Как-то выпивали с однокурсниками, и, естественно, разговор зашел о карьере. Оказалось, что наиболее успешную карьеру сделали выпускники, кардинально сменившие род деятельности. Из нашего выпуска одна стала певицей, другой – спортивным комментатором. Несколько человек владели торговыми фирмами; был даже один начальник главка в Министерстве здравоохранения. И никто из них не нуждался в образовании, полученном в нашем политехническом институте. Выходило так, что все, кто меняет свою жизненную колею, свой естественный жизненный уклад, намного более успешны. Их жизнь стала насыщеннее, интереснее, доходы неизмеримо выше. Однако не все способны сменить профессию, место проживания, образ жизни. Намного проще идти естественным путем, строить карьеру в выбранной области, улучшать жилищные условия, покупать садовый участок и ставить на нем домик. Я являюсь типичным представителем этого большинства. Смотрите, вначале младший инженер, потом конструктор разных категорий, а сейчас дорос до ведущего конструктора. И все время работал в одном институте с длинным названием, начинающимся словом ГИПРО. Теперь у меня есть сад за городом, гараж в кооперативе всего в двадцати минутах езды от дома; квартира у меня тоже есть. И что? Бросить все это, уехать в Замбию? А что я там буду делать? Ну что, что? Проектировать насосы, конечно. Собственно, ничего другого я делать не умею. Вот примерно такие мысли стали одолевать меня время от времени после той самой выпивки с однокурсниками. Теперь я смотрел на свой институт по-иному. Лет восемь назад мы располагались в двух больших зданиях: одно новое, пятиэтажное, другое переделано из дореволюционной казармы. Теперь те, кто остался в институте, ютятся в старом здании. Новое было продано огромному металлургическому концерну, владеющему заводами и разными другими предприятиями. Командовал им некий Потапов, которого практически никто не видел: он то в Москве, то в Лондоне, то в Вене. Однажды наблюдал я интервью с ним по телевизору. Приятный мужчина и говорит грамотно. Хозяин! Часть наших сотрудников перешли в концерн, оставшиеся бешено им завидовали. И было из-за чего – зарплаты, служебные машины, кабинеты. Вот вам еще одно свидетельство эффективности смены деятельности. Вот такие мысли бродили в моей голове. И пока они там бродили, я исправно ходил на работу, ездил с женой в сад, ремонтировал унитаз в квартире, встречался и выпивал с коллегами по работе.

Когда-то в молодости, когда я только окончил институт, мы жили в двухэтажном деревянном доме без удобств. Соседкой нашей была женщина, которая растила сына-дебила по имени Митя и очень о нем заботилась. Мальчик был уже взрослый, но послушный – никаких неприятностей ни маме, ни соседям не доставлял. Весь его словарный запас состоял из трех одинаковых слов: ха-ха-ха. Ими он умудрялся выразить множество своих желаний и впечатлений. Мы с женой помогали несчастной женщине, отдавали Мите кое-какую одежду, иногда угощали чем-нибудь вкусненьким. Когда наш дом наконец решили сносить, всех соседей разбросали по разным районам города. Кто имел связи, получил вполне сносное жилье, а женщину с дебилом загнали куда-то в микрорайон за аэропорт. Оказалось, что туда на двух автобусах ехать больше часа. Мы все разъехались, но связей не разрывали. Иногда Митя с мамой приезжали к нам взять что-нибудь из моих старых вещей. Митя очень любил получать мои старые брюки и свитера. Он гулял в них возле своего дома и с радостью показывал обновки всем соседям. Иногда его мама обращалась ко мне сделать копию врачебной справки. Вот и недавно для комиссии ВТЭК потребовался набор документов и справок из психиатрической лечебницы. Я взял груду бумажек на работу и на всякий случай сделал несколько копий. Со временем у меня в шкафу появилась папка с множеством Митиных справок. Были там и результаты ежегодных обследований, которые подтверждали, что Митя абсолютно неопасен для окружающих. Почему я здесь вспомнил об этих справках? Случайно? Нет, ничуть не случайно. Дело в том, что эти справки сыграли свою роль, что станет понятно в ходе последующего повествования.

Однажды, гуляя по центральной улице нашего областного центра с населением почти три миллиона человек, я неожиданно задумался о нищих. И чего вдруг – что я, мало их видел? Видеть-то видел, иногда подавал, иногда брезгливо обходил. Но вот не задумывался никогда. А тут решил понаблюдать, может быть, перекинуться парой слов, вообще проникнуться проблемой. И что? Подал одному, второму, третьему. Подал сразу двум старушкам, которые заняли места справа и слева в тамбуре одного из магазинов. Оказалось, что они произносят один и тот же текст, известный вам не хуже, чем мне: подайте Христа ради и т. п. Да и эти слова произносятся без души, так, автоматически. Одна женщина выделялась из этой публики – она плакала и почти кричала что-то о лечении. Был еще пожилой и хорошо одетый мужчина, который подходил вплотную и просил денег очень тихим голосом. Кроме того, я вспомнил, как в прошлом году в Москве ко мне подвалил парень и прямым текстом попросил на опохмел. Дал, конечно. Что же я, не понимаю?! Особая группа – калеки. Им почти не надо говорить.

Вот, пожалуй, и весь диапазон воздействия на сердобольное население. Невелик, не так ли? А где тонкая игра на чувствах? Где те анекдотические ситуации, когда два нищих работают на контрасте: один умоляет православных вблизи церкви, а второй рядом просит помочь бедному еврею. Нет выдумки у людей, нет. Между тем сборы у нищих вполне нормальные, даже, я бы сказал, более чем. Хватает и на хлеб, и на выпивку, да и на масло с красной икрой перепадает. Жаль только, контингент нищих весьма специфичен. Те, кто набирает достаточно много, довольно скоро исчезают с улиц, переходя к другим видам бизнеса. Таких, впрочем, единицы.

А одежда? Боже мой! Это надо отыскать такую рвань! Я поинтересовался у бомжей; они утверждали, что в мусорные ящики выбрасывают вполне годные для носки вещи. Они демонстрировали мне пиджаки и куртки, которые достали из помоек. Точно в таких же ходит большинство населения, по крайней мере мои коллеги по работе. Отсюда я сделал вывод, что нищие специально выбрали одеяние, которое, по их мнению, заставит содрогнуться милосердного человека. И они, конечно же, ошиблись. Такая одежда заставляет не опускать руку в карман за мелочью, а обойти нищего по дуге возможно большего радиуса.

Критиковать просто, а что я могу внести оригинального и свежего в этот вид деятельности? Ну, например, выдавать справки на благотворительность для уменьшения налогообложения. Представляете такого нищего: он с печатью и бланками, он громогласен, он величествен, он пытается улучшить социальную ситуацию и одновременно немного заработать много денег. Хотя, впрочем, такому нищему не место рядом с рынком или в местах скопления обычного безденежного населения, поскольку это население ни хрена не понимает в фискальной политике государства. Такой нищий может работать у входа в банки или крупные концерны, работать с 10 до 18 – с перерывом на обед, естественно.

Другая идея, которая меня внезапно осенила, не блистала оригинальностью. Эту идею, по-моему, использовал еще Генри Форд. От каждого по копеечке, но этих каждых должно быть очень много. Представьте себе, что нищий просит подать самую мелкую монетку, – ну кто откажет? Да никто! Работы, конечно, море, но какой результат. Любая бабушка, любая старушка откликнется на призыв подать копеечку на хлеб. А сколько этих бабушек!

Решение пришло неожиданно. Я купил за сумасшедшие деньги седой обильноволосатый парик на свою лысую голову, достал такого же цвета китайского производства усы на липкой основе, надел на себя немыслимые для моего возраста одежды – яркие, броские, но чистые и отглаженные. И вышел с утра на улицы города, предварительно позаботившись о больничном листе. Это чтобы на работе меня не хватились.

Представьте себе среднего роста немолодого человека в ярко-красном пиджаке, в желтых вельветовых брюках, с желтым шарфом, завязанным бантом на шее, и в начищенных до блеска коричневых техасских сапогах с металлическими носками. Представляете? Значит, у вас богатое воображение. Я с трудом мог представить такую картину, пока не взглянул на себя в зеркале. В нем отражался совершенно необычный тип – то ли художник, то ли актер на пенсии. Длинные седые волосы, пышные усы, безумно яркий наряд и еще сверкающие ковбойские сапоги. Работающие на улице девушки должны были дать такому индивидууму серьезную скидку. Впрочем, в дальнейшем это подтвердилось.

Участок, выбранный на центральной улице города, вполне мне подходил. Я решил прогуливаться от большого ювелирного магазина до места, где были сосредоточены рестораны. Я не унижался. Собственным, хорошо поставленным голосом я произносил:

– Я полагаю, вас не затруднит подать НИЩЕМУ самую мелкую монету в вашем кошельке или кармане.

Некоторые спрашивали, почему, дескать, самую мелкую. Может быть, лучше просить, кто что сможет? Но я стоял на своем. Удивительно, только несколько человек подали мне десяти– и пятидесятикопеечные монетки. Обычно подавали рублевые и двухрублевые, иногда пять рублей. Много подавали бумажных денег. Как правило, десятирублевые купюры.

Особенно хорошо получалось возле ресторанов, где обедали иностранцы. Я вспомнил несколько английских слов: «нищий», «самая мелкая монета» – и произносил их без малейшего, как мне казалось, акцента. Give to begger the least coin. Give some bits, please. Эффект превзошел все ожидания – вероятно, из-за безукоризненного произношения. Монет, как вы понимаете, у иностранцев не бывает, поэтому мне в руку совали долларовые и пятидолларовые бумажки. Тоже приятно, знаете ли.

В первый же день произошло любопытное, но закономерное событие. Ко мне подошла пожилая попрошайка и спокойным и довольно молодым голосом произнесла:

– Ну ты, клоун. Пошел отсюда в жопу. Тут места все распределены и оплачены. Понял?

– Понял, – ответил я в некотором замешательстве. – А если не пойду по указанному адресу?

– Тогда тебя, мудака, сержант Паша по частям свезет на свалку на своем «уазике».

– Паша, – повторил я.

Мир нищих открывался мне с иной стороны. Женщина стояла и равнодушно ждала моей реакции. И тут я вспомнил Митины справки. Ах как вовремя вспомнил.

– Видите ли, мадам. У нас в психиатричке, где я наблюдаюсь, есть больной, который в момент обострения душит нищенок. До смерти, правда, никого не придушил, но шеи бедным женщинам посворачивал. У него как раз вот-вот должно быть обострение. Завтра приведу его сюда познакомить с вами, если вы не возражаете.

Я не успел закончить свой рассказ, как нищенка взвилась:

– Ах ты, сука. Так ты, оказывается, псих.

И она немедленно куда-то пропала. Только что стояла рядом, и, смотрю, ее уже нет. Вот это выучка. Да! Здесь надо держать ухо востро. Надо приготовиться к встрече с сержантом Пашей. Продумать, как с ним себя вести. А то, чего доброго, и на самом деле попаду на больничный. Кстати, о больничном. К концу моего первого дня навстречу мне идет женщина с хорошо знакомым лицом. И я обнаруживаю, что это наш участковый врач. Идет, вероятно, по вызовам на дом. Она тоже достает деньги, две монетки по рублю, и сует их мне в ладонь. Так, понимаете ли, стало мне неудобно. И я громко заявил:

– Сударыня. Не могу принять. Может быть, у вас в кошельке есть монетки помельче?

Доктор растерялась и вновь открыла кошелек. Я углядел там десять копеек, вынул их и вернул рублевые монеты.

– Вот теперь благодарствую, – сказал я. – Сердечно вам признателен.

– Странный вы нищий, – ответила врач. – И голос ваш мне знаком. Вы не с моего ли участка?

– Не имею чести. Проживаю… – И я назвал отдаленный микрорайон, в котором жил Митя со своей мамой.

Врач задумчиво отошла от меня.

На следующий день я был во всеоружии для встречи с сержантом Пашей. И что вы думаете, мои справки произвели-таки впечатление. Наглость с толстой красной физиономии быстро сошла, как только я объяснил ему, что далек от попрошайничества, а являюсь объектом милосердия и проявления естественных человеческих чувств. Я совал ему в руки справки, показывал горсть мелочи, выворачивая карман красного пиджака, ссылался на авторитет Библии и нашего главного врача. На него – больше. Сержант отступал к машине; я с жаром и громко объяснял, не опуская мелочь с открытой ладони. Публика проявляла все больший интерес, а сержант – все меньший. На этом наша первая встреча закончилась.

Неделя на больничном пролетела незаметно. Опыт рос, доходы увеличивались с каждым днем. По окончании недели оказалось, что мой сбор превышает институтскую зарплату в девять с половиной раз. Тут надо отметить два момента. Во-первых, я все-таки ведущий конструктор с огромным стажем. Во-вторых, Микки Рурк. Вы спросите, при чем здесь Микки Рурк? А подумайте. Как назывался знаменитый фильм с его участием? Вот, девять с половиной недель. Такое совпадение меня почему-то убедило в правильности решения заняться сбором средств с ничего не подозревающего населения. Итак, неделя закончилась. Я пошел закрывать больничный. Обычный осмотр перешел в необычайно занимательный разговор. Измерив давление и убедившись, что все у меня в порядке, доктор сказала:

– Недавно видела любопытного человека, очень оригинального, с голосом, абсолютно похожим на ваш.

– Неужели! – удивился я.

– Да, представьте себе. Только он выше вас и очень пожилой. Но голос – совершенно ваш.

– Пациент? – осведомился я.

– Что вы, нищий. Просит милостыню на улице.

– Ну, тогда это точно не я, – засмеялся я.

– Шутите, – заметила доктор. – Вы бы посмотрели на него: красный пиджак, желтый шарф. Милостыню от меня брать отказался… точнее, взял только несколько копеек.

– Да, любопытный нищий, – равнодушно заметил я и перевел разговор на общеукрепляющие мероприятия.

* * *

Конечно, можно было бы уволиться к чертовой матери, но привычка, знаете ли. Все же страшно менять свой налаженный быт. Теперь выходить на улицу стало сложнее. Я выдумывал самые разные ходы. Ну, один раз в неделю я брал как библиотечный день. Дескать, надо работать над собой. Такого давно не было. В наше время просто сиди в Интернете и повышай свою квалификацию. Но я все-таки настоял. Кроме того, стал уходить с работы под разными предлогами: водопроводчик, теща, встреча внезапно приехавшего друга, зубной врач, ЖЭК, заседание в мифическом межведомственном совете. Дважды отпрашивался у заведующего отделом, шепча ему на ухо о встрече с в-о-о-о-т такой девкой. Отпускал немедленно, но на следующий день интересовался. А что бы вы могли рассказать в такой ситуации, а? Вот и я, закатывая от восторга глаза, отделывался длинным рядом междометий. Забавно, но любого мужика это устроит. А отсутствие деталей относят на врожденную интеллигентность и корректность по отношению к партнерше. В действительности это, конечно, не так; стоит сотруднику нашего бюро урвать немного ласки от посторонней женщины, как он в курилке стремится каждому передать массу самых детальных сведений. При этом стыдливо опускает описание обвисшей груди и сильно поношенного нижнего белья. Ах, люди, люди. Какой все-таки дефицит самоутверждения!

Итак, я продолжал что-то там конструировать на работе и вести свою вторую, скрытую, жизнь. В этой жизни я вскоре осознал несовершенство организационного устройства. Смотрите, нищие плохо организованы, отсутствует взаимовыручка. Один и тот же нищий может попросить вас несколько раз – а что, не запоминать же лицо дающего! А как мешают по-настоящему бедные люди, решившиеся выйти на улицу за милостыней! В общем, множество проблем. Постепенно я принялся организовывать народ. И начал я с той самой нищенки, которая пыталась прогнать меня в мой первый рабочий день. Она оказалась сравнительно молодой женщиной, мы с ней распили бутылочку неплохого коньяка на заросшем склоне позади драматического театра. Я узнал много интересного из жизни нищих и смог дать несколько практических советов новой знакомой. Вскоре сборы у нее выросли, и в благодарность она поставила бутылочку тоже очень неплохого коньяка, которую мы распили на том же месте, но теперь уже втроем – краснолицый калека с костылем оказался бледным юношей поэтического склада. Это обнаружилось, когда он, отложив ненужный костыль под ближайший куст, смыл с лица грим.

Они оба смотрели на меня преданными глазами и ловили каждое мое слово. И тут в ударе я поведал им несколько своих новых идей. Во-первых, рассказал им о своей идее договориться с директором элитарного магазина модной мужской одежды. Как только они уловили суть проблемы, оба заговорили почти одновременно, предлагая различные варианты реализации моей идеи. И вскоре мы приняли решение.

Уже на следующий день возле входа в магазин толпилось несколько нищих. Они не пропускали ни одного покупателя, шумно канючили милостыню и визгливо ругались между собой. Охранники магазина пытались прогнать нищих, но не тут-то было. Поднялся шум; старая нищенка показывала окровавленную ладонь и матерно лаяла на охранника. Тот пытался оправдаться, но на его руке тоже был виден красный след. Вообще анилиновые красители выглядят очень натурально. Дежурство нищих не прекратилось и на следующий день. Вызывалась милиция, побирушки исчезали и вновь появлялись у дверей магазина, распугивая состоятельных клиентов. Наконец, поняв, что хозяева магазина созрели, я приготовился к визиту. Но моему визиту предшествовала одна интереснейшая публикация в нашей местной газетке. А появилась она после встречи бледного юноши с одним из самых скандальных журналистов. Разработано было так. Он позвонил в газетку и сказал таинственным шепотом, что хотел бы встретиться с журналистом с глазу на глаз и рассказать про мафию нищих. Как мы с ним и рассчитали, журналист проглотил все: и то, что есть такая мафия, и то, что ее босс – нищий в красном пиджаке, и много всего иного, включая избиения, истязания, насилия, грабеж и прочее. Кроме того, журналист наврал еще и от себя, так что статья получилась отменная. После ее выхода наши доходы неизмеримо выросли. Мне, например, стали подавать деньги с различными идиотскими замечаниями типа: «Как же, как же, надо поддержать мафию». Нечего и говорить, что несколько экземпляров газетки были у меня всегда с собой.

И только после выхода газетки состоялся мой визит. Беседа была крайне эффективной. Я зашел в магазин и попросил провести меня к руководству. Началась суматоха. Продавцы забегали. Кто-то побежал к директору, остальные попытались выдворить меня из помещения. Наконец появился молодой, но очень толстый человек в шикарном костюме.

– Что вам здесь надо? – грубо спросил директор.

– Я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз, если вы не возражаете.

– Ну почему же, – сбавил тон директор.

– Тогда, может быть, пройдем к вам?

– Проходите.

Я расположился в кресле напротив директора. Устроился поудобнее. Вытащил свои сигареты «Нат Шерман» и попросил разрешения закурить. У директора глаза стали как блюдца, и он подвинул ко мне пепельницу. Ничего удивительного, в нашем городе более дорогих сигарет не продается. Конечно, надо было взять сигару, но вести короткий разговор с сигарой не очень удобно.

– Вы, вероятно, знаете, – сказал я, – что я нищий.

– Слышал, – ответил директор.

– И вероятно, догадываетесь, что я обладаю некоторым влиянием среди нищего народа.

– Понял, – сказал сообразительный собеседник. – Сколько?

Я назвал необременительную цифру ежемесячного благотворительного пособия. И мы расстались друзьями.

* * *

Ах как много нищего люда стало крутиться вокруг меня! Я организовывал производство, распределял маршруты, учил грамотно попрошайничать, строго спрашивал за проступки. Все это дало свои результаты. Пошли ежедневные отчисления, возникла касса взаимопомощи; мой нищий люд мог теперь рассчитывать на больничный. Стали прижиматься к моей бригаде попрошайки из других районов. Множились договоры с магазинами, кафе, ресторанами. При этом происходили различные коллизии, в том числе и смешные. Так, один восточный человек, владелец шашлычной, выгнал пинками моего представителя. Надо признать, что мой человек пришел не вовремя: хозяин сидел за столом с другими восточными людьми, также владельцами маленьких кафе. Конечно, ему не хотелось терять лицо перед соплеменниками. Но и мне решительно нельзя было останавливаться. Одна неудача могла стать началом упадка. Вы так не считаете? Значит, вы плохо знаете жизнь. И вот возле шашлычной появилось несколько семей туркменских беженцев. Самых настоящих. В грязных пестрых одеждах, с грудными детьми и ребятишками постарше. Мамы сидели на земле возле входа, а малыши шныряли по веранде с протянутыми грязными ручками и просили подаяние на смеси своего родного и великого русского языков. Неподалеку как бы случайно оказался Пашин «уазик», водитель которого что-то подкручивал, а сержант Паша курил, ожидая завершения ремонта. Это я распорядился на всякий случай, чтобы уберечь многодетных туркменок от кавказской ярости и несдержанности. И вы думаете, ко мне пришел хозяин шашлычной? Ко мне явился весь местный кавказский народ с одной просьбой: приходите, уважаемый, отобедайте с нами, не обижайте отказом.

Буквально наутро я распорядился отправить туркменок с детишками на автобусе в один из ближайших районных центров. В этой операции активно участвовал молодой парень по прозвищу Шнур. Он недавно появился в отряде попрошаек и проявил себя как неплохой и понятливый исполнитель. Он носил шляпу со шнурками и рубашку, у которой вместо пуговиц висели шнурки. Вначале он показался мне подозрительным. Я проверил: нет, не из милиции. Может, из газеты? Вроде нет. Живет в пригороде, в домишке. Мать старенькая. Раньше работал где-то в НИИ, потом уехал надолго. Теперь вернулся – и к нам. Я стал поручать ему разные дела, сперва простенькие, потом все более сложные. Правду сказать, некоторые сомнения меня не оставляли, но без Шнура я уже не мог обходиться. Именно он организовал мою очередную идею.

А идея была хоть куда. Я послал Шнура в некоторые магазины, он провел переговоры, и началась акция под названием «распродажа». Нищие подходили к благополучным гражданам и вместо обычного нытья просили деньги за то, что скажут, какой магазин обанкротился и продает вещи за копейки. Мужчины клевали на распродажу оргтехники, дамы интересовались обувью и бельем. Шнур докладывал, что уже через день такой агитации владельцы магазинов чуть ли не лезли его обнимать. Мешали им только свисающие со Шнура грязно-белые шнурки.

Кстати, именно Шнур предложил свой домик, когда я решил организовать дело еще более серьезно. Мы посадили там бухгалтера и секретаря, завели картотеку, стали следить за выходом на работу. Дело разрасталось и требовало все больше моего внимания. Я только на минутку появлялся на центральной улице, чтобы не оставалось сомнений в моем существовании, а большую часть времени проводил в офисе. Связь с основными побирушками осуществлялась по мобильным телефонам, которые были включены в режиме вибрации, чтобы не смущать звонками обираемое население.

Вы, вероятно, спросите меня о работе, я имею в виду работу в качестве ведущего конструктора. Я долго колебался, но неожиданно принял решение. Оно пришло после по-кавказски гостеприимного обеда. Я напомнил себе разговор с однокурсниками; да, действительно, кардинальная смена деятельности приводит к успеху. И я написал заявление на административный отпуск. Пусть лежит здесь трудовая книжка, не писать же в ней, что я переведен на должность нищего такого-то разряда. Завизировал заявление у начальника отдела и отдал в дирекцию на подпись. Даже ждать не стал решения директора. Тоже мне фигура. Не Потапов же, в самом деле. Подпишет – хорошо, нет – уволюсь, и все. Именно в этот день в курилке возле нашего конструкторского бюро я стал свидетелем обсуждения моей благотворительной деятельности и сам принял в этом обсуждении живейшее участие. Большинство сотрудников ругали нищего в красном пиджаке, я с жаром его защищал. Наконец кто-то сказал, что если я так ратую за нищих, то и сам могу идти и этим же заняться. Я ответил, что мысль здравая и что первый, у кого я попрошу милостыню, будет мой собеседник, причем сейчас же попрошу и не просто, а попрошу выдать мне милостыню крупными купюрами. Посмеялись, конечно. Итак, я целиком ушел в занимательный мир попрошаек. Дело шло, расширялось; не обходилось и без трудностей. Подкатывали милицейские разного ранга, просили проехать. Ах как меня выручали Митины справки! Услышав, что я у них в здании могу занервничать и начнется обострение, отставали немедленно, задав пару дежурных вопросов. На что я вынимал газеты, а статей было уже три, все разных авторов и все противоречили друг другу, и с возмущением начинал заготовленную речь. О том, что, дескать, ни в одной стране мира не относятся к сумасшедшим с таким пренебрежением, нигде их не поливают грязью, никому в голову не придет печатать о них всякий бред. И я показывал подчеркнутые фразы, в которых был назван убийцей или шпионом. Однако я понимал, что надо что-то предпринимать. Достаточно какому-нибудь лейтенанту позвонить в клинику или просто подъехать по месту жительства Мити – и мне хана. Повяжут как миленького. Эти тревожные мысли не давали покоя, заставляли мучиться бессонницей, вызывали потерю аппетита. Что делать? Я не знал. Но судьба и на этот раз подбросила мне неожиданный выход.

Нет, не зря во мне копошились сомнения по поводу Шнура. Парень он был, конечно, с головой. Схватывал все на лету. Привык я к нему, и мои сомнения потихоньку заглохли. И вот однажды остались мы одни в его домике. Доделать всякие дела, выпить чего-нибудь пристойного. Пока выпивали, подводили в тишине итоги, все было нормально. Вдруг обрушился вал телефонных звонков на наши сотовые. Побирушки сообщали, что меня разыскивает милиция. На машинах. Разные люди. С угрозами вывести меня на чистую воду. Все! Разобрались с Митей. Я бессильно опустился на стул. И тут Шнур подкатился ко мне с идейными вопросами. Бог ты мой, его беспокоило, что будет, когда нищие лишатся своего лидера в красном пиджаке, кто сможет продолжить дело? Даже близко никого нет. И тут же, не давая мне ни минуты, предложил встретиться с одним нужным человеком. А чего? Выхода у меня не было. Я дал согласие. Шнур немедленно позвонил, и я услышал такой разговор:

– Николай Евгеньевич, Шнур беспокоит. Я договорился. Хорошо. Ладно. Будем ждать.

– Кто этот Николай Евгеньевич? Чего будем ждать? – спросил я.

– Он высылает машину. А кто он – сам расскажет. А вы пока смените вашу заметную внешность – я имею в виду прическу, усы. А одежду вашу скроем плащом.

Я с подозрением посмотрел на Шнура:

– Так ты что же, мерзавец, знаешь про мой камуфляж?

Шнур ничего не ответил, только пожал плечами. А что остается делать?! Я содрал усы, снял парик. Шнур глядел на меня с большим интересом. Затем забрал и парик, и усы и унес их во двор сжечь. Вскоре к домику подъехал здоровенный джип с темными стеклами. Мы погрузились в него и помчались по вечерним улицам нашего областного центра. Удобно, черт возьми, ездить в таких машинах. Вам не приходилось? Ничего удивительного. Вскоре мы свернули на улицу, по которой я всю жизнь два раза в день шагал на работу и с работы. Подъехали к нашему институту. Я с сомнением посмотрел на Шнура. Лицо его абсолютно ничего не выражало. Водитель посигналил, и мы въехали во двор металлургического концерна. Здание было полностью переделано внутри. С первого этажа бесшумный лифт поднял нас на третий этаж, и мы вошли в огромную приемную. Из-за стола поднялась ослепительная секретарша и немедленно проводила нас в кабинет. Навстречу мне по кабинету шел Потапов.

– Здравствуйте, дорогой (далее следовали мои тщательно скрываемые имя и отчество). Или предпочитаете простое обращение «Митя»? – улыбаясь, проговорил магнат. – Вы уж только Шнура моего не ругайте. Это мой приказ помогать вам. Я без него уже три месяца как без рук. Не будете ругать? Договорились?

– Не буду, – засмеялся я. – Вот только не понимаю, для чего вам понадобилось посылать его мне в помощники.

– О, это особый разговор.

И разговор начался. Вначале Шнур доложил о том, что меня ищет милиция. Значит, они уже знают о реальном Мите и уже почти догадались, кто такой знаменитый нищий в красном пиджаке, поскольку допросили Митину маму, которая, вероятнее всего, рассказала или вот-вот расскажет обо всех знакомых людях. Затем Николай Евгеньевич приступил к делу. Он объяснил, что концерн остро нуждается в менеджерах высшего звена, в людях, умеющих организовать работу. А такие люди – большой дефицит. И вот он долго приглядывался ко мне, изучил все, что я сделал с разрозненными попрошайками, и сейчас предлагает мне занять должность вице-президента концерна. Я ошалело помотал головой. А Потапов добавил, что это единственный способ избежать сложностей.

– Мы проведем вас по этой должности месяцев, скажем, пять назад. Никто, ни один человек в этом городе, не посмеет усомниться. Ну что, согласны? – закончил разговор Потапов.

– А что делать! – заметил я. – У меня нет выбора.

– О’кей. – Потапов обратился к Шнуру: – Быстренько организуй новую одежду для нашего вице-президента. А мы пока выпьем по рюмочке за знакомство.

Шнур исчез, но появилась секретарша и сервировала отдельный столик в углу кабинета. Потапов рассказывал о моей будущей работе, и мы даже не заметили возвращения Шнура с коробками. Вскоре мои сапоги и одежда были куда-то унесены секретаршей, а я оказался в фирменном спортивном костюме и кроссовках. Перед выходом мне было вручено шикарное удостоверение с подписями и печатью. И я отбыл домой на том же самом джипе.

Вам когда-нибудь приходилось праздновать победу над поверженным врагом? Хм, сомневаюсь. Впрочем, послушайте, и, может быть, вы поймете мое состояние. В квартире меня встретила заплаканная жена и полная комната сотрудников милиции. Я осведомился о поводе посещения в столь поздний час. Посыпались оскорбительные замечания и вопросы о длинных седых волосах и усах – куда я их дел и где это я так поздно был. Когда я спокойно ответил, что вопросы о волосах мне непонятны, а был я в спортзале на нашем предприятии, последовал новый залп саркастических вопросов и требование собираться, поскольку меня уже арестовали. Я так же спокойно назвал свое предприятие. Лица вытянулись. Затем было предъявлено удостоверение. Лица стали белыми. И только потом я осведомился, позволено ли мне позвонить Николаю Евгеньевичу Потапову и предупредить его о моем отсутствии завтра на службе ввиду ареста. С милицейскими чинами началась истерика. Мне показалось, что они все как один были готовы пасть ниц. Произошли танцы с извинениями. Что вы, что вы, никаких звонков. Зачем же беспокоить Николая Евгеньевича. Бывают ошибки… Мы накажем… Такое больше не повторится… Позвольте откланяться. И прочее в том же роде.

* * *

Вы могли засомневаться и подумать, что пропало нищее братство. Ничего подобного. Шнур выбрал им главного мафиози моей комплекции, который немедленно нарядился в красный пиджак и желтые брюки. Бухгалтерия и касса взаимопомощи продолжали работать. Нищие стали использовать смартфоны и обменивались фотографиями нужных клиентов или опасных субъектов. Это известный закон – созданная структура стремится к расширению и совершенствованию. Кроме того, в основе структуры лежит идея ее создателя. Идея со временем превращается в миф. Для мафии нищих этим мифом был главный мафиози в красном пиджаке и желтых штанах. И этот наряд стал обязателен для всех главных мафиози.

А я буквально в эти же дни вылетел в Вену на совет директоров.