Петя примчался во Дворец культуры, разумеется, тогда, когда митинг солидарности уже начался.

Сначала его раздевать не хотели, но он спрятал свое пальто и портфель за каким-то ящиком. А потом — вот несчастье-то! — его не пустили в зал. Распорядитель, человек с сильным запахом одеколона, шептал ему:

— Ты послушай, кому надо, те уже прошли, понимаешь, прошли, а ты-то при чем!..

— Да как же при чем! — горестно восклицал Петя. — Там же Мишель, Андерс! Я должен говорить речь!..

— Речь? Ну вот никогда в это не поверю.

В этот момент за дверью грянул духовой оркестр, все захлопали — и Петя чуть не заплакал.

— Ах, ничего вы не понимаете!.. Ничего не понимаете, — сказал он и куда-то пошел, обессилев от усталости и отчаяния.

Пошел, пошел по фойе.

А потом была какая-то дверь. Потом лестница, обыкновенная каменная лестница, как у них в парадной. Потом еще дверь.

Потом много дверей — и на них таблички с надписями: «Электромеханик», «Диспетчер», «Главный бухгалтер», «Машинист сцены».

В коридоре ему встретилось несколько человек, но никто на него внимания не обращал. И вдруг в глубине коридора, приглушенный какой-то преградой, грянул оркестр. Петя побежал на звук, но всюду были только двери и двери, а музыка-то играла, и шумели аплодисменты, и тогда — была не была! — Петя рванул одну дверь.

В зале в это время все перестали хлопать, музыка утихла. За столом президиума встала высокая девушка.

— Товарищи! — сказала она.

Каково же было ее удивление, каково же было удивление всего президиума и публики, а особенно распорядителя, когда в пустой директорской ложе хлопнула дверь и в ней появился мальчик лет одиннадцати в красном галстуке. Он перегнулся через бархатные перила и крикнул:

— Андерс! Мишель!..

Но все еще больше удивились, когда из-за стола президиума выскочили два молодых негра — главные участники митинга, бросились к этому мальчику, вытащили его из ложи прямо через перила и стали обнимать! Что тут началось!

По залу прокатился шквал аплодисментов, все встали с мест, оркестр грянул с удвоенной силой. Публика заскандировала: «Друж-ба, мир! Друж-ба, мир!» Даже распорядитель улыбался и хлопал.

Негры схватили мальчика в охапку и потащили с собой в президиум. Тут он и вручил им подписи всех учеников школы под резолюцией протеста.

— Товарищи! — сказала высокая девушка, поднятием руки успокаивая зал. — Товарищи, продолжаем митинг солидарности!

Можно было бы рассказать, с какой благородной страстью выступали на митинге студенты и старшие школьники, как вдохновенно взбегали на трибуну представители разных стран и как сильно — до боли в ладонях — хлопал им Петя. Но лучше уж сразу перейти к его выступлению.

Он сказал:

— Господа! Господа империалисты… — Но тут же поправился: — Да ну их, не буду я ничего говорить господам!.. Товарищи! Вот видите, сидит Мишель, да? Ведь его ждут на родине! А знаете, кто его ждет? Больные! Ведь Мишель в своей республике будет всего лишь пятым врачом. А Андерс — вон он тоже сидит — шестым! Спрашивается, хотят ли империалисты, чтобы Мишель и Андерс выучились на врачей? Ни капельки! Если б хотели, то Мишель в своей стране был бы не пятым, а сто двадцать пятым!..

Эти слова Пети были покрыты громом аплодисментов.

— Вот я теперь и хочу сказать господам империалистам: чего вы привязались-то, у них сессия скоро, отстаньте вы от них!..

Речь Пети была выслушана не только с большим вниманием, но прямо-таки с удовольствием. И ее неоднократно прерывали аплодисментами, разумеется, в самых важных местах.

А в конце, когда Петя спрыгнул с трибуны, ему навстречу пошел Мишель. Он обнял его и поцеловал.