Бункер их встретил радушно. Принесенного долговцами Илью быстро куда-то утащили и Сахаров пообещал, что к утру все будет хорошо. Минут через пятнадцать, когда Майк умылся, скинул комбинезон и сел за стол, на котором появились горячие мясо с картошкой, к нему подсел хозяин. Сам по себе случай не уникальный, но редкий. Обычно ученые всё-таки держали дистанцию. Сам бункер на Янтаре состоял из нескольких модулей, разделенных между собой толстыми стенками, аналогичными тем, что отделяли бункер от Зоны. Отсек для сталкеров был сразу при входе. Появление гениального исследователя здесь, среди радиоактивного мяса, событие не частое.

— Приятного аппетита, молодой человек. — Сахаров начал разговор с вежливой и ничего не значащей фразы. Выглядел он не важно. Возможно тому виной не удачное освещение, или позднее время. А может, просто возраст. Кожа была сухая и желтая. Глаза воспалены. Худоба тоже была нездоровой. Но смотрел он твердо. Ему явно не терпелось получить в руки то, из-за чего была вся суета. Он хотел ПДА погибшего коллеги и приличествующая пауза закончилась. — Мне бы хотелось получить вашу находку.

— Да, разумеется. — Майк достал из внутреннего кармана ПДА и протянул его через стол. — Если не сочтете за труд, профессор, нам бы хотелось узнать что содержалось в памяти. Интересно было бы знать, ради чего мы рисковали.

— Конечно, конечно. — ответил Сахаров рассеяно. — Всё вы не поймете, но какие-то данные я вам передам. Я же сам не знаю, что здесь записано.

— Знаете, профессор, знаете. Что-то мне подсказывает, что не просто под влиянием исследовательского энтузиазма ваш коллега хотел остаться и поизмерять чего-то там, когда все остальные спутники хотели драпать. И здорово сопротивлялся попыткам Старого его урезонить.

— О чем это вы? Да, к стати, Майк — это ведь прозвище? Как вас зовут полностью?

— Максимилиан. — Ответил Майк, после некоторой задержки. Ему было действительно трудно вспомнить своё имя. Имя, данное ему мамой с папой. Ещё два полузабытых слова. Майк внезапно загрустил, вспоминая полузабытые чувства. Ему расхотелось разговаривать дальше. Возможно, Сахаров на это и рассчитывал. Как только мелькнула эта догадка грусть, не успев окрепнуть, сменилась злостью. — Профессор, не уклоняйтесь от темы. Вы забываете, что Михаил Старый был легендой. Его знали и уважали все. Повторяю — его знали. Если он использовал такую лексику, как приведена в записи, то значит, что его ваш коллега здорово достал. Если что — придумайте что-то поубедительней.

— А что думаете вы? — Усталое аристократичное любопытство.

— Я думаю, что та самая временная аномалия и была целью исследований. — Майк точно не мог сказать, а чем источник его уверенности. Странный выверт интуиции, стимулированный принятыми ста граммами «для аппетита» и вкусным, по сравнению с предыдущими трапезами, ужином. Хотя, в самом деле, не самоубийцей же был тот парень, от которого только ПДА и остался. Наверняка прочитал все доступные материалы про аномалии. Точно же знал, что все не изученное опасно вдвойне. — Таким образом, можно подумать, что вы являетесь косвенной причиной гибели Старого.

— Жизнь сталкера подвержена риску. Вы сами выбрали свой путь и давно смирились с риском. Скажите-ка, почему вы склонны обвинять в гибели Старого меня? Он же все равно пошел бы на «Агропром», получив сообщение о пропаже.

— Пошел бы. Только не тратил бы время на ожидание замеров и на уговоры. Он не оглядывался бы на неподготовленных людей, которых надо оберегать и защищать.

— Несколько минут внимания. Вы, сталкеры, любите высокие закупочные цены, вам нравятся расценки за сопровождение экспедиций, но случись что — вы во всем вините нас. Хотя жизнь ваша и так полна риска. Где логика?

— Логика проста и не затейлива. Ваши слова справедливы, но за одним уточнением, профессор. — Майк разозлился. — Сталкеры никогда не ищут опасности сами. Экспедиции же, напротив, не интересуются безопасными тропами. Вы уклоняетесь от темы. Вам был задан вопрос.

— Требовать от меня ответ вы не вправе, юноша. Ни по возрасту, ни по званию и заслугам. Тот же Михаил, по прозвищу Старый, мог бы попросить рассказать кое-что. Мы с ним почти ровесники в Зоне. Чему вы удивились? Вы полагали, что этот бункер существовал всегда? Вы думали что я всегда сидел за комбинированной защитой и спинами долговцев? Вы ошибаетесь. Идите спать, молодой человек. Поговорим завтра. Вы умны, возможно мне есть что предложить вам.

Майку, который и впрямь что-то подумал про окопавшихся на Янтаре говорливых дармоедов, ничего не оставалось, как поблагодарить за ужин и пожелать профессору спокойной ночи.

Спал Майк крепко, но плохо. Гулял по разным местам и наблюдал странные события. Совсем не такие, как обычно являются сталкерам. Клыки и щупальца были, но не как главное, а как фон. В частности, привиделось некое место, утрированно мирное. Луг, ночь, серебрящиеся под лунным светом березы. Сидящая под деревом парочка, для которой этот луг больше целой вселенной и с первого раза понятно, что им хорошо. Поет какая-то пичуга, возможно соловей. Майк даже во сне знал, что не помнит, как тот поет. И еще он знал, что случится прямо сейчас.

Словно лопнул грязевой пузырь размером с город. Идиллическая картина вздрогнула. Из угрюмой пустоты в центре воображаемого пузыря вынырнула волна мутантов. Относительно немного, но Майк — во сне — знал что остановить их можно будет только пулеметом… Мутанты окружают влюбленных и бросаются как по команде. Страшно. Следовало бы здесь проснуться, но в этом месте иная логика.

Когда крики смолкли, мутанты еще некоторое время находились под деревьями, сгрудившись в грязную и предельно чуждую этому идиллическому пейзажу кучу. Раздался лай собак, замелькали пятна фонарей и раздались команды. Люди появились на месте трагедии, но мутанты рассосались. Их словно вобрал в себя новый пузырь, который должен прорваться в другом месте. Люди ничего не нашли. Мутанты слизали всю кровь и подъели все клочки одежды. И только на этом месте сон отпустил Майка.

Он долго лежал в темноте и пытался понять, а что это только что было. В Зоне бывают вещие сны, несколько чаще, пожалуй, чем за Периметром. Но что-то было не так, словно Майк посмотрел какое-то мерзкое кино. Не похоже это на предупреждение. Разве что аллегория возникновения самой Зоны. Так ведь не похож был мир две тысячи шестого на влюбленную парочку. Или это был просто сон? Через какое-то время Майк заснул и снилась ему пустота.

Утром, сразу после завтрака, состоявшего из какой-то каши, Майка проводили к Илье. Тот тоже закончил кушать и выглядел бодро.

— Привет, напарник. — Поприветствовал Илья вошедшего. Он лежал на кровати с поднятым головным концом. Выглядел не плохо. его закрытые одеялом ноги в области бедер топопорщились каким-то медицинским оборудованием. — Сахаров говорит, что я к вечеру смогу ходить, а завтра смогу продолжить рейд.

— Это хорошо. — Майк присел на край кровати. — Каков был диагноз?

— Что-то про разрыв мышечных сумок, ушибы, глубокие обширные гематомы и отбитые внутренности. Сахаров собрал какой-то аппарат, не то имитирующий действие «крови камня», не то как-то это действие дополняющий и изменяющий. А еще он сказал, что ты «поразительно любопытный молодой человек». И сказал что-то про устроенный тобой «форменный допрос».

— Преувеличение. Он сам сказал, что у меня нет права у него ничего выспрашивать. Я с этим спорить не могу и не хочу. Я просто высказал предположение и спросил, а что нашел тот мужик.

— Он говорил. Сахаров обещает рассказать нам много интересного сегодня вечером. Нам должно понравиться.

Майк вернулся в спальную комнату и прилег на выделенную ему койку. Самое странное, что читать не хотелось. Ну и ладно, подумал он, переворачиваясь на бок и обхватывая руками подушку. В конце концов, кошмар мог присниться и просто как сочетание прочитанного и пережитого. Интересно, выполнит ли Сахаров обещание насчет рассказа о временной аномалии? Так думал Майк, проваливаясь в сон. Он спал до обеда и ни о чем не беспокоился.

А после обеда — мясо с макаронами, грамм «для аппетита» не полагалось, Сахаров призвал Майка к себе.

В небольшом помещении, по соседству с комнатой набитой какими-то приборами, уже сидел Илья, прислонивший костыли к подлокотникам помеси кресла со стулом. Это хорошо. Значит, ходить уже может. Сахаров полусидел — полулежал в кресле настоящем, с подставкой под ноги. Он не казался сибаритом. Чувствовалось, что он предпочел бы вообще лечь. Он выглядел еще хуже, чем вчера вечером. Твердые глаза на усталом, сером лице смотрелись чужеродными вкраплениями.

— Доброго дня вам, труженики Зоны. — Сахаров говорил негромко и устало. Ему явно было наплевать на условности. Приличествующие случаю слова его раздражали. Отнимали время, которого с каждой минутой все меньше… Профессор через силу оставался в рамках вежливости. Майку стало вдруг очевидно, что в этом году не станет как минимум двоих человек, известных каждому сталкеру. — Я пригласил вас для того, чтобы кое о чем рассказать, кое-что показать и предложить работу. Я расшифровал записи моего несчастного коллеги. Мне тяжело, ведь именно мои публикации и побудили его отправиться в Зону. Хотя я понимаю, что он бы сделал что-то подобное и без моего влияния. Артем всегда был упрямым и в одном письме высказался прямо, в том духе, что он корпел над книгами и навещал отставных преподавателей старой школы не для того, чтобы рассчитывать форму щеток для пылесосов, чтобы они еще лучше, на целых полтора процента, очищали ковры от кошачьей шерсти.

Речь Сахарова лилась неспешно. Казалось, что он председательствует на похоронах и произносит речь над гробом безвременно усопшего ученика. В каком-то смысле так и было. Сталкеры были теми, кто отдал покойному последнюю дань памяти, выполнив его волю. Если и не родственники Артёма, то почти коллеги по работе. Напарники терпеливо ждали, смутно догадываясь, что такая развернутая прелюдия не к добру. Майк вспомнил вчерашний разговор и начал догадываться, что Сахаров не зря помянул сопровождение экспедиций. И его заключительная фраза позволяла догадываться, что сейчас будет какое-то заманчивое предложение.

— Большая потеря для науки. Сейчас мало кто хочет учиться, поскольку выпускник института зачастую получает зарплату меньшую, чем какая-нибудь девочка, закончившая курсы и работа которой заключается в основном в том, чтобы улыбаться клиентам. А те, кто хочет в науку собираются именно совершенствовать зубные щетки и насадки уже помянутых пылесосов… Но это все лирика. Я просто это говорю к тому, что таких людей, что были бы готовы полезть в Зону, или в похожее не гостеприимное место, всегда было мало. За артефактами и прочими легкими, как поначалу кажется, деньгами — находятся. Подобные Артёму — штучный товар, в редкие моменты пользующийся спросом. В моменты аналогичные возникновению Зоны. Впрочем, я отвлекся. Вы, Майк, были правы, предположив, что временная аномалия была важной частью оставленного плана исследований.

Слухи о такой аномалии ходили давно, но в очень узком кругу. Еще два года назад, при очередной попытке проникновения в одну лабораторию группа военсталкеров натолкнулась на точно такой же феномен, как и Группа Старого на «Агропроме». Оставили человека охранять вход, вернулись через какое-то время, а на месте человека сидит скелет в комбинезоне. Это случилось на заводе, который вы видите в километре от моего бункера. Всё-таки хорошо, что тамошняя стихия не очень стремится наружу. Читая тот отчёт я подумал, что помимо прочих метафор относящихся к Зоне, уместна ещё одна — точка равновесия. Зримая и легко доступная в ощущениях. Равновесие между миром, который мы знаем и чем-то иным. Я хорошо знаю, о чем говорю. В этих вопросах мне не надо опираться на слухи. Я столкнулся с этой аномалией в самом начале. Наблюдал её действие. В две тысячи седьмом. Через тринадцать месяцев после второй Катастрофы. Сразу после того, как стали ясными масштабы случившегося, равно как и то, что современное знание беспомощно перед вызовом новорожденной Зоны. Тогда еще было много оптимистов, считавших, что можно пробиться к лабораториям и что-нибудь отключить там и все наладить.

— Так значит, это правда? — Илья разволновался так, что позволил себе прервать Сахарова. Тот не рассердился и не был задет, как можно было ожидать. — Правда, что правительства знали о том, что именно происходило в зоне отчуждения до Второй катастрофы?

— Не совсем. О том, что какие-то исследования проводятся, знали все. Но знали отвлеченно. Поскольку тут не было никакой собственности, а хозяйственная деятельность граничила с натуральным хозяйством, властям эти территории были не интересны. Поэтому, когда периодически появлялись некие группы, предлагающие некоторые средства конкретным лицам, чтобы те разрешили провести экологические, генетические и какие-то иные исследования, им разрешали. После того, как с немногими находившимися внутри той, первой зоны отчуждения, была потеряна связь, к ним попытались пробиться спасатели. Они пропадали. К слову, в районе Рыжего леса недавно застрелили снорка. Матерый, как мне говорили, Только квад с ним и смог справиться, потеряв одного своего. Судя по остаткам амуниции и паре татуировок, при человеческой жизни тот снорк был милиционером в одной из граничивших с первой зоной отчуждения деревень. Как его занесло к центру Зоны, то не знаю. Впрочем, я отвлекся.

— Простите, профессор. — Майк решил воспользоваться историческим моментом. Когда он еще сможет расспросит человека который точно знает что же в две тысячи шестом случилось? — А как вы узнали о том, что случилось и как с этим следует бороться? Сомнительно, что бы те, кто за деньги пускали в первую зону отчуждения разных исследователей, знали о том, что тут происходит на самом деле.

— Все просто до безобразия. Спасся один из работников одной из лабораторий. Его вы знали под прозвищем «Старый».

— Так это правда? Правда, что он работал…

— Правда, правда. А вы думали, что Михаил Старый был каким-нибудь сторожем — истопником? Вы ошибались. Звание его было не высоким и переводилось примерно как «лаборант». Он смог выбраться из лабораторного комплекса, того что на южных болотах со «Скадовском» посередине. И не только выбраться, но и захватить ключи. Хотя, это было бы не существенно, не выйди он на одиночный грузовик спасателей. Но это так, лирика.

Мы с ним имели много бесед на тему путей развития альтернативной науки. Каким образом ему поверили тогда, в первый месяц, не знаю. Слова Михаила тогда выглядели полным бредом. И прекратите меня перебивать! — Чуть повышенный голос и та же чуть не внятная дикция пресекли попытку Майка спросить, а что подразумевалось под «альтернативной наукой». — У меня не так много сил чтобы спорить и постоянно отвлекаться. Хочу сказать, что как только я увидел временную аномалию, то сразу подумал, как ей можно воспользоваться. Вдруг можно вернуться назад и предотвратить Катастрофу? Именно это я и хочу вам предложить. Нужно провести ряд исследований, навестить пару человек и проникнуть в одно место. Годы мои не те, здоровья нет совсем и я смогу присутствовать рядом с вами только виртуально. Вы готовы помочь?

Вы станете не первой попыткой подчинить эту аномалию человеческой воле. К моему дикому сожалению многие из тех, кто разделял мои взгляды или получил приказ претворить мои идеи в жизнь, теперь среди нас отсутствуют. Кто-то молча лежит в каком-нибудь неприятном месте — под комплексом что в Темной долине или на заводе рядом с нами. Некоторые бегают в рваном противогазе и нападают из засад. Поэтому, я предлагаю вам сделать осознанный выбор. Добровольно. Идти на риск с открытыми глазами.

— Так чего же вы хотите, профессор? — Илья как всегда был конкретен. В голосе прорезался некоторый скепсис. Не собирается ли Сахаров предложить двум сталкерам уничтожить, а вернее предотвратить возникновение собственного источника жизни — Зоны? — Какое изменение в прошлом вам кажется предельно желанным?

— И откуда мы знаем, что не присоединимся к тем, кто «молча лежит» или «бегает в противогазе»? — Майка интересовали вещи попроще.

— Не будите ни лежать, ни бегать… Если приложите к тому некоторые усилия, разумеется. Сами понимаете, в Зоне это единственная гарантия. Что касается меня — теперь всё иначе, чем было в начале. Раньше мы искали в слепую, теперь нет. За девять лет накоплено достаточно информации. Риск, которому вы подвергнитесь, будет больше обычного лишь на самую малость. Время для работы самое подходящее. Как «окно запуска» у космонавтов. Что касается вашего вопроса, Илья, — не совсем изменение. Я хочу передать сообщение самому себе девять лет назад. Во время той экспедиции, о которой я говорил. По моим расчетам, отправленное с вашей помощью сообщение будет мной получено посредством той аномалии, на которую я наткнулся тогда. Вы передадите мне в прошлом ряд разработок, которые и сейчас не имеют аналогов. Это большие, очень большие деньги. Вам хватит надолго, а при разумной жизни хватит и вашим детям. — Заметив некоторый скепсис в глазах слушателей, Сахаров счёл необходимым добавить: — Ну а кроме того, я собираюсь предотвратить развитие болезни, которая медленно, благодаря артефактам, но уверенно сводит меня в могилу. Вы и сами наверное заметили, что я не вполне здоров.

Майка последние слова убедили больше, чем весь предыдущий рассказ, вкупе с обещанием значительных процентов от будущей (или прошлой) прибыли. Скосив глаза, он заметил, что Илья убежден не до конца. Впрочем, могло и показаться, поскольку Илья тоже не вполне здоров.

— Хорошо, я согласен. — Илья говорил эти слова явно сосредоточенно что-то обдумывая.

— Я тоже, — Майк Сахарову поверил безоговорочно. Все подозрения и недосказанности как-то сразу забылись. Получить много денег за короткий срок — такая перспектива согрела его душу. А что касается риска — мы же в Зоне. Здесь нет безопасных дорог. Набрать артефактов на сумму «чтоб и детям хватило» — означает подвергаться многим опасностям. Меньшим, чем временная аномалия, но гораздо чаще.

— Вот и хорошо, уверен, вы хотите поговорить вдвоем. К сожалению, я не могу вас покинуть и готов предложить другие места пригодные для беседы. До завтра. Утром я спрошу, каков ваш окончательный ответ.

Напарники перешли в помещение для сна. Хотя, слово «перешли» не вполне соответствовало тому, что они делали. Илья ковылял на костылях, постоянно путаясь в них и спотыкаясь об стены и загромождавшие проходы шкафы и ящики, матерясь сквозь зубы. Майк шел позади, постоянно гася порывы поддержать напарника. Единственную помощь тот от него принял, только вставая с кресла. Единственную попытку поддержки во время походя в спальню, Илья пресёк сразу:

— Сам доберусь. Не мешай мне расширять опыт. Полно народа, который так ходит. Я тоже смогу. Убери руку, на-нап-парник!!! Я думал, что учёные любят порядок и не захламляют коридоры. Зар-разы. Отстань со своим сочувствием! Я справлюсь. — Последняя фраза, не смотря на безупречную корректность текста, заставила Майка отступиться от своих благородных помыслов. Ярости в голосе Ильи хватило бы и на рукопашную схватку с кровососом.

— Ты веришь Сахарову? — Илья выдохнул эти слова, едва плюхнулся на койку. Ему явно хотелось зашвырнуть костыли подальше, но сдержался. В тусклом свете двух зарешеченных ламп под потолком, лицо сталкера было не на много здоровее чем у старого ученого. В соседнем помещении свободные от службы долговцы совмещали прием пищи с забиванием «козла». Илья морщился при каждом громком восклицании. — Кстати, надеюсь, что он прав и я завтра смогу обойтись без этих деревяшек.

— Я тоже надеюсь. Видеть не могу, как ты страдаешь. После нападения снорка ты выглядел более спокойным. — Майк плюхнулся на койку напротив. Перехватив взгляд напарника, в котором читалось много чего, только не понимание и одобрение столь тонкой шутки, перешел к делу. — Какое-то странное впечатление у меня от его слов. Не до конца я ему верю, если честно. Кажется, в гадании на картах такая вещь называется «скрытыми помыслами», или «тайным интересом». Ты понимаешь, о чем я?.

— Кажется да. Про свою первую экспедицию, озарение и временную аномалию он вроде не врал. Про Старого — так правду никто не знает. В перенос во времени не очень верится, но мы в Зоне. Тут самое невозможное становится иногда явью. Никакого противоречия я не увидел…

— Вот именно, нет противоречий. Впрочем, у нас с тобой разные подходы. У тебя странный шепот, больший опыт и вообще, ведущий у нас ты. Я неплохой интуит. Что-то Сахаров крутит, поверь мне. Нет, все верно и про болезнь, достаточно просто на него посмотреть и про супер передовые технологии. Но что касается возможности переноса… Как-то мелко все это для такого человека, ты не находишь? Технологии, найденные разгадки Зоны, коды доступов в машинные залы лабораторий…

— Интересное слово ты использовал — мелко. Еще в начале нашего знакомства, тебя в Зоне тогда не было, Сахаров как-то обмолвился, что настоящий ученый мечтает не только познать мир и получить за это дело Нобелевскую премию. На наследство Альфреда Нобеля можно в принципе наплевать, если есть перспектива получить место во всех учебниках. Но и эту возможность можно проигнорировать, если ты изменишь мир и все, кто будут в нем жить, будут знать, кто этот мир создал таким, каким его знают все живущие. Просто надо быть осторожным, поскольку шансов переделать все назад не будет. Для того, чтобы все сделать как надо и изменить мир благоприятным образом, надо быть еще хорошим человеком… Без сомнения Сахаров считает себя именно таковым. И великим человеком и хорошим ученым, который после старательного изучения собственной безупречности пришел к выводу, что может учить не только аспирантов науке, но и человечество как именно следует жить. Ты прав, Майк. Заявленные цели — технологии, которые принесут миллиарды для него цель недостойная. Знать бы только что у него на уме… Он ещё как-то сказал, что довольно часто все престижные регалии, премии и учебники, ему кажутся ничего не стоящей мишурой. Он понял это здесь в Зоне.

— Ты не вспомнил про болезнь. Думаешь, он не хочет избавить себя — прошлого, от страданий?

— Наверняка хочет. Просто в эту цель можно включить какую-нибудь другую, вроде зарабатывания больших, очень больших денег. А может и нет. Избавление от болезни считаю достоверным мотивом отправки нас в этот рейд. Обо всём остальном я не знаю. Единственное, что мы с тобой сможем сделать — держать в голове всё то, что мы с тобой только что наговорили. Авось, ближе к выполнению этой миссии мы догадаемся, куда Сахаров клонил.

— Как бы не было поздно.

— Вроде никто не жаловался, на то, что Сахаров предлагал невыполнимое задание…

— Ага, просто те, кто на такое соглашались и могли бы рассказать, сейчас молчат. Молчат и лежат себе тихонько в каком-нибудь укромном уголке.

— Странно, обычно пессимистом работаю у нас я.

— Это я тебя так подменяю. На время болезни.

— Ладно. Я склонен принять его предложение. Нужно только в процессе выполнения побольше думать и почаще оглядываться.

— Поддерживаю. В крайнем случае, всегда можно нашего умника послать куда подальше. Ущерб для репутации лучше ущерба для жизни. Некоторые поморщатся, не без этого, но большинство сталкеров поймёт нас с тобой правильно. Пойду, пообщаюсь с «Долгом». — Майк поднялся и направился к выходу, но через пару шагов резко остановился:

— Как мне кажется, есть ещё один мотив, объединяющий все нами сказанное. Ведь Сахаров умирает, а на пороге смерти люди порой задумываются над вещами сложными, которые иногда называют вечными.

— Продолжай. — Илья аж приподнялся.

— Спасти себя от болезни и мучительной смерти — понятно и предсказуемо. Любой бы ухватился за такой шанс. Но он, как ты говоришь, уже не первый год мечтает о чём-то большем. Большем, чем нобелевская премия, чем собственное имя в учебниках. Если с помощью аномалии и впрямь можно совершить путешествие во времени — это четыре туза на руках. Джокер. Полный карт-бланш на любые действия. Сахаров задумал что-то глобальное, как мне кажется. Высшая цель истинного учёного изменить мир? Зона предоставила шанс сделать это.

На том они и порешили. Илья не стал спорить, а только кивнул.

Конец дня прошел без событий. С долговцами отношения были светски-нейтральными. И сталкерам и борцам с Зоной было чего вспомнить, о чём поговорить. Но путь у каждого был свой. Майк ещё подумал о том, а почему Сахаров имеет в охране не военных, а группу из тех, кто на каждом углу заявляет об угрозе для человечества исходящей из этой земли. Ведь он Зону изучает, а не пытается уничтожить. Кроме того, Майк знал, что бункер Сахарова с прилегающей к нему территорией был чем-то вроде нейтральной территории. Местом, где военные и сталкеры мирно проходят друг мимо друга. Это заставляло задуматься о многих вещах. Например, почему те, кто по статусу должен бороться с проникновением людей в Зону экологического бедствия, легко мирятся с тем, учёных через раз сопровождают и охраняют те, кого по идее тут быть не должно. Хотя, возможно таким образом банально экономят ресурсы. Как материальные, так и человеческие. Куда приятнее подставлять под удар тех, кто пришел в Зону добровольно, а не по приказу. Такие мысли бродили в голове Майка и он понял, что начинает дремать. Укладываясь на койку, он еще подумал о странности этого места. В Зоне все меняется, нет ничего постоянного, но бункер Сахарова стоит посреди бывшего Янтарного озера уже не первый год и ничего с ним не случается. Странно. Попытки создать «острова безопасности» были частыми и неизменно заканчивались так же, как и на «Агропроме» — провалами и жертвами. Только бар, недалеко от железнодорожной сортировочной станции продержался долго, целых два года, успев стать местом легендарным. Держались пока «Скадовск» и станция «Янов», хотя в последнее время их хотят куда-нибудь перенести. Неизвестно, получится что-нибудь из этой затеи или нет. «Янов», например, некоторые хотят перенести в карьер и разместить сталкерскую базу в огромном экскаваторе. Авось и получится.

Майк проспал до самого ужина. Поел, тоже, что и вчера, немного потусовался с долговцами снаружи.

— А почему вы так часто тут меняетесь? — Спросил Майк, которого периодически интересовал этот вопрос. Что-то он тупеть начал. Хотел же спросить что-то иное, но забыл что именно. Нельзя всё-таки весь день спать. Мозги привыкают к такому режиму и не включаются когда надо. — Чтобы не застаиваться в покое, да?

— Нет. — Усатый долговец, с ожогом в пол-лица, поморщился. Других признаков недовольства он не выказал. Наверно ему не понравилась затронутая тема. Он стоял в воротах, ограждающих условно — безопасную территорию и чуть прищурившись, медленно поворачивая голову, оглядывал окрестности. Периодически, на несколько секунд, долговец задерживал взгляд то на камыше, который зашевелился подозрительным образом, то на мелькнувшую под ржавым грузовиком тень. Хороша выдержка. Майку показалось, что собеседник не теряет внимание от постоянных ложных тревог, разговоров и постоянно начеку. — На голову тут давит. Тебе в первую ночь никакой гадости не снилось? Нет, не торопись с ответом. Я спрашиваю не об обычных сталкерских кошмарах, типа «стою я на крыше Саркофага с одним ножом в руке, а ко мне со всех сторон стекаются снорки, кто-то невидимый сипит над ухом, а издалека слышится вкрадчивый голос, отзывающийся прямо в твоей голове: — Иди ко мне». Что-то глобально плохое не снилось?

— Было дело.

— Так вот, это цветочки. Завод этот на голову давит. Всё из-за него. Уж говорили мы Сахарову, что надо сходить туда и разломать всё оборудование, которое только покажется работающим. Нет, говорит, опасно. Шорохи всякие, опять же. Вот, например, когда ты подошел — камыш шевелился, видел?

— Видел. Вроде это был ветер.

— Подожди пару дней. Ты забудешь, что на свете существуют такие штуки как ветер, обманы зрения и слуха. Будут везде мутанты видется. Некоторые, правда, научились не обращать внимания на такие проделки завода, но это потеря бдительности ты сам понимаешь, что такие люди…

— Не жильцы в Зоне.

— Именно. Поэтому и меняемся, чтобы не терять бдительность, с одной стороны, а с другой, чтоб не успело снести крышу. Понимаешь?

— Понимаю. Сахаров с заданиями напрягает?

— Нет, не особенно. То принести, это достать, туда-то сходить с каким-то прибором — запросто. Но не часто. Артефакты ему как правило требуются не срочно, а замеры делать у него свои люди есть. Только их надо прикрывать. Что, тоже подрядиться хочешь? Не возьмёт. На разовую акцию вполне, а на постоянную — так у него контракт с нашими старшими.

— Даже так?

— Так. Именно поэтому мы сюда и ходим, хотя и не приятно.

— И чем с вами Сахаров расплачивается?

— Что ты пристал? Рабраешь на кого-то? Разведчик в тылу врага, блин. — Долговец даже отвлёкся от обозревания темнеющих окрестностей. Секунды на три упёрся тяжелым взглядом в глаза Майка. Пора прекращать разговор.

— Нет, просто любопытно. Вы с Зоной вроде как боритесь, а он её исследует. Интересы вроде разные.

— Не совсем разные. Он же не любопытство своё тешит, да и для экстремального туризма профессор староват. Он тоже её не любит. Может ему повезёт и он сможет понять в Зоне всё до конца. Может, даже найдёт способ её уничтожить.

— Даже так? А жить мы, сталкеры, на что будем?

— Примерно так же, как и люди на Большой Земле.

— То есть хреново.

— Зона — величайшая угроза не только человечеству, но и миру вообще. — Долговец начал давно ожидаемую проповедь. — Зона — это место полностью и абсолютно враждебное нашей форме жизни. В самом широком смысле. Враждебное биосфере, если хочешь. Зона — это враг, который пока дремлет, изучает нас, пока мы думаем, что изучаем её и пользуемся её дарами. Откуда нам знать, что даже самые полезные артефакты не являются эквивалентом её дерьма? Или шпионскими устройствами, которые рассеиваются с помощью людей по миру и наблюдают. Или зёрнами, из которых потом произрастут новые Зоны. Мы ведь не знаем толком, как возникла Зона и как именно работают артефакты. — Долговец ухмыльнулся половиной лица. Другая, обезображенная ожогом вплоть уха, осталась неподвижной. — Представь, что те красотки, что пользуются косметикой из «блуждающего мха», в один прекрасный день «Х», превратятся, скажем, в снорков. Выглядеть будет привлекательно, но не долго. Или у модниц, что носят серьги с «радужными брызгами» что-то замкнет межу симпатичными ушками, на которых эти сережки висят. Хоп — новый контролёр готов. Спортсмены, что борются с усталостью с помощью «бенгальского огня», вдруг перестанут быть видимыми и продолжат бегать. Только не для удовольствия и не для рекордов, а в охоте за кровью.

Майк представил с трудом, поскольку помнил мало подробностей из жизни снаружи, но ему такая картина не понравилась. Он постоял ещё немного, потом прогулялся вокруг бункера. Точнее, между бункером и забором. Идея пройтись снаружи и полюбоваться на вечернюю Зону была, но задремавший было разум взял эту мыслишку за грудки и немного встряхнул. По-хорошему, выходить без оружия вообще не стоило. Сколько раз говорил как сам себе, так и вслух, что тут Зона. Понятия такого — «безопасность» нет в местных словарях.

Он вернулся в комнату, прислушался к мирному похрапыванию напарника, который так и не расстался со странными приспособлениями, оплетавшими его бёдра и торс. Около часа Майк пытался читать, но в голову не лезло. Когда он понял, что минут пять пялится в одну и туже страницу, погасил экран, лег по удобней и закрыл глаза.

Дневной сон сделал своё черное дело. Спать не хотелось. В голове вертелось всё сказанное при Майке за сегодня. Как там говорил долговец? Сахаров хочет того же, что декларируют предводители «Долга»? Вот это номер. Это что — настоящий повод для предложенной работы? Уйти в прошлое и предотвратить вторую аварию — достойное приложение разума и сил великого учёного. Никто не узнает, в учебники не впишет, Нобелевскую премию не даст, но великий Сахаров, будет знать, что он изменил облик мира. А может, и не только он один. Напарники не в счёт, поскольку никто не поверит, да и устранить их тоже проблем не составит. В конце концов, не с пустыми же руками он их отправит к себе самому. Наверняка сунет в рюкзаки пару — тройку жестких дисков. И что на них будет — результаты исследований того, чего в той реальности не будет никогда, а значит, не будет и конкуренции, расписание выигрышных номеров лотерей всего мира, или же подробный рассказ о своей жизни достижениях, сталкеры — добровольцы не узнают. И мир изменится. Не будет десятилетнего пятна на припятской земле, пятна непроницаемого и гнетущего одним только своим существованием. С этими мыслями Майк уснул.

Ему снилась полная дребедень. Привиделся Сахаров, сидящий на троне, который был установлен на чёрной кляксе Зоны как на ковре. Она шевелилась, выпускала ложноножки и пыталась достигнуть сидения, а редкими бархатистыми язычками лизала сахаровские ботинки. Дело происходило в тронном зале. Зловещее пятно никак не смотрелось посреди мозаичного паркета и блуждающих по нему разноцветных пятен падающего из витражных двусветных окон света, за которыми лучился яркий солнечный день. Почему-то казалось, что этот зал находится внутри чернобыльского саркофага.

Потом виделся давешний собеседник, чей ожог не скрывал полностью даже новенький противогаз. Долговец отрывал шланг, стоя перед большим зеркалом толстого стекла, вертясь то так, то эдак. Словно примерял галстук. Словно хотел удостовериться, что он хороший снорк, правильный. Помещение, в котором это действо происходило, менее всего напоминало примерочную комнату. Зеркало, висящее между длинным запылённым пультом с разбитыми шкалами и железным шкафом, с оторванной дверцей, было явно не к месту. Прямо под ногами новоиспечённого снорка валялась груда тряпья. Оттуда по направлению к пульту тянулась рука, желтеющая костью оплетённой остатками сухожилий. Из зажатого навсегда кулака торчал край пластиковой карточки с нечитаемой под пылью эмблемой.

Потом снился Илья. Он ковылял на костылях по какому-то длиннющему коридору. В неровном свете свисавших на проводах с потолка и мигавших ламп «дневного света», было видно, что он так идет не только из-за поврежденных ног. Этот вид детей Зоны не способен бегать, что-то с тазовыми костями. Было странно видеть черты знакомого лица на шишковатой голове контролёра. Майк даже во сне знал, что бывший напарник ищет его. Вот только вряд ли помнит, зачем. Если найдет, то скорее всего сделает тоже, что и всегда — выжжет мозг.

Потом шел какой-то откровенно мутный бред, явное эхо двух с небольшим лет проведённых в Зоне. Груды мусора в тесных коридорах, мутанты всех видов, как вместе, так и по отдельности, ноющее от постоянной стрельбы правое плечо, содранные об ржавые скобы какого-то колодца ладони, блуждающие по выжженной до звона равнине торнадо бесплотного огня… В этой мутной водице подсознания незримо колебалось и переливалось призрачное окно. Оно было рядом, хоть и вне поля зрения, если так можно выразиться. Как табличка над дверью с надписью «выход» в кинозале, где демонстрируют отборные фильмы ужасов. Когда Майк шагнул в проём, пред ним предстала такая же зловещая, как и прежние, но более реальная и живая сцена.

Светлый и высокий зал, не большой, а огромный. На стене абстрактный рисунок, хотя вряд ли в простой орнамент стали бы монтировать бы столько разноцветных лампочек. Наверное, это схема какого-то устройства. Майк — во сне — не торопливо оглядывался. Пульты вдоль стен. Прямо перед Майком сидел в кресле человек, сосредоточенно рассматривающий показания разбросанных перед ним по пульту приборов и то одну кнопку жмущий, то другую. Человек что-то бормотал себе под нос. Ему отвечал другой, стоящий рядом. Майк не слышал ни звука но знал, что они говорят о чём-то очень важном, хотя сами так и не считают. Он стоял в этом стерильном и ярко освещенном зале, совершенно чуждый в своих незнании и в недоумении. Потрёпанный и заляпанный какой-то органической дрянью комбинезон, не вписывался в мир чистой одежды надетой на операторов. «Абакан» в руках смотрелся грязной кляксой среди точных и дружелюбных человеку приборов. Майк знал, что именно вытворяют люди перед ним. Не головой знал, а сердцем. Он хотел их остановить, но не сдвинулся с места. Хотел выстрелить в потолок, но не послушались руки. Автомат тянулся вниз так, словно был сделан из сплошного куска свинца. Ремень сорвался с плеча и оружие рухнуло на пол. Тот вздрогнул, но тишина не нарушилась. Люди за пультом не обернулись.

Единственное, что оставалось — закричать. Из горла не вылетело ни звука. Майк весь взмок, за несколько попыток докричатся. Он знал, что это единственный шанс исправить не поправимое. Знал, что это единственный шанс остановить операторов и что он должен заставить себя слышать. Давай, давай ещё раз, мысленно матерно подбадривал он себя, набирая воздух в лёгкие до упора, до рези в груди…

— Ос-та-но-ви-те-е-сь!!! — вышло оглушительно. Майк проснулся и резко сел на койке, едва разминувшись макушкой с подбородком наклонившегося над ним человека.

— Вот и помогай после этого людям, — раздалось над ухом. — Чуть без последних зубов не оставил. Давай, просыпайся, кошмар у тебя был. Я слышу — явно мается человек. Ну и решил разбудить, поскольку сам точно также когда-то страдал. А всё это проклятый Янтарь на мозги давит. Пойди, прогуляйся. Если сейчас ляжешь, то обратно в кошмар вернешся.

— Спасибо. А как ты догадался что…

— А чего догадываться, браток? Я же сказал — тут всякая гадость, которая обычно лежит тихой мутью на дне подсознания, наверх поднимается.

Майк последовал совету и встал. Он вышел и остановился, разглядывая коридор, освещённый скупыми красными лампочками. В их свете стены смотрелись грязной коркой, скрывающей несвежую рану, полную гноя. Сталкер впервые усомнился в благостности помыслов тех, кто соорудил это убежище. Ему показалось, что для строительства не выбрали безопасное место, а договорились с Зоной. Что означает, что никто с ней не борется по-настоящему. Майк сделал ещё шаг и поморщился, когда из комнаты долговцев раздался громкий всхрап. Везде есть жизнь, ни к селу, ник к городу подумал полуодетый человек, стоящий в коридоре. Ноги понесли его к выходу.

Когда Майк выглянул наружу из бункера было холодно. То что надо, подумал он, ища взглядом луну. Та не спешила находится и только по подсвеченным обрывкам туч можно было догадаться, что пропажа всё ещё в небе. Не будь её, никто бы сильно не удивился. Это Зона. Померзнув минут пять Майк вернулся в бункер. Стараясь не шуметь, вынул из кармашка своего стоящего на полу рюкзака ПДА и сел в помещении, которое чаще всего использовалось как столовая. Возможно, придуманные кошмары прогонят настоящие? Может быть, а может и не быть.

Сахарову не спалось. Впрочем, он уже больше года спал урывками и в разное время, когда дряхлая плоть больше не могла нести в себе искру разума. Это клерки могут жить по расписанию, когда точно знаешь когда придет время работать, а когда спать. Точно отмеренные часы в соответствии с рекомендациями физиологов и пожеланиями начальства. Сахаров был самому себе хозяином и не мог позволить единственному подчиненному такой роскоши. Нет у него времени разлёживаться. Он сам себе задал больше года назад темп, который должен сохранить еще пару дней. Времени катастрофично не хватало. Смешно — он работает над поиском и локализацией временной аномалии, при недостатке времени у самого себя.

Сахаров дотянулся до чайника. Пока тот закипал, включил запись из комнаты сталкерского отдыха. Он прослушал её и в режиме живого эфира и один раз в записи. М-да, не повезло с исполнителями. Что-то умные сталкеры в последнее время попадаются. Но эти двое — нечто. Так легко, просто «на раз», прочитать его планы практически без дополнительной информации. Хотя, не до конца же? И против задания вроде не возражают… Работаем дальше, поскольку замены не предвидится… Ах, Артём, ты выжил в подземельях, разминулся с предметом своих поисков, увернулся от собачьих клыков и вляпался в простейший трамплин… Судьба, не иначе, хоть суеверные и твердят, что тут нет Судьбы, а есть только Воля.

Сахаров остановил запись. Ничего нового он не услышит. Старый учёный вздохнул, отхлебнул чаю и поморщился. Словно в чашку добавили остро-солёной приправы. Не много, но ощутимо. Не то вода испортилась за пару дней, пока стояла в открытой канистре, не то чай бракованный. Или же это просто изменилась вкусовая чувствительность, в сердечном согласии с диагнозом? Не важно. Если пойдет всё так как запланировано… Нет, в Зоне не планируют, но если всё получится… Ничто не будет иметь значения, ни болезнь, которой не будет, ни постоянные угрозы урезания фондов, на выбивание которых элементарно не хватает сил. Сахаров образца две тысячи седьмого получит то, что нынешний вырывал из Зоны с кровью. Сахаров ломал и себя и людей вокруг, убеждая их идти туда, куда ему было нужно. Он сделал много ошибок, стоивших многим хорошим людям жизней. Пусть живут. В конце концов, он ничего не теряет. Исчезнет человек, которому жить осталось совсем ничего, а другой, точно такой же, будет жить долго, обогащенный знаниями, которые не мог нигде приобрести и с более крепким здоровьем.

Сахаров посмотрел на стоящий в углу сейф. Внутри лежала небольшая пирамидка из хрустального янтаря. Любой сталкер, увидь нечто подобное в Зоне, не колебался бы ни минуты — артефакт. И дело не только в цвете и специфической фактуре, подозрительно напоминающей «Каменный цветок» или «Ночную звезду». Внутри ждал своего появления на сцене кусок мозга контролёра, подключённый к волновому ретранслятору. Любой, кто хоть раз имел дело с порождениями Зоны, узнал бы эту пирамидку, даже не функционирующую.

Один лаборант, светлая ему память, назвал биологический фрагмент устройства пси-железой. Это единственный участок мозга контролёра, которому нет эквивалентов в мозгу высших млекопитающих. Название как название, претенциозно, но прижилось. Благо, других фрагментов добыть не удалось. Когда Сахаров образца две тысячи седьмого года возьмёт пирамидку в руки и подключит её согласно приложенной инструкции, то станет старше на десять лет. Не годами, не телом — разумом. Он будет помнить то, что никогда не переживал. Таким образом, Сахаров — нынешний будет жить, даже когда его ветвь реальности сотрётся вместе с ним и благодаря его же усилиям. Да будет так.