Следующий

Пожилой статный мужчина занял очередь к участковому терапевту. Он открыл книжку, в которую был вложен исписанный мелким почерком лист, и углубился в чтение. Заметив взгляд соседки по очереди, пояснил:

– Записал свои хвори, чтобы ничего не забыть.

Из кабинета раздался женский голос, приглашающий следующего больного. Это была его очередь. Он сел на стул около врача, сохраняя прямой спину. Врач спросила фамилию, открыла больничную карту, спросила, что беспокоит и, не ожидая ответа, принялась что-то записывать.

Пациент вынул заготовленный лист.

– Целый букет хворей, – он улыбнулся врачу. – Записал, чтобы ничего не пропустить.

Врач его улыбки не заметила. Она продолжала писать историю болезни.

– Перечисляйте, – сказала она, не отрывая взгляда от карты.

– Боли в коленях.

Врач взглянула на первую страницу карты.

– Что вы хотите, вам шестьдесят пять лет. В таком возрасте у всех проблемы с коленями. Вначале колени, потом другие суставы, ограничение двигательной активности и прочее. Это не по моей специальности. Позвоночник еще не болит?

– Пока нет. – Мужчина немного сгорбился.

– Это только пока. Колени покажете ревматологу. Что еще?

– Тромбофлебит. Мажу вот такой мазью.

– В таком возрасте у всех тромбофлебит. Продолжайте мазать. Лечение длительное. Хорошо, если не будет осложнений.

– Каких осложнений, доктор? – Больной сидел на стуле сильно сгорбившись.

– Появятся осложнения, тогда и узнаем. Что еще?

– Геморрой. – Голос больного стал тише.

– Нет, вы посмотрите, – сказала доктор, обращаясь к медицинской сестре, сидящей напротив. – Ты видела кого-нибудь без геморроя в этом возрасте?

Сестра равнодушно пожала плечами.

– Ослаблена стенка прямой кишки. С годами это будет усиливаться. Что можно сделать? Сейчас масса клиник предлагают безболезненное излечение от геморроя. Обратитесь туда. Правда, улучшение будет только временное.

– Там очень дорого, – сказал он.

– А здесь, вы думаете, дешево? – сказала доктор. – Запишитесь к хирургу, вам дадут направление в больницу. Там встанете на очередь, постоите пару месяцев, потом хирурги вырежут ваши шишки. Только я бы вам не советовала. Геморроидальные узлы появятся вновь в еще большем количестве. Что еще?

– Гипертония. – Мужчина тяжело дышал.

– Это навсегда. Возьмите талончик к кардиологу. Вам порекомендуют лекарства. Хорошие лекарства способны немного уменьшить давление, но они дороги. Дешевые лекарства бесполезны. Но принимать надо регулярно. Что еще?

– Ишемия.

– Ослаблены клапаны, сердечные мышцы не справляются. Тут два возможных исхода: инфаркт или инсульт. Странно, что с вашим букетом болезней еще ничего не случилось. Когда будете у кардиолога, вам дадут направление на кардиограмму. Только поспешите. Еще есть?

– Есть, – очень медленно произнес пациент. – Псориаз.

– Это в кожно-венерологический диспансер. Псориаз не лечится, он может на время пропасть, потом возникнет снова. Сейчас мы вам дадим направление в диспансер, подпишите его у главврача на четвертом этаже, потом поставите печать в регистратуре на первом этаже, потом поднимитесь снова ко мне, я его зарегистрирую в вашей больничной карте.

– Ходить-то сколько, с моими больными коленями! – В голосе чувствовалась безнадежность.

– Это распоряжение главврача. Не нам с вами обсуждать. А с коленями, я уже сказала, к ревматологу. Все?

– Что вы, доктор. Это половина списка. Только сил что-то больше нет. – Пациент помолчал и начал сползать со стула.

– Больной, больной! – закричала врач. – Вы это мне бросьте!

– Кажется, скончался, – сказала сестра.

– Мда, посмотри, что у него следующее по списку.

– Предстательная железа, – прочитала сестра.

– Что ж, – заметила доктор, – есть что-то и положительное. От рака простаты он уже не умрет. Так, зови следующего.

 

Палата № 7

Она мне говорит, что у микстуры есть побочный седативный эффект, то есть вгоняет в сон. От кашля избавляет, но спишь от нее как сурок. И после ужина она мне стакан этой микстуры. Я – хлоп его! И вскоре уже спал. Утром проснулся и чувствую, что кашляю меньше. И жена говорит, что ночь спал хорошо, почти не кашлял. Недельку, говорит, попринимаешь, и бронхит твой пройдет.

Вот, лечусь я, сплю крепко. А на третий или четвертый день микстуру не выпил. Взял стакан, загляделся на экран, – как раз чемпионат был, – и отставил микстуру. Чувствую, глаза слипаются. Это, видимо, по привычке. Так и пошел в постель, не выпив микстуры. Проснулся от скрипа, спал-то всего около часа, влез в тапочки, выхожу в гостиную. Диван у нас скрипучий, а на диване такая картина: жена с поднятыми ногами, а между ног неизвестный мужичок осуществляет возвратно-поступательные движения.

Увидели меня оба. Мужик, не прерывая движения, удивленно спрашивает:

– А ты говорила, он спит.

– Все дни спал, ты же сам видел, а сегодня, вот, явился, как сомнамбула, – отвечает жена. – Заканчивай, сейчас будет безобразная сцена.

– На сцене что только не вытворяют, едят, представляете, испражняются, костры зажигают, – подхватил беседу больной с соседней койки. – А моя прочитала, что зайцев можно приучить зажигать спички. Зайца найти не смогла, купила кролика. А тому надо размножаться. Купила крольчиху. Они наплодили целую квартиру крольчат, но спички зажигать никто из них так и не научился. А я так надеялся. Думал, научаться зажигать спички, можно будет на них свалить убийство жены и поджог квартиры. Я выправил страховку и ждал, как дурак. А кролик только трахал свою крольчиху, но к спичкам даже не приближался. И чего я ждал, надо было задушить ее в колыбели.

– Это вы о ком? – вступил в разговор обитатель третьей койки.

– О жене, о ком же еще.

– И как вы могли бы задушить ее в колыбели? Вы в то время тоже лежали в колыбели.

– Ерунда, – махнул тот рукой, – софистика. Все душат, а мне, что, нельзя, что ли?

– Нет-нет, я не возражаю. Я все-таки доцент на кафедре математики. Возьмем, к примеру, нашего профессора. Он задушил жену, но выправил справку, что для окружающих не опасен. Он обычно возит за собой на веревочке игрушечный грузовик. Представляете, идет на работу, в шляпе, с портфелем, сзади на веревочке гремит грузовичок. Прохожие советуют поставить в кузов портфель, но наш профессор набил в кузов оттиски своих статей и за веревочку прикатил грузовичок на работу. Пришел на кафедру и выгрузил все материалы на стол секретарши, а та начала орать, что нечего сваливать ей на стол всякий хлам. А профессор заявил в ответ, чтобы она заткнулась, будет еще всякая секретарша ему указывать. Ну та, натурально, в слезы.

– Секретарша! – встрепенулся старик, лежащий на животе с воткнутой клизмой. – Я жарил всех секретарш, всех, которых встречал. В жилищной конторе, прямо во время приема посетителей. Они приносят заявления, кладут на стол для подписи, а я в это время ее жарю прямо на столе. А заявления подсовываю ей под зад, чтобы было повыше. Некоторые заявления были написаны чернилами, и фиолетовые оттиски отпечатывались у секретарши на заду. Адрес на заявлении размазывался, а на заднице виден был отчетливо. Поэтому, когда она печатала ответ, то снимала со стены зеркало, садилась над ним голым задом и прочитывала в зеркале точный адрес заявителя.

– Погоди, – прервал его рогатый пациент, – ты, старик, совсем заврался. Вчера ты говорил, что харил всех секретарш, а сегодня оказывается, что жарил. Чего это ты эвфемизмами говоришь? Лежи и молчи. Дохлый ты какой-то. Вот моя жена иногда притворяется дохлой, прямо не тронь. Обидно. Всем значит можно, а мне что, на диете, что ли? И голова у нее болит, и эти пришли, и ангина. А как с работы позвонят, вызовут в ночную смену, так гуталином сапоги начистит и счастливая бежит. Вот ты, болван старый, можешь мне объяснить, зачем в детской библиотеке имени Крупской ввели ночную смену? Не можешь. А буровишь всякую бредь, не даешь людям обменяться мнениями по актуальным вопросам.

– Точно, – поддержал его сосед, – еще скажешь хоть слово, мы тебе вместо клизмы вставим туда алую розу. И красиво, и поучительно. А можно всунуть тебе олимпийский факел и поджечь. Будешь символом, пока факел не догорит. А потом мы поглядим, как ты будешь носиться с воплями по палате. Это тебе не спички зажигать. Спички зажигать каждый заяц может. Если, конечно, его потренировать. Моя тоже тренирует организм, пьет всякую отраву, боится, что я ей яд подсыплю в щи. Думает, что это ее спасет от неизбежного наказания. Тренирует организм малыми дозами яда. А что, умеет ваш профессор тренировать организм? – Этот вопрос был адресован к третьему обитателю палаты.

– Про это я ничего не слышал. Я доцентом стал не сразу, но ничего о тренировках не слышал. Профессор, знаю, любит возить детские грузовички, а с прохожими ругается отборными матерными словами. Я не знаю, где он их отбирает, но прохожие от профессора немедленно отстают. И профессор остается без советов. Депутатов – трудящихся. Иногда профессор ложится для профилактики в психушку, а не как мы – в кардиологию. Вся кафедра ему носит в психушку апельсины, а он всех нас принимает за секретаршу. Со всеми втекающими последствиями. И просит не плакать.

– Сразу видно – умный человек. Гладко говорит, по-научному. – Старичок с клизмой прослезился. – Теперь понятно, у кого в палате фамилия Рабинович. Знавал я одну секретаршу с такой фамилией, но я даже пальцем не тронул, не то что чем. Уж очень уродлива была. Под носом черные усики, ноги кривые и толстые, изо рта все время слюна текла. Умная, конечно, но не в моем вкусе. Ее начальник харил. И жарил, между прочим. Один день утром харил, вечером жарил, а на следующий – наоборот. А я метлу в чулан поставлю и наблюдаю. Неаппетитное зрелище, доложу я вам.

– Зрелище! Что ты знаешь о зрелищах! Смотри сюда: возвращаюсь с работы, вхожу в дом, слышу, в ванной стоны. Стучусь. Выходит жена. Вот это зрелище. На ней резиновые боты и пожарная каска. И все. Прикрывает стыдливо пах ладошкой и говорит, что у нас был пожар, и что сейчас пожарник в ванной заканчивает борьбу с источником возгорания. И – шмыг в ванную! Дура. Будто я не понимаю все их женские хитрости. Хотя боты – еще куда ни шло. Все-таки ванная. А вот пожарная каска ей зачем? Но в стыдливости ей действительно не откажешь.

– Они все стесняются. Ладошкой прикрывают. Моя ладошкой рот прикрывает. Стесняется на люди выйти без зубов. Я ей ломом их вышиб. Думал, мозги вышибу, да размах взял малый. Только зубы. Теперь надо где-то денег занять, вставлять новые. А то шепелявит – ничего не поймешь. Лучше бы я ей волосы выдрал. Хотя надо что-то оставить для будущих нравоучений, как вы полагаете?

– А у нас на кафедре стыда совсем не знают. Воруют друг у друга, несмотря на то, что я доцент. А профессор наделал под столом секретарши. Та пришла в новых туфельках, села, сморщила нос и спрашивает: «Это чем у нас так неприятно пахнет? Как в вокзальном туалете». – «А это ты туфельки в говне измазала», – отвечает ей профессор.

Та взглянула под стол, увидела, что всю кучу разворошила новенькими туфельками, и в слезы. Смотрим, задыхается, приступ у нее. Вызвали «скорую». После работы пошли ее проведать. Подходим к дому, смотрим, у подъезда крышка от гроба, народ стоит, ждет выноса.

– Выходит, умерла секретарша, – забеспокоился старичок.

– Мы так и не поняли. Не стали ждать, пошли всей компанией в столовку, взяли водки, решили помянуть. И правильно сделали. На следующий день она опять лаялась с профессором.

Тут к женоненавистнику пришли гости: жена и маленькая дочка. Жена присела на край койки и заботливо поправила одеяло на больном. А дочка бегала по всей палате. Пациенты умильно смотрели на малышку.

– Папа, – спросила девочка, – а почему у дяди в попе клизма?

– Чтобы не пукал. Он старенький и много пукает.

– А почему она такая нарядная?

– Мы всей палатой обклеили клизму обертками от конфет, чтобы она стала ярче и красивее. Врачам тоже очень нравится.

– Здорово! – сказала дочка, – я тоже такую хочу. Красивую!

– Красота спасет мир, – поддержал мнение ребенка старик с клизмой. – Вот, пишут, что чуть ли не каждый день город переходил из рук в руки. То белые его захватывали, то красные, то анархисты. Больше всего радовались этому гимназистки. А почему? Потому что как только захватывали город, так сразу насиловали гимназисток. А что женщине нужно? А нужно, чтобы сексуальная жизнь была регулярной и разнообразной. Тут тебе и регулярность, и разнообразие.

В палату вошел лечащий врач для осмотра больных. Начал он с доцента, у которого из-под одеяла торчали голые ноги. К левой была привязана на веревочке картонная бирка.

– Как вы себя чувствуете?

– Неважно, доктор, – ответил доцент, – с утра подташнивает.

– Хорошо, сделаем вам тест.

– Какой тест, доктор?

– Тест на беременность.

– А это что такое? – спросил врач, внезапно взглянув на старичка.

– Клизма, – ответил больной.

– Клизму ставят в процедурном кабинете, а не в палате. И не втыкают ее в анус, а вводят раствор. Вы что, не знаете?

– Откуда? Пришел ваш, молодой, в шапке из газеты, сказал, что мне прописана клизма. Вот я с утра и лежу.

– В шапке из газеты? – удивился врач. – Это, может, маляр. У нас ремонт идет. Работают маляры. Киргизы или узбеки, я плохо их отличаю одного от другого.

– Точно, точно, – зашумела вся палата, – киргиз был, или узбек. Мы тоже их не различаем.

– Так чего? Вынимать? – спросил старик.

Врач задумался.

– Подождите, я посоветуюсь с заведующим отделением.

И ушел, не устроив осмотра остальным двум пациентам.

Рогатый больной возмутился:

– Зашел на минутку, ни здрасьте, ни подарков. Я вот тоже к соседке зашел, на минутку. Она сказала, чтобы я взял у нее самое дорогое. Я задумался. А она торопит, удивляется, что я еще раздумываю. Тогда я задаю ей вопрос: мол, самое дорогое из мебели или как? Она разозлилась, спрашивает, зачем я пришел? Я отвечаю, что жена послала за морковкой, к другим соседкам заходить не велела, а только к ней, поскольку считает ее честной и порядочной женщиной. Та, конечно, расплылась и наклонилась к шкафчику достать морковку. Я посмотрел на повернутую ко мне часть тела и не удержался. А она, глядя куда-то в пол, сказала, что давно бы так. Оказывается, она это имела в виду. Минут через двадцать она выпрямилась, подала мне морковку и ласково сказала, чтобы я поспешил, не заставлял жену долго ждать.

Из соседней палаты зашел мужик покурить. Беседа его захватила.

– И у нас тоже был похожий случай. Захожу я на посадку…

– Ты, что, летчик?

– Нее, щипач, карманник по-вашему.

– Карманник – это хорошо. Наверно, заработок неплохой, а? Я тоже после работы подрабатываю. Отчитаю две пары лекций, проведу семинар и в дом. А там лобзиком выпиливаю небольшие сортиры, ну нужники, типа тех, что стоят на садовых участках. Небольшие, буквально с ладонь. За вечер удается сделать штуки три. В субботу сразу после лекций встаю на рынке. За час все уходит. И еще требуют. Выходит больше, чем моя доцентская ставка. А профессор повертел сортир в руках и тут же написал стишок: «Чтобы мужской интерес возбудить, опорожняй желудок дважды в сутки». Секретарша прочитала стишок, подумала немного и в слезы.

– Они, секретарши, всегда плачут, – сказал старичок с клизмой. – Одна тоже попросила, чтобы не туда, а как с мальчиками. А мне что? Пожалуйста. Кончил я дело, а она говорит: «Ой, хорошо-то как!». Я даже гордость почувствовал. Могу, значит, доставить женщине высшее удовольствие. И переспрашиваю: «Хорошо?». А она: «Вынимай скорее, побегу в туалет. Такой запор был. Три дня не могла сходить».

– Природа свое возьмет, – сказал доцент, – вот я…

Но его перебил мужик из соседней палаты. Он затушил сигарету в стакане с компотом, который на минутку поставил на тумбочку доцент.

– Природа, братцы мои, все придумывает с толком. Вот, к примеру, механизм размножения: получай удовольствие и дай новую жизнь. А чтобы мужик не увильнул, чтобы не ограничился удовольствием, природа лишает его в этот момент разума. Да, да, братцы мои, именно разума. Как это происходит? Кровь приливает в мужское достоинство, при этом мозг оказывается на диете. И сколько баба не твердит, мужик себя контролировать никак не может и нафаршировывает подругу своими живчиками. А те дело знают. Причем, чем достоинство у мужика больше, – а бабы как раз таких и любят, – тем больше крови отбирается у мозга. И мужик в этот момент совсем уже дурак. Думать не способен. А вот с маленьким членом, братцы мои, мужчина все контролирует, в нужный момент выполняет просьбу женщины и потомства не дает. Вот она, природа! А действительно, братцы мои, зачем природе такие слабосильные мужчинки? Если это понятно, пойдем дальше. Итак, природа предпочитает мужчин с большим достоинством. А с каким? Длинным или толстым? Нет, братцы мои, не все равно. Забыли, значит, курс геометрии. Объем крови, поступающий в этот отросток, пропорционален его длине и квадрату его толщины. Квадрату, братцы мои. Следовательно, природе предпочтителен толстый член, нежели длинный. И вот тут природа расходится в предпочтениях с бабами, которым все наоборот. Какой отсюда вывод? Простой: природа и бабы несовместимы.

– Это точно! – хором согласились все больные.

– Хорошо. Пойдем навстречу желаниям лучшей половины человечества. Оценим максимальную длину того, что это половина хочет видеть у другой половины. Врачи утверждают, что максимальное количество донорской крови не должно превышать четырехсот грамм, то есть четырехсот кубических сантиметров. Значит, в мужское достоинство может поступать такое количество крови без отрицательных последствий для остального организма. Теперь будем исходить из средней толщины этого органа порядка четырех сантиметров. Вычисляем и получаем, что максимальная длина не может превышать сорока сантиметров. И где, я хочу спросить вас, братцы мои, якобы правдивые рассказы о метровых достоинствах, о заправлении головки этого отростка в носок и о прохождении через весь организм женщины?! Брехня это, братцы мои!

Конечно, можно представить себе фантастическую картину лежащего в спокойном состоянии бесформенного органа с рудиментарными ножками, ручками и головой. Глазки на этой голове зыркают туда-сюда в поисках предмета любви. И когда этот предмет появляется в поле зрения, вместо бесформенной груды появляется форменный зверь с красной головой. И берегись всякий на его пути. Но где, братцы мои, реальность, а где фантастический мир, порожденный похотливостью баб? Не пошла природа по этому пути, потакая желаниям своего несовершенного творения. Вот так, братцы мои.

– Вы уже на пенсии? – вежливо поинтересовался доцент у щипача.

– Угу.

– А как с женщинами?

– Женщины призывного возраста еще обращают внимание.

– Не понял! То есть до 27, что ли?

– Не! Когда призову!

– И что? Наполняется пещеристое тело?

– Конечно, хотя это не моя забота. Ей нужно – пусть старается. Хоть руками, хоть губами, хоть чем. Еще как наполняется. Лучше, чем таблетками.

– Кстати, о медикаментах. Придумали новую методику лечения наркоманов. Лечат пургеном. Поняли хитрость? Ну о каком наркотике будут мысли у несчастного пациента, когда он еле успевает добежать до унитаза. Процент полностью излечившихся высокий. Вот и профессора туда поместили.

– Помогло?

– Как посмотреть. Он привык к пургену и стал испытывать ломку.

– А на потенции это не сказывается? – спросила женщина.

Она заботливо поправила одеяло любимого мужа.

– Нисколько! Секретарша ему всегда нравилась. Перед лекцией у него была свободная минутка, и он скороговоркой объяснил ей, что это все не ради похоти. А просто ему необходимо размножаться. А она ответила, что предпочла бы партогенез. А напрасно. Я еще когда диссертацию писал, подрабатывал донором спермы. Как-то приготовил склянку, наполнил ее и внес заказчице со словами: «донорская сперма ручной работы». А она смотрит на меня удивленно. И было от чего. На ней только носочки на ногах и марлевая повязка на губах.

– Не понял, – сказал старичок с клизмой, – а повязка зачем?

– Потом объясню, – сказал доцент. – Тут как-то профессор опять воспылал чувствами к нашей секретарше, но она ни в какую. Тогда он набрал старинных книг, инкунабул, и стал готовить приворотное зелье. Взял свинцовую кружку. Налил мадеру. Отварил в ней сердце жабы, зуб летучей мыши и жир козла. Поставил на водную баню на сутки. Через сутки, ровно в полночь, достал кружку. Все приворотное зелье испарилось, а кружка оказалось золотой.

– Адресок вашего профессора не подскажете? – спросил щипач.

– Могу показать, я на память помню. Тут на днях исполнилось ему семьдесят лет. Все собрались, купили огромный торт, со всяческими предосторожностями, чтобы не повредить, принесли в квартиру именинника. А свечи купить забыли. Пока одни открывали бутылки, другие нашли у него в комоде свечи, украсили торт. Свечи оказались без фитилей.

– Неловко вышло, – сказал рогоносец. – Вот у меня жена сбривает все волосы. А ее знакомый, жокей по профессии, говорит, что у Лизы ноги очень волосатые. Я ему посоветовал, пусть бреет ноги. А он разорался: кто, дескать, скажите на милость, бреет ноги лошадям?

В палату снова вошел лечащий врач. Огляделся. Посмотрел на женщину, сидящую на краю постели мужа.

– Шишмарев, – сказал доктор, – идите в процедурную. А жена вас подождет в коридоре. Мне надо с ней поговорить о вашем здоровье.

– Я вас газеткой прикрою.

– Не буду. Кругом народ, посетители.

– Да им до нас дела нет. Давайте, расстегивайте. Вот и газетка у меня. Это же все для здоровья вашего супруга.

– Я понимаю, доктор. А если муж с процедуры. Пойдет мимо, а я уткнулась головой в вашу промежность. И еще газеткой прикрыта, а газетка болтается вверх-вниз.

– Перестаньте! Он еще долго будет в процедурной.

– Ну ладно, давайте.

– Умница, так, так!

– Доктор, вы хоть мыли его?

– А как же? Физиологическим раствором. Не отвлекайтесь.

– Смотри-ка ты, Шишмарев, – сказал рогатый. – А к жене ходит парикмахер Шишман, он еще с женой развелся. Она ему изменяла. И с кем? Со стариком соседом. Восемьдесят шесть лет.

– Не может быть, – сказал доцент.

– Еще как может. Он сперва ни о чем не догадывался, пока нечаянно не прочитал ее любовное письмо. И зачем только она в соседнюю квартиру писала письма! Убил его!

– Убил старика?

– В тот же час. Взял кухонный нож, позвонил в звонок. И все.

– И что теперь с ним?

– Расстроенный приходил. Жена ему всю харю расцарапала и на развод подала.

– Развод, – закряхтел старик с клизмой, – а если не с кем разводиться, а? То-то же. У нас в подъезде деваха изучала японский и забеременела.

– От японца? – спросил щипач.

– Нет, вроде от турка.

– А вы говорите японский. Не поймешь вас. И где она взяла турка?

– А он квартиру ей ремонтировал. Она, лежа на животе, на диване зубрила японский. На голове наушники. Халат задрался. Он хотел спросить, отдирать ли старые обои. Обои не отодрал.

В палату зашел главный врач, Он вел за собой доктора, на ходу застегивающего штаны. Не поворачиваясь к подчиненному, главный говорил:

– И измерьте торсионные поля больной Нюркиной, мне кажется, они никуда не годятся. Надо лечить их кристаллом. Запишите на кристалл здоровые клетки Нюркиной. Они у нее только на пятках. Потом всю больную облучите кристаллом. И больная забеременеет. Вам все понятно?

– Все.

– Кристаллом, батенька, кристаллом. А не традиционным способом. И на время лечения больной Нюркиной штаны зашейте. Я проверю.

– Так, а это что?

– Клизма.

– А почему в палате?

– Не могу сказать. Спрашивал у завотделением, тот только рукой махнул.

– Черти, – рассердился главврач, – сейчас же прикажу выписать всю палату. Нечего здесь клизмами развлекаться. Это кардиология, понятно вам, а? Впрочем, не отвечайте. Готовьте всех к выписке. А сейчас по очереди в процедурную. Уколы, капельницы, клизмы и этот, как его, электрофорез.

– А это зачем? – спросил врач.

– Ну… – главный замялся. – Не повредит, а это в нашем деле первая заповедь.

 

Муза

– Будешь ангелом-хранителем, – сказал строгий голос.

– Ангелом так ангелом, – согласился Миша.

– Она должна создать бессмертный роман. Понятно?

– А я причем?

– Будь ее Музой. Создай необходимые условия. Реагируй на самые потаенные мысли и желания.

– Хорошо, – согласился Миша, – кто она?

– Она беззаветно предана литературе. Одно время увлекалась и другими искусствами, рисовала, неоднократно выставлялась. Ее недавняя персональная выставка освещалась газетами и интернетом. Весной в Саксонии она с большим успехом показала свой продвинутый фильм – инсталляцию. Пятнадцать минут зрители с неослабевающим интересом следили за медленным появлением изображения Карла Маркса, накалываемого рукой на чью-то большую ягодицу. Конец фильма неизменно встречали бешеными аплодисментами.

– Ой, мама, – сказал Миша.

– Но литература – ее главная страсть. Она мечтает написать свое эпохальное произведение, свой роман, который прославит ее имя. Она уже многого достигла. Поскольку гении пера в основном алкоголики, то выпивка – это путь к потрясающему успеху. После половины бутылки виски ее слог приобретал лаконичную бестолковость Хемингуэя, а после бутылки дешевого портвейна она чувствовала в себе способности Венички Ерофеева. Она пьет также текилу, как Маркес, ром, как Апдайк, русскую водку, как Ивлин Во, коньяк, как Теодор Драйзер, и вермут, как Чарльз Буковски. Запомнил?

– Угу.

– Запоминай дальше. Она выработала свою собственную манеру письма. Работает в привычной домашней атмосфере, но остается эстетом. С утра выпивает и садится за компьютер. Одежда ее стесняет. Это учти. Лифчик, правда, приходиться ей надевать, чтобы груди не мотались над клавиатурой. В остальном на ней только ремень с толстой пряжкой и незашнурованные мужские башмаки. Эти вещи остались от мужа, которого она выгнала из-за языка. У него был недостаточно длинный и недостаточно шершавый язык. Подруга уступает ей время от времени своего приятеля, но тот очень капризен. Приходится бить его ремнем по яйцам, и только после этого, придерживая его за уши, она получает необходимый импульс к работе. Эта возня отнимает много сил и времени. Согласись, это недопустимо.

– Моя роль, – сказал Миша, – мне нравится все меньше и меньше.

– С высшими силами не рассуждают, – сказал строгий голос. – Она верит, что придет ангел, и она приступит к главному литературному произведению своей жизни. Мы не можем разрушать ее веру. Иди.

Около подъезда висел выцветший плакат «Наш дом – нам его и беречь!» Слово «дом» было перечеркнуто, сверху написано слово, означающее мужской половой орган.

– Верно, – подумал Миша, – уж если что и беречь, то именно его.

Домофон был безжалостно вырван, дверь подъезда распахнута. Миша поднялся по ступенькам на первый этаж. Вонь стояла невыносимая. Кошачья моча, застарелый запах сигарет, пластиковый пакет с отходами, выставленный за дверь квартиры. Миша перешагнул через зловонную лужу, натекшую из этого пакета, и стал подниматься выше. Ему нужно было на четвертый этаж. Вонь усиливалась. Надписи на стенах информировали, кто из соседей блядищи, пидоры и гомики. Кроме имен указывались номера квартир. Некоторые надписи были соскоблены; остались глубокие шрамы на штукатурке. Миша чуть было не вступил в кучу дерьма, дерьмо было не собачье. Таких огромных собак не бывает. В кучу была воткнута деревянная палка. Миша понял, чем делались надписи на стенах.

«Надо бы прийти в противогазе, – подумал Миша. – Муза в противогазе. Точнее, Муз. К мужчине приходит Муза, а к даме – Муз. Но как же вдохнуть искру божию, находясь в противогазе? Впрочем, вначале нужно встретиться с этой гениальной писательницей».

Внимательно глядя под ноги и зажимая нос рукой в перчатке, Миша наконец остановился у двери нужной ему квартиры. Прислушался. Из-за двери довольно ясно слышалась брань. Что-то орал мужик, визгливо отвечала женщина. Миша ждал. Раздался грохот, похоже, упал шкаф, и тут же – пронзительный вой. Так может выть женщина, получив сапогом по лицу. Так может выть и мужик, зажав обеими руками травмированные яйца. Когда вой смолк, Миша нажал на кнопку звонка.

Дверь открылась. На пороге качалась пьяная женщина. Ее кривые ноги были всунуты в разношенные мужские башмаки без шнурков. Пах зарос спутанными рыжими волосами. Большую обвисшую грудь поддерживал покрытый сальными пятнами лифчик. Женщина икнула и требовательно спросила:

– Этот мудак не хочет. А ты будешь клитор сосать?

Миша на секунду оторопел.

– Тогда на хер ты мне нужен!

И дверь захлопнулась перед носом Муза.

 

Аренда

– Ты же знаешь, не мастер я красиво рассказывать, не мастер.

– Все равно расскажи.

– Да я уже сколько раз рассказывал.

– Ну, пожалуйста.

– Ладно, только не плачь. Пока жена отдыхала на юге, я решил сделать серьезный ремонт квартиры. Поэтому надо было подумать, где мне жить. Номер гостиницы не подходил: и дорого, и неудобно. Все-таки ремонт протянется несколько месяцев, столько времени измучаешься жить в небольшом гостиничном номере. Решил снять квартиру. Начались поиски. Квартиру хотелось поближе к дому, недорогую, с местом для парковки машины. Газеты, интернет, звонки знакомым. Коллега по работе сказал, что родственница его соседа вроде бы собралась уехать, пожить некоторое время в своем доме в Греции. Он выпивал с соседом, обмывали какую-то покупку, и как раз звонила эта женщина и спрашивала, не порекомендует ли он приличного человека пожить в ее квартире.

Это было то, что мне требовалось. На следующий день у меня оказался телефон Зои Ивановны. Она была не родственницей соседа, а знакомой его бывшей жены. Сосед ее практически не знал, но номер отыскал в своей старой телефонной книге, которую по счастью не выкинул.

Вечером я набрал номер. После представлений и коротких объяснений Зоя Ивановна попросила меня подъехать. Жила она недалеко, и я просто прошелся до ее дома. Это был элитный дом с двумя квартирами на каждом этаже. Я понял, что мне сильно повезло.

Зоя Ивановна оказалась приятной интеллигентной женщиной. Так мы и познакомились. Квартира выдавала и ее отменный вкус, и ее материальное положение. Хозяева такой квартиры, несомненно, могли иметь жилье в другой стране.

Меня угостили чаем. Потом начался разговор. Я сказал, что гарантирую сохранность квартиры, упомянул про нотариально заверенный договор и, если нужно, страховку. Зоя Ивановна легко согласилась, сказала, что страховка не нужна, квартира застрахована. Затем немного удивила меня, когда замахала руками на предложение обсудить оплату проживания. Договорились, что я буду платить только за коммунальные услуги.

Что касается сроков, то она пока не знает, как скоро уедет. Недели через две – три. Муж уже там, в Греции, а она вот немного задержалась. Взяла номер моего телефона и обещала позвонить, как только закажет билеты. Это чтобы я заранее мог договориться с бригадой ремонтников.

Я тепло распрощался с хозяйкой квартиры и ушел совершенно окрыленный. Квартира рядом, ухоженная, удобная и практически бесплатно.

Прошло чуть больше двух недель. За это время удалось договориться с бригадой, которая только ждала команды начать рушить стены и создавать европейский дизайн нашей старомодной квартиры. Так, по крайней мере, высказался бригадир. Надо было определяться со сроками. Я решил не ждать звонка, а позвонить самому. Зоя Ивановна сообщила, что только что заказала билеты на следующую пятницу, но позвонить мне еще не успела. Хорошо, что я позвонил первым. Я сказал, что приготовлю документы для нотариуса и через пару дней мы с ней все оформим. Зоя Ивановна согласилась.

Когда я подъехал отвезти Зою Ивановну оформлять документы, она сказала, что достаточно расписки. Дело в том, что она немного простыла и нужно отлежаться до отъезда. Тут же мне был выдан комплект ключей от квартиры и подъезда, показаны замки от окон и электрическое управление шторами. Я оставил подробную расписку и откланялся, спросив, не надо ли проводить ее в аэропорт. Зоя Ивановна сказала, что еще созвонимся.

В среду, за день до отлета, я позвонил Зое Ивановне узнать, когда ее проводить. Она сказала, чтобы я не беспокоился. Она уедет от сестры, которая живет близко от аэропорта. Так что я могу заселяться прямо завтра. Я пожелал ей приятного путешествия, она поблагодарила.

Утром следующего дня я собрал сумки с необходимыми вещами, подъехал, припарковался, поднялся на этаж. Стал отпирать замок.

– А ключи не подходили, да?

– Да, не подходили. Я нажал на кнопку звонка, вышли какие-то люди. Даже слова не успел сказать – спустили меня с лестницы. Вот и все.

Навалилась усталость. Всегда после этого рассказа наваливалась страшная усталость. Глаза слипались. Я подложил еще лист картона на верхней площадке перед дверью чердака, улегся удобнее, накрылся ватником, – недавно раздобыл его на стройке, когда работяги ушли на обед. Начал засыпать. Боже, как я измучен. Хорошо хоть, что соседи по старой памяти жалеют меня. Позволяют жить на лестничной площадке. Все помнят, как жена, сволочь, выкинула меня из квартиры, продала ее и уехала с этим мужиком в Грецию. А я, болван, и знать ничего не знал. Теперь сплю на куске картона. Только во сне забываюсь.

Тут эта дура старая опять меня рукой тыркает:

– А что дальше? А? Ты меня проводил в Грецию или что?

– Проводил, – проворчал я, – и сейчас провожу по харе, если будешь мешать спать.

Пьяная она, Зойка-то. Весь флакон лака для волос выпила. Нашла в мусорном контейнере и не поделилась. А лак на нее всегда плохо действует. Опять залилась слезами.

 

Мечты сбываются

Николай работал старшим менеджером в фирме, распределяющей нефтепродукты. Удачно работал. Каждая трансакция, которую он проводил, приносила ему откат, превышающий и без того немалую месячную зарплату.

Николай был неглупым человеком. И на работе, и в быту. Жену он взял приезжую, из Саратова, чтобы пореже встречаться с родственниками. Жена сама регулярно ездила в родной город. Деньги он не транжирил, пыль в глаза не пускал и жене не позволял. Жили они с маленькой дочкой в нормальной квартире в обычном доме. Хотя, конечно, мог позволить себе вип-жилье с повышенным уровнем обслуживания.

Единственную поблажку Николай себе делал с машинами. Пока он ездил на «мерседесе», но мечтал, что, как только поднимется до завдепартамента, купит себе «бентли». Сейчас такая покупка могла вызвать нездоровый интерес, а для завдепартамента «бентли» – это по рангу.

И еще одно увлечение было у Николая. Он собирал настоящий хрусталь. В доме собралась прекрасная коллекция бокалов, компотниц, ваз и прочих хрустальных изделий. Посудой своей Николай очень гордился. В минуты отдыха он любил взять какой-либо бокал и любоваться игрой света в его резных гранях.

С деньгами Николай поступал тоже грамотно. Он открыл счета и себе, и жене в банке, который обслуживал их фирму. И не только обслуживал, но и являлся одним из ее подразделений. Сотрудникам фирмы банк открывал депозиты с огромными процентами. Николай, просматривая ежемесячно счета, довольно потирал руки. Был у него и страховочный вариант – умный человек все должен предусматривать. Николай пересылал часть денег двоюродной сестре жены, которая жила в Австрии с мужем-пианистом. По расчетам Николая в Австрии, уже скопились суммы, с лихвой перекрывающие стоимость «бентли» с самыми пижонскими наворотами.

Жизнь Николая изменилась в один момент. Рок навис над ним. Неожиданно было отправлено в тюрьму все руководство фирмы, а президент, постоянно живущий в Англии, попросил там политическое убежище. В тюрьму также угодило все руководство банка, в котором оказались миллиардные долги. Выплаты, естественно, прекратились. Весь старший персонал был уволен. Так Николай оказался и без работы, и без денег. Все коллеги были в отчаянии, но Николай держался уверенно. Имея австрийский страховочный депозит, можно было переждать трудные минуты.

Но рок! Сестра жены поехала с мужем отдохнуть в Ниццу. По дороге они попали в ужасную аварию. Пришлось разрезать автомобиль, чтобы достать их тела. Надежда на заграничные деньги растаяла как дым.

Редкие семьи в таких ситуациях не разваливаются. Вот и жена Николая не выдержала испытания. Она потребовала развода. Она потребовала продажи хрусталя и продажи квартиры, потому что уезжает с дочкой в Саратов. У нее была давняя связь с влюбленным в нее человеком, настоящим отцом ее дочки.

Как Николай не сошел с ума, он и сам не знает. Все было продано, жена забрала большую часть денег, мотивируя это оставшимся у Николая «мерседесом». И уехала с ребенком.

Николай снял квартиру и стал безнадежно искать работу. Он опускался в своих требованиях все ниже и ниже, а выпивал все больше и больше. Однажды вечером решил добавить и поехал за водкой. Удивительно, как он остался жив, попав под двадцатитонный трейлер. Его «мерс» превратился в кусок рваного железа. Николай сообразил удрать с места аварии, чтобы хотя бы сохранить права. Но он напрасно надеялся сохранить их. Если преследует рок, то… Через пару дней пьяный до беспамятства Николай уснул с сигаретой. Вытащили его соседи еще до приезда пожарных. Сгорели все его вещи и документы. Сгорела хозяйская мебель. Он остался в майке и трусах.

Николай наврал окружающим, что быстренько сгоняет к брату за одеждой и деньгами. Никакого брата у него не было. Соседи снабдили его старой курткой, рубашкой, брюками и башмаками. И он с благодарностью и обещаниями немедленно вернуться помчался к «брату».

В подлежащем реконструкции доме появился еще один бомж. Он прижился: так же, как и другие, ходил по помойкам, так же собирал бутылки и жестяные банки, так же воровал оставленные без присмотра вещи. Иногда, выпив бутылку чистящего средства, Николай вспоминал свой хрусталь, и ярость волнами охватывала его крупное тело. В такие минуты лучше было находиться от него подальше. Сейчас прежние знакомые не смогли бы узнать Николая в человеке с багровым опухшим лицом, красными глазами и трясущимися руками. А сожители-бомжи начали побаиваться приступов его немотивированной ярости.

Но однажды на Николая нашло умиротворение. Разбирая сумку с найденными в мусорных баках бутылками, он издал радостный крик. В его руке оказалась хрустальная бутылка из-под дорогой водки. Бомжи собрались вокруг, разглядывая необычный сосуд, сверкающий гранями в свете тусклой лампочки.

– Повезло, – сказал один.

– Ага, – подтвердил другой, – ее можно выгодно сменять.

– Или продать, – сказал кто-то, – и купить пару пузырей и ливерной колбасы.

Лица бомжей осветились мечтами. Все смотрели на Николая. Тот поставил бутылку на ящик и любовно посмотрел на нее.

– Нет, – сказал он, – нет. У меня всю жизнь была мечта. Мечта, понимаете, мечта.

Он уже кричал, брызгая слюной. Руки тряслись, кривилось и дергалось все тело. Он упал, его продолжало трясти, тело чудовищно изгибалось в конвульсиях. Голос становился все отрывистее.

– Мечта, моя мечта. Теперь я могу, наконец, купить «бентли».

 

Списки

Алексею Гарибальдевичу вскоре исполнялось шестьдесят пять лет. По этому поводу он задумал устроить банкет. Для начала он открыл в своем компьютере полный список телефонов и решил оставить фамилии друзей и знакомых. Телефонный справочник насчитывал шесть страниц. Убрал из списка водопроводчика, парикмахера, нескольких врачей, мастера по ремонту газовой колонки, зубного техника, продавщицы соседнего продовольственного магазина, монтера кабельной сети. Убрал телефоны мастерских по ремонту разной аппаратуры, телефоны ателье, магазинов, оптовой продовольственной базы. Оказалось, что вычеркнул почти полторы страницы текста. Осталось чуть более четырех страниц. Алексей подумал, что пока ему удалось сократить не слишком много. Надо было идти дальше.

Вычеркнул фамилии людей, которых совсем не помнил или помнил смутно. Затем пришлось убрать из списка всех иногородних и живущих за границей. В Германии, Америке, на Кипре, в Англии и Эстонии жило довольно много знакомых и родственников. В результате остался список из двух страниц. Он прикинул количество – получилось больше ста человек.

Теперь надо было тщательно пройтись по оставшемуся списку. В нем оказались люди с прежней работы, из спортивной секции, давно заброшенной, некоторые соседи, дачные знакомые. Многие из них были несовместимы. Например Коля Мулькин с новой женой и его прежняя жена Антонина. Пришлось оставить только Мулькина, хотя было понятно, что Антонина обидится на всю жизнь. Несовместимых оказалось довольно много. Расправившись с ними, Алексей принялся за оставшихся. Пришлось убрать несколько знакомых, склонных перебрать и устроить скандал. Такие на банкете совсем не нужны. Также были не нужны язвенники и разные другие больные, измученные диетой. Для них пришлось бы готовить отдельные блюда, а кто это в ресторане согласится создать несколько порций манной каши или прозрачный рыбный супик. С язвенниками пришлось распрощаться. Список сократился до шестидесяти трех человек, не точно. Это потому, что было неизвестно, придут ли парами или по одному. Вот у Жорика жена никогда не ходит на банкеты и сборища, а специально уговаривать ее нисколько не хочется. А соседка по даче Оськина всегда заявляет, что ходит без своего старого пердуна. В общем, в списке условно значилось шестьдесят три человека. Это было очень удачно, поскольку именно столько людей мог вместить зал, на который ориентировался юбиляр.

Значит, заказ в ресторане надо сделать человек на шестьдесят, поскольку обязательно кто-нибудь заболеет, уедет или просто свинтит от мероприятия из-за скупости. А таких набиралось пару – тройку персон. А если придет несколько человек помимо списка – не беда. Алексей рассчитывал на Ашота, владельца ресторана армянской кухни с довольно вместительным залом. Шестьдесят человек там смогут поместиться, да еще останется небольшой пятачок для танцев. Он познакомился с Ашотом в позапрошлом году, и частенько посещал этот ресторан. Мясо там готовилось – пальчики оближешь. А армянские закусочки были выше всех похвал. Но главное – цены. Вполне божеские цены, тем более что Ашот позволит часть выпивки принести с собой. А уж выпивку Алексей возьмет на оптовой базе, и обойдется она втрое дешевле, чем в ресторане.

Неожиданно Алексей вспомнил, что он вычеркнул несколько человек, у которых он уже побывал на юбилеях. Их надо было пригласить обязательно. Пришлось вернуть эти фамилии в список. А из списка вычеркнуть столько же человек. Это была серьезная работа. Требовались глубокие размышления, типа кто и насколько глубоко оскорбится, узнав, что его не пригласили на юбилей. Пришлось пойти на сокращение родственников, – пожертвовать двумя старенькими тетушками и одним троюродным дядей. Итак, список был закончен. Можно было его распечатать, и на досуге подумать, что еще необходимо исправить.

Кроме того, на досуге было что обдумать. Кое-что придется вытерпеть – идиотские рифмы, прославляющие его юбилей, типа «как Кибальчич, наш Гарибальдич» или «а в науке корифей славный дядька Алексей». Еще несколько приятелей с женами обязательно пропоют придуманный ими гимн, где всего в пятнадцати куплетах опишут его семейную, научную и общественную жизнь. Потом телеграммы от родственников из-за границы. Затем выступят шутники, зачитают телеграммы от Президента страны. Да, еще, обязательные коленкоровые папки от администрации прежней работы, от профсоюза, от бог его знает кого. И он, с идиотской благодарственной улыбкой принимающий все эти отбросы современной банкетной цивилизации. Как хотелось этого избежать. Особенно хоровых декламаций. А Фима! Самый близкий друг. Придется выслушивать картавый получасовой тост, зачитываемый в славянском стиле по длинному свитку собственного Фиминого изготовления. Ну почему, почему Фима и «гой еси добхый молодец Алексей Гаххибальдьевич»? Все это вгоняло в уныние. Но надо было продолжать готовиться к банкету.

Алексей включил принтер, тот заворчал, и выдал два отпечатанных листа. Хотя список помещался всего на одной странице. Алексей удивился, взглянул на листочки, и обалдел. Принтер распечатал те полторы страницы, которые он вычеркнул прежде всего. Водопроводчик, парикмахер и прочие необходимые в жизни персоны. Он взглянул на экран, оказывается он нечаянно сохранил именно этот первоначально вычеркнутый список. Повертел в руках оба листочка. Задумался. Улыбнулся. И принялся вычищать этот список от совершенно случайных, давно не используемых телефонов. В результате осталось шестьдесят человек. Это были люди, которые чинили ему одежду, ремонтировали телефон и другое бытовое оборудование, продавали отборные яблоки, пропускали без очереди заплатить коммунальные платежи.

Знакомые едва кивали, родственники перестали звонить, по электронной почте присылались сплошные: «Что случилось, ты здоров. Нам черт знает что сообщают». Все это была шелуха. А главное было вот что. Женщина из мастерской по ремонту одежды, держа бокал в руке, сказала:

– Простите меня, если брякну что неположено. Я на банкетах не бываю. Какие мне банкеты, дома мать больная лежит, малой, которого тоже кормить надо. Оставила сегодня их на соседку. Вот. А Алексей Гарриевич! Ну, я ему уже много лет одежу чиню. Где подшить, в поясе ушить, или джинсы укоротить. А он меня на банкет пригласил. – Нет, вы не подумайте, это я от радости плачу. Вот сколь буду работать, пусть приходит – все починю, все сделаю. Никому так! Все, что смогу! Ну что еще, ну не знаю.

Овации.

 

День рождения

Звонок раздался, когда Игорь достал из кухонного шкафа четвертинку водки.

– Празднуешь? – спросила бывшая жена. – Гости хоть есть?

– М…да.

– Значит, никого, – уверенно сказала бывшая жена. – Одни мечты! Ну, что же, счастья тебе, удачи. Пусть сбудутся твои мечты, хоть одна.

Она вздохнула и положила трубку. Больше сегодня никто не звонил.

Игорь вышел во двор. Возле машин собрались соседи, что-то обсуждали. Когда Игорь появился из подъезда, к нему энергично направилась Ирина Петровна, большая активистка всех трех подъездов.

– Игорь Иванович, – строго сказала активистка, – мы же предупреждали: мусорные мешки не оставлять, ждать машину. Опять Вы нарушили.

– Виноват, Ирина Петровна, – сказал Игорь, – больше не повториться.

Обсуждать мусорный вопрос не хотелось, тем более что Игорь вышел как бы для встречи гостей. Начни сейчас объяснять, что это был не его мешок с мусором, разговор бы немедленно расширился на все его прегрешения. А так, он выбил у Ирины Петровны почву для дальнейших упреков.

– Хорошо, мы за вами будем наблюдать, – менее агрессивно сказала активистка.

Но от группы соседей отделился поддатый Игнат. Было видно, что ему нужен небольшой скандал. Уже издали он начал кричать:

– Сосед, свет в подъезде надо гасить. Нечего энергию тратить.

– Хорошо, – согласился Игорь, – буду гасить. Хотя мы, вроде, за свет в подъезде не платим.

– А государственное, что, беречь не надо? – возвысил голос Игнат.

Он уже приготовился топтать Игоря ногами, на виду соседей, собравшихся у личных машин, Жигулей, Волг, и одной ДЭО. В этот момент во двор въехала кавалькада из трех автомобилей. Но какие это были автомобили. Первая БМВ блестела полировкой, за ней следовал большой черный джип, замыкал процессию «Ленд Ровер». И Игнат, и Ирина Петровна, и остальные соседи уставились на подъехавшие машины. Из всех автомобилей высыпали нарядно одетые люди. Первой к Игорю бросилась высокая девица, одетая как супермодель из модного журнала.

– Игорь Иванович, – она повисла на шее Игоря. – С днем рождения.

– С днем рождения, – заорали прибывшие гости. – Хэппи бевдей ту ю, хэппи бевдей ту ю, хэппи бевдей диа Игорь Иваныч, хэппи бевдей ту ю.

Они окружили Игоря, обнимали, женщины по очереди целовали его, стирая платочками оставшиеся следы помады. Мужчины хлопали по плечам. В руках приезжих были пакеты, коробки, женщины несли роскошные букеты цветов.

– А поместимся ли мы все у тебя? – спросил видный мужчина, в котором оторопевшие соседи узнали знаменитого телеведущего.

– Поместимся, поместимся, – вместо Игоря ответила супермодель.

– В тесноте, да не в обиде, – заявил другой мужчина со знакомым лицом. – Кстати, привез на закуску твой любимый сыр Комте. Прямо из Парижу.

Потом при обсуждении соседи так и не пришли к единому мнению, кто это был. Одни утверждали, что министр промышленности областного правительства, другие спорили, и говорили, что это известный киноактер, только фамилию его забыли. Но точно актер; он еще играл главную роль в фильме «Застрелить подлеца».

Но обсуждали гостей соседи уже после того, как вся группа со смехом, шутками и песнями проследовала в подъезд за Игорь Ивановичем.

– Нехорошо получилось, – сказал пожилой владелец Жигулей, – ты, Ирка, как была стервой, так и осталась. Что, нельзя было узнать, кто такой наш сосед? А? Скромный мужик, а смотри, какие у него друзья.

– А что я? – плаксивым голосом ответила Ирка.

– А то, собери деньги, сбегай за цветами, извинись, преподнеси. А ты, Игнат, исчезни с наших глаз. Чтоб мы тебя больше не видели, пьянь вонючая. Я еще проверю, как ты сам электроэнергию сберегаешь, мудак.

Все одобрительно согласились с соседом.

Игорь стоял, прислонившись к стенке подъезда. Воняло кошачьей мочой. Он вынул из кармана открытую четвертинку водки, отвинтил пробку, глотнул. Выглянул из подъезда. Соседи собрались группой у своих автомобилей, о чем-то оживленно беседуя.

– Сейчас эта сволочь привяжется, Ирина Петровна, – подумал Игорь. – Потом обязательно Игнат, мудак пьяный, начнет материть.

Игорь снова глотнул из бутылки, завинтил пробку.

– Никого, одни мечты – горько подумал Игорь.

– С днем рождения, сынок!

Игорь вздрогнул. Мама! Мама, которая так его любила! Она давно ушла из этого мира.

– Закуси сынок.

Старушка протянула Игорю кусочек его любимого сыра.

 

Оскар Уайльд

Делать было нечего. Жена на всю субботу уехала к матери. День был какой-то бессмысленный. Он с самого утра не знал, что делать. Встал, умылся, позавтракал холодными котлетами с холодными макаронами, которые жена велела подогреть, но было лень. Ел прямо со сковородки. Поставил ее обратно на плиту, посмотрел на часы, вздохнул. Походил по квартире, подошел к книжному шкафу, вынул толщенный том Оскара Уайльда, не открывая, поставил его на место. Включил телевизор, пощелкал каналами – одна мура. Вырубил. Нашел газету с кроссвордами. Предвкушая удовольствие, прилег на диван с авторучкой. Первые слова отгадывались легко, потом пошла какая-то ерунда, какие-то специфические слова, например, снасти рыбака. Стал перебирать в уме: блесна, крючок, поплавок, леска, грузило. Ничего не подходило. Пришлось разгадать несколько слов поперек. Снастью оказалась мормышка. Он про мормышку слышал, но что она собой представляет, не знал. Стало скучно. Газетку порвал и выбросил в мусор.

Заварил себе растворимый кофе, сделал бутерброд с колбасой. Медленно выпил и съел, пытаясь потянуть время. Отнес чашку в кухонную мойку. Поставил сверху на гору посуды. Походил по квартире. Вновь подошел к книжному шкафу, потрогал том Оскара Уайльда, но вынимать его не стал. Вернулся на кухню. Увидел коробку с оставшейся одинокой конфетой. Конфету не хотелось, он переложил ее в сахарницу.

Притащил коробку в кабинет, достал с полки клей ПВА и начал обклеивать коробку белой писчей бумагой. Пока еще не зная, зачем. Обклеил всю коробку, поставил ее на отопительную батарею посушить. Пошел на кухню делать еще чашку кофе. Пить не хотелось, буквально заставил себя. Пока пил мелкими глотками горячий кофе, созрела мысль. Достал фломастер и красивым почерком написал на коробке: «шкатулка для карандашей». Потом проинспектировал ящики письменного стола, собрал все карандаши, их оказалось немного. Пошел на кухню, кухонным ножом попробовал заточить карандаши, грифели обламывались. Пришлось искать точилку. Наточил карандаши, уложил их в сделанную шкатулку. Чего-то не хватало. Разрисовал коробку этими же карандашами. Осмотрел свою работу, испытал неподдельное удовольствие. И от разрисованной коробки и от качества работы. Сунул коробку в нижний ящик письменного стола.

Постоял возле книжного шкафа, посмотрел на часы, повернулся и пошел к телевизору. По первому каналу шло повторение российского боевика из будней милиции. Все милиционеры кроме одного были энциклопедистами и глубокими психологами. Свои шутки они оттачивали на том одном, который по сценарию демонстрировал недоумка. Боевик закончился, начался фильм об архитектуре африканского города, засыпанного по самые крыши песком. Название города он пропустил, но понял, что речь идет о средневековье, когда город был еще не засыпан песком, а, напротив, кругом цвели цветники и били освежающие струи многочисленных фонтанов. Струи напомнили ему кое-что, и он отправился в туалет. Из туалета прошел в ванную, вымыл руки, критически рассмотрел себя в зеркале, поковырял прыщ на щеке, сбрызнул его одеколоном и вернулся к телевизору. Выключил его и стал тупо разглядывать книжный шкаф.

Нет, читать ему уже давно не хотелось, да и прочитано все было не по разу. Просто разглядывал, и вдруг взгляд ухватил уголок письма, засунутого между книг. Он вытащил письмо. Оно было от двоюродной сестры, пришло месяца два назад, она спрашивала, как лечить ее болезнь, поскольку знала, что он внимательно следит за медицинскими новостями. Просила срочно ответить. Самое время написать ответ. Он начал подробно писать сестре о лечении, потом подробности ему наскучили, и он закончил письмо, скомкав всякие пожелания и приветы в одном абзаце. Поискал конверт. В папке для конвертов было пусто. Он злобно выругался. Поискал свой блокнот для записей неотложных дел. Последняя запись, датированная концом прошлого месяца, требовала от него сдать анализ мочи. Он пожал плечами: зачем ему этот анализ, он не помнил. Не помнил также, сдавал он этот анализ или нет. Подумав немного, отступив от предыдущей записи, он занес в блокнот напоминание купить завтра же конверт с маркой и отправить сестре письмо.

Он полистал блокнот. Какие-то дела были зачеркнуты, некоторые так и оставались не выполненными. Один лист занимала фамилия Цукинин и в скобках помечено «любовник». Тупо просидел полчаса над этой надписью. Любовник с огородной фамилией! Поднялся, встряхнулся, осмотрелся. Подошел к книжному шкафу. Подумал, что если бы его кто видел, решил бы, что его тянет к шкафу как сомнамбулу. Посмотрел на часы, время тянулось медленно. Вдруг вспомнил: это в прошлом году в санатории Колька Цукинин рассказал про любовника, как тот висит на карнизе десятого этажа и молит бога о спасении. Погоди, ну, пришел муж, любовник с испугу прыгает в окно, и чего же там смешного. А ведь хохотали как сумасшедшие. Опять пошел на кухню, опять сделал растворимое кофе, подумал, что от этого кофе у него будет изжога и сердцебиение. Налил в чашку немного молока. Прошествовал с кофе в кабинет. Сел, поглядывая на книжный шкаф, и медленно мелкими глотками выцедил кофе. Посмотрел на наручные часы, посмотрел на стенные. Время они показывали одно и тоже.

Решительно подошел к шкафу, решительно вытащил том Оскара Уайльда, достал из глубины бутылку, налил в опустевшую чашку водку почти до краев и выпил.

Субботний день принимал осмысленные очертания.

 

Задушевный разговор

Надо заменять стояки отопления. Но как это сделать? С нижними соседями не сговоришься, с верхними – тоже проблема. Костя уже несколько дней обдумывал эту непростую задачу. Он пошел в туалет. Лучшего места подумать Костя не знал. Стянул трусы, расположился на унитазе, задумался: «Трубы полипропиленовые. Можно купить хоть сейчас».

Костя не тужился, но пукнул.

– Нет, – послышалось ему.

– Обалдеть, – вслух сказал Костя, – собственная задница решила со мной спорить. И какие трубы покупать?

Зад без всякого напряжения произнес:

– Никаких.

– Не понял!

Костя не понял, почему зад разговаривает с ним, и не понял, почему не надо покупать трубы.

– Программа, – длинно пукнул Костя.

– Какая такая? – проговорил Костя. – Городская программа по ремонту жилья? Так это туфта.

– Нет, – кратко пукнул зад.

– Туфта, – сказал Костя.

– А депутат? – произнесла попа.

– Это который в третьем подъезде? Ага, а что – мысль. Значит, наш дом отремонтируют, и тратиться самому не надо.

Ответ был краток.

Костя уселся на диван все обдумать. Но мысли путались.

– Откуда ты все знаешь? – громко спросил Костя. – Если кому сказать, что я беседую с собственным задом, меня тут же в психушку заберут. Может, у меня глюки?

Ответа не было. Костя встал. И услышал:

– Не зажимай.

Он понял, что не давал своему заду ответить.

– Хорошо, – сказал Костя, – ягодицы больше зажимать не буду. Буду двигаться легко и свободно, как воздушный шарик. Итак, откуда ты все знаешь?

– Газеты.

– Понял. Анализируешь вместе со мной то, что я прочитал. Значит, моя собственная задница умнее меня!

– Да.

Зад не баловал развернутыми ответами.

– Ну, расскажи мне, как мне жить, – засмеялся Костя.

– Вопросы.

– Ах, понял, надо задавать вопросы. Ясно. Первый вопрос: как мне стать здоровым?

– Лечиться.

– Да, не ожидал от собственного зада столь утонченного издевательства.

Зад молчал.

– Ладно, другой вопрос: как мне стать богатым?

– Думай.

– Опять издеваешься! Над чем мне думать? Над кроссвордами?

– Работа. – Задница издала вполне различимый ответ.

– Опять издеваешься. На моей работе в Госторгинспекции? Обычным инспектором? Что, задницу начальству лизать, что ли?

– Да.

– Понятно. Что-то меня на это не тянет.

– Напрасно.

– Может, ты и прав, мой дорогой интеллектуальный зад.

– Конечно!

– Ого. Так я имею задницу с манией величия. Ну-ка скажи тогда, как мне стать знаменитым, известным, популярным.

– Покажи меня.

– Понятно. Прославиться голой жопой. Изощренно. Последний вопрос: как мне стать счастливым?

– Никак, – ответила Костина попа.

Больше она с ним никогда не разговаривала.

 

Глубокий поцелуй

Савоськину она сразу приглянулась. Крупная, с большими бедрами. Кофточка на груди натянута, вот-вот лопнет. И самое примечательное – большой лягушачий рот. Удивительно большой. Он придавал ей сексуальность, пожалуй, больше, чем бедра и бюст. Так и тянуло ее поцеловать. Савоськин представил, что она может сделать своим большим ртом, и его мешковатые брюки натянулись в промежности.

Митя Буркин уговорил его посетить эту выставку. Тянул к каждой картине, восторгался. Тут они ее и увидели. Савоськин испытал неожиданный подъем, подошел к ней и затеял разговор о колере и глубине перспективы. Она с удовольствием разговор поддержала. Слово за слово и вскоре поступило предложение Савоськина поехать к нему на квартиру и за рюмочкой продолжить беседу об искусстве. Что и было сделано. Чтобы не мешать приятелю, Митя по дороге придумал причину и откланялся.

Утром на работе Савоськин с горящими глазами рассказывал, что она с ним вытворяла. Особенно ртом. На следующий день рассказ был более детальным. Оказалось, он впервые в жизни попробовал полный минет, это когда заглатывается целиком, вместе с яичками. Еще несколько дней и восторг постепенно спал. Рассказы становились короче. Сам Савоськин казался встревоженным.

– Боюсь я чего-то. Сам не знаю чего. Все вроде нормально. Вечером она остается, занимаемся любовью. Ну, я тебе говорил. Она заглатывает глубже и глубже. И я неожиданно обнаружил, что ее губы где-то у меня на животе. И такой страх меня прошиб.

– Нервное что-то, – предположил Митя Буркин. – Может, от сексуального перенапряжения.

Савоськин согласился. И на этом разговор закончился. Было это в пятницу. А в понедельник Савоськин на работе не объявился. Телефон в квартире давал длинные гудки, сотовый работал, но Савоськин не отвечал. После работы Митя Буркин взял запасные ключи в ящике его стола и помчался на квартиру приятеля.

В ванной горел свет, носки, брюки, рубашка висели на спинке стула возле кровати. Самого Савоськина – ни голого, ни одетого – нигде не было. Сотовый телефон лежал на столе. Митя проверил звонки – только его собственные. Поискал в телефонной книге, набрал номер, услышал ее голос. И стал лихорадочно спрашивать, не видела ли она Савоськина, а то он куда-то делся, на работу не приходил, на звонки не отвечает и в квартире, откуда он сейчас звонит, хозяина нет.

В ответ она попросила его не волноваться, подождать ее, она немедленно выезжает, и вместе они что-нибудь придумают.

Раздался звонок, Митя Буркин открыл дверь, она вошла, притянула его к себе и крепко поцеловала. Митя просто растаял от сладости такого глубокого поцелуя. И где-то подспудно появилось воспоминание о страхе Савоськина.

 

Светлана

Он восторгался ее энергичностью, деловитостью. Умная женщина, доцент на кафедре психологии. По пьяни выдал мне, что она вытворяет. Тигрица. Утром она на нем верхом, как на коне, днем требует в дом хоть на часик. А вечером в постели чего только не придумывает.

И еще разоткровенничался: фигура стройная, кожа атласная, зад – ты такого не видел. И еще у нее забавная родинка на бедре, похожая на восьмерку. Как будто две круглые родинки вплотную друг к другу. Ей какая-то бабка говорила, что это необычная метка, но объяснять отказалась наотрез.

Он женился на Свете, как только она согласилась.

Раньше он с нами регулярно в сауну ходил, теперь ни о каких девках даже речи нет. На Филин день рождения пришел. Пока стол готовился, пошел в парную. Давно веником не хлестался. Туда же сразу Катька нырнула, которая гордится своей попкой. И тут же вылетела с выражением на лице. И в слезы. Он сказал ей, чтобы взяла веник и подтаскивала поближе свою вялую задницу. Еле успокоили деваху.

Прошло несколько месяцев его семейной жизни. И вдруг случилась невероятная история. Он решил, что сошел с ума. Я его осмотрел, сделал анализы и прочее. Абсолютно здоров. И голова ясная.

А история такая. Обычный вечер, он с работы возвращается. Жена встречает его в обновках: все новое. Халатик кружевной, белье шелковистое и прозрачное. Даже домашние туфельки замысловатые – мягкие, яркие, расшитые узором. И это вместо обычных рваных шортов и босиком.

Обнял ее. Тело жены, лицо жены, но все другое.

«Затейница, – подумал он, – хочу ее немедленно».

Схватил ее за руки, чтобы бросить на диван. А она чуть не заплакала:

– Милый, мне больно, ты оставишь синяки. Будь поласковее.

Он обалдел. Утром она требовала, чтобы он раздавил ее, кусал ее, а теперь такая метаморфоза. И захотелось ее еще сильнее. Но делал все нежно, ей понравилось.

Он сказал, что это была другая женщина, та же, но другая. И родинка ее удивительная, и все пленительные изгибы, и высокая попка. А когда он шепнул ее имя – Света, она попросила называть ее Лана. А сама шептала: «Папочка, папочка». Это было необычно – она же всегда называла его конем.

Утром шум на кухне, готовится завтрак. Теперь она была в своей обычной форме – рваные шорты, майка и босиком. Обнял ее сзади, прошептал:

– Лана, попочка.

– Что за нежности, – спросила она, – ты мою задницу никогда так ласково не называл. И с чего ты меня назвал второй частью моего имени. Света – свет, энергия; Лана – полумрак, нега. Ну-ка садись на стул, я голодная как волк.

Шорты полетели на пол. Она оседлала его и заявила:

– Давай, конь, поработай.

Отдышавшись, он спросил.

– С чего вдруг такой аппетит?

– Так я вчера пропустила наши упражнения. – Он сделал удивленные глаза. – Как пришла с лекций, свалилась от усталости. И до утра. Даже не слышала, как ты залез в койку.

Он промолчал. С ней творилось что-то неладное. Может, это лунатизм. Сам он в таких вещах не разбирался. Решил, что надо как-то потихоньку ей рассказать о предыдущей ночи. И только собрался, как она со смехом спросила:

– Друг, у тебя что, фетишизм? Мог бы просто разбудить меня, а не доставать мои дурацкие тапочки. И белье, смотрю, переворошил. Я как-то премию получила, свихнулась или моча ударила, вот и накупила всякого барахла.

– Нормальное белье.

– Что ты, конь, понимаешь. Это ты в машинах разбираешься. А такое белье носят эстетки, которые по театрам и по выставкам мотаются. Кстати о машине. Чего-то она свистит, когда руль сильно выкручиваешь.

– Не страшно, – ответил он, – я подтяну ремни, там…

– Давай, – перебила его Света, – ремни подтяни, меня натяни, только не перепутай. Одно дело ты уже совершил. Теперь возьмись за эти ремни. Все, пей кофе, я побежала. Заседание кафедры.

Он попытался выбросить все эти несуразности из головы, но оказалось, что история только начинается.

Через пару дней утром в постели была Лана. Она сонным голосом попросила ее не будить, найти что-нибудь себе на завтрак.

– И пожалуйста, милый, исправь что-то, а то свистит, когда руль выворачиваешь, – не открывая глаз, попросила жена.

– Но ты же не заехала ко мне в мастерскую.

Она уже крепко спала и ничего не ответила. Рядом с постелью стояли ее затейливые тапочки. Дома в обед была Лана. А вечером квартира оказалась пустой, но вскоре с шумом явилась Света и заявила, что, по ее мнению, конь застоялся. И это опасно для здоровья коня.

Началась чехарда. День жена была бодрой, шумной, ругалась, что он опять вытащил из шкафа эти тапки. День она была томной, нежной, рассказывала ему о новых спектаклях.

Наконец он собрался и пришел ко мне с этой историей. Он был абсолютно уверен, что как-то замысловато сошел с ума. А я пытался доказать ему, что он абсолютно здоров. На этом и расстались.

Окончилось все странно и неожиданно. Лана сказала, что достала билеты на модный балет. В среду. Но должна слетать на пару дней в Питер. Вернется как раз в среду. Если он ее встретит в «Домодедове», то они успеют на представление.

Утром на кухне хозяйничала Света. На вопрос о полете в Питер сказала, чтобы он не нес всякую чушь, а принимался за дело. И скинула шорты и майку со своего стройного тела. На следующий день он понял, что ему делать. Позвонил в институт, вызвал Свету, посадил в свою машину и рванул в аэропорт. По дороге морочил ей голову, что должен встретить одного нужного человека и без нее эта встреча потеряет всякий смысл.

– Ну, конь, не ожидала от тебя такой гипертрофированной скрытности, – сказала жена, не добившись от него нормального объяснения.

И всю дорогу весело рассказывала, как обделалась ее коллега на семинаре, и как ее отодрали всей кафедрой, и как она сейчас лежит где-то в уголке с валидолом. И поделом ей.

Рейс из Питера опаздывал. Вначале на полчаса, потом еще на час. Они выпили в буфете кофе, съели бутерброды с семгой по цене не очень крупных бриллиантов. Потом аэропорт совсем перестал давать объявления о питерском рейсе. Света заявила, что больше ждать не может. Ну приедет твой человек, позвонит. И потребовала ехать в город.

Уже на подъезде к окружной дороге по радио передали, что произошла ужасная катастрофа с рейсом из Питера. Работают спасатели, но в живых никого не осталось. Света сказала:

– Встретили нужного человека! Твою мать!

Потом еще раз выругалась и молчала до самого дома. В квартире была она необычно печальна. Переоделась в свою любимую домашнюю форму и ходила без цели из комнаты в комнату. Увидела расшитые туфельки и швырнула их в мусорное ведро. Долго копалась в шкафу, так что ему пришлось звать жену в постель. Пришла, по обыкновению скинула с себя все, посмотрела на мужа и только спросила встревоженно:

– Что?

Она увидела его глаза. Это был страшный сумасшедший взгляд. Света опустила глаза и посмотрела туда, куда пристально глядел муж. На бедре было только одно круглое родимое пятно.

 

Отличный галлюциноген

Мишка раздобыл чудесные «колеса». Кайф совершенно необыкновенный. Галлюцинации фантастические и абсолютно реальные. Поразительное сочетание. Мишка первый раз принял всего одну таблетку с пивом. Минут через десять с неба рука, в руке еще одна бутылка, тоже пиво. Но бутылка сияет, как нагретая до плавления. Мишка цап бутылку и тут же выпустил ее из руки. Действительно нагретая. Мишка показал нам ожог ладони. Говорит, что и на ковре, куда бутылка упала, тоже выжжен большой кусок. Вот такая сила убеждения!

Что интересно, галлюцинации сильно зависят от того, чем запиваешь. Если легким – пиво, вино, кефир – то всякая чепуха лезет в башку. А если водкой или разбавленным спиртом, то обязательно придет грудастая молодка, и делай с ней что хочешь.

Мишка принес портвейн «777» – купил где-то в ларьке. Хотел пива, но портвейн оказался дешевле. Как это может быть, чтобы портвейн был дешевле пива? Видимо, тот еще портвейн. Впрочем, и пиво наше – то еще! Вот, с таблеткой выпил он всю бутылку портвейна, а в ней три четверти литра, и рассказал нам, что жена его бьет и живет с командиром его роты. Потом показал следы побоев на лице и руках. Следы очень заметные, видимо, от скалки.

Потом мы посидели, подумали и вспомнили, что Мишка не женат и никогда не был. И еще, он же не годен в мирное время. Какая там рота? Какой командир? Мы к Мишке. У него уже кайф прошел, он смотрит на нас и сомневается, нормальные или нет!

– Жена тебя колотила? – спрашиваю я.

– Какая жена, чья?

– Твоя! – продолжаю я свой допрос. – Скалкой.

– Бедненький! – Мишка смотрит на меня с сочувствием.

– А ты посмотри на себя в зеркало. И руки свои осмотри.

Мишка идет к зеркалу и ойкает. И тут мы начинаем понимать, что «колеса» кондиционные. И мигом по горсти себе отсыпали. Я так сразу пару таблеток заглотнул и запил обычной водкой. Мишка тут же присоседился со своим стаканом. Налил и ему. Сидим в квартире, ловим кайф.

Ко мне пришла Бриджит Бардо, но назвала себя Манон Леско. А мне все равно. Я с ней покувыркался, отдохнул, смотрю – красавица куда-то делась. А я опять в Мишкиной квартире на восьмом этаже. И у мужиков тоже кайф спадает. Смотрим, Мишка в окно лезет и орет:

– Она меня ждет, пустите, собаки. Чего вы боитесь, сойду по мраморной лестнице прямо из окна, не поскользнусь, не боись!

– Дурак, – говорю я, – лифтом же быстрее.

– Вот тут ты прав, – отвечает Мишка и исчезает за дверью.

А мы все на балкон: смотрим, он выскочил из подъезда и побежал в кусты, за мусорные ящики. Вернулись в комнату. Я сел за стол подумать о чем-нибудь. Но не успел ни о чем подумать. Прямо в окно входит Мишка и объясняет:

– Лифт, собака, занят. Шкаф везут. Так я быстренько по лестнице. Только вот думаю: зимой, на мраморе, скользко, а? Или ничего?

 

Жизнь – сплошной обман

В детстве я коллекционировал марки. Раскладывал их в кляссеры, показывал друзьям, обменивал дубли. Однажды появилась в моей коллекции невзрачная, но редкая марка. Мне предложили поменять ее сразу на десяток ярких иностранных марок с птицами, цветами и зверушками. Я обрадовался такому количеству, но не задумался, почему такая щедрость. Меня обманули. За эту марку можно было купить мешок яркой макулатуры.

Чуть позже я удачно поменял отцовский цейссовский бинокль на самодельный самокат на двух подшипниках. Пришлось отцу возвращать свой бинокль. Меня снова надули. Так постепенно вырабатывался стереотип. И хотя мальчик рос неглупый, меня часто и со вкусом обманывали. Обманщикам это доставляло неописуемую радость, которая усиливалась при многочисленных рассказах, как обманули этого дурачка.

Я читал, что при дефлорации наблюдается кровотечение. Когда я ее спросил, почему нет крови, она ответила, что в детстве неудачно упала с велосипеда. Мне и в голову не пришло задуматься, как так можно упасть. Потом девочки с курса дали понять, что она вообще никому не отказывала. Меня обманули.

Деньги также являлись предметом обмана. Вначале мне просто не возвращали долги, потом уговаривали заняться коллективными инвестициями, в результате которых терял деньги почему-то только я. Остальные компаньоны, делая скорбные лица, уезжали на новеньких дорогих иномарках.

Привычка обманываться стала второй натурой. Я перестал удивляться даже самым простым обманам. А когда чувствовал, что вокруг плетутся интриги и придумывается хитроумный финт обмануть меня, давал понять, что не стоит тратить драгоценное время. Не могу присоединиться к словам А. С. Пушкина, который «сам обманываться рад», но и шока я уже не испытывал. Привычка.

Но привычка привычкам рознь. Эта досаждала мне. Лежа без сна и таращась в темноту комнаты, я прокручивал историю обманов, историю радости моих обманщиков, их бахвальство. И испытывал нестерпимый стыд, почти физическую боль. Иногда казалось, что я не выдержу, наложу на себя руки. Останавливала мысль, что это так или иначе случится.

Наконец случилось. Ранним утром в дверь позвонили. Я нащупал тапочки, накинул халат и поплелся открывать дверь. Никакого удивления не испытал, увидев женщину в черном с косой. Только спросил:

– Розыгрыш или по правде?

Она ничего не ответила, просто распахнула черный балахон. Увидев скелет, я понял, что в этот раз без обмана. Пришла костлявая.

– Готовься, – сказала она, – вечером приду за тобой.

Весь день был насыщен делами. Я переписывал имущество, оформлял нотариально завещание и документы на собственность, приводил в порядок квартиру. Выкинул на помойку бережно сохраняемые годами бессмысленные штуковины. Раздал бомжам одежду. Да, еще успел купить самый дорогой коньяк стоимостью в двадцать моих пенсий. Никогда в жизни я и не мечтал попробовать такой напиток, но сейчас наступил тот самый момент.

Приготовился. Открыл коньяк, попробовал, божественный вкус. Дурак, обманывал сам себя. Мог бы иногда покупать и баловать свой организм. Впрочем, долой горькие мысли. Наслаждайся последними минутами.

Она не пришла. Ни в этот вечер, ни в последующие тысячи вечеров. Меня снова обманули.

 

Бараны

Большой красномордый мужик бил женщину – то ли жену, то ли мать. Разобрать было трудно, поскольку ее лицо было разбито в кровь, вокруг глаз синяки. Он бил ее с удовольствием. Почти от каждого удара женщина падала на тротуар, покрытый грязным затоптанным снегом. Зимнее пальто женщины стало неимоверно грязным, и порвалось в нескольких местах. Хозяйственная сумка, наполненная продуктами, валялась на тротуаре. Из сумки выпали пакеты с картошкой, морковью, еще с какими-то овощами.

Женщина подымалась с тротуара и тихим голосом просила:

– Коля, не надо, Коля, нет у меня денег, правда, нет.

– Сэка, блэдь, – отвечал Коля, – ищи, займи.

И он смачным ударом отправлял женщину снова на тротуар. Видно было, что избиение женщины доставляло ему удовольствие.

Толпа, состоящая в основном из женщин, наблюдала за дракой.

– Что же ты, ирод, делаешь! – закричала старушка. – Сейчас милицию вызовем.

– В тюрьму захотел? – крикнула другая женщина. – Перестань ее бить!

Коля уставился пьяными глазами на толпу.

– А кого бить, тебя, старая сэка?

И Коля сделал шаг к толпе. Все женщины поспешно отступили.

– Бараны, – сказал Коля.

Избиение женщины продолжалось, она поднималась и непрерывно шептала разбитым в кровь ртом:

– Коля, не бей. Люди добрые, помогите. Спасите, убивают.

А в толпе продолжались разговоры:

– В семейную ссору не стоит вмешиваться. Сейчас она просит тебя о помощи, а влезешь, так получишь и от него, и от нее.

– Это верно. Вот я на прошлой недели около сберкассы видела…

– Совсем он ее забьет, до смерти. Есть у кого телефон вызвать милицию? Вот у вас я видела телефон.

– Еще чего. Потом вы домой пойдете, а мне пару часов в отделении писать объяснение, чего я видела, чего тут происходило.

Неожиданно с какого-то двора вывернулся мужчина.

– Мужик, – заорал он, – ты что творишь, а?! Ты зачем женщину бьешь?

– О, еще баран пришел. Сечас поймешь, сэка, – сказал Коля, повернувшись к мужчине.

Того как ветром сдуло. А женщина уже не могла выпрямиться. Она поднималась на четвереньки, и Коля отправлял ее на землю ударом сапога. Женщина уже не говорила, только выла на одной ноте.

Через толпу женщин прошел невысокий парень:

– Эй!

– Нашелся все-таки защитник, – сказал Коля и взмахнул рукой.

Парень мгновенно развернулся, и Коля заорал благим матом:

– Сэка, блэдь, ты руку мне сломал.

Он поддерживал правую руку левой и надвигался на парня. Тот выбросил ногу высоко, так, что удар его ботинка пришелся Коле в лицо. Коля отлетел на несколько метров, упал бесформенной грудой, зашевелился, пытаясь встать.

– Лежать, – спокойно сказал парень.

Коля притих.

Стоящая на четвереньках избитая в кровь женщина упала и стала целовать парню ноги. Она рыдала и говорила:

– Спаситель мой, спаситель, бог тебя не оставит.

Парень силой поднял женщину на ноги, протянул ей свой носовой платок.

– Муж, сын?

– Нет у меня никого.

– Кто это?

– Не знаю. Попросил денег. А у меня ничего не осталось. Все в овощном истратила. А он начал бить и требовать денег. Бил и приговаривал, что Коле нужны деньги. Я просила спасти меня, но никто не помог.

– С этими баранами, – парень махнул рукой в сторону разросшейся толпы, – сейчас разберемся. Перепишем фамилии, пусть объяснят, как и что.

Известная методика работала безотказно. Через мгновение на тротуаре не осталось ни единого человека.

Коля опять зашевелился, попытался встать, опираясь на здоровую левую руку.

– Лежать, – сказал парень.

Коля снова затих.

– Что с ним делать? – спросил парень.

– Убить, – твердо сказала женщина. – Господи, прости меня. Но он кого-нибудь другого изувечит. Он садист, он же бьет с удовольствием.

– Не изувечит, – сказал парень. – Идите домой, умойтесь.

Парень подождал, пока женщина собрала сумку и удалилась. Подошел к Коле и резко ударил носком ботинка в область уха. Коля захрипел, дернулся и затих.

– Да, бараны, – задумчиво произнес парень, удаляясь от тела, лежащего на грязном снегу тротуара.

 

Через время и пространство

Приснилась выставка Себастиана Муаретто. Насмотрелся во сне на его картины. Коровы, расположенные в шахматном порядке. И поля, похожие на шахматную доску. Народ толпится, говорят по-бразильски, хотя даже во сне Петя знал, что такого языка нет. В Бразилии, кажется, говорят на испанском. А может, на португальском. За плечами и головами полностью разглядеть картины не удается. И пробиться поближе тоже оказалось сложным делом. Тут стали разносить бокалы с текилой, Петя потянулся к подносу и проснулся.

Обычно после пробуждения Петя вскакивал и начинал делать энергичную зарядку. В этот раз он остался в постели, устремив глаза к потолку.

– Кто это – Себастиан Муаретто? А есть ли такой художник? Как вообще мне эта дурь могла присниться!

Пока ехал на работу, вспоминал о коровах, расставленных по полю в шахматном порядке. Вспоминал и недоумевал. А на работе тут же забыл, потому что были какие-то проблемы со щитком, отсутствовало питание в некоторых офисах, спешно надо было разбираться. Когда все устроил, опять вспомнил о художнике Себастиане Муаретто. Решил зайти в компьютерный зал.

Как-то в одном из блоков полетел теристор. Петя снял его, но маркировка была незнакомой. Надо было подать заявку на покупку, заменить сгоревший теристор. Кто-то посоветовал зайти к компьютерщикам, пусть посмотрят в поисковике, выяснят, что за штука и есть ли аналог. Девушка по имени Ира быстренько отыскала в интернете все данные и где можно купить. Снабженцы тут же купили, а Петя впаял и восстановил блок.

В зале за компьютерами сидели девушки. Петя направился прямиком к Ире.

– Что сгорело в этот раз? – весело спросила Ира.

– Нет, у нас все в порядке. А вот нельзя ли посмотреть в интернете, что за художник Себастиан Муаретто.

Все повернулись к Пете. Действительно, не каждый день электрик интересуется художниками. И вообще, за Петей не замечали интереса к высокому искусству.

– Момент, – ответила Ира. – Ничего нет. Смотри, поиск не дал результатов.

– Посмотри в Гугле, – сказала ее соседка.

– Нет, тоже ничего. И в Рамблере нет.

– Набери латинскими буквами, – посоветовала другая девушка.

– Есть, – воскликнула Ира, – море страниц. Так, на каком-то языке, тоже самое, а вот на английском. Посмотрим. Бразильон пейнтер, 1926–1977. Итак, Петя, это бразильский художник, жил в середине прошлого века. Кто тебе о нем рассказывал?

– А можно посмотреть его картины? – Петя вместо ответа задал новый вопрос.

– Без проблем. Ой, девчонки, прелесть какая!

Все повскакали с мест, сгрудились вокруг Ириного монитора. Пете тоже хорошо было видно. На квадратном зеленом поле художник изобразил коров. Ира щелкнула мышью, увеличила следующее изображение: поле было двухцветное, коровы черные и белые. На следующей картине всего несколько разноцветных коров собрались в углу поля.

– Прямо шахматы, здесь вот мат, – сказала Ира. – Так ты нам не ответил, откуда ты узнал о художнике, практически не известном в России?

Девушки смотрели на Петю с интересом. Раньше так никто из них не смотрел. Петя подумал, что рассказ о сне вызовет только смех. И он сказал первое, что пришло в голову:

– Вчера предложили купить его картину, а у меня с собой денег не оказалось.

– Ни фига себе! – воскликнула соседка Иры. – Ты коллекционируешь живопись?

Петя не ответил, просто пожал плечами. Выходило, что ничего в этом нет особенного. А Ира вновь повернулась к монитору.

– Картины у него большие, вот, 3 на 3 метра, 6 на 4 метра. Ой, она продана на Сотби за миллион долларов. Петя, тебе, наверно, предложили подделку.

– Не думаю, – ответил Петя, продолжая врать, – но запросили за полотно много.

Взгляды девушек выдавали их неподдельный к Петру интерес. Надо было спасаться.

– Здорово вы мне помогли, спасибо, побегу. Мне еще розетки у вахтеров внизу поменять надо.

Петя быстро направился к дверям. В спину ему посыпались вопросы. На Ирин вопрос, много ли у него уже картин, Петя сказал, что немного. Он еще только начал коллекционировать живопись. И Петя скрылся за дверью.

Вечером дома оказалась Нина, у нее был ключ от квартиры. Она уже успела перемыть всю посуду и занималась уборкой. Нина была воспитательницей в детском саду, а по вечерам подрабатывала санитаркой в травмопункте их районной поликлиники.

– Ниночка, дорогая, – воскликнул Петя, – брось тряпку и послушай, какой у меня возник дар перемещаться мыслью через время и расстояние.

И Петя рассказал Нине весь сон и историю поиска в интернете имени бразильского художника Себастиана Муаретто и его картин.

Нина была в восхищении. Она засыпала Колю вопросами:

– А коровы как шахматы? И народу не протолкаться? Текила, значит, тебе не досталась, а ты вообще пробовал текилу? У нас девчонки ее пили с солью и лимоном. Кому-то понравилось. А ты долго был на выставке? Правда, миллион долларов? Так он же умер уже или нет?

Сегодня вечер у Нины был свободен от дежурства, и она осталась.

Утром Нина обнаружила Петю сидящим на краю кровати. По спине чувствовалось, что он расстроен. Нина обняла Петю:

– Опять этот сон?

Петя кивнул.

– Снова смотрел картины с коровами?

Петя кивнул.

– Так чего ты такой расстроенный?

Петя вздохнул:

– Опять не досталось текилы.

 

Каменный гость

Когда-то в престижном доме в центре города выделили квартиру инструктору райкома, сильному партийному работнику, идущему на повышение. Жил он с супругой Антониной и двумя сыновьями.

Когда Мишка и Надя купили в этом доме и отремонтировали квартиру, Антонина Петровна жила уже одна. Муж, выслужившийся в высокие партийные чины, умер лет десять назад. Сыновья давно женились, имели свои семьи, детей, и мать навещали нечасто.

Зимой Антонина из дома не выходила, боялась поскользнуться. Жила скучно, интересовалась жизнью соседей. Прислушивалась, не идет ли кто по лестнице, приоткрывала дверь, выглядывала. Кто-то из соседей непременно останавливался, и начинался долгий разговор. То же самое с Надей, как только она отпирала со звуком замок квартирной двери, собираясь выйти за покупками, так тут же приоткрывалась дверь напротив, и Антонина спрашивала, не купит ли соседка ей хлеба или кефира. Надя с готовностью соглашалась, и спешила по лестнице вниз.

На обратном пути, Надя звонила соседке, отдавала ей купленные продукты, на что получала многословную благодарность и восторженную фразу «Есть бог!». Потом соседка пускалась в объяснения, что уже три дня сидит без хлеба, что Володечка забегал – это младшенький старшего сына – но не купил. Совсем у парнишки времени нет. Надя с удовольствием беседовала с соседкой.

Иногда Антонина звонила Наде, просила измерить давление или просто приглашала попить чаю. Надя заходила, измеряла, подолгу пила чай. Мишка тоже оказывал соседке помощь, но разговорами не баловал. Чинил краны, вворачивал лампочки, бестактно удивлялся, что же сыновья и внуки не помогут бабке привести квартиру в порядок. Антонина объясняла, что времени у них совсем нет, да и руками ничего делать не умеют, а нанять, к примеру, слесаря не могут – с деньгами тяжело. И тут же принималась хвалить Мишку, его золотые руки, его доброту, и упоминать бога, который есть, который все видит, и который каждому воздаст. Мишка на это хмыкал, и разглядывал соседку, о чем-то думая.

Однажды она попросила Мишку отремонтировать раму портрета. Пока Мишка рассматривал раму и выяснял, что он может сделать, хозяйка квартиры пустилась в объяснения. Когда муж умер, она заказала этот большой портрет, сделанный с фотографии. И повесила его прямо перед диваном, на которым они с мужем спали. И с того времени каждый вечер и каждое утро она разговаривает с мужем, рассказывает, что произошло, а иногда просит совета.

Мишка принес инструменты, клей, а Антонина продолжала рассказывать, какой заботливый и домовитый был ее супруг. И между прочим призналась, что никаких других мужчин так в жизни и не знала. Услыхав такое, Мишка спустил очки на нос, с интересом посмотрел на полную пожилую соседку, и хмыкнул.

Когда рама была отремонтирована, и портрет водружен на свое место на стене, Мишка весело спросил:

– Ну, как, Антонина Петровна?

– Ой, Миша, вы просто молодец. Ведь совсем рассыпалась рама. А теперь! Есть то бог, есть!

– А как же расплата? – Миша веселился от души.

– Ой, Миша, вы же знаете. Где взять? И пенсию еще не приносили. Вот принесут и…

– А натурой? – засмеялся Миша.

– Ой, батюшки, так нет у меня водки. Но вот принесут…

– Антонина Петровна. Вы же знаете, я не пью. Я про настоящую натуру спрашиваю.

– Ой, Миша, вы что же это говорите, – удивилась Антонина. – Ведь я старуха.

– А я геронтофил, – захохотал Мишка.

И не слушая возражений верещащей соседки, развернул ее, уткнул лицом в диван, и поднял подол халата.

– Антонина Петровна, – удивился он, – а зад то у вас какой гладкий, и не скажешь, что ста… что пожилая женщина.

Антонина продолжала глухо верещать, но руками оперлась в диван.

– Домовитый, говорите, был, – продолжал Мишка, делая свое дело, – а денег не оставил. Пусть теперь смотрит, как супруга сама расплачивается.

Антонина Петровна перестала верещать. Ее бедра напряглись под Мишкиными руками.

– Ну вот, – сказал Мишка, – видать, понравилось расплачиваться.

– Есть бог, Миша, есть, – куда-то в диван произнесла Антонина.

* * *

Мишка перегнулся через спящую жену, взял с тумбочки газету, но читать не хотелось, устал.

Глаза закрылись, газета скользнула на пол, Мишка уснул.

В комнату тяжело вошел крупный мужчина. Мишка узнал в нем супруга Антонины Петровны.

– Ну прямо Пушкин, – во сне изумился Мишка, – каменный гость. И что? Он меня будет давить?

– Не может быть и речи, – глухо произнес гость. – Я пришел поблагодарить вас. У нас как было? Как нас воспитали, так мы и делали. В темноте, под одеялом, как положено.

– Да уж, скучная у вас была сексуальная жизнь. Мне Антонина Петровна рассказывала.

– Эх, если бы я видел ее зад, – продолжал гость, – непременно делал бы с ней это чаще. Так что примите благодарность, по партийной линии и лично от меня. И примите в качестве поощрения самую для меня ценную вещь.

Он протянул свой дар Мишке. Тот даже во сне расхохотался, и от этого на секунду пробудился.

– Это же надо, какой бред снится, – подумал он, и тут же уснул.

Рано утром Мишку разбудила жена.

– Ничего не понимаю, – говорила Надя, – я на тумбочке оставила газету, а теперь здесь это лежит. Как сюда попал? Это же покойного мужа Антонины, нашей соседки.

– Чего? – Голос Мишки звучал спросонья хрипло.

– Чего, чего, – ответила Надя, – его партбилет.

 

Странный плеск

Степаныч допивал в кухне четвертинку, когда услышал шум воды, льющейся в ванную. Странно. В доме он один весь день с самого утра. Кончает третью четвертинку в полной тишине. Никуда не выходил, никого не впускал. Мог прийти сосед Егор со второго этажа, но не пришел. Опять, наверно, поскандалил с женой Тамарой, та отняла бутылку и выместила на супруге все горести своей жизни. Теперь он понесет с гордостью эти горести в форме синяков на своей побитой роже.

Егор часто жаловался на жену:

– Чуть чего, она сразу по морде. Что в руках есть, тем и бьет. Сковородой пол башки свернула. И кричит. Колотит и кричит всякие издевательства. А что, я виноват, что у меня на нее не стоит?

Почему не стоит, Степаныч не знал. Не доктор. На вид Тамара – баба здоровенная, и зад у нее соответствующий. А у Егора не стоит. Ну, это их семейное дело, а вот что там за шум в ванной.

Самое простое было бы встать и проверить. Может, сорвало вентиль, и в ванную хлещет вода, и вскоре бурный поток вырвется из ванной и затопит всю квартиру. А может и что другое. Мало ли причин для шума воды. Вот над этими причинами Степаныч как раз и рассуждал.

А шум становился все громче и звонче. Такое впечатление, что в ванной кто-то мылся, плескался в свое удовольствие и напевал. Пришлось все-таки хозяину квартиры подняться из-за кухонного стола, допить стоя остатки водки, и направиться в ванную. У двери он прислушался: точно, купаются. И голоса разные, вроде мужской что-то басит, женский визг и разговоры. Степаныч был в полном недоумении; никакой белой горячки у него сроду не было, чертиков никогда не видел. Выпивал свою норму – три четверти литра водки, и баста. Он свою норму знал четко.

Потянул ручку вниз, приоткрыл дверь, заглянул в ванную. Голоса, шум и плеск его оглушили. Степаныч прикрыл дверь, и так и стоял, остолбеневший. В голове был полный сумбур. Единственная четкая мысль была: «Не может быть». Он снова приоткрыл дверь, снова прикрыл ее, и на ватных ногах направился в кухню. Если бы была бутылка, он бы норму непременно превысил. Но бутылки не было. А было еще одно горячее желание – поделиться виденным с кем-нибудь.

Степаныч, не раздумывая, схватил телефонную трубку, и набрал номер жены, с которой был в давнем разводе. Жена сразу узнала его голос и саркастически осведомилась, какого черта он вдруг позвонил. Степаныч, не обращая внимания на женский сарказм, начал рассказывать о происшествии в ванной. Вначале жена перебивала его, потом слушала молча, а потом сказала:

– Допился! Мне звонить в психушку, или ты сам? И не кури до приезда санитаров. Сожжешь квартиру, что оставишь детям.

– Ладно, не буду, – согласился Степаныч. – Ты только не беспокойся. Я сам вызову бригаду, пусть вначале осмотрят меня. Ну, бывай.

Он испугался, что этой дуре придет в голову звонить в скорую помощь. Напрасно он поддался порыву, позвонил жене. Можно же позвонить кому-либо из сотрудников лаборатории, где он раньше работал. Полистал телефонную книжку, набрал номер. Вначале вопросы о здоровье и о жизни в лаборатории. Затем Степаныч перешел к изложению своего рассказа. А в это время шум, плеск воды и голоса стали настолько громкие, что пришлось кричать в трубку.

Реакция на рассказ была краткой. Собеседник просто посоветовал лечь и проспаться. И положил трубку. Степаныч понял, что рассказ настолько безумен, что ему никто не поверит. Хуже того, вызовут, не дай бог, санитаров. Нужно, чтобы люди убедились, взглянув собственными глазами.

Степаныч тихонько прошел мимо ванной, накинул пиджак, проверил ключи от квартиры, и стал спускаться вниз, шаркая домашними тапочками. На втором этаже остановился и нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась.

– Чего тебе? – Тамара задала вопрос без всякой любезности.

– Тамара, тут такое дело, я тебя очень прошу, зайдем ко мне в квартиру. Бери Егора и пошли.

– Чего случилось? – заинтересовалась Тамара.

– Надо, чтобы вы взглянули на одну вещь, точнее, на необычное…

– Ладно, Егора я уложила, пусть спит. Пошли, взгляну.

Тамара прикрыла дверь и пошла впереди Степаныча, двигая мощными бедрами. У двери квартиры остановились, Степаныч достал ключи, открыл замок, прошел в прихожую. Тамара вошла вслед за ним, захлопнула входную дверь. Он свернул к ванной, положил руку на ручку двери, зашептал:

– Имей в виду, я весь день дома, ко мне никто не приходил. Вдруг слышу непонятные звуки. Взглянул и обомлел. Сама смотри. Убедись. Это все неожиданно. Я звонил – никто не верит.

Тамара убрала его руку, сама нажала на ручку и всунула голову в ванную комнату. Так она стояла несколько секунд, потом распахнула дверь. Ванная была пустая и сухая.

– Старый черт, – сказала Тамара низким грудным голосом, – Смотри чего придумал, когда бабу захотелось.

 

Семейная традиция

– В городе твориться черт знает что. Гаврилюк перестал конфликтовать с Турбаном. Ни единого трупа. Тем ни менее Турбан по-прежнему пытается покончить с Гаврилюком. Посылает бандитов одного за другим. И все исчезают. На сегодня уже шесть пропаж. Ни людей, ни трупов. Улик нет. Аресты не проводятся. Мы сидим и только слушаем яростную телефонную ругань этих мафиози. Вчера Турбан снова орал на своих, требовал замочить эту суку, отправил еще трех бойцов в ресторан Гаврилюка. Где бойцы? Что известно из прослушки Гаврилюка? Докладывайте.

– Абсолютно ничего, товарищ полковник. Видеокамера зафиксировала вход в ресторан, внутреннее наблюдение показало, что все трое ссели за угловой столик, наискосок от кабинета, который занимал Гаврилюк с охраной и артистом. Наш сотрудник, видимо, отвлекся на мгновение. Люди Турбана исчезли. Он клянется, что глаз не отводил, говорит, что сидели и вдруг исчезли. Устают сотрудники, сказывается напряжение.

– Он, случаем, там, в ресторане не зацепил грамм двести?

– Проверили. Был абсолютно трезв.

– Может они вышли куда? В туалет?

– Все исследовали, всех опросили. Никуда из-за столика не выходили. Ресторан не покидали. Куртки так и остались в гардеробе. Весь сегодняшний день дежурили, не придет ли кто-нибудь за куртками. По месту жительства побывали. Их нигде нет.

– Телефон слушаете?

– Непрерывно, товарищ полковник. Турбан так орал, что от ярости вылетели две пломбы. Записался на завтра к зубному.

– Так, понятно! Точнее, ничего не понятно. Что там за артист с ним сидел, гастролер? Фамилия, кличка?

– Не, настоящий артист. В цирке работает. В городе уже полгода. Он престидижитатор. Фокусник то есть.

– Без тебя знаю, что такое престидижитатор. Ловкость рук, карточные фокусы. И все такое. Ладно, давай вернемся к пропажам. Повтори, где пропали первые двое. Может, удастся нащупать что-то общее?

– Первые двое караулили Гаврилюка на выходе из цирка. Сидели в своих Жигулях и ждали. С представления его провожала вся дирекция. Шум, гам, рукопожатия. Оперативники наблюдали, как он сел в свою машину и отъехал. В этот момент Жигули оказались пустыми. Они были в машине, а через мгновение исчезли. И вокруг машины никого. Больше никто эту парочку не видел. Наши эксперты Жигули до винтиков разобрали – никаких следов.

– Мда. Что там еще?

– Турбан послал своего телохранителя, гориллу этого, убийцу. Велел без скальпа Гаврилюка не возвращаться. Этот приказ мы записали. И все. Куда ушел, где сейчас, ничего не известно. Ясно только, что ни со скальпом, ни без скальпа телохранитель не появлялся. Наружка довела его до бара, который рядом с цирком. Там он и исчез.

– Опять цирк! Просто цирк с вами. Смотрите, все исчезают или около цирка или в присутствии циркового артиста. Это наводит на мысль? Или нет?

– Наводит, товарищ полковник. Как-то раньше не сообразили.

– Давайте познакомимся с товарищем фокусником поближе. Сходите в цирк, посмотрите его выступление, и пригласите его к нам, только помягче, поделикатнее.

– Понял, товарищ полковник. Разрешите идти?

– Ипполит Иванович! Садитесь поудобнее. Что вы предпочитаете, кофе, чай? Кофе. Хорошо. Сделайте нам два кофе. Мне рассказывали о ваших выступлениях. Все в восторге. Особенно от вашего знаменитого номера с исчезновением. Как вам удалось создать столь необычный и столь трудный номер.

– Я бы не сказал, что номер труден. Его показывал и мой отец, и мой дед. Я, как вы, вероятно, слышали, продолжаю дело нашей семьи. У нас в роду все мужчины престидижитаторы.

– Выходит, вы наследник семейных традиций, тайн, приемов мастерства?

– Да. Дед передал свою профессию отцу, отец, царствие ему небесное, мне. Вот так все и происходит.

– Очень интересно, очень. Надо будет как-нибудь подробнее вас расспросить. А сейчас, позвольте, перейду к нашей проблеме. Вы, насколько знаю, уже в курсе?

– Да, ваши сотрудники мне рассказали об исчезновении людей этого, как его…

– Турбана.

– Да, именно. Самого Турбана я не знаю. А вот пропавших людей я опознал по фотографиям. А в натуре мне их показывал любезнейший Игорь Семеныч.

– Гаврилюк?

– Гаврилюк Игорь Семенович, большой любитель цирка и просто фанат нашей работы, я имею в виду работу фокусника. Даже пробовал у меня учиться карточным фокусам. Я владею несколькими приемами, к сожалению, не всеми. Отец слишком рано ушел из жизни, не успев передать мне весь свой опыт.

– Ипполит Иванович, давайте вернемся к пропавшим людям.

– Ах, да. Так вот, Игорь Семенович показал мне как-то двух мрачных субъектов. Был он взволнован и испуган. Сказал, что от этих парней можно ожидать самого худшего. И попросил меня их убрать. Для меня это не представляло трудности.

– А остальных?

– Потом он попросил избавить его от огромного верзилы. Тот действительно выглядел настоящим убийцей. И еще мы как-то сидели в ресторане, где три человека буквально сверлили нас глазами. По просьбе Игоря Семеновича я избавил нас от их соседства.

– Уф, просто на душе полегчало. Значит, эти исчезновения – результат тонкой работы престидижитатора. А мы чего только не думали, даже, представьте себе, думали об убийстве. Только отсутствие трупов заставило нас сомневаться. А это, оказывается, просто фокусы.

– Да, обычная техника. Дед обучил отца, отец меня.

– Ну что же, тогда попрошу вас, Ипполит Иванович, верните этих людей. Мы уж сами с ними разберемся.

– Вернуть? Извините, не могу. Отец мог, но он рано ушел из жизни.

 

Мозг всей планеты

Этот человек присел на свободный стул за моим столиком. Он заказал официантке пиво и неожиданно попросил разрешения изложить одно важное открытие, которое он сделал буквально сегодня утром. И открытие это его потрясло.

Я подумал, что мне повезло. Сумасшедший, но, кажется, не буйный. Хотя откуда я их знаю. Пока тихий, но не стоит рисковать. Пусть выскажется. И я согласно кивнул головой.

Открытие оказалось с некоторым душком. В основе его лежал бесспорный факт: поскольку клетки человеческого тела обновляются, то старые клетки эвакуируются из организма. И делают они это обычным способом. Обновляются и клетки мозга. Ему, видите ли, пришло в голову, что они также эвакуируются через кишечник. Мозг, как известно, сложная конструкция из биллионов клеток и нервных связей между ними. И вот, освобожденные из узких рамок человеческих мозгов эвакуированные клетки разных людей сформировали гигантский земной мозг, который овладел миром и диктует слабому человечеству свои законы. А люди выполняют их, ничего не подозревая. В качестве доказательства он привел несколько очевидных глупостей, которые натворило человечество. Он понял, что огромный мозг планеты командует людьми, неосознанно выполняющими его волю. Естественно, это страшная тайна, и рассказчик сильно рискует, открывая непосвященному глаза на сегодняшний мир.

Я поднялся и сказал, что созрел пока, чтобы эвакуировать лишние клетки организма. Если он не возражает пойти со мной, я дослушаю его теорию на ходу. Он пошел со мной, не умолкая и продолжая обсуждать отстойники и выгребные ямы, которые являются бесчисленными нервными центрами гигантского мозга, размазанного по всей поверхности земли. В туалете, к счастью, никого не было. Его голос глухо отдавался в белоснежном кафельном помещении.

Расстегивая брюки около писсуара, я поправил его размышления. Я заявил, что, видимо, не по всей поверхности земли, поскольку в пустыне, например, продуктов человеческой жизнедеятельности ничтожно мало.

Он занял соседнюю с писсуаром кабинку и с увлечением начал обсуждать связи гигантского мозга на поверхности земли. Чтобы не обрывать нить своих рассуждений, он не закрыл дверку. Просто плюхнулся на унитаз и продолжал говорить, прерывая себя только на предупреждение, что открытие его является страшной тайной. Люди не осознают влияния на них огромного мозга планеты.

Я застегнул брюки и сделал шаг в кабинку. Он продолжал говорить. Я нажал на клавишу спуска воды. Его вдавило в унитаз. Голос его начал меняться. Речь превращалась в мычание, точнее, какой-то горловой звук. Чудовищная сила вдавливала его в унитаз. Он уже погрузился в него, свешивались только руки и ноги. Глаза его смотрели с мольбой. Унитаз продолжал его засасывать. Он протянул ко мне руки в немой просьбе вытащить его. Но было поздно. И руки, и ноги исчезли в этом фаянсовом чуде импортной техники. Со дна унитаза глядели на меня его глаза, а рот издавал булькающие звуки.

В его теории гигантского мозга планеты имелась одна недоработка. Он почему-то думал, что все люди выполняют приказы мозга неосознанно. Я спустил воду.