хотя сама я пока что была не в силах поддерживать оживленную беседу, к своему собственному удивлению, я обнаружила, что во все горло смеюсь над уморительной пикировкой, которую они затеяли за столом.

Как сейчас помню: мы отправились в театр Ковент-Гарден и я увидела Изабеллу Мэттокс в обновленной постановке шеридановской «Школы злословия». Я была потрясена, почти загипнотизирована чарами впервые открывшегося мне мира – театра, публики, актерской игры. С тех пор я стала страстной поклонницей этого искусства, и, хотя вот уже несколько лет, как моя нога не переступала порога театра, я до сих пор с наслаждением вспоминаю все пьесы, которые мне довелось посмотреть, а также блиставших в них актеров.

Я была настолько очарована увиденным, что только тогда, когда мы уже тряслись в карете на пути домой, до меня дошло, что наступила новая ночь и я обречена разделить ее с мужчиной, который сейчас обнимал меня за талию, сонно покачивая поникшей головой.

Не могу вспоминать эту ночь. Как только мы очутились дома, я попыталась убежать от него, хотя только Господь знает, куда мне было бежать. Конечно же, Крэн поймал меня и с холодной яростью – всю эту сцену видели и кучер, и денщик, и служанка – отвел меня наверх. Уже в моей комнате он немного смягчил свой гнев и попытался успокоить и урезонить меня, но от страха я совсем потеряла голову и, не слушая его, лишь всячески пыталась увернуться.

Наконец Крэн вышел из себя и, почти срывая с меня платье, закричал:

– Видит Бог, Элизабет, если ты не хочешь меня любить, то по крайней мере я заставлю тебя повиноваться!

И, швырнув меня на постель, он вышел в свою комнату. Вскоре Крэн вернулся, лицо его было мрачным. Когда он лег в постель, я резко отпрянула от него, чувствуя ненависть даже к запаху, исходившему от этого человека. Однако он грубо притянул меня к себе и вновь предался своим наслаждениям. На сей раз не было ни произносимых шепотом нежностей, ни мягких ласканий – одно только примитивное утоление низменного инстинкта. Каждый раз, когда он с силой входил в меня, я испытывала все ту же жестокую боль, и поэтому снова рыдала и отталкивала его. Но это, кажется, только еще больше распаляло Крэна, а я так и оставалась под ним – беспомощная и измученная. Когда ночь была на исходе, мне показалось, что боль пошла на убыль, а к тому времени, когда наконец, насытившись, он встал с меня, она уже превратилась не более чем в сильный зуд. Поднявшись с постели, Крэн прошел в свою комнату и захлопнул разделявшую нас дверь. Тогда я перекатилась на середину кровати, зарылась лицом в подушки и вновь дала волю слезам. Теперь, правда, меня беспокоила не столько боль, сколько вертевшиеся в голове мысли.

Неужели именно на это меня сознательно обрекли моя семья, Белль и Джереми? Неужели мне суждено превратиться в инструмент наслаждения для любого мужчины, готового заплатить? Мысли бесконечным хороводом вертелись в моем мозгу. Мои покровители с легкостью говорили о шести месяцах, о годе или даже больше, в течение которых может продолжаться эта связь. Сейчас мне было всего лишь семнадцать, но уже теперь я с ужасом думала о бесконечной череде мужских тел с пустыми пятнами вместо лиц, которые станут передавать меня из рук в руки, трогая, терзая, лапая… И чем дальше меня передают, тем сильнее высыхает и увядает мое собственное тело, тем грубее, жестче и грязнее становятся руки мужчин. И так до тех пор, пока однажды я снова не окажусь на Рыбной улице в вонючей сточной канаве, издавая беспрерывные хриплые вопли, в то время как на меня будут наваливаться обезумевшие орды.

Все еще плача, я проснулась и ощутила руку Крэна. Он обнял меня и нежно прижал к себе.

– Элизабет, ради всего святого, в чем дело? Рыдая, я прильнула к нему, не в силах избавиться от ужаса, навалившегося на меня в этом кошмарном сне.

– Не отдавай меня им! Пожалуйста, не отдавай!

– Не отдавать тебя кому? – не понял Крэн спросонья. – Тихо, тихо, никто не сделает тебе ничего плохого, – уговаривал он меня, баюкая, как ребенка. Наконец я успокоилась, и Крэн встал, словно собираясь уйти.

– Не покидай меня, Крэн! – взмолилась я, почувствовав, что наяву мне стало еще страшнее. Тихо вздохнув, он нырнул обратно в постель и обнял меня. Оказавшись в надежном убежище его рук, я наконец уснула.

Когда я открыла глаза, Крэна рядом со мной не было, зато стояла миссис Мур с подносом, на котором дымился завтрак. Я села в постели, чтобы поесть, и тут в моей памяти всплыла ночная сцена, заставив меня покраснеть от стыда. Отворилась дверь, и вошел Крэн – розовый и свежевыбритый, в коричневом шелковом халате. Жестом он отослал служанку и сел на край постели. Несколько секунд он молча смотрел на меня, а затем произнес:

– Элизабет, я не очень терпеливый человек и не переношу женских слез, даже тогда, когда плачет такая прекрасная женщина, как ты. Прошлая ночь расстроила меня не меньше, чем тебя, и мне не хотелось бы, чтобы это повторилось. Ты поняла?

– Прости, что я разбудила тебя, – ответила я виновато.

– Не о том речь, и ты это прекрасно понимаешь, – резко сказал он и, внезапно улыбнувшись, добавил: – На самом деле это был единственный приятный момент за всю эту проклятую ночь. Запомни, что я сказал, – и наклонившись, он поцеловал меня. Я молча кивнула, и он поцеловал меня еще раз. – Сейчас я должен ехать на Уайтхолл. Меня не будет почти целый день, я вернусь только к обеду. Будь со мной поласковее.

Он произнес это чуть ли не с тоской и вышел из комнаты.

Я бессильно откинулась на подушки. О чем предупреждала меня Белль в тот памятный день? Казалось, с тех пор прошли века. «Что бы с тобой ни происходило, не впутывай в это Крэна – он поведет себя так же, как и любой другой мужчина». Вот что она имела в виду, а я, как всегда, вела себя по-дурацки. Я ненавидела всех остальных – все это мерзкое скопище. И сейчас у меня был только один союзник и защитник от них – Крэн. Я не должна его потерять – ни при каких обстоятельствах! И тогда я решила сделать все возможное, чтобы завоевать его любовь, которой едва не лишилась по собственной неосторожности.

Вновь появилась служанка и захлопотала вокруг меня.

– С вами все в порядке, мэм? Если мне позволительно будет задать такой неделикатный вопрос, я хотела бы узнать, говорила ли вам что-нибудь миссис Дэвис о необходимости заботиться о себе?

– Заботиться о себе? – удивленно переспросила я. – Что вы имеете в виду?

– Ага, – доверительно пробормотала она, – теперь я вижу, что не говорила. Я имела в виду, как уберечься от ребеночка. Ведь молоденькой девушке вроде вас не нужен такой жернов на шее. И в отношениях с вашим кавалером ничего хорошего не выйдет, если вы прямо сейчас забеременеете. Они тут как тут, когда вы розовенькая и стройная, но, как только лицо у вас становится измученным, а живот начинает расти, их и след простыл.

Я была в ужасе. Меня настолько потряс сам акт, что мысль о его возможных последствиях даже не приходила мне в голову.

– А вы знаете, как уберечься от детей? – спросила я, все еще не в силах взять себя в руки.

– Ну, так уж точно не скажу, но слышала я о паре вещей, которые могут помочь. Одна из них – это травка, которую используют цыгане, а вторую я обнаружила сама. Но вы же понимаете, травка ведь чего-нибудь да стоит, – хитро добавила женщина.

– Подайте мне мою сумочку, – приказала я. Эта старая лиса говорила правду, и ее советы стоили денег. Я отсчитала пять соверенов в ее жадную лапу, холодно спросив: – Думаю, этого хватит?

– О, благодарю вас, мэм! Я сейчас пойду и все приготовлю. Судя по тому, как вы выглядите, дорогуша, нам не стоит терять времени.

Возле двери она задержалась и оглянулась. Видимо, привычка к болтовне взяла в ней верх над желанием поскорее удалиться со своим неправедно заработанным богатством.

– Хорошо еще, что полковник в годах, хоть и очень темпераментный мужчина. С ним у вас, может, и не получится забеременеть сразу. А вот когда с молодыми, которые вообще ничего не понимают, это моментально происходит. Но вам повезет, дорогуша, вот попомните мои слова.

Сообщив мне эту пикантную новость, она удалилась.

Она была противной старухой, но то, чему я от нее научилась, наверняка спасло меня от будущей нищеты и прозябания, поэтому, в конечном итоге, я благодарна ей. Хотя тогда благодаря ее руководству мне в самом ближайшем будущем предстояло оказаться в серьезной опасности.

После того как она закончила совершать надо мной свой таинственный обряд, я оделась и устало спустилась вниз.

– Идите в гостиную, – сказала мне миссис Мур, – там в камине горит чудесный огонь, а я пока принесу вам кое-что такое, отчего все ваши проблемы как рукой снимет.

Вскоре она вернулась со стаканом прозрачной жидкости.

– Похоже на воду, – с сомнением сказала я.

– Давайте-давайте, попробуйте. К этому, правда, надо немного привыкнуть, но когда оно попадает в жилы… Впрочем, сейчас вы поймете, о чем я говорю.

Ей, похоже, доставляла удовольствие даже сама эта мысль.

Я сделала глоток и остолбенела: мое горло горело словно в огне, я едва могла дышать.

– Вы отравили меня! – прохрипела я.

– Нет, дорогуша, – произнесла она с сочным выговором кокни. – Сперва всегда так бывает. Хотя давайте-ка по первому разу я добавлю вам туда лимончика.

Так она и сделала, и я снова поднесла стакан к губам и с сомнением отпила маленький глоточек. Приятное тепло волнами разлилось по моему телу, очертания комнаты немного задрожали. Я взглянула на миссис Мур, и мне почудилось, что она плавно поднимается и опускается вместе с полом. Мне вдруг стало удивительно хорошо.

– Теперь я вас поняла. Спасибо, миссис Мур. Внезапно я расчувствовалась.

– Спасибо вам за вашу доброту. Глаза мои защипало от слез.

– Вот и хорошо, дорогуша.

Она наблюдала за мной с легкой ухмылкой.

– В какое время обещал вернуться полковник?

– К обеду, – икнула я.

– Я принесу вам еще одну порцию прямо перед его приходом, и тогда вы не будете волноваться, что бы он ни делал, хорошо?

– Вы настоящий друг, миссис Мур. Самый лучший друг! – Теперь я снова чувствовала себя на коне: центром мира, хозяйкой собственной судьбы. – Если кто-нибудь придет и станет спрашивать меня, говорите всем, что меня нет, что я ушла. Я не хочу никого видеть. Никого!

И я прикончила стакан одним глотком.

– А миссис Дэвис? – спросила она.

– Особенно миссис Дэвис! В первую очередь миссис Дэвис! Миссис Дэвис даже на порог не пускать, понятно? – бушевала я.

– Я все поняла, – примирительно сказала женщина. – Может, вам стоит немного полежать на кушетке?

Шатаясь, я доплелась до кушетки и рухнула на нее.

– Кстати, миссис Мур, как называется этот чудесный напиток?

– Джин, мисс. Обыкновенный джин.

Джин! Это слово было мне знакомо. Помнится, матушка неоднократно предупреждала нас, детей, и в особенности моего старшего брата Джека о пагубном воздействии этого напитка. Мне вновь подумалось, как невежественна и сбита с толку была моя мать.

– О восхитительный, вкуснейший джин! – пробормотала я. Миссис Мур с видом чрезвычайного довольства на лице вышла из гостиной, а я в то же мгновение уснула.

Остаток дня прошел для меня в приятной алкогольной дымке. Я побренчала на пианино, и хотя музыка у меня звучала вовсе не так, как была написана в нотах, ее звуки казались мне божественными. Покопавшись в своем гардеробе, я пришла к выводу, что нет на свете девушки счастливее меня, поскольку мне принадлежит столько красивых вещей. Я восхищенно рассматривала свои сапфиры и раздумывала, какое именно платье мне надеть вечером. Мне было наплевать на все и вся.

Подошло время обеда. Появилась миссис Мур с еще одним стаканом джина.

– Но он же наполовину пустой! – раздраженно протянула я, чувствуя тупую боль в висках.

– Как раз сколько надо, дорогуша моя, вот увидите. Вам не нужно больше, иначе может стошнить.

Я выпила содержимое стакана, и боль мгновенно отпустила.

– Вы настоящее чудо, миссис Мур.

– Я только стараюсь помочь вам, – скромно ответила она. – Может, мне и самой понадобится помощь. Ох, и тяжелые настали деньки… – вздохнула женщина.

– Если я могу вам помочь… – начала я, но она продолжала говорить так, словно и не слышала меня:

– Вот и мой бедный брат: побирается у черного хода, довольный любым объедком с нашего стола. Жена, пятеро детишек, а работы нет. Бедняга!

– О несчастный!.. – И я снова полезла в свой кошелек, вручив ей еще один золотой соверен. – Вот, отдайте ему это.

– Да благословит Господь ваше доброе сердце, мэм! Из вас выйдет настоящая леди, я уже сейчас это вижу. – Служанка понизила голос: – Когда хозяин вернется домой и если он что-нибудь заметит – я про джин говорю, – скажите, что вы нашли его в шкафчике внизу. В том, который стоит в кабинете. Ему может не понравиться, что я сама дала вам выпить, понимаете?

– Не беспокойтесь, миссис Мур, это останется нашим секретом, – хихикнула я. – А теперь помогите-ка мне переодеться к обеду.

Я постаралась вспомнить все хитрости, которым научила меня Белль, чтобы выглядеть особенно красивой в этот вечер, и, когда вернулся Крэн, под воздействием джина и сапфиров чувствовала себя ни больше ни меньше, как самой Клеопатрой.

Услышав стук его кареты, я бросилась к пианино и заиграла «Моя любовь – как красная, красная роза». Он, как всегда, вихрем ворвался в дом, и когда я поднялась, чтобы встретить его, то с удовлетворением заметила: Крэн буквально застыл, пожирая меня взглядом. Тогда я сама бросилась ему навстречу, но перед глазами у меня все расплывалось и мне показалось, что он стоит дальше, чем было на самом деле, так что я буквально упала ему на грудь, обвив рукой его шею. Крэн выглядел удивленным и довольным. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и вдруг от изумления брови его взметнулись так высоко, что мне показалось: еще чуть-чуть и они вообще исчезнут.

– Что ты пила? – спросил он.

– Джин, – ответила я, счастливо прижимаясь к нему.

– Джин? Но где, черт побери, ты его взяла?

– В шкафу, что стоит в кабинете, – сказала я, подставляя лицо для поцелуя.

– Но как… – Тут я поцеловала его сама, и он ответил мне тем же. – О Элизабет, – пробормотал он и снова поцеловал меня, но теперь уже гораздо крепче. Я тоже одарила его еще более пылким поцелуем. – Ты восхитительная маленькая идиотка, ты же пьяна… Впрочем, что мне за дело, – прошептал он и страстно поцеловал меня в губы.

– Я не пьяна. Я чувствую себя замечательно, просто прекрасно, – упрямилась я.

Крэн расхохотался и, оторвав меня от пола, сказал:

– Что ж, взглянем на место преступления.

Он открыл шкаф в кабинете, и там действительно оказалась приземистая серая керамическая бутылка. Миссис Мур действовала быстро. Крэн понюхал ее, немного отпил и скорчил гримасу:

– Ну и пакость! Наверное, кто-то из рабочих оставил. Вот только как она могла тут оказаться? – Он взглянул на меня и опять рассмеялся. – Моя дорогая весна, если ты будешь пить эту бурду, все твои цветы завянут. Ни капли больше, слышишь? Нектар и амброзия – вот это для тебя. Ну, может, еще изредка бутылочка шампанского. Но не джин!

Крэн страстно поцеловал меня, а затем – к моему ужасу – взял бутылку и швырнул ее за окно.

– Давай-ка выпьем немного вина, чтобы ты избавилась от вкуса этой гадости, – радостно предложил он. А я втайне утешала себя тем, что бутылка, которую он только что выбросил, вероятно, была у миссис Мур не последней.

От выпитого за обедом вина остатки джина в моих жилах заиграли еще веселее. Я смотрела на Крэна как сквозь легкую пелену: какой же он мужественный! Я любила его. Впрочем, в этот момент я любила всех и каждого: и Джека, и Эгертона, и Люсинду, и Джереми, и Белль. Хотя нет, Белль, наверное, все же не любила.

Под конец обеда Крэн с сомнением в голосе сказал:

– Я думал взять тебя сегодня вечером в Гарденс. Гарденс… В моей захмелевшей голове это название прозвучало холодно и непривлекательно. Мне почему-то подумалось, что там должна царить толчея.

– Ты думаешь, нам обязательно надо ехать? – сонно пробормотала я. – Здесь так хорошо… Нас только двое… Может, останемся дома?

– Что ж, если ты так хочешь… – Голос Крэна вдруг стал низким, лицо раскраснелось. Я сидела на кушетке, и он, подсев поближе, осторожно взял меня пальцами за подбородок и поднял мое лицо. Я сонно улыбнулась. – Элизабет, – произнес он с каким-то блеском в глазах, – такая, как сейчас, ты заставляешь кипеть кровь в моих жилах. Я буквально схожу с ума. – Крэн пробежал пальцами от моей шеи вниз до самых грудей. Он явно сгорал от желания. – Я и не думал до сих пор, что существуют женщины, способные до такой степени вывести меня из равновесия. – На несколько секунд Крэн прижал меня к себе, а затем поднял на руки и понес на второй этаж.

Когда он наконец поставил меня на ноги, я снова прижалась к нему и обвила его шею руками.

– Извини меня за прошедшую ночь, Крэн. Я знаю, что вела себя дурно, но прости меня, я обещаю слушаться тебя отныне и во веки веков.

Крэн даже застонал.

– Мне не нужно твое послушание, дорогая, мне нужна твоя любовь. Если бы ты испытывала ко мне хоть сотую часть той любви, что испытываю я, я уже был бы доволен.

В эту ночь под воздействием джина я была покладистой и услужливой: мое тело с готовностью отвечало на каждую его прихоть. Крэн занимался любовью как одержимый. После того как он кончал, я прижималась к нему, и его огромный член снова начинал напрягаться, наливаться жаром, и он снова входил в меня. А я плыла на облаке, пропитанном джином, и мне казалось, что я нашла решение всех своих проблем.

Разбудила меня миссис Мур с подносом для завтрака. Я испытывала озноб, головную боль и неуверенность в себе. Прислуга, видимо, почувствовала мое состояние: она постояла возле меня несколько секунд и, ничего не говоря, вышла. Я кое-как поела – вкус еды казался мне ужасным, а все мои страхи и заботы, похоже, вернулись обратно. Поэтому когда в дверь вошел Крэн, прятавший что-то за спиной, я смогла выдавить лишь слабое подобие улыбки.

Бросив мне на постель синий кожаный футляр, он отступил в сторону и стал наблюдать с мальчишеским интересом. Я открыла коробку. С шелковой подушечки голубоватым светом блеснули бриллианты: браслет, серьги, ожерелье – они сияли чудесным, холодным огнем, словно пришельцы с далеких планет остывающих звезд. От восторга у меня перехватило дыхание, и я смогла только с благодарностью протянуть руки к Крэну. Когда мы оба немного успокоились, он взял из футляра ожерелье и застегнул его на моей шее.

– Все это, – сказал он, – застывшие слезы, которые я заставил тебя пролить. Я дарю их тебе в знак того, что с этого дня между нами не будет слез – отныне и вовеки. – Крэн осторожно прикоснулся к драгоценным камням. – Это единственные слезы, которые я согласен видеть, особенно когда речь идет о такой прекрасной женщине, как ты.

Крэн был замечательным человеком во многих отношениях. Может быть, для женщин даже хорошо, что таких, как он, немного.

На протяжении нескольких следующих дней он почти не отходил от меня. Мы были в театре, в Гарденс, на скачках, на вечеринках, а по ночам я отдавалась ему – если не страстно, то по крайней мере с готовностью. Наконец однажды ночью, когда я, уставшая после тяжелого дня, оказалась в его объятиях, я неожиданно почувствовала острое возбуждение. Его голова была склонена – он поочередно целовал и брал в рот мои груди. И тут я резко повернулась и сильно укусила его в шею, одновременно с этим царапая и раздирая его спину ногтями. Мне вдруг надоело быть пассивным инструментом удовлетворения его желаний, мне захотелось сделать с его телом то, что раньше он делал с моим. Реакция Крэна была немедленной и страстной, и мы кончили бешено и одновременно. Когда он откинулся, до меня вдруг дошло, что я наделала. Я чувствовала кровь, текущую из его плеча, и, замерев от страха, ждала того, что, как мне казалось, должно было последовать. Крэн, зарывшись лицом в подушки, трясся всем телом, и я не знала, что делать. Только чуть позже я поняла, от чего он трясся: от смеха! Вне себя от удивления, я протянула руку и дотронулась до него.

– О Крэн, дорогой, я не хотела… – начала оправдываться я. В ответ он оторвал голову от подушки и захохотал еще громче.

– Весна, – пытался выговорить он между приступами хохота, – я вижу, ты более чем готова к уроку номер два. Сегодня я слишком устал, но завтра, моя маленькая чертовка, моя очаровательная кошечка, я начну учить тебя, как заниматься любовью.

– Как заниматься любовью? А чем же в таком случае мы занимались в течение последней недели? – выпалила я.

Крэн сразу же успокоился.

– В течение последней недели, моя роза, это я занимался любовью с тобой; теперь же, прелесть моя, любовью со мной будешь заниматься ты. Между двумя этими вещами огромная разница.

И с этими словами, все еще посмеиваясь, он отвернулся и уснул.

Раньше я думала, что мое образование еще просто не закончено, теперь я поняла, что оно только начинается.