Глава I
Трудный экзамен
Шестого января 1940 года Левка снова работал на утреннике. Вечернего концерта не было. Мальчик возвращался домой вместе с пианистом и по дороге рассказал ему о своей жизни.
— А знаешь, Левка, — сказал пианист, — кажется, я смогу тебе помочь. Я слышал от друзей, что в цирке нужен такой пацан, как ты!
— Что вы говорите! — с надеждой воскликнул Левка.
— Ну да! Я бы сразу сказал тебе, но я ведь не знал твоих планов. Сейчас там репетиция. Вчера смотрели каких-то ребят, может, уже взяли. Договоримся так: если мальчик уже не нужен, я не зайду, нужен — заскочу перед представлением.
Левка опечалился. Глянув на него, пианист сказал:
— А впрочем, зайду в любом случае, проведу тебя в цирк. Не был еще? Вот и сходишь.
Левка пришел домой, лег на ящик в ожидании вечера. Валерии он ничего рассказывать не стал, притворился спящим. Около шести пришел пианист.
— Здравствуй, Валерия, — сказал он. — Вот решил провести Левку в цирк.
— Завидую. Был бы Павел дома, — пошла бы с вами.
— А где он?
Валерия ничего не ответила, только безнадежно махнула рукой.
— Вы идите через проходную, я — другим ходом! — сказал Левка, поспешно натягивая на себя пальто.
Поясницу ломило, и он еле перелез через ограду. Пианист уже стоял на улице.
— Что, здорово болит?
— Сил нет...
— А если просматриваться придется?
— А придется? — спросил Левка, задыхаясь от волнения.
— Моли бога, чтобы понравился! Молодые артисты братья Волжанские готовят какой-то номер с лягушками. Они уже выбрали несколько пацанов, но если ты окажешься лучше — возьмут тебя. Конкурс страшный! От пацанья отбою нет! Пронюхали! Идут и идут!
— Спасибо! — сказал Левка. — Я знаю такой номер. Наверное, придется глотать лягушек, но я все равно согласен! Я хоть керосин, хоть бензин согласен пить, лишь бы в цирк взяли!
Обойдя здание цирка, они прошли через служебный ход. В нос резко ударил незнакомый еще Левке густой, тяжелый цирковой дух.
— Так пахнет только в цирке, больше нигде, — сказал пианист. — Тут и аммиак, и сырая глина, и навоз, и мыши, и черный хлеб, и конский пот, и звери, и опилки... И еще гримом пахнет, и пудрой, и лесной водой... Чуешь?
— Чую, — ответил Левка, стуча зубами.
На оборванного, дрожащего от холода Левку покосился сторож.
— Посторонним вход воспрещен!
— Я из оркестра, — сказал пианист, — вот пропуск. А мальчик — к Волжанским.
— Сколько же еще мальчиков к Волжанским будет ходить? Надоели уже. Весь день спрашивают...
— Мы обо всем договорились, — сказал пианист. — Жди меня здесь, Левка, я сейчас...
Пианист скрылся. Левка никак не мог согреться, хотя за кулисами было очень тепло. Конюшня тускло освещалась одной лампочкой. В стойлах дремали огромные жокейские лошади — першероны с длинными густыми хвостами и гривами. Напротив — клетки с хищниками, отгороженные деревянными барьерами. Всюду в беспорядке ящики с реквизитом, какие-то диковинные аппараты в чехлах.
За Левкиной спиной кто-то засопел.
Мальчик обернулся и увидел совсем рядом гималайского медведя. Зверь был привязан тонким ремешком к небольшому дверному колечку. Он с любопытством смотрел на Левку небольшими блестящими глазками, пытаясь дотянуться до него лапой. Левка поспешил отодвинуться подальше, к стойлам.
Тут его внимание привлекла маленькая лошадка-пони, у которой на спине мирно дремал петух. Женщина в белой косынке и синем халате делала лошадке «маникюр»: подрезала копыта длинным кривым ножом. Пони покусывала женщину за плечо.
— Не балуй, Огонек, — смеялась женщина.
В это время старый конюх принес и поставил перед женщиной ведро с белилами, и они принялись красить копыта Огонька, обматывать его ноги ослепительно белыми бинтами. Петух открыл желтый глаз, подмигнул Левке и снова притворился спящим.
Откуда-то вышмыгнула крошечная черная собачка, подбежала к конюху. Он отмахнулся.
— Не мешайся, Ишлоник!
«Странная кличка», — подумал Левка, с интересом наблюдая за резвой собачонкой. Ишлоник обнюхал его, смешно завилял обрубком хвоста и направился к белому першерону в коричневых яблоках. Они встретились, точно старые знакомые. Лошадь приветственно заржала, закивала головой, а Ишлоник, изловчившись, лизнул ее морду и звонко затявкал, припадая на передние лапы.
— Ишлоник, домой! — раздался строгий голос с едва заметным грузинским акцентом, и собачку словно ветром сдуло.
Левка увидел элегантно одетого, стройного красавца с седыми висками. К лацкану его пиджака был прикреплен орден Трудового Красного Знамени.
— Здравствуйте, дядя Цхома! Здравствуйте, дядя Алекс! — раздались приветствия со всех сторон.
Увидев знаменитого Цхомелидзе, Левка оробел Неожиданно артист обратился к нему:
— К Волжанскому, мальчик?
Левка хотел ответить, но, смутившись, кивнул головой.
— Не холодно тебе так налегке?
— Ничего... — еле выдавил из себя Левка. — Жить можно...
Артист внимательно посмотрел на Левкины резиновые тапочки и скрылся. Левка глянул себе под ноги. Повсюду, где он ступал, резко отпечатались следы босых ног. Мальчик чуть не расплакался.
«Он понял, что тапочки для близиру... Одни верха... Грязный... Драный... И трусы рваные... И бандаж забыл... И поясницу ломит... Как просматриваться? Может, убежать?..» — подумал он.
Послышались шаги и оживленный разговор. Появились пианист, Цхомелидзе и два молодых человека.
Левка обмер. Он тут же узнал братьев, что вступились за него в поезде.
Пианист представил Волжанских.
— Я... Мы знакомы... Семь рублей вам должен... — Левка опустил глаза, снова заметил след босой ноги, быстро наступил на него, оставив новый след, покраснел. — Я... отдам...
Братья переглянулись. Владимир сказал:
— Это ошибка! В первый раз тебя вижу. А ты, Коля?
— И я впервые! — не моргнув глазом, ответил Николай.
— Как же... в поезде... — растерянно возразил Левка, — у вас еще есть жена...
— Есть жена, но это просто совпадение. И вообще мы не поездом приехали, а на самолете прилетели... Верно, дядя Цхома?
— Как же неверно, когда я вас встречал на аэродроме? — кивнул Цхомелидзе. — И вообще пора! Человек волнуется, просматриваться пришел, а мы тянем. Идите-ка, готовьтесь!
Братья и Левка двинулись по коридору, остановились у дверей с надписью «Волжанские».
— Подожди-ка минуточку, — сказал Владимир и скрылся за дверью.
«Жену пошел предупредить...» — предположил Левка.
— Входи! — вскоре крикнул Владимир.
Так и оказалось. Левка тут же узнал Марину. Она сидела, отвернувшись, в широком халате и наспех накинутом на голову платке.
— Ну разве ж это она? — спросил Владимир.
— Да... Вы правы... Я ошибся, кажется, — пролепетал Левка, опуская глаза. — Вы... это не вы...
— А я что говорил? — очень обрадовался Владимир. — Конечно! Мы — не мы! А она — не она!..
Владимир достал откуда-то из ящика тапочки, трусы, бандаж и протянул их Левке.
— Одевайся! Пойдем посмотрим, что умеешь делать!
Все вышли, оставили его одного: Левка быстро оделся, оглянулся по сторонам.
В длинной, узкой гардеробной были расклеены афиши, таблички: «Не курить!», — аккуратно развешаны обшитые чешуйками трико зеленого цвета, несколько лягушачьих голов из папье-маше. К доске, стоящей у зеркала, были приколоты три высохшие лягушки. На окне, в аквариуме, покрытом марлей, тоже плавали лягушки.
«Что же за номер у них все-таки?.. Подойду ли? — в волнении подумал Левка. — Как бы радикулит не скрутил...»
— Готов? — крикнул из-за дверей Владимир.
— Готов!
— Тогда пошли.
Его вывели на манеж. Под ногами мягко пружинили опилки. Вокруг сновало множество людей.
— Дайте полный свет! — крикнул Цхомелидзе.
Вспыхнули прожекторы. Левка зажмурился от неожиданности. Слышался треск и шипение вольтовых дуг.
— Разминайся, — сказал Владимир.
— Нет, не надо! — хрипло ответил Левка.
— Как же без разминки?
— Ничего, ничего...
Казалось, еще ни разу в жизни он так не волновался. Забыв про радикулит, Левка выжал стойку, до боли оттянул носочки. В зале послышались одобрительные возгласы. Владимир сказал:
— Молодец! Что еще можешь?
— Шпагат, боген, складки...
— Показывай! Не спеши!
Упрямо нахмурив брови, мальчик показал все, что умел. Сердце его колотилось, мысли путались. Он выполнял все упражнения, словно во сне.
— Сделай мостик, приготовься, я на тебе исполню стойку, — сказал Владимир.
Левка сделал мостик.
— Готов?
— Готов.
— Ап!
Не снимая пиджака, Владимир оперся руками на Левкину грудь и легко отжал на ней стойку. В зале раздались аплодисменты. Левку бросило в жар.
Владимир легко спрыгнул с его груди. Левка, даже не ощутив его тяжести, быстро выпрямился.
— Хорош! Пойдет! — сказал Владимир, хлопнув его по плечу.
— Значит, принимаете? — спросил Левка тихо.
— А ты как думаешь?
— Думаю... возьмете...
— Правильно думаешь! Пошли за кулисы. Пора публику пускать.
В гардеробной Владимир снял с себя белые, грубые шерстяные носки, протянул их Левке.
— Надевай!
Левка начал отказываться.
— Давай, давай! Без разговоров! Обидеть хочешь?
Сердце Левки сжалось. Он отвернулся. Глотая слезы, принялся натягивать носки...
Глава II
На представлении в цирке
Марина и Левка уселись на обычные места артистов, выступающих в программе. Марина спросила:
— Ты давно не был в цирке?
— Сейчас мне пятнадцать. Значит, восемь лет назад. Но кое-что помню... Например, сестер Кох, Гладильщикова... Выступают они сейчас?
— Работают, как же.
— А вы, Марина, не работаете сегодня? — спросил он.
— Мне уже нельзя, — просто ответила Марина. — Жду маленького. Меня заменяет одна девочка-балерина.
Сразу же после третьего звонка раздались торжественные звуки. Левка насторожился.
— Что это будет за номер? Зачем в манеже столько бочек?
— Это не бочки, а пьедесталы. Будет парад-пролог.
— А что это такое?
— Неужели никогда не видел?
— Только борцовские.
— Это совсем другое.
Оркестр заиграл марш. Вспыхнул яркий свет. Появились нарядно одетые участники программы с пестрыми флагами. Они заняли места на пьедесталах и начали одновременно жонглировать, прыгать, выполнять различные трюки.
У Левки разбегались глаза. Невольно вспоминались керосиновые лампы, газовые фонарики, засыпанные шелухой от семечек полы...
Два чтеца представили участников программы, и начался парад-пролог.
— Артисты Волжанские! Люди-лягушки! — торжественно объявил шпрехшталмейстер в конце первого отделения.
Левка насторожился. Сейчас начнется его будущий номер.
Манеж изображал лесное болото. Яркая луна освещала кочки, лилии. Одна из лилий раскрылась. Из нее выпрыгнул маленький лягушонок. Потом второй. Появились взрослые лягушки. Все прыгали, выполняли стойки, кульбиты, колесики, сложные акробатические упражнения. В одной из лягушек Левка безошибочно узнал Владимира. Встав рукой на длинную ходулю, он начал прыгать. Прыжки на ходулях! Левка не верил своим глазам.
«Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят... сто»... — считал пораженный мальчик.
Объявили антракт. Левка за кулисы не пошел, сидел грустный.
Во время второго отделения рядом с ним уселся какой-то мальчуган лет четырех, тронул его за плечо.
— Чего тебе, мальчик? — досадливо отмахнулся Левка.— Не балуйся! Не мешай смотреть!
— Во-первых, я не мальчик, а взрослый, а, во-вторых, почему ты не пришел в антракте? Володя ждал тебя...
Левка внимательно посмотрел на соседа. Лицо его было в мелких морщинках. Он приветливо улыбался, глядя на Левку, подмигнул ему.
— Что разинул рот? Никогда не видел лилипута? — И представился: — Василий Якимов. Будем работать вместе.
— Так это вы были лягушонком? — догадался Левка.
— Я. А вообще можешь говорить мне «ты»! Не люблю, когда «выкают».
Представление закончилось. Они вошли в гардеробную.
— Паспорт у тебя есть? — спросил Владимир.
— Нет. Я несовершеннолетний.
— А какие-нибудь документы? Метрика?
— Ничего нет... Справки из колхозов, из клубов...
— Это похуже. Но ладно! Пойдем к директору. Он у нас энергичный, из местных. Что-нибудь сделает.
Выслушав Левкину историю, директор пообещал помочь, распорядился, чтобы мальчика поселили в комнате с лилипутом. Она находилась недалеко от цирка и очень понравилась Левке. Особенно кровать, застланная персидским ковром.
— Идите с Васей, забирайте вещи! Вот тебе на первое время десять рублей. Потом дам еще. Завтра зайду, — сказал Владимир и ушел, похлопав Левку по плечу. — Главное — не робей!
Вместе с Василием Левка отправился в техникум.
— Подожди меня на улице, — сказал он лилипуту и вошел в проходную.
— Опять ты? — рассердился усатый привратник. — Сколько раз говорил тебе: не велено пускать!
— А я здесь, между прочим, больше не живу, — сказал Левка. — Я пришел проститься. Мне, между прочим, государственный цирк снимает отдельную квартиру. В самом центре. Четыре комнаты на одного. Со всеми удобствами, с балконом! С лифтом! С ванной! Ясно? — И он решительно прошел мимо вахтера.
У дверей Абашкиных Левка остановился. Он долго стоял перед дверью, не решаясь войти. Наконец постучал.
— Заходи! Заходи! — закричал Паша. — Ну, как программа?
— Замечательная...
Павел был возбужден. Перед ним на столе лежали куски проволоки. Он схватил их и подошел к мальчику.
— Вот, Левка, все для новой конструкции иллюзионного аппарата. Был у мастера. Гляди. Это будет каркас. Что не раздеваешься? Замерз?
— Я... ухожу, Паша...
— Куда это на ночь глядя? И я с тобой!
Левка перевел дух, решился.
— Ты меня не понял, Паша, я совсем ухожу...
— К-куда?
Павел в растерянности опустил руки с проволокой.
— Буду работать в цирке. В труппе у Волжанских.
— Ну, что ж. Желаем счастья... — сказал Павел не сразу.
Чувствуя на спине грустные взгляды Павла и Валерии, Левка склонился над чемоданчиком. На дне его лежали тапочки, альбом с рисунками, трусы, рваный бандаж и бублик для копфштейна.
«Только бублик прибавился... Да дурацкий рог для вина... Полотенца по-прежнему не нажил...» — подумал Левка и, пожав руки Абашкиным, мучимый совестью, пошел к двери.
— Заходи...
— Конечно, зайду.
— Я провожу тебя, — неожиданно предложил Павел. — Может, оно так и лучше... — еле выговорил он, выйдя на улицу. — Знаешь, Левка... Виноват я... Наобещал с три короба... ты кормил... поил... Прости, Левка...
Он круто повернулся и скрылся в дверях.
— Хватит тебе переживать, — сказал по дороге Василий.
— Я товарища бросил... Товарища... Понимаешь?..
Рано утром пришел Владимир.
— Директор вызывает.
— Что-нибудь случилось? — испугался Левка.
— Пока еще ничего, но должно случиться. Паспорт тебе хлопочем.
В пять часов вечера они вышли из отделения милиции. В кармане счастливого Левки лежал тоненький листочек — временный паспорт «сроком действия на три месяца».
— Теперь за Мариной и в магазин! Оденем тебя. Что насупился?
— Неудобно... Опять вы тратитесь...
— В цирке неудобно только сальто-мортале под столом крутить! Остальное все удобно! Понял? Двинули!
Назавтра Левка пришел в цирк первым. Он принял душ, нарядился в новый костюм, тупоносые ботинки, нарядное теплое пальто. Мучась от жары, слонялся по конюшне, крутился перед зеркалами.
— Хорош, хорош, раздевайся, а то простудишься! — услышал он голос лилипута. — Жених, что и говорить! А вот тебе и невеста! Подойдет? Знакомься — Ниночка Банная.
Рядом с Василием стояла необыкновенно стройная, голубоглазая красавица лилипутка, элегантно одетая в беличью шубку и крошечные туфельки на высоких каблучках. Она была похожа на большую куклу. Левка нагнулся и пожал ей руку.
— Василий вечно глупости говорит, не обращайте на него внимания, — улыбнулась Нина. — А раздеться вам действительно нужно, а то простынете потом. В цирке всегда страшные сквозняки. Еще, не дай бог, радикулит схватите...
Голос лилипутки звучал, как тонкий серебряный колокольчик.
— Уже схватил, — сказал Левка.
— Тем более...
...В феврале труппа уезжала в Ереван. Абашкин пришел на вокзал проводить Левку. Они стояли у вагона.
— Меня мучает одно дело, — сказал Павел, не глядя на Левку. — Мы тайком от тебя покупали сахар для Валерии. Ей без него нельзя. И чуть масла. Она же кормящая... Пойми... Прости... Левка...
Павел быстро пожал руку друга и, не дав ему вымолвить ни слова, торопливо зашагал прочь. Левка хотел кинуться вслед за ним, но состав тронулся.
Глава III
Новый друг — Сандро Дадеш
Левкин дебют в «лягушках» состоялся в день премьеры. Он отлично выполнил все трюки, но под финал «завалил» от волнения стоечку на локтях. Придя за кулисы, он снял лягушачью маску и сел в углу на табурет, опустив голову. Ему было стыдно глядеть на партнеров.
— Не расстраивайся! — сказал Владимир. — Пошли Дадеша смотреть! Он сегодня приехал, второе отделение заканчивает!
— А кто это Дадеш? — спросил Левка.
— Увидишь — ахнешь!
Войдя в гардеробную, Левка обомлел: за столом у зеркала сидел человек в майке и гримировался... ногами. Рук не было. Совсем. На вешалке висела фрачная рубашка, в рукава которой были вставлены два протеза в белых перчатках.
— С приездом, Шурка! — крикнул Владимир.
Человек обернулся.
Лицо у него было молодое, красивое, в правом ухе болталась крошечная золотая сережка. Подняв ногу, он сорвал с вешалки полотенце и вытер ноги так, как вытирают руки.
— Поздравляю с сыном!
— Спасибо!
Дадеш подошел к Владимиру, сбросил с правой ноги туфлю, протянул ее Владимиру.
— Временно буду работать с вами, понятно, да? Не возражаешь?
— Что ты! Очень рад! Помочь тебе одеться?
— Нет, я сам. Маринка в больнице? Завтра сходим вместе навестим! Ясно, да?
Он подошел к вешалке, снял рубашку с протезами, сел на ящик, надел ее ногами, нагнулся, застегнул на груди ремни от протезов, несколько раз повел плечами, прилаживая протезы поудобнее. Потом надел туфли, подошел к Владимиру.
— Заправь рубашку сзади!
Владимир заправил рубашку в брюки.
— Спасибо. А это новый партнер? — спросил Дадеш, кивнув в сторону Левки.
— Да. Знакомься. Лева. Это наш товарищ, замечательный артист и художник Сандро Дадеш.
— Вернее, Дадешкелиани. Дадеш — псевдоним. И артист и художник я далеко не замечательный, не верь.
Левка, скрывая смущение, пожал мягкую, как руку, ногу Дадеша. Обе ноги были сильно татуированы. Из-под обшлагов брюк виднелись изображения бабочек, кораблей, якорей. Рисунки были выполнены отлично.
— Дураком в детстве был, понятно, да? — с приятным грузинским акцентом сказал Дадеш, кивнув на татуировку. — Как альбом себя разрисовал, ишак! За один день не рассмотришь! А на груди и на спине — целая картинная галерея, даю честный слово! Как вывести, не знаю. Понятно, да? Не хотелось отставать от других ребят.
— Я поэксплуатирую тебя, — сказал Владимир. — Надо вылепить новые маски лягушек. Сделаешь?
— О чем разговор!
— И я помогу, — предложил свои услуги Левка.
— А ты разве рисуешь? — удивился Владимир.
Левка вышел из гардеробной, вернулся с альбомом. Рисунки понравились всем.
— Хорошо! — похвалил Дадеш. — Порисуем вместе!
На его ногах уже были надеты перчатки без пальцев — митенки. Владимир подал ему фрак. Дадеш присел, ловко попал протезами в рукава, выпрямился, подсел к зеркалу, снял туфлю, дотянулся ногой до белого бантика-бабочки, поправил его, потрогал хризантему в петлице, надел цилиндр.
— Все в порядке! Набрось-ка накидку!
Левка накинул на плечи Дадеша легкий шелковый плащ на белой подкладке.
— Меня смотреть пойдете? — спросил Дадеш. — Новый трюк делаю.
— Обязательно!
Левка и Владимир с партнерами отправились в зрительный зал, сели у форганга.
— Он из очень старинного рода, — сказал Владимир. — Родился в Сванетии. Горец. Ногами может делать все. Ты сам видел. Даже бриться может. Снайпер замечательный. Художник. Мастер на все... ноги.
— И ест ногами?
— Конечно. А чем же? Он очень чистоплотный. И нож, и вилку, и ложку держит красиво, по всем правилам. Он и шить умеет. И вышивает отлично.
Раздался выходной марш из кинофильма «Цирк».
— Смотри, идет, — сказал Владимир.
На манеже появился Дадеш. Он сбросил с ноги туфлю, снял цилиндр, подкинул его к самому куполу и ловко поймал ногой.
— Здорово! — воскликнул Левка.
— Подожди. Еще не то будет! — сказал Владимир.
Сандро сел у ресторанного столика, взял ногами меню, полистал его, достал правой ногой из внутреннего кармана очки, подбросил их и поймал переносицей.
— Настоящий жонглер! — вырвалось у Левки.
— Да еще какой! Смотри, смотри дальше!
Дадеш снял с ноги часы, поднес их к уху, завел, переставил стрелки и положил на стол.
— А он и в жизни часы носит на ноге?
— Конечно. Не на протезах же!
К Дадешу подошла официантка, приняла заказ. Она никак не могла вытащить из бутылки пробку. Дадеш быстро ввинтил штопор, вырвал пробку, бросил ее вместе со штопором вверх, поймал пальцами на лету. Потом достал портсигар, вынул из него папиросу, размял, отправил в рот, достал спички, вытащил одну, подбросил коробку вверх и на лету зажег об нее спичку.
В зале дружно захлопали.
Дадеш подошел к мольберту и нарисовал угольком на бумаге портрет коверного клоуна. В конце номера выстрелом из ружья погасил свечку.
— Сила! Просто сила! — восторгался Левка. — А рисунки какие! Какой художник!
С этого дня Левка почти не расставался с Дадешем. Они рисовали, лепили головы лягушек, ходили стрелять в тир.
Однажды поздним вечером Левка проводил Сандро домой. Они стояли, курили. Из-за угла показались два пьяных парня.
— Дай прикурить! — обратился рослый к Дадешу.
Дадеш сдул пепел, перебросил языком папиросу из угла на середину рта, потянулся к парню.
— Эй, ты, «ручки в брючки», — грубо сказал парень, — не можешь дать прикурить по-человечески! — И толкнул его в плечо.
— Отойди лучше, плохо будет, — предупредил, бледнея Дадеш. — Понятно, да?
— Что?
Парень замахнулся, но ударить не успел: Сандро молниеносно сбросил туфлю, и ударил его в грудь. Тот упал навзничь. Приподнялся и, так ничего и не поняв, бросился наутек. Дружок последовал за ним.
— Вот это я понимаю! — восторженно воскликнул Левка.
— Я еще не сильно, — улыбнулся Дадеш. — И туфлю снял. А в туфле убить могу. Рычаг-то, знаешь, какой? Не то, что ваши руки!
Глава IV
Война
Письмо от детдомовцев пришло во Владивосток 22 июня. И Левка тут же сел за ответ.
«Дорогие ребята! Я жив-здоров. Работаю и учусь в школе, кончаю ее. Если бы вы знали, как я рад, что у вас все в порядке! Когда меня в начале сорок первого приняли в комсомол, я получил телеграммы из разных цирков. У меня замечательные друзья — Волжанские и Сандро Дадеш. Дадеш отлично рисует. У нас выходит стенгазета «Арена», мы ее вместе оформляем.
Очень интересно ездить. После отпуска, который я провел у Волжанских в Иванове, побывал во многих городах.
Я очень много репетирую. Володя хочет сделать из меня настоящего артиста. Сегодня в восемь вечера у нас премьера. Ну, вот, пожалуй, и все!
Привет воспитателям.
Мы остановились в гостинице «Челюскин», но все равно пишите мне на цирк».
Около семи вечера он зашел за Волжанскими. Вскоре распахнулась дверь, и ворвался лилипут Вася.
— Ребята, война!
— Да ну тебя к черту! — не поверил Владимир.
Все пробежали в номер напротив. Из окна было видно, как мимо гостиницы мчались грузовики и трамваи, переполненные красноармейцами и краснофлотцами.
— Пошли в цирк, — сказал Николай.
Представление не состоялось: зрителей не было. Владивосток к ночи был уже в полной боевой готовности. Всюду затемнение. Только в одном из домов на Пекинской ярко горели окна.
— Закройте окна! Занавесьте окна! — закричали Левка и Владимир.
Не спеша выглянул пожилой японец. Улыбнулся.
— Засем паника? Все в порядке! — И задернул шторы.
— Тоже нападут, сволочи! — хмуро сказал лилипут.
Вскоре труппа Волжанских переехала в Москву.
Помимо выступлений в цирке, ежедневно по три-четыре раза артисты выступали в госпиталях.
Однажды, проходя по коридору госпиталя, тесно заставленному койками, Левка услышал, что кто-то зовет его. Он обернулся. В кресле на больших колесах сидел молодой человек с перекошенным контузией лицом.
— Подойдите, пожалуйста, сюда, с вами хотят поговорить, — сказал он, кивнув на койку рядом, на которой неподвижно лежал человек с забинтованным лицом.
Левка подошел.
— Говорят, вы из цирка? — спросил забинтованный раненый.
— Да.
— Кто вы?
— Осинский.
Раненый обрадовался.
— Я униформист Борисов. У Цхомелидзе был, помните? А Гусарова, ассистента коллектива, тоже помните, Левушка?
— Конечно.
— Убит... Под Смоленском, — сказал, вздохнув, раненый в кресле на больших колесах. — Вместе воевали... Однополчане... Вот так-то... Часто с Борисовым его вспоминаем... Мы двое в живых остались... Вот и привозит меня сестричка в это отделение побалакать. Главврач разрешил...
Борисов с трудом приподнялся на локтях. Его голос глухо звучал сквозь бинты.
— Познакомься, Левушка! Корешок это мой. Самосеев... Лев... А, Лев!.. Может, выступишь тут перед нашими? Тут, правда, одна слепота лежит, никто тебя не увидит, но это все равно... Мы хоть баян послушаем... Баянист-то с тобой?
— Здесь баянист...
— Ну, вот, видишь, до чего здорово! А я буду объяснять ребятам твои трюки. Я ведь всю твою работу помню... Все перед глазами...
— Обязательно выступлю! О чем разговор! — поспешно промолвил Левка.
Заиграл баянист. Раненые устроились поудобнее.
— Начинаю! — хрипло сказал Левка и сделал шпагат.
— Он сейчас гнется назад, делает мостик, — радостно объяснял Борисов.
Слепые захлопали.
Левка выпрямился, заплакал, не смог продолжать номер. Громче и громче играл баян. Медсестра тоже заплакала, отвернулась, словно слепые могли ее увидеть. Левка собрался с силами, быстро сделал мостик.
— А сейчас, — продолжал радостно объяснять Борисов, — очень трудный трюк: стоечка на локтях — ломанец! Правда, здорово?
Опять дружно зааплодировали. Самосеев нагнул голову, съежился в своем кресле на колесах.
Левка просунул голову между ногами, согнувшись назад.
— А сейчас он гнется. Вперед. Вдвое! Называется клишник. Верно объясняю? Здорово объясняю, а, Самосеев? Ты ведь видишь! Подтверди ребятам! Точно все, что я говорю?
— Точно.
Левка давно уже не исполнял тот номер, который видел когда-то униформист. А Борисов все объяснял и объяснял старую Левкину работу.
На другой день после долгих настояний Левке вручили наконец долгожданную повестку. Из военкомата в цирк он шел в приподнятом настроении. Наконец-то он будет драться на фронте! А после войны — снова в цирк! В родной цирк!
В цирке Левку встретил Дадеш.
— Где Волжанские? — спросил Левка.
— Уехали в госпиталь. Совсем недавно. И я только что с выступления.
Левка опечалился:
— Что же делать?.. Ведь мне уходить...
— Уже?
— Уже, Сандро... Немного подождать, конечно, могу... Может, вернутся...
Левка нервничал: а вдруг опоздают? Нельзя же, не простившись с Волжанскими, с Володей...
— Жалко расставаться, Левка, — вздохнул Дадеш. — Эх, вместе бы нам... Завидую тебе... Никогда никому не завидовал, а тебе завидую... Знаешь ведь, как я стреляю, какой снайпер? Не берут... Слышать даже не хотят... Обидно... Понятно, да?.. А я бы и разведчиком мог быть... Тебе не страшно?
— Меня ни за что не убьют, Сандро. Чувствую, что не убьют. Может, ранят. Тоже чувствую. А убить не могут...
Прошло полчаса. Волжанских не было. Левка заволновался еще сильней. Это заметил Сандро, сказал:
— Знаешь, Левка! Поеду-ка я в госпиталь, выступлю, заменю Волжанского. Отработаю за него. Скажу, что ты уходишь.
Левка посмотрел на друга с благодарностью, кивнул. Сандро молча снял с ноги часы, протянул их Левке.
— Что ты... Зачем?..
— Память будет, слышишь?.. На счастье... Особенные у меня часы... Здорово тикают. Послушай. Из коридора слышно, наверное. До свидания, Левка, до встречи, слышишь?
Он поцеловал Левку и, отвернувшись, быстро вышел из гардеробной.
«Сейчас чуть не заплакал, а как с Володей прощаться буду?» — подумал Левка.
«Неужели не вернутся, не простимся?» — волновался Левка. Часы, подаренные Дадешем, громко тикали. Взглянув на них Левка, решил: «Пора!»
Он присел на краешек стула и начал писать записку. От волнения сломал карандаш. Пришлось развязывать мешок, доставать нож. Написав несколько строк, он услышал в коридоре быстрые шаги. Кто-то остановился за дверью, не решался войти. Левка оторвался от записки, замер, сидел неподвижно, прислушиваясь.
Наконец дверь распахнулась и вошел Владимир. Он был бледен, глаза казались воспаленными.
К горлу Левки подступил горький ком. Почему-то сразу вспомнилось, как он во время их первой встречи в цирке пытался прикрыть следы босых ног.
Левка поднялся, скомкал записку, быстро засунул ее в карман.
— Готов? — только и сумел спросить Владимир.
— Готов, Володя...
Они стояли в тягостном молчании. Слышно было, как тикают часы, как ветер скрипит ржавым листом железа на крыше.
Владимир не выдержал:
— Двинули!
Они вышли за ворота, долго стояли рядом, не глядя друг на друга.
— Ну, привет... — еле слышно сказал Левка.
— До встречи...
Они не обнялись, не поцеловались, не протянули друг другу руки. Левка резко повернулся и пошел в сторону Трубной. Он шел все быстрее и быстрее, потом почти побежал. Владимир долго смотрел ему вслед.