I

Во время этой борьбы Торквемада совершенно спокойно, как человек, который считает себя исполнителем божественной воли и знает, что бедствия его согласны с неизменными традициями непогрешимой церкви, составлял дополнительный акт в придачу к первоначальным законам Сант-Оффицио и созывал новую общую юнту инквизиторов.

Это собрание занялось урегулированием прав великого генерал-инквизитора, а также исправлением некоторых ошибок и злоупотреблений, вкравшихся в управление имуществом, конфискованным у семей жертв инквизиции. Эти дополнительные акты, не имевшие никакого иного значения и бывшие, прежде всего, делом внутренней дисциплины и финансового управления, не привели ни к каким изменениям, касавшимся интересующих нас вопросов. Поэтому мы не будем на них останавливаться.

Достаточно сказать, что дурная администрация конфискованных имуществ, соединенная с хищничеством инквизиторов, до такой степени уменьшили доходы священного трибунала, что доходы не соответствовали больше расходам.

Впрочем, расходы Сант-Оффицио были значительны сами по себе, ибо надо было содержать целую армию всевозможных шпионов и, наконец, прокармливать ораву заключенных в тюрьмах Сант-Оффицио, где они иногда томились годами на иждивении своих тюремщиков.

Поэтому, в четырнадцатой статье своих дополнительных актов, Торквемада обратил внимание на то, что следует выстроить для заключенных такие камеры, в которых они могли бы заниматься трудом и зарабатывать себе на пропитание, что значительно облегчило бы финансы Сант-Оффицио.

В тех же целях экономии и скупости нынешние женские монастыри исполняют разные рукоделия и другие работы, приспособляя к этому сирот, и невыгодной конкуренцией совершенно разоряют работниц.

Со своей стороны, Фердинанд V, убедившись, что он не может больше черпать из конфискованных сумм, — этой наседки с золотыми яйцами, — принял решительные меры к прекращению беспорядка.

Инквизиторы должны были вернуть значительные суммы; увеличили штрафы, назначаемые «примиренным с церковью», и сундуки казны стали вновь наполняться золотом, в то время как более строгая бдительность восстановляла запасы самой инквизиции.

Чтобы дать более ясное понятие об алчности членов Сант-Оффицио, не забудем упомянуть, что они тем более были виноваты в хищении порученных им капиталов, что король неослабно и всегда очень щедро заботился об их личных нуждах.

II

Вследствие настояний Торквемады, Изабелла и Фердинанд V, в 1492 году, решили и привели в исполнение изгнание всех некрестившихся евреев.

На чем было основано это решение, не только несправедливое и варварское, но и не политичное со всех точек зрения, противное всем интересам самой монархии, разорительное для трона, наносившее роковой удар торговле полуострова и надолго парализовавшее ее производство?

Старые христиане, деморализованные видом нескончаемых пыток и постоянных преследований, которым подвергались обращенные евреи, отупевшие от нелепых предрассудков и бессмысленного фанатизма, дошли до того, что приписывали евреям все пороки, взваливали на них все преступления. Их обвиняли в совращении в ересь их бывших единоверцев.

Им приписывали совершение всевозможных святотатств.

Рассказывали, что они похищают христианских детей и распинают их в страстную пятницу, с целью подражания и глумления над смертью Иисуса Христа. Говорили еще, что они оскверняют причастие; что они злоумышляют против сохранности и спокойствия государства.

Добавляли, что врачи и аптекари-евреи отравляют больных, когда больные эти христиане.

Для подтверждения всех этих обвинений не находилось, разумеется, ни одного доказательства.

Но разве нужны были доказательства? Разве испанские евреи пятнадцатого века не были потомками того народа, который пятнадцать столетий назад распял некоего еврея, по имени Иисус?

Вот преступление, достойное на веки вечные всех возмездий неба и всех вообразимых страданий в этой жизни. Разве богом не было сказано, что грехи отцов падут на детей?

Разве все люди, со дня сотворения мира, не искупают адамов грех?

Евреи были предупреждены о грозящей им опасности.

Убежденные в том, что для устранения этой опасности достаточно предложить денег Фердинанду, они обязались: пожертвовать 30.000 дукатов на расходы Гренадской войны, которая в ту пору разгоралась; ничем не беспокоить правительства; подчиняться касающимся их правилам и проживать в кварталах, отделенных от христианских кварталов; до ночи возвращаться домой и отказаться от исполнения некоторых профессий, предо-ставленных исключительно христианам.

Фердинанд и Изабелла были не прочь внять этим предложениям.

Торквемада, осведомленный об этих благожелательных намерениях, вызванных алчностью, имел смелость явиться к своему монарху с распятием в руках и обратиться к нему со следующими словами:

«Иуда первый продал своего учителя за тридцать серебренников: ваши величества намерены продать его вторично за 30.000 дукатов; вот он перед вами, берите его и торопитесь продать».

Смелость доминиканца мгновенно изменила образ мыслей Фердинанда и Изабеллы, и 31 марта 1492 года они издали декрет, согласно которому все евреи, мужчины и женщины, обязаны были под страхом смерти и потери своего имущества 31 июля того же года покинуть Испанию.

Те же кары грозили всем христианам, скрывающим у себя в доме евреев после означенного срока.

Изгнанникам разрешалось продавать их имущество, увозить с собой мебель и другие вещи, за исключением золота и серебра, взамен которых они могли брать векселя или какие-нибудь не запрещенные товары.

Эта мера, продиктованная самым косным фанатизмом и чрезмерным религиозным рвением, не считая политической ненависти, заставила восемьсот тысяч евреев покинуть Испанию. Если к этой эмиграции прибавить еще эмиграцию мавров из Гренады, перебравшихся в Африку, и отъезд множества испанских христиан в Новый Свет, то в общем выйдет, что Фердинанд и Изабелла потеряли два миллиона подданных, что для современного населения Испании выражается в уменьшении народонаселения по крайней мере на восемь миллионов человек. Что же касается тех несчастных, которым был дан срок сборов к отъезду и ликвидации имущества четыре месяца, от 31-го марта до 31-го июля, то не надо удивляться, что поставленные перед дилеммой смерти и крещения или изгнания и разорения, они выбрали изгнание и нищету.

Отношение населения к крещеным евреям не могло внушить доверия их бывшим единоверцам. По ежедневному долголетнему опыту они слишком хорошо знали, что те из единоверцев, которые перешли в христианство неизбежно, рано или поздно попадали в руки инквизиции и что они чаще, чем кто-либо, отправлялись на костры.

Они знали, что обращение ставило их под беспрестанное подозрение их врагов и доносы шпионов Сант-Оффицио и что на испанской земле, как до, так и после крещения, они не найдут ничего кроме палачей и пыток. Поэтому они уехали без колебаний.

Чего могли они ожидать, на что надеяться с той минуты, как их золото не повлияло на алчность короля?

Ничего кроме смерти.

Они предпочли разорение.

Тогда начался обмен: дом меняли на осла, виноградник на небольшой кусок полотна или сукна.

Как могло бы быть иначе, когда восемьсот тысяч изгнанников должно было уехать в определенный день по прошествии такого незначительного срока?

Почти всюду, где бы не укрывались изгнанники, они наталкивались на других преследователей, которые отнимали у них то малое, что им удалось спасти.

В Европе торжествующая церковь нигде не оставляла их в покое, а в Африке мавры убивали еврейских женщин, чтобы отобрать те драгоценности, которые они, по их понятиям, хранили на себе.

Это массовое изгнание и вслед за ним восстание в Гренаде против мавров дало инквизиции новые жертвы, а их палачам занятие на несколько лет.

Действительно, среди магометан и евреев, которых любовь к родине заставила креститься, лишь бы не покинуть места своего рождения, было очень мало искренно убежденных.

Им не удавалось долго обманывать Сант-Оффицио, и большинство из них вскоре погибало на кострах, как вновь впавшие в еретичество.

Фердинанд проявлял при этом необыкновенное рвение и отличался своей жестокостью по отношению к евреям.

Так, по его личному приказанию двенадцать израильтян, найденных в Малаге после взятия этого города у мавров, были преданы ужасной смерти. Их замучили «заостренным тростником» — пытка утонченная и особо гнусная, в виду той медлительности, с которой человек умирает в неимоверных мучениях.

Окрыленный успехом, Торквемада не знал больше предела своей дерзости.

Добившись изгнания евреев, искупавшись в крови мавров, добившись от Иннокентия VIII буллы, которая повелевала всем европейским государствам арестовывать, по первому указанию великого инквизитора, всех беглецов, он дошел до того, что стал предавать суду даже самих епископов.

Намеченные им среди епископов жертвы были епископы из Сеговии и Калахарры, преступление которых заключалось в том, что они были выходцами из евреев.

Папа немедленно напомнил инквизитору, что в одной из статей старых законов, одобренных Бонифацием VIII, запрещалось чинить допрос епископам, архиепископам и кардиналам, не имея на то особого разрешения папы.

Вследствие этого, он предлагал Торквемаде послать все документы дела в Рим, дабы Ватикан мог с ними ознакомиться и решить, что делать. Оба епископа, дон Арий Давила и дон Петр де Аренда, одержали сперва верх, но эта первая неудача не разочаровала сурового доминиканца, который благодаря своей настойчивости убедил в конце концов папу в их ереси.

Их заточили в тюрьму, где они умерли, лишившись предварительно своих имений и сана.

Торквемада понял также, что недостаточно преследовать людей и что его работа будет более успешной, если он сумеет в корне убить всякую интеллектуальную деятельность. Поэтому книги сделались объектом его особого наблюдения.

Давно уже существовала комиссия, состоящая из епископов и правителей канцелярий, наблюдающая за просмотром, цензурой, печатанием и продажей книг.

Церковь, учрежденная для руководства нашими душами, действительно никогда не признавала свободы мысли и не уважала плодов ее независимой работы.

Это шло бы вразрез с самыми основными ее принципами, во имя которых она существует, ибо она является блюстительницей абсолютной истины.

Разве человечеству не достаточно этой истины?

Итак, у церкви была обязанность следить за тем, помимо нее и ее одобрения ничего не было бы напечатано.

Таким образом Торквемада вовсе не сам изобрел преследование книг, так же, как не он изобрел все остальные преследования.

Он только углубил и усилил его, — вот и все.

Костры возжигались для написанной мысли, и книги гибли в торжественном ауто-да-фе.

В 1490 году в Саламанке были сожжены библии, как зараженные иудейским духом.

Вскоре после этого еще шесть тысяч томов погибло в огне.

Та же участь постигла всю библиотеку дона Генриха Арагонского, принца королевской крови, и все составляющие ее произведения, — литературные, научные, художественные, богословские, — были уничтожены.

Ясно, до чего бы дошло человечество, если бы господство монахов утвердилось одновременно во всех странах и продолжалось бы всюду с одинаковым успехом.

Это было бы просто концом нравственности и интеллекта.

Земля превращалась в огромный монастырь, предающийся одуряющим обрядам ложного и извращенного благочестия.

Активность человека не может быть окончательно задушена, и когда все возвышенные горизонты от него отрезаны, когда невежество и суеверие иссушили в нем все источники мысли, на смену им рождается зверь, который берет верх и своей безудержной разнузданностью спасает человечество от окостенения и умирания.

Царство Торквемады длилось восемнадцать лет, вплоть до его смерти, наступившей 16-го сентября 1498 года. Та ненависть, которая сопутствовала ему во время всей его жизни, преследовала и самую память о нем.

Он должен был постоянно принимать меры предосторожности, чтобы избегнуть кинжала убийц. Он никогда не путешествовал без эскорта пятидесяти верховых и двухсот пеших «друзей инквизиции».

Боясь быть отравленным, он держал всегда у себя на столе рог единорога, которому в то время приписывалось свойство обнаруживать яд и парализовать его действие. Хор жалоб и проклятий, сопутствовавший ему, доходил несколько раз до самого папы, и Торквемада трижды был вынужден оправдываться и защищаться через посредство своего доверенного, посланного им с этой целью в Рим. Александр VI, утомленный в конце концов постоянными жалобами, хотел было несколько ослабить его права, но затем соображения политического характера, необходимость считаться с испанским двором заставили его изменить свое решение.

Он ограничился тем, что назначил ему в помощники четырех епископов, которым он поручил вместе с ним разбирать еретические дела.

Эта полумера не дала никаких результатов, и Торквемада умер в полном расцвете своего всемогущества, ничем не смирив своего фанатизма.

Впрочем, как это будет видно из дальнейшего, смерть его не принесла испанцам никакого облегчения.

Машина была заведена, система установлена; приемники Торквемады не изменили ничего.