Всё оставшееся до наступления сумерек время сириец наставлял своих подручных. Из-за своей раны вынужденный остаться в заложниках, он терзался сомнениями, понимая, насколько усложнилось до мелочей продуманное им покушение. Вновь и вновь он вычерчивал на песке схему укреплений, которые нужно было перейти незамеченными; объяснял кратчайшую дорогу к дворцу; указывал расположение зданий и пристроек бывшей резиденции ромейских царей и расстояния между ними; острой щепкой обозначал наиболее вероятное местонахождение палат принца. Хассисины сидели перед ним плотным полукругом, слушая и запоминая каждое слово. Время от времени они согласно кивали головами или напротив, задавали вопросы. Вопросы радовали предводителя, указывая на понятливость слушателей, хотя ответы на них подбирать становилось всё труднее.

— Численность охраны невелика, — говорил он им. — У этих дверей стоят только двое, с ними справится даже подросток. Какими словами стражи узнают друг друга? К чему вам эти слова, если они меняются каждый день? Помните, стражники принца отличаются от греческих солдат своей одеждой — широкими холщовыми штанами и тюрбанами вместо касок на головах. Оружие у них тоже другое — круглые щиты и простые копья вместо топоров и крючьев на концах, как у христиан. Но не вздумайте говорить с ними по-турецки: они признают обман и поднимут тревогу. Убивайте их сразу, издалека, так будет надёжнее. Поменьше разговаривайте между собой — горожане подозрительны и могут кликнуть караул. Почаще улыбайтесь и держите рты на замке, не ввязывайтесь в случайные ссоры: одно неосторожное слово или жест выдадут вас с головой. А перед толпой врагов бессильны даже герои легенд.

Шипя от боли и опираясь на костыль, он с трудом поднялся на ноги. Никто из хассисинов и не подумал шевельнуться: броситься на помощь — означало усомниться в силе вожака, оскорбить его подозрением в немощи духа и тела.

— Этой ночью вас поведёт Сулейман, — кивнул он на горбоносого араба, в знак признательности склонившего голову. — Ослушание ему я объявляю равносильным предательству.

Спустя несколько часов шестеро убийц, переодетые в холщовые куртки и штаны казненных христианских моряков и в натянутых поверх костюмов долгополых кафтанах горожан, поочередно, один за другим спустились в ров. Там, на дне, они затаились в ожидании прихода рабочих бригад.

Под утро, смешавшись с византийцами, они разделились и проникли в город через разные калитки. Однако в тот день стража была начеку и заподозрив неладное, подняла тревогу. Горожан, несмотря на их недовольство, задержали и лишь орудийный обстрел, по случайности пришедшийся именно на этот участок крепостной стены, спас хассисинов от немедленного разоблачения. Воспользовавшись поднявшейся суматохой, они поспешили скрыться и с наступлением темноты встретились, как и было условленно, на рыночной площади, возле форума Тавра.

Двое из хассисинов извлекли из котомок удачно приобретённые у старьевщиков поношенные мундиры императорской гвардии, трое других остались в халатах воинов из свиты Орхана, выслеженных и умерщвленных неподалеку от пристани.

Добраться, пользуясь объяснениями сирийца, до покоев принца, труда не составляло. Двое стражей в восточных одеждах сидели на ступенях лестницы у бокового крыльца и вели неторопливую задушевную беседу. Услышав шаги, они поднялись на ноги и нацелили на пришельцев копья. Однако, обманутые одеждой, подпустили лазутчиков вплотную. Платой за доверчивость стали две перерезанные глотки. Убитых оттащили в сторону и двое хассисинов заняли их места.

Удача в тот день сопутствовала им: уже на лестнице Сулейман настороженно повел головой, бросился к пролету под ступенями и извлек из почти незаметной каморки заспанного малолетнего прислужника. Перепуганный подросток пытался увернуться от зажимающей ему рот ладони, бился в руках хассисина, подобно вытащенной из воды рыбке.

— Ты знаешь, где принц, — скорее утверждал, чем спрашивал вожак.

— Отведи нас к нему. В награду получишь жизнь.

Прислужник энергично закивал головой.

— Пошли, — распорядился араб, передавая свою добычу в руки другого хассисина. — Держите оружие наготове.

— Ослабь свою хватку, Али. Ты же не хочешь, чтобы мальчишка задохнулся? Если вздумает кричать, сверни ему шею.

Сказанное предназначалось для пленника, сам же Али в наставлениях не нуждался.

— Сулейман, мы возьмем тебя в кольцо, — заявил один из хассисинов. — Если наткнемся на стражу, скажем, что ведем подозрительного человека на допрос.

— Дело говоришь, Муса, — одобрительно кивнул тот. — А пока что позови сюда оставшихся снаружи.

Подражая размеренной поступи караульных, хассисины беспрепятственно миновали две полутемные галереи. В одном из переходов нога каждого из них по разу наступила на плиту, своим чуть более светлым цветом выделяющуюся из одинаковых с ней по размерам соседних плит. При каждом нажатии плоский камень едва заметно подрагивал и подавался вниз. Они прошли мимо, даже не обратив на это внимания. В самом деле, мало ли перекосившихся от времени плит может встретиться в покрытии полов коридоров ветхого замка? Дворцовая стража была осведомлена значительно лучше — на эту плиту, особенно в ночное время могла наступить лишь нога незваного гостя. Сдвигаясь с места, камень каждый раз приводил в действие рычаг, натягивающий пропущенный под полом шелковый шнурок.

Через две залы от перехода, в маленькой комнате требовательно зазвонил колокольчик. Двое молодых людей, не снимая одежд расположившихся на ночлег, тут же вскочили на ноги.

— Шестеро, — прислушавшись к звону, произнес один из них.

Не обменявшись больше ни словом, они выскочили в коридор. Один из них сжимал в руке пучок коротких дротиков, другой застёгивал на ходу пояс с торчащими из чехлов рукоятями метательных ножей.

Ничего не подозревая, хассисины шли вдоль коридоров, заглядывая по пути в темные ниши: в любой из них мог притаиться в засаде враг. Вскоре прислужник замычал и начал тыкать пальцем в полоску света из-за поворота галереи.

— Там, там, — он сильно заикался от страха. — Туда мы носили кушанья и питье для турецкого принца.

Хассисины переглянулись.

— Али, ты останешься здесь.

Тот молча кивнул головой. Дальнейшие указания не только не были нужны ему, напротив, они казались бы оскорбительными — не дело для мужчины бестолку множить слова и заставлять себе равных выслушивать их. Он лишь сомкнул посильнее пальцы на тонкой шее мальчугана, искоса без интереса наблюдая, как гаснет жизнь в судорожно бьющемся тельце.

Возле массивных дверей из резного дуба, положив на колени устрашающе-изогнутые мечи, мирно подрёмывали двое стражников в широченных ситцевых шароварах и с белыми тюрбанами на головах. Жизнь одного из них отлетела мгновенно, другой даже не пробовал сопротивляться.

— Где принц, вероотступник? — Сулейман обеими руками держал его за горло и сильно встряхивая, бил головой об стену.

— Говори, если хочешь жить!

— За дверью, внутри, — турок в смертном ужасе закатывал глаза.

— Всё скажу, всё сделаю, только не убивайте!

Он вырвался из цепких пальцев и прижался спиной к двери. Хассисин изловчился и одним ударом снес ему голову. Обезглавленное тело подпрыгнуло, метнуло из перерезанных артерий кровяной выплеск и загребая ногами, тяжело повалилось на пол.

Араб тревожно оглянулся.

— Поторапливайтесь! — прошипел он. — Стража может сбежаться на шум.

Хассисин, чертами и цветом лица похожий на европейца, приблизился к дверям и вытащил из-за пояса лом с изогнутым жалом. Дерево громко затрещало, но замок, несмотря на старания, не поддавался. Все остальные столпились у него за спиной, возбужденно дыша и переминаясь с ноги на ногу.

— Все спокойно? — повернул он к ним голову.

— Да, да, — раздраженно откликнулся вожак, хотя и ему послышался невнятный шум в глубине галереи. — Если что, Али давно подал бы знак.

— Значит, показалось, — взломщик неуверенно пожал плечами и вновь принялся за работу.

Внезапно он дернулся, вцепился пальцами в дерево и стал медленно оседать на пол. Из затылка у него странным выростом торчала рукоять метательного ножа. Сулейман стремительно отскочил в сторону и это спасло ему жизнь: дротик просвистел и вонзился в дверь на уровне его груди.

— Убейте их, — завопил он и с размаху налег на дверь.

Дубовые створки дрогнули от удара, но устояли. Прикрываясь щитами убитых стражников, хассисины бросились на врага, но византийцы, не приняв боя, отступили вглубь галереи.

С третьего удара двери распахнулись.

— Сюда, быстрее, — крикнул вожак.

Первый же, кто проскочил вовнутрь, свалился вниз с разрубленным черепом. Сулейман взревел от ярости и с саблей наголо перепрыгнул через труп товарища.

Муса успел поймать щитом летящий в него нож, но уклониться от дротика уже не смог. Рыча от боли, он укрылся за дверями и выдернув наконечник из плеча, тут же принялся заваливать вход всем, что попадалось под руку. Тем временем Сулейман, вместе с Умаром, последним из шести участников покушения, с двух сторон теснили юношу в просторной ночной рубахе. Несмотря на его отвагу и тяжелый палаш в умелой руке, с ним было покончено быстро.

— Хорошо умер. Как воин, — одобрительно произнес Сулейман, умело отделяя голову от тела. — Что ж, значит царская кровь не всегда жидка.

— Подопри поплотнее двери, — крикнул он Мусе. — Надо выиграть время, чтобы ускользнуть отсюда.

— Постой! — Умар бросился к входу. — Там же Али! Мы не можем бросить его.

— Али не придет, — отрезал вожак. — Ты должен был сам понять это.

Он встряхнул за волосы отсеченную голову и всмотрелся в нее. Затем издал глухой вскрик, плюнул ей на щеку и принялся энергично тереть. Это удивило двух остальных хассисинов.

— Что ты делаешь, Сулейман? Зачем ты плюешь в лицо принца?

— Это не принц, — горестно произнес вожак. — Нас перехитрили!

Умар подскочил к нему, выхватил голову и приблизил ее к глазам. Кожа под размазанными полосками крови на левой щеке была чиста, без единого намёка на родимое пятно. Хассисин разжал пальцы и бессильно опустился на пол.

— Нас перехитрили, — повторил он слова главаря.

И тут же принялся затравлено озираться.

— Надо уходить отсюда.

Он вскочил на ноги, подбежал к окну, пинком распахнул ставни и свесился вниз, высматривая землю. Площадка под окном была густо утыкана острыми кольями.

— Нам некуда бежать, — возразил Сулейман. — Вернуться к султану с пустыми руками?

Он переложил саблю в правую руку. За забаррикадированными дверями все громче слышались встревоженные голоса и топот ног.

— Приготовимся к смерти, братья.

Сириец не находил себе места от беспокойства. Как зверь в клетке, он ходил из угла в угол и не мог остановиться, хотя боль от раны жгла ногу огнем. Часами, преклонив здоровое колено, возносил молитвы, затем покидал палатку и до рези в глазах всматривался в сторону, откуда должны были появиться его товарищи. Вопреки здравому смыслу, его мучило чувство вины за то, что он не с ними, за то, что он остался в стороне в столь трудный и ответственный для братства час. Прошли почти сутки, но от ушедших в город хассисинов не было ни весточки.

В середине следующего дня за ним пришли стражники Караджа-бея.

— Пойдешь с нами, — угрюмо бросил старший.

Сириец безропотно повиновался. Вскоре он, опираясь на костыль, предстал перед сидящим в седле бейлер-беем. Вельможа, раздающий указания гонцам, медленно повернул к нему голову.

— Что скажешь, борец за веру? — брезгливо осведомился бей. — Где твои собратья по ремеслу?

Хассисин подавил в себе злобу и насупился.

— Я знаю не больше тебя, светлейший, — резко ответил он.

Караджа-бей согласно покачал головой.

— Пожалуй, я склонен поверить этому. Но хочу порадовать тебя: мне только что принесли послание, которое поутру нашли подброшенным неподалеку от шатра султана. Я хочу, чтобы ты прочел нам его.

— Я не умею читать, — возразил хассисин.

— Это письмо тебе нетрудно будет прочесть.

Бей щелкнул пальцами. Один из воинов приподнял лежащий рядом с ним мешок и вывалил содержимое к ногам сирийца. Хассисин подавил вскрик и медленно опустился на колени.

— Почему ты не читаешь нам его вслух? — продолжал глумиться бей. — Оно же короткое — буквы можно сосчитать по пальцам.

Стража, как могла, принялась подыгрывать хозяину.

— Спасибо грекам, избавили нас от лишних хлопот, — рослый сотник смотрел на пашу, ожидая похвалы за свою находчивость.

— Какая честность! — громко восхищался другой. — До последней штучки вернули то, что им не принадлежит.

— А зачем грекам эти шесть голов? У них что, собственных баранов мало?

— Нужно ли было ходить так далеко? Могли бы перерезать друг другу глотки там, в своих холодных пещерах.

Хассисин не слышал оскорблений. Он на коленях ползал в пыли, поочередно брал в руки бурые от высохшей крови головы, выстраивал в ряд, звал по именам, гладил жесткую поросль волос. Затем обратил лицо к небесам и подвывая от скорби, затянул прощальную песнь.

Паша презрительно скривился и похлопал жеребца по шее.

— Забирай свою падаль и проваливай, — заявил он. — Не забудь явиться к ногам эмира и вместе с этим мешком передать ему наилучшие пожелания от повелителя нашего, султана Мехмеда.

Он помолчал и добавил:

— За твои хвастливые слова я самолично содрал бы с тебя шкуру. Но ты не заслуживаешь подобной чести. Пошел прочь, смердящий пес!

Хассисин взревел и подобно дикой кошке бросился на пашу. Однако охрана была начеку: волосяной аркан тут же обвился вокруг его шеи, в грудь и в плечи упёрлось сразу несколько копий. Еще некоторое время богатырь боролся, разбрасывая в стороны обступивших его людей, пока один из стражников не нанёс саблей удар, до основания шеи разрубивший ему череп.

— Будет собакам пожива, — буркнул юзбаши, заботливо обтирая тряпочкой клинок.