Я шла по замоскворецким улицам, но они казались мне какими-то странными: это была не Москва моего детства, а совсем чужой и чуждый мне город, населенный не людьми, а чудовищами, как в ужастиках Стивена Кинга. По улицам носились белые зубастые иномарки, они гонялись за мной, я бежала, бежала что было сил, но выхода не было. Проснулась я вся в поту, зажгла свет и пошла на кухню. Поставив на плиту чайник, прикурила сигарету; руки у меня дрожали. Я боялась снова лечь, нашла в аптечном шкафчике валерьянку, выпила три таблетки и пожалела, что не держу в доме транквилизаторов.

Под утро я решила, что достаточно успокоилась и снова легла в постель. На этот раз мне приснились волки; я попала в волчью стаю. Эти волки были совсем не похожи на тех добродушных животных, которых можно увидеть в зоопарке; нет, это были хищники с оскаленными мордами, их было много, они нападали на меня, а я отбивалась от них палкой, прекрасно сознавая при этом, что недолго смогу продержаться. Наконец огромный вожак, подпрыгнув, попытался вцепиться мне в горло, но я как-то умудрилась сбить его на лету, и он впился клыками мне в колено. С диким криком я проснулась. Я лежала на животе среди смятых простыней; колено слегка саднило — очевидно, отбиваясь во сне от моих призрачных волков-оборотней, я задела ногой валявшуюся в постели книгу в твердом переплете — это был Кретьен де Труа, я читала его ночью, пытаясь отключиться.

Я посмотрела на часы: было уже девять. Пора вставать. Надо срочно привести себя в порядок, мысленно приказала я себе, иначе превращусь в истеричку. Я посмотрела в зеркало и то, что там увидела, мне совсем не понравилось, — бледная немочь, зеленоватые круги под глазами. Я сварила крепкий кофе и съела пару бутербродов, после чего занялась зарядкой — до изнеможения, до пота. Приняв душ, я тщательно накрасилась, оделась, уложила феном волосы — они еще не привыкли к новой прическе и пытались выбиться из аккуратного каре, над которым столько потрудилась Катя. Теперь я уже была похожа на человека и могла приниматься за дела.

Первым делом я подключила телефон, и он тут же зазвонил. Накануне меня еще раз удивил Петя — он позвонил мне в тот самый момент, как я вошла в квартиру. Он всего лишь поинтересовался, как я себя чувствую. Это было на него совсем непохоже. Я сказала, что со мной все в порядке; слышно его было плохо — по его словам, он говорил из автомата, и я с облегчением положила трубку.

Потом я сама позвонила Сергею и рассказала о покушении. Он очень встревожился и долго мучил меня, требуя описать машину. Ну что я ему могла сказать? Это была иномарка, большой автомобиль, больше, чем наши отечественные легковушки, и на «Волгу» тоже не похожий — линии не плавные, а заостренные. Я видела машину сначала спереди — перед у нее был острый, какой-то хищный, недаром я видела во сне хищные морды. Потом она промелькнула мимо меня, и я успела только увидеть ее удлиненный силуэт. Что это было: «БМВ», «мерседес» или какой-нибудь «шевроле» — я не имела ни малейшего понятия. Я женщина, у меня нет пристрастия к автомобилям, я просто в них не разбираюсь!

Сергей сказал, что Марк еще не вернулся домой, из чего я поняла, что он временно живет у старшего брата. Странно, подумала я, у Марка, насколько мне известно по агентурным данным, должна быть своя квартира. Впрочем, он ведь мне говорил, что только недавно вернулся в Москву…

Поговорив с Сергеем, я тут же отключила телефон. Я в тот вечер не собиралась больше вздрагивать от каждого телефонного звонка, да и разговаривать с Марком у меня не было настроения.

Поэтому я не удивилась, услышав наутро в трубке голос Марка. Прежде чем поздороваться, он недовольным тоном осведомился, почему я вчера не дождалась его звонка, я в ответ отшутилась, а про себя подумала: кажется, Марк принимается за прежнее. Стоит ли мне с ним встречаться? Тут он, как бы подслушав мои мысли, заявил, что сейчас приедет. За прошедшие после нашей разлуки десять лет я очень хорошо научилась говорить слово «нет» и воспользовалась этим и сейчас. В конце концов мы договорились, что он встретит меня в четыре часа у ворот фирмы «Компик».

— Я обязательно должна сегодня появиться в офисе. Знаешь адрес? Большая Ордынка, дом…

— Знаю, — прервал он меня и повесил трубку. Я пожала плечами. Что ж, Марк в своем репертуаре. Я позвонила в «Компик» и договорилась, чтобы за мной прислали машину.

Мне действительно надо было отвезти кое-какие бумаги и дискеты в офис, тут я не врала, но никакой срочности в этом не было. Просто я не хотела оставаться дома и тем более принимать у себя Марка. Кроме того, у меня еще были кое-какие соображения, и если Марк так упорно предлагает свои услуги, то почему бы мне его не использовать?

Пальто, еще одна жертва вчерашнего нападения, высохло и оказалось в лучшем состоянии, чем можно было рассчитывать, но его нужно еще чистить и чистить. Поэтому я надела только что приобретенную накидку, радуясь, что у меня хватило ума ее купить. Тем более что на улице распогодилось — день выдался на удивление теплым, светило и даже грело солнышко, прогоняя воспоминания о ночных кошмарах. Казалось, снова наступило бабье лето. Садясь в машину, я пожалела, что мне нельзя сейчас прогуляться пешком.

В кабинете брата я застала компаньонов в весьма мрачном расположении духа. У них сидел какой-то невзрачный на вид усатый мужчина в цивильном, которого они представили мне как сотрудника фирмы «Ксант». Сергей Крутиков поручил ему вести мое дело. Как я поняла, он задавал им много неприятных вопросов, к тому же именно от него они впервые услышали о вчерашнем покушении на меня, что отнюдь не улучшило им настроения. Я хотела улизнуть, но не тут-то было. Николай — так звали детектива — вцепился в меня как клещ и, окончив разговор с Юрой и Женей, попросил дать ему возможность поговорить со мной наедине. Руководители «Компика» тут же с облегчением дезертировали, оставив меня ему на съедение.

В общем, я даже пожалела, что приехала на Ордынку. Мне надо было внутренне подготовиться к встрече с когда-то близким мне человеком, а все мне, как нарочно, мешали. Минуты и часы бежали просто с бешеной скоростью, а тут еще у Юры нашлась для меня срочная работа, которую, естественно, надо было сделать еще вчера. Было уже без десяти четыре, когда я оторвалась от компьютера и побежала в туалет приводить себя в порядок.

Я была готова ровно в назначенное время, но заставила себя ненадолго задержаться, и было уже десять минут пятого, когда я выходила из ворот. Знакомую фигуру Марка я сразу узнала — он ждал меня как раз напротив особняка, на противоположной стороне улицы у черной «шестерки», очевидно, той самой, на которой ко мне приезжал Сергей. С некоторых пор я стала отмечать для себя подобные мелочи.

Он тоже увидел меня и пошел ко мне прямо через мостовую, не обращая внимания на машины, правда, их было немного. Солнце било ему в глаза, он щурился, пытаясь получше меня разглядеть. Мне показалось, что он идет очень долго, как в замедленном кино; наконец он подошел ко мне и взял меня за руки. На лице у него было какое-то странное выражение — скорее всего замешательство. В конце концов он обрел дар речи, и первое, что он выпалил, было:

— Вот уж никогда не думал, Аньес, что возраст так идет женщине!

Я рассмеялась, почувствовав, как с души у меня свалился камень. Ждать от Марка комплиментов — напрасное занятие, и слова, которые у него невольно вырвались, могли означать только одно: он ожидал увидеть меня постаревшую и подурневшую, и мой вид его приятно поразил.

Он как будто застеснялся своего неожиданного признания и даже смутился — невиданная вещь для Марка!

— Знаешь, ты тоже неплохо выглядишь.

И это было правдой. Он сохранил свою юношески стройную фигуру и мальчишеское выражение лица, только морщинки у него на лице — у глаз и уголков рта — прорезались четче. И когда он улыбнулся, мне показалось, что все возвращается.

Он взял себя в руки и произнес, небрежным жестом указывая на «жигуленок»:

— Мадам, машина подана.

— Нет, я не хочу никуда ехать. В такой чудесный день неплохо бы прогуляться, тем более что в последнее время я была лишена такой возможности. Надеюсь, что когда я с тобой, я под надежной защитой?

Что он мог на это ответить? Я подхватила его под руку, и прежде чем он опомнился, мы уже пересекли Ордынку и шли по переулку. Он все еще был слегка ошарашен, и я захватила инициативу в разговоре:

— А теперь расскажи, как ты живешь и чем занимаешься. Что же касается меня, то о моих делах ты наверняка наслышан от Сергея.

Он отвечал мне, что в последние годы жил в Испании и работал для одного туристского агентства, но недавно решил с этим завязать и сейчас перебрался в Москву. Здесь он еще выполнял кое-какие задания для своих прежних хозяев, но со следующей недели он совершенно свободный человек, и брат зовет его работать в свою фирму.

— Интересно, сейчас все стремятся правдами и неправдами уехать за границу, а ты возвращаешься в Москву. Голодную и холодную — так нас показывают по телевидению на Западе.

Он произнес только одну емкую фразу:

— Мне там надоело.

— Понятно, и ты решил начать работу в «Ксанте» с расследования моего дела? Поэтому тебе известно, где расположен офис моего брата?

— Я еще не решил, стоит ли мне работать у Сергея. Хочется немного осмотреться. А что касается «Компика», то мне прекрасно известен этот адрес, потому что ты работала тут раньше, сразу же после нашего развода. Ты можешь мне не верить, но тогда я как-то раз приходил сюда, хотел с тобой поговорить. Но так и не подошел: ты вышла из ворот под руку с каким-то молодым человеком, и вам явно было очень весело вдвоем.

Марк меня удивлял все больше. Куда делся его обычный сарказм? Зачем он мне говорит подобные вещи? Вслух же я сказала только, пожав плечами:

— Не представляю, кто бы это мог быть. Наверное, Андрей Птицын, инженер из соседней лаборатории. Мы с ним дружили. Но ничего серьезного не было: он был женат на очень красивой и умной стерве, и я ему была нужна, чтобы выговориться.

Господи, ну почему это я вдруг вздумала перед ним оправдываться?

— Слушай, куда ты меня ведешь?

До него внезапно дошло, что мы не просто гуляем, а идем куда-то с определенной целью. Я была рада переменить тему разговора.

— Сейчас — на улицу Островского. Не будем терять время попусту, может, тебе суждено еще стать великим детективом. Мы сейчас повторяем мой вчерашний путь. Я хочу понять, откуда появилась эта белая иномарка и где они меня выследили. Ведь никто не знал, куда я направляюсь, даже я сама не всегда об этом догадывалась.

Он посмотрел на меня в почтительном изумлении:

— Все такая же предприимчивая и энергичная, как десять лет назад! Слушай, Шерлок Холмс, может, вернемся, пока нас еще не задавили? Хотя я до сих пор не могу понять, как с таким характером ты до сих пор жива. Другая бы на твоем месте давно валялась в истерике и носу не смела бы показать из дому.

— Но я не такая! — Я гордо вскинула голову и поняла, что попалась на его удочку: он искренне расхохотался.

— Точно такая же, как раньше: все так же любишь задирать нос и доказывать, что ты лучше всех! Ягненочек мой, боюсь, что ты доказываешь это волкам, которые только и думают о том, как бы тебя слопать.

Я терпеть не могла, когда он называл меня ягненочком. Я Агнесса, а отнюдь не какой-нибудь бессловесный барашек. Он это знал и всегда издевался над тем, насколько мое имя мне не подходит.

— Что ж, надеюсь, в твоем присутствии они этого сделать не посмеют.

— А кстати, с чего бы тебе вздумалось вчера тут гулять?

На этот вопрос ответить было непросто. Я наврала сначала Сергею, а потом и Николаю, что встречалась с одноклассником, который знает всех крутых парней в округе, с целью расспросить его о том, знает ли он кривоносого, стриженного ежиком. Судя по тому, как долго детективы расспрашивали меня о визите к Генке, они мне не поверили. Я повторила это и Марку, но он только подозрительно посмотрел на меня и пожал плечами.

Я заметила, что он ведет меня по краю тротуара вдоль самых домов. Я хотела бы сказать, что он бережно поддерживал меня под руку, но это было не так — он крепко прижимал к себе мой локоть, а несколько раз, когда ему казалось, что какая-то машина приближается к нам с недобрыми намерениями, он резким толчком бесцеремонно прижимал меня к стене, не считаясь с моими возмущенными воплями.

Так мы дошли до Генкиного двора и подошли к мальчишкам, которые перебрасывались мячом во дворе. Нет, они не видели никакой белой иномарки. Единственный приличный автомобиль, который к ним заезжает, это черный «шевроле», на котором приезжает любовник Тамарки из седьмой квартиры.

Господи, сколько дворов, проулков и тупиков мы обошли в тот день, в каких только грязных подворотнях не побывали! С мальчишками, мамашами, прогуливавшими детишек, и бабками у подъездов обычно заговаривала я, а с автомобилистами, возившимися у своих машин, беседовал Марк. Мы заходили в гаражи, спускались в какие-то подвалы, но ни одной подозрительной белой иномарки так и не нашли. Мы обнаружили только потрепанную «тойоту-кароллу», но у нее была разбита правая фара — это явно было не то. У одного из подъездов стоял серебристый «мерседес», в нем сидели накачанные мальчики, но я точно помнила, что та машина не блестела. Наоборот, бока у нее были тусклые — вчера было очень мокро и грязно, но разницу между металликом и белым цветом я все-таки знаю. В старых домах бывшего богатейшего купеческого Замоскворечья теперь жили люди в основном бедные, они ездили чаще всего на «Москвичах» и старых «Жигулях», кое-где попадались и «Запорожцы», теперь тоже иномарки, но совсем не то, что мы искали. Ясно было, что владельца чуть не прикончившей меня машины надо было искать не здесь. Чужого же белого и роскошного автомобиля никто не видел. Впрочем, это было и неудивительно — погода накануне была просто мерзкая, и только крайняя необходимость могла выгнать людей на улицу.

В общем, детектив из меня вышел аховый. Мы так ничего и не нашли. Впрочем, судя по всему, Марк другого и не ожидал. У меня было такое чувство, что он забавляется игрой в сыщиков. Каждый раз, когда мы спускались в очередную дворницкую и разговаривали с небритыми, полупьяными мужиками, я ловила на себе его заинтересованный взгляд. В нем было что-то такое, что начинало меня смущать. Что это было? Восхищение? Желание?

Особенно забавный эпизод произошел с нами, когда нас послали к сторожу автостоянки в дом номер тринадцать по какому-то тупику, о котором я, уроженка этих улиц, ничего не слыхала. В типичном замоскворецком дворике было несколько строений — то ли сараев, то ли чудом уцелевших пристроек от разрушенных зданий, и все они числились под номером тринадцать. Какая-то чертовщина!

Когда мы наконец выбрались на улицу, где мужики в спецовках, по виду водопроводчики, резались в бильярд на роскошном, затянутом чистейшим зеленым сукном столе, уже смеркалось. Я вздохнула полной грудью после спертого, пропитанного табачным дымом воздуха в странной бильярдной. Марк смотрел на меня в упор, в глазах его мерцали подозрительные искорки:

— Тебе не кажется, Аньес, все это нереальным? Какая-то черная магия. Ты в этой накидке, этакая дама, среди небритой шушеры… Три дома номер тринадцать! Тут не обошлось без Воланда. А ты, как Маргарита, разыскивающая своего Мастера… Только современных Маргарит интересуют не возлюбленные, а иномарки, — добавил он с язвительной улыбочкой.

А я уже было растаяла, представила себя современной Маргаритой… Нет, с Марком невозможно расслабиться!

Не сговариваясь, мы повернули и пошли обратно к его машине. Говорить почему-то не хотелось, зато я очень хорошо ощущала жар его руки — он, казалось, прожигал мне рукав. Я почувствовала, что сердце у меня забилось быстрее, и тут же мысленно себя отругала.

Естественно, он повез меня домой, и, совершенно естественно, мне пришлось пригласить его к себе в квартиру. Марк здесь так ни разу и не был и с любопытством ее оглядел; он ничего не сказал, но видно было, что ему у меня понравилось. Действительно, почему-то в его присутствии моя маленькая квартирка показалась мне еще уютнее.

Я полезла в холодильник; обеда у меня, конечно, не было — не буду же я готовить для себя самой, — зато я вытащила колбасу и быстренько сделала салат с кальмарами: он наблюдал за мной с улыбкой и наконец сказал:

— Рад, ты не забыла, что я люблю.

Марк готов питаться салатами три раза в день. Впрочем, он вообще любит вкусно поесть, особенно когда еду ему подают, и желательно — на блюде с золотой каемочкой.

Он поставил на стол купленную по дороге бутылку шампанского, и мы уселись. Меня опять охватило чувство нереальности, как будто я вернулась на десять… нет, на двенадцать лет назад — в те дни, когда мы были влюблены друг в друга. Я и думать забыла о своих убийцах.

Марк рассказывал мне об Испании, о пляжах и теплом море, об испанских женщинах, которые далеко не все похожи на Кармен. Я почему-то не ревновала, но все-таки перевела разговор на более нейтральную тему. Некоторое время мы говорили о старинных замках испанских королей и картинных галереях, но светская беседа продолжалась недолго. Вдруг Марк взглянул на большие керамические часы в виде чертика, висящие у меня над плитой, и заявил, что уже восемь и ему обязательно надо посмотреть «Вести», ну просто необходимо. Судя по тому, как он при этом улыбался, ему действительно не терпелось перебраться из кухни в комнату — на кухне у меня телевизора нет, зато в комнате мой «Рубин» стоит так, что я обычно смотрю на экран, лежа на диване.

Невзирая на мое слабое сопротивление, Марк перенес наши бокалы в комнату и включил телевизор. Мы чинно уселись на диване, довольно далеко друг от друга. На журнальном столике валялся Кретьен де Труа. Марк взял книжку в руки, поморщился:

— Боже мой, опять ты читаешь этого кретина, — и зашвырнул академически изданный томик в дальний угол.

Я не возмутилась, только улыбнулась про себя. В этом весь Марк. Когда мы жили вместе, он терпеть не мог, если я читала в его присутствии, и особенно — в постели. Как же, я читаю и не обращаю внимания на него, драгоценного! И почему-то он особенно невзлюбил именно Кретьена де Труа, которого я тогда только что достала. Он обзывал несчастного трувера кретином, он вырывал книгу у меня из рук, один раз он ее даже запрятал. Наверное, он бы ее и выбросил, но этого я бы ему не простила. За время нашего брака я так и не дочитала последнюю поэму Кретьена, мне удалось это сделать только после развода.

«Вести» мы, разумеется, смотреть не стали. Когда на экране появилась милейшая Арина Шарапова, Марк заявил, что она, может быть, и красива, но недостаточно сексуальна, а политика ему осточертела, и стал щелкать переключателем. По кабельному шла какая-то порнушка, то, что видеопираты называют «эротикой». Обычно меня такие вещи не волнуют, но в тот момент я возмутилась — подумать только, детское время, куда только смотрят наши блюстители нравов! Переводчик тоже не стеснялся, и когда я поморщилась от особо крутого выражения, Марк рассмеялся:

— Может быть, убрать звук?

— И изображение тоже.

— Зачем? Тебя это смущает? Или возбуждает?

— Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю пошлятину. И потом, я никак не могу понять, какой кайф заниматься сексом совершенно одетыми — почему-то американцы любят снимать постельные сцены именно так. Или их пуританские взгляды разрешают им показывать сам акт, но не голые тела?

Боже мой, как я позволила ему завести разговор о сексе! Дура, не просто позволила — сама заговорила на эту тему. Я попыталась выключить телевизор, но он не отдавал мне дистанционное управление, и я предприняла попытку его выхватить. Лучше бы я этого не делала — в следующее мгновение обе мои руки оказались у него в плену, и он повалил меня на диван.

Нельзя сказать, что я не сопротивлялась — нет, я пыталась высвободиться изо всех сил, я отбивалась ногами и той рукой, которую он не смог удержать, я извивалась как змея, стараясь сбросить его с себя. Тогда Марк сменил тактику — если вначале он хотел меня поцеловать, но ему это не удалось — я успела увернуться, — то теперь он, придерживая меня одной рукой, стал меня раздевать, не стесняясь обрывать наподдававшиеся пуговицы на моей, нарядной блузке.

Конечно, эта схватка закончилась именно так, как она должна была закончиться. Даже когда много лет назад мы с Марком расстались, мое тело долго по нему тосковало. Что бы там между нами ни произошло, я всегда привлекала его как женщина, а он меня — как мужчина. И теперь от близости его тела, от его такого знакомого запаха, от его не слишком нежных прикосновений у меня закружилась голова. Я почувствовала, как сильно забилось сердце, как что-то сжалось внизу живота. Когда в пылу борьбы он прижал меня всем своим весом к дивану и я ощутила, как он возбужден, просто стала задыхаться. Волны желания одурманили и мое тело, и мой разум, и я была как в тумане до тех пор, пока не услышала его смех и не почувствовала, что он приподнялся надо мной.

Сначала я решила, что Марк меня отпускает, и вместо удовлетворения почувствовала страшное разочарование, а напряжение внизу живота перешло в боль. «Если он не возьмет меня сейчас, я умру», — совершенно непоследовательно подумала я. Моргая, я открыла глаза и увидела прямо над собой его лицо, для того чтобы сфокусировать взор и понять, что на физиономии у него написано торжество, мне потребовалось некоторое время. Я проследила за направлением его взгляда и с ужасом осознала, что поистине моя левая рука не ведает, что творит правая. Пока длинными ногтями левой руки я царапала тонкую кожу на внутренней стороне его предплечья, правой я расстегивала молнию на его брюках!

После этого, естественно, дело пошло гораздо быстрее, и уже через минуту на полу возле дивана в беспорядке валялись мои юбка и блузка, его брюки и рубашка, наше нижнее белье… Мы оба не понимали американцев, которые могут заниматься сексом… нет, любовью в одежде.

Сначала мне показалось, что ничего не изменилось и к нам вернулось все то, что мы с Марком испытывали в первые месяцы нашей совместной жизни. Я ощущала его такое знакомое тело, теми же нескромными ласками он за считанные мгновения доводил меня почти до самой вершины наслаждения, задавал тот же узнаваемый и легко подхватываемый ритм, и мы все так же понимали друг друга без слов. Но постепенно до меня дошло, что то равноправие в постели, к которому я привыкла за годы нашего брака, осталось в прошлом. Теперь хозяином положения был Марк, и он делал все, чтобы подчеркнуть это. Ох уж это пресловутое оскорбленное мужское самолюбие! Если по ходу игры я и оказывалась сверху, то только в чисто позиционном смысле — он явно не собирался отдавать бразды правления в мои руки и хотел до конца оставаться на высоте положения. Он сам вел нас к желанной цели, не давая мне проявлять инициативу, и контролировал все мои движения. Несколько раз я даже недовольно вскрикивала, когда он из меня выскальзывал, но каждый раз оказывалось, что он делал это намеренно, чтобы понаблюдать за моей реакцией. Увидев у меня на лице разочарование, он удовлетворенно усмехался, несколькими уверенными движениями заставлял меня изменить позу, и мы продолжали свой сладостный путь дальше, до тех пор, пока радость, которую нам дарило соприкосновение самых сокровенных уголков наших тел, не переходила в пик едва переносимого наслаждения, чуть ли не до потери сознания, после которого наши души медленно возвращались в обессилевшие тела.

Через некоторое время мы каким-то образом оказались в разобранной постели. Кажется, мы еще вместе ходили в душ, и еще он принес мне в кровать рюмку шерри, раздобытого в баре. Остальное затянуто для меня туманом — от этой ночи в памяти осталось только воспоминание о таком накале чувственной радости, когда чисто физические ощущения незаметно переходят в высшее духовное наслаждение, дарованное слитностью тел и душ.

В какой-то момент, когда мы лежали, обнявшись, и возвращались на грешную землю после очередного волшебного полета, я сказала ему:

— Знаешь, Марк, у меня ничего не было с Виталиком. — Мне было тяжело шевелить вспухшими от поцелуев губами.

— Да, знаю. Я узнал об этом вскоре после развода. Но мы расстались не из-за него, просто мы оба были слишком молодые и глупые. Я мог бы сказать, что жалею об этом, но не стоит жалеть о прошлогоднем снеге.

Да, нечего жалеть о прошлогоднем снеге. Надо радоваться тому, что происходит здесь и сейчас. В эту ночь мне ничего не снилось.