Спальня наказаний располагалась в восточном крыле лицея и полностью оправдывала своё название.

Это был большой сырой зал с низким потолком, по обе стороны которого тянулись ряды спальных отсеков, разделённые деревянными перегородками, как стойла в конюшне. Каждому воспитаннику полагались кровать, столик и железный шкаф. От центрального прохода отсеки отгораживались шторками такого странного болотного оттенка, будто в них сморкались многие поколения учеников и надсмотрщиков.

Спальня наказаний держалась особняком от остальной части интерната. Сюда, под присмотр старшего надзирателя господина Прибилитца, отправляли самых трудновоспитуемых учеников и лицеистов-рецидивистов. Прибилитц был человеком невысоким, с бледным лицом и лихорадочным взглядом, но по ночам, когда он обходил Спальню с дозором, ему достаточно было хрустнуть пальцами, чтобы спящие дети похолодели от страха под своими тоненькими одеялами.

Брецель и Кнёдль, те самые надзиратели, похожие на ротвейлеров, занимали маленькую застеклённую комнатку в центре Спальни. В их конуре никогда не выключался свет. Если они порой и засыпали, то только вполглаза: вечно были настороже и готовы при малейшем шорохе вскочить и броситься на нарушителя, чтобы растерзать в клочья.

По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Магнуса в первую ночь, когда он вертелся с боку на бок на узкой кровати и никак не мог уснуть.

Вокруг скрипели матрасы, темноту разрывали приступы кашля, кто-то стонал во сне, сражаясь с воображаемыми врагами.

– Вот увидите, Миллион, – приветливо объяснял господин Прибилитц несколькими часами ранее, вручая Магнусу комплект воспитанника интерната. – Мы тут умеем управляться с бунтарями.

Две простыни, одеяло, свёрнутое в рулон, и жестяная кружка для утреннего кофе. Расписавшись в журнале учёта, Магнус двинулся вслед за господином Прибилитцем по длинной винтовой лестнице, зажав полученные вещи под мышкой. Его сумку тщательно обыскали: в Спальне наказаний каждому воспитаннику полагалась сменная одежда, по две пары трусов и носков, пижама и зубная щётка. Это всё. Любые личные вещи (книга, перочинный ножик, фотография двоюродной сестры в купальном костюме или комок жёваной лакрицы) были строго-настрого запрещены.

– Забудьте про комфорт, Миллион, – подытожил Прибилитц. – И для начала сдайте-ка мне то, что так неумело прячете.

Магнус сконфуженно протянул ему пакетик домашней карамели, которую госпожа Карлсен затолкала ему в карман, прежде чем уйти домой.

– Вы очень быстро поймёте, что от меня ничего нельзя утаить, – проговорил господин Прибилитц, злорадно усмехаясь. – Правда, Джед?

При звуке этого имени что-то шевельнулось на плече наставника интерната, и Магнус отшатнулся.

Это была тварь длиной сантиметров в двадцать. С хвостом-ёршиком, когтистыми лапами и плоской треугольной мордочкой, которая злобно таращила на Магнуса мелкие блестящие глазки. Хорёк, изумлённо определил мальчик. Но откуда он взялся? Выбрался из дырявого сюртука господина Прибилитца?

– Джед обожает сладкое, – заметил наставник, довольный произведённым эффектом, и достал из пакета Магнуса одну карамельку.

Зверёк тут же набросился на угощение, ощерив острые зубки.

– Тише, мой драгоценный, тише, – рассмеялся хозяин. – Ты же знаешь, сахар тебе вреден. – Он снова завернул конфету, не обращая внимания на возмущённый писк Джеда. – На первый раз я вас прощаю, Миллион, – сказал он. – Но впредь – никаких запрещённых предметов. Когда устроитесь, живо мыть руки и на ужин: ваши товарищи уже в столовой.

Ещё раз окинув взглядом отсек Магнуса, он выбрался наружу и зашагал по центральному проходу, а хорёк у него на плече плевался от ярости.

Через несколько секунд из каморки Кнёдля и Брецеля донеслось хрюканье и шум борьбы: наверняка надзиратели сражались за карамельки, которые швырнул им господин Прибилитц. Магнус пока не решил, кто наводит на него больший ужас – Джед или эти двое.

Магнусу было не слишком уютно лежать на кровати, которая стонала и рыдала под его весом.

И всё-таки он обещал себе держаться мужественно. Отец, конечно же, палец о палец не ударил, чтобы выручить его. Только проорал в телефон, что это станет ему хорошим уроком и что Магнус сам будет возмещать убытки, которые нанёс лицею, сам выплатит всё до последнего сильвенгроша.

Может, не так уж плохо, что его отправили в Спальню наказаний. По крайней мере, какое-то разнообразие в обычной жизни, полной одиночества и тоски.

Те, кто растёт без братьев и сестёр, поймут, о чём я. Магнус часто завидовал обитателям интерната, которые после уроков дружно поднимались к себе в спальни, дурачась и толкаясь, как весёлые щенки. Бывали вечера, когда Магнус предпочёл бы присоединиться к ним, вместо того чтобы вновь обнаружить за воротами лимузин и шофёра в фуражке, который доставлял его домой, к одинокому ужину в огромной семейной столовой.

Теперь, когда он лишился этого огромного холодного дома с анфиладами нежилых комнат, давно не разжигаемыми каминами и потушенными люстрами, Магнусу вдруг показалось, что там было очень даже тепло. Стоило ему прикрыть глаза, как перед ним тут же возникало уютное пятно света и приятные запахи безупречно чистой кухни госпожи Карлсен. Теперь дом казался далёкой точкой, которая растворялась в ночи, и Магнус со слезами наблюдал, как она исчезает.

Если бы мама была жива. Она бы ни за что не позволила им так просто взять и наказать его.

Выходя из дома, он захватил медальон, который нашёл среди маминых украшений. Это была крошечная золотая книжечка, закрывавшаяся на застёжку. Внутри хранился снимок размером с почтовую марку: мама с растрёпанными волосами пристально смотрит в камеру. Магнус спрятал портрет в подкладку куртки, слегка отпоров её в незаметном месте, и взял с собой как талисман. Если бы не страх разоблачения, он бы сейчас достал медальон из тайника – и на душе стало бы светлее.

Первый ужин Магнуса в интернате никак было нельзя назвать весёлым: ему пришлось примоститься на краю стола и наскоро проглотить какие-то объедки под насмешливые взгляды и хихиканье новых товарищей. К счастью, события этого долгого дня слегка подпортили ему аппетит, что вообще-то с Магнусом случалось крайне редко. Но ведь не каждый день слетаешь с американских горок вместе с вагонеткой, устраиваешь бунт в лицее и получаешь тысячу триста сорок часов послеурочного наказания. От этого и более выносливые люди раскисли бы напрочь.

Едва выйдя из-за стола, Магнус поспешил спрятаться у себя в отсеке, под иллюзорной защитой болотной шторы. Не раздеваясь, он лёг в постель, натянул одеяло до самого подбородка и стал с ужасом ждать, когда закончится обход господина Прибилитца и в Спальне выключат свет.

И вот ведь насмешка судьбы: ему никак не удавалось уснуть! Ему, Магнусу Миллиону, с его странным заболеванием, о котором в лицее слагали легенды.

По-научному заболевание это называлось нарколепсией, а если перевести на обыкновенный язык, то просто – сонной болезнью. Люди, которые, как и Магнус, страдают этим заболеванием, не в состоянии контролировать своего желания уснуть: они погружаются в глубочайший сон в одно мгновение – так гаснет свечка, если на неё подуть. Пфф! – и всё. И неважно, где они в этот момент находятся – пусть даже в вагонетке американских горок, полёт которой мы недавно наблюдали. Чем сильнее эмоциональный накал, тем выше вероятность приступа. Магнус об этом прекрасно знал, и с тех пор, как медицина нашла название тому, что раньше все считали его ужасающей ленью, он избегал всего, из-за чего мог сильно разволноваться, – включая, конечно же, ответы у доски.

А тут – ничего. Сна ни в одном глазу. Уставшее за день тело Магнуса лежало на матрасе тяжёлым обмякшим мешком, а сознание летучей мышью носилось вокруг, улавливая каждый шорох в сумраке Спальни и ударяясь о стены.

Но они появились так внезапно, что он не успел ничего услышать.

Мгновение – и вот они уже у него в отсеке, а он лежит будто парализованный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Молчать или ты труп! – услышал Магнус тихий голос у себя над ухом.

Предупреждение было бессмысленным: чего Магнусу хотелось сейчас меньше всего на свете, так это разбудить надзирателей-ротвейлеров.

Их набилось в отсек не меньше десятка. Двое сидели у него на груди, двое – прижимали к кровати ноги, чтобы он не мог двигаться. Остальные открыли узкий железный шкаф, вывернули содержимое сумки Магнуса на постель и без стеснения рылись в его вещах. Только бы не нашли медальон, испуганно подумал Магнус. Лохматые, в мятых пижамах с оторванными пуговицами, они были похожи на кучку худых изголодавшихся пиратов, которые пришли грабить камбуз.

– Эй! – запротестовал он. – Не трогайте…

– Заткнись! – повторил голос. – Ты вообще понимаешь, с кем имеешь дело?

Удар кулаком по рёбрам отбил у Магнуса охоту протестовать.

Главным у них был мальчик среднего роста, с мрачным лицом и выдающимся кадыком. Он был наголо обрит, только одна желтоватая прядь болталась на затылке. Магнус знал его. Все учащиеся Гульденбургского лицея его знали. Антон Спитл по прозвищу Плевок.

– Сигареты? Конфеты?

Магнус покачал головой, не сводя глаз с лезвия ножа, которое Плевок поднёс к самому его носу.

– Это ведь запрещено, – объяснил он.

Мальчишка издал странный смешок, чем ужасно развеселил всю банду.

– Тут хозяева мы. И нам решается, что тут запрещено, а что нет.

– Нам решать, – не удержался Магнус.

– Нам решать, – повторил Антон Спитл, нахмурив лоб. – Точно?

Магнус промолчал. Антон Спитл был грозой лицея, главарём банды. Его боялись в равной степени и ученики, и учителя, и никому бы не хотелось встретиться с ним наедине.

– Так что, сигарет, значит, нету? – снова спросил он приглушённым голосом, немного подумав над словом «решать».

Магнус снова помотал головой. Он уже задыхался под тяжестью тех, кто навалился ему на грудь.

Антон Спитл отправил в дощатый пол сгусток слюны – как бы подтверждая своё прозвище. Магнус заметил, что один глаз Антона беспрестанно моргает, в то время как другим главарь смотрит не мигая.

– Ты на нашей территории, Магнус, – сказал он. – В гостях у экстримов. Слыхал о нас?

В иерархии учеников обитатели интерната всегда стоят особняком, они представляют собой отдельный сплочённый коллектив, и остальные лицеисты опасаются иметь с ними дело. Интернатских жалеют и в то же время ими восхищаются. Они будто группа арестантов, вынужденных проводить дни рядом с обычными людьми, но с наступлением вечера наслаждаются благами мира, вход в который простому человеку заказан: ночной жизнью лицея.

Гульденбургский лицей не был исключением. Но в его устройстве был дополнительный уровень, ещё более закрытый: выше всех стояли те, кого сослали в Спальню наказаний. Но даже и на этой ступени не все были равны, потому что на верхушке иерархии находилась банда экстримов: самые непробиваемые из непробиваемых, ребята из Нижнего города, преимущественно сироты, которые устанавливали свои законы во всех сферах лицейской жизни.

– Нет, ты не знаешь, кто мы такие, – продолжал Антон, отчаянно моргая нервным глазом. – Да и нет ваще таких людей, кто знает.

При этих словах Магнус невольно поморщился.

– Чё? – смутился Плевок. – Не так говорят, что ли?

– Нет. Если… Ладно, неважно.

– А то смотри, мало не покажется, если будешь и дальше за своё! – разволновался Антон, поднося нож к самым ноздрям Магнуса. – Не умничать мне тут!

Вся шайка дружно загоготала, но тут же умолкла, услышав вдалеке невнятный шум.

– Ложная тревога, – наконец прошептал один из экстримов, оставленный снаружи наблюдать за центральным проходом.

– Тебе повезло, – со вздохом проговорил Плевок, обращаясь к Магнусу. – Ещё б чуть-чуть, и я бы тебе веселья ради перерезал сонную антерию.

– Артерию.

– Чё?

– Не антерию, а артерию, – опять не удержался и разъяснил Магнус.

– Чё, серьёзно?

Антон нахмурил брови и на несколько секунд погрузился в размышления, а потом, очнувшись, тряхнул головой.

– Ты меня сбиваешь всей этой ерундой… Я уж побольше твоего знаю, что я же сам и говорю.

– Я сейчас задохнусь, Антон. Скажи им, чтобы слезли.

Плевок скорчил презрительную физиономию:

– Миллион, ты не у себя дома. Ты, конечно, круто выступил с этой своей американской горкой, вообще очень-очень круто… Но всё равно крутые тут – это мы, экстримы. И здесь не место для ребят из Верхнего. Эй, вы, так или не так?

В знак согласия все опять дружно загоготали.

– Тебе, кстати, сколько дали?

– Сколько дали чего?

Магнус прикидывал, какие у него шансы. Те двое, которые сидели у него на груди, давили уже не так сильно, оба были мелкие и хилые, и при желании он мог бы легко их сбросить. Но экстримов было слишком много, и к тому же у их главаря был нож, которым тот небрежно поигрывал перед лицом Магнуса.

– Могильщик – сколько он тебе дал часов отсидки?

– Восемьсот, – соврал Магнус, не зная зачем.

Лицо Антона Спитла расплылось в гордой улыбке.

– Так я и знал. В этом меня никто не переплюнет. И уж особенно ты, Миллион. Ни один пацан из Верхнего не переплюнет ни одного из экстримов.

Голос Плевка слегка дрожал. В Спальне было ужасно холодно, и экстримы в своих плохеньких пижамках держались на одном только адреналине, переминаясь с ноги на ногу на ледяном полу и толкая друг друга локтями. Они могли бы и задушить его просто для того, чтобы согреться, в ужасе подумал Магнус.

– Вбей себе в башку, – продолжал Плевок, и глаз его бешено дёргался. – Новенькие делают то, что я им скажу. Понятно?

– Понятно.

Вдруг из каморки надзирателей раздался сонный голос.

– Кто там разговаривает?

Плевок прыснул от хохота.

– Это придурок Брецель. Вечно бормочет во сне.

Остальные радостно захрюкали в ответ.

– Так ты понял, про что я тебе сказал, новенький? – Антон снова взялся за Магнуса, правда слегка понизив голос. – Найди нам конфет. И сигарет тоже. А то… – Не дождавшись ответа, он подал знак остальным: – Смываемся.

Пока Магнус с трудом распрямлял онемевшие ноги и руки, вся банда разом исчезла из его отсека и растворилась во тьме.

Остался только Антон. Он поводил ножом теперь уже рядом со своей собственной шеей и хмурил брови.

– Чё, правда нужно говорить артерия, а не антерия? – спросил он наконец.

– Правда.

Плевок на секунду задумался, как будто обрабатывал важные сведения.

– Ты ваще как, на второй год оставался?

– Нет.

– Чё, ни разу?

– Нет.

– Ну понятно тогда.

– Что понятно?

– Понятно, чего ты так правильно говоришь, – буркнул Антон вроде бы с завистью.

Вдруг он прижал палец к губам. Магнус даже задержал дыхание, но ровным счётом ничего не услышал: в огромной Спальне царила мёртвая тишина.

Однако опытное ухо Плевка уловило опасность.

– Джед, – прошептал он, жестами приказывая Магнусу молчать.

Что-то приближалось к ним по коридору. Едва различимое постукивание, похожее на топот лап грызуна по плохо обработанному деревянному полу. Хорёк господина Прибилитца.

Магнус вспомнил маленькую злобную морду и отвратительный злобный визг, когда у Джеда отняли карамельку. При мысли, что подлый зверь снуёт тут повсюду, может забраться куда угодно и таращиться оттуда маленькими злобными глазками, становилось не по себе.

А вдруг он остановился прямо перед отсеком Магнуса? По крайней мере, стука когтей больше не было слышно. Потянулись бесконечные секунды, и Магнус ждал, что в любое мгновение из-за болотной шторки появится треугольная морда мерзкой твари.

Но тут Плевок дал отбой тревоги.

– Опасайся Стукача, – предупредил он. – Он всё передаёт Прибилитцу.

Это был такой подарок Магнусу? Или просто лишний повод продемонстрировать, что здесь, в Спальне, нет ничего, о чём не знал бы Антон?

Магнус не успел задать себе эти вопросы. Главарь экстримов молча подтянулся на перегородке, перемахнул на ту сторону и растворился в темноте.