Попытка стариков

Конечно, пока Слабачка качали, хитрые самые самыми первыми, думая, что незаметно, полезли туда, откуда видно всё. Но из-за слабости и трусости многие сразу попадали вниз, а немногие сверху закричали, что им страшно и чтобы их спасали-снимали со стены.

– Ага! – кричали им.

– Не получилось встать выше всех, обманув всех?!

– Достигнет высоты тот, кто сильнее всех!

– И честнее!

– А не хитрее!

– И не наглее!..

– А кто пойдёт первым?!

– Все первые!

– Да, все равны!

– Когда все равны, тогда первых нет!

– Когда все равны, первые все!

– Когда первых нет, все друг дружку затолкают!

– Почему?

– Чтобы стать первыми!

– Но первых много не бывает?!

– Не бывает.

– Первый всегда один!

– Вот и толкают…

– …Чтобы стать первыми.

– А потом и первым!

– Поэтому все с башни попадают!

– Затопчемся!

– Поэтому без порядка никак!

– Никак?

– И в правду.

– Тогда по старшинству!

– По старшинству?

– За то порядок!

– Это нарушение всего и вся!

– А свобода?

– Зато проверено!

– Кем проверено?

– Всеми и во все времена!

– А!.. Ну раз так, тогда…

– Пусть уж первыми идут, ну, хоть в чём-то первые.

– Названные…

– Назначенные…

– Поставленные…

– Не пригодные, но раз уж…

– Но пусть уж такие, раз уж…

– Зато друг за дружкой…

– Так ведь это…

– А притом… задавят.

– А вдруг не за…

– А вот, чтобы точно без вдруг, чтобы точно не зада…

– По старшинству!

– По порядку!

– С порядком!

– Порядок!

– По старшинству!

И так, дорога наверх открылась, стоявшим выше всех (хотя она и так им была открыта). И не важно, что ростом, силой и возрастом были они ниже, слабее и старее всех.

К башне они шли не торопясь. Среди них были хрипящие, покашливающие и хромающие… Один полз, не в силах встать, ибо был так тяжёл, и, не давая себе помочь. Но даже, чтобы ему помочь, вокруг него должно быть столько держащих его, что все они не уместятся вокруг него. А если вокруг него будет не хватать держащих его, то они не смогут и поднять его.

А не могущие его поднять очень смогут осмеивать его, чтобы не осмеивать самих себя. А этого, могущий только ползком, боялся больше, чем не в силах идти, ибо его тогда смогут лишить для него всего: стоять выше всех. Поэтому, добравшись до башни, далеко последним, он смог её только облепить своими лапками. Но, прилепившись к башне, он отлепился от неё только тогда, когда с неё слезли последние пошедшие по ней.

Другого же несли на веточках, а поднеся к башне, уже понесли вверх по башне. Поэтому наислабейший, за счёт силы других боролся за верх среди, вместе и с самыми сильнейшими.

И обогнать главнёвиков не смел никто. Идущие позади них изо всех сил сдерживали остальных, не желающих ждать, хотя не желали ждать и сами. Из-за этого за высшими получилась большая муравьиная свалка, в которой каждый топтался на каждом.

И вот, идущие не спеша, облепили собой башню со всех сторон. Началось их неспешное восхождение! Но самый быстрый в этом неспешном восхождении был тот, которого восходили, который восходил лёжа! Ибо поднимался он не на своих лапках, а лапками его четырёх! И восходил он на восходящих по восходящим! Восходящие кричали его четырём: «Привыкли вы на наших спинках выходить!» Хотя все сами и вышли по чьим-то спинкам. А им отвечали четверо несущих его: «Лапки наши, но выходит по вашим спинкам тот, кто идёт на спинках наших!»

Но, поднявшись ещё совсем не высоко, управлёвики уже стали друг дружку быстро, сильно и часто толкать, пытаясь столкнуть! Так нетерпеливо хотел каждый из них видеть больше других, хотел, чтобы то, что увидит он, уже больше никто не увидел. (Забыв про море других.) И падали многие из них. При этом кричали они: «Спасите, помогите!», «Падаю, ловите!».

Вокруг башни всё было запружено муравьями во много рядов вверх, и сброшенные главнёвики попадали в эту муравьиную кашу. Ушибались, мялись, но не топтались и разбегались.

А тот, который восходил на лапках четырёх по спинкам остальных, упал со своими четырьмя вместе с теми, по спинкам которых восходил. Упал в кипящую кашу ждущих. Вот-вот исчезнет, растворится в муравьином кишеньи, затопчется жаждущими ринуться вверх. Но тут, он, не могущий ходить, вдруг вскочил и побежал прочь от башни, крича: «Башня исцелила! Башня сила!.. И я…»

А вскоре оказалось, что те, кто смог столкнуть и кого столкнуть не смогли и кто не упал сам, сами теперь кое-как слезали обратно, потому что силёнок не хватило. Зато хватило мудрости. Но и то, пока спускались, некоторые пытались поддеть лапку соседа, которая либо держала сверху, либо поддерживала снизу, а сосед в ответ пытался делать то же самое, в нескрываемой надежде, что на очередного главнёвика будет меньше.

Но первые среди первых горевали после своего падения недолго. Никто из них, хотя и ненавидел каждого из них, но не злился на всех, ибо был виноват перед каждым так же, как каждый был виноват перед ним. Главное: они знали, что на тех, кто доберётся на самый верх, они всё равно всегда будут смотреть сверху вниз, а на них даже оттуда сверху будут всегда смотреть снизу вверх.

Возвышение толпы

И вот теперь вверх ринулись те, которых сдерживали те, кто над всеми. Целая лавина муравьев обрушилась на башню. Им, сильным и быстрым, становилось всё теснее уже на самой башне. Уже и здесь они лезли друг по другу.

Всеокий

Но был один, стоявший над всеми стоящими над всеми! Будучи меньше всех и, находясь в ямке, ниже всех, он стоял и наблюдал. Он знал, что кто бы и как бы высоко ни поднялся, хоть на эту башню, хоть на какую другую, никто не будет над ним. И его глаза, уши и лапки – это глаза, уши и лапки всех, кого он выше. А он выше всех. Он над всеми. И сейчас, как и всегда, он изучал всех и всё вокруг, глазами и ушами всех вокруг.

 

Ветер

-

спаситель и спасатели

Вопрошение к ветру

Муравьиха-мать стояла на небольшом холмике и наблюдала за покорением башни. Она переживала за всех своих детей, которыми здесь были все.

«Ой, – думала она, – сбрасывать друг друга начнут и они, пошедшие за главнёвиками. Но высота будет уже во много раз больше и падать будет во много раз опаснее! Что же делать? – волновалась Муравьиха-мать. – Как спасти мне всех моих детей?!». И тут ей показалось, что она поняла: как.

Она встала на задние лапки, а остальные подняла к небу.

– Ты, для которого нет преград и нет границ, который всегда и везде, и рядом со всем и вся, и касается, и обнимает, и толкает всё и вся, который бывает там и дует так, где и как хочет! Ты, самый огромный, самый всесильный, самый разбойный, самый трудолюбивый – несущий корабли, колышущий моря и океаны, крутящий мельницы зерна и мельницы, несущие свет! Ты, сдувающий всё на своём пути, приводящий и уводящий воду – приливы и отливы, раздувающий пожары и наметающий снега, Ты найди меня, подлети ко мне, поговори со мной, помоги мне – Ветер!

– А мне и не нужно ни к кому лететь. Сама же сказала: я везде и со всяким! Кого обойду, кого обниму, кого затолкаю, а кого и побросаю! – проговорила, улыбаясь, полупрозрачная, никогда не стриженная и не бритая голова, с волосами, развевающимися во все стороны, и зависнувшая перед мордочкой муравьихи-матери.

– Я знала, что ты откликнешься! Помоги, спаси моих детушек! – воскликнула и заплакала.

– Помочь-то не прочь! А вот как я могу спасти? Наказать кого-нибудь – это дело другое! Приподнять да бросить, закрутить-завертеть, полетать дать, унести куда-нибудь – это пожалуйста!

– Я не прошу тебя заставлять летать камни и деревья, менять русла рек и нагонять или разгонять тучи и приливы! Я прошу… – и она замолчала.

– Ну, говори, не бойся! – по-доброму сказал ветер-старичок.

– Пригони одуванчики-парашютики и листочки-лётики!

– О, и всего-то?!. Кху… С помощью летунчиков ты хочешь спасти примагниченных к земле?!

– Те, кого можешь нести ты, те тоже кого-то могут нести и спасти… на твоих волнах!

– От твоего ответа загадка подросла, и ещё больше увлекла. А загадка после ответа должна не толстеть, а худеть и исчезать. Ответ должен от загадки осво-бож-дать!

– Исполни просьбу и не услышишь ответ, а увидишь!

Замолчал старик-ветер.

– А мне что, матушка, мне не сложно, – неожиданно проговорил и исчез.

На воздушных волнах.

Подъём летунчиков

А появился старик-ветер там, где лежала старая листва.

– Эй, старики-старушки, проснитесь и за мною торопитесь.

– Ветер, почто не даёшь нам лежать-спать? Куда ты хочешь нас погнать?

– Я вам не даю не спать, а тлеть!

Задул ветер, засвистел, и целая туча сухих листьев поднялась, закружилась и направилась к башне.

И одновременно старик-ветер появился на поляне одуванчиков.

– Эй, пушистые головки!

– Что, рассыпайтесь и за мною отправляйтесь? – ехидно-догадливо спросили хором одуванчики.

– Отгадали! Отгадали! – добродушно ответил старик-ветер и дунул одним разом на всю поляну.

– А-а! – запищали одуванчики и в один миг превратились в целое облако пуха.

Второй раз дунул старик-ветер, и бесконечное число белых парашютиков было подхвачено его воздушными волнами и понесено в неведомо куда!

– Куда ты нас гонишь?!

– Да, куда?! – кричали-пищали-возмущались и одуванчики-парашютики и листочки-ковролётики.

– Туда, где нужна помощь! – отвечал им загадочно старик-ветер.

– Нас гонят посмотреть, как будут спасать?

– Вас везут спасать!

– Нас будут спасать?!

– Нет, вы будете спасать?

– А разве мы можем спасать?

– Мы же такие легкие!

– Мы же можем только летать!

– Да и то, когда нам в этом помогают!

– Да, когда нам в этом помогаешь ты, ветер!

– Вот мы с вами вместе и поможем! Увидите, что вы не беспомощны помочь!

– Поможем?!

– А… Кому?

– А… Как?

– Поможем!

– Поможем!

– Главное хотеть!

– Хотеть помочь!

– И не бояться мочь!

Толчея на высоте

А в это время муравьишки лезли друг по другу ввысь черной, обволакивающей башню, тучей. По ползущим по башне поднимались ещё и по ним и ещё ряды ползущих друг по другу. Поэтому ползущие по камням держались из последних сил.

Но вдруг, не выдержав, многие разомкнули лапки. Муравьи обрушивались гроздьями, создавая на земле целую копошащуюся гору.

Но остались на башне и те, которые удержались от великого падения, и те, которые успели подняться выше всех. Все они продолжали стремиться вверх. И первых, которые были выше всех, становилось всё больше, и им, первым, становилось всё теснее. Азарт первых захватывал всё больше. И каждый первый хотел уже быть одним первым, быть выше всех, быть над всеми.

И тогда самым везучим, самым сильным и самым быстрым стало тесно от самих себя. Они так скучились, что почувствовали, что не чувствуют себя! Окружение товарищей – сделалось окружением стен. Каждый оказался неприступной стеной каждому, а окружение каждого всеми – заключило каждого в тюрьму. Близость ближнего оказалось несвободой! Все возжелали разбить эти стены несвободы-тюрьмы! И каждый начал толкать и сталкивать каждого.

И стали падать отторгнутые в страшные лапы неминуемой гибели!

Спасение в землю парящих

Но как раз в это время окружили башню парашютики-пушистики и листочки-лётики.

Первый падший-парящий погрузился в перину парашютика-пушистика, а второй распластался на ковре листочка-лётика.

– Где я? – спрашивали муравьишки. – Я уже упал? Я уже на небесах?

– Ты на небесах, но потому, что ты не упал!

– Я спасен?

– Какой ты догадливый?!

– Спасен! Спасен!

И так падавшие подхватывались воздушными лодочками и плавно опускались на землю.

Рождение крылатых

Муравьиная башня, вознося бредущих,

Парящих создала.

Одни обрели крылья, рвясь ввысь,

А другие, от падения убегая.

Но были такие падающие муравьишки, которых не удалось перехватить парашютиками-пушистиками и листочками-лётиками. Им так было обидно, что их столкнули их товарищи! Неожиданно, сзади, исподтишка! А теперь их ещё и не спасли, как других, падающих от предательства! Но им так не хотелось упасть! Одни боялись больно удариться, а другие ужасались тому, что разобьются и разлетятся на маленькие (!) кусочки!

А что такое, когда чего-то (!) не хочется очень-преочень?! Это значит, что чего-то очень-преочень хочется! И тут – им хочется выжить! А выжить – это значит не упасть! А, если хочется не упасть – это значит очень-очень думается: «Как? Как не ушибиться-не разбиться?» При этом многие из них стали жалеть о том, что хотели стать выше всех, попирая всё и всех! Они раскаивались про себя в том и жалели о том, что:

«Они хотели свалить, а свалили их!»

«Они хотели восходить, а теперь падают».

«Они сами преданы теми, которых они сами предали».

«Они, сброшенные, падают вместе с их сбросившими».

«Падают они, наказанные грехами других за грехи свои».

«Если бы вернуть время назад, я бы никого никогда больше не сталкивал!» – одни так или почти так истерически-раскаянно кричали «про себя», а другие кричали вне себя.

Они сопротивлялись падению, болтая лапками и головками быстро-пребыстро и изо всех-всех сил, как могли.

Вдруг их сила желания «не упасть» начала накапливаться в них с неимоверной быстротой! С ними стало что-то происходить и тут, как у людей раскрываются парашюты, так у этих падающих больших и малых муравьёв пошли раскрываться, распускаться, как цветы, крылья! Прозрачно-белые, совсем тонюсенькие и невесомые, но крылья!

Муравьишки сразу же, как только крылья отросли, замахали ими так, как болтали лапками, но только во много крат быстрее! Только лапки не спасали от паденья. А тут муравьишки не только уже не падали, они… они даже стали взмывать вверх! Оказывается, они летают, как одуванчики и ковролётики, и даже лучше! Теми управляет ветер, а они… они (!) управляют сами собой! Что, правда, тоже очень не легко и не просто. Но они летают! По-настоящему летают! Они могут полететь куда захотят: и влево, и вправо, и вниз без опасения упасть, и вверх, вверх, даже на тот самый заветный верх!

У них появились теперь новые лапки! Лапки, которые позволяют ползать по воздуху!..

Теперь они могут лезть на верхушку башни не по башне, а по ничему! И здесь столько простора, что можно друг другу не мешать! Здесь хватит места всем!

Сброшенные, но в своём падении обретшие крылья, поднимались вверх по ничему!

Они взлетали вдоль башни всё выше и выше, глядя на карабкающихся по ней своих бывших товарищей, а теперь – недругов.

А те смотрели на них, округлив глаза и раскрыв рты от удивления и страха. Некоторые от такой неожиданности даже подскальзывались и падали. Но их, правда, тут же успевали подхватывать листочки-лётики и пух-парашютики. Другие, убоявшись летающих, кричали им, умоляя их: «Пощадите нас! Не толкайте нас! Не разбивайте нас!»

Увидев тех, которые их сбрасывали, муравьям-летунам очень захотелось их оторвать от башни и… отпустить! Но они уже знали, что поступать нехорошо – это нехорошо!

Неожиданно те, которые карабкались по башне первыми, закричали: «Схватите нас, столкните нас!»

– Но вы же разобьётесь? – удивились муравьи-летуны.

– Но вы же не разбились?! Вы же обрели крылья?!

– Не все не разбились из-за вас! Не все обрели крылья!

– Тогда накажите нас!

– Поступите с нами так же плохо, как мы поступили с вами!

– Прося наказания, вы ожидаете вознаграждения?!

– Сбросьте нас! Сбросьте нас! – уже только одно и выкрикивали первые, не желая ничего слушать, в слепой надежде стать такими же недостижимыми.

– Мы вас не сбросим – не накажем и не вознаградим…

– Хоть наказать и хотим…

– Но не хотим вознаграждать!

– А наказать бы надо…

– И даже очень!

– Но не будем!

– Не будем!

– А надо бы!

– Сами пусть прыгают!

– Вот тогда и поглядим, что у них там вырастет!

– И вырастет ли что!

Но самостоятельно сбросить или упасть никто не решился.

Восхождение по ступеням пустоты

А обретшие крылышки, забыв обо всём на свете, взмыли вверх к неведомой никому (кроме Слабачка) вершине!

Они взлетали выше и выше, оставляя ниже себя очередной камень, ожидая увидеть наконец последний наивысший из них – блистательный кристалл. Но нитка камней, уходящая в облака, всё так и не кончалась, а вершины башни всё так и не было видно.

Старик-ветер, вначале помогавший им, теперь больше мешал. На высоте, где власть туч, ему самому трудно летать и, тем более, поддерживать других. Он так же, как и крылатые муравьи, дрожал от холода небес, не пускавшего сюда тепло земли. Ему уже не хватало сил дуть сразу во все стороны. А ещё недавно, он поднимал их всех, стоило ему надуть свои безмерные щеки. Но теперь, возвышая одних, он дул против других, лишая их сил и кидая вниз.

Муравьи-летуны на своих неокрепших и неумелых ещё крылышках стали выбиваться из сил. Многие из них опускались на башню и не могли нарадоваться тому, что отдыхают, даже забывая о том, что нужно подниматься ещё выше. И только небольшая кучка продолжала полёт вверх, кажущийся бесконечным.

Вдруг они заметили, что там, в вышине, полоска камней, ведущая в бесконечность высот, заканчивается. И что ещё выше не было уже не только камней, но и самой вышины, а были только непроницаемые туманы небес.

В муравьях-летунах проснулась новая сила – сила надежды! И они, в порыве радости, необыкновенно резво взмыли ввысь и даже перелетели вершину башни, оказавшись уже над ней…. «Над башней! Они!» Да, тут, в гуще облаков, уже они (они!) были над башней, а не башня над ними! Они, они теперь смотрели сверху вниз на тот камень, который был последним, был выше всех! И они опустились на этот камень, отражающий их не такими, какие они есть, который был вершиной!

Но, приземлившись и чуть переведя дух, летунчики с необыкновенной жадностью стали всматриваться по сторонам. Первый раз в жизни, чтобы увидеть что-то или кого-то они не поднимали голову и глаза вверх, а опускали их вниз. Ибо внизу было всё и все. Ибо они были выше всего и всех, даже выше птиц! И все, которые были не среди них, были ниже их и поднимали голову и глаза на них.

На последнем камне. В миражах туч

Но оттуда, на последнем Кристалл-камне, откуда видно всё, не было видно сейчас ничего! Взобравшимся закрывали виды те, что видны отовсюду и везде – облака! Но своим темно-серым туманом облака, закрывая этим заворожённым пришельцам с земли всё снаружи, раскрывали себя изнутри.

То, что вдруг стало происходить, крылатых героев страшно напугало и удивило одновременно, отчего остолбенев и забыв про крылышки, они чуть не попадали вниз. На высоте небес, в тумане туч и облаков они увидели… увидели то, откуда они… они… только что… поднялись?!.. Они увидели… травку, веточки, лужицы и… и свои домишки, своих товарищей, и летающих жучков, мошек, стрекоз и разных когтисто-клыкасто-пушистых, но… но которые были… были почему-то ненамного или намного больше, или меньше своих настоящих размеров, были, как будто увеличены или уменьшены. Проходящая кошка, которая, не заметив, могла наступить на муравьев, сейчас была их меньше, и настолько, что сами муравьи могли бы её не заметить и раздавить. Кто-нибудь из увеличенных жуков или муравьёв шли прямо на них, и были при этом такими большими, что не замечали их и наступали своими большими лапами на них, и должны были вот-вот раздавить их! Но вдруг чудовища проходили сквозь них, как и небесный туман. Много жутких моментов испытали крылатые муравьишки.

Но вдруг окружающий мир неимоверно быстро изменился. Вокруг них уже плавно летали (а точнее плавали) невиданные ими животные без лап и когтей. Было много невиданных разноцветных растений, которые плавно покачивались. Сверху шёл мерцающий свет, как будто через какое-то отверстие.

Муравьишки не знали, что всё, что видят, было видом со дна океана. Но, находясь на дне океана, они дышали, как на земле! А страшные и никогда невиданные ими существа, плывя прямо на них, уже не страшили их. Догадались крылатые крохи, что, если те наплывут на них, то проплывут сквозь них. И звери без когтей наплывали на них, как будто не видели их, и… и правда, проплывали сквозь них.

Но и эти глубины океана вскоре начали постепенно растворяться вместе с исчезающим туманом туч-облаков. Всё больше пробивалось солнечного света и синего неба. И вот, появилось – солнце! Солнце! Ставшее намного ближе, больше и жарче! Настолько жарче, что, казалось, могло теперь ослепить их, сжечь им крылья и их самих… Но своим жгучим теплом оно их только радовало. Только солнце оставалось над ними, и только на него, подняв свои головки, они продолжали взирать слепо-радостно снизу вверх.

Но, когда их головки опустились вниз, от удивления все даже подпрыгнули, замахав крылышками и отпрянув от края! Оказалось, что они были на такой огромнейшей высоте, что даже солнечным днём земли почти не было видно! Зато было видно, как нескончаемо много этой земли и как она прекрасна!

Те, кто был на башне всех ближе к земле, видели землю лучше, но земли видели меньше. Одни из них угадывали свои жилища, свои стройки и уже предполагали их новые места, и где можно набрать камушки, веточки, песочек… а другие, застыв, казалось, навсегда от удивленья, смотрели на равнины и холмы, на расположенные на них поля и леса, на огромные ленты и лужицы воды, удивляясь бесчисленности растений, их разнообразию и многоцветности, в красках вечерней зари…

Схождение с достижения

Все на всех уровнях уже не рвались вверх. Все застоялись и залюбовались. А когда настоялись-налюбовались, то у всех на всех уровнях башни начался долгий и не менее трудный путь приближения к земле. И даже у муравьёв-летунов не было сил и желания и смелости спускаться на крылышках.

Многие из недостигших последнего камня, спускаясь и находя очередной выступ, за который можно было ухватиться, или на который можно было опереться, умудрялись ещё и поговорить:

– Мы мечтали подняться и быть выше всех, быть над всеми…

– Да, а теперь мечтаем опуститься до уровня всех и сравняться, как и прежде, со всеми…

– И со всеми быть!

Кто-то падал: «Аааа…!» Кто-то спотыкался и еле удерживался за камень, шатаясь на ветру. Таким помогали.

– Но мы никогда уже не будем, как все!

– Да, мы слишком много видели и испытали!

– И так будет до тех пор, пока все не побывают там, где побывали мы!

– Тогда и все остальные станут, как мы!

– А когда все остальные станут, как мы, то и мы станем снова «как все»!

– Но всё равно, там, где побывали летуны, и то, что они там увидели, там побывают и то увидят далеко не все!

– Да, не все смогут обрести и крылья, как они!

– Крылья – это только для них!

– Точно – это теперь только их!

– Вот эти-то поэтому-то навсегда и останутся не как все!

А кто-то, схватившись за камень, продолжал держаться за него всеми лапками и не двигаться.

– Почему ты не уменьшаешь расстояние с землёй?

– Он боится!

Одни отвечали:

– Боюусь!

И лапки у таких дрожали.

– Я не знаю, чего я хочу! – пищали другие.

– Почему?

– Потому что я хочу сразу то, чего сразу быть не может.

– И поэтому думаешь, что твоё желание несбыточно, да?

– Да.

– И какое оно?

– Ползти вниз и карабкаться вверх.

– Но в твоём одном желании целых два.

– И что?

– Надо выбирать.

– Нет, я люблю своё одно желание, состоящее из двух.

– Но пока твоё одно желание из двух не уменьшится, не перевесит другое, ты так и будешь продолжать стоять и дрожать.

А другие стоящие и дрожащие отвечали:

– А у меня нет никакого желания.

И только те, у кого желание состояло из одного, а таких было почти все, продолжали удаляться от облаков.

Очень часто, чтобы не сорваться и не ударить собой землю, они ползли по тем, кто пытался сразу двигаться и вверх и вниз и по тем, кто ещё не имел никакого желания.

Когда по таким проползали не один, не два, а уже сотни муравьишек, то желание у кого появлялось, у кого начинало состоять из одного, и они тоже начинали двигаться только в одном направлении – в направлении, отдаляющем от солнца.

Вокруг кружили листочки-лётики.

Некоторые башнелазики, которые сильно уставали, срывались вниз в надежде обрести крылышки. Но крылышек они не обретали. Кое-кого из таких самоубийц спасали листочки-лётики, успевая подставить свой листочек-батутик под стремящегося к гибели. Но все из тех, кто приблизились мордочка к мордочке вплотную к гибели, с этой гибелью так и не встретились, потому что падали всё равно на что-то мягкое: на кустики, на кучу муравьёв или на охапки травы.

Любопытство не рискнувших

Утопавших от облаков спрашивали: «Ну, что там?» «Ну, как там?» И поднявшиеся ниже всех чаще всего отвечали: «А возвысьтесь сами и увидите». А взошедшие выше всё больше молчали!

На башне не висевшие или и рядом с ней не стоявшие, открыто или втайне восхищались её покорявшими и, особенно, её покорившими.

Но и те, кто побывал на башне, и те, кто так и не отважился на неё хотя бы запрыгнуть, содрогались внутренне от восхищения, думая о могуществе, скрытом в маленьком тельце того, кто эту башню построил – о могуществе Слабачка!

Обживание дороги в облака

Вечером, после схождения всех, всем казалось, что никто уже и не подумает покорять башню. Одни уже побывали на ней. Другие не хотели. Третьи боялись её.

Но на следующее утро проснувшиеся не первыми увидели, что башню покоряют уже из первых проснувшихся.

Башню покоряли и те, кто вчера на ней побывал, и те, кто не хотел вчера её покорять, и те, кто сегодня её уже не боялся.

Те, кто покорял её вчера, но не покорил, и те, кто не хотел покорять её вчера, все хотели покорить её сегодня.

Но, как и вчера, покорить башню по силам было немногим.

Но многие, кто по ней полез, поняли, что не хотят с неё сходить. Поняли, что хотят на ней жить. Таким приглянулись уже места, где жить. Такие уже оставались в таких местах, и туда, где оставались они, они не пускали уже никого.

Им кричат: «Дайте пролезть». А они в ответ: «Придётся облезть».

Возникали толкания, борьба, драки и падения.

Стали появляться надписи: «Обходить», «Не входить», самых разных цветов.

Стали появляться флаги своего «эго-я», своих семей, колоний и даже строительных бригад.

Многие поняли, что хотят на ней о себе заявлять.

А были и такие, которым достаточно было написать: «Я здесь был!»

И вот те, которые завоевали место на башне, сами подниматься на башню выше не хотели, но решили не пускать на неё никого. И поэтому они, успевшие обустроиться на башне, поставили вокруг башни и на самой башне ох-ра-ну (!).

Те, кто только оторвался от земли и сам выше не пойдёт, не смогшим и не успевшим завоевать высоту, высоту завоёвывать не да-дут (!).

Так стало, и продолжилось тогда, когда вернулись первые и прогнали всех, кто на башне уже жил. Охрану их заменили на охрану свою. Флаги сняли. Краску стёрли. Пускать стали только тех, кого посчитают нужным. А потом посчитали, что пускать никого не нужно.

На башне появились прожектора. Башня стала походить на ёлку из световых лучей.

Теперь можно было видеть каждого в то время, когда каждый не мог раньше быть видим.