Как же так, Люба замуж собирается! А она ведь с Митей ходила. Митя когда на учебу в район уезжал, она его провожала до самого поворота, и глаза у нее были заплаканные, и письма он ей пишет, а теперь, значит, Митю побоку, не может этого быть!

Мы подошли к амбулатории и увидели в окне Любу. Она сказала:

— Что это вы под окнами топчетесь, шли бы на реку или в лес. Да рубашки свои снимайте, вон как солнце печет.

Я сказал:

— Ничего, мы уж здесь посидим, в рубашках…

И сел на завалинку. А возле меня Коля Семихин. А с другой стороны Федяра. А возле Федяры Санька с Ванькой. Весь наш наличный состав.

А сверху Люба на подоконник облокотилась.

— Что это, — говорит, — вы такие квёлые?

Я сказал:

— Мы-то ничего…

— Может, щавеля объелись? Животы, может, болят?

Я сказал:

— Животы-то у нас не болят, и щавеля мы еще сегодня не ели, а вот тебе, Люба, нехорошо нас обманывать.

Люба круглые глаза сделала и за косынку схватилась.

— Ты это, Антошка, чего?

— А ничего!

— Когда это я вас обманывала?

Тут я вскочил.

— А кто за киномеханика Славку замуж собирается, а?.. Тишком от нас, значит? Вот так хорошо-о!.. В Кильково решила переехать, килькой, стала быть, захотела стать!.. А Митя как же?

— Ах вы, разбойники!.. — крикнула Люба и скрылась в комнате.

Коля Семихин покосился на крыльцо и сказал:

— Как бы с метелкой не выскочила…

Но Люба снова появилась в окне. Лицо у нее было красное, разгневанное, а руки она почему-то держала за спиной.

— Значит, я вас обманывала, предала вас?.. Судить меня пришли! В личную жизнь вмешиваться! Так вот вам, получайте!..

С этими словами она выхватила из-за спины клизму и давай нас поливать водой!

Мы отскочили от окна, но облить-то она все-таки успела. Больше всего меня. Я утерся и закричал:

— Теперь понятно, почему ты кильковских вперед нас осматривать захотела! Только они к тебе не придут!

Федяра крикнул:

— Хоть три года жди! Струсили твои кильки!

Люба прикусила губу и сказала:

— Ну и дураки. А вас я и вовсе осматривать не буду.

Коля сказал:

— Вот заболеем, так будешь!

— Сказала, не буду! Хоть умирайте тут, не буду я вас осматривать!

— И уколов делать не будешь?

— Не буду.

— Я согласен! — крикнул Федяра. — Больно хорошо!

Коля крикнул:

— А умрем, так тебе же и попадет!

— Не попадет, — сказала Люба.

— А вот попадет! — крикнул я. — Чего это, скажут, у Любы все равенские ребята померли? Что-то здесь не чисто.

— Подумаешь, не велика потеря…

— Да-а, не велика… А ну-ка, скажут, давайте ее в заключение!

Люба сказала:

— Меня кильковские спасут.

— Кильковские! Может, Тришка с Шуркой?

— Хотя бы и Тришка с Шуркой!

— Ха-ха-ха! — засмеялся я. — Тришка твой первый от нас подрапал! А Шурка твой и вовсе трус!

— А ты что на меня орешь? — вдруг спросила Люба.

— Я и не ору. А ты зачем, — говорю, — замуж тишком от Мити выходишь?

— Опять за свое? Так вот тебе, вот!

Люба схватила ведро и окатила меня водой.

— Ну, хорошо, гляди же! — крикнул я. — Тебе это так не пройдет!

— Еще и грозится, бесстыдник, — сказала Люба. Она показала нам язык и ушла в комнату.

Федяра сказал:

— А вот я сейчас ей муравьев подпущу!

И вынул из кармана коробочку. У Федяры всегда с собой какая-нибудь пакость. Он приоткрыл коробочку и бросил ее в окно.