Шел и шел Аяэль. Думал какие-то думы, пел какие-то песни. А потом вдруг сказал сам себе: «Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри», – и тут же остановился.
Он увидел орешину на берегу небольшого прудика – такой лохматый, взъерошенный куст.
На ветке орешины болтался кусочек шерсти.
– Ш-ш-ш! – произнес Аяэль. – Это то, что мне надо. Я кое-что вспоминаю. Когда я был таким маленьким, что и представить не мог белые волосы на своей голове, у меня была бабушка. И она укрывала меня мягкой овечьей шкуркой. И пряла шерстяную нитку.
Аяэль потянулся снять шерстинки с орешины, но тут над его головой взвилась пташка Зеленушка. Хвостик ее задрожал – и на башмак Аяэля шлепнулась грязная капля.
– Хорошо, что пташка – не морская корова, – пробормотал Аяэль. – Хорошо, что морские коровы не умеют летать.
Но Зеленушка заверещала:
– Пик-пик, вик-вик! У орешины! Пик-пик! Большущий воришка! Он стащил мою шерсть!
И тут же над головой Аяэля возникло темное облачко – целая стайка пташек. И у всех задрожали хвостики.
«Ох! – подумал про себя Аяэль. – Это ничуть не лучше, чем морская корова».
А вслух закричал:
– Послушайте! Разве у пташек есть шерсть? – От волнения Аяэль даже стал шепелявить. – Разве вы, зеленушки, не из пуха и перьев? Разве о ствол орешины терлась не камышовая кошка?
– Камышовая кошка! Пик-пик! Вик-вик! – запищала пташка – та, что сбросила каплю на башмак Аяэля. – Я собиралась выложить свое гнездышко ее шерстью. Отдай мою шерсть, воришка!
И сверху на Аяэля опять полетели капли.
– Прошу вас! Я не воришка… Я поэт Аяэль. Я хочу сохранить свои песни. Для этого мне и нужны кошачьи шерстинки. Стоит мне на них посмотреть, и я сразу же вспомню: ш!
– Пик-вик! – пропищали пташки и уселись на ветки.
Первая Зеленушка сказала:
– Ничего не поделаешь! Для гнездышка я, пожалуй, отыщу другие шерстинки. А эти придется отдать человеку. Пусть сохранит свои песни. Но пусть он пообещает, что не забудет про нас. Про то, что мы ему помогли.
– Конечно же, не забуду! – обрадовался Аяэль. – Прощайте, пташки-малышки.
Он осторожно спрятал кошачьи шерстинки в мешок и пошел себе дальше.
Шел и шел Аяэль, думал какие-то думы, пел какие-то песни и вдруг сказал сам себе: «Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри». Сказал – и замер на месте. Поперек тропы лежало упавшее дерево. Его ветви тонули во мху. Мох вскарабкался и на ствол, как будто желал поскорее спрятать дерево в землю. А у вывернутых, вздернутых к небу корней что-то белело. Аяэль чуть приблизился: волчий череп!
Аяэль осторожно тронул его своим посохом. Тут ему показалось, что череп смотрит одной глазницей. Не успел он понять, что к чему, а из черепа уже выползла змея.
Аяэль отпрянул и сжал покрепче свой посох. (Поэты всегда недолюбливали змей.)
– Если я неядовитая, это не значит, что не могу укусить, – вдруг сказала змея и свернулась клубком перед Аяэлем.
– А ты неядовитая? – вздохнул Аяэль с облегчением.
– Я вообще не змея.
– Не змея? А похожа!
– Я безногая ящерица. Меня зовут Желтопузик.
– Желтопузик? Какое милое имя, – обрадовался Аяэль.
– Желтопузики тоже кусаются, если это необходимо, – повторила безногая ящерица. – Вот возьму сейчас и укушу! – И она повыше приподняла свою голову. – Ты хотел испортить мой дом.
– Не кусай меня, Желтопузик, – попросил Аяэль. – Только взгляни на меня. Мои волосы побелели. А ведь я не топтался возле Толстой Стряпухи, когда она насыпала в миску муку. Просто я скоро состарюсь, а придет день – и умру. И следом за мной погибнут все мои песни. Мне нужно придумать, как сделать слышимое видимым. Если я возьму с собой череп, он напомнит мне «Ч».
Тогда Желтопузик сказал:
– Раз так, забирай волчий череп. Я найду себе другой дом. И я тоже хочу тебе кое-что подарить. Загляни-ка сюда.
Аяэль осторожно перевернул череп палкой и увидел сухую шкурку.
– О! Ты сбросил старую кожу!
– Положи ее в свой мешок. Но обещай: ты не забудешь ящерицу по имени Желтопузик. Не забудешь о том, как я тебе помогал.
– Я тебя не забуду, – пообещал Аяэль. – Стоит мне посмотреть на шкурку, и я тут же вспомню тебя. Ящерица! «Я»!
И пошел себе дальше.