В один из напряженных дней на мою голову свалился еще один алкоголик, на этот раз у меня дома, или, вернее сказать, у меня в доме. В тот вечер с Ордынки на родной Юго-Запад меня привез Витя, и не успела я войти в квартиру с полной сумкой продуктов (на этот раз, наученная горьким опытом, я попросила Витю подождать меня у магазина), как раздался требовательный звонок в дверь. На мой робкий вопрос «Кто там?» последовал решительный ответ:

— Это я, Марина!

И я открыла дверь, даже не сообразив, что она может быть не одна — чего стоит киллерам заставить слабую женщину сказать все что угодно, приставив ей нож к горлу?

Но это действительно была моя соседка Марина, миниатюрная женщина лет тридцати пяти с детской челочкой и хвостиком, и притом одна. Она вошла в прихожую и тут же вывалила на пол ворох одежды, которую держала в руках. При ближайшем рассмотрении куча тряпья состояла в основном из мужских брюк, из-под которых выглядывал случайно затесавшийся нечищеный ботинок.

Я не удивилась: я знала, что Марина не сошла с ума, а просто борется с очередным запоем мужа. Однако что-то, наверное, у меня на лице все-таки отразилось, потому что она тут же заявила:

— Извини, но это ненадолго: на день-два, не больше. Там еще кое-что осталось, сейчас принесу, — и, повернувшись, она быстро направилась к лестнице, не дожидаясь моего ответа.

Марина и Саша в обычное время — милая и интеллигентная супружеская пара, живут они дружно и почти неслышно — так они замкнуты друг на друге. Но периодически, несколько раз в год, Саша уходит в запои, и все меняется. Раньше с Мариной буквально на следующий же день после появления в доме бутылок происходило полное превращение: вместо счастливой и довольной жизнью женщины появлялась страдалица с мученическим взглядом и еле слышным голосом. Один ее вид вызывал сочувствие, и все ее жалели; кто-то из соседей и привел ее ко мне два года назад, во время одного такого «приступа Сашиной болезни», как деликатно выражалась Марина.

Марина тогда уселась на краешек стула и начала монотонным голосом рассказывать бесконечную историю Сашиных запоев; на глазах у нее были слезы. Послушав несколько минут, я прервала ее:

— Марина, в вашем изложении все выглядит как вселенская трагедия. Конечно, очень неприятно, что Саша пьет, но это не самое страшное на свете. Главное, он жив.

Дальше я ей объяснила, что из всех возможных вариантов поведения она выбрала самый неправильный, и связала ее с Рафаилом. Через некоторое время они справились с Сашей, и Марина снова радовалась жизни.

Только когда Саша запил снова, мне показалось, что мы с Рафаилом немного перестарались, работая с Мариной и разъясняя ей, как должна себя вести жена алкоголика, чтобы помочь мужу избавиться от алкоголизма. Вместо смиренной мученицы, которая покорно смотрит, как Саша продает последнее, и чуть ли не сама бегает за спиртным, Марина превратилась в суровую воительницу — другими словами, она вела себя с запившим мужем как самая отъявленная стерва. После двух дней запоя она отбирала у супруга все брюки и обувь, так что он просто физически не мог выйти из квартиры, и, не обращая внимания на все его мольбы, угрозы и проклятия, сторожила его до тех пор, пока он не соглашался на визит нарколога, прекращавшего приступ. Несколько раз она пыталась его закодировать, но этого хватало ненадолго.

А так как я принимала во всем этом участие, то мужнину одежду она сносила, естественно, ко мне — куда же еще? Что ж, придется выделить в стенном шкафу место для Сашиных вещей.

Пока я раздевалась, снова раздался звонок, и я открыла дверь в полной уверенности, что это Марина. Но на пороге стоял Петя, Петя, о котором я уже успела позабыть, с букетом в руках. Забыв поздороваться, он с изумлением уставился на брюки, в беспорядке валявшиеся у его ног. Наконец, обретя дар речи, спросил:

— Чье это?

Но ответить я не успела, потому что в прихожую влетела запыхавшаяся Марина со стопкой тренировочных костюмов и нижнего белья и бросила ее туда же, на пол.

— Я унесла из дома свои штаны тоже, в прошлый раз он умудрился натянуть на себя мои легинсы и выбежать в таком виде. Представляешь, что с ними стало! Агнесса, пойдем со мной, я хочу снять с него трусы, но одна не могу справиться. Иначе он доберется до Васи, алкаша со второго этажа.

Тут она заметила ошеломленно рассматривавшего ее Петю и, вместо того чтобы смутиться, обрадовалась:

— Как хорошо, что у тебя мужчина! Вас, кажется, зовут Петя?

Петя подтвердил, что он действительно Петя.

— А я Марина с девятого этажа. Пожалуйста, пойдемте со мной, вы здоровый парень, это как раз то, что надо.

Петя вопросительно на меня посмотрел и по выражению моего лица понял, что другого выхода у него нет. Нехотя он подчинился, и мы, игнорируя лифт, поднялись на два этажа по лестнице. Марина открыла дверь их однокомнатной квартиры своим ключом — недавно она сменила замки, так что теперь Саша не мог отпереть дверь изнутри, так же, как, впрочем, не мог и забаррикадироваться в квартире, когда Марина выходила.

Мы успели увидеть Сашу только мельком; он стоял на пороге комнаты, слегка покачиваясь, пытаясь сфокусировать взгляд. Его туманные, почти бессмысленные глаза равнодушно скользнули по мне и Пете и вдруг, когда остановились на Марине, в них появился ужас. С жалобным криком, скорее даже писком, который совершенно не соответствовал его атлетическому сложению и немалому росту, он кинулся в ванную и там заперся.

Минут пятнадцать мы с Петей оставались в их квартире, давясь от рвавшегося наружу смеха и наблюдая, как Марина через дверь уговаривает его выйти, на что он отвечал неизменно:

— Нет, ни за что.

— Открывай, или мы сейчас выломаем дверь!

Тут я испугалась, что она действительно заставит нас выламывать дверь, и сказала, что мы с Петей помочь, очевидно, ничем не сможем, но всецело в ее распоряжении на всякий пожарный случай. И мы ушли, скорее убежали.

Оказавшись у себя в квартире, мы наконец дали себе волю и всласть нахохотались. Я собрала Сашины вещи с пола и зашвырнула их в стенной шкаф. Я наконец обратила внимание на Петины цветы и поставила их в вазу. Это были гвоздики, обычные красные гвоздики, официальные цветы, которые дарят по формальным поводам. Не голландские хризантемы, которые я так люблю и которые были привязаны к адской машине на ручке моей двери. Интересно, неужели Петя уже успел забыть мои вкусы? Может, это и к лучшему?

Я была рада вмешательству Марины — если бы не она, мы с Петей чувствовали бы себя скованно. Эти гвоздики… Когда он в последний раз приходил ко мне с цветами? Его приход больше похож на официальный визит, чем на посещение близкой подружки, «моей герлфренд», как он любил меня называть.

Но пока все эти мысли проносились у меня в голове, мы продолжали смеяться. Я рассказала Пете предысторию Марининой героической борьбы с алкоголизмом мужа. Больше всего его поразил нескрываемый ужас Саши при виде своей миниатюрной жены:

— Подумай только, такой здоровенный мужик — и боится этой крошечной фурии!

— Марина не фурия, она отважная женщина, может быть, она просто чересчур энергично взялась за дело.

Я не знала, что делать — накрывать на стол? Предложить Пете чашку кофе, как посетителю, пришедшему по делу? Одно я знала твердо: я не хочу никаких выяснений и объяснений. Когда-то нам было с ним хорошо, а теперь мы расстались — и точка. Петя сам вывел меня из затруднительного положения, заявив, что он только что пообедал, но не откажется от чая.

Ах, да, я уже и забыла, что он предпочитает чай. Я поставила чайник на плиту.

Петя вытащил из сумки бутылку французского шампанского, моего любимого, мускатного. Открыв шампанское и наполнив принесенные мною бокалы, Петя провозгласил тост:

— За твои успехи, Агнесса!

Значит, в глубине души он нас уже разделил: мои успехи не его успехи. Что ж, тем лучше. Очень мило прощаемся, как цивилизованные люди. И тут во мне шевельнулся червячок ревности. Он мне не нужен, но я предпочла бы уйти первой. Неужели я хуже, чем Анита Далакян?

Я не удержалась и высказала это вслух:

— И за твои успехи, Петя. Говорят, Анита Далакян и молода, и умна, и хороша собой. Поздравляю.

Я попала в точку: Петя побледнел, на него было жалко смотреть. Поставив на стол нетронутый бокал, он выдавил из себя:

— Вечно до тебя доходят какие-то темные сплетни…

Я безжалостно продолжала:

— Почему темные? Для тебя — очень даже светлые. И не сплетни, а факты. Единственное, что мне непонятно, — как ты сумел очаровать ее родителей, так что они разрешили вам встречаться. Насколько я знаю, академик Далакян не слишком поощряет молодых людей без определенных занятий и с неопределенным моральным обликом…

Господи, какой черт дергал меня за язык? Какое мне дело до того, как отец Аниты отнесется к Пете? Неужели я превращаюсь в ревнивую и злобную бабу?

Петя побледнел еще больше, если это было возможно.

— А откуда он узнает про мой моральный облик? Уж не от тебя ли? — В его голосе не было язвительности, скорее отчаяние. Меня это поразило и тут же отрезвило.

Я покаянно заявила:

— Извини, Петя, я не то хотела сказать. Я не знакома с Далакянами и вовсе не собираюсь с ними знакомиться. Но если ты еще не слишком хорошо знаешь эту семью, то учти, что они люди серьезные, и тебе не удастся завести с Анитой легкий роман.

— А я и не собираюсь крутить с Анитой любовь, мы с ней просто приятели, и не больше. Но почему ты считаешь, что я не способен на серьезные чувства?

— Не уверена, что ты можешь любить кого-нибудь всерьез. Впрочем, может, я сужу по нашим отношениям…

— Конечно, ты можешь считать меня легкомысленным бабником, но сама-то ты хороша…

Боже мой! Если я что-то в этой жизни ненавижу, то это выяснение отношений! По счастью, нас прервал телефонный звонок, и Петя, сидевший рядом с аппаратом, то ли по привычке, то ли из ехидства снял трубку и с неприятной улыбочкой передал ее мне. Как назло, это оказался Марк.

— Хелло, Аньес, — прозвучал в трубке его бодрый голос, как будто он никуда не пропадал.

— Слушаю. — Я приняла самый официальный тон.

— Кто это у тебя в гостях? — Нет, я ошиблась, за бодростью скрывалось беспокойство.

— Соседи, — тем же сухим тоном соврала я.

— Ах, раз у тебя соседи, я перейду сразу к делу. — В голосе его послышались саркастические нотки. — Сережа поручил мне выяснить у тебя некоторые детали, если ты, конечно, можешь сейчас говорить.

— Конечно, могу! — поспешила я ответить и тут же поняла, в какую попалась ловушку: есть вещи, о которых я никак не могу рассказывать при Пете!

По счастью, эти детали касались в основном Милочки и подробностей Аллочкиной встречи с блудным мужем и его секретаршей, и после нескольких моих невразумительных ответов дело пошло на лад: Марк формулировал свои вопросы так, что я могла на них отвечать «да» или «нет». Петя наблюдал за мной с явным интересом и после пяти минут нашей содержательной беседы вдруг схватил пустой бокал и швырнул его об пол; послышался звонкий треск разбившегося стекла.

— Что у тебя там происходит? — тут же спросил Марк.

Я состроила довольно ухмылявшемуся Пете страшные глаза и поспешила ответить:

— Ничего особенного… Это просто соседка уронила чашку…

— Ах да, я и забыл, что у тебя соседи, — язвительно произнес Марк, задал мне еще пару вопросов и положил трубку, даже не попрощавшись. Как чужой человек… Нет, чужие более вежливы.

Я была расстроена: он мог сказать мне хоть что-нибудь ласковое! Мог бы сообщить, когда его светлость соизволит нанести мне визит, и тут же, очень непоследовательно, я разозлилась на Петю. Петя пришел в отличное расположение духа и улыбался во весь рот:

— Так-так, Агнесса, может, ты мне скажешь, кто из нас более легкомысленный? Кстати, кто это был? Такой приятный глубокий баритон!

Нет, сердиться на него было невозможно! Я расхохоталась, достала совок и веник и, собирая осколки, сказала:

— Мой бывший муж.

Петины брови поползли вверх, так что лба почти не осталось:

— Вот как? Я и не знал, что вы с ним поддерживаете отношения.

Если еще и Петя мне закатит сцену ревности, это будет слишком! Но Петя не собирался этого делать, наоборот, на его лице было написано явное облегчение. Он достал из шкафа еще один фужер, снова разлил шампанское и провозгласил:

— За твою личную жизнь!

— И твою тоже, — добавила я.

— И мою тоже, — согласился он, залпом осушил бокал, поставил его на место, подошел ко мне, обнял и поцеловал.

Нет, он не по-дружески клюнул меня в щечку — рот его жадно приник к моим губам. Я не могла сопротивляться, боясь совсем остаться без фужеров. Петя прижимал меня к себе все крепче, язык его все настойчивее и требовательнее касался чувствительных точек у меня во рту. Голова у меня закружилась, внизу живота, там, где наши тела соприкасались и я чувствовала его возбуждение, разлился жар… Меня трогал мужчина, и я реагировала как женщина. Это была чисто физиологическая реакция, не более того. Я вспомнила о Марке — и отстранилась. Нет, мне не нужен Петя, мне нужен только Марк.

Петя неохотно отпустил меня и отошел к окну. Когда его дыхание немного успокоилось, он сказал:

— Жаль… Нам было хорошо с тобой. Я хотел с тобой попрощаться именно так.

— Не надо.

— Понимаю. Что ж, давай пить чай.

Я совсем забыла о чайнике, и его пришлось доливать. Я заметила, что у меня дрожат руки. Петя тоже заметил, и это явно польстило его мужскому самолюбию.

Мы пили чай и вели легкую непринужденную беседу, как будто всю жизнь были только приятелями. Я собиралась предложить Пете забрать свои вещи — их накопилось у меня в квартире немало, — как нам опять помешали.

Это снова была Марина. Она похожа была на Афину Палладу после выигранной битвы, разве что покрыта была только потом, а не кровью. Не задумываясь о том, что может оказаться третьей лишней, она заявила:

— Ну теперь ему не выбраться. Я пришла к вам немного передохнуть. Агнесса, ты ведь меня не выгонишь?

Я рада была бы ее выгнать, но врожденная деликатность или внушенная воспитанием вежливость не позволила мне этого сделать. Зато Петя поднялся.

— Вы, милые дамы, пейте чай, а мне, к сожалению, пора… — Он собрался в мгновение ока, накинул куртку, повесил через плечо сумку, схватив мою руку, поднес ее к лицу и прикоснулся к ней губами, подмигнул — и был таков.

Я не успела ни забрать у него свои ключи, ни отдать ему его вещи.

На Марину его манеры произвели благоприятное впечатление.

— Он у тебя нормальный парень, — сказала она. — И, судя по всему, не пьет. — В ее глазах это было самое главное достоинство мужчины. — Наверное, и при деньгах к тому же.

— С чего это ты решила, что он богатенький?

— Ну как же, у него ведь роскошная машина! Я недавно видела, какой вылезал из нее возле Петровского пассажа. У меня хорошая память на лица.

— Ты уверена, что это был он?

— Да, с ним еще была девушка… Ой, я, кажется, говорю лишнее!

— Нет, мы с Петей просто друзья, а не то, что ты думаешь. А какая это была машина?

— Я в них не разбираюсь, но не наша, это точно, а какая-то иностранная.

— А какого цвета?

— Белая.

Я не спала почти всю ночь не от того, что меня мучили кошмары, а просто потому, что хотела разобраться в своих мыслях. Петя? Но почему? Чем я ему помешала?

Конечно, в последнее время наши отношения складывались не самым блестящим образом, но это еще не повод для убийства. Умирающая любовь, охлаждение чувств… В таком случае люди расходятся, и все. Что бы он выиграл от моей смерти?

С другой стороны… С другой стороны, кому, как не Пете, так хорошо знакомы мой характер, мои привычки? Я ему рассказывала про церковь в Вешняках, он знает, что я раньше любила туда заходить, не говоря уже о хризантемах, которые он не раз покупал для меня прямо на моих глазах (иногда на мои деньги, но это не так важно). К тому же именно его я встретила на Полянке после того, как меня чуть не задавили… Почему я тогда не задала себе вопрос — а что он там делал?

Но откуда у него может быть машина? Петя и автомобиль — две вещи несовместные, если у него заведутся лишние сто баксов, он тут же их или прокутит, или вложит в какое-нибудь «на сто процентов надежное» предприятие, которое с треском лопнет через неделю… Кстати, а умеет ли он водить машину? Да, когда-то он окончил курсы вождения вместе с приятелями из своего НИИ, но за руль моего «Москвича» он никогда не садился, боялся, что не справится с управлением. Впрочем, я бы ему и не доверила своего любимца.

Так откуда он мог взять иномарку? Одолжил у кого-нибудь из знакомых или… или Марина просто ошиблась. Зачем Пете меня убивать? Совершенно незачем, нет у него мотива, а по всем канонам детективного жанра без мотива убивают только сумасшедшие. Да, скорее всего так оно и было — Марина его с кем-то спутала.

Я заснула под утро и проснулась очень поздно; была суббота, и мне никуда не надо было идти — обычно по субботам мы с Виолеттой посещали Вадима, но вчера он отменил визит. Не могу сказать, что настроение у меня было особенно хорошее: размышления о том, не пытается ли меня убить мой любовник, и досада от вчерашнего неудавшегося разговора с Марком не способствовали веселому расположению духа. Я заставила себя хорошенько размяться и села за очередную халтуру, но переводить не хотелось, и работа не шла. Я поняла, что надо немедленно увидеть Катю — только разговор с ней поможет мне прояснить мои мысли.

Сказано — сделано: я тут же предупредила Катю, что еду, быстренько оделась и завела свой «москвичок». Может быть, я и рисковала, но не могу же я каждый раз, когда мне хочется высунуть нос из квартиры, звонить брату и говорить что-то вроде: «Юрочка, дорогой, пришли кого-нибудь, я хочу прогуляться и заняться кое-какими делами»? За десять минут я добралась до Катиного дома; никто меня не преследовал — я все время смотрела в зеркало заднего вида.

У Кати была гостья, и притом такая, которую я никак не ожидала у нее встретить. Это была Алла, приехавшая к Войтенкам просить политического убежища. Она убежала из дома — вернее, от взбешенного Юры. Видимо, даже у моего брата начали сдавать нервы.

Сегодня у компаньонов, к их величайшему сожалению, не было намечено никаких деловых встреч, только Женя должен был заехать к приболевшей Эльвире и взять у нее кое-какие документы, чтобы поработать над ними у Юры дома, — так они договорились, так как у брата оказались неотложные домашние дела. Когда Женя позвонил в их квартиру, то застал содом и гоморру: Юра кричал не своим голосом, младший мальчишка плакал, двое старших прятались по углам, а Алла торопливо натягивала на себя пальто. Она тут же вцепилась в Женю, заявив, что сам Бог прислал его к ним в эту тяжелую минуту. Окинув бурную сцену критическим оком, Женя предпочел отдать папку с документами Юре и, захватив с собой Аллу, повез ее к себе в Ясенево.

Оказывается, Юра с Аллой давно собирались приобрести книжную стенку, но все откладывали, надеясь, что скоро разбогатеют. Но богатство откладывалось на неопределенный срок, и Алла наконец купила самую дешевую, российскую разборную стенку. Позавчера ее привезли, а вчера вечером Юра принялся ее собирать. Руки у моего брата хорошие, но ему пришлось повозиться: стенка была сделана явно по-советски, отверстия на разных деталях не совпадали, шурупы не лезли в дырки… Он работал четыре часа и все-таки ее собрал и оставил на полу гостиной, сегодня ему оставалось только ее поднять и придвинуть к стене. Увы, с утра Алла его попросила сходить в магазин, а когда он вернулся и принялся поднимать стенку, она развалилась в его руках на множестве отдельных дощечек… Юра тут же провел расследование и выяснил, что дети играли в гостиной в лабиринт (а лабиринтом, естественно, служила злополучная стенка), причем с разрешения и ведома мамы. Они вывернули все шурупы… Женя явился в самый кульминационный момент разбирательства, когда Алла решила дезертировать, оставив напроказивших шалунишек одних на поле брани.

Алла никогда особенно не любила ни Женю, ни тем более Катерину, поскольку та была моей подругой, но прекрасно понимала, что ради мужа надо по крайней мере терпеть его друзей, а ради общего дела и стараться поддерживать с ними хорошие отношения. Когда она ставила перед собой какую-нибудь задачу, то выполняла ее прекрасно. По дороге она успокоилась, и я застала ее уже улыбающейся; мы втроем дружно посмеялись над происшествием, и даже серьезный карапуз Костя поулыбался вместе с нами.

Как же некстати приехала Алла! При ней я не могла поговорить с Катей. Мы с Аллой улыбались друг другу, как лучшие подружки, и я надеялась, что достаточно умело скрываю свое нетерпение. Но Алла приехала не просто получить передышку от справедливого мужнина гнева, она хотела поговорить о том, что ее в данный момент волновало, и, как выяснилось, это были вовсе не временные финансовые затруднения. Несколько раз она заговаривала о Миле, но ни Катя, ни Женя не желали поддерживать разговор на эту тему и тут же переключались на что-нибудь другое. Поговорить о секретарше Юры она смогла только со мной. Мы помогали Кате готовить обед и, улучив минуту, когда хозяйка вышла и мы остались на кухне вдвоем, Алла приступила к делу:

— Агнесса, как ты думаешь, сейчас между Юрой и этой шлюшкой что-нибудь есть?

Даже ангелы не могут называть соперниц уважительно, по имени-отчеству. Что ж, это грех простительный.

— Нет, Алла, руку даю на отсечение, что между ними сейчас ничего нет.

— Геращенко тоже руку давал на отсечение…

— Я, во-первых, не Геращенко и, во-вторых, сама терпеть не могу эту змею подколодную. Я совершенно уверена, что это она подстроила тот телефонный звонок… Ну ты знаешь, о чем я говорю. Но у нее теперь нет даже просто физической возможности общаться с Юрой. Она скоро уходит под предлогом сокращения штатов.

— И слава Богу… Конечно, это можно рассматривать и с такой точки зрения: жена хозяина вышвыривает на улицу бедную трудящуюся девушку, но у меня почему-то не возникает никаких угрызений совести.

— Если б не жалостливость наших мужчин, она была бы на улице давным-давно. Но не бойся, ее подберут там очень быстро.

— Просто не понимаю, как Юра мог иметь с ней дело, она же такая мерзкая… Агнесса, Юра мне рассказывал о покушениях на тебя. А тебе не кажется, что за ними тоже может стоять Мила?

Я пожала плечами:

— А зачем ей я? Она меня терпеть не может, ну и что: она ненавидит чуть ли не всю лучшую половину рода человеческого, а от всех так просто не избавишься. Не будет меня — что ей это даст? Вот если бы с тобой, например, что-нибудь случилось, тогда Юра был бы свободен, и, как считает эта дура, она могла бы его на себе женить. Если бы она хотела кого-нибудь убить, то в первую очередь тебя.

— И моих трех детей.

— Да вряд ли даже отъявленный злодей на это бы решился…

— И все-таки мне кажется, что Мила в этом тоже замешана…

Я ничего ей тогда не ответила: на кухню вернулась Катя с маленьким Костей на руках. Про себя я подумала, что Алла ослеплена ревностью и ненавистью. И все же в ее словах что-то было.

Только когда уже ближе к вечеру Алла собралась домой и Женя пошел провожать ее до метро, мы с Катей смогли спокойно поговорить. Я рассказала ей о визите Пети и о своих подозрениях.

— Мне кажется все же, что Марина ошиблась и возле Пассажа видела не Петю. Я просто не могу придумать ни одного мало-мальски правдоподобного мотива, который мог бы сподвигнуть Петю на такие действия, — закончила я.

— А может, он боялся, что ты приревнуешь его к Аните и расскажешь о ваших отношениях и о его денежных делах ее отцу?

— Катя, как ты можешь говорить такое? Ты же меня знаешь!

— Я-то тебя знаю. А вот ваши отношения с Петей отличались, извини меня, некоторой поверхностностью… Так что Петя вполне мог считать, что ты в состоянии устроить подобную сцену. Тем более что каждый судит по себе. Вспомни, может, ты раньше ему что-то неосторожно сказала… Чем-то пригрозила — в шутку, конечно.

— Да, я была в курсе некоторых его неприглядных делишек. Ты же знаешь, в бизнесе ему не везет. Нет, это неправильно сказано: просто бизнес — это серьезно, а Петя ленив, и бизнесмен из него вышел хреновый. Из одной аферы я его вытаскивала сама, по счастью, он задолжал немного — всего три тысячи долларов. Я достала ему деньги, но он потом расплатился со мной сполна. Я действительно ему тогда сказала, что теперь могу его шантажировать — в шутку, конечно!

— Ну вот видишь… Ведь он тебя вчера прямо спросил, собираешься ли ты рассказывать Далакянам про его моральный облик.

— Но как он мог всерьез подумать, что я на такое способна!

— Может быть, он сейчас все поставил на Аниту. Сама знаешь, Далакяны — люди далеко не бедные, к тому же для бизнесменов средней руки сейчас престижно жениться на дочерях академиков. Стоит тебе сболтнуть лишь слово — и его не подпустят к Аните и на пушечный выстрел.

— Слушай, а где живут Далакяны?

— Там же, где раньше. В одном из Голутвинских переулков.

Голутвинские переулки! Они же выходят на Большую Полянку — по крайней мере один из них, а именно там я и встретила Петю в тот день, когда чудом осталась в живых!

Катерина смотрела на меня с сочувствием:

— А теперь я скажу тебе самое печальное. Далакяны в прошлом году купили себе новую машину — подержанный «шевроле-каприз» белого цвета. Я хорошо запомнила — Маша как-то, смеясь, говорила мне, что это единственное капризное создание в их семье.