Ленка-Вздох уронила глаза. Она уронила фиолетовой игры глаза и увидела щегольские сапоги Андрея Варнавина. Накрашенные губы сделали излом улыбки. Особым, небрежно ленивым движением отнесла она голову влево, сощурилась очень тонко и хитро:
— Вам чиво, кавалер?..
Спросила, повернулась к Андрею несколько вбок, передернула плечами.
Румянец на щеках Варнавина загустел и захватил кончики ушей. Ответил он недовольно, чуть-чуть строго:
— Дело есть, вертай в переулок.
Андрей лихо, но не без грации, взял под руку Ленку-Вздох, увлекая в первый угловатый переулок.
Ласковые сумерки сочились на землю, приплюснутые домики Стругалевки нахохлились и полиняли. Кое-где у ворот на скамьях сидели обыватели и вели сонливую, бесконечную беседу ни о чем…
Андрей Варнавин знал здесь любой дом, эти разноцветные ставни, перекошенные окна и блеклые цветы за ними. Пройдя квартала два, озираясь по сторонам, он неожиданно замер за углом хмурого забора, подался головой вперед, близко к лицу спутницы, и волнуясь выговорил хрипло, вполголоса:
— Узнаешь, что ли, ну?..
Ленка-Вздох притворилась удивленной, сделала недоумевающее лицо…
— Не шути, кавалер…
— Так, значит, не признаешь?.. Ах-ха! — продохнул кавалер, зажимая у кисти руку Ленки. — Что же, мы и напомнить можем. — И Андрей совсем неслышно шепнул какое-то слово.
— Адичка!.. — выкрикнула Ленка-Вздох. — Ах ты, как же ты… Понимаешь, а ведь я подумала… Где же ты пропадал? Вот уж действительно… Целый год не виделись, тут поневоле позабудешь. Ах ты!..
— Погоди, погоди, что ты на улице целоваться лезешь, — остановил девицу Варнавин. — Скажи, как Петка-Козырь?
— Наше дело что же… мы так это… живем, как говорится, шаля-валя. Как ты меня-то поймал? Вот встреча, и не думала…
— Не заговаривай зубы, — оборвал Андрей, — Петка-Козырь, говорю, что поделывает?
— А что? — попробовала увернуться Ленка-Вздох. — Известное у него дело…
— Да уж… — но Варнавин остановился и махнул рукой. — Ладно, вашей специальностью не интересуюсь. Я по большому делу…
— Насчет чего же?
— Развешивай уши, говорить буду, — насмешливо ответил Андрей, — тут такое дело, у тебя, тетя, сопли тонки… Ну-ну, не обижайся, я ведь так…
Ленка-Вздох попыталась высвободить руку. Прислушиваясь к словам Андрея, она хотела угадать, что скрывается за ними, и вдруг одна колкая мысль заметалась, заставила вздрогнуть и отшатнуться в сторону. Она вспомнила о папке в синей обложке, которую принес откуда-то Петька-Козырь.
«А ну, если»… — встрепенулась новая мысль. — «Не даром же этот молодчик поймал меня». Ленка-Вздох искоса посмотрела на Варнавина. «Агент или нет?» — соображала она.
Андрей Варнавин, казалось, совсем спокойно насвистывал что-то очень веселое, только рука его по-прежнему была твердой и властной.
Улицы и переулки кружили, загибая длинные хвосты; навстречу попадались редкие, печальные тополя; словно брошенные на пути слепцы, они стояли, лопоча поредевшей листвой непонятное и жалкое. По дороге, под ветром, перебегала струйками бархатная пыль. Лакированные сапожки Андрея Варнавина потускнели, но они обнимали крепкие ноги молодого красавца — модельщика, который уверенно шагал теперь к бывшему Стругалевскому дому, и в этот час наплевать ему было на блеск и лоск…
— Вот они, мышиные норки, — усмехнулся Варнавин, оглядывая тусклые коридоры дома, куда привела его Ленка-Вздох. Усмехнулся, но смешок задержал, ощупывая левой рукой пристегнутый к поясу, под рубахой, финский нож.
«Чорт его знает, — подумал он, — вдруг они того»…
Неожиданно Ленка-Вздох оскалила мелкие хищные зубы, смело тряхнула стриженной головой и остановилась перед узкой дверью.
— Пжалте, удалец-молодец, — проговорила она, дробно постучав.
Густо прокуренная комната тяжелым запахом закупоренной бочки ударила в нос.
«Будет клев или не будет?» — мелькнуло в голове Андрея. И смело шагнул он навстречу Петьке-Козырю, протянув руку для приветствия.
Не напрасно хвалился Андрей дяде Климу, что его уважают и боятся в Стругалевке.
Петька-Козырь и его лохматый друг Шило распялили рты, увидев Варнавина; по старой памяти они знали, что этот парень всегда являлся с угощением, принося с собой смех и свежую радость.
— Эх, уважил, приятель, вот уважил!.. — вертелся около Петька-Козырь, ощупывая глазами стройную фигуру гостя. — Соскучились, брат, по тебе, где пропадал-то, ангелок?..
— Будя, будя заливать, чорт тебе приятель, — буркнул Андрей, садясь около стола на колченогий стул.
— Ась?.. — ощерился Петька-Козырь.
— К чорту на рога слазь, — отшутился Варнавин, — гони за бутылкой, угощать буду. — Он широким жестом выбросил на стол трешницу. — Ну, и перекусить там чего-нибудь. Есть, что ли?
Когда появилась бутылка водки, два круга колбасы на закуску, и когда приятели выпили по первому лафитнику, Варнавин, изобразив обожженной спичкой замысловатый вензель на крышке стола, сказал коротко и внушительно:
— Горим, чуете?..
— И-гхым! — неопределенно кашлянул Петька-Козырь, завозившись тревожно и настороженно.
— Чего же?..
— Как ты думаешь, отчего бы? Ты парень духовой, ну-ка? — прицелился Варнавин всепонимающими глазами на Петьку-Козыря.
— Поджог…
— Ага, — подхватил Андрей. — И злодейской рукой, которая против диктатуры власти…
— Фюю-ю! — безразлично свистнул Шило.
— Стой, — привскочил Андрей. — Но если кто эту злодейскую руку пришьет…
— Тому сто червонцев, — не удержалась от насмешки Ленка-Вздох. — Хи-хи-хи-и…
— Алля!.. — строго остановил Петька-Козырь. Варнавин же, взмахнув рукой, решительно объявил:
— Сто червонцев — плюнуть, растереть… Только бы…
Тут он запнулся и, округлив глаза, уставился в окно. На улице гудели неясные голоса, в стеклах переливалось багровое пламя пожара…
Андрей Варнавин не помнил, какой силой вынесло его за дверь. Он бежал вместе с толпой туда, где полыхал пожар.
По склону обрыва, между запыленных и криворылых домишек, бушевал огонь. Явно озорничая, огонь прыгал с крыши на крышу, как молодой ярко-рыжий конь. Он фыркал, ржал и злился, испытывая длинными зубами крепость дерева. Он рвал, он кричал восторженно и злобно, швыряя горящие доски в густое сентябрьское небо.
Грива коня трепеталась по ветру, хлестала по облакам. Вдруг конь исчез, и над домами распластались широкие крылья невиданной и страшной птицы. Крылья захватили все, что было до реки, они трепетали, бились и вздрагивали, потом со свистом поднялись, закружили, закружили и ухнули всей тяжестью вниз, рассыпая золотые перья.
— Хы-ха-ха-ха-ха-а-а! — громыхнул чей-то безумный, грубый смех.
Тут же, без промежутка, со страстью и надрывом взревел тревожный гудок табачной фабрики за рекой. Он взмыл густой раздирающей нотой. И с ним же — сначала робко, потом смело и дружно — сплелись и заголосили свистки паровозов.
Андрей, трясущийся и бледный, почувствовал, что его оторвали от земли, подняли высоко над пожаром. У Андрея выросли длинные тонкие руки и, плавно поднимая и опуская их, он дирижировал всем пожаром и гудками…
— Ходу, ходу! — послышался знакомый и несколько сиповатый голос.
Варнавин охнул и даже подпрыгнул, как будто бы и на самом деле соскочил с неимоверной высоты.
Цепкие пальцы Петьки-Козыря держали его за рукав:
— Ходу, говорю, ходу, чего ты?!.. — понукнул он, и уже дорогой, в темных улицах, едва переводя дыхание от быстрой ходьбы, пояснил:
— Туда, к богатому дому, там они… Знаю, у меня бумаги… Мы им покажем, если так… К чортовой маме!
Варнавин плохо слышал, о чем молол Петька-Козырь, он понял только одно: нужно куда-то торопиться, чтобы захватить поджигателей. Он бежал плечо в плечо с Петькой-Козырем, оглядывался иногда с большой тревогой на зарево и все беспокоился:
— А ведь подожгут, подожгут наши мастерские, чую, за ними очередь. Эх, поспеть бы только, поймать бы…
Сердце усиленно колотилось. Андрею чудилось, что на их Златогорск протянулась чья-то невидимая рука. Эта рука извивалась в улицах города длинной огненной змеей, она, как черная смерть, уничтожала все на своем пути. Отсечь, уничтожить руку — вот что крутилось в голове и гнало Варнавина вперед.
— Фу-ух, — шумно выдыхнул Петька-Козырь и, обессиленный, опустился на перевернутую вверх дном лодку. — Погоди, Андрюша, — ласково сказал он, задерживая Варнавина, — погоди, надо немножко… это самое… — Он постучал пальцем по лбу, — сварить, это самое, надобно…
— Да ты покажь только, где они твои «эти самые», — торопил Андрей. — Тут, знаешь, как надо: раз-раз, и не копайся…
— Чего раз-раз, — заурчал Петька-Козырь, — с подходцем надо, это тебе не стругалевский обиход. Вот слушай…
И взъерошенный страшным зрелищем пожара, в припадке яростной откровенности, Петька-Козырь придушенным голосом, тыча куда-то в темноту рукой, рассказывал Варнавину о том, как ловко удалось выудить папку с пожарами. Он разулся и предъявил доказательство: сложенную в восьмеро и запихнутую в сапог синюю обертку дела № 1057. Само дело, по его словам, хранилось у Ленки в грязном белье. Петька упомянул даже, как ему долго пришлось голодать за последнее время, объяснил, как хочется ему подработать. В заключение он бил себя в грудь и уже клялся Варнавину обыскать все мышиные норки и разыскать поджигателей.
Слепая ночь бросила густые космы в улицы Златогорска, когда двое людей пришли наконец туда, где, словно снеговая гора, оплетенная белой причудливой вязью решеток из металлических стеблей, похожих на гипнотизированных змей, стоял особняк Струка.
Обойдя кругом здания, Варнавин сказал так:
— Вот это замысловато наворочено!..
— Да-а, — согласился Петька-Козырь, — да-да, чорт его раздери, — повторил он еще раз и хлопнул ладонью по стеблям ограды.
Тихо… В особняке никакого признака жизни. И не разберешь, что это — дом или нелепой формы, невиданных размеров белый катафалк?
Пришибленные домики вокруг — мелкие серые пятна, едва различимые в темноте, они как будто выдвигали, подчеркивали своим убожеством глыбы башен и углов особняка…
Еще раз обошли вокруг здания.
— Хм, — произнес Андрей Варнавин, — может, тут нет никого, а мы шастаем, чорт носит. Что-то мне кажется…
Варнавин шмыгнул носом, и с недоверием покосился в сторону Петьки Козыря.
— Кажется мне, — повторил он, — не заводиловка ли тут какая, а?
Петька-Козырь поймал рукой какое-то кольцо в ограде и, напрягая все силы, старался повернуть его.
— Погоди, — сказал он, когда к нему приблизился Варнавин, — зацепил, друг, мы его сейчас… Давай, помогай.
Они тянули кольцо вниз и в стороны, Петька-Козырь повис всей тяжестью тела, кольцо ни с места.
— Штучка, — буркнул он досадливо.
— Штучка, — согласился Варнавин. — Чорт с ним, с кольцом, махнем через ограду.
— Караул! — вдруг дико завопил позади него Петька-Козырь.
— А-а-а-у-у! — подхватил Варнавин и, ударившись плечом о стену, отлетел в сторону.
Оглушенным ударами, им кто-то крутил руки за спину. Андрей рванулся изо всех сил, но застрял, чувствуя ожог кровавой царапины через всю руку. Улица оживала, подхлеснутая свистками и выстрелами.
— А-а-а, голуби, наконец-то! — услышал Андрей торжествующие возгласы, и, с усилием обернувшись, увидел себя и Петьку Козыря в руках дюжих милиционеров.
* * *
В Стругалевке выгорело два квартала. Утомленные пожарные заливали дымящиеся головни. Огонь вылизал все дочиста. Жители, захваченные пожаром во время сна, едва успели выскочить. Они теперь расположились по берегу реки и, собираясь группами, передавали друг другу тревожные слухи.
— У Карп Иваныча старуха сгорела, и сам в одной только рубахе остался…
— Чего там у Карп Иваныча, ты посчитай теперь, сколько народу погибло!
— И скажи, пожалуйста, — подхватил женский голос, — откуда напасть эта? Прямо с неба огонь падает! Вот уж бог наказание посылает…
— С языка у тебя огонь падает, — сердито заметил прокоптелый старик. — Поменьше бы вина жрали…
Но говорившая женщина на старика даже бровью не повела, она кинулась в сторону другой группы погорельцев и вскоре принесла известие о том, что поджигателей поймали на той стороне города.
Широко поднялось утро. Солнце копошилось в легком тумане реки, когда появилась толпа рабочих во главе с кузнецом Климом Величко, направляясь в губисполком.
— Вот они, идут, идут, ведут… поджигателей этих…
— Кого ведут? Что вы, черти!..
В кольце милиционеров, навстречу рабочим, шагали Петька-Козырь и Андрей Варнавин.
Рукав кузнеца дергала плачущая старушка, мать Андрея.
— И чего ты раньше времени душу слезьми мочишь? — уговаривал ее дядя Клим. — Никогда я не поверю, чтобы Андрюха втихомолку сгиб.
Они говорили, а сухое небо дышало радостью жизни, из осенних степей бежал свежий ветерок, игриво ласковый и ароматный…
Г. НИКИФОРОВ