Вы помните упаковки с кукурузными палочками? Оттуда, из прежних лет?
И то правда, коробка-то была – ого-ого! – по сравнению с моим ничтожным весом и, в особенности, с тем, что производят сегодня.
Пачки возвышались на полке ближайшего от дома гастронома, – одна в одну, как на подбор, суля немало сладостных минут застывшей у прилавка мне.
Наверное, если вообразить счастье, – каким оно видится шестилетней девочке, то и напрягаться особенно незачем.
Картонная упаковка с прельстительно шуршащим кукурузным мусором.
С производной от толстого, жестковатого (ну, не было тогда всех этих бунюэлей, рассыпчатых сахарных сортов, а была крепкая, ядреная, душистая, аж за версту, кормилица-кукуруза, сваренная в большой зеленой кастрюле, натертая щедро каменной солью, от которой долго еще сводило челюсть)
В общем, производной от толстого жесткого початка я лакомилась при каждом удобном случае.
Коробка обещала нескончаемое какое-то удовольствие. Запуская пятерню в пакет, я закрывала глаза…
Но ненадолго.
– Обедать, обедать скоро! Вот пообедай, и будут тебе палочки. Съешь суп, котлетку, пюре, а коробка – вот она, никуда не денется твоя коробка.
Как же это тоскливо, мучительно, – возить ложкой по тарелке, давиться котлетой, размазывать пюре, в то самое время, когда упаковка с палочками (почти целая) стоит рядом. Быть в сантиметре от мечты, обходясь эрзацем.
Да что там палочки!
– Хватит заниматься чепухой, лучше уроки сделай. Успеешь дочитать (доиграть, догулять, допрыгать, досмотреть)
Сколько вожделенного осталось там, в мире детства.
А ведь они знали, ведь знали же, что детство – не навсегда, что у всего есть сроки, причем довольно конкретные.
Что леденцы хороши в тот самый момент, когда губы твои, гортань, язык изнывают по долгому, бесконечному удовольствию.
Что счастье – оно такое смешное, не поддающееся никаким расчетам, – допустим, россыпь жареных черных семечек в кармашке фартука, или ледяная горка, с которой так здорово скатываться на животе. Или мягкие, теплые, добрые губы лошади, которых так сладко касаться ладонью.
Что наступит момент, и вчерашняя радость покажется забавной, даже смехотворной, а, главное, совершенно лишней.
Что придет день, и коробка кукурузных палочек станет целлофановым пакетом…
Да и палочки будут не такими. Какими? Не знаю, – ну, не такими, совсем не такими, как тогда.
Те были маленькие, хрустящие, ярко-желтые, как домашние цыплята. А эти – толстые, почти белые, точно мучнистые черви. Еще и вязнут на зубах, не отлепишь.
Идиотские палочки, и что в них хорошего, – думаю я, с наслаждением надрывая пакет и запуская руку…
Ах, ну какое же это невообразимое…
Ожесточенно, оголтело, смачно. Хрустеть, не заботясь о последствиях. О завтраке, обеде и ужине, – о боли в зубах, о противном дожде, о промокших ботинках, – фиг с ними, живем один раз, – запихивая горсть в рот, шлепать по лужам, поглядывая на светящиеся окна домов, и знать, что никуда, решительно никуда не опаздываешь!