Война на Кавказе
На Кавказе с началом войны обстановка сложилась особенно сложная: турецкая армия была уже в Карсе, а Россия только начала формировать действующий корпус. Нижегородский драгунский полк должен был играть в этом корпусе немаловажную роль, и поэтому русский наместник и главнокомандующий на Кавказе князь М.С. Воронцов пригласил к себе на совещание его командира генерал-майора Я. Чавчавадзе.
Вскоре уже все в Чир-Юрте – месте расположения на квартирах нижегородцев – знали, что полк идет на турецкую границу в полном составе.
Драгуны еще только дошли до Тифлиса, а в 14 верстах от границы уже уютно забелели палатки 40-тысячного турецкого корпуса под началом мушира Абди-паши, и на высотах между Суботанью и Огузлами, под самыми стенами Александропольской крепости зарыскали отряды неприятельской конницы, грабя и выжигая все вокруг. Это заставило нижегородцев двинуться в Александрополь форсированным маршем по кратчайшей дороге – через Безобдал.
Вскоре последовал Бяндурский бой – кровавый пролог грядущих сражений, в котором русские хотя и победили, но оставили на поле битвы до восьмисот убитых – непривычно кровавую дань своей победы.
Об этом бое, как и многих других, говорил один из кавказских старожилов – казачий есаул: «Прекрасен Божий мир, а умирать надо. Умирать надо, чтобы отечество жило… Но когда все полюбят жизнь более всего на свете, и жертвы отдельных существований оскуднеют, тогда придет смерть отечеству, и самобытный народ сделается рабом другого народа, не столь животолюбивого, как он. Останется народ, но не будет уже отечества».
Жертвы в Бяндурском сражении были вызваны нежеланием русского отряда отступить перед гораздо более многочисленным противником, расположившимся к тому же на господствующих высотах. Командование понимало, что, отступив при первой же встрече с противником, оно и спасет, может быть, жизни солдат, но лишит их на всю кампанию того чувства, которое заставляет идти на сильнейшего противника. Идти и разбивать его.
И было решено не отступать. Небольшой отряд русских принял бой со всем турецким корпусом и принудил его к отступлению, понеся при этом значительные потери. Но что-то уже произошло – это подтвердили следующие бои: Баш-Кадыклар и Кюрук-Дар.
14 ноября 1853 г. весь действующий корпус, насчитывающий всего 8,5 тысяч, перешел Арпанчай, и, пройдя около семнадцати верст уже по турецкой земле, остановился у Перевали, бедной армянской деревушки, еще хранившей явные следы недавнего посещения ее армией Абди-паши.
Спустя три дня на одну из фуражирных команд, высланных от Перевали и состоявшую из сотни спешенных нижегородцев, напала турецкая кавалерия. Фуражирами командовал поручик Амилахвари, который не растерялся и не дал захватить своих людей врасплох: по его приказу драгуны быстро образовали каре и встретили противника плотным ружейным огнем.
К ним на помощь прискакал из лагеря еще эскадрон драгун, бегом подошли два батальона пехоты. Сюда же поспешно сошлись и все фуражирские команды. Общее командование над этими, для Кавказа весьма значительными, силами принял генерал Кишинский.
Конница турок уже к этому моменту исчезала, и генерал решил преследовать неприятеля.
По его приказу отряд перешел Карс-чай. Но тут же остановился – прямо перед небольшой группой русских на высотах Баш-Кадыклара стоял весь 40-тысячный турецкий корпус. Послали сообщить командующему корпусом, и генерал-лейтенант князь В.О. Бебутов тотчас же решил, что противника без боя не отпустит. Турки также были настроены дать сражение.
Биография
Бебутов Василий Осипович
(1791–1858)
Будучи адъютантом при главнокомандующем 3-й армией А.П. Тормасове, Бебутов участвовал в сражениях Отечественной войны 1812 г. и заграничных походах русской армии. В 1816 г. он был назначен адъютантом А.П. Ермолова, которого сопровождал в Персию. Участвовал при разгроме Акуши и штурме Хозрека. Занимался не только военной, но и административной и дипломатической деятельностью.
В 1821 г. Бебутов стал командиром Мингрельского егерского полка. В 1828 г. ему присваивают чин генерал-майора. Бебутов стал одним из активных участников при разгроме 90-тысячного турецкого корпуса под Ахалцыхом. За взятие этой мощной крепости он был награжден золотой шпагой и затем стал правителем Ахалцыхского пашалыка. На следующий год под его руководством было отражено нападение на Ахалцых 20-тысячной турецкой армии под руководством Ахмет-бека. Силами всего двух батальонов он сумел отбить отчаянный штурм турков и выдержать двухнедельную осаду. Когда к крепости подошло русское подкрепление, Бебутов возглавил преследование отступающего противника и нанес неприятелю решительное поражение.
По окончании войны Василий Осипович был назначен управляющим завоеванной Армянской области, которой управлял до 1838 г. Затем он покинул Кавказ и в 1842 г. стал комендантом крепости Замостье.
Новое назначение на Кавказ Бебутов получил в 1844 г. Он стал командующим войсками Северного и Нагорного Дагестана. Участвовал в операциях против отрядов Шамиля и разбил его у села Кутиши. Затем сражался с отрядами горцев у урочища Цухедар и Худжал-Махи. За боевые заслуги был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. В 1847 г. Бебутов храбро сражался при взятии укрепленного аула Гергебиль, а затем был назначен начальником гражданского управления этим краем.
В 1853 г. он возглавил корпус, сосредоточенный на границе с Турцией. Во время войны нанес сокрушительное поражение 36-тысячному корпусу Рейс-Ахмета-паши под Башкадыкларом, имея под своим командованием всего 7000 солдат пехоты, 2800 кавалерии и 36 орудий. За эту победу Бебутов был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Но военную славу ему принесло сражение 24 июля 1854 г. при селении Курук-Дара, где он, командуя 18-тысячным отрядом, нанес решительное поражение 60-тысячной турецкой армии под командованием Зарифа-Мустафа-паши. Это сражение стало решающим для окончания войны, и наградой Бебутову, который к тому времени был уже генерал-лейтенантом, стал орден Св. Андрея Первозванного.
После окончания Крымской войны Бебутов был назначен начальником управления гражданской частью и войсками, расположенными на кавказско-турецкой границе. В 1856 г. он был произведен в звание генерала от инфантерии. Скончался Бебутов 10 марта 1858 г.
Именно войска под командованием В.О. Бебутова одержали первую крупную победу в Крымской войне на Кавказском театре военных действий.
18 ноября 1853 г. прошло в приготовлениях – все лишнее отправили обратно в Александрополь и начальство объявило, чтобы солдаты были готовы к ночному движению.
19 ноября было суждено решиться целой кампании: русский корпус двинулся на турок. Те были сильны и, стало быть, беспечны – их командующий уехал в Карс распорядиться о расположении своих войск на зимние квартиры, а оставшийся за него Реис-Ахмет-паша, услышав о приближении русских, лишь приказал подготовить веревки, чтобы было чем вязать пленных, тех, кто сейчас так глупо и бесстрашно идут к нему прямо в руки. Противника ведь так мало, так что его, Реис-Ахмета, победа также неизбежна, как мощь Аллаха.
Османы также двинулись навстречу неприятелю, и когда Бебутов, перейдя Карс-чай, поднялся на высокий берег, то он и его подчиненные увидали толпы все прибывавшей конницы и блеск штыков пехотных колонн, под барабанный бой идущих на сближение.
Центр турецкой позиции располагался в деревне Огузлы, известной своим громадным каменным собором, от которого теперь турецкие батальоны тянулись влево и вправо, образуя непроходимую линию железа и огня. Бебутов приказал спуститься в долину и встать лицом к противнику.
Русский отряд построился в боевой порядок из двух линий. В первой под командой генерал-майора Кишинского встали два батальона Ширванского полка, батальон Куринцев, сводный батальон кавказских стрелков и сапер и две батареи. Во второй линии стояли – под началом генерал-майора князя И.К. Багратион-Мухранского 1-й и 2-й батальоны Эриванского карабинерского полка и 1-й и 4-й батальоны Грузинского гренадерского полка. Русской кавалерией командовал генерал-майор А.Ф. Багговут.
Биография
Багговут Александр Федорович
(27.12.1806—02.05.1883)
В молодости Александр Багговут был определен в 1-й кадетский корпус. 19 марта 1825 г., окончив курс, кадет Багговут получил звание прапорщика и был зачислен в лейб-гвардии Московский полк. В его составе он принимал участие в восстании декабристов. «Для искупления вины» он в составе лейб-гвардии Сводного полка отправился на Кавказ, где участвовал в русско-персидской войне 1826–1827 гг.
В 1831 г. Александра Федоровича перевели в Литовскую артиллерийскую бригаду, с которой он особенно отличился 13 февраля 1831 г. в сражении под Гроховом. В этом бою Багговут был тяжело ранен, но не оставил места сражения до тех пор, пока не получил вторичное ранение в голову. После войны Багговута перевели в конную артиллерию, а в 1833 г. он был произведен в звание подполковника.
В 1849 г. Александр Багговут принимал участие в Венгерской кампании в качестве командира кавалерийской бригады и отличился в сражениях при селах Тур и Самбок.
В 1852 г. он получил назначение на Кавказ, став начальником 20-й пехотной дивизии и вместе с тем начальником левого фланга Кавказской линии.
В 1853 г. Багговут, командуя всей кавалерией Кавказского корпуса, активно участвовал в сражении при Баш-Кадыкларе, получив за него чин генерал-лейтенанта и Георгиевский крест 3-й степени. Последним сражением на Кавказе, где отличился Багговут, был бой при Курю-Дара 24 июля 1854 г.
В 1855 г. Багговут командовал войсками, расположенными между Николаевым и Херсоном. Командуя 3-й кавалерийской дивизией, он участвовал в подавлении восстания в Польше в 1863 г. Скончался Багговут в 1883 г.
Начиналось сражение на высотах Баш-Кадыклара. В момент построения к А.Ф. Багговуту подлетел ординарец:
– Князь Бебутов желает, чтобы кавалерия встала на флангах.
– Князь, – обратился тотчас же Багговут к Ясону Чавчавадзе, – нас здесь два генерала: какой фланг вы изберете?
– Мне все равно.
– В таком случае берите правый, а я возьму левый.
Кавалерия заняла свое место на флангах. На правом встали три дивизиона нижегородцев – 1, 2 и 5-й (пикенерский), две сотни линейных казаков и четыре орудия.
На левом – 3-й и 4-й дивизионы драгун Чавчавадзе, семь сотен Кавказского линейного казачьего войска, дивизион конных орудий и дивизион Донской конно-казачьей 7-й батареи.
В 11 часов утра сражение началось. Оно началось без излишнего шума и помпы, но все же торжественно: на поле, где через несколько минут многие полягут, не было слышно ничего, кроме музыки. И русские, и турки шли вперед, сопровождаемые лишь чистым звуком труб и мерным рокотом барабанов. Шли спокойно, как ходят на учениях или парадах. Сорок тысяч против восьми.
Расстояние между наступающими с двух сторон боевыми линиями сократилось уже почти до ружейного выстрела – лишь тогда грянули первые пушечные залпы. Эти залпы показали Бебутову, что турки хорошо подготовились, – их главная 24-пушечная батарея располагалась на правом фланге, и, наступая, русские непременно почувствовали бы ее губительный огонь.
Тогда командующий приказал всей второй линии Багратион-Мухранского принять влево, обойти левый фланг первой линии русской позиции, подняться на Кадыкларские высоты и в штыковой атаке овладеть правым флангом главной позиции турок.
Бебутов не случайно именно Багратион-Мухранскому отдал этот приказ. Служа в армии уже почти четверть века, князь с началом войны был назначен командиром Кавказской резервной гренадерской бригады, как раз и состоявшей из Грузинского и Эриванского полков, Кавказского строевого батальона и трех батарей артиллерии. Это была отборная кавказская пехота, те, кого уже долгие годы звали в память о прошлых подвигах «боевым молотом Паскевича».
Под глухие, ввергающие в транс единения, звуки полковых барабанов генерал повел свои батальоны, сам будучи впереди эриванцев. Он – как и всегда – исполнил приказание наилучшим образом. Следуя по указанному ему командующим направлению, при этом все время находясь под сильнейшим огнем турок, он стянул свои четыре батальона в удобной для этого лощине, закрытой от неприятельских выстрелов, и, дав там людям несколько минут отдыха, повел потом своих карабинеров вперед с барабанным боем и развернутыми знаменами – через довольно глубокие овраги – на штурм правого фланга неприятельской позиции, расположенной на скалистой высоте.
Поднявшись на эту высоту, карабинеры, предводительствуемые князем, были встречены пехотой осман, но, после весьма непродолжительного батальонного огня, русские опрокинули ее.
До этого момента русские батальоны – по приказу Багратион-Мухранского – шли вперед в полном молчании. Но тут по его сигналу раздалось мощное «Ура!». И во главе со своим генералом карабинеры пошли в штыковую на турецкие батареи. Артиллеристы в последний раз успели дать залп картечью по наступающим русским цепям и тут же были подняты на штыки. Им на помощь турецкий командующий срочно выслал четыре батальона пехоты, которые открыли плотный огонь и слитный ружейный огонь по карабинерам Багратиона.
Генерал вновь повел солдат в штыки на вдвое сильнейшего неприятеля, который их также встретил холодным оружием, отстаивая свои батареи. Штыковой бой не может длиться долго – у кого-то из противников не выдерживают нервы. Скоро турки, не выдержав натиска, побежали.
Шедшие в штурмовой колонне за карабинерами батальоны Грузинского гренадерского полка тем временем постепенно принимали вправо, чтобы, в свою очередь, произвести атаку на турецкую позицию. Неприятель заметил это в то время, когда был уже плотно вовлечен в бой с карабинерами. Но все же почти сразу же противник отделил особые батальоны против гренадер, и тут завязался ожесточенный рукопашный бой, после которого турки и на этот раз были принуждены отступить.
На батареях главной турецкой позиции заполоскались на резком ветру знамена 1-го и 2-го батальонов Эриванского карабинерского полка, а вслед за ними – и знамена гренадерских батальонов.
Успех карабинеров и гренадер был связан с тем, что в то время, когда они начали свой приступ, командующий левым флангом Багговут расположил свою кавалерию сообразно рельефу и открыл огонь артиллерии по правому флангу турецких батарей, отдав приказ подготовиться к атаке.
Тогда же по приказу Реис-Ахмат-паши масса иррегулярной конницы, высыпавшая из укрепления, завязала перестрелку с казачьей цепью и произвела натиск, а регулярный полк турецкой кавалерии пошел на рысях в атаку.
Подполковник Евсеев с четырьмя сотнями линейных казаков двинулся против него, но турки, расстроенные несколькими удачно брошенными гранатами, не приняли боя и повернули назад.
Тем временем толпа иррегулярной кавалерии Абди-паши продолжала свое движение вперед, и Багговут послал против них два орудия под прикрытием 3-го дивизиона нижегородцев. Удержав этим напор значительно превосходящего его по числу неприятеля, генерал, желая воспользоваться этим моментом и развить успех, закрепив его в деле, вновь направил вперед подполковника Евсеева и усилил огонь артиллерии. Иррегулярные части турецкой конницы были опрокинуты и частью бежали, частью рассеялись, хотя и продолжали еще до самого конца боя все время беспокоить крайние части русской кавалерии – но уже не натисками, а перестрелками и фланкированиями.
Между тем регулярный полк турецкой кавалерии, заметив, что русские артиллеристы переменили позиции и громят их иррегулярные части, снова предприняли атаку на 3-й дивизион драгун, но нижегородцы, подкрепленные артиллерией донцов, встретили их несколькими картечными залпами, а затем резким броском вновь заставили отступить.
Командир русской кавалерии, задержав конницу противника, выждал приближение русских штурмовых колонн первой линии. Но те, подойдя, замешкались, осыпаемые градом снарядов. Тогда Багговут принял решение атаковать турецкие батареи кавалерией. Для этого он отдал приказ: 3-й и 4-й дивизионы драгун, имея в интервалах четыре конные орудия, наступают прямо на правый фланг главной позиции неприятеля; семи сотням казаков – обскакать противника и выйти ему в тыл.
Генерал лично возглавил начавшееся наступление русской кавалерии. Это произошло одновременно с решительным ударом батальонов князя Багратиона-Махранского. Крутой овраг не остановил русскую конницу – она пронеслась через него во весь карьер. Взвод конной батареи под командованием есаула Кульгачева первым вынесся на противоположный край оврага, вслед за ним 3-й дивизион, затем – другой взвод батареи и 4-й дивизион.
Турки осыпали их картечью, и драгуны понесли большой урон. Но, несмотря на это, 3-й дивизион под командованием майора Петрова тотчас же пошел в шашки на фланговый батальон осман.
Этот батальон, быстро перестроившись в каре, расположил по углам своего построения орудия и открыл сильнейший картечный и ружейный огонь по наступающей русской коннице. Огонь не остановил драгун. Майор Петров со своими людьми все же пробился сквозь огненный смерч, врезался в каре и начал жестокую рубку. Подоспевший 4-й дивизион врубился в это же каре на другом смежном фасе.
Противником начала овладевать паника – наступающие и обороняющиеся перемешивались в невообразимую кроваво-стальную кашу. Смерч боя выплеснул вперед – в самую гущу неприятельских толп – командира 7-го эскадрона капитана Чавчавадзе, одного из многих этого рода, служивших по стародавней традиции в Нижегородском полку.
Чавчавадзе был в предыдущих боях ранен в правую руку, она висела у него на перевязи, так что он даже не мог вынуть шашку. Но он решил вести в этот бой, слишком много значивший для всей небольшой армии русских, своих людей сам, чтобы разделить с ними все, предназначенное им судьбой.
При командире поэтому неотрывно находился его ординарец Слепужников, и теперь, когда его капитан оказался один в гуще вражеского батальона, солдат был рядом с ним. Он выхватил шашку и начал рубить направо и налево, прикрывая Чавчавадзе и расчищая ему дорогу к эскадрону, дравшемуся немного позади.
Прошло несколько минут беспрерывной рубки, и вот Слепужников опускает шашку.
– Что же ты стал? – закричал ему Чавчавадзе.
– Не могу больше – устал.
– Понятно – ну, отдохни.
Сам же Чавчавадзе, выхватив плеть, начал щедрой рукой – левой – награждать наступающих и отступающих турок, в общем, всех подряд, всех, кто подвернется, полновесными ударами, уповая лишь на выучку и понятливость своего жеребца, которым он мог управлять сейчас лишь ногами – единственная его действующая рука ведь была занята!
Наконец драгуны пробились к своему командиру и его верному ординарцу, который, вновь воспрянув с силами, начал помогать своим товарищам в ратном их деле.
7-й эскадрон не был одиноким в своем наступательном порыве – на всех флангах турки начали отступать, с каждым мгновением все поспешнее.
Турки побежали. Кроме артиллеристов, показавших себя героями. Они защищали орудия до последнего и полегли на них под русскими клинками, предпочитая гибели позор отступления или плена.
Теперь остался лишь один пункт боевых порядков русского корпуса, где бой к этому моменту не только не затих, но и еще более усилился, – правый фланг русского корпуса, который держал генерал Ясон Чавчавадзе.
Этот фланг более всего способствовал победе при Баш-Кадыкларе, ибо Чавчавадзе сумел удержать свои линии, а затем и опрокинуть такие массы противника, которые значительно превосходили по числу своему весь русский отряд.
Перед началом боя Чавчавадзе расположил всех своих людей – в совокупности не более шестисот человек – в боевом порядке по небольшому оврагу, отделявшему русские войска от турецких и тянувшемуся от огузлинских полей почти перпендикулярно к его позиции.
Турки планировали наступлением на правый фланг Бебутова, минуя первую линию боевых порядков русских, обойти ее и выйти неприятелю в тыл – для решающего удара и захвата обозов. От того, сумеет ли Чавчавадзе удержать натиск массы неприятеля, напрямую зависела судьба боя. Впрочем, как и от всех остальных. Каждый был на своем месте и каждый исполнял свой долг до конца.
Через овраг, терявшийся в предгорьях Караяла, невдалеке от этой горы проходила дорога – единственное возможное место движения. Здесь и должен был разгореться бой. Это понимали турки, густыми колоннами устремившиеся сейчас сюда. Но это понимал и Ясон Чавчавадзе, успев заранее подготовиться к достойной встрече дорогих, но не совсем жданных гостей.
Османы бесконечной лентой устремились к переправе. Два эскадрона турецких карабинеров, все как один сидящие на серых лошадях, первыми перешли овраг и, отжав от переправы казаков-линейцев, раскинули цепь. За ними, уже почти ничего не опасаясь, шла уланская бригада в полном составе своих двенадцати эскадронов, далее – шесть батальонов пехоты, усиленные целой батареей.
Русские молча смотрели на эту медленно наползающую людскую тучу, отчетливо понимая, что многие из них живут свои последние мгновения.
Ясон Чавчавадзе тоже пристально смотрел на наступающие порядки неприятеля, но ему, как командиру, отвечающему за порученное дело и жизни вверенных ему людей, было не до меланхолии и лирических сантиментов. Он смотрел, выжидая. Выжидая того единственного, может быть, момента боя, когда хрупкое равновесие еще не начавшегося сражения можно легким толчком опрокинуть в свою пользу, ошеломив противника и тем самым задав всю картину боя единственно возможной для тебя палитре.
Этот миг наступил, когда турецкая конница, миновав овраг, заслонила собой свою пехоту. И артиллерию. По его приказу вперед – на ближний картечный выстрел – пошли два эскадрона драгун с двумя орудиями. И тут же – вдогон – выслав последние два. Четыре орудия дали по неприятельской кавалерии картечный кураж. Тотчас же 1-й дивизион майора Барковского пошел на рысях в атаку. Два полка улан, не оправившихся еще от картечного залпа и не перестроившихся, были застигнуты врасплох.
Кавалеристов опрокинули на свою же пехоту. Противник, теряя стройные ряды парадов и беспечно-походных построений, начинал бестолково суетиться, не имея навыков мгновенного перестроения. Драгуны воспользовались и этим.
Барковский со своими людьми влетел в интервалы османской пехоты и смял несколько батальонов. Разметав пехоту, он продолжал гнать и улан. Турецкие батальоны, раздираемые драгунами, решили воспользоваться преимуществом огнестрельного оружия и открыли беспорядочный всеобщий ружейный огонь по русской кавалерии.
Пальба не причинила драгунам почти никакого вреда – ходящее ходуном в руках испуганного противника ружье может ранить лишь случайно. А смелым, говорят, еще и покровительствует судьба. Так что турецкая пехота своими залпами доставила неприятность лишь себе – она скрылась в клубах порохового дыма, и поэтому не видела, что русский генерал решил воспользоваться такой прекрасной подставкой.
Чавчавадзе – пока дым не рассеялся – сам повел оставшиеся четыре эскадрона на пехоту, приказав предварительно дать еще один картечный залп: на остальные уже не было времени – военачальник должен решать на поле боя все быстро. Счет идет на мгновения, и, упуская одно из них, ты упускаешь воистину все.
Чавчавадзе ударил ослепленной пехоте в лоб, а Барковский, к этому времени почти вконец уже растерзавший улан, бросил ошметья их полков и ударил турецкой пехоте с тыла. Драгуны начали опрокидывать батальон на батальон, мешая всех сопротивляющихся и уже не могущих этого делать, живых и мертвых в единую невообразимую кучу, которую можно представить себе только на войне.
Драгуны Барковского в этой мешанине не растерялись и отняли у впадающего в прострацию противника два орудия, одно из которых было густо покрашено в красный цвет. Это была знаменитая «красная пушка», пожалованная, судя по надписи, змеящейся по ней, самим султаном Анатолийской армии в знак особой своей к ней милости.
Пушка, видимо, была пожалована за храбрость, но поскольку пехотинцы Реис-Ахмета ее сейчас лишились, то и пушка стала им не нужна. Так что все было по справедливости.
«Отброшенные за овраг, – доносил генерал Чавчавадзе, – турки после этого еще пять раз пытались перейти в наступление; но всякий раз, пользуясь той минутой, когда уланы закрывали свои орудия, я атаковал и их, и пехоту и, благодаря храбрости Нижегородских драгун, успевал приводить и тех и других в расстройство. Задача, возложенная на меня, прикрыть наш корпус от обхода, была мною исполнена».
За этими словами – напряжение боя, мужество солдат и скромность командира.
Действительно, еще пять раз неприятель бросался на слабый заслон Ясона Чавчавадзе, но тот стоял непоколебимо.
Почти сразу же, как только турки лишились своей необыкновенной пушки, к ним подошло подкрепление и они вновь пошли вперед. Драгуны едва успели собраться и вновь построиться, как на них опять надвинулась сплошная стена конных и пеших.
Чавчавадзе, опасаясь, как бы из-за своей многочисленности турки не охватили его фланги, перестроил своих нижегородцев развернутым фронтом и повел в атаку. Немногие из осман решились встретить драгун в шашки. Большинство вновь беспорядочно бежало.
Самые же храбрые были порублены почти мгновенно. Драгуны же вслед за турецкой кавалерией по уже образовавшейся привычке атаковали и кавалерию, смяли ее и истребили один батальон почти полностью.
Во время атаки у одного из русских орудий была убита лошадь. Батальон турок бросился на этот столь желанный и возможный трофей. Но артиллеристы успели снять пушку с передка и ударили по туркам картечью.
Генерал увидел это – военачальник должен видеть на поле сражения все, вплоть до мельчайших деталей. Он не может, подобно другим, терять голову в горячке боя – слишком кровавой бывает цена подобным увлечениям. Чавчавадзе давно уже имел холодную голову – и поэтому он заметил критическое положение артиллеристов. Но его сердце по-прежнему было горячим сердцем того поручика, который не потерпел глумления неприятельского офицера и зарубил обидчика в глубине порядков противника. Он видел, что эскадроны вывести из рукопашной на помощь невозможно. Но ведь он тоже солдат. И генерал крикнул своим ординарцам:
– Драгуны! Неужели мы отдадим свою пушку!
Вчетвером, возглавляемые Чавчавадзе, они так самозабвенно ударили на турок, что те в каком-то мистическом испуге отступили, оставив почти уже свою добычу.
Когда Багратион-Мухранский и Багговут захватили неприятельские батареи, генерал Кишинский повел русскую пехоту на центр турецких позиций – противник дрогнул и побежал. Это бегство совпало с последней атакой турок на фланг Чавчавадзе – последней надеждой османского командующего переломить ход битвы, нанеся русским удар через правый фланг – в тыл.
Но Чавчавадзе вновь опрокинул противника и погнал его: турки бежали на этот раз уже окончательно, потеряв уже окончательно веру в возможность победы.
Бегство стало всеобщим, и уже никто и ничто не могло его остановить.
Так закончилось самое крупное сражение Восточной войны на Кавказском театре военных действий. Русские тем самым подали первый сигнал, что, имея в этой войне противниками Англию, Францию, Турцию, Сардинию, Швецию, Австрию и примыкавшую к ним все более и более Пруссию, они могут не только защищаться, но и нападать. Не только проигрывать, но и побеждать.
Когда весть о победе при Баш-Кадыкларе дошла до Петербурга, император пожелал иметь описание частных случаев мужества и особых подвигов драгун в этом бою, где, по общему признанию, они совершили почти невозможное. Бебутов затребовал эти описания у Чавчавадзе. Ясон Иванович отписал командующему, что никаких случаев мужества или особых подвигов ни им, ни эскадронными командирами замечено не было.
Но Бебутов думал иначе. По его представлению генералу Чавчавадзе был пожалован военный орден Св. Георгия 3-й степени.
За Баш-Кадыклар этот орден получили еще только Багратион-Мухранский и Багговут. Сам Бебутов – Св. Георгия 2-й степени. Кстати, за всю Восточную войну было всего два награждения орденом Св. Георгия 2-й степени (1-ю за всю войну не получил никто). Кроме князя Бебутова его получил П.С. Нахимов за Синоп. Это лучше всяких аргументов говорит о значимости победы русского корпуса при Баш-Кадыкларе.
Чавчавадзе получил за это сражение еще один орден: стремясь сделать приятное Николаю I, король Виртембергский изъявил желание назначить свои ордена наиболее отличившимся в бою офицерам-нижегородцам.
Главнокомандующий М.С. Воронцов представил список всех дивизионных, эскадронных командиров и раненых офицеров. «Весь этот храбрый полк, – писал князь Воронцов военному министру, – встречал и провожал турок победно, и все поименованные лица одинаково достойны носить виртембергский орден». Но король прислал всего пять крестов, и только один из них высший – Командорский – для князя Ясона Чавчавадзе.
Баш-Кадыклар принес русскому корпусу 30 орудий, 18 знамен, два лагеря и 12 пленных. Убитыми противник потерял до шести тысяч. Но и потери русских были значительны – из корпуса выбыло 57 офицеров и 1200 солдат. Так что кампания, уложившаяся лишь в одно сражение, кончилась большой кровью.
Подвиг
17 октября 1854 г. был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени «по представлению Командующего Отдельным Кавказским Корпусом и согласно удостоения Кавалерской Думы Военного ордена, в воздаяние отличных подвигов мужества и храбрости, оказанных в сражении с Турками: 27-го Мая сего года, близ Нигоитских высот, под Лянчхутом…13-й артиллерийской бригады Капитан Илья Гулевич, который, при наступлении неприятеля в превосходнейших силах на левый фланг нашей позиции при Лянчхуте, шесть раз останавливал натиск неприятельских колонн и, наконец, опрокинув их действием артиллерии, дал возможность нашим войскам нанести конечное поражение неприятелю, при чем он сильно ранен…»
Указ о награждении уже не застал И.А. Гулевича в живых – за неделю до этого он скончался от раны, полученной в бою недалеко от Нигоитских высот.
И в смерти он остался таким же, каким был и всегда, – тихим, старающимся стушеваться, дабы не доставлять хлопот окружающим, совершающим то, что он считал необходимым и должным, со скромным, непоколебимым мужеством уверенного в своей правоте человека, всей своей жизнью доказавшего и себе, и окружающим это.
Илья Гулевич происходил из дворян Смоленской губернии. Окончив в 1834 г. второй кадетский корпус, он, имея от роду 21 год, был выпущен в артиллерийскую бригаду прапорщиком. С этой бригадой и была связана вся его дальнейшая жизнь.
В 1853 г. Гулевич вместе с 13-й артбригадой прибыл на Кавказ, и уже в течение зимы 1853/54 года успел побывать два раза в деле: в самом начале января – при рекогносцировке Николаевского укрепления, занятого в то время турками, и 21 же января – при атаке османами русской позиции у Чихотского моста.
Потом были еще бои, но командование отряда, действовавшего на гурийской границе, считало возможным обходиться пока без 13-й артбригады – ее время было еще впереди. И вот оно настало…
22 мая 1854 г. передовая колонна русского отряда в составе первого батальона Егерского и четвертого батальона Брестского пехотного полков, Гурийской милиции и двух горных орудий под командованием полковника Эристова расположилась у подошвы Нигоитских высот, на правом берегу реки Супсы.
У князя Эристова был приказ – пресечь движение неприятельских войск, вскоре ожидавшееся, – поэтому он и занял небольшую площадку впереди широкого, покрытого лесом ущелья, которое туркам невозможно было миновать. Позиция представляла собой тесную, немного возвышенную местность, окруженную почти со всех сторон лесом и чрезвычайно пересеченную.
В ночь на 27 мая полковник получил от местных жителей сведения, что турецкий отряд, незадолго до этого переправившийся около селения Баялеты с левого берега Супсы на правый, готовится напасть на русских. В ответ на это Эристов придвинул к себе на Нигоитские высоты из урочища Квиан четвертый батальон Белостокского полка с двумя орудиями легкой батареи 13-й артиллерийской бригады, с которой часов в шесть утра и прибыл Гулевич.
С рассветом пришли разведчики и объявили, что турки – не менее 12 тысяч – идут по направлению к высотам, занятым русским отрядом. Часть своих сил они отделили, дабы обходным маневром отрезать Эристова от Усть-Цханис-Цхали.
Уверенные в скорой и окончательной победе, турки шли не скрываясь, и их удалые песни и барабанный бой разносились слышно, но не видно: с трудом проходимая местность резко замедляла движение.
Так что у полковника Эристова было время подготовиться к достойной таких бесстрашных людей встрече. И командир подготовился: оставив на старой позиции для охраны обоза две роты белостокцев и рассадив сотни четыре милиции в завалах для прикрытия горной дороги от Супсы и частично для охраны тыла, с остальными он ровно в 11 часов утра двинулся навстречу противнику, желая предупредить его на марше.
И через час противники встретились у Лянчхута, на небольшой полянке среди леса, верстах в трех от Нигоитской позиции.
Бой для отряда Эристова начался удачно: майор Момбелли с батальоном егерей штыковой атакой прорвал центр турецкой позиции. В это же время капитан Вельяминов захватил орудия противника, тем самым лишив его единственных двух пушек. Одновременно с Момбелли и Вельяминовым повел в атаку четвертый батальон Брестского пехотного полка майор Шафиров, опрокинувший правый фланг турок. Там было большое скопление неприятеля, но, несмотря на все его усилия, враг ничего не смог противопоставить русскому штыку.
Центра позиции османов не существовало, но фланги были еще сильны, и поэтому Эристов отправил к маленькому резерву, находившемуся в трех верстах от боя и состоявшему из двух рот белостокцев, сначала Гулевича с его двумя полевыми орудиями, а затем и остальные два – горные орудия. Ну, и обе турецкие пушки.
Едва артиллеристы успели подойти к белостокцам, как со всех сторон начали наседать массы турок, принявшихся энергично обстреливать небольшой русский отряд, а вскоре и подошедших в шашки. Русские были окружены со всех сторон. Неприятель беспрерывно атаковал, рассчитывая разделаться с небольшой горсточкой, отбить свою артиллерию и захватить все орудия противника до тех пор, пока основной бой не завершится, и Эристов не мог более пока ничем помочь Гулевичу и белостокцам. Турки понимали, что, захватив все орудия, они имеют реальный шанс переменить картину боя в лучшую для себя сторону. И поэтому они беспрерывно и яростно атаковали.
Но русский отряд, несмотря на малочисленность, оказался довольно зубастым. Гулевич почти все время успевал разворачивать все шесть орудий вовремя против основной волны нападающих и в упор расстреливал их картечью. Когда атака шла сразу со всех сторон – тогда уже белостокцы бросались в штыки, отгоняя от батарей чересчур ретивых турок. Но все же численный перевес неприятеля сказывался – через час боя половина артиллерийской прислуги была уже перебита. Сам Гулевич был ранен в ногу в самом начале боя, но так и не успел себя перевязать. Лошадь под ним убили еще раньше, и теперь он сам наводил орудия, сам всем распоряжался и еще успевал подбадривать сотоварищей.
Турки постепенно начали сосредоточивать весь огонь на русских артиллеристов, осознав в них основную опасность. И прежде всего на офицерах. Тактика себя оправдала – Гулевич вскоре был тяжело ранен в живот. Почувствовав, что теряет сознание от боли и не желая показать слабость солдатам – подобное состояние командира может фатально сказаться на всем течении боя, – он отошел за сарай и велел двум солдатам из бывших поблизости перевязать себя. Только они окончили перевязку, как к Гулевичу подбежал фейерверкер.
– Что ты?
– Плохо, ваше высокоблагородие. У нас пушки отымут.
– Как? Разве это возможно? Ведите меня!
Двое солдат, взяв его под руки, снова привели Гулевича на батарею. Фейерверкер оказался почти прав – у батарейцев кончились картечные заряды, турки наседали сплошной орущей массой: еще минута, и толпа захлестнет горсточку русских.
Гулевич, всем предшествующим многолетним опытом оказавшийся подготовленным к принятию мгновенных, единственно правильных решений, тотчас приказал резать трубки у шрапнелевых гранат как можно ближе, чтобы их рвало на кратчайшем от выстрела расстоянии. Он сам произвел первые выстрелы и не покинул батарею до тех пор, пока не потерял сознания. Его принесли на перевязочный пункт – за саклю. После вновь сделанной перевязки он пришел в себя и первым делом спросил:
– Для чего я здесь? Нет, нет, мне надо быть на своем месте!
Его отнесли к орудиям уже на руках. Сделав еще несколько распоряжений, он окончательно потерял сознание. Командование принял штабс-капитан Рудаков, доведший бой до победного конца.
Он закончился, когда Эристов, окончательно разгромив основные силы турок и слыша все это время беспрерывный гул сражения в месте расположения резерва, привел на помощь маленькому отряду все силы. Увидя приближающиеся русские колонны, турки скрылись в густом лесу.
Поле боя было залито кровью, кругом лежали тела павших. Турки потеряли более трехсот человек убитыми. Много полегло и русских солдат. Много было и раненых. Но, пожалуй, самая тяжелая рана была у Гулевича.
Пуля попала ему в живот. Офицер не мог лежать, из раны беспрерывно шла кровь, и капитан был почти все время без сознания. Но все же, когда его на носилках несли от перевязочного пункта, он очнулся и спросил:
– Что это значит?
– Неприятель бежал. Победа за нами!
– Когда так, так пустите меня: я сам пойду.
И так, поддерживаемый с двух сторон, он дошел до позиции. Ему тут же сделали операцию, а на другой день отправили в госпиталь в Усть-Цхенис-Цхали, а оттуда – в Кутаиси.
С такой раной, какая была у него, никто не выживал, но офицер продолжал бороться. После всех многочисленных операций он всегда говорил лишь одно:
– Ну, выздоровление мое продвигается вперед. Я хочу и буду жить для того, чтобы достойно отблагодарить турок за то, что не сумели меня положить на месте.
До последнего дня надеялся – даже закупал себе все необходимое для дальнейшей службы. Только не пришлось – герой умер от истощения, не позволив себе ни единого стона, ни единой жалобы.
Турецкая армия, отступив в полном расстройстве, отсиживалась за стенами крепостей, российские же войска, неся прежде всего функции защиты границ, не делали особых попыток их оттуда выкуривать, надеясь на мирное окончание противостояния на Кавказе. Однако этого не произошло – новый турецкий главнокомандующий мушир Зариф-Мустафа-паша, собрав 60-тысячную армию, вновь угрожал спокойствию края, и военные действия вновь возобновились…
Полк Ясона Чавчавадзе пошел в этот поход под щемяще-пронзительный звук наградных серебряных Георгиевских труб, имевших надпись «За отличные подвиги при поражении 36-тысячного турецкого корпуса на Баш-куадыкларских высотах 19-го ноября 1853 года».
24 июня 1854 г. Александропольский корпус перешел через Карс-чай. Анатолийская армия турок располагалась лагерем не далее, чем в двенадцати верстах, – но сражения, решающего в своей определенности, все не было. Целый месяц – лишь тревоги, аванпостные стычки и перестрелки. 16-тысячный русский корпус против целой армии.
Но вот 22 июля в русском лагере раздался пушечный салют – турки потерпели поражение на Чангильских высотах. Генерал К.К. Врангель, разбив турецкий корпус, направлявшийся к Эривани, взял Баязет.
Россия, по сути, не знала национального угнетения. Власть не особенно различала своих подданных по национальному признаку – во главу угла ставилось исполнение государственных функций, а не происхождение.
Человек мог ощущать себя кем угодно – это было его личным, интимным вопросом. Главное – дело. Главное – интегрированность в государственные структуры. Единственная форма какой-то внешней регистрации положения дел со стороны государства – это фиксация вероисповедания. Но и вероисповедание не служило ни в коей мере препятствием для государственной службы (недаром существовала даже особая модификация ордена Святого Георгия – для мусульман, где изображение христианского святого было заменено на символ российской государственности: двуглавого орла).
Все проявления национализма со стороны государства – не от особой утонченности мировосприятия, а просто реализация принципа «разделяй и властвуй». При этом коренное население империи – русские – также не было свободно от подобной политики.
Отсутствие у русских комплекса «народа-господина», когда ставят себя на верхние ступени лестницы-иерархии и отделяют других по этническому принципу, видно невооруженным глазом, достаточно посмотреть любой адрес-календарь Москвы или Петербурга, где идет фиксация высших должностей Российской империи с указанием фамилий. То же самое, если взять любые полковые списки – и рядовые, и офицеры самого причудливого происхождения, самой разнообразной веры. Но это ни в коей мере не служит препятствием их карьере.
Вообще, в армии нагляднее всего проявлялось как и это, так и наличие у человека государственного мышления, служившего еще одним оселком интегрированности. Ибо в армии рельефнее всего вычленялся государствоутверждающий стержень – критерии четки и не размыты: вот перед тобой друг или враг – воюй или замиряйся. Прошлое, когда каждый новый день без запредельных усилий мог закончиться чужеземным кровавым потоком, властно сформировал доминанту российского общества: все лучшее устремлялось в армию.
А там, каждодневно рискуя бок о бок с боевыми товарищами жизнью, было не до мелких выяснений, чей народ лучше. Хотя, конечно были и такие – в семье не без урода, но не о них речь. Речь о корне, о подавляющем большинстве, которое – независимо от роду-племени – начинало себя явственно ощущать детьми единой России, и далее – русскими, ибо в те времена никто еще не подвергал сомнению жертвенную роль Руси в собирании всех нуждающихся в ней вокруг себя.
И все вместе – солдаты, офицеры и генералы – защищали единую и родную для всех державу-вселенную. Защищали сообща. В едином строю. Где одним из множества правофланговых может по праву считаться барон К.К. Врангель.
Биография
Врангель Карл Карлович
(1800–1872)
К.К. Врангель родился в 1800 г., воспитывался в императорском сиротском доме (позднее переименованном в Павловское военное училище), откуда был в 1819 г. выпущен прапорщиком в учебный карабинерный полк, а еще через семь лет он по собственной инициативе отправится на Кавказ, где будет прикомандирован к знаменитому здесь своими боевыми делами 42-му егерскому полку.
В последовавшей скоро войне с Турцией 1828–1829 гг. Врангель отличится при штурмах наиболее мощных неприятельских укреплений, наградой за что станут ордена Святых Владимира и Георгия 4-й степени.
Первого своего Георгия барон получит за то, что в решающем сражении за крепость Ахалцых 9 августа 1828 г., командуя ротой Ширванского пехотного полка, «находился при взятии неприятельского укрепления, быв всегда впереди; поощрял примерным мужеством подчиненных и, невзирая на сильный ружейный огонь, из первых бросился на неприятельскую батарею и, по занятии оной, преследовал турок штыком до самых полисадов».
С окончанием войны Карл Карлович вернется в лейб-гвардейский Егерский полк, с которым примет участие в Польском походе. За штурм Варшавы награжден золотым оружием «За храбрость».
В 37 лет Врангель стал командиром Эриванского карабинерного полка. Через шесть лет он производится в генерал-майоры и назначается командиром не менее известной, чем Эриванский, Кавказской резервной гренадерской бригады. В 1849 г. он становится начальником 21-й пехотной дивизии, в 1851 г. – генерал-лейтенантом. К тому времени относятся воспоминания одного офицера о Врангеле. Этот офицер отмечал, что барон, немец по крови и лютеранин по вере, был совершенно русским по образу жизни, понятиям и привычкам; ходил в православную церковь, в квартире имел православные иконы, и поступал так не из лицемерия, чуждого, как пишет мемуарист, его прямому, рыцарскому характеру, а потому, что, постоянно живя в русской военной семье, душой сроднился с русскими, горой стоял за все русское, любил русского солдата, заботился о нем и высоко ценил его превосходные качества…
С началом Восточной войны Врангеля ставят начальником Эриванского отряда, во главе которого он одержит одну из самых звонких побед этой войны на Кавказе. Эта победа последует в 1854 г., июля 17-го дня, в районе Чингильских высот. За это сражение 5 августа 1854 г. Врангель был пожалован орденом Святого Георгия 3-й степени. Интересно, что сын Карла Карловича Николай – подпоручик Тифлисского егерского полка – захватил в этом бою турецкое знамя, за что получил Георгия 4-й степени.
Сам К.К. Врангель в сражении на Чингильских высотах был ранен и долго лечился. Затем вновь принял под свое начало дивизию, впоследствии 4-й армейский корпус. В 1861 г. Врангель стал генералом от инфантерии. В этом чине пребывал до свой кончины.
Инициатором сражения в районе Чингильских высот можно смело считать самого К.К. Врангеля. Несмотря на то, что противостоящий ему Баязетский отряд турок был гораздо сильнее его отряда, он, располагаясь на правой стороне Аракса, решил не ждать неприятеля, а самому найти его и разбить – дабы обеспечить спокойствие русской границы от происков османских партий.
16 июля Врангель повел свой отряд – 5 батальонов и 126 сотен иррегулярной кавалерии, всего 3865 человек пехоты и 1574 кавалериста при 12 орудиях – вперед.
В поход вышли в восемь вечера – дабы скрыть движение от неприятеля. Шли всю ночь. Всю ночь же шел и дождь, так что движение – в основном в гору – давалось с большим напряжением сил.
После часового отдыха отряд двинулся дальше – но турки, накануне стоявшие в шести верстах от перевала через горы, опередили и первыми успели занять высоты.
Вначале в этом убедилась вся русская кавалерия – ущелье, по которому идет колесная дорога и которое, суживаясь, на перевале образует теснину, было уже оседлано османами. Правда, пока лишь с дальней от русских стороны, так что кавалеристы Врангеля успели напоить своих коней из небольшого болотистого озера Чин-Гил, расположенного на середине протяжения теснины.
Во вторую очередь о турецкой прыти узнали русские пехотинцы, которые добрались до Чин-Гила лишь к полудню. Узнали они и о том, что башибузуки уже успели потрепать отряд войскового старшины Чернова, две сотни Мусульманского полка которого частью разбежались, частью были захвачены в плен.
Пехота также частью лишилась людей – многие заболевшие лихорадкой еще в долине Аракса не выдержали тягот пути и отстали. А 2-й батальон Ширванцев, две сотни кавалерии, 4 орудия и весь легкий обоз сам Врангель оставил под началом полковника Алпухова в двух верстах от перевала в виде репли – на случай отхода. Так что у него было ровным счетом 1700 человек пехоты и 1200 – кавалерии.
И те были предельно измучены – 24 версты по грязи в гору вымотали людей: барон дал часовой отдых, и солдаты тут же легли на землю. Многие уснули, не обращая внимания на летающие пули. Кто-то в полудреме успел пробормотать со смешком «лежачего не бьют», и провалился в сон.
Но спать довелось не много – меньше часа. В три четверти первого турки начали наступление. Их позиция была гораздо сильнее русской: поперек ущелья между хребтами у них стояло 4 орудия, подпираемые сзади пятью батальонами, причем три средние были развернуты, а фланговые построены в каре. За пехотой на южном спуске перевала расположились более 5 тысяч башибузуков и иной иррегулярной кавалерии. Впереди позиции на высотах, огибавших расположение отряда Врангеля, все было усеяно турецкими стрелками, число которых доходило до двух тысяч.
Но это было не все – новые и новые части осман подходили к позиции, встречаемые радостными криками старожилов.
Когда Селим-паше – командиру турецкого корпуса – показалось, что теперь у него достаточно сил для решающего сражения, то как раз и пробило три четверти часа после полудня. Бой начался.
Его открыла неприятельская артиллерия – их выкатили на перевал, на расстоянии тысячи шагов от русских, и орудия открыли огонь. Стрелки, бывшие у Врангеля на флангах, участили огонь и параллельно начали спускаться с высот поближе к месту разворачивающейся битвы.
Но командир русского отряда решил немного подкорректировать планы противника – пока лишь в выборе места баталии. Он не стал ждать, когда неприятель подойдет к нему, а вежливо пошел тому навстречу.
Барон, видя, что главную силу Селим-паши составляет пехота, которая к тому же не может быть достаточно поддержана растянувшимися по всем горным вершинам иррегулярным войскам, решил ударить по центру турецкой позиции, дабы разом решить дело.
По его приказу четыре орудия, располагавшиеся справа на небольшом возвышении, открыли огонь; пехота построилась в две линии, оставив ранцы на месте.
И первую линию Врангель сам повел вперед по узкой дороге между озером и высотами. В голове колонны шел 5-й батальон Тифлисского егерского полка – и первые ружейные залпы, первые ядра и первая картечь достались ему. В четверть часа батальон потерял до 100 человек. Под батальонным командиром Сакеном убило лошадь, порвало фуражку и он повел своих людей пешим.
Тифлисцы, пройдя мимо озера, приняли влево. Вслед за ними 2-й артдивизион повернул вправо и с ходу открыл огонь. Правее его встал батальон Мингрельского егерского полка, оставив место левее себя для еще одного дивизиона.
Во второй линии расположились два батальона – мингрельцев и ширванцев. За ними кавалерия лавами.
В момент сближения первой линии с турками раздался барабанный бой, последовала команда «на руку» – и под крик «ура!» русские батальоны ринулись в штыковую. Одновременно с этим казаки из тыла, обойдя свою пехоту с флангов, ударили также по турецкой пехоте. И дополнительно – по артиллерии.
Бой решился в несколько минут – так что вторая линия русской пехоты даже не успела войти в дело.
В течение этих минут были переколоты неприятельские артиллеристы и первые ряды османской пехоты. Прочие же, более счастливые, бежали, бросая ружья. Кавалерия, пытавшаяся вначале выручить пехотинцев, была увлечена бегущими, смешалась и была опрокинута в глубокий овраг – как раз за центром турецкой позиции.
Тут Врангель остановил пехоту и неприятеля продолжали гнать лишь кавалеристы. Бесконечных для турок шесть верст – пока не устали кони.
Этим самым кавалерия отрезала часть турок, засевших на хребте, слева от Баязетской дороги, отныне им недоступной.
По полному окончанию боя Врангель приказал четырем ротам второй линии взять хребет. Ширванцы и менгрельцы с нескольких сторон полезли на кручу. Турки испуганно оттекали все выше и выше – до тех пор, пока не собрались густой толпой на самой вершине. Слабые попытки сопротивления прекратились вообще, когда все четыре роты влезли на высоту. Неприятель бросил оружие. Было три часа пополудни.
Бой, длившийся два часа, принес Эриванскому отряду 4 орудия, 6 знамен, 17 значков и 370 пленных. Семин-паша потерял более 2 тысяч человек убитыми и ранеными. Врангель же убитыми: среди пехоты и казаков – 57 человек, и в местной милиции – 70 убитыми и ранеными и более 200 – срочно дезертировавшими.
Победа при Чингильских высотах способствовала бескровному занятию крепости Баязет – узнав о конфузе собратьев по оружию, оттуда сбежал двухтысячный гарнизон, бросив оружие, знамя, порох, патроны.
Отныне фланговых корпусов у турок не было, и их главная армия оказалась одинокой в своем противостоянии перед лицом Александропольского отряда.
Турки так воевать не любили, и остановилось понятно, что развязка кампании близка. И поэтому Бебутов не удивился, когда на следующий день ему доложили, что турецкие обозы движутся из лагеря к Карсу. Он сразу решил выдвинуть войска на Карскую дорогу, чтобы по возможности ударить противнику во фланг или в тыл.
Ночью русский корпус тихо двинулся к Карсу. Скоро рассвело. День 24 июля 1854 г. открыл перед русскими всю 60-тысячную армию турок, наступавшую на покинутый уже В.О. Бебутовым лагерь.
Турки наступали уступами, так что русскому корпусу, хоть он и находился сейчас на фланге у неприятеля, невозможно было воспользоваться подобным выгодным обстоятельством, – существовала угроза флангового удара турок, и даже удара в тыл. Приходилось возвращаться.
Бебутов послал к Караялу три сотни линейных казаков, Белевский егерский полк, батальон Тульского, кавказских стрелков – дабы прислониться к господствовавшей над местностью горе своим левым флангом. Но Караял был уже захвачен турками – и было решено оставить его сзади. Защищая тыл от окопавшегося на горе неприятеля, Бебутов оставил небольшой заслон из батальона пехоты и четырех эскадронов новороссийских драгун при четырех орудиях. И при приказе – умереть, но не пропустить турок.
Основная же часть русского корпуса, встав спиной к Караялу, встречала лицом к лицу бесчисленные ряды турецкой кавалерии и пехоты.
Полк Ясона Чавчавадзе располагался на правом фланге, имея правее от себя лишь тверских драгун. Тверцы и начали сражение. Прямо против них располагалась сильная батарея неприятеля. На нее и поскакали тверцы, предводительствуемые графом Ниродом. Только их медные каски были видны из-за стены поднятой ими пыли. Более сорока орудий било им в лоб и во фланги. Но драгуны молча, без криков «ура» пронеслись все это поражаемое огнем расстояние и опрокинули батарею, изрубив прислугу и заклепав орудия.
Однако они не удержали своего наступательного порыва, и разметанное ими артиллерийское прикрытие, опомнившись, навалилось на драгун. Те, рубясь, брали левее, так что в результате описали дугу и, начав атаку с правой оконечности левого крыла, отступили уже за левую его оконечность.
В те минуты, когда тверские драгуны с боем отступали к своим боевым порядкам, шесть турецких батальонов ударили в барабаны и пошли против русской пехоты.
Это были знаменитые штуцерные арабистанские батальоны, специально переброшенные на Кавказ из Египта. Ими командовал старый опытный холодный профессионал Керим-паша, уже согбенный годами, с большой седой бородой, но всегда – как и на этот раз – шедший впереди своих людей, вдохновляя их на битву.
Белевский и Тульский полки, только что прибывшие из России и состоявшие в основном из еще не обстрелянной молодежи, не выдержали массированного ружейного огня и мерного наступления ежесекундно приближающегося неприятеля и начали отступать.
Расстроенные предыдущей рубкой тверцы также не могли оказать им пока действенной помощи. Наступила критическая минута для всего левого фланга. Для всего корпуса, ибо турки на Караяле, заметив медленное пока еще смещение назад пехоты левого фланга русских, начали готовиться к атаке.
Потом в донесении Бебутов напишет: «Момент был критический; но тут стоял непобедимый Нижегородский драгунский полк… Нижегородский полк, жертвуя… в минуту необходимости всеми правилами тактики, в шестиэскадронном составе, без артиллерии, ринулся на целую линию штуцерных батальонов».
Генерал Чавчавадзе повел в атаку шесть эскадронов своих драгун, повел на пехоту, перед которой только что отступили пять русских батальонов. Это было почти то, что в мирное время можно назвать самоубийством, и то, что на войне называют самопожертвованием. Ради общей победы. Ради помощи своим боевым товарищам.
Нижегородцы начали атаку подивизионно. Первым пошел вперед пикинерский дивизион полковника Тихоцкого. Турки успели образовать каре, и поэтому пикинерам пришлось выдержать на небольшом расстоянии два залпа в лицо. Затем пикинеры врезались в пехоту и началась кровавая страда. Но батальоны, одни из лучших во всей Анатолийской армии, не давали себя растерзать, сразу же смыкаясь над телами павших, 5-й дивизион поэтому был принужден откатиться назад. А противник тут же построился вновь.
Турки качнулись было вперед, но не успели – Тихорецкого сменил 3-й дивизион майора Петрова. Дивизион ворвался сквозь первые ряды ближе к центру – дорогой ценой: на штыках тут же пали оба эскадронных командира капитаны Рязанов и Батиевский. Все же несколько человек прорубились до центра каре, включая и прапорщика Дрягилева, получившего за эти минуты шесть ран. Но и дивизион Петрова был отброшен.
Третий дивизион сменил четвертый. Его командир полковник Шульц, еще выезжая на позицию, получил рану в голову: пуля ударила в левый висок, разбила глазную кость и, обогнув череп, остановилась возле правого уха. Однако командир дивизиона нашел в себе силы вновь сесть на коня и встать перед фронтом, показывая пример своим людям. Но потеря крови обессилила его, и он потерял сознание. Его заменил князь Захарий Чавчавадзе.
В тот момент, когда он повел дивизион в атаку, дорогу ему перерезал есаул А.П. Кульгачев с четырьмя донскими орудиями.
Биография
Кульгачев Алексей Петрович
(05.11.1825—19.03.1904)
А.П. Кульгачев происходил из дворян войска Донского и родился 5 ноября 1825 г. в станице Раздорской, что на Дону. Через двадцать лет стал хорунжим Донской конно-артиллерийской батареи. Еще через четыре года принял участие в Венгерском походе, где, впервые нюхнув пороха, не ослабел от этого запаха.
После Венгрии – Кавказ, где также зевать не приходилось, а, наоборот, лишь успевать поворачиваться. И – к тому времени уже есаул – Кульгачев успевал. Баш-Кадиклер сделал его имя известным всей армии. А следующее сражение – Кюрук-Дарское – сделает его кавалером ордена Св. Георгий 4-й степени.
В 1855 г. за отличие при штурме Карса, при котором он получил контузию, Кульгачев переводится капитаном в гвардейскую артиллерию. Через два года он – уже подполковник. Во время подавления Польского восстания 1863–1864 гг. за разбитие отряда Копотовича он становится полковником, в 1870 г. – генерал-майором.
Через 8 лет он – командир 13-й кавалерийской дивизии, которая действовала в составе оккупационного корпуса в Болгарии. Затем – командир 6-го армейского корпуса. Так что он попробовал почти все армейские стихии – артиллерию, кавалерию, пехоту. Генерал от кавалерии Кульгачев скончался на 79-м году жизни.
В бою у Кюрук-Дара нижегородцы шестью эскадронами сдержат напор сначала турецкой пехоты, отбросившей своим порывом пять русских батальонов, а затем и совокупный натиск всего правого фланга осман. После боя на сборном месте нижегородцев соберется лишь небольшая кучка уцелевших, которых батальон Эриванского полка, став в ружье, будет приветствовать как начальника, отдавая тем самым им высшую дань воинского уважения.
Уже вся армия знала о бое, выдержанном нижегородцами, о том, что по его накалу никто из них не должен был уцелеть; и ныне чудом живые должны были благодарить свое умение воина, судьбу – и товарищей, которые делали так же, как и они, все что могли.
Кульгачев занимает особое место среди тех, кто бился рядом с драгунами.
Еще в самые первые минуты боя, когда только что прибывшие из России и еще не обстрелянные белевские и тульские пехотные полки, поддались напору штуцерных османских батальонов, Кульгачев вместе с нижегородцами сказал в первый раз в этом бою свое веское слово.
Этот напор грозил опрокинуть весь русский левый фланг, что было равносильно общему поражению. Главнокомандующий князь Бебутов писал в донесении: «Момент был критический; но тут стоял непобедимый Нижегородский драгунский полк», который, «жертвуя в минуту необходимости всеми правилами тактики, в шестиэскадронном составе, без артиллерии, ринулся на целую линию штуцерных батальонов».
Штуцерных – значит вооруженных особыми ружьями-штуцерами, более дальнобойными и более скорострельными. А следовательно, и более губительными. В атаку на них и ринулись нижегородцы. Действительно, без артиллерии.
Вначале. Но она их догнала – Кульгачев с орудиями своего дивизиона по собственной инициативе подскакал под сильным ружейным огнем к двум штуцерным батальонам и открыл по ним частый и меткий огонь.
Картечные залпы его орудий расстроили турецкие ряды и загасили их наступательное движение. Когда же до этих османских батальонов дошли руки и у нижегородцев, то Кульгачев еще несколько раз подъезжал к неприятельской пехоте, свернувшейся в каре, и опять в упор громил их картечью.
В промоины, образованные его залпами, стремительно врывались драгуны, часто-часто метя всех не догадавшихся упасть.
Вскоре попривыкшие к столь необычной тактике русских османы попытались ввести в дело здесь и свою артиллерию. И вновь отличился Кульгачев – когда русская кавалерия пошла вперед, он также ринулся на неприятеля, умудрился заскочить во фланг турецкой восьмиорудийной батарее и повел такую беспощадно-меткую стрельбу, что вражеские орудия враз замолчали. И более в течение боя голоса не подавали…
Драгуны налетели на эти орудия, и в результате на турок ударили только 8-й и полуэскадрон 7-го эскадрона, почти сплошь состоявший из георгиевских кавалеров. Они и полегли почти все. Лишь единицам во главе с Чавчавадзе удалось после атаки вернуться к своим. Все они были забрызганы своей и чужой кровью, но никто не обращал внимания на это.
Два орудия донцам не удалось докатить. Турки ринулись на них. Но им наперерез рванулись пикинеры Тихоцкого и два дивизиона, предводительствуемые князем Дондуковым-Корсаковым.
Их отбили. И они отошли. Но через некоторое время вновь устремились вперед.
Немного в стороне и впереди неподвижно стоял генерал Чавчавадзе и только молча поднимал вверх обнаженную шашку, посылая новую волну драгун на турецкие батальоны. Он знал, что невозможно выдерживать долгое время атаки его драгун, знал, что стоит ему сейчас дать туркам хотя бы наималейшую передышку, как они пойдут вперед и опрокинут его уже малочисленную кавалерию и не оправившуюся еще пехоту, зайдут во фланг русскому корпусу и соединятся с караяльским отрядом. И это будет конец. И поэтому он вновь и вновь раз за разом поднимал руку с холодно блестящей шашкой, и новая волна шла размывать монолит турецких каре.
Неприятель видел его жесты, после которых на него накатывалась новая конная лава, и поэтому осыпал небольшую одиноко стоявшую кучку всадников плотным ливнем пуль. Рядом с Чавчавадзе был убит полковой адъютант штабс-капитан Кузьмин-Караваев, убит штаб-трубач. Один за одним сползают на землю конвойные. Но генерал как заговорен. Под ним убили его серого коня, на котором он начал сражение. Затем – его любимого карабахского жеребца. Ему подвели третью лошадь, но на этот раз счастье изменило ему, и, едва поставив ногу в стремя, как тут же опрокинулся на руки стоявшего за ним унтер-офицеру: осколок гранаты контузил его в поясницу.
Но он преодолел себя и снова сел на коня: обстоятельства к этому времени сложились так, что он не имел права ни на что, кроме боя. Ибо за несколько минут до этого к генералу Багговуту, руководившему левым крылом, прибыл ординарец Бебутова с приказанием взять Нижегородский полк и спешить на правый фланг, теснимый турками.
Багговут показал ординарцу рукой на поле боя:
– Нижегородцы все в работе! Нет никакой возможности вырвать их из дела. Возьмите линейцев. Доложите, что видите.
Тут же прискакал другой офицер:
– Командующий приказал взять, что можете, и спешить на правый фланг.
Багговут увел с собой дивизион тверцов и три донские сотни с ракетной командой. Ничего более не было. И вновь драгуны, воюя и за ушедших, шли и шли в отчаянные атаки на турецкую пехоту, постоянно усиливавшуюся подкреплениями.
Наконец после очередного напора нижегородцы, измученные и истерзанные, отошли опять. В эти мгновения какой-то турецкий офицер бросился из каре с небольшой кучкой подчиненных к одиноко стоящим орудиям.
Генерал Ясон Чавчавадзе гневно привстал на стременах.
– Господа! – тогда же вскричал другой Чавчавадзе, Захарий. – Выручайте пушки!
И первым, во главе нестройной толпы конных, устремился к пушкам. Произошла свалка, где всё перемешалось: свои и чужие, жизнь и смерть. Больше не было стройного полка – были лишь отдельные солдаты, которые сами вели бой, вдохновляемые лишь мыслью: «Умрем, ребята, но покуда живы, не пустим турок».
Ясон Чавчавадзе по-прежнему стоял впереди и лишь поднимал иногда вверх правую руку с оружием. По этому сигналу, единственному, который отныне сейчас воспринимался, смыкались кучки в десять – двадцать человек и шли вперед – на огонь и штыки.
Силы драгун истекали, а помощи от пехоты все не было. Наконец туда поехал полковник Тихоцкий, единственный оставшийся в строю штаб-офицер нижегородцев. Ему было что сказать – пехота вышла наконец из прострации.
Но русским батальонам на этом фланге так и не удалось себя показать – как только их батальоны ударили «атаку», турки, уже сломленные нижегородцами, начали отступление.
Чавчавадзе поймал этот момент и бросил вперед все, что у него осталось из полка. На этот раз вся турецкая цепь была изрублена, батальоны прорваны, а 10-й эскадрон капитана Сурикова даже отбил шесть полевых орудий.
Подоспели и тверские драгуны, оправившиеся после своей атаки в начале сражения. Еще не было восьми утра, а на правом фланге сопротивляющегося противника уже не осталось. Отряд, засевший на Караяле, не решился вмешиваться и поспешно ретировался через башкадакларское поле.
После окончания боя, когда остатки нижегородцев пришли на место сбора, ближайший к ним батальон Эриванского полка стал в ружье и приветствовал драгун победным «ура».
Это было уже после полудня, ибо после того, как нижегородцы опрокинули противостоящего им противника, на других участках бой продолжался часа три-четыре.
Но все же кончился: турки потеряли более трех тысяч убитыми, две тысячи пленными. У них было захвачено 15 орудий, два значка и четыре штандарта. Бой был кровав – и русских тоже выбыло не менее трех тысяч. Кампания была выиграна – как и предыдущая, как и последующие на Кавказе в этой войне.
Сражение у Кюрук-Дара решила судьбу кампании 1854 г. на Кавказе. В нем 16 тысяч русских разбили 60 тысяч турок, гораздо лучше вооруженных. Разбили в битве, где не было общего плана сражения (ибо русские думали, что главная турецкая армия отступает к Карсу после взятия Баязета и оголения ее флангов, и в силу этого покинули удобную позицию, на которую – уже не покинутую – османы ночью предприняли наступление). Так что все решалось на ходу, волей честных начальников и смелостью и выучкой солдат.
Здесь кавказские войска во всей красе показали себя, принимая – каждый сам для себя – единственно возможное для воина решение. Как писал военный историк В. Потто, «войска, не мудрствуя лукаво, делали свое дело: где нужно было стоять – стояли, и их живую стену можно было, пожалуй, свалить, но не подвинуть вспять; где нужно было идти вперед – там шли, не считая врагов, и ломили все, что попадалось навстречу. Никаких резервов и вторых линий у нас не было: бились все, не рассчитывая на поддержку, и побили турок на славу! Это было высшее проявление военного духа, проявление той страшной нравственной силы, которою побеждали Румянцев и Суворов. Баш-Кадык-Лар и Кюрюк-Дар – это Кагул и Рымник нашего времени».
Солдаты долго еще вспоминали ожесточенность сражения у Кюрук-Дара. А в 3-м дивизионе даже сложили про эти события песню:
Кюрук-Дара кто помнит,
Тот помнит, как Петров
Сказал, что не уронит
Он славы храбрецов.
Пять раз ходил в атаку,
Пять раз вертался вновь,
В ту памятную драку
Везде лилася кровь.
В шестой повел опять он,
И с горстью храбрецов
Разбил врага, как громом, —
Прославил молодцов.
Не устояли турки,
И отдали назад
Забранные две пушки,
С своими зауряд.
Два наших командира
Погибли на штыках,
Петров был ранен также,
Но все стоял в рядах.
В тот день легло немало
Господь, простых солдат, —
Затем, что перед смертью
Не пятились назад.
Так бились на Кавказе. Так старались действовать и в иных местах…
