А вот Гоша с Овсеем куда-то разогнались, ишь как их несёт! Видно, набедокурили, набезобразничали чего-нибудь.

— Гоша, Овсей, — кричу, — сюда!

Они подбегают ко мне, оглядываются, тяжело дышат. Школьные форменки у них новые, а уже как и не новые: у Гоши коленки торчат грязными пузырями, а у Овсея на том месте, где внутренний карман, проступило чернильное пятно. Вот и одевай их из последнего, а ведь ещё месяца не проучились.

— Стоять смирно! — кричу. Это у нас такая игра раньше была: они солдаты, а я генерал.

Брови мои сдвинулись, мышцы лица напряглись. Я так думаю, Гоша с Овсеем сильно моего лица испугались.

— Овсей! — кричу. — Эт-то что у тебя?

— Чернила, — отвечает Овсей. Он привык мне по-честному отвечать.

— Чернила… Видал, Гоша, у него на пиджаке чернила! А где им положено быть?

— В ручке, ясно, что в ручке, — говорит Гоша. — Она у него открутилась, балда ты, Овсей, что у тебя ручка открутилась, вот исключат тебя из школы или из октябрят выгонят. Саня, у меня никогда ручка не откручивается…

Гоша говорил быстро, напористо, как будто проталкивался в толпе, и глаза таращил. Он всегда так говорит. Это мне в нём не нравится.

— Не откручивается. А колени, — говорю, — кто извозил? Это зачем же ты на коленях стоял, а? Богу молился?

— Нет, он богу не молился, — говорит Овсей. — У него шарик под лестницу укатился.

— Шарик… Ещё и выгораживает! Какой же ты друг, если выгораживаешь, вместо того чтобы помочь товарищу? Это, Овсей, знаешь как называется? Это — охо-хо! — называется ложная дружба.

— Ложная дружба, — выговаривает Овсей. — Я больше не буду выгораживать, Саня.

А у меня рот сводит, будто я разжевал лимон. Что это я им говорю? Какую-то ерунду говорю.

А они вряд ли чего понимают.

— От кого бежали-то? — спрашиваю.

— От мясников!

— Всё пугают!

— Пугают! — воскликнул Гоша. — Один другому говорит: «Давай и этих на мясо!»

Вот мясники из нашего магазина моду новую взяли: как разгружают мясные туши, так и давай малышей пугать.

— А вы и поверили?

— Ох, Саня, у них знаешь какие ножи! — говорит Овсей.

— Не верьте вы им, они болтают от нечего делать. А лучше не подходите к ихней двери, ну, чего там?

— А мы только заглянули.

— Чего заглядывать?

— А там живых рыб привезли!

То-то я слышу, в доме пахнет жареной рыбой.

— Ну и пойдите с улицы, постойте у бассейна.

— Там народищу — тьма! Не пробиться!

— Ох уж и не пробиться! Мы что же, с вами не пробивались?

— Пробивались! Вот пойдём сейчас и пробьёмся, — говорит Гоша.

— Пробьёмся, — вздыхает Овсей.

Я бы и сам в другое время пошёл. Там таких сомов, таких щук иногда привозят! Сомы и щуки долго живут, особенно щуки — бьются в бассейне, изгибают свои зелёные спины, высоко подпрыгивают. Продавец только завернёт щуку в бумагу, начнёт взвешивать, а она — прыг на всех — чуть ли не до потолка. Очередь так и ахнет, так и засмеётся. А какая-нибудь злая карга обязательно крикнет: «Ты по башке-то её, по башке!..» Ох, не люблю я таких зловредных!

Гоша с Овсеем дёргаются от нетерпения. Охота им поглядеть на живых рыб. Овсей бы остался, а Гоша весь издёргался. Но что-то я им не досказал.

— Слушайте, — говорю, — знаете что?

— Что? — Они глаза таращат.

«А вдруг, — думаю, — они сами потом не допрут, я ведь уеду. Не пропали бы Гоша с Овсеем, особенно Гоша».

— А вот что. То, что я сказал прежде, на это наплюйте. Всегда друг друга выгораживайте! И ты, Овсей, молодец! А ты, Гоша, если ябедать будешь на товарища, я тебе выделю.

— Я не ябедаю, Саня, не выделяй!

— А про чернила зачем сказал?

— Так их же и так видно! Погляди, Саня, они у него как орден!

— А зачем сказал: у меня ручка никогда не откручивается?.. Вот ты какой, Гоша! Чтобы я больше этого хвастовства не слышал!

Гоша глаза опустил. Нехорошо, стыдно ему.

— Понял?

— Понял.

— Он понял, Саня! — говорит Овсей. — Он не виноват, это ведь не он мою ручку открутил, а она сама открутилась!..

…Взял бы я его к себе в товарищи.

Что-то вроде я стал пониже ростом, а они повыше. Вроде я стал поглупей, а они поумней. Наверно, потому, что они тут на законном основании, при деле и при квартире. А я без дела, без квартиры и без законного основания.

— Саня, — говорит Гоша, — ну, мы пойдём живых рыб смотреть.

— Ну, идите, — говорю, — пока всех не разобрали.

— Мы ещё придём, Саня, ты здесь будешь сидеть?