Хлеба, сала и картошки, доставленных Юрасем и Афанасьихой, хватило проголодавшимся десантникам на один раз. Изнуренные боями и длинными переходами, они отсыпались несколько суток в чащобе. От одежды остались лоскутья, от сапог — голенища. Дед Адам на скорую руку сплел десять пар лаптей, в них и топали десантники да еще пошучивали: дескать, для диверсанта обувка в самый раз, абсолютно бесшумная…

От Юрася Афанасьев узнал, что в райцентре расположены фашистские склады, но нападать на них считал пустой затеей. То, что бойцы выдержали раньше, теперь им не под силу. Да и воевать нечем, боеприпасов — кот наплакал.

На третьи сутки пребывания в районе Рачихиной Буды Афанасьев послал несколько мелких групп по лесным дорогам, авось удастся подловить вражескую машину или обоз: до крайности были нужны мины, гранаты, тол, продукты, одежда — осень на носу, а бойцы в одних гимнастерках. Ночами в шалашах стало прохладно, костры жгли с оглядкой. Нужно было принимать окончательное решение, что делать дальше: выбрать место поглуше и рыть землянки или двигаться на восток в том потрепанном виде, в котором находилась группа. Афанасьев колебался.

Однажды он вспомнил, что километрах в двадцати к северу есть хутор Спадщина. Бойкие магистрали там не проходят — глухомань. Вряд ли немцы сунутся туда, а тем более — поставят там гарнизон. Есть смысл проверить. Если предположение окажется верным, в хуторе можно пожить и собраться с силами.

Действительно, немцев в селении не было, старосты и полицаев — тоже. Лишь в одном доме оказался неизвестный человек в военной форме без знаков отличия. По выправке было видно, что это кадровый командир. Таких за версту распознаешь. Почему он околачивается на глухом хуторе? Окруженец? Дезертир? Афанасьев спросил об этом без обиняков. Неизвестный усмехнулся в усы:

— То же самое я хотел бы услышать и от вас.

Афанасьев смерил его взглядом.

«Нет, не дезертир… больно смело разговаривает, значит, не опасается. Иначе не стал бы держаться вызывающе, так независимо. Кто же он? Пожалуй, стоит сделать первый шаг. По-хорошему…» И Афанасьев, вынув из кармана удостоверение личности, сказал незнакомцу:

— Покажите и вы какой-нибудь документ…

— Для своих найдется… — сказал тот с мягкой улыбкой и протянул серую форменную книжицу, удостоверение, выданное райвоенкоматом Купчаку Родиону Захаровичу. Афанасьев шлепнул себя обрадованно ладонью по лбу:

— Так это вы вместо подполковника Курасова? Он два года назад посылал меня в военное училище. Теперь вы работаете?

— Работал… — покачал головой Купчак. — А вы командуете взводом?

— Командовал… — в тон ему ответил Афанасьев. Они пожали друг другу руки.

— Это все, что осталось от вашего взвода? — спросил Купчак.

Афанасьев вздохнул:

— От парашютно-десантной бригады… — И в свою очередь спросил сочувственно: — А вы не успели эвакуироваться?

Вместо ответа Купчак показал еще один документ. В нем значилось, что предъявитель его является комиссаром партизанского отряда «Три К» и что в хуторе он находится по организационным делам.

Вскоре десантников разместили по хатам, а Лесе с больным ребенком отвели целый пустующий дом. В кои времена все наелись досыта — и в баню. Парились, смывали с себя походную грязь, стирали бельишко.

Управившись с делами, Афанасьев пошел к Купчаку узнать, что творится на фронтах. Тот рассказал и показал по карте, где находятся наши и фашистские войска, а вернее, где находились две недели назад, потому что сведения устарели, а рации в отряде нет.

— Положение… — потеребил мочку уха Афанасьев.

Советские войска отступили так далеко, что он не представлял, как соединиться со своими. Настроение его, как ртутный столбик в мороз, резко упало. Купчак же, понимая, в каком затруднении находится группа, предложил влиться в партизанский отряд.

— А где ваш отряд?

— В лесу на базе.

— А командир?

— И командир…

— А сколько у вас людей?

Купчак не ответил. Тертый, видать, калач… О себе помалкивает, а сам старается завербовать кадровую единицу. Мужик не промах. Может быть, так называемый отряд только на бумажке или в голове комиссара числится? Скорее всего так оно и есть, а тут прямо с неба, в полном смысле слова, свалились все военные специальности от сапера до артиллериста.

Афанасьев не сказал Купчаку ни да, ни нет, и тот, понимая его осторожность, стал нажимать с другой стороны:

— Допустим, вам посчастливится и вы доберетесь лесами до Белгородщины, а дальше как? Переправитесь через Псёл, и немцы тут же перещелкают вас, как куропаток, потому что укрыться негде — степи и степи, сколько глаз хватает.

Видя, что слова его произвели впечатление, Купчак хитровато усмехнулся и стал расспрашивать про Рачихину Буду, много ли знакомых, друзей. Афанасьев отвечал бегло и сжато. На вопрос, что представляет собой Агния Данилкова, пожал плечами:

— Учились когда-то в одной школе, теперь она работает телефонисткой.

— Откуда вам известно?

Афанасьев рассказал, что встречался с матерью и с соседом Байдой, от них и узнал. Купчак нахмурился.

— Вот кто ваш сосед!

— А что? За ним что-то водится?

— М-м-м… а он не говорил вам, кого немцы в вашем селе поставили старостой?

— Я не спрашивал.

— Дядя. Байды, Куприян Темнюк, и есть староста.

По лицу Афанасьева пошли пунцовые пятна. Потер мочку уха, сказал хмуро:

— Байда с моей матерью принес нам в лес продуктов и просился со мной.

Купчак пожал плечами, вздохнул:

— Может быть, сама судьба привела вас в родные края, чтобы спасти от гибели мать. Думайте, лейтенант!

Вечером на пустыре за домами состоялось строевое собрание. Афанасьев изложил обстановку, которая в основном и так всем была известна. Потом говорил Купчак. Он правильно уловил настроение десантников и понимал опасения Афанасьева за будущее группы. Настоящий командир всегда стремится к определенной самостоятельности, оберегает традиции, порядки. Так было, так и будет. Купчак сказал:

— Дела, товарищи, неблестящи и у вас, и в партизанском отряде, который я представляю. О ваших трудностях рассказал лейтенант, а у нас беда в том, что базу, заложенную нами в лесу, кто-то выдал фашистам. Мы остались без оружия, без снаряжения и продовольствия. Это усложняет и затягивает комплектование отряда. Нами за короткое время принят ряд срочных мер, раздобыли немного оружия, есть мука, скот. Плохо с боеприпасами, со взрывчаткой, но самое плохое — это отсутствие специалистов по военному делу. Просто, товарищи, крах! А у вас есть достаточный боевой опыт, профессиональная подготовка. Вы могли бы стать боевым ядром отряда, у вас бы учились другие. Я советую вам присоединиться к отряду на правах отдельного подразделения во главе со своим командиром.

Купчак заметил, как во время его речи на лицах десантников проскальзывали скептические ухмылки.

— А чем гарантируется ваше обещание? — спросил Афанасьев, глядя в землю.

Купчак немного подумал, сказал твердо:

— Моим словом коммуниста.

Собрание разноголосо шумело. Химинструктор Варухин ворчал:

— Это, знаете, начинает быть похожим на концерт шарманки с симфоническим оркестром, если не хуже… Лично мне здесь делать нечего. Какая у вас тут химия?

— Тебе все не так, все не по тебе, — отозвался Максим Костылев.

— Не дойдем мы до своих без помощи.

— Жди персональный самолет!

— Да будет вам! Помолчите!

Спорили недолго. Ясно было всем: где ни воевать, а надо воевать. Добраться до фронта шансов мало, распустить группу — преступно. Тем более что десантники специально подготовлены для действий на занятой противником территории в отрыве от своей базы.

— Значит, заметано! — повеселев, сказал Купчак. — А теперь к делу. В дальнейшем вам придется вести пешую разведку, а добудете лошадей — конную. Что такое знание местности для разведчика?

— Альфа и омега, — ответил Максим с важностью.

Довольный Купчак улыбнулся.

— Правильно, молодец! Значит, сегодня отдыхать, а завтра небольшое задание: надо поймать одного лесника-предателя.

Приказ десантники выслушали стоя, как это бывало в недалеком прошлом, когда они с парашютами за спиной стояли на территории аэродрома и слушали своих командиров. Собрание кончилось. В силу вступала железная воинская дисциплина, начиналась неведомая партизанская жизнь.

* * *

Предателя-лесника пошли ловить трое во главе с Максимом. Он был вооружен автоматом. У Якова Чунаева за спиной мешок, в мешке три кругляша — милые сердцу противотанковые мины. «Возьмите и поставьте по своему усмотрению», — сказал Купчак, вручая мины. У Платона Музгина на шее — трофейный «шмайсер». Двинулись лесом напрямик. Было тихо и по-осеннему прохладно. Разведчики шли по увалу, где деревья повыше. Справа внизу изгибалась глубокая промоина, она то расширялась, то переходила в узкую расщелину. Постепенно увал сошел на нет, впереди виднелась мокрая, заросшая лозняком впадина.

Вдруг совсем близко послышался кашель. Разведчики переглянулись, зашарили вокруг глазами. Видят, из густой заросли краснотала вылезает сутуловатый старикан с седой короткой бородкой. На нем неуклюжий плащ из брезента, мокрые, залепленные грязью сапоги, на голове картуз. Старик по виду смирный, стоит, кашляет. Руки держит в карманах. Максим направил на него автомат.

— Кто такой?

Неизвестный перестал кашлять, посмотрел исподлобья узенькими колючими глазками на Максима, затем на свои захлюстанные сапоги, спросил:

— Это вы мне?

— А то кому ж?

— Утопленник я, — показал он на свои мокрые ноги.

— Шу-у-тник… А между прочим, пророчества сбываются… — кивнул Максим на глубокую колдобину с водой. Нахмурился строго: — Что здесь делаешь?

— Лес сторожу.

Разведчики выразительно посмотрели друг на друга, встали по бокам у старика.

— От кого же ты, папаша, лес стережешь?

— От злоумышленников всяких…

— Предъяви документы, — приказал Максим.

— Где ж я возьму документы, ежели у меня их нет?

— Папаша, шутки по боку! Показывай, иначе… у нас это быстро!.. — шевельнул Максим стволом автомата.

Лукавая усмешка тронула тонкие губы лесника. Сказал:

— А я подумал было, вы — грибники из Чугров…

Максим побагровел до ушей, выругался про себя. Болтал, болтал, а пароль, который сообщил ему Купчак, не спросил. Ответил старику хмуро, с досадой:

— Мы и лещину трясем…

Седобородый осклабился во весь рот, полный ровных желтых зубов.

— То-то вижу — лихой народ…

Он все еще держал руки в карманах и вдруг откинул полы плаща, и разведчики увидели, что у него вместо карманов — прорехи, а из прорех торчат зажатые в руках пистолеты. Максим готов был сквозь землю провалиться. Разведчик, называется! Промах за промахом, опростоволосился совсем. Окажись старик врагом, уложил бы всех за одну секунду.

— Ну чего вы, словно обалдели? — обратился старик к Максиму, пряча пистолеты. — Я командир отряда «Три К» — Коржевский Карп Каленикович. Будем знакомы. Вы парашютисты, о вас мне сообщил Купчак. Значит, за лесником отправились? Не ходите, его поймали. Пойдемте обратно.

Шли не спеша, разговаривали. Когда до хутора оставалось километра полтора, в той стороне вдруг сухо ухнуло. Пушка? Откуда взялась она на хуторе?

«Ух-ух-ух!» — раскололось по лесу отголосками.

— Что за чертовщина? Немецкая танковая стреляет, — определил по звуку Максим.

Все остановились и услышали трескотню автоматов. Коржевский решительно махнул рукой:

— Бегом!

Бросились вперед, оставив позади Коржевского. Сквозь прогалины меж дубами зачернели деревянные крыши Спадщины. Остановились. На хуторе все ходуном ходит. Автоматные очереди полосуют воздух, сливаясь моментами в сплошной треск. Громче автоматов бахают винтовки. Откуда-то сухо и часто бьет пушка.

— Вот он, старый знакомый, пропасти на него… — нервно сплюнул Максим и показал вправо, где возле крайнего дома ревел и барахтался в трясине танк. «Засел, видать, основательно. Фю-ю-ю!.. У него гусеница свалилась. Ну, в таком случае капут! Отдавай, фриц, концы… Не выкарабкаться тебе до скончания света! Ух, черт! А танков-то, оказывается, два! Стреляет другой, тот, что стоит на твердой дороге». Из дула его пушки раз за разом выплескивается оранжевое пламя. На хате, что стоит рядом с ним, крыша разворочена, горит. По небу стелется густой дым.

Залегшие на околице хутора десантники бьют по танкам из винтовок и автоматов — больше не из чего, а это все равно что стрелять по носорогу из дробовика… Да и не достают пули до танков — далеко. Вот экипаж погрязшего в болоте танка выскочил из люка и бросился к своему исправному собрату.

— Эх, гранату бы! — воскликнул возбужденный боем Чунаев.

— Какой ты прыткий! До коробки пятьсот шагов… — буркнул с досадой Музгин.

Тем временем пострадавший экипаж проворно взобрался на исправный танк и залег по ту сторону башни. Там пули партизан им не страшны. Максим хлопнул со злостью ладонью по стволу автомата, выругался:

— У-у-у… пукалка паршивая!.

Подбежал трусцой запыхавшийся Коржевский, скользнул взглядом по обветренным лицам десантников. Взъерошенные брови, вздрагивающие ноздри, глаза с прищуром, напряженные. Он уже разобрался в обстановке.

А танк на дороге, взревев, лязгнул железом. «Ах, проклятущий, пошел в атаку на хутор? Нет, не решился. Боится, долбанут из-за угла гранатой». Разворачивается медленно, рывками, а экипаж с застрявшей в болоте коробки ползает вокруг башни, прячется от пуль. Опять впереди орудийного ствола блеснуло. Бах!

— Мины! — крикнул Коржевский, но никто ничего не расслышал: в ушах едкий звон. — Мины давайте! — повторил он нетерпеливо. Теперь поняли: требует минировать дорогу. «Зачем?» — переглянулись Музгин с Чунаевым, уставились на Максима. Тот кивнул: выполняйте, раз начальство велит. Минеры бросились выполнять приказ, не понимая его смысла.

Выдолбить в твердой земле ямки для мин времени не было, поставили железные кругляши в промытой дождями колее между могучих дубов, подступавших к проезжей части, замаскировали их сухими листьями, отбежали в кусты. Лежат, поглядывают на Коржевского. Почему он считает, что танк пойдет по этой, а не по другой дороге? А тем временем лязгающая махина приближалась, она шла именно на них. Минеры заволновались: только бы не свернула! Нет, не сворачивает, идет.

— Давай, давай сюда! — прошептал Максим азартно и посмотрел с уважением на Коржевского: «Вот что значит отличное знание местности! Альфа и омега!»

Приземистый танк остановился на опушке, сверкнул несколькими выстрелами, покачнулся и направился прямехонько к дубам, сотрясая землю. Вот оно, счастье минеров! Затаили дыхание, впились глазами в громадину: подорвется или нет? Она продолжала накатываться с лязгом, с громом. «Ну… ну… смелей!.. Есть!»

Из-под гусениц взметнулись огненные клочья. Танк крутнулся на месте, стволом пушки ударил в могучий дуб. Цеплявшиеся за броню фрицы посыпались на землю, но дуб устоял, лишь окутался пылью и дымом.

Разведчики открыли огонь, застучали по броне пули, уносясь рикошетом, впиваясь в стволы деревьев. Покончив с танкистами, разведчики подошли к танку. Он гудел от огня.

— А неплохо горят стальные дровишки… Как, ребята? — усмехнулся со злостью Коржевский.

— Подходяще… — ответил степенный Музгин.

— А где же третий мужик-то ваш? — оглянулся Коржевский.

— Кто, Чунаев? Там он… — показал Музгин в ту сторону, где валялись убитые. — Сапоги нашел…

— А-а-а…

…В ту ночь группа Афанасьева вместе с командиром и комиссаром отряда отбыла на главную базу партизан. Лесю с больным мальчиком оставили на хуторе поправляться.