За несколько следующих дней произошло два непредвиденных события, которые встряхнули монотонную и безрадостную жизнь Гульденбургского лицея и, как вы, наверное, уже сами догадались, сильно усложнили и без того непростую жизнь Магнуса Миллиона.
Первое случилось 18 декабря. Прямо перед большой утренней переменой по классам прошёл наставник, вызывая учеников к врачу – на осмотр, о котором заранее не предупреждали.
Магнус попал в первую партию вызванных. В холле перед кабинетом врача, где нужно было дожидаться своей очереди в носках и кальсонах в компании нескольких товарищей по учёбе, вовсю шло обсуждение происходящего:
– Как думаете, что с нами будут делать?
– Не знаю, но я отказываюсь писать в их колбочки!
– Говорю вам, это из-за эпидемии чумы.
– Чумы? Как в Средние века, что ли?
– Вроде того. Сначала сыпь по всему телу, а потом начинают пальцы отваливаться, один за другим…
– Идиот, это от проказы пальцы отваливаются, а не от чумы.
– Да тебе почём знать? У тебя она, что ли, была, чума?
Один маленький мальчик сидел на стуле и ничего не говорил. Это был интернатский из спальни номер два, очень худой – руки и ноги как спички. Он дрожал в своей чересчур просторной майке.
Большой Вацлав, сидевший рядом, возвышался над ним на две головы. Это был правая рука Антона Спитла, огромная скотина с маленьким мозгом. Он сделал себе репутацию у экстримов тем, что заглатывал мух живьём, предварительно оторвав им крылья.
Вацлаву быстро наскучило сидеть и чесать себе грудь, а мух, которых можно было бы погрызть, рядом с медицинским кабинетом не обнаружилось, поэтому он нашёл себе развлечение в лице слабого соседа.
– Ты чё дрожишь? Укольчиков боишься? – спросил он и хлопнул малыша по ляжке своей здоровенной ручищей. – Тебя как звать, козявка?
– Шв… Швоб, – проговорил мальчик.
От следующего шлепка у него на глазах выступили слёзы.
– Швоб-микроб? – расхохотался Большой Вацлав, который наверняка впервые в жизни додумался поиграть словами, да к тому же так удачно, что все присутствующие захохотали.
Ещё один шлепок. Бедро у малыша стало ярко-красным.
– Швоб – слепой крот? – предложил кто-то ещё.
И – шлёп! На этот раз удар пришёлся по левой ляжке – от соседа слева.
– Швоб – куриный зоб? – вбросил третий.
Мальчик дёрнулся прежде, чем его успели ударить, и это вызвало всеобщий взрыв хохота. Большой Вацлав был так доволен собой и своей сообразительностью, что придумал кое-что ещё.
– А ну-ка, Швоб-микроб, – скомандовал он мерзким голосом, – потанцуй – согреешься!
Порой мы делаем какие-то вещи не подумав. И это даже хорошо, потому что, если бы мы задумались, мы бы ничего не сделали, а потом жалели бы об этом.
В Спальне наказаний Магнус всегда избегал встреч с мрачным чудовищем по имени Вацлав, который благодаря своим могучим плечам исполнял самые низкие поручения Плевка.
Возможно, всё произошло потому, что Вацлав в этот момент сидел, а Магнус стоял и казался выше. Но он вдруг подошёл вплотную к громиле и вмазал ему кулаком прямо в нос.
Шарах!
Вацлав свалился со стула и разинув рот таращился на красный поток, хлынувший из ноздрей.
– Миллион, ты труп! – промычал он и бросился на Магнуса.
Остальные кинулись их разнимать, но благородный порыв очень быстро перерос во всеобщую драку. Лились оскорбления и ругань, тут и там раздавались удары и крики – на! вот тебе! получи! – и если бы не ниспосланный Провидением школьный медбрат, дело закончилось бы кровавым побоищем.
Картина, открывшаяся взору медбрата, напоминала зрелище, которое представляет собой раздевалка после особенно жестокого регбийного матча: в воздухе кружит лоскут, оторванный от чьей-то рубашки, на немногочисленных стульях, которые не были опрокинуты в ходе сражения, сидят противники – с красными лицами и всклокоченными волосами, в разной степени избитые, и краем глаза осматривают свои раны в тяжёлой тишине, в которой ещё гудят отголоски проклятий.
У Магнуса нестерпимо болели рёбра и не открывался подбитый правый глаз, но зато у Большого Вацлава нос стал похож на картофелину, и к тому же он ковырялся пальцем во рту в поисках пропавшего зуба.
Школьный медбрат был человеком незлым. Он не стал задавать вопросов и ограничился тем, что густо смазал йодом самые выдающиеся ссадины и потом быстро, тяп-ляп завершил медицинский осмотр. Магнус, Большой Вацлав и все остальные были прослушаны стетоскопом, взвешены и объявлены здоровыми физически, но не духовно, и быстро отправлены обратно на урок.
Когда осмотр был окончен, только маленького Швоба и ещё человек десять невезучих детей оставили в медпункте, экстренно превращённом в изолятор.
А на двери появилось объявление следующего содержания:
ВЕТРЯНАЯ ОСПА, НЕ ВХОДИТЬ!
Достоверными в этом объявлении были только слова «не входить». Потому что медбрат, после недолгого раздумья, зачеркнул ветряную оспу и вписал на её место корь, что, как можно догадаться, послужило поводом для слухов.
– Так корь или ветрянка, пусть разберутся!
– Они что-то скрывают. Говорю вам, на самом деле тут болезнь пострашнее. Какая-нибудь смертельная, вот увидите.
– Скажи уж сразу холера, ты, тупак!
– Корь – это не шутки. Я слышал, что если заболеть в нашем возрасте, то можно оглохнуть, как учитель Рагнард.
– Хорошо ещё, что это парни из второй спальни!
– Чёрт! Я тоже из второй спальни и по утрам чищу зубы щёткой, которую отнял у Микро-Швоба!
– Ну, готовься поплатиться за свои грехи, братан!
– Кстати, о расплате! Вы уже слышали? Похоже, Магнус Миллион отделал Большого Вацлава!
– Правда? Жаль, что меня там не было, вот бы посмотреть!
Корь? Ветрянка? Магнус готов был поклясться, что на бледных ногах малыша Швоба не было никаких следов – только отпечатки гигантских лап Вацлава. Но, возможно, у болезни есть период скрытого развития, когда болеешь незаметно? Магнус не был ни врачом, ни даже школьным медбратом, чтобы об этом судить.
Второе событие, гораздо более значительное, быстро охладило всеобщее возбуждение, вызванное первым. Чего стоит судьба нескольких несчастных ребят в сравнении с праздничным рождественским обедом!
В лицее было принято в конце каждого триместра накрывать для учащихся праздничный стол. Рождественский обед был самым любимым, и его ждали с особым нетерпением. У учеников начинали течь слюнки за несколько дней до праздника – и особенно, конечно, у ребят из интерната. И хотя меню из года в год оставалось неизменным, за несколько недель до праздничного обеда все принимались строить самые нелепые и удивительные гипотезы относительно того, что им подадут. Они толпились под окнами лицейской кухни, наблюдая, как носятся взад-вперёд помощники повара, высматривали, вынюхивали, готовые в любой момент сорваться с места, если появится главный повар, гигант со скверным характером, который следил за порядком на кухне с топориком для мяса в руках.
Дозорные возвращались в большом волнении.
– Толстяк варит омаров! – кричали они. – Прямо живыми кидает в кипяток!
– А майонез будет?
– А ещё рагу из оленя! И жареная картошка, и шоколадное полено…
– Чё, правда? Шоколадное полено??
– Ну это же рождественский обед, забыл? Понятное дело, Толстяк постарается на славу!
И вот наконец долгожданный день настал. Забыты были и медицинский осмотр, и дети, заболевшие чумой (ой, простите, всего лишь корью), и квадратная голова Большого Вацлава: теперь все мысли были только о том, чтобы набить брюхо, и в целом лицее не нашлось бы сейчас темы более значительной, чем предстоящий обед.
Колокол ещё не успел прозвонить полдень, как перед входом в столовую собралась сгорающая от нетерпения толпа. Вот кому достанутся лучшие места в самом начале стола, где можно брать еду первым – и выбирать куски побольше и получше.
Экстримы – настоящие мастера этой игры. Озверевшие от целого триместра несъедобных супов и консервированных фруктов, они уже выбили себе дополнительные порции, угрожая под столом ножом.
С тех пор как он подрался с Вацлавом, Магнус стал очень рассеян. Его противник, сидевший через несколько стульев, не сводил с него глаз, строя планы мести.
«И чего мне вздумалось защищать малыша Швоба?» – не переставал спрашивать себя Магнус, которого вновь охватила обычная трусость. Каждый сам за себя – вот правило выживания в интернате. И так хватало проблем с Плевком, так нет же – взял и нажил себе смертельного врага в лице его первого помощника, громилы с подбородком размером с тумбу и кулаками с голову младенца.
Те, кто шушукались, глядя на него, были совершенно правы: он рисковал нарваться на кровавую месть в Спальне наказаний!
– Ты не будешь лимонад? – поинтересовался его сосед, маленький второклассник, у которого и так уже щёки раскраснелись от съеденного и выпитого.
– Нет.
– А хлеб? Можно я возьму?
– А кулаком в нос ты, случайно, не хочешь? – уточнил Магнус и придвинул к нему кусок чёрствого хлеба, на который второклассник набросился, как голодный грызун.
Что до учителей, то их рождественский обед был назначен только на следующий вечер, поэтому пока они занимались тем, что пытались сдержать волнение, которое охватило ученическую столовую.
Когда наконец принесли закуски, гам немедленно стих.
– Смотрите!
– Это что за штука?
На тарелках, в гнезде из вялых листьев салата дрожали прозрачные полусферы с чем-то непонятным внутри.
– Желе с глазами? На рождественский обед?
– Это называется заливное с яйцом, идиот, а не желе с глазами!
– Яйца, глаза – неважно, всё равно я это есть не буду! Оно на меня будто смотрит!
Только Большой Вацлав запихнул в пасть сразу три штуки, но он-то ест даже козявки из носа. Остальные порции заливного вернулись на кухню нетронутыми – к радости надзирателей: ведь если бы учащиеся добрались до яиц, они бы поняли, как ими удобно швыряться. Ученики были до того удивлены выбором закуски для праздничного стола, что даже не смогли как следует разозлиться.
Однако, когда следующим блюдом принесли тощую пригоревшую курицу, терпение детей лопнуло.
– И это они называют рождественской индейкой?
– Проще какую-нибудь железяку пососать, и то больше наешься!
– А жареная картошка? Она где вообще, а?
В воздухе засвистели кусочки комковатого пюре из каштанов, запущенные с вилок, как из рогаток. Надзиратели принялись, конечно, орать во всю глотку, но толку от этого не было. Лишь ожидание десерта уберегло лицей от мятежа.
Но гвоздём праздника оказался рождественский апельсин, слегка размякший и местами покрытый плесенью.
– А полено? А мороженое? А нуга?
Появление директора и господина Прибилитца, привлечённых шумом, ещё сильнее распалило возмущение.
Даже Толстяк покинул рабочее место, вышел в зал и стоял, сложив на груди свои мощные руки. Обычно его появления было достаточно, чтобы аппетит проснулся даже у самых привередливых. Но на сей раз Толстяк вынужден был поспешно отступить, спасаясь от свистевших в воздухе кусков хлеба. Остолбеневшие помощники повара наблюдали за всем из-за приоткрытой двери в кухню.
– Господа, но послушайте! – тщетно надрывался Могильщик, и голос его тонул во всеобщем гвалте. – В эти нелёгкие времена… меры по сокращению расходов… это ведь всем очевидно… мы так хотели, чтобы каждый был доволен и рад…
– Рад как мой зад! – выкрикнул в ответ какой-то остроумный рифмоплёт, подпрыгивая на стуле. – Да у нас в животах урчит от голода!
– УР-ЧИТ! УР-ЧИТ! – подхватила вся столовая. – У НАС УР-ЧИТ!
Дальше началось нечто совершенно неописуемое.
Когда столовая наконец опустела, директор из соображений безопасности отменил послеобеденные занятия. Тех, кому было куда идти, распустили по домам, а обитателей интерната согнали на морозный двор – подумать над своим поведением под присмотром господина Прибилитца и отряда надзирателей.
В группах ребят, которые бесцельно слонялись по двору, продолжало расти возмущение: отвратительно, позор, старожилы не припомнят такого мерзкого рождественского обеда!
– Во всём виноват Толстяк!
– Нет, директор!
– Ну что он может поделать, если сейчас нужно на всём экономить, – попытался вступиться за директора один из подхалимов-отличников, но ему мигом заткнули рот пригоршней снега – чтобы поучился хорошим манерам.
– Экономить? Ну конечно, давайте всё валить на войну! Но, во-первых, ещё не факт, что она вообще будет. А во-вторых, это не повод отменять жареную картошку!
– Тем более что учителя-то, конечно, ни в чём себе не отказывают!
Магнус тоже ворчал, чтобы не выделяться, но вообще-то он не принадлежал ни к одной из топчущихся во дворе компаний. При его приближении разговоры смолкали, а когда он отходил, демонстративно возобновлялись. В глазах лицеистов у него был непростительный недостаток: он был Миллионом, сыном самого богатого человека Сильвании. Родители большинства учеников работали на заводах Миллиона, в шахтах Миллиона или в банке «Миллион». И если бы Магнус не был так силён и плечист, ему бы давно показали, что значит быть папенькиным сынком.
– Ты у меня получишь, – повторял Большой Вацлав каждый раз, когда они встречались, и грозил Магнусу кулаком. – Своих не узнаешь.
Магнус подошёл к медпункту в надежде получить новости о малыше Швобе. Но надзиратели держали здесь караул, и пробраться в зону карантина было невозможно, так что Магнус побрёл обратно, с подбитым глазом и тяжёлым сердцем.
Иногда мы ищем защиты у тех, кто слабее нас, – просто чтобы не было так одиноко.