Весь недолгий путь до дома у меня в голове крутилась эта белая машина с хищной мордой. Неужели ею действительно управлял Петя, мой легкомысленный, донжуанистый Петя? И пытался убить меня только потому, что боялся, как бы я, ревнивая любовница, не расстроила его брак с девушкой из приличной семьи? Это уже похоже на сюжет какого-то авантюрного романа.

Только я не ревнивая любовница. Впрочем, Аниту Далакян тоже нельзя рассматривать как богатую и знатную наследницу, если бы Петя постарался, он мог бы найти невесту не хуже. Может, он на самом деле в нее влюблен? И все равно это не повод, чтобы вот так от меня избавляться… А те накачанные мальчики — как-то не укладывается у меня в голове, что он мог прибегнуть к их помощи, это совсем не в его характере, да и на какие шиши он бы их нанял?

Тут мне в голову пришла новая мысль: если действительно за заговором против меня стоит Петя, то после нашей вчерашней встречи он должен будет успокоиться и прекратить боевые действия. Ведь я ясно дала ему понять, что не собираюсь ничего предпринимать, к тому же его место в моей жизни (и в моей постели) уже занято… Ему нечего меня бояться, и если злодей — он, то покушения на меня должны прекратиться.

Посмотрим, посмотрим… В любом случае нужно немедленно сообщить о моих соображениях Сереже Крутикову. И умолять его, чтобы он ничего не говорил Марку, впрочем, такой деликатный человек, как Сергей, и так постарается сделать все от него зависящее, чтобы мой бывший муж как можно меньше знал о моем бывшем любовнике.

Размышляя таким образом, я поднялась к себе. По дороге меня никто не преследовал, возле подъезда собралась шумная компания слегка поддатой молодежи, с гитарой и пивом, так что я ощущала себя в полной безопасности — кто осмелится напасть на меня при стольких свидетелях? Я вошла в лифт вместе с бабушкой и внучкой с третьего этажа и спокойно доехала до родного седьмого. И тут меня ждал сюрприз.

Нет, не было никаких коробочек-сюрпризов подле моей двери. Просто дверь моей квартиры не была заперта. Вставляя ключ в замок, я оперлась на нее, и она подалась внутрь и распахнулась. У меня перехватило дыхание, но серьезно испугаться я не успела, так как услышала знакомый голос:

— Привет, Аньес.

Марк расположился у меня, как у себя дома, и хозяйничал на кухне. Он вышел в переднюю, вытирая руки, и помог мне снять пальто.

Все мысли о предательстве Пети выскочили у меня из головы, вместо приветствия я спросила:

— Как ты сюда попал?

Марк засмеялся:

— Это мой небольшой секрет. Главное, что я здесь!

Интересно, откуда у тебя возникло такое страстное желание здесь оказаться, подумала я. Не потому ли, что вчера тебе по телефону ответил мужской голос?

Я попробовала выяснить, каким образом он у меня очутился, но Марк отмахнулся от моего вопроса:

— Потом. Ты наверняка прямо с работы и голодна, пойдем поедим!

Я возмущенно ответила, что была у друзей и нисколько не хочу есть, но Марк тут же нашелся:

— Ну уж выпить ты наверняка не откажешься! Все вопросы потом!

На него невозможно было сердиться, и я пошла вслед за ним в комнату. К дивану был придвинут тщательно сервированный журнальный столик. Правда, он ничего не готовил сам — Марк никогда не умел готовить — на тарелочках аккуратно были разложены закуски, уже нарезанные и упакованные в целлофан, которые можно купить в любой лавочке. Наверное, так он привык питаться в своей Испании, подумала я. В большой вазе для фруктов лежала огромная связка бананов; машинально я взяла один, тут же очистила и стала есть. Марк следил за мной, глаза его совсем сузились и превратились в щелочки, смешливые морщинки собрались в их уголках.

Он не забыл, как я люблю бананы. Как-то в зоопарке он меня чуть не довел до истерики, отпуская язвительные замечания по поводу того, какими глазами я наблюдала за орангутаном, со вкусом, чувством и расстановкой поглощавшим банан за бананом на глазах у очарованной публики; у всех детей в толпе посетителей текли слюнки, и у меня тоже. Но хуже всего было то, что последний банан он бросил на пол и растер ногой, то есть задней лапой! У меня — впрочем, не у меня одной — вырвался невольный вздох сожаления.

— По-моему, ты готова поменяться с ним местами, — заявил мне тогда Марк.

— С удовольствием. Главное, что ему прямо на дом приносят уже приготовленную еду (в углу вольера стояла миска с пшенной кашей), и никто от него не требует, чтобы обед подавался на стол немедленно и в разогретом виде, — отпарировала я.

И вот теперь, когда я прихожу домой, меня встречает накрытый стол! Чудеса, да и только!

Мой любимый «Чинзано». Пористый шоколад — я его предпочитаю всем другим. Кисть черного винограда. Да, Марк постарался.

Он нажал на кнопку магнитофона, и запел Джо Дассен.

Я удобно устроилась на диване, решив на время обо всем позабыть. Не так часто в жизни встречаются такие минуты, когда, кажется, все желания исполняются и не хочется ни о чем думать, хочется просто жить, как бы существуя вне времени и пространства и наслаждаясь каждым мгновением.

Тем более что в последнее время мне было не до роскоши: не на что было купить не то что бананы и шоколад, но даже самые банальные яблоки.

Марк не торопился; он тоже уселся на диван, но не рядом со мной, а довольно далеко, повернувшись ко мне лицом, так что мы с ним глядели прямо друг на друга, Он не сводил с меня глаз, даже наливая в мою рюмку вермут — без всяких там тоников и кусочков льда, чистый вермут, именно так, как я люблю; даже перемотать назад магнитофонную ленту, когда я попросила еще раз поставить «Енисейские поля», он умудрился вслепую, потому что смотрел только на меня.

Мне вспомнилось наше первое свидание; Марк с удовольствием вошел в одну из своих любимых ролей — роль соблазнителя, и я с не меньшим удовольствием ему подыгрывала.

При этом он до меня еще даже не дотронулся, и мы оба оттягивали те минуты, когда легкие прикосновения разбудят желание и наши тела оживут, и еще более волшебные мгновения, когда для нас будет существовать только один мир — мир чувств и ощущений.

А пока мы вели почти интеллектуальную беседу; я откинулась на спинку дивана и закурила; говорил больше Марк, я слушала. Он рассказывал мне о годах, проведенных за границей.

Оказывается, он сразу после нашего расставания попал в «выездные»; каким образом он избавился от клейма, уму непостижимо. Правда, развелись мы очень тихо и в загсе, хотя от нас и не требовалось никакого объяснения по поводу развода — детей у нас не было, и разделом имущества мы не занимались, я громко заявила, что во всем виновата сама, надеясь, что кто-нибудь донесет мои слова куда надо.

Очень скоро из простого совслужащего, корпевшего за свои 120 рэ день-деньской за письменным столом, он стал переводчиком, сопровождавшим наши делегации за границу. Работал ли он только на тех, кто ему официально платил деньги, или на кого-либо еще, было из его рассказа понять очень сложно. Скорее всего он работал на разведку, наверное, на военную разведку, ГРУ, как и его отец, — такой вывод я могла сделать из некоторых его недомолвок и оговорок; впрочем, он не хуже меня знал Фрейда, и я не верю, что эти оговорки были случайными. Нет, скорее всего он сознательно пытался создать у меня такое впечатление, окутать себя атмосферой загадочности; я понимала, что он играет, и тем не менее ему верила — вряд ли без службы в некоторых структурах он мог бы так свободно разъезжать по заграницам. Тем более что через несколько лет работы в издательстве его послали в Латинскую Америку — сначала на Кубу, а потом в Аргентину, где он служил на маленькой дипломатической должности, вроде десятого атташе по культуре.

А потом, видно, это существование советских людей за границей, замкнутый мирок, где все думают только о приобретении материальных благ и каждый стучит на каждого, совсем ему осточертели, хотя он, судя по всему, и пользовался большей свободой, чем остальные члены советской колонии. А может быть, он оказался замешанным в каком-то скандале — зная Марка, я не могу этого исключить. Он плюнул на карьеру, ушел со службы и устроился в одно из первых совместных предприятий, которое занималось установлением связей между нашим нарождающимся бизнесом и Испанией. Испания! Эта страна всегда была мечтой Марка. Она привлекала его гораздо больше, чем Латинская Америка.

Как он рассказывал об Испании! Был он и в том самом замке Дали, где престарелый маэстро доживал свои последние годы и о котором ходит столько анекдотов. А уж сеньориты! Тут в его глазах появился лукавый блеск, но я не реагировала — я прекрасно знала, что он меня нарочно провоцирует.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, и кончилось и его СП — попросту говоря, лопнуло. Тогда Марк стал работать в агентстве, которое занималось организацией международных бизнес-туров. Я так и не поняла, почему он решил окончательно вернуться в Москву — может быть, устав от благополучной и поэтому слишком скучной жизни на процветающем Западе, он захотел возвратиться на родину со всеми ее потрясениями, а может, просто ему надоела жизнь на чемоданах, или его постигло разочарование в любви и какая-нибудь испанская барышня наступила ему на любимую мозоль, но на этом я не стала заострять внимание. Главное, что он был у меня, здесь и сейчас.

Он ничего не говорил о своей личной жизни, единственное, что я поняла, — у него никогда не возникало и мысли о женитьбе. Я, разумеется, тоже не рассказывала ему о том, что было у меня за эти десять лет.

Марк был в превосходном настроении. Я уже и вспомнить не могла, когда он был таким остроумным и красноречивым. С каким блеском он рассказывал мне истории из жизни партийных бонз! Как я хохотала, когда он поведал, как в Аргентину привезли деньги и бумагу на печатание Манифеста коммунистической партии! С каким восторгом встречали визитеров из Москвы местные коммунисты и как быстро они прокутили зелененькие, предназначенные для публикации бессмертного произведения Маркса и Энгельса! Всего должны были напечатать миллион экземпляров этого самого манифеста; естественно, бумагу немедленно загнали, после чего у некоторых деятелей международного коммунистического движения выросли особняки в окрестностях Буэнос-Айреса. Далее отрапортовали в Москву с победном шествии классиков марксизма-ленинизма по планете и даже издали несколько тысяч экземпляров книги, чтобы показать товар лицом. Я смеялась, как сумасшедшая, хотя на самом деле было грустно — подумать только, это те деньги, которые мне недоплачивали, пока я горбатилась на государственной службе!

Мы говорили, мы смеялись, мы пили «Чинзано», а тем временем воздух в комнате, казалось, загустел от излучаемых нами флюидов. Становилось душно, хотя форточка была открыта. Марк расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. На мне было закрытое темно-красное платье без пуговиц, я не могла его расстегнуть, поэтому я сняла с себя часы и браслет. Мне захотелось забраться на диван с ногами, и тут я почувствовала, как мне мешают сапожки — когда я вошла, у меня не было времени и желания их снять. Тем более, что мои ноги хорошо в них смотрелись и подъем казался особенно изящным.

Очевидно, телепатия все-таки существует, потому что в этот момент Марк тоже обратил внимание на мои сапожки. Он отодвинул столик, благо он был на колесиках, и опустился передо мной на колени, Взяв в руки мою левую ногу, он медленно и осторожно принялся расшнуровывать сапог. Мне казалось, что я чувствую жар его ладоней, хотя он и не дотрагивался до моей кожи. Наконец он снял сапог и принялся целовать мою ногу прямо через тонкий капрон.

Марк никуда не торопился: казалось, он увлекся пальчиками стопы, но одна его рука тем не менее незаметно скользнула вверх по внутренней стороне бедра. Я почувствовала, как от его прикосновений меня будто пронизывает электричеством, и поджала освобожденную от сапожка ногу под себя, протянув Марку правую; ему ничего не оставалось, как заняться ею.

На лице его появилась самодовольная улыбочка: терпеливо расшнуровывая на мне высокий ботинок, он заметил:

— Все-таки это варварство — столько крючков!

— Может быть, это специально: последнее и решающее испытание для рыцаря, завоевывающего прекрасную даму. — Мои жалкие потуги сохранить хладнокровие блистательно провалились. Я вся дрожала; совсем некстати на ум мне пришел анекдот про чукчу, которого спрашивают, что он обычно делает после того, как переспит с женой, на что он отвечает: «Снимаю лыжи».

— Кажется, в данном случае это испытание больше для прекрасной дамы, чем для рыцаря. — Марк дразнил меня, дразнил и своим ироническим тоном, и понимающим взглядом чувственно прищуренных глаз, и чересчур дерзкими пальцами, которые успели забраться в такие места, до которых путь от моих щиколоток и стоп должен быть более долгим — и в пространстве, и во времени.

Да, сегодня он не торопился, он наслаждался моим нетерпением, он утверждал себя, он давал мне почувствовать, что именно он хозяин и моего тела, и моих чувств. Впрочем, насчет чувств не уверена — пока он занимался бренной телесной оболочкой моей бессмертной души, и очень успешно. Так успешно, что в тот вечер я уже ни о чем не могла думать — мои высшие психические функции начисто отключились, я просто жила в волшебном мире чувственных ощущений, как будто провалилась в четвертое измерение, где нет ни времени, ни пространства, только бесконечное наслаждение. Правда, иногда Марк возвращал меня на землю, но ненадолго — только для того, чтобы сменить позу или убедиться, что я еще здесь, а не где-нибудь на небесах.

Не уверена, что Марку той ночью было также хорошо, как мне. Мне кажется, он поставил себе такую задачу — всеми возможными способами вернуть меня себе, подчинить себе мое тело, и, следовательно, душу тоже. Конечно, он вместе со мной взлетал до звезд, но его космолетом управлял абсолютно трезвый пилот. Он не просто дирижировал любовной игрой, но и занимался особо моим телом, забывая порой о себе. Глупо, может быть. От знакомого сексопатолога я слышала, что в физической любви не стоит слишком много думать о том, что доставляет удовольствие партнеру, это убивает наслаждение — если хорошо тебе, то хорошо и ему. Наверное, это правильно, если люди просто спариваются. Но если они занимаются любовью, это не так. И, подчиняясь его ласковым рукам, его губам, его нежному шепоту, поднимаясь раз за разом на пик оргастической радости, интенсивной до муки, я чувствовала, что он хочет снова стать моим властелином, моим господином, моим единственным мужчиной.

Я могла бы возмутиться, взбунтоваться — когда мы были мужем и женой, меня больше всего в нем раздражали именно его чересчур выраженные собственнические инстинкты по отношению к моей особе, — но я и не подумала это сделать. Мне было хорошо, просто чудесно, к тому же прошедшие десять лет меня кое-чему научили. И, лежа с раскинутыми руками и ногами, бесстыдно подставляя самые интимные уголки, самые чувствительные места моего многогрешного тела его мало сказать нескромным, изощренным ласкам (поколение наших родителей назвало бы их извращенными), то и дело вскрикивая от переполнявшего меня и рвавшегося наружу наслаждения, я была счастлива ему подчиняться.

И все-таки перед тем как провалиться в глубокий сон-небытие, одна мысль у меня промелькнула: как хорошо, что Петя вчера снял телефонную трубку, — это заставило Марка поторопиться!

Ночью я проснулась и некоторое время лежала, наслаждаясь ощущением полноты бытия. Марк рядом со мной зашевелился, перевернулся на другой бок лицом ко мне и, не просыпаясь, слегка ущипнул меня за самое мягкое место, потом помял рукой мою левую грудь, как бы убеждаясь, что все это мягкое, теплое и приятное на ощупь действительно принадлежит ему, удовлетворенно вздохнул и продолжал спать, положив на меня руку жестом хозяина.

Меня душил смех; я боялась рассмеяться вслух и долго не могла заснуть. Поговорить мы смогли только утром, и то не сразу — некоторое время ушло на продолжение наших ночных занятий.

Утром я поняла, что в комнате что-то не так. Что именно, до меня дошло чуть позже, когда я обнаружила в мусорном ведре сломанные и помятые гвоздики.

За завтраком, который на этот раз приготовила я, я наконец смогла снова задать волновавший меня вопрос:

— А теперь расскажи, как ты сюда попал.

— Меня впустила твоя соседка Агнесса Владимировна.

— Не ври! Агнесса Владимировна — бдительная старушка и никогда не пустила бы в мою квартиру чужого!

— А кто тебе сказал, что я чужой? Я предъявил ей документы, и она не могла не пустить в свою собственную квартиру твоего законного мужа.

От неожиданности я поперхнулась кофе. Марк заботливо похлопал меня по спине и, явно наслаждаясь моим ошарашенным видом, достал свой дипломат — он валялся на кухонном диванчике, там, где он вчера его бросил, — вытащил оттуда паспорт и подал мне.

Это был обычный советский паспорт в красной кожуре с серпом и молотом на имя Марка Александровича Крутикова, выданный в 1979 году; со второй страницы на меня глядело его совсем юное лицо. Я стала переворачивать странички, и тут глаза у меня полезли на лоб. В графе «семейное положение» был штамп о браке — о браке со мной, гражданкой Ивлевой Агнессой Владимировной, но не было отметки о разводе. Я лихорадочно стала листать паспорт дальше. Дети… Детей нет, пусто. Воинская обязанность… Военнообязанный. Место жительства: последнее место прописки — Москва, улица 26 Бакинских комиссаров… Мой дом! Моя квартира!

Наверное, вид у меня был еще тот, потому что Марк искренне, с удовольствием расхохотался, на меня глядя. Наконец мне удалось выдавить из себя:

— Как тебе это удалось?

— Очень просто. Когда мы с тобой развелись, я взял и потерял паспорт. В новом паспорте я снова оказался прописанным у родителей и к тому же холостым. Это значительно облегчило мне жизнь. Конечно, были еще разные анкеты, но, как ты знаешь, на всякое действие есть свое противодействие. Кому надо было, тот знал, зато мелкие сошки ко мне не цеплялись…

Я мрачно молчала, представляя себе, как реагировала Агнесса Владимировна, когда Марк предъявил ей документы. Она уже давно умудрилась у меня выведать, что я была замужем, но много лет как развелась. Бедная старушка, наверное, была просто в шоке! Она считала меня свободной женщиной, а я оказалась обыкновенной прелюбодейкой, которая при живом муже обзавелась любовником. Так как дверь ее квартиры выходила в общий холл, то, естественно, она не могла не знать о Пете, с которым мне пришлось ее познакомить — однажды утром мы все трое столкнулись на лестничной площадке у лифта; час был столь ранний, что не могло быть сомнений в том, где Петя провел эту ночь.

Марк угадал ход моих мыслей:

— У старушки, конечно, был шокированный вид, но она быстро пришла в себя. Я пустил в ход весь свой шарм и объяснил ей, что некоторое время назад мы с тобой поссорились и разъехались, как леди Диана с принцем Уэльским, но теперь, когда я вернулся из-за границы, мы помирились и снова сошлись, и я просто забыл ключи.

— И она тебе поверила?

— Эта твоя тезка, человек старой закалки, живет по принципу: нет бумажки — нет человека. А если бумажка есть, так по ней и быть: я твой законный супруги здесь прописан, значит, имею право.

Тут он наклонился и обнял меня:

— Так что я теперь твой законный муж, и придется тебе с этим смириться, иначе прослывешь падшей женщиной.

Я не оценила юмор ситуации и попыталась отбиваться, но не тут-то было: он властно поцеловал меня в губы, как будто ставил на меня свое клеймо. Я все-таки вывернулась, и назревала небольшая стычка, которая должна была закончиться самым восхитительным образом, если бы не вмешался телефон. Господи, ну почему я его не вырубила? Собственно говоря, это ни к чему, когда есть определитель номера, и теперь я не могла не поднять трубку: на табло высвечивался телефон офиса Сергея.

В Сережином голосе мне послышалось смущение, как всегда, когда он вынужден был задавать мне неделикатные вопросы:

— Агнесса, доброе утро. Извини, пожалуйста, нет ли у тебя Марка?

Я передала трубку моему полузаконному супругу; Марк слушал брата молча, и постепенно лицо у него вытягивалось. Из его отдельных реплик я не могла понять, о чем идет речь, но, судя по всему, разговор ему не нравился. Когда он произнес:

— А ты уверен, что ехать надо сегодня? — Голос у него звучал почти жалобно. После этого он заявил: — Да, все понял, — и, положив трубку, обратился ко мне: — Аньес, я должен ехать. Мой сумасшедший брат требует, чтобы я немедленно отправлялся в аэропорт и поймал четырехчасовой рейс на Мадрид. Ему, видите ли, срочно нужно отыскать «испанский след» одной незаконной сделки, и эту работу могу выполнить только я.

— А билет? А виза? — слабым голосом протестовала я; несмотря на его дурацкую выходку, а может, благодаря ей, мне не хотелось его отпускать.

— Сотрудник Сергея ждет меня с билетом в Шереметьево, а виза у меня многоразовая. Не расстраивайся — мне тоже тошно тебя покидать, но это ненадолго.

— Насколько?

— На несколько дней, может быть, на неделю. — Тут он лукаво прищурился. — Не думай, что если «Ксант» — богатая фирма, то они не жалеют денег на командировочные. Еще как жалеют!

Он снова обнял меня, и на этот раз я не сопротивлялась.

— Аньес, мне страшно не хочется уезжать, но кто платит, тот заказывает музыку. Я тебя умоляю — будь осторожнее без меня, не стань, ради Бога, жертвенным ягненочком! И не ходи никуда одна!

— Хорошо, я буду выходить из дома только с поклонниками.

Наше прощание оказалось несколько смазанным тем, что он больно щелкнул меня по носу.

Уже в дверях я вдруг вспомнила:

— А где ключи? Ты отдал их соседке?

Нехотя Марк вытащил из кармана связку ключей и протянул ее мне.

Оставшись одна, я первым делом немедленно перезвонила Сергею и доложила ему о своих подозрениях относительно Пети. Я ничего не скрыла: рассказала и об Аните Далакян, и белом «шевроле» академика, и о Катиных домыслах насчет возможных мотивов Петиных действий, столь для меня нелестных. Сережа, как всегда, слушал внимательно, не перебивая, потом задал несколько уточняющих вопросов. Под конец я робко его попросила:

— Я была бы тебе очень признательна, Сережа, если бы ты не рассказывал об этом Марку без крайней необходимости…

— Ты могла бы и не просить, Агнесса. Если след ложный, то Марк ничего не узнает. Кстати, извини, что пришлось его услать, но это экстренный случай…

Закончив разговор и положив трубку, я невидящим взглядом уставилась на лежавшие прямо передо мной на столе ключи. Подумать только, Сергей еще и извиняется! Он всегда такой деликатный и внимательный, только вот глаза у него обычно грустные… До чего же не похож на него Марк! Эта дурацкая его затея с ключами — сколько мне еще предстоит ее расхлебывать! Хотя мне надо бы радоваться — судя по всему, Марк намеревается обосноваться у меня всерьез и надолго, и после восхитительной ночи, когда каждая клеточка моего тела все еще поет, я могу этому только аплодировать.

Но как он выцыганил у Агнессы ключи, наглец этакий! Штамп о браке, прописка… И тут я похолодела.

Если у кого и был мотив для моего убийства, то у Марка.

После свадьбы Марк прописался в нашей с мамой однокомнатной квартире, потому что при таком раскладе нам светила отдельная жилплощадь в течение двух лет: организация, где работала мама, строила свой дом. Дом сдали, когда мое заявление о разводе уже лежало в загсе. Мы с Марком договорились — через Сергея Крутикова, — что сразу при получении ордера мы оба прописываемся на новом месте, а потом, после развода, он выпишется и пропишется обратно к родителям. Так и вышло — ордер выдали на двоих, в марте мы оба прописались в новой квартире, а в мае, через неделю после развода, Марк официально выписался.

Или так я считала. Во всяком случае, коммунальные услуги я всегда оплачивала как одиночка. Я свою квартиру так и не приватизировала — зачем? В случае моей смерти она, как муниципальная собственность, должна была отойти государству. Если только… Если только в жэк, или в рэу, или как там еще это называется, не приходит безутешный супруг и не предъявляет свой паспорт с пропиской. С девочками из паспортного стола так легко договориться — может, хватит коробки конфет, а может, и скорее всего, потребуются баксы… Марк обладает природным обаянием, этого у него не отнимешь; если он сумел очаровать Агнессу, то чего ему стоит обкрутить этих серых мышек из домоуправления? И тогда Марк становится законным владельцем однокомнатной квартиры на Юго-Западе, чуть ли не в самом престижном районе Москвы, рыночная цена которой сорок тысяч «зелененьких».

Да, Марк — единственный человек, который может реально что-то выиграть от моей смерти. Я не виделась с Марком целых десять лет. Что я о нем знаю? То, что он привык добиваться того, чего хочет. То, что он абсолютно беспринципен — советскому человеку с принципами было почти невозможно выжить за границей под крылом всемогущего КГБ. А со спецслужбами Марк, без сомнения, был связан, что не говорит в его пользу. А эта история с манифестом — я хохотала, когда он ее рассказывал, но ведь он-то принимал в ней непосредственное участие… Так что высокой моралью тут и не пахнет. Способен ли Марк на убийство? Мне кажется, да. Но может ли он убить меня?

Все во мне кричало: нет, только не меня! Мои губы еще горели от его прощального поцелуя, а на груди остался более чувствительный знак его страсти большой синяк. Но если эта страсть — только притворство, чтобы обмануть моих соседей и своего собственного брата, что тогда?

Его брат… Сергей в моих глазах — зерцало доблести, один из немногих оставшихся в живых рыцарей. Ну не может человек, бескорыстно занимающийся правами человека и получающий за это одни только нагоняи и шишки, быть замешанным в убийстве! И брат его не может… Хотя брат за брата не отвечает.

Я нашла на холодильнике сигареты и закурила, судорожно втягивая в себя дым. Что я еще знаю о Марке? Что у него есть квартира в кооперативном доме, построенном МИДом, но сейчас временно он живет у Сергея, потому что из квартиры еще не съехали жильцы. Полноте! А существует ли квартира в реальности? Или это только плод воображения Марка — Сергей в разговоре со мной о ней не упоминал. Правда, и случая не было. Еще мне Марк говорил, что в Испании у него была машина, он ее там продал и собирается здесь купить другую, а пока пользуется автомобилем брата. Кстати, фирма «Ксант», как только что заметил Марк, действительно богатая фирма. Неужели среди принадлежащих ей автомобилей не найдется одной белой иномарки? Правда, Марк снова объявился в моей жизни уже после того, как покушения на меня уже начались, но откуда я знаю, когда он вернулся из Испании?

Стоп, сказала я себе, это все твои домыслы. У тебя нет ни малейших доказательств. Не может человек, который так тебя любил этой ночью, хладнокровно планировать твое убийство. И еще. Марк знает, что я люблю цветы, хотя он редко мне их дарил. Но когда мы с ним расстались, голландских хризантем в Москве и в помине не было…

А если это и Марк, что ты можешь сделать? Не расскажешь же ты его собственному брату о своих подозрениях. Ты все равно будешь ждать с нетерпением, когда он вернется из Мадрида. Несмотря на все свои подозрения, будешь ждать и надеяться… Потому что ты в глубине души влюблена в него, в нового, повзрослевшего Марка, точно так же, как ты была влюблена двенадцать лет назад.