В понедельник утром Андрей Иванович по внутренней связи попросил у начальника разрешения войти.

— Заходите, Андрей Иванович, — пригласил тот.

Опер вошёл в кабинет.

— Садитесь, докладывайте, как продвигаются дела? Что ещё интересного произошло за это время?

— Новости есть и не малые. Помните, я говорил, что среди «рабов» есть люди в инвалидных колясках?

— Помню, и что?

— Как оказалось, этих «рабов» на рынок, просить подаяния, возят вовсе не из дачного посёлка, а из дома-интерната для инвалидов, находящегося в соседнем посёлке.

— Вот как?! — удивился начальник. — Надо полагать, что «рабовладельцы» состоят в сговоре с его директором и отстёгивают ему какую-то сумму за эксплуатацию его подопечных?

— Я тоже так считаю. Сегодня Хитров один наблюдает за дачей и микроавтобусом.

— А что есть в этом необходимость?

— Думаю, есть. «Нива» в рабочие дни точно находится у морга. Федулов со своим напарником работает там.

— Ну, это само собой разумеется, — согласился начальник.

— Я дал задание Михаилу снять на видеокамеру, как выводят из микроавтобусов людей, как расставляют по местам. Попросил снять лица людей. А если будут привозить колясочников из дома-интерната для инвалидов, то проследить, их одних и тех же привозят или каждый раз меняют. В субботу и в воскресенье людей вывозили на рынки разных городов. Думаю, что необходимо выяснить, не возят ли людей ещё в какие-нибудь населённые пункты?

— Я вижу, вы хорошо поработали и правильно продумали дальнейшие действия. А выяснили, за какие привилегии руководство больницы разрешает Федулову ставить свою машину на территории клиники?

— Вот прямо сейчас собираюсь туда ехать с этой целью.

— Андрей Иванович, а что известно о втором мужчине, с которым Федулов так неразлучен, уже собрали? Кто он?

— Пока не знаем. Известно лишь, что он каждый день остаётся ночевать в квартире Федулова и работает с ним в морге.

— Так может он официально проживает там? Сделайте запрос в отдел регистрации, чтобы вам дали список жильцов квартиры. Возможно, мы обнаружим его прописанным там.

— Чуть не забыл, Илья Ильич, Федулов в субботу заехал в банк и отправил деньги в клинику Германии.

— Это уже совсем интересно. По этому поводу тоже сделайте запрос в банк.

Мазур покинул кабинет начальника и поспешил в больницу. Оставил машину на стоянке и через первые ворота в обход пошёл в сторону морга. «Нива» стояла рядом с ним. Андрей Иванович вернулся снова к своей машине, сел в неё и с нахальным видом подъехал ко вторым воротам. Ему навстречу вышел охранник. Посмотрел на номер.

— Оставьте свою машину на стоянке за забором, — потребовал он.

— А почему нельзя заехать на территорию клиники? — дерзко спросил Андрей Иванович.

— Въезд на территорию разрешается только служебному транспорту.

— А я видел, как мой знакомый на своей «Ниве» сюда въехал. А она у него личная, мне это точно известно.

— На это есть распоряжение руководства больницы.

Андрей Иванович не стал спорить, поставил свою машину на стоянку и прошёл на территорию. У служебного входа в клинику стоял старенький «УАЗ». Водитель находился рядом с ним и курил.

— Огонька не найдётся, — спросил он водителя, держа в руке сигарету.

Тот протянул ему зажигалку. Мазур затянулся несколько раз, посмотрел в сторону морга и снова заговорил с водителем:

— Я сейчас видел, как туда проехала «Нива» — показал он рукой в сторону морга, — за рулём мужик сидел. Случайно не Лёнька Федулов, не знаешь?

— Есть такой, — ответил водитель, рассматривая собеседника, — санитаром в морге со своим сыном работает.

— Значит, я не ошибся, — радостным тоном произнёс Андрей Иванович. — Давно его не видел, постарел уже, а черты лица всё те же остались. Сына его даже и не знаю. Я смотрю, у него здесь какие-то привилегии есть?

— Какие привилегии могут быть у санитара? Разве, что после смерти хорошо обмоют по блату да оденут.

— Ну, не скажите, — возразил Мазур, — я обратил внимание, что он на территорию больницы на своей машине спокойно заезжает, в то время, как другие сотрудники свои дорогие тачки ставят на стоянке.

— А, вы это считаете привилегией? — удивился водитель. — Так это патологоанатом выбил для него такое право. Моргу иногда бывает нужна машина, отвезти исследуемые материалы в морг судебной медицины и в другие лаборатории, а служебного транспорта не хватает. Так заведующий моргом пробил у руководства небольшую доплату Федулову за использование его «Нивы» и выполнение работы за водителя. Заодно — и разрешение ставить машину у морга, чтобы не носить исследуемые материалы через всю территорию больницы.

Андрей Иванович докурил сигарету, бросил её в урну, попрощался и пошёл на автостоянку, довольный собой.

— Почти всю нужную информацию за пять минут получил, — похвалил он себя. — Узнал, что Федулов работает вместе со своим сыном и, что никаких привилегий от своего начальства он не имеет.

Когда Мазур возвращался в своё отделение милиции, на связь вышел Хитров.

— Андрей Иванович, я веду микроавтобус. Он подъезжает к рынку, на котором мы были в субботу. Остановился. На улицу выводят людей.

— Давай, Миша, действуй по плану. Не забывай всё снимать на камеру.

После обеда Хитров сообщил Мазуру, что инвалидов не привозили.

— Миша, когда людей начнут забирать с рынка, возвращайся домой. Не стоит сопровождать их до дачного посёлка. Во-первых, чтобы не примелькаться, а во-вторых, и так ясно, что всех их повезут в дачный посёлок.

— Спасибо, Андрей Иванович, — обрадовался он, — хоть отосплюсь сегодня.

— Ну, давай, до связи. Завтра выходи работать в отделение, а я поеду к повороту на дачный посёлок.

В течение недели Хитров с Мазуром по очереди вели наблюдение за «Нивой» и микроавтобусом. «Рабов» только в микроавтобусе возили на два рынка, через день на каждый. Сыщики всё происходящее фиксировали видеокамерой. Материал каждого из них ежедневно изучался в отделении милиции. Среди недели людей из дома-интерната для инвалидов на рынки не привозили. Илья Ильич дал команду сформировать группу захвата с привлечением дополнительного транспорта и провёл с членами этой группы совещание. Для них несколько раз был показан видеоматериал, досконально изучен и разработан план захвата Федулова с его сыном в дачном доме. Захват микроавтобуса с водителем и тем «громилой», который наблюдал за «рабами» на рынке, планировалось провести перед домом-интернатом для инвалидов.

— Брать будем в субботу, — сообщил Илья Ильич, — когда с рынка будут забирать последнюю группу людей, то есть инвалидов. К этому делу подключим сотрудников ГИБДД.

В кабинете послышался недовольный ропот.

— Понимаю ваше недовольство, — продолжил Илья Ильич, — но мы не знаем, как станут разворачиваться события на дороге. Не забывайте, что в «Ниве» и микроавтобусе будут везти людей. Часть из них является инвалидами. Андрей Иванович, вы получили разрешение на обыск дачного дома?

— Да, получил.

— Не забудьте про понятых, — напомнил начальник.

— Хорошо. С этим проблем не будет. У меня есть парочка людей, всегда готовых нам помочь.

В субботу Мазур с Хитровым не стали сопровождать «Ниву» от самого дома, а сразу поехали в сторону дачного посёлка. Мазур остановился у предпоследнего поворота, ведущего в дачный посёлок. Хитров проехал немного ближе к дороге. Первой из дачного посёлка вывернула «Нива». Когда она проехала мимо, Мазур тронулся за ней следом. Микроавтобус появился минут через пять. Хитров повёл его. Вскоре стало ясно, что то людей везут на тот же рынок, на котором высаживали их в прошлую субботу.

Когда «рабов» выводили из транспортных средств, Хитров с Мазуром заметили у рынка своих сотрудников, одетых в обычную одежду, и знакомые машины без милицейской символики. Обратили внимание на то, что женщину с картонной табличкой на груди посадили в другом месте. Рассмотреть её лицо по-прежнему было невозможно.

После высадки и расстановки людей по местам, первой с рынка уехала «Нива». Следом двинулся микроавтобус. За ним тронулась одна из машин отделения милиции. Находящиеся в ней люди непрерывно вели съёмку всего пути следования автобуса. Примерно через тридцать минут он повернул направо, проехал немного по пустой дороге, затем через весь жилой сектор посёлка и остановился у дома-интерната для инвалидов. Машина с сотрудниками милиции, следовавшая за ним, свернула в переулок и продолжила снимать все события. Водитель микроавтобуса вместе с «громилой» вышли из него и направились в здание. Минут через десять из него по очереди стали грубо, волоком вытаскивать людей и сажать их в микроавтобус. Последними в салон загрузили сложенные три инвалидные коляски. Микроавтобус тронулся в обратный путь. Милицейская машина продолжила его сопровождать.

Уже проезжая по шоссе, водитель микроавтобуса спросил «громилу», сидящего рядом с ним:

— Тебе не кажется, что, идущая за нами машина сопровождала нас до интерната, а сейчас едет за нами в обратный путь?

— Да нафига мы ей сдались? — выпалил «громила». — Не трусь, езжай спокойно!

Микроавтобус остановился на площади перед железнодорожной станцией. Из него вывели всех пассажиров. Инвалидов сразу посадили в коляски и развезли по местам. «Громила» угрожающе совал им кулак под нос и что-то говорил.

Время тянулось медленно. Члены группы захвата периодически выходили на связь друг с другом, обменивались новостями, строили предположения, вносили предложения по изменению плана захвата. Стало известно, что в дачном посёлке, в обход сторожа и пропускного пункта прибыли работники милиции и уже сидят в засаде. В посёлке, на окраине которого находится дом-интернат для инвалидов, тоже находится группа захвата. На дорогах в укромных местах дежурят сотрудники ГИБДД на машинах.

Около шестнадцати часов Федуловы посадили в «Ниву» женщину и ещё двоих людей. Она тронулась с места. В этот раз её никто не сопровождал. В микроавтобус посадили оставшихся четверых «рабов» из первого его привоза и по очереди запихнули всех инвалидов. Сложили их коляски и тоже втиснули в салон. Мазур сразу передал информацию для группы захвата, что второго заезда микроавтобуса на рынок не будет.

— В него запихнули всех дачных «рабов» и инвалидов, — предупредил он.

— Сколько всего человек в автобусе? — спросили его.

— Вместе с водителем и «громилой» — двенадцать. Скорее всего, сначала отвезут людей в дом-интернат. Брать микроавтобус надо там же со всеми пассажирами.

Когда Федуловы привели людей в дачный посёлок и завели их в дом, в дверь ворвались люди в масках. Им тут же надели наручники. Троих «рабов» посадили на диван.

— Снимите платок, — потребовал от женщины человек в маске.

Она сняла. Её лицо было бледным, измученным, глаза — потухшими, безжизненными.

— Назовите свою фамилию, имя, отчество, — потребовал человек в маске.

— Веселова Светлана Витальевна, — произнесла она слабым спокойным голосом.

— Светлана Витальевна, как вы оказались в этом доме?

— Меня откуда-то похитили, насильно затолкали в машину и привезли сюда. Подробностей я не помню.

— Вы можете объяснить, с какой целью вас похитили?

— Меня заставляли просить деньги у граждан на различных рынках под видом нищенки.

— Почему вы не сбежали и не отказались это делать?

— Меня били, запугивали, много раз показывали фотографии уже убитых и изуродованных людей. Говорили, что закопают так же, как их, в землю.

— Как вы думаете, вас случайно обнаружили на территории больницы или по чьей-то наводке? Я надеюсь, что вы понимаете, на что я намекаю?

Она посмотрела на человека в маске, пытаясь уловить смысл сказанных им слов. Но лица его не было видно, а выражения глаз в прорезях маски было не понять.

— У меня есть предположение, что это было сделано по просьбе моего мужа. — Почему вы решили, что он был в этом заинтересован?

— Дело в том, что однажды я уже была на этой даче, когда только вышла за него замуж. И думаю, что не случайно оказалась на ней сейчас.

— Вам известно, чья это дача?

— Известно, — вздохнула Веселова, — моего мужа.

— Вы вместе с ним приезжали сюда?

— Да, — подтвердила Светлана, — мы отдыхали здесь вместе с ним только один раз. У него не было возможности, бывать здесь чаще. Муж много работает.

Младший Федулов попытался вскочить с табуретки.

— Да врёт она всё! — взревел он. — Она не жена хозяину дачи! Бомжиха она! Да посмотрите на неё! Разве…

Его грубо толкнули на место. Человек в маске продолжил:

— Назовите фамилию имя и отчество вашего мужа.

— Анатолий Андреевич Пущин.

— Да, гонит она! — снова гаркнул Федулов. — Оперный певец Пущин не имеет к ней никакого отношения! Да посмотрите на неё! Разве…

— Помолчите! — грубо оборвал его другой человек в маске.

— Светлана Витальевна, а почему у вас с мужем разные фамилии?

— В нашей среде певцов и актёров не принято брать фамилии мужей при вступлении в брак. Мы предпочитаем быть узнаваемы под своей фамилией, а не как жёны других знаменитостей.

— Понятно. Вы можете показать, где вас содержали?

— В подвальном помещении.

— Покажите, пожалуйста, где оно расположено.

Женщина встала и пошла к лестнице, ведущей вниз. Дверь в подвал была открыта. В комнате примерно в пятнадцать квадратных метров на полу лежали матрацы и грязная измятая постель. В углу стояло ведро вместо унитаза. В противоположном углу — небольшой стол. В помещении стоял удушливый запах грязных тел. Не хватало кислорода.

— Сколько человек здесь проживало?

— Семь, — ответила она.

— Сколько мужчин и сколько женщин?

— Я — единственная женщина, все остальные мужчины, — потупила она глаза в пол.

— Как складывались ваши отношения с ними.

Веселова подняла голову и решительно, даже с каким-то вызовом, ответила:

— Как они хотели, так эти отношения со мной и складывали. Я была бессильна им сопротивляться. Почти все они опустившиеся люди без моральных принципов. Двое из них — просто чудовища. Хозяева в эти отношения не вмешивались. Если я поднимала шум и пыталась звать на помощь, мне же ещё и доставалось. Мне теперь всю жизнь от этих бомжей не отмыться.

Потом запнулась, помолчала и произнесла:

— В какое-то время и я с катушек съехала. Возможно, именно поэтому мой муж упрятал меня сюда. Такое впечатление, что он дал мне почувствовать разницу между тем, как я жила с ним и не ценила этого, и тем, как сейчас здесь с бомжами жила.

В этот момент к дому подъехал автобус. Из него вышли два милиционера.

— Прошу пройти с нами, — сказали они мужчине и женщине, приехавшими вместе с ними.

Это были понятые. Начался осмотр всех помещений, составление и подписание необходимых бумаг.

В гостиной дома вместе с Веселовой, отцом и сыном Федуловыми находились два бомжа. По их выражениям лиц невозможно было понять, рады они тому, что их обнаружили и в скором времени освободят или нет. Закончив опрос Веселовой, человек в маске подошёл к ним и тоже стал задавать вопросы. Он спросил их имена, фамилии и отчества. Поинтересовался, есть ли у них документы, и как они оказались здесь. Спросил, где до приезда в этот дачный дом они жили? Как к ним относились люди, которые заставляли их попрошайничать? И рады ли они тому, что их наконец-то освободят из «рабства»? Они ответили, что особых претензий к своим «рабовладельцам» не имеют. Их жизнь до того, как их привезли сюда, была не лучше. Пожаловались лишь на то, что им не давали выпить и курить. И что милиция освобождает их рановато. Они были совсем не прочь поработать на «рабовладельцев» до лета, так как оставаться на улице зимой тяжело, можно замёрзнуть. А здесь их сносно кормили, вывозили в микроавтобусе на рынок, подышать воздухом. Да и не скучно им было жить всем вместе. А летом им каждый кустик-дом. В тёплое время года они предпочитали свободно передвигаться по земле и ни от кого не зависеть.

Когда Светлану Веселову оставили в покое и занялись осмотром помещений дачного дома и беседой с бомжами, она сидела на диване и думала о том, что кошмар, в котором она находилась почти девять месяцев, наконец-то, закончился. Безжизненным взглядом она осмотрела гостиную, в которой когда-то отдыхала со своим мужем. Вспомнила, как радовалась тому, что у них есть такой замечательный дом. Сейчас этот дом казался ей тюрьмой. Ей даже запах в этом доме был противен. Она опустила голову и закрыла глаза. В памяти начали всплывать одна за другой картины из её жизни в комнате подвального помещения. Женщина не помнила, как попала в неё. Помнила лишь, как проснулась оттого, что её начало трясти. Она поднялась с постели, даже не обратив внимания на то, что лежит на полу, а не на кровати. Пройдя по привычному пути к двери, как в своей квартире, она наткнулась на стену. Остановилась и стала осматриваться. В комнате было темно. Под потолком она заметила окошко с металлической решёткой сантиметров двадцать высотой и метра полтора шириной. Узкая полоска света пробивалась сквозь него, позволяя немного ориентироваться в пространстве. Нахождение в этом помещении не вызвало у неё никаких эмоций. Страстное желание выпить не давало ей сосредоточиться на чём-то другом. Появившаяся слабость, трясучка, возбуждение, головная боль, боль в сердце сильно беспокоили её. Не в состоянии выдержать всё это, она начала кричать. Нащупав руками закрытую дверь, стала колотить в неё. В замочной скважине провернулся ключ, дверь открылась, и в проёме показался здоровенный мужик.

— Чего ты орёшь? — грубо спросил он.

— Дай мне выпить, иначе я подохну прямо здесь!

— У меня нет выпивки, — спокойно ответил он и снова закрыл дверь на ключ.

Светлана опять бросилась к двери и стала тарабанить в неё кулаками.

— Сволочь, — выругалась она, когда поняла, что тот мужик не собирается ей помогать, — неужели ты не видишь, как мне плохо? Открой дверь…

Но рвотные позывы не дали докончить ей свою речь. Её стало ломать и ещё сильнее трясти. Часа через три появилась тревога. Вскоре, распластавшись на полу, она начала бредить с открытыми глазами. Дверь снова открылась. Веселова это видела, но ничего уже не соображала. Помнила только, что мужчина пнул её несколько раз ногами и ушёл. Эти удары по сравнению с тем, что творилось в её организме, были ласковым поглаживанием. Абстинентный синдром — штука страшная, как роды, которые никак не могут разрешиться, но только становятся ещё невыносимей. Он сопровождался множеством ужасных физических и психических расстройств. Кажется, что каждая клеточка тела болит, страдает и просит выпить. Светлана продолжала стонать и кричать, а мужчина, не понимая её состояния, заходил снова и снова, наносил ей очередные удары и требовал, чтобы она замолчала. Вечером дверь открылась снова. Два других мужика: молодой и пожилой, занесли в комнату несколько матрацев, бросили на них подушки, простыни и снова закрыли дверь. Чуть позже они вернулись и волоком затащили в комнату пьяного мужчину. Бросили его на постель и ушли. В двери появился тот «громила», который избивал Светлану. Он принёс тарелку с кашей, чай и хлеб.

— Поднимайся и ешь, — приказал он и, не дождавшись, когда она встанет, вышел. Веселова была, не в состоянии есть, да и не хотела. К тому же она не имела сил встать. Вскоре она стала цепляться руками за старый матрац. Ей казалось, что он скачет под ней. На протяжении двух дней её пребывания в подвальной комнате, кроме её в ней появилось ещё шесть человек. Все они были мужчинами. Этот факт ничуть не тревожил её на тот момент. То ли она слишком плохо себя чувствовала, что ей было уже всё равно, то ли деградация её личности достигла такой высокой степени, что она спокойно садилась в присутствии мужчин на ведро и справляла нужду. Правда, и они в её присутствии проделывали то же самое без всякого стеснения. Было видно, что мужчины испытывают такие же симптомы алкогольной зависимости, как и она. Они тоже кричали, требовали выпивки, были абсолютно безвольными и деградированными личностями. Бранные слова слетали с их уст гораздо чаще обычных — литературных. В пятницу вечером в комнату вошёл «громила», как его называла про себя впоследствии Светлана, и ещё один молодой мужчина с ним.

— Пошли с нами, — глядя на Веселову, кивнул в сторону двери, «громила».

Светлана кое-как поднялась и поплелась за ними. Её завели во вторую подвальную комнату. Там на стуле уже сидел пожилой мужчина.

— Объясняю тебе, голуба, — произнёс он грозным голосом, — теперь ты будешь жить здесь и работать на нас. Понятно?

Светлана кивнула головой и произнесла:

— Поняла, только выпить дайте, а то я сдохну.

— Выпивку ещё надо заработать. Завтра мы повезём всех вас на городской рынок. Вам не придётся там напрягаться. Будете сидеть в разных местах на его территории с коробками, и смотреть, как прохожие бросают в них деньги. Предупреждаю, ни в какие разговоры, ни с кем не вступать, денег из коробки не вынимать и не пытаться от нас сбегать! Вот эти, твои предшественники, — сунул он ей под нос фотографии, которые Василий скачал из Интернета, — пытались от нас смыться. Их больше нет. А на их место мы взяли всех вас, находящихся в соседней комнате. Если что, мы и с вами расстанемся так же легко. Ясно?

Веселова кивнула. Фотографии, которые пожилой мужчина перекладывал у неё перед глазами, в то время на неё тоже не произвели особого впечатления. Она хотела одного — выпить. В тот вечер в соседней подвальной комнате перебывали все бомжи, привезённые в этот дом. Федулов старший провёл с ними такую же беседу, как и со Светланой. Так же показал им фотографии изуродованных трупов и пригрозил сделать с ними то же самое, если они будут себя плохо вести. На следующий день в два заезда их отвезли на рынок и рассадили на его территории. Люди бросали в коробки в основном по десять рублей, но были и такие, которые клали и более крупные купюры. «Громила» не давал «рабам» даже приблизительно подсчитать, сколько денег положили в коробку, а уж тем более взять что-либо из неё. Он постоянно отвлекал их своим приходом и менял коробки с деньгами на пустые. Нет, он не ходил по рынку с шестью коробками сразу. В руке у него всегда была одна пустая коробка. Быстрым движением он ставил её «рабу» на колени, а коробку с деньгами забирал. Отходил на небольшое расстояние, ссыпал из неё деньги в большую сумку, подходил к следующему «рабу», точно так же быстро менял коробку, снова ссыпал в сумку деньги и шёл с пустой коробкой к следующему. В тот день физическое состояние всех «рабов», которые предпочитали лучше выпить, чем поесть, было ужасным. Они еле выдержали длительное нахождение на рынке. Когда вечером их привезли с рынка в дачный дом, Светлана, вспомнив, как пожилой мужчина сказал, что выпивку ещё надо заработать, по пути в комнату, попросила:

— Дайте мне выпить, мне плохо. Я же заработала сегодня денег на выпивку.

Но «громила» грубо толкнул её в спину.

— Ещё раз попросишь что-нибудь — измолочу, как собаку!

Ужасное физическое и нервозное состояние не оставляло её и других обитателей подвала больше месяца. Этому способствовало не только то, что они не имели алкоголя, чтобы «поправить» своё здоровье, но и то, что в комнате не хватало воздуха. Появился тяжёлый запах грязных тел. От ведра, выполняющего функцию не смываемого унитаза, несло вообще невозможно. Выносили его только один раз в день, утром. Вскоре всех мужчин побрили на лысо. Раз в неделю всем выдавали по пачке покупных влажных бумажных салфеток, которыми «рабы» должны были обтирать своё тело. Мыть в том душе, в котором моется сам Пущин и Фёдор, их не хотели, боялись заразы. Им и так было хорошо. Зубы вообще не чистил никто. Было нечем. Справедливости ради, надо сказать, что бомжи с неохотой и салфетками обтирались. Светлане выдавалась средства женской гигиены. Она получала также воду для мытья головы. В качестве домашней одежды у бомжей были старые больничные пижамы. Их, скорее всего, приносили и периодически меняли Федуловы, сумевшие договориться об этом с какой-нибудь сестрой хозяйкой из больницы, в которой работали сами.

Как ни странно, но в один прекрасный день, Светлана проснулась и ужаснулась тому, что проживает в одной комнате с мужчинами. Она никак не могла понять как прежде, не стыдясь, она справляла нужду в их присутствии. Примерно это же ощутили и мужчины. Нет, стыда они не испытывали. Слишком высока была их степень деградации, чтобы испытывать его. Но двое из них вспомнили, что они всё-таки мужики, и обладать женщиной — это их природное право. Они стали заигрывать с ней и склонять к близости. Женщина на это не шла. Тогда они стали прибегать к насилию. Её крики о помощи не возымели успеха. Однажды «громила» открыл дверь в то время, когда она звала на помощь. Бомж, увидев его, быстро ретировался на своё место. Поняв причину крика, «громила» пнул её несколько раз ногой и предупредил:

— Ещё раз устроишь истерику — убью!

После этого случая, бомжи совсем осмелели, а она продолжала сопротивляться насильникам уже, молча. Зачастую делать это было бесполезно. Четверо других, не претендующих на близость с ней, мужчин, спокойно наблюдали за всем происходящим и не делали попыток помочь ей. С каждым днём росло осознание того, что она сотворила со своей жизнью и почему оказалась здесь. Ненавидела себя за это. Ненавидела тех, с кем живёт в одной комнате. Иногда, правда, жалела их и понимала, что когда-то они, так же как и она, оступились и сбились с нужного пути. Что этому тоже мог предшествовать какой-нибудь серьёзный стресс или горе, с которым их психика не справилась.

Жизнь Светланы превратилась в кошмар, а выхода из сложившейся ситуации она не видела. Хотелось закрыть глаза и умереть. По ночам она часто плакала и мечтала выбраться отсюда. Обещала самой себе, что, если это когда-нибудь произойдёт, то она больше никогда не возьмёт в рот ничего, содержащего спирт. Но вспоминая фотографии с изуродованными телами, которые ей неоднократно показывали для устрашения, она считала, что живой отсюда никогда не выберется. Светлана замкнулась в себе, ни с кем из мужчин не общалась, лишь радовалась тому, что может днём сидеть на свежем воздухе в общественных местах, не видя своих обидчиков, проживающих вместе с ней в подвале. И вот теперь, вопреки всем страшным прогнозам о дальнейшей участи, её освободили из «рабства». Она ещё не осознала до конца, что это на самом деле произошло, и казалось ей сказочным сном. Одновременно ей было очень страшно возвращаться в мир нормальных людей. Страшно, потому что пока себя к ним не относила. Боялась, что не найдётся в нём места для неё.

— Все знакомые, знающие, как глупо я распорядилась своей жизнью, уже никогда не поверят в то, что я способна измениться и стать нормальной, — сделала она вывод. — Пройдёт много времени, прежде чем я смогу им это доказать. Но обязательно буду стараться это делать, — пообещала она себе.