ЗИМОВКА «МИСТЕРА» КОЛАВОЛЕ

Перевод с английского Г. Головнева

О Колаволе мне было известно только, что он студент из Нигерии и что ему предстоит жить в Лондоне и терпеть все те лишения, какие выпадают на долю иностранцев. Род его занятий был совершенно неизвестен — равно как и источник доходов. В течение нескольких месяцев мы с ним пользовались одной кухней на двоих.

Судьбе было угодно, чтобы я поселился в доме, владельцем которого был грек — стяжатель и скряга; провожая меня в первый раз наверх по грязной, окруженной со всех сторон непроглядной тьмой лестнице, он без конца повторял:

— Замечательное место — лучшего вам не сыскать!

Он злобно срывал паутину, преграждавшую нам путь, и наконец открыл дверь в комнату.

— В Лондоне много говорят о дискриминации, но что до меня — я этого не признаю… Два с половиной фунта в неделю и десять — задаток, за месяц вперед.

Он обильно сдабривал свою речь слюной, время от времени вытирая рот какой-то тряпкой, которую при известном воображении можно было принять за носовой платок. Я отдал ему требуемые фунты, которые получил от щедрот фотофирмы, регулярно посылавшей меня в сельскую местность с целью возбудить у местных фермеров желание увековечить себя и свое потомство на фотографиях этой фирмы.

Хозяин бережно пересчитал ассигнации, осторожно поплевывая на них и оставляя таким образом на каждой своеобразный «личный знак».

— И еще, — добавил он. — Я даю вам кухню на двоих — по сходной цене, конечно! — Вы будете пользоваться ею вместе с мистером Колаволе.

После этого он исчез. Меня лично очень мало заботило, с кем я буду делить эту кухню; я так устал к тому времени, что готов был на любое соседство — даже с самим дьяволом. Приближались экзамены, и я хотел лишь одного — устроиться где-нибудь так, чтобы можно было спокойно заниматься.

Но желанию моему не суждено было осуществиться по причине того, что у «мистера» Колаволе оказались совершенно иные, чем у меня, представления о способе времяпрепровождения. Сначала Колаволе был просто мой ближайший сосед и я, как положено, сталкивался с ним на лестнице, участвовал в состязании на короткую дистанцию — от комнаты к уборной — и взаимообразно брал у него соль и перец, когда его не было дома. Однако добрососедские отношения этим отнюдь не ограничивались — у милейшего Колаволе они шли гораздо дальше. Как только я садился вечером за учебники, за стеной начинал звучать барабан. Колаволе привез с собой несколько говорящих барабанов, и они «разговаривали» каждую ночь — со мной, с людьми напротив, с соседями по площадке, с соседями на других лестницах. Если Колаволе студент-музыкант, подумал я, и занимается изучением музыкальных особенностей говорящих барабанов, то за какие-нибудь два-три месяца этих еженощных упражнений не только он сам, но и мы — его ближайшие соседи — станем большими специалистами в этой малоисследованной области… Как только «мистер» Колаволе начинал свои обычные «барабанные маневры» — прощай всякая работа, — одна за другой зажигались лампочки в окнах соседей и вы становились свидетелями безуспешных попыток поселившихся рядом с нами людей уснуть хотя бы на час.

Непонятно было, когда он спал. Он играл на барабанах ранним утром и поздним вечером, играл с таким усердием и неистовством, что невольно возникала мысль: вероятно, «мистер» Колаволе приехал из Нигерии в Лондон со специальной миссией: держать всю Англию в состоянии постоянного бодрствования. Он играл весь август, весь сентябрь, а потом и весь октябрь. И вот однажды ночью — это было в ноябре — я не услышал его барабанов, Я так к ним привык, что неожиданное ночное молчание нарушило ритм моей работы. Больше того, я был даже слегка раздосадован тем, что Колаволе почему-то вдруг решил прекратить свои музыкальные упражнения. Его барабаны стали как бы неотъемлемыми участниками моих ночных бдений, и, кроме того, если они перестанут звучать, соседи лишатся серьезного повода для привычной перебранки.

Я вышел узнать, в чем дело. Сорвав досаду на лестничной паутине, я постучал в дверь соседа. Ожидая приглашения войти, я наблюдал за нашим слюнявым домохозяином, который поднимался по лестнице.

— Молчат барабаны… — с горечью жаловался он перилам, брызгал на них слюной. — Почему сегодня молчат барабаны?! Я жду, спрашиваю у Изабеллы, что могло случиться… — Он пожал жирными плечами и выразительно плюнул через меня. Я увернулся вовремя, как раз в тот момент, когда на мой повторный стук из комнаты донесся слабый голос «мистера» Колаволе:

— Войдите!

И вот я первый раз вхожу в его комнату. Повсюду разбросаны книги — как у всякого студента. Право, медицина, искусство — чего тут только нет! Он, по-видимому, пробовал свои силы во всех областях знаний. Такие люди остаются навечно в Лондоне на неопределенном положении и становятся такой же неотъемлемой принадлежностью английской столицы, как Букингемский дворец и фаи́в-о’клок. Пройдут годы, и туристам в Лондоне наряду с другими достопримечательностями: смена королевского караула, Британский музей и т. п. — будут показывать и «мистера» Колаволе, который к тому времени уже окончательно станет лондонским жителем. Но это к слову. Когда мы вошли к нему в комнату, он дрожал, накрывшись огромным ковром.

— Пропал мой ковер! — воскликнул наш хозяин. — Пожалуйста, прошу вас… Я, конечно, понимаю, что вам холодно, и сочувствую, очень сочувствую… Но очень прошу не пользоваться моим ковром. — И он печально посмотрел на Колаволе; тот ответил ему взглядом, полным отвращения.

— А барабаны молчат? — снова заговорил хозяин, брызгая слюной. — Ах да, здесь очень холодно, нет огня. Пойду скажу Изабелле, что сегодня нет огня, «мистеру» Колаволе очень холодно и барабаны молчат…

Он изо всех сил дернул ковер на себя и водворил его на прежнее место.

Колаволе поднялся с кровати.

— Зима, — сказал он мне проникновенно, — это очень, очень холодно.

Я напомнил ему о том, что на свете существует огонь и такие абсолютно необходимые человеку вещи, как спички, дрова, уголь и т. п. Но Колаволе качал головой.

— Нет, — говорил он, — я хочу зимовать…

— Зимовать? — спросил я недоверчиво.

— Ну да, — пояснил он. — Как Черчилль. Уехать на зиму туда, где потеплее.

Я засмеялся.

— У тебя есть деньги?

Колаволе внимательно посмотрел на меня.

— А сколько нужно денег, чтобы пережить этот холод?.. Где же мне провести зиму? — с грустью задавал он вопросы самому себе.

Барабаны я увидел в углу, среди книг. Колаволе пересек комнату и поднял их. Я возрадовался: может, сейчас он начнет играть? Но он сидел с барабанами в руках и молчал. Я поднялся, собираясь уходить. И тогда вдруг раздался звук — тот самый, что и всегда.

— Я знаю… Теперь я знаю… — вторил Колаволе своим барабанам. — Я… не буду… здесь… зимой. Я буду… зимовать… не здесь…

Я потратил много времени, чтобы его образумить, но это оказалось делом безнадежным. Он твердил только одно: «зимовать» и собирался уехать куда-то в другое место.

— Отель с центральным отоплением, слуги исполняют любое желание, ешь, когда захочешь… — Он грезил наяву.

— У тебя есть деньги? — спросил я его снова. Но меня не удостоили ответом. Колаволе продолжал свой разговор с барабанами и мечтал вслух до поздней ночи. Я оставил его после того, как у меня мелькнула догадка: по-видимому, в результате короткого пребывания в Англии у него появилось что-то вроде мании величия.

Дальнейшие события, однако, сложились так, что прав оказался Колаволе. Он и в самом деле нашел убежище на зиму. На следующее утро Колаволе, как обычно, угостил нас барабанной серенадой, и вскоре я увидел, как он выходит на улицу. Он был в безупречной тройке, с элегантным чемоданом в руке. Широким шагом, но не торопясь он прошел по улице до перекрестка. Там остановился и с минуту осматривался по сторонам. В это время подошел автобус и высадил на остановке группу пассажиров. Не успели они разойтись, как «мистер» Колаволе схватился вдруг за живот и рухнул на тротуар. Люди как по команде бросились к нему. Я тоже выскочил на улицу. Когда я приблизился, он в окружении зевак и доброхотов, старавшихся ему помочь, со стонами катался по тротуару.

— Вы знаете его? — спросил меня один из местных, заметивший в толпе мою черную физиономию.

Я уже пробрался к Колаволе и только было собрался ответить, как мой милейший сосед вдруг пребольно ущипнул меня за ягодицу. Я подумал, что это один из симптомов его неожиданной болезни, и бросил на него быстрый взгляд. Он успел мне чуть заметно подмигнуть между стенаниями…

— Я н-не знаю этого человека, — пробормотал я, запинаясь.

Я был взбешен и решил, что Колаволе сошел с ума. Скоро подъехала карета скорой помощи и его увезли — в бесплатный Королевский госпиталь.

В воскресенье я навестил Колаволе. Он читал, лежа в постели, окруженный заботами двух миловидных сиделок. Тихо журчала вода в батарее центрального отопления рядом с его койкой. Одна из сиделок заботливо кормила его. Он небольшими глотками прихлебывал бесплатный государственный апельсиновый сок.

— Ему нужно по меньшей мере месяца три, чтобы восстановить силы, — сказала сиделка.

Колаволе вздохнул умиротворенно и перевернул очередную страницу книги. Он «зимовал».