На следующий день, в воскресенье, у меня наступила реакция. Когда я проснулась, то поняла, что лучше бы мне спать дальше: голова тупая, делать абсолютно ничего не хочется, весь мир не мил. Видно, встреча с Доном не вытряхнула меня из депрессии, а, наоборот, усугубила ее. Это состояние мне хорошо знакомо; им я скорее всего расплачиваюсь за присущие мне энергию и прекрасное расположение духа. Зато периодически я проваливаюсь в такое мрачное настроение, когда на глаза сами наворачиваются слезы и кажется, что ты на свете совсем одна и все тебя бросили. Вот и сегодня: брату на меня наплевать… Петя гуляет где-то с молоденькой армяночкой, Марк в своей проклятой Испании (а может, приехал и просто не соизволил позвонить), даже Аркадий холит и лелеет свою оскорбленную гордыню и не объявляется. От всех известных мне депрессий моя отличается именно этим чувством обиды чуть ли не на весь мир и ощущением того, что меня бросили. Правда, на мое счастье, такое состояние обычно долго не длится, и я чаще всего из него как бы вылетаю: утром мне хотелось утопиться, а вечером я уже могу танцевать и хохотать как сумасшедшая. Помню, как-то раз я сидела дома и мрачно глядела в окно, размышляя о бренности всего земного: еще вчера я была центром маленького кружка, вокруг меня вились поклонники, а сегодня, когда мне так нужно хоть чье-то участие, все меня бросили, и телефон молчит… Телефон, как назло, полдня молчал, а потом вдруг заговорил голосом одного из моих тогдашних кавалеров: «Агнесса, в чем дело? Ты обещала позвонить с утра, и я уже полдня жду твоего звонка». И тут я вспомнила, что действительно на неделе никак не могла решить, как провести уик-энд, и пообещала позвонить этому парню, Андрею, и не только ему, чтобы сообщить, будет ли для них место в моих планах. В припадке острой жалости к себе я начисто об этом забыла! Мгновенно у меня откуда-то появилась энергия, я привела себя в порядок, сходила в кино с Андреем и попила чай у него дома, а от него умчалась в одну полубогемную компанию, где плясала и веселилась до поздней ночи.

Самой можно попытаться выйти из такой «депрессухи», как зовет это мое настроение Катя — у нее характер более ровный, и подобные состояния кажутся ей дикостью, — не раньше чем на третий день. До этого остается только ждать и терпеть. И я настроилась на ожидание, не пытаясь делать то, что делать совершенно не хочется. А больше всего не хотелось заниматься генеральной уборкой квартиры, которую надо было делать давным-давно и которую я все откладывала на воскресенье. Я нехотя прошлась пыльной тряпкой по книжным полкам и полированной поверхности стола, то есть там, где пыль была до неприличия заметна. Не хотелось мне садиться и за переводы — и я отставила их в сторону. Целый день я провалялась на неприбранной постели, читая наиболее идиотские любовные романы издательства «Греза». Именно они могут помочь выкарабкаться из депрессии. Одна деловая и умная женщина объяснила мне, почему она читает литературу такого низкого пошиба:

— Потому что мне всегда некогда и расслабиться я могу только в самолете, а эти романы настолько дурацкие, что уже со второй страницы я начинаю хохотать. Это ж надо придумать такой стандартный набор невероятных ситуаций, написать такие душещипательные сцены, состряпанные абсолютно из ничего! А страсти-мордасти, а герой-любовник! Героиня может быть артисткой, художницей или секретарем-референтом, а главный герой — не иначе как миллионер и только в исключительных случаях — лицо, что называется, свободной профессии. Я уж не говорю про язык! Персонажи изъясняются так, что кажется, будто читаешь «Сказки тысячи и одной ночи»! «Цветок ее страсти»! В одном из таких романов герой спрашивает в постели возлюбленную, девственница ли она, на что та отвечает: «А какое тебе дело?» Нет, Агнесса, ни один детектив или хотя бы криминальная мелодрама не сможет снять напряжение так, как это чтиво: там от тебя требуется хоть какая-то работа мысли, на второй странице какой-нибудь персонаж потеряет платочек или забудет кошелек, ты это пропустишь, а в этом окажется суть дела… Я предпочитаю романы для горничных!

Но меня сегодня массовая продукция «Грезы» не забавляла, а раздражала — и сами сюжеты, и действующие лица, и качество переводов. Под настроение я иногда собираю коллекцию дословно переведенных идиом и переложенных чуть ли не языком бульварной газетенки цитат из Шекспира, но сейчас это меня злило. Если я в порядке, то предпочитаю читать как раз криминальные мелодрамы — в качестве отдыха и отвлечения. Я и не предполагала, что уже реальный, а не придуманный криминал ожидал меня в тот самый день, который начинался так уныло и скучно.

К телефону я не подходила — впрочем, он меня особо и не тревожил, на табло высвечивались какие-то необязательные номера: соседи… школьная приятельница — не иначе как с просьбой, ну ее… редактор из «Калинки» — они мне столько должны, что работать для них я не буду, пока все не заплатят. И вдруг, уже вечером, когда было уже совсем темно и я раздумывала, как для моей депрессии будет лучше — включить телевизор или не включать, раздался странный зуммер — вроде бы междугородный звонок, а может быть, международный? Надеясь услышать голос мамы, я подняла трубку, но это была Виолетта:

— Агнесса, быстрее, меня хотят убить! Я в «Кедре»! Спаси… — Она говорила каким-то шипящим шепотом, скороговоркой, но последнее слово она так и не успела произнести до конца, в трубке раздались короткие гудки.

Спасите! Виолетта подала сигнал SOS!

Мою вялость как рукой сняло, я вскочила с дивана как подброшенная пружиной и забегала по комнате. Впрочем, я успела сделать только два круга, прежде чем начала действовать. Первым делом я набрала номер Аргамаковых: там никто не отвечал. Тогда я позвонила Юре — тот, к счастью, оказался дома — и сообщила о странном звонке Виолетты.

— Разыщи Аргамакова и действуй. Я сама сейчас туда поеду — не могу ее подвести, раз за помощью она обратилась именно ко мне. — И, не дожидаясь его ответа, я положила трубку. Он, конечно, приказал бы мне сидеть дома и не влезать в то, что должны делать мужчины, но раз я сказала, что еду, то хотя бы ради меня он будет действовать очень быстро.

Потом я позвонила Сергею Крутикову по прямому телефону в офис — никого. Звонить ему домой было немного страшно: вдруг Марк уже вернулся, и мне придется говорить с ним, — но в данном случае это было совсем не важно, и я храбро набрала номер. Мне ответил автоответчик, и я оставила сообщение на магнитофонной ленте, указав точные координаты пансионата «Кедр» — в отличие от Юры Сергей там вряд ли бывал. Впрочем, мой брат скорее всего будет действовать через «Ксант».

После этого я побила все рекорды, за минимально возможный срок приведя себя в относительно божеский вид — мне надо было не просто одеться и добавить несколько заключительных штрихов в прическу и макияж, но и умыться, расчесать нечесанные со вчерашнего дня волосы, хоть как-то обозначить глаза и губы… Я смотрела на часы — девять минут! На десятой я уже вылетала из квартиры, полностью экипированная для встречи с любой опасностью. Лосины, в которых удобно задирать ноги, плотно облегающие икры и щиколотки сапожки с устойчивыми каблуками, старая куртка, хоть и непрезентабельная, но не стесняющая движений и с удобными карманами, куда я положила старый газовый баллончик и новый, запасной. Как я жалела, что у меня нет газового пистолета! Юра обещал об этом подумать, но так все и думает. И еще очень нужна электрошоковая дубинка… Впрочем, не стоит жалеть о том, чего нет, обойдусь тем, что есть под рукой.

Я подбежала к своему оранжевому «москвичонку» и приготовила уже ключи, как вдруг вспомнила об осторожности. А вдруг звонок Виолетты — это ловушка? Вдруг ее заставили так со мной поговорить, чтобы заманить меня в западню? Я обошла машину со всех сторон, заглядывая под капот, — она стояла как раз под фонарем, но видно было прекрасно. Не обнаружив ничего подозрительного, я смело открыла дверцу, уселась за руль, включила зажигание… Мотор завелся чуть ли не с полоборота, и ничто не взорвалось. Слава Богу! Теперь можно ехать!

Почему я решила выручать Виолетту сама? Ну конечно, это очередная авантюра, а устоять перед новым приключением мне всегда было очень трудно. Кроме того, Виолетта позвонила не кому-нибудь, а мне. Но основное — это холодный расчет: никло не доберется до звенигородского пансионата так быстро, как я. Аргамакова с его охранниками надо еще найти, с «Ксантом» тоже нужно договориться. Так что мой «Москвич-бенц» получил значительную фору, тем более что я живу почти на самой окраине, и если очень постараться — а дороги должны быть сейчас пустынными, — то я доберусь до «Кедра» за сорок минут. Если я и не смогу помочь Виолетте кардинальным образом, то попытаюсь хотя бы выиграть время, а там подоспеют и основные силы…

Теперь самое главное — чтобы не подвела машина. Не снимая правой руки с руля, левой я любовно погладила панель — ты уж постарайся, старичок…

Я уже выехала за кольцевую, Ленинский проспект плавно перешел в Киевское шоссе. До Внукова трасса прекрасная, несмотря на мокрый асфальт, можно попробовать увеличить скорость. Сто, сто двадцать километров в час… Куда до нас какому-нибудь «БМВ»! Правда, на ста двадцати началась такая вибрация, что я побоялась, как бы мы не потеряли половину деталей, и немного снизила скорость. Тем более что с неба стала падать какая-то крупа, и видимость резко ухудшилась. Этого еще мне не хватало! Только бы не пропустить поворот на Крекшино… По счастью, я хорошо знала эту дорогу. Вот и нужный мне поворот, и передо мной стала дилемма: снижать ли мне скорость и ехать до Минского шоссе медленно, это все-таки извилистая бетонка, а не трасса, или не снижать, вряд ли какой-нибудь сумасшедший попадется здесь в такое время и в такую погоду. Пока я решала для себя этот вопрос, я со скоростью сто десять километров в час оказалась уже на Минке. Еще немного — и будет Голицыно, а там и поворот на Звенигород… Правда, мне предстоит преодолеть еще три железнодорожных переезда… нет, не три — пять, но два из них практически всегда открыты — надеюсь, они меня сейчас не задержат.

И я в тот вечер во второй раз побила все рекорды — на этот раз по автокроссу на машинах старше десяти лет. Юра мне как-то говорил, что мотор для 412-го «Москвича» был создан по образцу и подобию двигателя «БМВ», и я сегодня об этом вспомнила. Мой конь вел себя идеально, как будто чувствовал важность поставленной перед ним задачи. Вот уже и село Введенское, теперь главное — не проехать мимо нужного мне ответвления шоссе. Рытвины, ямы… Впрочем, такая дорога началась как раз тогда, когда мы съехали с основной трассы и нырнули в темноту.

Но вот уже и «Кедр» — глухой забор, одинокий фонарь горит у затворенных главных ворот, бледный свет от него почти ничего не освещает. Как я попаду внутрь? Где-то дальше, насколько я помню, должны быть еще одни ворота — не парадные, а служебные, куда заезжали грузовики, привозившие продовольствие для кухни и буфета.

Я доехала до них и припарковала свой автомобильчик под самым забором. Ворота были заперты на замок, но рядом с ними я обнаружила калитку и, без труда размотав проволоку, на которую она вместо замка была закрыта, вошла на территорию пансионата. Меня поразило то, что здесь было темно и пусто. Еще в сентябре в отдельном флигеле справа от основного здания работал круглосуточный бар, а рядом с ним три раза в неделю крутили дискотеку, на которой отрывались в основном не обитатели пансионата, люди солидные, а местные жители. Мы с Юрой, прогуливаясь перед сном, из любопытства как-то раз сунули туда нос — и тут же отпрянули, так там воняло «травкой». А по освещенным дорожкам-аллеям чинно прогуливались парочки и куда менее чинно — компании подвыпивших сопляков, с которыми всеми силами боролась администрация пансионата, но судя по всему, силы были не равны, правда, к отдыхающим местные хулиганы не приставали. Теперь же все как будто вымерло… Непроглядный мрак — ни звездочки, небо сплошь затянуто тучами, и главное, тишина, абсолютная тишина. Наверное, дела «Кедра» плохи, раз в октябре им пришлось закрыть бар, подумала я. Тем более что и в самом здании окон, в которых горел свет, было мало, слишком мало для процветания.

Где же может быть Виолетта? После тех сентябрьских переговоров с французами брат мне как-то между прочим сказал, что Аргамакову так понравилось под Звенигородом, что он забронировал в «Кедре» те самые номера на третьем этаже, в которых жили он и Виолетта. Действительно, насколько я помню, окна их «люксов» выходили на Москву-реку, и из них открывался вид на купола знаменитого монастыря, скрытого за очередным изгибом реки. Если Виолетта в «Кедре», то скорее всего она в одном из этих номеров. Однако не стоит спрашивать о ней у портье — тем более что его еще надо найти. Нет, лучше посмотреть на эти окна и проверить, горит ли в них свет.

Освещая себе дорогу маломощным фонариком — он лежал у меня в бардачке, — я по едва заметной тропинке добралась до основного здания и обогнула его. С этой стороны дома освещенных окон было еще меньше. Отойдя чуть подальше от стены, я попыталась охватить взглядом весь третий этаж. Какие же окна принадлежат комнатам Аргамаковых? Я напрягла свою память и принялась мысленно считать. Лестничный пролет… вот он. От него и будем плясать. В этом ряду справа от лестницы шли два номера — простые, в них должно быть по одному окну, затем самый роскошный «люкс», номер 311, из нескольких помещений с тремя окнами — эти окна слепы, значит, в номере Аргамакова никого нет… А следующие два окна принадлежат уже номеру 313, где жила Виолетта; одно из них выходит на балкон, и оно кажется совсем темным, а второе слабо светится, как будто там горит одна только настольная лампа. Я почувствовала, как в левой стороне груди у меня что-то громко застучало, как будто сердце слегка сбилось с ритма. Что происходит там, в этой комнате?

Я не собиралась, естественно, входить через парадный подъезд — не хотелось отвечать на вопросы портье, если он окажется на месте. В моей памяти сохранилось смутное впечатление, что лестница в левом от меня крыле здания вела куда-то в подвал: не может быть, чтобы в этот подвал не вел какой-нибудь черный ход, иначе пожарники бы закрыли пансионат.

Я медленно пошла вдоль стены, обшаривая все на своем пути тонким лучом фонарика. Было сыро, грязно и довольно мерзко. Наконец я наткнулась на низкую пристройку, за которой была жестяная дверь — даже при таком свете было видно, насколько она ржавая. Я попробовала ее потянуть на себя, потом толкнула; что-то скрипнуло, и я не поверила своему счастью: она была не заперта! Навалившись на нее всем телом — как хорошо, что я одела старую куртку, — я сумела приоткрыть ее ровно настолько, чтобы с трудом протиснуться внутрь, при этом согнувшись в три погибели; мне казалось, что отвратительный скрип проржавевших петель поднимет на ноги весь пансионат. Я попала на крошечную площадку, откуда узкая деревянная лестница вела в подвал. Опираясь свободной рукой о склизкую стену — перил не было, я осторожно спустилась вниз. Под ногами у меня раздался какой-то писк, кто-то с визгом шарахнулся в сторону, но я была готова к этому: в таком месте просто не могло не быть крыс.

Оглядевшись, я пожалела, что не вошла в пансионат, как все нормальные люди, через первый этаж. Низкие потолки, с которых кое-где капало, настолько здесь было сыро, какие-то жуткого вида трубы, спутанные провода — все это напомнило мне одно кошмарное воспоминание детства. Мне было восемь лет, когда жильцы нашего дома пригласили участкового, чтобы тот проверил, кто поселился у нас в подвале. Я увязалась вслед за мальчишками, которые вызвались быть его проводниками, — именно они обнаружили грубо сколоченные из ящиков деревянные лежаки с ветхим тряпьем. Мне казалось, что мы попали в подземелье из какой-нибудь страшной сказки и из-за угла на нас вот-вот нападут бродяги с дубинами (их тогда еще не называли «бомжами»). Вдруг милиционер со словами «Осторожнее!» остановился и показал на оголенный провод, предупредив, что нас может убить, если мы до него дотронемся. Потом он вместе с мальчишками быстро двинулся вперед, и они исчезли за каким-то поворотом, а я осталась одна во мраке и завыла не своим голосом… Мама после этого долго мне объясняла, что одно из различий между мальчиками и девочками заключается в том, что девочки не ввязываются очертя голову во всякие сомнительные и опасные предприятия.

Брр… Я почувствовала мерзкий холодок внутри, мурашки пробежали по спине, спускаясь от затылка чуть ли не до самых пяток: тот же самый ужас, что и в детстве, уже готов был охватить все мое существо, когда я решительно отбросила от себя детское воспоминание. Хватит, я на этом потеряла уже секунд пятнадцать. Виолетта меня ждет! (Я не допускала, не могла допустить мысли, что опоздала.) И я заставила себя собраться, подтянулась и выпрямилась, чуть не ударившись головой о низкую балку. После этого я осмотрительно нагнулась, и, освещая себе путь, направилась к тому месту, где, по моим подсчетам, должна была находиться лестница. Она там, на мое счастье, и оказалась. Но кроме нее, я обнаружила и еще кое-что: из подвала в сторону реки шел туннель. Я посветила в его отверстие фонариком, но, скользнув по бетонным стенам, его луч растворился в пустом пространстве. Интересно, ради чего был построен подземный ход? Неужели комсомольские деятели готовили себе убежище на случай атомной войны? Или, может быть, они заранее позаботились о путях отступления на черный день, когда народ восстанет и их сметет… Но, впрочем, это глупые фантазии — когда пансионат строился, ничто не могло казаться более надежным, чем Советский Союз, «оплот мира и социализма», — кто мог тогда догадаться, что это истукан на глиняных ногах? Скорее всего этот туннель соединяет между собой все здания и подсобные помещения пансионата и был построен для того, чтобы персонал мог свободно перемещаться зимой или во время дождя, а потом о нем позабыли, как и о подвале, об этом свидетельствовала оборванная электропроводка…

Но эти мысли не замедлили мой шаг, и я уже добралась до третьего этажа. На лестнице было темно, на площадках еле светились желтоватые плафоны, и я с трудом различала выщербленные от времени ступеньки. Я никого не встретила, впрочем, я никого и не ожидала встретить, припоминая свой предыдущий опыт, когда горничную приходилось разыскивать чуть ли не час. Коридор, погруженный в тусклый полумрак, тоже был пуст; на цыпочках подойдя к двери одиннадцатого номера, я прислушалась; внутри были слышны голоса. Тогда я постучала, не дожидаясь ответа, распахнула дверь — она оказалась незапертой — и вошла.

В комнате было двое: Виолетта и какой-то незнакомый мужчина. Несмотря на то, что здесь было почти также темно, как и в коридоре, мне бросилась в глаза разобранная постель со смятыми простынями и журнальный столик возле нее; на залитой чем-то, очевидно вином, скатерти стояли бутылка шампанского и бокалы. Виолетта сидела в кресле ко мне лицом; увидев меня, она вскочила и с радостным возгласом подбежала ко мне.

— Ах, Агнесса, какой сюрприз! Какими судьбами? — Голос звучал жизнерадостно, хоть и немного фальшиво, но на лице ее, обращенном ко мне, было выражение одновременно и тревоги, чуть ли не страха, и облегчения. Глаза ее горели, казалось, предупреждая меня о чем-то, но я не нуждалась в дополнительных предупреждениях.

— Представляешь, я возвращалась с прогулки, — затараторила я, — я сейчас живу здесь с мужем — и увидала свет в твоем окне. Я тотчас решила тебя проведать, но, кажется, я не вовремя? — С вопросительным видом я повернулась к постели, на которой сидел мужчина.

Он не спеша приподнялся и встал. Когда он подошел ко мне поближе, я смогла его рассмотреть — худой блондин среднего роста с невыразительным, но смазливым личиком. Мне показалось, что кончик его чересчур тонкого носа немного шевелится, что придавало его физиономии некоторую схожесть с лисьей мордочкой. Жиголо, определила я. Несмотря на то, что он поднялся с постели, недвусмысленно свидетельствовавшей о том, чем тут занимались, он был полностью одет, хотя и небрежно застегнут: в номере было холодно. Виолетта тоже была одета. Слава Богу, мне не надо было думать о том, чтобы привести ее в приличный вид, прежде чем спасать.

Виолетта повернулась к тому, кого я окрестила для себя жиголо, и с деланной улыбкой сказала:

— Познакомься, Артем, это моя лучшая подруга Агнесса. Агнесса, ты сказала мужу, что ты пошла ко мне?

Подхватив ключ, я тут же ответила:

— Конечно. Если я не вернусь через десять минут, боюсь, что он придет сюда меня искать, — и, пожимая вялую ладонь блондинчика, добавила специально для него: — Очень приятно.

Вблизи его лицо показалось мне старше, оно было изборождено преждевременными морщинами — следами порока, как написала бы моралистка. Я не моралистка, но он произвел бы на меня самое неприятное впечатление, даже если бы я его встретила не при этих инкриминирующих обстоятельствах, а просто у знакомых. Мне показалось, что у него физиономия наркомана.

Он спросил:

— А на каком этаже вы живете?

Он чуть не застал меня врасплох, но я вовремя вспомнила, что больше всего освещенных окон было на пятом этаже, и не задумываясь ответила:

— На пятом.

Туг Виолетта заговорила скороговоркой:

— Как прекрасно, Агнесса, что вы с Юрой тут оказались! Давайте устроим сабантуй вчетвером, — и, выразительно посмотрев на Артема, добавила: — Артем, не будь букой, пойди купи у горничной еще бутылку. И еще какие-нибудь шоколадки, пожалуйста.

Артем с сомнением переводил взгляд с меня на Виолетту и обратно: наморщив лоб, так что брови почти сошлись с линией волос — очевидно, подобным образом проявлялась работа его мысли — он нехотя застегнул верхние пуговицы плотной клетчатой рубашки и вышел за порог, закрыв за собой дверь.

Я посмотрела на Виолетту — теперь, когда ей не надо было играть, было видно, что она в панике. Как ни странно, она показалась мне совершенно трезвой, и как бы ей ни было страшно, одно уже было хорошо: она не впадала в истерику.

— Скорее, Агнесса! Он пошел за подмогой и сейчас вернется. У него тут сообщник. Он понял, что ты врешь, — весь пятый этаж сняла какая-то спортивная команда, там одни мужики.

С этими словами она бросилась к двери, но дверь была заперта.

Виолетта побелела еще больше, если это было возможно, и я заметила, что руки у нее дрожат.

— Ключ все время был у него, он его у меня отобрал. Теперь он нас запер, и мы в ловушке. Что делать?

— Главное — не поддаваться панике. Твой балкон, кажется, соединяется с лоджией в номере Николая Ильича? — Я говорила как можно более ровным голосом, надеясь, что ей частично передастся мое наружное спокойствие.

— По-моему, нет, но пойдем посмотрим. — И с этими словами она бросилась к балконной двери. Она была босиком; я подхватила ее валявшиеся возле кровати туфли и последовала за ней.

Действительно, лоджия номера Аргамакова сильно выступала вперед, и узенький балкон, на котором мы очутились, отделяло от ее балюстрады значительное пространство, чуть ли не около метра. С другой же стороны была голая стена, ни карниза, ни водосточной трубы — ничего. И высоких деревьев под окнами тоже не было.

— Виолетта, тут нам пути нет. Давай забаррикадируемся и будем дожидаться, пока нам придут на помощь. Я вызвала подмогу. Кстати, этот телефон в номере — он действует?

— Нет, он обрезал провод, когда — я не заметила.

Мы поспешили к входной двери. Круглая ручка в виде шара не давала никакой возможности за нее зацепиться, эту дверь можно было укрепить, только стащив сюда всю громоздкую мебель, на что сил у нас с Виолеттой явно бы не хватило. С другой стороны, как мы ни старались соединенными усилиями ее выбить, она не поддалась. Я подумала о том, чтобы через замочную скважину чем-нибудь заклинить замок, но и тут нам не повезло: изнутри дверь запиралась не на ключ, а только на сломанную задвижку (вот почему, очевидно, я так легко попала в комнату. Или Артем специально ее отодвинул, дожидаясь сообщника?). Тем не менее я умудрилась вставить в узкое отверстие шпильку, которая оказалась у меня в кармане куртки.

Я предложила:

— А что, если нам запереться в ванной?

— Нет, не выйдет, крючок там не работает.

Все по-советски: замок идиотский, задвижка сломана, крючок, и тот не работает… Попробуй тут спастись от бандитов! Моя голова лихорадочно работала, я перебирала все возможные и невозможные варианты, но времени у нас не было: в коридоре послышались шаги, и мы поспешили на балкон. Впрочем, я немного задержалась, кое о чем вспомнив: схватив бутылку шампанского, я разбила ею единственную горевшую лампочку в торшере, и комната погрузилась во тьму.

За дверью послышалось неясное бормотание, наверное, бандиты ругались, пытаясь открыть замок, моя шпилька их все-таки задержала. Сколько мы на этом выиграли? Пару минут? Пора было действовать, и я как можно спокойнее сказала:

— Что ж, нам остается только попытаться попасть в номер твоего мужа. Попробуем, Виолетта?

И, подавая ей пример, я залезла на перила, села на них и, вытянув руку, зацепилась за ограду на лоджии. Черт бы побрал эти фигурные пипочки, которыми какой-то дурак ее украсил! К сожалению, и на балконе, и на лоджии ограждение было сплошное, из какой-то плотной пластмассы, и снаружи ни здесь, ни там не оставалось места, чтобы поставить ногу хотя бы на носок. Поэтому перелезать мне пришлось чисто по-обезьяньи: я встала на перила на колени, это было если не больно, то крайне неприятно, и, протянув другую руку, тоже вцепилась ею в перила лоджии. Затем последовал крайне неприятный момент, пока я подтягивалась на руках и пыталась закинуть одну ногу на лоджию, а Виолетта крепко держала меня за вторую. Наконец мне это удалось, а остальное было делом техники.

Когда я очутилась на лоджии, то, забыв о своих саднящих коленках, тут же протянула руки Виолетте. Та не колебалась: в конце концов, мы были на высоте всего лишь третьего этажа, даже сорвавшись отсюда вниз, вряд ли кто-нибудь мог разбиться насмерть, а в дверь уже ломились злодеи… Может быть, убийцы? Мне показалось, что Виолетта успела перекреститься, прежде чем взобраться на перила — и через минуту она оказалась рядом со мной. Одежда ей не мешала. Мы опять как по заказу были одеты в одном и том же стиле: лосины, свободная блуза, перетянутая поясом, — идеальная амуниция для подобных гимнастических упражнений, не менее удобная, чем спортивный костюм. Очутившись, как нам казалось, в безопасности, мы прислушались: Артем и его товарищ уже ворвались в соседний номер и уже разыскивали нас по всем углам, судя по стоявшему там грохоту. Потом послышался густой мат, и голос, принадлежавший явно не жиголо, спросил:

— Куда же они подевались, эти чертовы стервы?

Чья-то голова высунулась на балкон, и мы с Виолеттой вжались в стенку.

— По-моему, они сбежали через балкон. — Это уже был Артем.

— Куда? Спрыгнули вниз?

Пожалуй, оставаться на лоджии было небезопасно. Я попробовала открыть балконную дверь и окна, но они были заперты изнутри. Тогда, жестом попросив Виолетту отойти подальше, я, выбрав момент, когда у злоумышленников что-то загремело, быстрым ударом ноги выбила одно из стекол. Этому движению мог бы позавидовать и заправский каратист! Потом, пожертвовав своей курткой, я с ее помощью вынула из рамы осколки, и мы с Виолеттой забрались внутрь.

Тут же мы обе в изнеможении повалились на диван. Теперь мы выдержим любую осаду, телефон здесь работает, а с балкона сюда перебраться они вряд ли решатся: слишком беззащитен был бы любой, кто отважился бы на это, в момент, когда он подвешен между балконом и лоджией. Постепенно дыхание успокаивалось, сердце мое вернулось к своему обычному ритму, как вдруг я услышала свист — он раздавался в соседней комнате, которая тоже относилась к номеру 311. Кто-то там ходил, светя себе фонариком, — дверь в прихожую была приоткрыта, и мы могли видеть какие-то тени. Мне показалось, что волосы у меня на голове встали дыбом, — такой меня пронзил ужас…

Виолетта почти бесшумно придвинулась ко мне и еле слышно шепнула на ухо:

— Ключ от этого номера был на связке…

Что делать? Через мгновение тот, второй, будет в этой комнате. Бежать опять на лоджию? Бесполезно. И тут меня осенило. Я схватила первую попавшуюся вещь — это была маленькая настольная лампа, светильник в виде керосинового фонаря, — выбежала на лоджию и с силой бросила в открытую дверь балкона соседнего номера. Раздался грохот, звон стекла, и, на наше счастье, крик Артема:

— Давай сюда! Эти б… здесь!

Сработало! В соседней комнате раздался топот, и приятель Артема выбежал из номера, чтобы помочь товарищу с нами разделаться. Я схватила Виолетту за руку, и мы выскочили в коридор почти вслед за ним, но направились не направо, как он, а налево — к лестнице, и побежали вниз.

Я хотела сначала выбежать наружу через первый этаж, но побоялась — было уже поздно, и входную дверь могли запереть. Поэтому я потащила Виолетту дальше, в подвал. Уже там, в его темной сырости, я вытащила свой фонарик — по счастью, я его не оставила в куртке, а заткнула за пояс.

— Куда теперь? — Голос Виолетты с трудом можно было узнать; она вдруг повисла на мне всей своей тяжестью. — Дай мне отдышаться!

— Мы сейчас выберемся через черный ход и уедем отсюда на моей машине — она стоит у дальних ворот. Но если ты хочешь немного передохнуть, то давай спрячемся сюда. — И я потащила ее в туннель. Мы прошли немного вглубь, чтобы нас не было видно, если паче чаяния нас начнут искать и здесь.

Я выключила фонарик; мы остались в полной темноте, но страха уже не было. Если мы дрожали, то не от ужаса, а от самых банальных холода и сырости — обе мы были без верхней одежды.

— А теперь рассказывай, — сказала я.

И она, запинаясь, начала рассказывать. Впрочем, я и так кое о чем догадалась — нетрудно было сложить в голове два плюс два — и она подтвердила мои догадки. Сегодня днем ей стало особенно тоскливо; Аргамакова в городе не было — он уехал на пару дней в Нижний, — а мой телефон не отвечал.

Она позвонила еще каким-то приятельницам, но у всех были свои дела. И она удрала от Вити, схватила такси и помчалась на Новый Арбат, где вошла в первый попавшийся бар. Было еще рано; она заказала себе рюмку коньяка и огляделась. Посетителей было мало, и первый человек, на которого упал ее взгляд, был Артем, глядевший на нее восхищенными глазами. Тогда она поняла, что ей вовсе не хочется напиваться, ей хочется любви и приключений. Через несколько минут симпатичный блондин уже сидел за ее столиком, они мило беседовали, но она пила только апельсиновый сок. Он пытался за ней ухаживать, но ей скоро надоела атмосфера бара, и она предложила поехать за город. Он слегка растерялся, но она сказала, что номер в пансионате под Звенигородом всегда в ее распоряжении, и они поехали — опять на такси. Естественно, таксист заломил дикую цену — сто баксов, — но Виолетта заявила, что она платит.

— Понимаешь, он мне так понравился, — с наивным бесстыдством заявила она, — у меня так давно не было ни нормального любовника, ни нормального секса…

Может, на нее подействовала работа с психоаналитиком? Впрочем, меня поразило другое: Вадим, скорее всего попал пальцем в небо, анализируя не только меня, но и ее, — никакого стремления к смерти я сегодня в ней что-то не заметила, наоборот, она так хотела жить, так боролась за жизнь, что дай Бог каждому здоровому. Хотя то, каким образом она очутилась в этой опасной ситуации, свидетельствовало о виктимном поведении — на психологическом языке это такое поведение жертвы, при котором она сама провоцирует преступника на преступление, — что тоже, конечно, далеко не нормально. Мало того, что хорошо одетая и ухоженная женщина, вся в драгоценностях, снимает в баре первого встречного она еще и демонстрирует, насколько она богата!

Но я отвлеклась, а Виолетта продолжала свой рассказ:

— После того как мы договорились ехать в Звенигород, он пошел кому-то звонить, но я не обратила на это внимание, как и на то, что он медлил, все придумывал какие-то предлоги, чтобы еще немного посидеть в баре. Когда мы приехали в «Кедр», я попросила ключи у женщины, сидевшей за стойкой, и она их мне дала — она меня запомнила. (Как будто Виолетту можно забыть!) Мы поднялись, и он сказал, что пойдет в бар, купит бутылку шампанского и шоколадку. Я попросила еще апельсинового сока, я хотела быть трезвой как стеклышко! А сама пошла в ванную комнату — как ни странно, горячая вода была. Меня спасло то, что я забыла вытащить из сумочки косметичку и хотела вернуться за ней в комнату, не выключив душ. Я услышала голоса и остановилась на пороге ванной. Представляешь мой ужас, когда я услышала, как они обсуждают, достаточно ли будет клофелина или для верности стоит меня придушить. Я вернулась в душ и долго мылась, соображая, что же мне делать. Я решила, что безопаснее всего будет разыграть из себя пьяную, а там посмотрим. Когда я вернулась, то несла какую-то чушь и слегка шаталась. Артем был один, и он ждал меня: шампанское было уже разлито по бокалам, и свой он держал в руке. Подойдя к нему, я неловко пошатнулась, опрокинув при этом столик, и все попадало на пол. Я глупо рассмеялась и потребовала еще шампанского. Он нахмурился, но послушно вышел. Я боялась, что вместо шампанского он войдет со своим сообщником, но терять мне было нечего. Его самого я не боялась: с таким хлюпиком я бы справилась. Как только он вышел, я кинулась к телефону, но смогла дозвониться только до тебя. Он вернулся раньше, чем я ожидала, и, по-моему, слышал, как я говорила по телефону. Я решила, что выиграть время я могу только одним способом, — в темноте ее лица не было видно, но я чувствовала, что она довольно улыбается, — я буквально опрокинула его на постель.

— Ну и как он?

— Что? А, в этом смысле? Но ведь он же профессионал, значит, обязан быть на высоте… Но я решила тянуть время всеми возможными способами и готова была сама его насиловать хоть несколько часов подряд. Бриллианты свои я сняла и небрежно бросила на тумбочку — совсем не хотелось из-за каких-то побрякушек оставаться без ушей и пальцев. Через несколько минут их там уже не было. В конце концов, думала я, может, ему достаточно будет драгоценностей и денег? Не выпускал из рук он и связку ключей, но я же была пьяная, я ничего не замечала! Периодически он предлагал мне выпить, но я старалась либо опрокинуть свою рюмку, либо взять его. Конечно, лучше всего было бы подсунуть бокал с клофелином ему самому, но это мне не удалось… А впрочем, может быть, клофелин был на этот раз в соке, я не знаю. Наконец он встал, пошел в ванную, потом оделся и сидел молча, явно чего-то ждал. Я несла всякий вздор и тоже ждала — знала, что ты меня не оставишь, но я все-таки ожидала увидеть мужчин. Ты молодец, Агнесса. Если бы не ты, меня к этому времени скорее всего не было бы в живых.

— Ты здорово преувеличиваешь. К тому же успокаиваться еще рано. Как ты думаешь, что нам сейчас лучше сделать — выйти отсюда и попытаться добраться до машины или прятаться здесь до тех пор, пока к нам не придут на выручку?

Этот вопрос крутился в моей голове все то время, пока она говорила. Мне самой больше всего хотелось выбраться из подвала и через заросший деревьями темный двор добежать до машины, чтобы с триумфом отсюда укатить, и пусть потом Юра или Сергей Крутиков попробуют мне что-нибудь сказать, — ведь победителей не судят! К тому же в таком варианте все должно решиться очень быстро, а я не люблю ждать. Но у этого плана было два существенных недостатка. Во-первых, Артем и его сутенер могли перехватить нас во дворе, и, во-вторых, судя по всему, сутенер приехал на машине, иначе было бы непонятно, каким образом он тут объявился так скоро. Если они за нами погонятся на автомобиле, то едва ли у нас будут шансы от них удрать. Мой «москвичок», к сожалению, вряд ли выиграет гонку даже у обычного «жигуленка» — по прямой я еще выжму из него сто двадцать километров в час, но на Звенигородском шоссе, особенно на отрезке до станции, масса крутых поворотов, закрытых подъемов и спусков, а разгоняемся мы, к сожалению, медленно. Конечно, можно попробовать снова подняться по лестнице — по другой лестнице, в правом крыле здания, — до пятого этажа и попросить защиты у поселившихся там спортсменов. Но нас могут перехватить злодеи. Рассчитывать же на персонал пансионата или отдыхающих нечего — с того момента, как я открыла калитку и вошла на территорию, я не видела и не слышала ни одной живой души, не считая, конечно, жиголо и его сообщника. Нет, лучше не рисковать, а остаться здесь, в относительной безопасности, но заодно и в холоде.

Не успела я сказать вслух, что мы остаемся здесь до лучших времен, как ситуация изменилась: почти над нашими головами раздался грохот, потом кто-то спустился в подвал по той самой лестнице, что и мы, и луч света стал шарить по стенам. На мгновение мы с Виолеттой оцепенели: шаги стали отдаляться от нас, и тогда я снова потащила за собой Виолетту — на этот раз в глубь туннеля. По счастью, бетонными были лишь стены его и потолок, пол же оставался земляным, поэтому мы передвигались сравнительно бесшумно, тем более я прошептала Виолетте, чтобы она старалась бежать на носочках. Мы уже отдохнули и поэтому бежали легко. Я молилась про себя, чтобы те, кто за нами охотился, не увидели свет моего фонарика. Наконец подземный ход свернул под прямым углом направо, а затем метров через десять от основного туннеля шло более узкое ответвление, похоже, в сторону реки. Может быть, где-нибудь в пойме этот лаз открывается наружу? Но, очевидно, я слишком начиталась готических романов: никуда этот ход не вел, а заканчивался тупиком, забитым какими-то досками. Мы вынуждены были повернуть обратно, и я ругала себя, чувствуя, что мы теряем драгоценное время.

Мы снова побежали по основному подземному коридору, и он привел нас в еще один подвал — то ли столовой, то ли одного из флигелей. Но перед входом в подвал туннель расширялся, и, судя по всему, эта часть его служила кладовой. Там стояли какие-то бочки и ящики, и я поняла, что в них — наш шанс на спасение: между бочками и стеной было небольшое свободное пространство. Я поволокла туда сопротивлявшуюся Виолетту, и мы спрятались за ними. Шепнув моей спутнице: «Молчи», я погасила фонарик — со стороны главного здания уже слышался отдаленный звук шагов, еще один поворот — и наши преследователи увидели бы свет. От бочки прямо перед моим носом шел сильнейший селедочный дух. Если меня и на этот раз пронесет, меланхолично подумала я, то во второй раз за две недели мне спасет жизнь обыкновенный мусор.

Шаги постепенно приближались. Артем и его приятель не спешили. Наконец мы услышали их голоса совсем близко от себя; луч фонарика скользнул по стене над нашими головами, прошелся по закрывавшим нас бочкам, но нас они не заметили.

— Даже если они и здесь, мы их и за несколько часов не найдем, — произнес тот, которого мы так и не видели, только слышали. — Пора сматываться.

— Пора. Эта девка, которая пришла на подмогу моей пьяной стерве, очень мне не нравится. Видно, профессиональная телохранительница. Боюсь, что она не одна, а привела за собой еще кого-то. — Это уже был голос Артема.

— Да, давай двигать отсюда. Бриллианты у тебя?

— Да. Но я не взял ее сумочку, а там столько «зелени»! Надо снова зайти в номер и захватить ее.

— Нет! Нечего было зевать, олух царя небесного! Если хочешь, возвращайся, но я тебя ждать не буду — мне еще моя голова дорога. — И старший (по тону чувствовалось, что он в этой парочке старший) повернулся и пошел обратно. Через мгновение за ним последовал и Артем — его шаги были более мелкими, какими-то семенящими.

Не двигаясь, мы просидели за бочками еще минут десять, пока не затихли все звуки, доносившиеся из туннеля. Наконец мы выбрались из своего убежища и молча принялись разминать затекшие руки и ноги. Наконец кто-то из нас сказал: «Пошли, пожалуй», — и мы пошли, пошли медленно, не торопясь, чтобы злоумышленники успели уйти как можно дальше, а еще лучше — и вообще отсюда уехать. Обратный путь показался нам намного короче; Виолетта все еще шарахалась в сторону, заслышав шорохи и шуршание, но я уже не обращала на крыс никакого внимания — подумаешь, безобидные создания, куда им до человека! Добравшись до ставшего уже знакомым и близким подвала, я стала искать запасной выход — это было не так просто, батарейка умирала на глазах, и бледный, тоненький луч еле-еле рассекал мрак.

И тут Виолетта снова отчудила. Воспользовавшись тем, что я сосредоточилась на поисках, она вдруг повернулась и побежала вверх по той самой лестнице, по которой мы совсем недавно спасались бегством, бросив мне на прощание:

— Агнесса, жди меня здесь! Я должна вернуться за сумочкой!

Проклиная все на свете, я помчалась следом за ней вверх по ступенькам с криком:

— Остановись! Там могут быть они!

— Нет, ты же слышала, они смотались. Не беги за мной, ничего со мной не случится, я сейчас!

Как я могла оставить ее одну? Телохранительница — так меня назвал один из бандитов… Вбегая вслед за Виолеттой в номер, я все еще улыбалась, Но, улыбка быстро испарилась: пока Виолетта подбирала с пола свою сумочку, в комнату ворвались Артем с приятелем и застали нас врасплох. Видимо, либо жадность пересилила благоразумие, либо тот разговор они затеяли специально, чтобы заманить нас в ловушку.

Артем с криком: «Ага, попалась, стерва!» — бросился к Виолетте и попытался отобрать у нее сумочку, но не тут-то было: банкирша изогнулась, прикрывая собой сей ценный предмет, и в красивом прыжке заехала жиголо каблуком прямо в пах. Тот с воем согнулся и обеими руками схватился за низ живота. Вдохновленная ее успехом, я пошла на своего противника, вернее, это он на меня пошел. Я наконец-то его увидела: высокий здоровенный бугай, с глазами навыкате и крупным ртом, черноволосый, с черными же бровями и бакенбардами — из-за них нижняя часть его лица, гладко выбритая, казалась странно голой. Он приближался ко мне с рычанием, высоко подняв правую руку; мне показалось, что он держит в ней кастет. Но у меня реакция оказалась лучше, и мне удалось избежать соприкосновения этого неприятного предмета с моим носом: схватив стоявший на прикроватной тумбочке графин с водой, я его разбила о его голову. Это слегка оглушило бугая, но не свалило: он остановился и покачнулся, вид у него был обалделый. По лицу его и шее текла розовая жидкость — кровь, смешанная с водой.

Виолетта между тем не дала своему противнику очухаться: ока вскочила на стоявший у окна письменный стол и с этой удобной позиции нанесла блондинчику, который начал было разгибаться, сокрушительный удар ногой по зубам. Я довершила ею начатое: пока наш основной неприятель еще не пришел в себя, я схватила стоявший на телевизоре бронзовый подсвечник и ударила им Артема по голове. Жиголо охнул и сполз на пол. Теперь я могла сосредоточиться всецело на бугае. Он с каким-то гортанным рычанием протянул ко мне руки и схватил меня за шиворот; думаю, он бы меня удушил, если бы я не успела за то мгновение, когда он был в состоянии грогги, вытащить из кармана туники баллончик с газом. Я прыснула из него прямо ему в лицо; он закашлялся, выпустил меня и закрыл лицо руками.

— Агнесса, сюда, ко мне! — крикнула мне со стола Виолетта; она уже открывала окно.

Я одним прыжком вскочила на стол. Если бы стол был на метр выше, я все равно бы на него запрыгнула с места, мне казалось тогда, что я все могу, даже летать. Сама схватка длилась всего несколько секунд, но время для меня как бы остановилось: казалось, что жиголо и его сообщник движутся, как при замедленной съемке, в то время как действия мои и Виолетты были быстрыми и точными. Пережитые сегодня унижения и страхи, ужас панического бегства — все вылилось в ту ярость, с которой я вступила врукопашную. Я была счастлива, нанося удары; сейчас я понимала фурий, терзавших тела своих жертв и наслаждавшихся видом крови.

Я посмотрела на Виолетту и увидела, что ее лицо пылает, а глаза горят боевым огнем. Она была в этот момент прекраснее, чем когда-либо. Я почувствовала, что она наслаждается схваткой точно так же, как и я.

«Есть упоение в бою…»

…И в таком виде нас и застали наши защитники, которые наконец пришли нам на помощь. Когда они ворвались в комнату, мы с Виолеттой стояли на столе в боевых позах, с оружием в руках: она держала наготове бутылку из-под шампанского, а я бронзовый канделябр, в то время как наш поверженный противник перегруппировывал свои силы, готовясь к новой атаке. Видимо, на наших мужчин это зрелище произвело неизгладимое впечатление, потому что они долго еще вспоминали, как мы с Виолеттой, в развевающихся свободных блузах и с растрепанными волосами, как амазонки из древних мифов, стояли плечом к плечу, сражаясь с презренными представителями низшего пола.

…Последнее, что мне ясно запомнилось из событий того вечера, — это торжествующее выражение на лице Марка, ликование мужчины, одержавшего победу. Он так никогда и не узнал, какая легкая это была победа. Но уже тогда я обладала частичкой женской мудрости — я знала, что для мужчины ценно только то, чего он долго и упорно добивается.

…Стащив меня со стола, он так и держал меня в объятиях, ругая самыми последними словами — в пределах приличия, конечно: нас слышали. Тут были и «куриные мозги», и «феминистский идиотизм», и даже «посмотри, на кого ты похожа, каратистка хренова». Вид у меня действительно был тот еще: вся в ссадинах и ушибах, волосы как спутанная конская грива… Но главным были не его слова и не тон, которым он их произносил, а нескрываемое восхищение, которое я читала в его взгляде, — этого было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.