Придя в себя, Мимси увидела обеспокоенные лица, склонившиеся над ней.

– Она открыла глаза!

Мимси хотела сесть и выпрямиться, но голову пронзила такая жгучая боль, что она застонала.

– Больно?

– Отодвинься! Не видишь, ты ей дышать мешаешь?

Голова Мимси покоилась на коленях маленькой девочки. Другая гладила ей щёку прохладной ладошкой.

– Не шевелись. Лежи спокойно, ладно?

Мимси заворчала, откинула одеяло, которым была укрыта, и опять попыталась подняться. Новый приступ боли заставил её поморщиться.

Она ощупала забинтованный лоб и внезапно всё вспомнила: кладбище, оборотней, удар тростью.

– То есть ты всё-таки не мёртвая? Здорово ты нас напугала, – заметил большой парень, сидевший на скамеечке напротив Мимси.

Его сосед поправил кожаную повязку, закрывавшую правый глаз.

– Нам и без того здесь тесно… – проговорил он.

Другой врезал ему кулаком.

– Мы уж подумали, они тебя намертво вырубили. Всю ночь провалялась в отключке.

– Ничего… – буркнула Мимси. – Не сахарная.

– Значит, не такая уж ты и крутая, раз тебя тоже поймали!

– Заткнись, Братч, – оборвал Каль. – Не видишь, она бледная как стена? Не самое подходящее время докапываться до человека.

– Ну да, иногда, значит, и таким, как она, может достаться! – ухмыльнулся Одноглазый.

Его единственный глаз украшал синяк, а скула Каля распухла и светилась жёлтым цветом. Видно, не только Мимси доблестно сражалась за свою шкуру.

Она забилась в дальний угол скамейки. Повозка тащилась по дороге с нестерпимым скрипом и тряской, и каждый толчок Мимси ощущала как удар молотком прямо в мозг.

Пётр Беглый храпел у них под ногами, растянувшись прямо на полу.

Все здесь, с облегчением убедилась Мимси. Вся их небольшая компания с портового склада.

– Пить хочешь?

Мимси жадно отхлебнула из фляги, протянутой одной из девчонок. Вторая, воспользовавшись случаем, положила свою кудрявую головку Мимси на плечо.

– Мне было страшно. Я думала, уже никогда тебя не увижу.

Мимси состроила возмущённую гримасу.

– Светлячок, ты правда думала, что я могу тебя бросить?

– А меня? – спросила вторая, дёргая Мимси за китель.

– И тебя, Букашка.

– Куда они нас везут? Хоть ты-то знаешь?

– Оставьте её в покое, – приказал Большой Каль, оттаскивая сестёр от Мимси.

В ту же секунду прозвучала громкая команда, и повозка остановилась.

Дверь открылась, и за ней показалась красная физиономия кучера, обмотанная шарфом, затвердевшим от мороза.

Малышки инстинктивно прижались к Большому Калю.

– Не бойтесь, барышни-красавицы. Толстяк Берг вас не съест.

У него за спиной спрыгивали на землю оборотни. Их лошади выглядели замёрзшими, даже ресницы у них обледенели и топорщились.

– Можете выходить, – сказал кучер. – Надо дать лошадкам отдых. Да и вам, верно, хочется размять кости, не так, что ли?

Все продолжали сидеть как сидели, только щурились на яркий утренний свет:

– Да мы ещё даже не доехали, малышня! Эй! Что ты делаешь?

Мимси вдруг выскочила из повозки, как чёртик из коробочки.

Но всё же скорости оказалось маловато: извозчик поймал её на лету и прижимал к себе до тех пор, пока она не перестала брыкаться и не повисла у него в руках.

Оборотни и бровью не повели.

– Куда это ты собралась, красавица? – благодушно спросил кучер, усаживая её на подножку.

Он обвёл рукой вокруг: бескрайние поля, снег повсюду, насколько хватает глаз, унылый пейзаж, по которому ветер швыряет направо и налево облака снежной пыли.

– Видишь, тут вокруг ничего нет! Замёрзнешь быстрее, чем стебель герани! В повозке вам хотя бы тепло друг с дружкой. Чёрная Дама нам головы оторвёт, если с тобой что случится!

– Заткнись, Берг, – приказал главный из оборотней. – Слишком много болтаешь. Тащи еду.

– Мы не выйдем, пока вы нам не скажете, куда нас везёте, – пригрозил Большой Каль.

Оборотень пожал плечами.

– Дело ваше.

– Э! Я вообще-то голодный! – возмутился Пётр.

Он к этому времени уже проснулся и ошалело таращился на Мимси.

– А ты что здесь делаешь? Кто это тебя так отделал?

Тут обе малышки стали дергать Каля за рукав и многозначительно указывать глазами куда-то в сторону.

– А, понятно, – вздохнул он. – Только далеко не отходите.

Все выбрались друг за другом из повозки, с трудом разгибая затёкшие ноги и дыша на ладони, чтобы хоть немного их согреть, а малышки нырнули в канаву – подальше от чужих глаз. Потом кучер раздал еду, и они перекусили, сидя на карточках за повозкой, чтобы спрятаться от ветра.

Конвоиры разожгли слабый огонь, на котором дымился кофе, и разрешили пленникам ходить туда-сюда в своё удовольствие.

Кучер был прав. В этих пустынных местах далеко не убежишь. Единственное, что могло их спасти, – это повозка и лошади, если бы удалось завладеть ими. У них не хватит сил противостоять четверым взрослым мужчинам, призналась себе Мимси: сама она была сейчас настолько слаба, что едва держалась на ногах.

– Держи, твоя шапка, – сказала одна из малышек, протягивая Мимси берет.

Сломанной брошки не было. Мимси испугалась, что потеряла её в драке на кладбище. Но тут увидела, что девчушка пристегнула украшение себе на грудь. Возвращать брошку Мимси она ни за что не хотела.

– Я тебе найду другую, ещё красивее, – пообещала Мимси. – Это амулет, понимаешь?

– Ага, тебе он очень помог, – ехидно заметил Братч.

В ответ на всеобщие уговоры она рассказала о своих приключениях – начиная со встречи с оборотнями на мосту до сцены на кладбище.

– Да ладно, правда, что ли, ты ему врезала ногой? – веселился Пётр.

Петра, жизнерадостного и беззаботного мальчишку со стрижкой-ёжиком, эта история страшно развеселила.

– Я просто защищалась.

Человек с сигарой – тот, который звался Раф, – издали смотрел на Мимси. Его нос таким затейливым образом искривился и распух, что глаза стали косить.

«Этого негодяя надо особенно остерегаться», – подумала Мимси, вгрызаясь в твёрдую галету. Когда она жевала, каждое усилие отзывалось во всех костях черепа, но девочка так проголодалась, что была готова разгрызть хоть камень.

– Мы не заметили, как они подъехали, – начал, в свою очередь, рассказывать Большой Каль. – Они там у нас в берлоге не всё переломали?

– Почти всё.

– До сегодняшнего утра они держали нас в подвале, будто ждали чего-то, а потом загнали в повозку и повезли.

– Мимси – вот чего они ждали. Им нужно было забрать и её тоже, чтобы она не разболтала о том, что случилось у нас на складе.

– Теперь, когда она здесь… – прошептал Большой Каль, наклонившись к остальным. – Убегаем либо все вместе, либо вообще не убегаем, уговор?

– Уговор.

– Тот, кто думает только о своей шкуре, – пустое место!

И в подтверждение своих слов он плюнул в снег.

Братч подпрыгнул и отскочил в сторону.

– Э! Можно не на мои ботинки? Урод!

– Одноглазый, ты согласен?

– Не зови меня так. Конечно, согласен, что я, больной, что ли?

И, чтобы скрепить уговор, все по очереди тоже плюнули в снег.

* * *

Они ехали так ещё три дня.

По оценке Каля, умевшего ориентироваться по солнцу, двигались они на восток. Повозка катила вдали от больших дорог и селений. Считанные разы проезжали они через уединённые хуторки, где за ними увязывались лающие собаки, которых оборотни отгоняли ударами боевых тростей.

Дни тянулись мучительно долго, ехать в повозке было неудобно. Конвоиры явно спешили и всё прибавляли скорость, молча сменяя друг друга во главе охраны.

Толстяк Берг как мог подбадривал детей. Особенно маленьких девочек, которых называл барышнями-красавицами. Сёстры Каля нежно полюбили старую кобылу, тащившую повозку. Во время остановок они поили её и помогали обтирать соломой. Иногда Берг брал малышек с собой на козлы. Укутав их пледом, он вручал им поводья, и они по очереди правили упряжкой, а здоровяк хохотал над тем, как они прикрикивают на лошадь и смешно цокают языком.

Одноглазого Братча всё это приводило в бешенство. Он вообще был склонен к внезапным приступам гнева. Никто не знал, каким образом мальчик лишился глаза. Тёмные волосы, падающие на впалые щёки, и замшевая полоска, перечёркивающая лицо, делали его внешность какой-то скособоченной – казалось, он всё время повёрнут к вам боком.

– Чё-то я не понимаю, Каль, – говорил он. – Этот толстяк Берг – он с кем, с ними или с нами?

– Не беспокойся, малышки в безопасности. Если бы нам хотели причинить вред, нас бы не стали тащить в такую даль. Как думаешь, Одноглазый?

Каль, самый старший из всей компании, был у них главным. Его слушались. Ему едва исполнилось семнадцать, но забота о младших сёстрах заставила его повзрослеть раньше обычного.

– Я предупреждал: не зови меня так.

– А разве у тебя не один глаз, Одноглазый? – пошутил Беглый, которого заботили только две вещи: еда и сон, и когда было что есть и где спать, он ни о чём не беспокоился и был совершенно доволен.

Братч бросился на Петра, и они покатились по дну повозки, стукаясь о скамейки, подобно катающимся по вагону пустым бутылкам.

За время путешествия их часто приходилось разнимать.

Оборотням доставляло удовольствие наблюдать, как эти двое колотят друг друга. Счастье, что в поездке с ними был толстяк Берг. Он резко останавливал лошадь, спрыгивал с козел и бросался в повозку, размахивая кнутом и вопя во всё горло:

– Эй, с ума посходили? Чёрная Дама не станет платить за двух дохлых кошек!

Когда наступала ночь, они останавливались в заброшенных дровяных сараях. Смерч (так звали вожака) распределял обязанности: нужно было расседлать лошадей, достать из фургона сено, растопить снег, чтобы сварить суп.

Дети спали в повозке: девочки – валетом на одной скамейке, Мимси – на второй, мальчишки на полу, а оборотни по очереди стояли на карауле.

Однажды ночью они услышали волчий вой, доносившийся со стороны гор. Малышки испугались, но, возможно, это лишь ветер завывал в щелях между досок. Лошади сквозь сон били копытами и шумно храпели в полутьме.

Куда их везут? От конвоиров ничего нельзя было добиться. Судя по следам старых костров, до них здесь тоже кто-то проезжал. Однажды, когда они заблудились, кобыла Берга сама сумела найти дорогу – кажется, она хорошо знала этот путь, будто уже не раз его проделывала.

– Чего мы ждём? – занервничал Братч, когда они в третий раз остановились на ночлег. – Чтобы нам перерезали глотку и мы бегали по кругу, как курицы с отрубленными головами?

– Одноглазый, может, при малышках придержишь язык, а?

– Вы как хотите, – продолжал он. – Но лично я в тюрьму садиться не согласен.

– А кто говорит про тюрьму? Просто вышвырнут нас из страны, как неугодных, вот и всё. А нам что тут жить, что там – какая разница?

– Беглый, тебя вообще кто-нибудь спрашивал?

Они продолжали спорить шёпотом, чтобы не разбудить крепко спавших сестёр.

Кто был прав – осторожный Каль или нетерпеливый Братч? Зимней морозной ночью у них не было ни единого шанса. Особенно с маленькими девочками, которых Мимси называла Светлячок и Букашка. Им было десять лет на двоих, и ножки у обеих были тоненькие, как у утят. Голую равнину скоро сменил лес. Но даже если бы им удалось сбежать, до ближайшей деревни пришлось бы добираться несколько дней.

– Каль прав, – вмешалась Мимси. – Девочки не дойдут.

– Тебя спросили? И вообще, подвинься! Развалилась тут!

Мимси молча пнула его в темноте.

Её по-прежнему ужасно злило, что она попалась. Вместо того чтобы выручить товарищей, она только усложнила им жизнь: заняла место в тесном фургоне и получала свою долю еды, которой давали очень мало.

– Как хотите, а я сматываюсь, – Братч отодвинул Беглого, чтобы достать ботинки.

Чиркнула спичка, осветив лицо Большого Каля.

– Без нас? Мы так не договаривались.

– Мне плевать. Я сматываюсь, ясно?

Он уже натянул башмаки и яростно их зашнуровывал, будто опасался, что шнурки не поддадутся и помешают его планам.

– Тут где-то недалеко лагерь дровосеков. Я слышал стук топоров, когда мы в последний раз останавливались. Если идти быстро, до них часа два, не больше.

Пётр хихикнул.

– Ты совсем того, Одноглазый.

– Я вообще с тобой разговариваю?

– Братч, не делай этого, – попросил Большой Каль. – Тебе туда не дойти.

– Луна немного светит. Найду дорогу, не беспокойся. Задерживайте отъезд, чтобы я успел привести подмогу.

Мальчик приоткрыл дверь фургона. В сарае было совсем темно и ничего не видно, только чуть в отдалении у огня маячил силуэт человека, стоявшего на страже. До них донёсся едкий и одуряющий запах его сигары. Двое других оборотней и толстяк Берг спали рядом с лошадьми, с головой укрывшись шубами.

Мимси вдруг озарило:

– Я пойду с тобой.

Ещё один день в этом фургоне её бы просто доконал. Братч, конечно, тупая скотина, но вдвоём у них всё-таки больше шансов на успех.

– И не надейся.

– Чего?

– Ты будешь меня задерживать.

– Я тебе сейчас покажу «задерживать»!

На этот раз возмутился Пётр:

– Хватит! Девчонок разбудите!

– Тебе лучше остаться, – вмешался Каль, хватая Мимси за плечо. – Ты нужна малышкам.

– Я им не нянька.

– И потом, если вы уйдёте вдвоём, это сразу заметят, – добавил Пётр.

Мимси зашвырнула берет в дальний угол и уселась на полу, обхватив колени руками. Ловко же устроился этот Одноглазый! И пусть теперь не рассчитывают, что она будет нянчиться с девчонками, ну уж нет! Раз все против неё, она будет действовать в одиночку!

– Держи, – Пётр протянул Одноглазому шапку. – Прикроешь свою грязную башку.

– И спички на, – добавил Каль, вкладывая коробок ему в ладонь. – И ещё вот у меня есть свечка. Пригодится.

Братча снабдили печеньем и одеялом.

Одеяло он накинул на плечи, а печенье растолкал по карманам. Когда он тайком выбрался из фургона, Каль его остановил.

– Ну чего ещё?

– Осторожнее там, Одноглазый.

– Ладно.

– Ты вернёшься?

– За кого ты меня принимаешь, Каль?

Ещё мгновение, и он исчез в темноте.

* * *

Всю ночь они не сомкнули глаз, дожидаясь возвращения Братча.

Кроме Петра, конечно. Он-то, едва Одноглазый ушёл, завернулся поплотнее в одеяло и немедленно уснул.

Несколько раз им казалось, что снаружи доносится шум: будто кто-то ходит вокруг сарая, потрескивают ветки, переговариваются тихие голоса.

– Думаешь, это он?

– …

– Каль, снаружи кто-то ходит!

– Тебе приснилось. Всё равно Одноглазый вернётся не раньше чем на рассвете.

– Вот опять, слышишь?

– Мимси, это звери в лесу.

– Сама знаю. А что, если он встретит волков?

– …

– Зря ты меня не пустил. Вдвоём мы бы смогли отбиться!

– Заткнись, Мимси. Нужно поспать.

– Что он будет делать со своим одним глазом, если встретит волков?

– …

– А если мы уже уедем, когда он вернётся?

– Пойдёт по следу, не волнуйся. Будем как можно дольше тянуть время, чтобы его дождаться. Спи давай.

– Я вообще считаю, что он свалит без нас.

– Не веришь ему?

– Он не вернётся, вот увидишь.

– Он обещал. Вернётся.

Казалось, ночь длится целую вечность.

Утром, когда малышки проснулись, от них скрыли отсутствие Братча. Они были слишком малы и могли всё испортить. Беглый веселил их как мог, разговаривая смешными голосами, чтобы они подольше ничего не замечали.

Первым проснулся толстяк Берг. Они услышали, как он ходит по сараю и расталкивает остальных. Он постучался в фургон:

– Вы выходите, малышня?

– Да-да, идём!

Десять минут спустя он вернулся и поколотил в дверь покрепче:

– Я уже согрел молоко для барышень-красавиц! Хотите, чтобы оно остыло?

– Толстяк Берг, мы сейчас! Одеваем девчонок!

В ответ он заворчал, гремя котелками:

– Ишь ты, можно подумать, там у нас принцессы! Вы хоть до вечера-то управитесь? Или уже к завтрему вас ждать?

– Сейчас-сейчас, минуту!

Наконец они выбрались из фургона, старательно делая вид, будто только что проснулись.

– Ранние пташки, ничего не скажешь, – проворчал толстяк Берг, раздавая еду. – Проголодались, барышни-красавицы?

Малышки, перепачканные молоком, похрюкивали от удовольствия.

– Скоро вы там, Берг? Поторопи мелюзгу. Мы не можем торчать тут весь день.

Смерч метался туда-сюда, как волк в клетке. Его люди, чьи лица с каждым днём становились всё чернее от прорастающей щетины, уже давно увязали вещи. Стало, похоже, ещё холоднее. Лошади дрожали и били копытами, сгорая от нетерпения поскорее пуститься в путь.

Кучер повернулся к детям:

– Поспешите, малыши…

И вот тут-то Светлячок (а может, Букашка, неважно) спросила своим тоненьким, похожим на пение свистульки голоском:

– А Братч? Он что, есть не будет?

Мимси не успела закрыть ей рот.

– А и правда, – спохватился кучер. – Этот-то куда подевался?

Оборотни резко побросали свои дела и посмотрели на детей.

Пётр как ни в чём не бывало указал подбородком в сторону берёзовой рощицы позади сарая:

– Отошёл, наверное… У него всю ночь живот крутило.

Смерч не купился на эту ложь. Он быстро осмотрел рощицу и понял, что их надули. Вернувшись в сарай, весь багровый от гнева, он принялся лупить Петра тростью.

– Где он? Где? Говори!

Он бил мальчика с такой яростью, будто перед ним – опасное дикое животное. Беглый катался по земле, прикрывая голову руками. Большой Каль попытался вмешаться:

– Перестаньте, он ни в чём не виноват!

Вожак оборотней хлестнул и его по лопаткам:

– Тоже захотел получить, гнида?

Малышки в ужасе завопили. Мимси хотела броситься в драку, но толстяк Берг оттолкнул её.

– Смерч, угомонись, – сказал он.

Он схватил оборотня за плечо, и между ними завязалась молчаливая рукопашная схватка. Через несколько секунд Смерч выронил трость.

Шрам у него на скуле стал алым и казался струйкой крови. Он задыхался от ярости.

– Да как ты смеешь…

– Одного уже потеряли. Не искалечь остальных, Смерч, – мягко произнёс толстяк Берг.

Оборотень обернулся к своим приспешникам:

– Куда вы смотрели? По коням! Вернуть его, а не то…

И тут вдалеке раздался какой-то звук.

Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!

Это звенели колокольчики. Звенели чуть слышно, но лошади мигом навострили уши.

Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!

Смерч застыл на месте. К ним приближались чьи-то сани.

«Братч, – сразу же подумала Мимси. – У него получилось!»

Она первой бросилась наружу, за ней – и остальные. Оборотни тщетно пытались их остановить.

Дровяной сарай стоял на возвышении, и вокруг густой стеной росли высокие ели. Сверкающий, почти слепящий туман клубился среди стволов, и казалось, будто деревья подвешены над землёй. И вот откуда-то оттуда, из глубины этого низко стелющегося тумана, доносился звон, который становился всё громче.

Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!

– Братч! – закричала Мимси, сложив ладони рупором. – Братч! Мы здесь!

К чистому и лёгкому звону колокольчиков добавились другие звуки – скрип повозки и тяжёлая поступь коня.

– Все – внутрь, быстро! – приказал Смерч.

Вместе с двумя другими оборотнями он занял позицию перед сараем, держа наготове трость.

– Запри детей в фургоне, Берг. Быстро!

Никто не двинулся с места.

Сначала показалась лошадь. Старая кривоногая кляча, запорошённая снегом, громко дыша, показалась из-за деревьев.

Она с большим трудом тянула сани вроде тех, в каких лесники перевозят брёвна. Сани скрипели и трещали так, будто грозили в любую секунду рассыпаться на мелкие щепки.

Одинокая фигура восседала на облучке.

Мимси сразу узнала красную шапку, которую ему отдал Пётр.

– Братч! – завопили малышки. – Это Братч!

Одноглазый не ответил на их приветствие. Даже когда они бросились к нему, крича и размахивая руками. Съёжившись под толстым слоем снега, который искрился на его одеяле, он с суровым вниманием следил одним глазом за дорогой, зажав поводья между колен.

– Братч! Братч!

Бубенчики всё звенели и звенели, назойливые, точно шмель.

Динь-дилинь-дилинь!

У поворота на тропинку, которая вела вверх, к сараю, лошадь вдруг рухнула в снег, выпустив изо рта целое облако белой пены.

Все побежали к саням, по колено увязая в свежем снегу, которого щедро намело за ночь.

– Братч! Братч!

Кучер в красной шапке сидел всё в той же позе. Его одинокий глаз застыл, будто стеклянный, брови покрылись инеем, а на коже появились голубоватые разводы.

– Разойдитесь, – приказал Большой Каль.

Когда толстяк Берг хотел снять его с облучка, Братч опрокинулся набок и бревном повалился в снег.

Каль встряхнул мальчика, тщетно пытаясь разбудить. Пальто на нём было разодрано в клочья на плече и карманах. Кто это сделал? Волки? Собаки, которых натравили лесники? Должно быть, он нашёл их хижину, украл сани и пытался убежать от погони?

– Очнись, Одноглазый! Ну ты чего!

Ткань пальто стала похожа на картон. Пришлось оторвать пуговицы, чтобы освободить его грудь. Каль, опустившись на колени в снег, стал растирать её своими огромными руками и дуть Братчу в лицо.

– Ну чего стоите? – закричал он. – Нужен огонь, горячий кофе! Вы же видите, он совсем замёрз! Помогите! Надо отнести его в сарай!

Остальные отступили, не в силах вымолвить ни слова.

Толстяк Берг опустил руку на плечо Большого Каля.

– Всё напрасно, сынок, – сказал он. – Сам видишь: Одноглазого уже не вернёшь.