1. Что же такое мода

Их осенило, когда они фотографировали молодежь на улицах Роттердама. Все подростки одеваются на удивление одинаково. Они похожи друг на друга, как клоны. Конечно, это не было новостью для двух нидерландских фотографов. Тинейджеры известны своей склонностью к подражательству. Но Ари Верслуису и Элли Уттенброк не давала покоя одна мысль: а что если копировать любят все?

Они стали незаметно наблюдать за людьми и обнаружили совершенно идентичных старушек с короткими седыми волосами, одетых в бесформенные и бесцветные пальто. Мамаш в спортивных ветровках, с маленьким рюкзачком на спине. Длинноволосых девушек в джинсах, футболках и кардиганах, с вместительной сумкой на предплечье. Рэперов в мешковатых спортивных костюмах и одинаково надетых бейсболках. Мужчин в худи и с большой сумкой через плечо. Менеджеров средней руки в костюмах, но без галстука, носящих сумку на плече. Поклонниц моды 1940-х – в тесных юбках-карандашах и с ярко накрашенными губами.

Верслуис и Уттенброк снимали таких разных, но все же таких похожих людей. Они разделили их на несколько типажей. Каждая группа была представлена двенадцатью портретами, выполненными по одному и тому же образцу. В конце концов идея переросла в арт-проект, который стал постоянной работой этих фотохудожников. Он получил название Exactitudes – по двум ключевым словам, в которых отражена его суть: exact (англ. «одинаковый») и attitude (англ. «отношение»). Они начали работать над проектом в середине 1990-х и с тех пор отсняли более сотни типажей и провели множество выставок по всему миру. «Пятьдесят лет назад ваши вещи почти ничего не говорили о вас. Сегодня они дают массу информации, – рассказывает Уттенброк. – Если вы внимательно отнесетесь к тому, во что человек одет, то увидите множество деталей, которые поведают вам о моде, групповой принадлежности, субкультуре и о том, как меняется со временем дресс-код различных социальных групп»2.

На улице толпа казалась винегретом из самых разных типов и индивидуальностей. Но когда фотографы отделили прохожих друг от друга и рассортировали по группам, эта мешанина вдруг распалась на отчетливо опознаваемые визуальные образы, каждому из которых соответствовали специфичные и практически одинаковые комплекты одежды. Когда-то давно у людей и обезьян, может быть, и был общий предок. Однако в наши дни обезьяны всё еще обитают в лесу и выбирают друг у друга из шерсти паразитов, тогда как люди покупают свои «шкуры» в торговом центре, стирают и меняют их каждый день. Развитие цивилизации увело нас очень далеко от примитивной жизни. Но у человека с обезьянами по-прежнему есть кое-что общее. Как и они, мы являемся социальными существами: общаемся друг с другом и живем в группах. Как и они, мы постоянно подражаем друг другу. И это влияет на систему моды.

В фильмах о британском суперагенте Остине Пауэрсе есть антигерой – доктор Зло, который создал миниатюрный клон самого себя. Этот клон по имени Мини-Ми одевается и ведет себя точно так же, как его прототип. Когда в одном из фильмов Мини-Ми переходит на сторону добра и вступает в команду Остина Пауэрса, он меняет не только мировоззрение, но и гардероб: избавляется от злодейской униформы в духе Мао и переодевается в полосатый костюм в стиле 1960-х, который обычно носит Пауэрс. На свою маленькую лысую голову он водружает парик, чтобы больше походить на нового хозяина. И хотя Мини-Ми никогда не страдал близорукостью, начинает носить очки – точно такие же, как у Остина Пауэрса. Лишь после этого преображения он приступает к службе в британской разведке. Мини-Ми ничем не отличается от участников проекта Exactitudes, да и от всех остальных людей: он подражает тем, с кем хочет общаться, и демонстрирует свою принадлежность к ним посредством одежды. Тем самым Мини-Ми рассказывает миру, кто он такой.

Ту же историю можно преподнести и по-другому: мы способны продемонстрировать, кто мы такие, отказываясь подражать. Документалисты Альберт и Дэвид Мэйслесы изначально собирались снимать фильм о Ли Радзивилл, сестре Жаклин Кеннеди-Онассис, и ее детстве в фешенебельном Ист-Энде в Нью-Йорке. Но в один прекрасный день – это было в начале 1970-х – в доме Радзивилл раздался телефонный звонок. Родственникам требовалась помощь. Альберт и Дэвид как раз были у Ли и отправились вместе с ней в дом ее близких – огромную полуразрушенную усадьбу в глубине заросшего участка, носившую название Серые сады. В старом доме обитали Эдит Бувье Бил и ее дочь, тоже Эдит Бувье Бил, известные как Большая Эди и Маленькая Эди. Они считались белыми воронами в аристократическом семействе Бил и жили затворницами уже целых двадцать лет. Едва попав туда, Мэйслесы решили отказаться от картины о Радзивилл и начали снимать новую историю. В объективе их камеры оказалось одиночество вдвоем – как есть, без прикрас. В иные дни дом напоминал кабаре: Маленькая Эди пела и танцевала, а Большая Эди вторила ей. Но бывали и тяжелые, будоражащие душу мгновения, полные горестных размышлений о том, как жестоко обошлась с ними жизнь. В юности Маленькая Эди работала моделью в Нью-Йорке, а Большая Эди была певицей и женой преуспевающего адвоката. Но когда в 1930-х господин Бил оставил семью, они остались без средств к существованию.

И все же каждый день Маленькой Эди напоминал модный показ. Она любила наряжаться, словно ребенок: повязывала свитер вокруг головы, оборачивалась занавесками и носила юбки «вверх ногами». Они жили в окружении людей, у которых имелась работа, дорогие дома и ровно подстриженные газоны. Все они были одинаковыми. А Большая и Маленькая Эди перерезали пуповину, соединявшую их с миром за пределами садовой ограды. Они никому не подражали – и никто не хотел подражать им. По крайней мере тогда.

Документальная лента «Серые сады» вышла в 1975 году. Фильм привлек внимание общественности в первую очередь потому, что столь богатая и известная семья позволила двум принадлежащим ей женщинам прозябать в нищете. Постепенно картина стала культовой в узких кругах людей, близких к искусству и моде, однако самих героинь уже давно забыли. Прошло двадцать лет. В 2006-м историю снова извлекли на свет божий и сделали из нее бродвейский мюзикл. Альберт Мэйслес вернулся в монтажную комнату и составил из отснятого материала новое документальное кино3. А в 2009-м вышел игровой фильм с Джессикой Лэнг и Дрю Бэрримор в ролях Большой и Маленькой Эди4.

Но самая любопытная часть истории заключается вот в чем: когда в 2007 году модный дом Prada показал свою весеннюю коллекцию, на подиумы вышли копии Маленькой Эди. Ее платья-купальники и тюрбаны стали источником вдохновения для современных кутюрье. Маленькая Эди, которая полжизни потратила на то, чтобы выделиться из толпы, внезапно стала законодательницей мод. Спустя тридцать лет после выхода первого документального фильма и через пять лет после ее смерти люди принялись подражать ей. Странные игры Эди превратились в тренд.

Именно в этом проявляется сущность моды, ее внутреннее устройство.

Модой движут две противоположные человеческие потребности: выделяться и при этом быть таким, как все.

С одной стороны, общество представляет собой толпу индивидов, каждый из которых обладает своими уникальными качествами и свойствами. С другой – эти индивиды связаны между собой в единую систему, организованную группу, члены которой зависят друг от друга. Эти две функции выражаются в том, что мы имеем разнонаправленные стремления: одновременно хотим быть личностями, хозяевами своей жизни, центром собственной вселенной и при этом – частью чего-то большего. Поэтому мы подражаем друг другу в попытке слиться с толпой, и поэтому мы стараемся выделяться, быть самими собой. Всякий человек ежедневно участвует в этой игре потребностей, где каждая перетягивает канат в свою сторону. В идеале ни одна из них не должна побеждать. Если мы оказываемся или слишком похожими, или слишком непохожими на других, дело кончается плохо. Например, американский медиаресурс The Huffington Post прокомментировал церемонию вручения награды MTV Video Music Awards в 2009 году так: «О нет! Пинк и Шакира явились в одинаковых кожаных платьях от Balmain!»5

Это совпадение стало новостью, которая обошла весь мир. В 2011 году ситуация повторилась на Каннском кинофестивале, когда модели Виктория Сильвстедт и Бар Рафаэли пришли на мероприятие в одинаковых платьях от Roberto Cavalli. «Модный конфуз в Каннах» – кричали заголовки газет. «Кое-кого за это уволят»6. Копировать друг друга до мельчайших подробностей – ненормально. И если такое происходит намеренно, в этом даже можно усмотреть злой умысел.

Слишком большое сходство иногда используется для создания пугающей атмосферы в кинофильмах.

Так, в картине «Одинокая белая женщина» девушка, снимающая квартиру, делает себе такую же стрижку, как у хозяйки, и покупает идентичную одежду7. Это вызывает у нас неприятные подозрения. Нам кажется, что у нее не все дома. Позднее оказывается, что она сумасшедшая убийца.

Маленькая Эди в конце концов стала иконой стиля. Но она заплатила за это немалую цену: люди чурались ее и считали странной. В 2007 году в одном из парков Ланкашира было совершено нападение на парочку готов. Трое агрессивных подростков, как оказалось, не любили готов и потому решили избить влюбленных. Девушка погибла, парень едва выжил8. Некоторые религиозные атрибуты в одежде – к примеру, хиджаб или никаб – тоже могут вызывать сильные чувства, а потому превратились в настоящие политические символы как в положительном, так и в отрицательном смысле – в зависимости от того, кто и где их использует. На церемонии награждения MTV Video Music Awards в 2010-м певица Леди Гага появилась в платье, сшитом из сырого мяса. Однако ее поведение не сочли ни наглой выходкой, ни грубой провокацией. Поп-культура является исключением. Звездам прощается гораздо больше, чем обычным людям, и они вполне могут позволить себе нарядиться хоть павлином, хоть бифштексом. Дэвид Боуи, Мадонна и музыканты Sex Pistols не стеснялись быть в центре внимания. Неординарный, запоминающийся образ способен стать важным инструментом продвижения в музыкальной индустрии. Однако в обществе правила касательно внешнего вида гораздо теснее связаны с нормами социального поведения. Вы имеете право быть собой, но не должны слишком выделяться. Вам необходимо в равной степени демонстрировать свою принадлежность к толпе.

На практике обе потребности переплетаются, как нити в ткани. Одна и та же вещь может одновременно заключать в себе несколько символов и смыслов. Исследователь и историк моды Джоанна Тёрни посвятила одну из своих работ трикотажу и вопросу о том, почему вязаная одежда дарит нам ощущение надежности, уюта и спокойствия. Что самое удивительное: как только у кофты появляется капюшон, восприятие ее сразу же меняется. Такая вещь начинает внушать страх.

В 2005 году руководство одного торгового центра в Великобритании распорядилось не пускать в здание людей в худи. При этом в магазинах спокойно продавались свитера и кофты, имеющие капюшон. Сам по себе капюшон никому не мешал. Запрет был вызван стремлением пресечь так называемое антисоциальное поведение. Все дело в том, что одежду с капюшоном обычно носят подростки, возможно, вовлеченные в преступную деятельность, и уж во всяком случае нарушающие идиллию потребительского рая нецензурными выражениями и неподобающими действиями. Эта новость вызвала бурные дебаты в Великобритании. Можно ли решить серьезную общественную проблему таким путем? Или для устранения подростковых банд все же необходимо принять социальные меры?

Тёрни принялась исследовать этот вопрос. Изначально худи относились к уличной субкультуре афроамериканцев. Вместе с тем в истории культуры закрепилась традиция изображать зловещие, угрожающие образы с капюшоном на голове. Так, смерть часто рисуют в длинном плаще с капюшоном. Злобный Палпатин – лорд ситхов из «Звездных войн» – тоже скрывает голову. Жуткие дементоры в книгах о Гарри Поттере появляются в капюшонах. Белый капюшон – символ ку-клукс-клана. Тёрни постаралась выяснить, с чем ассоциируется капюшон в сознании людей. Эта деталь одежды прячет лицо и делает человека неузнаваемым, обезличенным. Впрочем, капюшон не всегда является атрибутом зла. Он как будто специально создан для подростков, преодолевающих непростой этап в своей жизни. И здесь капюшон выполняет одновременно две функции: во-первых, выделяет тинейджеров из обывательской среды, а во-вторых, объединяет их в собственную группу, даря подросткам необходимое чувство принадлежности. Кроме того, балахон с капюшоном позволяет им уберечь от лишних глаз еще не до конца сформировавшуюся личность. Он делает их менее уязвимыми.

Так и получается, что какая-то мелочь – вроде капюшона – становится носителем великих идей. Именно таким образом капюшон превратился в инструмент личной, а также политической борьбы9.

В основе дресс-кода лежит желание быть частью целого. Но как бы ни были мы увлечены этой игрой в подражание, все равно слышим голос, настойчиво шепчущий нам в ухо: ты не такой, как все – ты уникален! Эти противоборствующие потребности похожи на ангела и беса, сидящих на наших плечах и тянущих нас каждый в свою сторону. Тёрни считает, что любой человек обладает способностью примирить их. «Все люди знают, как нужно одеваться. Это знание руководит нами с самого детства», – говорит она. Дети очень быстро выучивают, какая одежда подходит для жаркой погоды, а какая для холодной. Они довольно рано понимают, что бегать голышом по улице неприемлемо. А когда вырастают, усваивают и другие сарториальные правила: надеть белое на свадьбу может только невеста, розовый кэтсьют не вполне уместен на похоронах. Все привыкают учитывать культурный фон: откуда человек родом, где он живет теперь и как его воспринимают окружающие. И понимают, что у обитателей столицы не такой гардероб, как у жителей глубинки, и дело не только в расстоянии между городами или разном климате. Даже в часе езды от столицы дресс-код уже другой. Да и внутри столицы у каждого района может быть своя мода: жители хипстерского района одеваются не так, как жители респектабельного пригорода. У первых одежда подешевле, много вещей из секонд-хенда, больше этнических элементов. Вторые носят дорогие вещи консервативного вида и нейтральных тонов. В зависимости от того, в какой части города вы оказались, ваша похожесть или непохожесть на окружающих меняется. Тёрни уверена, что выбор одежды зависит также от того, как человек чувствует себя среди других. К примеру, если девушка оказывается в окружении очень худых людей, она будет считать себя полной, даже если на самом деле это не так. Из-за внешних обстоятельств, влияющих на ее самоощущение, она может выбирать вещи, которые компенсируют ее мнимую полноту – к примеру, такие, которые повышают уверенность в себе или скрывают формы. А над этим всем стоит мода.

«Сущность моды молода и непостоянна, в действительности мало кто носит по-настоящему трендовые вещи. Не всем хватает средств менять гардероб так же часто, как меняется мода. И тем не менее люди думают о моде, стараются демонстрировать свое видение моды посредством личного стиля, выбора цветов и тканей», – рассказывает Тёрни.

Понимание моды формируется из огромного потока информации, которую мы получаем из телепередач, журналов, газет, рекламы, интернета, наших наблюдений на улицах и в магазинах. Можно сказать, что представление о том, что модно, доступно всем. Мы постоянно и очень быстро учимся, сравниваем, заменяем устаревшие сведения, наблюдаем и ведем переговоры. Ежедневно мы поглощаем огромные объемы информации, мы считываем картинки и так или иначе толкуем их. Именно поэтому Тёрни уверена: моду понимает каждый. Даже те, кто отрицает это. Ведь для того, чтобы отрицать моду, нужно знать, что это такое.

И все же почему люди превратили такое повседневное занятие, как одевание, в сложное социальное и психологическое упражнение? Тёрни считает, что причиной тому конкуренция. Во всех обществах в той или иной мере присутствует борьба между стремлениями принадлежать к группе и демонстрировать собственную индивидуальность. С конца 1940-х – начала 1950-х годов развитие нашего общества приобрело индивидуалистическое направление. Являясь стадными животными, люди все-таки хотят быть уникальными. И хотя это стремление не так серьезно, как, к примеру, инстинкт самосохранения, оно выражается в попытках позиционировать себя внутри группы и подчеркнуть собственную привлекательность. Выбор одежды – одна из форм дарвинизма.

Потребности быть похожим и выделяться – как положительная и отрицательная клеммы у аккумулятора. Реакция между ними дает ту искру, которая запускает механизм выбора наряда. Однако для того чтобы этот механизм не только завелся, но и продолжал двигаться, требуется кое-что еще. Двигателю необходимо регулярное впрыскивание топлива, благодаря которому автомобиль едет. А люди должны постоянно вести внутренние переговоры между стремлением быть собой и стремлением считаться частью целого. Двигателю нужен бензин, и в нашем случае им является мода.

Но постоянной формулы, определяющей состав этого бензина, не существует.

Единственное, что можно сказать наверняка: мода переменчива.

 

2. Почему мода меняется

«В моду войдут кролики», – возвестила Ли Эделькорт.

На семинаре по модным тенденциям, проходившем в 2006 году в конгресс-центре Bella Center в Копенгагене, известная нидерландская предсказательница трендов спрогнозировала приход нового глобального веяния. Из зала последовал вопрос, откуда ей это известно и почему именно кролики, а не хомяки или какие-нибудь другие животные. Эделькорт уверенно ответила: «Я это чувствую»10.

Эделькорт – словно синоптик, который может определить, пойдет ли дождь, задолго до появления туч на горизонте. Она способна почуять новые тренды за несколько лет до того, как они войдут в моду. Сама Эделькорт утверждает, что еще в 1972 году знала, как все сложится сегодня.

«Само собой, будущие тренды не возникают из воздуха. Они уже существуют, просто их не так легко распознать. Чтобы предсказать, чем люди будут руководствоваться при совершении покупок, каковы будут их приоритеты через два года, пять лет, десять лет, вы должны обладать способностью к восприятию содержимого их коллективного сознания. У меня очень сильно развита интуиция, которая позволяет мне улавливать, что люди чувствуют, о чем они думают. Она работает все время, даже прямо сейчас. И чем больше воли я даю своей интуиции, чем больше полагаюсь на нее, тем сильнее она становится», – делится Эделькорт11.

Эта гиперчувствительность стала ее золотой жилой, и многие охотно платят большие деньги, чтобы услышать ее пророчества. Знать, что нас ждет завтра – бесценно. Ведь в будущем всегда случается что-то новое, и предсказания Эделькорт всегда сбываются. Как в случае с кроликами.

Датская исследовательница трендов Мария Маккинни-Валентин была среди тех, кто услышал «кроличий» прогноз. И это навело ее на размышления, как вообще можно изучать тренды, столь мимолетные и иррациональные. Ведь должен существовать менее эмоциональный и исключительно научный способ их анализа, не правда ли?

Маккинни-Валентин раньше работала в модных журналах и не раз сталкивалась с утверждениями из серии: «Пора покупать черное» или «Новинка сезона: красная помада». Как красная помада может быть новинкой? Клеопатра использовала ее еще до Рождества Христова. В одном и том же издании могло говориться, что в моду входят наряды в духе английской аристократии, богемный стиль 1920-х, нарочитая сексуальность 1960-х, рокерский шик 1970-х, стиль американского «белого отребья» и предновогодний бохо одновременно. Журналистке захотелось во всем разобраться.

Итогом ее изысканий стала докторская диссертация, в которой изложены основные теории относительно причин и механизмов смены модных трендов12.

Эти теории объясняют переменчивый характер моды.

«Нам кажется, что мода – чувство, но это чувство подкрепляется различными факторами, – пишет Маккинни-Валентин. – Для начала, человек – стадное животное. Но при этом мы одержимы парадоксальной потребностью считаться индивидами, выделяться из группы. Так что предчувствие нового веяния моды – это, по сути, желание изменить свою внешность. Мы выглядели определенным образом уже достаточно долго, и теперь пришло время преобразований»13.

И вот – очередной взмах маятника между индивидуальным и групповым, между потребностью в слиянии и выделении. Но все дело в том, что у этого маятника есть множество крайних точек: черное и белое, широкое и узкое, строгое и бесшабашное. Если вы долгое время предпочитали один образ, его необходимо компенсировать чем-то противоположным. На смену обтягивающим скинни приходят мешковатые джинсы-«бойфренды». Низкая талия уступает место высокой. Это – один из самых явных алгоритмов в жизни моды. Однако мода – не просто механические колебания. Люди постоянно реагируют на то, что происходит вокруг. Так появляются новые веяния.

Инструмент 1: Дух времени – часы в нашем арсенале

Перед наступлением нового тысячелетия мода сбавила обороты. Она стала простой, бесцветной, слегка футуристичной, но самое главное – мода заняла выжидательную позицию. Напряженное предвкушение того, что случится, когда на календаре окажется 1 января 2000 года, выразилось в появлении миллениального образа. Модные коллекции 1999-го напоминали оберточную бумагу, в которую наряжают манекены во время финальной распродажи, – они редуцировались до самого необходимого. Чистый лист, позволяющий будущему писать свою историю. Коллективное настроение – оно же дух времени – материализовалось в модных тенденциях.

Похожим эффектом могут обладать и некоторые значительные события. Осенью 2005 года случайная гибель двух подростков оказала влияние на новую коллекцию модного дома Dior. Спасаясь от полиции, пятнадцатилетний Буна и семнадцатилетний Зиед из Клиши-су-Буа, бедного пригорода Парижа, спрятались в трансформаторной будке. Неделей ранее тогдашний министр внутренних дел Николя Саркози заявил, что необходимо вести безжалостную войну с преступностью и вычистить пригороды Парижа. Оба подростка погибли от удара током. Трагедия в Клиши-су-Буа стала искрой, от которой вспыхнул пожар. Беспорядки начались в том пригороде, где это произошло, но быстро распространились по территории Франции14. И пока тинейджеры по всей стране поджигали автомобили, школы и полицейские участки, Джон Гальяно отправился на юг Франции в поисках вдохновения для новой линии одежды. Волнения произвели на модельера глубокое впечатление. Гальяно немедленно поехал на фабрику корсетов, принадлежащую Dior.

Весенне-летняя коллекция 2006 года была пронизана духом бунтарства.

Гальяно стремился выразить настроение, которым была охвачена вся Франция. Он реанимировал самый, пожалуй, мучительный предмет женского гардероба – корсет – и выбрал красный, черный и белый цвета. На лацканах рубашек красовались кровавые пятна, а на груди у одной из моделей было написано «1789» – год Великой французской революции15.

«Тренды – не просто часть индустрии моды. Это способ рассказать миру о том, кто ты есть и кем ты хочешь быть. Так мы сообщаем окружающим о тех чертах общества, которые вызывают у нас дискомфорт. Обмениваемся мнениями и политическими взглядами», – говорит Маккинни-Валентин16.

Инструмент 2: Социологическая теория – клей и растворитель в нашем арсенале

Идея о том, что некоторые люди хотят выделиться из общей массы, которая, в свою очередь, начинает подражать им, является весьма распространенной. «Традиционно это было стремление подняться по социальной лестнице, желание выглядеть представителем более высокого класса. Теперь всё иначе», – объясняет Маккинни-Валентин17. Актрису Кэти Холмс, которая одно время ходила в безразмерной клетчатой рубашке и старых джинсах, пытались копировать женщины всего мира. Она стала иконой моды потому, что носила бесформенную мужскую рабочую одежду. Она выделялась, и оттого ей хотели подражать. Тренд просачивается сквозь все слои системы: от законодателя мод, стоящего на вершине иерархии, до тех, кто плетется в хвосте. Подражая Кэти Холмс, эти дамы стремились вскарабкаться повыше. В то же время можно рассматривать стиль актрисы как пример вертикального лифта в системе моды: она подняла рабочие вещи до своего уровня. Помимо нисходящего и восходящего движения социология рассматривает также перемещения в горизонтальной плоскости. К примеру, пресловутая клетчатая рубашка может по-разному восприниматься в разных кругах в пределах одного города. Если ее надевает пожилой пролетарий, она символизирует низкий статус. А та же рубашка на девушке будет подчеркивать ее молодость и бунтарский дух.

Инструмент 3: Теория соблазнения – виагра в нашем арсенале

Одна из старейших теорий моды построена на сексе. В прежние времена женщины были экономически зависимы от мужчин. Чтобы обеспечить себе будущее, им приходилось поддерживать интерес партнера, в том числе и посредством одежды. Смещая фокус на свое тело, прикрывая одни его части и демонстрируя другие, жена привлекала внимание мужа. Новшества притягивали его, поэтому тренды постоянно менялись18. Сегодня теория соблазнения предстает в ином свете. Клетчатая рабочая рубашка совсем не подчеркивает грудь, ягодицы и бедра. Она грубая, бесформенная и отнюдь не женственная. И тем не менее ее можно толковать как средство обольщения. Такую вещь может надеть только очень уверенная в себе особа, живущая в ладу с собственной сексуальностью. И хотя рубашка нарочито прикрывает как раз те части тела, которые принято считать самыми возбуждающими, она сигнализирует нам о присущих ее обладательнице женственности и сексуальности. Соблазнение происходит на идейном уровне.

Инструмент 4: Бизнес-теория – кошелек в нашем арсенале

Сменой модных веяний управляют деньги. Каждый сезон актуализируются иные образы, поскольку индустрии моды нужно зарабатывать. Раскачивающийся маятник, о котором мы говорили выше, постоянно заставляет людей покупать новые вещи. По крайней мере в том случае, если модельерам хватает ума создавать тренды, которые не появлялись ранее или отличаются от прежних какой-нибудь важной деталью. Именно поэтому с наступлением очередной весны или осени во всех магазинах появляется какая-нибудь вещь, которой присваивают звание фаворита. Пальто верблюжьего цвета или сандалии-гладиаторы – как только хит сезона объявлен, он тут же появляется во всех витринах, а немного погодя и на улицах. Осенью 2009 года в топе оказался пиджак, появившийся в коллекции Balmain. Мир был охвачен финансовым кризисом, и в моду вошли классические, вневременные вещи – такие как черный пиджак. И в то время как все производители сделали ставку на классический костюмный крой, модный дом Balmain немного изменил свой вариант черного пиджака, добавив к нему необычные подплечники, – получился скульптурный, резкий контур, делающий фигуру стройнее и выше. Этот фасон стал хитом. Прошел год, наступила новая осень. Острые плечи от Balmain потеряли свою злободневность, настало время чествовать другого победителя. На этот раз фаворитом стала куртка-авиатор от Burberry Prorsum – короткая дубленка в стиле формы летчиков, совсем непохожая на прошлогодний утонченный силуэт. Еще один двигатель продаж – меняющиеся цвета. Классические вещи вроде тренча никогда не выходят из моды, но если объявить цветом года бежевый, когда все носят черное, многие люди наверняка отправятся в магазин за очередным плащом. Мода подобна волнам, набегающим на берег. Они всегда приносят что-то новое – прохладную воду с глубины, мертвую морскую звезду или кусок дерева. Этот вечный круговорот из воды и мусора никогда не останавливается. Море живет этим движением. То же можно сказать и о моде.

Инструмент 5: Неомания – игровой автомат в нашем арсенале

Данная теория гласит, что нечто становится модным в силу своей новизны. Это общее свойство постмодернизма. Комбинируя старое с новым, дорогое с дешевым, мы демонстрируем свое пренебрежение к трендам. Мы играем с безграничным, и когда это надоедает, придумываем другую комбинацию19. Норвежский философ Ларс Свендсен пишет: «Мода иррациональна. Она представляет собой изменения ради самих изменений…»20.

Таковы пять инструментов, описанных Марией Маккинни-Валентин. Но в этом списке не хватает одного-единственного винтика, который скрепляет детали между собой. Пять изложенных теорий объясняют причины, лежащие в основе смены тенденций. Но мода – это не только длинный ряд новых изобретений.

Мода связана с повторениями.

В первые годы третьего тысячелетия дизайнеры вытащили на свет множество давно забытых трендов. Мода 2000-х была похожа на вечное колесо сансары, в котором крутятся одни и те же стили: 1980-е, 1920-е, 1960-е и 1940-е. Иногда они возвращались поочередно, а порой и одновременно. Арсенал Маккинни-Валентин объясняет связь между человеческой жизнью и сарториальными образами, а также лежащую в основе моды дихотомию, но ничего не говорит о механизме ретроспекции. Для того чтобы его раскрыть, необходимо описать условия развития трендов. И Маккинни-Валентин решила копнуть поглубже.

Она обнаружила естественную модель, которая в буквальном смысле лежит у нас под ногами.

В 1980 году французские философы Жиль Делез и Феликс Гваттари выпустили книгу, где корневая система была представлена как модель чего-то большего. Они считали, что ризома – ее устройство знакомо нам на примере корня имбиря – может служить олицетворением мира, в котором мы живем. Этот тип корневой системы разрастается клубнями, не имея определенного центра. В отличие от дерева, имеющего основной ствол, закрепленный в земле при помощи корней, ризома постоянно разветвляется в различных направлениях, образуя новые формации и скопления клубней. Тут и там из клубней появляются молодые ростки, а старые отмирают. Ризома представляет собой органическую сеть, которая постоянно развивается и никогда не умирает. Французские мыслители использовали этот образ как философскую модель. Но его можно применить и к моде: корень имбиря символизирует ее внутреннюю жизнь21.

Возьмем, к примеру, Диту фон Тиз. Она вернула к жизни образ голливудских звезд 1940-х годов. Эта танцовщица бурлеска стала иконой стиля благодаря облику чувственной кинодивы времен Второй мировой войны – практически новая Рита Хейворт. Но фон Тиз привнесла в утонченную элегантность этого стиля элемент панка. Согласно теории корневой системы Маккинни-Валентин, Дита фон Тиз не является точной копией Хейворт. Дита – клубень, выросший на совершенно другом участке ризомы. Она представляет собой новый вариант стиля, принадлежащий иному времени. Она просто не может быть клоном гламурной звезды 1940-х.

«Моду можно рассматривать как корень имбиря, состоящий из последовательности клубней, постоянно разрастающихся в нескольких направлениях и образующих новые связи, взаимодействующие друг с другом, – говорит исследовательница. – В Дите фон Тиз мы видим панковский вариант образа Риты Хейворт, отсылающий одновременно и к 1940-м, и к 1970-м. Другими словами, клубни общаются между собой и производят культурный обмен»22.

Дита фон Тиз выросла в рабочей семье в небольшом городке штата Мичиган. Любовь к старым голливудским фильмам она унаследовала от мамы. Откуда у нее взялся интерес к эксклюзивному нижнему белью, история умалчивает. Когда Дита достигла подросткового возраста и пришло время покупать первый бюстгальтер, разочарование от приобретенного матерью белого хлопкового лифчика было так велико, что девочка одна отправилась в магазин, где торговали черным кружевным бельем. По ее собственным словам, оттуда она вышла счастливой и совсем не современной женщиной. Эту свою «несовременность» она не раз подчеркивала позднее. Как-то раз ее спросили, была бы она счастливее, если бы жила в другую эпоху. Дита не ответила ни да, ни нет. По ее мнению, сама постановка вопроса говорит о том, что она живет в нужное время. Что она необходима людям именно здесь и сейчас23.

Фон Тиз права. Моде требуются такие, как она. Дита продемонстрировала миру свою старомодность и необычность, когда стала одеваться, как знаменитая фотомодель 1950-х Бетти Пейдж. Среди подростков провинциального американского городка в середине 1980-х это было не принято. Дита фон Тиз, подобно Маленькой Эди из «Серых садов», отличалась от других так сильно, что не вписывалась в общие рамки. Но со временем обе стали иконами стиля и источником вдохновения для модной индустрии. Они – редкие цветы, которые дали семена, и те проросли. И то, что некогда считалось отклонением, теперь признано большинством. Моде, чтобы оставаться модой, необходимо меняться, и следовательно, некоторые личности должны сильнее выделяться из толпы. Привносить в общество нечто новое, совершенно иное, какие-то визуальные черты, которым все остальные смогут подражать. Но прежде чем их стиль станет трендом, требуется, чтобы его переняло много людей.

То новое, что они привнесли, сначала должно стать в большей степени общим, нежели индивидуальным.

Рычаг весов, балансирующий между двумя базовыми потребностями, должен остановиться в определенном месте. Если он слишком склонится в сторону потребности выделиться, вещь не станет модной. Если перевесит потребность в слиянии – тоже. Где-то посередине существует точка, в которой достигается идеальное равновесие. Речь идет о динамическом балансе: этот процесс никогда не останавливается, никогда не заканчивается. Мода следует тому же алгоритму, что и сам человек. Это вечные метания между стремлением быть собой и быть с ними. Моду приводит в движение та же ментальная эквилибристика, которой мы занимаемся каждый день. Именно поэтому мода и человек – два сапога пара. Мода давно стала неотъемлемой частью нашего существования. Механизм уже собран. Мода смазывает его и служит топливом, благодаря чему он может проехать дальше и быстрее, чем без нее. Именно поэтому она занимает столь важное место в индивидуальной и общественной жизни. Она проникает людям под кожу, забирается к ним в голову и становится элементом самой личной, интимной составляющей бытия: нашего самосознания и самоидентификации.

 

3. Почему наряды – это я

Однажды Майкл Джексон сказал в интервью Опре Уинфри, что ему не нравится собственное отражение. Опра широко раскрыла глаза и посмотрела на него этаким сочувственным, увлажненным взглядом. Мгновением раньше Джексон поведал о своем трудном детстве и непростых отношениях с отцом, а теперь – о том, почему он не может видеть зеркалá. Это интервью было дано вскоре после того, как певца обвинили в домогательствах к тринадцатилетнему мальчику, так что ему необходимо было реабилитировать свой образ в глазах публики. Он стремился пробудить в зрителях сочувствие, и ему это вполне удалось. Когда мы говорим, что нам не нравится наше отражение, это истолковывают как нелюбовь к себе.

Одежда и аксессуары выполняют сразу две функции. Они защищают тело от непогоды и лишних взглядов и одновременно говорят что-то о нашей личности. Тело – это канал коммуникации, посредством которого мы транслируем информацию о себе.

Отражению придается глубокий смысл и в сказках. Вспомним «Белоснежку и семь гномов», где зеркало наделено волшебными свойствами и, словно верховный судья, решает, кто на свете всех милее. Оно предпочитает Белоснежку – красавицу с благородной душой. Это кажется нам справедливым. Королева-ведьма обладает безупречным лицом, но имеет злое сердце, а потому не может быть по-настоящему совершенной. В своем выборе зеркало руководствуется не только внешними, но и внутренними качествами человека. В сказке Г.Х. Андерсена «Гадкий утенок» маленький герой неверно толкует свое отражение в воде. Он видит лишь внешнюю оболочку и сравнивает ее с обликом окружающих, совершенно не думая об огромном потенциале, который он несет в себе, – о своей лебединой сущности. Поэтому и приходит к неверному выводу, что он уродлив.

В книге «Гарри Поттер и философский камень» герой поступает противоположным образом. Он забывает обо всем внешнем, когда заглядывает в волшебное зеркало Еиналеж. В отражении он видит то, что хочет увидеть больше всего на свете, – своих погибших родителей. Но полностью отказываться от внешней стороны тоже неправильно. Поттер сидит, околдованный, до тех пор, пока профессор Дамблдор не вытаскивает его из забытья и не рассказывает, что волшебное зеркало приносит лишь горе и помешательство. И Гарри поступает мудро, выбирая реальную жизнь.

С одной стороны, зеркала помогают нам понять, что цвета в одежде сочетаются гармонично и волосы лежат как надо, а не торчат во все стороны. С другой – в отражении зафиксировано то, что увидеть нельзя: мысли, мнения, чувства, мечты и внутреннее состояние. Зеркало отражает как внешний, так и внутренний мир в их взаимодействии. Именно поэтому люди считают наружность материальным выражением души.

Философ Ларс Свендсен находит, что произошло смещение человеческой самоидентификации. В современной культуре люди ведут поиски себя уже не только внутри, но и снаружи24. Отражение приобрело для нас большýю значимость. Выстраивание самоидентификации теперь завязано на нашем облике. Свендсен пишет: «Мы ищем идентичность в теле, а одежда является его непосредственным продолжением. Поэтому одежда и становится для нас столь важной»25.

В фильме «Терминатор-2: Судный день» киборга в исполнении Арнольда Шварценеггера отправляют из будущего в наше время обнаженным. Он получает задание защитить подростка, который в перспективе станет вождем повстанцев и спасет человечество от власти машин. Под покровом ночи Терминатор заходит в бар. Ему необходимо добыть хоть какие-нибудь вещи. Шварценеггер – гора мускулов – неторопливым, несколько заторможенным шагом подходит к выпивающей публике. Его лицо лишено всякого выражения, взгляд пустой и застывший. Такой персонаж кого угодно заставит испугаться. Но на нем совсем нет одежды, и пока он идет через бар, люди разглядывают его с наивным любопытством. Кто-то улыбается, кто-то насмешливо фыркает, и никто, абсолютно никто его не боится. Они не знают, как реагировать на голого человека. Его мышцы и стальной взгляд не кажутся угрожающими. Люди встречают его с удивлением. И даже когда он останавливается перед длинноволосым мужчиной в черной кожаной куртке и кожаных штанах у бильярдного стола и произносит: «Мне нужна твоя одежда, сапоги и мотоцикл», – никто ничего не понимает. Посетители смеются. И только после того, как Терминатор выбрасывает парочку мужчин в окно и вонзает нож в плечо третьему, окружающие осознают, что он опасен. Тогда они пугаются и ударяются в бегство.

Голого киборга не идентифицируют как того, кто он есть. И лишь когда он упаковывается в черную кожу и садится верхом на мотоцикл, спрятав глаза за темными очками, а затем уезжает в ночь, мы понимаем, с кем имеем дело.

Получается, что одежда рассказывает нам о его истинной сущности. Он – бесчувственная машина для убийства, которую каждый должен бояться.

Норвежский модный журнал Personae так описывает различие между обнаженным и одетым телом: «Облачение себя в ткани и украшения <…> неразрывно связано с культурным багажом, с нашей личностью и самоидентификацией. Обнаженному телу нет места в культуре, не считая функции репрезентации. Нагота лишает индивидуальности, расчеловечивает»26.

Похожая интерпретация распространена и за пределами академических кругов. Голливудский стилист Рейчел Зои, прославившаяся своими возгласами «Божечки!» и «Очуметь!» у витрины магазина винтажной одежды от-кутюр в реалити-шоу «Модный проект Рейчел Зои», сказала как-то, что стиль говорит о нас столько, что не нужно слов. Зои получила всемирную известность, одевая разных знаменитостей в точности, как себя, за что их прозвали «Зои-клонами». Но, тем не менее, в одном королева американского шопинга права: общество ожидает, что твой образ будет служить отражением твоей личности.

Считалось, что увидеть итальянскую журналистку Анну Пьяджи – все равно что выйти из темной комнаты на яркий солнечный свет. Сначала ты настолько ослеплен, что ничего не видишь. Затем глаза начинают постепенно привыкать к свету и перед тобой медленно проступает деталь за деталью. В свои восемьдесят с лишним лет Анна Пьяджи окрашивала волосы в голубой цвет, наносила синие тени вокруг глаз, становясь похожей на панду, выбеливала лицо и красилась кричащей помадой, нарочито подчеркивая «галочку» на верхней губе. На щеках пламенели яркие, как у клоуна, круги. В течение долгих лет она вела колонку под названием «Двойные страницы» (Doppie Pagine) в итальянском Vogue, а меткие предсказания трендов и творческие проекты принесли ей широкую известность в мире моды. Благодаря дружбе с известными кутюрье – модельером дома Chanel Карлом Лагерфельдом, изготовителем шляп Стивеном Джонсом и дизайнером обуви Маноло Блаником – она получала брендовые вещи с пылу с жару, прямо с подиума.

И все же больше всего Пьяджи прославилась своим стилем, что, впрочем, неудивительно.

В дополнение к эксклюзивной одежде и вызывающему макияжу она носила крошечные, необычные и совершенно не функциональные шляпы, а также трость, слишком короткую, чтобы опираться на нее при ходьбе. Ее облик был помесью образов панка, клоуна и Марии Антуанетты.

Итак, если внешность является отражением души, то кем же была Пьяджи? Маноло Бланик считает, что странные наряды были ее способом коммуникации27. Своим выбором нарядов она хотела позабавить тех, с кем общалась. Анна одевалась всегда исходя из того, с кем и по какому поводу она собирается встретиться. Так Пьяджи создавала себя. Если предстояло нечто особенное, она звонила Стивену Джонсу и заказывала новый головной убор. К съемке для британской газеты The Observer она заготовила шляпу с портретом принца Уильяма. «Это вышло очень по-журналистски», – говорила Пьяджи. Однако иногда ее ассоциации бывали более сложными. К примеру, когда Карл Лагерфельд устроил пышный бал, темой которого стала Венеция, большинство гостей явились в нарядах венецианских герцогов и герцогинь. Но не Анна. Она оделась, как жена рыбака, и пришла на мероприятие с полной корзиной водорослей и крабов на голове. На шее у нее висела связка мертвых голубей, купленных у мясника. Когда часы пробили полночь, голуби начали кровоточить. И тогда Пьяджи пришлось отправиться домой – прямо как Золушке28.

Без одежды и макияжа она не считалась собой.

Никто не видел ее за закрытыми дверьми спальни. Она становилась Анной Пьяджи, лишь одеваясь для тех, с кем собиралась увидеться. Ее самоидентификация строилась на макияже – пигментах, парабенах и отдушках. В естественном виде ее не существовало. Она проявлялась лишь в рукотворном образе, во взаимодействии с людьми. Встреча с другими делала Анну Пьяджи нормальной.

 

4. Что происходит, когда я одеваюсь

Что заставляет человека выбирать ту или иную одежду? Мода ли управляет этим процессом?

Такими вопросами задалась британская исследовательница Софи Вудворд. Чтобы найти ответ, она провела почти полтора года в спальнях двадцати семи самых обычных британских женщин.

Для Сэйди – одной из подопечных Вудворд – выбор вещей всякий раз превращается в битву. Наступает вечер, и Сэйди переодевается в пижаму. Но прежде чем отправиться спать, она должна определиться с нарядом на завтра. Прямо с работы Сэйди поедет на прощальную вечеринку с друзьями. Сначала она достает обувь: туфли на шпильках, самая заметная деталь которых – высокий каблук, сияющий розовым металлическим цветом. Сэйди дефилирует перед зеркалом, разглядывая туфли со всех сторон. Ей никогда не удавалось подобрать к ним подходящий наряд. Вещи должны сочетаться друг с другом и при этом не отвлекать внимание от обуви. Она вытаскивает кремовую мини-юбку. Сойдет. Осталось отыскать верх. Но ничего не годится. Сэйди не знает, что предпринять. Купить что-то новое она не может, на это у нее нет денег. Внезапно снисходит озарение: она оглядывает себя в зеркале в полный рост и понимает, что бледно-розовый пижамный топ, который сейчас на ней, подходит просто идеально. Можно ли разгуливать по городу в пижаме? Да. Сэйди решила, что это допустимо29.

Вудворд считает, что девушка удачно проиллюстрировала фундаментальный процесс выбора одежды. Поэтому когда Сэйди снова предстоит выход в свет, Вудворд опять навещает ее, захватив с собой ручку и бумагу. Сейчас наша героиня собирается на свидание с Уорреном. Однажды кремовая юбка в сочетании с розовым пижамным топом уже произвели фурор, так что Сэйди решает повторить этот выбор. Уоррен не был на той вечеринке и еще не видел ее в таком наряде. Но вместо розовых шпилек девушка достает розовые вьетнамки. Они достаточно повседневные, но при этом сексуальные и женственные – как она сама. Сэйди принимает душ, мажет ноги автозагаром, потому что в этом году ей не удалось съездить в отпуск, сушит волосы феном. На укладку уходит целых двадцать минут. Утомленная этим процессом, она присаживается и наносит дезодорант. Волосы подождут, теперь нужно примерить наряд. Она крутится перед зеркалом, чтобы как следует рассмотреть себя. Не проглядывает ли полоска стрингов сквозь юбку? Сэйди подходит к Вудворд, которая расположилась на полу. «Посмотри на мою попу», – просит она и наклоняется вперед. На одевание и макияж уходит в общей сложности три часа. Эта девушка скорее опоздает на работу, чем откажется от своего ежедневного ритуала. Она накрасилась, выщипала брови, прогладила волосы обычным утюгом, поскольку выпрямитель сломался, намазала тело блеском, надела одежду и украшения, а затем брызнула духами в воздух и прошла сквозь их облачко30. Когда Сэйди наконец заканчивает, кажется, что она не упустила из виду ни одной детали. А Вудворд зафиксировала все до единого ее движения.

Женщины, принимавшие участие в проекте, отдавали процессу одевания много времени и энергии. Трехчасовой ритуал Сэйди был, пожалуй, самым длинным, но все без исключения оценивали себя и вели с собой переговоры, стоя перед зеркалом. Не кажусь ли я толстой в этом платье? Эти два цвета правда подходят друг к другу? Эта юбка действительно моя?

И даже если вопросы касались наружности, ответы женщины находили внутри себя. Вот как объясняет это Софи Вудворд: «Когда она (Сэйди) выбирает, что надеть, она должна прийти к какому-то равновесию между необходимостью вписываться в толпу, одеваться правильно, желанием хорошо выглядеть и чувствовать себя собой. Поэтому выбор одежды – это процесс, в котором смешиваются социальные ожидания и личные предпочтения. Сэйди обязана учесть важные аспекты своего социального бытия: статус молодой женщины, свою сексуальность, свои отношения с друзьями или мужчинами, которым она хочет понравиться. <…> Это действие – выбор одежды – мы предпринимаем по меньшей мере один раз в день, это происходит повсюду и со всеми женщинами вне зависимости от возраста, профессии, сексуальности, религии, этнической принадлежности и степени озабоченности вещами. И это дает женщинам повод свериться с собственным телом, чувством стиля, статусом, своими представлениями о приличиях и в конечном счете о самой себе. Таким образом, очень важно понимать, почему женщины выбирают ту или иную одежду»31.

Процесс одевания описывают как Большой взрыв, ежедневно происходящий в жизни каждого отдельного человека. Одним взглядом мы оцениваем внешнюю оболочку, а затем сравниваем ее со своим внутренним состоянием и синхронизируем их. В момент выбора мы моделируем наружную сторону в соответствии с нашим представлением о себе. Поэтому ответ на вопрос о том, что руководит процессом одевания, заключается не только в веяниях моды. Наш наряд является также результатом нашей встречи с собой и отражением вывода, который мы при этом сделали. К примеру, когда Сэйди, облаченная в розовую пижаму, заглядывает в шкаф, она видит там не просто одежду, но целый арсенал возможностей и ограничений, связанных с ее желанием быть той, кем она себя чувствует и кем хочет быть. Каждая вещь подобна кусочку головоломки, которая складывается в цельную картину того, какой она видит себя. Эта картина меняется в зависимости от того, в какой социальной ситуации Сэйди предстоит находиться. Она не Анна Пьяджи, поэтому не может поднять трубку и позвонить Стивену Джонсу. Тем не менее она делает примерно то же самое и создает новую себя, заново осмысляя одежду и обувь, что имеются в ее гардеробе. В те секунды или минуты, когда она рассматривает свое отражение в зеркале, она встречает себя: именно такой она хочет быть и так выглядеть. Одевание – это воссоздание себя. Когда человек выстраивает свою личность, это заключается не только в создании умозрительного образа как некой ментальной конструкции, которую никто не может узреть. Личность – это нечто видимое. Поэтому одежда, в которую мы упаковываем наше тело, является частью нашего общего самовосприятия. И когда мы стоим перед зеркалом и изучаем свое отражение, начиная с мельчайших морщинок и прыщиков и заканчивая общим образом, чтобы оценить сочетание цветов, мы спрашиваем себя: «Я ли это?»

В фильме «Матрица» реальность делится на несколько уровней. Мир захватили машины, а люди стали для них своего рода батарейками. Погруженные в беспамятство, они всю жизнь проводят в заполненных жидкостью капсулах. Энергия их тел преобразуется в энергию, поддерживающую деятельность машин, но в своем сознании эти люди проживают самую обычную жизнь. Машины заставляют человеческий мозг думать, что все осталось по-прежнему: они ходят на работу, едят, влюбляются, развлекаются или горюют. И все это – Матрица, цифровая программа, которая загружает симуляцию жизни в головы людей, лежащих в капсулах и отдающих машинам свою силу. Главный герой фильма – программист и хакер по имени Томас Андерсон, которого вызволяет из Матрицы группа повстанцев. Они считают его единственным человеком, способным освободить человечество от господства машин.

Он – избранный, он – Нео.

Сам Андерсон не очень-то верит в это поначалу. Он не думает, что у него хватит сил и мужества выполнить миссию. Он же не Иисус Христос. Скорее, он ощущает себя человеком, оказавшимся не на своем месте: чувствует подвох, но не может понять, что не так. Повстанцы начинают тренировать Андерсона. Они научились входить в Матрицу и выходить из нее, ведя борьбу за независимость от машин. Когда свободные люди попадают в искусственный цифровой мир, они выглядят теми, кем себя ощущают. Их личность, какой они ее представляют, выражается в одежде и аксессуарах. Сначала Андерсон выглядит не очень-то привлекательно: неприглядная прическа, скучный свитер и простые брюки. Но по мере того как он включается в борьбу против машин и понимает, что обладает сверхъестественными способностями, его стиль в Матрице меняется. Герой становится более брутальным, обзаводится черной одеждой и солнцезащитными очками, как и остальные повстанцы. И даже волосы лежат гораздо лучше. Андерсон медленно, но верно осознаёт, что он действительно избранный. В конце фильма он принимает образ вождя и спасителя в длинном черном плаще. Он великолепен, он непобедим. Он чувствует себя уникальным и выглядит соответствующе.

Здесь четко прослеживается связь внутреннего и внешнего. Но эта связь не ограничивается прямой коммуникацией между ядром и поверхностью. Она образует обширную сеть. Ведь в нашем облике выражается не только наше восприятие себя. Человек – существо социальное, и одежда также является формой визуального взаимодействия с окружающим миром. Она относит нас к определенному социальному слою, и мы это знаем. Мы в курсе, что нас встречают – и интерпретируют – по одежке. Поэтому мы оцениваем свое отражение в зеркале сразу несколькими взглядами. Эти взгляды похожи на камеры наблюдения, установленные в разных комнатах. Камеры висят где-то под потолком и незаметно следят за каждым нашим движением. Они объединены в сеть, которая сводит все сигналы на пульт управления. К пульту подключено множество экранов, одновременно показывающих записи с разных камер. Вкупе эти экраны дают общую картину, но сотрудник службы безопасности, который должен следить за происходящим, может перескакивать с экрана на экран и увеличивать изображение, если заметит что-то интересное. Так вот, этот сотрудник службы безопасности – мы сами, а камеры – это различные взгляды, которыми мы наблюдаем за собой. Одна камера установлена в комнате, где находится наша самоидентификация, представление о себе. В ней вечно идет ремонт. Здесь собираются все события и эмоции, с которыми мы сталкиваемся, и камера наблюдает за непрерывным строительным процессом, отвечая на вопрос «Кто я?»

Вторая камера находится в другом помещении и отслеживает то, как человек выглядит фактически. Это изображение постоянно сверяется с картинкой из первой комнаты. Вместе эти камеры должны следить за тем, чтобы физическая внешность соответствовала представлению индивида о себе. Мы держим в уме совершенную версию себя, и это ощущение или идея переводятся на язык внешности. Идеал встречается с суровой действительностью. Фактическая внешность человека не всегда соответствует его представлению о себе. Но тут в игру вступают остальные камеры.

Третья камера наблюдения расположена в том отсеке, где человек сходится с людьми. Она отслеживает, как его образ вписывается в общую людскую массу. Эта камера позволяет нам заранее представить себе социальную ситуацию, в которой мы окажемся, и увидеть, как это будет выглядеть. «Это Я, которое воспринимает меня», – говорит Вудворд32.

Четвертая камера наблюдения размещена очень ловко. Она тайно вмонтирована в головы других. Она показывает то, что остальные люди скорее всего подумают, когда встретят нас. И в процессе выбора одежды мы одновременно изучаем все эти записи – неосознанно, на автомате. И когда картинки с разных камер не совпадают, внезапно оказывается, что нам нечего надеть. Наступает кризис. Если же мы довольны тем, что видим, значит, мы смогли добиться гармонии между Я и собой. И тогда наша внешность полностью соответствует нашему идеализированному представлению о себе.

Касается ли это в равной степени мужчин и женщин? Да, но есть нюансы. Последняя камера, установленная в головах окружающих, для женщин важнее, чем для мужчин. Судя по всему, дамы уделяют больше внимания изображению с этой камеры, им нужнее видеть себя чужими глазами.

Довольно весомый аргумент в защиту этого утверждения принес эксперимент с купальниками.

Женщин и мужчин поочередно помещали в комнату с зеркалом, где им предлагалось в одиночестве решать математические задачи. Для исследования подобрали участников с примерно одинаковыми вычислительными способностями. Единственное условие было следующим: им следовало надеть только купальный костюм. У мужчин не возникло никаких проблем. Они спокойно справлялись с решением примеров и будучи в плавках. А вот женщины никак не могли сконцентрироваться. Собственное отражение в купальнике сильно отвлекало их от вычислений. Им постоянно хотелось посмотреть, как они выглядят со стороны. Вывод был простой: женщинам важнее видеть свое тело глазами других людей33.

Обыденное представление о том, что такое безупречное тело и эталонная внешность, сформировано средствами массовой информации. Мы очень хотим выглядеть, словно модели в рекламе или на страницах журналов, одеваться, как знаменитости на красной дорожке. Вудворд считает, что на самом деле идеальный образ гораздо сложнее. На представление о совершенном Я влияют также личные факторы – наше детство и личный опыт, полученный в течение жизни. Один Господь знает, как ощущала себя Анна Пьяджи, но в случае с Сэйди Софи Вудворд считает, что в основе ее образов лежит изначально привлекательная наружность и понимание того, что ее часто хвалили именно за это. Взгляды и комментарии окружающих давали ей обратную связь о том, что работает, а что нет, и эта информация стала частью того, кто она есть. К примеру, когда Сэйди «заболела» фитнесом, она испытала болезненное чувство, что теряет себя в спортивной одежде. Проект Вудворд дал ей возможность стать лучшей, более здоровой версией себя. Сэйди начала тренироваться почти каждый день после работы, но оказалось, что обильный макияж плохо сочетается с физической нагрузкой. Сэйди потела, и косметика начинала течь. Поэтому Сэйди решила меньше краситься. Это вызвало у окружающих реакцию: коллеги отзывали ее в сторонку и спрашивали, всё ли у нее в порядке. Она выглядела непривычно. Через некоторое время эти комментарии заставили Сэйди усомниться, что всё в норме. Она посмотрела в зеркало и не узнала свое отражение. Ей пришлось вернуться к своему обычному ритуалу. Без яркого макияжа Сэйди не была собой. В естественном виде она выглядела неестественно.

Ее настоящим Я был рукотворный образ34.