№ 1

РАБОЧАЯ ПРОТОКОЛЬНАЯ ЗАПИСЬ ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС ПО ВОПРОСАМ РЕАБИЛИТАЦИИ И СОЗДАНИЯ КОМИССИИ ЦК КПСС ДЛЯ УСТАНОВЛЕНИЯ ПРИЧИН МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ ПРОТИВ ЧЛЕНОВ И КАНДИДАТОВ В ЧЛЕНЫ ЦК ВКП(Б), ИЗБРАННЫХ НА ХVII СЪЕЗДЕ ПАРТИИ

31 декабря 1955 г.

Заседание 31.ХII.55

Вопросы, связанные с реабилитацией.

Хрущев*. [* Здесь и далее по тексту документа фамилии выступавших выделены составителями. — Сост.]

Т. Поспелова, Комарова, Аристова, Шверника. Поручить просмотреть все материалы.

О письме т. Шатуновской.

Читает письмо т. Булганин.

Ворошилов (не дослушав, крикнул — «ложь»). Высказывается: говорит о факте убийства чекистов (охранявших С. М.[Кирова]).

Молотов — дело было со старшим чекистом, беседовали втроем с Николаевым. Ст[алин] при нас беседовал с Николаевым. Ударов не было.

Хрущев.

Микоян — когда произошло событие, Сталин был возбужден. Чекисты приложили руку к делу.

Хрущев — если проследить, пахнет нехорошим. Т[оварищам] вызвать врача, шофера и Куприянова. Шофера проверить.

Т. Молотов — это ничего не даст, по документам пров[ерить].

Т. Каганович — Серго говорил: «Вы виноваты в убийстве С. М.». Реденс тоже обвинял чекистов.

Первухин, Сабуров, Кириченко, Маленков.

В делах Ягоды посмотреть, Ежова.

Следственное дело Медведя.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 389. Л. 33–34. Автограф. Карандаш.

 

№ 2

ЗАПИСКА Р.А. РУДЕНКО В ЦК КПСС О РЕАБИЛИТАЦИИ А. И.УГАРОВА И С.М.СОБОЛЕВА*

* На первом листе записки имеются штамп «Т. Булганину Н. А.» и резолюция: «За — Н. Булганин». — Сост.

3 января 1956 г.

ЦК КПСС

В связи с жалобами родственников, Прокуратурой СССР произведена проверка правильности осуждения бывшего первого секретаря МК и МГК КПСС Угарова Александра Ивановича и бывшего первого секретаря Дальневосточного крайкома КПСС Соболева Сергея Михайловича.

Угаров А. И. и Соболев С. М. 25 апреля 1939 года были осуждены к расстрелу Военной Коллегией Верховного Суда СССР за то, что они: 1) входили в состав руководства антисоветской террористической организации правых в Ленинграде; 2) имели непосредственную связь с врагами народа Бухариным и Томским и по их заданию создали резервную террористическую группу для совершения злодейского убийства С. М. Кирова, а позднее создали две террористические группы для убийства А. А. Жданова; 3) проводили вредительство в промышленности и партийно-политической работе. Кроме этого, Угаров судом был признан виновным в принадлежности к английской разведке.

Проверкой установлено, что Угаров и Соболев были арестованы и осуждены необоснованно, а уголовное дело по обвинению их сфальсифицировано врагами народа Берия, Кобуловым, Шварцманом и другими.

По указанию врагов народа Берия и Кобулова к арестованным, которые ранее работали вместе с Угаровым и Соболевым, применялись избиения и пытки, чтобы получить ложные показания в отношении Угарова и Соболева. Так, Касимов Юсуф Ибад оглы, быв. второй секретарь Иркутского крайкома КПСС, показал, что в результате применявшихся к нему избиений он вынужден был оклеветать Угарова и Соболева. Касимов показал:

«В конце концов я вынужден был пойти на клевету честного человека и дал ложные, совершенно вымышленные показания от начала до конца. Я извращал все установки Угарова на совещаниях и личных беседах, давая им антисоветскую окраску, чтобы создать хотя бы какую-либо видимость правдоподобности показаний.

Кроме того, я им дал показания, что Соболев С. М. является якобы также участником антисоветской организации правых в Ленинграде…

Очная ставка с Угаровым была при следующих обстоятельствах… Придя в кабинет, я увидел там Берия, Кобулова и сидящего перед Берия Угарова. Берия задал мне единственный вопрос: „Ты подтверждаешь это?", — при этом Берия указал рукой на лежащий перед ним лист бумаги. Я опустил голову и тихим голосом сказал: „Да". Я понял, что речь, очевидно, идет о так называемых моих показаниях на Угарова. Когда я сказал „да", Угаров ответил: „Никаких антипартийных разговоров у меня с Касимовым не было и не могло быть", — при этом Угаров добавил: „Категорически отрицаю утверждение Касимова", — и меня тут же из кабинета вывели. Когда я шел по кабинету к выходу, то хорошо слышал, что Берия говорил Угарову: „Признайся в своих заговорщических связях". Угаров это категорически отрицал, заявляя, что это провокация…».

Бывший зам. нач. следственной части НКВД СССР Шварцман, осужденный за злостную фальсификацию следственных дел к расстрелу, который принимал непосредственное участие в расследовании дела по обвинению Угарова и Соболева, показал, что в результате применения избиений к арестованному Смородину от него были получены ложные показания об участии Смородина и Угарова в подготовке террористического акта над А. А. Ждановым. Ложные показания о принадлежности Угарова к контрреволюционной организации вымогались также от арестованного Петровского А. Н.

В настоящее время уголовные дела по обвинению Касимова, Петровского и Смородина прекращены за отсутствием в действиях этих лиц состава преступления.

Кроме того, проверкой установлено, что показания Харламова, Шабанова, Белицкого, Позерна, Пискарева, Маяка, Рафаила, Сефа, Шульмана, Богданова, Пальцева и Абрамова, на основании которых суд признал виновными Угарова и Соболева в причастности к антисоветской организации правых в Ленинграде и принадлежности Угарова к английской разведке, не соответствуют действительности. Все эти лица в судебных заседаниях от своих показаний отказались и заявили, что давали их на предварительном следствии вынуждено, в результате применения избиений и пыток. Так, Абрамов, который якобы завербовал Угарова в английскую разведку, в своем заявлении в Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР сообщил об обстоятельствах, при которых он дал ложные показания:

«… До очной ставки я находился в карцере и подвергался ежедневным ночным допросам и избиениям следователями Арсеновичем, Шварцманом, Влодзимирским и их специальными помощниками по части пыток и избиений, привезенными Берия из Закавказья.

24-25/ХI 1938 года при участии Берия была проведена очная ставка с моим клеветником Угаровым, который заявил, что в мае-июне 1938 года Абрамов предложил мне взорвать московское метро. В ответ на мое заявление, что это ложь и фантастика…. Берия ударил меня по лицу… После этого мне было предоставлено 30 минут на размышление в соседней комнате, рядом с кабинетом, откуда неслись крики и стоны избиваемых. Через час вызванный в кабинет я был встречен словами Кобулова: „Что, бить начнем?"»

Дело по обвинению Абрамова С. И. определением Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 26 февраля 1955 года прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

Органы Комитета государственной безопасности при Совете Министров Союза ССР компрометирующими материалами на Угарова и Соболева, кроме материалов следственного дела, не располагают.

На основании изложенного считаю необходимым войти с предложением о прекращении дела по обвинению Угарова и Соболева за отсутствием в их действиях состава преступления.

Прошу Ваших указаний.

Генеральный прокурор СССР Р. Руденко

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 363. Л. 120–123. Копия. Машинопись.

 

№ 3

ЗАПИСКА В. С.ЖАБИНА А. И. МИКОЯНУ О РЕАБИЛИТАЦИИ А.С.СВАНИДЗЕ*

На первом листе записки воспроизведена копия следующей резолюции: «Тов. Хрущеву. Заслуживает внимания. А. Микоян. 17.I». — Сост.

6 января 1956 г.

Первому заместителю Председателя Совета Министров СССР товарищу Микояну А. И.

Сообщаю, что бывший заместитель председателя правления Госбанка СССР Сванидзе Александр Семенович осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 4 декабря 1940 г. по ст[атьям] 58-1 «а», 58-7, 19-58-8, 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией имущества.

По приговору Военной Коллегии он был признан виновным в том, что в 1922 году являлся активным участником национал-уклонистской группировки в Грузии, в 1929 году примкнул к антисоветской организации правых, установив организационную связь с активными участниками этой организации Енукидзе, Лежавой и др., а в 1932 году установил антисоветскую связь с Сокольниковым, дав ему согласие на участие в антисоветской деятельности. Кроме того, Сванидзе признан виновным во вредительской деятельности, которую он проводил в области финансов, а также в том, что участвовал в финансировании троцкистской организации в Испании и занимался шпионской деятельностью в пользу германских разведывательных органов.

В материалах дела имелось указание на то, что Сванидзе был осведомлен о подготовке убийства Берия.

23 января 1941 года по протесту заместителя председателя Верховного Суда СССР Ульриха Пленум Верховного Суда СССР высшую меру наказания — расстрел заменил лишением свободы сроком на пятнадцать лет.

20 августа 1941 года Пленум Верховного Суда СССР по протесту того же Ульриха отменил свое постановление от 23 января 1941 года в отношении Сванидзе, оставив в силе приговор Военной Коллегии от 4 декабря 1940 года.

В день вынесения Пленумом Верховного Суда нового постановления — 20 августа 1941 года Сванидзе по распоряжению Берия был расстрелян.

Произведенной Главной военной прокуратурой проверкой установлено, что Сванидзе А. С. был осужден необоснованно. Ввиду этого 22 декабря 1955 г. дело по обвинению Сванидзе А. С. вместе с материалами проверки Генеральным прокурором СССР направлено в Пленум Верховного Суда СССР с предложением об отмене всех ранее вынесенных решений и прекращении его дела за отсутствием состава преступления.

При проверке дела по обвинению жены Сванидзе — Сванидзе Марии Анисимовны установлено, что она была осуждена 23 декабря 1939 года постановлением Особого Совещания при НКВД СССР к восьми годам лишения свободы за то, что скрывала антисоветскую деятельность своего мужа, вела антисоветские разговоры, осуждала карательную политику Советской власти и высказывала террористические намерения против одного из руководителей коммунистической партии и Советского правительства.

3 марта 1942 года по тем же материалам Особое Совещание при НКВД СССР вынесло постановление о расстреле Сванидзе М. А., которое приведено в исполнение.

Проверкой установлено, что Сванидзе М. А. осуждена также необоснованно.

19 ноября 1955 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР по протесту прокуратуры СССР ранее вынесенные по ее делу решения отменены, а дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Дело по обвинению сына Сванидзе — Сванидзе Джонрида Александровича, который по постановлению Особого Совещания при МГБ СССР от 4 августа 1948 года был осужден к ссылке сроком на 5 лет (до этого, с 1945 г. был под следствием и по постановлению Особого Совещания находился на принудительном лечении в тюремной больнице, как психически больной), Военной Коллегией Верховного Суда СССР по протесту прокуратуры СССР 21 сентября 1955 года прекращено.

При проверке дела Сванидзе А. С. установлено, что его сестра Сванидзе Мария Семеновна в 1937 году также необоснованно была осуждена Военной Коллегией Верховного Суда СССР к десяти годам лишения свободы, а 3 марта 1942 года по решению Особого Совещания была расстреляна одновременно с женой Сванидзе.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР 26 ноября 1955 г. по протесту прокуратуры СССР дело в отношении ее прекратила за отсутствием состава преступления.

Врио Главного военного прокурора, генерал-майор юстиции В. Жабин

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 378. Л. 143–145. Копия. Машинопись.

 

№ 4

ЗАПИСКА Р.А. РУДЕНКО В ЦК КПСС О РЕАБИЛИТАЦИИ Я. И.АЛКСНИСА*

* На первом листе записки имеются штамп «Т. Ворошилову К. Е.» и резолюция: «3а — К. Ворошилов». — Сост.

14 января 1956 г.

ЦК КПСС

В связи с жалобой гр[аждан]ки Алкснис-Меднис К. К. Прокуратурой ССР проверено дело по обвинению ее мужа — командарма 2 ранга Алксниса Якова Ивановича.

Алкснис Я. И., 1896 года рождения, из крестьян, бывший член КПСС с 1916 года, до ареста — заместитель народного комиссара обороны СССР, арестован органами НКВД СССР 23 ноября 1937 г. и осужден 28 июля 1938 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР к расстрелу за принадлежность к антисоветской латышской националистической организации, шпионаж и вредительскую деятельность, проводившуюся в блоке с участниками военно-фашистского заговора и направленную на ослабление мощи Советской армии.

На предварительном следствии Алкснис виновным себя признал и показал, что в антисоветскую латышскую националистическую организацию был вовлечен Эйдеманом Р. П. в 1935 году. С 1936 г. являлся членом центра этой организации. В том же году был завербован начальником латвийского генерального штаба Гартманисом М. Ю. для шпионской деятельности в пользу буржуазной Латвии. Находился в антисоветских связях с Рудзутаком Я. Э., Берзиным Я. К., Ингаунисом Ф. А., Циэмгалом А. Я., Мезисом А. И. и Бокисом Г. Г.; лично вовлек в антисоветскую организацию Ротауш Р. К., Аузана А. К., Жарова Ф. И. и Закса Я. Э.

В судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР, которое с вынесением и оглашением приговора длилось 20 минут, Алкснис, как записано в протоколе, виновным себя признал и показания, данные им на предварительном следствии, подтвердил.

Кроме того, обвинение Алксниса было основано на показаниях Аппога Э. Ф., Бордовского С. В. и Аузана А. К.

Проверкой установлено, что Алкснис осужден необоснованно, по сфальсифицированным материалам дела, и что на следствии он признавал себя виновным в результате применения к нему мер физического воздействия.

Осмотром архивно-следственного дела по обвинению Аппога установлено, что он об антисоветской деятельности Алксниса показаний не давал, а лишь показал, что во время приема в СССР латвийской делегации Алкснис пользовался наибольшим вниманием со стороны членов этой делегации.

Бордовский показал, что о принадлежности Алксниса к антисоветской организации ему было известно со слов Халепского. Однако в показаниях Халепского Алкснис не упоминается.

Показания Аузана и Закса противоречивы и не находят подтверждения в материалах проверки. Так Аузан и Закс показали, что они, будучи вовлечены Алкснисом в антисоветскую организацию, по его заданию, совместно с Туполевым, Надашкевичем и другими авиаспециалистами занимались вредительской деятельностью в области опытного самолетостроения.

Между тем проверкой установлено, что дела на Туполева, Надашкевича и других авиаспециалистов были сфальсифицированы Берия и его сообщниками и в настоящее время прекращены, а авиаспециалисты реабилитированы.

По заключению командования ВВС Советской Армии, ряд действий Алксниса, которые он на следствии квалифицировал как вредительские, в действительности таковыми не являются.

Изучением архивно-следственных дел в отношении Гартманиса, Жарова и Ротауша установлено, что они показания Алксниса категорически отрицали и себя виновными не признали.

По показаниям Эйдемана и Бокиса, Алкснис не проходит и, кроме того, известно, что Алкснис входил в состав специального судебного присутствия Военной Коллегии Верховного Суда СССР, рассматривавшего дело по обвинению Эйдемана и других руководящих участников военного заговора.

Рудзутак, Ингаунис, Циэмгал и Мезис на предварительном следствии давали показания о принадлежности Алксниса к антисоветской организации, однако в суде от этих показаний отказались и виновными себя не признали. Рудзутак Я. Э. в настоящее время реабилитирован.

Показания Берзина о том, что Алкснис имел преступную связь с Рудзутаком и Эйдеманом, опровергнуты материалами проверки.

Органы госбезопасности СССР данными о шпионской и иной преступной деятельности Алксниса, кроме материалов, имеющихся в его деле, не располагают.

3а хорошую работу на ответственных постах в Советской Армии Алкснис был награжден орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени.

Учитывая изложенное, Прокуратура СССР считает возможным внести протест в Верховный Суд СССР на предмет прекращения дела Алксниса и его посмертной реабилитации.

Прошу Вашего согласия.

Генеральный прокурор СССР Р. Руденко

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 371. Л. 39–41. Копия. Машинопись.

302

РАЗДЕЛ V. ЗА КУЛИСАМИ XX СЪЕЗДА ПАРТИИ

ДЕКАБРЬ 1955 — ФЕВРАЛЬ 1956

303

 

№ 5

ЗАЯВЛЕНИЕ А. В. СНЕГОВА Н.С.ХРУЩЕВУ О РОЛИ Л.П.БЕРИЯ В «ДЕЛЕ» Л. И. КАРТВЕЛИШВИЛИ*

* На заявлении имеется резолюция: «Чл[енам] През[идиума] и секр[етарям] ЦК. Прошу ознакомиться. Н. Хрущев. 20/I-56 г.». — Сост.

20 января 1956 г.** [** Дата вписана рукой А. В. Снегова поверх отпечатанной на машинке даты: «июня 1955 г.». — Сост.]

Секретарю ЦК тов. Хрущеву Н. С.

В связи с постановкой вопроса о реабилитации бывшего члена ЦК Картвелишвили-Лаврентьева мною даны представителю КГБ подробные показания о роли Берия в расправе с Картвелишвили и преступных мотивах, которыми Берия руководствовался.

Считаю необходимым восстановить важный факт в этом вопросе и сообщить о нем в ЦК, поскольку я считал неудобным помещать его в следственных документах.

30. Х.1931 г. на заседании оргбюро ЦК ВКП состоялся доклад секретаря Заккрайкома Картвелишвили. Присутствовали все члены бюро крайкома, из которых я один — живой. На этом заседании И. В. Сталин в конце своего выступления внес предложение сформировать секретариат Заккрайкома в составе: 1-м секретарем Картвелишвили, 2-м — Берия (это впервые в истории партии фамилия Берия была названа как кандидата на партийный пост); тут же Картвелишвили репликой заявил, что знает хорошо Берия и поэтому категорически отказывается с ним работать. Тогда И. В. Сталин предложил вопрос оставить открытым и решить его в рабочем порядке. Через 2 дня было решено о выдвижении Берия на партийную работу и об уходе Картвелишвили с Закавказья.

Подтвердить это могут тт. Микоян А. И. и Каганович Л. М., присутствовавшие на этом заседании.

Многолетние враждебные отношения между Картвелишвили и Берия широко были известны; истоки их идут со времени работы тов. Серго в Закавказье, поскольку Картвелишвили был ближайшим помощником Серго. Они и послужили для Берия основанием, чтобы сфальсифицировать «дело» против Картвелишвили.

Характерно, что Картвелишвили по этому «делу» обвиняется в террористическом акте против Берия.

Однако через два года после разоблачения Берия старый большевик с 1910 г., быв. член ЦК, многолетний соратник т. Серго, о котором И. В. Сталин заявил на совещании по закавказским делам, что «Картвелишвили — находка для Закавказья», Картвелишвили до сих пор не реабилитирован.

А. Снегов

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 442. Л. 57–58. Подлинник. Машинопись.

 

№ 6

МАТЕРИАЛЫ О РЕПРЕССИЯХ В ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ, НАПРАВЛЕННЫЕ М.С.СОЛОМЕНЦЕВЫМ А.Б.АРИСТОВУ

22 января 1956 г.

Лично секретарю ЦК КПСС товарищу Аристову А. Б.

Согласно Вашего указания направляются сведения о делегатах Челябинской партийной организации на ХVII съезд КПСС и справка о репрессиях в 1937-38 годах на территории Челябинской области.

Приложение на 15 листах.

Секретарь Челябинского обкома КПСС М. Соломенцев

Справка

По материалам, хранящимся в учетно-архивном отделе УКГБ при СМ СССР по Челябинской области, устанавливается, что бывшее УНКВД по Челябинской области и его периферийные органы производили массовые аресты советских граждан.

Законченные следствием дела на арестованных направляли на рассмотрение Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР, военному трибуналу, спецколлегии областного суда, Особому совещанию при НКВД СССР, тройке УНКВД Челябинской области и на решение наркома внутренних дел и прокурора СССР.

3а два года (1937–1938 гг.) УНКВД по Челябинской области было арестовано 25 368* [*Здесь и далее подчеркнутые цифры вписаны в машинописный текст рукой. — Сост.] человек, из них приговорено 14 379 человек к ВМН, остальные к различным срокам лишения свободы.

Тройкой УНКВД рассмотрено следственных дел на 16 786 человек, по которым приговорено 8656 ч[еловек] к ВМН.

Решением наркома внутренних дел СССР и [Генерального] прокурора СССР рассмотрено следственных дел на 4706 человек, из них 4468 человек приговорены к ВМН.

В 1954 году и особенно в 1955 году в Управление Комитета непосредственно и через органы прокуратуры поступило значительное количество жалоб от ранее осужденных граждан и их родственников на необоснованное осуждение подвергавшихся репрессиям, с ходатайством о пересмотре их дел.

В 1955 году Управлением Комитета госбезопасности по жалобам пересмотрено 116 архивно-следственных дел на 943 человека.

В результате тщательной проверки следственных материалов путем допросов свидетелей, проведения научно-технических экспертиз и других следственных мероприятий установлено, что из 943 человек, осужденных в 1937–1938 годах, реабилитированы или подлежат реабилитации судебными органами 941 и только 2 человека признаны виновными в ранее предъявленных им обвинениях.

Также проверкой установлено, что в 1937–1938 годах бывшим руководством Управления НКВД по Челябинской области, а также периферийными органами, под видом борьбы с контрреволюцией и очистки области от антисоветских элементов, проводилось большое количество незаконных и необоснованных арестов советских граждан, в том числе относившихся к советскому и партийному активу.

Сам процесс следствия проводился с грубым нарушением социалистической законности.

Обвинения арестованным фальсифицировались путем подлога документов, составлялись фиктивные и вымышленные показания, записи показаний в своем большинстве не соответствовали действительности и подписывались арестованными под физическим воздействием или при помощи провокационной камерной обработки, искусственно создавались дела по обвинению в принадлежности к так называемым контрреволюционным, повстанческим, белогвардейским, эсеровским и различным другим организациям.

К числу таких дел относится дело № 39791 по обвинению Хованова Н. Г., Печенкина И. Г., Прилепского С. И. и других, всего в количестве 321 человека.

Всем арестованным предъявлено обвинение в том, что они являются участниками контрреволюционной, диверсионно-повстанческой организации. В обвинительном заключении указано, что эта контрреволюционная организация была создана по заданию японских разведывательных органов.

27 декабря 1937 года, 2–6 января 1938 года все обвиняемые, проходившие по этому делу, были осуждены тройкой УНКВД по Челябинской области к расстрелу, и приговор в отношении их приведен в исполнение.

Бывший начальник УНКВД Лапшин и его заместитель Луговцев в 1937–1938 гг. при проведении массовых операций по изъятию антисоветского элемента грубо нарушали и извращали социалистическую законность, производили массовые аресты советских граждан по непроверенным материалам, фальсифицировали следственные дела, применяли к арестованным запрещенные методы следствия.

В частности, было установлено, что в декабре 1937 года ими была искусственно создана белогвардейская казачья организация в количестве 321 человек, аресты по этому делу производились по спискам, представленным РО УНКВД.

Материалов, свидетельствующих об антисоветской деятельности этих лиц и существовании на территории Челябинской области указанной выше организации, никаких не имелось.

На основании собранных доказательств о фальсификации этого дела, после проверки его в 1955 году, было вынесено заключение о его прекращении и полной реабилитации всех осужденных.

Дело № 921 на осужденных Чуксина, Понафигина, Макарова, Дементьева, Уткина и других, всего в количестве 136 человек, возбуждено было как на участников эсеровской антисоветской организации в гор. Златоусте.

Почти все осужденные по этому делу являются кадровыми рабочими златоустовских заводов. Некоторая часть из них в 1917–1918 годах непродолжительное время состояла в партии эсеров, а большинство из обвиняемых совершенно не состояло ни в каких партиях.

Установлено, что в УНКВД в период возникновения этого дела никаких оперативных материалов, свидетельствовавших о наличии в гор. Златоусте контрреволюционной эсеровской организации, не было. Обвинения, которые были предъявлены всем арестованным в их антисоветской деятельности, в результате проверки не подтвердились.

На основании собранных доказательств, свидетельствующих о фальсификации дела, вынесено заключение о его прекращении и реабилитации осужденных по нему лиц.

В 1937–1938 годах, после окончания следствия по указанному выше делу, Златоустовским горотделом искусственно было создано другое дело № 39470 на 201 человека по обвинению в контрреволюционной эсеровской организации, именуемой остатком ликвидированной в свое время Златоустовской организации эсеров.

Проверкой установлено, что по данному вопросу следствие проводилось извращенными методами, с нарушением социалистической законности. Факты антисоветской деятельности, в которых обвинялись эти лица, не подтвердились.

Дело с заключением представлено в органы прокуратуры для прекращения и реабилитации осужденных по нему лиц.

На пересмотре в Управлении КГБ находится следственное дело № 831 на арестованных участников так называемой эсеровской контрреволюционной диверсионной террористической организации, действовавшей на территории Челябинской области.

По этому делу в 1937 году в апреле, мае, июне и октябре было арестовано 581 человек. Тройкой УНКВД по Челябинской области 494 из них приговорены к ВМН, а 87 на разные сроки от 8 до 10 лет ИТЛ. Значительная часть осужденных являются рабочими заводов с большим производственным стажем. Хотя проверка по этому делу еще не завершена, однако видно, что указанное дело было сфальсифицировано бывшими работниками УНКВД Челябинской области.

Характерными делами в смысле извращения социалистической законности являются дела на так называемых участников контрреволюционной, шпионской, диверсионной организации «Польской организации войсковой». В частности, в 1937 году по подозрению к указанной организации была арестована группа поляков: Шубарчик, 3ахорук, Лащевский и другие, в количестве 13 человек.

Проверкой по этому делу установлено, что дело было создано искусственно. Допрошенный в ходе следствия свидетель Войцеховский, бывший начальник 3 отделения 3 отдела УНКВД по Челябинской области, проводивший следствие по делам Шубарчик и других лиц, привлекавшихся к ответственности за принадлежность к «Польской организации войсковой», показал, что дело на Шубарчик и других было сфабриковано бывшим руководством УНКВД при его — Войцеховского — участии.

Войцеховский, в частности, показал, что в августе 1937 года Управлением НКВД по Челябинской области была арестована большая группа лиц иностранцев, в том числе поляков, без наличия достоверных материалов о их контрреволюционной деятельности. В связи с тем, что арестованные полностью отрицали свою принадлежность к контрреволюционной организации и проведение ими вредительской работы, руководящими работниками УНКВД по Челябинской области при его — Войцеховского — участии был сфабрикован протокол допроса Шубарчик от 5 сентября 1938 года.

В этом протоколе сам Шубарчик был изображен, как организатор и руководитель «Польской организации войсковой» в г. Челябинске (хотя, как заявил Войцеховский, по своему образованию и степени развития [он] быть таковым не может), а другие арестованные или намечавшиеся к аресту лица были включены в протокол Шубарчика, как члены этой организации или руководители групп «Польской организации войсковой» на отдельных предприятиях.

При фальсификации протокола допроса Шубарчика Войцеховским в текст протокола были внесены цели и задачи «Польской организации войсковой» из имевшейся в УНКВД ориентировки с учетом обстановки, в которой проживали и работали лица польской национальности в г. Челябинске.

Путем недозволенных методов следствия Шубарчик был вынужден подписать этот так называемый протокол допроса.

Войцеховский также показал, что фактически Шубарчик на следствии в 1937 году не дал показаний о принадлежности к «Польской организации войсковой» и говорил, что даже не знает о существовании такой организации.

Проверкой также установлено, что УНКВД по Челябинской области ко дню ареста Шубарчик, Захорук и других оперативными материалами о принадлежности их к так называемой «Польской организации войсковой» не располагало.

УНКВД не имело также и других материалов о их работе против Советской власти. Несмотря на это, Шубарчик, Захорук и другие осуждены к ВМН по сфальсифицированным материалам.

Архивно-следственное дело № 911313 по обвинению Лыткина, Юнкерова и других, всего в количестве 1 2 человек.

Всем привлеченным по делу лицам во время предварительного следствия в 1938–1939 годах Магнитогорским горотделом УНКВД было предъявлено обвинение в том, что они являлись активными участниками контрреволюционной, диверсионной, повстанческой организации «Все на борьбу с большевиками», действовавшей якобы в г. Магнитогорске и подготовлявшей вооруженное восстание для свержения Советской власти.

Расследованием установлено, что так называемая контрреволюционная организация под названием «Все на борьбу с большевиками», куда входили обвиняемые Лыткин, Юнкеров и другие, была создана искусственно бывшими работниками Магнитогорского ГО НКВД Придорогиным, Пушковым, Назаровым и Плюсниным через агентов горотдела УНКВД Семенова, Михайлова и так называемого «дядю Петю», впоследствии оказавшегося Мишиным. Негласные сотрудники горотдела УНКВД при непосредственном руководстве Придорогина, Плюснина организовали контрреволюционную организацию, поставив во главе руководства Лыткина, Юнкерова и Наумова, и впоследствии, путем незаконных методов следствия, окончательно оформили контрреволюционную организацию в составе 33 человек, якобы действовавшую в г. Магнитогорске и в г. Кустанае Казахской ССР, представителями которой являлись в г. Магнитогорске Семенов и Лыткин, а в г. Кустанае «дядя Петя», Михайлов.

В процессе дополнительного расследования также установлено, что сотрудники Магнитогорского горотдела в разработке Лыткина, Юнкерова и других, через своих агентов Семенова, Мишина — «дядю Петю», действовали провокационными методами, искусственно создавали контрреволюционную организацию, в частности, Мишин — «дядя Петя», при поддержке Пушкова и Плюснина требовали от Лыткина вербовать в контрреволюционную организацию новых лиц, от завербованных отбирать подписки.

Составленные сотрудниками воззвания и лозунги передавались Мишину — «дяде Пете», а последний передавал их для ознакомления Лыткину, требовал от него их размножения, что Лыткин впоследствии делал.

По указанию Пушкова и Плюснина Мишин — «дядя Петя» организовал так называемую тройку контрреволюционной организации, назначил Лыткина председателем и передал ему, как руководителю организации, изготовленную горотделом печать с фашистской свастикой и выгравированными на ней буквами «ВНБСБ», что означает «Все на борьбу с большевиками».

13-14 октября 1939 года дело по обвинению Лыткина и других было заслушано выездной сессией Военного трибунала Уральского военного округа в г. Магнитогорске.

Указанным судом обвиняемые были признаны виновными и осуждены, Лыткин — к высшей мере наказания — расстрелу, Юнкеров, Наумов, Ивановский к лишению свободы на 10 лет каждый, остальные к лишению свободы сроком на 8 лет каждый.

Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР, рассмотревшая дело, своим определением приговор Военного трибунала Уральского военного округа по делу Лыткина, Юнкерова и других отменила и дело направила на доследование в УНКВД по Челябинской области.

Несмотря на очевидную в то время несостоятельность обвинения Лыткина, Юнкерова и других в части повстанческой организации, бывшее руководство УНКВД по Челябинской области, после проведенного дополнительного расследования, дело вместе с ходатайством перед разоблаченным врагом народа Берия, состоявшем в то время в руководстве наркомата внутренних дел, направило в июле 1940 года в Москву на рассмотрение в Особое совещание.

По письменным указаниям Берия от 16 июля 1940 года, дело по обвинению Лыткина, Юнкерова и других рассмотрено на Особом совещании НКВД СССР, по решению которого 1 февраля 1941 года обвиняемые были осуждены к разным срокам лишения свободы в ИТЛ.

Таким образом, из приведенных выше фактов и законченных проверкой УКГБ по Челябинской области других дел, как например: на 26 человек, осужденных за участие в так называемой «Повстанческо-террористической организации кулаков, повстанцев», действовавшей якобы в г. Челябинске; на 137 человек, осужденных за участие в шпионско-террористической организации, существовавшей якобы в г. Златоусте; на 65 человек, осужденных как участников так называемой «Контрреволюционной троцкистско-террористической, повстанческой организации», существовавшей якобы в г. Магнитогорске и прилегающих к нему районах, — усматривается, что указанных контрреволюционных организаций и формирований на территории Челябинской области в 1937–1938 годах в действительности не существовало.

Привлеченные по этим делам лица, путем фальсификации следственных материалов искусственно объединялись в контрреволюционные повстанческие, шпионские организации и формирования, создавая видимость о наличии в области якобы действующего организованного контрреволюционного подполья.

Начальник УКГБ по Челябинской области, полковник Шмыгин

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 489. Л. 2, 7-14. Подлинник. Машинопись.

 

№ 7

РАБОЧАЯ ПРОТОКОЛЬНАЯ ЗАПИСЬ ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС ПО ВОПРОСУ О СОЗДАНИИ ПАРТИЙНЫХ КОМИССИЙ ПО ПЕРЕСМОТРУ ДЕЛ ОСУЖДЕННЫХ, ОТБЫВАЮЩИХ НАКАЗАНИЕ В ЛАГЕРЯХ

30 января 1956 г.

П. 54.

2. Вопрос о числе осужденных и освобожденных

(Хрущев, Микоян, Ворошилов, Каганович, Молотов)*. [*Здесь и далее по тексту документа фамилии выступавших выделены составителями. — Сост.]

М[ожет] б[ыть] создать комиссии партийные от ЦК. Разослать по лагерям. Наделить их полномочиями от Президиума Верховного Совета. Рассматривать на местах вопрос и решать вопрос об освобождении.

Т. Ворошилов — высказывает сомнение.

Т. Молотов — выработать меры. Правильно внесено предложение.

Т. Микоян — предложение правильно.

Принять предложение. Микояна, Аристова, Кириченко, Руденко, Дудорова. Разработать порядок работы троек.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 389. Л. 50 об. Автограф. Карандаш.

 

№ 8

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О СОЗДАНИИ ПАРТИЙНЫХ КОМИССИЙ ПО ПЕРЕСМОТРУ ДЕЛ ОСУЖДЕННЫХ, ОТБЫВАЮЩИХ НАКАЗАНИЕ В ЛАГЕРЯХ

30 января 1956 г.

№ 184. п. LIV — Об осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы (тт. Хрущев, Ворошилов, Молотов, Каганович, Микоян, Булганин, Первухин, Сабуров, Кириченко).

Принять предложение т. Хрущева о создании партийных комиссий от ЦК КПСС и командировании этих комиссий в лагеря, наделив их полномочиями от Президиума Верховного Совета СССР для рассмотрения дел лиц, отбывающих наказание за преступления политического характера и должностные преступления, и решения на месте вопроса об их освобождении.

Поручить тт. Микояну, Аристову, Кириченко, Руденко и Дудорову разработать порядок работы партийных комиссий.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 218. Л. 17–18. Подлинник. Машинопись.

 

№ 9

РАБОЧАЯ ПРОТОКОЛЬНАЯ ЗАПИСЬ ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О ВОЗМОЖНОСТИ РАССМОТРЕНИЯ НА ХХ СЪЕЗДЕ ПАРТИИ ВОПРОСА О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ СТАЛИНА

1 февраля 1956 г.

О деле Родоса.

Руденко, Молотов, Каганович, Хрущев, Булганин, Ворошилов, Первухин, Сабуров (задает ряд вопросов), Микоян, Маленков, Поспелов, Суслов, Серов. Т. Хрущев*. [* Здесь и далее по тексту документа фамилии выступавших выделены составителями. — Сост.]

Т. Молотов — Как ведет себя сейчас Родос?

Т. Хрущев — Знает Родос о реабилитации людей.

Вопрос т. Хрущева [Родосу]. Расскажите в отношении тт. Постышева, Косиора, как вы их объявляли врагами.

Т. Хрущев — Виноваты повыше. Полууголовные элементы привлекались к ведению таких дел. Виноват Сталин.

Аристов — Т. Хрущев, хватит ли у нас мужества сказать правду?

Аристов — Эйхе до последнего времени отказывался, а его все-таки расстреляли.

Т. Хрущев — Ежов, наверное, не виноват, честный человек.

Т. Микоян — Декрет о борьбе против террора был принят 1 декабря 1934 г.

Т. Поспелов — Лимиты на аресты утверждались.

Т. Серов — [Лимиты на аресты утверждались].

Т. Хрущев — В докладе еще, может быть, добавить.

Первухин, Булганин, Микоян поддерживают.

Серову, Руденко, Комиссии (т. Хрущев) проверить дело Тухачевского, письмо Бенеша (Сталину) в 1936–1937 гг. по поводу группы Тухачевского (Якира).

Т. Молотов — Но Сталина как великого руководителя надо признать.

Микоян — Возражает Молотову: «А ты, т. Молотов, поддерживал».

Т. Каганович: Нельзя в такой обстановке решать вопрос, как т. Шепилов ставит (о плакатах), нельзя так ставить. Надо все взять, по существу* взять вопрос. Многое пересмотреть можно, но 30 лет Сталин стоял во главе. [* Далее зачеркнуто: «больш[е]». — Сост.]

Т. Молотов — Нельзя в докладе не сказать, что Сталин великий продолжатель дела Ленина. Стоял и за этим.

Т. Микоян — Возьмите историю — с ума можно сойти.

Т. Сабуров — Если верны факты, разве это коммунизм? 3а это простить нельзя.

Т. Маленков — Правильно посмотреть на факты. Правильно ставится вопрос. Сказать надо партии.

Т. Первухин: Знали ли мы — знали. Но был террор. Тогда не могли что-либо сделать. Партии обязаны объяснить, сказать, и на съезде сказать, и на пленуме.

Т. Булганин — Партии сказать всю правду надо, что Сталин из себя представляет, линию занять такую, чтобы не быть дураками. Состав ЦК XVII съезда ликвидировал. Не согласен с т. Молотовым, не согласен, что великий продолжатель. Можно и не говорить — «продолжатель», и в докладе можно обойтись без этого. Серго. Не раздувать личность Сталина (в плакатах).

Т. Ворошилов: Партия должна знать правду, но преподнести как жизнью диктуется. Период диктовался обстоятельствами. Но страну вели мы по пути Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Доля Сталина была, была. Мерзости много, правильно говорите, т. Хрущев. Не можем пройти, но надо подумать, чтобы с водой не выплеснуть ребенка. Дело серьезное, исподволь.

Т. Суслов — 3а несколько месяцев узнали ужасные вещи. Нельзя оправдать этого ничем. Сталин Двинскому говорил — 10–15 чел[овек] на р[айо]н осталось и хватит. По Сланскому (звонок был) из Москвы. Не славословить. Культ личности еще большой вред наносит.

Т. Молотов — Присоединяюсь к т. Ворошилову. Правду восстановить. Правда и то, что под руководством Сталина победил социализм. И неправильности надо соразмерить, и позорные дела — тоже факт. Вряд ли успеем перед съездом сказать.

Т. Хрущев — Ягода, наверное, чистый человек. Ежов[, наверное, чистый человек]. В основном правильно высказывались. Надо решить в интересах партии. Сталин — преданный делу социализма, но вел варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинял.

На съезде не говорить о терроре. Надо наметить линию — отвести Сталину свое место (почистить плакаты, литературу). Взять — Маркса — Ленина.

Т. Хрущев — Усилить обстрел культа личности.

Заканчивается обмен мнениями.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 389. Л. 52–54. Автограф. Карандаш.

 

№ 10

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О ПРИВЛЕЧЕНИИ К СУДУ Б.В.РОДОСА

1 февраля 1956 г.

№ 185. п. I — О деле Родоса Б.В. (тт. Хрущев, Руденко, Серов, Молотов, Микоян, Каганович, Ворошилов, Булганин, Маленков, Первухин, Сабуров, Суслов, Аристов, Поспелов).

Родоса Б. В. предать суду, его дело слушать в закрытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 220. Л. 1. Подлинник. Машинопись.

 

№ 11

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О ПРОВЕРКЕ МАТЕРИАЛОВ ПО «ДЕЛУ» М.Н.ТУХАЧЕВСКОГО, И.Э.ЯКИРА И ДРУГИХ

1 февраля 1956 г.

№ 185. п. II — О деле Тухачевского, Якира и других (тт. Хрущев, Ворошилов, Булганин, Каганович, Молотов, Руденко, Серов).

Поручить тт. Поспелову, Аристову, Швернику, Комарову, Руденко и Серову изучить материалы по делу Тухачевского и других военных работников и свои предложения представить в ЦК КПСС.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 220. Л. 2. Подлинник. Машинопись.

 

№ 12

ЗАПИСКА Р.А.РУДЕНКО И И.А.СЕРОВА В ЦК КПСС О РЕАБИЛИТАЦИИ П.Г.ПОНЕДЕЛИНА И Н.К. КИРИЛЛОВА*

* На первом листе записки имеются штамп «Т. Ворошилову К. Е.» и резолюция «3а — К. Ворошилов». — Сост.

2 февраля 1956 г.

ЦК КПСС

В связи с жалобой гр[аждан]ки Понеделиной Н. М. Прокуратурой СССР и Комитетом госбезопасности при Совете Министров СССР проверены дела по обвинению ее мужа, бывшего командующего 12 армией генерал-майора Понеделина Павла Григорьевича и бывшего командира 13 стрелкового корпуса генерал-майора Кириллова Николая Кузьмича.

Понеделин Павел Григорьевич, 1893 года рождения, уроженец Ивановской области, русский, член КПСС с 1918 года, и Кириллов Николай Кузьмич, 1897 года рождения, уроженец гор. Саратова, русский, член КПСС с 1931 года, — арестованы 30-го декабря 1945 года и осуждены 25 августа 1950 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР к расстрелу за измену Родине.

Как указано в приговоре, Понеделин и Кириллов, попав в районе г. Умани с группой войск в окружение противника, не проявили необходимой настойчивости и воли к победе, поддались панике и 7 августа 1941 года, нарушив воинскую присягу, изменили Родине: без сопротивления сдались в плен немцам и на допросах сообщили им сведения о составе армии и корпуса.

Понеделин, кроме того, признан виновным в том, что в период пребывания в плену вел дневник, в котором возводил клевету на одного из руководителей партии и Советского правительства, подвергал антисоветской критике политику советской власти в отношении коллективизации сельского хозяйства и клеветал на боеспособность советских войск. Эти антисоветские убеждения высказывал и военнопленным, находившимся вместе с ним в лагере.

Поводом для привлечения Понеделина и Кириллова к судебной ответственности послужил приказ Ставки Верховного Главного командования Советской Армии № 270 от 16 августа 1941 года, которым Понеделин и Кириллов были объявлены изменниками Родине.

В связи с этим 13 октября 1941 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела в заочном порядке дело по обвинению Понеделина и Кириллова и приговорила их к расстрелу.

После возвращения в 1945 году Понеделина и Кириллова из плена, заочный приговор в отношении их 2 августа 1950 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР был отменен, а дело возвращено к доследованию.

На предварительном следствии и в суде Понеделин и Кириллов виновными себя признали, вместе с тем в суде показали, что ими были приняты все необходимые меры к выводу войск из окружения, с поля боя они не дезертировали; находясь в тяжелой обстановке, не нашли силы воли покончить с собой, будучи в плену, никаких сведений о частях армии они не сообщали, так как немцы эти сведения уже имели.

Понеделин также показал, что антисоветской агитацией среди военнопленных он не занимался, вместе с тем не отрицал, что вел дневник, в котором старался отразить боевые операции армии, а чтобы немцы не отобрали у него эти записки, допустил в них отдельные антисоветские записи.

Обвинение Понеделина и Кириллова основано на показаниях бывшего начальника штаба 12 армии Арушаняна Б. И., бывшего командира 99 стрелковой дивизии Опякина П. П. и бывшего командира 1 полка 99 стрелковой дивизии Жевнера Р. Ф., которые на допросе в 1941–1942 гг. показали, что указания Понеделина и Кириллова от 1 августа 1941 года о переходе войск к обороне, вместо отвода их за реку, а затем о выходе из окружения, они считали неправильными, а после того, как стало известно о сдаче их в плен, распоряжения Понеделина и Кириллова они считали вредительскими.

Показания Арушаняна, Опякина и Жевнера опровергаются показаниями быв. командующего 6 армией генерал-лейтенанта в отставке Музыченко И. Н., быв. начальника штаба 6 армии, ныне заместителя начальника кафедры истории военного искусства Военной Академии гвардии генерал-майора Иванова Н. П., быв. члена Военного Совета 12 армии полковника в отставке Куликова И. П., быв. командующего артиллерией 12 армии, ныне зам. начальника Артиллерийской Академии генерал-лейтенанта Гаврилова Н. В., быв. начальника особого отдела 13 стрелкового корпуса полковника в запасе Шишацкого Т. К. и других, которые на допросе в 1955 году показали, что Понеделин и Кириллов принимали все необходимые меры к выводу войск из окружения и их действия они считают правильными.

Арушанян и Опякин, будучи допрошенными в 1955 году, показали, что вывод о предательстве командования армии и корпуса в 1941-42 годах они сделали под впечатлением приказа Ставки Верховного Главного командования и разговоров отдельных лиц о том, что Понеделин и Кириллов якобы добровольно сдались в плен.

Обвинение Понеделина и Кириллова в том, что они якобы сообщили немцам сведения о частях армии, материалами дела не подтверждено.

Обвинение Понеделина в антисоветской агитации основано на показаниях Кириллова Н. К, Будыхо А. Е., Артеменко П. Д., Музыченко И. Н. и Скугарева И. М., данных ими на предварительном следствии, о том, что Понеделин, находясь в тюрьме, клеветнически отзывался о колхозном строе в СССР, утверждал, что колхозники не желают воевать против немцев, будучи недовольны колхозами, и что эти высказывания Понеделин отразил в своем дневнике.

Отсутствие дневника, который, как показали Понеделин и Музыченко, был изъят немцами, не дает возможности оценить его содержание.

На допросе 13.XII.1955 года Музыченко показал, что на одной из страниц дневника он видел запись, в которой возводилась клевета на колхозников.

Изучением архивно-следственных дел на Будыхо и Артеменко установлено, что в суде показаний об антисоветских высказываниях Понеделина они не давали.

Кириллов в суде также не дал никаких показаний об антисоветских действиях Понеделина в период нахождения последнего в плену.

Установлено, что представители немецко-фашистского командования и изменники Родине неоднократно пытались склонить Понеделина и Кириллова к борьбе против СССР, однако, они отвергали их предложения и предательской деятельностью в период нахождения в плену не занимались.

Изучением личных дел на Понеделина и Кириллова установлено, что по службе и по партийной линии они характеризовались положительно.

3а активное участие в гражданской войне, а также в войне с белофиннами Понеделин был награжден орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени.

Кириллов за отличия по службе был награжден орденом Красного Знамени и медалью «20 лет РККА».

Учитывая изложенное, Прокуратура СССР и Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР считают возможным внести протест в Военную Коллегию Верховного Суда СССР на предмет прекращения дел в отношении Понеделина Павла Григорьевича и Кириллова Николая Кузьмича и их посмертной реабилитации.

Просим Вашего согласия.

Р. Руденко И. Серов

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 386. Л. 81–84. Копия. Машинопись.

 

№ 13

ЗАПИСКА КОМИССИИ ЦК КПСС В ЦК КПСС ОБ ОТМЕНЕ УКАЗА ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР ОТ 21 ФЕВРАЛЯ 1948 г. «О НАПРАВЛЕНИИ ОСОБО ОПАСНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ПО ОТБЫТИИ ИМИ СРОКА НАКАЗАНИЯ В ССЫЛКУ НА ПОСЕЛЕНИЕ В ОТДАЛЕННЫЕ МЕСТНОСТИ СССР»*

* На первом листе записки имеется помета: «Разослать членам Президиума ЦК КПСС, кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС. В. Малин. 7.II.56». — Сост.

6 февраля 1956 г.

ЦК КПСС

Во исполнение постановления Президиума ЦК КПСС от 1 декабря 1955 года нами с участием прокуроров Литовской, Латвийской, Эстонской, Украинской и Белорусской ССР рассмотрен вопрос об отмене Указа Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 года «О направлении особо опасных государственных преступников по отбытии ими срока наказания в ссылку на поселение в отдаленные местности СССР».

Названным Указом вводилась дополнительная мера наказания в виде бессрочной ссылки на поселение лицам, отбывающим и отбывшим к моменту его издания лишение свободы за особо опасные государственные преступления.

Статьей первой Указа Министерство внутренних дел СССР обязано всех отбывающих наказание в особых лагерях и тюрьмах шпионов, диверсантов и других опасных преступников, а равно лиц, представляющих опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности, по истечении срока наказания направлять по назначению Министерства государственной безопасности СССР в ссылку на поселение под надзор органов МГБ.

Статьей второй Министерство государственной безопасности обязано направить в ссылку на поселение преступников перечисленных в статье первой, освобожденных по отбытию наказания из исправительно-трудовых лагерей и тюрем со времени окончания Великой Отечественной войны. Направление в ссылку этих лиц предписывалось производить по решениям Особого Совещания при МГБ СССР.

Во исполнение этого Указа из числа лиц, отбывших наказание к моменту его издания, по решениям Особого Совещания было направлено в ссылку 25 тыс. человек.

Все эти лица в 1954 году, в соответствии с указанием ЦК КПСС, из ссылки освобождены. Статья вторая Указа от 21/II 1948 года в настоящее время не применяется.

В то же время согласно статье первой Указа лица, отбывшие наказание за такие же преступления, как и освобожденные, до последнего времени по нарядам МВД СССР направляются в бессрочную ссылку на поселение.

В настоящее время в местах поселений находится 58 839 чел., в том числе: 13 150 чел. направлены в ссылку за высказывание террористических и диверсионных намерений и за принадлежность к агентуре иностранных разведывательных, контрразведывательных и полицейских органов; 14 823 чел. сосланы как участники разных антисоветских организаций и групп или как лица, представляющие опасность по своим антисоветским связям; 30 866 чел. сосланы за националистическую деятельность в Литовской, Латвийской, Эстонской ССР и в западных областях Украины и Белоруссии, семьи преобладающего большинства националистов на основании специальных постановлений Правительства находятся на спецпоселении.

Все лица, которые в силу Указа от 21 февраля 1948 года в настоящее время находятся в ссылке на поселении, отбыли в лагерях и тюрьмах длительные сроки наказания и многие из них, после освобождения из мест заключения, в течение 4–7 лет находятся в ссылке, тогда как по действующему закону (ст[атьи] 35, 36 Уголовного кодекса РСФСР) ссылка, как дополнительная мера наказания, может быть определена судом на срок не свыше 5 лет.

Сохранение бессрочной ссылки на поселение и к тому же во внесудебном порядке, который в настоящее время отменен, считаем нецелесообразным.

Вносим предложения:

1. Отменить Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 года «О направлении особо опасных государственных преступников по отбытии ими срока наказания в ссылку на поселение в отдаленные местности СССР». Установить, что впредь направление в ссылку может иметь место только по приговорам судов.

2. Украинских, литовских, латвийских, эстонских, белорусских и других националистов, семьи которых по специальным постановлениям Правительства находятся на спецпоселении, направить в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1952 года к семьям под надзор органов МВД.

3. Всех остальных лиц, находящихся в ссылке на поселении, от дальнейшего нахождения в ссылке освободить. К ним в соответствии с Положением о паспортах применяются паспортные ограничения.

Проекты постановления ЦК КПСС и Указа Президиума Верховного Совета СССР прилагаются.

Р. Руденко И. Серов Н. Дудоров К. Горшенин В. Золотухин

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 182. Л. 12–14. Подлинник. Машинопись.

 

№ 14

ЗАПИСКА П.Т. КОМАРОВА В ЦК КПСС ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ СМЕРТИ А. Г.ХАНДЖЯНА*

* На первом листе записки имеется помета: «Разослать членам Президиума ЦК КПСС на голосование. 11.II.56. В. Малин». — Сост.

8 февраля 1956 г.

В Центральный Комитет КПСС

Решением Президиума ЦК от 17 января 1956 г. т. Ханджян А. Г., бывший секретарь ЦК Компартии Армении и член Центральной Ревизионной комиссии ВКП(б), реабилитирован (посмертно).

Главной военной прокуратурой в 1955 г. производилась проверка заявления матери Ханджяна — Ханджян Т. С., которая отвергала версию об обстоятельствах гибели сына, считая его убитым.

О факте гибели Ханджяна А. Г. имеется официальное извещение Заккрайкома ВКП(б) и ЦК КП(б) Армении, опубликованное 11 июля 1936 г. в печати, согласно которому Ханджян покончил жизнь самоубийством, якобы на квартире в г. Тбилиси около 9 час. вечера 9 июля 1936 г. путем выстрела из револьвера. В сообщении акт самоубийства связывался якобы с политическими ошибками Ханджяна. Политические обвинения против Ханджяна в настоящее время полностью отпали и являются ничем иным, как прикрытием факта гибели Ханджяна.

Как видно из имеющихся материалов, обстоятельства гибели Ханджяна в полагающемся законом порядке в свое время не были расследованы, а оружие, из которого был сделан выстрел, не было установлено.

По показаниям лиц, охранявших Ханджяна, последний между 7 и 8 час. вечера 9 июля 1936 г. обнаружен лежащим в своей комнате на кровати с огнестрельной раной в голову. Между тем, на Тбилисской станции скорой помощи вызов к Ханджяну зарегистрирован в 9 час. 25 мин. и пострадавший доставлен в больницу в 10 час. 25 мин. вечера.

После консилиума врачей Ханджян оперирован в 1 час. 30 мин. утра 10 июля 1936 г. и затем он умер, о чем имеется запись в операционном журнале. В то же время в акте вскрытия трупа Ханджяна от 10 июля 1936 г. указано, что он умер 9 июля 1936 года. История болезни Ханджяна в больнице не обнаружена, хотя на всех больных того периода они имеются. Указанные данные дают основание для предположения, что могла быть произведена фикция операции над трупом.

В больнице скорой помощи, куда был доставлен Ханджян, по имеющимся данным, находились Берия, Агрба, наркомздрав Грузии Мамаладзе, прокурор республики Вардзиели и главный врач больницы Киршенблат. Следует отметить, что Агрба, Мамаладзе и Вардзиели в 1937–1938 гг. были осуждены и расстреляны, а Киршенблат, осужденный к 10 годам лишения свободы, был расстрелян в феврале 1938 г. в Полтавской тюрьме по постановлению тройки УНКВД без всяких на то оснований. Охранники Саноян и Мкртчян арестовывались после смерти Ханджяна и освобождены через 1,5 месяца.

Акт вскрытия трупа Ханджяна был произведен не судебным экспертом-врачом, а патологоанатомом Джорбенадзе. Указанный акт в 1955 г. Главной военной прокуратурой был направлен судебно-медицинским экспертам. Главный судебно-медицинский эксперт Министерства обороны проф. Авдеев М. А. дал заключение, что обнаруженная, согласно записи в акте, у Ханджяна на голове огнестрельная рана не могла быть нанесена выстрелом из пистолета «Лигнозе» калибра 6,35 (который имелся у Ханджяна), а нанесена она пулей револьвера калибра не менее 7,5 мм. В извещении 3ак-крайкома ВКП(б) было указано, что Ханджян застрелился из револьвера (а не пистолета).

В момент гибели Ханджяна в 3аккрайкоме ВКП(б) в гор. Тбилиси находилась тройка КПК при ЦК ВКП(б) в составе председателя Короткова И. И. (умершего несколько лет тому назад), партследователя КПК т. Ивановой и третий член тройки не установлен, но, по заявлению Ивановой, им был Синайский-Михайлов.

В своем заявлении в КПК и в показаниях, данных Главной военной прокуратуре, тов. Иванова сообщает, что 9 июля 1936 г. вечером она, Коротков и Синайский работали в здании Заккрайкома ВКП(б). Вдруг в кабинете Берия раздались 2 выстрела. Тов. Коротков бросился в кабинет Берия и долго там задержался. Не дождавшись Короткова, Иванова и третий член парттройки ушли в гостиницу, куда позже вернулся и Коротков. На распросы Ивановой Коротков ответил, что «произошло ужасное», о чем будет известно завтра. На другой день утром они в газетах прочитали извещение о самоубийстве Ханджяна, и Коротков тогда заявил: «Иезуит Берия убил Ханджяна». Предложение Ивановой немедленно сообщить об этом в Москву Коротков отклонил, также запретил и ей делать это, сказав, что «история разберется». 11 или 12 июля 1936 г. они поездом выехали в Москву. В купе вагона Коротков, любивший рисовать, на бумаге нарисовал кабинет Берия, где на ковре лежал окровавленный Ханджян. Иванова этот рисунок уничтожила. Она предполагает, что Коротков, бывший очевидцем этого происшествия, изобразил на бумаге представившуюся ему в кабинете Берия картину.

Сообщение Ивановой об убийстве Ханджяна в здании Заккрайкома находит подтверждение в таком факте: маляр Гаспарян, ремонтировавший дом, расположенный напротив квартиры Ханджяна, 9 июля 1936 г. вечером услышал выстрел и, выйдя на балкон, увидел, как от подъезда дома, где была квартира Ханджяна, отъехала автомашина Берия.

Отсюда возникает версия, что Ханджян, застреленный в кабинете Берия, был доставлен на машине последнего в квартиру и с целью инсценировки самоубийства был произведен выстрел. Через несколько минут Берия позвонил по телефону Ханджяну и вошедший по этому звонку в комнату Ханджяна охранник Саноян обнаружил лежащего на постели окровавленного Ханджяна. Осмотром на месте бывшей квартиры Ханджяна установлено, что в его комнату имелся второй вход с лестничной клетки, минуя переднюю и комнату обслуживающего персонала, через комнату, которую тогда занимали Аматуни и Гулоян.

Как показала жена т. Ханджяна т. Винзберг Роза и охранник Саноян, Ханджян, уезжая 8 июля 1936 г. из Еревана в Тбилиси, взял с собой принадлежащий ему пистолет «Лигнозе» малого калибра, другого оружия с собой он не брал. Кроме того, Ханджян сказал ей, что в Тбилиси решительно поставит вопрос об освобождении его от работы в Армении ввиду травли со стороны Берия и, если ему откажут, то проедет далее в Москву, для чего взял с собой необходимые вещи. Таким образом, при выезде из Еревана у Ханджяна мысли о самоубийстве не было.

В ходе проверки главный судебно-медицинский эксперт проф. Авдеев М. А. высказал мнение о желательности эксгумирования черепа Ханджяна с проведением тщательного исследования.

Главной военной прокуратурой в период проверки были получены показания от Дэнуни Д. М. и Манукяна, проживающих в Ереване, о том, что, будучи арестованы в 1937 г., они находились во внутренней тюрьме НКВД Армении в одной камере вместе с арестованным профессором-хирургом Мирза-Аваковым, который в их присутствии, а также Вартаняна Григора и Карагезяна, рассказал о действительной причине его ареста. Как он заявил, в 1936 г., когда тело Ханджяна привезли в Ереван, Мирза-Авакова вызвали для осмотра трупа; осмотрев голову Ханджяна, он обнаружил рану с левой стороны выше виска и что выстрел произведен с дальнего расстояния, в связи с чем Мирза-Аваков пришел к выводу, что Ханджян был убит, а не покончил самоубийством. О своем мнении Мирза-Аваков говорил Вартаняну Сергею и Манвеляну, и кто-то на него донес.

Как установлено в настоящее время Прокуратурой СССР, Мирза-Аваков числится «умершим в тюрьме», в настоящее время он посмертно реабилитирован.

Об указанных материалах, поступивших в КПК по этому вопросу, считаем необходимым сообщить ЦК КПСС.

П. Комаров

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 442. Л. 74–76. Подлинник. Машинопись.

 

№ 15

ДОКЛАД КОМИССИИ ЦК КПСС ПРЕЗИДИУМУ ЦК КПСС ПО УСТАНОВЛЕНИЮ ПРИЧИН МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ ПРОТИВ ЧЛЕНОВ И КАНДИДАТОВ В ЧЛЕНЫ ЦК ВКП(б), ИЗБРАННЫХ НА ХVII СЪЕЗДЕ ПАРТИИ

9 февраля 1956 г.

В Президиум ЦК КПСС* [* Здесь и далее по тексту документа выделенные курсивом слова вписаны в машинописный текст рукой неустановленного автора. — Сост.]

В соответствии с Вашим поручением докладываем.

Нами изучены имеющиеся в Комитете госбезопасности архивные документы, из которых видно, что 1935–1940 годы в нашей стране являются годами массовых арестов советских граждан.

Всего за эти годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1980 635 человек, из них расстреляно 688 503.

Особый размах репрессий имел место в 1937-38 гг., что видно из следующей таблицы:

Таким образом, за два года — 1937–1938 было арестовано 1 548 366 человек и из них расстреляно 681 692.

Волна массовых репрессий 1937-38 гг. широко захватила руководящих работников партийных, советских органов, хозяйственных организаций, а также командный состав в армии и органах НКВД.

В большинстве республик, краев и областей в эти годы было арестовано почти все руководство партийных и советских органов, а также значительное количество руководителей городских и районных организаций.

В ряде крайкомов, обкомов и райкомов партии за это время были подвергнуты арестам 2–3 состава руководящих работников.

Более того, из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на 17-ом съезде, было арестовано и расстреляно в эти годы 98 человек.

Поражает тот факт, что для всех преданых суду членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) была избрана одна мера наказания — расстрел, что ни одного из них не оставили в живых.

Из 1966 делегатов съезда с решающим и совещательным голосом арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях 1103 человек, из них расстреляно 848.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что органы НКВД, названные тов. Сталиным вооруженным отрядом партии, по существу были направлены против партии.

Юридическим обоснованием вынесения судебными органами приговоров о немедленном расстреле большого количества советских граждан явился закон от 1 декабря 1934 г. Этот закон, изданный после убийства С.М.Кирова, устанавливал ускоренное и упрощенное рассмотрение дел и запрещал не только кассационное обжалование, но даже и подачу заявления о помиловании.

Кампания массовых арестов в большинстве своем ни в чем неповинных советских людей началась после того, как тов. Сталин в своей телеграмме, разосланной членам Политбюро в октябре 1935 г., указал, что органы Наркомвнудела запоздали с раскрытием антисоветского троцкистско-зиновьевского заговора по крайней мере на 4 года.

На собрании руководящих работников Главного Управления государственной безопасности НКВД СССР 19 марта 1937 года в своем докладе «Об итогах пленума ЦК ВКП(б)» Ежов, ссылаясь на телеграмму тов. Сталина и решения февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б), потребовал от всех работников органов государственной безопасности сделать из этой, как он выразился, «суровой оценки» тов. Сталиным работы Наркомвнудела «все необходимые выводы».

Подводя итоги работы этого совещания, Ежов сказал:

«… важно усвоить, что у нас имеется ряд таких недостатков, которых мы терпеть не можем, времени упущено очень много… Поэтому главная задача, которую мы должны себе поставить, — это в относительно короткий срок наверстать все упущенное и в нашей агентурной работе, и в разгроме врага.

Мы громим врага и громим крепко. Погромили троцкистов, крепко погромили. Я цифр не буду называть, но они довольно внушительны, уничтожили их немало. Громим эсеров, громим шпиков и немецких, и польских, и японских, но это пока что, как говорят, с наскока, это еще не все».

(Стенограмма актива ГУГБ 21.III.1937 г., л. д. 401, 402.)

Все эти установки Ежова, по сути дела, были призывом к повсеместному развертыванию массовых арестов граждан при отсутствии достаточных доказательств их виновности.

I. Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий*

[* Здесь и далее подчеркивания сделаны авторами доклада. — Сост.]

«Наверстывая упущенное», Ежов в нарушение советских законов в середине 1937 года издал ряд приказов о репрессировании десятков, а затем и сотен тысяч ни в чем неповинных людей по признакам национальности, ранее проживавших в других странах, имевших связи с иностранцами и т. д.

25 июля 1937 года Ежов подписал и ввел в действие по телеграфу приказ № 00439, которым обязал местные органы НКВД в 5-дневный срок арестовать всех германских подданных, в том числе и политических эмигрантов, работающих или ранее работавших на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, а также железнодорожном транспорте, и в процессе следствия по их делам «добиваться исчерпывающего вскрытия не разоблаченной до сих пор агентуры германской разведки». Таким образом, аресту подлежали все без разбора немцы и среди них нужно было «вскрыть» неразоблаченных шпионов.

Этим приказ не ограничивался. Он, кроме того, обязывал подготовить вторую очередь массовых репрессий, уже среди советских граждан немецкой национальности.

Спустя 5 дней, 30 июля 1937 года, был подписан второй приказ — № 00447, в котором говорилось:

«… Перед органами государственной безопасности стоит задача — самим беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов… и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства.

В соответствии с этим приказываю — с 5 августа 1937 г. во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников…»

Репрессии подлежали бывшие кулаки, члены антисоветских партий, белые, жандармы, чиновники, бандпособники, реэмигранты, «продолжающие вести активную антисоветскую деятельность», в том числе отбывшие наказание и содержащиеся в тюрьмах и лагерях, а также члены их семей, которые «способны к активным антисоветским действиям».

Этим же приказом предусмотрено создание троек, которым поручалось рассмотрение дел указанной категории. Причем было определено, что все лица, подлежащие аресту, должны быть подразделены на две категории:

«а) к первой категории относятся все наиболее враждебные… они подлежат немедленному аресту и, по рассмотрению их дел на тройках, — РАССТРЕЛУ.

б) ко второй категории относятся все остальные, менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них, заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки».

В этом же приказе Ежов на места спустил план с лимитом, сколько в каждой республике, крае, области должно быть репрессировано как по первой, так и по второй категориям. Всего этим приказом планировалось подвергнуть аресту 258 950 человек, в том числе по Московской области — 35 000 чел., УССР — 28 300 чел., Западно-Сибирскому краю — 17 000 чел., Ленинградской области — 14 000 чел., Азово-Черноморскому краю — 13 000 чел., БССР — 12 000 чел., Свердловской области — 10 000 чел. и т. д.

Для наиболее же ретивых начальников органов сделано примечание:

«В случаях, когда обстановка будет требовать увеличения утвержденных цифр, наркоматы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД обязаны предоставлять мне соответствующие мотивированные ходатайства».

Установление «лимитов» и оговорка о возможности их увеличения вызвали среди карьеристически настроенных начальников УНКВД своего рода соревнование за перевыполнение установленных им лимитов. Это соревнование поощрялось Ежовым.

По этому поводу один из бывших руководящих работников НКВД СССР Лулов, впоследствии арестованный за нарушение законности, показал:

«… Если говорить о „лимитах" в узком смысле, т. е. утверждаемая наркомом разверстка количества лиц, подлежащих репрессированию и осуждению внесудебным порядком в краях и областях, то я точно знаю, что эти лимиты служили предметом своеобразного соревнования между многими начальниками УНКВД. Вокруг этих лимитов была в наркомате создана такая атмосфера: тот из начальников УНКВД, кто, скорее реализовав данный ему лимит в столько-то тысяч человек, получил от наркома новый, дополнительный лимит, тот рассматривался как лучший работник, лучше и быстрее других выполняющий и перевыполняющий директивы Н. И. Ежова по „разгрому" контрреволюции. Я очень хорошо помню, как такие начальники УНКВД, как Радзивиловский (Иваново) и Симановский (Орел), заходя ко мне после того, как их принимал Н. И. Ежов, с гордостью рассказывали мне, что Н[иколай] И[ванович] похвалил их работу и дал им новый, дополнительный лимит.

В связи с этим я вспомнил, как однажды после моего очередного доклада, на вопрос Н. И. Ежова: „Что вообще нового? " — я сказал: „Заходил ко мне Радзивиловский.

Он выполнил старый лимит. Просит дополнительный". Н[иколай] И[ванович] ответил: „Молодец Радзивиловский. Он был у меня. Я ему дал новый лимит"».

Эпизод с Радзивиловским и Симановским не исключение. Он типичен для всей «лимитной практики».

(Дело Лулова, т. I, л. д. 189, 190.)

Выполнив установленный лимит, начальники органов НКВД возбуждали ходатайства о даче им дополнительных лимитов, которые, как правило, удовлетворялись Ежовым по согласованию с ЦК ВКП(б) (И. В. Сталиным).

Об этом, в частности, свидетельствует письмо Ежова № 59108 от 11 августа 1937 г. на имя тов. Сталина:

«Ввиду большой засоренности колхозов, совхозов и промышленных предприятий Западной области беглым кулачеством и другими контрреволюционными элементами, проявляющими большую антисоветскую активность, считаю необходимым увеличить число подлежащих репрессированию по Западной области бывших кулаков, уголовников и антисоветских элементов по 1 категории до 3000 человек, по 2 категории до 6000 человек.

Для Западной области было утверждено 1-я категория — 1000 человек и 2-я категория — 5000 человек.

Проект постановления представляю».

(Дело Секретариата НКВД СССР № 1595–1937 г., л. д. 28, 29.)

Практику установления дополнительных лимитов подтверждают также и копии телеграмм НКВД СССР от 25 октября 1937 года, которыми только для некоторых лагерей был увеличен лимит для репрессии на 3600 человек.

(Дело Секретариата НКВД СССР № 1598–1937 г., л д. 42–52.)

Для того, чтобы операция по арестам не встречала затруднений, Ежов приказом предусмотрел упрощенный метод следствия и решения вопроса об аресте. Начальник органа НКВД решал вопрос об аресте группы лиц по списку без каких-либо материалов, а в отношении порядка следствия в приказе было записано:

«… Следствие проводится ускоренно и в упрощенном порядке.

К делу приобщаются: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение».

О ходе операции начальники органов НКВД обязаны были доносить телеграфом каждые 5 дней.

О темпах выполнения приказа и «объективности» расследования дел свидетельствует хотя бы отчет на 15 августа 1937 г. Из него видно, что за 15 дней после издания приказа только по 57 областям было уже арестовано 100 990 человек, из них 14 305 человек осуждено.

Следующий удар был нанесен по полякам, и в первую очередь, по руководящему составу ЦК компартии Польши, польской секции ИККИ и лицам польской национальности, работающим на ответственных должностях в партийно-советских органах, Советской Армии и НКВД.

После ареста и «разоблачения» как польских шпионов быв. генерального секретаря ЦК польской компартии Ленского-Лещиньского, Уншлихта, Ольского, Прухняка, Пестковского и других выдающихся деятелей польского революционного движения, Ежов издал приказ № 00485 от 11 августа 1937 года, в котором оклеветал коммунистическую партию Польши, перечеркнул ее революционную роль в рабочем движении и пытался показать, что чуть ли не главной задачей ее являлась организация контрреволюционной работы. Облыжно оговорив ряд товарищей, имеющих серьезные заслуги в деле становления и укрепления советской власти в России, Ежов приказал начать с 20 августа широкую операцию, направленную к полной ликвидации местных организаций «Польской организации войсковой» и закончить ее в 3-месячный срок. В приказе указано:

«Аресту подлежат:

а) Выявленные в процессе следствия и до сего времени не разысканные активнейшие члены ПОВ по прилагаемому списку;

б) все оставшиеся в СССР военнопленные польской армии;

в) перебежчики из Польши, независимо от времени перехода их в СССР;

г) политэмигранты и политобмененные из Польши;

д) бывшие члены ППС и других польских антисоветских политических партий;

е) наиболее активная часть местных антисоветских националистических элементов польских районов».

Кроме того, в приказе сказано: «Всех проходящих по показаниям арестованных шпионов, вредителей и диверсантов — НЕМЕДЛЕННО АРЕСТОВЫВАТЬ». Таким образом, по существу был издан приказ арестовать всех лиц польской национальности.

Приказ предусматривает внесудебное решение дел арестованных по спискам с кратким изложением сути обвинения.

В связи с продажей КВЖД, в Советский Союз вернулось несколько десятков тысяч советских граждан, ранее работавших на КВЖД. Вся эта группа лиц получила нарицательное имя «харбинцы» и затем подвергнута репрессии в соответствии с приказом НКВД СССР № 00593 от 20 сентября 1937 года.

В приказе сказано: «харбинцы в подавляющем большинстве являются агентурой японской разведки…» и подлежат осуждению в срок до 25 декабря 1937 года.

В это же время были изданы распоряжения о массовых репрессиях против корейцев и латышей, причем среди латышей было уничтожено значительное количество товарищей, принимавших активное участие в революционном подполье, гражданской войне, борьбе с контрреволюцией, в том числе и такие известные партии и советскому народу люди, как Рудзутак, Эйхе, Кнорин, Прамнэк, Сомс, Реденс и другие.

Психоз «шпиономании» дошел до того, что 23 октября 1937 г. Ежов подписал приказ № 00693, в котором сделан упор на то, что агентура иностранных разведок переходит границу под видом лиц, ищущих политического убежища, и предложено: «всех перебежчиков, независимо от мотивов и обстоятельств перехода на нашу территорию, немедленно арестовывать…» и предавать суду. Перебежчиков, разоблаченных как шпионов — Военной Коллегии, и «всех остальных подозреваемых… и оставшихся неразоблаченными заключать в тюрьмы или лагеря через представление дел на Особое совещание».

Таким образом, профессионалы-революционеры, ответственные работники братских компартий, скрываясь от соответствующих иноразведок, а также трудящиеся, приходящие к нам в поисках лучшей жизни, перебираясь с риском для жизни на территорию СССР, неизбежно попадали в тюрьму или под расстрел.

Этот приказ нарушил конституционный принцип о предоставлении права политического убежища и чудовищно попирал ленинское учение об интернационализме.

В результате всех массовых операций в центре и на местах в органах НКВД скопилось большое количество арестованных. Тогда «в целях быстрейшего рассмотрения следственных дел» приказом НКВД СССР № 00606 от 17 сентября 1938 года были созданы, наряду с существовавшими тройками, так называемые особые тройки в составе первого секретаря обкома, крайкома или ЦК нацкомпартии, соответствующего прокурора и начальника УНКВД. Тройки принимали решения по краткой справке и большинство арестованных приговаривали к расстрелу. Приговор тройки приводился в исполнение немедленно.

По отчетным данным только на 10 сентября 1938 года, в результате выполнения указанных выше приказов, объявляющих по существу массовый террор по национальному признаку, было рассмотрено дел на 227 986 человек, в том числе осуждено к расстрелу 172 830 человек, к разным мерам наказания — 46 912 человек, передано на рассмотрение судов 3120 и возвращено к доследованию на 5124 человека.

По отдельным операциям эти данные распределяются следующим образом:

15 августа 1937 года Ежов, основываясь на постановлении Политбюро ЦК ВКП(б), издал приказ № 00486, которым обязал местные органы НКВД арестовать и осудить через Особое совещание на срок не менее 5–8 лет лишения свободы всех «жен изменников Родины, членов право-троцкистских шпионо-диверсионных организаций», осужденных после 1 августа 1936 г., а также и «социально опасных и способных к антисоветским действиям» их детей старше 15 лет.

Впоследствии действие этого приказа было распространено на членов семей так называемых харбинцев.

Приказ № 00486 издан в грубом противоречии с основами советского законодательства, предусматривающими, что уголовному наказанию лицо может быть подвергнуто лишь за конкретно совершенное им преступление. По этому же приказу в лагеря на длительные сроки были водворены сотни тысяч ни в чем неповинных людей, а их малолетние дети, лишенные обоих родителей, сдавались в детские дома или под надзор дальних родственников.

II. Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров

Приказы Ежова по проведению массовых арестов не только ориентировали, но и обязывали местные органы НКВД «вскрывать» казачьи повстанческие организации, шпионские, диверсионные группы и организации «ПОВ» (Польска организация войскова) и т. п.

Начальники УНКВД, получив разверстку на арест нескольких тысяч человек, были поставлены перед необходимостью арестовывать сразу сотни и тысячи человек. Атак как всем этим арестам надо было придать какую-то видимость законности, то стали выдумывать повсеместно всякого рода повстанческие, право-троцкистские, шпионско-террористические, диверсионно-вредительские и тому подобные организации, «центры», «блоки» и просто группы.

Судя по материалам следственных дел того времени, получается, что почти во всех краях, областях и республиках существовали широко разветвленные «право-троцкистские шпионско-террористические, диверсионно-вредительские» организации и центры и, как правило, эти «организации» или «центры» возглавляли первые секретари обкомов, крайкомов или ЦК нацкомпартий.

Так, в бывшей Западной области руководителем «контрреволюционной организации правых» был первый секретарь обкома И. П. Румянцев, член ВКП(б) с 1905 года, в Татарии «руководителем правотроцкистского националистического блока» являлся бывший первый секретарь обкома А. К. Лепа, член ВКП(б) с 1914 года, руководителем «антисоветской террористической организации правых» в Челябинской области был первый секретарь обкома К. В. Рындин, член ВКП(б) с 1915 года и т. д.

В Новосибирской области были «вскрыты» «Сибирский комитет ПОВ», «Новосибирская троцкистская организация в РККА», «Новосибирский троцкистский террористический центр», «Новосибирская фашистская национал-социалистическая партия Германии», «Новосибирская латышская национал-социалистическая фашистская организация» и еще других 33 «антисоветских» организации и группы.

НКВД Таджикской ССР якобы вскрыл контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию. Связи ее выходили на право-троцкистский центр, Иран, Афганистан, Японию, Англию и Германию, и контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию Узбекской ССР.

В руководстве этой организации состояли 4 бывших секретаря ЦК КП(б) Таджикистана, 2 бывших председателя СНК, 2 бывших председателя ЦИК республики, 12 наркомов и 1 руководитель республиканских организаций, почти все зав. отделами ЦК, 18 секретарей РК КП(б) Таджикистана, председатели и зам. председателей райисполкомов, писатели, военные и другие партийно-советские работники.

УНКВД по Свердловской области «вскрыло» так называемый «Уральский повстанческий штаб — орган блока правых, троцкистов, эсеров, церковников и агентуры РОВСа», руководимый секретарем Свердловского обкома Кабаковым, членом КПСС с 1914 года. Этот штаб якобы объединял 200 подразделений, сформированных по военному образцу, 15 повстанческих организаций и 56 групп.

В Киевской области уже к декабрю 1937 г. было «вскрыто» 87 повстанческо-диверсионных, террористических организаций и 365 повстанческо-диверсионных вредительских групп.

Эти всякого рода контрреволюционные организации придумывались не только в краях, областях и районах, но даже на отдельных предприятиях, причем непременно с выходом за кордон. Так, например, на Рубежанском химкомбинате в гор. Сталино существовала якобы «контрреволюционная троцкистская шпионско- диверсионная организация» с непосредственным выходом на разведку Польши и Чехословакии.

О том, как создавались работниками НКВД всякого рода «антисоветские центры» и «блоки», видно из показаний Розенблюма А. М., члена КПСС с 1906 года, подвергавшегося аресту в 1937 году Ленинградским УНКВД.

Розенблюм, будучи допрошенным в 1955 г., показал, что после ареста он был подвергнут жестоким истязаниям, в процессе которых у него вымогали ложные показания как на него самого, так и на других лиц, часть которых, между прочим, уже были расстреляны по приговорам трибуналов, а затем привели в кабинет Заковского.

Заковский говорил о бесцельности сопротивления, что арестованному есть только один выход — тюрьма, а затем предложил свободу при условии дачи им в суде лживых показаний по фабрикуемому НКВД «делу» о Ленинградском вредительском, шпионском, диверсионном, террористическом центре.

«… Для наглядности, — показал Розенблюм, — Заковский развернул передо мной несколько вариантов предполагаемых схем этого Центра и его ответвлений…

Ознакомив меня с этими схемами, Заковский сказал, что НКВД готовит дело об этом центре, причем процесс будет открытый.

Будет предана суду головка центра 4–5 человек: Чудов, Угаров, Смородин, Позерн, Шапошникова и др. и от каждого филиала по 2–3 чел…

… Дело о Лен[инградском] центре должно быть поставлено солидно. А здесь решающее значение имеют свидетели. Тут играет немаловажную роль и общественное положение (в прошлом, конечно), и партийный стаж свидетеля.

Самому тебе ничего не придется выдумывать. НКВД составит для тебя готовый конспект по каждому филиалу в отдельности и твое дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4–5 месяцев, а то и полгода. Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрейфишь и начнешь фальшивить — пеняй на себя. Выдержишь — сохранишь кочан (голову), кормить и одевать будем до смерти на казенный счет».

(Материалы проверки дела Комарова, л. д. 60–69.)

О грубейших нарушениях законности в процессе следствия

Проводимая губительная для партии и советского государства практика массовых необоснованных арестов повлекла за собой грубейшие нарушения советской законности в органах следствия, прокуратуры и суда.

По указанию Ежова и его помощников оперативные работники НКВД в центре и на местах, забросив агентурную работу по вскрытию действительных врагов советского народа, переключились на аресты и следствие с задачей любыми средствами обосновать незаконные аресты и показать видимость существования широко разветвленной сети различного рода антисоветских формирований.

Пробравшиеся в органы государственной безопасности враги партии, примазавшиеся карьеристы, подхалимы делали свое черное дело и обманом и угрозами втянули в него честных членов партии, пришедших на работу в органы НКВД из партийных аппаратов для защиты интересов партии и советского государства.

Массовые избиения и истязания арестованных, изнурительные непрерывные многосуточные допросы, шантаж и провокация были «узаконены» как единственные средства для «разоблачения врагов».

Упрощенное следствие, санкционированное законом от 1 декабря 1934 года, исключало возможность какой-либо проверки «выбитых» показаний, да она была и «не нужна», так как суды и тройки судили и совсем без материалов.

Во многих местах начальники заранее определяли, сколько признаний в сутки должен получить каждый следователь и сколько фамилий членов антисоветских формирований должно быть указано в каждом протоколе допроса обвиняемого.

Как правило, протоколы допроса составлялись в отсутствие арестованных, и последние о содержании «своих показаний» зачастую узнавали лишь при подписи их.

Для того, чтобы получить большее количество признаний, в ряде органов госбезопасности прибегали к прямой провокации. Уговаривали заключенных дать показания о их якобы шпионской работе в пользу иностранных разведок, объясняя при этом, что такого рода вымышленные показания нужны партии и правительству. При этом обещали заключенным освободить их после дачи подобного рода «признаний».

Бывший начальник УНКВД Нижне-Амурской области Фельдман в собственноручных показаниях от 10 сентября 1939 года указал, что ему пришлось допрашивать арестованного комдива Деревцова, который отказался от ранее данных им показаний, а на вопрос о причинах отказа заявил:

«Меня обманул Арнольдов, он сказал, что я не арестован, а мобилизован по заданию ЦК ВКП(б) для помощи органам НКВД для вскрытия в ОКДВА военно-троцкистского заговора. Теперь же я узнал, что это обман, мою жену выселили из квартиры, арестовали, вещи конфисковали…»

(Архивно-следственное дело № 137366 на Фельдмана.)

Широко распространена была практика, когда в камеру к арестованному, не дающему требуемых показаний, подсаживали агента-провокатора или другого арестованного, который уже безропотно подписывал любую ложь, и последнему вменяли в обязанность уговорить не дающего показаний «признаться» в своей вине. Так, Бубнов А. С. уговаривал Постышева П. П., Шварц С. С — Евдокимова Е. Г., а сидевшему с Блюхером В. К. агенту давали даже в камеру коньяк, и уговоры происходили во время его распития.

Особо серьезные нарушения в следствии, нанесшие непоправимый ущерб партии, имели место в центральном аппарате НКВД СССР, где избиением и вымогательством ложных показаний занимались почти все, начиная от наркома — Ежова и кончая рядовым работником. Отсюда же выходили в периферийные органы руководящие указания о фальсификации дел.

Об обстановке, царившей в следствии, свидетельствуют следующие дела.

Дело ПОСТЫШЕВА П. П.

Товарищ Постышев шестнадцатилетним юношей в 1904 году вступил в ряды нашей партии и с тех пор до конца своей жизни был активным ее бойцом. Заслуги тов. Постышева перед советским народом хорошо известны. Он принимал активное участие в партизанском движении, в становлении советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке. После окончания гражданской войны, в годы восстановления народного хозяйства и социалистического строительства тов. Постышев находился на большой руководящей партийной работе: секретарем Киевского губкома, секретарем ЦК ВКП(б), секретарем ЦК КП(б)У и первым секретарем Куйбышевского обкома партии.

21 февраля 1938 года тов. Постышев был арестован и обвинен в том, что он являлся участником право-троцкистского заговора, направленного на свержение советского строя, кроме того, являлся японским, польским и германским шпионом. Военная Коллегия Верховного Суда СССР в составе Ульриха, Дмитриева и Суслина приговорила тов. Постышева к расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение.

В настоящее время бесспорно доказано, что над тов. Постышевым была учинена гнусная расправа. Еще в ходе следствия по делу Постышева один из следователей писал Ежову, что к Постышеву применяются незаконные методы следствия, «показания» Постышева о его «шпионской» и другой антисоветской деятельности написаны следователями в отсутствие Постышева.

Документально установлено, что вся эта гнуснейшая провокация с делом тов. Постышева, его зверское уничтожение были санкционированы т. Сталиным, как это делалось и по всем другим делам на руководящих партийных и хозяйственных работников.

В июне 1955 г. Верховным Судом ранее вынесенный приговор по делу Постышева отменен за отсутствием в его действиях состава преступления.

Дело КОСИОРА С. В.

Косиор С. В., член партии с 1907 года, в прошлом рабочий слесарь, до Великой Октябрьской революции неоднократно подвергался арестам и ссылке. После Февральской революции тов. Косиор был членом Петербургского комитета партии, в 1919 г. — секретарем ЦК КП(б)У а затем секретарем Сиббюро ЦК РКП. В 1924 г. на XIII съезде партии тов. Косиор был избран членом ЦК, с 1925 по 1928 гг. он работал секретарем ЦК ВКП(б), а с 1928 по 1937 гг. генеральными секретарем ЦК КП(б)У С 1937 г. тов. Косиор работал заместителем Председателя СНК СССР и председателем КСК. На XVII съезде партии тов. Косиор был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

3 мая 1938 года тов. Косиор С. В. был арестован и 26 февраля 1939 года Военной Коллегией приговорен к расстрелу за то, что он якобы еще в 1922 году вошел в контрреволюционную организацию «ПОВ» (Польска организация войскова), занял в ней руководящее положение и был эмиссаром Пилсудского на Украине, а в 1934 году создал и возглавил «контрреволюционный заговорщический террористический центр на Украине».

Документально доказано, что арестован товарищ Косиор был без всяких на то оснований и повода. С первых же дней содержания его в Лефортовской тюрьме к нему применялись самые варварские, зверские пытки, учинялись допросы свыше 14 часов беспрерывно, в ночное время, лишая его сна и минимального отдыха. Достаточно сказать, что он допрашивался 54 раза, хотя в деле имеется всего 4 протокола допроса.

Лишением сна, жестокими пытками и истязаниями товарища Косиора заставили подписать протоколы, написанные по произволу следователей в отсутствие обвиняемого.

Дело ЭЙХЕ Р. И.

Эйхе Роберт Индрикович, латыш, член КПСС с 1905 года, был одним из видных деятелей партии и Советского государства, активным борцом за дело партии. На протяжении многих лет являлся первым секретарем Западно-Сибирского краевого комитета партии. Эйхе был кандидатом в члены Политбюро ЦК, перед арестом работал наркомом земледелия СССР.

Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года без санкции прокурора СССР, которая была получена через 15 месяцев.

Следствие по делу Эйхе проводилось в обстановке грубейших извращений советской законности, произвола и фальсификаций. Обвинение основывалось на явно сфальсифицированных и противоречивых доказательствах.

Эйхе под пытками понуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 года Эйхе обратился с заявлением на имя И. В. Сталина, в котором категорически отрицал вину и просил разобраться с его делом. В заявлении он писал:

«… Нет более горькой муки, как сидеть в тюрьме при строе, за который всегда боролся».

(Дело Эйхе, т. 1, пакет.)

Сохранилось подлинное заявление Эйхе, посланное им товарищу Сталину 27 октября 1939 года:

«25 октября с.г. мне объявили об окончании следствия по моему делу и дали возможность ознакомиться с следственным материалом. Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хотя одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело — это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности…

Имеющиеся в следственном моем деле обличающие меня показания не только нелепые, но содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации, проведенными по моему предложению.

Наиболее ярко это видно из показаний о моем якобы вредительстве в колхозном строительстве, выразившемся в том, что я пропагандировал на краевых конференциях и пленумах крайкома ВКП(б) создание колхозов-гигантов. Все эти выступления мои стенографировали и [они] опубликованы, но в обвинении не приводится ни один конкретный факт и ни одна цитата, и это никто никогда доказать не может, так как за все время своей работы в Сибири я решительно и беспощадно проводил линию партии. Колхозы в Западной Сибири были крепкими и по сравнению с другими зерновыми районами Союза лучшими колхозами…

… Ушакову, который тогда вел мое дело, нужно было показать, что выбитые из меня ложные признания перекрываются показаниями в Сибири, и мои показания по тел(ефону) передавались в Новосибирск.

С откровенным цинизмом это делалось, и при мне лейтенант Прокофьев заказывал телефон с Новосибирском.

Теперь я перехожу к самой позорной странице своей жизни и к моей действительно тяжкой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в к[онтр]р[еволюционной] деятельности…

Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применяли ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники* [* Так в тексте. — Сост.], и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей.

Большинство моих показаний подсказаны или продиктованы Ушаковым, и остальные я по памяти переписывал материалы НКВД по 3ап[адной] Сибири, приписывая все эти приведенные в материалах НКВД факты себе. Если в творимой Ушаковым и мною подписанной легенде что-нибудь не клеилось, то меня заставляли подписывать другой вариант. Так было с Рухимовичем, которого сперва записали в запасный центр, а потом, даже не говоря мне ничего, вычеркнули, также было с председателем запасного центра, созданного якобы Бухариным в 1935 году. Сперва я записал себя, но потом мне предложили записать Межлаука В. И., и многие другие моменты…

… Дал я эти ложные показания, когда следователь, меня 16 часов допрашивая, довел до потери сознания и когда он поставил ультимативно вопрос, что выбирай между двумя ручками (пером и ручкой резиновой плетки), я, считая, что в новую тюрьму меня привезли для расстрела, снова проявил величайшее малодушие и дал клеветнические показания. Мне тогда было все равно, какое на себя принять преступление, лишь бы скорее расстреляли, а подвергаться снова избиениям… мне не было сил…

… Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы. Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня. Моей мечтой было и остается желание умереть за партию, за Вас».

(Дело Эйхе, т. 1, пакет.)

Это заявление т. Поскребышевым было направлено в НКВД Берия.

2 февраля 1940 года Эйхе был предан суду. В суде Эйхе виновным себя не признал и, как это записано в протоколе, заявил:

«… Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынуждено. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать. После этого я и начал писать всякую чушь. Кроме того, следователи использовали мое болезненное состояние (перелом спины) и играли на ней, как на клавишах. Это невыносимая пытка, которую я не выдержал. Главное для меня — это сказать суду, партии и Сталину о том, что я не виновен. Никогда участником заговора не был. Я умру так же с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы».

(Дело Эйхе, т. 1, л. д.)

Военная Коллегия Верховного Суда СССР (в составе Ульриха, Климина и Суслина), выслушав такое заявление Эйхе, проштамповала сфабрикованные материалы и приговорила Эйхе к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение спустя два дня — 4 февраля 1940 года.

В настоящее время бесспорно установлена фальсификация дела Эйхе.

Дело РУДЗУТАКА Я. Э.

Один из видных деятелей советского государства Ян Эрнестович Рудзутак вступил в партию в 1905 году восемнадцатилетним юношей. В годы царизма неоднократно подвергался преследованиям со стороны охранки, был осужден к смертной казни, замененной в связи с несовершеннолетием пожизненной каторгой. Проведя десять лет на каторге, был освобожден от нее революцией.

После Великой Октябрьской социалистической революции Рудзутак стал одним из помощников В. И. Ленина.

В 1921 году Рудзутак по предложению Ленина подготовил тезисы о профсоюзах, которые легли в основу ленинской платформы в борьбе с троцкистами.

Борясь против всех оппозиций и антипартийных группировок, Рудзутак всегда активно защищал генеральную линию партии. Он неоднократно избирался членом Центрального Комитета партии, после 17 съезда был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК и перед арестом работал заместителем Председателя Совнаркома СССР.

25 мая 1937 года Рудзутак был арестован НКВД СССР по обвинению в том, что он возглавлял антисоветскую националистическую латышскую организацию, занимался вредительством и был шпионом иностранных разведок. На заседании Военной Коллегии Рудзутак виновным себя не признал. В протоколе судебного заседания секретарь записал, что Рудзутак в суде заявил:

«… его единственная просьба к суду — это довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще невыкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем неповинных людей признавать себя виновными. Что проверка обстоятельств обвинения отсутствует и не дается никакой возможности доказать свою непричастность к тем преступлениям, которые выдвинуты теми или иными показаниями разных лиц. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем неповинных людей, не говоря уже о самом подследственном. Просит суд дать ему возможность все это написать для ЦК ВКП(б). Заверяет суд, что лично у него никогда не было никакой плохой мысли против политики нашей партии, так как он всегда полностью разделял всю ту политику партии, которая проводилась во всех областях хозяйственного и культурного строительства. Еще раз просит суд предоставить ему возможность подробнейшим образом изложить все то, что ему известно о методах следствия, в ЦК партии».

(Дело Рудзутака, т.1, л. д.)

Игнорируя вовсе это заявление Рудзутака, Военная Коллегия (в составе Ульриха, Никитченко и Горячева) 28 июля 1938 года, проведя всего лишь 20-минутное судебное заседание, приговорила Рудзутака к расстрелу. Приговор тогда же был приведен в исполнение.

Тщательной проверкой, произведенной в 1955 году, установлено, что дело по обвинению Рудзутака сфальсифицировано и он был осужден на основании клеветнических материалов.

Рудзутак посмертно реабилитирован.

Дело ЧУБАРЯ В. Я.

Один из видных деятелей партии и советского государства, Чубарь Влас Яковлевич, 1891 года рождения, вступил в партию в 1907 году, на протяжении ряда лет возглавлял правительство Украинской ССР, а затем работал заместителем Председателя Совнаркома СССР. Чубарь был делегатом ряда партийных съездов, на 11, 12, 13, 14, 15, 16 и 17 съездах партии избирался членом ЦК КПСС.

4 июля 1938 года Чубарь был арестован НКВД СССР по обвинению в том, что он был участником антисоветской террористической диверсионно-вредительской организации и являлся агентом немецкой разведки.

26 февраля 1939 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР (в составе Ульриха, Дмитриева и Суслина) Чубарь был осужден к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день.

Проведенной в 1955 году Комитетом госбезопасности и Прокуратурой СССР проверкой установлено, что обвинение Чубарь было полностью сфальсифицировано.

В настоящее время дело Чубаря прекращено, и он посмертно реабилитирован.

Дело ЕВДОКИМОВА Е. Г.

Евдокимов Ефим Георгиевич, 1891 года рождения, член КПСС с 1918 года, бывший член ЦК КПСС, один из активнейших участников гражданской войны и борьбы с контрреволюцией, за заслуги перед Родиной был награжден орденом Ленина и пятью орденами Красного Знамени. Длительное время Евдокимов работал на руководящих должностях в органах ОГПУ — НКВД, а в 1933 г. был избран первым секретарем Северо-Кавказского крайкома партии.

До ареста Евдокимова никаких материалов о его якобы преступной деятельности в НКВД СССР не было.

В течение 5-ти месяцев содержания под стражей Евдокимов, несмотря на применение к нему тяжких мер репрессии, категорически отказывался признать себя виновным.

В деле имеется его заявление, в котором он пишет:

«Предъявленное мне следствием обвинение в измене Родине я признать не могу. Родине я никогда не изменял, ни в каких контрреволюционных или антисоветских организациях или группах не состоял. Наоборот, за время пребывания в рядах партии и на работе в органах ВЧК — ОГПУ, я вел решительную борьбу со всеми проявлениями контрреволюционной и антисоветской деятельности.

Я признаю, что в своей работе в борьбе с врагами народа я допускал грубейшие политические ошибки…

Для меня теперь совершенно ясно, что жил я и работал и дрался не так, как надлежало по-настоящему бороться большевику вообще и особенно после указаний, данных Сталиным на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Но, повторяю, предателем партии я не был и против партии и советской власти борьбы не вел и ни в каких и нигде заговорах не участвовал…»

(Дело Евдокимова, т. I, л. д. 40.)

Из материалов дела видно, что в это время следователи прилагали все усилия к тому, чтобы понудить Евдокимова к даче желаемых им показаний, что для этого они шли и на провокацию.

17 января 1939 г. Евдокимову без перерыва даются три очные ставки с Николаевым-Журид, Ежовым и Кауль (ныне реабилитирован). Все трое изобличали Евдокимова в причастности к антисоветской организации, а он категорически все отвергал. В связи с этим, следователь записал в протоколе очной ставки:

«Ввиду того, что арестованный Евдокимов, несмотря на предупреждение, ведет себя вызывающе и мешает арестованному Николаеву-Журид давать показание по существу дела, — очная ставка прерывается».

(Дело по обвинению Евдокимова, т. II, л. д. 7.)

Сам Евдокимов протокол очной стыки не подписал. 24 февраля 1939 г. содержавшийся в одной камере с Евдокимовым арестованный Шварц С. С. донес:

«Дело о заговоре он называет „липой". Возмущался следствием, называя их гадами…

Я ему советовал по-товарищески дать показания…

… Однажды, во время непрерывных допросов Евдокимов, придя в камеру, заявил, что устал и готов подписать все, что угодно…»

(Дело по обвинению Евдокимова, т. V, л. д. 196–198.)

2 марта 1939 г. по настоянию врачей, измученный пытками, больной Евдокимов был помещен в тюремную больницу. Причем Кобуловым было дано указание: «Поместить вместе с Лобовым». (Лобов в это время был уже деморализован и давал любые требуемые от него показания).

28 марта 1939 г. в заявлении на имя Берия Лобов писал:

«3а время моего совместного пребывания в Бутырской больнице с 2 по 4 марта с.г. с арестованным Евдокимовым… он говорил, что ему хотелось бы сейчас одного, — это иметь бомбу, чтобы взорвать весь следственный аппарат теперешнего НКВД и самому взлететь с ним на воздух, что такой советский аппарат, который так калечит и разрушает невинных людей, можно только назвать фашистским…

… В бреду Евдокимов говорил: «Сашка, сволочь, зачем предаешь… какой кошмар, какой кошмар…»

… Из больницы Евдокимов ушел с решением не сдаваться, а лучше умереть, независимо от мучений, которые могут предстоять впереди; тогда, по его мнению, быть может, в ЦК задумаются о причинах такой героической смерти неразоружившегося «врага».

(Дело Евдокимова, т. V, л. д. 203–204.)

Пять месяцев систематических истязаний сломили Евдокимова, и он стал давать явно надуманные, противоречивые, неправдоподобные показания, в которых признавал себя виновным в совершении тяжких государственных преступлений.

Первый такой протокол допроса датирован 13 апреля 1939 г. Допрос вел Меркулов.

2 февраля 1940 года дело по обвинению Евдокимова было рассмотрено на заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР, на котором он полностью отказался от ранее данных показаний и, утверждая свою невиновность, заявил:

«Виновным себя в принадлежности к право-троцкистской организации я признать не могу…

Я сознаю, что вопрос обо мне уже решен. Но никак не могу признать себя виновным в том, что я служил буржуазии…

Шпионом и наймитом буржуазии я никогда не был.

В 1923 г. был убит мой брат, я подозреваю в этом поляков, а поэтому как же я мог в это время работать вместе с поляками. Я громил всех польских атаманов-бандитов и их агентом не был.

Показания с признанием своей вины я начал давать после очных ставок с Ежовым и Фриновским и после особого на меня воздействия.

Я назвал на предварительном следствии около 1 24 человек участников заговора, но это ложь, и в этой лжи я признаю себя виновным.

К правым я никогда не принадлежал и не принадлежу…

Показания других участников заговора совпадают с моими только лишь потому, что у нас у всех был один хозяин — следователь…

Я прошу одного — тщательно разобраться с материалами моего дела. Меня очень тяготит, что я оклеветал много лиц…»

(Дело по обвинению Евдокимова, т. 1, л. д. 97–99.)

В своем последнем слове Евдокимов сказал: «Я скоро умру, но я хочу сказать суду, что и при новом руководстве (имеется в виду Берия) аппарат НКВД СССР работает так же, как работал и при Ежове, а отсюда получаются к[онтр]р[еволюционные] организации, представителем которых сделан я и другие.

Об этом я убедительно прошу донести Сталину.

Я не был сволочью, но стал таковым на предварительном следствии, т. к. не выдержал и начал лгать, а лгать начал потому, что меня сильно били по пяткам».

(Дело по обвинению Евдокимова, т. I, л. д. 100.)

Несмотря на столь убедительный отказ и отсутствие в деле объективных доказательств вины, основываясь только на сфальсифицированных показаниях других арестованных, без приведения в них конкретных фактов, суд в составе Ульриха, Суслина и Климина вынес обвинительный приговор и приговорил Евдокимова к расстрелу.

Дело на ЛАВРЕНТЬЕВА (КАРТВЕЛИТТТВИЛИ) Л И.

Лаврентьев Лаврентий Иосифович, член КПСС с 1910 года, перед революцией находился в ссылке, а с 1917 г. до дня своего ареста — на руководящей партийной работе. В 1917 г. являлся секретарем Киевского губкома, в 1918–19 гг. работал в подполье в Одессе и Киеве, после установления советской власти на Украине — в Кировограде и Киеве — секретарем губкома РКП(б); 1923–1929 годы — секретарем ЦК КП(б) Грузии и 3акавказского крайкома, председателем СНК Грузии. 1929-30 годы Лаврентьев работал вторым секретарем ЦК КП(б) Украины, затем вновь стал секретарем Закавказского крайкома партии. В последующие годы он являлся секретарем Западно-Сибирского и Дальневосточного крайкомов и с 1935 г. — секретарем Крымского обкома партии.

3а период нахождения в партии Л. И. Лаврентьев показал себя как стойкий большевик и умелый организатор. Длительное время Л. И. Лаврентьев работал совместно с Серго Орджоникидзе и был близок к нему.

Как установлено проверкой, арест Л. И. Лаврентьева 22 июня 1937 г. без наличия каких-либо материалов на него явился одним из актов вредительской деятельности Берия, направленной против Серго Орджоникидзе и его соратников.

Следствие по делу Л. И. Лаврентьева вели бериевские приспешники Кобулов, Кримян и Савицкий, которые путем зверских истязаний и пыток заставили его оговорить себя и подписать показание о причастности его к организации правых, проведении вредительства, шпионаже и подготовке к совершению террористических актов.

Допрошенный в ходе проверки надзиратель внутренней тюрьмы НКВД Гр [узинской] ССР Сурмава показал:

«Следователи на допросах беспощадно избивали арестованных. Особенной жестокостью отличались Кримян, Савицкий… Жестоким пыткам на допросах подвергались также арестованные Мамия Орахелашвили, Шалва Элиава, Картвелишвили…

Этих арестованных мне также приходилось уносить с допросов на руках, так как сами они не могли ходить».

(Материалы проверки дела Лаврентьева, т. II, л. д. 157.)

Ныне многие товарищи, оговоренные Лаврентьевым и в свою очередь оговорившие его (Орахелашвили, Элиава, Снегов, Мамулия и др.), полностью реабилитированы, и совершенно ясно видно, что старый большевик, доказавший свою преданность партии Ленина в годы суровых испытаний подпольной борьбы, сделавший так много делу укрепления советского государства и, в частности, его дальневосточных границ, невинно погиб в угоду бандиту-провокатору Берия.

Дело УНШЛИХТА И. С.

Товарищ Уншлихт И. С. состоял членом нашей партии с 1900 года. До Октябрьской революции подвергался шесть раз арестам, провел много лет в застенках царских тюрем и сибирской ссылке. В дни Октября 1917 года тов. Уншлихт был членом Петроградского Военно-Революционного Комитета. В 1919 году он являлся народным военным комиссаром, членом Совета Обороны и членом ЦИК Литвы и Белоруссии, членом Реввоенсовета Западного фронта, а затем членом Реввоенсовета республики. С 1921 года тов. Уншлихт работал вместе с Феликсом Дзержинским в ВЧК, являлся членом ВЦИК всех созывов и участником многих съездов партии.

11 июня 1937 года Уншлихт был арестован, а затем Военной Коллегией приговорен к расстрелу за то, что он якобы еще с 191 7 года являлся «руководителем» «ПОВ» на территории СССР и занимался шпионско-террористической деятельностью.

Все обвинение Уншлихт было построено на самооговоре. Однако, будучи вызванным на Военную Коллегию Верховного Суда СССР, Уншлихт заявил, что «в организации „ПОВ" он никогда не состоял и все эти показания дал исключительно потому, что не мог переносить длительного допроса. Во время допроса прокурором Союза ССР он ничего не заявил о своей непричастности к контрреволюционной организации потому, что во время этого допроса присутствовало несколько человек уполномоченных НКВД, при которых он опасался отказываться от прежних своих показаний, а потому и перед прокурором Союза подтвердил все свои прежние показания».

(Дело Уншлихта, т. I, л. д. 103.)

Несмотря на абсурдность выдвинутых против тов. Уншлихта обвинений и его категорический отказ в суде от всех показаний, данных им в результате избиения, Военная Коллегия осудила его к высшей мере наказания.

По сути дела, это был не суд, а простое выполнение формальностей по заданию НКВД. Достаточно сказать, что все судебное разбирательство по такому серьезному делу, как дело товарища Уншлихта, происходило в течение 20 минут.

Дело БЛЮХЕРА В. К.

Бывший командующий войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии Маршал Советского Союза Блюхер широко известен советским людям как военачальник, одержавший ряд побед в годы гражданской войны.

Заслуги Блюхера были высоко оценены советским правительством. Блюхер был награжден орденом Красного Знамени № 1 и орденом Красной звезды № 1.

На 17-ом съезде партии Блюхер был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

22 октября 1938 года Блюхер был арестован НКВД СССР. Против Блюхера были выдвинуты клеветнические обвинения в принадлежности к антисоветской организации правых и к военному заговору, что он категорически отрицал.

Проверкой установлено, что все выдвигавшиеся против Блюхера обвинения лишены оснований, и он был арестован без вины.

Следует отметить, что до ареста Блюхера НКВД СССР предъявило обвинение ряду арестованных (Лаврентьев, Дерибас и др.), что они с целью ослабления Советской Армии готовили террористический акт против Блюхера.

После ареста Блюхер жестоко избивался лично Берия и его сообщниками.

Один из бывших следователей НКВД Головлев, будучи допрошенным в 1955 году, показал, что он, увидев впервые арестованного Блюхера, «сразу же обратил внимание на то, что Блюхер накануне был сильно избит, ибо все лицо у него представляло сплошной синяк и было распухшим».

(Дело Блюхера, т. I, л. д.)

В результате зверских избиений Блюхер на восемнадцатый день после ареста 9 ноября 1938 года умер. В ту же ночь Меркулов вместе с подручными отвез труп Блюхера для кремации.

Дело НОСОВА И. П.

Носов Иван Петрович, член партии с 1905 года. До ареста являлся первым секретарем Ивановского обкома партии. С 1918 по 1937 годы находился на руководящей партийной работе, был секретарем ряда окружкомов и обкомов партии. Неоднократно избирался в руководящие органы партии, принимал активное участие в работе съездов и партконференций, на 17-ом съезде ВКП(б) был избран членом ЦК.

27 ноября 1937 года по постановлению Военной Коллегии Верховного Суда СССР Носов расстрелян за то, что якобы являлся участником антисоветской и диверсионно-вредительской организации правых, через которую осуществлял руководство всей вредительской деятельностью в сельском хозяйстве и промышленности.

Из самой формулировки обвинения Носова видно, что это дело могли организовать только провокаторы. Что это именно так, свидетельствует показание арестованного бывш. начальника УНКВД по Ивановской области Радзивиловского, который на допросе 31 мая 1939 года показал:

«… Ежов заявил мне, что направляет меня в Иваново всего на 6 месяцев, но ставит передо мной задачу развернуть там работу так, чтобы в кратчайший срок можно было доказать ЦК ВКП(б), что в Ивановской области советской власти не было и только вмешательство НКВД ее там восстановит. На мой вопрос, что мне следует предпринять для этого в Иванове, Ежов предложил мне начать широкие аресты руководящих областных и районных партийно-советских работников, дабы показать, что Ивановская область — это оплот правых. При этом Ежов указал мне на то, что хотя в ЦК Носову (секретарю обкома ВКП(б) и верят, но моей задачей должно будет являться доказать его связь с правыми в Москве, с тем чтобы можно было поколебать это мнение о Носове и добиться его ареста…

Во исполнение изложенных выше враждебных антисоветских установок Ежова я сделал следующее: широко раздул дело об антисоветской организации правых в Иванове, подводя под аресты и привлекая к следствию огульно работников ивановского обкома и облисполкома.

Так как Ежов требовал доказать связь Носова с правыми в Москве, то по моему указанию в показаниях Епанечникова, Ефанова и Алеева было записано, что Носов возглавлял правых в Иванове и был связан в Москве с Любимовым (бывшим наркомлегпромом)…

… На основе всех этих материалов, представленных Ежову, по его распоряжению Носов был арестован в Москве НКВД».

(Дело Радзивиловского, т. I, л. д. 472–477.)

Проверкой установлено, что следствие по делу Носова проведено с грубым нарушением советского закона, а признания от него взяты путем зверского избиения. Носов в 1955 году посмертно реабилитирован.

Дело БАУМАНА К. Я.

Один из старейших деятелей партии Карл Янович Бауман вступил в ряды партии в 1907 году.

Находясь ряд лет на партийной работе, Бауман неоднократно избирался в состав ЦК КПСС, он был избран членом ЦК и на 17-ом съезде. Перед арестом К. Я. Бауман работал заведующим отделом ЦК КПСС.

Бауман был арестован НКВД СССР 12 октября 1937 года, сразу же его подвергли жестоким избиениям и спустя два дня после ареста, 14 октября, Бауман без суда и следствия был убит в Лефортовской тюрьме.

В деле Баумана имеется лишь один документ — написанное Бауманом в день смерти заявление. Это заявление залито кровью.

Произведенной в 1955 году проверкой установлено, что Бауман был арестован без каких-либо оснований, и он посмертно реабилитирован.

Дело КОМАРОВА Н. П.

Комаров Н. П., в прошлом рабочий, в ряды большевистской партии вступил в 1909 году. Участник X, XI, XII, XIII, XIV, XV и XVII съездов партии, тов. Комаров на всех этих съездах избирался в состав ЦК КПСС. В годы гражданской войны Комаров, являясь председателем Петроградской ЧК, вел активную борьбу с контрреволюцией. После гражданской войны он все время находился на крупных руководящих партийных и советских постах: секретаря Северо-Западного бюро ЦК, председателя губисполкома, председателя Ленсовета, члена Президиума ВСНХ СССР, народного комиссара коммунального хозяйства РСФСР.

Известно, что тов. Комаров вел активную борьбу с троцкистами и зиновьевцами, что было отмечено Сталиным еще на XIV съезде партии. Ни в каких антипартийных группировках Комаров не был замешан. В своих выступлениях на съездах партии, на партийных конференциях он всегда отстаивал генеральную линию партии.

Однако, в июне 1937 года тов. Комаров был арестован и 27 ноября 1937 года Военной Коллегией осужден к расстрелу по обвинению в том, что он якобы «являлся активным участником контрреволюционной террористической организации правых» и «вел подготовку к совершению террористических актов против руководителей ВКП(б) и советской власти».

Один из следователей-фальсификаторов, впоследствии арестованный и осужденный за фальсификацию дел, подтвердил, что все «показания» Комарова были написаны бывш. зам. начальника отдела НКВД Строминым тогда, когда он и в глаза еще не видел арестованного Комарова, «что сам Комаров с содержанием своего признания впервые познакомился тогда, когда Стромин, убедив его в выгоде такого признания, дал ему подписать то, что он написал сам без Комарова».

Проверкой бесспорно установлено, что арест и осуждение тов. Комарова произведены необоснованно, по материалам, заведомо сфальсифицированным работниками НКВД.

Перечень ответственных работников КПСС, осужденных к расстрелу по необоснованным, явно сфальсифицированным материалам, подвергшихся пыткам и истязаниям в процессе следствия, можно было бы значительно расширить.

Так, трагически погибли в результате провокаций, организованных Ежовым и Берия, товарищи Межлаук В. И., Косарев А. В., Кабаков И. Д., Кнорин В. Г., Кодацкий И. Ф., Мирзоян Л. И., Пятницкий И. А., Рухимович М. Л., Хатаевич М. М., Шеболдаев Б. П., Каминский Г. Н., Смородин П. И., Быкин Я. Б., Элиава Ш. Э., Гикало Н. Ф., Прамнэк Э. К., Криницкий А. И., Колотилов Н. Н. и многие другие.

Следует отметить, что т. Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допроса арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов.

После ареста работников этой категории протоколы их допросов также направлялись в указанные адреса.

Потери партии не ограничились людьми, погибшими безвинно после ареста, многие-многие члены ее были необоснованно скомпрометированы и отстранены от активного участия в социалистическом строительстве, часть из них, находясь под страхом ареста, не выдержав преследования, покончила жизнь самоубийством.

В результате массовых арестов в период 1937-38 годов фактически была парализована работа партийных и советских организаций, а также промышленности как в центре, так и на местах, что нанесло серьезный ущерб нашей стране в деле социалистического строительства.

Проводя массу необоснованных арестов, Ежов на совещаниях открыто заявил, что он действует по указанию сверху.

Допрошенный бывший руководящий работник ГУГБ НКВД СССР Лулов показал по этому поводу:

«… На одном из совещаний следователей, созванном Ежовым в своем кабинете…. он заявил, почти дословно: «В том разгроме контрреволюции, который мы проводим, мы считаем неизбежным, что пострадают и некоторые невинные люди»…. Сказано было «мы считаем», и присутствующим предоставлялось думать, что такого рода ответственное заявление Ежов делает не от своего имени».

(Дело Лулова, т. I, л. д. 183, 184.)

Соответственно реагировали на эти указания Ежова и начальники УНКВД.

Тот же Лулов на допросе показал:

«В 1937 году и начале 1938 года такие начальники УНКВД, как Дмитриев, буквально забросали Ежова длиннейшими телеграммами, запросами с просьбами санкционировать аресты… Телеграммы эти почти сплошь составлялись из одних фамилий: десятки секретарей комсомола, десятки секретарей райкомов партии, председатели райисполкомов и т. д.

Несмотря на то, что необходимость ареста этих лиц более чем слабо в этих телеграфах обосновывалась, Ежов сплошь и рядом механически и огульно эти аресты санкционировал…

… Будучи однажды на докладе у Ежова, — рассказывал Булах (бывш. начальник УНКВД Орджоникидзевского края), — он изложил ему свой «план» реализации его директив о нанесении «сокрушительного» удара контрреволюции. Этот план состоял из нескольких стадий разгрома… сперва подлежали репрессированию секретари райкомов партии, потом председатели райисполкомов, затем работники кооперации, далее перечислялись работники других отраслей. И Ежов этот план одобрил…»

(Дело Лулова, т. I, л. д. 184, 188, 189.)

Из имеющихся материалов видно, что волна грубых нарушений в следствии охватила и все периферийные органы НКВД.

Бывший начальник следственного отдела НКВД Татарской АССР Шелудченко, признав, что он лично бил ряд арестованных и фальсифицировал их протоколы допросов, показал:

«… Среди арестованных было почти все руководство обкома ВКП(б), СНК и ЦИК и почти все наркомы. Лепа — секретарь обкома 6 дней стоял на ногах в кабинете Зедика, ничего не давал и только 6 ноября был отправлен мною в камеру».

(Материалы проверки дела Лепа, л. д. 73.)

Бывший работник НКВД Тат[арской] АССР Гришечкин на допросе показал:

«… Шелудченко принял от бывшего начальника отдела более 500 человек арестованных, в числе которых большинство являлось участниками националистической организации, т. е. почти все партийные, советские руководящие работники. Из числа этих арестованных не было ни одного сознавшегося.

… Такое положение Шелудченко расценил на одном из оперативных совещаний так: „с арестованными миндальничают, бороться с контрреволюцией не хотят, занимаются оппортунизмом" и т. д.»

(Материалы проверки дела Лепа, л. д. 77.)

Примеров грубых массовых нарушений законности можно привести по любой республике и области*. [* Так в тексте. — Сост.]

Так, например, в начале 1938 года в Бодайбинский район [Иркутской области] для производства следственно-оперативных мероприятий выехала оперативная группа во главе с пом. нач. УНКВД Кульвецом.

Оперативная группа произвела массовые аресты рабочих и служащих Бодайбинского района без наличия каких-либо материалов и обвинила их в тягчайших государственных преступлениях.

По этому поводу сотрудник НКВД Комов показал:

«В первый же день приезда Кульвеца было арестовано до 500 человек. Аресты были произведены исключительно по национальным и социальным признакам, без наличия абсолютно каких-либо компрометирующих материалов.

Как правило, китайцы и корейцы арестовывались все без исключения, из кулацких поселков брались все, кто мог двигаться».

(Дело Кульвеца, т. I, л. д. 150–153)

В показаниях сотрудника НКВД Турлова об этом сказано:

«Весь оперативный состав по требованию Кульвеца представил свой учет. Мной передан Кульвецу список лиц иностранного происхождения, примерно, на 600 человек. Здесь были китайцы, корейцы, немцы, поляки, латыши, литовцы, финны, мадьяры, эстонцы и т. п…

Арест производился на основании этих списков…

Особенно безобразно проходили аресты китайцев и корейцев. На них по городу Бодайбо делались облавы, устанавливали их квартиры, высылали людей на арест с установкой арестовать поголовно всех китайцев и корейцев…

В марте месяце Кульвец, придя в кабинет, где сидели Бутаков и я, сказал: вы мне доложили, что арестовали всех китайцев. Вот я сегодня шел по улице и видел двух китайцев и предложил их арестовать».

(Дело Кульвеца, т. I, л. д. 156.)

Ярким свидетельством проводимой операции является рапорт самого Кульвеца на имя начальника УНКВД, в котором говорится:

«Немецкая разведка — по этой линии дела у меня плохие. Правда, вскрыта резидентура Шварц… но немцы должны вести дела посерьезнее. Постараюсь раскопать. Финская — есть. Чехословацкая — есть. Для полной коллекции не могу разыскать итальянца и француза…

Китайцев подобрал всех. Остались только старики, хотя часть из них, 7 человек, изобличаются как шпионы и контрабандисты.

Я думаю, что не стоит на них тратить время. Уж слишком они дряхлые. Наиболее бодрых забрал».

(Дело Кульвеца, т. I, л. д. 192.)

Арестованных избивали и вымогали от них показания на других лиц. На основании этих показаний, без какой-либо их проверки, производили новые массовые аресты, вновь арестованных опять-таки избивали.

О том, как велось следствие, свидетель Грицких показал:

«Кульвец ввел новый метод следствия, т. е. так называемую „выстойку". Человек 100–150 сгоняли в одну комнату, всех их ставили лицом к стене и по несколько дней не разрешали садиться и спать до тех пор, пока арестованные не давали показаний.

Там же среди арестованных находился стол и письменные принадлежности. Желающие давать показания писали сами, после чего им разрешалось спать».

(Дело Кульвеца, т. I, л. д. 142–143.)

Наряду с применением к арестованным мер физического воздействия, практиковалась грубая фальсификация следственных документов. Характерны в этом отношении следующие показания Турлова:

«Еще хуже обстояло дело с допросом китайцев, корейцев и других национальностей, массовые и поголовные аресты которых были произведены в марте 1938 года. Большинство из этих национальностей не владели русским языком. Переводчиков не было, протоколы писались также без присутствия обвиняемых, так как они ничего не понимали…»

(Дело Кульвеца, т. I, л. д. 157.)

Такая же практика работы была и в НКВД Белоруссии, где имели место многочисленные случаи создания провокационных дел, составления показаний за обвиняемых, подделки подписей и т. п. Избиение арестованных во время следствия было массовым явлением.

Об этом начальник отдела УГБ НКВД БССР Сотников писал в своем объяснении: «Примерно, с сентября месяца 1937 года всех арестованных на допросах избивали… Среди следователей шло соревнование, кто больше „расколет". Эта установка исходила от Бермана (бывший наркомвнудел Белоруссии), который на одном из совещаний следователей наркомата сказал: „Ленинград и Украина ежедневно дают на двойку по одному альбому, и мы должны это делать, а для этого каждый следователь должен давать не менее одного разоблачения в день".

Избиение арестованных, пытки, доходившие до садизма, стали основными методами допроса. Считалось позорным, если у следователя нет ни одного признания в день.

В наркомате был сплошной стон и крик, который можно было слышать за квартал от наркомата. В этом особенно отличался следственный отдел».

(Архив Ежова, опись № 13.)

Избиение арестованных и пытки стали основными методами следствия.

По этому же вопросу начальник 3 отдела УГБ НКВД БССР Гепштейн заявил:

«В августе месяце в Белоруссии согласно приказу НКВД была начата широкая операция по польской агентуре…

Во второй половине октября 1937 года вернулся из Москвы… Берман и заявил мне, что мы, оказывается, очень резко отстали от всех без исключения УНКВД Союза, что в Ленинграде разоблачено 2000 человек, на Украине 4000 человек и что поэтому нам необходимо резко перестроить всю работу. Берман предложил мне созвать совещание следователей, на котором он даст указания…

Берман заслушал доклад каждого следователя, и здесь, на этом совещании, впервые и была дана установка о том, что арестованных можно бить, о том, что протоколы должны быть короткими, что по групповым делам надо включать арестованных в альбом каждого сразу по мере отработки, а не всей группой…

В Минске вскоре началось поголовное битье арестованных. Это распространилось чрезвычайно быстро и широко во всех остальных отделах наркомата».

(Архив Ежова, опись № 13.)

Как было установлено ЦК КП(б) Белоруссии, сотрудник Витебского городского отдела НКВД Коновалов вызывал арестованных и под предлогом сличения подписи арестованного с его подписью в паспорте отбирал у них подписи на чистом листе бумаги, а затем вписывал туда показания, какие сам находил нужным.

Характерно в этом же отношении письмо вновь назначенного начальника Управления НКВД по Орджоникидзевскому краю в НКВД СССР, в котором он сообщает, что произведенной проверкой работы УНКВД установлены серьезные нарушения законности, фальсификация следственных дел, по которым уже состоялись решения о расстреле.

Как указано в письме:

«… В итоге проверки подавляющее большинство дел о широком право-троцкистском подполье в районах распалось, и само существование право-троцкистских организаций в таких районах, как Солдато-Александровский (было 237 арестованных), Изобиленский (92), Шпаковский (28), Старо-Марьевский (44), Ново-Александровский (56) и другие, материалами следствия установить не удалось…

… Что из себя представляют освобожденные из-под стражи. Это в подавляющем большинстве районный и сельский советско-партийный актив, агротехнический персонал земельных органов, колхозов и совхозов».

(Архив Ежова, опись № 13.)

В Челябинской области в связи с наличием большого количества арестованных и желанием форсировать окончание дел «рационализировался» процесс следствия и стали, как говорилось в УНКВД, заготавливать «запасные части». Допрошенный по этому поводу свидетель Пивоваров показал: «Кроме того для ускорения следствия практиковалось изготовление „запасных частей", по существовавшей тогда терминологии. Делалось это так: один протокол, написанный следователем, размножался на машинке (машинисток работало одновременно 11 человек). Копии протоколов только слегка переделывались: переставлялись установочные данные, изменялись обстоятельства вербовки и факты шпионско-диверсионной работы.

Все это „ускоряло" следствие, в результате мы, оперработники, оформляли до 8–10 протоколов, а отдельные работники, как Григорьев, писали до 18 протоколов в один день… Нач. горотдела Чернов на созываемых оперативных совещаниях ставил их в пример, как людей, „действительно умеющих бороться с контрреволюцией"».

(Дело на Лихолет И. Д., л. д. 20.)

Заготовленные таким образом протоколы допросов предъявлялись арестованным и последние под физическим воздействие были вынуждены их подписывать, оговаривая себя и других, зачастую даже незнакомых им людей.

На судебном заседании Военного Трибунала бывший сотрудник УНКВД Брялин показал:

«В комнату № 61 заводили одновременно по 60 человек… ставили их на колени по ту и другую сторону и в таком положении держали арестованных по 5–7 суток, добиваясь признания. Я лично дежурил в комнате 61, находился с арестованными около 7 дней, не давая им вставать… Добиваясь признания от арестованного, брали его за ноги и ставили вниз головой, держали до тех пор, пока не признается…

… Брали из числа арестованных 2–3 здоровых ребят и заставляли их избивать других арестованных».

(Дело на Сердюк М. И., л. д. 24.)

Аналогичные показания дал и ряд других бывших сотрудников УНКВД.

Применялся как метод понуждения и холодный душ, т. е. арестованных, отказывающихся, несмотря на избиение, подписать заранее заготовленные протоколы, отводили прямо в одежде под холодный душ и держали до тех пор, пока они не соглашались подписать.

О «заговорах» в органах НКВД

Массовые незаконные аресты, широкое применение мер физического воздействия к арестованным, фальсификация протоколов допроса и т. д. — все это было делом рук отдельных врагов, пробравшихся в органы НКВД и примазавшихся к ним беспринципных карьеристов, подхалимов, а также результатом создавшейся общей обстановки в стране.

Пресса, радио, плакаты с «ежовыми рукавицами», выступления руководящих работников ориентировали не только коллектив чекистов, но и руководящий состав партийно-советских органов о существовании повсеместно в стране широко разветвленных шпионско-повстанческих и тому подобных организаций и о необходимости проведения всеобъемлющей чистки. Большинство чекистов некритически подходило к этому и верило указаниям Ежова, являвшегося не только наркомом, но и секретарем ЦК ВКП(б). Будучи вовлеченными в отдельные случаи нарушения закона, они затем поддались общему течению и зачастую сами стали проявлять «инициативу» в этом деле.

Следует отметить, что непосредственными участниками применения мер физического воздействия к арестованным стали и многие члены партии, не имеющие никакого отношения к работе органов НКВД.

В период массовых операций, когда скопилось много арестованных, в ряде органов НКВД, особенно в городских и районных аппаратах, одни оперативные сотрудники физически не в состоянии были заполнить даже только анкеты арестованных и тогда им на помощь были привлечены работники вспомогательных аппаратов и по согласованию с партийными органами мобилизованы многие члены партии из других ведомств. Эти прикомандированные участвовали в незаконных арестах, дежурили у арестованных, поставленных в «стойку», а подчас и принимали участие в избиениях. «Психозом» борьбы с правотроцкистскими шпионами, диверсантами и прочими двурушниками были охвачены широкие массы.

Немало было случаев, когда наиболее трезвые сотрудники возмущались незаконностью таких действий, и тогда они сами попадали в тюрьму. Ежов в своей последней речи на суде заявил, что им было арестовано 14.000 чекистов.

После прихода на пост наркомвнудела СССР Берия широкая волна репрессий против чекистов повторилась. Были арестованы за единичными исключениями начальники всех Управлений НКВД, большинство их замов и значительное количество начальников отделов. Во многих краях и областях последовательно арестовали 2–3 состава руководящих работников НКВД.

Преобладающему большинству арестованных чекистов было вменено в вину участие в право-троцкистском блоке и заговоре в органах НКВД.

Ежов арестовывал и обвинял, что они состояли в заговоре с Ягодой. Берия арестовывал и показывал, что ликвидирует заговор, возглавляемый Ежовым, Фриновским и Евдокимовым.

Большинство арестованных чекистов было приговорено к расстрелу, причем эта мера наказания была предварительно согласована с т. Сталиным. Для согласования представлялся список фамилий, без указания существа «имеющихся» материалов.

Ознакомление с рядом дел на бывших чекистов дает основание утверждать, что никакого заговора чекистов в действительности не существовало. Были среди арестованных и враги — правые, эсеры, но организованного заговора среди них не существовало.

Многие из арестованных сотрудников НКВД, особенно это относится к арестам, произведенным Берия, совершили уголовно-наказуемые деяния, нарушали законность и подлежали преданию суду, но не за участие в заговоре. Однако Берия, сам находясь в Грузии, творил такие же беззакония, а кроме того он не хотел подвергать сомнению перед т. Сталиным искусственно созданные заговоры, блоки и разного рода параллельные и резервные центры. Нельзя исключить возможность и того, что главной «виной» арестованных сотрудников НКВД являлось то, что они много знали.

Центральный Комитет партии неоднократно посылал для работы в органы государственной безопасности тысячи наиболее проверенных членов партии. Многих из них Ежов и Берия «сделали врагами» и расстреляли.

Арестованные бывшие сотрудники НКВД избивались особенно жестоко, а дела на них фальсифицировались так же, как и на многих руководящих работников советско-партийного аппарата.

Нарушения советской законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД

Вопиющие нарушения советской законности, массовые аресты ни в чем неповинных людей, жестокие избиения, истязания и пытки арестованных происходили при прямом попустительстве Прокуратуры СССР. Более того, в ряде случаев сами прокуроры являлись прямыми участниками грубейших извращений основ социалистической законности и советского правопорядка.

Все аресты граждан производились, как правило, органами НКВД без санкции прокурора. Конституционное требование о том, что «никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора» не имело силы.

Прокурорского надзора за расследованием дел в органах НКВД фактически не существовало. Арестованные допрашивались только работниками НКВД, прокуроры, как правило, в допросах не участвовали.

Роль прокурора в надзоре за следствием сводилась к штампованию следственных материалов — утверждению обвинительных заключений и направлению дел в суд.

Установлены многочисленные факты, когда бывший заместитель Прокурора СССР Рогинский при утверждении обвинительных заключений по делам, направляемым на рассмотрение Военной Коллегии Верховного Суда СССР, даже тогда, когда обвиняемому не предъявлялось обвинение по статье 58-8 Уголовного кодекса (террористический акт), произвольно вписывал эту статью, сознательно создавая этим «юридическую основу» для применения постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года, по которому было установлено упрощенное судебное производство и немедленное исполнение приговора.

Такой «прокурорский надзор» сводился к «оформлению» террористической расправы со многими честными советскими людьми.

Следует также сказать, что бывший Прокурор СССР Вышинский вдвоем с Ежовым в т. н. «особом порядке» осудили десятки тысяч поляков, латышей, бывших служащих КВЖД и других. Эта «двойка» в один день выносила по несколько сот смертных приговоров.

Грубейшие нарушения законности в прокурорском надзоре имели место не только в центре, но и на местах.

В распоряжении Прокуратуры СССР имеются материалы, свидетельствующие о том, что некоторые прокурорские работники не только не делали попыток пресечь беззакония, творившиеся в органах НКВД, но и сами толкали чекистов на произвол.

Так, бывший помощник Главного военного прокурора Калугин, находясь в 1938 году в Дальневосточном крае, учил работников УНКВД, как надо допрашиватъ, заявляя:

«Вы не умеете допрашивать, вы его допросите по-московски, оденьте ему наручники, дайте ему хорошенько и он вам даст дюжину заговорщиков».

(Личное дело бригвоенюриста Калугина Л.М.)

Необходимо отметить, что за извращения советской законности Калугин в марте 1940 года парторганизацией Главной военной прокуратуры был исключен из партии.

Судебный произвол Военной Коллегии Верховного Суда СССР

Многочисленными фактами установлено, что Военная Коллегия Верховного Суда СССР при рассмотрении в 1937-38 гг. дел о контрреволюционных преступлениях, попирая основы законности, встала на путь вынесения незаконных приговоров.

В 1937-38 гг. сложилась порочная практика, когда НКВД СССР, заканчивая следствие по делам, подлежащим рассмотрению в Военной Коллегии Верховного Суда СССР, заранее определял меры наказания обвиняемым. С этой целью в НКВД составлялись списки лиц, дела на которых подлежали рассмотрению в Военной коллегии. В списках указывались фамилии лиц, предаваемых суду, и заранее предлагалась мера наказания. Эти списки Ежовым направлялись лично т. Сталину для санкционирования предлагаемых мер наказания. В 1937-38 гг. т. Сталину было направлено 383 таких списка на 44.465 ответственных партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников. В подавляющем большинстве им определялся расстрел.

После утверждения списков т. Сталиным работники НКВД, до направления дел в Военную Коллегию, делали в этих делах отметку в соответствии с утвержденной мерой наказания. Если обвиняемый подлежал расстрелу, то на обвинительном заключении ставили «1» (первая категория), если обвиняемого нужно было осудить к лишению свободы, то делалась отметка «2». Этими отметками и руководствовались члены Военной Коллегии Верховного Суда СССР, вынося приговоры по делам.

Судебного рассмотрения дел в Военной Коллегии по существу не было. Военная Коллегия, вынося заранее предопределенные меры наказания, механически штамповала материалы предварительного следствия.

Все «судебное заседание» Военной Коллегии, включая и время вынесения и оглашения приговора, занимало лишь 15–20 минут.

Так, Военной Коллегией всего за 20 минут были рассмотрены дела и осуждены к расстрелу: Заместитель Председателя Совнаркома СССР Межлаук, нарком оборонной промышленности Рухимович, нарком просвещения Бубнов, секретарь ЦК КП Украины Попов, зав. отделом ЦК КПСС Стецкий и многие-многие другие.

Ярким проявлением судебного произвола Военной Коллегии является дело по обвинению Смирновой Лидии Николаевны.

Единственным основанием к аресту и осуждению Смирновой явилось то, что она с 1920 года до дня ареста была женой бывшего секретаря Азово-Черноморского крайкома партии Шеболдаева Б. П., репрессированного как участника антисоветской организации. (Как установлено в настоящее время, Шеболдаев был осужден необоснованно). На предварительном следствии Смирнова категорически отрицала свою осведомленность об антисоветской деятельности Шеболдаева. Никаких доказательств вины Смирновой в деле нет.

В Военной Коллегии Верховного Суда СССР Смирнова также заявила, что «она виновной себя ни в чем не признает, о контрреволюционной деятельности Шеболдаева она не подозревала».

Несмотря на полное отсутствие каких-либо оснований, Смирнова Военной Коллегией была осуждена к расстрелу.

После ареста Смирновой осталось трое сыновей — двенадцати лет, двух с половиной лет и двух месяцев.

Рассматривая уголовные дела, Военная Коллегия совершенно игнорировала объяснения подсудимых. Формально выясняя вопрос о признании или непризнании подсудимыми вины, Военная Коллегия во всех случаях выносила обвинительный приговор.

Бывший секретарь ЦК КП(б) Казахстана и член ЦК КПСС Мирзоян Л. И. в Военной Коллегии заявил:

«… его единственная вина только в том, что он дал на следствии ложные показания… Он 22 года честно служил партии и народу, никогда с Бухариным, Рыковым и другими правыми не путался… Сейчас лгать не может и просит суд перед смертью поверить ему, что он никогда интересов партии не предавал. Он смерти не боится, но его страшит, что он должен умереть незаслуженной им позорной смертью врага народа, которым он никогда не был».

(Дело Мирзояна, т. I, л. д.)

Попирая основы правосудия, Военная Коллегия без какой-либо проверки осудила Мирзояна к расстрелу. В настоящее время Мирзоян посмертно реабилитирован.

Бывший кандидат в члены ЦК КПСС, член партии с 1915 года Калыгина А. С. на предварительном следствии и в суде категорически отрицала предъявленное ей обвинение. Несмотря на это, Военная Коллегия рассмотрела дело Калыгиной в течение 20 минут и вынесла ей смертный приговор.

В настоящее время установлено, что дело по обвинению сфальсифицировано и она осуждена без всяких оснований.

Бывший кандидат в члены ЦК КПСС, секретарь Донецкого обкома партии Прамнэк Э. К. в суде виновным себя не признал, однако Военная Коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев дело Прамнэка в течение 20 минут, осудила его к расстрелу.

В настоящее время установлено, что Прамнэк осужден необоснованно, по сфальсифицированным материалам.

Член партии с 1899 года Шотман А. В. был делегатом 2, 6, 7, 8, 11, 14, 15, 16 и 17 съездов партии, в 1917 году лично организовывал переезд В. И. Ленина в Финляндию. В письме на имя Альтфатера 25 апреля 1918 года В. И. Ленин писал: «податель — тов. Шотман, старый партийный товарищ, лично мне превосходно известный и заслуживающий абсолютного доверия».

(Материал проверки Шотмана.)

В июне 1937 года Шотман был арестован по обвинению в участии в антисоветской террористической организации. В суде виновным себя Шотман не признал, однако Военная Коллегия без какой-либо проверки осудила его к расстрелу. В декабре 1955 года было установлено, что это дело сфальсифицировано и Шотман посмертно реабилитирован.

Фактов подобного произвола много.

Установлены факты, когда Военная Коллегия Верховного Суда СССР дошла до вынесения приговоров по телеграфу.

Бывший член Военной Коллегии Верховного Суда СССР Никитченко (ныне генерал-майор в отставке), возглавляя выездную сессию на Дальнем Востоке, не видя дел и обвиняемых, вынес по телеграфу 102 приговора.

Тот же Никитченко, находясь на Дальнем Востоке, не только не вскрывал проводившуюся там органами НКВД массовую фальсификацию дел, но, наоборот, всячески потворствовал этой фальсификации и способствовал ее внедрению в работу аппарата НКВД.

В Управлении НКВД по Дальневосточному краю существовала продуманная система «подготовки» арестованных к заседаниям Военной Коллегии, о чем было известно Никитченко, поощрявшему эту преступную практику. Так, бывший работник УНКВД Вышковский показал:

«… Подкармливание арестованных и обработка перед Военной Коллегией была поголовная. Нам говорили, что надо людей подготовить к Военной Коллегии так, чтобы они свои показания подтвердили в суде. Об этом говорил и сам председатель выездной сессии Военной Коллегии Никитченко».

(Дело Вышковского С.Л., т. ХХ, л. д. 446.)

О «технике» судебного рассмотрения дел Военной Коллегией показал бывший работник НКВД Дмитриев:

«… Если обвиняемый на суде отказывался от показаний, данных на следствии, его из зала суда выталкивал комендант в шею, если подтверждал показания — его выводили спокойно. Это делалось на глазах помощника Главного военного прокурора, на глазах председателя и членов Военной Коллегии».

(Дело Дмитриева П. П., т. ХIII, л. д. 95.)

Бывший начальник отделения УНКД Приморского края Мочалов, осужденный в 1940 году за фальсификацию дел к расстрелу, в суде показал:

«… Мне даже страшно вспомнить, что мы делали. Я за эти дни все понял, но почему мы это делали и для кого это было нужно, я не могу сказать.

… На заседании Военной Коллегии один арестованный заявил, что он отказывается от данных им показаний, что его избили. Председательствовавший Никитченко сказал ему: „А вы что, хотите, чтобы вам добавили?". На заседании Военной Коллегии прошли все дела на избитых. После этого я еще раз убедился, что бить можно. На втором заседании Военной Коллегии докладывали дела, по которым было еще больше избитых людей…»

(Дело Мочалова.)

Все эти факты свидетельствуют о том, что Военная Коллегия Верховного Суда СССР из высшего судебного органа, призванного стоять на страже советской законности, превратилась в судилище, осуществлявшее расправу с тысячами советских людей.

О внесудебном рассмотрении дел

Массовые нарушения советской законности завершались системой осуждения арестованных тройками, комиссией НКВД и Прокурора СССР, Особым Совещанием при НКВД СССР.

Подавляющее большинство арестованных было осуждено существовавшими до ноября 1938 года тройками УНКВД — НКВД.

Причем, тройке и комиссии было предоставлено право определять любую меру наказания, вплоть до расстрела. Собственно говоря, эти два органа специально созданы были для применения в самых широких масштабах расстрелов арестованных.

Тройки, Комиссия и Особое Совещание были удобны для фальсификаторов дел еще и тем, что они рассматривали дела списком, арестованных и свидетелей не вызывали, доказательства, собранные следователями, не проверяли.

Наряду с тройками в течение 1937 и 1938 гг. активно работала так называемая «двойка», официально именуемая комиссией НКВД и Прокурора СССР. Эта комиссия была создана специально для того, чтобы уничтожать людей, арестованных в порядке проведения массовых операций.

Местные органы НКВД составляли на каждого арестованного по массовым операциям краткие справки, в которых указывались лишь анкетные данные арестованного и весьма краткая суть обвинения. Эти справки высылались в Москву и рассматривались работниками центрального аппарата НКВД СССР.

По этим справкам составлялся список с указанием мер наказания. После подписания списка Ежовым или Фриновским (от НКВД) и Вышинским или Рогинским (от Прокуратуры) решения приводились в исполнение немедленно.

Попирая основы советской законности, комиссия НКВД и Прокурора СССР вынесла решения о расстрелах десятков тысяч советских граждан.

О размахе репрессий, применяемых т. н. «двойкой», свидетельствует следующий акт.

Только 29 декабря 1937 года Ежов и Вышинский, рассмотрев списки на 1000 человек, представленные лишь одним УНКВД Ленинградской области на лиц, обвиняемых в шпионской деятельности в пользу Латвии, осудили к расстрелу 992 человека.

Однако, это не являлось пределом. 10 января 1938 года «двойка» рассмотрела списки на 1 667 человек, 14 января — на 1 569 человек, 15 января — на 1 884 человека, 16 января — на 1 286 человек, 21 января — на 21 64 человека.

Бывший начальник отдела НКВД СССР Шапиро, будучи арестованным, показал об обстановке, в которой подготавливались списки для рассмотрения «двойкой»:

«… До марта 1938 года все следственные справки по массовым операциям рассматривались по поручению Ежова… Цесарским и Минаевым. Просмотренные ими дела… оформлялись в виде протоколов, которые без всякой проверки, даже без читки, автоматически подписывались наркомом, а также механически подписывались прокурором. После ухода Цесарского (а к этому времени скопилось свыше 100 тысяч следственных дел) к рассмотрению дел были привлечены рядовые начальники отделов. Однако положение не изменилось, а только ухудшилось. Начальники отделов считали это дело излишней нагрузкой и старались за один вечер рассматривать не менее 200–300 справок. По существу это было штампование справок без критического подхода, а люди осуждались к 10 годам заключения или к расстрелу.

Рассмотрение дел оформлялось протоколами, которые представлялись Ежову или Фриновскому (от наркомата) или Вышинскому и Рогинскому (от прокуратуры), которые подписывали эти решения, не читая и не проверяя их».

(Дело Шапиро.)

Что касается деятельности Особого Совещания, то можно смело утверждать, что оно дополняло систему внесудебной расправы и отличалось от троек и «двойки» лишь тем, что было постоянно действующим органом.

* * *

Комиссия, выделенная Президиумом ЦК КПСС на заседании 31 декабря 1955 года для разбора вопроса о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии, представляет на рассмотрение Президиума ЦК КПСС изложенный выше фактический материал по этому вопросу.

Мы лично проверяли документы, которые положены в основу этой части записки. Комиссией были привлечены к подготовке документального материала следующие члены партии: от Комитета Госбезопасности т. Серов И. А. (член КПСС с 1926 года), начальник секретариата КГБ т. Доброхотов (член КПСС с 1932 года); начальник учетно-архивного отдела КГБ т. Плетнев (член КПСС с 1939 года); начальник Особой инспекции КГБ т. Каллистов (член КПСС с 1940 года); от Прокуратуры СССР — зам. Главного военного прокурора т. Терехов (член КПСС с 1943 года).

При подготовке материалов и печатании настоящей записки была обеспечена необходимая конспирация.

Кроме этого освещения фактической стороны дела, мы считаем необходимым доложить Президиуму ЦК КПСС о некоторых принципиальных выводах, к которым приходит комиссия уже на данной стадии изучения порученного нам вопроса.

Два обстоятельства, как нам представляется, сыграли роковую роль и во многом предопределили массовые репрессии против огромного количества честных советских граждан, в том числе против многих десятков тысяч партийных, советских, хозяйственных, военных кадров.

Первое. Злодейское убийство С. М. Кирова, которое дало повод и было использовано для массовых репрессий и для нарушения социалистической законности. Уже вечером 1 декабря 1934 года, через несколько часов после убийства С. М. Кирова за одной подписью секретаря Президиума ВЦИК А. Енукидзе было протоколом № 112 «оформлено» следующее постановление:

«1) Следственным властям — вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком;

2) Судебным органам — не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайства преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению;

3) Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговор о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров». (Опубликовано в «Правде» за 4. ХII-1934 г., как пост[ановление] ЦИК Союза ССР, принятое на заседании от 1 декабря 1934 г.).

Только 3 декабря 1934 года это постановление ЦИК СССР было поставлено на голосование (опросом) членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Это постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года, как уже описывалось выше, открыло возможность для массовых нарушений социалистической законности.

Второе. Широкие массовые репрессии начались с конца 1936 года, после телеграммы Сталина и Жданова из Сочи от 25.IХ-1936 г., адресованной Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро, в которой говорилось следующее:

«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД».

Эта сталинская установка о том, что «НКВД опоздал на 4 года» с применением массовых репрессий, что надо быстро «наверстать» упущенное, прямо толкала работников НКВД на массовые аресты и расстрелы.

Приходится сказать, что эта установка была навязана и февральско-мартовскому Пленуму ЦК ВКП(б) 1937 года. В резолюции Пленума по докладу Ежова «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» говорилось:

«Пленум ЦК ВКП(б) считает, что все акты, выявленные в ходе следствия по делам антисоветского троцкистского центра и его сторонников на местах, показывают, что с разоблачением этих злейших врагов народа Наркомвнудел запоздал, по крайней мере, на 4 года».

В докладе И. В. Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 г. имеется одно, казалось бы, странное и непонятное положение, на которое, как видно, тогда никто не обратил внимания, но которое приобретает теперь совершенно особый смысл и значение в свете того, что произошло с составом ЦК ВКП(б), избранным на XVII съезде.

В докладе указывалось на необходимость создать при ЦК ВКП(б) шестимесячное «Совещание по вопросам внутренней и внешней политики», куда направлять первых секретарей областных и краевых организаций и центральных комитетов национальных коммунистических партий. Эти товарищи, — говорилось в докладе И. В. Сталина, — должны дать не одну, а несколько смен, могущих заменить руководителей Центрального Комитета нашей партии. Это необходимо и это должно быть сделано».

Возникает вопрос: почему появилась в 1937 году у И. В. Сталина необходимость подготовить «несколько смен» для замены руководителей ЦК? Видимо, уже тогда им вынашивалась мысль о замене состава ЦК, избранного на XVII съезде. И эта «замена» состава ЦК была, действительно, осуществлена, но не путем нормальной партийной демократии, а путем огульного, массового, в основном, как теперь очевидно, совершенно необоснованного репрессирования 70 % состава ЦК, избранного на XVII съезде, в том числе нескольких членов и кандидатов Политбюро ЦК.

На февральско-мартовском Пленуме ЦК в выступлениях ряда членов ЦК по существу высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии под предлогом борьбы с «двурушниками».

Наиболее ярко эти сомнения были выражены в выступлении тов. Постышева П. П. Тов. Постышев говорил:

«Я рассуждал: прошли такие крутые годы борьбы, гнилые члены партии ломались или уходили к врагам, здоровые дрались за дело партии. Это — годы индустриализации, коллективизации. Я никак не предполагал, что пройдя этот крутой период, Карпов и ему подобные попадут в лагерь врага. А вот по показаниям, якобы, Карпов с 1934 года был завербован троцкистами. Я лично думаю, что в 1934 году здоровому члену партии, который прошел длительный путь ожесточенной борьбы с врагами за дело партии, за социализм, попасть в стан врагов невероятно. Я этому не верю.

… Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом в 1934 году пойти к троцкистам. Странно это…»

Не в этом ли смелом, большевистском выступлении П. П. Постышева истинная причина его гибели?

Резолюция февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) по докладу Ежова была использована врагами народа и карьеристами для того, чтобы прикрывать именем партии массовый террор против кадров партии и советского государства и рядовых советских граждан. Количество расстрелянных в 1937 году увеличилось по сравнению с 1935 годом почти в 300 раз!

Это происходило в тот период, когда основные кадры троцкистов и правых были уже репрессированы в 1935–1936 и первой половине 1937 года. Теперь по обвинению в «двурушничестве», по различным оговорам, по зверски выбитым липовым «показаниям» репрессировались многочисленные кадры партии и советского государства, которые в свое время обеспечивали победу над интервентами и белогвардейцами, которые активно боролись за дело партии, за дело социализма в самые трудные годы индустриализации и коллективизации, которые сами вели активную борьбу в партии против троцкистов, зиновьевцев и правых.

Все шире стала распространяться болезненная подозрительность, сеялось взаимное недоверие среди коммунистов в партийных организациях.

Некоторое оздоровление в партийные организации внесли решения январского Пленума ЦК ВКП(б) 1938 года. Но массовые репрессии продолжались вплоть до 1939 года.

Когда волна массовых репрессий в 1939 г. начала ослабевать, когда руководители местных партийных организаций начали ставить в вину работникам НКВД применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное, — И. В. Сталин направил 10 января 1939 г. шифртелеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД. В этой телеграмме говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самих безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

С содержанием этой телеграммы И. В. Сталин затем предложил ознакомить местных прокурорских работников, осуществляющих надзор за следствием в органах НКВД, и председателей областных краевых, республиканских судов.

Таким образом, самые позорные нарушения социалистической законности, самые зверские пытки, приводившие, как это было показано выше, к массовым оговорам невинных людей, дважды (в 1937 и в 1939 гг.) были санкционированы И. В. Сталиным от имени ЦК ВКП(б).

В полувековой истории нашей партии были страницы тяжелых испытаний, но не было более тяжелой и горькой страницы, чем массовые репрессии 1937–1938 гг., которые нельзя ничем оправдать.

Был полностью исторически оправдан массовый красный террор против буржуазии и других враждебных классов в 1918–1919 гг., когда судьба молодой Советской Республики не раз висела на волоске, когда мы вели тяжелый, смертельный бой с полчищами интервентов и белогвардейцев, с кулацкими мятежами и т. д. Но ничем не мог быть оправдан массовый террор против многих честных советских людей, против многочисленных кадров партии и советского государства — причем террор, развернувшийся тогда, когда социализм победил в нашей стране, когда успешно были проведены социалистическая индустриализация и коллективизация сельского хозяйства, был разбит последний капиталистический класс — кулачество, когда были разгромлены троцкисты, зиновьевцы и правые, когда была разгромлена и их социальная база — эксплуататорские классы.

События 1937–1938 гг. нанесли огромный ущерб международному авторитету нашей страны. Урон, который был нанесен массовыми репрессиями военным кадрам, явился одной из причин наших неудач в финской войне, а эти неудачи подбодрили Гитлера и способствовали ускорению гитлеровского нападения на СССР.

После снятия и осуждения Ежова, Берия и его приспешники по существу продолжали вражескую политику истребления партийных и советских кадров.

Как могло получиться, что враги партии, пробравшиеся к руководству НКВД, смогли использовать эти органы против партии, против руководящих партийных кадров?

Это могло произойти, как показывают многочисленные факты и документы, прежде всего потому, что Центральный Комитет партии, как коллективный орган, был фактически устранен от влияния на органы НКВД.

Позорные дела, творившиеся в стенах органов НКВД, проводились, якобы, с санкции и даже «в интересах партии». На самом же деле это делалось в угоду одному человеку, а иногда по его прямым указаниям (см. напр. шифртелеграмму от 10.11939 г.).

Вот к чему привел антимарксистский, антиленинский «культ личности», созданный безграничным восхвалением и возвеличением И. В. Сталина.

Владимир Ильич Ленин был глубоко прав, когда предупреждал партию: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

К докладной записке прилагаем следующие документы:

1. Телеграмма И. В. Сталина от 10 января 1939 г.

2. Справка о санкционировании И. В. Сталиным расстрелов 138 руководящих работников.

3. Письмо от арестованного Эйхе И. В. Сталину.

П. Поспелов

А. Аристов

Н. Шверник

П. Комаров

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 489. Л. 23–91. Подлинник. Машинопись.

 

№ 16

РАБОЧАЯ ПРОТОКОЛЬНАЯ ЗАПИСЬ ЗАСЕДАНИЯ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О ДОКЛАДЕ КОМИССИИ ЦК КПСС ПО УСТАНОВЛЕНИЮ ПРИЧИН МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ ПРОТИВ ЧЛЕНОВ И КАНДИДАТОВ В ЧЛЕНЫ ЦК ВКП(Б), ИЗБРАННЫХ НА ХVII СЪЕЗДЕ ПАРТИИ

9 февраля 1956 г.

72. Сообщение Комиссии т. Поспелова.

Хрущев, Первухин, Микоян*. [* Здесь и далее фамилии выступавших курсивом выделены составителями. — Сост.]

Несостоятельность Сталина раскрывается как вождя. Что за вождь, если всех уничтожает. Надо проявить мужество, сказать правду.

Мнение: съезду сказать, продумать как сказать, кому сказать. Если не сказать — тогда проявим нечестность по отношению к съезду. М[ожет] б[ыть] т. Поспелову составить доклад и рассказать — причины, культ личности, концентрация власти в одних руках. В нечестных руках. Где сказать: на заключительном заседании съезда.

Завещание [Ленина] напечатать и раздать делегатам.

Письмо по национальному вопросу напечатать и раздать делегатам съезда.

Т. Молотов — На съезде надо сказать. Но при этом сказать не только это. Но по национальному вопросу Сталин — продолжатель дела Ленина. Но 30 лет мы жили под руководством Сталина — индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией.

Культ личности, но мы о Ленине говорим, о Марксе говорим.

Т. Хрущев -

Т. Каганович — Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь. Правильно предложение т. Хрущева доклад заслушать. Завещание, письмо по н[ациональному] вопросу раздать.

Завещание, письмо разослать членам Президиума ЦК КП[СС].

Мы несем ответственность. Но обстановка была такая, что мы не могли возражать. (О брате говорит). Но мы бы были нечестны, если бы мы сказали, что вся борьба с троцкистами была не оправдана. Наряду с борьбой идейной шло истребление кадров.

Но я согласен с т. Молотовым, чтобы провести с холодным умом (как сказал т. Хрущев).

Т. Каганович — Мы (я) переживаем, но чтобы нам не развязать стихию. Редакцию доклада преподнести политически, чтобы 30-летний период не смазать, хладнокровно подойти.

Т. Булганин — Считаю предложение т. Хрущева правильным. Члены партии видят, что мы изменили отношение к Сталину. Если съезду не сказать, будут говорить, что мы струсили. То, что вскрылось — мы не знали. Списки на 44 тыс[ячи] — невероятный факт. Ближе к правде. На два этапа роль Сталина разделить. Во втором этапе Сталин перестал быть марксистом. О деле Сванидзе говорит. Как сказать? На базе культа личности. Сталин и партия. Нельзя приписывать Сталину.

Т. Ворошилов: Более основательно подготовить. Мы не в отпуску. Всякая промашка влечь будет последствия. Согласен довести до партии (до съезда).

Т. Ворошилов: Осторожным нужно быть.

(Т. Хрущев говорит, что т. Ворошилов возбуждал дело о Ярошенко перед Сталиным).

Т. Ворошилов продолжает: Вот два случая: X съезд 1921 г., поехали в Петроград. XIV съезд — были враги, были. Сталин осатанел (в борьбе) с врагами. Тем не менее у него много было человеческого. Но были и звериные замашки.

Микоян: Мы не можем не сказать съезду. Впервые самостоятельно обсуждать можем.

Как относиться к прошлому? До 34 г. вел себя героически. После 34 г. показал ужасные вещи. Узурпировал власть. Захват власти одним лицом. В коренных вопросах теоретических (расходился Сталин с Лениным) быстро поправлял.

Не осуждаю Сталина, когда вели идейную борьбу с троцкистами.

3а провал в с[ельском] х[озяйст]ве разве можно простить?

Если бы люди были живы — успехи были бы огромны.

Сказать спокойно съезду (в докладе).

Почему Вячеслав не хочет опубликовать по нац[иональному] вопросу?

Т. Микоян — Опубликовать «Завещание» и по нац[иональному] в[опросу]. Сочинения Ленина (4 изд[ание]) урезанное, дополнительный том издания Ленина выпустить.

Т. Первухин — На съезде надо доложить. В этом докладе о положительной стороне не требуется говорить. Культ Сталина вреден. Сказать как есть. Узурпировал власть, ликвидировал ЦК, ПБ. Кадры истреблял — мы по тяжелой пр[омышленнос]ти темпы потеряли.

Т. Суслов — Надо делегатам съезда рассказать все. О коллективности руководства говорим, а со съездом будем хитрить?

Характер доклада: Комиссии поручено проверить, что стало с членами ЦК XVII съезда.

Неуместно давать в целом характеристику Сталину. [В] 36–37 гг. сколько перебито кадров. Кривая 36–39 г. — минимальные темпы.

Т. Суслов — Два этапа [в деятельности] Сталина — в основном правильно. До 1934 г. Сталин был во многом не прав. Решение XV съезда не выполнено о опубликовании «Завещания». Авансироваться нельзя.

Т. Маленков — Считаю правильным предложение сказать съезду. Испытываем чувство радости — оправдываем товарищей.

Нельзя дать объяснение о оправдании товарищей, не объясняя роли Сталина. Никакой борьбой с врагами не объяснить, что перебили кадры. «Вождь» действительно был «дорогой».

На два этапа не делить, связать с культом личности. Мы этим восстанавливаем Ленина по-настоящему.

У Сталина к Ленину проскальзывали нехорошие настроения. Не делать доклада о Сталине вообще.

Т. Аристов: Не согласен с одним общим, что есть в выступлениях Молотова, Кагановича, Ворошилова, — не надо говорить, [мол] делегаты — люди острые, мы этого не знали (это недостойно членов ПБ).

Годы страшные, годы обмана народа.

Эйхе и тогда был честный.

Хотели сделать бога, а получился черт.

Т. Аристов: Но как так всех — в угоду Сталина. Партия авторитет не потеряет.

Т. Беляев: Рук[оводящие] кадры не знают этих документов. Как странно, что эти документы не известны рук[оводящим] кадрам. Съезду нужно документы доложить. Как же скрывать ленинские документы? Правильно т. Хрущев предлагает опубликовать съезду документы.

Правду сказать — делаются оговорки — как бы не потерять величие Сталина. Но в нем надо разобраться. Политически объяснить, конечно, кто [несет] ответственность.

Очищается, что мучает коммунистов.

Иначе — не верить в силу партии.

В этом смысле с оговоркой говорить нельзя.

Т. Шверник: Сейчас ЦК не может молчать, иначе предоставить улице говорить. Съезду надо правду сказать, культ личности разоблачить. Доклад сделать. Кошмар — три раза косили людей.

Т. Сабуров: Молотов, Каганович, Ворошилов неправильную позицию занимают, фальшивят. Один Сталин (а не два). Сущность его раскрыта за последние 15 лет. Это не недостатки (как говорит т. Каганович), а преступления. Т. Молотов говорит: «Он с нами был 30 лет». Но известна его роль в войне. Но в послевоенный период испортили отношения со всеми народами (выступления о проливах). Мы потеряли многих из-за глупой политики (финская война, Корея, Берлин).

Сказать правду о роли Сталина до конца.

Т. Шепилов: Писали о Сталине от сердца. Шевелились глубокие сомнения по событиям 1937 г.

Надо сказать партии — иначе нам не простят.

Говорить правду — сказать, что партия не такая, что нужно было миллионы заточить, что государство наше не такое, что надо было сотни тысяч послать на плаху. Идеологически — вопрос о воспитании кадров.

Т. Шепилов: Продумать о формах, чтобы не было вреда.

Т. Кириченко: Не может быть вреда. Невозможно не сказать. Сказать разумно. Надо бы сказать, кто реабилитированы. Решение от съезда вынести.

Т. Пономаренко — На съезде ЦК должен высказаться. Гибель миллионов людей неизгладимый след оставляет. Трезво о этом периоде и роли Сталина надо сказать.

Т. Хрущев — Нет расхождения, что съезду надо сказать. Оттенки были, учитывать.

Все мы работали со Сталиным, но это нас не связывает. Когда выявились факты, сказать о нем, или мы оправдываем действия.

Не сбрасывать со счетов, что через 3 м[еся]ца после смерти Сталина арестовали Берия. И этим мы расчистили [путь] к действию. Мы можем полным голосом, можем сказать.

Нам не стыдно.

Не бояться, не быть обывателями, не смаковать. Развенчать до конца роль личности.

На съезде доклад поставить. Секретарей ЦК всех подключить. Кто будет делать доклад — обдумать.

М[ожет] б[ыть] и на пленуме ЦК старого состава сказать, что хотим поставить такой-то вопрос.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 389. Л. 58–62 об. Автограф. Карандаш.

 

№ 17

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС «ОБ ОЗНАКОМЛЕНИИ ДЕЛЕГАТОВ ХХ СЪЕЗДА ПАРТИИ С НЕОПУБЛИКОВАННЫМИ ДОКУМЕНТАМИ В.И.ЛЕНИНА»

9 февраля 1956 г.

№ 187. п. LХХII — Об ознакомлении делегатов XX съезда партии с неопубликованными документами В.И. Ленина (тт. Хрущев, Микоян, Каганович, Молотов, Ворошилов, Маленков, Сабуров, Суслов, Булганин, Первухин, Кириченко).

1. Разослать членам Президиума ЦК КПСС, кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС следующие неопубликованные документы В. И. Ленина — «Завещание» и письмо по национальному вопросу.

2. Считать необходимым ознакомить делегатов XX съезда партии с указанными документами В. И. Ленина.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 223. Л. 25. Подлинник. Машинопись.

 

№ 18

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРЕЗИДИУМА ЦК КПСС О ПРОВЕДЕНИИ ЗАКРЫТОГО ЗАСЕДАНИЯ ХХ СЪЕЗДА ПАРТИИ И УТВЕРЖДЕНИИ ДОКЛАДЧИКОМ Н.С.ХРУЩЕВА

9 февраля 1956 г.

№ 188. п. II — Об открытии Пленума ЦК КПСС (тт. Хрущев, Микоян, Сабуров, Первухин, Каганович, Маленков, Булганин, Ворошилов, Кириченко, Молотов, Суслов, Пономаренко, Поспелов).

Поручить открыть Пленум ЦК КПСС первому секретарю ЦК т. Хрущеву Н. С. Внести на Пленум ЦК предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности. Утвердить докладчиком т. Хрущева Н. С.

РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 225. Л. 2. Подлинник. Машинопись.

 

№ 19

ИЗ НЕПРАВЛЕНОЙ СТЕНОГРАММЫ ВЫСТУПЛЕНИЯ Н.С.ХРУЩЕВА НА ПЛЕНУМЕ ЦК КПСС

13 февраля 1956 г. <…>

Есть еще один вопрос, о котором здесь нужно сказать.

Президиум Центрального Комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина чувствует и считает необходимым поставить на съезде Центрального Комитета* [* Так в тексте. — Сост.], на закрытом заседании (видимо, это будет в то время, когда будут обсуждены доклады и будет утверждение кандидатов в руководящие органы Центрального Комитета: членов ЦК, кандидатов и членов ревизионной комиссии, когда гостей никого не будет) доклад от ЦК о культе личности.

Почему, товарищи? Сейчас все видят, чувствуют и понимают, что мы не так ставим вопрос о культе личности, как он ставился в свое время, и это вызывает потребность получить объяснение, чем это вызывается. Мы, правда, объяснили, и достаточно веско объяснили, но нужно, чтобы делегаты съезда, которые были на съезде, чтобы они все-таки больше узнали бы и почувствовали, поняли бы больше, чем это мы сейчас делаем через печать. Иначе делегаты съезда будут чувствовать себя не совсем хозяевами в партии. Поэтому они должны для того, чтобы объяснять большой поворот, который произошел, иметь больше фактического материала. Я думаю, что члены пленума с этим согласятся. Голоса. Правильно.

Хрущев. Тогда все. Мы сегодня обсудили доклад, готовим другой доклад. На Президиуме мы условились, что доклад поручается сделать мне, первому секретарю ЦК. Не будет возражений?

Голоса. Нет

Хрущев. Тогда, по-моему, все вопросы, которые следовало на нашем пленуме решить, мы решили. Работу пленум хорошо провел от съезда и до съезда. После смерти Сталина были большие испытания, но Центральный Комитет занял твердую позицию и твердую линию партии и добился больших успехов. Это большая честь составу Центрального Комитета, который сегодня заканчивает свои полномочия. Разрешите на этом заседание пленума закрыть.

РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 183. Л. 2–5. Подлинник. Машинопись.

 

№ 20

ПРОЕКТ ДОКЛАДА «О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯХ», ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ Н.С.ХРУЩЕВУ П.Н.ПОСПЕЛОВЫМ И А.Б.АРИСТОВЫМ

18 февраля 1956 г.

Товарищи!

В выступлениях делегатов съезда неоднократно указывалось, что Центральный Комитет правильно сделал, проделав за отчетный период известную работу по развенчанию чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, говорилось в общей форме и об отрицательных последствиях этого немарксистского возвеличения отдельной личности.

Центральный Комитет считает необходимым доложить на данном закрытом заседании XX съезду, как верховному органу партии, о некоторых очень тяжелых и вредных последствиях культа личности, о том большом ущербе, который был причинен сосредоточением необъятной, неограниченной власти в руках одного лица. Многие весьма важные обстоятельства и факты стали известными Центральному Комитету только после смерти И. В. Сталина и после того, как по инициативе ЦК был разоблачен подлый враг партии и советского народа Берия.

Прежде чем перейти к тяжелым последствиям культа личности, разрешите напомнить вам некоторые принципиальные марксистские положения о культе личности, напомнить об отрицательном отношении к этому явлению основоположников марксизма.

Известно, например, что Маркс сурово осуждал проявления всякого культа личности и на практике последовательно боролся против него. В письме немецкому политическому деятелю Вильгельму Блосу Маркс заявлял:

«… Из неприязни ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, — я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. Первое вступление Энгельса и мое в тайное общество коммунистов произошло под тем условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами (Лассаль впоследствии поступал как раз наоборот)» (Письмо Маркса В. Блосу от 10 ноября 1877 г., Соч. К. Маркса и Ф. Энгельса, т. XXVI, изд. 1-е, стр. 487–488).

Позднее, в 1 891 году, Энгельс писал хоровому кружку лондонского Коммунистического рабочего просветительного союза:

«И Маркс, и я, мы всегда были против всяких публичных демонстраций по отношению к отдельным лицам, за исключением только тех случаев, когда это имело какую-либо значительную цель; а больше всего мы были против таких демонстраций, которые при нашей жизни касались бы лично нас» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVIII, изд. 1-е, стр. 385).

Известна также величайшая скромность гения революции Владимира Ильича Ленина. Ленин всегда подчеркивал роль партии, как живого, самодеятельного организма, как руководящей и направляющей силы советского общества, роль Центрального Комитета, который Ленин называл «коллективом руководителей». Ленин строго следил за тем, чтобы осуществлялись нормы партийной жизни, соблюдался Устав партии, своевременно созывались съезды партии, пленумы Центрального Комитета.

Не случайно, что такой важнейший политический документ, как свое письмо, известное под именем «завещания», Ленин адресовал на имя партийного съезда.

В этом «завещании» Ленин выражал тревогу по поводу того, что уже тогда, в 1922 году Сталин, сделавшись генеральным секретарем, сосредоточил в своих руках необъятную власть.

Ленин указывал:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

В добавлении к этому «завещанию» Ленин даже предлагал съезду партии обдумать способ перемещения Сталина с должности генерального секретаря в связи с его грубостью, недостаточной внимательностью, недостаточной лояльностью, то есть недостаточной добросовестностью, в отношении товарищей. Ленин прямо говорил:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».

Этот ленинский документ, в котором содержались также оценки и некоторых других членов Политбюро того времени, — был оглашен по делегациям XIII съезда партии. Делегации XIII съезда обсуждали вопрос о перемещении Сталина с поста генерального секретаря и высказались за его оставление на посту генерального секретаря, имея в виду, что Сталин учтет критические замечания Ленина и сумеет исправить свои недостатки, которые внушили серьезные опасения Ленину. Но, как показали последующие события, Сталин только в первые годы после кончины Ленина считался с его указаниями и предупреждениями.

Сталин нарушил постановление XV съезда партии, который принял 9 декабря 1927 года решение об опубликовании в «Ленинских сборниках» письма В. И. Ленина, которое называют «завещанием». Этот документ был опубликован лишь в «бюллетенях» XV съезда и не вошел даже в протоколы XV съезда.

Центральный Комитет полагает, что необходимо выполнить соответствующее решение XV съезда партии и опубликовать этот документ в очередном «Ленинском сборнике».

Если в первые годы после смерти Ленина Сталин в своих выступлениях подчеркивал роль партии, то за последний период, в атмосфере безграничного восхваления, бесконечных «рапортов» в атмосфере приписывания всей гигантской созидательной работы по построению социализма, совершенной партией и народом, одному лицу, его инициативе, — Сталин все больше переставал считаться и с партией, и с народом.

В своем ответе на приветствия в связи с его 50-летием, Сталин относил еще эти приветствия «на счет великой партии рабочего класса», «на счет нашей славной ленинской партии» и отвечал на них большевистской благодарностью. А в 1944 году Сталин счел возможным допустить опубликование нового гимна Советского Союза, в котором ни слова нет о коммунистической партии, но зато есть следующее беспримерное славословие Сталину:

В этих строчках гимна вся огромная воспитательная, руководящая и вдохновляющая деятельность великой ленинской партии приписана одному Сталину. Это, конечно, явное отступление от марксизма-ленинизма, явное принижение и умаление роли партии.

Могут сказать: но здесь, когда говорится о Сталине, имеется в виду партия. Такая «персонификация», допущенная Сталиным, — «партия — это я» — не имеет ничего общего с марксизмом и напоминает рассуждения одного французского короля, который любил повторять: «государство — это я».

Этот немарксистский культ личности создавался постепенно, не в один день. В свете последующих событий мы теперь видим, какую отрицательную роль сыграло, например, принятое на XVII съезде партии предложение С. М. Кирова вместо резолюции по отчету Центрального Комитета — «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина».

Это давало возможность Сталину забыть о предупреждениях Ленина, забыть о всякой осторожности в применении той совершенно неограниченной власти, которую он сосредоточил в своих руках.

Центральный Комитет считает необходимым доложить закрытому заседанию XX съезда о громадном политическом и моральном ущербе, который был причинен нашей партии и нашему государству антимарксистским, антиленинским культом личности И. В. Сталина, о тех тяжелых и ничем не оправданных жертвах, которые понесла наша партия. Этот культ личности привел к полному принижению и игнорированию коллективного руководства партии, к присвоению абсолютно неограниченной и бесконтрольной власти одним человеком, который перестал поэтому считаться с какими-либо нормами партийной и советской законности. А поскольку у И. В. Сталина, наряду с его известными заслугами перед партией и советским государством, были также очень серьезные недостатки и слабости, о которых прямо предупреждал партию В. И. Ленин в своем «завещании», — Сталин воспользовался неограниченной властью для установления своего «единоначалия» в партии, стал допускать жестокий произвол, злоупотреблять властью. Болезненная подозрительность И. В. Сталина, огульное недоверие к людям, в том числе и к таким товарищам, которых он знал много лет, побуждали его видеть везде и всюду «врагов», «двурушников», «шпионов». Это привело к большим бедствиям, к массовым репрессиям против невинных людей в 1937–1938 гг., к так называемому «ленинградскому делу», состряпанному преступной шайкой Берия-Абакумова, к позорному «делу врачей».

Центральный Комитет партии при жизни И. В. Сталина и первые месяцы после его смерти не имел возможности по-настоящему разобраться в том, что делалось в НКВД. Только после того, как был арестован предатель Берия за преступные антипартийные и антигосударственные действия, за вероломные попытки поставить Министерство внутренних дел над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, обстановка оздоровилась. Устранив Берия, Центральный Комитет получил доступ к НКВД, возможность проверить, что там делалось за ряд лет, возможность проверить законность и обоснованность репрессий, которые обрушились на многих коммунистов. 3а последние годы органами суда и Прокуратуры Союза ССР был пересмотрен ряд дел и многие люди были признаны невиновными, были полностью реабилитированы, причем значительная часть из них были реабилитированы посмертно.

В ходе рассмотрения этих дел стало выясняться, что большое количество членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом партии, было репрессировано несправедливо, в результате различных провокаций, оговоров, грубейших нарушений партийной и советской законности. В связи с этим, Центральный Комитет выделил партийную комиссию в составе тт. Поспелова, Аристова, Шверника, Комарова, которой поручил тщательно разобраться в вопросе о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства состава членов и кандидатов Центрального Комитета партии, избранного XVII съездом ВКП(б).

Комиссия ознакомилась с большим количеством материалов в архивах НКВД, с другими документами и установила многочисленные факты фальсифицированных, ложных обвинений, вопиющих нарушений социалистической законности, в результате чего погибли многие невинные люди. Выясняется, что многие партийные, советские, хозяйственные работники, которых объявили в 1937–1938 годах «врагами», в действительности никогда «врагами», «шпионами», «вредителями» и т. п. не являлись, что они, по существу, всегда оставались честными коммунистами, но были оклеветаны, а иногда, не выдержав зверских истязаний, сами на себя наговаривали (под диктовку следователей-фальсификаторов) всевозможные тяжкие и невероятные обвинения. Комиссия представила в Президиум ЦК большой документальный материал, который был рассмотрен Президиумом Центрального Комитета. Центральный Комитет считает необходимым доложить XX съезду некоторые основные факты по этому вопросу.

Установлено, что из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937–1938 гг.)

98 человек, то есть 70 процентов. Следует напомнить, что XVII съезд вошел в историю как «съезд победителей». Социализм в эти годы уже победил в нашей стране; троцкисты, зиновьевцы и правые были политически разгромлены; были в основном ликвидированы эксплуататорские классы, являвшиеся социальной базой для враждебных партии политических течений и сил.

Что собой представлял состав делегатов XVII съезда? Известно, что 80 процентов состава участников XVII съезда с правом решающего голоса вступили в партию в годы революционного подполья и гражданской войны, то есть до 1920 года включительно. По социальному положению основную массу делегатов съезда составляли рабочие (60 процентов делегатов с правом решающего голоса).

Поэтому совершенно немыслимо было, чтобы съезд такого состава избрал Центральный Комитет, в котором 70 процентов оказались бы врагами партии. Только в результате того, что честные коммунисты были оклеветаны и обвинения к ним в большинстве случаев были фальсифицированы, что были допущены чудовищные нарушения революционной законности, 70 процентов членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом, были объявлены врагами партии и народа. Больше того. Из 1966 делегатов съезда с решающим и совещательным голосом было арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях значительно больше половины — 1108 человек. Уже один этот факт говорит, насколько нелепыми, дикими, противоречащими простому здравому смыслу были обвинения в контрреволюционных преступлениях, предъявленные, как теперь выясняется, большинству участников XVII съезда партии, съезда победителей.

Каким же образом оказались возможными эти массовые репрессии против большинства состава делегатов XVII съезда, большинства членов и кандидатов ЦК, избранных этим съездом? Это могло произойти только в результате грубейших нарушений партийной и советской законности, в результате прямой фальсификации многих дел следователями НКВД, в результате того, что оказались невозможными какие-либо апелляции и объективное рассмотрение предъявленных обвинений.

Злодейское убийство С. М. Кирова дало повод и было использовано для массовых репрессий и для нарушений социалистической законности. Уже вечером 1 декабря 1934 года, через несколько часов после убийства Кирова, по инициативе Сталина (без опроса членов Политбюро — этот опрос был произведен только через 2 дня) было подписано секретарем Президиума ВЦИК А. Енукидзе следующее постановление:

«1) Следственным властям — вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком;

2) Судебным органам — не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайства преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению;

3) Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговора о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».

Это постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года открыло возможность для массовых нарушений социалистической законности. Во многих фальсифицированных следственных делах обвиняемым приписывалась «подготовка» террористических актов и это лишало обвиняемых какой-либо возможности проверки их дел даже тогда, когда они на суде отказывались от вынужденных своих «признаний» и убедительно опровергали предъявленные им обвинения.

В 1935 и 1936 годах было однако репрессировано еще сравнительно немного людей, в том числе были репрессированы действительные троцкисты, зиновьевцы, правые. Мы не можем забывать того обстоятельства, что в партии были и троцкисты, и правые оппортунисты, что в течение ряда лет они вели отчаянную борьбу против партии, против ее генеральной линии, а затем переродились в антисоветские течения и перешли к антисоветским действиям. Но кадры троцкистов и правых были вовсе уж не так многочисленны. Достаточно напомнить, что в 1927 году, накануне XV съезда партии за троцкистско-зиновьевскую оппозицию голосовало всего лишь около 4000, тогда как за линию партии голосовало 724 000.

Широкие массовые репрессии начались с осени 1936 года, когда наркомом был назначен Ежов и когда Сталин дал установку, что «НКВД опоздал на 4 года» с разоблачением троцкистско-зиновьевского блока, что надо «наверстать упущенное» путем широких репрессий. Эта сталинская установка прямо толкала работников НКВД на массовые аресты и расстрелы.

Приходится сказать, что эта установка была навязана и февральско-мартовскому Пленуму ЦК ВКП(б) 1937 года. В резолюции Пленума по докладу Ежова «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» говорилось:

«Пленум ЦК ВКП(б) считает, что все факты, выявленные в ходе следствия по делам антисоветского троцкистского центра и его сторонников на местах, показывают, что с разоблачением этих злейших врагов народа Наркомвнудел запоздал, по крайней мере, на 4 года».

В докладе И. В. Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» была теоретически обоснована политика массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна, якобы, все более и более обостряться.

«… Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству», — заявлял Сталин, утверждая, что так учит история, так учит ленинизм.

На самом же деле Ленин никогда не утверждал, что по мере продвижения к социализму будет обостряться классовая борьба и остатки разбитых эксплуататорских классов смогут все больше и больше пакостить советскому государству.

Наоборот. Сразу же после того, как в январе 1920 года был взят Красной Армией Ростов и была одержана главная победа над Деникиным, Ленин дал указание Дзержинскому об отмене массового террора и об отмене смертной казни. Ленин следующим образом обосновал это важное политическое мероприятие Советской власти в своем докладе на сессии ВЦИК 2 февраля 1920 года:

«Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы на эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили бы беспощадным образом, и это означало террор, но это было навязано нам террористическими приемами Антанты. И как только мы одержали решительную победу, еще до окончания войны, тотчас же после взятия Ростова, мы отказались от применения смертной казни и этим показали, что к своей собственной программе мы относимся так, как обещали. Мы говорим, что применение насилия вызывается задачей подавить эксплуататоров, подавить помещиков и капиталистов; когда это будет разрешено, мы от всяких исключительных мер отказываемся. Мы доказали это на деле» (В. И. Ленин, Соч., т. 30, стр. 303–304).

Сталин отступил от этих прямых и ясных программных указаний Ленина. После того, как были уже ликвидированы все эксплуататорские классы в нашей стране, после того как коренным образом изменилась социальная структура советского общества и не было никаких сколько-нибудь серьезных оснований для массового применения исключительных мер, для массового террора, Сталин ориентировал партию, ориентировал органы НКВД на массовый террор.

И этот террор оказался фактически направленным не против остатков разбитых эксплуататорских классов, а против честных кадров партии и советского государства, которым предъявлялись ложные, клеветнические, бессмысленные обвинения в «двурушничестве», «шпионаже», «вредительстве», подготовке каких-либо выдуманных «покушений» и т. п.

На февральско-мартовском Пленуме ЦК (1937 г.) в выступлениях ряда членов ЦК по существу высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии под предлогом борьбы с «двурушниками».

Наиболее ярко эти сомнения были выражены в выступлении тов. Постышева П. П. Тов. Постышев говорил:

«Я рассуждал: прошли такие крутые годы борьбы, гнилые члены партии ломались или уходили к врагам, здоровые дрались за дело партии. Это — годы индустриализации, коллективизации. Я никак не предполагал, что пройдя этот крутой период, Карпов и ему подобные попадут в лагерь врага. А вот по показаниям, якобы, Карпов с 1934 года был завербован троцкистами. Я лично думаю, что в 1934 году здоровому члену партии, который прошел длительный путь ожесточенной борьбы с врагами за дело партии, за социализм, попасть в стан врагов невероятно. Я этому не верю.

… Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом в 1934 году пойти к троцкистам. Странно это…».

Используя установку Сталина о том, что чем ближе к социализму, тем больше будут пакостить враги, следовательно, тем больше будет и врагов, используя резолюцию февральско-мартовского Пленума ЦК по докладу Ежова, враги народа, пробравшиеся в НКВД, а также бессовестные карьеристы стали прикрывать именем партии массовый террор против кадров партии и советского государства, против рядовых советских граждан. Достаточно сказать, что количество арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилась в 1937 году по сравнению с 1936 годом более чем в десять раз!

Применением массовых необоснованных арестов и расстрелов, санкционированием жестоких избиений всех «подозреваемых» во вражеской деятельности были фактически растоптаны гражданские права членов советского общества, которые были объявлены новой Конституцией победившего социализма. Была произвольно зачеркнута статья 127 Конституции, гласящая, что «гражданам СССР обеспечивается неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора».

Известно, что Устав ВКП(б), принятый XVII съездом, исходил из ленинских указаний периода Х съезда партии и говорил, что условием применения к членам ЦК, кандидатам в члены ЦК и членам Комиссии партийного контроля такой крайней меры, как исключение из партии «должен быть созыв Пленума ЦК с приглашением всех кандидатов в члены ЦК и всех членов Комиссии партийного контроля», что только при условии, если такое общее собрание ответственных руководителей партии двумя третями голосов признает это необходимым, могло состояться исключение из партии члена или кандидата ЦК.

Подавляющее большинство членов и кандидатов ЦК, избранных XVII съездом и подвергшихся арестам в 1937–1938 гг., были исключены из партии незаконно, с грубым нарушением Устава партии, поскольку вопрос об их исключении не ставился на обсуждение Пленума ЦК.

Сталин оказывал грубое политическое давление на членов Политбюро, рассылая им «показания» и «признания» арестованных членов и кандидатов ЦК. Теперь, когда многие из этих мнимых «шпионов» и «вредителей» посмертно реабилитированы, видно, чего стоили эти фальсифицированные следователями, полученные путем жестоких, бесчеловечных истязаний липовые «признания» и «показания». В то же время Сталин, как сообщают члены Политбюро того времени, никогда не рассылал им таких заявлений ряда оклеветанных политических деятелей, когда они отказывались от данных ранее вынужденных, ложных показаний, отказывались от своих показаний на суде Военной Коллегии и просили объективно расследовать их дело. А таких заявлений было немало, и Сталин, несомненно, был ознакомлен с ними.

Центральный Комитет считает необходимым доложить съезду о ряде фальсифицированных «дел» против членов ЦК, избранных на XVII партийном съезде.

Примером гнусной провокации и злостной фальсификации, преступных нарушений революционной законности является дело быв. кандидата в члены Политбюро ЦК, одного из видных деятелей партии и Советского государства т. Эйхе, члена партии с 1905 года.

Тов. Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года по клеветническим материалам без санкции Прокурора СССР, которая была получена лишь через 15 месяцев после ареста.

Следствие по делу Эйхе проводилось в обстановке грубейших извращений советской законности, произвола и фальсификации.

Эйхе под пытками понуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 г. Эйхе обратился с заявлением на имя И. В. Сталина, в котором категорически отрицал свою виновность и просил разобраться с его делом. В заявлении он писал:

«Нет более горькой муки, как сидеть в тюрьме при строе, за который всегда боролся».

Сохранилось второе заявление Эйхе, посланное им Сталину 27 октября 1939 года, в котором он убедительно, опираясь на факты, опровергает предъявленные ему клеветнические обвинения, показывает, что эти провокационные обвинения являются, с одной стороны, делом действительных троцкистов, санкцию на арест которых он как первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии давал и которые сговорились отомстить ему, а с другой стороны, результатом грязной фальсификации вымышленных материалов следователями.

Эйхе писал в своем заявлении:

«25 октября с.г. мне объявили об окончании следствия по моему делу и дали возможность ознакомиться с следственным материалом. Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хотя одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело — это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности…

… Имеющиеся в следственном моем деле обличающие меня показания не только нелепые, но содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации, проведенными по моему предложению…

Теперь перехожу к самой позорной странице своей жизни и к моей действительно тяжкой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности… Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей.

Большинство моих показаний подсказаны или продиктованы Ушаковым и остальные я по памяти переписывал материалы НКВД по Западной Сибири, приписывая все эти приведенные в материалах НКВД факты себе. Если в творимой Ушаковым и мною подписанной легенде что-нибудь не клеилось, то меня заставляли подписывать другой вариант. Так было с Рухимовичем, которого сперва записали в запасной центр, а потом, даже не говоря мне ничего, вычеркнули, также было с председателем запасного центра, созданного якобы Бухариным в 1935 году. Сперва я записал себя, но потом мне предложили записать Межлаука В. И и многие другие моменты…

… Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы. Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня».

(Дело Эйхе, т. 1, пакет.)

Казалось бы, такое важное заявление должно было быть обязательно обсуждено в ЦК. Но этого не произошло, заявление было направлено Берия и жестокая расправа над оклеветанным кандидатом в члены Политбюро тов. Эйхе продолжалась.

2 февраля 1940 года Эйхе был предан суду. В суде Эйхе виновным себя не признал и заявил следующее:

«Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынуждено. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать. После этого я и начал писать всякую чушь… Главное для меня — это сказать суду, партии и Сталину о том, что я не виновен. Никогда участником заговора не был. Я умру также с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы».

(Дело Эйхе, т. 1.)

4 февраля Эйхе был расстрелян. В настоящее время бесспорно установлена фальсификация дела Эйхе.

Полностью отказался на суде от своих вынужденных показаний кандидат в члены Политбюро тов. Рудзутак, член партии с 1905 года, пробывший 10 лет на царской каторге.

В протоколе судебного заседания Военной Коллегии Верховного суда записано следующее заявление Рудзутака:

«… его единственная просьба к суду — это довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признавать себя виновными. Что проверка обстоятельств обвинения отсутствует и не дается никакой возможности доказать свою непричастность к тем преступлениям, которые выдвинуты теми или иными показаниями разных лиц. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном. Просит суд дать ему возможность все это написать для ЦК ВКП(б). Заверяет суд, что лично у него никогда не было никакой плохой мысли против политики нашей партии, так как он всегда полностью разделял всю ту политику партии, которая проводилась во всех областях хозяйственного и культурного строительства».

(Дело Рудзутака, т.1.)

Полностью игнорируя это важное заявление Рудзутака, Военная Коллегия в течение 20 минут осудила его, приговорив к расстрелу.

Тщательной проверкой, произведенной в 1955 году, установлено, что дело по обвинению Рудзутака было сфальсифицировано и он был осужден на основании клеветнических материалов. Рудзутак посмертно реабилитирован.

Каким образом искусственно, провокационными методами создавались бывшими работниками НКВД различные «антисоветские центры» и «блоки», видно из показаний т. Розенблюма, члена партии с 1906 г., подвергавшегося аресту Ленинградским УНКВД в 1937 году.

Розенблюм показал в 1955 году при проверке дела Комарова, что когда он был арестован в 1937 году, то был подвергнут жестоким истязаниям, в процессе которых у него вымогали ложные показания как на него самого, так и на других лиц. Затем его привели в кабинет Заковского, который предложил ему освобождение при условии, если он даст в суде ложные показания по фабриковавшемуся в 1937 году НКВД «делу» о Ленинградском вредительском, шпионском, диверсионном, террористическом центре. С невероятным цинизмом раскрывал Заковский подлую «механику» искусственного создания липовых «антисоветских заговоров».

«Для наглядности, — показал Розенблюм, — Заковский развернул передо мной несколько вариантов предполагаемых схем этого центра и его ответвлений…

Ознакомив меня с этими схемами, Заковский сказал, что НКВД готовит дело об этом центре, причем процесс будет открытый.

Будет предана суду головка центра 4–5 человек: Чудов, Угаров, Смородин, Позерн, Шапошникова и др. и от каждого филиала по 2–3 чел.

… Дело о Ленинградском центре должно быть поставлено солидно. А здесь решающее значение имеют свидетели. Тут играет немаловажную роль и общественное положение (в прошлом конечно) и партийный стаж свидетеля.

Самому тебе ничего не придется выдумывать. НКВД составит для тебя готовый конспект по каждому филиалу в отдельности, твое дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4–5 месяцев, а то и полгода. Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрейфишь и начнешь фальшивить — пеняй на себя. Выдержишь — сохранишь кочан (голову), кормить и одевать будем до смерти на казенный счет».

(Материалы проверки дела Комарова, листы дела 60–69.)

Еще более широко практиковалась фальсификация следственных дел в областях. УНКВД по Свердловской области «вскрыло» так называемый «Уральский повстанческий штаб — орган блока правых, троцкистов, эсеров, церковников», руководимый, якобы, секретарем Свердловского обкома партии и членом ЦК ВКП(б) Кабаковым, членом партии с 191 4 года. По материалам следственных дел того времени получается, что почти во всех краях, областях и республиках существовали, якобы, широко разветвленные «право-троцкистские шпионско-террористические, диверсионно-вредительские организации и центры» и, как правило, эти «организации» и «центры» почему-то возглавлялись первыми секретарями обкомов, крайкомов или ЦК нацкомпартий.

В результате этой чудовищной фальсификации всевозможных липовых дел, в результате того, что верили различным клеветническим «показаниям» и вынужденным оговорам себя и других, погибли многие тысячи честных, ни в чем не повинных коммунистов.

Что судьба коммуниста зависела иногда просто от каприза одного лица — можно видеть на примере дела Постышева. Как возникло дело Постышева? Однажды Сталин, получив, видимо, какой-то клеветнический материал на Постышева, грубо спросил его: «Кто вы такой?» На это Постышев резко и смело ответил: «Большевик я, товарищ Сталин!» С этого момента судьба Постышева, кандидата в члены Политбюро, старого иваново-вознесенского рабочего, члена партии с 1904 года, была предрешена. Постышева вывели из состава кандидатов в члены Политбюро в январе 1938 года, а в феврале 1938 года он был арестован. Ему, между прочим, было предъявлено среди других обвинений совершенно нелепое обвинение, что он, якобы, проводил в Куйбышевской области вредительскую политику в сельском хозяйстве, приказывал проводить разбросной сев и т. п., от чего, мол, мог снизиться урожай. На самом же деле в 1937 году в Куйбышевской области был хороший урожай, своевременно была проведена уборка и область выполнила план хлебозаготовок на 110 процентов.

Постышеву было предъявлено ложное обвинение в том, что он будто бы являлся участником право-троцкистского «заговора», направленного на свержение советского строя, а кроме того, одновременно являлся японским, польским и германским шпионом. В настоящее время бесспорно доказано, что тов. Постышев был оклеветан. Еще в ходе следствия по делу Постышева один из следователей НКВД писал Ежову, что к Постышеву применяются незаконные методы ведения следствия, что «показания» Постышева о его мнимой «шпионской» и другой антисоветской деятельности написаны следователем в отсутствие Постышева.

В июне 1955 г. Верховный суд отменил несправедливый приговор по делу тов. Постышева и посмертно его реабилитировал.

Массовые аресты партийных, советских, хозяйственных работников нанесли огромный ущерб нашей стране, делу социалистического строительства. В некоторых отраслях промышленности, где было арестовано особенно много опытных кадров по ложным обвинениям во вредительстве, — перед войной не только не набирали темпов, а, наоборот, оказались в полосе застоя. Так, например, индекс продукции чугуна и стали с 1937 года по 1941 год оставался почти на одном уровне.

События 1937–1938 гг. нанесли огромный ущерб международному авторитету нашей страны. Урон, который был нанесен массовыми репрессиями военным кадрам, явился одной из причин наших неудач в финской войне, а эти неудачи подбодрили Гитлера и способствовали ускорению гитлеровского нападения на СССР.

Массовые репрессии отрицательно влияли на морально-политическое состояние партии, вселяли неуверенность, способствовали распространению болезненной подозрительности, сеяли взаимное недоверие среди коммунистов. Активизировались всевозможные клеветники и карьеристы. Известное оздоровление в партийные организации внесли решения январского Пленума ЦК ВКП(б) 1938 года. Но широкие репрессии продолжались и в 1938 году.

И только потому, что наша партия обладает великой морально-политической силой, она сумела справиться с тяжелыми событиями 1937–1938 годов, пережить эти события, вырастить новые кадры. Но нет сомнения, что наше продвижение вперед к социализму и подготовка к обороне страны осуществлялись бы более успешно, если бы не огромные потери в кадрах, которые мы понесли в результате массовых, необоснованных и несправедливых репрессий в 1937–1938 годах.

Следует сказать о наших судебных органах того времени. Так называемая Военная Коллегия Верховного суда СССР играла жалкую, позорную и преступную роль пособницы полного беззакония, механически штамповала незаконные приговоры, которые заранее были предопределены НКВД и, как правило, были санкционированы лично И. В. Сталиным.

В 1937–1938 годах сложилась порочная практика, когда в НКВД СССР составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению на Военной Коллегии, и заранее определялась мера наказания. Эти списки направлялись Ежовым лично И. В. Сталину для санкционирования предлагаемых мер наказания. В 1937–1938 гг. Сталину было направлено 383 таких списка на 44465 ответственных партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников и была получена его санкция.

Значительная часть этих дел сейчас пересматривается и большое количество их прекращается как необоснованные и фальсифицированные. Достаточно сказать, что с 1954 года по настоящее время Военной Коллегией Верховного суда уже реабилитировано 7679 человек, причем многие из них реабилитированы посмертно.

Когда волна массовых репрессий в 1939 году начала ослабевать, когда руководители местных партийных организаций начали ставить в вину работникам НКВД применение физического воздействия к арестованным, И. В. Сталин направил 10 января 1939 г. шифртелеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД. В этой телеграмме говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Таким образом, самые грубые нарушения социалистической законности, пытки и истязания, приводившие, как это было показано выше, к оговорам и самооговорам невинных людей, дважды (в 1937 и в 1939 гг.) были санкционированы Сталиным от имени ЦК ВКП(б).

На основании всех этих фактов и документов Центральный Комитет партии считает установленным, что главную ответственность за допущенное в 1937–1938 годах массовое необоснованное репрессирование многих честных коммунистов и беспартийных советских граждан несет И. В. Сталин.

Вот к каким тяжелым, страшным последствиям привел антимарксистский культ личности, сосредоточение необъятной, неограниченной власти в руках одного лица, против чего прозорливо предостерегал партию в своем «завещании» Ленин.

Вот почему Центральный Комитет партии с такой решительностью осудил культ личности и восстановил в партии ленинские принципы коллективного руководства, строго следит за соблюдением ленинских норм партийной жизни.

Выводы:

1) Необходимо до конца разоблачить и искоренить антимарксистский культ личности во всей нашей политической и идеологической работе;

2) Необходимо до конца исправить нарушения революционной социалистической законности, которые накопились за длительный период в результате отрицательных последствий культа личности, полностью реабилитировать всех честных, невинно осужденных людей.

П. Поспелов, А. Аристов

АП РФ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 169. Л. 2-28. Подлинник. Машинопись.

 

№ 21

ПРОДИКТОВАННЫЕ Н. С.ХРУЩЕВЫМ ДОПОЛНЕНИЯ К ДОКЛАДУ «О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯХ»

19 февраля 1956 г.

В отчетном докладе Центрального Комитета партии съезду, в выступлениях делегатов съезда, а также и раньше, на Пленумах Центрального Комитета, и в практике работы после смерти Сталина в партии стали проводить курс на разъяснение вредности создания сверхчеловека, то есть человека, который за всех думает, человека, который за всех все знает, человека, который по всем и всяким вопросам давал самые нужные указания, одним словом, какое-то обожествление человека, как у верующих называются такие люди, придание этому человеку каких-то сверхъестественных качеств, — то есть то, что мы называем культом личности.

Такое понятие о человеке и, конкретно говоря, о Сталине, прививалось много лет в партии и в народе, поэтому естественно, что имеются на этот счет и надуманности у отдельных членов партии и в народе, что создает необходимость разъяснить, чем это вызвано и почему Центральный Комитет нашей партии, Президиум Центрального Комитета ставит вопрос о культе личности, разъяснить, какой вред нанесен в результате создания такого положения.

(Здесь нужно сказать о том, что это немарксистское понятие, что это противоречит нашему учению и нашим понятиям. Материал нужно использовать из письма.)

Не было, пожалуй, в истории такого человека, — я уже не говорю о величии нашего вождя Владимира Ильича Ленина, или о наших основоположниках учения о победе рабочего класса Марксе и Энгельсе, но и даже среди буржуазно-капиталистических слоев и феодалов, — который обладал бы такой силой власти, которую захватил в свои руки Сталин. Ведь гениальность Ленина еще сказывается, помимо всего того, что он сделал для победы рабочего класса, для победы трудового крестьянства по организации партии, когда он организовал и повел за собой народ и добился разгрома капиталистов и помещиков в России, обеспечил победу социализма в Советском Союзе, проложил путь для всех народов мира, и этим опытом и примером уже воспользовались многие народы и страны, которые, применяя ленинские положения, добились победы в своих странах и создали государства, которые успешно строят социализм (можно перечислить эти страны), — Ленин еще в своем известном завещании указывал и гениально предвидел и дал совершенно правильную характеристику Сталину и поставил вопрос о том, что его надо сменить с поста генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза и по каким причинам.

Ленин видел именно те качества у Сталина, которые привели к таким тяжелым последствиям нашу партию и страну. Это — нетерпимость, капризность, невероятная грубость, недопущение обсуждения вопросов, а стремление к личному решению, злоупотребление властью.

Это завещание вам роздано, вы его читали и еще раз прочитайте и вдумайтесь как следует в слова, в которых показано чувство ответственности и забота о партии, забота о народе, забота о государстве, о направлении политики, которая была заложена при руководстве Лениным.

И Ленин не ошибся. Сейчас, после смерти Ленина и после смерти Сталина, изучая и проверяя политику и практику, которые были при жизни Сталина, убеждаешься в справедливости опасений Ленина, которые он высказал в своем завещании перед смертью. Полностью подтвердились опасения и тревога, выраженные в завещании великим Лениным.

Если пересмотреть руководство Сталиным и все то, что было допущено Сталиным, то видим, что, несмотря на предупреждение об этих отрицательных и вредных качествах, которые имел Сталин, он не удержался и допустил в своей практике даже больше того, о чем так волновался Владимир Ильич Ленин.

Мы сейчас вынуждены разбирать и правильно анализировать этот вопрос потому, чтобы исключить повторение не только подобного, но даже какого-либо намека на подобное тому, что было. Сталин проявлял полную нетерпимость коллективности, грубое насилие над всем, что ему не только противоречило, но что ему, при его капризности, казалось противоречивым. Он действовал не путем убеждения, кропотливой работы, разъяснения, а путем навязывания, путем требования принятия его понимания вопроса, и кто этому сопротивлялся, или старался доказывать свою правоту, тот был обречен на исключение из руководящего коллектива, с последующим немедленным уничтожением. Впоследствии это особенно ярко продемонстрировалось.

Жестокая и полезная борьба, которая была проведена партией с троцкистами, зиновьевцами и правыми, была необходима и понятна, и здесь Сталин сыграл положительную роль. Но не исключено, что события могли развиваться по-разному в этой борьбе, менее жестоко, если бы Сталин не обладал теми отрицательными качествами, о которых так метко сказал Ленин. Потому что лица, которые стали врагами и которых справедливо уничтожили, они работали с Лениным, Ленин их приблизил, при Ленине они делали ошибки, и все же Ленин держал их около себя, вел их за собой. В этом сказывалось величие вождя, величие руководителя, в этом гениальность и величие Ленина, чем не обладал и чего не имел Сталин. Там, где надо было действовать упорно и кропотливо, проводить терпеливую работу, уметь повести за собой людей, на какое-то время оказывать давление коллективом с идейных позиций, Сталин этим пренебрегал, отбрасывал и переходил на путь административного подавления, действуя через суды, через казни. Это не способствовало сплочению, а, наоборот, способствовало уничтожению, отсечению определенного количества неугодных. Ведь не все люди, которых мы называем врагами народа, действительно враги, ведь это слишком упрощенное понятие, что они являются агентами капитализма. Может быть такое понятие приемлемо для людей, мало разбирающихся в политике, не сведущих. А была борьба, которая развивалась с идейных позиций, поэтому если бы эта терпимость и упорство были проявлены, если бы и нужно было применять суровые меры, которые были применены, то они должны были быть применены к гораздо меньшему кругу лиц, к гораздо меньшему количеству, только по отношению тех лиц, которые были безнадежными, которые упорно не отказывались от своей вредной деятельности Кроме того, не обязательно их было уничтожать, можно было держать в тюрьмах, в ссылках. Да мало ли у государства имеется средств воздействия на людей, которые не хотят подчиниться порядкам, которые установлены и которые полезны для государства.

Здесь опять та же нетерпимость, которая вытекала из тех же качеств, на которые указывал Ленин в своем завещании о Сталине.

Возьмем троцкистов. Сейчас мы об этом можем говорить спокойно и довольно объективно разобраться, потому что прошел достаточный исторический срок. Ведь вокруг Троцкого были люди, которые не являлись выходцами из буржуазии и помещиков, часть из них была партийной интеллигенцией, часть из рабочих. И можно назвать целый ряд людей, которые принимали активное участие и до победы революции, и в момент революции, и в укреплении завоеваний этой революции. Почему же они были доведены до такого состояния, что создалась необходимость их уничтожения? Я уверен, если бы был жив Ленин, такой необходимости не было бы. Ленин воздействовал бы другими средствами, может быть даже и не потребовалось такое средство, как тюремное заключение.

О чем это говорит? Тем более, что если Ленин и применял какие-то суровые меры, то это было в первые дни революции, а Сталин это делал на этапе, когда укрепилась революция, когда укрепилось государство, выросла наша партия по количеству и идейно, и политически окрепла. Ясное дело, что здесь были проявлены нетерпимость, грубость, злоупотребление властью. Вместо доказательств своей политической правоты и мобилизации масс, он пошел по линии наименьшего сопротивления, по линии уничтожения этих людей, пошел на подмену власти генсека. Никакой в этом гениальности и мудрости нет, кроме проявления грубой силы.

(Привести пример, что в дни Октябрьского восстания Каменев и Зиновьев предали революцию, но Ленин не поставил вопроса о суде, а оставил их в партии, в руководстве. Это говорит о его величии, об его идейности, о духовности, возвышенности этого человека, человека, который стоял на позициях политической борьбы. Нельзя сказать, что Ленин боялся применять к врагам революции жестокие меры. Нет, Ленин требовал жестокой расправы с врагами революции и рабочего класса, и пользовался этими мерами, но пользовался против действительных врагов, а не против тех, которые ошибаются, которые заблуждаются, которых можно путем воздействия на них повести за собой и даже сохранить в руководстве.)

Видимо, люди много будут работать и изучать архивные материалы, они увидят, что материалы были оторваны от действительности, глаза беспристрастных историков не поверят никакому печатному слову, они будут искать факты, сопоставлять эти факты, и будут делать свои анализы, свои выводы. Я только хотел бы высказать делегатам свои сомнения, что эти историки могут не найти достаточных фактов для оправдания тех действий, судебных действий, которые были произведены над теми или другими, как мы их называли и сейчас называем, «врагами народа», «изменниками», «предателями» и т. д., потому что тут одних слов и одних умозаключений следователей и даже судей недостаточно, тут должны быть факты, факты и факты. А вот этих-то фактов и не имеется. Может быть сейчас, в наше время, и не следует останавливаться на этом деле, но для себя мы должны сделать вывод, потому что люди будут изучать решения XX съезда, будут изучать наш доклад на этом съезде, будут делать свои выводы и мы не должны допустит чтобы наши потомки плохо думали о нас.

* * *

Как могло получиться, что такие видные политические деятели-революционеры, как Косиор Станислав, Чубарь, Постышев, Эйхе, Рудзутак — это я называю только членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК, а ведь чуть ли не 80 процентов членов ЦК, избранных XVII съездом партии, оказались арестованными и расстрелянными. 1100 делегатов XVII съезда из 1900 — более половины делегатов съезда, съезда, который вошел в историю, принял решения о победе социализма, делегаты которого состояли из активных участников и строителей нашего социалистического государства, многие из них были подпольщиками и активными участниками гражданской войны, которые воевали и прямо смотрели в глаза смерти и не дрогнули, и вот после разгрома зиновьевцев, троцкистов и правых, после всего этого они оказались врагами народа и были уничтожены, расстреляны!?

Как это могло получиться? Как эта ошибка, если можно ее назвать только ошибкой, могла быть допущена? Нет, это была не ошибка, это вытекало из характера Сталина, это выявилось то, о чем говорил Ленин — злоупотребление властью, так как Сталин, не терпевший никакого особого мнения и к этому времени настолько возвысился над партией и над народом, что он уже не нуждался в поддержке. Если он до XVII съезда, когда были зиновьевцы, троцкисты, еще нуждался в поддержке масс, в поддержке партии, он еще тогда считался с мнениями отдельных лиц, то после разгрома и уничтожения, когда было достигнуто полное морально-политическое единство в народе, он уже не нуждался в массах, не нуждался в поддержке членов партии, даже в поддержке членов Политбюро, считал, что он сам в состоянии вершить все дела и мы нужны были как статисты, он пользовался нами, держа в таком положении, что могли только слушать и восхвалять его. В это время поднялась волна восхваления и набора всяких фраз: «гениальный», «мудрый», «отец наш», «учитель» и т. д.; пошли всякие переименования, все, что только можно было, переименовывали его именем, и трудно было придумать более или менее заслуживающего внимания, что не было бы связано с именем Сталина, даже чистый воздух связывался с именем Сталина, только и слышно было, что он нас «одарил», «осчастливил» и т. д.

Сейчас мы обвиняем Ежова, и правильно обвиняем. Но разве мог Ежов арестовать Косиора? А если мог арестовать, то что это за порядки в государстве и партии, когда министр госбезопасности может арестовывать члена Политбюро без Политбюро?! А было ли решение Политбюро? Нет, не было.

Кто же решал? Ежов? Нет, было бы наивно приписывать это отдельному, небольшому сравнительно человеку. Это дело решал Сталин. Без его указания, без его санкции ничего не мог делать Ежов.

Мы сейчас разобрались и реабилитировали Косиора, Рудзутака, Постышева, и других. На каком же основании они были арестованы? Сейчас видим, что никаких оснований не было, если бы были основания, то мы их бы не реабилитировали. Что ж послужило поводом для арестов? Только сталинские умозаключения. А для этого ему не требовались ни факты, ни доказательства, всех арестовывали без прокурорской санкции. Какие же санкции и разрешения, когда разрешал все сам Сталин. Те, которые арестовывали, они считали, что не нужен прокурор, они так и писали: «без прокурора». Главный прокурор в этих вопросах был Сталин. А он давал не только разрешения, но и указывал. Я убежден, что сам Ежов, я его очень хорошо знаю, никогда бы сам не додумался до ареста Косиора, он это сделал только по инициативе и указанию Сталина. Поэтому давайте здесь говорить ясным языком, чтобы нас правильно поняли сейчас, чтобы показать, что мы правильно умеем разбираться, оценивать и делать выводы. Все эти злоупотребления были по указанию Сталина, а так как Сталин был человек очень мнительный, в чем мы убедились, работая вместе с ним, когда он иной раз посмотрит тебе в глаза, — а он старался сверлить своими глазами глаза других людей, в этом отношении он был довольно беззастенчивым, — и говорит: что-то у вас сегодня глаза бегают, или: что-то вы сегодня отворачиваетесь, не смотрите прямо в глаза, или, наоборот, — что-то вы сегодня упорно смотрите, то становится ясно, что это уже самодурство, что это уже власть, которая перешла все рамки, власть неограниченная, когда подавлялись не только физические качества человека, но и моральные. При таком положении нужно ли говорить, что человек мог проявить свою волю. Если, бывало, Сталин скажет: «сегодня у него что-то глаза бегают», значит этого уже достаточно для того, чтобы этого человека арестовать. Причем, когда Сталин говорил, что надо арестовать, то надо было понимать, что это уже враг народа, поэтому те люди, которые выполняли его волю, они обязывались Сталиным доказать, что Сталин прав, потому что он вождь, он гениален, он прозорлив, он все видит, он все понимает, он не может ошибиться. Поэтому маленькие люди, которые ведут следствие, не могут подорвать «прозорливость» Сталина и не доказать, что это враг. И они «доказывали». Какие должны быть доказательства в их понимании? Только одно — признание. А как можно получить с человека признание в преступлениях, которых он никогда не совершил? Только одним путем — бить, истязать, лишить сознания, лишить рассудка, лишить человеческого достоинства, путем физического насилия и вымогательства. И люди это делали, чтобы получить признание.

Мы недавно заслушали Родоса — следователя, который допрашивал Косиора и Чубаря. Маленький человек, даже с низшим образованием, с куриным кругозором, и этот человек определял судьбу этих людей, вместе с тем определял и политику, потому что, доказывая их «преступность», он тем самым утверждал и политику. На что он сам был способен? Он не мог много сделать. Когда перед съездом мы его вызвали и допросили на заседаниях Президиума ЦК, то он сказал, что я делал то, что мне партия приказывала. Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был собрать факты, должен был вытащить признание, что они враги.

А мог это он сделать лишь только путем физического воздействия. И он это делал. Берия его в этом инструктировал и он слепо выполнял этот инструктаж. Он сказал: я считал, что я выполняю поручение партии.

Вот до чего было доведено положение в партии и государстве, когда всякие нормы партийные и нормы государственные были стерты, ликвидированы и все было подчинено произволу одного лица, а это лицо оказалось не на высоте положения, как по своему политическому руководству, и, я бы сказал, это бесспорно, по своему физическому состоянию. Это мог делать только физически больной человек, тиран.

* * *

Ну, ладно, все это было под впечатлением борьбы с троцкистами, в связи с засылкой шпионов. Но возьмите «ленинградское дело» Вознесенского, Попкова, Кузнецова и других товарищей, которые, как теперь установлено, совершенно невиновны.

Чем вызвано это «дело»? Ведь это момент, когда наша партия разгромила фашистскую Германию, японское фашистское государство, когда кругом торжество и радость. И вдруг это «ленинградское дело». Это — одно из позорнейших дел, и позор этот ложится, надо прямо сказать, на голову Сталина. Кузнецов и особенно Вознесенский были люди способные и приближенные к Сталину. Сталин Вознесенского выдвинул первым своим заместителем по Совету Министров. Кузнецов был избран секретарем Центрального Комитета и уже одно то, что Сталин предложил Кузнецову наблюдение за органами МГБ, говорило о том, насколько Сталин доверял Кузнецову. Как же получилось потом, что эти люди погибли? Это получилось опять в результате сложившихся условий произвола, который создал Сталин. Если бы эти вопросы решались как положено для каждого органа, особенно такого органа, как Политбюро, когда решается судьба не только члена партии, но и члена Политбюро, когда требуется доказать преступность этого человека, когда нужны неопровержимые факты, — тогда не только не было бы последствий, которые получились по делу Вознесенского и Кузнецова, но и сами вопросы подобного порядка не возникали, потому что на самом-то деле не было никаких вопросов для возникновения дела Кузнецова и Вознесенского.

В самом деле, послевоенный период, который характеризуется еще более сложной обстановкой, которая сложилась, когда Сталин стал могущественным, более капризным, раздражительным, более физически слабым, когда в большей степени появилось его физическое недомогание — болезнь, которая к этому времени развилась особенно, — это подозрительность, сомнительность во всех людях, его болезненная мания преследования, он в каждом видел человека, который являлся чуть ли не его врагом. Кроме того, возвышение в партийном и государственном положении Кузнецова и Вознесенского пугало Берия, потому что Берия боялся, что Вознесенский может занять в случае естественного выхода из строя Сталина первое положение в государстве, то есть занять пост председателя Совета Министров, на что претендовал Берия. У Кузнецова были сосредоточены все вопросы по назначению кадров в МГБ, по назначению партийных и других работников, поэтому Кузнецов был также «опасен».

По этим соображениям такие подлецы, как Берия, который был всемогущ и имел большое влияние на органы МГБ, возглавлял которое Абакумов, воспитанник Берия, который был его тенью, вот таким подлецам ничего не стоило создать это дело.

Какое было положено начало? Начало было таково, что в Ленинграде была организована ярмарка. Почему не могла быть организована ярмарка в Ленинграде? Такая ярмарка была и в Киеве. Если ленинградцы не имели права делать ее, то можно было просто сразу сказать, что нельзя делать и указать, почему нельзя, а тут этот вопрос был поднят на такую «высоту», что потребовалось обсуждение на Политбюро, вынесение решения, снятие людей, потом передали дело следственным органам, снятие Вознесенского. Тут еще Сталин хотел, чтобы Вознесенский и Кузнецов были использованы на работе, он не допускал мысли, что они враги народа, он предложил Кузнецова послать в Приморский край секретарем, даже был назначен, а Вознесенского Сталин предлагал или в Академию послать, или сделать председателем Госбанка, он считал его хорошим экономистом, о чем он даже сказал самому Вознесенскому, говорил среди членов Политбюро, я сам лично слышал это.

Как же получилось, что после этого события развернулись и были доведены до трагического конца для этих людей и явились большой трагедией для всей Ленинградской партийной организации?

Получилось так потому, что были лица, заинтересованные в таком направлении этого дела и в таком исходе. И прежде всего был заинтересован Берия. Это было подтверждено фактами. После всего того, как разобрались, люди были реабилитированы, тем самым была реабилитирована Ленинградская парторганизация, а виновники этого дела — Абакумов и другие, были наказаны, были судимы в Ленинграде, там, где они совершили так называемое «ленинградское злодеяние».

Спрашивается, если возникло это дело, то почему же не хватило сил и возможностей правильно разобрать и предупредить его, дать правильное направление разбору этого дела? Почему же мы после смерти Сталина могли разобраться в этом деле и разобрались правильно, что доказано самими материалами, которыми мы пользовались, и тысячи ленинградцев и других освобождены из-под ареста (кто остался в живых) и реабилитированы в партийном отношении, сейчас работают вместе со всеми членами партии на наше общее дело, — почему не сделали этого раньше, при Сталине? Только потому, что он сам являлся источником этого дела. Как только Сталину доложили об этом «деле», он сразу дал ему направление. Если он сказал «разобрать дело Кузнецова и Вознесенского», этим уже он предопределил ход дела. Подлецы очень ловко использовали мнительность, подозрительность, болезненное состояние и манию преследования, которыми страдал Сталин.

Берия подбрасывал ему материалы в виде анонимных писем, в виде заявлений, в виде подобранных слухов через своих агентов, всячески поддерживал эти болезненные явления на определенном уровне и доводил до такого состояния.

* * *

Дело врачей. Это может быть не дело врачей, а дело Сталина, потому что никакого дела о врачах не было, кроме записки врача Тимашук, которая может быть под влиянием кого-то, а может быть и по подсказыванию кое-кого (уточнить, она вроде была осведомителем органов МВД) написала письмо на имя Сталина. И вот по этому письму было создано дело врачей, арестовали крупнейших и честнейших людей, которые были по своей квалификации, по своему политическому мировоззрению советскими людьми, которые допускались до лечения самого Сталина, например, Смирнов лечил Сталина, а ведь известно, что самим Сталиным к нему допускались единицы. Я не буду вам перечислять всех врачей, это все известные академики, профессора, которые сейчас освобождены и занимают те же посты — лечат членов Правительства и членов Президиума ЦК, мы им оказываем полное доверие и они с полным сознанием и добросовестностью исполняют свой служебный долг.

И вот достаточно было такого письма к Сталину, как Сталин сразу этому поверил. Ему следствие не нужно было, потому что человек с таким характером, с таким болезненным состоянием сам себя считал гением, сам себе навязал мысль, что он всеведающий, всезнающий и ему никакие следователи не нужны. Он сказал — и их арестовали. Он сказал — Смирнову надеть кандалы, такому-то надеть кандалы — так и будет. Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, — а методы единственные — это бить. И вот был составлен протокол, который мы все читали. Сталин говорил: вот вы какие — слепцы, котята, не видите врага; что будет без меня — погибнет страна, потому что вы не можете распознать врага.

Дело было поставлено так, что люди были отстранены от возможности проверить факты, на основе которых следователь ведет работу, не было возможности проверить факты путем контакта с людьми, которые давали эти признания. Никто не мог возражать, потому что предъявлялись данные органа, который этим делом специально занимается, и присылал собственноручные признания обвиняемых. Вот как было поставлено дело.

После смерти Сталина мы интуитивно почувствовали, что это дело нечистое, так как этих людей мы знали, они нас лечили. Мы подняли это дело и увидели, что оно ложно создано и кем создано? Сталиным. Он начал это дело и не успел закончить, сам умер. Если бы он прожил еще немного, он бы этих врачей расстрелял.

* * *

Мингрельское дело. Сталин сам продиктовал это решение, а потом сам же любовался им, говорил: вот, пусть посмотрят.

В чем обвинялась Грузинская партия и коммунисты Грузии? Они обвинялись в том, что они хотят отделиться от Советского Союза и войти в состав турецкого государства. Это невероятный случай, трудно даже себе представить, как могла прийти в голову такая мысль. Цветущая Грузия, которая имеет… процент образования, которая во времена Советской власти поднялась на такую высоту, где развита промышленность, сельское хозяйство, цитрусовые, и вдруг эта Грузия захотела войти в состав нищего турецкого государства, голодного, ободранного, неграмотного. (Дать цифры.)

Сталину нужно было произвести политический эффект. И он этого добился. А сколько людей погибло из-за этого, даже трудно себе представить. И это все делалось под «гениальным» руководством нашего великого вождя и учителя, в данном случае их земляка, чтобы грузины говорили, что Грузия дала народу такого гения, что это сын грузинского народа, а этот сын грузинского народа уничтожал цвет грузинского народа.

* * *

О Берия. Как могло получиться, что этот махровый враг нашей партии и агент иностранной разведки, который еще в момент оккупации английскими войсками Баку служил в контрразведке, которая была подчинена английской контрразведке, и вот такой человек добился такого положения, что стал первым заместителем председателя Совета Министров и членом Политбюро, занял такое положение, когда все в то время говорили, что без совета с Лаврентием Павловичем нельзя проводить Политбюро и в Правительстве ни одного вопроса.

Когда судили этого мерзавца, когда разбирали все те деяния, которые подробно записаны в обвинительном заключении, разосланном партийным организациям и с которым, по-видимому, все знакомы, увидели: этот человек достиг вершины, идя в гору по государственной лестнице через трупы на каждой своей ступеньке, уничтожая и тех, чей пост занимал, и тех, кто был вокруг того человека, которого он смещал.

Кто его поддерживал? Были ли сигналы о том, что Берия недобросовестный человек? Были. На Пленуме об этом сказал Каминский и был тут же на Пленуме арестован, а затем расстрелян. Были и другие заявления (надо посмотреть записку Снегова). Когда Сталин предложил секретарем ЦК Грузии Берия, то Лаврентий Алахашвили* [* Так в тексте. Правильно — Картвелишвили. — Сост.] сказал, что хорошо знает Берия и считает его недостойным такого назначения. Тогда Сталин на этом заседании сказал: давайте снимем с обсуждения этот вопрос. И вместо того, чтобы обратить внимание на заявление Алахашвили, проверить, что это за человек, откуда он пришел и чего добивается, он через некоторое время подписывает решение об освобождении Алахашвили и о назначении Берия секретарем бюро ЦК 3акавказской Федерации.

Второй сигнал на Пленуме ЦК был со стороны Каминского. (Нужно посмотреть стенограмму выступления Каминского в 1937 году). Проверил ли Сталин заявление Каминского? Поставил ли в Политбюро этот вопрос? Обсудили ли его в Политбюро? Нет, не поставили и не обсудили, потому что Сталин верил в это время Берия и этого было достаточно. А раз Сталин верил, никто не смог даже думать, не только сказать что-либо против.

Если бы кто вздумал возразить, значит того постигла такая же судьба, как и Каминского.

Вот что значит культ личности, возвеличенный до высоты какого-то сверхъестества, до положения всемогущего бога, только не такого, как рисуют верующие, а с копьем. Кто его затронет, тот сразу поражается в сердце. Вот вам культ личности.

И все-таки Берия был разоблачен. После смерти Сталина прошло 3 месяца и 20 дней, а Берия был арестован. Было назначено следствие, которое было проведено со всей тщательностью и объективностью, с соблюдением всей законности. Был назначен авторитетный суд под председательством маршала Конева, в состав этого суда вошли т. т…, которые тщательно разобрали это дело, и враг народа Берия был соответственно наказан за свои злодеяния, которые он совершил перед партией и народом.

Спрашивается, почему же этот враг народа Берия, который стоил народу десятки тысяч лучших жизней нашей партии и народа, не был разоблачен при жизни нашего «гениального» вождя и учителя, «всеведающего», и т. д. и т. п. эпитеты, которыми мы все здесь сидящие награждали Сталина? Потому, что сам Сталин был носителем этого порока. Берия ловко это использовал и угождал Сталину и за это его Сталин продвигал и возвеличивал. В обвинительном заключении подробно было изложено дело Берия, но кое-что стоит в памяти восстановить, тем более, что, по-видимому, не все делегаты читали это обвинительное заключение. Например, дело старого большевика Кедрова, который был расстрелян без суда. Были расстреляны сын Кедрова, который поднял голос за своего отца; друг сына, который также поднял голос за отца; приемная мать друга, старушка, старая большевичка и многие другие, которые были расстреляны без суда, а приговор был оформлен после расстрела задним числом через год или два. Вот письмо Андрееву Кедрова, вроде письма Эйхе.

А расправа с семьей Орджоникидзе? Почему надо было добиваться расправы над семьей Орджоникидзе и вынудить Орджоникидзе покончить жизнь самоубийством. Почему? Потому, что это было в планах Берия, он должен был расчистить себе путь, избавиться от всех людей, которые правильно его понимали и оценивали. Орджоникидзе всегда был против Берия, о чем он говорил и Сталину. Вместо того, чтобы разобраться и правильно понять, Сталин допустил уничтожение брата Орджоникидзе, а самого Орджоникидзе довел до такого состояния, что последний вынужден был застрелиться.

Вот что такое Берия. Сам по себе он оказался ничтожеством, дело не в Берия, а в Сталине. Берия жил поддержкой Сталина. Могут сказать, куда же смотрели члены Политбюро и почему они тогда этих вопросов не поставили, а ставят сейчас?

Во-первых, члены Политбюро смотрели сами разными глазами в разные периоды времени. В первое время сознательно возвеличивали Сталина, потому что Сталин действительно был велик и способен. Он был одним из сильнейших марксистов и его логика, сила и воля оказывали положительную роль для партии в организации партии, в ее направлении против преодоления политических, экономических и идейных препятствий.

В это время Сталин завоевал симпатии к нему и поддержку. А потом, расправившись с людьми, которые действительно заблуждались и иной раз оказывали сопротивление и своими действиями наносили вред развитию политических событий и политике как международной, так и внутренней (троцкисты, зиновьевцы и правые), получивши такую власть, которой начал пользоваться и применять методы такие же, какие применял к врагам народа, и к таким людям, как Косиор, Рудзутак и другие, у некоторых может быть и появились сомнения, но этих сомнений было недостаточно, чтобы поставить вопрос. Одних сомнений было мало, чтобы вступить в спор. Тут, видимо, и брало человеческое, было полное не только идейное, но и физическое подчинение этому человеку.

Возьмите Постышева. В одной из бесед, когда Сталин проявил недовольство по адресу Постышева и задал ему вопрос: Кто вы такой? — Постышев твердо заявил, окая: «большевик я, товарищ Сталин, большевик». И это было расценено сначала, как неуважение к Сталину, а потом как вредный акт и впоследствии привело к уничтожению Постышева, как врага народа. Путь Постышева мог оказаться путем каждого, кто хоть в какой-то степени мог высказать свои сомнения.

А возьмите последний Пленум после XIX съезда партии, когда выступил Сталин на Пленуме и давал характеристику Молотову и Микояну, по существу обвиняя их в шпионаже. Я убежден, если бы Сталин пожил месяц-два, то на этом съезде Микоян и Молотов не выступали бы.

И такое отношение к близким людям, которые проработали вместе много лет, может быть еще Каганович может претендовать на такую близость.

А возьмите Ворошилова, ведь он еще с 1942 года (уточнить) лишился права принимать участие в работе Политбюро. Ведь Сталин запретил ему появляться на заседания[х] Политбюро и когда заседало Политбюро и Ворошилов об этом узнавал, то каждый раз он звонил и спрашивал разрешения, можно ли ему прийти на это заседание. И Сталин другой раз разрешал, но всегда выражал страшное недовольство, чего, мол, он лезет, что ему нужно, так как он сделал вывод для себя, что Ворошилов является английским агентом. А какие данные для этого? У нас не только каких-либо данных, но даже и мысли такой нет. Сталину не нужно было никаких данных. Это просто умозаключение, просто произвол. Если бы это сделал какой-либо другой человек, мы бы с ним поговорили, указали бы ему, разъяснили, а если бы этого оказалось недостаточно, то просто отстранили бы его. Можно ли было указать Сталину? Нет, потому что кто ему об этом укажет, тот теряет голову, потому что у него полнейший контакт с мастерами заплечных дел. Следствие очень короткое, а суд тем более. Человек этот физически уничтожался, а имя его клеймилось позором перед всем народом, перед всеми близкими. Это позорное пятно распространялось на всю родословную, все близкие и родственники являлись изменниками, врагами народа. Страдали жена, дети, все окружающие этого человека, несли не только наказание, но и презрение народа.

Вот почему мы сейчас и протестуем против культа личности, потому что если бы этого не было, если бы были демократические условия в партии, если бы сами не создавали культа личности, не болтали бы об этом, тогда в народе не создавали такого бога, тогда он сам был бы ограничен в своих возможностях. Чтобы не повторить ошибок прошлого, мы и выступаем против культа личности и считаем, что Сталина возвеличили не по заслугам, хотя в прошлом он и имел очень большие заслуги перед партией, рабочим классом и перед международным рабочим движением, имел эти заслуги по своей работе и по своей преданности этому делу. Вся трагедия в том, что те злодеяния, которые были совершены при нем, под его руководством, с его согласия, были сделаны не в интересах реставрации капитализма, не в интересах империалистического лагеря. Нет, Сталин все это делал в интересах рабочего класса, в интересах крестьянства, в интересах трудового народа, в интересах победы социализма, в интересах обеспечения победы коммунизма. Вот в этом трагедия. Поэтому мы должны сейчас строже отнестись к этому вопросу. К сожалению, мы не можем вынести этот вопрос даже за пределы съезда, а тем более в печать. Мы должны умело разъяснять, почему мы против культа личности, что это неправильное, немарксистское понимание. Все, что здесь вам было сказано, это должно остаться среди делегатов съезда, которые здесь присутствуют и для которых был сделан доклад, так как мы считаем, что члены партии, делегаты съезда, должны знать эти вопросы и мы считали своим долгом доложить об этом и надеемся, что сейчас наша партия, находясь на таком уровне своего развития, а члены партии на таком уровне понимания и ответственности, когда они должны это все знать и найдут в себе нужное понимание и мудрость правильно оценить и определить свое отношение к этому вопросу, а в дальнейшем повести себя так, чтобы это не ослабляло наших позиций ни внутри нашей страны, ни вне ее, чтобы не дать врагам использовать наши слабые места, которые нами выявлены, — еще более объединилась, имеет еще большее морально-политическое единство внутри своей страны и в странах народной демократии и решения, которые будут приняты, определят дальнейший путь нашей борьбы за победу коммунизма.

* * *

Некоторые партийные и беспартийные честные советские люди говорят, и пишут некоторые писатели, чтобы возвеличить победы, которые были одержаны Советским Союзом как на фронте при разгроме фашистской Германии и империалистической Японии, так и на фронте мирного развития социалистического строительства, все эти победы приписывают Сталину. К сожалению, это получило очень широкое распространение. Почему это произошло? Потому, что сам Сталин это популяризировал. Возьмите наши исторические и военные кинокартины. Они предназначены для пропаганды именно этой стороны, например, картина «Взятие Берлина». Там один Сталин дает указания в зале с пустыми стульями, и только один человек, который к нему приходит и доносит что-то — это Поскребышев. А где же руководство? Где же Политбюро? Где Правительство? Что они делают и занимаются? Разве это показано для народа? А если и показано, то в извращенном виде. В отдельных эпизодах Сталин «возмущается», Сталин «негодует». На самом деле это сплошная ложь. Где же наши военные, которые на своих плечах вынесли всю тяжесть войны? Если правду говорить, а мне и другим товарищам пришлось быть на войне с самого начала и почти до конца ее и нести ответственность и тяжесть этой войны, то мы знаем, какова роль была Сталина в войне. Эта роль не Сталина, а роль нашей партии, роль людей, которые воспитаны партией, прежде всего, роль военных, роль наших членов партии, нашей технической интеллигенции, роль партийных организаторов, которые организовали производство в новых условиях, в глубоком тылу страны, которые использовали свои технические знания, свою волю, организационное умение, роль командиров, которые лишились армии в первые дни войны и сумели перестроиться на ходу и разгромить нашего врага. Разве все это сделал Сталин? Если говорить правду о Сталине, то в первые дни войны он сам заявил о том, что все потеряно, все разгромлено и что «Ленин создал государство, а мы его…». И шел. Он не руководил войной, а вернулся только тогда, когда на него нажали, когда пришли и сказали, что нужно то-то и то-то сделать. Ведь он год не подписывал приказы, как главнокомандующий, даже больше года. Первый приказ он подписал как главнокомандующий, для народа и для армии, когда армия стала одерживать победы, когда прекратилось отступление и наступил перелом. Где же все это время был главнокомандующий? Струсил, испугался. Тяжелое положение, которое создалось в то время для нашей страны, — это результат неразумного руководства Сталина. Я говорю Сталина, потому что все остальные при нем люди не имели права голоса, и не только права голоса, но и права рассуждения. Все подавлялось «величием» и «гениальностью» этого человека. И вот насколько это вредно для народа и для страны мы убедились в первые годы войны.

Сейчас мы читаем, что Гитлер продвинулся далеко вглубь нашей страны, использовав «момент внезапности». Это сплошная ложь. Гитлер, как только пришел к власти, сразу поставил задачу разгрома коммунизма. Об этом он говорил открыто, никогда не скрывал. Об этом говорили всевозможные пакты, блоки, оси — ось Берлин — Токио — Рим — и всякие прочие оси. Все это говорило о том, что Гитлер направлял все усилия на разгром коммунизма и Советского государства. Какая же тут «внезапность»?

Гитлер пришел к власти в 1932–1933 гг., а война началась в 1941 году. Времени было достаточно для того, чтобы подготовить страну соответственно и исключить внезапность, достойно встретить врага на своих рубежах. Было у нас время для этого? Были такие возможности? Были. Наша промышленность находилась на таком уровне, когда можно было обеспечить целиком и полностью нашу армию всем необходимым. Это подтверждается тем, что когда было потеряно 50 процентов промышленности на занятой Украине, Северном Кавказе, когда были заняты промышленные и хлебные районы, несмотря на все это мы вывезли столько оборудования, что сумели организовать производство военных материалов и в конце концов разгромили врага. Надо было представить себе, насколько враг был сильнее нас. Если бы промышленность, которая была оставлена на территории, временно оккупированной Германией, если бы она была правильно и своевременно использована и работала на обеспечение вооружения нашей армии, то нам не пришлось бы так долго воевать и с такими большими жертвами. А что было на деле? Через 5-10 дней войны наша армия была не только плохо вооружена, но не имела даже винтовок, не имела шашек. Я помню, как из Киева позвонил Маленкову и говорю: народ пришел и требует оружия, Маленков сказал мне: тебе оружия нет, винтовки передаем в Ленинград, а вы вооружайтесь сами, куйте пики. И это в наше время, когда противник вооружен сильной техникой, танками, а нам предложили вооружаться пиками, ножами и бутылками с керосином.

И все это «гениально», говорим, что разгромили врага под руководством гениального Сталина. Нет, враг разгромлен был в результате сплочения партии, сплочения трудового народа вокруг партии и невероятного количества жертв. Мы пролили крови столько, сколько ни в одной войне не проливали и половины этой крови, потому что глупо была подготовлена война, глупо была подготовлена оборона. Ведь когда К[ирпонос], который погиб в войне, написал Сталину, что немцы подошли к Бугу, заранее все подготавливают и в ближайшее время, видимо, перейдут в наступление, что надо выбить противника и создать надежную оборону, укрыть наших бойцов, из Москвы был ответ, что это провокация и никаких работ не делать. И довел до такого состояния, что когда началась война, даже тогда, когда прибежал немец-солдат и сказал, что наступление будет в 3 часа ночи, то из Москвы последовал приказ: на выстрелы не отвечать, потому что считали, что это не война, а провокация отдельных недисциплинированных частей немецкой армии и если ответим, то это будет поводом к началу войны.

Это говорит о полной деморализации руководства Сталина. Он и в этот момент боялся, как кролик боится удава, Гитлера, всеми мерами хотел умаслить его, чтобы избежать войны. Но об этом надо было думать раньше. Гениальности и прозорливости у руководителя в тот момент не оказалось. И если разгромлен враг, то это не в результате гениального руководства. В военных делах он ничего не смыслил, он чуть ли не с глобусом выходил, когда ему докладывали обстановку, он из-за голенища вытаскивал карту, на которой был помещен чуть ли не весь мир. И это называется военное руководство. Или возьмите гибель наших войск под Харьковом в 1942 году. Маршал Баграмян сидит здесь, он подтвердит. Он был начальником оперативного отдела Юго-Западного фронта, когда сложились тяжелые условия и было принято правильное решение. А что Сталин сделал? Он отменил это решение и приказал продолжать выполнять решение на окружение Харькова и захват Красногорска. И это в то время, когда нависла угроза окружения всей нашей многочисленной военной группировки. Отдал такой приказ, сел за стол и начал пить, ведь он пьянствовал. Я звоню Василевскому и умоляю: возьмите карту, покажите Сталину, какая обстановка, что нельзя продолжать, надо изменить решение, надо принять решение, которое мы разработали вместе с Тимошенко. Василевский сказал, что Сталин рассмотрит и сам даст указания, а мне лично сказал, что не пойдет ему докладывать. Тогда я позвонил Сталину на дачу, но он не подошел к телефону, а подошел Маленков. Я Маленкову говорю, что хочу говорить лично со Сталиным. Сталин передает через Маленкова, чтобы я говорил с Маленковым. Я вторично прошу, что хочу доложить Сталину о тяжелом положении, создавшемся у нас. Он не соизволил пройти десять шагов от стола, где он сидел, до телефона, чтобы выслушать меня, а ведь я звонил с фронта, и опять подтвердил, чтобы я говорил через Маленкова. Тогда я вынужден был через Маленкова передать, чтобы он отменил свои указания. Он выслушал и говорит: «Оставить». А что получилось? Погибло наших войск около 400 тысяч человек. Вот вам «гений». Если бы он принял наше решение, войска эти не погибли бы, потому что были предусмотрены такие мероприятия, которые обеспечивали их сохранность.

После войны в разговоре Маленков сказал, что Хрущев был прав, когда звонил по поводу этой операции, и напрасно его не поддержал Сталин. Но как сказать, что он не прав, ведь он «гений», а гений не может быть не прав, все, кто угодно, не правы, а гений всегда прав. Поэтому, несмотря на такие колоссальные жертвы, у него ни стыда, ни совести не хватило признать это. И он никому никогда не признавался, хотя и делал много тяжелых ошибок и в марксистских положениях и в своей практической деятельности.

* * *

По руководству сельским хозяйством. Почему мы, простые смертные люди, вышедшие из народа — рабочих, крестьян, служащих — из которых состоит руководство ЦК и Президиума, почему мы увидели катастрофическое положение, которое сложилось в сельском хозяйстве, и почему этого не увидел Сталин? Говорили ли об этом Сталину? Да, говорили. Выдвигал он этот вопрос? Нет, потому что последнее время он заперся в четырех стенах и никуда не выходил, а это «последнее время» насчитывает не годы, а десятки лет. Он страну и сельское хозяйство изучал только по кинофильмам, а кинофильмы делали лакированные, подкрашенные, что ни кинофильм, то столы ломились от яств, от обилия индеек и гусей, которыми объедались. И он представлял себе, что так едят крестьяне, а на самом деле этих гусей и кур ели загримированные актеры, а стоимость оплачивалась Министерством кинопромышленности. А ведь Ленин принимал ходоков-крестьян, сам ездил на открытие маленькой гидростанции, произносил речь. А где был Сталин? Нигде, его последняя поездка относится к 1929–1930 году на село в Сибирь по хлебозаготовкам. Но это не продовольственная сторона, а выколачивание хлеба, это уже милицейские функции.

Вот так он знал народ, так знал сельское хозяйство. И когда я ему сказал, что положение в сельском хозяйстве у нас тяжелое и дальше терпимо быть не может, что у нас катастрофически дело обстоит с мясом, что он мне на это сказал? Он прикрыл глаза. Я не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не прекратила его существование смерть. Он создал комиссию, меня сделал председателем комиссии и в результате деятельности этой комиссии, в которую вошел товарищ Микоян и другие товарищи, в результате наших предложений, которые не охватывали всех возможностей для оздоровления, но показали пути подъема сельского хозяйства. Мы предложили поднять цены и создать стимул для поднятия сельскохозяйственного производства. На это Сталин внес другое предложение: крестьяне слишком богато живут, много едят, за одну курицу расплачиваются по налогу, поэтому нужно повысить налог на 40 миллиардов рублей. Подумать только, 40 миллиардов рублей, ведь такую сумму крестьяне за все сданные продукты не получали, это просто невозможно. Но разве он основывался на данных, он «гений», ему не нужно считать, ему достаточно посмотреть, и он сказал свое слово. А потом все повторяют.

После смерти Сталина стали понемногу выкарабкиваться. Наше сельское хозяйство на подъеме. Сейчас выступления делегатов на съезде радуют, когда они говорят, что пятилетку хотят выполнить за 2–3 года. Ведь на протяжении 30 лет не хватало молока, а сейчас получаем достаточный надой молока, увеличился сбор хлеба, увеличилось поступление мяса. Ведь сейчас мы умеем разбираться с положением дел, значит и всегда умели, тем более сейчас, когда нет нашего «гения». Выходит, что «гений» не помогал, а вредил этому делу, иначе нельзя понимать.

Когда мы сейчас говорим о культе личности и указываем на отрицательную роль и явления, которые были при жизни Сталина, нам говорят: а как же так, Сталин стоял во главе страны 30 лет, при Сталине добились того-то и того-то. Я считаю это — ослепленные и безнадежно загипнотизированные культом личности люди, которые не понимают сущности советского государства, сущности революции, потому что революцию совершил народ под руководством Ленина. Нельзя говорить, что революцию совершил Ленин, Ленин только руководил, а совершил ее народ, не мог этого сделать один человек.

Если бы он был оторван от своего времени в развитии общественной мысли, техники, он не мог бы совершить этого дела, потому что для этого требуется соответствующая подготовка, может это сделать только народ. Это и есть марксистское понимание. Ленин возглавлял этот народ и думы его воплотились, а эти думы совмещались с теорией, которая изложена в виде учения Маркса — Энгельса — Ленина о победе над капитализмом. В результате этого была одержана победа и создано такое государство, которое явилось самым прогрессивным в истории человечества Советским государством, где власть принадлежит рабочему классу, крестьянству, интеллигенции, то есть трудовому народу, и государство все делает в интересах народа, выполняя линию, предначертанную Лениным, о развитии тяжелой промышленности. И даже в то время, когда Сталин, как юродивый, сидел и уничтожал кадры, принижал наши возможности, народ шел путем, дорогой, которые были указаны Лениным и которые базировались на учении Маркса — Энгельса — Ленина. Это учение стало достоянием масс не только в партии, но и вне ее рядов, и это обеспечило нам успехи, которые мы с вами имеем, и которые нас привели к грани, когда мы движемся и зримо чувствуем конечную нашу цель — построение коммунистического общества.

XX съезд нашей партии наметил грандиозные задачи. Раньше партия и народ не могли проявить полностью во всю свое умение и использовать возможности, а сейчас эти возможности имеются, потому что мы освободились от культа личности, освободились от Сталина, у нас развязана инициатива коллектива и этот коллектив проявляет себя так, как это требуется в интересах страны. Уже после смерти Сталина мы приняли целый ряд важных постановлений как в области внутренней политики, так и в области международной.

Сталин долгими месяцами не рассматривал жизненно важные и неотложные вопросы. При жизни Сталина мы все время висели на волоске от войны. Надо осиновый кол вбить в культ личности, похоронить его навеки, чтобы он никогда больше не появлялся, а была только вера в коллектив, вера в народ.

Сколько раз нападали на нашу страну, наступал и Наполеон, и Александр I не такой уж был вояка, Кутузов был старый, и все же разбили Наполеона, разбил русский народ и его полководцы — тоже часть народа.

* * *

Биография. Вот вам зеркало Сталина, вот его скромность. У нас много пишут о скромности (о, подхалимы!), а подхалимов много развелось и в партии и вне партии. Это все есть результат культа личности.

Сталинские премии. В истории человечества никакой царь-самодур не учреждал такие премии, которые учредил Сталин, который назвал их «сталинскими премиями» и сам выдавал эти премии. Сам заставил написать себе гимн, где прославляет себя. Ни один царь этого не делал.

А с другой стороны, Сталин проявил неуважение к Ленину. Не случайно дворец Советов, как памятник Ленину, несмотря на то, что прошло 25 лет (уточнить), не только не сдвинулся с места, а все больше и больше предавался забвению.

Было решение учредить Ленинские премии. Это было сделано в 1925 году (уточнить). И до сих пор Ленинских премий нет, причем, это предложение было выдвинуто Сталиным, он это сделал тогда, когда мало кто знал его в стране. Теперь все события освещаются так, что Ленин как будто был подсобным человеком при совершении революции. Фактически же, наоборот, 95 процентов населения Сталина не знали, Сталин все повернул в обратную сторону и Ленин изображается иной раз [в] недостойном для вождя народа виде. К примеру, возьмите картину «Ленин в Октябре». Когда совершается революция, Ленин в этот момент сидит и рассматривает пеленки у своего охранника. Это подхалимы так изображают Ленина, чтобы возвеличить Сталина.

И в художественной литературе все надо пересмотреть, чтобы нашел свое отражение народ, чтобы были отражены деяния партии и народа.

«Шевельну мизинцем». Дело Югославии выдумано от начала до конца Сталиным, никаких оснований идейных и политических не было, за исключением мелочей, которые всегда могут быть. Но умный руководитель всегда сумеет обойти такие шероховатости, чтобы не довести до разрыва; в деле с Югославией не было оснований для такого разрыва. Сталин мне лично сказал: «шевельну мизинцем и Тито слетит». Все было подчинено этому: шевельну мизинцем — и Косиора нет; шевельну мизинцем — и Тито нет. Так он и делал.

Но с Тито он так не мог поступить, потому что это целое государство со своим государственным аппаратом, со своим народом, который сплочен вокруг Тито и оказывает ему поддержку.

В вопросе с Югославией мы теперь решили правильно, это одобряется народом и Советского Союза, и Югославии и народами стран народной демократии, всем прогрессивным человечеством, что это сделано в интересах социализма, в интересах мира во всем мире.

Сказать о «московском деле».

Записала Захарова.

АП РФ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 169. Л. 29–63. Подлинник. Машинопись.

 

№ 22

СОПРОВОДИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА Н.С.ХРУЩЕВА ЧЛЕНАМ И КАНДИДАТАМ В ЧЛЕНЫ ПРЕЗИДИУМА, СЕКРЕТАРЯМ ЦК КПСС К ПРОЕКТУ ДОКЛАДА «О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯХ»**

** На записке имеются машинописная помета о рассылке с перечнем фамилий адресатов и карандашная запись следующего содержания: «1) + Мерецков. 2) Добавл[ения о том], что англичане (Черчилль) нас предупредили заранее + сов[етское] посольство (Деканозов) в Германии также предупреждало о готовящ[ейся] войне. 3) Привести телеграмму Сталина, Жданова из Сочи. 4) + о роли раб[очего] класса, крест[ьянст]ва, интеллигенции, сов[етского] народа, тыла в войне [далее неразборчиво. — Сост.]. 5) Опустить о запрете стр[елять]. 6) Добавить о выселении целых народов (вместе с коммунистами). 7) Не пора ли отказаться от „частной собственности“ (наименования городов, фабрик и заводов) [далее неразборчиво. — Cост.]. 8) Члены ЦК, находясь на своем посту, выполня[ют] свой долг перед партией». Каждый из пунктов отмечен галочкой. Вероятно, эта запись сделана кем-то из помощников первого секретаря ЦК после получения от Н.С.Хрущева указаний о доработке проекта доклада. — Сост.

23 февраля 1956 г.

Лично

Членам Президиума ЦК КПСС

Кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС

Секретарям ЦК КПСС

Посылаю проект доклада ХХ съезду партии «О культе личности и его последствиях».

Н. Хрущев

РГАНИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 16. Л. 164. Подлинник. Машинопись.

 

№ 23

ПРОТОКОЛ ЗАКРЫТОГО (УТРЕННЕГО) ЗАСЕДАНИЯ ХХ СЪЕЗДА КПСС

25 февраля 1956 г.

Булганин (председательствующий). Переходим к докладу «О культе личности и его последствиях».

Слово для доклада предоставляется тов. Хрущеву Н. С.

После доклада тов. Хрущева Н. С.

Булганин. На рассмотрение съезда вносится следующий проект постановления ХХ съезда «О культе личности и его последствиях» (зачитывает проект постановления).

Постановление принимается съездом единогласно.

Булганин. Имеется в виду, что доклад тов. Хрущева Н. С. и принятое съездом постановление «О культе личности и его последствиях» не публикуется в настоящее время, но эти материалы будут разосланы партийным организациям.

Это предложение принимается съездом единогласно.

[Приложение к протоколу]

Постановление XX съезда Коммунистической партии Советского Союза «О культе личности и его последствиях»

(принято единогласно 25 февраля 1956 г.)

Заслушав доклад тов. Хрущева Н. С. «О культе личности и его последствиях», XX съезд Коммунистической партии Советского Союза одобряет положения доклада Центрального Комитета и поручает ЦК КПСС последовательно осуществлять мероприятия, обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности, ликвидацию его последствий во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности руководства, выработанных великим Лениным.

Н. Булганин

РГАНИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 17. Л. 89–90. Подлинник. Машинопись.