Глава 1

Страдания, которые мы выдумываем

В тот день ни на какое Синее озеро мы не попали. И даже на открытие выставки нас не пустили. У входа в зал мы столкнулись с Петром, он покачал головой и сказал:

– Мужики, не делайте так, чтобы я думал о вас плохо. Давайте-ка в школу. И сюда только после уроков!

– А Нельку увидеть можно? – спросил Лёха. – Мы ей рыбалку обещали.

– Нельзя, – коротко ответил Пётр. – Рыба ещё не проснулась.

Кощей открыл было рот, но Пётр не дал ему и слова сказать.

– Ты хочешь снова заниматься боксом?

Кощей кивнул.

– Всё понял или ещё раз объяснить?

Кощей снова кивнул.

– Приду в школу и проверю, – пообещал Пётр. – И чтоб ходил на все уроки!

И мы отправились назад. Шли молча, словно с Горбуньковым, с которым не о чем говорить.

– А чего это он? Про бокс намекнул? – удивлённо спросил Лёха, когда мы уже подошли к школьной калитке. – Ведь намекнул?

– Намекнул, – ответил я. – Наверное, хочет помочь. Сделать из тебя человека.

– А с чего это? – Лёха сплюнул. – Я ему сын родной, что ли? Мне отродясь никто никогда не помогал. Только дед, да и тот чаще грозится котлету из меня сделать.

– А может, хочет, чтобы ты сам себе помог, – сказал я. – У тебя дисциплина хромает. Лёх, ты же сам это понимаешь и на весь мир злишься.

– А у тебя она не хромает? Ты-то сам чего по городу шатаешься? – возмутился Лёха. – Вот возьму за ухо и отведу в школу!

– Больше не буду шататься, – ответил я. – И знаешь, чего скажу?

– Ну? Чего? Чего ты мне можешь сказать? Малявка! – разошёлся Кощей. – Да ты мне ничего не можешь сказать! Ну давай, давай, левой или правой! Вмажь! Да я тебя…

– Не быть тебе боксёром, – спокойно сказал я и вошёл в калитку.

– Чё-ё?! – крикнул Лёха. – Чё-ё ты сказал?! А ну повтори!

Но я ничего повторять не стал. Я шёл и бормотал себе под нос:

– С таким, как ты, разговор короткий – никакого разговора. Ни слова!

Открыв школьную дверь, я всё-таки оглянулся. Лёха застыл посреди двора и смотрел куда-то вверх.

Я-то думал, он всё это время испепеляет меня взглядом.

В вестибюле уборщица баба Шура проводила меня недобрым взглядом, но ругаться не стала. На втором этаже Роза Максудовна схватила меня за локоть и недовольно произнесла:

– Сколько можно ходить за мелом? и отпустила.

Так, практически без препятствий, я добрался до своей парты.

Но тут ко мне пристала Василиса, как-то уж очень заботливо:

– У тебя всё нормально?

Я пожал плечами. Неохота мне было отвечать.

– Если у тебя что-то не так, я могу помочь, – сказала она. – Ты не стесняйся.

– Да всё у меня нормально, – отмахнулся я. – Не дави на психику! Отстань!

Больше за весь учебный день ко мне никто не обращался, не задавал глупых вопросов, и Лена на меня не смотрела, словно я превратился в невидимку. Даже Горбуньков куда-то исчез. Я и отправился спокойно после уроков домой.

– Раз так, – бормотал я, – значит, так. И лучше мне посидеть у себя в комнате и почитать. Это знак.

Хотя ни в какие знаки я не верю, всё это ерунда. Ну стрелец я там или козерог, какая разница? Все эти гороскопы-холмоскопы только для того и созданы, чтобы людей с толку сбивать. Если судьбой уготован тихий день, значит, будет тихий день. Ну а если ненормальный, никуда ты от него не денешься.

Дома я решил вымыть полы. И вымыл. Мама, когда вернулась, очень обрадовалась. А я к тому времени сделал все уроки, мы с мамой поужинали, даже телевизор посмотрели, а потом разбрелись по комнатам.

Я завалился на свою любимую кровать, включил торшер и достал из-под подушки «Время Чародея». Что там у нас с Касмандьёркой происходит?

Так… Происшествий пока нет… Одни мысли… Сплошные эмоции… Тоже, бедолага, влюбился, как и я. Мучается.

Кто может помешать молодому волшебнику взрастить любовь к самой чудесной девушке на свете? Её родители? Эти несносные горожане?

Кто осмелится запретить ей видеться с молодым волшебником, утверждая, что он – беспечный фокусник? Глупые родители?

Кто рискнёт припугнуть молодого волшебника? Разве что-то может его напугать? Разве упустит он своё счастье, свою Кристину?!

Что позволяют себе эти горожане? Что они о себе вообразили? Глупцы!

Да… Видно, туго пришлось Касмандьёрке. Все против него. И в первую очередь – родители семнадцатилетней Кристины…

К сожалению, о том, как именно туго пришлось Волшебнику, ничего я в дневнике не нашёл, но кое-что узнал про девушку…

Ах, Кристина, и ты не поняла меня! И ты отреклась от своего Волшебника! Во имя чего?! Во имя кого?! Что связывает тебя с этим мелочным миром?! Я же люблю тебя!..

Прочь из мерзкого городишки! Жалкие создания, не ведающие, что творят!

Мда-а, Волшебник вспылил…

И снова ни единой строки о том, что произошло… То ли не записал, то ли кто-то стёр. Может, тот самый Чёрный маг Этхей? Если вообще чёрные маги существуют на свете…

Какой я безумец! Как посмел я обидеть тебя, Любовь моя?!! Я лечу к тебе! Прости! Прости!.. Громы и молнии, скалы и камнепады! Прочь с моего пути!..

Да нет, не всё так страшно. Вернулся Касмандьёрка к своей принцессе!

О, Кристина! Вот и ты! Ну же! Почему ты ничего не спрашиваешь?

– Где ты был, дурачок?

– Я сидел на самой высокой горе, окружённый грозовыми облаками и молниями, ослеплявшими меня, и моё горе…

– Не надо так страдать.

– Я не буду, Кристина! И я понял! Все наши страдания мы выдумываем сами. Они вырастают в уродцев или в злых волшебников, которые мучают и себя, и себе подобных!

– Мы все любим тебя и уважаем, – прошептала Кристина. – Милый, ты всё нафантазировал!.. Тебя больше никто не оскорбит и не станет над тобой насмехаться. Разве можно обидеть такого, как ты? Ну что ты, мой хороший, не плачь! Пойдём-ка лучше на пруд и посидим на солнышке. Просто так. И будем слушать стрекоз и глазеть на головастиков…

Я подумал про Лену. А потом вспомнил, как нагрубил Василисе. Зачем я это сделал? Я и сам не мог понять. Может, Волшебник прав – все наши страдания мы выдумываем сами?

Я встал с кровати и подошёл к окну. В небе мерцали звёзды…

Где ты, волшебник Касмандьёрка? Выдумка ли ты шутника или и вправду жил-был на этом свете, а может, и живёшь до сих пор, и любишь свою Кристину?..

А сколько живут волшебники? Триста лет? Пятьсот? Тысячу?.. Что же, им приходится влюбляться раз в сто лет? А может, раз влюбившись, они потом любят и любят одну и ту же девушку и веками тоскуют по ней в своём волшебном одиночестве?..

Жаль, если так…

А может, Волшебник способен продлить жизнь любимой?! Было бы здорово!

Я лёг поуютней, укутался и уснул.

Во сне я ничего не видел. И никакие автомобили-призраки не смогли бы разбудить меня в ту ночь. Ведь я тогда кое-что понял в этой жизни, а это не так уж мало. И требует крепкого сна.

На следующее утро я первым делом нашёл в школе Кощея. Он сидел в кабинете истории. Не поверите! На первой парте! И что-то сосредоточенно переписывал с доски.

– Сам напросился, – хмыкнул он и добавил своим хриплым шёпотом: – Так и сказал училке, мол, хочу на первую парту. У неё челюсть отвалилась. Прикинь? Нервный шок, прям в нокдаун отправил!

Кощей быстро оглянулся, я тоже. Мы успели заметить, как нас подслушивает востроносая девчонка, а она сделала вид, что копается в рюкзаке.

– Пойдём выйдем… – вздохнул Кощей.

Мы вышли в коридор, где все вокруг носились, толкались, а значит, можно было спокойно поговорить. Мы отошли к окну.

– Круто, – сказал я. – Ты не просто сиди, ты ещё и слушай, запоминай, вникай…

– Ты чё? Совсем меня за дурака считаешь? – обиделся Кощей. – Я слушаю, вникаю… Много придётся вникать-то. И читать. Догонять мне надо этих малявок. Как Михайло Ломоносову. Ты мне только лекцию про него сейчас не читай, сам, если надо, прочитаю.

Кощей искоса глянул на меня, мол, здорово выдал про великого русского учёного, и кивнул в сторону своих одноклассников из шестого «Б»:

– Стыдно мне с ними…

– Терпи, – сказал я. – Сам до такой жизни докатился.

– Ну, ты у меня ещё поговори! – сверкнул глазом Кощей. – Ты-то чего мне на мозги капаешь? Тоже нашёлся – Лев Толстой!

Мне стало смешно, Лев Толстой-то здесь при чём?

Словно прочитав мои мысли, Кощей добавил:

– Он для детей писал. Уму разуму учил. Дома книжка лежит. От матери осталась.

Я никогда не спрашивал Лёху, где его родители. Да и когда я мог спросить? До недавнего времени с ним невозможно было нормально поговорить.

И сейчас не спросил. Я стараюсь лишних вопросов не задавать. Если человек захочет, сам расскажет. А лезть в душу – самое последнее дело.

И снова Лёха угадал, о чём я думаю.

– Нет у меня матери. И отца нет. Умерли. Ладно, пошёл я… – он сделал несколько шагов и снова повернулся ко мне: – А чего ты приходил-то?

– Давай после уроков пойдём к Нельке? – предложил я, Кощей хмыкнул, я продолжил: – А я Василису из нашего класса позову. Она новенькая, приезжая, просила город показать. Я ей нагрубил вчера, хочу извиниться.

– Ну знаю я её. Она в соседнем доме живёт, с бабкой, – сказал Кощей. – Ну и детство у нас, Вань! Она с бабкой, я с дедом, ты вон с матерью один…

Кощей осёкся. Потому что я зло на него посмотрел.

– Давай, зови свою Ваську! – миролюбиво сказал он. – Пойдём покажем ей город! И Нельке покажем заодно! Мороженым угостим!

– Ну и хорошо, – я махнул ему рукой и пошёл себе. – Только она не Васька, а Василиса.

– У нас сегодня шесть уроков! – крикнул Кощей. – А у вас?

– У нас тоже, – пробормотал я. – Вот и встретимся…

Я вдруг снова почувствовал, что очень устал. Голова у меня закружилась. Я прислонился к стене. Кощей ко мне сразу подскочил, не стал дожидаться, пока я грохнусь.

– Вань, что с тобой?! Ты чего такой зелёный?!

Я ничего не ответил. Надо же! Никогда не видел его таким испуганным.

– Постой-ка! – сказал он и крикнул однокласснику: – Ручкин! Воды принеси! Мигом!.. Вань! Пошли к окну! Я сейчас открою, подышишь!

Через секунду появился Ручкин со стаканом воды. Я выпил, вдохнул свежего воздуха, и мне стало получше. Прозвенел звонок.

– Ну как ты? – спросил Лёха.

– Всё хорошо, спасибо, – я вернул стакан Ручкину.

– Ну, иди, чего встал? – шикнул на него Лёха, и тот мгновенно исчез.

– Ты тоже иди, – сказал я. – И я пойду, всё нормально… Иди, тебе учиться надо…

– Ещё чего! – возмутился он. – Мы своих не бросаем! Я тебя до дома доведу.

– Иди, – произнёс я твёрдо. – Я никуда не пойду. Встретимся после уроков внизу.

Из кабинета истории выглянула учительница и крикнула:

– Кощин! Звонок для кого прозвенел? Может, для меня одной? Тебя долго ждать?

Я оттолкнулся от подоконника и пошёл в кабинет географии.

География – мой любимый предмет. Без неё наша планета не была бы Землёй и путешественники не пускались бы в опасные экспедиции, чтобы потом рассказать миру о странах, которые открыли.

 

Глава 2

Малиновый звон

Василиса очень обрадовалась, когда я пригласил её на экскурсию.

– Мы правда-правда-правда пойдём гулять по городу? И ты мне всё покажешь и расскажешь? – она захлопала в ладоши, совсем как маленькая. – Как здорово! Большое спасибо!

– Нас будет четверо – ты, я, ещё Лёха Кощин и Нелька, она кубинка, наша гостья. Тоже приехала недавно.

Я стал рассказывать про Нельку и, пока раздумывал, стоит ли говорить про её русскую маму, приехавшую к нам рожать, вернее, не к нам, а к своей маме, то есть к нашей землячке, полностью запутался во всех эти новостях. К нам подошла Лена и спросила с таким видом, словно обращалась к стенке:

– Я тут случайно услышала, вы на экскурсию собираетесь. И сколько она стоит?

Лена была почти в таких же джинсах и свитере, что и Василиса.

Может, мне показалось, но Лена была чем-то раздражена.

– Нисколько не стоит, – буркнул я.

– Пошли с нами, – Василиса приветливо улыбнулась Лене. – Будет весело! Я этого дня так ждала!

– А кто идёт? – спросила Елена Прекрасная. – Я слышала какую-то не очень приятную фамилию, кажется… Кощин? Неужели это тот самый дебил, который избил Горбунькова? Ванечка, ты дружишь с Кощеем? Или, может, я ослышалась?

– Каждый может ошибиться, – ответил я. – И каждому надо дать шанс. Лёша Кощин – хороший человек, просто однажды он оступился.

– Ты говоришь, как положительный герой в американском фильме, – скривила губы Лена.

– А т-ты г-говоришь, – умудрился вставить Горбуньков, как всегда, словно из-под земли выросший, – к-как м-моя б-бабушка.

– Да чего я с вами болтаю? – дёрнула плечом Лена. – Только время теряю. Идите куда хотите! Я с шантрапой не вожусь!

И села за свою парту.

Василиса снова мне улыбнулась, а я улыбнулся Горбунькову:

– Пошли с нами? Нас уже четверо, будешь пятым.

– Я пойду, – без заминки ответил Горбуньков. – А можно с сестрой?

– У тебя есть сестра? – удивился я. – Чего ты раньше не говорил? А сколько ей лет?

– П-пять, – снова начал заикаться Горбуньков. – В детском саду к-карантин, так она на м-моей шее с-сидит. Её Настя зовут.

– Очень красивое имя, – сказала Василиса. – И популярное.

– Ну, – заметил я, – лет через двадцать станет редким. С именами всегда так. Это только моё имя обычное. Иваны на Руси были, есть и будут всегда.

Лёха сидел во дворе на лавочке. Ждал нас. Когда мы появились, он вскочил. По его лицу было видно, что он рад всей нашей компании. Даже Горбунькову.

По дороге мы забрали Настю из дома и заверили маму Горбунькова, что всё с её дочкой будет в порядке, мы с неё глаз не спустим. Мама Горбунькова дала нам в дорогу пирожков с яблочным повидлом и хотела ещё положить в пакет куриных котлет, но мы сказали, что пирожков хватит.

Нельке мы позвонили с мобильника Горбунькова, у него оказался классный мобильник с фотоаппаратом, и договорились, что будем ждать её у выставочного зала. Я и не знал, что у Горбунькова есть мобильник, да ещё с фотиком, и тут же вспомнил про «Оку».

– А чего ты его с собой не носишь? – спросил я.

– Т-так мне его т-только вчера п-подарил мой д-дядя, – сказал Горбуньков. – Он в г-гости п-приезжал, из М-москвы. Н-но я пока н-не знаю, к-куда нажимать.

– Ничего, – успокоил я его. – Я тебе покажу.

– С-спасибо, – сказал Горбуньков.

– А откуда у тебя телефон Нельки? – Кощей схватил меня за локоть.

– Вчера сказала, – спокойно ответил я. Вот и запомнил. У меня память на числа.

Весело мы шли. Лёха по дороге решил продемонстрировать на Горбунькове несколько боксёрских ударов. Всё-таки Кощей без царя в голове. Но я сказал, что лучше бы он продолжал тренироваться на своей боксёрской груше и вообще не мешало бы ему перед Горбуньковым извиниться, а не оттачивать на нём свои приёмчики.

После этих слов Кощей неожиданно исчез.

– Об-биделся, – заволновался Горбуньков. – Теперь снова с-станет злым как чёрт.

– Не станет, – сказал я. – Не дадим.

Тут Лёха снова появился.

В руках у него было шесть вафельных стаканчиков с лимонным мороженым. Он и Нельке купил, только, пока мы до неё добрались, стаканчик подтаял. Лёха бросил его пробегавшему псу. Тот, обалдев от неожиданности, радостно загавкал, не веря привалившему счастью, и одним махом проглотил мороженое.

Нелька нас увидела издалека и побежала навстречу. Красиво она бежала. Так бегают профессиональные бегуны.

– А я занимаюсь лёгкой атлетикой, – объяснила Нелька и засмеялась. – Кто меня сможет догнать?

И она снова побежала, и мы помчались за ней, но потом вспомнили про Горбунькова с его младшей сестрой Настей. Им за нами не угнаться, вот мы и остановились.

– Может, на речку? – предложил Лёха. – А потом по городу прошвырнёмся?

– Нет, сначала в церковь, – сказал я, и Лёша послушно согласился.

У нашей церкви три синих купола, которые видны издалека. Сама она белая и стоит на пригорке. Чтобы подойти к ней, надо пройти по длинной светлой берёзовой аллее.

Я взял на себя роль экскурсовода.

– Когда-то церковь была деревянной, рассказывал я. – Но во время сильного пожара тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года она сгорела. Её возвели снова. На благотворительные пожертвования синеградских крестьян. Поэтому до сих пор церковь в народе называют Крестьянской. А ещё у неё очень нарядная колокольня. В звоннице семь колоколов.

– Они здорово на Пасху звонят, – сказал Лёха.

– Да, – кивнул я. – Мне тоже очень нравится. Звонарям дозволяется звонить вдоволь, в любое время, на радость всему миру! Но такая неделя в году единственная…

– Почему? – спросила Нелька.

– Такие правила. Церковные каноны, – объяснил я. – Звонят в определённый час, определённым образом. А вот на Пасхальную Светлую Седмицу – хоть всю неделю! Праздник.

Я замолчал.

Вспомнил, как красиво звонили колокола и звон их наполнял мою душу покоем. Оказывается, учёные выяснили, что такие недуги, как беспричинное беспокойство, страхи, нервозность, бессонница и депрессии прекрасно исцеляются колокольным звоном. Особенно малиновым. Между прочим, это научно доказанный факт.

– Но малиновый звон, – продолжал я вслух, – никакого отношения к малине не имеет.

– Чего? – не понял Лёха.

– Да нет… ничего… – пробормотал я, – вспомнил просто…

– А ты расскажи, – попросила Василиса. – Ты очень интересно рассказываешь.

– П-правда, – кивнул Горбуньков, а его младшая сестра Настя спросила:

– А малиновый звон, потому что, как малина, сладкий?

– Может, и поэтому, – улыбнулся я. – А вообще, первые колокола с таким звоном начали лить в Западной Европе, в бельгийском городе Малине. У этих колоколов звон благолепный, то есть очень красивый, мягкий, переливающийся…

В это время зазвонили колокола нашей Крестьянской церкви.

– Такой? – спросила Настя. – Это малиновый звон?

– Да, – ответил я.

Мы стояли и слушали, а небо было чистое, как звон, разносившийся над нами, и над берёзовой аллеей, и над белой церковью с тремя синими куполами.

– А теперь – на речку! – вспомнил Лёха. – Последние денёчки остались!

– Почему – последние? – засмеялась Нелька. – Я не хочу последние! Я хочу первые!

– Потому что сентябрь! – крикнул Лёха. – Бабье лето! В октябре не поныряешь!

И мы побежали на речку. Мы ныряли, плавали наперегонки, и вообще было здорово!

А потом мы грелись на песочке и жевали вкусные пирожки с яблочным повидлом.

А потом стали играть в города, фоткать-ся на мобильник Горбунькова, но скоро нам и это надоело, и мы начали носиться по берегу, вопить разные глупости и играть в ловитки, прямо как в детском саду…

И тут Лёха крикнул:

– А малявка где?!

Насти нигде не было. Горбуньков запаниковал и не смог вымолвить ни единого слова. Мы тоже заволновались, заглянули за все кусты – может, она устала, прилегла и уснула. С детьми такое бывает. Да чего там с детьми? Если я устану, усну там, где сяду, – пушкой не разбудишь.

Горбуньков испугался так сильно, что в ужасе произнёс страшным шёпотом:

– Она утонула…

– Глупости! – крикнула Нелька. – Я её только что видела, минуты три назад. Вон у той берёзки.

Мы невольно взглянули на высокую берёзу, которая росла почти у самого берега.

Настя преспокойно сидела себе на толстой ветке и довольно улыбалась. К ветке была привязана тарзанка – верёвка с перекладиной, чтобы раскачиваться и прыгать в воду. И как мы про эту тарзанку забыли? Можно было попрыгать-понырять.

– Как ты туда влезла? – удивился Лёха.

– Очень просто! – засмеялась Настя. – По лесенке!

К берёзе с обратной стороны и правда была приставлена деревянная лестница. Видно, для того, чтобы было удобней добираться до тарзанки. Предусмотрительный у нас народ.

– П-почему ты м-молчала? – рассердился Горбуньков и забегал вокруг берёзы. – М-мы тебя з-звали! Н-ну-ка сейчас же слезай!

– Не слезу! – засмеялась Настя. – И всё маме расскажу! Как вы про меня забыли! Все пирожки съели, а мне не дали! Жадины-говядины!

– Да вот твой пирожок! – возмутился Горбуньков. – С-слезай, иначе я его сам съем!

– Мы про тебя не забыли, – крикнули мы хором. – Извини нас!

– Я тебе куклу подарю, – пообещал Лёха. – Шикарная кукла! Говорит «мама».

– А я подарю перламутровый гребешок! – засмеялась Нелька.

– А я – розы! В нашем саду очень красивые розы! – улыбнулась Василиса.

Кстати, после речки она совсем не пахла, а как надела свой свитер с джинсами, я снова почувствовал этот странный запах… кажется, какого-то лекарства… или лекарств…

– Я тебе подарю говорящее волшебное зеркальце! – пообещал я Насте.

– Хорошо, – согласилась сестрёнка Горбунькова и ловко спустилась с берёзы. – Давайте!

– Сначала п-поешь, а всё остальное п-потом, – Горбуньков отдал сестре пирожок.

– Не врёте? – сощурилась Настя и пригрозила: – А то я снова на дерево влезу!

– Во даёт, – хмыкнул Лёха. – Пошли за куклой! Экскурсия продолжается!

И мы отправились за подарками для Насти.

Домой я вернулся поздно. Мамы ещё не было. Я пожарил картошку, съел половину, и тут раздался телефонный звонок. Он у нашего телефона дребезжащий. Сам телефон старый и пузатый, на длинном проводе, ровесник моей мамы. Но маму старой не назовёшь. Она у меня красивая, только уставшая.

Я взял телефон и плюхнулся вместе с ним на диванчик. И диванчик у нас допотопный, уютный, без него нашу квартиру представить невозможно. Я поднял трубку.

– Привет, – сказал очень знакомый голос. – Как прошла экскурсия? Весело было?

– Да, – ответил я и замолчал – если честно, я не знал, что говорить.

– А как было весело? – на том конце провода хихикнули.

Я положил трубку. Мне не хотелось говорить. Телефон задребезжал снова.

– Невежливо так себя вести, – голос хмыкнул.

Я промолчал.

– Алло, – сказал голос, – ты меня слышишь?

– Слышу, – ответил я и соврал: – Это телефон отключился. Провод старый.

– Неправда, – сказал голос. – Это не провод, а ты. И ты не хочешь со мной разговаривать. Это очень странно, Ваня. То хочешь, то не хочешь. То даришь волшебное зеркало, то не даришь. Ты принеси его. Я возьму. Так и быть.

– У меня его нет, – сказал я. – Извини, Лена, мама вернулась с дежурства.

Я повесил трубку. Да, это была Елена Прекрасная.

 

Глава 3

Жёлтые огоньки Чёрного Кота

В окно постучали или бросили камешек. Я проснулся именно от этого звука.

Было темно, только одинокий фонарь освещал дом на противоположной стороне улицы.

Я осторожно подобрался к окну. Сердце от волнения колотилось громче обычного. На меня, как и в прошлый раз, смотрел Чёрный Кот. Я разглядел его совершенно отчётливо, да и глаза у него светились такими жёлтыми огоньками, что сомнений не было: это именно он.

Кот сидел под окном, метрах в пяти от меня. Мы уставились друг на друга. Вот теперь мне точно стало страшно.

Наконец он шевельнулся, зевнул, и я уже приготовился услышать от него очередную нотацию, что-то вроде:

– Вместо того чтобы по ночам в окна глазеть на чёрных котов, ты бы лучше у холодильника прокладку поменял, Кулибин! Мамке помощь, и тебе уважуха.

Но кот ещё раз опалил меня своим огненным взглядом, встал и исчез в темноте.

– Ты почему не спишь, сынок? – услышал я за спиной и вздрогнул.

Фу-у!.. Это была мама. Она обняла меня за плечи. Мы постояли тихонько, а потом она уложила меня в постель и укрыла, как маленького.

– Спеть песенку? – спросила мама. – Уснёшь, и приснится тебе сказочный кот на цепи.

Я снова вздрогнул и подумал: «Нет уж, спасибо! Больше никаких котов не надо…»

– Мам, я сплю… – соврал я.

– Ну, спи… – мама чмокнула меня в нос и ушла к себе, а я открыл глаза.

– Что же это такое? – пробормотал я. – Шатается под окнами, говорит всякую чепуху… Да нет, в этот раз молчал… Чего ему надо? Что он сидит и смотрит?

Я поёжился под одеялом. Напрасно я отпустил маму, лучше бы она спела колыбельную. И вдруг я возмутился собственному нытью. Ещё чего! Буду я всяких котов бояться! Ерунда какая-то. И я тихонько, чтобы не разбудить маму, снова встал, включил компьютер, вошёл в Интернет и пробил в поисковике: «Чёрный кот с жёлтыми глазами, плохая примета». Ну мне и выдали! Умора! Я развеселился. Вот послушайте:

«Ага! А если увидеть женщину с пустыми вёдрами, можно сразу в речку бросаться, ведь плохая примета!!! А если чёрный кот перебежит дорогу, надо переться в обход, а то как бы чего не вышло!»

«У меня чёрная желтоглазая пушистая кошка по имени Кошка. Мы подобрали её на улице зимой, в сильный мороз. Отличный котяра! В смысле, кошечка!»

«Посмотрите на моей аватарке! Чёрный, как уголь! Любит играть и веселиться! Настоящий хулиган! Для него главный принцип жизни – если нельзя, то можно!))»

«У нас чёрный КОТИЩЕ с золотыми глазами, красота неописуемая! Счастье, удовольствие и минимум пакостей. От котов, точно, никаких проблем:)»

Я тихонько оделся, пошёл на кухню, налил в блюдце молока и вышел во двор.

– Кис-кис-кис! – позвал я Чёрного Кота, но он не появился.

Я подождал минуты две, оставил блюдце с молоком у стены и вернулся в дом.

– Ничего, вернёшься, никуда не денешься, – пробормотал я и наконец уснул.

Утром молоко из блюдца исчезло. Может, и ночью, тут уж не угадаешь.

На большой перемене в буфете ко мне подошла Лена и прямо-таки пронзила меня своими синими глазами. Она была очень нарядная, в розовой тунике, белых джинсах и розовых туфельках на невысоком каблуке. Волосы были разбросаны по плечам.

– Как ты относишься к чёрным кошкам? – спросила она. – Ну чего ты опять молчишь? Что такого необычного в моём вопросе?

– Я не молчу, – ответил я, залюбовавшись ею. – Нормально я к кошечкам отношусь…

– Понятно… – Лена помолчала, а потом снова спросила: – А почему вчера вечером ты молчал, когда я позвонила? А потом повесил трубку. Ты что, на меня обиделся?

– Нет, – сказал я. – Не обиделся.

– Знаешь, – Лена улыбнулась, – ты меня извини. Ты не дурачок, ты умный. А что ты сегодня делаешь после уроков? Может, погуляем? На карусели покатаемся.

Я помотал головой. Я не мог. Пётр передал нам через Нельку, чтобы мы с Лёхой пришли на первое занятие. Сказал, что из нас могут получиться хорошие художники, а если и не получатся, то мы приобщимся к большому искусству, а это уже немало.

– Я иду… – я подумал и сказал, как есть: – На живопись иду.

– Куда? – удивилась Лена. Ну и огромные же у неё глаза! – Куда ты идёшь?

– На урок живописи, – повторил я. – Мне сказали, что у меня талант и его надо развивать.

– Слушай! – всплеснула руками Лена. – Сколько у тебя талантов! Ты прям гений!

– Я не гений, – ответил я. – У каждого человека способностей выше крыши. Просто не каждый об этом знает.

– Ну и какие таланты у меня? – Лена кокетливо улыбнулась. – Скажи, если ты такой умный.

– Ты красиво одеваешься, – ответил я.

– Ну-у, – протянула Лена. – Какой же это талант? Красиво многие одеваются. Хотя согласна, я – стильная. Я вообще люблю всё красивое и модное.

– Ещё ты талантливо читаешь стихи, – продолжал я. – Ты их здорово читаешь! Слушал бы и слушал.

– А ты взял и бросил трубку, – парировала Лена. – Значит, я не такая талантливая?

– Да мама пришла с работы, – начал оправдываться я. – А ты ведь не стихи читала.

– Значит, ты меня будешь слушать только тогда, когда я стану тебе читать стихи? Между прочим, это должны делать мужчины, а не женщины! – фыркнула Лена и, не дождавшись моего ответа, властно произнесла: – Я тоже хочу на кружок рисования. Может, у меня талант! Может, я стану великой художницей!

– Это не кружок рисования, – сказал я. – Это занятия живописью. Надо спросить Петра. Он ведь позвал только меня с Лёхой.

– С каким Лёхой? Только не говори, что с Кощеем, – Лена усмехнулась.

– Да, – кивнул я, – с Лёшей Кощиным.

– С этим бандитом? Значит, ему можно, а мне нельзя? – обиделась Лена. – А что это за такой страшный Пётр, у которого надо спрашивать разрешения?

– Он художник и скульптор, – ответил я. – И ещё работает в «Тату Восходящего Солнца».

– Где? – Лена рассмеялась. – Так это же мой родной дядька! Замётано! Я иду с тобой!

– Ладно, – согласился я. – Пошли вместе. А ты хочешь научиться рисовать?

– Эх ты! – усмехнулась Ленка. – Не «рисовать» надо говорить, а «писать»!

– Знаю, – неожиданно для самого себя я разозлился. – Знаю!

Мне вдруг совсем расхотелось идти с Леной на занятия по живописи. Во всяком случае, не с такой Леной, какой она была сейчас.

– А чего ты злишься? – она заглянула мне в глаза, иногда у неё ужасно цепкий взгляд.

Я подумал: «Ещё секунда, и я скажу ей, что хватит со мной кокетничать, ей это совсем не идёт». Но тут очень вовремя появился Горбуньков, и хорошо, что появился, иначе я сморозил бы глупость.

Горбуньков, словно не замечая Лены, подошёл ко мне, хлопнул по плечу и сказал:

– Т-тебе большой привет от Н-насти! Она т-твоё зеркало из рук не в-выпускает!

– Ты отдал моё зеркало какой-то Насте? – сверкнула глазами Елена Прекрасная. – Ты же его МНЕ подарил!

– Д-да не какой-то, а м-моей с-сестре, – попытался объяснить Горбуньков. – Ей п-пять лет. Она в д-детский сад ходит!

– Да хоть в сад имени Пушкина! – возмутилась Лена и хлопнула ладонью по столу. – Ты МНЕ его подарил! Если вечером зеркала не будет у меня!.. Я…

– Что? – спросил я спокойно. – Что ты сделаешь?

– Я всем расскажу про твою тайну! – выпалила Лена.

Про что это она? Какую такую мою тайну она знает? И откуда? Никто про мои тайны ничего не знает, а даже если и знает, то это Горбуньков. Да и он не знает про сундук, он ничего не видел! А какие у меня ещё тайны? Я хоть и люблю Лену, но делиться с ней своими тайнами пока не собираюсь.

На этом наш разговор закончился, Лена ушла, а Горбуньков виновато спросил:

– Я ч-чего, всё испортил? М-может, я принесу это зеркало н-назад?

– Нет, – буркнул я. – Мы его подарили Насте. Зачем обижать твою сестрёнку?

– Н-некрасиво получилось, – огорчился Горбуньков.

– Знаешь, как моя мама говорит в таких случаях? – сказал я.

– К-как?

– Не бери в голову! – громко произнёс я и пошёл из столовой, так ничего и не поев, и только проходя мимо одного из столиков, заметил Василису.

Наверное, она всё слышала. Да мне-то что? Может, и она прикидывается ангелочком?!

Звонок на урок давно прозвенел, а учительницы всё не было. Класс совершенно взбесился. Гороховы пытались перекричать друг друга, спорили о какой-то ерунде. Остальные, даже Лена, бросали друг в друга разной мелочью, словно они только этого и ждали – остаться без учителя.

Одна лишь Василиса зажала уши и зажмурилась.

Я и без того был на нервах из-за разговора с Леной и уже хотел вскочить и крикнуть, чтобы все замолчали, как вдруг в класс вошёл высокий мужчина в чёрном фраке, чёрной бабочке, белой сорочке и узких чёрных туфлях. Не хватало только трости и котелка.

Я не оговорился, он был именно во фраке! А на крупном носу поблескивало пенсне, точно такое же, какое носил Антон Павлович Чехов. Вообще-то, мужчина только этим и был похож на великого русского писателя. На голове у него не росло ни единого волоска, рот казался большим и узким.

Стёкла пенсне посверкивали, но не могли скрыть пронзительного взгляда незнакомца. Я почему-то сразу вспомнил Чёрного Кота с жёлтыми глазами-огоньками. Если бы в класс вошёл кто-то другой, никто бы не обратил на него внимания. Или же вошедшему пришлось бы громко бросить на стол классный журнал и скомандовать: «Тихо! Всем сидеть!»

Но вошёл именно этот высокий мужчина в чёрном фраке и пенсне. И это было так странно, что все застыли и молча уставились на пришельца.

И тут произошло удивительное. Мужчина добродушно улыбнулся, взгляд у него потеплел, он открыл рот и сказал очень приятным баритоном, почти пропел:

– Здравствуйте, я ваш новый учитель литературы. Садитесь, в ногах правды нет.

Мы сели. Причём так тихо, словно нас околдовали и мы превратились в послушных учеников, которым очень нравится внимать каждому слову этого человека. Мужчина тоже сел – за учительский стол.

– Объясняю ситуацию, – снова пропел он. – Алине Николаевне всё-таки пришлось уйти в декретный отпуск. Заболела её полугодовалая Маня. Ничего страшного, но требуется серьёзный уход. А кто, как не мать, может справиться с этим делом лучше всех. Ведь верно? А теперь давайте знакомиться. Меня зовут…

Он не успел договорить, потому что в класс, как обычно, ворвалась Гренадерша – Ангелина Степановна. Новый учитель при её появлении вежливо встал. Мы тоже вскочили, чего обычно по своему желанию никогда не делали.

– Уже познакомились? – прогремела Ангелина Степановна с порога. – Нет? Что же вы? Знакомьтесь! Это, мои хорошие, Орлов Сан Саныч! Простите, Александр Александрович! Как говорится, прошу любить и жаловать! А я побежала, у меня встреча с депутатом!

И она исчезла так же внезапно, как и появилась.

– Ну что ж, – сказал своим приятным голосом Сан Саныч, – давайте знакомиться дальше. Вы, я так понимаю, – он улыбнулся двойняшкам, – Гороховы?

Чудеса! Двойняшки ничего не проорали в ответ, а только кивнули, мол, да, это мы.

– А ты – Елена Прекрасная, – Лена потупила взор, а учитель продолжал угадывать каждого из нас: – Василиса? Очень приятно!.. Горбуньков?.. Чудесно!..

Так он перечислил всех, но не назвал единственного человека. Меня.

Он встал из-за стола, подошёл к доске, взял в руки мел, но обернулся, посмотрел мне прямо в глаза, словно чёрный ночной кот под моим окном, и сказал:

– Ваня, мне показалось, что я назвал тебя самым первым. Ивашов, ведь верно?

У меня вспотели ладони. Я кивнул, как и все остальные. Ответить не получилось: не хватало у меня слов для общения с этим человеком.

– Это пройдёт, – произнёс Сан Саныч, угадав мои мысли. – Говорить надо только тогда, когда есть что сказать. То есть сначала подумай, а уж потом говори. Как гласит чудесная русская пословица: «Речь вести – не лапти плести». Метко сказано, да?

Он внезапно взмахнул рукой, словно дирижёр своей дирижёрской палочкой, и мы хором пропели: «Ме-е-етко!»

Сан Саныч улыбнулся нам, а мы заулыбались в ответ – графу Орлову. Я его про себя сразу так окрестил – Граф Орлов. В чёрном фраке, бабочке и пенсне.

 

Глава 4

Жизнь – карусель!

Удивительные слова, загадочные: палитра, умбра жжёная, малиновый краплак, кадмий оранжевый, акварель!

– Начнём с пейзажа, – Пётр достал краски и акварельную бумагу. – Вообразите что-то такое, чего вы никогда не видели. Вот ты, Ваня, что бы хотел изобразить?

Я вообразил и сказал:

– Ветряную мельницу на берегу реки.

– А ты, Лёша? – спросил Пётр, кажется, немного удивившись моему ответу.

– Я тоже, – ответил Лёха. – Ветряную мельницу не видел, а водяные попадались.

– Рисуем ветряную, – хмыкнул Пётр и стал объяснять, что да как надо делать.

Сначала мы набросали контуры ветряной мельницы. Она стояла на берегу реки. На переднем плане раскинул свои ветви дуб, такой огромный, какого я никогда не видел, а вдали синели горы и облака. Ну облака-то я видел, конечно.

Пётр рассказывал про краски. Оказывается, хорошо сочетаются друг с другом яркоголубое небо и персиковый оттенок облаков. Я и не знал. Если кому интересно – красивый персиковый цвет получается из смеси белил и небольшого количества кадмия оранжевого. Белила нужны для бликов.

Больше всего мне понравилось работать над отражением, а Лёхе – рисовать траву.

– Не бойтесь тёмных тонов на деревьях и линии берега! – говорил нам Пётр.

И следите за тем, чтобы отражение в воде было отчётливым и чистым!

Мы с Лёхой и не боялись, нам всё это было в удовольствие.

– Слушайте, да вы самородки! – без тени иронии сказал Пётр, когда мы закончили наши пейзажи. – Я теперь от вас не отстану. Будем заниматься два раза в неделю, здесь, в мастерской. По понедельникам и четвергам удобно?

Мы кивнули, попрощались и вышли из выставочного зала.

– А где Нелька? – вдруг сообразил Лёха. – Может, чего случилось?

Мы вернулись назад. Дед Кощея при этом что-то недовольно пробурчал, но мы сделали вид, что не слышим его, и побежали на второй этаж в мастерскую Петра.

– А что с Нелькой? – проорал Лёха с порога. – Почему не была?

– Так она сестрой стала! – улыбнулся Пётр. – Сегодня ночью!

– А чего молчали?! – с укоризной спросил Лёха.

– Так вы не спрашивали, – развёл руками Пётр. – Я думал, вы в курсе.

– Ну да! – перебил его Лёха. – И сидели спокойно, мельницу малевали!

– Ну, извини, брат, – Пётр сконфуженно замолчал.

– Ладно, проехали! – Кощей хотел сплюнуть, но вспомнил, что находится в помещении. – А кто родился-то? Пацан?

– Девочка! – просиял Пётр. – Назвали Риткой! Сорок шесть сантиметров! Вес два семьсот! А Неля с бабушкой квартиру отмывают.

– Значит, мать с младенцем ещё в роддоме? – деловито спросил Лёха.

– В роддоме, – засмеялся Пётр. – Где ж им быть?

Мы взяли у него адрес Нельки и помчались поздравлять.

– Может, цветов нарвём? – крикнул Лёха, когда мы пробегали мимо заброшенной дачи.

– Не стоит! – ответил я. – У ребёнка может быть аллергия. Или у матери.

– На цветы?! – поразился Лёха. – Это ж не консервант! Натуральный продукт!

– Тебе прочитать лекцию про аллергию на цветы? – пригрозил я. – Могу!

– Не надо! – Лёха нервничал. – Ну чего ты ползёшь?! Прибавь шагу! Вон он – дом тринадцать, пятиэтажка!

Мы добежали до Яблоневой улицы. Здесь и вправду росли яблони, ветки которых сгибались под тяжестью плодов.

– Нарвать, что ли? Нельке! – Лёха перевёл дыхание, а я так вообще валился с ног.

Недолго думая, он подпрыгнул, повис на ветке, ловко подтянулся, полез по дереву и начал срывать с верхних веток яблоки, те, что были покраснее.

– Лови! – крикнул он, и я стал ловить яблоки в раскрытый рюкзак.

Все поймал, ни одному не дал упасть на землю. У меня это всегда хорошо получалось, мог бы выступать в цирке.

Лёха спрыгнул с яблони. Мы подошли к панельному дому. Нелька протирала перила на балконе, на своём пятом этаже. Она заметила нас, обрадовалась и помахала рукой.

– Поздравляем! – крикнули мы.

– Спасибо! – крикнула Нелька.

– Мы тебе яблок нарвали! Самых спелых! – крикнул Лёха. – Спускайся!

– Не могу, – крикнула Нелька. – У меня много дел! Мне надо бабушке помочь!

– А когда маму выписывают? – крикнул я.

– Завтра! – крикнула Нелька. – Говорят, что мест нет, а рожениц много!

– Как яблок в этом году, – уточнил Лёха и снова крикнул: – Тогда мы поднимемся! На минутку! Яблоки занесём! – и скомандовал мне: – Покажи ей рюкзак!

Я продемонстрировал Нельке наши трофеи.

– Хорошо, поднимайтесь! – крикнула Нелька. – Только на минутку!

Мы вошли в подъезд и помчались на пятый этаж. Нелька нас ждала на пороге. Рукой она упиралась в дверной косяк.

Всё-таки красивая она! Умная и весёлая! Повезло Лёхе, что влюбился в неё.

– Я правда не могу, – извинилась Нелька. – Всё надо вычистить, перемыть, прокипятить.

Я отдал ей рюкзак с яблоками, Нелька исчезла в прихожей и вернулась через минуту.

– Может, всё-таки помочь? – спросил Лёха. – Всё, что надо, сделаю!

– Да нет, Лёша, спасибо, – улыбнулась Нелька. – Мы с бабушкой управимся.

– А то, если чё, – Лёха посмотрел на неё своим открытым взглядом, – я всегда.

– Я знаю, – ответила Нелька, и мы повернулись, чтобы уйти.

– Вань, – попросил Лёха. – Ты иди, я сейчас.

Я вспрыгнул на перила и съехал вниз. Люблю я подъезды в пятиэтажках, можно по перилам – фьюить! – и как зимой с горки.

Лёха спустился минут через десять. Глаза у него сверкали, а голос стал какой-то тонкий, ему пришлось откашляться, чтобы закончить начатую фразу.

А сказал Лёха следующее:

– Жизнь, Вань, ещё та штука! Карусель! То на верблюде крутишься, а то на лошади! Чё? Скажешь, не так?

– Так, – ответил я, и мы пошли по домам.

Но домой в тот день я попал не сразу.

У нашей калитки меня поджидал Тол ян. Он сидел на своём «Харлее-Дэвидсоне» и жевал пончики из пакета, лежавшего перед ним на сиденье.

– Угощайся! С яблоками…

Я взял пончик и откусил.

– Вкусно… Спасибо. Толь, а почему в нашем городе так любят яблоки?

– Потому что персики у нас не растут, – хмыкнул Толян. – У меня дело к тебе, братишка! Думал, сам справлюсь, но выясняется, без тебя никак. Поможешь?

– Попробую, – сказал я, а сам удивился: надо же, у Толяна ко мне дело.

Ему восемнадцать лет, а мне ещё и тринадцати нет! Даже приятно стало.

– Тема такая, – начал Толян. – Девушка у меня – Вика Соловьёва, Виктория! Победа, значит. У неё папашка – крутой, они в особняке живут, за церковью. Ну ты в курсах!

Я кивнул. Этому особняку, расположенному в центре старой усадьбы, не меньше двухсот лет. Говорят, в нём останавливался у своих друзей Александр Сергеевич Пушкин, перед тем как отправился на Кавказ. Ещё совсем недавно усадьба пустовала и я её всю обследовал, но никаких доказательств присутствия Пушкина не нашёл, только на стене одной из построек, судя по ароматам, бывшей конюшни, я прочитал надпись: «Бубликов – кот учёный!» Но она никакого отношения к великому поэту не имела. Разве что кота вспомнили, который по цепи ходил.

Год назад вокруг усадьбы вырос забор. Её выкупил у городских властей некто Соловьёв, банкир из Москвы. Выходит, это отец Вики Соловьёвой.

Да-а, не повезло Толяну. Простой байкер – не чета банкиру и банкирской дочке.

– Так вот, – продолжал Толян. – У Соловья…

– У кого? – не понял я.

– Кликуха у него такая – Соловей-Разбойник, – объяснил Толян. – У него, короче, бабка есть. И он от неё без ума. Любит бабушку. Она ему вместо матери – воспитала и в люди вывела. Ей почти девяносто лет, но бабулька в здравом уме, кумекает – будь здоров! Только страсть у неё! Не поверишь! Любит старушка сказки народные слушать! Чтоб не читали по книжке, а рассказывали.

Ей и актрис приводили разных, и чтецов заслуженных – всех прогнала, не нравятся они ей. Прям царевна Несмеяна. А я вот подумал, может, ты попробуешь? Ты ж сказок знаешь немерено! И весело свистишь – в лицах!

– Тебе-то зачем всё это? – удивился я. – Чтоб я рассказывал сказки Викиной прабабушке?

– Как зачем? Да если Соловей узнает, что это я тебя порекомендовал, глядишь, ко мне тёплыми чувствами проникнется! Верняк! Может, и полюбит меня на радостях! А то ведь он меня с лестницы спустил и сказал, что, если рядом с Викой увидит, порубит меня на шашлык.

– А Лёха грозился котлету из меня сделать! – хмыкнул я.

– Какой Лёха? – Тол ян нервно проглотил весь пончик целиком и чуть не подавился.

– Да старая история, – сказал я, когда он откашлялся. – А Вика тебя любит?

– Любит… Короче, – подытожил Толян, – выгода моя такая: Соловей перестаёт на меня злиться, а тебе – респект и уважу-ха, и… на «Харлее» научу гонять.

– А если ничего не получится? – спросил я.

– Всё равно научу, – Толян подмигнул мне, а я ему. – Ну что? О’кей?

Мы ударили по рукам. А точнее, ткнули друг друга кулаками в плечо.

– Позвоню Вике, – сказал Толян и завёл мотоцикл, – пускай она своему бате за тебя словечко замолвит. Будут новости, вечером загляну. А нет, так завтра. Замётано?

– Ага, – кивнул я.

Толян укатил, а я побежал домой. Через час он вернулся. Возбуждённый и счастливый.

– Собирайся! Дал согласие папашка! Всё идёт по плану! Расскажи бабульке про кота и солдата! Весело, в лицах!

И мы помчались на «Харлее-Дэвидсоне» к бабушке Соловья! Это, я вам скажу, было круто! Я сидел в шлеме позади Толяна, обхватив его руками, и дух захватывало не только от скорости, но и от ветра, свистевшего в ушах.

Мы набрали код на домофоне возле ворот, нас спросили, кто мы. Замок щёлкнул, дверь открылась, и мы прошли на территорию. Я не узнал усадьбы, она была, как новое нарядное платье с иголочки. По не очень длинной аллее, вдоль которой цвели красные и белые розы, мы подошли к особняку, напоминавшему дворец английской королевы, только раз в сто поменьше. Мы снова позвонили, дверь открыла тётенька в переднике.

– Проходи, – она пригласила меня.

А ты можешь подождать за дверью.

– Чего-о?! – возмутился Толян, но дверь захлопнулась перед его носом.

Мы пошли по мягким коврам на второй этаж. Старушка ждала меня в своей комнате, в огромном кресле. Не поздоровавшись, она приказала скрипучим голосом:

– Рассказывай!

Не понравилась она мне, но делать было нечего, и я начал сказку не про кота и солдата, как просил Толян, а про хозяина постоялого двора и его жену, которая страсть как любила слушать сказки и запрещала мужу оставлять на постой тех странников, которые сказывать сказки не умели. Муж злился, но что делать, как-никак жена, и мечтал отучить её от этого праздного занятия…

Вот однажды, холодным зимним вечером, в лютый мороз, впустил он одного мужичка, который побожился, что всю ночь будет сказки сказывать его жене. Не подведёт! Привёл он мужичка к жене, а мужичок и говорит: «Сказки буду сказывать, но с уговором: чтоб никаких поперечек и чтоб не перебивала! А иначе ничего больше не расскажу».

Поужинали они. Мужик и начал: «Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду. Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду…» Твердит одно и то же, спасу нет.

Хозяйка разозлилась: «Что ж ты одно и то же твердишь?!» А мужик и говорит: «Это у сказки начало такое, а дальше самое интересное пойдёт! Но сказывать больше не буду, потому как перебила, сделала поперечку!» Хозяин, как услышал эти слова, обрадовался, вскочил с лавки да принялся жену ругать: «Не дала дослушать! Как теперь узнать, чем сказка закончилась?!»

Так сильно ругал он свою жену, что с тех пор она зареклась слушать сказки.

– Ты это, дружок, на что намекаешь? – проскрипела старуха, когда я закончил.

Сейчас прогонит, подумал я. Не поняла бабулька юмора.

– Как звать-то тебя? – спросила она дребезжащим голосом. Я ответил, а она хохотнула: – А меня Глафирой! Так и называй!

Возьми конфет с журнального столика. И завтра приходи… Часам к семи… Талантливый ты пацанёнок, Иванушка!..

Я ужасно обрадовался, что Толяна не подвёл.

А уж как он обрадовался, ни в сказке сказать, ни пером описать!

 

Глава 5

Бурная жизнь

Вечером раздался телефонный звонок.

Я лежал в темноте на кровати и думал о Лене, о Графе Орлове, вспоминал, как прошёл день, как я нарисовал, точнее, написал ветряную мельницу, как рассказывал сказку странной бабульке, которая прогнала чтецов и актрис, а меня слушала и позвала приходить ещё. Но больше всё-таки думал о Лене. О том, как забавно и легко постукивали по кафелю в буфете невысокие каблучки её розовых туфелек. Если бы всё в нашей жизни было так легко! Вот говоришь человеку: «Я тебя люблю», а она тебе отвечает: «Это так здорово, Ваня! Я тебя тоже люблю!» Но разве ж от них, от девчонок, дождёшься…

И вдруг задребезжал наш старенький телефон. Я встал и поднял трубку:

– Да. Слушаю. Говорите.

В трубке молчали. Не сопели, не дышали, не хихикали, а просто молчали.

– Я знаю, – сказал я. – Это ты.

Я стоял и слушал тишину.

Наконец мне ответили. Но это была не Лена.

– Добрый вечер, Ваня.

– Василиса? – удивился я и даже обрадовался.

Я и сам не понял, почему я так обрадовался.

– У тебя хороший слух, – сказала она. – Мы никогда с тобой не говорили по телефону, а ты меня сразу узнал. Молодец. А что ты делаешь? Я тебе не помешала? Ты не спал?

– Нет, – быстро ответил я. – Ты мне совершенно не помешала! Я валялся и думал о том о сём.

– О чём, если не секрет? – весело спросила Василиса.

– Да о всяком, – я начал врать. – Например, о моржах. Это очень печальная история.

– Я не люблю печальных историй, вздохнула Василиса. – А что с ними случилось, с моржами?

– Понимаешь, – я не мог остановиться, – моржи питаются планктоном у берега, где не очень глубоко. А ныряют они со своих льдин, на которых живут. Но сейчас глобальное потепление и льдины у берега растаяли. Ушли далеко в море. И теперь моржам надо ужасно долго плыть к берегу, чтобы поесть. Один раз им пришлось проплыть почти восемьсот километров. Они доплыли до берега, истощённые и измученные. И многие погибли, так и не поев.

Я замолчал, а Василиса спросила:

– Ты её любишь?

– Кого? – я сделал вид, что не понимаю.

– Лену. Елену Прекрасную, – уточнила Василиса.

Я не знал, что ответить. Зачем она меня спрашивает? Вот девчонки, а? Ну ведь всё испортила!

Эх, странно всё это. Никого не было в моей жизни. Спал, просыпался, шёл в школу, возвращался домой вместе с Горбуньковым, в полном молчании. Сидел в Интернете, у меня даже ник есть – Иванушка Первый – совсем его забросил. Иногда по вечерам на лавочке травил байки или сказки рассказывал Толяну, ему это почему-то нравилось. Ужинал макаронами со сладким чаем, слушал мамины песни и колыбельные. По ночам крался через полгорода на чердак, копался в своём сундуке, листал древние книги на иностранных языках, не особо торопился посмотреть, что под ними хранится, может, клад или драгоценности, и вообще никому не мешал.

А сейчас? Что произошло в моей жизни за последние дни? Почему все стали обращать на меня внимание? Чего они хотят и ждут от меня? Может, потому, что я влюбился и от меня исходит сияние? Как говорится, позитивчик!

Я вдруг снова ужасно захотел спать. Что-то я стал чересчур нежным, какой уж тут позитив? Чуть поволнуюсь – голова кружится и в сон тянет.

Василиса спросила меня ещё о чём-то, но я уже не слушал её, положил трубку, даже не извинившись. Я знал, что это невежливо, но мне в ту минуту было всё равно. Ну и пускай себе обижается, если такая обидчивая. Чего в душу-то лезет?

Я вернулся в кровать, укрылся с головой пледом, и, не поверите, мне стало так тоскливо, что я заплакал, как в детстве, когда был совсем малявкой. Заскулил, как щенок, и хотел только одного: чтобы никто меня не трогал. Жалел я себя очень, прямо сил никаких не было. И чего жалел? Вроде радоваться надо, а я плачу. Так и есть, Иванушка я, дурачок. Самый первый дурачок в мире…

Я уснул, и приснился мне сон.

Стоял я в звоннице нашей синеградской церкви и смотрел на колокола. А они раскачивались на ветру в полной тишине. И не звонили.

– Ты не знаешь, что надо сделать, чтобы услышать малиновый звон? – спросил я у Василисы, внезапно оказавшейся рядом. На ней было золотистое воздушное платье.

Василиса приложила палец к губам, и мы прислушались. Колокольный звон доносился откуда-то издалека. Мы едва его различали сквозь завывание ветра, который налетел с гор и принялся безжалостно трепать наши волосы.

Но колокола синеградской церкви всё так же молчали. Раскачивались на ветру, без единого звука, словно так и должно быть.

– Надо просто захотеть, – сказала Василиса, – и тогда мы услышим их малиновый звон.

– У меня не получается никак! – крикнул я. – Но я очень хочу услышать их звон! Очень!

Я проснулся, подумал про колокола, вспомнил, что сегодня воскресенье, умылся, оделся, взял свой рюкзачок и вышел во двор.

Было раннее утро. Никто ещё не проснулся. Только воробьи чирикали.

Я вышел за калитку. На заборе дремал соседский кот Барсик, знаменитый тем, что умеет выговаривать слово «мяч». Причём произносит его тогда, когда задают конкретный вопрос.

– Барсик, скажи, пожалуйста, почему так громко плачет Таня? Что она уронила в речку? – спросил я.

Барсик недовольно приоткрыл глаз, мол, сколько можно повторять? Но всё-таки ответил:

– Мя-я-яч!..

Я улыбнулся и пошёл дальше, на улицу Пушкина.

Петух, который живёт на этой улице и, вместо того чтобы кукарекать, кукует, стоял на посту.

– Сколько мне жить, петушок? – спросил я и принялся считать.

Петух куковал так долго, что я сбился со счёта и, пройдя улицу Пушкина, оказался в переулке Андерсена. В нашем городе многие улицы названы в честь сказочников и поэтов. Я подошёл к дому, вошёл в подъезд и, поднявшись на второй этаж, позвонил.

Дверь открыла Роза Максудовна. Каждый раз я надеялся, что откроет Гарик.

– Что же тебе не спится? – проворчала она.

– Воскресенье, – ответил я.

– Ну что встал? Ждёт он тебя… – она ушла на кухню и принялась греметь кастрюльками– сковородками, наверное, будет готовить плов, он у неё всегда вкусный получается.

Я скинул кроссовки и прошёл в комнату.

Гарик лежал на кровати. На стене висел альпеншток. С ним Гарик ходил в горы, где сорвался и повредил позвоночник. Теперь Гарик лежал дома без движения. Уже три месяца. Летом я к нему приходил каждый день, а с первого сентября – по воскресеньям.

Альпеншток у Гарика очень старый. Это длинная палка с острым стальным наконечником – «штычком». С ним ходили в горы и прадед Гарика, и его дед, и отец.

Все они были альпинистам и без гор своей жизни не представляли.

– Привет, Вань! – Гарик расплылся в улыбке. – Быстро пролетела неделя! Что нового?

Я присел на стул и рассказал про Нельку, про Кощея, про Графа Орлова и Глафиру.

– Бурная у тебя жизнь! – вздохнул Гарик. – Завидую!.. Ты прямо МЧС, то старушкам досуг разбавляешь, то Гарикам… Ну чего? Сыграем?

Я открыл шахматную доску, лежавшую на письменном столе, и расставил фигуры.

Гарика я знал давно, ещё с тех пор как начал ходить в шахматный кружок, которым он руководил. Ведь Гарик был не только альпинистом, но и мастером спорта по шахматам. На столе у него, кроме шахматной доски, лежал ноутбук – как говорил сам Гарик, его связь с внешним миром, в основном шахматным. В Интернет ему помогала выходить мама, она и ходы за него делала. А иногда и советовала, как лучше сыграть. Правда, Гарик не всегда соглашался, ведь всё-таки он, а не Роза Максудовна, мастер спорта по шахматам. Так, вместе с мамой, он уже выиграл в одном из онлайн чемпионатов по интернет-шахматам золотую медаль. Сыграл за команду альпинистов «Эверест». А Эверест, как известно, высочайшая вершина мира.

Мы начали игру. Фигуры переставлял я. После каждого хода Гарика приходилось думать минут пять, а он в это время рассказывал анекдоты. Опять же в основном о шахматах и шахматистах.

– Вань, слышал историю про графа де Стайра? Любил он поиграть в шахматы, просто с ума сходил, если не перекинется с кем-нибудь в шахматишки хотя бы раз в неделю. Но с ним мало кто соглашался играть, потому как был он очень вспыльчивый и нервный. А если ему объявляли мат, мог запустить в соперника всем, что попадалось под руку! Даже шахматной доской. Или мог наброситься в сердцах и ранить шпагой. Опасались его другие шахматисты. Но один всё-таки ходил к нему поиграть. Постоянный соперник, подчинённый графа – некий полковник Стюарт, человек военный и бесстрашный. Он играл в шахматы посильнее графа и поэтому часто выигрывал. Но даже Стюарт, когда объявлял графу де Стайру мат, убегал в дальний угол комнаты и кричал оттуда: «Сир! Вам шах и мат! Всё по-честному!»

Гарик громко расхохотался, он всегда смеялся над своими анекдотами. А я вежливо улыбнулся. Мне, конечно, тоже было смешно, но я больше люблю анекдоты про животных. Например, про слонов. Вот один.

Вывалялся слон в муке, встал перед зеркалом, потрепал сам себя по уху и сказал:

– Ничего себе пельмешка получилась!

Я проиграл Гарику эту игру, как и все предыдущие.

– Ничего, брат, – пообещал он, – сделаем из тебя классного шахматиста. Всему своё время. Мы ещё и в горы пойдём! Мне бы денег собрать на операцию… Ты чего загрустил?

– Я не загрустил! Я подумал: вот бы тебе завоевать звание чемпиона мира! Там призовой фонд миллион евро!

– Это фантазии… Чтобы стать чемпионом, надо много работать над собой. Не будем витать в облаках! Будем реалистами. Меня этому горы научили. Правда, и мечтать тоже…

Тут вошла Роза Максудовна с двумя тарелками плова.

– Ешьте, – сказала она и поставила мою тарелку на стол.

Я уступил Розе Максудовне место, и она принялась кормить Гарика с чайной ложечки.

Через полчаса я снова шагал по городу. На углу Братьев Гримм и Астрид Линдгрен я столкнулся с Сан Санычем. Он, как обычно, был в чёрном фраке и в пенсне.

А произошло это так. На переходе, перебегая дорогу, я уткнулся носом в его ладонь, которую он успел предусмотрительно выставить перед собой. Ладонь у нашего учителя литературы оказалась твёрдой, как доска. Граф Орлов даже не приостановился. Поэтому я невольно попятился и чуть было не полетел на землю, споткнувшись о бордюр тротуара. Сан Саныч поймал меня за плечо и не дал мне упасть.

– Ты всегда так ходишь? – усмехнулся он. – Или только по воскресеньям? Впрочем, можешь не отвечать. Всего хорошего!

– У вас шнурок развязался! – крикнул я ему вслед.

Граф Орлов посмотрел на свои узкие чёрные туфли, отошёл в сторонку и поставил ногу на нижнюю перекладину заборчика, тянувшегося вдоль сада имени Пушкина.

– Много свободного времени? – спросил он, покончив со шнурком, и, не дождавшись ответа, добавил: – Представь, у меня тоже. Во всяком случае, сегодня утром… Каковы ваши планы, молодой человек?

– На велике покатаюсь… – я пожал плечами. – Почитаю, может… Только это вечером.

– Ты любишь читать, – он скорее уточнил, чем спросил, – Шекспира, например?

Я и не заметил, как мы оказались в саду. Мы уже шли по одной из дорожек, вдоль которой с обеих сторон стояли нарядные разноцветные фонари. Людей в это утро было не много, только прогуливались молодые мамаши с грудными детишками в колясках.

Неожиданно Сан Саныч картинно взмахнул рукой и с чувством продекламировал:

– Быть или не быть – таков вопрос; что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их?..

– Кру-уто! – выдохнул я восхищённо. – Это монолог Гамлета?

Граф весело улыбнулся мне своим длинным узким ртом и хохотнул:

– Ну что ж, мне в вашем городке удача будет!

Я не совсем понял, о чём он говорит, но почему-то тоже рассмеялся.

 

Глава 6

Розы из Австралии

Когда вокруг тебя начинает бурлить жизнь, появляются новые друзья и знакомые, а тем более любимая девочка, ты забываешь о каких-то самых главных вещах в этой жизни.

День пролетел, как одна минута, я и на речке с Лёхой побултыхался, мы и к Нельке сбегали. Её маленькую сестричку уже привезли из роддома, смешная такая, нам на секундочку дали на неё посмотреть, мы и с мамой её познакомились. Эрнесто, как всегда, широко улыбнулся нам и предложил в следующее воскресенье отправиться на рыбалку.

Потом мы встретились с Толяном и он свозил меня на «Харлее» к Глафире. Я рассказал ей про кота и солдата, за что был награждён огромной коробкой «Ассорти», и домой вернулся только к восьми вечера.

Мама сидела на крыльце, видно, пришла с дежурства недавно, ещё не успела переодеться. На ней были её любимые бирюзовые бусы. Она надевает их только в праздничные дни. А какой сегодня праздник?

И вдруг меня как током садануло! Как же я забыл?! Ни открытки, ни подарка! У неё же день рождения сегодня! Вот болван! Мама печально взглянула на меня и горько вздохнула. Ничего не сказала.

Меня спасла коробка конфет. Повезло мне с Глафирой! Я сел рядышком с мамой на ступеньку, достал из пакета шоколадный набор и торжественно произнёс:

– С днём рождения, дорогая мама! Пускай тебе… – я запнулся и придумал: – будет всегда шоколадно!

Мама не верила своим глазам. Я никогда ещё не дарил ей ничего подобного. Сейчас расплачется, подумал я. А мама, наоборот, радостно рассмеялась, и я вместе с ней.

– Шоколадно! – застонала она от смеха. – Ой, Ванюшка, не могу!.. Шоколадно!.. – повторяла она, мы схватились за животы, и у нас даже слёзы выступили на глазах.

Как же давно мы не смеялись так громко!

Тут из другой половины нашего домика появился сосед – бухгалтер сахарного завода Пупс. Он был в нарядном синем выходном костюме и в белой шляпе! Выглядел он ужасно нелепо, да ещё с букетом фиолетовых роз в левой руке. Мы с мамой расхохотались пуще прежнего. Мы уже и смеяться-то не могли и начали постанывать да махать на него руками, а я вообще разыкался.

Пупс нисколечко не смутился, а лишь улыбнулся в ответ и сказал:

– Я тут прогуляться вышел… Чудесный вечер!

Потом он пожевал губами и протянул маме букет:

– Маша… Мария Семёновна, это вам… Между прочим, из Австралии. Прямым рейсом!

Любая женщина рада цветам и с ними сразу становится красивой. А мама у меня и без цветов очень красивая! От неожиданности она прямо дар речи потеряла – только руками всплеснула.

Бухгалтер снял шляпу, приложил её к груди и проникновенно произнёс:

– Искренне! От всего, можно сказать, сердца! Которое трепещет…

Мама зарделась и встала:

– Пошли праздновать, ребята! Милости прошу, Виктор Францевич!

И поспешила в дом. Я тоже, конечно, встал, чтоб пропустить гостя. И тут бухгалтер выкинул номер. Он поднялся по ступенькам, приостановился и… потрепал меня по голове. Как щенка какого. Знаете, с одной стороны мне стало неприятно, а с другой… в общем, запутался я. Потому что Пупс внезапно вызвал у меня симпатию.

А фиолетовые, точнее, голубые, розы – большая редкость. Если вам это о чём-то говорит, они генетически модифицированы. Причём ген взят у анютиных глазок и введён в генетическую структуру розы. Я, конечно, ничего в этом толком не понимаю, но ясно одно: загадка, как вывести розу голубого цвета, решена. Учёные бились над этим много лет. Кстати, вполне вероятно, что когда-нибудь голубая роза станет символом тайны, загадочности и недоступности. Интересно, знает ли об этом Виктор Францевич?

Перед сном мама зашла ко мне в комнату. Я уже лежал. Она присела ко мне на кровать и таинственным шёпотом спросила:

– Ванюшка, колись, откуда конфеты?

– Мам, – сказал я, – долго рассказывать. Не бойся, я их честно заработал.

– Каким таким трудом? – удивилась мама. – Ты что, пошёл вагоны разгружать?

– Почему вагоны? Я старушке одной сказки рассказываю.

– Сказки? – мама недоверчиво улыбнулась. – И с каких это пор у наших пенсионерок завелись английские шоколадные ассорти?

– Это не совсем обычная старушка, – хмыкнул я. – У неё сын банкир!

– Кто? – мама заволновалась. – Ты был у Соловьёва?

– А ты его знаешь? – удивился я.

– Кто же его не знает… – ответила мама. – Да и потом… Вань, ты… больше не ходи к ним.

– Почему, мам? – я сел в кровати. Мама явно что-то недоговаривала, но вдруг рассердилась и сказала как-то даже жёстко, на неё это совершенно не было похоже:

– Не надо больше к ним ходить! – и чуть мягче добавила: – Понял?

– Я обещал Толяну! – мне очень не хотелось спорить с мамой в день её рождения.

Но я ведь правда обещал ему помочь.

– А он-то здесь при чём? – мама очень разнервничалась, у неё лицо пошло пятнами.

Я и рассказал ей всё про Вику и Толяна, и что он хочет заполучить в союзники бабушку Соловья, чтоб она помогла им в их любви. Банкир её послушается.

Мама задумчиво постукивала пальцем по нижней губе, она всегда так делает, когда чем-то озабочена. Потом вздохнула, поцеловала меня в лоб и сказала:

– Добрый ты у меня, Ванюшка… Только… не связывайся с этой семьёй, а?

– Ну, мам, – сказал я, – что тут особенного? Рассказываю старушке русские народные сказки. Не волнуйся ты так. Всё будет хорошо!

– Ой, сыночек, не знаю… – мама обняла меня, мы посидели так минутку. Какая же она у меня тёплая и родная! Потом она укрыла меня, снова чмокнула, только теперь в нос, и сказала: – Спи, мой хороший, утро вечера мудренее.

Снова понедельник. В школу надо. Нельзя сказать, что я не люблю учиться, но, согласитесь, когда разверзаются хляби небесные, а ты знаешь, что придётся бежать под ливнем и никакой зонт не спасёт, то так хочется посидеть дома. Дождик я люблю, но не потоп же!

Пока я добрался до школы, промок до нитки. В ботинках у меня хлюпало, джинсы из синих стали тёмно-синими, только футболка худо-бедно осталась сухой.

– Ход ют и ходют, мочут и мочут! – ворчала баба Шура, вовсю орудуя шваброй.

Я прошмыгнул мимо неё и побежал в класс.

– Марш переодеваться! – скомандовала Гренадерша, когда увидела меня в таком виде.

– Во что? – не понял я.

– Как во что? У вас физкультура сегодня. Походишь в спортивном костюме!

– Какой костюм? – возмутился я. – Мы в трусах ещё бегаем!

– В спортивных? – спросила Гренадерша и сама же уточнила: – В них, родимых! Без разговоров! Или, может, ты хочешь получить двустороннее воспаление лёгких?!

Вечно она со своим двусторонним воспалением. Делать было нечего, я пошёл в класс переодеваться. Но, оказывается, та же участь постигла и остальных. Почти все были в спортивной форме, и Лена и Василиса в том числе. Я с облегчением вздохнул. Значит, не я один стал жертвой нашей заботливой Гренадерши. На спинках стульев сушилась мокрая одежда, и поэтому в классе стало как-то неуютно и сыро. Да и ароматы разносились такие, хоть нос затыкай. Для меня все эти запахи – сплошной кошмар!

А остальным, по-моему, было всё равно. Никто, кроме меня, ничего не чувствовал. А Лена, так та вообще сидела за своей партой и как ни в чём не бывало перебрасывала из ладони в ладонь теннисный мячик.

– Ты чего такой недовольный? – спросила Василиса. – Что-то случилось?

Ну что ей сказать? Про мой нежный нос, который может унюхать, чем завтракала бабочка позавчера?

– Да всё нормально, – буркнул я в ответ.

– Ну я же вижу, – настаивала на своём Василиса. – Что-то случилось!

И ведь не отстанет, пока не нагрублю.

– Под дождь попал! – произнёс я трагическим голосом. – Промок! Разве не видно? И жизнь показалась мне не сахаром и не мёдом!

Василиса не поверила. И вдруг кивнула, мол, знаю, в чём дело! Она с неприязнью уставилась на Елену Прекрасную. Надо же! Я и не думал, что она умеет так смотреть.

Я принюхался к Василисе. Чем же всё-таки от неё пахнет? Неуловимый такой букет… Вообще-то, я уже стал к нему привыкать и он не казался мне неприятным. Но я человек любопытный, мне всё интересно. Не успокоюсь, пока не пойму. В крайнем случае, можно ненавязчиво выведать. Разными наводящими вопросами.

Пока я придумывал ненавязчивый наводящий вопрос, одновременно пытаясь угадать запах, что было почти невозможно в таком ароматизированном классе, Василиса продолжала испепелять Ленку своим негодующим взглядом.

Ленка!.. Я ведь её никогда так не называл, даже про себя. Всегда – Леной или Еленой Прекрасной. Мне стало грустно.

Неужели Василиса думает, что у меня плохое настроение из-за Лены? Вполне вероятно. Ведь Лена пригрозила мне в субботу, что если я не принесу ей волшебное зеркальце, то…

Лена почувствовала взгляд Василисы и повернулась узнать, кто это её гипнотизирует. Они уставились друг на друга, и это было не очень забавно. Я выкинул из головы все мысли о запахах и насторожился. Как-то не очень хорошо они смотрели, к тому же встали.

Лена продолжала перебрасывать теннисный мяч из ладони в ладонь, но неожиданно выкрикнула:

– Лови! – и бросила мячик прямо в лицо своей сопернице.

Если бы теннисный мяч попал в Василису, она вряд ли отделалась бы синяком. Могло бы дойти и до разбитого носа. Но Василиса оказалась молодцом! Она успела подставить ладонь и поймала этот злополучный мяч. А потом так же резко бросила его обратно.

Вообще-то, Лена уже год занималась теннисом, но реакция её подвела. Мяч попал ей в ухо.

Ленка взбесилась. Она пошла на Василису. Тут подскочил Горбуньков. Он встал между девчонками, и вся Ленкина злость обрушилась на моего друга. Елена Прекрасная схватила с парты учебник и со всего маху опустила его на голову Горбунькова. Тот охнул и медленно повалился на парту. Наконец я вышел из оцепенения и тоже вскочил.

– Вы чего? С ума посходили?! – заорал я.

Лена уничтожила меня своим лазерным взглядом, повернулась и выбежала из класса. Василиса села за парту, спрятав лицо в ладонях.

И тут же в класс влетела Гренадерша.

– Так! В чём дело? Успокоились! Что было задано? Горохова, напомни!

– Размножение, – Горохова глупо хихикнула.

– Ничего смешного! – прогромыхала Ангелина Степановна. – Ты для того руку тянула, чтоб смеяться? Садись!

– И развитие растений! – пришёл на выручку сестре Горохов.

– Не вопите с места! Сколько раз повторять! Сядь, Горохов. Итак, повторим тему и поскачем дальше! Вспоминаем: при помощи каких клеток происходит неполовое размножение? Ивашов, может, ты нам расскажешь? Только чётко! Без лирических отступлений в духе «Хочу всё знать!»

Я пожал плечами и встал. Думал я при этом о Лене – надо бы было побежать за ней.

– Неполовое размножение происходит при помощи спор, – начал я на автомате. Оно свойственно низшим растениям и высшим споровым, например, грибам.

– Всё, достаточно! – Гренадерша взмахнула указкой, словно плетью. – Про грибы не надо! Иначе слюнки потекут!

Я словно очнулся, может, потому, что она вспомнила про грибы, а я из-за всех этих переживаний ужасно проголодался. Сейчас бы в буфет! Наверное, и Лена там.

Но спросил я совершенно о другом, даже сам удивился:

– А правда, что голубая роза считается символом таинственности, загадочности и недоступности?

– При чём тут голубая роза, Ивашов? – опешила Гренадерша. – Мы изучаем споры, понимаешь? Ещё нужно влияние условий среды на прорастание семени повторить. А у тебя чем голова занята? – и тут же, без перехода задумчиво добавила: – Да, эти розы считаются символом таинственности! Кстати, недавно мне их преподнёс мой одноклассник. Говорит, большая редкость, прямо из Австралии!

От неожиданности я сел. Ничего себе! Пупс, что ли, её одноклассник?

 

Глава 7

Дублёр

Больше никаких особых событий в школе не произошло. Лена вернулась в класс. С Василисой они старались взглядами не встречаться. Ко мне никто не приставал.

После уроков я отправился в мастерскую к Петру. На этот раз мы писали натюрморт с цветами. Пётр был какой-то рассеянный, а меня Лёха спросил:

– Ты чего такой пришибленный?

Я промолчал, он сказал: – Понял, меня нет.

А я водил кистью по бумаге и думал, что мне точно надо посидеть в своём углу, на чердаке, и хотя бы на время забыть о так внезапно навалившейся на меня бурной жизни, от которой я уже немного утомился. Просто посидеть в тишине и полистать старые книги. Пусть и на непонятном языке. Да хоть на древнеегипетском. Мне надо собраться с мыслями. А для этого дать своему мозгу три команды: первую – «Мозг, отдыхай!», вторую – «Мозг, сам разбирайся с проблемами!» и третью – «Мозг, сделай выводы!»

Наконец часам к трём я освободился и отправился к заброшенному дому на Большой Моховой. Здесь, у этого особнячка, прохожие редки не только ночью, но и днём. Тут нет магазинов, с одной стороны пустырь, а с другой начинается длинный овраг, который тянется на несколько сотен метров.

Но в тот день я ещё издалека услышал странные звуки, словно кто-то кричал в рупор, отдавая команды.

К дому я подойти не смог. Всё было огорожено, и двое полицейских никого не пропускали. Вообще-то, никаких зевак и не было, только я и подошёл.

Один из полицейских окликнул меня:

– Эй, пацан, ты куда? Здесь проход запрещён! Поворачивай назад!

– А что тут делают? – прикинулся я дурачком. – Мне на ту сторону надо…

– Кино снимают, – добродушно ответил второй. – Фильм-катастрофу.

– Катастрофу, – хмыкнул первый. – Какие в наших местах катастрофы? Триллер снимают! Фильм ужасов! Иди-иди, тут смотреть нечего. Только шуму много и дыма…

Я потоптался ещё минутку, а потом сообразил, что могу пробраться к дому со стороны оврага, но вдруг увидел, как толстый мужчина с буйной шевелюрой отчитывает хрупкую девушку в бейсболке:

– Ты ещё вчера должна была привести этого мальчишку! Чтобы через час он был здесь! Какая безответственность! Ты понимаешь, что режешь меня без ножа? Карякин нас убьёт!

– Что я, виновата, что ли? – оправдывалась девушка. – Он заболел! Свинкой…

– Какой свинкой? Он что, единственный мальчишка в этом городе? Ты первый год в кино?! Могла бы найти другого дублёра!

Тут толстяк заметил меня, и в глазах у него появилась надежда.

– Мальчик! Мальчик! – крикнул он мне. – Хочешь заработать?

– Аркадий Львович, – запротестовала девушка, – нельзя без разрешения родителей!

– Под твою ответственность! – отмахнулся толстяк.

В принципе, деньги никогда не помешают. К тому же, как я понял, у киношников проблема: нет пацана, который через час должен был сниматься.

– Понимаешь, мальчик, – мужчина пролез под оградительной лентой и поспешил ко мне, – у нас заболел дублёр. А ты на него очень похож. Никто ничего не заметит. Мы тебя снимем со спины. Тебе надо залезть на чердак вон по той лестнице. Ничего опасного. Мы тебя подстрахуем. Да ещё и хорошо заплатим.

Если бы он знал, что я по этой лестнице взбирался уже раз сто и в основном ночью, то про страховку даже и не упомянул бы.

– Полторы тысячи заплатим! – продолжал уговаривать киношник. – Это почти как актёру седьмой категории! Соглашайся!

Ничего себе, подумал я, сколько же они платят актёру первой категории? Хорошая профессия. Но я решил стать журналистом, писать репортажи для какого-нибудь крупного журнала путешествий и ездить по всему миру. По-моему, тоже неплохо. Хотя, может, ещё передумаю. У меня ведь страсть к изобретениям. А как это совместить, я ещё не придумал. Или стану путешественником-изобретателем.

– Хорошо, – сказал я. – А это долго?

– Не волнуйся, мальчик, – засуетился Аркадий Львович. – Ксюша, моя ассистентка, тебе всё объяснит. Только тебя придётся загримировать.

– Зачем? – спросил я. – Меня же со спины будут снимать.

– Так надо, – сказал толстяк и добавил: – А вдруг!

Что «а вдруг», он не объяснил, а девушка в бейсболке, та самая Ксюша, потащила меня мимо полицейских куда-то за ленту, под один из трёх навесов. Раньше их на пустыре не было.

– Ты посиди тут, – она кивнула на складной брезентовый стульчик, – а я найду гримёра.

Ксюша убежала. Под навес зашёл парень с ужасной раной на щеке. Я вытаращился на него, а он засмеялся и сказал:

– Не боись, это грим! Меня монстр якобы когтем задел, – парень помахал рукой перед моим носом. – Ты чего, сдрейфил, что ли? Не дрейфь… Это ж сказка… кино.

Парень лёг на надувной матрас, прикрыл глаза пальцами и спросил:

– Тебя как зовут? Только не говори, что Ваня… Потому что это уже не смешно.

– А меня правда Ваня зовут, – улыбнулся я и привстал. – Иван Ивашов!

– Да ладно! – парень сел. – Выходит, мы тёзки. Представляешь, у меня в каждом городе по одному знакомому Ивану. Человек сто, наверное. И все – отличные ребята!

– А вы актёр? – спросил я.

– А что, по мне не видно? – улыбка у Ивана была открытая, как у знаменитого американского писателя Джека Лондона, чью фотографию я вырезал из журнала и повесил в рамочке над кроватью.

Мне вдруг показалось, что мы с ним уже встречались. Не с Джеком Лондоном, а с этим парнем.

– И что примечательно, – развеселился он, – все Иваны отлично свистят. Я, кстати, тоже.

Он засвистел.

И тут я вспомнил, где и когда его видел. Да в ту ночь, когда нашёл дневник волшебника Касмандьёрки! Точно! Он шёл по улице и насвистывал что-то очень весёлое. Я ещё тогда ту «Оку» встретил в первый раз.

– Ты чего так на меня смотришь?

Я ничего не ответил, просто улыбнулся. Какая разница – встречались мы с ним раньше или нет? Вот познакомился сейчас, с хорошим человеком, тёзкой.

– А я правнука Дракулы играю, – продолжал Иван. – Слыхал о Дракуле-то? – и сам же ответил: – Глупый вопрос! Кто ж о нём не слышал? А ты у нас кто? На какую роль взяли?

– Мне не сказали, – ответил я. – Я должен по пожарной лестнице взобраться, вместо кого-то другого.

– Дублёр? – удивился Иван. – Спортсмен? Боевые искусства?

– Да нет, – ответил я. – Просто мимо проходил.

Если б вы только видели, как расхохотался мой новый знакомый, а потом вдруг серьёзно произнёс, почти трагическим голосом:

– У нас всё так. Ты хоть знаешь, как фильм называется?

– Нет.

– «Время чародея»! Названьице, да? – снова хохотнул Иван, и волосы у меня на голове встали дыбом.

Наверное, я побледнел, потому что Иван обеспокоенно спросил:

– Что с тобой?

– Н-ничего, – заикаясь, произнёс я. – Д-душно тут… Я лучше пойду…

Я встал, как во сне, вышел из-под навеса и пошёл куда глаза глядят.

– Эй, постой! – крикнул Иван. – Ты куда? Тебя же снимать должны!

Я поплёлся вдоль стены старого дома, мимо пожарной лестницы, ярко освещённой прожектором. Повсюду сновали актёры: кто в блестящих костюмах из облегающей материи – судя по всему, люди из будущего, кто в старинных нарядах прошлых веков. Двое мужчин в оранжевых спецовках несли длиннющую стремянку.

Когда я оказался под непонятной деревянно – металлической конструкцией, где из пожарного шланга тонкой струйкой вытекала вода, ко мне подскочила Ксюша, схватила за руку и потащила назад к навесу.

– Ты же обещал! – шепнула она. – Скоро съёмка! А ещё грим надо наложить! А ты ходишь тут!

Я не сопротивлялся, в голове у меня только и стучало: «Время чародея!.. Время чародея!..»

Ксюша внезапно остановилась и, словно разговаривая сама с собой, сказала:

– Как же быть? Без разрешения родителей нельзя. В случае чего – подсудное дело!

– Вы не волнуйтесь, – успокоил я её.

У меня только мама, отца нет. Она меня всюду пускает. Скажем вашему Карякину, что есть разрешение от родителей.

– Ой достанется мне! Я же у них – мальчик для битья! С семи утра и до семи вечера ишачу, а потом ещё с семи вечера до семи утра! Ксюша, то подай, Ксюша, это сделай! Ладно, – она тяжело вздохнула. – Сиди и жди, я сейчас…

Актёр дремал на матрасе, но, кажется, время от времени поглядывал на меня. Странные они – эти киношники.

Тут появилась женщина с каким-то тряпьём и стоптанными башмаками и приказала мне басом:

– Сымай своё, напяливай чужое!

Я сделал то, чего от меня хотели. Костюмерша оглядела меня с ног до головы и, видно, оставшись довольна своей работой, молча ушла, а её место заняла гримёрша.

Она измазала мне лицо и руки чёрной краской и позвала Ксюшу: «Готов, принимай!»

Ксюша повела меня на съёмочную площадку, на ходу инструктируя:

– Главное, сохраняй спокойствие, как бы страшно тебе ни было! Ты понял? И крепко держись за лестницу!

– Меня что, монстры должны сожрать? – спросил я.

– Почему? – Ксюша посмотрела на меня огромными глазами. – Никто тебя не сожрёт!

Мы подошли к человеку с рупором. Он раздражённо спросил:

– Кто это? Где дублёр? Аркадий Львович, что за дела?!

– Понимаете… – начала Ксюша. – У дублёра свинка, а Ваня очень спортивный…

– Согласие родителей есть? – перебил её человек с рупором. Наверное, это и был тот самый режиссёр Карякин.

– Есть, – я спокойно посмотрел ему в глаза. – У меня нет отца. А разрешение от мамы я получил. Да тут всего два этажа, я тыщу раз лазил.

Карякин вздохнул и, усмехнувшись, сказал:

– Тоже мне, человек-паук… Как звать-то?

– Иван, – ответил я.

– Голуби на чердаке твои?

– Мои, – соврал я. – Я ж говорю, я тут часто бываю.

– Ладно… Значит, так, Ваня, расклад такой: ты дублёр главного героя. Он у нас чародей. Хранит на чердаке волшебный сундук. Спокойно взбираешься на бочку, лезешь по пожарной лестнице. Лезешь медленно. Как только начнёшь подниматься, ребята растянут под тобой пожарное полотно, на всякий случай. Долезешь до самого верха – ныряй в окно чердака. Вопросы есть?

– Есть, – сказал я. – А назад сразу выходить или можно посидеть с голубями?

– Если ты гений и у тебя всё получится с первого дубля, можешь оставаться там хоть до утра, – улыбнулся Карякин.

– Только ты потом всё-таки спустись, – вмешалась в разговор Ксюша. – Реквизит нужно будет сдать. Ну тряпки, которые на тебе.

– Балабошкина! Хватит считать ворон! – строго прикрикнул на ассистентку режиссёр. – Твоё место под лестницей, с хлопушкой! Всё, работаем!

Ксюша подскочила ко мне и зычным голосом объявила:

– Время чародея! Кадр тринадцатый, дубль первый!

Клацнула хлопушка.

– Мотор! – прозвучало в ответ. – Давай, Ваня, пошёл!

Я спокойно взобрался на бочку и полез по пожарной лестнице, каждую ступеньку которой знал, как свои пять пальцев.

«Ну и совпадение! – думал я. – Время чародея! Волшебный сундук! И актёра зовут Иваном…»

Я благополучно добрался до чердака и нырнул в окно. А через несколько секунд услышал: «Стоп! Снято!» Я выглянул, и режиссёр помахал мне:

– Молодец, Ваня! С первого дубля справился, – он повернулся к съёмочной группе: – Чего стоим? Следующий кадр готовим! А с вами, Аркадий Львович, я отдельно поговорю!

Я отошёл от окна и несколько раз поморгал, чтобы привыкнуть к сумраку, царившему на чердаке. Наконец-то я добрался до своего укромного уголка!

Я уверенно направился по скрипучим доскам к дальней стене, туда, где когда-то обнаружил старый кованый сундук с сокровищами. В ответ раздались вздохи и воркование голубей. Чем ближе я подходил к заветному месту, тем яснее понимал, что оно осиротело. Сундука у стены не было. Он исчез.

 

Глава 8

Сплошные загадки

По улицам бродить надоело, но и дома сидеть было невмоготу. Я ходил вокруг дома и бормотал себе под нос:

– Карякин и Ксюша утверждают, что никакого сундука не было…

Но на чердаке – совершенно отчётливый след. Сундук явно тащили. Кто это сделал, если не киношники? Ну а если они не врут, значит, его утащил кто-то другой? И зачем ему этот сундук? Он же старый, сундук-то! Взял бы книги и остальные сокровища, и все дела.

А может, вся фишка в крышке?! Она ведь открывалась с таким трудом. Может, в ней когда-то что-то спрятали и про это кто-то знал? Но ведь я простучал её сто раз и ничего не нашёл…

Кто же знал про сундук, кроме меня? Горбуньков? Да нет, он ничего и не заметил.

Ленка? Ведь грозилась, что растрезвонит всем про мою тайну! Но как она узнала?

Я остановился.

Из своего окна выглянул Пупс и без тени улыбки проинформировал меня:

– Иван! Ты уже десятый круг накрутил на своём спидометре!

И замолчал. И посмотрел на меня своими бесцветными глазами. И достал свою сигаретку из нагрудного кармана белой сорочки в коричневую полосочку.

– А вы, – неожиданно для самого себя сказал я, – лучше какой-нибудь одной женщине дарите свои голубые розы из Австралии!

От удивления Пупс выронил сигарету и, ничего не ответив, исчез в своей комнате.

Я одержал небольшую победу над бухгалтером, но потерял нить рассуждений про сундук. На чём я остановился?.. В этот момент я проходил мимо нашего окна и услышал, как дребезжит телефон.

Я вбежал в дом и схватил трубку:

– Алло! Слушаю!

– Привет! – как ни в чём не бывало поздоровалась Лена. – Как настроение? Как тайны? Всё коллекционируешь?

Меня словно молнией ударило! Так, значит, это всё-таки она! И ещё издевается!

– Это ты сделала? – как можно спокойней спросил я.

– Ты о чём, Ванечка?

– Не называй меня так! – крикнул я и бросил трубку.

Я ужасно разозлился. Что ей от меня надо?

Я снова вышел во двор. Уже смеркалось, в окнах напротив включили свет, и в одном из них за занавеской появилась тень. Она то вставала, то садилась, то исчезала, то снова возвращалась. Что-то мне это напоминало, но я никак не мог вспомнить, что именно.

Я вздохнул и вернулся в дом. Ужин, что ли, приготовить? Отвлекусь от всех своих тайн и загадок, маму порадую. В тот вечер мне к Глафире не надо было ехать, поэтому Толяна я не ждал.

Я пошёл на кухню и заглянул в холодильник. Мне захотелось удивить маму. Надоели нам кашки да бутерброды. Даже не столько удивить я маму решил, а просто сделать ей приятное, чтобы она почувствовала, что её дома ждут, что она не одна на этом свете.

Вон и творог есть, целая пачка. Яблоко большое. Я надкусил его – вкусное. Яйцо нашлось. О! Вот и изюмчик. Так ведь можно суфле испечь!

Я натёр яблоко, перемешал его с творогом и яйцом обыкновенной вилкой, не нужно для этого никакого миксера, да его у нас и нет. А вот формочки есть, в виде зайцев, медведей и гномов. Разложил по ним всю эту вкуснятину, зажёг духовку и поставил суфле выпекаться на противне, минут через десять потрогал пальцем – след от творога остался, подержал ещё пару минут. А тут и мама пришла.

– Чем это так вкусно пахнет? – спросила она.

– Мой руки, – сказал я, – сейчас чайник закипит.

И пока мамы не было, успел посыпать суфле корицей, расставить на столе нарядные тарелки с ромашками, заварить чай.

Мама вернулась, полюбовалась сюрпризом, чмокнула меня в макушку, и мы закатили пир на весь мир. Суфле удалось на славу – и маме понравилось, и мне.

А потом мы пили чай и мама сказала:

– Вань, а я сегодня с твоей одноклассницей познакомилась. С Василисой.

– Где? – удивился я.

– В больнице, – ответила мама. – Она навещала свою бабушку.

– А что с бабушкой? – спросил я.

– Сердце, – вздохнула мама. – Ещё недельку побудет, сил наберётся. А дома на лекарствах сидит. Правда, по ней не скажешь, бодрая, весёлая такая.

– Точно! – до меня наконец-то дошло. – Лекарствами от неё пахнет!

– Ты это о чём? Что за счастья полные штаны? – улыбнулась мама.

– Да я никак не мог понять, чем это от Василисы пахнет, – сказал я, – теперь понял – бабушкиными лекарствами!

– Ну и что тут весёлого? – мама потрепала меня по голове. – Нюхач… Дурачок ты, Вань. А подружка твоя – вся в бабушку, жизнерадостная девочка.

– Да не подружка она мне! – возмутился я. – Просто одноклассница!

– Ну не подружка, – улыбнулась мама. – Пускай одноклассница. Так она уже неделю одна живёт. Хозяйственная. Еду бабушке приносит, домашнюю. Сама готовит.

– Как одна? Совсем? – удивился я. – Почему одна?

– Да, у неё больше никого нет. Ты что, не знал? – спросила мама. – Она раньше у тёти жила, теперь вот к бабушке переехала.

– Знал… – задумчиво протянул я, вдруг вспомнив слова Кощея. – Но она не говорила, что бабушка в больнице.

– Гордая, – сказала мама. – А я таких люблю. Я сама была независимой. Ни перед кем не прогибалась.

В этот момент я нутром почувствовал, что можно было бы спросить, почему мне нельзя ходить к Соловьёву и рассказывать его бабушке сказки, но то же самое нутро подсказало мне, что не стоит торопиться и портить маме такой чудесный вечер.

– Спасибо, Ванюшка, – сказала мама, – Я пойду лягу уже. Помоешь посуду?

Я быстро убрал со стола, навёл на кухне порядок и пошёл в свою комнату читать рукопись Волшебника.

Всё-таки удивительное совпадение с этим триллером «Время чародея», в котором я снялся. Кстати, меня позвали снова, сказали что я неплохо смотрюсь в кадре.

Я вырвал из тетрадки листок, прихватил со стола ручку и пошёл к маме в комнату.

– Мам, – сказал я. – А меня в кино позвали сниматься. Ты напиши им, что не против. Это главная роль!

– Ой, правда? – обрадовалась мама. – А что за фильм?

– Сказка, – я не стал вдаваться в подробности.

– Конечно, я согласна, – сказала мама. – Станешь у меня кинозвездой!

Мама написала, что согласна, я аккуратно сложил листок, вернулся в комнату и открыл рукопись – единственное, что у меня осталось от моего сокровища.

Я парил над городом и понял вот что: город наш мал и красив. Он стар, но не кажется немощным, потому что живёт и будет жить долго, но, жаль, не вечно…

Да! Его замки всё ещё упираются в голубое небо своими мшистыми башенками.

И часы на ратуше неторопливо отсчитывают минуты, время от времени напоминая своим перезвоном, что день продолжается, а впереди ночь.

И мальчишки гоняют голубей. И стекольщики вставляют стёкла. И солдаты несут свою службу. И кузнецы куют железо. И пекари пекут свои булочки. И служанки выбивают ковры и перины. И пьянчужки горланят глупые песенки. И воришки залезают в дома. И младенцы зовут матерей. И матери кормят их.

Всё это есть и будет долго-предолго, но не вечно!

Но почему так? Почему такая несправедливость? Почему волшебники живут дольше, чем люди? И что зависит от меня? Что должен и могу сделать я, чтобы продлить прекрасную жизнь человека? А может, мне взять и попытаться растянуть время, замедлить его ход настолько, чтобы жизнь людей стала долгой и счастливой?

Вот оно, значит, что! Решил растянуть время и сделать нас вечными. Здорово, конечно, но всё-таки не мешало бы и нас, людей, спросить, хотим ли мы этого. Вот, скажем, Ленка хочет? А может, у Касмандьёрки свой интерес? Подарит нам длинную жизнь, чтобы и его Кристина прожила с ним волшебные тысячу лет. А Василиса? Хотела бы она прожить со мной тысячу лет? Что за ерунда? При чём тут она?

За окном мяукнули. Я тут же подскочил к окну. Есть! Мой Чёрный Кот с жёлтыми глазами! Я быстро налил в блюдце молока и вышел на крыльцо. Кот исчез.

– Кис-кис!.. – позвал я. – Ну что ты будешь делать!

По идее, для полного счастья, должен был появиться автомобиль-призрак. А он и вправду словно выплыл из тумана, с горящими фарами и без водителя, и медленно покатил по нашей улице. Я смотрел на него, как завороженный, с блюдцем в руке, а молоко тем временем тонкой струйкой лилось мне на ногу. Наконец я очнулся, поставил блюдце на землю и… решился.

Я вышел за калитку и поспешил за «Окой». Она ехала почти с такой же скоростью, с какой двигался и я. На улице никого не было, ни единого человека. Стояла мёртвая тишина, да и мы с автомобилем не издавали ни звука. К тому же я был босой и в пижаме.

Должен признаться, на ночь я надеваю зелёную пижаму в синюю клеточку. Вот в таком наряде я и преследовал моё приведение, до тех пор пока оно не свернуло за угол.

Я быстро добежал до перекрёстка, но «Ока» исчезла. Ещё одна загадка! И ни одного ответа. Опять мне никто не поверит! Нет фотографии – нет доказательств!..

Я вернулся домой, ополоснул ноги и нырнул под одеяло.

Продрог я. Не хватало ещё простудиться. Всё-таки по ночам уже холодно. Сентябрь.

Я улёгся поудобней и снова попытался сосредоточиться.

Итак, что мы имеем? Одна из версий: допустим, сундук стащила Ленка. Но как? Он же тяжеленный! Кто ей помог?

А вдруг это Иван? Я же видел его той ночью у особнячка! Хоть и неприятно включать в список подозреваемых симпатичного человека, но ничего не поделаешь. Кстати, он что, приехал в город раньше съёмочной группы? С какой целью?

Но зачем надо было куда-то тащить сундук, если про тайну они знали? Взломали замок, открыли и нашли, что искали!

А если ни про какую тайну никто не знал? Просто увидели сундук? Ведь могло быть и такое? Бродили, как и мы с Горбуньковым, наткнулись на него, он им понравился, взяли и унесли. А? Что вы на это скажете? Ну а если не знали, а допустим…

Может, всё-таки киношники? Обшарили перед съёмкой весь чердак, нашли старый сундук, решили, что это просто хлам, и выкинули, а теперь стыдно признаться!

Неожиданно за окном громыхнуло, и я вздрогнул. Гроза, что ли? Где-то совсем рядом ударила молния и на мгновение осветила мою комнату. Тени ожили и тут же исчезли.

И снова всё вокруг загрохотало, а потом по окну ударила первая капля, вторая, и полило как из ведра.

– Ну и ну!.. – пробормотал я и сразу же провалился в сон.

Мне приснился Чёрный Кот. Он сказал:

– Ваня, ты очень умный мальчик, а одного понять не можешь. В мире столько загадок, что всех не разгадаешь! Не стоит ломать голову над тайной сундука, она тебе не по зубам. Ты бы лучше полы вымыл! Вместо того чтобы по ночам о сундуках думать, за привидениями гоняться и с чёрными котами фамильярничать своим «кис-кисом»! Мамке помощь, и тебе уважуха. Или той же Ленке букет бы преподнёс! Эх, ты, шпана голопузая…

– А ты, – ответил я, – лучше бы перестал мне сниться и стал простым домашним котом. И молоко бы в миске не прокисло, и сам бы остался сыт.

– Ещё чего? – фыркнул Чёрный Кот. – Простым! Ишь чего удумал! Кулибин!

За окном всю ночь шёл дождь. Больше никаких снов я не увидел.

 

Глава 9

Тени

Время от времени по утрам, когда я просыпаюсь, меня осеняют гениальные идеи. От создания вечного чипа до переустройства мира. В то утро я снова прошептал:

– Гениально!

Но как проверить эту версию? Только память мне поможет!

Надо покопаться в памяти, надо вспомнить всё, что я видел или слышал, все запахи и звуки. Я стал ворошить информацию, которая записалась на мою корочку. Кстати, у меня есть собственный метод. Надо медленно проговаривать вслух алфавит.

По дороге в школу я принялся бормотать:

– А… арба…. б… бабушка… в… Венгрия… г… Где?!

Где я мог видеть, слышать или унюхать того или ту, кто выследил меня? Они за мной шпионили! Вот что я понял в то утро, проснувшись под голос моей кукушки из часов.

– Д… дятел… е… египтянин… ё… ёж… ж… жаба… з… зомби…

Нет, эти буквы и слова мне ни о чём не говорили. Никаких египтян, жаб или зомби мне в последние дни видеть не приходилось…

– И… Иван! Актёр? Да сдался мне этот Иван! Приятный человек, весёлый парень, подремать любит на надувном матрасе! Такой с сундуками возиться не будет… И потом, может, это не он был той ночью у особняка, спутал я его с кем-то… Й… йети – снежный человек… Полный абсурд… Йети на чердаках не водятся… к… Кот! Ну с котом, положим, связана совершенно другая загадка… л… лимон… Ленка… о тебе потом… м… макароны… Н… нос… незабудка… неизвестный!

Некто неизвестный? Не знаю, не знаю… Да нет, дорогой неизвестный, ты совсем и не неизвестный! Скорее всего, за мной следит или следил тот, кто меня хорошо знает. Ладно, зарубим на носу, поехали дальше.

– О… Орлов, граф… он-то здесь при чём? Отметаем… п… Пиноккио… р… рука…

Рука? Рука… Рука!

Есть! Я видел её! Точно! Вот тогда и видел, когда однажды сидел на чердаке и разглядывал иллюстрацию в старой книге… И это, скорее, была даже не рука, а… тень! Её тень!

Всего лишь на одно мгновение она мелькнула на стене в сполохах молнии! Была гроза, и мне пришлось задержаться на чердаке. Я листал книгу, ударила молния, я вздрогнул, поднял глаза и увидел на стене тень! Это продолжалось всего лишь секунду! Миг, но это была она! Тень руки, а не голубя, как я тогда подумал!

Чья же это рука? Кому она принадлежит? По тени, наверное, невозможно понять – рука мужчины это или женщины, девочки или мальчика.

Но ведь попытаться стоит. Надо её вспомнить и мысленно хорошенечко разглядеть.

Я закрыл глаза и представил эту тень и тени всех пальцев мелькнувшей руки.

Большой палец… Вот он вырисовывается в моей памяти… Вроде – палец как палец… Указательный… тоже ничего особенного… Средний… таких теней, как минимум, полмиллиарда в этом мире… Безымянный тоже обычный… Нет! Стоп! Что это за утолщение на нём? Почти у самого основания… Странное утолщение… Может… кольцо?!

– Ей-богу, кольцо! – выкрикнул я и открыл глаза.

Передо мной на тени дубовой ветки сидела тень кота. Я обернулся. Чёрный кот посмотрел на меня своими жёлтыми глазами, но тут же потерял ко мне интерес и стал наблюдать за воробьём, который осмелился чирикать перед его носом.

Я решил идти дальше и вздрогнул от неожиданности.

На тротуар легла знакомая тень. Тень Елены Прекрасной!

Я снова оглянулся и – точно – увидел Ленку! Она улыбалась мне так, словно я принц на белом коне, а я вдруг понял, что не могу оторвать взгляда от её правой руки и безымянного пальца, на котором красовалось кольцо с большим камнем.

Значит, выследила меня и кому-то рассказала про сундук, не могла же она сама его утащить. И всё из-за говорящего зеркальца?

– Где сундук? – спросил я, глядя ей прямо в глаза.

– Что? – засмеялась Лена. – Какой сундук?

Актриса! Как она здорово притворяется! Из неё точно получится кинозвезда. Будет потом рассказывать, как провела мальчишку-одноклассника, который втрескался в неё по уши.

Ничего я и не втрескался, между прочим! Это была не любовь, а влюблённость, как говорит мама. Влюбленность приходит и уходит. А любовь – никогда!

У меня от этой влюблённости осталось одно возмущение!

Сначала зеркальце Ленке не понравилось – назвала меня дурачком, потом ей зеркальце назад подавай, а теперь отомстила? Как же это подло и глупо!

– Где сундук? – повторил я с угрозой в голосе. – Где мой сундук?!

Лена испуганно посмотрела на меня своими синими глазами и быстро ответила:

– Да какой сундук? Ты о чём? Не знаю я ни про какой сундук!

– Верни сундук! – крикнул я и пошёл на Ленку.

Так, наверное, идут на медведя.

– Мама! – вскрикнула она, попятилась и побежала, а я бросился следом.

Бегает Ленка быстро, но я разозлился так сильно, что ещё немного и догнал бы её у самой школы, если бы снова, как это уже было в воскресенье на переходе, не уткнулся носом в ладонь Сан Саныча. У меня аж искры из глаз посыпались.

– Значит, не только по воскресеньям носимся, – сказал учитель, потирая ладонь, – но и по вторникам… Это уже система.

Я схватился за нос, у меня было такое ощущение, что он сейчас отвалится.

– Постоянство – хорошая черта, хмыкнул Орлов. – Ну-ка, покажи.

Он отодрал мою руку от носа, рассмотрел его, осторожно потрогал и сказал:

– Ничего страшного… Носовой платок имеется?

– Имеется, – прогундосил я.

– Беги в туалет, намочи платок холодной водой и приложи к пострадавшему органу, – он подтолкнул меня к школьной калитке. – Иначе будешь ходить с баклажаном вместо носа. Не смертельно, но смешно. Школе на радость.

– Да знаю я, что делать, не первый раз!.. – пробормотал я, вспомнив про фингал, и поплелся в туалет, прикрывая нос ладонью.

Ленка, разумеется, давно убежала. Ничего, ещё увидимся!..

В туалете на подоконнике сидел Лёха и беззаботно насвистывал, словно ждал, когда я появлюсь со своим распухшим носом, ждал, чтобы спрыгнуть на пол и крикнуть:

– Ничего себе! Кто это тебя так?!

Я достал платок и открыл кран. Лёха внимательно осмотрел мой нос и с уважением кивнул:

– Хороший удар! Ну, чего ждёшь? Давай, оказывай себе первую медицинскую помощь!

– Да какой удар… – сморщился я, прикладывая мокрый платок к «пострадавшему органу». – За Ленкой погнался, а напоролся на Орлова…

– Голову запрокинь, чтоб кровь не приливала, – посоветовал Лёха и развеселился: – За Ленкой? Её не догонишь. Она клёво бегает. Теннисистка. У неё рывок – будь здоров!

Я послушно поднял голову кверху, сразу стало легче.

На потолке сидела муха. Скорее всего, она тоже смеялась надо мной и моим носом. Я подошёл к окну и влез на подоконник. Лёха пристроился рядом.

– Все беды – от девчонок, – заявил он со знанием дела. – С ними не то что носа – мозгов не будет… А чего бежал-то?

Сказать ему про сундук или не стоит? Вообще-то, Лёха надёжный парень.

Я вздохнул и рассказал всё, как есть.

– Её рук дело, – подытожил Лёха. – Больше некому.

Нос заныл, но терпеть было можно.

– Есть предложение, – Лёха оживился. – Последить за ней надо! Сама всё равно не расколется. Я Ленку знаю, будет врать, выкручиваться, слова лишнего не скажет.

– Да как за ней следить? Она сразу нас заметит, – покачал я головой, и напрасно это сделал: кажется, мой нос и вправду превратился в баклажан.

Лёха подумал и довольно похлопал себя по животу:

– А я Ручкину скажу. Ты его видел, он из моего класса. Она Ручкина не вычислит. Ручкина заметить трудно. Он ниже травы и тише этой, как её… пепси-колы без газа!

Лёха засмеялся. Я тоже осторожно улыбнулся, мой баклажан хлюпнул – одобрил Лёхину идею. И мы разошлись по своим классам.

Василисы не было: наверное, к бабушке собралась, в больницу. Горбуньков тоже куда-то пропал. А Лену я не видел, не слышал. Словно её и нет в этом мире. Может, она вообще инопланетянка и сидит не в трёх метрах от меня, а где-нибудь на своей планетке, в какой-нибудь другой системе, и, скажем, жуёт свой инопланетный попкорн. И журнал инопланетных мод листает. Ленка – она везде Ленка. Она несколько раз опасливо зыркнула в мою сторону, я это затылком почувствовал. А мне хоть бы хны, я в окно смотрел, на ворону. Во всяком случае, ворона честнее. Сундуков чужих не таскает.

На перемене я нашёл Лёху и мы с ним всё Ручкину объяснили. Правда, Ручкин сказал, что у него свободного времени всего час, а потом – литературный кружок. Но этот час он посвятит слежке за Еленой Прекрасной.

– Чего-о? – набычился Лёха. – Какой ещё литературный кружок? Сказано – следить, значит, будешь следить у меня, как миленький! А не то…

– Не, Лёх, – перебил я его. – Так не пойдёт. Нам Ручкин ничего не должен.

– Это он тебе не должен, – сверкнул глазами Лёха, – а мне должен!

– Но мне-то не должен, – парировал я и обратился к Ручкину: – Значит, так, ты часок этот за Леной походи. Если что подозрительное заметишь, позвони мне, пожалуйста. Я дома буду ждать. У тебя точно есть время?

Ручкин кивнул, и я протянул ему листок с номером моего телефона.

– А если я ничего подозрительного не замечу? – спросил Ручкин. – Не звонить?

– Всё равно звякни, – сказал Лёха. – И мне тоже позвони, понял? Держи в курсе. Иначе я из тебя Ножкина сделаю!

– Понял, – Ручкин вздохнул. – Исключительно из уважения к Ивану.

– Чего-о? – удивился Лёха. – Грамотей! Сейчас у меня по кумполу получишь!

– Лёх, – заметил я, – если мы не будем друг друга уважать, ничего не получится.

– Чего-о?! – вскипел Лёха. – Сейчас я и тебе две макушки сделаю!

– У меня уже две, – улыбнулся я.

– Значит, будет три! Короче, ботаны, сами разбирайтесь. Если чё, зовите. Проблему решим, – бросил он через плечо и, насвистывая, пошёл в кабинет истории.

После уроков я минуты три наблюдал за тем, как Ручкин начал слежку за Леной.

Она вышла из школы и свернула не налево, как обычно, когда шла домой, а направо. Ручкин семенил за ней на расстоянии примерно тридцати шагов, то и дело озираясь, словно что-то ищет. Когда они дошли до угла, я потерял их из виду.

Я рванул домой, опасаясь, что Ручкин позвонит раньше, чем через час. Сел у телефона и принялся ждать. Я волновался. Вдруг шестиклассник узнает что-то важное про сундук! Если честно, я не очень представлял, как он это сделает, но вдруг!

Чтобы хоть как-то убить время, я открыл рукопись Волшебника и стал читать дальше:

Я понял, что надо делать! Как замедлить Время без особого вреда для людей. Для начала я создам Мир всеобщего порядка и гармонии! А для этого следует забыть не только про зло, но и про добро! Что есть зло без добра? Пустой звук. Не будет добра, не бывать и злу! И мир людей угомонится без ненужных ссор и обид, войн и мести, правда, не будут вершиться и добрые дела, но ведь на свете существуют труд, семья, дети, знание. У человечества всё равно останется чем заняться. И время тогда потечёт в сто раз медленнее, а значит, Кристина будет жить, как и я, – тысячу лет!

Всё-таки я оказался прав. Волшебнику не хочется терять любимую в Океане Времени…

Ровно через час позвонил Ручкин. Я поднял трубку.

– Лена посетила кондитерскую и купила пончики, – сообщил он. – После кондитерской она зашла в букинистический магазин. Через несколько минуту она вышла, позвонила по мобильнику, и к ней подъехал автомобиль марки «Ока». Она села в него и уехала.

– Что?!! – крикнул я, но взял себя в руки. – А за рулём водитель сидел?

– Конечно, – удивился Ручкин. – Как же без водителя? Машину вёл полицейский.