Чтобы повернуть голову направо и насладиться коротким и зыбким утренним сном, дону Фульхенсио пришлось сделать большое усилие, при этом подушка зацепилась за его рога. Он открыл глаза. То, что до сих пор было слабым подозрением, стало бьющей наповал уверенностью.

Мощным движением шеи дон Фульхенсио поднял голову, и подушка взлетела на воздух. Посмотрел в зеркало и не смог скрыть некоторого удовлетворения, увидев великолепный образец курчавого лба и роскошных рогов. Белесые в основании, с коричневатым оттенком в средней части, с черными заостренными кончиками рога крепко сидели на лбу.

Первое, что пришло в голову дону Фульхенсио: примерить шляпу. Досадуя, он вынужден был сдвинуть ее назад: это придавало ему несколько залихватский вид.

Поскольку наличие рогов — недостаточный повод для того, чтобы степенный мужчина нарушил привычный жизненный уклад, дон Фульхенсио начал с педантичной тщательностью приводить себя в порядок с ног до головы. Почистив ботинки, он слегка прошелся щеткой по рогам, хотя они блестели и без того.

Жена подала ему завтрак с безупречным тактом. Ни единого удивленного жеста, ни малейшего намека, которые могли бы ранить мужа столь достойной и благородной породы. Быть может, лишь однажды робкий, боязливый взгляд мелькнул на мгновение, словно не решаясь остановиться на острых рогах.

Поцелуй на пороге был словно укол дротиком с бантом племенного завода. И дон Фульхенсио, брыкаясь, вышел на улицу, готовый яростно атаковать свою новую жизнь. Прохожие здоровались с ним как обычно, но какой-то паренек, пропуская его, озорно изогнулся, подражая тореро. А одна возвращавшаяся с мессы старушка бросила на него какой-то идиотский взгляд, коварный и долгий, словно бы змеиный. Когда же оскорбленный захотел поквитаться с ней, старая хрычиха укрылась в доме, словно матадор в своем убежище на краю арены. Дон Фульхенсио боднул дверь, запертую за секунду до того, и у него из глаз посыпались искры. Рога были отнюдь не видимостью, а неотъемлемой частью черепа. Он был шокирован, и от унижения покраснел до кончиков волос.

К счастью, профессиональная деятельность дона Фульхенсио не была никоим образом скомпрометирована и не потерпела никакого ущерба. Клиенты с энтузиазмом прибегали к его помощи, поскольку каждый раз его напор делался все мощнее как в нападении, так и в обороне. Даже издалека приходили тяжущиеся искать защиты у рогатого адвоката.

Но спокойная сельская жизнь завертелась вокруг него в изнуряющем ритме бесшабашного праздника, на котором скандалят и клеймят друг друга. Дон Фульхенсио бодался направо и налево, со всеми и из-за любого пустяка. По правде говоря, над рогами ему в лицо никто не смеялся, никто их даже не видел. Но каждый ловил момент, чтобы вонзить в него парочку хороших бандерилий; что говорить, если даже самые робкие, и те решались показать несколько эффектных шутовских приемов. Некоторые кабальеро, потомки средневековых рыцарей, не пренебрегали возможностью воткнуть в него свои пики, занося удар с почтительной высоты. Воскресные посиделки и большие праздники давали повод для импровизации шумных народных коррид с неизменным участием дона Фульхенсио, который наскакивал на самых дерзких тореро слепой от ярости.

От постоянного мелькания плаща перед глазами, ложных выпадов и кружения на месте голова у дона Фульхенсио пошла кругом, и, разъяренный наглыми выходками, приемами с мулетой, он стал все время угрожающе выставлять рога и в один прекрасный день превратился в дикое животное. Его уже не приглашали ни на праздники, ни на публичные церемонии, и жена горько сетовала на изоляцию, в которой приходится жить из-за скверного характера мужа.

Благодаря шпилькам, бандерильям и пикам, дон Фульхенсио познал в полной мере ежедневные кровоизлияния, а по воскресеньям — и торжественные кровопускания. Но всякий раз кровь изливалась внутрь, в его сердце, израненное злобой.

Его оплывшая шея наводила на мысль о скоропостижной кончине. Коренастый, полнокровный, он продолжал атаковать во все стороны, не умея отдыхать или придерживаться диеты. И однажды, когда дон Фульхенсио бежал трусцой к дому, он остановился на Пласа-де-Армас и настороженно повел головой в сторону, откуда доносился сигнал далекого горна. Звук приближался подобно смерчу, пронзительный, оглушающий.

В глазах стало темнеть, он увидел, как вокруг него вырастает гигантская арена; что-то вроде Валье-де-Хосафат, заполненная односельчанами в костюмах тореро. Кровь прилила к голове так же стремительно, как шпага пронзает холку. И дон Фульхенсио отбросил копыта, не дожидаясь последнего удара.

Несмотря на свою профессию, общественный защитник оставил завещание лишь в черновом варианте. В нем необычным просительным тоном выражалась последняя воля, согласно которой рога следовало не то отпилить ручной пилой, не то отбить с помощью долота и молотка. Но эта убедительная просьба не была исполнена по вине услужливого плотника, который бесплатно сделал специальный гроб, снабженный двумя очень заметными боковыми выступами.

Дона Фульхенсио провожала в последний путь вся деревня, растроганная воспоминаниями о его былой свирепости. Но, несмотря на обилие венков, скорбную процессию и вдовий траур, эти похороны были похожи, уж не знаю чем, на веселый и шумный праздник.