Беда пришла с той стороны, откуда ее ждали давно.

Получив на руки письменный приказ, адъютант императора поспешил к Кантакузину. Стратег развернул врученное ему послание, бегло пробежал его глазами и приказал подвести коня.

— Не подскажет ли благородный Димитрий, где мне искать мастера Феофила? — спросил гонец.

— Не более часа назад он был у Семибашенного замка. После того, как протостратор ознакомится с распоряжением государя, от моего имени добавишь, что ему нет нужды отвлекаться от дел — в Галату отправимся мы с мегадукой.

Подозвав к себе Романа, он, в сопровождении двух гвардейцев, направился к набережной Перама.

— Что случилось, дядя? — спросил Роман, поравнявшись со стратегом.

— От василевса только что пришло сообщение: в Пере, в нескольких милях от границы Галаты, начата разбивка военного лагеря. По донесениям лазутчиков, скоро там обоснуются не менее трех полков османской конницы.

Выехав на пристань через ворота Платея, Кантакузин направил одного из гвардейцев к мегадуке, другого — к распорядителю порта за паромом. Не спускаясь с коня, он ждал, нетерпеливо покусывая усы.

Мегадука прибыл с южной стороны Залива, от ворот Неория. Известили ли его посыльные императора, или сведения пришли к нему иным путем, но он уже знал неприятную новость.

— Началось? — спросил он после традиционного приветствия.

— Да, — столь же кратко ответил стратег.

Вскоре подогнали паром — две сцепленные бортами баржи с деревянным настилом на всю ширину палуб и небольшим навесом для защиты от непогоды. Установленные на корме барабаны со скрипом принялись наворачивать на себя пеньковые канаты; паром дернулся и отчалил от пристани.

За все время переправы димархи не обмолвились ни словом. Стратег беспокойно мерил шагами рассохшийся, белесый от соли палубный настил, мегадука же внимательно, будто впервые, рассматривал удаляющиеся стены и башни Константинополя.

На противоположном берегу их уже ожидал Алексий. Поприветствовав димархов, он сообщил им, что место для переговоров подготовлено на пришвартованной у пристани ромейской галере. Что подеста и начальник гарнизона уже извещены и должны прибыть с минуты на минуту.

— Похоже, представитель досточтимого Феофана намеревается присутствовать при беседе, — неприязненно произнес Нотар.

Глаза северянина недобро блеснули.

— Адмирал считает это излишним? — он намеренно употребил латинизированную форму обращения.

Мегадука вспыхнул, но сдержался.

— Мне жаль, что мой друг Феофан не состоит более в должности квестора. Иначе он бы помнил, что по закону переговоры государственной важности должны протекать лишь в строго ограниченном кругу лиц.

— Могу ли я расценить услышанное как отказ в моем присутствии на переговорах?

— Перестаньте, — досадливо поморщился Кантакузин. — У нас осталось мало времени до прибытия генуэзцев. Предлагаю сейчас же отправиться на галеру и обсудить отдельные детали предстоящей беседы.

Вскоре в просторной каюте появился Ломеллино, подеста Галаты. Несмотря на достойное выражение лица, взгляд генуэзца беспокойно бегал по сторонам, избегая встреч с глазами сидящих за столом ромеев.

Городской голова рассыпался в многословных приветствиях. Он чрезвычайно рад прибытию гостей…. О, нет! Что он говорит? Хозяев!…. Сожалеет, что из-за неотложных дел они лишь изредка находят время посещать свои владения и потому от всей души приглашает димархов отобедать и отдохнуть в его особняке.

— Благодарим, — ответил за всех Кантакузин, — но мы пригласили уважаемого подесту не для того, чтобы воспользоваться его гостеприимством. Происходящие события не оставляют времени для вызова в Константинополь представителей городской управы Галаты и потому мы сочли возможным прибыть на встречу сами, пренебрегнув требованиями этикета.

Подеста закручинился. Безусловно, он осведомлен о скором вторжении врага на земли византийского императора. Но что он, ничтожный, может поделать, если на все воля Господня?

— Вот в этом мы и желаем разобраться, — произнес мегадука, неприязнено оглядывая приземистого толстяка с лисьими манерами. — Что может, а что обязана предпринять колония. Но я не вижу здесь начальника гарнизона Галаты и весьма удивлен этим обстоятельством. Не разъяснит ли подеста причину подобной медлительности?

— К моему великому сожалению, капитан неделю назад слег с тяжелым недугом, однако посыльные должны были разыскать его заместителя, лейтананта Гвиланди. И должен сказать, я не меньше вас удивлен его задержке.

Не успел он закончить фразу, как на пороге каюты показался сам лейтенант. Он был гротескно худ, просторный кафтан мешком висел на его долговязой фигуре, а на изрытом оспинами лице застыло недовольное выражение. Он молча отдал честь и опустился в ближайшее свободное кресло.

Лейтенант был не в духе. Прошлым вечером в гавани пришвартовалась плоскодонка, владелец которой занимался выгодным промыслом: за плату переправлял с противоположного берега залива портовых гетер. Как всегда, женщины были расхватаны в одно мгновение, но лейтенант, пользуясь правом старшего, сделал свой выбор первым. На его беду, та пышнотелая черноволосая гречанка оказалась не только холодна, но вдобавок еще и скаредна: потребовала за свои услуги двойную плату. К числу ее недостатков относились также и оглушающе-пронзительный голос, и богатый набор итальянских ругательств. Гвиланди поморщился, вспомнив визгливые вопли и оскорбления, сыпавшиеся на него, как из дырявого решета, когда ее, растрепанную и полуодетую, хохочущие солдаты выпихивали за дверь. А там, на улице, несмотря на ранний час, уже толпились привлеченные шумом кучки мещан. И потому, когда утром ему, раздосадованному этой историей, измученному головной болью и остатками хмеля, вскоре после сообщения о потасовке между моряками и солдатами, не поделившими девиц и как следствие — о разгроме двух портовых таверн, принесли известие о подходе врага, и почти сразу вслед за этим — немедленный вызов к ромейским военачальникам, это никак не могло улучшить ему настроение.

«Когда же вы все наконец оставите меня в покое?» — отчетливо читалось у него на лице.

Кантакузин брезгливо осмотрел лейтенанта и повернулся к подесте.

— Поскольку вам обоим уже известно о подходе врага, мы желаем выслушать и оценить ваши намерения и планы на ближайшее будущее.

Лейтенант пожал плечами и недовольно брякнул:

— Я солдат и подчиняюсь приказам. Если синьору подесте будет угодно отдать приказ об обороне Галаты, я выполню свой долг.

— Мы не ослышались, лейтенант? — Кантакузин уже еле сдерживал себя. — Ты признаёшь над собой лишь подесту, тогда как каждому мальчишке в ваших трущобах известно, что василевс — единственный и полноправный наш государь?

— Я служу тому, кто платит, — угрюмо возразил Гвиланди.

— Мне кажется, дела требуют срочного наведения порядка, — вмешался мегадука. — Если холоп отступает от веления долга, его хозяин в той же мере несет ответственность за измену. По моему мнению, мастер Кантакузин, на мачтах этой галеры не достает двух веревок с петлями на концах.

Лицо подесты поплыло пятнами, увлажнилось и стало напоминать кусок плохо заквашенного теста.

— Но, синьор….

— Да мне достаточно двух сотен меченосцев, чтобы перевернуть вверх дном ваш паршивый пригород, — заорал стратег, с силой грохая кулаком по столу. — И вот этой руки, чтобы вдребезги разнести ваши гнилые головы. Вы что же, осмеливаетесь полагать, что мы, взрастив за пазухой ядовитую гадину, не найдем в себе решимости одним ударом прихлопнуть ее? Вы сильно ошибаетесь, господа генуэзцы!

Подеста в ужасе замахал руками.

— Что вы, что вы, синьор, зачем же так волноваться? Прошу вас, не принимайте всерьёз глупые речи лейтенанта — его еще незрелый и от природы слабый ум затуманен вчерашней попойкой. Мы отлично осознаём, что живем на этих землях из милости василевса, да продлит Господь его годы, и никогда, даже под страхом смерти не допустим и мысли о неповиновении.

— Приятно слушать разумные речи, — насмешливо произнес Алексий. — Но на вашем месте, синьор подеста, я бы призадумался над тем, может ли обделенный умом человек, не знающий своего государя и отпускающий в военное время весьма двусмысленные шутки, исполнять и впредь обязанности начальника гарнизона.

Гвиланди с проклятиями вскочил на ноги. Подеста тут же очутился возле него и скороговоркой, несколькими словами утихомирил его. Затем повернулся к Алексию.

— Я задумаюсь, синьор, непременно задумаюсь. И воспользовавшись случаем, прошу передать мастеру Феофану мои пожелания доброго здравия и долгих лет жизни.

Стратег нетерпеливо повел головой.

— Оставим любезности до лучших времен.

— Всем известна роль Перы в системе оборонительных сооружений Константинополя, — в тишине его слова падали веско, как куски свинца. — И у нас нет сомнений, что Галата — одно из самых слабых звеньев в этой цепи. Империя лишена возможности укрепить гарнизон своими отрядами и потому жителям колонии придется уповать на собственные силы. Договаривайтесь с турками как хотите, но помните, что если хоть на мгновение возникнет вероятность преждевременного падения Перы, мы бросим на поддержание порядка весь наш резерв.

— Так же, в качестве ответной меры, будут конфискованы банки и склады, имущество городских жителей и принадлежащие колонии суда, — продолжил перечень угроз мегадука. — А после отражения врага я лично буду ходатайствовать перед василевсом о расторжении договора с Генуэзской республикой на право аренды этой земли.

— Слишком высокая плата за беззащитность, — возразил Ломеллино. — Колония не готова к войне и не выдержит продолжительной осады.

— Нам известно столь же хорошо, как и вам, что Мехмед пока не собирается ссориться с Генуей, так как она своим флотом может перекрыть Босфор, разрезав тем самым владения османов на две несообщающиеся половины. Помимо того, согласно одному из основных пунктов договора, городские власти Галаты в случае вторжения врага обязаны до последнего солдата защищать стены своего города, — ответил стратег.

— Далее, — Нотар прихлопывал ладонью по столу, как бы вбивая слова в голову собеседника, — мы считаем целесообразным снабжение столицы пригородом не только оружием и провиантом, но и снаряжение отрядов добровольцев и посылку их на помощь войскам Империи.

Ломеллино вскочил, как подброшенный пружиной.

— Синьор! Но ведь это нарушает нейтралитет! Тот самый нейтралитет, к которому нас призывал только что стратег Кантакузин. Посылка солдат в Константинополь послужит поводом для штурма Галаты, а впоследствии и к войне между Турцией и Генуей.

Он с убитым видом рухнул обратно в кресло.

— Велите нести веревку, синьор Нотар. Без распоряжения сената Республики такой приказ я отдать не в силах.

Димитрий успокаивающе поднял руку.

— Подеста неверно истолковал слова уважаемого мегадуки. Никто не принуждает Галату к военному союзу. Но и добровольцам, выразившим желание сражаться по ту сторону Залива, препятствий чиниться не должно.

С этим Ломеллино был полностью согласен. Он лишь многословно сожалел, что преклонный возраст, а так же отсутствие должного воинского умения не позволяют ему лично взяться за меч — ведь выручать из беды своих единоверцев есть священный долг каждого добропорядочного христианина.

Кантакузин кивнул головой.

— Поскольку в главном мы достигли согласия, а именно так я понял витиеватые заверения синьора Ломеллино, остается скрепить эти поправки к основному договору отдельным документом.

После того, как димархи удалились на борт галеры, Роман некоторое время бесцельно ходил вдоль пристани, затем вскочил в седло и направился в город.

Широкая дорога под прямым углом уходила от моря, по обочинам высились плотные застройки одно- и двухэтажных домов. Чем глубже он удалялся в город, тем наряднее и богаче становились фасады строений. Маленькая, ухоженная, плотно застроенная Галата производила выгодное впечатление по сравнению с огромным ветшающим Константинополем. Но над ней, в отличие от ее великого соседа, витал тот самый неистребимый дух провинциальности, свойственный большинству малых городов.

Улицы были полны прохожих и торговцев, в чьих голосах Роману слышался сызмальства знакомый лигурийский диалект. Ему на мгновение почудилось, что он и впрямь находится в одном из окраинных районов Генуи, где прошло его детство и пора взросления. Невольно он стал раздаривать улыбки прохожим и те в ответ, благодаря за внимание, в приветствии поднимали руки. Коробейники, бурно жестикулируя, протягивали к нему лотки с выставленным на них товаром, приказчики зазывали его в свои лавки, а некая смазливая цветочница, выхватив из корзины полураспустившийся бутон, бросила ему розу. Роман поймал его на лету, сбил на затылок берет и пристроил цветок рядом с белым пером. Невольно приосанившись, он пришпорил коня и проезжая через людную площадь, не раз с удовлетворением ловил на себе любопытствующие взгляды горожанок.

Однако вскоре, через полмили, он попридержал коня. Радость узнавания сменилась тревожным чувством — прямо перед ним, в ста ярдах за пустырем, высилась крепостная стена с частоколом прямоугольных зубьев на краю. Он вспомнил то, о чем никак не следовало забывать: за этой невысокой рукотворной грядой кончалось хрупкое очарование оазиса и начинался враждебный мир, мир близкой войны, несчастья и страданий.

Он повернул коня и направился вдоль крепостной стены. Укрепления Галаты смотрелись достаточно надежно и хотя не шли ни в какое сравнение с мощными оборонными сооружениями Константинополя, похоже, могли выдержать не один приступ. Отступая от кромки залива на расстояние, способное вместить по длине лишь одно небольшое судно, стены на южной и северной оконечностях города отходили от воды почти под прямым углом и плавно следуя за неровностями почвы, смыкались на высоком холме, где располагалась высокая сторожевая башня — Башня Христа. Нависая над городом своими замшелыми круглыми боками, она стояла непоколебимо, подобно вглядывающемуся вдаль окаменелому часовому. На ее вершине, увенчанной остроконечным конусом крыши, вдоль круговой обзорной площадки двигались маленькие, кажущиеся игрушечными фигурки караульных.

Роман вернулся в порт. Судя по всему, переговоры еще не были завершены. Сотник соскочил с коня и привязал поводья к каменной тумбе. Адъютант Нотара и двое гвардейцев неторопливо беседовали, отмахиваясь от первых весенних мух. На мгновение на палубе показался лейтенант с налитым кровью лицом, подозвал сидящего на корме человека в бедной одежде, с ящичком писца на коленях и вместе с ним вновь укрылся в каюте.

Роман еле сдержал зевоту и скучающе осмотрелся. Неожиданно его внимание привлекла уличная сценка: стайка малолетних мальчуганов, крича и посвистывая, преследовала сгорбленного нищего, который припадая на суковатую палку, брёл, прихрамывая, вдоль пристани. В очередной раз отмахнувшись от своих мучителей, он устало опустился на камни мостовой и замер в неподвижности, скрестив руки на животе наподобие степного идола. Однако мальчишки не отставали. Самый старший из них, по-видимости — заводила, подкрался к старику и что есть мочи рванул за ветхое рубище. Ткань громко затрещала; мальчишка победно завопил, приплясывая от восторга и потрясая своим трофеем — пучком прогнивших лохмотьев. Но тут неожиданно нищий, каким-то ловким, отнюдь не старческим движением перехватил посох за основание и, не оборачиваясь, подсек ноги обидчика. Тот с размаху шлепнулся на ягодицы и в то же мгновение палка попрошайки с громким стуком отскочила от его головы. Заводила зашелся в рёве от боли и обиды, в то время как все окружающие, и в первую очередь его собственные приятели, покатывались со смеху.

Роман подошел к нищему, достал кошелек и покопался в нем.

— Молодец, старик. Умеешь постоять за себя, — одобрительно произнес он, выуживая мелкую серебряную монетку. — Возьми пару аспр — твой мастерский удар заслуживает награды.

Нищий склонился, забормотал слова благодарности, затем приподнял лицо и тут Роман чуть не подскочил от неожиданности: за грязью и умело наложенным гримом он признал незнакомца, с которым столкнулся возле ограды парка Палеологов.

— Ты? — еще не веря своим глазам, прошептал он.

Затем, опомнившись, выхватил меч.

— Сейчас-то ты не ускользнешь от меня!

— Храбрый юноша, оставь старика в покое, — противным голосом заблеял нищий, вновь прикрывая лицо тряпкой.

— Довольно прикидываться, — крикнул Роман. — Встань, я приказываю тебе!

Нищий подчинился.

— Кто ты такой? Кого здесь выслеживаешь? — сам того не замечая, сотник почти в точности повторил произнесенные некогда незнакомцем слова.

Старик, а точнее юноша, загримированный под старика, презрительно ухмыльнулся, повернулся спиной и стал удаляться.

— Стой! — Роман занес меч. — Еще шаг — и я зарублю тебя!

Нищий быстро развернулся. Его палка, со свистом описав полукруг, полетела в ноги сотнику. Мгновенная, выработанная долгими тренировками реакция не подвела Романа: он успел высоко подпрыгнуть, уворачиваясь от удара. Тяжелый посох, громко стуча, прокатился по мостовой и лишь в двадцати шагах, врезавшись в стенку, отскочил и закружился на месте — сила броска была столь велика, что при попадании палка могла сломать кость человеку. Сотник бросился вперед, намереваясь свалить противника ударом меча плашмя, но тот выхватил из-за пазухи кинжал и отшагнув в сторону, резко выбросил руку с оружием перед собой. На длинном блестящем лезвии тут же заплясали веселые солнечные зайчики.

— Так вот за что ты держался в ту ночь, — наливаясь холодным бешенством, протянул Роман. — Хотел прирезать меня, но поостерегся шума? Сейчас я заставлю тебя ответить на все мои вопросы.

Не опуская занесенного меча, он попытался приблизиться к мнимому нищему. Но тот, пятясь, отступал и они, зорко глядя друг на друга, описали на месте почти полный круг.

— Охрана! — громко позвал Роман.

Византийские воины, стоя чуть поодаль, с удивлением наблюдали за происходящим. Наконец оба гвардейца, подхватив копья, стали неохотно приближаться.

— Задержите этого человека, — Роман задыхался от волнения: он боялся, что шпиону удастся ускользнуть.

— Это вражеский лазутчик!

Воины вопросительно взглянули друг на друга.

— Эй, ты! Оборванец! Брось нож! — гаркнул один из них, беря копьё наперевес.

Нищий достал из-под лохмотьев нечто, напоминающее металлический жетон и показал его солдатам. Гвардейцы вновь переглянулись.

— Похоже, это один из людей мастера Феофана, — задумчиво протянул воин постарше. — Нам запрещено задерживать их.

— Зато другой — в звании сотника и к тому же родственник мастера Димитрия, нашего командира, — возразил его товарищ. — Да и потом, ты уверен, что бляха не поддельная?

Юноша спрятал жетон в складках лохмотьев, вслед за ним последовал и кинжал. Заложив руки за спину, он покачивался с носков на пятки и насмешливо поглядывал на окружающих.

Роману казалось, что он видит дурной сон.

— Почему вы его не арестовываете? — закричал он, схватив древко копья молодого гвардейца и дернув его так, что солдат едва не полетел с ног.

— Звание сотника дает ему право распоряжаться нами, — сделал-таки выбор старший и повернулся к нищему.

— Человек! До полного выяснения твоей личности, а также причин твоего появления здесь, ты задерживаешься по приказу войскового офицера. Сдай оружие.

— Попытка к бегству равносильна смерти, — слегка напыщенно произнес второй.

В это время из-за поворота улицы показался средних лет прохожий в одежде простолюдина. Заметив происходящее на причале, он попятился и тут же исчез с глаз. Юноша ринулся было за ним, но в грудь ему уперлись острия копий.

— Не сметь! — предостерег гвардеец.

Лицо мнимого нищего скривилось от досады. Он смачно сплюнул на камни мостовой и швырнул туда следом кинжал.

Роман подобрал оружие и внимательно осмотрел его. Конический клинок в пол-локтя длиной был отполирован почти до зеркального блеска и по остроте не уступал бритве; на рукояти из черного дерева прощупывались углубления для пальцев. Что-то невыносимо хищное и злое жило в этом орудии смерти; казалось, каждый, взявший его в руки, становился невольным соучастником убийства.

— Пошли, — хмуро бросил Роман. — Наше дело обезвредить лазутчика. Допросом пусть займутся другие.

Не успели они сделать и нескольких шагов, как на палубе галеры показались димархи. Вслед за ними, понуря голову, шел подеста.

Увидев племянника и стоящего рядом с ним нищего с двумя гвардейцами по бокам, стратег недоуменно вскинул брови.

— Что здесь происходит? Зачем вам этот бродяга? Решили поразвлечься, отлавливая завсегдатаев помоек?

— Это не бродяга, а неприятельский шпион. Недели две назад я столкнулся с ним в Константинополе, рядом с…… - Роман на мгновение запнулся. — Тогда он был переодет мастеровым. В тот день ему удалось усыпить мою бдительность, и я упустил его. Теперь он объявился здесь, уже в облике нищего. Я уверен, на дознании он может многое показать. Вот его оружие.

Роман подбросил кинжал на ладони.

— Так, так, — протянул мегадука. — Средь бела дня, случайным человеком, неподалеку от места проведения секретных переговоров, был выявлен и задержан вражеский шпион. Сколько же их здесь, в ваших владениях, синьор Ломеллино? Не трудились подсчитать? Похоже, тут они чувствуют себя достаточно вольготно, не так ли?

Не успел подеста открыть рот, чтобы отвести обвинение, как в разговор вступил Алексий, до того безмолвно наблюдавший группу из четырех человек на причале.

— Безусловно, дознание поможет установить истину. Но пока что я покорнейше прошу димархов уступить пленника мне.

— Я не понимаю…, - начал мегадука.

— Этот человек принадлежит к числу лазутчиков мастера Феофана, — объяснил Алексий, — И в данное время был занят возложенным на него поручением.

— Похоже, в скором времени мы будем обнаруживать лазутчиков мастера Феофана даже в собственных кроватях, — раздраженно бросил Нотар.

— Мало ли кого можно обнаружить в своей постели, — негромко отозвался его собеседник.

Почувствовав неладное, Нотар метнул в его сторону подозрительный взгляд, но Алексий, проигнорировав мегадуку, повернулся и сделал знак оборванцу подняться на борт галеры. Мнимый нищий приблизился к Роману и молча встал перед ним. Молодой человек нехотя протянул кинжал, затем поддавшись мстительному чувству, швырнул его наземь.

— Ты любишь заставлять других наклоняться за своим оружием — пригнись же и ты.

Юноша присел, поднял кинжал, затем распрямился. Их взгляды на мгновение скрестились и легкий озноб пробежал по телу Романа: из глаз противника исчезла насмешка — теперь там сверкала смертельная злоба.

Рука сотника вновь легла на рукоять меча, но юноша уже уходил, поднимаясь по трапу на борт галеры.

Димитрий повернулся к Ломеллино.

— Договор выправлен, подтвержден, скреплен печатями и подписями. Вам остается лишь добросовестно выполнять все его пункты.

— Можете не сомневаться, синьор, мы свято чтим волю василевса и дорожим интересами Империи, — произнося это, подеста проводил димархов до самого трапа.

Но не успел он поставить ногу на ступеньку лестницы, как Алексий чуть тронул его за локоть и жестом попросил задержаться.

Сев в седло, Кантакузин повернулся к галере.

— Мы возвращаемся обратно. Предупреждаю, паром никого ждать не будет.

— Прошу благородных димархов простить нас, но одно из поручений мастера Феофана осталось невыполненным, — ответил Алексий. — И потому мы вынуждены задержаться в Галате. Мы глубоко ценим заботу мастера Димитрия, но хочу сообщить, что для переправы в Константинополь у нас имеется вместительная лодка.

Стратег обменялся взглядами с мегадукой, пожал плечами и тронул коня.

— Приближенные Феофана не растаются с привычкой совать свои носы повсюду, заботливо скрывая при этом свои собственные интересы, — произнес он.

— Мне кажется, эта дурная привычка начинает приобретать норму закона, — угрюмо отозвался Нотар. — Когда беда стучится в дом, одни готовятся сражаться из необходимости, другие — спешат потешить свое самолюбие.

Алексий некоторое время провожал взглядом удаляющихся всадников, затем молча вернулся в каюту. Ломеллино последовал за ним без видимой охоты.

— Мастер Феофан озабочен признаками нарождающейся измены среди некоторых галатских старейшин, — начал византиец, как только они уселись за стол.

— Не понимаю. О какой измене синьор изволит говорить?

— Нам известно, что более восьми месяцев назад Галату посетил некий человек с весьма определенными предложениями в адрес генуэзских купцов и банкиров. Этот человек имел беседу с вами, синьор Ломеллино.

— Я никогда не отрицал этого.

— Как не отрицаете и то, что суть этих предложений сводилась к устранению Галаты из близящегося конфликта Империи с Османским султанатом.

— Мне нечего возразить на это, — Ломеллино лихорадочно соображал, как выкрутиться из щекотливого положения. — Действительно, некий человек, чье истинное имя мне неизвестно, пытался в моем лице предостеречь население Галаты от прямого участия в конфликте. Но я, не дослушав и до половины, приказал ему прекратить крамольные речи.

— Что произошло после этого?

— В ту ночь я позволил ему передохнуть в моем доме. Ведь все-таки, по его заявлению, он пришел ко мне от имени сената Генуи и даже представил кое-какие доказательства. Хотя утром следующего дня, когда я вместо посланника обнаружил на постели только смятые простыни, во мне заговорили сомнения…..

— Значит, подесту все же удивил столь поздний и таинственный визит якобы официального представителя?

— Я настолько был сражен известием о предстоящей войне, что поначалу утратил способность удивляться. Только впоследствии, когда сопоставились некоторые факты, я заподозрил неладное.

Дверь каюты тихо приоткрылась, пропуская вовнутрь Ангела. Он уже успел стереть с лица грязь и старящий его грим. Алексий даже не обернулся в его сторону, хотя подеста уставился на вошедшего с плохо скрытой настороженностью.

— И с тех пор этот человек никак не заявлял о своем присутствии?

— Нет, синьор.

— Однако, недалее как сегодня, в порту Галаты видели человека, отвечающего описаниям внешности провокатора.

— Не смею подвергать сомнению ваши слова. Я сегодня же отдам распоряжение о розыске и задержании этого человека.

— Мы будем признательны вам за это, синьор подеста, — ромей откинулся на спинку кресла. — Тем более, что он — двойной шпион. Преступно прикрываясь врученными ему сенатом Генуи полномочия, он пытается развалить лагерь союзников изнутри и сеет панику в банковских домах, питающих деньгами антиосманскую коалицию. Попутно готовит почву для мятежа среди наемников и иностранных подданных. Не более двух недель назад в Константинополе был разгромлен готовящийся заговор с участием представителей проживающих на территории италийских общин. В частности, там находился некий Адорно, состоятельный купец, уроженец Генуи, постоянно проживающий в Галате. Вам это имя ничего не говорит, синьор Ломеллино?

— Этот доверчивый недоумок?! Я своими руками задушу его.

— В сети попались почти все несостоявшиеся заговорщики, кроме того лже-посланника: ему вновь удалось ускользнуть. И сейчас он скрывается где-то в трущобах Галаты. Мы не имеем полномочий провести полицейский обыск на территории, арендованной дружественным государством, и потому возлагаем надежду на вас, синьор подеста.

— Синьор, клянусь вам, я сделаю всё, что в моих силах.

— Мастер Феофан полагает, что этот человек принадлежит к некой тайной организации, стремящейся направить турецкие завоевания к северу от земель итальянских государств и с этой целью подставляющих Константинополь под удар османских войск.

Алексий поднялся с кресла.

— Лодовико Бертруччо. Запомните это имя, синьор, если еще вам еще не приходилось слышать его. Младший отпрыск обедневшего дворянского рода, владеющего двумя небольшими поместьями в Лигурии. От этого человека попахивает крупными неприятностями: все, кто ранее имел с ним контакты, впоследствии не переставали сожалеть о том. Его голова оценена в пять сотен золотых — мастер Феофан не любит скупиться. Мой добрый совет всем галатским старейшинам: не теряйте дружбы Феофана — за предательство интересов Империи он карает жестоко.

Не попрощавшись, византиец вышел из каюты. Ангел, напротив, вплотную приблизился к Ломеллино.

— Не храбрись, купец, не надо. Я же вижу, как ты дрожишь и потеешь от страха. Лодовико здесь, неподалеку и вскоре я выслежу его. Не вздумай укрывать мерзавца, не то вы разделите одну судьбу.

Он медленно растянул губы в усмешке и Ломеллино поёжился от странного ощущения: ему на мгновение почудилось, что сквозь иконописное лицо юноши на него уставился провалами глазниц голый череп мертвеца.