Ком обиды подступил такой, что говорить не могла. Одни эмоции. Меня посчитали беглой рабочей с их плантации, которую они каторгой назвали. Вот так и помогай людям! Тащусь привязанная за телегой. Местные поля, вышки из бревен, сарайчики, лошадки – все кажется таким малюсеньким. А душонки их так вообще меньше муравьиных.

Я озлоблена.

Едет карета с папашей и дочкой, за ней телега с тюками и бревнами, а дальше я на веревке плетусь. Караван наш идет вдоль границ зловещей Поляны. Дорога проселочная вытоптана хорошо, значит, обитаемая тут местность.

Папаша этот – владелец плантации. Ехали они посмотреть, как дела обстоят на производстве, по дороге напали пауки. А тут еще и я подвернулась.

По обеим сторонам от меня всадники. Едут, о своем трещат, из их речей и поняла, что к чему. А еще узнала, что плохи дела у этого неблагодарного человека: рабочих подъедают периодически всякие создания с Поляеы, от того план и не выполняется.

– Лорд скоро и эту лавочку прикроет, – смеется один из всадников с нотками горечи. – Что тогда делать будем?

– А что делать? Пойдем к Ролану, у него народа больше, охрана нужна, участок поспокойнее. Я уже подумываю об этом.

– У нас договор, – с грустью говорит первый.

– Мы сегодня чуть не сдохли, за дочку его глупую. Оно нам надо? Сматываться в пору, пока жаренным не запахло. Ты помнишь, что было у Северных?

– Ты про пожар?

– Ага, прилетел владыка Кселаны и спалил всех к чертям собачьим за сбои в поставках.

– Северные имели прямые обязательства. Мелкое, но королевство. А тут сюзерен есть. А у того вассалов с десяток. Все пашут. Кто–то халтурит, так другие за тех и перерабатывают.

– Ребят? – вмешалась деловито.

– Чего тебе?

– Давайте в мой отряд, м? – начала интригующе. – Я вашей лучницей буду. А вы два мечника.

– Дикарка, нас вообще–то двенадцать человек.

– Я буду тринадцатой. То, что меня схватили – недоразумение. Я не дикарка, а свободная женщина, гуляла по лесу, цветы собирала, в смысле пыльцу. А тут три, то есть пять…тнадцать пауков. Я со всеми одна справилась. Делайте выводы. Нужна ли вам такая боевая самка. Или мне место грядки копать да стиркой заниматься.

Оба рассмеялись. Ну… попытка не пытка.

– Слушай, а она ничего так, – говорит один из всадников. Я ему сразу глазки состроила.

– Ага, надо будет попросить барона дать нам на ночь.

– Вот и я думаю.

Сглотнула. Не, не. Я не то имела ввиду!

Прикатили в лагерь. Кое–кто пешком дошел… Шум от работы пил и топоров известил еще на подступах. Лагерь, как лагерь. Одна сплошная пилорама и лесорубка. Только валят не деревья, а цветы. Добывают пыльцу. По разговорам всадников поняла, да и раньше ту же тему заводили, что пыльца на вес золота. Употреблять в пищу ее нельзя вообще. Хозяева, что покровительствуют над всей округой, за километры чуют нарушение. Если кто–то съест хоть каплю, того смерть ждет мучительная. Бррр.

Пришлось признаться, что недавно тут. Меня взял в оборот пузатый мужичок, в общую кучу женщин согнал и давай инструктаж проводить:

– Собираем не до краев. Что сыплется, ручками подбираем. Если из леса белозубка покажется, не бежим, сразу падаем на землю, и ни звука…

– Постоянно одно и тоже талдычит, – фыркает старушка из строя. – Новых не отличают, вот всем вторят и вторят, башка набекрень.

Смотрю вокруг. Ищу Алину, в каждое девичье лицо заглядываю с надеждой. Попутно местность изучаю. Лагерь скудный. В основном палатки. Из бревен только несколько сараев. Похоже, для хранения пыльцы. Везде кучи стеблей порубленных навалены, служат, видимо, преградой для вторжения. Судя по тому, как местные вгрызлись в цветочный лес, тут уже давно промысел организован. С трех сторон зловещие границы с Поляной миров. Наблюдаю подобия рогатин, они повсюду стоят, меж бревен воткнуты. На территории лагеря какие–то телеги с клетками коваными, турникеты из бревен сколоченные, лошадки около них стоят, хвостами с себя назойливых мух смахивают.

– Убежища, – шепнула на ухо местная, кивая на клетки.

Окинула девушку взглядом. Такая грязная вся, неопрятная. Я бы такую сама на веревку, да на каторгу.

Тут о себе подумала. Голову почесала, под ногтями что–то скрипнуло. Смотрю на свои пальцы, ногти черные от земли. Фу. А что на голове творится… боюсь даже в зеркало смотреть. Ну и кто я после этого?! Беглая, кто ж еще!

Надо что–то менять! Помыться, кудри завить, и заявить – я графиня, чтоб вас всех, Английская! Или маркиза? Кто по титулу выше? На ус намотала, у них тут точно есть бароны и сюзерены. Кто выше, не знаю. О! Маркиза! Звучит как–то эротичнее и соблазнительнее. А Герцогиня? Хм, это уже бабка старая. А я на баронессу похожу. Надо будет имидж проработать. Красота правит миром, это везде и всюду так. А мы, как бы не последние красавицы с селе. Я вообще–то самая популярная девушка четвертого курса МГИ!

Мир средневековья, мечи, луки, кареты. Значит и рыцари есть! Мммм… А я стану леди! В мечтательной голове прокрутились эпизоды из кино про баллы и красивые сказочные платья…

Развели нашу группу на работы. Участков немного, все на зоны поделено, и разделение труда присутствует. Воины рядом околачиваются, делая вид, что охраняют и следят, чтобы не сбежали. Мужская невольничья часть активно рубит цветы. А мы собираем пыльцу с поваленных.

Но вот самый главный нюанс: не все цветы с нужной пыльцой. А только «Красный Ирис» дает необходимую! Рубят десяток цветов, а накидывается на красный бутон. Они все не раскрыты, приходится еще и ковырять вилами. Нам, конечно, колюще–режущие не доверяют. Этим занимаются специально подготовленные наемники. Но острые и настырные куски лепестков, что сравнимы по прочности с арбузной коркой, приходится ручками оттопыривать.

Не редко пыльца сыпется стразу после падения, бутон не выдерживает и дает трещину.

У старых матерых бабок лопатки, у меня ничего, руками тружусь. Бабовщину никто не отменял. Подгоняют постоянно, но работать совсем не хочется. Солнце палит нещадно, лень накатывает волнами. Самый отдых, когда телегу качу, спинка хоть расслабляется. А то работа в три погибели, сразу бабушкины байки про колхоз вспоминаются во времена коммунизма и партии.

Собираю пыльцу, кружочки бежевые размером со сливу каждая. Попробовать тянет. За мной две женщины приглядывают, постоянно осекают. А еще стараюсь местность изучить. В туалет ходим в яму, обнесенную забором с огромными щелями! И охрана смотрит, со стыда чуть не сгорела в первом же порыве. Только когда в животе резануло уж сильно, я не стерпела и быстренько свершила грязные дела.

С водой беда, колодец–то вырыт, вот только вся вода оттуда оранжевая. Девки через ткани пытаются фильтровать. Но это ничего не дает. Привкус гадкий. Никогда бы не подумала, что буду мечтать из росинки попить!

В сотый раз убеждаюсь, по жизни встреваю во всевозможные приключения. Ищу их на одно место. Как и сейчас. Стволом цветка чуть не пришибло. Зазевалась, пересчитывая охрану. Мысль возникла поднять восстание или совершить диверсию. Народ тут ленивый, но за свободу даже континенты горят и ядерные бомбы скидываются.

Первая задача – выявить неформальных лидеров групп, вторая – подрядить их на восстание. Третья – дать хороший стимул и перспективы. Или нет. Второе с третьим местами надо поменять.

Пашу как лошадь. Смотрю на других, угрюмые все лица. Только бабка у нас старая одна – ей все в радость. С улыбкой трудится. Гляжу на нее и думаю, а не с коммунистической ли она партии?!

Так и до вечера провозилась с перерывом на обед. Поесть дали похлебки, в которой мой язык вкусного не встретил, а зуб на зуб ударяясь, ни разу ничего не раскусил.

Поздним вечером загнали в клетки, те самые, что на тележках. Вот так о нас заботятся. И это только с женской частью населения. Мужскую сопроводили в один из сараев.

Ночь под факелами – верх романтики. Накрыла непривычная тишина. Вся трель звериная далеко, а те смешки пьяных мужиков, что шатались между палатками я даже за шум не считаю. В клетке семь женщин, включая меня. Расположиться удалось не сразу, но вскоре пришли к консенсусу, уложившись валетом и полусидя. Мне не привыкать, в последнее время сплю где попало и с кем попало…

Поспать не удалось. Чуяло мое сердце неладное. Оно и пришло. Пьяное и не одно. Клетку нашу открыли.

– Новенькая, выходи, – рявкнула пьянь. Похоже один из всадников.

Сердце заколотилось в тревоге. Их четверо, а я одна, мощная и сильная духом, но одна. И у них мечи, даже сейчас, будучи в рубахах льняных, с поясами и ножнами пришли. Вышла сама, страшно, вот и подчинилась. Меня сразу обнимать полезли. За попу один ухватил. Я взбрыкнула. Решила, что буду биться до последнего, когда уж совсем все будет на грани. Пока только провокации. А может, поиграются и бросят? Надежда умирает последней, вместе с девственностью. Сглотнула…

– Строптивая! – воскликнул пьяный урод.

– А дай я!

– Я первый!

– Эй! – возмутилась бабка в клетке. – Дайте поспать. Ведите в палатку уже, дурни.

Ах ты ж стерва!

Меня повели. Иду послушно. Реветь хочется, страшно так. Они ж насиловать будут! Грязные, немытые, занесут инфекцию. Тут в этом мире мало ли какое болячки, птичий грипп, сифилис. А от орков так вообще свиной грипп и лихорадка. У них тут и о контрацептивах ничего не знают.

Начинаю хныкать.

Уже и щупают меня везде. Боже, вот я попала. А на что надеялась?! Обидно до глубины души. Первый раз и вот так.

Шлепок по попе словила. Не больно – обидно. В палатку захожу. А там еще восемь морд! В свете тусклом кривые рожи ухмыляются! Так зловеще!

– А породистая! – восклицает мой тискальщик. – Глянь какие сиськи!

– Ты на лежки глянь и на задницу! – Подхватил другой, задирая мне тунику.

А первый тянется к вороту чтобы тунику эту порвать! Отчаянно брыкаюсь.

– А ты прыткая какая! – блеют пьяные морды.

– Мамочки! – визжу. Руки заламывают сзади. Больно–то как! – Отпустите меня пожалуйста! Уроды!

Гогот пьяный усиливается. Раззадорились мужики. А я слабею с каждой секундой, ноги подкашиваются.

И тут происходит чудо. Колокол забил! Тревога?!

– Тревога! – взревел один из моих потенциальных насильников.

Слышу гул с неба идет нарастающий. Будто дракон ревет или динозавр. Глотка явно с палатку, не меньше. Мужики меня отпустили, стали в доспехи облачаться. Пьяные, неуклюжие. В палатку врывается закованный в сталь мужчина, борода седая, голова лысая, глаза черные и бешеные.

– А ну на выход, отрепье! Наемников понабрали! Стыд да срам! Ты чего копаешься? Меч взял и вышел!

И давай всех выталкивать. Кто в одной рубахе, кто в одном сапоге.

Через минуту я осталась одна. А за пологом творилось что–то неладное. Свет забил в стенки, словно день настал. И страшно, и интересно. Может бежать? Или в клетку вернуться?

Женский визг поднялся и вдруг утих, не иначе как рот заткнули горластой. Через мгновение сотряслась земля, стаканы глиняные вместе с кувшином со стола попадали. Сама чуть не упала, на слабых–то ногах.

Любопытство взыграло! Вышла из платки.

Никто не спит. Все люди вышли из палаток. Сверху лагерь невидимым куполом накрыло. Вокруг ночь и звезды. А здесь светло и ясно, словно день. Эдакий направленный свет.

Не сразу увидела ЕГО, ибо яркость от существа и исходила. Огромный человек метра под три стоит прямо в центре лагеря с расправленными за спиной крыльями неописуемой красоты. В высоту они под купол, метров в десять! Это же человекообразная бабочка! Такая недавно сколопендру прибила!

Крылья синие, с узорами на кончиках, верх и низ заостряется, по краям орнаменты темные. Стою, как завороженная, и страшно, и чарующе. Это ж ангел! Всадники говорили, мол, спалили так где–то что–то. Но не может же такой ангелок плохо сделать. Такое красивое гордое существо!

Решилась на несколько шагов. Рассмотреть его хочу! Одежда в цвет крыльев, волосы золотые…

– Кто!! – разнеслось на всю Поляну, как минимум, если не на весь этот мир.

Были бы стекла, не было бы стекол… А так, просто барабанные перепонки острой болью отозвались. Народ ахнул, уши все зажали. Тут я понимаю, что одна единственная на коленях не стою! Как тополь на плющихе.

– Я спрашиваю, кто?! – Ревет ангелочек не ангельским таким рыком.

Трясусь, от страха, но иду ближе. С краю стою, у палатки. Он не должен меня увидеть. Дикое желание посмотреть на него. Закралось в сердце сомнение одно.

Понимаю, что дура. Страх всеобщий кожей впитываю. А все равно вперед пошла. Потому что хочу о сестре своей спросить. Это же они, гиганты с небес. Только у себя имеют несколько иную форму.

– Ты что творишь, девка, – шипит бабка, склонившаяся. – Стой, не губи нас, сумасшедшая.

– На колени, – шипит мужик, что инструктаж проводил.

А я иду к этой огромной бабочке.

– Зачастили что–то, – бормочет себе под нос еще одна женщина. – Житья нет. Эй, девка, ты сбрендила?

Ускоряюсь. Меня уже за ноги пытаются ухватить. Сдержанно все, ибо боятся эти люди даже шевелиться. И мое сердце замерло, затаив дыхание иду. И вот вижу его.

Из меня слезы брызнули, как из душевого смесителя. Монстр злой, с перекошенным лицом от ярости, вселяет ужас и трепет. Не могла и помыслить, что Эрей Авель может быть таким. Но это не важно!

Живой, родной мой… Как же хочу прижаться к тебе, почувствовать силу твоих могучих рук, мощь твоего дыхания, глубину взгляда, аромат твой… Да, Господи, просто сердце твое бьющееся услышать!

Поделиться с тобой своими чувствами хочу…

– Эрей! Авель! – Кричу ему, голос срывается в одно мгновение.

Меня валят на землю. Прижимают. Хриплю, брыкаюсь. Тисками зажата.

Хороший мой, живой… это я! Я!! Валерия! Та, что лишила тебя второго крыла! Жизни лишила. Да, как ты смел меня волновать?! Прилетел тут, как ни в чем не бывало! А я душу наизнанку вывернула! Литры слез вылила! Убивалась по тебе! А ты… ты…

– Отпустите меня, – мой сиплый голос не слышен.

Хочу ему пожаловаться, как меня гоняли последние три дня. Все ему выскажу! Через что я прошла, пусть узнает! Это уму непостижимо!

– Кто!! – ревет Эрей Авель, да так, что я проглотила все слова возмущения. – КТО! НАЗВАЛ! ЭТО! ИМЯ!?

Ударная волна сносит меня вместе с теми, кто сверху. Пролетаю весь палаточный городок, ударяюсь о тележку, в которой пыльцу возили, и уносит еще дальше до спиленных стеблей.

Боли нет, просто шок. А в душе смятение, рушится в сердце замок мой из грез, пыльцой по ветру развеивается. Понимаю, что–то не так… Да все не так!

Свет меркнет. Меня обдает очередным потоком воздуха, в лицо летит и солома, и пыль, и пыльца. Это он просто взмахнул своим мощным крылом.

– Никогда больше! – Ревет человекообразная бабочка Эрей Авель. – Никогда больше!

Это уже удаляющийся рев.

Задыхаюсь… нет, не от наплывающей боли и невольного страха. От досады, что он не узнал меня!

***

Утро. Разбитая, всеми заплеванная, я отправилась в главный шатер. Все на работу, а я к старосте лагеря. Так как мужчины болтливые, да и по жизни сплетники еще те, я заранее знала, что меня ожидает допрос. За старостой послали гонца еще ночью. А мне завязали руки, залепили рот и кинули в отдельную клетку.

Иду, в груди подавленность борется с торжеством. С одной стороны безумно рада, что Эрей Авель жив. А с другой – расстроена. Он не такой… Злой, страшный, к тому же не узнал меня. Или не увидел?!

А третьего не дано. Не хочу верить, что увидел, узнал и не принял, пренебрег. Нет, нет и нет. Немыслимо!

И все равно в груди теплиться надежда, что он не такой. Просто притворяется, чтобы держать этих крестьян в страхе. А когда был со мной, видела его настоящего. Такого… такого теплого, притягательного, ласкового, надежного и волшебного. Моего Эрея Авеля.

А что до его слов. У этих человекообразных бабочек, похоже, комплексы на тему имен. Надо будет разобраться с этим, поспрашивать. Но аккуратно. Бабка Дульсия тогда быстро выгнала, стоило только кланы их упомянуть.

Ведет вчерашний пьяница, в глаза даже не смотрит. Стыдно?

Подошли к шатру, распахнули полог. Пахнуло жаром, как из парилки. А еще утро! Внутри – теплица, огурцов только не хватает. Сидят мужчины полукругом на мешках, пеньках и досках. Посередине столбик доверху, что центр палатки натягивает и поддерживает форму. Знаю такое, видела на полигоне, как папины солдаты за полчаса палатку разворачивали, сворачивали, снова разворачивали. Тренировались. А я маленькая сидела на коленках у капитана дяди Миши и хлопала в ладоши от восторга.

Четко посередине, за столбиком дедушка сидит в бежевой рубахе нараспашку с пышными рукавами, в глаза бросаются густые черные кудри на медной груди, что выдает его сельскохозяйственный профиль, коричневые штаны кожей протертой поблескивают. Поежилась, бедный, преет, сидит. У этого стул нормальный, значит, он тут барин.

Смотрит на меня хмуро, но не со злостью, скорее читается озадаченность. А остальные поглядывают то на него, то на меня.

– Ну здравствуй, дочка, – выдает дедуля. Голос мягкий, мудрый, добрый такой.

– Здравствуйте, – выдаю сипло, голосу моему «алес» после вчерашнего. Пытаюсь продрать горлышко. Побаливает.

– Дочка, ты поближе подходи. Дай рассмотрю.

Обхожу. Теперь столбик за спиной. Гнетущая атмосфера добавляет напряжения. Дедуля щурится.

– Ты вчера кричала? – спрашивает.

– Да она, – бросает мужчина справа. В нем узнаю нашего инструктирующего. Дедуля жестом его затыкает.

Киваю. Я кричала и визжала, и ругалась. Что лгать?

– Имя владыки знаешь? – С нажимом спрашивает.

Киваю. Ощущаю мимолетный страх в глазах окружающих.

– Да ее на Поляне нашли, сбрендила девка, – встревает еще один мужчина. Это всадник, что рядом ехал. – Придумала она имя и крикнула.

– Там одни сумасшедшие живут, – встревают еще. – Болтают про миры какие–то, что пришлые, а то и прилетевшие.

– Ага, и про рабство, а некоторые мессий из себя строят.

– Тише! – рявкнул дедуля. Все сразу и умолкли. Грозный, на первый взгляд и не скажешь. – На Полянку–то не тянет, девочка?

Отрицательно мотаю головой. Они думают, там сумасшедшие живут?! А если я заявлю, что с планеты Земля? Такой же посчитают?

– Как ты оказалась у нас? – продолжает допрос.

Все затаились.

Вот уж дилемма. Что им сказать? Формирую ответ, как на семинаре в институте по теме, которую не знаю конкретно, но представляю абстрактно. Лень матушка порождает находчивость.

– Побежала на крики, – сиплю. – Выпутала из паутины дочь вашего начальника, э.. лорда, меня вместо благодарности сюда упекли.

Удивленный вид делает. Сглатываю.

– Из деревни? – вдруг спрашивает.

Киваю.

– А отец кто?

Пожимаю плечами. Тут дедуля ко мне корпус подает, руками на коленки облокачивается. В такой позе, будто с претензией ко мне.

– Может, какой высокий лорд мимо вашей деревеньки проезжал? Аль на ночь оставался? Что мать говорила? Где отец твой?

– Пилей, да нет в ней кровей благородных… – встрял сидящий сбоку мужчина. Этот на дровосека или кузнеца похож. Широкие плечи, борода, как у султана.

– Да дикарка чистой воды…

– Тшш! – Шикнул дед резко.

– А, да, – начинаю молоть чушь под нужную версию. – Было, кто–то когда–то. Да… но мать она скрытная была…

– Была? – Удивляется дедуля. – Померла что–ли?

– Померла, бать, – говорю, изображая горечь. Сиплым голосом проще.

Кивает понимающе, наконец–таки, взгляд свой испытывающий в сторону уводит. Выдохнула с облегчением.

– И не дурна ж, – выдает кто–то за спиной. – Порода есть аристократская. Иль мать ее красивая была. Ты в мать внешностью? Матушка какая была?

– Первая женщина на селе, – выдаю.

– Ну тогда да, – соглашается дедуля, снова взглянув на меня. – Дочь, раз не с Поляны ты. То откуда? С наших земель, аль с чужих?

Пожимаю плечами.

– Вчера так ударило, что память пропала, отец, – хриплю. – Что–то помню, что–то нет.

Кивает понимающе. А я вздыхаю печально.

– Деточка, тебя Владыка услышал, – говорит с некой печалью. – Иначе реакции бы такой не было. Значит, кровь в тебе коренных аристократов. Если бастард ты, оно легче объяснить происшествие. Мы в любом случае держать тут не станем. Нам неприятности не нужны. И обижать боле, не будем.

Последнее сказано с направленной злостью. Дедуля и посмотрел на вчерашних пьяниц.

– А ущерб кто платить будет? – бурчит инструктор.

– А по совести, – усмехнулся дедуля. – Как с ней, так и она. А барон Шоберт, пусть на себя пеняет. Нечего было в плен брать деточку.

– С Поляны ж, – брякает охранник, который сопровождал до каторги.

– Да мало ли! – возмущается староста. – Деточка, чем помощь тебе можем?

Начинаю усиленно размышлять. Что б попросить?! Вот он мой шанс… Так, нет. Я сирота с деревни, внебрачная дочь коренного лорда. Сойдет такая версия. А что мне нужно при таком сценарии?!

– Отец, – отважилась. – А владыки только аристократов слышат?

– Королей только династических, – бросает дедуля. – И то, когда в пору за пыльцой прилетать.

По собравшимся прокатился смешок.

– Тогда мне нужно к королю, – говорю, выпятив грудь.

– О, как, – у старосты глаза округлились.

Все вокруг засмеялись и загалдели:

– Говорил же сбрендила.

– Не от мира сего.

– Давай ее барону отдадим, пусть кухарит или шьет в домовом хозяйстве.

– Да в любовницы ее.

– Ты чего! Жену его знаешь? Та еще бестия!

Га–га–га. Ха–ха–ха.

Смотрю на дедулю пристально. Только он не смеется. Задумался.

Пожалуйста, отправить меня к королю. Вызовем с ним Эрея Авеля. Поговорим в нормальной обстановке. Попрошу сестру мою вернуть, и сама туда же на Землю. А следующим летом приглашу моего хорошего в гости.

Его вспомнила, потеплело в душе. Ты мой хороший, живой.

– Дочка, – начал дедуля, все замолчали. – Из нас тут никто короля в жизни не видывал. Только на монетах. Дальше Семистрелья мир не знаем. Город славный наш помнишь хоть?

Отрицательно мотаю головой. Выдохнул тяжко.

– К земельным лордам тебя везти – там и погрязнешь. А вот в город если... Бургомистр ближе к родовитым. Шанс будет. Может, кто из проезжих узнает в тебе родовитую. Внешность примечательная.

– Город Семистрелья? – уточняю.

– Город, город, дочка. Забросим тебя с поставками, отправишься сегодня же.

Киваю. Чем не движение вперед? Город – это демократия и свобода слова. О короле поспрашиваю, вряд ли он такая уж важна особа. Не президент же.

Выпроводили. А сами дальше обсуждать, услышала выходя, как дедулю укорили за то, что на поводу у сумасшедшей пошел. Что дальше уже не слышала.

В общем, я запуталась. На Поляне миров одно говорят. Тут другое. Нет поголовного рабства и невольничьих рынков, как я понимаю. А то накрутила в своей голове античный мир.

Собрали телегу с тюками, забитыми пыльцой. Две лошадки худые и угрюмые смотрят на меня глазами недоверчивыми. Да, бедненькие, и меня потащите, держитесь мордахи грустные.

Позавтракала из общей пайки. Снарядили в путь дорогу. Бабуля местная узелок вручила с сухариками и картошкой вареной. Так и сказала, мол чем богаты, тем и рады, не серчайте, если вдруг королевой окажитесь. Слухи расходятся быстро. Эрей Авель услышал меня, а значит я – родственница королевской династии. Кровь у меня аристократки. Мало ли разгневаюсь, спалю тут все в чертовой бабушке. Но я же добрая и отзывчивая. Улыбнулась ей мило.

Пока на телегу примерялась, где бы присесть поудобнее, дедуля подскочил на коричневой лошади. У той ноги мощные, сама высокая, красивая. Клячи две с завистью смотрят и тоской. Спрыгнул староста бодро, будто передо мной решил выпендриться. В руках лук мой эльфийский с колчаном.

Усмехнулась, не сдержалась. Вот преследует меня теперь этот промысел. Нужен он мне?!

– Нам чужого не надо, дочка, – брякнул деловито, протягивая мое боевое. – Ты бери, бери.

– В город же еду, – возмущаюсь. – Или у вас безвластие и произвол?

– Что ты, деточка, – охнул дедуля. – Продашь его. По пути, аль в городе. За такой комплект можно пять монет серебра запросить с уверенностью. Ты ж без денег едешь. Как раз на первое время будут средства. Своего дать не можем. Мы народ простой, продуктами, да вещами рассчитываемся, серебро не держим. Лорд не велит.

– Коль такая песня, дедуль, где мой кинжал эльфийский? Пояс и фляжка?

– За это не знаю, деточка, – спохватился староста. – Боюсь, барон увез. Лук–то свои хотели мне продать. А за другое не знаю. Лорд Шоберт кинжалы собирает. Стало быть, он и забрал.

Киваю, что уж теперь. Значит, этого папашу неблагодарного, владельца здешней каторги Шобертом зовут. Надо будет Эрею Авелю пожаловаться.

– Спасибо отец, спасибо за все, – говорю с грустью.

Мотает головой.

– Ты на нас не сердись, деточка. Если какой знатной окажешься, не гневайся на простой народ. Мы зла никому не желаем. Живем по совести…

И бла–бла–бла. Киваю, улыбаюсь.

Хотел уже уходить, но повернулся снова.

– Вижу, что нет в тебе трепета к владыкам, – прошептал староста. – Не пренебрегай общей скорбью, деточка. И не трепись попусту о них. Нам упоминание о живых богах, сравнимо с упоминанием смерти своей или близких нам людей. Тяжело об этом говорить, и по сути запретно. Имей ввиду, дочка. Не гневи людей именем властителей наших жизней.

Киваю, сглатывая. Все настолько плохо… не знала я.

Излишний драматизм, мне показалось так. Но решила на всякий случай послушаться старика и намотать на ус.

Поехала телега груженая тюками с пыльцой, и я на ней сверху. Плотные мешки, в каждом бутонов по пять пыльцы утрамбовано, сидеть не удобно. Затряслась, об кочки колеса спотыкаются. За мной двенадцать всадников едут. Элитный эскорт неудавшихся насильников. Смотрю на эти наглые лица. Недоверчиво так смотрю, и думаю, а не подтянуть ли поближе эльфийский лук. Мало ли, что у этих в голове, отъедем подальше и начнут приставать.

Выехали на прямую дорогу. Спиной еду, за мордами смотрю наглыми. По правую руку – Поляна зловещая, по левую – поле, заросшее всякими кустиками, травками, клевер кое–где виднеется шапкой фиолетовой. Вдалеке деревья возвышаются, лес густой, будто соревнуется по длине с Поляной.

Через два часа езды взвыла. Это невозможно! Плетемся еле–еле, вскочила, пешком пошла. Быстрым шагом успеваю за тележкой. Половина отряда вперед ускакала, остальные позади. Слышу грязные комплименты в адрес своей попы. Демонстративно лук перекинула за спину, как эльфийка делала. Приутихли на пол часика.

К обеду жара стала невыносимой. И с водой беда. У охранников свои запасы. А у меня свои, скудные. Делиться они не собираются, как я поняла.

После полудня дорога стала уводить с Поляны в сторону леса. А нас догнал староста на своей мощной лошади. Пылью еще подкормил. За ним целое облако возвышалось, словно целая армия скачет.

– Я к барону на доклад! А вы по кратчайшему, у нас сроки поджимают! – Гаркнул встревоженно.

– Через Долтана? – уточнил главный эскорта. Я его сразу приметила, самый вызывающий взгляд у него.

– Да. Только на ночлег у него не оставайтесь. Дотяните до земель Ролана Норельского, до первого же двора постоялого, у тех хоть охрана своя.

– У Долтана мост не чинен! – возмутился старший.

– Я через него утром гнал, проскочите!

Староста унесся вперед, давая нам попробовать еще пыли. А я уже привыкшая. Грязь слоями. Вспомнились истории из жизни русских девушек в Великую Отечественную войну. Немцы в деревню русскую придут, а там девки уже подготовлены: волосы ваксой, зубы землей, себя грязью. Немцы брезговали и не трогали, думая, что нация такая сама по себе не чистоплотная.

Ковыляю за телегой, стали встречаться крестьяне, идущие навстречу. В основном бабушки и дети. Из мужчин только старики. Стоило уйти от Поляны миров, и уже народ появился. Обычная сельская атмосфера. Ничего волшебного и особенного. Вот только солнце синевато–зеленоватое, смотреть на него не больно. Хоть и греет не хуже земного.

Кузнечики в траве по сторонам дороги распрыгались. Такие маленькие, миленькие. Перебарываю в себе желание раздавить парочку в расплату за злобных «дальних родственников» с Поляны. Цветочки синенькие и желтенькие мелькают. А вот бабочек маленьких не увидела вообще. Шмели, мухи, пчелы да мошкара летают. А красоты этакой не видно. Мир вроде и другой, но все вокруг такое же. Даже удивительно, как схоже! За исключением Поляны миров, конечно…

Задумалась и о другом. А почему никого с Москвы еще не встретила? Уверена, что тысяч так десять сюда закинуло. Ну хоть один же должен был попасться с криками «отведите меня в посольство России!». Ощущение такое, что я тут вообще единственная попаданка в трезвом уме и ясной памяти. А мир живет своей обыденной жизнью.

Устала ковылять к вечеру. Обратно запрыгнула на телегу.

– Женюсь! – Горланит один из всадников. Теперь у них другая тактика. Подкатывают по очереди.

– Валерия, вот скажи там, ты каких мужчин предпочитаешь?

– Не верхом на лошади, – выдаю хрипло.

Двое спрыгивают, берут своих лошадей под уздцы. Остальные хохочут.

– А хочешь верхом на лошади?

– Я не умею, – отвечаю с кривой улыбочкой.

– Научу!

Махнула на них рукой. Знаю, что закрались у каждого сомнения по поводу моего происхождения. Вот и ухлестывания начались. Вижу их насквозь. Но уделяю знаки внимания двум – трем. Как сказал Цезарь – разделяй и властвуй… над сердцами.

Поглядываю в сторону движения. Впереди показалась речка. Сразу взбодрилась. Хочется искупаться, прям тянет в теплой водице поплескаться. Вот только ни купальника, ни интима. Морды–то нахальные тут как тут.

Вдалеке виднеются крыши домов. Сразу вспомнилась и своя деревня. Чувствую, что от далекого кудахтанья кур слезы проступают. Бабулька–то моя умерла два года назад. Много в деревне провела, а как ее не стало, все и заросло, омертвело, в чужое превратилось. И на лавочке у крыльца никто не сидит. А о чем они думают старые люди? Понимают ведь, что уходят от нас…

Телега на мост въезжает, деревянные доски скрипят. Мост ветхий, а речка шириной метров десять. Только я решила с телеги слазить, как левое колесо провалилось в дырку. А правое подскочило! Меня как пружиной подбросило. Мешкам тяжелым ничего, а вот я ухватиться не успела.

Визжу и падаю с середины моста в реку! Высота метра три!

Сердце ухнуло, когда воды достигла. Так не долго и разрыв сердца получить.

Сбылась мечта идиотки номер два. Я в воде. Холодной! Ударилась о дно. Не сильно, но ощутимо.

Выныриваю. Течение хорошее, несет дальше. Пытаюсь кричать. Но я же сиплая! Мост уже далеко и никого на нем, мельком увидела. Мотает в разные стороны. Плыть пытаюсь и руками загребаю. Вскоре ногой дно нашла, стараюсь оттолкнуться в сторону берега. Понемногу выходит. Туника сковывает. Побеждаю течение и плыву к берегу. Три метра в сторону «большой земли», и вода уже по пояс. Озираюсь, где бы подняться. Берег пологий, высотой метра два. Что ж я?! Опять через грязь полезу? Чуть правее заводь заметила. Гребу туда, словно крейсер в бухту. Лягушечки заквакали. Маленькие, миленькие, такие скромненькие. И камыш тут крохотный… Это я от Поляны еще отхожу.

Течение успокоилось, ноги теперь вязнут в иле. На бедра что–то прилипло мерзкое.

Я злая. Туника приклеилась к телу. Вода потеплела и свежестью уже не веет. На берегу дед сидит с удочкой, чуть было не поймалась на его крючок. Обычный старичок в рубашонке бежевой, темноволосый с сединой, будто снегом припорошило, усики, как у Гитлера. Но глаза большие, светлые, да еще и уставились на меня! Распахнулись по пять копеек каждый!

Дошло! Грудь моя участвует сейчас в конкурсе «мокрые маечки»! А жюри, походе, ставит десять баллов. В каждом глазу по пять. Прикрываюсь от старого извращенца. А он поднимается, удочку отбрасывая. Резкость его движений настораживает. В полный рост он на голову выше меня.

– Сбрендил на старость лет! – ахает. – Ты реальна?!

– Нет. Показалось, – хрипло отвечаю.

– Благодарю богов за столь дивное создание! Кто ты, ответь!

– Русалка! – рычу, тину с себя сдираю, швыряю от злости в сторону. Уехала телега, ухажеры, что строили из себя рыцарей туда же. И ни один за мной не прыгнул! Ну хоть бы по бережку пробежался, веревку кинул. Ага, не дождешься.

Крикнуть бы, авось ищут. Да горло жалко. Шагнула на травянистый берег.

– Выходи за меня чудо невиданной красоты! – Завелся дед.

Стою перед ним, мокрая, злая. Вот только его тут не хватало. Вокруг чаща, тропка виднеется, ведущая в гущу. Дорог не знаю. Успеть бы добежать до телеги. А этот рыбак путь преграждает.

– Я барон Долтан Балейский! – Кричит восторженно. – Хозяин этих земель! Сами боги послали мне тебя, такую волшебную диву! Я вдовец, без детей и внуков. Будь хозяйкой в моем поместье. Молю, дай шанс старому рыцарю проявить себя в подвигах и ухаживаниях!

Смотрю со скептическим настроем.

– Какой из вас барон, – фыркаю. – Проводите меня лучше…

– Да барон я! Вот кольцо фамильное! – Наседает, демонстрируя перстень цыганского фасона. Красный камень на золоте, грубая работа.

Так…  Не отстанет ведь.

– Дедуль, мне бы до телеги. Да скорее.

– К…какая телега, ясное солнышко мое, сердце чистое, радость ночей моих, душа моя, сладость грез моих…

– А ну прекратите! – рычу. Ой, больно связкам. Кривлюсь.

В объятия меня заключает. Отталкиваю. А дедуля–барон на колено падает!

– Леди! Позвольте узнать ваше имя!

– Валерия, – опешила.

– Леди Валерия! Примите мою руку и сердце! Клянусь в верности до конца своих дней!

Оцепенела. Он пьян?! Вроде нет. Не разит ничем таким. Маразм крепчает?

Обхожу его. По тропке, мимо веток и зелени. Все тут мелкое и жалкое. Ощущение силы такое, что если даже волк появится на пути, я его пасть голыми руками порву.

Слышу, дед за мной бежит. И его порву…

Ахает за спиной. Отлепляю от попы ткань, не хватало еще, чтоб от инфаркта скончался.

– Ты мой воздух! Вишня спелая в сказочном саду!

– Две вишни, – огрызаюсь из–за плеча и спешу от невменяемого.

– Выходи за меня, краса, я не вынесу отказа!

– Дедуль, или как вас там, барон Долтан Оболенский…

– Балейский! – поправляет сразу.

– Балейский барон, мне надо в телегу и поскорее до Семистрелья вашего! А ты мне тут…

– Такой принцессе и телега?! – восклицает, обгоняя. – Да я тебе карету подам золотом кованую! Лучшее платье, украшения все фамильные! Стань моей женой, и завтра же отправимся в город!

Останавливаюсь. Смотрю строго. Мысль тоненькая такая прорывается, но пока обрести форму не может.

– Поместье родовое, земли, – продолжает «склонять на темную сторону» барон. – Все твое, только порадуй старого рыцаря благосклонностью.

– Завтра отправимся? – уточняю и смотрю на него ехидно.

Закивал, как завороженный.

Снова на колено падает. Прыткий–то дедуля, как бы долг супружеский не запросил в случае моего согласия. А что?! Мысль, распишемся и в карете до города уже в качестве родовой дворянки помчусь! Всяко лучше, чем грязной немытой крестьянкой к бургомистру прорываться. Представительная внешность во все времена дорогу себе пробивала.

– Выходи за меня, леди Валерия!

– Ладно, – выдаю. В душе что–то обрывается. Все ж не серьезно?

Руки целует. Поднимается. Я не уловила движения, после которого потеряла всякую инициативу. Ноги мои оторвались от земли. И вот я на руках у деда. Несет меня, руки потрясываются. Скрипя душой и зубами, обхватываю шею, чтобы ему бедному не скончаться по дороге от натуги. Эрей Авель, прости. Предательницей себя чувствую. Но все ради сестры!