– Чисто технически, Миллион, мы не можем вменить вам в вину опоздание на сегодняшнюю контрольную, – произнёс директор.

Триста свидетелей, присутствовавших в то утро в школьной столовой, подтвердили бы, что пистолет Могильщика выстрелил после знаменательного прибытия Магнуса в экзаменационный зал.

– Вы не опоздали, это факт, – продолжал директор, и голос его звучал как из глубины ледяной пещеры. – Но вы не опоздали на контрольную по той простой причине, что никакой контрольной и не было.

Магнус стоял посреди директорского кабинета. Ему не оставалось ничего, кроме как прикрыть веки в знак согласия. Учителям и надзирателям потребовалось больше часа, чтобы угомонить разбушевавшуюся столовую, – теперь в лицее снова царил безупречный порядок. Ученики разошлись по классам. За исключением нескольких несчастных, которым велели собирать испорченные проверочные листы, устилавшие школьный двор подобно осенним листьям. В наступившей тишине было слышно, как они шаркают мётлами – мрачно и даже угрожающе.

– Таким образом, Миллион, вы не будете отстранены от прохождения триместровых испытаний, – продолжал директор. – Тут вам, считайте, повезло.

Магнусу на мгновение показалось, что всё, возможно, не так плохо. Хотя он, конечно, понимал, что Могильщик не стал бы вызывать его к себе в кабинет в сопровождении двух надзирателей, похожих на голодных ротвейлеров, для того, чтобы поздравить с удачей. Магнус впервые находился в этом навевающем ужас месте, о котором ходили странные легенды. До того странные, что в них едва ли стоило верить, но и проверить тоже не было возможности. Говорили, будто ученики, попадавшие в кабинет директора, оттуда уже не возвращались. Будто господин директор, сидя в своём кресле, запускал механизм, который открывал ловушку, расположенную под ковром. И что эта ловушка вела прямиком в чёрные воды Акероса, где и тонули непокорные лицеисты.

Неизвестно, правду рассказывали или выдумывали, но Магнусу было не по себе.

В комнате от пола до потолка громоздились толстые тома, источавшие резкий запах плесени. Прищурившись, можно было разобрать названия. «Правила и положения, принятые в лицее», «Сборник прав и обязанностей учащегося», «Свод штрафов и наказаний» – и несметное множество других книг того же рода… Это была личная коллекция господина директора, его единственная страсть, не считая хронометров высочайшей точности да нравоучений безмозглым ученикам вроде Магнуса Миллиона.

– Раньше вы не баловали нас подобной пунктуальностью, – произнёс директор. – Позвольте похвалить вас за столь необычное усердие.

Магнус не верил собственным ушам. А что, если суровость Могильщика на самом деле такая же выдумка, как и ловушка под ковром?

– Правда, это ваше рвение, как вы, наверное, успели заметить, привело к тому, что вы нарушили кое-какие правила… О, сущий пустяк, уверяю вас: несколько невинных промашек, которые я позволю себе перечислить.

Как вы думаете, могут у человека подкоситься ноги при звуке щелчка резинки? Могут, если речь идёт о резинке, которую Могильщик поддевает ногтем, чтобы раскрыть свой чёрный блокнот с засаленной обложкой.

Думаете, можно потихоньку шалить где-нибудь в уголочке, укрывшись от посторонних взглядов? Ошибаетесь. Если за спиной у вас щёлкнула эта резинка, знайте: вы пропали. Директор, о чьём приближении вы и не догадывались, уже удаляется, довольно потирая руки, а ваша проделка зафиксирована в его блокноте мелким почерком, когтистым и неразборчивым.

– Так-так, – с видимым удовольствием продолжал он. – «Самовольный полёт над образовательным учреждением… Вход в экзаменационный зал запрещённым способом… Разрушение исторического здания…»

С каждым новым пунктом Магнус всё ниже опускал голову, будто собственные провинности придавливали его к земле.

– «Порча школьного имущества… Пронос в учреждение запрещённого механизма… Создание угрозы безопасности учащихся… Подстрекательство к мятежу… Отказ повиноваться приказам…»

– Я… Дело в том… – робко начал Магнус.

Но что он мог сказать? Что стал жертвой стечения обстоятельств? И не виноват, что конец маршрута разобрали на зиму и обрывающиеся рельсы оказались направлены прямиком в окно лицейской столовой?

– Ну и конечно, главное украшение этого фейерверка, – продолжал директор, глядя на Магнуса с таким отвращением, будто увидел на своём рабочем столе грязную мышь. – По причине вашего непростительного поведения впервые за всю историю нашего учебного заведения зимние проверочные работы в этом году начнутся на один день позже положенного… – Тут его голос сорвался, словно директора передёрнуло от ужаса. – На целый день позже! – визгливо повторил он. – Вы понимаете, насколько это неслыханно?

Директор вдруг вышел из себя и треснул кулаком по столу, отчего подпрыгнули медная лампа, хрустальная чернильница и кипы бумаг, которые, воспользовавшись случаем, рухнули на пол.

Магнус упал на колени и бросился торопливо собирать разлетевшиеся листки. На одном из них, напечатанном на официальном бланке лицея, он успел заметить слово «СЕКРЕТНО». Директор поспешно выхватил листок у Магнуса. От злости пенсне соскочило с его носа и завертелось на шнурке подобно рыбке, попавшейся на крючок.

– Не трогайте! – закричал он. – Это важные документы! Не смейте к ним прикасаться!

– Прощу прощения, – пробормотал Магнус, потрясённый этой необъяснимой вспышкой гнева. – Я всего лишь хотел…

Но сегодня ему, видно, было не суждено закончить ни одной фразы.

– Не надо ничего хотеть, Миллион! – перебил его Могильщик, поглубже пряча в стол драгоценные документы. – Сегодня вы совершили уже достаточно преступлений.

Из-за спины директора с немым укором взирал на Магнуса портрет величественной персоны в цилиндре и крахмальном воротничке. Магнусу было прекрасно знакомо это крупное красное лицо с холодным взглядом и победоносными бакенбардами: тот же взгляд пристально смотрел со стены столовой в доме Миллионов, готовый испепелить всякого, кому вздумается играть с хлебом или не доесть то, что лежит у него на тарелке. Это был Максимус Миллион, прапрадедушка Магнуса и основатель Гульденбургского лицея.

– Любого из перечисленных мною нарушений было бы достаточно, чтобы вас, Миллион, исключили из школы, – продолжал директор, наконец овладев разбушевавшимися нервами. – Но в совокупности все они выходят за пределы понимания. Вы – преступник за гранью возможного, Миллион, вы – феномен! Таких людей земля рождает раз в сто лет, не чаще!

Продолжая говорить, он снял с одной из полок толстый жёлтый том и принялся яростно листать страницы, то и дело облизывая указательный палец.

– Чтобы не поддаться справедливому гневу, я решил обратиться к библии нашего учреждения – «Своду штрафов и наказаний». Это интереснейшее произведение, дарующее читателю истинное наслаждение и с годами не теряющее своей свежести и новизны. Даже несмотря на то, что после отмены телесных наказаний, о которой лично я глубоко сожалею, из книги пришлось изъять её лучшие главы. Например, главу о применении палки, простой плети и плётки под названием кошка-девятихвостка…

Зрачки директора за стёклами пенсне, казалось, постепенно подёргиваются тонким слоем льда.

– Я не смог найти здесь наказания, которое соответствовало бы степени вашей провинности, Миллион. Если, конечно, не считать немедленного и бесповоротного отчисления.

У Магнуса загудело в ушах. Перед глазами поплыли странные белые тени. На мгновение он представил, как надзиратели-ротвейлеры волокут его к выходу и ударом под зад вышвыривают на улицу. Отчисление? Его выгнали из школы?

У Магнуса закружилась голова, и пришлось ущипнуть себя за бедро, чтобы предотвратить новый приступ сонливости. Нет, только не сейчас! Это было бы уже слишком, момент самый неподходящий! Он не доставит такого удовольствия Могильщику и двум надзирателям, которые ждут в тени, готовые в любую секунду наброситься на него.

– Однако, – продолжал директор, чей силуэт медленно расплывался у Магнуса перед глазами, – я ни на секунду не забываю, что ваш предок, выдающийся Максимус Миллион, был одним из отцов-основателей нашего учреждения.

С этими словами директор почтительно поклонился портрету и снова повернулся к Магнусу.

– Не забываю я и о том, что ваш отец, достойнейший Рикард Миллион, – бывший ученик лицея и главный его попечитель, а также один из самых выдающихся членов нашего административного совета. Так вот, из уважения к этим господам и семейству, чьё доброе имя вы позволили себе запятнать, я решил отложить ваше отчисление…

Оцепенение, охватившее Магнуса, развеялось. Отложить отчисление? То есть его не выгоняют?

– …и ограничить наказание всего лишь часами задержки после уроков, – закончил директор и громко захлопнул «Свод штрафов и наказаний».

– Спа… спасибо, господин директор, – пролепетал Магнус, окончательно проснувшись.

– Не благодарите, – со зловещей ухмылкой произнёс директор. – Я всего лишь строго следую правилам лицея. По моим подсчётам, Миллион, ваши провинности приравниваются к одной тысяче трёмстам сорока одному часу задержания после уроков.

– Одной тысяче трёмстам сорока одному? – переспросил Магнус, решив, что ослышался.

– Но из снисхождения к вам я округлил это число до одной тысячи трёхсот сорока.

– Я… я должен отсидеть столько часов после уроков до конца этого года? – спросил Магнус, всё ещё не веря в происходящее. – Но ведь это получается…

– По семь часов в день, Миллион, – договорил за него директор. – По семь часов и семьдесят пять сотых, если быть точным. Так что я предлагаю вам с этого вечера переселиться в Спальню наказаний.

Этот удар едва не добил Магнуса. В Спальню наказаний? Уж лучше бы тайная ловушка директора сбросила его в бурные воды Акероса!

– Ступайте, – закончил директор, театральным жестом указывая на дверь. – С глаз моих долой. И чтобы больше никаких выходок, не то пожалеете! Идите, Миллион.

И Магнус ушёл, понурив голову, под приглушённый смех ротвейлеров, которые толкали друг друга, будто один из них только что рассказал ужасно смешной анекдот.