I

Посмотрим теперь как инквизиция, вышедшая из своего инкубационного периода, приняла наконец определенные формы и стала прочной организацией инквизиционного трибунала, со своим единственным высшим начальником, которому были подчинены все инквизиторы испанского королевства.

Томас де Торквемада получил тогда титул кастильского генерал-инквизитора, и ему принадлежит введение новой системы, единогласно одобренной папой Сикстом IV, Фердинандом V и Изабеллой.

Второй указ от 17-го января 1483 года распространил по всей арагонской области исключительные полномочия Торквемады и его всемогущие права; полномочия и права, которые были утверждены 11-го февраля 1486 года Иннокентием VIII и затем его двумя преемниками на престоле святого Петра.

Совершенно невозможно предположение, которое старались доказать многие писатели, что папы, в момент учреждения инквизиции, не предвидели всех тех ужасов, которые она должна была принести.

Невозможно утверждать, что папы даже не подозревали, какие потоки крови прольются по всей Испании, какой невероятный деспотизм будет ею проявлен по отношению ко всем народам, подпавшим под ее судебную власть.

Невозможно думать, что глава церкви, наместник Христа, не отдавал себе полного отчета в тех мерах, которые применялись для того, чтобы можно было конфисковать имущество, а равно и в том, что в своих действиях Сант-Оффицио переходил данные ему точные указания.

В этот момент времени описанные нами в предыдущей главе события только произошли в Севилье. Первые же шаги Торквемады не оставляли сомнения относительно судьбы народа, находящегося во власти его фанатизма. Но ведь и во все последующие годы его деятельности, преемники Сикста IV продолжали оказывать ему свое покровительство, осыпать милостями, способствовать ему силою своих указов и всеми другими способами успешно проводить в жизнь его гнусную систему.

Притом, не с согласия ли папы были утверждены статьи, которые вылились окончательно в форме конституции и регулярного кодекса инквизиции, — в конституции, выполняемой в словах и духе всеми, кто поклялся поддерживать ее?

II

«Торквемада», говорит нам Ллоренте, «вполне оправдал возлагавшиеся на него надежды. Невозможно было найти человека более чем пригодного для проведения в жизнь намерения Фердинанда относительно усиления конфискации имущества, римской курии — относительно распространения ее фискальных и властных принципов и, наконец, самой инквизиции, которая решила провести при помощи пыток необходимую для нее систему террора».

Он начал с создания четырех второстепенных трибуналов: в Севилье, Кордове, Хаене и Квидат-Реале и разрешил затем доминиканским монахам занимать должности в разных местностях Кастилии. Монахи, привыкшие получать указания и полномочия непосредственно от самого папы, который до сих пор сам распоряжался назначениями, сперва сопротивлялись вмешательству Торквемады и лишь после долгих колебаний признали его верховную власть.

Это сопротивление упрочило намерение великого инквизитора придать инквизиции то единство действий, которого ей не доставало с самого ее основания, и учредить мощную центральную организацию, призванную умножить ее силу деятельности.

Томас де Торквемада. С гравюры 15 в.

В то время когда он подготовлял, с помощью двух юрисконсультов, Жана Гуттьереса из Шабо и Тристана из Медин, новую конституцию священного трибунала, Фердинанд V, со своей стороны, не теряя из виду интересов казны и желая получить как можно больше от конфискаций, также занимался организацией нового трибунала и создал королевский совет инквизиции, получивший название верховного совета. Королевская власть, очевидно, также имея право на часть лакомого куска и желая обогатиться за счет имущества жертв, отправленных на костер или приговоренных гнить в тюрьмах Сант-Оффицио, не могла отказаться от наблюдения за ходом дела.

Настоятельная необходимость доброприятельских взаимоотношений требовала, чтобы она была, по крайней мере, осведомлена о ходе действий, о количестве и ценности имущества тех несчастных, которые должны были быть принесены в жертву христианскому Богу, — а состояние которых должно было обогатить государственную казну.

Верховный совет состоял из великого инквизитора — председателя, одного епископа и двух докторов права, с титулом советников. Эти последние имели право решающего голоса во всех делах, касающихся гражданского права, и право консультативного голоса в вопросах духовного характера.

Осквернение гостии иудеями. Гравюра 15 в.

Это подразделение нередко приводило к крупным конфликтам, которыми папа широко пользовался, ибо он был, разумеется, той высшей инстанцией, к которой прибегали в случае раздора, а принципом римской курии всегда было ценить свое вмешательство на вес золота, — будь это вмешательство существенным или незначительным. Впрочем, это будет видно из дальнейшего.

Я не знаю в истории страниц более ужасных, чем повествование о начале инквизиции, когда церковь и король подписывали окончательный договор об единомыслии и спокойно, с необыкновенной ловкостью подготовлялись бесстыдно и беспощадно эксплуатировать человеческое стадо, перед тем как его уничтожить.

В то время человечество, связанное по рукам и ногам, телом и душой принадлежало королю и папе.

Король, помазанный церковью, представлял собой земную и материальную власть; — церковь представляла власть духовную и божественную.

Кроме них ничто не существовало на свете. Под их ногами копошилась подавленная, невежественная и покорная толпа, с которой можно было расправляться по своему усмотрению, которая не имела права распоряжаться ни своим имуществом, ни своей совестью, ни своей душой.

Что делает церковь?

Что делает король?

Они протягивают друг другу руки и восклицают:

«Дележ пополам»!

«Еретик и подозрительный, — каждый кто мыслит и соображает, — каждый, кто выделяется своим умом и образованием, — каждый, кто мешает или не нравится работой своей мысли, или некоторой самостоятельностью суждений, — каждый, кто осмеливается иметь совесть, — каждого такого я отправлю на костер», говорит церковь.

«Правильно», отвечает король. «Но прибавьте к этому, всякого, кто будет помехой моему самодержавию, и я вперед обещаю на долю палачей, которых я предоставляю в ваше распоряжение, столько-то процентов с доходов конфискации».

После чего король и церковь — Фердинанд V и Торквемада — мирно совещаются в тиши кабинета о наилучших способах увеличения жертв и отнятия всякой возможности спасения намеченной жертвы.

Они окружают себя опытными юрисконсультами; они роются в человеческой совести, чтобы в ней не осталось ни одного тайного уголка, укрывшегося от их гнусного взора. Они пытаются упразднить все то, что чувство справедливости даже самых диких народов уважало до сих пор.

Они не признают ни ошибки, ни прощения.

Необходимо, чтобы несчастный, на которого упал их взор, не мог избежать ни смерти, ни разорения, ни, по крайней мере, бесчестия.

Они владыки мира и людей.

Людей они превращают в животных, мир — в бойню, в которой инквизитор и король, с засученными рукавами, по горло утопающие в крови, душат человеческую мысль, в то время как у двери, агенты папской и королевской казны (фиска) берут пошлину с каждой скатившейся головы.

III

Торквемада, облеченный титулом и властью великого инквизитора, не терял времени и энергично принялся за дело.

Он поручил двум асессорам составить конституцию нового трибунала и приготовить статьи для его свода законов, изучив предварительно труд Николая Эймерика и правила, которых инквизиция придерживалась в четырнадцатом веке. Закончив «с помощью образованных людей» эту предварительную работу, он собрал юнту, состоящую из инквизиторов четырех уже учрежденных в Кастилии трибуналов, из обоих асессоров и королевских советников. Это заседание состоялось в Севилье и приняло 29 октября 1484 года следующие правила, которые мы кратко разберем на основании подлинной копии, найденной среди документов, сохраненных в инквизиционных архивах. Эти первые законы испанской инквизиции получили название «Инструкций».

Новый свод законов был подразделен на двадцать восемь статей.

Первые три определяли способ учреждения трибуналов в городах, опубликования мер против еретиков и непокаявшихся добровольно отступников, и назначали срок ходатайства о помиловании, которое давало возможность избежать конфискации имущества.

Эти установления ничем не отличались от установлений старой инквизиции.

Четвертая говорила о том, что добровольная исповедь явившихся с покаянием, согласно объявления о сроке помилования должна быть записана в присутствии инквизитора и секретаря, причем кающиеся должны отвечать на все вопросы и требования, предложенные им инквизитором касательно их вероисповеданий, их соучастников и тех лиц, об отступничестве которых им достоверно известно или которое они только подозревают. Эта статья даровала помилование человеку лишь в случае выдачи им других.

Пятая запрещала тайно разрешать от грехов того, кто добровольно в них покаялся, за исключением того единственного случая, когда о его преступлении никому не было известно и его огласки нечего было опасаться.

Легко себе представить, насколько эта мера была жестокой. Она выставляла на позор публичного ауто-да-фе даже того человека, который откровенно и чистосердечно признался в своей вине.

Благодаря ей, несметные суммы перешли в руки римского суда. Тысячи новых христиан обращались к папе. Они соглашались откровенно признаться в своем прошлом и обещались добросовестно исполнять свои христианские обязанности, лишь бы согласились их тайно помиловать. Римская курия пользовалась растерянностью этих запуганных людей и выдавала им за деньги папские грамоты, которые должны были избавить их от всякого рода преследований.

В шестой статье было твердо установлено, чтобы в числе наказаний «примиренного с церковью» входил бы запрет носить на себе какие бы то ни было предметы роскоши, как-то: золото, серебро, жемчуга, шелк, дорогие ткани. Таким гнусным образом всем становилось известно, на какой позор был обречен за свою ересь «примиренный»; ужасное постановление, которое тоже способствовало к обогащению римского верховного суда без конца поступающими просьбами о выдаче папских указов о помиловании.

Седьмой статьей добровольно покаявшимся назначались денежные штрафы, причем указывалось, что мера эта принята для наблюдения за защитой католической веры; но она еще более ясно показывала на цель, которую преследовала скупость Фердинанда при учреждении инквизиции.

Восьмая статья гласила, что добровольно кающийся и явившийся на исповедь после истечения срока ходатайствования о помиловании не может быть освобожден от наказания конфискации имущества, вынесенного ему по приговору и вполне заслуженного им.

Итак, ничто не могло спасти ни вашей чести, ни вашего состояния.

В тех редких случаях, когда прощал религиозный фанатизм, на смену являлась королевская алчность, которая не щадила никогда.

В девятой статье было сказано, что если по истечении срока ходатайства о помиловании принесут добровольное покаяние лица, моложе двадцати лет, и если будет доказано, что они впали в заблуждение под влиянием своих родителей, то достаточно назначить им самое легкое наказание.

Но что называли эти бесчувственные варвары легким наказанием? — Носить публично в течение двух лет «san benito», присутствовать в таком виде по праздникам у обедни и участвовать в процессиях или же подвергаться каким-нибудь другим унижениям.

В десятой инквизиторам предлагалось в их акте о помиловании указывать время, когда помилованный впал в ересь, дабы знать, какая часть его имущества принадлежала казне. Суровость этой статьи сделала то, что многие мужья лишились приданого своих жен, потому что оно им было уплачено после совершения родителями их жен преступления.

Всякому, впрочем, ясна растяжимость такого рода предписания и какое смятение, какие потери оно должно было причинить самым почтенным и невинным семьям.

Одиннадцатая статья гласила, что если еретик, томившийся в тайных тюрьмах Сант-Оффицио, и искренно раскаявшийся, ходатайствовал о помиловании, то таковое ему могло быть даровано, причем он приговаривался лишь в виде наказания, к «бессрочной тюрьме».

Это весьма относительное смягчение зависело, значит, исключительно от настроения инквизиторов.

Пытки иудеев. Гравюра 15 в.

В двенадцатой говорилось, что если в случае, предусмотренном предыдущей статьей, инквизиторам казалось, что покаяние виновного было не искренним, они должны были отказать ему в помиловании, объявить его лжепокаявшимся и, как такового, приговорить к выдаче гражданскому суду, что было равносильно приговору к сожжению.

Эта статья не оставляет никакого сомнения: жизнь заключенного зависела от произвола инквизиторов, и его постоянные попытки к раскаянию не приводили ни к чему, коль скоро какой-нибудь невежественный или недоброжелательный монах отказывался ему верить.

Тринадцатой статьей было установлено, что если человек, помилованный после добровольного покаяния, похвалялся сокрытием каких-либо своих преступлений, или если по наведенным справкам становилось известным, что он совершил их больше, чем он показал, то он арестовывался и судился как лжепокаявшийся.

Это установление привело на костер тысячи жертв; во-первых, потому что считались убежденными еретиками те, которые ими не были, в то время как поддельные заявления анонимных авторов считались достоверными; во-вторых, потому что злословие (а чаще неправильное толкование) могло повлиять на судьбу того несчастного, которому бы не удалось доказать ошибочности возведенных на него обвинений и убедить судей, отказывающихся сообщить ему содержание документов его дела.

Согласно пятнадцатой статье, если против обвиняемого, отрицавшего свою вину, имелось полудоказательство, он должен был подвергнуться допросу: если во время пытки он признавал себя виновным и затем, позднее, подтверждал свое признание, то он наказывался как убежденный еретик; если он отрицал его, то вторично подвергался пытке или же приговаривался к какому-нибудь исключительному наказанию.

Вскоре советом инквизиции было отменено право вторичного допроса. Тем не менее некоторые инквизиторы были настолько жестоки, что нашли способ чинить допрос заключенным Сант-Оффицио столько раз, сколько находили нужным, в то же время официально не отступая от данного верховным советом распоряжения.

Способ этот был очень прост и совершенно в монашеском духе.

После первого допроса, вернее, в момент, когда продолжение его грозило смертью несчастному обвиняемому, инквизитор вносил в протокол, что он прерывает допрос до той минуты, когда потребуется его возобновить.

Шестнадцатой статьей воспрещалось сообщать виновным полную копию свидетельских показаний; разрешалось только, однако, это не было необходимым, частично сообщать им показания, но таким образом, чтобы личность обвинителя оставалась для них неизвестною.

Одной этой статьи достаточно, чтобы составить себе мнение об инквизиционном трибунале.

Это был, может быть, единственный в мире трибунал, в котором было принято не оглашать перед обвиняемым во время суда документов его дела, это лишало его возможности оправдаться.

Семнадцатой статьей инквизиторам предлагалось по возможности лично допрашивать свидетелей. Это распоряжение было разумным, но т. к. судьи и свидетели находились обычно в разных местностях, распоряжение это почти никогда не приводилось в исполнение и, вследствие этого, было совершенно бесцельным.

Уполномоченный трибуналом должен был знакомиться с показанием, отобранным через посредство нотариуса, исполнявшего регистраторские обязанности.

Так как тот и другой были связаны безусловной тайной, то из этого вытекала возможность переиначивать показания, т. к. подведомственные суду лица стремились не установить невиновность обвиняемого, а подтвердить его вину, что являлось угодным тем, по поручению которых они действовали.

Сожжение иудеев. Гравюра 15 в.

Разве мы не знаем, какую опасность представляют собой показания необразованных и темных свидетелей, даже в наше время, когда обвиняемый пользуется столькими льготами?

Восемнадцатая статья требует, чтобы один или два инквизитора присутствовали при допросе, за исключением тех случаев, когда инквизиторы заняты другими делами и когда приходится обращаться к уполномоченному трибунала для допроса несчастного, подвергаемого всевозможным мучениям.

Согласно статье девятнадцатой, если вызванный в суд обвиняемый не явился лично, то ему должен быть вынесен приговор как убежденному еретику.

Возмутительная мера, ибо тысяча причин могут помешать вызванному в суд человеку явиться вовремя; и, предположив даже, что он получил повестку своевременно и не явился из страха перед тюремным заключением, все же нельзя это признать доказательством его виновности.

Двадцатая статья гласит, что если про покойника доказано, документально или свидетельством о поведении за последние годы жизни, что он был еретиком, его следует судить и приговорить как такового; его труп должен быть сожжен, а все его имущество конфисковано в пользу государства, в ущерб его прямым наследникам.

Никак нельзя было надеяться обратить умершего человека, и эти преследования были лишь ненужной профанацией, в результате которой разорялись оставшиеся в живых, как бы чисты ни были их религиозные убеждения.

Но инквизиция прежде всего хотела вселить страх и трепет и доказать, что даже могила не предохраняет от ее преследований, а король находил в этих посмертных преследованиях лишь новую статью своих доходов.

Впрочем, действуя таким образом, инквизиция нисколько не выходила из рамок католических традиций, и всем известна история папы Стефана, который велел сжечь останки своего предшественника Формозы, чтобы опозорить его память.

Согласно двадцать первой статье, инквизиторам было предложено распространить свою власть на вассалов феодальных властелинов, а в случае, если бы последние отказались бы ее признать, применять к ним отлучение от церкви и иные наказания.

В двадцать второй статье было сказано, что если осужденный был передан гражданской власти и после него оставались несовершеннолетние дети, то в виде особой милости им разрешалось сохранить некоторую часть отцовского имущества, а инквизиторы были обязаны поручить верным людям их образование и христианское воспитание.

«Хотя я и читал весьма большое количество разных старых процессов», добавляет Ллоренте, свидетельство которого неопровержимо, «тем не менее никогда не приходилось видеть, чтобы инквизиторы занимались судьбой несчастных детей приговоренных. Бедность и бесчестие становилось их единственным уделом».

Согласно двадцать третьей статье, если помилованный еретик не подвергался наказанию конфискации имущества, но имел таковое по наследству от людей, приговоренных к этому наказанию, это имущество не входило в состав прощенного. Казна не упускала ни одного случая разжиться, и большая или меньшая степень разорения была неизбежной. Католические короли знали свое дело.

Двадцать четвертая статья обязывала отпускать на свободу рабов-христиан примиренного в тех случаях, когда не было конфискации имущества.

Статьей двадцать пятой инквизиторам, а равно лицам, служащим в трибунале, воспрещалось брать взятки, под угрозой пожизненного отлучения от церкви, лишения должности, возврата полученной мзды и штрафа вдвое больше ее.

Статья двадцать шестая предписывала инквизиторам жить в добром согласии между собою.

Статья двадцать седьмая обращалась с особым наставлением к инквизиторам особо зорко наблюдать за подчиненными, дабы они добросовестно исполняли свои обязанности.

Наконец, двадцать восьмая статья предоставляла осторожности инквизиторов исследование и обсуждение всех пунктов, не предусмотренных в рассмотренных статьях.

Этот страшный свод законов был несколько раз пополняем и изменяем, даже в первые годы своего появления, но эти пополнения и поправки не изменили его общего духа и не способствовали облегчению участи жертв.

Это действительно есть хартия инквизиции; здесь она действительно предстает во всю величину, обнаруживает свои стремления, свой способ действий, свои цели и свой нравственный облик. Нам остается мало прибавить к комментариям Ллоренте, которые мы постарались воспроизвести во всей их наивности; это комментарии честного и простого человека, который говорит по совести, беспристрастно и без озлобления.

Мы заметим только, что этот свод законов предоставляет свободному усмотрению судьи все меры снисхождения и помилования, в то же время устанавливая твердые и непреложные законы для репрессий.

В нем говорится, что судья может, если раскаяние покажется ему искренним, помиловать и заменить сожжение бессрочным заключением. Но он обязан подвергнуть обвиняемого пытке, если в наличности имеется хотя бы полудоказательство и т. п. Приговоры зависят, следовательно, исключительно от произвола инквизитора, который решается на то или иное, в зависимости от своего пристрастия, невежества, фанатизма или личной неприязни.

Обвиняемый, судившийся после тайного расследования, совершаемого обычно низшими агентами инквизиции, не знавший имени своих обвинителей, не имевший никогда перед глазами своего дела, не имевший возможности обратиться к адвокату и изложить ему свое дело, сути которого он сам не знал, подвергаемый, если нужно, двадцать раз пыткам, пока страдания не вырывали у него признания, не мог избежать неумолимого приговора.

На чем были основаны эти обвинения и приговоры, от чего зависели жизнь, честь и благосостояние целых семей?

От гнусных доносов, внушаемых местью, ненавистью, завистью, выгодой или страхом, от нелепого фанатизма первого встречного негодяя или ханжи; все основывалось на предположениях, сходствах, последствиях разных неправдоподобных событий и разговоров, переданных в более или менее преувеличенном, лишенном смысла и точности виде!

Поставленные в необходимость либо признать невиновность обвиняемого, либо заподозрить его в виновности, — ибо одного подозрения было достаточно, — судьи выбирали всегда последнее, и раз установив свой выбор, не нуждались больше в доказательствах.

Вот, что можно назвать режимом террора, и режим этот, под которым ни один гражданин не был уверен ни в своей жизни, ни в своем насущном хлебе, продлился в Испании до девятнадцатого века. Нужно ли удивляться, что он стоил Испании шестнадцать миллионов ее жителей?

Ребенок, убитый иудеями в ритуальных целях. Миниатюра из рукописи 15 в.